Радужный звук (джен)

Опять эта невыносимая боль в затылке и горящее от сильных затрещин лицо. Каким надо быть садистом, чтобы приводить в чувство человека таким специфическим образом, ещё и в подобной ситуации. А вдруг у меня сотрясение мозга? Хотя если его и не было, как результата падения, то благодаря моему мучителю точно будет. Минуточку… «опять»? Откуда только это ощущение дежавю, словно такое и вправду уже было когда-то. И не раз.

Хотя думать сейчас об этом мне не под силу, как вообще о чём-то думать в принципе. Ничего не остаётся, кроме как вырваться из потока своих противоречивых мыслей и взглянуть в глаза моему горе-спасителю. Не сказать, что я удивлён — рука у моей благоверной тяжёлая. Можно было сразу догадаться, что именно из-за её чрезмерных переживаний меня какое-то время будут преследовать головокружение и тошнота. Ну, может, не только из-за этого — приложился я знатно.

Чувствую себя так, словно не на скользком полу навернулся, а засунул голову в тиски и довинчиваю их до сих пор. Кажется даже, что в любую секунду череп может не выдержать давления и лопнуть. Но заставлять супругу переживать и дальше себе дороже, так что натягиваю самую беззаботную улыбку из своего небогатого арсенала и, судя по её сдвинутым бровям, терплю безоговорочное фиаско.

Да, актёр из меня так себе. Что ж, остаётся сменить тактику, а поскольку лучшая защита — нападение, напоминаю ей о том, что в моё потенциальное сотрясение мозга её вклад был куда весомей, чем от встречи с паркетом. Мокрым, кстати, её стараниями. А вот об этом говорить не стоило, но меня уже понесло. Не успеваю я закончить предложение, но уже чувствую, что в лучшем случае меня ждёт молчаливый бойкот и новые домашние обязанности. О худшем лучше не задумываться.

Пара минут безмолвного прожигания взглядом. И ведь знаю, что достаточно пойти на попятную, покаянно опустить глаза, и отделаюсь малой кровью, но нет, я уже почти убедил себя, что упал из-за неё, а не по своей невнимательности. Вот мне вручают почётную швабру, и я провожаю взглядом удаляющуюся напряжённую спину, пока она не скрывается за захлопнувшейся входной дверью.

Можно же было обойтись только делегированием полномочий, а теперь придётся выжидать момента, когда ей надоест дуться, как хомяк, пробравшийся в зернохранилище. И ведь это может длиться неделями.

Дурнота отступает медленно, но паршиво мне не из-за неё. Всё-таки было бы проще, женись я на ком-то поэкспрессивней. Да, накала страстей мне и сейчас более чем достаточно, но битая посуда предпочтительней, чем такие закидоны. А со стороны это наверняка выглядит удобней. Во всяком случае, так думают все, кто хоть немного знают нас как пару. Знали бы они, какое это невыносимое давление — хочется выть, но и спасовать мне гордость не позволяет. Даже когда знаю, что не прав. Особенно когда не прав.

Вот и приходится теперь демонстрировать, что мне по силам не только содержать дом в чистоте, но и получается у меня это лучше, чем у неё. Правда, вслух этого всё же лучше не говорить. Мало ли. Однако уже вечер, а мне так и не довелось доказать свою состоятельность в сфере хозяйственной деятельности, ибо некому.

День уже близится к завершению, а её всё нет. Я бы, может, и не стал волноваться — ссоры по пустякам для нас не то чтобы норма, но и не редкость, но в этот раз чувствую какое-то острое беспокойство. Оно зудит, словно комариный укус, но не на коже, а в голове, формируясь в одну чёткую мысль: «Не надо было её отпускать». И если в начале я её отбрасывал, как «неуместное» чувство вины, то теперь, глядя на часы, никак не могу перестать подначивать себя противным внутренним голоском: «Да, не надо было». Но что сделано, то сделано. Теперь следует искать решение проблемы, а не заниматься бесполезным самобичеванием.

Поскольку мои звонки она ожидаемо игнорировала, а нервы у меня уже сдавали, пришлось пойти на компромисс с собой и совершить самый отважный подвиг, на который способен мужчина — позвонить тёще. Нет, не так. Обратиться за помощью к «маме». От одной только мысли об этом пальцы леденели, а в моей бессмертной душе что-то отмирало, но деваться было некуда.

Молча выслушав полное яда и ещё каких-то токсических веществ приветствие, занявшее где-то с четверть часа, я, наконец, смог задать мучивший меня вопрос. И сразу понял всю опрометчивость своего поступка. Когда мне уже начало казаться, что кровь, хлещущая из моих ушей и глаз, затопила окружающее пространство, почти добравшись до горла, я получил-таки ответ, который, впрочем, ввёл меня в ступор. Если она не у своих родителей, куда обычно уходит после наших конфликтов, дабы пройтись по моей персоне асфальтовым катком, то где она может быть в такой час?

Прекрасно понимая, что это ни к чему не приведёт, я всё же наскоро оделся и метнулся к двери, надеясь, что моя жена бродит где-нибудь поблизости, победоносно поджидая раскаявшегося во всех смертных грехах меня.

Я уже был готов, с явной неохотой, конечно, к капитуляции, однако, дверь не поддалась. Замок работал исправно, ручка поворачивалась до упора, но само дверное полотно будто заклинило, хотя до этого подобных проблем на моей памяти не было. Предприняв ещё несколько тщетных попыток и вдоволь поистязав замок, психанув, я попытался выбить дверь плечом. По закону жанра я отошёл на пару шагов и устремил всю массу тела в одну точку, несчастная дверь под моим натиском распахнулась, едва удержавшись на петлях.

Именно такую картину я рисовал в голове, потирая выбитое плечо, прислонившись к не шелохнувшейся и, кажется, даже насмехающейся антивандальной поверхности. Похоже, ни один режиссёр тех фильмов, что мне доводилось смотреть, не имел представления о существовании бронированных дверей. На эту невысказанную теорию противный голосок в голове только и прогнусавил: «Сам дурак».

С трудом поднявшись и для приличия ещё раз пощёлкав замком, я поплёлся за льдом на кухню. Слабо представляя, к кому обращаться в таких случаях, я вновь попытался дозвониться до жены (безуспешно), а затем одному из своих знакомых, который, может, и не разбирается в дверях, но только закончил строительство дома. Было бы естественно после завершения работ сохранить полезные контакты на всякий случай, я бы так и сделал.

Как говорится, беда не приходит одна. Едва на мой звонок ответили, мой телефон отключился, издав напоследок характерный сигнал, напоминающий, что иногда его следует заряжать. С трудом поборов желание швырнуть ни в чём неповинный телефон в стену, я побрёл на поиски зарядного устройства. Процесс поиска занял у меня минут сорок. Выудив из вороха похожих проводов нужный, я с победным ликованием воткнул его в удлинитель, чтобы полюбоваться снопом искр и последующей почти уютной темнотой. Этого как раз следовало ожидать — с проводкой проблемы уже были, но как же не вовремя.

Говорят, если сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, при этом считая до десяти, можно сбавить градус нарастающего гнева. Если хорошенько побиться лбом о журнальный столик, результат будет тот же. Немного остыв и несколько раз прокрутив сложившуюся ситуацию в голове, я поплёлся к двери, дабы продолжить её и свои мучения. Однако тот, кто её установил, выполнил свою работу не в пример лучше, чем тот, кто врезал замок. Постарался на совесть.

Порядком потрёпанный и нервный, я был вынужден признать, что вновь потерпел поражение от жалкой двери. Что ж мне так с ними не везёт, судьба у меня, что ли, такая — что ни дверь, то непоколебимый враг? А собственно, откуда эта уверенность, что подобное случается на регулярной основе? Если задуматься, я не припомню, чтобы вообще имел неудовольствие столкнуться с проблемой подобного рода ранее, так откуда это ощущение и почему, стоит мне попытаться его анализировать, становится так тошно и… страшно? Ну, нет, откуда здесь взяться страху? В конце концов, это просто глупо. Всё этот безобразно нелепый день, начиная с самого падения, от одного воспоминания о котором в голове начинает что-то пульсировать. Весьма болезненно, даже сосредоточиться на чём-то не выходит. И шум этот нескончаемый только усиливается, перед глазами всё вертится, сжимается и расширяется, светится, мерцает. А вроде тяжелее кофе сегодня ничего не…

Да как же так?! Не мужик, а кисейная барышня! Ещё одно такое падение, и можно будет прикупить себе платьице с кринолином, даже корсета не надо — в обморок и так свалюсь, без посторонней помощи. Бесит вся эта ситуация до зубного скрежета, особенно эти лапищи, охаживающие меня по щекам. Достало! Я их точно сломаю! А где, собственно, их владелец? И где я? Какого лешего я валяюсь в лесу?!

С трудом поднявшись и оглядев окружающую действительность, с облегчением признаю, что это скорее парк, нежели лес. Вот только ночная мгла, пронизанная слабым светом убывающей луны, абсолютное непонимание происходящего и полное одиночество здорово бьют по нервам, и если говорить о последнем, уверенности в данном факте у меня нет. Чем дольше стою, озираясь по сторонам среди старых, корявых от возраста, а посему сильнее напрягающих деревьев, тем отчётливей понимаю, что лучше бы всё-таки был здесь один.

Мои глаза уже привыкли к окружающему ночному пейзажу и поэтому теперь безошибочно вылавливают мелькающую за деревьями тень. И если тьма августовской — да, точно, август! — ночи лишь легко касается кожи, оставляя на ней ощущение тёплой невесомой сырости, то эта подвижная тьма пробирает до костей, сковывая даже позвоночник едва терпимым холодом, даже летний зной не спасает. Сдаётся мне, от того, кому может принадлежать эта тень, он бы и не спас.

Стараюсь держать неизвестного врага в поле зрения и попутно ищу хоть что-то, что могло бы послужить оружием, но парк, как назло, ухожен — ни палок, ни веток, ни, к огромному сожалению, лопат. Зато где-то за густыми кронами мерцает слабый огонёк. Не утруждая себя долгими раздумьями, я со всех ног кинулся к нему.

Чувствую, как тень движется вместе со мной, почти не отставая — лучшей мотивации, чтобы побить все мировые рекорды по бегу, и не нужно. Вот уже вижу возвышающуюся махину — дом, а на его крыльце небольшой одинокий фонарь. Ещё пара десятков шагов, и я в безопасности. Ещё немного и… бац… искры… в глазах темнеет… тяжёлой тушей падаю на землю. Кажется, я вот только что грезил узреть лопату; что ж, будь осторожен в своих желаниях, могут и сбыться.