Разноцветные фрески (гет)

Посейдон появился на острове Ээя привычно без предупреждения, зная, что никого не смутит и не напугает. Солнце уже задевало краем горизонт, готовое нырнуть в соленые волны, но в саду Цирцеи кипела работа, раздавались деловитые веселые голоса. Посейдон остановился на подходе, полускрытый ветвями разросшихся кустов, глядя на то, как богиня в простом длинном белом хитоне, со слегка растрепавшейся за день прической и испачканными землёй руками сажает какие-то ростки, хотя в ее распоряжении были все нимфы этого острова, и она могла бы лишь раздавать приказы.

Цирцея часто сбивала его с толку, словно загадка Сфинкса или мозаика, рассыпавшаяся на составляющие. Богиня, которая сама готовит, моет посуду и работает наравне с обычными нимфами. Цирцея любила комфорт: все во дворце демонстрировало изящный вкус владычицы, каждое ложе манило удобством, мягкие ковры в комнатах скрадывали шаги, разноцветные фрески украшали стены, изображая чаще всего растения и животных — но при этом не носила никаких украшений, лишь невзрачные плетеные браслеты, скрывавшие руки почти до локтей, а к подаркам относилась настороженно, пусть и пыталась это спрятать за формальной любезностью.

А еще дочь солнца, слывшая опытной соблазнительницей, оказалась неожиданно робкой и даже испуганной, когда их близость естественно перешла на иной уровень. Цирцея была на вкус как дикий мед: сладость с горчинкой ядовитых трав, покладистость со скрытой дрожью бутонов на холодном ветру. Посейдона часто пугались поначалу — часть бытия не то что богом — мужчиной, но и смертные, и магические существа, даже если боялись, обычно не осмеливались ему перечить, а потом быстро понимали, что бояться нечего. Цирцея же не спорила, но замирала, будто кукла — и не признавалась, что именно не так. В солнечно-золотистых глазах плавали обреченность и замаскированный страх, а Посейдон никак не мог ни добиться внятного ответа, ни растопить внезапный лёд. Посейдон не привык, чтобы в его руках дрожали не от страсти — от ужаса и невыплаканной боли, которой в жизни Цирцеи оказалось слишком много, которая стала настолько привычной, что ее яд был почти незаметен, но все также губителен.

Цирцея тогда была в его руках, красивая, тонкая, напряжённая внутри, хотя и деланно-расслабленная.

— Как тебе больше нравится? — Посейдон гладил ее по спине, пытаясь поймать отчего-то потухший взгляд.

— Никак. Меня не радуют прикосновения, — звучало в ответ.

Посейдон искренне не понимал, как такое возможно: да Цирцею на руках должны были носить, кто мог настолько сломать в ней веру в мужчин — и в удовольствие от взаимной страсти?

— Плохой опыт, да? — он привлёк её к себе, безумно желая утащить на дно, защитить от мира, доказать, что она не права насчёт любви — но и здесь Цирцея оставалась непреклонна, не собираясь оставлять дочерей.

Посейдон помнил, как она впервые доверчиво склонила голову ему на плечо, уставшая после суток, проведенных на ногах. И как испуганным зверьком тотчас попыталась сбежать — Посейдон не позволил, придержал, напомнил: он не обидит. И не станет ни на чем настаивать. Она, наконец, поверила, устроилась рядом, смущенно объясняя что-то про нашкодивших детей, теплая, разговорчивая, уже родная, но все такая же недостижимая.

Цирцея раскрывала тайны неохотно и медленно — и Посейдон радовался каждой искренней, а не формальной улыбке, каждой истории, маленькому фрагменту прошлого, каждому прикосновению, как победе в битве. Жажда плоти сменялась нежностью к странной, но сильной и интересной богине — и когда она все-таки решилась довериться полностью, Посейдон почувствовал окрыляющий восторг и даже немного опаски: не хотелось поторопиться и что-нибудь испортить ненароком. Терпение оправдало себя, и теперь в его руках вместо дрожащей скромницы танцевало и выгибалось настоящее солнечное пламя — и Посейдон знал, насколько ценный и хрупкий дар вложили в его ладони.

Посейдон отвлекся от размышлений — его присутствие наконец заметили, и Цирцея приветливо просияла. Посейдон улыбнулся в ответ и направился навстречу своей любви. Он сильно подозревал, что нимфы в шутку и ему попытаются вручить лопату... и почему-то был совсем не против.