Сквозь кости (гет)

Ясность сознания возвращается под громкий гул голосов, бряцание мелких склянок на металлической каталке, которую кто-то без конца туда и сюда волочит за собой, и писк кардиомониторов. Во рту Сакура ощущает ужасную сухость, а веки не разлепляются даже огромным усилием воли.

— Нам надо оставаться спокойными до того, как всё прояснится.

— Каждый до единого, Таджи-сан, — плачет кто-то. — Наши умения оказались бесполезны. Мы не воскрешаем мертвецов…

Разговор доносится словно через брешь. Сакура чувствует руки, ноги, может шевелить пальцами, но все до единой конечности кажутся увеличившимися вдвое. Наверное, это сон. Такой же, как и та уплывшая куда-то в темноту картина, где Итачи вонзает кунай в шею Какаши.

Он, Какаши, отправился на миссию. Обещал себя беречь и обещал вернуться завтра.

Сколько прошло часов?.. Сакура помнит словно наяву, как Какаши обнимал её, когда они прощались в коридоре, его кожа была очень горячей, и он сказал: нет ничего такого в том, что я увижу, как ты плачешь.

— Наоки… он должен был выйти сегодня на смену…

— Уверена, всё будет хорошо… Мы пока не знаем точно…

А затем Сакура направилась в квартал Учиха. Встретила Микото-сан и Итачи-куна. Саске оказался на миссии, а Фугаку-сана не было дома.

Микото-сан готовила ужин — запекала, кажется, рыбу.

В гостиной Итачи разлил для Сакуры горячий чай с жасмином, взмахом руки указал на тарелку с моти, почему-то не глядя ей в глаза.

— Что это вы тут устроили рядом с пациентом? — гремит знакомый голос, и тихий плач прерывается как по щелчку. Даже писк кардиомонитора становится как будто бы тише, чем был.

— Цунаде-сама, — приветствует пришедшую Таджи-сан.

Как и, главное, почему Сакура оказалась здесь, в госпитале? Неужели отравилась съеденным моти? Когда она заходила в дом за Микото-сан, клон Какаши однозначно был где-то неподалёку — как и в прошлый раз, Сакура ощутила его присутствие благодаря их связи (странное чувство: как будто стоит закрыть глаза, а потоки его чакры всё равно будут мерцать даже в темноте) и заключила, что он следит за домом главы клана. Неужели клону Какаши пришлось тащить её до больницы? Уж лучше бы это был Итачи-кун… Да и где вообще носит Саске?..

— Как она?

— У неё небольшое истощение. Седативные средства попали в организм, скорее всего, через напиток. Вскоре она должна прийти в себя.

— Хорошо. Оставьте нас, пожалуйста. И никого сюда не пускайте.

— Да, Цунаде-сама.

Когда дверь закрывается, гул голосов стихает. Превозмогая давящую боль в веках, Сакура открывает глаза, но тут же щурится от яркого света флуоресцентных ламп.

— Как ты себя чувствуешь? — заметив шевеление, спрашивает Цунаде и вплотную подходит к койке. Стук каблуков бьёт по барабанным перепонкам с пугающей отчётливостью.

Сакура жмурится.

— Что… — Она сглатывает, откашливается, смаргивает выступившие слёзы и наконец взглядывает исподлобья на шишо. — Что происходит…

— Сначала расскажи мне, что ты помнишь.

— В каком смысле? — Еле вытащив обессиленную руку из-под одеяла, Сакура закрывается от света ладонью и старается придать себе максимально небольной вид. Даже воды не просит, несмотря на дерущее от сухости горло.

— Расскажи, что ты помнишь до того момента, как очнулась, — терпеливо поясняет Цунаде.

— Ничего особенного. — Странный упадок сил настораживает. Лучше не приподниматься и не стараться облокотиться спиной о подушку, иначе Сакура тут же выдаст сдавленными движениями ту слабость, которую испытывает. — Где Какаши? Он уже вернулся?

— Какаши… Он пока не возвратился с миссии.

— Я странно себя чувствую. Почему Таджи-сан говорила про истощение? Сколько часов я здесь нахожусь?

Какаши обещал вернуться завтра. За окном — ночь. Значит, утром или к полудню, когда он возвратится, всё будет хорошо.

Если Сакура жива, то и с ним всё в порядке.

— Около шести часов.

Цунаде отводит взгляд. Привыкнув наконец-то к свету, Сакура роняет руку и только сейчас замечает, что у шишо под глазами залегли глубокие тени, которые не скроешь даже неусыпным хенге. Тёмно-зелёный хаори весь покрыт мятыми складками, волосы, собранные в хвост, заметно растрепались.

— Цунаде-сама, что-то произошло? — настораживается Сакура.

Так не пойдёт. Нужно обязательно подняться. Лежать, беспомощно, — это то, что вызывает чувство глухого бессилия. Словно только и ждёшь, что кто-то придёт и протянет руку.

Сосредоточившись из последних сил, Сакура привстаёт и облокачивается спиной о взбитую подушку. Знай шишо, каких усилий ей стоило это простое движение, непременно бы одобрительно хмыкнула, но загвоздка в том и заключается, чтобы ничем себя перед ней не выдать.

Цунаде же вместо ответа делает шаг к прикроватной тумбе, бренчит посудой и наливает воду в стакан. Сакура не смотрит, но, кажется, у шишо дрожат руки.

— На, выпей.

— Спасибо.

Сделав первый глоток, Сакура коротко кашляет, но затем пьёт уже жадно, без сил на стеснение.

— Лучше? — спрашивает Цунаде, забирая стакан, и в вопросе этом, как и всегда, больше, чем может показаться на первый взгляд.

— Да, спасибо.

— Перестань меня без конца благодарить.

Некоторое время они молчат. Сакура сосредоточенно наблюдает за Цунаде: как та садится на соседнюю койку, перекидывает ногу на ногу, скрещивает руки на груди, смотрит отстранённо в окно, как будто бы специально минуя взглядом без сил лежащую подопечную.

— Что-то случилось, Цунаде-сама? — Наверняка шишо устала и забылась. Вряд ли что по-настоящему приключилось.

Если Сакура жива, то и с Какаши всё в порядке. А истощение… об этом она поговорит с Итачи, раз он последний, кто видел её перед потерей сознания. Саске должен вскоре вернуться с задания, и она наконец застанет их всех дома. Если удастся, то, превозмогая страх и стеснение, попросит Фугаку-сана поговорить со старейшинами и сенсеем о способах мирного урегулирования разрастающегося конфликта. Конечно, глупо рассчитывать, что он прислушается к словам Сакуры, но если она посеет хотя бы маленькое зерно сомнений в его мыслях, то и это уже неплохо.

— Сначала расскажи, что помнишь, — настаивает Цунаде.

Сакура вздыхает. Рассказать, что помнит?.. Это несложно.

Она пересказывает, как отправилась в квартал Учиха, как встретила там Микото-сан и Итачи-куна и как, скорее всего, отравилась моти — желудок, бывало, и не так реагировал на адзуки. Либо истощилась из-за отсутствия Какаши — он ушёл на миссию, поясняет Сакура, обещал вернуться завтра.

Про клона она умалчивает — не похоже, что Какаши получал официальный приказ на слежку. Сакура успокаивает свою совесть тем, что, даже находись перед ней сейчас вместо Цунаде-шишо Обито-сенсей, она бы так же не стала говорить всей правды.

— Последнее, что я помню, это гостиную в доме главы клана Учиха. Кто меня сюда привёл? Итачи-кун?

— По словам персонала, какой-то неизвестный шиноби АНБУ, — бесстрастно комментирует Цунаде.

Должно быть, у Итачи были дела, и он попросил кого-то из подвернувшихся под руку подчинённых позаботиться о сокоманднице младшего брата. Это похоже на правду.

— Когда проснулась, слышала разговоры о том, что персонал не смог всех спасти. Что-то случилось? С миссии вернулась сильно пострадавшая группа?

Судя по тому, как всхлипывала медсестра, разговорившая с Таджи-сан, потерь не удалось избежать. Наверняка среди тех, кого не смогли спасти, были юные генины — так объясняет себе Сакура нехарактерные для персонала настроения. Будь иначе, вряд ли бы Таджи-сан позволила подчинённым проливать слёзы из-за пациентов прямо на рабочем месте.

— Ты правда больше ничего не помнишь? — Цунаде всё так же глядит в окно немигающим взглядом.

— Это всё, — говорит Сакура, вся подобравшись от воспоминаний о сне, где Итачи приставляет кунай к горлу теневого клона Какаши. Забавно, что даже подсознание учитывает особенности их связи — она сумела отличить клона от настоящего так, как если бы всё происходило взаправду.

— Ясно, — всё так же отстранённо заключает Цунаде. — Сакура, мне жаль сообщать тебе подобные вести, когда ты лежишь здесь без сил, но ты джонин Конохагакуре.

— Что случилось, Цунаде-сама? — в который раз срывается вопрос. Голос предательски дрожит от нарисованных в голове образов Какаши с перерезанным горлом.

Цунаде роняет руки на колени. Красный лак весь облупился у оснований ногтевых пластин, особенно на больших пальцах. Запястья кажутся тоньше обычного — на какой-то миг даже чудится, что на коже прорезались мелкие сухие морщины.

Наконец шишо смотрит на Сакуру стеклянным, потерянным взглядом. И говорит отрывисто, чеканя каждый слог и используя непривычные для неё нисходящие тона:

— Клан Учиха истреблён. Фугаку Учиха совершил сэппуку, а его жена выпила яд. Все остальные убиты — либо во сне, либо при оказании незначительного сопротивления. Все. Взрослые, дети, беременные женщины. Каждый из них мёртв.

Цунаде всё говорит, а Сакура глядит на неё во все глаза и никак не может взять в толк, шутит ли шишо или…

Сакура ведь видела Микото-сан своими глазами — не так давно.

Та запекала рыбу.

За стенами гостиной, где Сакура пила с Итачи чай, звенела посуда.

— Единственные, кого мы пока не обнаружили, это сыновья Фугаку. Но младший ещё не вернулся с миссии.

Да, всё сходится. Саске на миссии. Но только…

— Я видела Итачи-куна, — говорит Сакура, — и Микото-сан своими глазами.

— Мне очень жаль, — отчего-то продолжает шишо. — Но всё указывает на то, что старший сын Фугкау и есть тот, кто истребил весь клан.

Сакура хмыкает — странным неестественным звуком.

— Цунаде-шишо. Это какая-то ошибка.

Но Цунаде почему-то не улыбается, не растворяется в мираже гендзюцу, не перестаёт выглядеть так, словно весь мир наизнанку вывернулся. На какой-то миг — совсем короткий — у Сакуры темнеет в глазах, но она находит в себе силы выстоять и не провалиться в забытье, потому что знает: всё это — неправда. Итачи один из лучших шиноби Конохагакуре. Он любит свою семью, деревню, он знает, что такое честь и добродетель.

— Скорее всего, ему кто-то помог. Но кто именно — мы пока не знаем. Созвали совет джонинов. Тебе нужно там присутствовать, поэтому приходи в себя и собирайся. Старейшины хотят обсудить вопрос отстранения Хокаге. Потому что против нынешнего появилось свидетельство о его причастности к истреблению клана.

— Мне нужно поговорить с Обито-сенсеем.

— Твой голос мало что решит, но это лучше, чем ничего, — проговаривает бесцветным голосом Цунаде, словно и не слыша.

Скоро вернётся Какаши. Они вместе поговорят с Итачи. Всё обязательно прояснится. Тут какая-то ошибка.

— Сакура, — твёрдо зовёт Цунаде. В какой-то момент она успела подняться с места, оказаться рядом, коротко потрепать по руке. — Для Обито сейчас важен каждый голос. Постарайся не поддаваться отчаянию.

— Я видела Микото-сан и Итачи-куна своими глазами… Итачи… он бы никогда…

Шишо что-то говорит — кажется, про долг, про обязанности и про Обито-сенсея, — но всё это неважно. Сакура помнит, как растекалась по лезвию материнская кровь и какой красной она казалось в темноте, как вытирал ей слёзы молодой шиноби АНБУ и какие тёплые у него были пальцы. Разве может быть, что Итачи так же жесток, как те ниндзя Кири, убившие её родителей? Это ведь он, Итачи, предложил Саске позвать маленькую Сакуру на ужин в пугающий дом со скрипучим татами. Это он всегда бывал вежлив с матерью и отцом. И это у него теплел взгляд при виде младшего брата.

Такие люди, как Итачи, неспособны на жестокость. Итачи один из лучших шиноби Конохагакуре. Он любит свою семью, деревню, он знает, что такое честь и добродетель…

— Приходи в себя, Сакура. У тебя нет ни времени, ни морального права предавать тех, кто в тебе нуждается.

Когда Сакура нуждалась в поддержке, когда гналась, как за самой сокровенной мечтой, за шиноби АНБУ, носившим фарфоровую маску собаки, Итачи сказал ей, что Сакура может остановиться, встать на месте и понять наконец, что у произошедшей с ней трагедии есть и другая сторона: она теперь одна, жизнь её стала той, где каждое решение Сакура может принимать самостоятельно. Иногда, сказал он, когда есть с чьим мнением считаться, когда долг связывает тебя сильнее любого обязательства, ты теряешься под множеством наслоений и уже не в силах сделать шаг на основе собственного выбора, потому что никакого верного шага попросту нет, Сакура-чан, — ни один из них не устроит всех, каждому из которых ты обязан угодить.

Сакуру пробирает холодный пот. Она хочет сказать шишо, что со всем справится, но язык немеет и губы отчего-то не размыкаются.

Итачи любит свою семью и деревню. Но только до тех пор, пока ему не придётся между ними выбирать.

* * *

— Сакура, ты здесь!..

Сакура не помнит, как здесь оказалась.

Ино машет ей рукой, пока за спиной угрюмо стоят Чоджи и Шикамару. Шикамару единственный из их команды будет участвовать в сегодняшнем собрании. Для него, как и для Сакуры, это первый подобный опыт.

— Где Саске-кун?

— Он ещё не вернулся.

— Неужели это правда… — начинает было Ино, но тут же останавливает себя, наткнувшись на беглый, ничего, казалось бы, не значащий взгляд Шикамару.

— Вы видели Хокаге-сама? — спрашивает Сакура. Боль давит на лоб огромной массой. Её тошнит, и она до сих пор едва стоит на ногах.

— Пока его нигде не видно, никто не знает, куда он делся. Говорят, сидит в Башне, но Котецу сказал, там никого, — отвечает Шикамару. — Отец считает, что это странно — созывать совет по вопросу отстранения Хокаге меньше чем через сутки после случившегося.

— К тому же четверых джонинов не хватает, — задумчиво вставляет Чоджи.

Для кворума необходимо присутствие каждого джонина. Проведение собрания при нехватке участников должно бы насторожить, но Сакура находит в себе силы только на один-единственный простой вопрос:

— Кого?

— Если не считать Учиху Итачи, то Саске, Наруто, Хатаке Какаши и Митараши Анко.

— Сакура, ты в порядке? — обеспокоено спрашивает Ино, не стесняясь показывать, как мало её привлекает разговор о собрании. — Тебе необязательно быть здесь.

— Всё нормально.

— Выглядишь так, как будто… — Она поджимает губы и едва заметно качает головой, отметая непрошеные мысли. — Впрочем, ладно. Думаю, тебе и Шикамару уже пора.

Сакура только сейчас отмечает, что собравшиеся в коридоре шиноби то и дело косятся в их сторону. Взгляды некоторых сочатся неприкрытой неприязнью. Это злит Сакуру только потому, что она понимает: все те, кто недобро смотрит на неё сейчас, через полчаса проголосуют за отстранение Обито-сенсея.

Спустя некоторое время, когда Шикамару сидит рядом, а по другую сторону — какой-то незнакомый шиноби с рваными шрамами на лице, за отстранение Хокаге голосуют шестьдесят пять джонинов из семидесяти семи. Шимура Данзо хмурится, опираясь на разделяющую его от основания стола деревянную трость. Двое других старейшин стоят за его спиной вместе с незнакомым бледнолицым ниндзя. На том нет маски АНБУ, но Сакура подозревает, что он один из них — слишком спокоен и в то же время слишком собран.

—То, что произошло, является огромной трагедией. Человек, забывший о воле Огня, при пособничестве сильных покровителей совершил немыслимое злодеяние. Я понимаю, что вы были вынуждены принять такое решение только для того, чтобы обезопасить Коноху от немилости даймё — ведь если мы не отстраним Хокаге сейчас, лорды обвинят нас ещё и в бездействии. Мы все всегда будем благодарны Пятому за ту работу, что он проделал для деревни.

Каждое слово Данзо доносится до Сакуры так, как будто она видит сон, уплывающий сквозь пальцы. В губах снова появляется то странное онемение, от которого она не может произнести ни единого слова.

Но почему никто из присутствующих не задаётся вопросом, где Обито-сенсей? Почему никто — даже те, кто проголосовал против его отстранения, — не выглядят подавлено?

Их лица плывут перед глазами. Сакуре мерещится Саске. Его лицо становится лицом улыбающейся Микото-сан.

— Постойте… — тихо произносит она. Но ни один из присутствующих — даже сидящий рядом Шикамару — не слышит. Сакура кашляет раз или два, глотает беспрерывно подступающую тошноту и говорит чуть громче: — Постойте.

Шиноби со шрамами вдруг поворачивается, окидывает Сакуру с ног до головы презрительным взглядом и гадко, подобно змее, усмехается.

— Одна из нас хочет высказаться, — произносит он небрежно, и его непривычный, заковыристый голос вдруг прерывает тянущуюся, как патока, речь Данзо.

Сакура не ждёт ничьих дальнейших действий и ничьего разрешения, чтобы высказаться. Глядя на коричневую поверхность стола, которая темнеет с каждой минутой, она говорит:

— Для кворума нужно присутствие всех джонинов. Среди нас нет пятерых. Собрание противоречит правилам, мы не можем считать, что оно состоялось.

— К сожалению… — Данзо начинает и тут же замолкает, склонив голову и выжидательно, почти требовательно окинув Сакуру взглядом. Белые бинты закрывают его лоб и правый глаз. Глубокие морщины прорезают лицо и непрошено напоминают о шрамах Обито-сенсея. — Увы, я не знаком с джонинами, ранее не участвующими в собраниях. Как мне к вам обратиться?

Сакура сжимает края платья вспотевшими ладонями. Сглатывает.

В иной ситуации, в которой она бы не чувствовала сильного истощения и стягивающей боли в горле, не чувствовала, что происходящее не может быть реальностью, Сакуру не вывело бы из себя его откровенное пренебрежение.

В единственном глазе Данзо застыло странное веселье. Конечно, он знает, кто она такая.

— Харуно Сакура.

— К сожалению, Сакура-сан, — мигом продолжает он, — мы не можем считать, что Учиха Итачи всё ещё является джонином Конохи. С сегодняшнего дня он признан нукенином и по решению Совета старейшин и личному решению даймё будет внесён в Книгу Бинго. Что же касается отсутствия четверых других шиноби, то каждый из них сейчас служит во благо Конохи. А мы не лишены права проводить собрание по таким важным вопросам без их участия. Сегодня мы с Хомурой-сан и Кохару-сан вскрыли записи, содержащие все до единого правила проведения подобных собраний. Эти правила составлены самим Первым Хокаге, и он изъявил волю, которая отвечает интересам деревни: если решение принимается по важному вопросу, то достаточно присутствия половины джонинов. Ни я, ни кто-то ещё не можем нарушать правил, написанных самим основателем Конохи.

Сакура чувствует тупое бессилие. Под взглядом Данзо и с каждым произносимым им словом ей кажется, что её опутали паутиной, и из этой ловушки невозможно выбраться, как ни вертись.

— Голос каждого из бывших Хокаге приравниваются к двум, — говорит она, пытаясь не обращать внимание на то, как комната плывёт перед глазами. — Среди нас нет сейчас ни Третьего, ни Четвёртого. Нам ни к чему такая спешка.

У неё нет сил даже на то, чтобы задумываться о причинах отсутствия Минато-сана. Если Сакура не справится с тем, что есть, то происходящий кошмар превратится в реальность.

— Вы сказали, Харуно Сакура?.. — низко протягивает Данзо, и ей вдруг кажется, что плечи сидящего рядом незнакомого шиноби затряслись от смеха. — Я начинаю припоминать… Не вы ли одна из бывших подопечных Пятого Хокаге? Мы все, Сакура-сан, прекрасно понимаем ваши чувства, но поверьте, вместе с опытом к вам обязательно придёт и беспристрастность, и желание следовать не за людьми, а только за волей Огня.

— Данзо-сан, — отчаянно продолжает Сакура, стараясь не моргать, чтобы не терять его из фокуса, — мы не можем…

В этот момент слышится истошное пищание крысы. Но что ещё более удивительно, нарисованная словно бы чернилами, она возникает откуда ни возьмись на плече бледнолицего шиноби, стоящего позади Данзо. Шиноби вслушивается в писк так, как обычно принимают донесения, а после кивает и склоняется к Данзо, чтобы о чём-то ему сообщить.

А Сакура тем временем не понимает, существует ли это собрание в действительности, и почему она никак не может проснуться, и что происходит с Какаши в этот самый момент, раз жизненные силы покидают тело, как под действием дзюцу.

Но глядя, как губы Данзо дрогнули не то в гримасе боли, не то в улыбке, Сакура однозначно понимает только одно: случилось что-то ещё, что-то такое же ужасное, как и то, о чём рассказала шишо в госпитале и что Сакура пока решила затолкать как можно глубже. Что-то ещё — совершенно непоправимое, отражающее на лице Данзо странное, едва заметное удовлетворение.

Четвёртый Хокаге, говорит он спустя секунды, пал жертвой Учихи Итачи, это неоценимая потеря для Конохи, мы все помним, что Четвёртый Хокаге сделал для деревни, и никогда не забудем его геройства. Мы, говорит, нашли его тело и пока не знаем, что Намиказе Минато делал в квартале Учиха злополучной ночью. Мы, говорит, обязательно накажем всех причастных.

— Сакура?.. — зовёт откуда-то Шикамару, пока едва заметно трясутся плечи сидящего рядом шиноби со шрамом.

Когда Сакура была маленькой, она думала, что, если существует мир, в котором родители живы, вот бы оказаться там на один короткий, быстрый, односекундный миг. В академии они уже успели изучить философию Ин и Ян и что-то из законов некой, совершенно ей непонятной, кармы, и Сакура отчего-то думала, что в том мире, где будут живы её родители, наверняка могут оказаться мертвы родители или Наруто, или Саске, или и те и другие разом.

— Сакура…

За такие мысли Сакура всегда себя ненавидела: когда сидела на неудобных дзабутонах под надзирательским взглядом Фугаку-сана и улыбкой Микото-сан, пока ела сэкихан в доме Минато-сана и Кушины-сан. Думала: вот бы её мысли никто никогда не узнал. Думала: надеюсь, Какаши-сан счастлив в обоих мирах.

Тьма дерёт остатки разума. Обступает, как ожившая, с разных сторон. И прежде, чем в неё провалиться, Сакура успевает произнести самое важное:

— Пожалуйста, найдите Какаши, с ним что-то случилось…