Слуга двух господ (гет)

Он лежал на пушистых, мягких облаках. Слово это он помнил и знал, что оно означает. Хотя все вокруг было белым, взгляд его иногда выхватывал из окружающего светлого тумана некие зеленоватые движущиеся тени, и это приносило долгожданное удовлетворение. Мысли текли вяло и беспечно, пока он не осознал, что совершенно не чувствует боли. Боль когда-то была, она сопровождала его давно, и сейчас он не понимал — правильно это или нет, что боль исчезла. Шевелиться он не мог, да ему было и нечем. Впрочем, это его тоже удовлетворяло — пребывание в оцепенелости оказалось вполне комфортным и не пробуждало лишних чувств, мыслей и желаний.

Вскоре он серьезно задумался, что собой представляет. Это произошло, когда он разглядывал белый потолок. Он чувствовал, как его куда-то перемещали, так как на потолке появлялись сверкающие полоски, а иногда его серьезно потряхивало. Время от времени слышалось позвякивание, напоминающее стук металла о металл, над ним склонялись люди, и к нему пришло озарение. Он — столик на колесах! Простая, понятная мысль. Если нужно, его перекатывают, если нужно, оставляют где-нибудь стоять. Какое беспечное, одновременно умиротворяющее и небесполезное существование!

Может ли столик гордиться своим предназначением? Несомненно. Странно только, что он умеет думать, но мало ли думающих предметов в магическом мире. Стоп! Магический мир — что это? От охватившего его беспокойства он почувствовал, что начинает задыхаться, кровь прилила к вискам — какие виски, какая кровь, он же столик! — но тут над ним склонилась миловидная девушка в белом колпаке, внимательно осмотрела, и снова он провалился в привычный обволакивающий туман.

Последнее время он часто ее видел — из-под колпака медсестры пробивались короткие светлые волосы, а еще он разглядел большие, серо-зеленые глаза. Этот мир не обладал разнообразием оттенков — кроме белого, он различал серые и зеленые цвета. Может быть, иных здесь и не было? Все чаще ему вспоминались другие глаза, такие же серьезные и одновременно озорные, как у местной медсестры, только еще зеленее. Ему нравилось об этом думать, но вспоминать, кому именно принадлежали те глаза, абсолютно не хотелось. Потому что причиняло боль. А еще он начинал задыхаться, сердце тревожно билось, и тогда к нему снова приближалась светловолосая девушка.

Иногда ее сменял крупноголовый мужчина в зеленом халате, слегка ухал, бормотал что-то себе под нос, ни к кому в отдельности не обращаясь, и удалялся. Самым непостижимым было то, что он видел мать. Несколько раз. Она появлялась, будто ниоткуда, молча смотрела на него черными глазами — еще цвет, который даже... вызывал симпатию, — но заговорить с ним не пыталась. И это тоже было хорошо. Иначе ему пришлось бы вспомнить свое имя, а это могло привести к новым волнам боли. Пусть лучше так — без имени, без воспоминаний, без всего. И никакого любопытства, попыток выяснить, кто он и откуда. Жаль, что он все-таки не столик. Столиком быть гораздо, гораздо легче.

Еще его сильно раздражали букеты цветов, поставленные на полку на противоположной стене таким образом, чтобы попадать в поле его зрения. Букеты разместила там та самая вредная медсестра, что каждый день появлялась у его постели. Жаль, что он не может ни отодвинуться, ни пошевелить руками или ногами, так как туго спеленат крепкими повязками, а голова его прочно зафиксирована в одном положении. Дышать удавалось свободно, грудь ничего не стягивало, и это… определенно успокаивало.

Если бы не дурацкие вазы с жалкими цветами! В этом бестолковом обычае не было ни на йоту здравого смысла. Скорее всего, им просто некуда ставить излишки букетов, вот и тащат всё сюда, к нему в палату. Он пытался рассмотреть эти цветы, но почти все они ни на что не годились — совершенно обычные садовые цветы, каких полно в любом магловском саду. Даже в свои худшие времена он не стал бы пускать их на зелья. Да ни один уважающий себя зельевар не будет...

— Весьма похвально. Еще немного, и будет наш герой снова темных лордов укрощать, — колдомедик Анестези радостно похлопал вынырнувшего из дремоты Северуса по выпирающему из-под одеяла острому колену. — А повязки мы пока оставим, еще сбежите, чего доброго, как в прошлый раз. И все лечение насмарку! И не смотрите на меня таким взглядом, я не ваш студент, я колдомедиком стал, когда вас еще на свете не было.

Северус попытался возразить, что взгляд у него самый обычный, а сбегать и укрощать темных лордов он и не собирается, но смог лишь беззвучно пошевелить губами.

— Вам двигаться все равно еще рано, глотка под заклинанием немоты, — великодушно пояснил Анестези. — Нельзя нарушать процесс выздоровления. Вы — гордость нашей больницы. Полежите тут немного, отдохнете, а потом уже и за дела приметесь. Да-да, сначала лечение, а потом дела, а не наоборот! — колдомедик погрозил ему пальцем, поводил над ним палочкой, потыкал ею в повязки и удалился.

Снейп равнодушно выслушал его и, старательно избегая наткнуться взглядом на настырные букеты, начал размышлять о высоте здешних потолков. Он на глаз прикинул, сколько дюймов стены шло от притолоки вверх, потом определил ширину палаты и, насколько хватило взгляда, ее длину. Оказалось, что докучливые цветы они расставили повсюду, некоторые даже на полу, и он устал от разнообразия красок и избыточной информации.

К его облегчению, со временем количество букетов постепенно уменьшалось, так что он перестал обращать внимание на значения, которые они несли. Как Северус заметил, большинство букетов не представляли собой осмысленных посланий; он не мог понять, что хотели сообщить ему эти люди, приславшие охапки взаимоисключающих друг друга утверждений.

То, что все это предназначалось ему одному, подтвердила сероглазая медсестра, весело прощебетав, что у них в больнице теперь надежно проверяют все передачи, а его, Снейпа, ещё и охраняет специально приставленный к нему аврор, так что он может не беспокоиться насчет проклятий. Но на всякий случай, так как работы в больнице после Битвы за Хогвартс очень много, ввели новое правило — цветы разрешаются исключительно магловские.

Вот как! Ещё и заботятся, чтобы его не убили. Северус тщательно, со всех сторон вдумался в смысл этой концепции. Свой визит в Министерство он помнил довольно смутно. Зал Мерлина был полон народу, он еле добрался до Круга испытаний, но восстановить в памяти дальнейшие события оказалось невозможно. Очевидно, он вошел в Круг. Не пройти его нельзя, а недостойный рискует жизнью. И это все, что ему было известно.

Снейп как следует порылся в своих воспоминаниях. Бледное змеиное лицо Темного Лорда в Хижине, предчувствие скорой гибели, нападение змеи, Поттер склоняется над ним, странные сны-явь с Лили, Поттером-старшим и Люпиным, он очнулся в доме МакГонагалл, Грейнджер в розовом приносит чай, она же в отчаянии пытается остановить его, подлеца, в гостиной, зал Мерлина, толпа народа и... все. Никаких новых ощущений, если не считать послеоперационных неудобств, и ни малейших следов об испытании в памяти.

Держать его здесь взаперти — реакция Визенгамота, министра, требование Аврората? Поняли ли они, что произошло? Держать Пожирателя смерти спеленатым, как ребенка, весьма удобно, но слишком дорого. Последняя мысль успокоила его. Северус перестал ломать себе голову. Сколько прошло дней или недель с тех пор, как он побывал в Министерстве, его не заботило. Он нисколько бы не огорчился, если бы оказалось, что прошло уже несколько лет. Это раньше, в прошлой жизни профессор Снейп отсчитывал минуты, чтобы успеть исправить ошибки прошлого, не позволяя себе ни секунды свободного времени. И с удвоенной энергией будто бы наказывал себя за редкие праздные часы, взваливая на себя все больше и больше обязанностей. Впрочем, нужды в свободе у него и не было. Дамблдор попытался как-то запретить ему появляться во время отпуска в школе, но Снейпа это лишь подстегнуло обновить свою домашнюю лабораторию, чтобы проверить в тишине некоторые идеи.

Воспоминания о недавних событиях чуть было не вызвали очередной приступ сердцебиения, который он смог подавить, сосредоточившись на цветных пятнах в палате. Большущая плетеная корзинка была от его коллег — общительная медсестра охотно продемонстрировала ее и восхищенно поцокала языком. Минерва продолжает опекать его? Он пришел к выводу, что преподавательский состав Хогвартса одновременно признавался ему в тайной и безнадежной любви, заявлял о своем сильнейшем отвращении, хотел быть вместе всю жизнь и глубоко сожалел о случившихся финансовых неприятностях.

Следующим стоял внушительных размеров букет великолепных ирисов, перемешанных со скромными желтыми агримониями, среди которых виднелся один-единственный крупный цветок нарцисса. Если предположить, что это — подпись, то миссис Малфой выражает ему бесконечную благодарность и признательность. Не помешает позже выяснить, кто оплачивает ему одноместную палату.

Горшок с дуболистной геранью. Снейп прикрыл глаза. Загадка. Кто-то из невыразимцев? Шеклболт? Позже он узнает об этом наверняка. Недоверчивость Северуса позволяла ему представить человека, ищущего его дружбы только из-за нового статуса. Придется теперь это все терпеть. Хорошо, что Альбус бывал достаточно снисходительным и посвящал его в некоторые дипломатические тонкости отношений в магическом сообществе. Обычно Дамблдор предпочитал, чтобы Северус сам добывал и анализировал знания о людях. Методика обучения на собственных ошибках давала свои плоды — в последние годы он научился балансировать на грани интуиции, используя скудные данные известных обстоятельств и тщательно исследуя эмоции окружающих.

Распознавание чувств других действительно давалось ему с огромным трудом, несмотря на способности к легилименции. Собственная бездарность огорчала, Альбус иногда по-дружески подтрунивал над ним, обзывая антиэмпатом, а когда Северус умудрялся особенно грандиозно схалтурить, неделями с ним не разговаривал.

Скромный букет, многократное прости — он не мог не знать того, кто так явственно подчеркнул свое раскаяние. Но Северус сам не верил своим догадкам. Он припомнил лица, которые видел в последние дни. Лили, Джеймс, Люпин мертвы. Его мать сидела рядом с ним. Что из этих видений было явью, а что сном? Недовольство нарастало в нем. Еще одна загадка, которую ему необходимо разгадать. И почему теперь он так боится взглянуть на этот букет — он постоянно доказывал самому себе, что не был трусом. Никогда.

* * *

— Мадам Пинс? Добрый день, — поздоровался Рон с библиотекарем, которая встретилась им в больничном коридоре. В ее руках был скромный букет гиацинтов, на голове привычная всем остроконечная шляпа, скрывающая полями пол-лица, она сильно сутулилась и, едва кивнув бывшим студентам, постаралась как можно быстрее миновать их.

— Наверное, к профессору Вектор идет, — сообщил Рон, ни к кому конкретно не обращаясь. — Странно, кого же она мне напоминает? — наморщил он лоб, а Гермиона в испуге закусила губу. Рон пока не знал, что шесть лет учился в школе, где обитали целых два Снейпа.

Гарри коротко взглянул на Гермиону и взял Джинни, которая отпросилась вместе с ними в больницу, за руку, чтобы подвести ее к лифту. Они собирались зайти за Невиллом, навещавшим родителей и знавшим в больнице практически все закоулки. Невилл появился внезапно из того же коридора, в котором скрылась мадам Пинс. Собранный, с уверенной походкой, он сильно отличался от застенчивого мальчика-неумехи, к которому привыкла Гермиона. Он увидел друзей и ускорил шаг.

— Ну что? Как Лаванда? Пойдем сначала к ней? — спросили его одновременно Джинни с Гермионой.

— Отлично, все хорошо, — Невилл радостно улыбнулся и слегка покраснел. — Все самое страшное позади, луна на нее не действует. Хотите, провожу вас к ней?

— Да, будет здорово. Но давай сперва найдем палату Снейпа, он как раз на этом этаже, — предложил Гарри.

Перед палатой они увидели охранника, с которым препиралась мадам Пинс.

— Ничего нельзя, мадам, в палату никого не велено пускать, — отвечал ей охранник скучным голосом.

— Ну хотя бы цветы, это же магловские! — пыталась увещевать его библиотекарь.

— И здесь она, — удивился Рон.

— Ну да, она же его мать, — пожал плечами Невилл. — Естественно, что она к нему приходит.

— Мадам Пинс — мать Снейпа? — воскликнули Джинни и Рон.

— А вы знали и нам не сказали, — тут же упрекнула Джинни Гарри и Гермиону, заметив, что те немного притихли.

— Нам нельзя рассказывать, а вот откуда знает Невилл? — Гарри миролюбиво обнял Джинни за талию.

— Да они очень похожи, и я ее часто здесь вижу. С одними и теми же цветами.

— Что у нас здесь? Добрый день, миссис Снейп, ваш сын пока помещен в состояние покоя, если хотите, вы можете его послезавтра увидеть, — светловолосая медсестра возникла перед палатой. — Опять те же цветы? Очень мило, сейчас проверю, — поводила она палочкой над букетом. — Приказ по больнице, вы понимаете. Предосторожность не повредит.

— А вы к кому? — спросила медсестра ребят, задержав насмешливый взгляд серых глаз на рыжем Роне. — Никак герои пришли навестить своего профессора? Это вы его довели до такого состояния?

Рон смущенно засопел и попытался отвести глаза от симпатичной молодой целительницы, а у Гермионы при этом почему-то перехватило дыхание.

— Да, мы… я хотел навестить профессора Снейпа, если к нему можно, — выдвинулся вперед Гарри.

— Старший целитель пока не разрешает его посещать никому, кроме родственников, — кивнула она на побледневшую Эйлин, забирая от нее букет. — Вы ему кто будете?

— Просто бывший студент, — поджал губы Гарри.

Эйлин, сгорбившись, развернулась и ушла, ни на кого в отдельности не глядя.

— Позже, если целитель разрешит. Но можно передавать простые цветы, — улыбнулась она, еще раз взглянув на Рона.

— Лапчатка гусиная, мох... это ясно, материнская любовь. И множество пурпурных гиацинтов. Интересно, что она такого ему сделала, — тихо сказал Невилл сам себе, но Гарри его услышал.

— Сделала?

— Да, многократное прости. Она подобрала на языке цветов именно эту фразу, — пояснил Невилл.

— Маги используют язык цветов? — удивилась Гермиона. Она ощутила очередной прилив досады — столько времени провести в магическом мире, а оказывается, она не понимает элементарных вещей! Ее вновь затопила волна паники, сопровождавшая ее с того момента, когда она осознала последствия своего поступка, ухаживая за Снейпом. Сколько бы она ни старалась, все ее усилия по овладеванию новыми знаниями о волшебном мире обрушивались, будто волна на мелководье. Даже Рон, который все время в Хогвартсе валял дурака, интуитивно находил ответы на вопросы, которые ей казались малообъяснимыми. Чувство зависти слегка кольнуло ее. И зачем теперь ей стараться постичь волшебный мир? Не стоит ли ей просто незаметно уйти так, чтобы они наконец забыли о ней? Рон с легкостью найдет себе другую девушку — вон как на него смотрят. Еще несколько шагов, и они смогут увидеть Лаванду. «Бон-бон». Укол ревности тоже оказался довольно болезненным.

— Да, разумеется. Моя бабушка считает, что это относится к хорошим манерам — ну, как пользоваться вилкой и ножом. Или не аппарировать в чужие гостиные.

— Значит, Снейп знает язык цветов? — Гарри озадаченно смотрел на дверь палаты зельевара.

— Получается, что знает, — Джинни подтолкнула его локтем. — И я тоже, — громким шепотом сообщила она ему, улыбнувшись. — И не буду против, если ты мне тоже что-нибудь напишешь.

— И я знаю, у мамы специальная книжка на кухне валялась, — сказал Рон, переминаясь с ноги на ногу. — Она нам с братьями говорила, что без этого к девушкам и подходить нельзя.

Гермиона опустила глаза. Рон не дарил ей еще цветов — было некогда. Обрадовалась бы она, прояви Рон подобную галантность?

— Может, мы все-таки с тобой отправимся? — спросил ее Рон, когда спустя несколько часов они оказались в вестибюле больницы.

— Нет, — решительно встряхнула она кудрями. — Я не хочу их пугать такой толпой магов. С заклинанием я сама справлюсь. Мне хочется немного побыть с ними вместе, ты не обижайся.

— А назад? Тебе сделали порт-ключ туда и обратно? — озабоченно нахмурился Рон. Он не хотел отпускать ее и уже в сотый раз переспрашивал, как и что она собирается делать.

— Все в порядке, — заверила его Гермиона. — Вас с Гарри приняли в академию, ты, главное, занимайся как следует, — она обвила руками его шею; их глаза встретились. — Обещай мне.

— Обещаю. Что я, маленький, что ли. Сам смогу разобраться, — пробурчал Рон, целуя ее прямо в губы. Она немного отстранилась от него. Рон недоверчиво вздохнул. — Одна в Австралию! — покачал он головой.

— Там все спокойно, — она потерлась лбом об его подбородок.

— Ты будешь мне писать? — спросил он, нежно прижимая ее к себе.

— Я вернусь раньше, чем к тебе успеет прилететь моя сова из Австралии, — заверила его Гермиона, стараясь расслабить мускулы, чтобы он не заметил ее напряжения.

— Ладно. А в Австралии есть совы? — забеспокоился Рон.

— Конечно есть, совы есть везде.

* * *

— К вам посетитель! — объявила говорливая медсестра, широко распахнув дверь палаты.

Сожалея, что он не может сделать ей замечание за слишком громкие крики в больнице, Северус отложил в сторону старый номер «Вестника зельевара». Анестези был непреклонен и не допускал до своего пациента никаких свежих новостей, несмотря на выразительные взгляды и многочисленные записки. Катлин тщательно выполняла указания начальника и весело выбалтывала молчаливому больному все новости больницы, ловко уходя от темы политики. Таким образом Северус узнал о школьных годах Катлин в Шармбатоне, о том, что она после пятого курса поступила на индивидуальное обучение в греческий госпиталь Асклепия, а в последний год, несмотря на протесты дяди Морфиуса, подала заявление на должность медсестры в Мунго. Северус подозревал, что ему специально подсунули медсестру, которая никогда не была его ученицей — иначе он бы добился если не безусловного послушания, то хотя бы опасливого трепета.

К удивлению Северуса, посетительницей оказалась их библиотекарь. Он с недоумением вглядывался в ее худую фигуру, плотно завернутую в темную свободную мантию. В ее руках были те самые цветы. Мадам Пинс медленно, дрожащими руками стянула с головы широкополую шляпу и прямо посмотрела в глаза сына.

Снейп вцепился в края кровати и стиснул зубы. Впервые за последнюю неделю он порадовался, что не может разговаривать.

Как Эйлин ни готовилась, она не смогла произнести заранее выученную фразу и только молча открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Она с ужасом наблюдала, как ходят желваки на скулах Северуса, как побледнели костяшки его пальцев, как сдвинулись брови в единую прямую линию. Проклиная себя за трусость, Эйлин поменяла цветы в вазе и снова осмелилась взглянуть на Северуса.

Он наблюдал за ней исподтишка, как делал обычно в юности. Его рот немного искривился, но он сделал приглашающий жест рукой. Эйлин села, как он того и хотел, и, заметив, что он начал водить пальцем по губам, набралась смелости и сказала:

— Отец перед смертью узнал, что ты стал зельеваром. Он гордился тобой.

Северус вопросительно поднял брови.

— Биссиноз. Пыль с фабрики разрушительно действовала на его легкие. Не красители.

Северус прикрыл на мгновение глаза.

— Это заболевание трудно распознать. Под конец все произошло очень быстро.

Эйлин перебирала складки платья.

— Дамблдор как-то раз выручил меня. Я тогда училась в школе,— Эйлин перевела дух. — Когда стали приходить те письма… я не поверила, что это ты. Но Тобиас был в опасности, а я вспомнила доброту директора, — замялась она.

Северус указал на букет и вопросительно взглянул на мать.

— Ты знаешь за что.

Он устремил взгляд вдаль и снова усмехнулся.

— Я возненавидела тебя, когда узнала про смерть Дамблдора. Я до сих пор не знаю ваших с ним… соглашений. И я достаточно наказана, верно? — Северус больше не смотрел на нее. — Если ты захочешь узнать, как все было, то… ты же превосходный легилимент, да? — Эйлин резко поднялась. — Прости меня, Северус, — глухо прошептала она и, не глядя на него, вышла из палаты.

* * *

Минерва развернула пергамент, который совсем недавно принесла ей забавная ушастая сова.

Уважаемая директор МакГонагалл!

Надеюсь, я не опоздала с моим письмом, так как на ваше объявление в газете мне указал мой муж спустя несколько дней. Огромной радостью для нашей семьи стала новость о свержении режима Реддла, что позволит нам теперь опять вернуться в Британию. Но больше всего я обрадовалась, когда узнала из газет, что Северус Снейп выжил в битве, несмотря на ужасное ранение. Мне было известно о его деятельности в качестве Пожирателя. И, хотя многие относились недоверчиво к его назначению директором школы, я никогда не сомневалась в том, на какой стороне он находится.

Так получилось, что он спас нашу семью от неминуемой смерти еще два года назад, а теперь я с удовольствием готова вернуть ему этот долг и могу свидетельствовать об этом случае перед Визенгамотом, если понадобится.

Ваша бывшая ученица

Мануэла Шель.

P.S.: очень надеюсь увидеть живым и здоровым своего любимого декана профессора Флитвика. Прошу передать ему мои горячие приветы.

Торжествуя, МакГонагалл присоединила это послание еще к нескольким письмам, которые подтверждали, что их отправителям удалось сохранить жизнь не без участия хмурого зельевара.