Эпоха (гет)

Пока жизнь Греты текла спокойно и размеренно в хижине в самом сердце Запретного леса, в центре Лондона происходили достаточно важные события.

Но прежде чем рассказывать о них, необходимо вернуться к тому, что происходило в ночь с седьмого на восьмое мая. Потому что за короткие шесть часов сделать необходимо было очень многое.

Чтобы у Рона не возникало вопросов по поводу странного возвращения Марка домой, Гарри сделал вид, пригласил мальчика к себе погостить..Таким образом, препятствий не должно было возникнуть.

Гарри пришел к Гермионе в полночь, когда убедился, что Рон уже заснул. Гермиона провела гостя к тайнику, в котором держала полный тираж подменного «Падения Вольдеморта», уменьшенный во много раз, и выдала ему часть, которую он должен был подложить на место истинных задумок в магазины Косого Переулка, то есть во «Флориш и Блоттс» и пару мелких лавочек. На себя она взяла Хогсмид, Луна заранее получила свою часть, которую должна была разместить во множестве книжных лавок, разбросанных по северной части Британии, а в южной, подразумевалось, их будет распространять еще один человек.

— Где же Тонкс? Неужели не придет? Тогда нам придется поторопиться, а ведь и так легко не будет…

— Мам, а можно, если она не придет, то я вместо нее пойду?

— Марк, ты что, мы же давно договорились, что ты будешь находиться здесь и поддерживать связь со всеми нами!

— Но…

Неожиданно из прихожей донеслись приглушенные шаги; было понятно, что их стремились заглушить, но не слишком преуспели в этом.

— Тонкс?..

Но это была не Тонкс. Дверь распахнулась, и на пороге появился Рон. Он был бледен, но губы его были решительно сжаты, а брови нахмурены.

— Что вы задумали? Вы хоть отдаете себе отчет в том, что собираетесь делать?

— Рон, мы…

— Гермиона, как ты могла? Ведь ты погубишь меня, ты погубишь Марка! О нем хоть ты могла подумать?! И ради чего?! Не знаю, что вы хотите, но ничего не получится, так и знайте! И я не намерен… Гарри молча смотрел на своего самого старого друга и не знал, как поступить.

— Петрификус тоталус!

По лицу Рона пробежала судорога, он выпрямился, как доска, и повалился на спину. Гермиона, забыв опустить палочку, неподвижно стояла и, широко распахнув глаза, зачарованно глядела на распростертого на полу мужа. Навязчивое чувство дежа вю охватило ее и никак не хотело отпускать.

— Гермиона?..

— Нет, Гарри, не надо, не трогай меня!..

— Что у вас происходит?

Марк вздрогнул и обернулся на звук нового голоса. В дверях стояла профессор Саймон. Она изумленно переводила взгляд с одного участника разыгравшейся сцены на другого. Гарри, еще раз обеспокоенно посмотрев на Гермиону, повернулся к новоприбывшей и в двух словах пояснил ей все. Гермиона тем временем уложила Рона на диван, пристроила ему подушку под голову, поцеловала в лоб и тихо прошептала:

— Пожалуйста, прости меня.

Марку надоело быть немым участником, и он, понимая, что от матери сейчас трудно добиться чего-то внятного, подергал Гарри за рукав:

— А почему?.. — и выразительно посмотрел в сторону профессора Саймон.

Она перехватила его взгляд и вместо ответа усмехнулась, свела чуть дурашливо глаза к носу, и черты ее лица вдруг потекли, заставив Марка содрогнуться от отвращения. Но через миг они снова обрели форму. Перед Марком стояла женщина много моложе профессора, с волосами какого-то в высшей степени странного цвета…

— Нимфадора Тонкс?

— Просто Тонкс, если можно, ладно, Марк?

Заговорщики разобрали подменные задумки и разошлись каждый к своим «постам». Проблема преодоления расстояний — учитывая запреты на аппарацию, использование каминной сети и незарегистрированных портключей — была решена уже давно. Гарри договорился с маггловским таксопарком, и теперь его ждала желтая машина, водитель которой готов был проездить всю ночь, так как заплатили ему щедро. Остальным пришлось воспользоваться метлами, потому что расстояния, которые им предстояло преодолеть, были слишком велики для автомобилей.

Быстрее всего добрался до места назначения Гарри — ведь ему не надо было выезжать за пределы Лондона. Он попросил таксиста подождать и прошел через пустой «Дырявый котел», открыл вход в Косой переулок и огляделся. Ночь была безлунная, на небе — только звезды. Никогда прежде не бывавший здесь в темное время суток Гарри поразился тишине и безлюдью, царящему в этом месте. Но поражался он недолго — надо было действовать.

Дверь «Флориш и Блоттс» была заперта; Гарри вынул из кармана небольшой предмет, покопался в замке, там щелкнуло, дверь отворилась, и он зашел внутрь. Зажег палочку и стал искать то, ради чего он здесь очутился. Он заметил большой красивый плакат, занимавший полстены за прилавком: «Гарри Поттер и падение Вольдеморта. Л.Лавгуд. Начало продаж 8 мая в 9:00». Гарри поморщился от отвращения, увидев собственное лицо на плакате, такое серьезное, мужественное и благородное, что было противно смотреть.

На полках пылились книги и задумки, но полуночный взломщик знал, что «Падение Вольдеморта» надо искать не здесь. Он прошел в комнату, дверь в которую располагалась сразу за прилавком, и обнаружил там несколько больших ящиков с соответствующими пометками. То, что ему нужно! Очень аккуратно он вскрыл их, вынул содержимое, принесенные задумки увеличил до нормальных размеров и поместил в коробки, а изъятые, напротив, уменьшил и положил в карман. Потом подумал и уничтожил их все, кроме одной. Ее он намеревался ради удовлетворения любопытства изучить дома в спокойной обстановке.

Еще пара таких же рейдов — и его часть миссии была выполнена. Было еще совсем рано, всего полвторого, и он решил добраться до Хогсмида, чтобы помочь Гермионе.

Когда Гарри вернулся к машине, шофер дремал, подняв воротник и скрестив руки на груди. Услышав Гарри, он не слишком дружелюбно спросил:

— Надеюсь, никакого криминала?

— Что вы, я просто был сейчас у женщины, которая мне нравится, — насчет законов Гарри не наврал. Маггловских он не нарушал, а магические водителя не интересовали.

Он доехал до дома, расплатился с водителем, достал метлу — не Молнию и даже не "Нимбус-3500", которые использовали сейчас Тонкс и Гермиона, а старую, но все же рабочую модель.

Около пяти утра — по местному времени — он достиг Хогсмида. Осторожно приземлился на краю деревни, спрятал метлу в кустах, чтобы не мешалась, и пошел к «Задумкам». Осторожно заглянув в окно, он увидел полоску света и понял, что Гермиона еще там. Он вошел в помещение и, к своему удивлению, обнаружил ее сидящей на полу и со слезами на глазах смотрящей собственное творение.

— Гермиона, ты что?! — сегодня она уже не первый раз пугала его.

Вместо ответа она уткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. «Что-то у нее совсем плохо с нервами стало!» — с тревогой подумал Гарри. А она, прижавшись к нему, изо всех сил старалась не давать воли мыслям. Но мысли были своенравными, и она не могла не думать о двух мужчинах; один из них лежал сейчас дома обездвиженный, второй обнимал и успокаивал ее. Гермиона не могла не сравнивать их.

«Почему? Почему только теперь, когда невозможно что-либо изменить, я поняла, что ошиблась тогда, двадцать лет назад?..»

Итак, взрывоопасный тираж вышел в продажу. Благодаря любезно напечатанной в «Пророке» статье о том, как отличить действительные воспоминания от придуманных, многие маги понимали сразу, что к чему. Мероприятие началось в девять утра, в одиннадцать некоторое количество магов уже досмотрели «документальный фильм» о том, что было двадцать лет назад. В полдень новость эта распространилась по всему Лондону, и в магазины ломанулись новые толпы. Продавцы бежали, многие ящики с пробирками разбили, остальные растащили и стали смотреть, но мало у кого хватало терпения закончить просмотр. На площадях начали собираться толпы, но никто и не думал их разгонять. И вот почему.

* * *

Через неделю после того самого Рождества в Хогвартсе Люциус обратил внимание, что царапины на его правой руке хоть и зажили, но оставили после себя небольшие припухлости, которые вскоре наполнились какой-то мутной жидкостью. Сперва он думал, что его укусило какое-то насекомое, но когда через пару недель он стал чувствовать слабость и тошноту, а также обнаружил у себя под мышкой мягкую болезненную опухоль, то ему потребовалось призвать на помощь все свои силы, чтобы не обращать на это внимание. Ведь ему предстояла куда более важная задача, чем все, что он делал до этого. Мысль была проста и понятна, как только она не приходила в голову раньше! А всего-то надо было сообразить, что для полной стабильности ему не хватает только одного — стать не главой Британии, а главой всего мира. Логика проста: пока английским магам есть, куда бежать, они будут стремиться это сделать. И если не все, то самая бунтарская, самая ценная для любого правителя прослойка — но ценная, конечно, только если суметь направить её энергию в нужное русло.

Поэтому следовало немедленно начать собирать войско из сотрудников КБМСБ — эх, жалко, что идея эта не пришла в голову раньше! Будь он здоров, то не спешил бы никуда. Он внедрил бы своих агентов в иностранные министерства, он организовал бы масштабнейшую пропаганду в своей стране — о, он сумел бы сделать так, что каждый колдун был бы убежден в правоте своего дела! Он распространил бы легенды о том, как против Британии готовится грандиозный заговор, как из зависти иностранные колдуны стремятся вернуть их к прежней жизни, то есть отбросить в развитии на несколько ступеней назад. И каждый колдун в праведном гневе возжелал бы покарать движимых черной завистью противников, и на мужестве и энтузиазме единиц он основал бы непобедимую армию. Да что армия! Женщины и дети станут рваться участвовать в битвах, а кто не попадет в схватку, будут по двенадцать часов в сутки работать над боевыми артефактами и магической поддержкой сражающихся.

И он, Люциус Малфой, завоюет мир! Он станет самым сильным человеком. Не Британии — всей Земли! Кто сказал, что он болен? Это легкое недомогание, ведь он так много работает. Выспаться денька за два — и он снова будет в норме. Вот сейчас, например, и начать, а то боль в голове стала такой невыносимой, и свет глаза режет. Кто это придумал зажечь факелы? Его надо наказать, а то их министр ослепнет, что они без него делать-то будут?

Люциуса согнуло пополам и мучительно вырвало. Кое-как он вытерся, доплелся до кровати, держась за стенку, и тяжело повалился на нее.

Когда утром к нему в комнату вошли, то так и не смогли разбудить. Высокая температура и редкий пульс заставили переполошиться все окружение министра. Без его строгой жесткой команды даже помощь ему смогли оказать только через два часа. Да еще никто не рискнул взять на себя огромную ответственность лечения высшего лица государства. Из-за этого больной до вечера пролежал без сознания, дожидаясь, пока придет наконец смелый человек, поставит ему диагноз и начнет лечение.

Такой человек все же появился. Спокойно, не торопясь, он достал палочку и принялся сканировать в первую очередь череп Люциуса.

— Менингит. Острая форма.

Мало кто из присутствующих знал, что такое менингит, но все почувствовали легкий холодок, пробежавший по спине. Каждый подумал, что надо выяснять, кто станет следующим на высоком посту, а пока как-то делать вид — для большинства магов — что с министром все в порядке.

Таким образом, к девятому мая положение дел в Британии было таким:

— больной министр валялся без сознания уже который день

— представители власти на средних и низких уровнях не знали ничего и продолжали как ни в чем не бывало орать на подчиненных и брать взятки;

— высшие круги оставили привычные развлечения, образовывали в спешном порядке группировки и подозрительно поглядывали друг на друга, ожидая от сообщников предательства, а от противников — всяческих каверз.

И потому большой неожиданностью для них было узнать о странностях, происходящих по всей стране: о крушении памятников и самых основ системы. Приближенные Люциуса растерялись и не имели представления, что делать.

* * *

Первую половину дня Гарри, Гермиона и остальные участники заговора ликовали: все происходило именно так, как они и задумывали. Старой компании удалось расшевелить своих соотечественников, изрядно закостенелых и заплесневелых, что не могло не пойти этим самым соотечественникам на пользу. Они не сидели все вместе в одной комнате, но не выходили из своих квартир и наблюдали (каждый сам) за происходящим, постоянно обмениваясь через камины записками с мини докладами о том, что происходит на "вверенной им территории". Естественно, что общение недозволенным способом уже никоим образом не могло им повредить. Но все же некий — возможно, скорее, воображаемый — элемент риска позволил превратить всю эту затею в увлекательнейшее приключение, которое напомнило всем славные школьные годы и более позднюю, более трагичную, но не менее славную борьбу с Вольдемортом на службе Ордена Феникса.

Ближе к вечеру эмоциональный подъем несколько утомил, эйфория спала, и понемножку стали задумываться: а что, собственно, делать дальше?

Гарри получил ответ на этот важный и нужный вопрос. В камине появилась голова Гермионы, и одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: что-то случилось — бледное лицо, красные глаза, волосы, которые со школьных времен не были такими растрепанными.

После расспросов выяснилось, что бедная Гермиона потеряла Марка — уже два часа о нем не было ни слуху ни духу. Естественно, мать ужасно беспокоилась, ведь во время беспорядков небезопасно ходить в одиночку.

Выслушав рассказ, то и дело прерывавшийся всхлипами, Гарри отправил Джинни к подруге, чтобы вдвоем было не так страшно ждать, а сам в спешном порядке двинулся на поиски потерявшегося мальчика. К сожалению, он представления не имел, где искать Марка, и потому мог бы до ночи безрезультатно прошататься по бесчисленным улицам, если бы случай не помог ему. Только Гарри вошел в Косой переулок (он предположил, что там тоже стоит поискать), как к нему подлетел Марк.

— Пойдемте, я кое-что покажу!

Гарри последовал за ним через безлюдные темные дворы и узкие проулки. Не успел он подивиться тому, как хорошо Марк ориентируется в маггловском Лондоне, как тот провел его в явно нежилой дом. Освещая путь палочкой, они прошли в комнату с камином. Словно оправдываясь в том, что завел Гарри в такую дыру, Марк произнес:

— Я узнал о нем случайно. Не уверен, что поблизости есть хоть один свободный камин помимо этого и другого, откуда мы сейчас вылезем.

Взяв щепотку летучего пороха, он чуть обеспокоенно обернулся, а затем прошептал что-то так тихо, что Гарри не расслышал. Они одновременно шагнули в теплое зеленое пламя и через миг оказались в темной комнате. Мебели там было мало, ничего особенного, кроме широкой кровати, на которой без сознания лежал, запрокинув голову, человек с разметавшимися по подушке длинными светлыми волосами.

Марк, хоть уже и был здесь, снова не мог оторвать взгляд от министра, которого считал когда-то всесильнейшим из людей, чуть ли не божеством. Он обнаружил Люциуса случайно. Не в силах сидеть дома в такое исторически важное время, он, никого не предупредив, отправился на поиски чего-нибудь интересненького. И таковое не заставило искать себя слишком долго. Как он оказался в комнате больного министра — загадка; но не поделиться хоть с кем-то своим открытием Марк не мог. Первым, кого он встретил, был Гарри. Он и удостоился чести созерцать Люциуса в последние часы его жизни.

Гарри медленно подошел к самой кровати; последний раз он видел этого волшебника очень давно, когда тот пытался с помощью заклинания империуса заставить его подчиниться.

Сухая кожа обтягивала череп, показывая все его выступы; приоткрытый рот с покрытыми потрескавшейся корочкой губами; резкий неприятный запах, свидетельствующий о том, что за больным не удосужились поухаживать. Гарри не знал, что уже больше суток к Люциусу не заходил никто и что жить тому осталось восемнадцать часов.

Ненависть, страх исчезли, уступив место спокойному равнодушию. Между тем Гарри о многом успел подумать, пока стоял над медленно умиравшим министром. Наконец он сделал шаг обратно к камину и тихо, чтобы не тревожить тяжелую тишину, сказал Марку:

— Я тоже могу тебе показать кое-что.

Вошли в заброшенный дом. Паутина, пыль. Неудивительно — сколько времени в этом доме не было людей... Марк молчал и выглядел серьезным и строгим. Медленно шел вдоль стены, не нарушая мертвый покой дома лишними прикосновениями и звуками. Гарри следовал за ним, тоже храня молчание. Наконец юноша обернулся и вопросительно посмотрел на Гарри. Тот кивнул и провел спутника наверх, в комнату, где жил когда-то с Роном во время летних каникул, где мечтал стать аврором и переживал, что не его выбрали старостой, и где они вместе придумывали способы убить Вольдеморта.

Портрет Финеуса Нигеллуса все так же висел на стене, но был пуст. Гарри оглядел комнату и заметил небрежно брошенную мантию, покрытую слоем пыли. Она разошлась по швам, когда он взял ее.

Это была мантия Рона. Неизвестно уже, почему ее бросили здесь. Гарри хотел было положить ее обратно, когда почувствовал в кармане что-то упругое. Осторожно запустил туда руку и извлек прямоугольный кусок плотной бумаги. Помедлив, перевернул, уже зная, что увидит. Марк тихо стоял сбоку и, не отрываясь, смотрел на группу радостных людей, оживленно болтающих, весело смеющихся. Вздохнув, Гарри начал говорить, не дожидаясь вопросов:

— Это Невилл Лонгботтом. Его поймали Пожиратели, так же как и его родителей, и пытали. Он ничего им не сказал и умер во время очередных пыток. Это Аластор Хмури по прозвищу Шизоглаз. Его вращающийся глаз мог видеть сквозь любые предметы, и не раз это сильно помогало нам. Смерть настигла его в то время, когда он руководил обороной — никто кроме него не мог знать о местоположении врагов. Это — Кингсли Шеклболт, он занял его место через миг после того, как Аластора убили. Это Северус Снейп…