Эпоха (гет)

Весеннее солнце прогрело воздух — неподвижный и свежий; апрельская слякоть уже пропала, но трава еще не показалась; чистое небо радовало бы глаза того, кто догадался бы посмотреть вверх, но таких было немного. Точнее, не было вовсе. Имелось множество дел поважнее.

Обеспокоенные матери караулили детей, не пуская их на улицу; те, напротив, всеми силами стремились попасть в центр разрушительных действий; самые расторопные пользовались всеобщим замешательством — мародерствовали; кто-то безуспешно пытался выяснить, что, собственно, происходит, и приставал с одними и теми же вопросами к тем, кто знал не больше.

В полдень с грохотом рухнула огромная статуя у входа в министерство; по суровому каменному лицу пробежала сеть трещинок-морщинок. Эпидемия разрушений со страшной скоростью распространялась по стране, и в течение часа были разбиты сотни высоких памятников на массивных пьедесталах. На всех этажах министерства торопливо сдергивали со стен портреты, столько лет как будто наблюдавшие за происходящим; срывали — и яростно топтали, пока от них не оставались жалкие клочки; с некоторых из них по-прежнему глядели пронзительные глаза. Те, кто остались дома, тоже уничтожали в приступе бешенства любые изображения министра магии.

Однажды утром Гарри сидел за письменным столом, разложив перед собой половинки небольшого зеркальца и нож с оплавленным лезвием. Неожиданно в открытое окно влетели сразу две совы — и обе незнакомые. Гарри забрал их письма, и они тут же покинули комнату. Оказалось, что в одном письме ему сообщались результаты сдачи СОВ, а во втором он обнаружил официальное послание из министерства. Оценки были закономерными и не вызвали у Гарри ни малейшего удивления. Высший балл — по защите, хороший — по заклинаниям, уходу и зельям (тут он все же подивился слегка), средний — по трансфигурации, и совсем плохой — по предсказаниям. Значит, с этим предметом покончено: Фиренц, конечно, не Трелони, но это зависело не только от преподавателя — Гарри в принципе не нравились предсказания.

Наконец вспомнив про конверт из министерства, Гарри открыл и его. На стол упала тонкая брошюрка. «Как защитить себя и семью: элементарные методы обороны». Дыхание перехватило, и он сжал челюсти, чтобы не выпустить наружу свои чувства — он сам удивился им. Медленными движениями — чтобы руки дрожали не так заметно — он пролистал выпуск, нарочито аккуратно переворачивая страницы. Ничего нового он не узнал, все издание показалось ему глупым и бесполезным. «Действительно — элементарнее некуда», — подумал он. Но свои плюсы есть и в такой брошюре — может, благодаря ей хоть кто-то отнесется серьезно к происходящему. Гарри заглянул на последнюю страницу, чтобы посмотреть тираж. Сама цифра мало что сказала ему, но когда он сравнил ее с тиражом учебника по заклинаниям — самым распространенным, насколько он мог судить, то удивился — тираж «Элементарных методов обороны» был в несколько раз больше. "А они действительно серьезно подошли к делу, даже не ожидал".

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — попытался сказать Гарри, но раздалось лишь тихое сипение. Наконец справившись с голосовыми связками, он произнес уже нормально: — Войдите.

— Эти люди, что говорили с нами на платформе… Ты пишешь им? — Дядя Вернон был, что неудивительно, недоволен, но старался говорить вежливо.

— Угу, — кивнул Гарри.

— И пишешь, что мы с Петунией хорошо с тобой обращаемся?

— Угу.

— То есть мы можем не ждать, что к нам заявится эта компания? — Гарри кивнул в третий раз, и разговор кончился. Чтобы завершить его на нейтральной ноте, дядя Вернон подошел к столу племянника. — Зачем тебе эти сломанные вещи? Выбросил бы… — и он протянул руку.

— НЕТ, — дядя Вернон от греха подальше отдернул руку. — Не смейте к ним прикасаться! — затем добавил: — Если я надумаю жаловаться на вас, то предупрежу, так что можете не трястись.

Через пару секунд Гарри остался один.

Этим летом практически все время он проводил в своей комнате, отправлял и получал письма; Хедвиге пришлось помучаться, да и Свину тоже. Гарри доставляло мрачное удовольствие весь день проводить за письменным столом, получая письма, тут же отвечая на них, просматривая — теперь уже тщательно — «Ежедневный Пророк»; каменное лицо, постоянно сжатые губы, удивление — слегка приподнятые брови, а реакция на шутки — подергивание уголком рта.

В газете было больше правды, чем раньше, судя по тому, что они признали возвращение Вольдеморта; но, тем не менее, Гарри уже достаточно разбирался в политике, чтобы понимать — благополучие на печатных страницах не означает действительного благополучия; он даже понимал, что это разумно: незнание населением некоторых моментов предпочтительнее паники. Понимал, но все равно было как-то противно.

Однако, в одном из номеров «Пророка» в середине лета всю передовицу опять заняла статья о массовом побеге из Азкабана. Злость овладела Гарри — ради чего было то сражение в министерстве, зачем было мучаться — пусть бы они тогда убежали все, раз они все равно выбрались на свободу.

Зато в письмах Рона и Гермионы исчезли чуть истеричные призывы «потерпеть, пока мы с тобой не встретимся и все-все не объясним». Напротив, в их посланиях появились спокойствие и ласка, и это было сейчас так важно для Гарри.

О Сириусе он пытался не думать, и днем ему это в общем-то удавалось; но вечерами, когда он ложился в постель, мысль о крестном не давала уснуть, и часто до рассвета он ворочался, мучаясь от тоски, разрывающей сердце.

Развеяться Гарри удалось лишь за неделю до начала учебного года, когда его забрали в Нору.

Там выяснилось многое насчет побега Пожирателей. Оказалось, дементоры так с весны и не попали под контроль министерства, и охраняли узников авроры, которых и так недоставало.

— Удивительно, что они освободились только в июле! — говорил мистер Уизли, устало потирая глаза.

— Думаю, Гарри, что тебе будет не очень трудно стать аврором — они сейчас более чем востребованы, — заключил Рон.

Шум, вечная суета дома Уизли помогли хоть отчасти наверстать тот отдых, что Гарри не получил у Дурслей.

К началу осени в поместье Малфоев наконец вернулся Люциус. После освобождения из тюрьмы он, естественно, не появлялся дома и скрывался в замке Лорда вместе с остальными бывшими заключенными. Самым неприятным последствием оказалась конфискация его счета в Гринготсе, также как и счетов других пойманных Пожирателей, в результате чего финансовое положение движения Вольдеморта опасно пошатнулось. Следовало искать выход, и поскорее.

А пока правая рука Темного Лорда наслаждался недельным отдыхом. Отдыхом от беготни, организации, но не от придумывания способа достать золото.

* * *

— Я надеюсь, в этом классе находятся только те, кто действительно умеет и любит делать зелья, ведь я готовлю к ТРИТОНам только лучших. По крайней мере, всегда делал именно так.

Гарри совсем не удивился, когда черный недоброжелательный взгляд остановился на его лице.

— Да, Поттер, я надеялся, что больше не буду иметь несчастье лицезреть вас на моих уроках. Когда я увидел результаты вашей СОВы, то был весьма озадачен — они далеки от совершенства, но вы, с вашими убогими навыками зельедела, не способны, как я всегда считал, и на такие. Но, тем не менее, баллов вы набрали достаточно. Посмотрим, как вы подтвердите их.

На этом Снейп закончил вступительную речь, резко повернулся к доске и приступил непосредственно к теме урока.

Гарри изо всех сил старался подавить неприязнь и заставить себя слушать объяснение преподавателя. Это давалось ему нелегко, даже когда он вдохновлялся, вспоминая решение, принятое еще летом — учиться наконец добросовестно, взяв за образец Гермиону. Он действительно сильно хотел стать аврором. Конечно, он ни минуты не надеялся, что сможет учиться, как она, но это Гарри и не надо было. Просто стараться, и все. Но легко ли стараться, когда ждут, что ты будешь ошибаться на каждом шагу?

Гарри и Рон верили, что уж на шестом-то курсе учеба не будет столь напряженной, как на пятом. СОВы позади, до ТРИТОНов еще уйма времени; в чем-то они были правы — например, учителя не внушали им, как важен именно этот год. Не внушали, но задавали весьма много, и весьма сложного. Гермиона только усмехалась, когда они жаловались ей, но помогала исправно.

На рождественские каникулы вся компания уехала в Нору, чтобы услышать радостную и вместе с тем горькую новость: Сириуса официально оправдали.

— Ему обязательно нужно было умереть, чтобы расшевелить этих старых идиотов? Почему никто не мог заняться этим раньше? — злился Гарри.

— Я понимаю твое возмущение! Но, зная Сириуса, могу сказать точно — для него было бы важно, что после смерти его доброе имя восстановлено!

— Еще важнее было бы восстановить доброе имя до смерти! Гермиона! Если бы эти идиоты пошевелились раньше, ему не пришлось бы сидеть взаперти и он бы не погиб!

Вот в таких примерно спорах и прошли все каникулы, поэтому значительным облегчением для всех было возвращение в Хогвартс.

Между тем оправдание Сириуса имело некоторые последствия, о которых Гарри даже и не задумывался. Ему рассказали, что уже года два назад крестным было составлено завещание, по которому все имущество Сириуса переходит в руки Гарри. Еще недавно эта бумажка не имела никакой цены, но теперь, после снятия с крестного обвинений в убийстве, Гарри становился обладателем весьма солидного капитала.

Зная его равнодушие к деньгам, надо ли говорить, что это известие не могло улучшить его настроения?

После летнего всплеска активности — безобразий в министерстве, побега из Азкабана — наступило неожиданное затишье. И хотя официальное заявление о возвращении Вольдеморта не подвергалось сомнению, среди магического населения Британии стали господствовать новые идеи: что «Высшая Сила» не допустила повторения ужасов пятнадцатилетней давности, что все само как-то образовалось, что наконец-то если не началась, то вот-вот начнется нормальная, спокойная жизнь, свободная от всяких «тех-кого-нельзя-называть» и «мальчиков-которые-выжили», которые зачем-то борются друг против друга, а заодно и досаждают совершенно непричастным к этому делу людям.

Идеи эти, разумеется, были ошибочны.

Рон и Джинни одними из первых поняли, что дела Вольдеморта идут намного лучше, чем многие надеялись. Они догадались по вечно озабоченному выражению лица отца, по нервозности матери и по тому, что те все чаще стали отлучаться. Внешне все обстояло благополучно. Число преступлений не увеличилось резко, в министерстве не поднималось боевой тревоги, у авроров не было работы сверх обычной; тем не менее, предупреждения поступали. Министр Фадж очень уверенно и убедительно говорил, что авроры держат ситуацию под контролем и волноваться нет никакого смысла. К Драко Малфою в середине сдачи экзаменов за шестой курс вдруг вернулись прежние напыщенность и уверенность в себе. В «Пророк» каким-то неведомым образом просочилась маленькая заметочка о повышенной активности вампиров — вместо того, чтобы прятаться в горах и лесах, они стали все чаще попадаться на глаза людям.

Но все же, к удивлению как самого Гарри, так и его знакомых и друзей, шестой курс для них всех прошел все-таки достаточно спокойно — бедный парень наконец-то смог весь отдаться учебе и своим личным делам. Гермиона не могла нарадоваться, наблюдая, как удачно и естественно складываются отношения Гарри и Джинни, и часто говорила об этом Рону, также делясь своими соображениями по поводу того, что Невиллу очень нравится Луна, да и та относится к нему совершенно по-особенному. Рон возражал — Луна вообще девушка странная, и только сумасшедший может попытаться хоть что-то понять в ее действиях. Гермиона сердилась, но их размолвки непременно кончались примиряющими поцелуями.

На седьмом курсе у Гарри было две глобальные задачи: сдать ТРИТОНы и поступить в училище авроров. В загруженности он был не одинок — седьмая часть школы так же мучалась, забывая иногда поесть и не каждый день получая семичасовую порцию сна. Сильнее всего обижал довольный вид шестикурсников, особенно Джинни и иногда Луны, которые легкомысленно и, надо думать, не без задней мысли выбирали места для игры в шахматы или просто для дружеской беседы в непосредственной близости от в поте лица нарабатывающих будущие оценки друзей.

* * *

В середине первого семестра Драко исполнилось восемнадцать лет. На рождественские каникулы он, как обычно, отправился домой. Ему предстоял важный разговор с отцом — Драко с нетерпением ждал того момента, когда присоединится к движению Вольдеморта. Он рассчитывал, что высокое положение отца, как всегда, поможет ему: вместо того чтобы вначале заниматься тяжелой рутинной работой, он сразу получит черную метку и вступит в привилегированный класс Пожирателей Смерти. С начала года он вышагивал по школе необычайно гордо в предвкушении этого знаменательного события.

К некоторому удивлению Драко Люциус не спешил сам заводить этот в высшей степени интересный разговор, поэтому будущему Пожирателю пришлось начать его самому.

— Отец! Я бы хотел поговорить... — Люциус медленно поднял глаза от книги и лениво уставился на сына.

— Я слушаю.

— Отец, мне исполнилось восемнадцать, я уже совершеннолетний, и меня интересует, когда ты введешь меня в круг Пожирателей?

— Занятно, — Люциус закрыл книгу, заложив пальцем страницу, где остановился, и переменил положение. — И как же конкретно я должен тебя «ввести в круг Пожирателей»?

— Ну, я не знаю, сказать Лорду…

— Да… Я впервые услышал о Лорде, когда мне было четырнадцать. В пятнадцать я сам нашел способ связаться с ним и скоро стал весьма полезным агентом в школе. В шестнадцать я получил черную метку, и через четыре года у него уже не было помощника ценнее меня.

— Но времена меняются!

— Да, а также люди. Скажи мне, Драко, — ласково и чуть ли не смиренно начал Люциус, — я хороший отец? Есть ли какие-то вещи, которые ты хотел получить, но не получил? Я устроил тебя в квиддичную команду, я сделал так, что за СОВы ты получил значительно больше баллов, чем заслужил; то же будет и с ТРИТОНами, не сомневайся.

— Да, это все так, но…

— Если этого мало, скажи, чего тебе не хватает — и ты тут же это получишь. А после этого подумай, что ты забыл у Лорда? Можешь ты делать что-то полезное? Рисковать собой? Составлять серьезные планы? Так что наслаждайся жизнью и забудь свою идею.

— Отец, ты не прав, я…

— Я неясно выразился? — серые глаза коротко сверкнули. — Тема закрыта.

* * *

Как-то после ужина Гермиона пришла в кабинет профессора МакГонагалл, чтобы проконсультироваться с ней по поводу курсовой работы по трансфигурации. Она завалила стол Минервы свитками пергамента и прочими вещами, сопутствующими написанию серьезной работы. Профессор стала просматривать то, что давала ей Гермиона, и одобряла или не одобряла, отвечала на вопросы, советовала.

— Это все, профессор.

— А эти пергаменты? — она указала на внушительную гору свитков.

— О, это ничего важного, просто черновики.

— Гермиона, ты действительно сначала на черновике пишешь?

— Конечно, профессор, я с первого курса так делаю.

— Вообще я посоветовала бы все сразу делать набело. Ведь мы живем набело — так что по сравнению с этим значит какая-то работа по магии? Черновик может иногда быть полезен — но только как бумажка, на которой проверяешь расчеты, не более того, — МакГонагалл задумалась на мгновение. — Такой черновик, на крайний случай, должен быть и в жизни. Надо стараться перед принятием необратимых решений подумать на такой бумажке. Разумеется, пообедаешь ты сегодня в пять или в семь — неважно.

Гермиона нетерпеливо дернулась, что следовало понимать как легкое нетерпение — хотелось глубже понять мысль профессора, а ей вместо этого объясняли очевидную вещь про обед.

— Например, стать аврором — это необратимое решение.

— Но ведь потом всегда можно сменить профессию?

— Нет. Это будет другой период жизни, и ты уже станешь другой. И ты будешь помнить, что была когда-то аврором... Ладно, вернемся к нашей работе.

Гермиона послушно продолжила выписывать нужные цитаты, а странные слова МакГонагалл решила обдумать после. Поэтому, выйдя из кабинета своего декана, она, вместо того, чтобы прямиком отправиться в гриффиндорскую башню, присела на подоконник в тупике коридора.

Хотела ли МакГонагалл предостеречь ее (или не ее?) от карьеры аврора? Или просто высказала накипевшие мысли?

Тряхнув досадливо лохматой головой, Гермиона соскочила на пол, перекинула ремень сумки через плечо и отправилась к себе. Ей подумалось, что гораздо эффективнее будет в следующий раз спросить у самой МакГонагалл и не мучаться.

Она шла, как обычно, решительно и стремительно, и, завернув за угол, чуть не врезалась в Луну. Девочка сидела на корточках, прислонившись спиной к холодной стене, но это ее нисколько не волновало. Хоть она и была совсем одна, но выражение ее лица не походило ни на скуку, ни на ожидание. Она была оживлена, глаза сияли, на губах играла неясная полуулыбка.

— Ох… Ты что же здесь совсем одна сидишь? Тебя обидели?

Луне понадобилась секунда, чтобы вернуться к действительности.

— Гермиона, привет! Обидели?… Ну… Нет… Хотя… Крис Джейсон назвал меня утром полоумной. Но я совсем не обиделась!

— А почему он так сказал? — Гермиона присела рядом.

— Из-за моего вида, наверноее. Может, мне не следовало шептать в такт своим мыслям?..

— А о чем ты всегда думаешь? Ну, то есть, у тебя часто немного странный… Я не хочу сказать, как Крис Джейсон! Можешь не отвечать, если не хочешь!

— Я знаю, что ты не хочешь меня обидеть! — очень серьезно ответила Луна. — Я… просто придумываю разные истории. Или не истории, а просто картинки, эпизоды, иногда это воплощение моего настроения, а иногда — как бы я поступила вместо кого-то другого. Это всегда что-то новое, мне трудно объяснить…

— А… А не лучше ли заняться в это время чем-то другим? Мне, например, было бы жаль тратить время на такие… ммм… мечтания…

— Нет, я не жалею времени. Эти мысли дают мне очень много. И кто знает, вдруг наступит ситуация, когда мои мечтания будут важнее твоих знаний?

Гермиона так не думала. В ней уже начало шевелиться нехорошее чувство раздражения, поэтому она поскорее простилась с Луной и ушла.

* * *

На выпускном Снейп, как положено декану, сначала вручал дипломы ученикам своего факультета, потом сидел за преподавательским столом и слушал пожелания и последние напутствия коллег своим любимым ученикам. Уже который год подряд он размышлял: насколько приятнее становится студент после того, как перестанет быть студентом, то есть после окончания школы. Снейп даже придумал поговорку: «Хороший студент — выпустившийся студент». Чуть нескладно, зато как верно!

Он подавил зевок, слушая очередную вариацию на тему «Мы сделали, что смогли, мы вас не забудем, так что и вы нас не забывайте, навещайте родную школу, ее двери всегда открыты для вас, теперь вы вступили во взрослую жизнь, самая легкая часть осталась позади, это были самые счастливые годы…». Ученики ерзали на стульях, им не терпелось поскорее закончить официальную часть и приступить к Самому Интересному. Самое смешное, что лет через десять они будут с большей теплотой вспоминать последние напутствия, чем грандиозную попойку, танцы мирового масштаба и неиссякаемое веселье.

Настала и очередь Снейпа.

— Вы окончили школу, теперь вам предстоит искать себе место во взрослом мире. Надеюсь, что подготовка, которую мы пытались вам дать, окажется достаточной для достижения поставленных целей. Желаю успехов во всяческих начинаниях.

Кивнул, сел. Кратко, официально, вежливо. Остались только МакГонагалл, потом Дамблдор, и все, можно уйти. В Хогвартсе первыми выступали обычные учителя, потом деканы, и последним — директор. Правильно, в общем-то. После речи Альбуса мало кто воспримет несомненно более бледные слова остальных.

— … отношение человека к себе узнаешь, когда случайно встретишь его на улице. Иногда бывший ученик сразу улыбается вам, а бывает, что изображает кислую мину и пытается сделать вид, что не замечает. Я хочу пожелать себе и своим коллегам, чтобы как можно больше выпускников при встрече улыбались нам!

МакГонагалл единственная, кто иногда говорит интересные вещи — ей даже аплодировали дольше, чем остальным. Или это шумный Гриффиндор так отдал честь своему декану?

Привычные уже и оттого такие дорогие сердцу шутки Дамблдора — и Снейп без суеты, но и не медля, поднялся и первым покинул Большой Зал. Магам легко: несколько простеньких заклинаний «Репаро» и «Эванеско» — и зал как новенький, а вот как магглы приводят в порядок помещение после выпускных?

После выпуска бывшие студенты разъехались кто куда, многие сразу начали поиск работы, другие планировали отдохнуть месяц-другой после ТРИТОНов. А четверо прямиком отправились на посвящение в Орден Феникса.

Несмотря на предстоящие трудности и тяжелое время, все проходило легко и весело. Никаких значков с буквами «ОФ» не выдавали. Не вносили новые имена в списки. Не было особой церемонии, ритуальных испытаний, характерных для закрытых обществ. Потому что Орден не был сектой. И в конспирацию никто не играл. При встрече два феникса не подавали друг другу особый знак, чтобы узнать своего. Просто все знали всех, а больше ничего и не требовалось.

— Наконец-то наша мечта сбылась! Теперь никто не будет выставлять нас из комнаты, потому что обсуждают важные дела, мы теперь сами взрослые и можем за себя решать!

Рон не заметил, что слова его понравились не всем. Миссис Уизли промокала глаза платком, Тонкс с грустью смотрела на него, Снейп очень старался воздержаться от привычных ехидных комментариев, другие задумчиво покачали головами, словно сомневались — правильно ли это было — взять в Орден волшебников, которым нет еще и двадцати лет.

Этот день был одним из очень немногих, когда весь Орден собирался вместе. Кингсли достал откуда-то фотоаппарат, все собрались в живописную группу — и через минуту каждый держал в руках собственный экземпляр.

Но уже на следующий день даже Рон понял, что все не так просто. Шизоглаз посадил перед собой новеньких (он собирался построить их в шеренгу, но его отговорили) и провел воспитательную беседу часа на два. Он не мог знать, что она слишком похожа на речь его двойника, произнесенную много месяцев назад перед впечатленными четверокурсниками. Его рявканье «Постоянная бдительность!!!» уже не заставляло их подпрыгивать на стульях, но в целом своего результата он добился — после подробного рассказа о смерти, постигшей некоторых «фениксов», молодое поколение перестало относиться к Ордену как к интересному, пусть и опасному, приключению.

— А теперь — о конкретных процедурах. Здесь, — он с громким стуком опустил на стол неглубокую чашу, покрытую рунами; Гарри поежился,— будете оставлять воспоминания о любых, ЛЮБЫХ, я сказал, событиях, хоть как-то связанных с работой на Орден. Вы будете оставлять память о том, как вас пытают, как разрезают на кусочки ваших близких, как во время принятия ванны вы получаете важное письмо. НИКАКИЕ события не являются настолько личными, чтобы вы имели право не помещать их сюда. Потому что, когда вас поймают — не надейтесь и не успокаивайте себя, что именно вас пронесет — когда вас поймают, то выпотрошат ваш мозг, и узнают весьма нежелательные вещи, которые могут подставить всех нас. Даже заклятие памяти можно разрушить, но нельзя узнать мысли, которые находятся за много миль. Я бы проверял каждый раз все головы, но Дамблдор не одобрил мое предложение. — Хмури дернул уголком рта. — Надеюсь, я ясно выразился. Если кто-то не осознал необходимость данной процедуры, то пусть задаст вопрос сейчас.

Никто не выразил такого желания.

— Вопросов нет. Сейчас каждый из вас пройдет антиверитасерумную процедуру. Процедуру, которая сделает вас навсегда устойчивыми к действию сыворотки правды, — добавил он, ухмыльнувшись, когда увидел некоторую растерянность на лицах Гарри, Рона и Невилла.

Вопреки тайным опасениям, данный процесс оказался совершенно безболезненным, только скучным. Надо было пить по очереди разные зелья, а потом ждать, когда они подействуют и прореагируют между собой, и пить следующие.

Гарри, Рон, Гермиона и Невилл собрались уходить, когда Хмури подошел к ним с выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего.

— А не вам ли я говорил оставлять память обо всем, связанном с Орденом, в некоем мысливе? Или вы хотите, чтобы Лорд знал об изобретении антиверитасерумого средства?

Все четверо побежали в комнату с мысливом, где их быстро научили извлекать воспоминания из собственной головы. Помещая серебристые нити в чашу, Гарри заметил, что это не тот мыслив, в котором он побывал уже дважды. Видимо, тот был личной собственностью Дамблдора, а этот — орденским.

Когда они шли назад, Невилл растерянно произнес:

— Но я все помню!

— Э-э, но мы, вроде, не так уж и много пили! — нашелся Рон.

— Нет, я про то, что мы в мыслив положили! Зачем это делать, если все равно помнишь?

— Невилл, если бы мы забывали все, что оставляли в мысливе, то никто не заставлял бы нас делать это! Какой толк от ничего не помнящего сотрудника? — искренне удивилась Гермиона.

— Но какой смысл тогда вообще все это затевать?

— Рон, Шизоглаз, кажется, ясно сказал — эти мысли нельзя прочесть!

— Но как же так?..

— А вот так, — подал голос Гарри. — Помещаешь воспоминание в мыслив — и его нельзя добыть из твоей головы, хотя сам все помнишь.

— Да ты у нас спец по мысливам! — на этой реплике Рона разговор закончился.

«Кто владеет информацией — владеет миром». Тема вступительного сочинения.

— Нет, вы только посмотрите на это! До чего дошло! — Мистер Уизли в сердцах швырнул на стол газету, которую минуту назад принесла ему почтовая сова. Было в его тоне что-то такое, что заставило всех завтракавших встать и сгрудиться вокруг привычной первой страницы «Ежедневного пророка». Или — не совсем привычной. Было в ней что-то неправильное, необычное…

«Пророк для чистокровных».

Как удивленные читатели, несомненно, уже заметили, наша газета сменила название на новое, безусловно, более благородное и современное, отвечающее намечающейся тенденции. Не подлежит сомнению, что название отражает действительность — редакции хочется верить, что газета достойна того, чтобы читали ее лучшие волшебники и колдуньи, то есть чистокровные.

На первый взгляд ничего страшного в том, что газета сменила название, не было, но было понятно — эта статья вместе с новым названием так же отражала действительность, как легкое колебание на поверхности воды предупреждает о том, что из глубин поднимается морское чудовище.

Не дожидаясь окончания завтрака, мистер Уизли отправился в министерство. Домой он вернулся очень поздно, когда жена его начала уже так волноваться, что собиралась либо сама отправиться его искать, либо послать кого-то на поиски. Артур был очень бледен, выглядел измотанным и обеспокоенным. Хотя обеспокоенным — это еще мягко сказано. Он упал в кресло, снял очки и устало потер глаза, временно игнорируя возгласы Молли. Затем, вместо объяснений, протянул ей кусок пергамента, на котором было накарябано несколько строк — человек, писавший это, явно торопился.

Все! Я сдаюсь. Пусть Дамблдор сам расхлебывает эту кашу, а я жить еще хочу, у меня, между прочим, жена и дети! И называйте меня, как хотите, мне все равно. КФ.

— Все уже все знают. Ты бы видела, что на улицах творится! Наступи сейчас конец света, беспорядков не станет больше. Только на моих глазах две семьи в спешке собирали вещи и переправляли их через камин своим родственникам за границей. Все силы авроров уходят на то, чтобы предотвратить такие попытки. А в самом министерстве не лучше. Некоторые просто взбунтовались и отказались выполнять чьи бы то ни было приказы — министра-то нет! — мистер Уизли помолчал немного. — Эту записку, — он махнул в ее сторону так, словно даже это небольшое движение утомляет его, — обнаружил личный секретарь министра. И у этого придурка не хватило ума пойти с ней к старшему помощнику министра или к кому-то еще! Нет, он стал с ужасом на лице бегать по всему зданию, рассказывая каждому встречному трагическую историю исчезновения Фаджа! Неудивительно, что никакого порядка просто быть не могло!

Он сердито надел очки. Молли стояла неподвижно, прижав руку ко рту и широко раскрыв глаза. Сегодня ей пришлось находиться дома, а не помогать другим фениксам, и она жалела об этом. Впрочем, она тоже не сидела сложа руки — ей пришлось охранять дом от мародеров, которые решили воспользоваться общей паникой и поживиться. Собственно, именно по этой причине она и осталась в Норе.

— Наши — я имею в виду, из Ордена — разбились на пары, — продолжил рассказ Артур, — и патрулировали улицы. Представляешь, такая ненаправленная помощь была эффективной! Кингсли с Римусом и Гарри с Роном пришлось сглаживать последствия взрыва в маггловском магазине — у какого-то колдуна началась истерика, когда он услышал про бегство Фаджа, а Минерва и Шизоглаз вдвоем сдерживали толпу, рвущуюся в больницу святого Мунго, чтобы узнать, не попал ли туда кто-то из их родственников, до прибытия группы авроров — те сами нигде не успевали. День был ужасный, а завтра мне к семи утра снова на работу.

К середине речи мистер Уизли говорил оживленно и немного зло, а закончил снова устало.

— А что с редакцией?

— Редакцией?.. А, «Пророк»… Ни у кого не было времени серьезно этим заняться, но ходят упорные слухи, что Ты-Знаешь-Кто переместил все помещение вместе с журналистами и главным редактором куда-то к себе, и заставляет их публиковать то, что ему нужно. Я сам видел, когда проходил по Косову переулку, что та часть здания, где находилась редакция, просто исчезла.

Этот день стал началом конца. Вольдеморт вышел из подполья и действовал теперь открыто. Медленно, но верно, шаг за шагом он прибирал к рукам власть. Этому яростно противились, но постепенно отступали.

«Пророк для чистокровных».

На днях представитель комитета образования заявил, что в британской школе магии и колдовства Хогвартс необходимо начать изучать генеалогию чистокровных волшебников. Чем скорее, тем лучше. В среду этому посвятили целую конференцию в министерстве. Выступающие наперебой говорили, что без этого предмета не воспитать нормального, законопослушного, преданного идеалам нашего государства гражданина. Быть чистокровным сейчас модно. Две трети магов Британии считают себя чистокровными. Но так ли это на самом деле? «Только введя генеалогию в обязательный курс, мы оградим подрастающее поколения от опасности быть обманутыми», — заявила Беллатрикс Лестранж, самая преданная идеям чистокровности колдунья. И действительно, как сказал наш господин, Тот-Кого-Нельзя-Называть, «Каждый чистокровный волшебник имеет право знать, с кем имеет дело — с достойным или нет». Если генеалогию введут в число обязательных предметов, то проблем с этим не будет.

— Северус, ты единственный, кому я действительно доверяю. Люциус предаст меня при первом удобном случае, Белла верна, но своей импульсивностью может провалить самое легкое поручение. А остальные глупы, слабы или то и другое вместе. Поэтому то, что я скажу тебе сейчас, не должен знать никто. Я прикажу им слушаться тебя во всем, твое дело — руководить. Возможно, ты задавал себе вопрос: «Почему Лорд бездействует? Прошло так много времени, после того как он возродился и пришел к власти, а его жалкие противники во главе с любителем грязнокровок до сих пор живы и не понесли заслуженного ими наказания». Можешь не отвечать. Если ты так и не думал, то думали другие. Ответ узнаешь только ты — пока только ты. Потому что мне не нужна власть на один день. Понимаешь, я готов ждать столько, сколько нужно, лишь бы власть, полученная мной, была надежной. В прошлый раз я ошибся. Это стоило мне нескольких лет бездействия. На этот раз все должно быть без ошибок. И догадываешься, с чего я хочу начать?

— Только примерно, хозяин. Думаю, вам мешает некий мальчишка…

— Именно. Тут мне и нужен ты, Северус. Я планирую с твоей помощью разделаться с птичками за один день — 30 ноября, — глаза Лорда хищно сверкнули.

Он дал Снейпу записную книжку — обычную маггловскую записную книжку. Он внимательно следил за выражением лица Северуса и был, видимо, удовлетворен, когда заметил, что тот удивился — как Лорд и ожидал.

— Это портключ. То есть — будущий портключ. 30 числа я активирую его, и Поттер попадет прямо ко мне в руки, — он усмехнулся. — Зная мое отношение к магглам, никто и не заподозрит, что я мог подложить маггловскую вещь. Твоя же задача, Северус — сделать так, чтобы Поттер ни на минуту не расставался с этой вещью. Я прослежу.

«Интересно, как? Неужели он до сих пор думает, что безошибочно определяет, когда я лгу?»

— Это не простое бахвальство, дорогой Северус, а правда. Я уже сейчас заколдовал его так, что знаю, когда эта штука находится в непосредственном контакте с какой-то частью тела мальчишки. Придумай что-нибудь, чтобы он поверил тебе и носил портключ постоянно. Далее, ты поможешь мне доработать план — ведь ты в хороших отношениях с Дамблдором. Завтра обсудим детали. Да, и сними денег — галеонов тысячу. Можешь идти.

Снейп аппарировал в Косой переулок, чтобы снять деньги со своего счета в Гринготсе, как и было велено. После суда над попавшимися Пожирателями все их имущество конфисковали в пользу министерства, и хотя все они благополучно сбежали тем же летом, состояния своего они лишились. Так что тем, кто в свое время не попался аврорам, приходилось финансировать почти все операции. Снейпу в том числе.

Ему не повезло: в банке была очередь. Нетерпеливо посматривая по сторонам в ожидании, пока стоящий перед ним волшебник-копуша наконец окончит свое дело, Снейп увидел Тонкс, отходившую от двери, что вела к туннелю с сейфами; она как раз запихивала себе в карман кошелек, набитый только что взятыми монетами, а потом направилась к выходу, по пути встретившись взглядом с профессором. Она почти успела улыбнуться и изменить направление, чтобы подойти к нему, но вовремя вспомнила, что они не должны быть знакомы. Поэтому, сделав каменное лицо, она благополучно вышла из здания, зацепившись, впрочем, за косяк и чуть не порвав мантию, оставив Снейпа усмехаться про себя и вспоминать, что говорила МакГонагалл на выпускном вечере когда-то.

В тот же день состоялось внеочередное собрание Ордена Феникса. Молодое пополнение выглядело несколько недовольным, старшие же были обеспокоены. Как обычно, они встречались в старом доме семьи Блеков; Гарри тяжело и неприятно было здесь находиться. Судя по домашней одежде Дамблдора и слегка заляпанной грязью мантии Снейпа, последний принес какое-то важное известие.

Совещание было длинным, немного бестолковым — слишком много участников. Наконец самые умные остались обсуждать возникшую проблему, а остальным потом сообщили план. Недемократично, зато быстро и действенно.

К счастью, до 30 ноября было еще много времени.

В этот раз Шизоглаз особенно тщательно следил за тем, чтобы все воспоминания оказались в орденском мысливе.

22 ноября Снейп обсуждал с Темным Лордом план на 30 число. Были обговорены только общие действия, без деталей и подробностей.

Закончил Вольдеморт так:

— Северус, мы продумали все только в самых общих чертах, поэтому завтра посидишь дома, решишь все мелкие проблемы, послезавтра покажешь мне, что получилось, и там уже видно будет. Главное, никто знать ничего не должен.

— Мало тебе, да? КРУЦИО!

— А-а…

— Просто будь хорошим мальчиком и ответь на мои вопросы, ну же?!

— Нет. НИКОГДА.

— Какие мы принципиальные… Круцио тогда. Все равно мало? Круцио!

— Похоже, ничего он тебе уже не скажет! Ты не заметила?

— А родители его были сильнее, чем этот сопляк — они продержались… Антонин, сколько они продержались?

— Да часа четыре, не меньше. Ты, Белла, и то устала!

— А этот мальчишка через полтора часа уже коньки отбросил. Эх, что за дети пошли… Не то, что наше поколение. И ведь чистокровный…

— Права ты, похоже… Только ведь не сказал ничего нам гаденыш-то. Может, ты перестаралась, помягче надо было? Глядишь, и раскололся бы?

— Уж не намекаешь ли ты, милейший!..

— Белла, Белла, полегче! Эк все после Азкабана нервные стали! Да и я, по правде говоря, уже не тот.

— Не говори. До сих пор сипение этих тварей снится, да еще крики «Я не виновен, выпустите меня, Мерлином клянусь!» Бе… Был там такой, через неделю после меня сел. Все доказывал дементорам, что по ошибке попался. Долго он так кричал, года три.

— Неужели правда за чужие проделки попал?

— Да похоже на то. Очень уж упорный, да и не знала я его до тюрьмы.

— Ладно. Будем еще кого-то ловить или поздно уже?

— Мерлин мой, Антонин, да зачем вообще было это затевать? Будем нападать 23 ноября, по плану, и все. Неужели ты принимаешь всерьез этих птичек?

— Да я-то нет, а вот Лорд беспокоится.

— Зря, — Беллатрикс мигом посерьезнела. — У нас все продумано, осечки быть не может. Моему Лорду не о чем беспокоиться.

— Ну, раз ты так говоришь…

«И все-таки, почему на Лонгботтома наша любимая сыворотка правды не подействовала?..» — не мог отвязаться от этой мысли Долохов.

Северус из осторожности решил изобразить рвение, поэтому, сотворив с утра план, поздно вечером наведался в замок Лорда — будет лучше, если тот подумает, что он так заботится об успехе предстоящей операции.

Снейпа сразу насторожила кипучая деятельность, совершенно не свойственная этому времени суток: в темноте мелькали силуэты людей, хлопали двери, раздавались тихие ругательства и громкие команды. Снейп секунду стоял в растерянности, потом наметил одинокую фигуру и выхватил ее из темноты. Это оказался один из нового пополнения, пешка, его не должны хватиться.

— Что здесь происходит?

— Чего?

— Я неясно выражаюсь? Я спросил, что здесь происходит?

— А вы не знаете? — юноша не смог сдержать широкой улыбки, преисполненный сознанием того, что он знает что-то такое, чего не знает опытный Пожиратель, который никогда до этого не снисходил до разговора с ним.

— Где же мой пузырек с веритасерумом… Или Круциатус будет эффективнее?.. — задумчиво произнес Снейп, ощупывая изнутри карман. Юноша испугался.

— Я… Я и так все скажу! Вы, наверноее, просто были заняты более важными делами, я хочу сказать, что поэтому, наверноее, хозяин и решил вас не отвлекать, и…

— Короче. У меня мало времени, — эти слова Снейпа заставили юношу судорожно сглотнуть и продолжить, еще больше волнуясь.

— На сегодняшнюю ночь назначено… назначено нападение на Дамблдора, ну, на Орден, мы…

— Время!

— А… Что?

— Время! НА СКОЛЬКО НАЗНАЧЕНО НАПАДЕНИЕ?

— На два ночи…

— Черт! — Снейп уже сделал шаг к воротам, когда вспомнил. — Обливиайт!

Он почти вылетел со двора, оставив собеседника несколько дезориентированным, что вполне естественно после стирания памяти.

Как только Снейп посчитал, что аппарировать безопасно, он тут же переместился к Поттеру. Он застал его в пушистом халате, сидящим перед жарко натопленным камином в уютном кресле. Появление профессора мигом разрушило идиллию; через пять минут Гарри был посвящен в происходящее.

— …И все это время Лорд знал, что я работаю на Орден, и использовал это в своих целях, а я этого даже не подозревал. И если ты, Поттер, посмеешь это комментировать, то я забуду о последствиях применения непростительных заклинаний. Где портключ? Тебе ни в коем случае нельзя касаться его сегодня! Где он?!

— Я оставил его в штабе, он лежит в моей комнате, она заперта, успокойтесь, никто к нему не прикоснется. Я вложил в блокнот прядь своих волос, так что Лорд не знает, что портключ не со мной. А что делать мне?

— Сидеть тут и ни в коем случае не высовывать свой любопытный нос!

— Хорошо, как скажете, — смиренно согласился Гарри.

«А он все-таки вменяемый!» — мелькнуло в голове Снейпа. Он торопливо выбрался из замка, и Гарри снова остался один, правда, ненадолго. В гостиную вошла Джинни, вокруг головы ее было намотано полотенце — она только что вымыла волосы.

— Кто это был?

— Снейп.

— Снейп? Что ему понадобилось? Почему он так быстро ушел?

— Он занес мне кое-что.

Джинни пожала плечами и прошла в спальню, а Гарри принялся лихорадочно соображать. Видимо, он придумал что-то, поскольку быстро переоделся в мантию, проверил наличие палочки, переложил из кармана халата в карман мантии записную книжку, прихватил еще кое-что и заперся в ванной. Он сидел на кафельном полу, смотря на часы и ожидая момента, когда Вольдеморт активирует портключ.

— Что происходит?

Этот вопрос то и дело звучал, хотя ответ получить было неоткуда. В этот раз в штабе дежурили МакГонагалл, Хмури, Люпин и Шеклболт. Среди ночи они обнаружили вдруг, что со всех сторон на них надвигаются люди в зеленых масках, с поднятыми палочками. Дело решили секунды. С огромной скоростью в голове Минервы пронеслись даже не мысли, а их отголоски: штаб не должен достаться врагам; лучшая тактика — неожиданность, а пока она играла на руку Пожирателям; они сейчас расслаблены и уверены в скорой и легкой победе. Ничего еще не понимая, Минерва приняла единственно верное решение. Она сосредоточила свои далеко не маленькие магические силы и сумела аппарировать себя, троих коллег и нападавших в дремучий лес. Пока Пожиратели соображали, что к чему, «фениксы» успели приготовиться к обороне. Им нужно было тянуть время, чтобы остальные успели разобраться в происходящем, пока отряд Вольдеморта тратит время и силы на Минерву и прочих.

Шизоглаз выполнял в небольшой группе тактические функции — наблюдателя и координатора. Его магический глаз являлся громадным преимуществом на данной местности — кустарники и деревья прикрывали своих, но не мешали Хмури следить за врагами.

Члены Ордена Феникса посылали проклятия в стороны, указанные Аластором. Много промахивались, но часть заклинаний попадала в цель и сдерживала нападавших.

Только Шизоглаз представлял себе полную картину происходящего, и она ему не нравилась. Те десять Пожирателей, что наседали сейчас на них, могли уже давно прорваться к ним — если бы нападали посерьезнее и все сразу. Но вместо этого проклятья посылали только три человека, а остальные окружили отряд Аластора, находясь, впрочем, пока довольно далеко.

— Они что-то затевают, не пойму что! Готовьтесь аппарировать!

Действительно, Пожиратели уже перешли к более активным действиям: шляпа МакГонагалл валялась на земле с обгоревшими полями, а у Кингсли из левого предплечья сочилась кровь. На счет «три» все четверо не смогли аппарировать. Беззвучно ругаясь, Римус заколдовал испорченную шляпу коллеги как портключ, но даже это не помогло — отряд Вольдеморта, как теперь выяснилось, отрезал все пути к бегству.

Римус прикрывал слева. Он посылал в нападающих заклинания, поддерживал свою защиту — и то и дело опускал руку в левый карман и стискивал на мгновение нагревшуюся от его руки флягу. МакГонагалл медленно отступала под атакой сразу троих. Она видела их уже без всяких подсказок обладателя магического глаза, поскольку нападающие подобрались уже к большому дубу. За ее спиной неожиданно вырос Римус, и вдвоем они снова оттеснили их на значительное расстояние.

Шизоглаз собрался выкрикнуть очередной приказ, но изо рта его вырвался лишь короткий рык — его достал зеленый луч, отрикошетивший от гладкой поверхности ствола. Хмури тяжело рухнул на землю и не двигался больше, его магический глаз от удара выпал из глазницы и покатился прочь от своего хозяина.

— Акцио глаз!

Белый шар прыгнул в левую руку Кингсли Шеклболта. Он указал палочкой на собственный левый глаз, прошептал что-то, и по лицу его потекла кровь вперемежку с бесцветными ошметками глазного яблока. С помощью еще двух заклинаний он остановил кровь и очистил впадину черепа, и через десять секунд голубой глаз смотрел уже с его лица. Никто не заметил, что приказы стал отдавать не резкий каркающий голос, а низкий и глубокий. Никто не успел осознать, что какое-то время они дрались вслепую — так быстро все произошло.

Сражение продолжалось.

Когда небо стало абсолютно черным, Римус понял, что пора. Достал флягу, торопливо отвинтил крышку и поднес уже дымящееся горлышко ко рту, когда осознал — он остался один. И его окружают Пожиратели. Поколебавшись секунду, он отбросил флягу с волчьим противоядием в сторону, и густая жидкость с отвратительным запахом растеклась по камням матовой лужицей. Он просто стоял, смотрел на приближавшихся Пожирателей, и ждал. И когда появилась луна, стал волком. Зверь впервые получил свободу. Его не сдерживали теперь ни прочные стены, ни сложные составы, ни другие звери. Оборотень ошалел от неожиданной возможности убивать. На секунду. А потом бросился на людей. На врагов. Все эти люди враги. И впервые человек и волк сошлись во мнении.

Беззвучно и стремительно черная тень летала от одной фигуры к другой, и ни одно заклинание не могло достать его — потому что это был его час. Час зверя, мстящего за бесконечные ночи взаперти, за такое долгое воздержание, за то, что над ним взял верх человек. Час человека, выпустившего зверя на свободу, чтобы отомстить за погибших друзей, за провалившееся дело, за все, чего не было и чего не будет.

Снейп сразу от Гарри аппарировал к Дамблдору. Тут пришлось затратить больше времени — он стремился рассказать все, что знал, и поделиться всеми догадками. Он говорил быстро, много и не мог заставить себя посмотреть Альбусу в глаза. Ему нужно было оправдаться, и в первую очередь, перед собой. Директор выслушал его, попросил, не обращая внимания на изумление Снейпа, доставить к себе Гермиону и Рона, и отправил его присмотреть за Гарри.

К счастью, Рон и Гермиона, несмотря на поздний час, еще не спали и сразу же аппарировали к Дамблдору. Но вот дальше Снейпа ждала неудача — они с Джинни обнаружили, что Гарри нет в его доме. «Чертов герой! Любитель приключений! Спасатель идиотский! Самый умный, думает!» — Северусу только и оставалось, что бессвязно ругаться про себя. И вот теперь из-за этого недоумка он будет вынужден лезть в самое пекло, то есть в замок Лорда, и спасать его. Джинни попыталась было увязаться с ним, но с помощью единственного гневного взгляда Снейпу удалось убедить ее остаться.

Он аппарировал к замку; было безлюдно, не то, что два часа назад; поэтому пришлось двигаться очень осторожно, стараясь не выходить на места, залитые лунным светом — ведь не было толпы, в которой можно затеряться. Пробрался в сам замок — холл тоже пустынен; Снейпу это не нравилось. Но ведь Поттер именно сюда рванул, куда же еще?!

Снейп взглянул на часы. Полтретьего. Портключ активирован полчаса назад. Неужели уже поздно?

* * *

Легкий стук (это Гарри упал на пол) заставил Лорда, сидевшего, подперев голову рукой, прийти в себя и резко развернуться. Он не рассчитывал, что Поттер попадет к нему немедленно после активации портключа — ведь все-таки не на цепочке же на шее носил он записную книжку! Эффект неожиданности дал юному аврору фору в полторы секунды, которыми он воспользовался весьма эффективно и экономно; он не стал даже пытаться обезоружить Лорда или убить, оглушить его. Он еще с четвертого курса знал, что это совершенно бесполезно. Гарри поступил умнее: заколдовал специально захваченный с собой утюг — да, обычный маггловский утюг, — и, управляя траекторией его полета с помощью палочки, сначала сломал таким варварским способом палочку Вольдеморта, а потом стал целиться острым металлическим носиком в висок своего врага. Враг, однако, не дремал и успел увернуться; началась игра в салочки, где ставкой была даже не жизнь, а дело жизни. Задача Гарри осложнялась тем, что Вольдеморт как очень опытный волшебник умел колдовать без палочки.

Ненаправленные потоки разрушительной энергии, которыми Вольдеморт пытался достать Гарри, было легче блокировать — они были слабыми, а уворачиваться — почти невозможно, такими широкими они оказались. Возникла патовая ситуация: палочка была нужна Гарри, чтобы поддерживать защиту, поэтому утюгом управлять он уже не мог. Тянуть время было на руку Лорду — он надеялся на появление кого-то из своих приверженцев — но никак не Гарри, поэтому он отчаянно пытался придумать, и желательно побыстрее, какой-нибудь способ… Взгляд его упал на кресло Вольдеморта. Массивное, выполненное из кого-то дорогого сорта дерева и отделанное медью, оно казалось очень надежным укрытием. Прихватив утюг, Гарри юркнул за него.

Лорд колебался секунду. Он любил это кресло, оно уже давно служило ему и выглядело так внушительно. Если же он попробует накрыть мальчишку каким-нибудь заклятием прямо сквозь него, то потом можно будет выметать остатки, не поддающиеся восстановлению. Но упускать момент, когда Поттер думает, что он в безопасности и не поддерживает щит, было нельзя, поэтому Вольдеморт стал тихонечко обходить укрытие, стремясь застать Гарри врасплох.

Тот тоже не терял времени даром. Наложил на верный утюг чары разочарования и приготовился левитировать невидимый предмет в нужном направлении. Он принялся осторожно выбираться из-за кресла, гадая, где именно сейчас его враг, и что тот делает. Для обоих было неожиданностью столкнуться нос к носу; первым опомнился Гарри — за тысячную долю секунды до того, как Вольдеморт смел бы его, он, на самой большой скорости, которую только смог развить утюг за короткое время на малом расстоянии, заставил вышеупомянутый предмет врезаться прямо в висок своего противника. Трудно правильно прицелиться тем, что не видишь, поэтому он попал не заостренным концом, а боковым ребром, но Лорду было все равно. Утомительная битва наконец закончилась.

Снейп стоял в растерянности, лихорадочно соображая, что же предпринять, чтобы реально сделать что-то полезное, а не «броситься головой вперед в неприятности, как это любят делать глупые гриффиндорцы». Неожиданно он почувствовал легкое щекотание на левом запястье. Рассеянно почесал, но чувство не прошло. Наконец он посмотрел, почему это черная метка ведет себя так странно, и заметил, как ее остатки исчезли. Северус знал, что это значило, и не мог поверить.

В тот же момент в залу ввалился Пожиратель, приволокший с собой кого-то; он сорвал маску, и Снейп обнаружил, что это Макнейр. Тот, видимо, был слишком занят пленницей и не почувствовал исчезновения метки. Пожиратель толкнул девушку в кресло; мелькнули ярко-красные волосы — Тонкс.

Макнейр торопливо оживил ее и принялся допрашивать, время от времени подбадривая небольшой порцией круциатуса. «Она молчит — но только пока молчит», — так думал Снейп; оглушил пытающего девушку Пожирателя и потащил ее к выходу — внутри замка Лорда, как и в Хогвартсе, аппарировать было нельзя. Но, в отличие от школы, запрет на аппарацию распространялся только на пространство самого здания, так что оставалось лишь добраться до парадного выхода, преодолеть только несколько метров… Но им не повезло — во дворе появилась уже целая толпа слуг Вольдеморта. «Это еще не страшно, их ничего не стоит запутать, скормить какую-нибудь сказку про…» Додумать не пришлось, потому что вперед вышел Люциус Малфой; его одурачить не получилось, он сразу отдал приказание:

— Четверо — запереть эту парочку. Остальные — со мной.

И аппарировал.

Не прошло и десяти минут, как они оказались в камере.

— Почему вы велели мне не сопротивляться! Может, победить и не удалось бы, но покалечить хотя бы парочку мы бы смогли! Вы что, пожалели их?!

— Ну и? Моральное удовлетворение — это, конечно, приятно, но так нам по крайней мере оставили палочки.

Тонкс оживилась, выхватила палочку и принялась швырять более или менее подходящие в данном случае заклинания во все стороны. Дверь не отперлась, стены остались целыми, окно — таким же небольшим. Снейп, напротив, стоял спокойно и молча наблюдал за ее действиями. Только когда первый гнев исчез, он произнес:

— Камеры Лорда защищены по высшему разряду — в них невозможно какое бы то ни было магическое действие. Иначе у нас отобрали бы палочки.

Снейп равнодушно взглянул на бесполезный теперь кусочек дерева, который крутил в руках.

— Значит, мы умрем, да?

Северус усмехнулся и вытащил из внутреннего кармана мантии какой-то предмет, блеснувший в тусклом свете маленького окна у самого потолка. Этот предмет оказался красивым ножом качественной работы. Широкое стальное лезвие и тяжелая медная рукоятка весьма сложной формы, украшенная именем владельца.

— Это портключ. Запоминайте: когда за нами придут — держитесь рядом со мной. Возьмете меня за левую руку, в ней будет портключ. Мы выходим за пределы этой камеры, он срабатывает, и мы попадаем ко мне в замок.

Камера была темной, с каменными стенами и полом, но оборудованная водопроводом и канализацией. На вопрос Тонкс Снейп объяснил, что вводить-выводить пленников несколько раз в день слишком опасно — в коридорах магия действует, и отключать ее там совсем не безопасно. Спать было негде — если не считать каменного же выступа стены. Сначала Тонкс нервно ходила по клетке, жадно вслушиваясь и не слыша ничего, кроме плеска воды, вытекающей из неплотно закрученного крана, потом пыталась сидеть смирно, снова ходила, ложилась, но было неудобно, и внутри нарастал горестный вой, готовый вот-вот вырваться наружу. Снейп же сидел неподвижно, закинув ногу на ногу, засунув руки в карманы и втянув голову.

Дамблдор, которого Снейп успел предупредить, остался там, где был, и ожидал нападения. С ним были только Рон и Гермиона, которых он приказал Снейпу доставить к нему. Ровно в два часа в залу, где они втроем находились, ворвались со всех сторон полчища — нет, не Пожирателей, а прочих, менее ценных слуг Вольдеморта: непосвященных еще магов, дементоров, немного гоблинов. Несколько секунд сражающиеся перебрасывались заклинаниями; Гермиона в ужасе увидела вдруг, как луч, вырвавшийся из палочки Дамблдора, ударил прямо в затылок Рона. Она вскрикнула, но директор тут же сделал палочкой какое-то сложное движение, из нее вырвался беловатый вихрь, который почти сразу растаял, а нападавшие замерли в тот же миг. Точнее, не замерли, а стали двигаться бесконечно медленно, как заметила Гермиона, приглядевшись. Только сейчас ее волновало другое. Со страхом и обреченностью смотрела она, как Дамблдор, глядя ей прямо в глаза, поднимал палочку, как из нее вылетел новый вихрь, как из него образовалось что-то похожее на небольшую коробку, которую директор держал сейчас на ладони и протягивал перепуганной девушке. Он не улыбался.

— Никто не должен про это знать, даже Рон. С ним все будет в порядке, это был обыкновенный ступефай. Возьми, — Гермиона шагнула и взяла коробочку, неожиданно оказавшуюся тяжелой.

— Что это?

— Дома разберешься, Гермиона. Никому не говори про это — боюсь, это может быть слишком опасным, — неожиданно директор вздрогнул, а потом добавил. — Только что не стало Вольдеморта.

— Но… значит, все кончилось! Теперь все будет хорошо! — она расплылась в улыбке, облегчение охватило ее, и больше не хотелось ни о чем думать. В ответ Дамблдор только вздохнул.

— Это мало что меняет. Гермиона, теперь ты будешь хранить весьма ценный артефакт — будь осторожна. И делай новые записи. Когда-нибудь, — возможно, очень скоро, — они обязательно будут нужны.

— Что?… — но ей не удалось закончить свой вопрос, а тем более получить на него ответ. Третий вихрь охватил ее и Рона, до сих пор пребывающего без сознания, и они оказались перед совершенно незнакомым домом, который явно выглядел заброшенным.

Но все же, медленно удаляясь от места схватки, она сумела ясно увидеть, как на Дамблдора снова со всех сторон двинулись враги, уже с нормальной скоростью, и как он спокойными и продолжительными взмахами палочки оборонялся, и как нападающих стало так много, что у Гермионы зарябило в глазах, и как Дамблдора схватили и связали, и как он, перед тем, как совсем исчезнуть, подмигнул ей напоследок.

Вольдеморт сгинул насовсем, без малейшего шанса вернуться. Гарри понял это, потому что шрам его в последний раз вспыхнул, пронзил лоб жгучей болью — и пропал.

Радость, счастье, ликование были бы очень уместны в таком случае — но их не было. Осторожно и медленно, чтобы не потревожить нывшие мышцы и связки, Гарри наклонился, чтобы поправить край мантии, затем выпрямился и огляделся. Никого живого, да и мертвого тоже — кроме Вольдеморта — не было, поэтому Гарри покинул комнату с троном и прошел, не торопясь, по коридору с потолком, терявшимся в темной высоте, и присел на один из стульев-кресел. Он отдыхал с чувством глубокого и спокойного удовлетворения, думая о том, что на него не зря полагались, что он справился. Ему довелось пять минут предаваться таким приятным мыслям. После у противоположного конца помещения появились двое людей в зеленых масках.

— Поттер должен быть где-то… Да вот же он! Быстро и аккуратно, он нужен живым и не покалеченным!

— Да, сэр!

Один из пожирателей бросился исполнять приказ. «Они не знают еще! Вот радости-то им будет, когда Люциус Малфой — неужели он думает, что, надев маску, становится неузнаваемым, а длинные светлые волосы совсем не выдают его? — придет рапортовать Вольдеморту о моей поимке и увидит, что его покровителя больше нет… Интересно, что он тогда почувствует?» — мстительное удовлетворение согрело Гарри, и он совсем не сопротивлялся, когда его грубо обвили толстые веревки, вылетевшие из палочки Пожирателя.

— Живее! Запереть его в камере… Ну, не мне вас учить!

Пожиратель замер, словно ему не понравился тон, или он вдруг засомневался в праве Люциуса приказывать ему, или существовала еще какая-то причина для неповиновения.

— В чем дело? Или вы забыли, кого наш дорогой Лорд всегда считал достойным наибольшего уважения? Не забывайте, что теперь Лорда нет — стараниями этого благородного юноши — и если вы мне не понравитесь, то вас никто не спасет. Вам это надо? Выбор — за вами.

Неопознанный Пожиратель колебался всего секунду, а после транспортировал отказавшегося даже от попытки разобраться в происходящем Гарри.

— И скорее возвращайтесь — предстоит очень много работы.

У Гарри палочку отобрали, чему он совершенно не удивился. Сбивало с толку совсем другое: его, не угрожая и не пытая, посадили в камеру и оставили одного. Долго никто не приходил, но когда дверь наконец отворилась, в комнату впихнули Джинни и оставили их вдвоем. Они не понимали действий противника — и это означало поражение.

Занимался рассвет, когда Гарри попал в эту камеру, и только через трое суток на его персону соизволили обратить внимание. Сам Люциус Малфой почтил его своим присутствием.

— Ну что, Поттер, ты — герой! Ты победил Вольдеморта, и теперь твое имя не забудут и через двести лет! Благодарные маги и колдуньи захотят сказать тебе спасибо за старания. Неужели ты не уделишь им пару часов? Страна должна знать своих героев!

— Чего ты добиваешься, Малфой?

— Тсс, считаем, что я ничего не слышал! И на будущее — меня можно называть министром. И желательно все-таки на «вы». Хотя к чему нам эти условности, пока нас никто не видит? Кроме вашей милой жены, разумеется. Ей, кстати, тоже неплохо было бы поприсутствовать. Пустая формальность, но как министр я не могу отказать своему народу в удовольствии видеть своих освободителей. Мистер Поттер, с вами что-то не то?

— Ми… Министр?.. Да прекратите вы!…

— Да, вы совершенно правы, каюсь. Я не министр и не имею никакого права называть себя так. Ведь я стану министром только 2 декабря. 3 числа я хотел бы видеть вас обоих на торжественном параде. У вас есть время подумать. Это помещение защищено по проекту покойного Лорда, и отсюда еще никто не убегал. Пищей и постелью вы останетесь довольны. Искренне надеюсь, что мы поладим. Всего хорошего.

Прошло много времени, действительно много. Прошла ночь, день, наступила следующая ночь, и ничего не происходило. Тонкс часто зевала, лихорадочно и быстро, но уснуть не могла. Уже давно она успокаивала себя ласковыми словами, например: «Нервничать бесполезно, от судьбы не уйдешь, все равно ничего не изменить, надо поспать». Но, несмотря на это, чувствовала себя как никогда близкой к истерике.

— Ложитесь, не мучайтесь.

Так было гораздо лучше — когда голова лежит у Снейпа на коленях, и он тихонько перебирает ее волосы. Шесть дней просидели Снейп и Тонкс в каменной темнице. Оба знали, что все зависит не от них, и это сознание давало такую свободу, какую они уже и забыли. Шесть дней свободы — в тюрьме — это казалось им не абсурдным, а, напротив, естественным и даже прекрасным. Холодные стены и клочок серого неба были единственными свидетелями их короткой любви.

В конце концов за ними пришли. Двое. Каждый грубо схватил по пленнику и потащил их к выходу. По одному. На расстоянии не меньше двух метров один от другого.

Снейп через рукав, чтобы не касаться кожей портключа, быстро достал нож и бросил Тонкс. Она инстинктивно поймала и в ту же секунду исчезла. Не обращая внимания на Пожирателей, Снейп сосредоточился — это необходимо для колдовства без палочки; через десять секунд раздался небольшой взрыв, в котором нашли свою смерть и он сам, и его несостоявшиеся конвоиры.

Тонкс упала на колени и разжала руку; металл звякнул, ударившись о каменный пол. Минуту она не шевелилась. Затем, осознав и приняв случившееся, решительно, насколько это позволили ей болевшие мышцы и душа, встала и направилась к выходу. Но, не сделав и двух шагов, вернулась, подняла нож, аккуратно протерла его подкладкой мантии и спрятала во внутренний карман.

Тонкс забрала свои средства из Гринготса и успела покинуть банк за тридцать секунд до того, как туда аппарировали Пожиратели. Она не знала, кто подарил ей эти полминуты.

— Я не собираюсь скрываться! — орал Джордж на Фреда и Ли Джордана. — Неужели вы не видите: все катится к чертям, и магазинчик этот уже не имеет НИКАКОГО значения!

— Дружище, ты абсолютно прав, никакого значения. А теперь быстро собирайте все, что можно унести с собой, и мотайте, пока живы! Хоть в Ирландию, хоть на Северный Полюс, только быстрее!

Ли буквально впихнул братьев в магазин приколов, а сам остался снаружи караулить. Быстрее, чем он надеялся, появились несколько человек со слишком серьезными лицами. Они спокойно прошли к магазину, и один из них обратился к Ли:

— Юноша, вы не знаете, кто сейчас внутри?

— Внутри? О, внутри находится много, много существ! Это магазин приколов, как вы можете прочитать на этой вывеске, а не продуктовый магазин, но, тем не менее, здесь полно крыс — понятия не имею, чем они питаются, ведь…

— Отойди! — один перебил громко орущего ерунду Ли и попытался отодвинуть его.

— Эй, приятель, что значит — отойди? Я не…

— Заткнись, идиот!

— Мистер, у нас свободная страна, по крайней мере, я всегда так считал, и вы не имеете никакого права затыкать меня!

Серьезные люди сделали шаг назад, перекинулись парой слов; в следующий момент небольшая группа зевак, собравшихся поглазеть на начинающийся скандал, увидели, как Ли поднял палочку, кто-то из его противников вскрикнул, отпрянул, приготовил палочку к обороне; Ли, с каменной улыбкой, пару раз стрельнул чем-то огненным — не попав, впрочем, ни в кого, — а потом развернулся к магазину, взмахнул палочкой, выкрикнул что-то; здание вспыхнуло и обрушилось, скрыв под собой Ли.

— Этот человек сумасшедший, вы видели — он взорвал магазин! А ведь внутри находились люди! Да сделайте же что-нибудь с огнем!

И правда, пожар готов был охватить и ближайшие здания, поэтому совет пришелся весьма кстати. После наведения порядка обнаружилось, что собеседники Ли исчезли. Зрители покачали головами, пожалели погибших юношей и разошлись.

Добрались люди Малфоя и до Хогвартса.

Ученики к тому времени пребывали в растерянности — средства связи нарушились, совы летали туда-сюда, некоторых родители порывались забрать домой, другие никак не могли выйти на связь со своими. Исчезли директор и декан Гриффиндора, так что целый факультет фактически оказался предоставленным самому себе; Флитвик мужественно нагрузил себя обязанностями пропавшей коллеги — и вовремя. Группа самых храбрых студентов собралась было уже совершить внеплановый визит в Хогсмид.

Поздно вечером Филиусу наконец удалось утрясти все дела, решить проблемы на сегодня; теперь в его планы входил лишь полноценный отдых — давно пора, да и завтра рано вставать. Только он устроился в кресле перед натопленным камином, намереваясь посидеть спокойно перед сном, как прямо из пламени выскользнул кусок пергамента — неровно оторванный, с прожженной дыркой внизу. Флитвик прочитал послание, сжег его и оставил щепотку пепла в камине; сон как рукой сняло — он сидел в кресле и смотрел в окно до тех пор, пока над дальним берегом озера не засеребрилась полоска холодного утреннего света. Только тогда он поднялся, вытащил все пергаменты из письменного стола, просмотрел их, некоторые положил обратно, а большинство кончили свою жизнь в пламени. Для надежности, просто на случай, если его записи понадобятся человеку, который тоже умел восстанавливать сожженные предметы (а Филиус это, конечно, умел), Флитвик открыл окно и выбросил золу из камина наружу. Профессору не повезло — утренний ветер был хоть и не сильным, но дул прямо в окно, так что пришлось заклинаниями развеять остатки уничтоженных документов.

Поеживаясь, Флитвик закрыл раму; взгляд его упал на часы. «Мерлин мой, я же на завтрак опаздываю!» — подумал он по привычке и тут же посмеялся сам над собой. Еще раз убедившись, что ничего не забыл, Флитвик сел в любимое кресло и с помощью заклинания остановил себе сердце.

Вечером того же дня, когда Хагрид только вернулся из очередного длительного экскурса по Запретному лесу, в дверь его хижины кто-то громко и требовательно постучался. Ворча: «Кого это нелегкая принесла, в такой-то час?», он открыл дверь и обнаружил за ней белокурого Фиренца. Лицо его было строгим и даже немного торжественным, голос — глубоким и значительным. Но для кентавра эти признаки естественны, поэтому не сразу Хагрид понял, что дело крайне серьезно. А когда все-таки понял, в чем дело, то первым порывом его было броситься в замок. Серый лошадиный бок перекрыл ему дорогу.

— Нет! Ты не должен идти туда!

Хагриду потребовалось полминуты на то, чтобы успокоиться и внять голосу разума. Еще через десять минут он был уже полностью готов: Клык, арбалет, еще некоторые вещи и, конечно, розовый зонтик. Фиренц с Хагридом почти достигли опушки, когда к хижине подошли люди в темных мантиях и принялись стучать в дверь, но тут незваные гости заметили две фигуры и бросились к ним, посылая на бегу заклятия. Кентавр инстинктивно рванул было в чащу, но тут же резко затормозил, подтолкнул Хагрида в спину:

— Я задержу их!

Великан знал, что ничем не сможет помочь другу, и с негриффиндорской рассудительностью сделал, как ему сказали, то есть добрался до самого сердца дикого леса и только тогда стал думать, что ему вообще-то делать дальше.

Через полчаса его нашел Фиренц. Бока кентавра были взмылены, а глаза воинственно сверкали.

— Они не дошли даже до передних деревьев! — гордо произнес он. — Они испугались и послали за подмогой — кажется, собираются прочесать весь лес. Как будто мы позволим им это!

— Кто это — мы?

— Мы — кентавры! Настала пора вернуться в мое племя.

— Да они просто убьют тебя!

Но кентавр не слушал его. Через миг Хагрид остался в одиночестве, если не считать Клыка, который был озадачен происходящим и на всякий случай прижимался к сапогам хозяина.

Фиренц возвращался к своему народу, чтобы предупредить его об опасности. Он полагал, что перед лицом внешней угрозы все внутренние противоречия будут забыты, и, в общем-то, не без основания. Сперва его появление вызвало волну ропота, готового перейти во вспышку гнева, но Фиренц сумел несколькими словами убедить большинство. Бейн, правда, остался недоволен.

Однако когда кентавры выступили из леса, никаких врагов не обнаружилось. Не появились они ни утром, ни вечером следующего дня. Над Фиренцем стали насмехаться, сначала тихо, а потом и открыто.

— Я всегда говорил, что этот молокосос не внушает доверия! Посмотрите, сначала он предал нас, а затем обманул, якобы предлагая помощь! — надрывался Бейн.

Фиренц же только сжимал челюсти так, что мышцы тугими узлами перекатывались под кожей, и ничего не говорил. Даже когда остальные ушли, он остался караулить, чтобы враги не застали обитателей леса врасплох.

Как выяснилось, он был прав. Вечером третьего дня, когда Фиренц уже задремал, на дороге из замка к хижине Хагрида появилось множество силуэтов. Кентавр мгновенно проснулся, но стоял неподвижно, как гора, прислушиваясь к словам врагов. Через минуту лицо его исказил такой гнев, что любой случайно увидевший его в этот миг постарался бы немедленно убраться подальше. Он почти зарычал, ударил по земле копытом так, что пропахал почву на десяток сантиметров, и бешеным галопом умчался обратно, к своим недоверчивым сородичам.

Те действительно не поверили ни одному его слову — не желали быть одураченными во второй раз. Только сказав, что, если он окажется неправ и на этот раз, то сам покинет навсегда этот лес, Фиренц убедил кентавров последовать за ним, пусть и неохотно. «Они пришли уничтожить наш лес, они хотят сделать из него парк для прогулок человеческих детей, безопасный, очищенный от тех, кого они боятся! А эти остолопы не верят мне и едва плетутся!» Но несмотря на испытываемый гнев, внешне он все же оставался невозмутимым.

Остальным кентаврам понадобилось не много времени, чтобы дойти до того же состояния бешенства, что и Фиренц, и все атаки магов на земли кентавров остались безуспешными: лошадиное тело позволяло им необыкновенно ловко уворачиваться от заклинаний, а сильными руками они очень метко бросали камни.

Запретный лес так и не смогли покорить.

Мягкие, тихие звуки. На поляне танцует девушка. Ее зеленые одежды струятся и обволакивают стройное тело, волосы бесконечными волнами спадают к траве и тоже участвуют в движении, разнообразя оттенки зеленого золотым дождем. Все ближе и ближе видны ее бирюзовые глаза, и глубина их затягивает, и нет ничего, кроме сине-зеленого света. Он бледнеет, музыка стихает, и снова вырисовывается прекрасная фигура. Появляется другая. Наклоняется и поднимает с земли несколько оброненных длинных золотистых волосков. Он почтительно и серьезно протягивает их ей, и поднимается свистящий вихрь, и вокруг них кружится поток золотого воздуха. Золотого, потому что ветер поднимает с земли опавшие листья, чистые и светлые. Один за другим пробиваются мощные лучи цвета морской волны, фигуры начинают удаляться, и теплого света становится все больше, и мелодия наполняется жизненной силой, и скоро становится ясно, что все происходит внутри огромного изумруда, бесчисленные грани которого играют всеми оттенками зеленого, золотого и ярко-синего.

И последнее. Никакой музыки, много-много хрустальной воды, прозрачные капли разлетаются во все стороны. Вскоре становится видно, что вода эта образует горный ручей, а брызги получаются оттого, что белый единорог рассекает поверхность золотым рогом. Она споро перебирает стройными ногами по каменистому дну, наслаждается прохладой, негромко пофыркивает и подергивает головой. Плеск и журчание перекрывает неожиданный вой. Чистый, сильный и далекий. Единорог застывает на мгновение, а потом встряхивает золотым потоком гривы и несется, словно за ней по пятам движется смерть, словно впереди ее ждет счастье. И они встретились — черный волк и белый единорог...

Тонкс отняла палочку от виска, закупорила небольшую изящную пробирочку со смесью перламутровых и бархатисто-черных нитей и спрятала ее в стол к сине-зеленой и черной с серебристыми блестками, таким же по форме пробирочкам.

«Пророк для чистокровных».

Таким образом, мнения экспертов по этому вопросу не расходятся, и маги могут спать спокойно — Вольдеморт больше не угрожает их жизни и жизни их близких.

«Я всегда знала, что это лживая и никчемная газетёнка!» — думала Луна, смяв страницу. — Они всегда стелятся под тех, кто сильнее, вместо того, чтобы писать об интересных и нужных вещах. Но мы еще посмотрим, кто победит! Я найду всех выживших из Ордена Феникса; я отдам этим дань памяти павшему Невиллу Лонгботтому! О, Невилл! Возможно, ты слышишь меня сейчас. Так знай: я сделаю все, что в моих силах, чтобы смерть твоя была не напрасной!»

«Пророк для чистокровных».

Биографию Л. Малфоя читайте на стр. 2

Утром третьего декабря в камеру Гарри и Джинни снова вошел Люциус Малфой.

— Вы готовы?

— Да! Мы готовы сопротивляться пока живы!

— Какой пафос, какой темперамент! Неужели вам так трудно сделать мне приятное? От меня, между прочим, зависит ваша судьба.

Гарри ничего не ответил, только презрительно дернул уголком рта.

— Ну что же… Если не хотите по-хорошему, будет, как я привык. Империо, упрямец!

Этим Люциус только поставил себя в глупое положение. Гарри без труда преодолел чары новоиспеченного министра и выжидательно смотрел теперь на него. Так же бесполезно прошли и вторая, и третья попытки заколдовать Гарри; тогда Люциус приступил к Джинни, но она тоже не зря тренировалась в училище авроров.

— Не думайте, что своим глупым сопротивлением вы сможете спутать мои планы! — прошипел Малфой и вышел из камеры.

Через пятнадцать минут в камеру вошел незнакомый человек, высокий, плотный, с массивной нижней частью лица. В руках он держал ножницы. Эти ножницы раскрываются на небольшой угол, и острый металл входит в обе глазницы, потом чиркают по ушам, заливая мятую мантию кровью… Гарри тряхнул головой, убеждая самого себя, что колдуны для пыток используют заклинания, и что ножницы — вполне мирный предмет; против силы, которой несомненно обладал вошедший, они были беспомощны. Враг подошел, ухмыльнувшись, грубо схватил Джинни за плечо, рывком поднял и молниеносным движением отрезал длинный локон давно не мытых рыжих волос. В тот же миг Гарри налетел на него — не мог оставаться сторонним наблюдателем — и попытался оттащить его от девушки. К большому удивлению пленника, это удалось; противник развернулся к нему, ножницы лязгнули над левым ухом, и черная прядь присоединилась к медной. Охотник за волосами покинул камеру, оставив юношу в полном недоумении, которое смогла рассеять Джинни, заявившая с грустью:

— Теперь нас будут считать сторонниками этого…

Она так выразительно произнесла последнее слово, что оно стоило любых ругательств.

Гарри не понимал.

— Готова поспорить на что угодно, волосы понадобились им для оборотного зелья!

«Ежедневный Пророк».

С этого дня газете вернули ее прежнее наименование, как в те дни, когда о Вольдеморте еще не знали. Но между тогдашним и теперешним положением есть существенная разница. Наш министр Люциус Малфой, в отличие от предшественников, понимает свои задачи более широко. Только за двадцать дней он сделал больше, чем многие за все свое нахождение в кресле министра. Мы не сомневаемся, что и дальше министр пойдет по той же дороге, и она приведет к процветанию государства и улучшению нашей жизни.

Тонкс была уверена, что ни одна душа не знает, кто она на самом деле. Ни одна.

Обыски шли уже на соседней улице. Пока никто не пострадал, и за себя Тонкс была тоже уверена. Только… Она держала на коленях спящего мальчика и смотрела на выгравированные в меди буквы: Северус Снейп. Нож был приятно тяжелым, с удобной ручкой и строгой формы выдвижным лезвием.

Следующим утром она отнесла его маггловскому ювелиру, который за умеренную плату переплавил рукоятку. Теперь на ней не было опасных слов; но лезвие осталось прежним.

Когда проверка дошла до Тонкс, то не обнаружила ни в ее квартире, ни в ее личности ничего подозрительного.

Осень. Вечер. Идет противный моросящий дождь. По мелким лужам медленно бредет молодая женщина с коляской. Темно, поэтому разглядеть можно только длинное пальто и непокрытую голову. К гулу машин и плеску капель по тротуару добавляется свист порывистого ветра. Он лохматит еще не насквозь промокшие волосы, пряди попадают в глаза и рот. Время от времени она поднимает руку и убирает волосы с лица, но через десять секунд они снова начинают мешать ей. Гуляет долго, дождь вскоре кончается; она проходит мимо массивных домов; свет их окон проходит сквозь желто-зеленые деревья, и кажется, что они сами светятся. Она наконец выходит на освещенную улицу; попав в свет фонаря, женщина недовольно жмурится и оглядывается по сторонам, словно пытаясь понять, куда же пришла. Снова откидывает волосы; при желтоватом свете становится ясно, что они черные и, вероятно, блестящие, когда сухие.

Через двадцать минут она подходит к очередному массивному дому. Когда дверь подъезда закрывается за ней, наступает странная, давящая на уши тишина. Женщина поднимается по каменной лестнице на последний этаж, левитируя перед собой коляску, поворачивает ключ и входит в квартиру. Планировкой она отличается от всех остальных квартир этого дома. В ней целых пять комнат. Пять больших пустых комнат, они заставлены чужой мебелью, погребенной под слоем пыли. В темной прихожей она снимает пальто, которое оказывается простой мантией, осторожно берет спящего мальчика на руки и проходит в самую маленькую комнату. Здесь мило и удобно. Рядом с креслом висит небольшая сфера, испускающая тусклый свет; окна выходят на берег реки, и шторы не закрыты. Женщина подходит к стеклу и долго смотрит на разноцветные огни: желтоватые фонари, белесые и красные фары, зеленое мелькание рекламы кинотеатра и синяя вывеска ночного клуба, отражающиеся в неподвижной глубине. Ребенок шевелится во сне, устраиваясь поуютнее у матери на руках.

Из неподвижности женщину вывел тихий глухой стук. Медленно и плавно, с младенцем на руках, она прошла к входной двери и открыла ее.

И увидела широко распахнутые прозрачные глаза.

Они сидели в темной комнате молча и спокойно; первые слова был произнесены, когда Луна попросила подержать ребенка. Глядя, как она бережно пристраивает его на коленях, Тонкс впервые почувствовала, как внутри что-то потеплело. У нее есть сын.

Луна положила мальчика в кроватку с деревянными резными перекладинами.

Тонкс прорвало. Она уткнулась в ее плечо, стараясь плакать бесшумно. По щекам Луны текли слезы, такие же прозрачные, как и ее глаза.

Неожиданно Тонкс оторвалась от нее; повинуясь мимолетному импульсу, взяла с полки три закупоренные пробирки и вложила их в руки Луны.

Уже лежа в кровати, Луна вспомнила о них. До рассвета она раз за разом смотрела маленькие шедевры, созданные в минуты полного упадка душевных сил, но, тем не менее, совсем не нагоняющие тоску. Напротив, с каждым просмотром девушка все больше оживлялась, все одухотвореннее становилось ее лицо, все ярче сияли ее огромные глаза. Потому что в ее голове зародилась новая мысль, идея.

Луна была умелой колдуньей, что бы ни думала о ней Гермиона. И ей не составило никакого труда, хотя и заняло порядочно времени, сделать несколько новых маленьких мысливчиков. И до самого утра наполняла она их своими самыми красивыми мечтами, которых немало накопилось за годы ее учебы и после. В отличие от Тонкс, которая сохраняла свои видения в их первозданном виде, Луна подолгу сидела над каждым, иногда много раз изменяя один и тот же эпизод, чтобы оставить лучший вариант.

Дождавшись минуты, когда Тонкс проснется, Луна, волнуясь немного, протянула ей результаты своих стараний. Долго путешествовала молодая мать по грезам подруги; и когда увидела все, на ресницах ее заблестели прозрачные капельки. Вдохновению Луны не было предела; она хотела, чтобы Тонкс сделала еще несколько мечтаний, но та отказалась. Отчаяние исчезло, уступив место спокойной грусти, а вместе с отчаянием ушла и способность к творчеству, и желание творить. Поэтому она смогла только отдать Луне уже готовые три мысли и пожелать удачи в новом начинании.

«Ежедневный Пророк».

Указом министра магии Люциуса Малфоя от сегодняшнего числа сотрудники КБМСБ наделяются правом применять высшую меру наказания (Авада Кедавра) на месте по собственному усмотрению. В частности, высшая мера наказания применяется к любому, кто окажет сопротивление сотрудникам КБМСБ.

«Теперь Гермиона и Рон», — думала Луна, покинув дом Тонкс. Про Гарри и Джинни она уже знала, осталась лишь эта парочка. Неизвестно, как именно она отыскивала бывших членов Ордена Феникса, но делала она это если и не быстро, то, по крайней мере, чисто — не привлекая внимания ни к себе, ни к объектам поисков.

«Ежедневный пророк».

Указом У. Макнейра от сегодняшнего числа все камины, подключенные к сети, ставятся на контроль сотрудниками КБМСБ. Это продиктовано необходимостью отслеживать возможные контакты приспешников Вольдеморта через каминную сеть.

Прошел месяц с тех пор, как Гарри и Джинни перевели в другую камеру, более удобную и светлую; естественно, ведь они необходимы были им живыми — у Гарри еще раз отрезали волосы.

Ночью Джинни проснулась от странного звука, исходившего от окна; она тихонько выскользнула из-под одеяла и сделала шаг; на фоне темного неба вырисовывался огромный дергающийся силуэт. Джинни вскрикнула и бросилась к Гарри — кто еще защитит ее; на секунду непонятное существо за окном залил тусклый свет, и парочка увидела, что это гиппогриф — Гарри даже узнал Клювокрыла, — на спине которого сидел человек. Он бросился к ночному визитеру за разъяснениями — юноше даже в голову не пришло, что на Клювокрыле может прилететь не только друг; и он не ошибся — это была Луна, полная решимости спасти их. Подозревая, что об использовании магии в этом месте сразу станет известно кому не надо, она разузнала о маггловских способах побега, запаслась напильником — перепилить решетку, зажигалкой — чтобы показать себя пленникам и не дать им напасть на себя по незнанию, гиппогрифом — долететь самой и спустить освобожденных; комната-камера их была расположена весьма высоко.

Спустя два часа все трое летели подальше от этого места, стараясь удержаться на скользкой от начавшегося дождя спине Клюва. Джинни замерзла и прижималась к любимому, пытаясь согреться. Эйфория от неожиданно обретенной свободы постепенно сошла на нет, и Гарри задал сам себе вопрос: куда они могут пойти? Луна заговорила, словно отвечая на его мысли:

— Скоро рассвет, и мне надо успеть спрятать Клювокрыла. Вы пойдете к Рону и Гермионе, я знаю, где они теперь — здесь все подробно расписано.

Джинни взяла свернутый в тугую трубочку, перетянутый ниткой пергамент; они проводили взглядом стремительно удаляющийся силуэт.

«Ежедневный пророк».

Указом У. Макнейра от сегодняшнего числа запрещается аппарация на территории нашего государства. За несанкционированную аппарацию сотрудники КБМСБ получили полномочия применять высшую меру наказания. Этот указ обеспечивает безопасность честным магам, которые могут теперь быть уверены, что ночью к дверям их дома не аппарирует банда Пожирателей Смерти.

19 числа миссис Уизли обнаружила Билла, появившегося на кухне как раз в тот момент, когда она собиралась готовить завтрак.

— Билл, ты что… Билл!!! Быстрее, они за аппарацию теперь...

— Мама, успокойся, я читаю ваши газеты, я переместился с помощью портключа!

— Ох, Билл, ты так меня напугал… Дай хоть обнять-то тебя!

— Мама, надо торопиться. Где отец и остальные? Собирай быстро вещи, надо отсюда убираться.

— Что? Зачем?

— Если на нас еще не охотятся, то это говорит только о том, что у них дел и так по горло, а не о том, что про нас мирно забыли. Поэтому давай вы все покинете Англию, пока не запретили и портключи тоже!

— О Мерлин, это все так неожиданно… Разумеется, ты прав.

Мистеру и миссис Уизли удалось благополучно покинуть Британию. Они обосновались в Египте, наблюдая за дальнейшим развитием событий со стороны. Перси остался в министерстве. Его проверяли и перепроверяли, но пришли к выводу, что он предан теперешнему правительству точно так же, как был предан предыдущему, и проблем у него не было. Чарли продолжал изучать драконов. Выжженный участок земли на месте, где стоял магазин приколов, красноречиво говорил о судьбе близнецов, а от Рона и Джинни уже слишком давно не было известий.

Все так, но каждую ночь миссис Уизли снилась Англия, дом, дети. Она стала страдать бессонницей и часто плакала по ночам.

«Ежедневный пророк».

По ходатайству У. Макнейра министром магии Люциусом Малфоем сегодня был подписан указ о введении высшей меры наказания за использование незарегистрированных портключей.

Вскоре после окончания проверки улицы, на которой жила Тонкс, в ее доме поселился еще один маг. Поселилась. Чоу Чанг. Она стала сиротой в результате событий последних лет, но каким-то образом состояние ее родителей не перешло ни в собственность Вольдеморта, ни в собственность теперешнего правительства. Так что квартиру ей расширили не на пять комнат, как Тонкс, а на целых семь. Она хорошо обставила их, нередко приглашала гостей, в основном своих друзей и просто знакомых по Хогвартсу. Познакомилась с Нимфадорой Тонкс — единственным магом поблизости. Тонкс тоже стала часто бывать там, и никто не узнавал ее под именем Джен Саймон. Звездой этих вечеринок стала Парвати Патил. Она превратилась в высокую красивую женщину, ее волосы были чернее и более блестящими, чем у Чоу. Ее смуглое лицо индианки казалось, на взгляд европейца, более совершенным, чем монголоидный разрез глаз и плоский нос Чоу. Это не могло нравиться хозяйке, но она была неизменно вежлива и ничем не выказывала своих не слишком теплых чувств к гостье. Больше всего Чоу утешало сознание того, что за душой Парвати не было ни сикля — она жила за счет своего любовника, одного из многочисленных чиновников, в то время как Чоу могла позволить себе выбирать, кого любить.

«Ежедневный пророк».

Указом министра магии Люциуса Малфоя от сегодняшнего числа начинается выдача разрешений на аппарацию магам, чья работа связана с частыми путешествиями. Напоминаем нашим читателям, что за аппарацию без соответствующего разрешения сотрудники КБМСБ имеют полномочия применять высшую меру наказания.

Гарри почти тащил Джинни, до того она ослабла. С каждым пройденным километром жар ее усиливался, и его уже который час терзали сомнения — дойдут ли они? Все чаще сверялся он с указаниями — просто чтобы хоть что-то делать и отвлечься от монотонного передвижения ног и начавших дрожать под тяжестью Джинни рук. Наконец когда они уже почти пришли, силы совсем оставили женщину. А ведь осталось всего только найти в этом лабиринте переулков нужный дом…

Гарри, завернув Джинни в свою обычную мантию, потом в мантию-невидимку, оставил ее в самом безопасном месте, которое только смог найти — в подвале какого-то явно необитаемого дома. Он надеялся, что здесь ее никто не обнаружит.

— Я вернусь совсем скоро, милая, — пообещал он ей, перед тем как запахнуть мантию-невидимку. Ей было совсем плохо, но она нашла в себе силы улыбнуться через пелену лихорадки, мешавшей ей смотреть на мужа.

Он шел быстро, но старался, чтобы походка его смотрелась уверенной и не привлекала внимание вороватостью. Несмотря на сказанные Джинни слова, прошло довольно много времени, прежде чем он наконец-то добрался до цели. Оказалось, что искомый дом находился не так и далеко от места, где он оставил больную жену. Отбросив нежелательные мысли — что он все-таки ошибся, что теперь они там не живут — он решительно постучал в залитую проливным дождем дверь.

— Кто?

— Рон, это я, открой!

— Кто «я»? — но все же приоткрыл немного дверь; Гарри заметил, что он держит наготове палочку.

— Кто… Гарри?.. Но… Ты в бегах, да?

Рон стоял на пороге, дверь теперь была уже широко открыта, но пройти в дом не предлагали.

— Послушай, я действительно сбежал и сейчас как никогда близок если не к поимке, то к смерти от холода и голода — точно. Ты не разрешишь у тебя обосноваться? Ненадолго.

— А… А давно ты уже так?

— Какая разница? Так ты…

— Гарри?! ТЫ?! — Гермиона вылетела из комнаты, отпихнув Рона, затащила Гарри в дом, расцеловала его, а потом расплакалась у него на плече. Никто не сказал ни слова и не пошевелился, пока она не отпустила его. — Раздевайся скорее, ты весь промок…

— Но…

— Гермиона, я оставил Джинни совсем одну. У нее такой жар, что она не могла со мной искать вас. Если мы не заберем ее как можно скорее…

Пока он говорил, Гермиона уже заставила Рона надеть плотную мантию, и через полминуты оба были на улице. Вдвоем они без труда донесли Джинни, которая была без сознания и только шептала себе под нос что-то совсем непонятное, а дома их ждали заботливо приготовленная горячая ванна, сытный ужин и уютные постели. Пока молодые люди, а особенно Гарри, возвращали себе человеческий облик после малоприятной прогулки через ливень и ветер, хозяйка занималась Джинни. Она не рискнула применять магию — конспирация теперь стала образом жизни для них, но даже обычными лекарствами и зельями смогла если и не совсем вылечить, то отвести угрозу жизни. Нервничающего Гарри она успокоила, пообещав, что через пару дней его жена будет совершенно здорова.

Предсказание Гермионы сбылось — профессор Трелони была бы удивлена. Уже на третий день жар совсем спал — осталась только небольшая слабость, которая обещала быстро пройти, судя по волчьему аппетиту девушки.

Гарри устроился, положив голову на колени Джинни, и наслаждался миром и покоем — он подозревал, что это ненадолго, и хотел получить радость от каждой такой минуты. Он почти задремал, когда к ним вошла Гермиона. Судя по шумному дыханию и порозовевшим щекам, она только что вернулась с улицы. Хозяйка бросила на стул небольшой сверток и радостно произнесла:

— Посмотрите, что я вам купила!

— А что это?

Гарри озадаченно рассматривал множество разных по форме и размеру пластмассовых бутылочек.

— Это линзы! Тебе, и Джинни тоже, надо изменить внешность — вы ведь знамениты, частично стараниями Малфоя. Так что привыкай ходить без очков прямо сейчас!

— Гермиона, а нет какого-нибудь заклинания, улучшающего зрение? — Гарри с подозрением рассматривал тонюсенькие прозрачные «чашечки». Раньше он никогда не задумывался над этим вопросом. — Ты ведь постоянно читаешь про исследования…

— Увы, это слишком сложно! Опыты проводились, но после них у добровольцев иногда отслаивалась сетчатка.

Обреченно вздохнув, Гарри снял очки, взял нежную прозрачную «чашечку», затрепетавшую у него на пальце, и сосредоточенно принялся запихивать ее в правый глаз. Ко всеобщему удивлению, это получилось с первого раза. Со второй же все оказалось сложнее. Гарри был правша, и вставить левую линзу ему мешал нос. Он предпочел бы, чтобы девушки не смотрели на него, прикрыв руками рот от волнения и чуть не приговаривая: «Давай! Мы в тебя верим!» В конце концов он справился и с этой проблемой; поглядев в зеркало, он тем не менее не посчитал, что изменился достаточно для того, чтобы на улице его не узнавали.

— Это еще не все!

Гермиона словно прочитала его мысли и достала какой-то журнал. Она подала его открытым на разделе, целиком состоящем из фотографий мужских голов. Гарри смотрел на них, пытаясь понять, что от него требуется, пока ему не объяснили, что надо всего-навсего выбрать новую стрижку. После долгого и придирчивого рассматривания он остановил свой выбор на своей теперешней прическе и очень удивился, когда ему это сказали. Со вздохом Гермиона решила оставить все на выбор Джинни. Забегая вперед, скажу, что через какое-то время Гарри отрастил волосы подлиннее и стал зачесывать их на затылок.

Джинни с оживлением выбирала новый имидж супруга, но когда узнала, что и ее ждет та же участь, все рвение куда-то исчезло. Она очень любила свои длинные, блестящие волосы, которые считала своим лучшим украшением, и, что еще хуже, она знала, что Гарри тоже их любит. Когда она впервые увидела себя в зеркале после преображения, то чуть не расплакалась — ей казалось, что каре просто уродует ее. К счастью, Гарри скоро догадался, что надо сказать, и она быстро утешилась.

В завершение Гермиона вручила ей очки с простыми ровными стеклами.

— Так тебя точно не узнает никто, даже тот, кто просидел с тобой за одной партой семь лет!

И вот, после всех принятых мер предосторожности, Гарри с Джинни наконец рискнули выйти из маггловской части Лондона в магическую, то есть в Косой переулок. Самое интересное, что их действительно не узнал никто — и это было неожиданно приятно, особенно для Гарри, который привык, что на него постоянно пялятся, и теперешняя анонимность ему весьма понравилась.

Для всех четверых начиналась новая эпоха: имена, внешность, прошлое — все изменили, спрятали, забыли. Потому что дороже всего — ЖИЗНЬ.

— Ни для кого не секрет, что одними из самых горячих сторонников Вольдеморта было семейство Лестранж. С прискорбием вынужден сообщить вам, что мои худшие опасения оправдались — Беллатрикс, Родольфус и Рабастан покинули Британию с тем, чтобы за ее пределами восстановить свои силы, набрать новых сторонников и попытаться снова прийти к власти. Все трое приговорены к высшей мере наказания. Отныне всякое лицо, располагающее хоть какой-то информацией о них, обязано немедленно сообщить ее сотрудникам КБМСБ, в противном случае это лицо считается сообщником Лестранж и приговаривается к высшей мере наказания. Примерно с такой речью вы, Макнейр, обратитесь к своим орлам, и я надеюсь, что останусь доволен ими. И вами. Можете идти.

— Да, министр. Слушаюсь.

«Ежедневный пророк».

Как известно, Дамблдор уже давно страдал психическим заболеванием, которое, без сомнения, и послужило причиной этого прискорбного инцидента. Выражаем сожаление, что этот когда-то умный человек так бесславно погиб.

Тонкс проснулась среди ночи от громкого женского крика; он длился всего мгновение, так что она не была до конца уверена, что услышала его наяву, а не во сне.

Но когда утром она, как обычно, вышла погулять с ребенком, то увидела, что Парвати Патил собирается войти в подъезд с чемоданом в руках; вид у нее был весьма довольный. «Наверноее, Чоу пригласила ее погостить, ведь у бедняжки нет своего уголка», — подумала Тонкс и тут же забыла об этом. На время. Через несколько дней ей уже казалось странным, что хозяйка не появляется, а Парвати спокойно живет в ее квартире. «Может, Чоу просто уехала куда-то по делам или отдохнуть и попросила подругу присмотреть за квартирой. Но в любом случае не будет ничего неприличного, если я спрошу об этом». Удобного момента долго ждать не пришлось. Уже следующим утром к Тонкс зашла сама Парвати.

— А где Чоу? Я ее последнее время не видела.

— Тсс!.. — шикнула черноглазая девушка и оглянулась, словно за ними кто-то подглядывал. — Она оказалась предательницей!

— Как предательницей?

— Она поддерживала контакт с… — она перешла на шепот, — с Родольфусом Лестранж!

— Ай! — Тонкс даже сделала испуганные глаза и прикрыла рот рукой, нечаянно опрокинув свою чашку. — Ужас какой! А как это раскрылось?

— Я случайно узнала! Никогда бы не подумала, что наша Чоу, с которой мы так часто виделись, у которой я постоянно бывала в гостях, способна на такое!

Тонкс жалела Чоу, но (все люди в чем-то эгоисты) вместе с жалостью чувствовала облегчение от сознания того, что квартира Чоу была много лучше, чем ее собственная.

Джинни радостно и тихо напевала что-то, укладывая дочь в кроватку. Это время дня она любила больше всего — во время дневного сна своей дочери она успевала быстренько навести порядок в доме, а потом могла делать все, что ей вздумается, то есть просто отдыхать. Так хорошо, как сегодня, молодой матери давно уже не было. Она почти дремала, сидя в кресле и покачивая кроватку, чтобы девочке лучше спалось, а сквозь оконные стекла на нее лились не по-зимнему теплые лучи солнца. За окном виднелось обширное поле, занесенное нетронутым снегом, искрящимся и переливающимся, а небо было темно-голубым и абсолютно чистым.

Джинни жмурилась от удовольствия, как кошка, улыбаясь и время от времени приоткрывая глаза, чтобы еще раз взглянуть на эту красоту. В глубине неба появилась черная точка. Она превратилась в пятнышко, потом в неясный летящий силуэт; вскоре стало ясно, что это птица. Когда та подлетела достаточно близко, Джинни поняла, что никогда раньше не видела таких птиц. В лапках она держала что-то маленькое, а направлялась, как Джинни убедилась вскоре, именно к ней.

Недоумевающая Джинни открыла окно, чтобы впустить быстро-быстро стучавшую в стекло клювом и коготками птичку. Она была такая маленькая, что было удивительно, как могли ее использовать для доставки почты. Поумилявшись на крохотную вестницу, Джинни наконец забрала у нее посылку, размер которой был под стать птичке.

Как только узелок был развязан, посылка стала расти прямо на глазах, и через минуту перед заинтересованной Джинни уже лежала немаленькая коробка, перевязанная слегка помятой розовой ленточкой. Склонив голову к плечу, миссис Поттер сняла ленточку и откинула крышку. В следующую секунду с приглушенным «ох!» она отпрыгнула подальше, изящно избежав столкновения с креслом, в котором сидела еще три минуты назад. Но вскоре она уже только улыбалась, наблюдая, как фиолетовая обезьянка прыгает по комнате. Присмотревшись, Джинни обнаружила, что она сшита из плюша и куплена, скорее всего, в маггловском магазине. Но вот только кто заколдовал мартышку и прислал ей?

В поисках ответа она вернулась к посылке, не забывая краем глаза следить за игрушкой. На дне она обнаружила глянцевую книжку-инструкцию. «Макака-кусака. Подходящая игрушка для ребёнка любого возраста! Заменит ему домашнее животное, плюшевых медвежат и родителей!» — написано было на обложке под фотографией заливающегося беззвучным смехом малыша, которого макака-кусака развлекала игрой в «ладушки». Джинни пролистала брошюрку, изучила все возможности подарка, но так и не узнала ничего о таинственном отправителе. «© У&У, основатели лучшего в стране Магазина Для Юных Озорников». Джинни никогда не слышала о таком, но название и тематика больно напомнили ей о погибших братьях. Она еще раз заглянула в коробку и наконец-то нашла там письмо, написанное довольно небрежным почерком и оказавшееся крайне лаконичным. Оно состояло всего из трех строк:

«Маленькой племяннице от любящего дяди!

У&У»

Приоткрыв от волнения рот, Джинни без сил опустилась в кресло, боясь, что это сон.

Вскоре пришла Гермиона. В первый момент она была обеспокоена видом подруги, почти без чувств лежавшей в кресле; но та махнула рукой в сторону посылки и коротенького письма. Судя по тому, как недоумение и озабоченность сменились изумлением и радостью, Гермиона сделала те же выводы, что и Джинни. Только вместо того, чтобы попытаться упасть в обморок, она принялась внимательно разглядывать птичку, словно та могла ответить на неизбежно возникающие вопросы. Минуту девушка напряженно хмурила брови, а потом бросилась к книжной полке и вынула из стройной шеренги фолиантов том Брема, посвященный птицам.

Надо отметить, что Гермиона собрала в своем доме не только множество книг, посвященных самым разным разделам магии, но и весьма много маггловских энциклопедий, которые она считала не менее полезными. Рон только удивленно покачивал головой, когда она, сияющая, приходила домой с новой книгой, а Гарри и Джинни пожимали плечами.

С бешеной скоростью пролистав треть книги, Гермиона с победным возгласом обнаружила фотографию птицы, как две капли воды похожей на порхающую по комнате. Девушка сообразила наконец, что неплохо бы и покормить бедную птичку, и поставила кукабурре (так Брем называл это пернатое) блюдечко с зерном и другое блюдечко — с водой. Сразу после этого Гермиона вернулась к чтению статьи. Больше всего ее, конечно, интересовал ареал. Оказалось, что «данный вид обитает в Австралии». Этой ошеломительной новостью она поделилась с Джинни.

Связаться с близнецами не получилось, потому что маленькая австралийская птичка кукабурра поела и упорхнула раньше, чем ее успела остановить, чтобы отправить ответ.

Ни одна сова после этого случая так и не смогла отнести письмо Фреду и Джорджу.

Уже через два дня у Чоу осталось только одно желание — умереть; да и как можно было жить после всего того, что с ней сделали — грубые, похотливые.

Сначала какой-то молодой колдун методично, с завидным упорством, несколько часов подряд, используя заклятия пытки, пытался добиться от нее ответа на свой вопрос. Потом его сменил другой, тоже молодой — он не применял насилие, но спрашивал как-то по-хитрому, перескакивал с одной темы на другую, пытался подловить на противоречиях. Уже к вечеру появился какой-то их начальник; он посмеялся над своими подчиненными и забрал Чоу с собой. Больше у нее ничего не пытались выяснить, просто в камеру периодически заходили попользоваться.

Чоу сидела, вжавшись в угол, подтянув колени к груди и обхватив их судорожно руками. Спутанные волосы, красные глаза — а плакать она уже не могла, слезы кончились, поэтому ей и оставалось только тихонько всхлипывать. Холодная каменная стена, холодный каменный пол, полное бессилие и — непонимание. Она прислонилась головой к стене, зажмурилась и тихо-тихо, почти неслышно прошептала: «За что?..»

«Таймс».

В общем, история наделала много шума, и представитель местной власти пообещал лично проследить, чтобы «этого психа» поскорее поймали и тем самым пресекли «нелепые сплетни».

Привет, мама. Не волнуйся, доехал я нормально, все хорошо, попал в Гриффиндор. Хотя ты, наверное, это уже знаешь. На ужин были такие замечательные мясные шарики, почему ты никогда их не готовишь? Уроки будут завтра, тогда про них и напишу. В гостиной висит большой портрет Люциуса Малфоя — я такой большой еще не видел. Ну, все, больше ничего интересного не было. Нет! Представляешь, тут лес такой, но в него ходить нельзя, потому что там великаны, кентавры и оборотни. Правда, я не понял, почему надо бояться кентавров, и еще — куда оборотни деваются, когда не полнолуние. Ну все, пока.

Марк.

Грета — худенькая тринадцатилетняя девочка с короткими черными кудрявыми волосами и пухленькими губами — лежала в кровати, изучая учебник «Волшебные твари и где их искать». Мать рассказывала ей, что уже много лет эта книга оставалась основным учебником по уходу за магическими животными. Девочка провела пальцем по гладкой красочной обложке, на которой разыгрывалось маленькое представление: огромный зеленый дракон безуспешно пытался сбить струей пламени крошечную фею с прозрачными крылышками, порхающую вокруг имени автора — Тритон Обмандер. Пролистав книгу, Грета установила, что дракон на обложке — уэльский зеленый обыкновенный, а фея — вовсе никакая не фея, а самая настоящая докси — с черной шерсткой и лишними руками и ногами.

Как и все, наверное, девочки, Грета питала слабость к разным созданиям, поэтому так и уснула с учебником в руках, даже не сняв очков. Она успела дойти до "погребина".

Погребин (Pogrebin)

Классификация М. М.: ХХХ

Погребин — русский демон, едва с фут высотой, волосатым телом, но гладкой серой непропорционально огромной головой. Погребин, когда затаится, похож на круглый глянцевый камень. Люди привлекают Погребинов, и те следуют за людьми по пятам, получая от этого удовольствие, пребывая в их тени и мгновенно замирая, едва лишь обладатель тени оглянется назад.

Если погребину будет позволено преследовать человека достаточно долго, человеческую душу охватит чувство полной бесполезности, и она в конце концов погрузится в состояние апатии и безнадёжности. Когда жертва прекращает ходьбу и опускается на колени, дабы оплакать бесцельность всего сущего, погребин вспрыгивает на неё и пытается сожрать.

Тем не менее, Погребина легко отразить простой ворожбой или Оглушающим заклятьем. Эффективным считается также удар ногой.

Один грустный погребин притаился под кустом, который день ожидая прохожих. Он был еще молодой и глупый, и не знал, что ночью на кладбищах обычно нет живых людей, а днем он боялся вылезать из своего укрытия. Свернувшись калачиком, уныло поглядывал на совершенно безлюдные окрестности и бесконечный дождь; за долгие дни ожидания молодой погребин успел всосаться в жидкую грязь, и теперь на поверхности торчала только десятая часть его тела, словно он был айсбергом и плыл по морю. Как попал в Британию русский демон, оставалось загадкой даже для него самого, а впрочем, это никого и не волновало. Самого же погребина сейчас вообще ничто не волновало, кроме чувства голода.

Но вот наконец свершилось! Слава терпению и настойчивости — вдали показалась фигура, идущая на двух ногах. С трудом дождавшись, пока человек пройдет мимо и окажется к нему спиной, погребин с чавкающим звуком выбрался из своего укрытия и пристроился в фарватер несчастного прохожего. Дрожа от предвкушения, демон приготовился погружать жертву в апатию — но что-то пошло не так; чем больше проникал он в мысли, эмоции прохожего, тем яснее становилось — в депрессию его не вгонишь; автоматически продолжая красться за человеком, погребин стыл от ужаса, он чувствовал, как уши его холодеют, но не мог остановиться, словно зачарованный. Наконец, когда паника достигла своего апогея, он собрал все оставшиеся силы — физические и душевные — и рванул подальше от жуткого прохожего, остановившись только когда дышать стало уже нечем, а ноги подкосились. Демон забился под корягу, а напугавший его человек продолжал брести по дороге, словно даже не заметил преследования.

Пол сидел в укромном уголке сельского кладбища; со спины от посторонних взоров его прикрывала ограда одной из могил, увитая каким-то растением, спереди — высокая, но шаткая кладбищенская стена, а по бокам росла высокая трава. Он был не очень высоким, худым, лет двадцати, с короткими черными волосами и очками в металлической оправе. Глаз в темноте было не видно, но днем можно было заметить, что они очень темные и непроницаемые. Судя по его позе, устроился он тут основательно. Время от времени он бросал взгляды по сторонам, но ничего интересного так и не увидел; приближалось самое глухое время суток — три часа. До рассвета остается немного времени, и земля успевает остыть без солнечных лучей. Поэтому не удивительно, что Пол то и дело зябко закутывался поплотнее в несколько своих мантий, особенно когда предрассветный ветерок колыхал высокую траву, заставляя ее приглушенно шуршать. Он достал из кармана наполовину пустую фляжку и сделал из нее пару глотков; они помогли ему согреться. В это время налетел очередной порыв ветра, и Пол поскорее спрятал руки и фляжку в карманы. Поток воздуха отнес запах коньяка к противоположному краю кладбища; раздалось едва слышное фырканье, и фигура, положившая было уже руки на ограду в том месте, где она была проломлена, мотнула досадливо головой, отвернулась и побрела дальше, куда-то в ночь.

До рассвета просидел Пол на своем посту, но так и не достиг своей цели — какой бы она ни была. С трудом поднявшись с холодной земли — у него затекли ноги вследствие долгого сидения в одном положении, — он поправил мантию, присел пару раз, обошел огороженное пространство кладбища, внимательно рассматривая землю, но не заметил ничего необычно.

Он шел быстро, поэтому, когда пришел к себе, ему стало трудно дышать от жаркого воздуха. Дайана спала, ее темные волосы разметались по подушке, она до подбородка была укрыта одеялом, но проснулась, когда Пол захлопнул дверь.

— Ты пришел? Иди сюда…

Пол быстро снял все лишнее и скользнул на кровать.

Марк проснулся в полвторого. Вылезать из мягкой постели не было никаких сил, а тем более желания. Вместо того, чтобы вставать, умываться и идти завтракать, он стал думать о своей матери. Вот почему она решила, что сын ее должен быть образован и как колдун, и как маггл? И если бы еще она заставляла… А то просто купила компьютер, просто подключила его к интернету… Уровень интеллекта Марка был довольно высок, потому интересовался он не только порнушкой, так что и на другие темы у него тоже оставалось достаточно времени. Вчера, например, он до шести утра изучал некий весьма солидный сайт, один из разделов которого был посвящен психологии. Там мальчик и провел время до утра. И теперь у него в голове царил полный беспорядок, так что он решил, что еще раз просмотрит вчерашние статьи.

Марк вылез из-под одеяла, включил компьютер и, зевая, пошел завтракать.

Мать его сидела неестественно прямо за обеденным столом; отца не было. Задержав на ней взгляд, Марк положил себе омлета, сел, принялся есть; но все поглядывал на мать из-под длинной темно-рыжей челки (а глаза у него были светло-карие, лицо — широкое и открытое, сам — невысокий и крепкий), а потом спросил:

— Что-то случилось?

— Нет, ничего, ешь.

— Но я же вижу!

— Ничего не случилось. Просто мне с тобой надо очень серьезно поговорить…

— О чем?

— О министре…

После завтрака Пол достал свою записную книжку, переложил с кресла на кровать свитер Дайаны, поправил очки, развернул крупномасштабную карту Британии и принялся ее рассматривать. На карту его рукой был нанесен некий маршрут — пунктир со стрелочками. Кое-где были изображены крестики, а рядом с ними стояли даты и номера. Про каждый крестик у Пола в записной книжке была выписана информация — со ссылкой на источник, в основном — маггловские газеты. Он зевнул, потер глаза и стал напряженно думать. Он никак не мог понять, почему не встретил никого ни этой ночью, ни ранее. Это существо просто обязано было появиться в районе кладбища, где он сидел сегодня; раз оно проходило рядом, то обязательно должно было зайти перекусить — этой участи не избежало ни одно встреченное им захоронение. Пол решил, что пойдет покараулит еще несколько раз — вдруг таинственного трупоеда всего лишь задержало что-то? Также возможно, что существо погибло — тогда…

— Пол! Ты совсем на меня не смотришь!

— Ну почему же! Я вот заметил, что у тебя новый лак — очень идет твоим длинным…

— Этот лак у меня уже три дня! Тебе на меня наплевать! Ты ничем не интересуешься, кроме своих дурацких… этих… — она брезгливо махнула в сторону карты и блокнота. — Ах! Какая же я дура! Я поняла, почему я тебе разонравилась — ты по ночам к какой-то девке ходишь! Точно!

Полу пришлось потратить немало времени и усилий, чтобы умиротворить свою разгневанную красавицу. Наконец, через какое-то время, она устроилась у него на коленях и стала гладить по коротким черным волосам.

Грета сидела за столом и смотрела на набор цветных карандашей и пока чистый лист бумаги. Она знала, что, а точнее, кого будет рисовать. Она обдумывала детали. Наконец взяла для начала простой карандаш и принялась делать набросок — гордый поворот головы, правильной формы нос, серебряный набалдашник тросточки — это был портрет, поэтому тросточка целиком не поместилась — а жаль. Но ничего, Грета в следующий раз нарисует его во весь рост и тогда изобразит ее — длинную, стройную…

Через пятнадцать минут она нанесла основные черты, взялась было за цветные карандаши, но передумала. Это будет графика. Старательно прорисовала глаза, не забыв оставить в каждом нетронутое пятнышко — блик, а потом приступила к любимой стадии работы — длинные, зачесанные назад светлые волосы; у левого плеча она придала им изящный, радующий взгляд любого человека с тонким художественным вкусом, изгиб, а у правого выпустила вперед тоненькую прядь. В конце подумала немного, взяла черный карандаш и затемнила зрачки, уголки глаз и воротник мантии.

Через полтора часа портрет был готов. Грета с гордостью взглянула на результат долгой, кропотливой, но доставляющей радость работы; этот рисунок вышел особенно хорошо, и она решила подарить его своей подружке Ларе. У нее как раз в сентябре день рождения.

— Как хочешь, Пол…

— Но я же к экзамену готовлюсь! Мне через три дня сдавать — на курсы авроров очень строгий отбор!

— Делай, что хочешь…

Дайана, которая несмотря на время, приближавшееся к обеду, была еще в ночной рубашке, склонив голову так, что лицо наполовину скрыли волны ее волос, принялась вяло прибирать в комнате. Чтобы утешить девушку, Полу пришлось затратить некоторое количество поцелуев и несколько ласковых, убедительных слов.

Грета Смит, Пол Саймон, Марк Джонс… Незнакомые имена.

Десять лет назад пять человек собрались на совещание. Их дети были волшебниками, но фамилии их были далеко не безопасными. Да, родители их жили под вымышленными именами, но заколдованное перо в кабинете директора не так легко обмануть. Гарри достал три артефакта, которыми владел еще со школьных времен, и с которыми было связано так много воспоминаний, и передал их Гермионе.

Было лето, директор жил в своем замке где-то на юге. Звездной ночью к окнам его кабинета в Хогвартсе на старой Молнии подлетела Гермиона, закутанная в мантию-невидимку. По карте мародеров она на всякий случай проверила, действительно ли путь свободен. Никого рядом не было.

Снять охранные заклинания она смогла за пять минут. Затем достала Руку Славы, зажгла свечу и приступила к поискам. Заколдованные перо и свиток пергамента оказались в письменном столе, открывшемся с помощью простенького заклинания «алохомора». Мелькнула мысль, что новый директор пренебрегает мерами безопасности, но Гермиона постаралась отогнать ее — к делу она еще только приступила.

— Кхе-кхе…

Гермиона резко развернулась, выставив палочку перед собой, не понимая, где просчиталась — никого же не было рядом только что… Но сердце ее, едва успев замереть, снова перешло в свой нормальный ритм — перед ней был не человек, а призрак. Маленького роста, с клочковатыми белыми волосами.

— Профессор Флитвик?!

— Увы, да, мисс Грейнджер. Миссис Уизли, простите.

— Но… Как?

— А что вас удивляет? Не так-то просто выгнать приведение с места, где человек умер. Да и не досаждаю я никому.

— Я не знала, что вы стали привидением, — Гермиона уже совсем успокоилась и теперь подошла ближе к своему бывшему учителю. Флитвик невесело улыбнулся.

— Вы зачем-то прилетели сюда?

— Да, я хотела…

Несмотря на поистине блестящие магические умения обоих, они провозилась три часа, прежде чем Гермионе удалось изменить слова: Поттер — на Смит, Уизли — на Джонс, Тонкс— на Саймон.

Бывший учитель и его бывшая ученица попрощались, и Гермиона улетела, защищенная от настырных взглядов мантией-невидимкой.

Эта ночная вылазка обеспечила троим детям нормальную учебу, огражденную от подозрений, слежки, а, возможно, и спасла от преследований их родителей.

Люциус не хотел просыпаться. Его организм не переносил недосыпания — он мог мало есть, мог даже какое-то время не развлекаться с девочками, но, не получив необходимую порцию сна, становился злым, как сфинкс, у которого отгадали уже семь загадок кряду. «И самое подлое, — подумал министр, наслаждаясь последними секундами горизонтального положения, — что правители в избытке могут получить все, кроме сна». Хроноворотом он не пользовался в принципе, считал, что это сильно укоротит его жизнь, и он многого не успеет.

Резким движением откинул одеяло, не заботясь, что подставляет холодному воздуху спину своей пассии. Не обращая внимания на сонные протесты миленькой рыженькой девушки, он оделся, набросил на плечи мантию, отороченную шкурой леопарда, и покинул комнату, оставив Мери одну.

Пол снова вернулся к себе только утром, ужасно уставший после дня занятий в училище авроров, куда он все-таки поступил, и бессонной ночи на кладбище. К его удивлению, Дайана не спала, а одетая и совершенно проснувшаяся ходила по комнате и собирала вещи.

— И что это значит?

— Пол, знаешь, я так подумала… Сколько мы уже встречаемся?

— Ну, четыре месяца, а что?

— Я думаю, нам лучше расстаться сейчас.

— Нашла уже кого-то?

— Ну, в общем, да, нашла. Так что мы теперь будем только друзьями, хорошо?

Пол кивнул, Дайна ушла. Он с полминуты смотрел на дверь, а потом шагнул к кровати, не раздеваясь, повалился на нее и тут же уснул.

Дайана, теперь свободная, как ветер, летела к ресторану, где часто видела красивого молодого мужчину со светлыми волосами, и откуда они вчера вечером ушли в гостиницу, расположенную через дорогу. Он и сейчас сидел там же, со скукой наблюдая за унылым утренним пейзажем и потягивая вино. Было утро, поэтому посетителей было мало. Можно сказать, что в утренние часы ресторан этот работал только для одного посетителя, и не ошибиться. Хоть блондин и смотрел в окно, он не заметил Дайану, проходившую мимо. Но когда она присела за его столик, лукаво улыбаясь, он все-таки увидел ее. Слегка нахмурился, потом произнес:

— Доброе утро, мисс…

— Драко, мы же вроде уже договорились, что просто «Дайана»!

«Точно, Дайана».

— Позволь угостить тебя вином?

— С удовольствием, а ты как думал?

Как и многие другие второкурсники, Марк считал себя уже совсем взрослым, настоящим студентом Хогвартса, и поэтому чуть свысока поглядывал на взволнованных церемонией распределения будущих первоклашек. Так получилось, что рядом с ним села только что направленная в Гриффиндор маленькая девочка со светлыми косичками. Обретя рядом такой подходящий объект, он принялся рассказывать ей про жизнь начинающего волшебника. Сидевшие вокруг ученики делали все возможное, чтобы не прыскать от смеха, но когда Марк дошел до экзаменов, несколько человек не выдержали и весьма недвусмысленно захихикали.

— … А потом тебя заточат в самую высокую башню и оставят на неделю без еды, а когда достанут, то посмотрят, на сколько ты похудела, и если больше, чем на десять килограммов, то экзамен считается проваленным, и тебя сразу отправляют на пересдачу.

Потом студентам выдали их расписания. Пробежав взглядом свое, Марк тут же от избытка любознательности заглянул и в расписание соседки — и шутить ему расхотелось. Он не понял, почему там значатся предметы, которых он не изучал и почему перераспределено количество часов в неделю на те уроки, которые у него были.

«Ежедневный пророк».

С этого учебного года в школе волшебства и чародейства Хогвартс вводится совершенно новая программа для учеников первого курса. Расширен курс истории, и теперь он включает в себя не только историю как таковую, но и элементы социологии, политологии и исторического анализа. Поэтому на расширенную историю отводится теперь не две пары в неделю, как раньше, а пять, и этот предмет официально считается самым важным в школьной программе.

Марк «Пророка» не читал, но общался периодически с учениками первого курса и потому знал о новых предметах. Все эти «логии» звучали заманчиво, и он не очень понимал, почему они были единодушно признаны скучными и неинтересными уроками. Он то и дело доказывал первоклашкам, что они не правы и просто не умеют увидеть и осознать всю глобальность и масштабность этих занятий. Первоклашки смотрели на него как на слегка странного и не спорили, но оставались при своем мнении.

Как-то раз после урока истории, стоящего по расписанию последним, Марк подошел к профессору Саймон поговорить. Вечер у него был совершенно свободный, интересных дел не намечалось, вот он и решил занять себя таким образом. Хотя, скорее всего, он так не думал, а просто повинуясь какому-то внутреннему импульсу, захотел задать интересующий его вопрос.

Профессор Саймон, невысокая худая женщина с короткими седыми волосами и привычкой двигаться нарочито аккуратно и осторожно, не слишком удивилась, увидев, как Марк направляется к ней. За год преподавания этому мальчику она усвоила, что его интересует буквально все, и успела уже устать от его желания докопаться до самой сути любой проблемы.

— Скажите, профессор, вот у первого курса сейчас новая программа, да? А можно мне учебник почитать?

— Э-э, ну хорошо, давай сейчас зайдем ко мне, я тебе его дам до понедельника, — по лицу профессора Саймон было заметно, что она чрезвычайно удивлена такой, мягко говоря, нестандартной просьбой, хоть она и исходила от Марка.

— О! Спасибо большое! А то эти мелкие все говорят, что скучно, а я не понимаю, — Марк улыбнулся, — что там может быть скучного.

Но, увы, Марк не смог осилить и первого параграфа. Эта книга не имела ничего общего с увлекательными статьями, что он пачками скачивал с разных сайтов. Он пролистал ее целиком, но так и не обнаружил ничего, что могло бы его увлечь. Возможно, что-то интересное Марк и нашел бы, но не было ни малейшего желания продираться сквозь напыщенный стиль и нагроможденные фразы.

Как и все третьекурсники, Грета с нетерпением ждала первого визита в Хогсмид. Разговоры об этой деревне не смолкали в спальне девочек с первого сентября. Неудивительно, что в этот знаменательный день она проснулась вместе с солнцем, быстренько умылась, оделась и разбудила подруг, чтобы не ждать завтрака в одиночестве. За дружеской перебранкой и перекидыванием подушками время пролетело незаметно, и вот, уже…

Слишком быстро Грета обошла все достопримечательности, и в душе ее постепенно разрасталось разочарование, практически неизбежное после того, как исполняется то, чего ждешь так долго. Болтовня и громкий смех подруг стали раздражать ее, поэтому она потихоньку отстала от них, чтобы побродить не торопясь, в одиночестве, и составить более четкое впечатление об этом месте.

Она отошла уже весьма далеко от «Трех метел», когда заметила небольшой деревянный дом, над дверью которого красовалась табличка с одним-единственным словом: «Задумки». Грете показалось, что когда-то, очень давно, она слышала что-то про такое или подобное название, но ничего конкретного так и не вспомнила. Девочке очень захотелось зайти внутрь — название заинтриговало ее, смутные воспоминания только усиливали это чувство.

Но отсутствие людей поблизости, узость тропинки, ведущей к крыльцу, непохожесть домика ни на один из виденных ею ранее магазинов заставили ее усомниться в том, что это помещение является местом, где ждут всех желающих. Может, это просто жилой дом, хозяин которого, в силу своей эксцентричности, решил украсить вход не резьбой, а вывеской?

Однако колебалась она недолго. Любознательность взяла верх над опасением показать себя невежливой, и она поднялась на крыльцо и постучала.

Подождала полминуты, постучала еще раз. Никто не ответил, и она осторожно приоткрыла дверь и заглянула в образовавшуюся щель.

Внутри было темно, пахло пылью; Грета даже заметила на потолке, в углу, серый комок нитей — паутину. Совсем рядом с входом находился прилавок — Грета с облегчением поняла, что это все-таки магазин или что-то в этом роде; на стенах располагались полки — много-много узких полок, сплошь заставленных маленькими колбочками. За прилавком никого не было. Она кашлянула, чтобы привлечь внимание хозяина или хозяйки. Через миг пред ней предстала высокая полная женщина с очень светлыми волосами и мечтательным выражением больших, чуть навыкате, глаз.

— Ко мне редко заходят, — сообщила она вместо приветствия.

— Я… эээ… меня заинтересовала вывеска. «Задумки»?

— Да, — женщина показала рукой на полки. — Здесь собраны мысли, мечтания, в основном мои.

— А как это?… — Грета была зачарована обстановкой, полумраком, чем-то неуловимом в словах, а может быть, в голосе хозяйки.

— Посмотри, — и женщина протянула ей довольно крупную колбу, заполненную чем-то лазурно-голубым. Грета стояла с колбой в руках, недоумевая, что с ней надо делать, и почему-то стесняясь немного. — Ты не знаешь, как пользоваться мысливами?

Грета это знала; мысль была короткой, но произвела на Грету впечатление. В синем небе летел лазурный дракон, грозный и прекрасный. Свист от взмахов крыльев был единственным звуком, нарушающим легкую и радостную тишину. Через прозрачные крылья пробивались серебряные лучи солнца, а на спине сидела девушка в шелковых развевающихся бирюзовых одеждах.

— Кто она? Где это было? Я никогда не слышала о таких драконах…

Хозяйка спокойно улыбалась, смотря на Грету, и та внезапно поняла: название магазина, чересчур яркое небо, неестественная тишина — все было слишком прекрасным, чтобы быть правдой…

Когда Грета вышла, было уже темно. С возрастающим беспокойством посмотрела на часы — она почти опоздала! Со всей скоростью, на которую только были способны ее ноги, бросилась она к «Трем метлам» — и успела! Декан только чуть укоризненно посмотрела на нее, но не сказала ни слова; когда детей строем повели обратно в Хогвартс, к Грете стали приставать с вопросами — но отвечать не хотелось.

Легкое чувство разочарования, посетившее девочку в середине дня, исчезло без следа. Но интересные события на сегодня еще не кончились.

— Посмотри, что я купила! — Лара протягивала Грете новую книжку, с обложки которой махал рукой мальчик в круглых очках и со шрамом на лбу.

— Ух, здорово! «Гарри Поттер и падение Вольдеморта»! Слушай, а ты почитать не дашь?

— Нет, и не проси! Только когда сама прочитаю! — и Лара, смеясь, прижала книгу к груди.

Ждать Грете пришлось до рождества — подруга ее читала медленно, но ни за что не хотела расставаться с книгой.

После праздничного ужина в кругу семьи — родители и она сама — Грета, зевая, поднялась к себе. Сон неожиданно пропал, и она вспомнила про «Падение Вольдеморта». Сначала девочка пролистала всю книжку, просмотрела иллюстрации. Особенно ей понравилась предпоследняя картинка, где Гарри был особенно красив и мужествен — глаза сверкали в праведном гневе, волшебная палочка была воинственно поднята, ветер развевал плащ и трепал непослушные волосы.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

… К сожалению, не удалось обезвредить всех приспешников Вольдеморта, несмотря на все старания. Основную опасность представляли, конечно, Лестранжи — именно они образовали центр, вокруг которого собирались силы, враждебные нашему государству. …

За вечер Грета, конечно, книгу не дочитала, а потому спустилась завтракать, как обычно в таких случаях: выступала очень медленно, придерживаясь одной рукой за стену или перила, а во второй держала книгу, от которой не отрывала взгляда. Если родителей не было дома, то чтение продолжалось и за завтраком, в противном случае книжка просто отбиралась. Как и сегодня.

Джинни привычно вытащила «Падение Вольдеморта» из рук дочери, небрежно скользнула взглядом по названию — и замерла. Стараясь казаться спокойной, пролистала страницы, посмотрела предисловия, изучила картинки. Потом молча передала находку Гарри, который был занят тем, что ел вкусный омлет и одновременно обдумывал что-то важное, и потому не смотрел на жену. Увидев обложку, он даже подавился. В точности повторив действия жены, он исследовал издание, а затем спросил:

— Где ты это взяла?

Джинни молча показала рукой на дочь.

— Да мне подружка почитать дала. А что, что-то не так? — она заинтересованно улыбнулась.

— Э… Да нет, все замечательно. А когда тебе ее назад отдавать? Можно, мы тоже почитаем?

— Ну да, конечно, успеете. Я уже почти за середину перевалила.

Грета во время завтрака то и дело косилась на родителей, которые, несомненно, выглядели весьма странно, но вопросов больше не задавала.

Дома лежала только начатая работа по вампирам да несколько едва ли открытых хоть раз книг, но Пола это не заботило. Он рассматривал дом красного кирпича, стоявший на некотором расстоянии от остальных; темные окна, не все из которых были застеклены, раскрошившиеся стены, покрытые плющом. Пол слышал, как жители соседних домом жаловались на мрачность этого строения, на таинственные тени, мелькавшие иногда в окнах, и не разрешали своим детям подходить близко. Дом, заинтересовавший его, находился в маггловской части, и по такому случаю Пол надел джинсы и куртку — черные, чтобы быть незаметным в темноте. Он проверил палочку, поправил воротник и медленно и осторожно подошел к тяжелой решетке; открыл с помощью магии замок на воротах, проскользнул во двор; стараясь не попадать в пятна лунного света, подобрался к двери и таким же образом попал внутрь.

Пыль, скрипящие половицы — у Пола появилось чувство, что здесь обязательно должны обитать вампиры; он прошел по длинному коридору, который завернул в конце, и увидел выцветший гобелен, тот был настолько старым, что края его превратились в лохмотья, а один угол оторвался и висел теперь так, что часть изображения невозможно было увидеть. Пол расправил гобелен и увидел на нем сцену совершенно обычную, даже повседневную — кабинет, его хозяин в черном халате склонился над внушительным фолиантом, по левую руку от него сидела черная кошка, жмуря янтарные глаза. Обстановка кабинета выполнена очень тщательно, а все изображение выдержано в серо-коричневых тонах. Пол почувствовал какой-то скрытый смысл во всем этом и не захотел продолжать свои исследования, пока не найдет этот смысл. За его спиной раздалось громкое мяуканье. Он резко обернулся и в свете луны увидел черную кошку, уставившуюся на него желтыми глазищами. Мяуканье повторилось, и кошка, выгнув спину, растворилась в тенях в углу. Пол вытащил палочку из рукава, приготовился в любой момент использовать ее и пошел туда, где исчезла кошка.

Однако в том углу не было ни двери, ни окна, ни даже самой маленькой щелочки, а между тем кошка пропала; Пол покачал головой и стал искать путь наверх — он думал, что именно там, скорее всего, находится гнездо вампиров, потому что местные жители упоминали движущиеся тени, а первый этаж не был виден из-за разросшихся кустов. Поднимаясь по обнаруженной лестнице, он заметил на перилах и ступеньках участки, где слои пыли были гораздо тоньше, чем рядом. Пол понял, что он на верном пути, и продолжил восхождение. Напряжение нарастало по мере того, как Пол приближался к цели; пока ночь была тихой, но внезапно поднялся ветер, он засвистел в щелях, зашевелил занавеси и так же внезапно стих; Пол подумал, что кто-то не хочет, чтобы он шел дальше. Но мысль о возвращении даже не пришла ему в голову. Добравшись до коридора на втором этаже, по обеим сторонам которого шли закрытые двери, он наклонился и обнаружил на полу кучки засохшего помета летучих мышей. Он поднял глаза к потолку, но там никого не было; значит, кто-то вспугнул их, заставил искать новое убежище! Остался последний шаг; Пол внимательно изучил все двери; двигался он бесшумно и осторожно; одна дверь оказалась выломанной, и за ней ничего не было. Остальные были целыми, и вскоре он нашел ручку, на которой было совсем немного пыли. Повернул ее, что-то щелкнуло, и дверь подалась; когда Пол заглянул в комнату, первое, что он увидел, была та самая кошка, снова мяукавшая. Она сидела на ящике, и больше в комнате никого не было. Пол зашел внутрь, рассеянно тронул ногой гору тряпок, служивших кому-то, видимо, постелью. Здесь же обнаружились и другие вещи. Опустившись на корточки, он стал рассматривать свои находки. Запас свечей, спички, табак, колода замусоленных карт, бутылка портвейна, обрез, патроны к нему. Пол сделал глоток и поморщился — портвейн был дешевым. Он попробовал убедить самого себя, что обнаружить временное убежище маггловских преступников тоже весьма занимательно, но не особенно преуспел в этом. Подозвал кошку, и в конце концов она преодолела свой страх и позволила погладить себя.

Спустя десять минут Пол покинул дом-без-вампиров; в одной руке он нес недопитую бутылку, другой аккуратно держал кошку.

Люциус был зол. Очень зол. Это случается, когда приходится на протяжении многих лет слишком много работать. Все, кто обычно ублажали его, просто тряслись от страха и не знали, что такое сделать, чтобы он успокоился. Наконец, к облегчению большинства, он бросил:

— Хочу эту… рыжую…

Все подумали, что буря улеглась — сейчас ему дадут рыжую, он успокоится, и все будет хорошо. Однако ответственный за это дело неожиданно побледнел и произнес:

— Министр, господин… Это невозможно…

— Что? Что ты сказал? — совершенно спокойно, только глаза блеснули, как сталь.

— Она, она умерла, сэр!.. Мне очень жаль, сэр…

— Идиот, — Малфой развернулся и пошел было прочь, но вдруг остановился и бросил через плечо: — И от чего, позвольте поинтересоваться?

Этот простой вопрос заставил ответственного по девочкам побледнеть еще сильнее; он облизнул пересохшие губы и выдавил:

— Она заболела… — он явно надеялся, что вопросов больше не будет, хотя и не верил в это.

Люциус медленно подошел к нему, поднял тростью подбородок так, что ответственному пришлось смотреть прямо в глаза министру, и повторил:

— Ну, не бойся же! Скажи мне, отчего умерла та шлюха? — Люциус глядел сверху вниз.

— Она… у нее… у нее был СПИД…

— Стой! — приказал Люциус одной из девушек, что следили за чистотой в его апартаментах. — Нет, красавица, ты не пойдешь к себе. Вы все останетесь тут. Все, — он для наглядности указал по очереди на каждого тростью. Всего в комнате, кроме министра, находилось шесть человек, — иначе вам придется умирать долго и мучительно. А впрочем, я все равно вам не доверяю, — и Люциус с помощью серии взмахов палочкой сделал так, что они не могли больше говорить.

Он вышел из комнаты, нашел дворецкого и объяснил:

— Любой, кто зайдет в эту комнату или вступит в какой бы то ни было контакт с теми, кто находится внутри, может заказывать гроб.

— Мне нужен Макнейр!

— Эээ… Да, министр, сейчас…

— Сейчас же.

— Да, сэр, конечно, сэр…

Хотя исполнить этот приказ министра в данный момент было весьма затруднительно — идиоту Макнейру взбрело в голову именно сегодня устроить веселье и сейчас он отсыпался, даже не раздевшись. Прошло много времени — много, если учесть, что министр ждал, — прежде чем того привели в чувство.

Люциус неторопливо мерил шагами залу.

— Дорогой мой Макнейр, известно ли вам, какую должность вы занимаете?

— Так точно, господин министр! Я являюсь главой КБМСБ! — его, конечно, протрезвили, но соображал он еще неважно.

— Так почему же я должен ждать главу КБМСБ, когда он мне понадобился? Я считал, что он должен быть постоянно готов к выполнению своих обязанностей, разве я не прав?

— Виноват, господин министр, больше не повторится!

— Я в этом уверен, я в этом уверен, — Малфой указал на дверь. — Здесь находятся люди, которые знают больше, чем им положено. Действуй. Да, если окажется, что кого-то не хватает — вся моя прислуга в твоем распоряжении.

— Господин министр!

— У тебя вопросы? — Люциус удивленно поднял брови.

— Да, сэр! Сколько человек должно находиться в комнате?

— Хороший вопрос, что удивительно. Шесть или семь.

— Понял, сэр.

— Макнейр!

— Да, сэр?

— Кто твой заместитель?

— Долохов, сэр.

— Ясно. Выполняй.

«Ежедневный пророк»

Новой главой КБМСБ назначен заместитель Макнейра, А. Долохов.

* * *

И последняя «запись».

Над серебристой поверхностью старого мыслива появилась маленькая прозрачная фигура Альбуса Дамблдора; он с комфортом устроился в кресле, на коленях у него расположился Фоукс — мирная сцена. Какое-то время — недолгое — директор молча гладил алые перья, а потом поднял голову и посмотрел, как показалось Марку, прямо ему в глаза.

— Пожалуй, то, что я сейчас скажу, будет последним моим воспоминанием, что дойдет до кого-то. Поэтому можно назвать то старческое брюзжание, что я собираюсь до вас донести, моим завещанием, — Альбус улыбнулся и подмигнул, чем немного удивил Марка, который знал, что у легендарного директора были свои причуды, но представлял их себе как приступы маразма человека давно и безнадежно постаревшего для своего поста, но не снимаемого с него из-за прежних заслуг. Старик снова посерьезнел. — Гермиона, мыслив ордена будет храниться у тебя. Даже нет, не храниться — использоваться. Ты умная, молодая. Ты сможешь подождать пару месяцев или даже год, пока все утрясется, и тогда найдешь правильное применение этому сборнику информации. Я верю в то, что ты справишься, — он снова улыбнулся, на этот раз не лукаво, а мягко, ласково и даже немного грустно. — Я верю, что вы все без меня справитесь, и знаешь почему, Гермиона? Потому что я никогда не брал на себя все. Понимаешь? Как бы ни был умен, мудр, хитер — оставим ложную скромность, ладно? — человек, если все держится только на нем, то система будет ненадежна. Он всегда может умереть, сойти с ума, и если он не один управлял всем делом, если остальные не привыкли всецело полагаться на него так, что разучились думать и принимать решения сами, если они были не просто исполнителями, но и немножко руководителями тоже, то тогда и после потери «самого главного» дело не умрет. Мне кажется, что я справился со своей задачей. Орден Феникса — сильная группа, во всех смыслах. Он выживет и сохранит свою силу. А ты, Гермиона, будешь хранить Историю. Хранить и использовать ее, когда потребуется. Счастья тебе и всем вам.

Дамблдор встал, подошел к мысливу и принялся добавлять в серебристую жидкость свое обращение. «Запись» оборвалась, когда он в последний раз заговорщицки улыбнулся, и голубые глаза блеснули сквозь линзы очков-половинок.

Марк какое-то время сидел совершенно неподвижно, уставившись в одну точку, потом тряхнул головой, словно пытаясь уложить поудобнее всю ту информацию, что получил за ночь. Ведь, действительно, была уже ночь, даже утро. Много часов занял просмотр даже части мыслива.

К действительности его вернул звук сдерживаемого изо всех сил плача. Он, изумленный, обернулся; Гермиона закрыла лицо руками, стараясь не выпускать наружу свое отчаяние.

— Мама? Ты что? — в ответ она только покачала головой и еще сильнее прижала ладони к лицу.

Марк сбегал на кухню, нашел в аптечке успокаивающее зелье, накапал в воду нужное количество капель и подал Гермионе. Через минуту она пришла в себя, но была немного смущена. Наконец Марк осторожно попросил ее:

— Расскажешь, как ты выполнила завещание Дамблдора?

— Ты еще не понял? — грустно улыбнулась Гермиона. — Мы с Роном были в безопасном месте, а вокруг творились такие ужасы, и мы потеряли связь со всеми. Потом появились Гарри с Джинни, и нам всем хотелось только одного — нормальной, спокойной жизни. Я не могла не только подвергать их опасности, я боялась разрушить с таким трудом созданное подобие человеческой жизни. Марк, понимаешь, они только начали чувствовать себя хоть иногда, хоть немного счастливыми, несмотря на все это... Это было как сознание, что от нас уже ничего не зависит, и можно не думать ни о чем великом. Разве мы не заслужили покоя?

Марк молчал.

— Ты первый, кому я все это рассказала. Никто, по-моему, так ни разу и не вспомнил про мыслив, а если и вспомнил, то думал, наверное, что он давно разрушен. Ты вправе презирать меня теперь, ведь я предала своих друзей и все дело ради комфорта нескольких человек.

Марк снова ничего не сказал, просто обнял мать; они долго сидели так, не нарушая тишины. До тех пор, пока на лице мальчика не появилось задумчиво-отрешенное выражение, и он не произнес тихо и медленно: «Подожди-ка… А если сделать так...»

Теперь Грета наведывалась в «Задумки» во время каждого посещения Хогсмида; она подружилась со странной хозяйкой. Каждый визит шел по определенному плану. Сначала они разговаривали минут пятнадцать о жизни, потом девочка набирала с запылившихся полок столько мечтаний, сколько хотела, отправлялась в маленькую комнату, дверь в которую располагалась за прилавком, и там в спокойной обстановке погружалась в вымышленный мир. Обычно через час она начинала уставать, и тогда Луна угощала ее чаем с кексами. После этого Грета долго и придирчиво выбирала несколько мыслей, покупала их и прощалась до следующего раза.

Естественно, Ларе было интересно, куда это ее подруга каждый раз пропадает; спрашивать прямо она не хотела — это было бы совсем неинтересно, и поэтому она однажды пошла следом за Гретой, но в некотором отдалении, и выследила ее. Надо отдать должное Ларе — она довела дело до конца и терпеливо прождала все время, пока Грета была в «Задумках», так что той было не отвертеться и в конце концов пришлось рассказать всю правду. Все кончилось тем, что в тот вечер девочки вдвоем «смотрели мысли», как тут же окрестила это занятие Лара. Она просто загорелась. В отличие от вдумчивой Греты, которая могла несколько раз подряд просмотреть одну и ту же мысль, потом обдумывать ее довольно долго, а затем еще и рисовать абстрактные рисунки, пытаясь передать свои впечатления, Лара буквально проглатывала пробирки одну за другой, и ей хотелось все больше и больше. Видя нетерпение подруги, Грета написала родителям письмо с просьбой прислать те мечты, которые находились дома — по мере приобретения новых купленные ранее она отправляла домой. В общем, новый жанр окончательно покорил Лару, обожавшую все новое и необычное, так что она стала с восторгом рассказывать всем и каждому, какое новое интересное увлечение себе нашла. К словам девочки относились не слишком серьезно, но уже в следующий поход в Хогсмид несколько человек заглянули в «Задумки», а некоторым там даже понравилось. Все это привело к тому, что буквально через полгода после первого визита Греты к Луне магазин стал достаточно известен.

Мечтательной хозяйке «Задумок» не слишком нравилось, что теперь у нее постоянно кто-то торчит, но Грета убедила ее, что это очень хорошо — ведь задумки все же делаются не только для себя, но и для других. Судя по выражению лица Луны, сама она была не очень уверена в этом, но все-таки стала проявлять хоть какую-то заинтересованность. Это выражалось в том, что она теперь снова стала наполнять своими мечтаниями пустые пробирки, запас которых катастрофически уменьшался. Кроме того, посетителей стало много, и иногда они весьма жарко спорили, кому именно достанется та или иная задумка.

На помощь пришла изобретательность Греты. Она теперь близко к сердцу принимала судьбу «Задумок» — ведь именно она открыла их, именно она была тем человеком, с которого началась их слава. Девочка договорилась в первую очередь с производителем пробирок о ежемесячной оптовой закупке, затем проделала ряд совсем несложных экспериментов и научилась создавать копии мыслей. Она хотела сделать из этого сюрприз и поэтому ничего не написала Луне, с которой время от времени обменивалась письмами. Зато когда наступил наконец день долгожданного посещения Хогсмида, она явилась в «Задумки», неся большую коробку, наполненную пробирками. Это были копии тех мыслей, которые она сама покупала. Улыбаясь, она произнесла:

— Ну, теперь совсем хорошо дело пойдет! Давайте договоримся — вы будете присылать мне раз в неделю пробирок десять, я их буду копировать и отсылать вам обратно, хорошо?

— Спасибо, Грета, — но казалось, что Луна думает о чем-то другом. — Ты не посмотришь кое-что новое?

— Конечно посмотрю.

Это «новое» оказалось не просто интересным мечтанием, как подумала сначала Грета, а совершенно новым по сути. Теперь в задумке присутствовали не только ощущения и восприятия, но и сюжет. Пока это был только коротенький рассказ, и даже не слишком качественный, по сравнению с обычными мечтами, где Луна добилась совершенства, но интересен был именно переход на новый этап. Теперь, когда он был уже совершен, новые возможности использования динамических картин из мысливов казались очевидными.

Грета загорелась.

— Луна, вы… вы — гений! Из этого можно сделать очень много! — на мгновение она замялась, а потом предложила: — А можно, я тоже попробую?

В качестве ответа Луна только мягко улыбнулась. Всецело поглощенная новой идеей девочка собралась уже уходить, когда ее окликнули:

— Грета! Я уже давно собираюсь тебе это сказать, но столько дел, и я никак не могла вспомнить, пока ты тут. Ты уже давно помогаешь мне, а занятие это начало приносить доход, — она выдвинула ящик прилавка, который выполнял роль кассы, и продемонстрировала Грете множество бронзовых, серебряных и золотых монет. — Видишь, сколько их! Половина — твоя, ты мне столько помогала! По-хорошему все надо бы сделать официально, но тебе ведь еще только четырнадцать…

Было бы лицемерием со стороны Греты отказываться или делать вид, что сама мысль эта кажется ей ужасной — ведь они подруги. Если быть совсем честной, то она уже задумывалась об этом и мечтала иногда, что сможет зарабатывать деньги вместе с Луной — занятие пришлось ей сильно по душе, а себя она считала — и не без оснований — весьма полезной для непрактичной Луны.

Во второй раз Грета отправилась к выходу, но столкнулась в дверях с молодым человеком, который был немного смущен чем-то. Из любопытства девочка осталась послушать.

— Здравствуйте. Вы не могли бы посмотреть кое-что? — молодой человек протянул Луне пробирку.

Грета, улыбаясь, покинула магазин. Похоже, сегодняшний день был вдвойне полезен «Задумкам».

Марк снова был в школе, Рон на пару дней уехал погостить к сестре, и Гермиона осталась одна. Что делать, иногда супругам бывает очень заманчиво отдохнуть друг от друга.

Гермиона достала из тайника мыслив — последний подарок Дамблдора — и задумалась, замерев с палочкой в руке перед ним. Ей казалось, что как только она останется одна, то сразу начнет строить логичный и связный «фильм». Но выяснилось, что это далеко не так просто: хотя бы потому, что выбирать эпизоды приходилось из длительного промежутка времени — их можно было измерять месяцами. Как, во имя Мерлина, вместить их в два-три часа, необходимые ей?!

К тому времени, когда вернулся Рон, основной костяк был уже готов. Конечно, его надо было сокращать, добавлять новые яркие куски, но основной план работы был намечен.

* * *

Далее события развивались достаточно быстро. Какое-то время Луна торговала и принимала работы посетителей, а Грета делала копии. Хозяйке «Задумок» не нравилось такое занятие — слишком деятельное для ее мечтательной натуры. Она уже почти собралась таинственно исчезнуть, когда Ларин отец, один из весьма небедных работников министерства, пришел в ее магазин с предложением выкупить сам магазин и взять торговлю и рекламу на себя, а Луна сможет все время создавать новые мечтания, которые потом он будет множить и продавать. Луна согласилась еще до того, как он назвал ей цену, за которую будет покупать у нее одну мечту.

Дело пошло на лад. За полгода новое искусство стало самым модным в Британии, и о нем уже начали писать в иностранных газетах. Зарубежные аналитики предсказывали быстрый спад интереса к данному виду творчества, но пока предприимчивый чиновник загребал галеоны совками. Открылись еще несколько магазинов сети «Задумки», в том числе и в Косом переулке, а количество авторов возрастало так стремительно, что вскоре уже принимались не все работы подряд, а только самые лучшие — среди рецензентов была и Луна. Она оставалась самым модным и востребованным автором, и выхода ее новых работ всегда ждали с нетерпением.

Новый жанр — длинные, иногда многосерийные сюжетные картины — походил на маггловское кино, но отличался тем, что все создавалось одним человеком и совершенно другим способом.

«Ежедневный пророк».

Таким образом, совершенно очевидно, что новая мода не может нанести никакого вреда истине, потому что отличить правду от выдумки очень просто.

— А ты любишь кошек?

— Ну а кто же их не любит?

— Ну а если дома держать?

— Здорово было бы!

На следующий день Пол принес Грете ту самую черную кошку, что вынес в качестве единственного трофея из дома, в котором так хотел обнаружить вампиров.

Впервые за два месяца Драко видел отца. Люциус был слишком занят государственными делами и поэтому довольно небрежно выполнял родительские обязанности. Хотя что нужно тридцативосьмилетнему сыну от родителей, кроме денег? Поэтому видеть отца Драко не хотел. Только иногда приходилось во время официальных церемоний. На этот раз праздновалась двадцатая годовщина падения Вольдеморта. Драко послушно стоял в числе почетных гостей во время торжественной церемонии, улыбался и принимал поздравления. Ковырялся в тарелке во время банкета, делал иногда глоток слишком сладкого вина. Стол покинул вторым, чтобы соблюсти приличия и не нарваться на требования вести себя сообразно с положением сына "самого главного". Хотел зайти в свою комнату — переодеться в более удобные одежды, но передумал; выбрался на свежий воздух, пошел по черной улице, свернул на безлюдную набережную; поморщился от запаха разлагающихся отбросов; остановился, поднес палочку к виску и произнес смертельное заклинание; на рассвете был обнаружен дворником и увезен в маггловский морг; через неделю не присутствовал на какой-то встрече; был найден забеспокоившимися сотрудниками отца; похоронен на самом элитном кладбище в двух километрах от Хогсмида.

«Ежедневный пророк».

Основательница новомодного искусства задумок решила порадовать своих поклонников совершенно новым для нее жанром. До этого она была известна как создательница очаровательных маленьких зарисовок, берущих за душу даже самых черствых. Но на этот раз она готовит к выпуску длинное эпическое повествование. Строго говоря, новое произведение будет своеобразным переложением в более популярный вид известной книги «Гарри Поттер и падение Вольдеморта». Сроки выхода в продажу очередной задумки Луны Лавгуд еще не назывались, но по предварительным оценкам это должно случиться в январе-феврале 2022.

Луна принесла члену комиссии исправленный вариант — уже в пятый раз. Она подправила сцену перед финальной битвой с Вольдемортом, добавив полторы минуты размышлений Гарри о предстоящем сражении — он, задумчивый и печальный, бродил по улицам, думал о том, на какое важное дело идет, переживал, справится ли, просчитывал каждый шаг. Луна старалась, как могла, и чувствовала, что каждая следующая поправка отнимает все больше сил. Но сегодня наконец она услышала заветные слова:

— Вот теперь — замечательно! Я знал, что вы справитесь! Чувствуете, как умелое руководство помогло значительно улучшить вашу работу?

Луна кивала, подписывала какие-то бумаги; наконец она освободилась и первым делом, когда вернулась домой, послала сову с коротким письмом.

«Марку Джонсу.

Луна Лавгуд».

На Рождество в этот раз домой не поехал никто — ни один человек. Потому что это означало бы неуважение, даже измену любимому министру — он почтил Хогвартс своим присутствием на праздник.

Готовились как никогда. Профессора нервничали, покрикивали то и дело на любопытных учеников, которым не терпелось сунуть носы куда только можно. Гостиные факультетов превратились в сущий бедлам — комнаты украшали, точнее, пытались украшать, но из-за суматохи и огромного количества не занятых учебой школьников коэффициент полезного действия был пугающе низок. Даже в спальне Марк не мог найти покоя: постоянно входили и выходили соседи, громко разговаривая и шумя, их возбуждение и предвкушение не могли найти выхода. Он только надеялся, что на самом торжественном вечере ничего не случится и после него все войдет в норму.

Честно говоря, Марк был сначала весьма расстроен, когда понял, что на каникулы не попадет домой — лицезреть министра у него не было особой охоты, но потом сообразил, что в действительности это будет довольно интересное событие с точки зрения психологии. Так что теперь он не сожалел бы совершенно, если бы ему было хоть немного больше покоя.

Смутные опасения Марка не оправдались — на празднике никто не пострадал, все прошло по заранее намеченному плану и было необыкновенно скучным. Единственным забавным происшествием оказался эпизод с кошкой, но его не видел ни Марк, ни кто-либо еще.

Люциус сам не любил торжественных собраний, но прекрасно понимал их необходимость и пользу, а потому каждый раз превосходно играл свою роль, так что зрители неизменно оказывались довольны. Обычно он продумывал заранее всякие эффектные мини трюки, например, подарки ученикам или что-то в этом роде. Но сегодня он действовал по наитию. Сделав вид, что растроган и расстроен, он сказал, что хотел бы в одиночестве побродить в стенах замка, где семь лет учился его сын.

Упоминание имени раздолбая Драко как заклинание Силенцио заставило всех замолчать и, кроме того, потупить взоры и издать вздох сочувствия.

Прохладный воздух стал приятным контрастом с напряженной атмосфере большого зала, и Люциус с наслаждением провел рукой по холодным каменным стенам. Он много лет не был здесь, но помнил каждый уголок — он даже сам удивился этому открытию. Поднялся на второй этаж и прошел туда, где, как он знал, располагались очень удобные окна. Было новолуние, факелы не горели, и коридор терялся в кромешной тьме. Министр опустился было на подоконник, как вдруг раздался гневный кошачий мяв и в его правую руку вонзилось пять острых когтей. Он отшатнулся, а черная кошка Греты, все еще шипя от возмущения, покинула место происшествия, отправившись искать более спокойное и надежное убежище.

Пол возвращался к себе. Было не так поздно, но уже темно, потому что на дворе стоял декабрь. Он шел не спеша, прогуливаясь — да и куда торопиться человеку, которого только что выгнали из училища авроров? А именно так все и получилось, и удивляться совершенно нечему. Особенно если учесть, что последний раз он появлялся там неделю назад (тогда ему сказали «через неделю ликвидировать все долги»), а до этого полгода не обременял себя походами в училище. И когда он пришел просить еще отсрочки, то, увы, ее не получил.

Пол завернул за угол и вдруг столкнулся с кем-то. Кто-то тоненько взвизгнул, развернулся, взмахнув длинными патлами волос, и с удивительной скоростью бросился бежать. Молодой человек был слегка удивлен такой неожиданной реакцией, а еще больше — заинтригован. Обычно от него люди не шарахались. Применять магию Пол посчитал неэтичным, а потому кинулся вдогонку за пугливой личностью. Она не по-спортивному трусила, избегая освещенных участков и огибая их, словно боялась световых лучей. Через пять минут преследователь уже слегка запыхался, а жертва мчалась все так же легко и быстро. Пол уже потерял надежду поймать таинственного спринтера, когда обнаружилось, что тот сам себя загнал в тупик.

Не успев отдышаться, Пол зажег палочку, и в тот же миг неизвестное существо в бесконечном ужасе заметалось по пространству между двумя стенками. Ему пришлось погасить свет, и оно тут же успокоилось, только дышало шумно. Он медленно и осторожно принялся подходить все ближе, говоря мягким спокойным голосом что-то в высшей мере успокоительное — и этот прием действовал. Подобравшись вплотную, Пол разглядел в серой темноте спутанные грязные волосы, морщинистое лицо и глубоко запавшие глаза. Это, без сомнения, была женщина — худая, постаревшая, пугливая; пахло от нее просто отвратительно. Пол попытался заговорить с ней, но ответа не дождался. «Может, она нема или иностранка?» — так объяснил себе ее молчание Пол.

Оставлять ее здесь было невозможно, и он решил отвести женщину к себе. Взял ее за руку и ненавязчиво потянул в сторону выхода; она послушно последовала за ним. Войдя в комнату, Пол по рассеянности включил свет — всего на какой-то миг, но его хватило бедной женщине, чтобы со всей силы попытаться вырваться обратно на улицу. Потребовалось какое-то время, чтобы она успокоилась; затем Пол решил накормить ее — судя по комплекции, лишний прием пищи ей бы не помешал.

Ела женщина руками, жадно отхватывая зубами куски. Пока она насыщалась, Пол стал готовить ей какое-нибудь защищенное от света местечко, чтобы она могла там спокойно переждать день. Так что когда он выходил из дома, странная гостья с комфортом устроилась в импровизированном гнездышке в кладовке.

Пол шел к Грете рассказать про «новое знакомство», а заодно и похвастаться своим исключением из училища авроров. Ни то, ни другое известие не вызвало у Греты особой радости — ей уже порядком надоели бесконечные, ни к чему не приводящие идеи Пола.

Зато кое-кому другому все это показалось в высшей степени интересным.

Вышло так, что Гарри надо было идти в том же направлении, что и Полу. Получилось так, что он зашел к нему. А не посмотреть после этого на сумасшедшую было бы в высшей степени странно. И Гарри узнал ее.

Так скоро, как только возможно, собрался тройственный союз в лице Гарри, Гермионы и умного Марка, который, наверное, первым среди студентов догадался использовать камин в гостиной Гриффиндора для непродолжительных, но неафишируемых отлучек.

— Но ведь это такая удача! Знаю, это ужасно жестоко звучит, но посуди сам — из-за чего-то она сошла с ума, и не просто — а все эти съеденные трупы, боязнь света…

— Послушайте… Я же читал про это! — Марк потер переносицу, припоминая подробности. — На одном психологическом сайте… Из трупоедения и страха света следует, что она сошла с ума из-за чего-то ужасного, где были мертвецы и… и яркий свет!

— А мне как раз не хватало для большей убедительности какого-нибудь жуткого воспоминания!.. Гарри, как ты думаешь, можно будет как-нибудь извлечь это событие из ее памяти в нормальном, читаемом виде?

— Ну да, конечно, если воспользоваться заклинанием легилименции. Надо только подтолкнуть ее память так, чтобы она вспомнила именно тот момент.

«Смерть — это не страшно», — думала Чоу совершенно искренне, бредя вместе с двумя десятками людей к последнему пристанищу. Бесконечные допросы, пытки не Круциатусом, но вопросами, на которые она не знала ответов, изнасилования — все это довело ее до полного равнодушия.

Наконец ближе к вечеру они добрались до того места, где к ним должны были применить «высшую меру наказания». Их конвоиры сделали узкую глубокую яму несколькими движениями палочек, построили на краю спиной к ней осужденных, а потом говорили о чем-то меж собой, смеялись, перекусили перед работой. Но наконец исполнители заняли свои позиции перед строем осужденных. Палачи произнесли громко и привычно: «Авада кедавра!», и несколько человек свалились в яму. Когда заклятие смерти прозвучало второй раз, упала следующая партия, и Чоу вместе с ними. Ей не досталась зеленая вспышка — просто она уже не могла ждать, терпеть и потеряла сознание.

Совсем стемнело, исполнителям не терпелось отдохнуть, нормально поужинать, выпить, поэтому никто не удосужился засыпать яму с трупами землей. Не сделали они этого и позже, поскольку работы было много, а времени мало.

Чоу очнулась с ощущением, что что-то острое давит ей прямо на позвоночник. Перед закрытыми глазами — яркий свет, в воздухе жужжат мухи. Ей было плохо, голова кружилась, ее мутило от какого-то тошнотворного сладковатого запаха. Тихонько застонав, она отвела левую руку за спину, чтобы убрать мешающий предмет; он показался ей на миг каким-то странным, но потом она поняла, что это чей-то локоть. «Странно, — подумала она, — откуда здесь чья-то рука…». Открывать глаза очень не хотелось, но и продолжать спать тут было не слишком удобно. Она никак не могла вспомнить, где находится и почему; зевнув, она открыла наконец глаза и перевернулась на живот. В десяти сантиметрах от своего лица она обнаружила широко открытые слепые глаза; в них застыло месиво из ржаво-коричневой свернувшейся крови и белесого стекловидного тела, тонкой веревкой свисавшего из уголков. На миг страшное лицо покрыла черная тень, и из бесконечной высоты донеслось насмешливое и довольное «Крра, крра!». Чоу дернулась назад и провалилась, она не успела вовремя зажмуриться и увидела, как с другого, женского лица, сползла кожа, когда она проехала по ней рукой, пытаясь удержаться и не соскользнуть. Лицо усмехалось обнажившимся рядом зубов и красной десной, а на мясо тут же слетелись мухи, то и дело норовившие заползти в глаза. Чоу закричала так, как только могла, и с удвоенными истерикой силами рванула из страшной ямы; видимо, трупы лежали не очень плотно — от толчков на несчастную упало еще одно тело, и в открытый в крике рот попала полуразложившаяся кисть мертвеца. Чоу захлебнулась в вопле, но все продолжала вылезать из незасыпанной могилы.

Марк лег в постель и не шевелился, пока не убедился, что его соседи по комнате уснули. Это было ужасно трудно — не двигаться, когда каждая мышца напряжена и жаждет действия, а сердце колотится от нетерпения. Но наконец все соседи начали похрапывать, и он выскользнул из-под одеяла и покинул башню Гриффиндора. Озираясь по сторонам и стараясь идти одновременно быстро и бесшумно, он достиг башни Рейвенкло. По бокам прохода стояли два рыцаря; правый держал меч в правой руке, левый — в левой, и клинки пересекались так, что пройти без пароля было невозможно. Марк помнил, что его надо будет подобрать, и все время ожидания потратил на обдумывание возможных вариантов. Особые надежды он возлагал на тот факт, что совсем недавно министр обеспечил девочку-сироту из Рейвенкло средствами к учебе. «Щедрость министра! Щедрость Люциуса! Министр и сирота! Люциус и сирота!», — говорил Марк, от нетерпения взмахивая рукой перед каждым новым вариантом. Он перебрал довольно много изречений, пока на «Люциус и девочка-сирота» рыцари не кивнули одновременно и не убрали мечи.

Стремительно ворвавшись в гостиную, Марк быстро определил дверь, ведущую в спальню девочек, но неожиданно вспомнил, что она заколдована от вторжения лиц мужского пола. Было бы у него многосущное зелье и волосы какой-нибудь девчонки, он мигом бы пробрался туда. Но, увы, ничего такого у него не было. Поэтому он окинул взглядом комнату, заметил стопку книг, оставленную кем-то на столе, и левитировал ее к себе. Затем открыл дверь, увидел лестницу, ведущую наверх. Марк выбрал из книг две самые толстые и закрепил их в воздухе так, что они образовали две ступеньки, находящиеся немного выше нормальной лестницы. Он осторожно наступил на обложку, потом перенес на нее весь свой вес. Импровизированная ступенька чуть осела, но выдержала. Тогда Марк залез на вторую, а первую переместил на место третьей… Через десять минут он одолел подъем.

Среди ряда дверей выбрал ту, на которой было помечено: «седьмой курс», и тихонько проскользнул внутрь.

В спальне находилось пять кроватей; из них три были завешаны пологом. У одной из девушек, не спрятанной от глаз коварно пробравшегося в их убежище парня, были длинные светлые волосы, блестящие в свете луны, у второй — русые. Отлично, значит, Грета любит спать, закрывшись от остальных. Марк приготовился заглядывать под портьеры, но не учел, что там очень темно. Он колебался мгновение, а потом храбро запустил руку под занавес. Перемещая ее очень медленно, чтобы не разбудить девушку, он нащупал мягкие тонкие волосы, достаточно длинные. Он перешел ко второй — у этой волосы были короткие и достаточно жесткие, но Марк решил не рисковать и проверить последнюю кровать. Эта девушка спала, спрятав голову под подушку, поэтому Марк рискнул на миг включить палочку. Грета была явно более худая, чем эта мисс, и значит, она спала на второй кровати с пологом.

Юноша вернулся туда и зажал ей рот. Грета проснулась и стала вырываться, но он прошептал так тихо и убедительно, как только смог:

— Грета, это Марк! Тихо, успокойся!

Она перестала вырываться и что-то промычала.

— Ты честно не будешь кричать?

Она кивнула, и он отпустил руку.

— Ты что тут делаешь?

— Тсс! Говори тихо — и все будет замечательно. Так получилось, что я случайно подслушал один разговор… Грета, ты знаешь, кто отец Лары. В общем, не знаю ее мотивацию, хотя могу предположить, что это зависть, но она выкрала из одного тайника — не твоего — одну очень компрометирующую вещь. — Марк не стал уточнять, что тайник был его и что хранились там резервные копии докфильма Гермионы. — И свалила все на тебя. Так что лучше тебе будет прямо сейчас отсюда исчезнуть, и быстро.

— Да что ты за бред несешь? Куда я ночью пойду? Ты с ума сошел или обкурился?

— Грета, двоюродным братьям надо верить! Ночь — самое подходящее время для таких дел. Я ответил на все вопросы? А теперь убегай. У тебя есть метла?

— Есть… Нет, я должна знать, что происходит! Что за вещь? Что в ней такого?

— Эта вещь — очередная сюжетная задумка. В ней министр представляется как подлец, сволочь и чудовище. Тебя за нее не просто убьют, а будут делать это долго и мучительно. И не только тебя, но и родителей твоих тоже.

— Этого не может быть…

— Вот копия. Смотри. Только быстро. Я тебе самые яркие места покажу.

Марк предвидел такой поворот и именно поэтому захватил с собой пробирку, хотя и ужасно рисковал при этом. Но за пять минут ему удалось убедить Грету — не в том, какой Люциус нехороший, а в том, что ей надо быстро убегать. Она достала из-под кровати чемодан и приготовилась уже выбирать самое необходимое, когда внизу послышался шум. Она оцепенела в испуге, и тогда Марк сам почти как на куклу надел на нее мантию, всунул в руки метлу и подтолкнул к окну

— А как ты уйдешь отсюда? — очнулась Грета. Марк замер. Он не знал. Девушка кинулась к чемодану снова, лихорадочно выдрала двойное дно и бросила Марку что-то серебристое и прохладное.

— А-а-а… Наслышаны.

Он закутался в мантию-невидимку и исчез. Грета распахнула окно и стремительно вылетела. Через несколько секунд дверь открылась, и в комнату крадучись вошли несколько темных фигур. Пока они подходили к кровати Греты, Марк успел выскользнуть из спальни, съехать, как с горки, с лестницы — когда он наступил на нее, все ступеньки исчезли и поднялся жуткий — особенно если учесть момент — вой. Но он все же бросился к окну и теперь наблюдал, как Грета зигзагами летит на своем "Нимбусе-3500", а в нее посылают заклинание за заклинанием. В ту ночь ветер был очень силен, и облака то закрывали луну, то открывали. Грета летела над Запретным лесом, вдруг сделала крутой разворот, вошла в пике, вскоре достигла верхушек деревьев и скрылась за ними.

«Что же она делает?!» — тоскливо подумал Марк; он собрался было покинуть гостиную Рейвенкло, но обернулся, и сердце его, гулко стукнув, упало: выход кто-то закрывал.

Стараясь дышать как можно тише — это было нелегко, учитывая волнение, — он подкрался ближе, намереваясь рассмотреть человека, запершего его в чужой гостиной. Это оказалась профессор Саймон. Вела она себя слегка странно — пыталась что-то высмотреть в глубине комнаты, но не выходила из дверного проема. Наконец она тихо позвала Марка по имени. Тот, разумеется, не отозвался, но недоумение его только усилилось: откуда она знает, что именно он предупредил Грету? И почему она не позовет остальных? Ведь ее шепот говорит о том, что она хочет пообщаться с ним так, чтобы остальные учителя этого не знали.

— Марк, я знаю, вернее, догадываюсь, конечно, что ты в мантии-невидимке, и поэтому я тебя не вижу. Но ты здесь, потому что где же тебе еще быть? Ладно, понимаю, ты мне не веришь, но подумай сам: тебя поймают! Ты под подозрением, и без меня тебе отсюда не выбраться!

Марк внимательно слушал. Что-то в словах профессора Саймон было похоже на правду, и он даже почти поверил ей; только вот привык он за последнее время не верить никому, потому и оставалось это "почти".

— Смотри, Марк, — профессор достала из внутреннего кармана мантии какой-то маленький предмет, блеснувший в свете луны, — это портключ. Он доставит тебя к родителям. Они сами заколдовали его, Марк! Родителям-то ты доверяешь!

Марк продолжал молчать.

— Это все я виновата! Играла в анонимность, связалась с Гермионой уже после того, как ты видел ее в последний раз. И конечно, ты ничего про меня не слышал и поэтому…

Послышался топот — это из спальни девочек-семикурсниц спускались учителя, разочарованные, что не смогли задержать Грету, и готовые приложить максимум усилий к поискам человека, предупредившего ее.

На лице профессора Саймон отразилась паника. Она сделал еще два шага вперед, оказавшись прямо у одного из столов, и положила на него нож-портключ. Металл с коротким лязгом опустился на гладкую поверхность, и профессор торопливо произнесла:

— Последний раз говорю: если хочешь спастись — бери портключ!

Она порывисто отошла от стола и сделала вид, что участвует в поисках нарушителя вместе с остальными. Раздался визгливый голос запыхавшегося человека:

— Четверо — быстро проверять коридоры, он не мог далеко уйти! Остальные — искать тут. Говорят, он невидим.

Четыре профессора побежали прочь, а остальные ворвались в гостиную. Марк стоял возле стола, держа руку над портключом, и зачарованно смотрел, как учителя, которых он знал уже почти шесть лет, без колебаний поднимают палочки и, целясь во все стороны, произносят одновременно, но не хором:

— Петрификус тоталус!

— Ступефай!

Ни один луч не задел Марка, и он, выйдя из оцепенения, не стал ждать следующей волны атаки, а сжал пальцы на теплой влажной рукоятке.

Несмотря на все старания родителей соблазнить Грету полетами на метле, им это так и не удалось в полной мере, и ее навыки дальше школьных уроков не шли. Паника, охватившее девушку, когда она поняла, что в нее метают заклинания на поражение, никак не могла ей помочь. Она практически не думала, когда влетела в лес — ей хотелось спрятаться от огня любой ценой. Что же, она этого добилась. Правда, приземлилась весьма неудачно — среди стволов, в темноте, это было сделать ужасно трудно, и древко ее метлы сломалось. Грета была одна где-то в Запретном лесу и даже не знала, в какой стороне замок.

Она попробовала идти, потому что надо же было ей что-то делать, но передвигаться было трудно — мешали толстые жесткие корни, неровная поверхность, нередко встречающиеся камни. Вскоре она совсем запыхалась и выбилась из сил. Странно, но злости на Марка она не испытывала — Грета просто забыла про него. А когда вспомнила, то достаточно пришла в себя, чтобы понять — раз ее пытались сбить с метлы, значит, он был прав во всем, и она должна быть ему благодарна. Должна. Но это было трудно, почти невозможно.

Неожиданно он остановилась — прямо перед собой она увидела темный силуэт, который скользнул мимо так быстро, что она не успела его рассмотреть. Она сразу вспомнила, как ее с первого класса пугали чудовищами, обитающими в лесу и готовыми сожрать любого путника. Дрожа от страха, она подняла палочку. Силуэт показался снова, в этот момент ветер очистил луну, и Грета увидела крупного волка с мерцающими янтарными глазами; он в упор смотрел на девушку. Она подняла палочку и послала в него ступефай, но он плавно переместился, и луч прошел мимо. Она приготовилась сражаться дальше, но зверь оказался быстрее — обошел ее со спины, а когда она стала поворачиваться, аккуратно взял зубами волшебную палочку и не выпускал ее. Грета попыталась поиграть с волком в «перетяни канат», но, очевидно, это было бесполезно. Ужас достиг своего максимума, и она отпустила руку, одновременно пытаясь припомнить все, что читала или слышала про волков; в особенности ее интересовал вопрос: убивают ли они сразу или предпочитают помучить жертву. Она все еще искала лихорадочно ответ, когда почувствовала под пальцами бессильно повисшей правой руки жесткую шерсть. Она перестала дышать, ожидая, что в ее тело вот-вот погрузятся трехдюймовые клыки, но этого не случилось.

Оцепенение спало. Она посмотрела на волка — он глядел прямо ей в лицо, принюхиваясь, а затем, к ее огромному изумлению, его хвост, расположенный параллельно земле, задвигался из стороны в сторону — волк вилял хвостом! Не так, как собака — его движения были несомненно более скупыми и с меньшей амплитудой, но сомнений не оставалось — он ей вилял! Затем схватил зубами край ее мантии и потащил куда-то. У Греты не оставалось выбора — и она последовала за ним.

Через некоторое время волк подвел ее к какому-то строению. Зверь стал скрестись в деревянную дверь, а когда это не возымело эффекта, он завыл, сначала тихо, а потом все громче. Наконец внутри послышалось какое-то шевеление, скрип, грохот, ворчание — и дверь отворилась. На пороге стоял такой огромный и заросший человек, что Грета испуганно ойкнула и попятилась.

— Римус, я же тебе говорил, ежели хочешь — оставайся внутри, никто ведь тебя наружу-то не гнал, что ты средь ночи-то будишь?

Он осекся, увидев Грету, и очень удивился.

— Ты кого это привел? Заходи, девочка! Заходи же!

Грета предпочла бы этого не делать, но спорить с огромным человеком и волком, который хоть и был настроен весьма дружелюбно, но неизвестно, как повел бы себя дальше, она посчитала неразумным. Пришлось войти в хижину.

— Я — Хагрид, это — Римус, ну, в смысле, мистер Люпин, — представил себя и волка гигант.

— Грета, — тихо сказала девушка.

— Ты замерзла, небось, сейчас я тебе чаю сготовлю, — и Хагрид налил в чашку кипятка из чайника, который тут же вскипятил при помощи почему-то зонтика. Затем достал бутылку с чем-то темным, при виде чего волк, то есть Люпин, заворчал. — Да ладно тебе, Римус, надо же бедной девочке согреться!

Грета сделала глоток и почувствовала, как вниз по пищеводу прошел комок тепла.

— Будешь ириску?

Она взяла протянутую Хагридом конфету, и волк снова дернулся и зарычал.

— И ты хочешь ириску? — волк яростно замотал головой. — Правильно, не волчье это дело — сладкое есть, неестественно все это.

Грета принялась жевать конфету, сжала челюсти, но раскрыть их уже не смогла. Действуя очень медленно и осторожно, она все же сумела освободить зубы, а Хагрид уже протягивал ей следующую.

— Нет, спасибо, я больше не хочу.

Волк подошел к шкафчику, открыл его носом, взял зубами плитку шоколада и протянул ее девушке.

— Ох, спасибо, — шоколад был отменным, и она съела всю плитку, на что волк взирал с несомненным удовольствием.

На Грету накатила дремота, и она сквозь сон только почувствовала, как ее поднимают и перекладывают на какой-то продавленный диванчик.

Наутро Грета не сразу смогла разобраться, где и почему находится. Она, прищурившись, поискала руками очки. Обретя способность видеть, Грета заметила незнакомого мужчину, сидящего в кресле с ногами и крепко спящего. Ни Хагрида, ни волка поблизости не наблюдалось, и ей не оставалось ничего другого, как пойти на разведку. Она уже почти собралась, но тут отворилась дверь, и вошел Хагрид, напустив свежего утреннего воздуха.

— А-а! Доброе ут… — он глянул в сторону спящего мужчины и сам себя оборвал. Тот, однако, даже не пошевелился. Продолжал Хагрид уже гораздо тише: — Сейчас завтракать будем.

Грету накормили жареным мясом; аппетитные запахи разбудили мужчину, и он присоединился к ним, не показав ни малейшего удивления при виде незнакомой девушки, и даже называл ее по имени. «Наверное, Хагрид рассказал ему про меня, когда я уже спала», — решила для себя Грета. Внезапно ее очень заинтересовала почему-то не посещавшая ранее мысль: что ей делать дальше и можно ли доверять людям, с которыми она сидит за столом, и если можно, то насколько.

— А я, Римус, утречком уже к Арагогу сходил — бедняга совсем сдает, боюсь, до лета не дотянет, — рассказывал Хагрид. Грета насторожилась — что еще за Арагог такой? И зачем это он к нему ходил?

— Хагрид питает слабость к… хм… хорошо вооруженным существам, — с улыбкой пояснил Римус. — Арагог — гигантский акромантул, ему уже лет восемьдесят. Ну а я люблю кого-нибудь попроще — единорогов или руноследов, например.

— Да, Римус — ну, мистер Люпин для тебя — лучше всех с единорогами обращается. Я еще никогда не видел мужчину, которого бы они так близко подпускали.

«Римус? Мистер Люпин? А волк?.. А?.. А-а-а!..» — догадалась Грета.

После завтрака Хагрид снова ушел, на этот раз к какому-то одинокому гиппогрифу, а Люпин устроился в кресле и сказал очень серьезно:

— А теперь, Грета, будем говорить.

— Да… Хорошо, — она села на стул, чувствуя себя немного неуютно.

— Ты дочь людей, которых я знаю.

— Правда? — она чуть-чуть расслабилась.

— Да. Я хочу, чтобы ты произнесла имя отца.

— Гарри Смит, а вы же вроде сказали, что знаете его?

— Смит?.. Ну конечно!.. Мы давно не виделись, и он поменял фамилию. Ты знаешь, естественно, зачем?

— Н-нет, вы что-то путаете, он ничего не менял!..

— Черные волосы, зеленые глаза, худой, высокий, в очках — скорее всего в круглых, так?

— Ну, да, только не очки, а линзы.

— Ну, правильно…

Выяснения, убеждения, споры заняли много времени и отняли много сил. Оба не до конца доверяли друг другу, а Грета так вообще очень подозрительно отнеслась к Римусу, но кое до чего они все-таки договорились. Грета рассказала, почему оказалась одна ночью в Запретном лесу, но наотрез отказалась давать хоть какую-то информацию о родителях и очень осторожно отвечала на все вопросы о политике. Хоть Гарри с Джинни и не все ей рассказывали, свой взгляд на то, что происходит в Британии, от нее уже несколько лет не таили. Лет в пятнадцать она очень много думала на эту тему — одна, ни с кем не советуясь, — и пришла к таким выводам, которые ей пришлось скрывать почти ото всех. И теперь она особо не распространялась о своем отношении к политике. Римус же тоже не знал, можно ли ей доверять — он был наслышан о новой программе обучения, и хоть Грета в силу возраста и не обучалась по ней, все же решил проявить разумную осторожность.

К тому времени как пришел Хагрид, у обоих болела голова, и они были рады отвлечься.

Вечером выяснение отношений продолжилось. Римус наконец решил, что о том, что в лесу не все в порядке, знают аж с 2002 года, и даже если Грета захочет их с Хагридом заложить, вреда это большого не принесет, так что он махнул на все рукой и принялся рассказывать правду. Она не верила. Тогда он пошел на обман. Выдвинул ящик, нашел небольшой флакончик, налил туда немножко воды — все это он проделал, стоя спиной к девушке. Потом повернулся и объявил:

— Раз ты мне не веришь, попробуй расспросить меня после того, как я выпью веритасерум — и убедишься.

Грета купилась на хитрость и поверила. К счастью Римуса, она не знала ни про бывший Орден, ни про антиверитасерумную процедуру.

Следующим утром прилетела сова с ответом от Гарри. Оказалось, Римус написал ему письмо как только превратился обратно в человека, не забыв сделать это так, чтобы у Гарри и других не оставалось сомнений в том, что это не подделка. Улыбаясь, Римус протянул исписанный пергамент Грете.

Грета, милая, мы с Гарри счастливы, что ты цела — спасибо Марку. Он все написал Гермионе — через шифр, разумеется, так что мы все знаем. Хогвартс ты уже не закончишь — возвращаться нельзя. Оставайся пока с Римусом и Хагридом и слушайся их во всем! Тебе просто поразительно повезло, что ты теперь с ними, боюсь, это самое безопасное место сейчас — такое творится. Мы все тебя целуем. И еще Пол просил передать привет отдельно и выразил надежду на то, что вы скоро увидитесь.

— А если бы письмо перехватили?

— Мы все были в Ордене и зашифровывать-расшифровывать письма умеем, — ласково улыбнулся Люпин. — Теперь нам осталось только ждать. Пойдешь смотреть единорогов?

Грета подняла на него взгляд и вдруг вспомнила, что он оборотень, вспомнила, как она не доверяла ему, как много он знает — или делает вид, что знает. Секунду она смотрела на него весьма настороженно, потом напряженные мышцы лица расслабились, и она улыбнулась, совсем чуть-чуть, и кивнула.

Когда они пробирались через заросли, Грета почувствовала, что Люпин действительно волк. Он идеально чувствовал дорогу, ни разу не споткнулся и шел почти бесшумно, в то время как Грета то и дело застревала в колючках или в сплетениях корней.

Подобрались к реке и продвигались теперь вдоль нее; деревья подступали совсем близко к берегам и наклонялись слегка к воде, словно в лесу было так тесно, что растущие в глубине выпихивали крайних в сторону пустого пространства. Река повернула, и Грета увидела, что на противоположном берегу деревья отступили, открыв взору прелестную поляну; там паслись единороги — два взрослых и один золотистый детеныш.

— Это самки, — принялся тихо рассказывать Люпин. — Они с жеребятами пасутся здесь — в самом безопасном месте. Их самец бродит где-то рядом и отгоняет более слабых соперников. Он, наверное, уже услышал нас, и скоро прибежит.

Одна из самочек подняла голову и посмотрела на нарушителей тишины; у нее была всклокоченная грива и морда, слегка перемазанная землей. Затем она резко обернулась — Грета, проследив за ее взглядом, обнаружила мускулистого жеребца с тяжелым длинным рогом. Он подошел к самой воде, и теперь их разделяла только колышущаяся на ветру поверхность. Люди не шевелились, и вскоре единороги успокоились и продолжили щипать траву.

Когда Грета, уставшая физически, но отдохнувшая душой, вернулась в хижину Хагрида, то поняла, что очень давно не чувствовала такого покоя и умиротворения.

Пока жизнь Греты текла спокойно и размеренно в хижине в самом сердце Запретного леса, в центре Лондона происходили достаточно важные события.

Но прежде чем рассказывать о них, необходимо вернуться к тому, что происходило в ночь с седьмого на восьмое мая. Потому что за короткие шесть часов сделать необходимо было очень многое.

Чтобы у Рона не возникало вопросов по поводу странного возвращения Марка домой, Гарри сделал вид, пригласил мальчика к себе погостить..Таким образом, препятствий не должно было возникнуть.

Гарри пришел к Гермионе в полночь, когда убедился, что Рон уже заснул. Гермиона провела гостя к тайнику, в котором держала полный тираж подменного «Падения Вольдеморта», уменьшенный во много раз, и выдала ему часть, которую он должен был подложить на место истинных задумок в магазины Косого Переулка, то есть во «Флориш и Блоттс» и пару мелких лавочек. На себя она взяла Хогсмид, Луна заранее получила свою часть, которую должна была разместить во множестве книжных лавок, разбросанных по северной части Британии, а в южной, подразумевалось, их будет распространять еще один человек.

— Где же Тонкс? Неужели не придет? Тогда нам придется поторопиться, а ведь и так легко не будет…

— Мам, а можно, если она не придет, то я вместо нее пойду?

— Марк, ты что, мы же давно договорились, что ты будешь находиться здесь и поддерживать связь со всеми нами!

— Но…

Неожиданно из прихожей донеслись приглушенные шаги; было понятно, что их стремились заглушить, но не слишком преуспели в этом.

— Тонкс?..

Но это была не Тонкс. Дверь распахнулась, и на пороге появился Рон. Он был бледен, но губы его были решительно сжаты, а брови нахмурены.

— Что вы задумали? Вы хоть отдаете себе отчет в том, что собираетесь делать?

— Рон, мы…

— Гермиона, как ты могла? Ведь ты погубишь меня, ты погубишь Марка! О нем хоть ты могла подумать?! И ради чего?! Не знаю, что вы хотите, но ничего не получится, так и знайте! И я не намерен… Гарри молча смотрел на своего самого старого друга и не знал, как поступить.

— Петрификус тоталус!

По лицу Рона пробежала судорога, он выпрямился, как доска, и повалился на спину. Гермиона, забыв опустить палочку, неподвижно стояла и, широко распахнув глаза, зачарованно глядела на распростертого на полу мужа. Навязчивое чувство дежа вю охватило ее и никак не хотело отпускать.

— Гермиона?..

— Нет, Гарри, не надо, не трогай меня!..

— Что у вас происходит?

Марк вздрогнул и обернулся на звук нового голоса. В дверях стояла профессор Саймон. Она изумленно переводила взгляд с одного участника разыгравшейся сцены на другого. Гарри, еще раз обеспокоенно посмотрев на Гермиону, повернулся к новоприбывшей и в двух словах пояснил ей все. Гермиона тем временем уложила Рона на диван, пристроила ему подушку под голову, поцеловала в лоб и тихо прошептала:

— Пожалуйста, прости меня.

Марку надоело быть немым участником, и он, понимая, что от матери сейчас трудно добиться чего-то внятного, подергал Гарри за рукав:

— А почему?.. — и выразительно посмотрел в сторону профессора Саймон.

Она перехватила его взгляд и вместо ответа усмехнулась, свела чуть дурашливо глаза к носу, и черты ее лица вдруг потекли, заставив Марка содрогнуться от отвращения. Но через миг они снова обрели форму. Перед Марком стояла женщина много моложе профессора, с волосами какого-то в высшей степени странного цвета…

— Нимфадора Тонкс?

— Просто Тонкс, если можно, ладно, Марк?

Заговорщики разобрали подменные задумки и разошлись каждый к своим «постам». Проблема преодоления расстояний — учитывая запреты на аппарацию, использование каминной сети и незарегистрированных портключей — была решена уже давно. Гарри договорился с маггловским таксопарком, и теперь его ждала желтая машина, водитель которой готов был проездить всю ночь, так как заплатили ему щедро. Остальным пришлось воспользоваться метлами, потому что расстояния, которые им предстояло преодолеть, были слишком велики для автомобилей.

Быстрее всего добрался до места назначения Гарри — ведь ему не надо было выезжать за пределы Лондона. Он попросил таксиста подождать и прошел через пустой «Дырявый котел», открыл вход в Косой переулок и огляделся. Ночь была безлунная, на небе — только звезды. Никогда прежде не бывавший здесь в темное время суток Гарри поразился тишине и безлюдью, царящему в этом месте. Но поражался он недолго — надо было действовать.

Дверь «Флориш и Блоттс» была заперта; Гарри вынул из кармана небольшой предмет, покопался в замке, там щелкнуло, дверь отворилась, и он зашел внутрь. Зажег палочку и стал искать то, ради чего он здесь очутился. Он заметил большой красивый плакат, занимавший полстены за прилавком: «Гарри Поттер и падение Вольдеморта. Л.Лавгуд. Начало продаж 8 мая в 9:00». Гарри поморщился от отвращения, увидев собственное лицо на плакате, такое серьезное, мужественное и благородное, что было противно смотреть.

На полках пылились книги и задумки, но полуночный взломщик знал, что «Падение Вольдеморта» надо искать не здесь. Он прошел в комнату, дверь в которую располагалась сразу за прилавком, и обнаружил там несколько больших ящиков с соответствующими пометками. То, что ему нужно! Очень аккуратно он вскрыл их, вынул содержимое, принесенные задумки увеличил до нормальных размеров и поместил в коробки, а изъятые, напротив, уменьшил и положил в карман. Потом подумал и уничтожил их все, кроме одной. Ее он намеревался ради удовлетворения любопытства изучить дома в спокойной обстановке.

Еще пара таких же рейдов — и его часть миссии была выполнена. Было еще совсем рано, всего полвторого, и он решил добраться до Хогсмида, чтобы помочь Гермионе.

Когда Гарри вернулся к машине, шофер дремал, подняв воротник и скрестив руки на груди. Услышав Гарри, он не слишком дружелюбно спросил:

— Надеюсь, никакого криминала?

— Что вы, я просто был сейчас у женщины, которая мне нравится, — насчет законов Гарри не наврал. Маггловских он не нарушал, а магические водителя не интересовали.

Он доехал до дома, расплатился с водителем, достал метлу — не Молнию и даже не "Нимбус-3500", которые использовали сейчас Тонкс и Гермиона, а старую, но все же рабочую модель.

Около пяти утра — по местному времени — он достиг Хогсмида. Осторожно приземлился на краю деревни, спрятал метлу в кустах, чтобы не мешалась, и пошел к «Задумкам». Осторожно заглянув в окно, он увидел полоску света и понял, что Гермиона еще там. Он вошел в помещение и, к своему удивлению, обнаружил ее сидящей на полу и со слезами на глазах смотрящей собственное творение.

— Гермиона, ты что?! — сегодня она уже не первый раз пугала его.

Вместо ответа она уткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. «Что-то у нее совсем плохо с нервами стало!» — с тревогой подумал Гарри. А она, прижавшись к нему, изо всех сил старалась не давать воли мыслям. Но мысли были своенравными, и она не могла не думать о двух мужчинах; один из них лежал сейчас дома обездвиженный, второй обнимал и успокаивал ее. Гермиона не могла не сравнивать их.

«Почему? Почему только теперь, когда невозможно что-либо изменить, я поняла, что ошиблась тогда, двадцать лет назад?..»

Итак, взрывоопасный тираж вышел в продажу. Благодаря любезно напечатанной в «Пророке» статье о том, как отличить действительные воспоминания от придуманных, многие маги понимали сразу, что к чему. Мероприятие началось в девять утра, в одиннадцать некоторое количество магов уже досмотрели «документальный фильм» о том, что было двадцать лет назад. В полдень новость эта распространилась по всему Лондону, и в магазины ломанулись новые толпы. Продавцы бежали, многие ящики с пробирками разбили, остальные растащили и стали смотреть, но мало у кого хватало терпения закончить просмотр. На площадях начали собираться толпы, но никто и не думал их разгонять. И вот почему.

* * *

Через неделю после того самого Рождества в Хогвартсе Люциус обратил внимание, что царапины на его правой руке хоть и зажили, но оставили после себя небольшие припухлости, которые вскоре наполнились какой-то мутной жидкостью. Сперва он думал, что его укусило какое-то насекомое, но когда через пару недель он стал чувствовать слабость и тошноту, а также обнаружил у себя под мышкой мягкую болезненную опухоль, то ему потребовалось призвать на помощь все свои силы, чтобы не обращать на это внимание. Ведь ему предстояла куда более важная задача, чем все, что он делал до этого. Мысль была проста и понятна, как только она не приходила в голову раньше! А всего-то надо было сообразить, что для полной стабильности ему не хватает только одного — стать не главой Британии, а главой всего мира. Логика проста: пока английским магам есть, куда бежать, они будут стремиться это сделать. И если не все, то самая бунтарская, самая ценная для любого правителя прослойка — но ценная, конечно, только если суметь направить её энергию в нужное русло.

Поэтому следовало немедленно начать собирать войско из сотрудников КБМСБ — эх, жалко, что идея эта не пришла в голову раньше! Будь он здоров, то не спешил бы никуда. Он внедрил бы своих агентов в иностранные министерства, он организовал бы масштабнейшую пропаганду в своей стране — о, он сумел бы сделать так, что каждый колдун был бы убежден в правоте своего дела! Он распространил бы легенды о том, как против Британии готовится грандиозный заговор, как из зависти иностранные колдуны стремятся вернуть их к прежней жизни, то есть отбросить в развитии на несколько ступеней назад. И каждый колдун в праведном гневе возжелал бы покарать движимых черной завистью противников, и на мужестве и энтузиазме единиц он основал бы непобедимую армию. Да что армия! Женщины и дети станут рваться участвовать в битвах, а кто не попадет в схватку, будут по двенадцать часов в сутки работать над боевыми артефактами и магической поддержкой сражающихся.

И он, Люциус Малфой, завоюет мир! Он станет самым сильным человеком. Не Британии — всей Земли! Кто сказал, что он болен? Это легкое недомогание, ведь он так много работает. Выспаться денька за два — и он снова будет в норме. Вот сейчас, например, и начать, а то боль в голове стала такой невыносимой, и свет глаза режет. Кто это придумал зажечь факелы? Его надо наказать, а то их министр ослепнет, что они без него делать-то будут?

Люциуса согнуло пополам и мучительно вырвало. Кое-как он вытерся, доплелся до кровати, держась за стенку, и тяжело повалился на нее.

Когда утром к нему в комнату вошли, то так и не смогли разбудить. Высокая температура и редкий пульс заставили переполошиться все окружение министра. Без его строгой жесткой команды даже помощь ему смогли оказать только через два часа. Да еще никто не рискнул взять на себя огромную ответственность лечения высшего лица государства. Из-за этого больной до вечера пролежал без сознания, дожидаясь, пока придет наконец смелый человек, поставит ему диагноз и начнет лечение.

Такой человек все же появился. Спокойно, не торопясь, он достал палочку и принялся сканировать в первую очередь череп Люциуса.

— Менингит. Острая форма.

Мало кто из присутствующих знал, что такое менингит, но все почувствовали легкий холодок, пробежавший по спине. Каждый подумал, что надо выяснять, кто станет следующим на высоком посту, а пока как-то делать вид — для большинства магов — что с министром все в порядке.

Таким образом, к девятому мая положение дел в Британии было таким:

— больной министр валялся без сознания уже который день

— представители власти на средних и низких уровнях не знали ничего и продолжали как ни в чем не бывало орать на подчиненных и брать взятки;

— высшие круги оставили привычные развлечения, образовывали в спешном порядке группировки и подозрительно поглядывали друг на друга, ожидая от сообщников предательства, а от противников — всяческих каверз.

И потому большой неожиданностью для них было узнать о странностях, происходящих по всей стране: о крушении памятников и самых основ системы. Приближенные Люциуса растерялись и не имели представления, что делать.

* * *

Первую половину дня Гарри, Гермиона и остальные участники заговора ликовали: все происходило именно так, как они и задумывали. Старой компании удалось расшевелить своих соотечественников, изрядно закостенелых и заплесневелых, что не могло не пойти этим самым соотечественникам на пользу. Они не сидели все вместе в одной комнате, но не выходили из своих квартир и наблюдали (каждый сам) за происходящим, постоянно обмениваясь через камины записками с мини докладами о том, что происходит на "вверенной им территории". Естественно, что общение недозволенным способом уже никоим образом не могло им повредить. Но все же некий — возможно, скорее, воображаемый — элемент риска позволил превратить всю эту затею в увлекательнейшее приключение, которое напомнило всем славные школьные годы и более позднюю, более трагичную, но не менее славную борьбу с Вольдемортом на службе Ордена Феникса.

Ближе к вечеру эмоциональный подъем несколько утомил, эйфория спала, и понемножку стали задумываться: а что, собственно, делать дальше?

Гарри получил ответ на этот важный и нужный вопрос. В камине появилась голова Гермионы, и одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: что-то случилось — бледное лицо, красные глаза, волосы, которые со школьных времен не были такими растрепанными.

После расспросов выяснилось, что бедная Гермиона потеряла Марка — уже два часа о нем не было ни слуху ни духу. Естественно, мать ужасно беспокоилась, ведь во время беспорядков небезопасно ходить в одиночку.

Выслушав рассказ, то и дело прерывавшийся всхлипами, Гарри отправил Джинни к подруге, чтобы вдвоем было не так страшно ждать, а сам в спешном порядке двинулся на поиски потерявшегося мальчика. К сожалению, он представления не имел, где искать Марка, и потому мог бы до ночи безрезультатно прошататься по бесчисленным улицам, если бы случай не помог ему. Только Гарри вошел в Косой переулок (он предположил, что там тоже стоит поискать), как к нему подлетел Марк.

— Пойдемте, я кое-что покажу!

Гарри последовал за ним через безлюдные темные дворы и узкие проулки. Не успел он подивиться тому, как хорошо Марк ориентируется в маггловском Лондоне, как тот провел его в явно нежилой дом. Освещая путь палочкой, они прошли в комнату с камином. Словно оправдываясь в том, что завел Гарри в такую дыру, Марк произнес:

— Я узнал о нем случайно. Не уверен, что поблизости есть хоть один свободный камин помимо этого и другого, откуда мы сейчас вылезем.

Взяв щепотку летучего пороха, он чуть обеспокоенно обернулся, а затем прошептал что-то так тихо, что Гарри не расслышал. Они одновременно шагнули в теплое зеленое пламя и через миг оказались в темной комнате. Мебели там было мало, ничего особенного, кроме широкой кровати, на которой без сознания лежал, запрокинув голову, человек с разметавшимися по подушке длинными светлыми волосами.

Марк, хоть уже и был здесь, снова не мог оторвать взгляд от министра, которого считал когда-то всесильнейшим из людей, чуть ли не божеством. Он обнаружил Люциуса случайно. Не в силах сидеть дома в такое исторически важное время, он, никого не предупредив, отправился на поиски чего-нибудь интересненького. И таковое не заставило искать себя слишком долго. Как он оказался в комнате больного министра — загадка; но не поделиться хоть с кем-то своим открытием Марк не мог. Первым, кого он встретил, был Гарри. Он и удостоился чести созерцать Люциуса в последние часы его жизни.

Гарри медленно подошел к самой кровати; последний раз он видел этого волшебника очень давно, когда тот пытался с помощью заклинания империуса заставить его подчиниться.

Сухая кожа обтягивала череп, показывая все его выступы; приоткрытый рот с покрытыми потрескавшейся корочкой губами; резкий неприятный запах, свидетельствующий о том, что за больным не удосужились поухаживать. Гарри не знал, что уже больше суток к Люциусу не заходил никто и что жить тому осталось восемнадцать часов.

Ненависть, страх исчезли, уступив место спокойному равнодушию. Между тем Гарри о многом успел подумать, пока стоял над медленно умиравшим министром. Наконец он сделал шаг обратно к камину и тихо, чтобы не тревожить тяжелую тишину, сказал Марку:

— Я тоже могу тебе показать кое-что.

Вошли в заброшенный дом. Паутина, пыль. Неудивительно — сколько времени в этом доме не было людей... Марк молчал и выглядел серьезным и строгим. Медленно шел вдоль стены, не нарушая мертвый покой дома лишними прикосновениями и звуками. Гарри следовал за ним, тоже храня молчание. Наконец юноша обернулся и вопросительно посмотрел на Гарри. Тот кивнул и провел спутника наверх, в комнату, где жил когда-то с Роном во время летних каникул, где мечтал стать аврором и переживал, что не его выбрали старостой, и где они вместе придумывали способы убить Вольдеморта.

Портрет Финеуса Нигеллуса все так же висел на стене, но был пуст. Гарри оглядел комнату и заметил небрежно брошенную мантию, покрытую слоем пыли. Она разошлась по швам, когда он взял ее.

Это была мантия Рона. Неизвестно уже, почему ее бросили здесь. Гарри хотел было положить ее обратно, когда почувствовал в кармане что-то упругое. Осторожно запустил туда руку и извлек прямоугольный кусок плотной бумаги. Помедлив, перевернул, уже зная, что увидит. Марк тихо стоял сбоку и, не отрываясь, смотрел на группу радостных людей, оживленно болтающих, весело смеющихся. Вздохнув, Гарри начал говорить, не дожидаясь вопросов:

— Это Невилл Лонгботтом. Его поймали Пожиратели, так же как и его родителей, и пытали. Он ничего им не сказал и умер во время очередных пыток. Это Аластор Хмури по прозвищу Шизоглаз. Его вращающийся глаз мог видеть сквозь любые предметы, и не раз это сильно помогало нам. Смерть настигла его в то время, когда он руководил обороной — никто кроме него не мог знать о местоположении врагов. Это — Кингсли Шеклболт, он занял его место через миг после того, как Аластора убили. Это Северус Снейп…

Душный день подошел к концу. Болела голова, в черной мантии с длинными рукавами было жарко, и злость на глупых людей никак не желала проходить: неужели они действительно считают, что теперь начнется легкая жизнь?

Снейп оборвал на полуслове подвыпившего волшебника, начавшего произносить какой-то длинный и восторженный тост, и стремительно вышел из комнаты, набитой людьми.

Его отвратительное настроение объяснялось просто и вместе с тем загадочно: ему было нечего делать. Он не находил себе места ни среди ликующих от сознания победы, ни среди скорбящих о погибших. Он мог сейчас быть только один.

Когда тяжелый день подошел к концу, у горизонта показались свинцовые тучи. Снейп с надеждой поглядывал на них, и те его не подвели — прямо над головой разразилась такая гроза, какой не было уже давно. Ей не помешало неподходящее время года. Бешеные потоки воды торопливо смывали накопленные грязь и пыль, со стоном облегчения земля перераспределяла электроны между собой и каплями дождя, стальные молнии на черном небе бесконечно радовали глаза после ярко-серого дня; истосковавшиеся по свежести и прохладе получили их наконец.

Снейп не потерял никого из близких на этой войне. Снейп вышел из нее живым и здоровым. Двадцатидвухлетний Снейп, кутаясь в мантию, проворчал:

— Неужели среди этих тупых и безумных людей я один понимаю: хорошо не будет никогда?