Журнал наблюдений бывшего общественного активиста (гет)

Бывали дни, когда ты сидел в учительской с чашкой кофе, смотрел в окно на проплывающие облака и думал: быть помощником преподавателя — может, и не такая уж плохая затея.

Сегодня был не из таких дней.

— Дружище, кореш, брат из другого вида, говорил ли я тебе, как же мне нравятся твои рога? Компактные, мужественные, начищенные, чертовски притягательные, круто выглядящие, ох уж эти чёрные рога, — жалко лепечет Роман Торчвик, без спроса разминая тебе плечи. — Маффинов к кофе не хочешь?

Вторая неоплачиваемая уборщица как раз держала поднос с маффинами из столовой. На её лице — обезоруживающая улыбка.

— Неудивительно, что ты так популярен у фавновских дам... да и у людских тоже. Мы считаем, любовь — она и есть любовь, так что поддерживаем любые твои выборы, — за спиной мужчины из воздуха материализуется флаг ЛГБТ. — Не тот флаг, Нео. Но ничего, в следующий раз у тебя получится.

Ободрённая Неополитан тут же из ниоткуда достаёт другой флаг — на этот раз флаг Аргуса.

— У вас одна минута, чтобы озвучить просьбу, — отрезаешь ты.

А с какой ещё стати этим расистским ворам вести себя так приторно дружелюбно? Им явно что‑то от тебя нужно. И единственная причина, по которой ты вообще их выслушиваешь, — удручающая мысль, что для этих идиотов ты сейчас лучший из доступных вариантов.

— Мне тут звонил один мой старый знакомый — и, можешь не сомневаться, твой начальник об этом прекрасно осведомлён. Короче, я узнал кое‑что о нынешнем состоянии криминального мира. Ничего крупного, если не считать того, что мой прежний секретный босс и кое‑какие другие организации хотят видеть нас с Нео такими же мёртвыми снаружи, какими мы чувствуем себя внутри.

— Дай угадаю: они наняли киллеров, чтобы раз и навсегда заткнуть вас двоих, пока вы не растрепали всё об их делах, — если уж на то пошло, тебя удивляло, что они так долго тянули с наймом убийц.

— Поздновато спохватились, — произнёс Роман со взглядом без надежды. — Твоя бабуля пугающе хороша в допросах.

Ты скрипнул зубами.

Какими бы ни были липовые документы, вы двое не родственники.

— Похоже, тот самый печально известный убийца, Маркус Блэк, уже в городе, — зачем-то прошептал он тебе. Ты всё равно собирался сообщить об этом Озпину. — А учитывая, что он вроде как на пенсии, думаю, наша загадочная огненная сука насильно наняла его.

— И вы хотите моей помощи, чтобы разобраться с ними до того, как всё ещё сильнее обострится, — звучит разумно.

— Что?! Нет! Нам просто нужно, чтобы ты убедил своего начальника не использовать нас как живую приманку, что, как мы знаем, он и планирует сделать. Не мог ли он, может быть, вернуть нам наше оружие...? Ну типа, знаешь, чтобы мы могли защититься, если им вдруг удастся проникнуть в Бикон, — взвизгнул трус. — Короче, мы готовы на всё.

На лице Неаполитан расцвела соблазнительная улыбка. Стало ещё хуже, когда она приобняла Романа за талию и игриво повела бровью в твою сторону.

— Почти на всё, — быстро исправился вор, заметив твою руку на рукояти Погибели.

* * *

[Бросок кубика 1d100+25: 62]

Озпин: «Пусть, но без праха. Кроме того, у них на запястьях будет по второму трекеру с взрывчаткой. И люди будут знать, что они находятся в Биконе.»

* * *

Руби Роуз

«Почему ты хочешь стать героем?»

Что вообще такое герой?

В словаре герой определялся как нечто скучнее завтрака из белого хлеба — определение, совершенно не передающее, насколько герои на самом деле классные, даже если едят по утрам цельнозерновой. У неё, между прочим, было две тетрадки, до краёв заполненные куда более удачными определениями, а заодно крутыми слоганами и остроумными репликами, которые не довелось использовать в настоящей схватке со злом. Обидно: выкрикивать такое на спарринге было бы ужасно неловко — а ведь она так тщательно их продумывала. Её любимая фраза была такая:

«Герои помогают людям с улыбкой.»

Глупо думать, будто героем может стать только полностью обученный охотник, даже если охотники, конечно, самые крутые. Кто угодно — от пекаря до уборщика — может стать героем, если искренне старается сделать мир лучше. По этому, строго говоря, верному определению величайшей героиней королевства должна была бы считаться Саммер Роуз, её мама. Во всяком случае, если верить тому, что все вокруг о ней рассказывали.

Руби Роуз помнила маму не так уж хорошо: она была совсем маленькой, когда та умерла. Не будь по всему дому фотографий, она, наверное, уже и забыла бы, как мама выглядела, — и в этом она не признавалась семье, потому что слишком отчётливо помнила другое: как им тогда было грустно. В редкие моменты, когда папа и Янг говорили о маме, в их голосах звучало почти благоговение. Мама была потрясающей, супергероической охотницей, а ещё очень ласковой мамой: она любила их всем сердцем и всегда умела заставить улыбнуться после тяжёлого дня. На немногочисленных портретах мама неизменно улыбалась так светло, как и положено великому герою.

Однажды Руби тоже станет таким же героем, как мама. Почему? Потому что герои — это безумно круто: они всегда появляются вовремя и спасают положение.

«Они всегда умирают, как собаки.»

Она любила улыбаться — значит, наполовину уже достигла цели. Да, ей не удалось поймать первого же преступника в её жизни, и этот тип теперь ещё и работает в академии уборщиком, но... нет, тут нечем ей крыть. В целом всё вышло паршиво, если не считать печенек, которые дал ей директор Озпин. Они были очень вкусные, хоть и не домашние.

Не то чтобы она хвастается, но этим печеньям до её — как до Луны.

— Про сам тест я тебе ничего не расскажу, но на вопросы отвечу, — сказал Адам после тягостной паузы.

Её печеньки были настолько хороши, что даже третьего по страшности преподавателя в Биконе ими можно было подкупить достаточным количеством. Возможно, это сработало бы и с мисс Гудвитч, но на такое у неё не хватало смелости.

Кто‑то, конечно, заметит, что подкупать помощника преподавателя, которому она теперь едва может смотреть в глаза из‑за Янг, — не слишком героично. Но даже героям иногда приходится действовать стратегически. Только бы не слушать целый час, как Вайсс вежливо, но доходчиво выражает своё разочарование.

Забавно, как отношения с её напарницей скачнули от «едва терпит моё существование» до «внимательная секретарша, которая вот‑вот объявит меня верховным главнокомандующим команды RWBY». Это приятно, но иногда перебор. Часть её подумывала что‑то с этим сделать, но если закрыть глаза на то, что теперь от неё ждут раз в неделю душевной и проникновенный речи перед её солд... кхм, команды, — всё неожиданно неплохо работает.

— Ты будешь принимать тест? — спросила она, не поднимая серебряных глаз от его галстука. Ей очень хотелось к самому тесту снова суметь смотреть ему в глаза.

— Я помогу с проведением и, скорее всего, потом буду ставить оценку, но за практическую часть отвечает Мария.

«Не понимаю, зачем я вообще трачу время на такую соплячку.»

Так себе новости. Неделя, которую низенькая охотница провела, тренируя Руби в Изумрудном лесу, была, мягко говоря, кошмарной. И стиль боя, и её представления о том, как должна вести себя охотница, шли вразрез со всем, чему учили Руби. При всём уважении к Марии как к охотнице, героем Руби её никак не назовёт.

Вот если подумать, Адама Тауруса героем ведь тоже не назовёшь — он почти не улыбается. Папа вот только недавно снова начал смеяться. Но оба они хорошие люди, так что, наверное, им можно сделать скидку.

А вот Мария Калавера...

— Мисс Мария меня ненавидит?

— Да, — без промедления ответил Адам.

Больно, но ожидаемо. Она и ждала такого ответа, но всё равно больно.

Это несправедливо. Она старалась найти с Марией общий язык, хотя не понимала, где вообще находится это их «общее», но та всякий раз вела себя так, будто быть доброй это что-то плохое.

С Вайсс у неё раньше тоже были сложности, но нынешняя лучшая подруга/секретарь никогда не была откровенно жестокой — скорее она тогда её просто игнорировала. А Мария тренирует её, при этом ненавидя её каждую секунду.

— Почему?

[Бросок кубика 1d100-10: 25]

[Руби принимает отсутствие ответа]

Дрожит ли у неё голос? Она боялась, что да; произнести этот короткий вопрос оказалось самым сложным из всего, что она делала.

Мария Калавера — охотница и преподаватель в Академии Бикон, значит, у неё есть причина — пусть даже ужасная или глупая — не взлюбить её. Это не могло сводиться к простой озлобленности. Узнай Руби причину, она смогла бы что‑то предпринять. Ведь так и поступают герои.

— Даже если бы я знал причину, отвечать на этот вопрос должен не я, — нейтрально сказал Адам Таурус; его лицо не выдавало ни тени эмоций.

Руби ждала.

И ждала.

И ещё немного подождала.

И это всё? Он не станет ничего пояснять или хотя бы выдать какую‑нибудь классную, воодушевляющую реплику, которая помогла бы в её ситуации?

«Герои большую часть времени бесполезны.»

— И это всё?

— Даже если всё пойдёт абсолютно не так, это не повлияет на твою оценку.

Приятно слышать, но дело не в этом.

— Да всё уже пошло не так! — сорвалась она. — Думаешь, я не пыталась с ней поговорить? Пыталась, много раз, а она либо меня игнорировала, либо бросала, что герои это полный отстой, и уходила!

— Руби, я не психолог, что бы там ни говорили. Честно, я не знаю, что тебе сказать, кроме разве что того, что это, скорее всего, связано с темами, о которых мне знать не положено.

Он, может, и не психолог, зато он — Адам Таурус, самый молодой преподаватель Бикона за всю историю. Он не только в одиночку поймал преступника, с которым она дралась несколько месяцев назад, так ещё и умудрился поладить с Вайсс — Вайсс, из всех людей! — после суперэпичного приключения с ней. Неужели она просит слишком многого — просто поговорить с его бабушкой вместо неё?

Может, и слишком.

Доев последнюю печеньку, Руби извинилась и вышла из кабинета. И только сейчас она вспомнила, почему так редко просит совета у дяди Кроу.

* * *

Событие: Промежуточные экзамены

Миссия:

Марии и Адаму пришла пора делать свою работу и оценить студентов в соответствии с их успеваемостью.

Задачи:

— Придумать, как по-честному проверить умения студентов в выживании и драках;

— Многого не ждать.

* * *

Бывают люди, которым вообще нельзя доверять преподавание. Если судить по тому, что идею для этого испытания вы с Марией спёрли из кровавого хоррора, который ты посмотрел на прошлой неделе, — вы как раз из таких.

Вывести студентов в лес Вечной осени, чтобы затем устроить на них охоту тебе вместе с Марией, — тест, мягко говоря, так себе, учитывая, что вы оба не умеете сдерживаться. Первокурсникам будет непросто хотя бы выжить в лесу двадцать четыре часа, не то что уйти от двух толковых охотников за головами. Сколько камер ни развесь по периметру, будет чудом, если ни одного студента в какой‑то момент не потреплет Урса.

И это, пожалуй, ещё не самый худший твой педагогический поступок за последнюю неделю.

Ты не психотерапевт, да ты и на роль школьного психолога не тянешь. Ожидать, что ты будешь прилично помогать ученикам с их проблемами, когда со своими едва справляешься, да это же курам на смех.

— Я возьму север. Так будет лучше для моих бедных костей, — говорит Мария, изучая карту в руках. Несмотря на существование свитка, она продолжала твердить, что нет ничего лучше бумаги.

— В этом нет никакого смысла.

— С каких пор старики должны быть логичными? Я тебя лучше учила, прояви такт.

Это была чистой воды ложь, и она это знала.

...Но это ведь тоже отговорка, верно?

Ты знал, что хочешь сделать. Просто ты пытался избежать разговора.

Ты не был уверен, что сказать. Честно говоря, ты вообще не хотел говорить. Увы, вы с ней из тех, кто сначала прыгает, а уже потом смотрит, что там внизу.

— Ты всегда был ещё той стервой, — заметил ты с полной невозмутимостью.

И правда, иначе и не назвать женщину, которая время от времени прикидывается старой чокнутой перечницей — просто чтобы использовать первого встречного дурака или избавиться от скуки.

— Ты такой «остряк», что иногда боюсь, вдруг порежешься, когда дрочишь, — с дружелюбной усмешкой парировала Мария. — И не пытайся это отрицать, старики всё видят.

— Зато у меня нет такого хобби, как травмировать детей. Шеф опять пишет мне, спрашивает, что ты такого наговорила этим бедным детям на уроке полового воспитания.

Тебе самому знать не хотелось.

— Зато ты отлично умеешь их соблазнять, — хмыкнула она с видом заговорщицы. — Если можешь, выбирай альбиноску — хочу выиграть пари.

Открытые разговоры никогда не были вашей с Марией сильной стороной. На самом деле, вы оба были не особо хороши хоть в чём-то, кроме драк и охоты. Но друг друга вы понимали достаточно, чтобы почувствовать — собеседнику есть что сказать. Поэтому она ждала.

И ждала, пока ты заговоришь первым.

Наверное, она уже пожалела об этом.

— Почему ты не взлюбила Руби Роуз?

В ответ Мария не спешила открывать рот. Она молчала, уставившись своими «глазиками-экранчиками» на тебя и словно не зная, какое лицо ей сейчас стоит состроить. В первый раз ты заметил, какой же всё-таки маленькой она кажется, эта старуха.

— У меня есть причины.

Впрочем, разговаривать по душам вы оба не умели, поэтому этот ответ — обычная ваша тактика, если кто-то слишком глубоко копал вопросом. Никто не хотел снова трогать больное.

Ты поправил повязку на глазу и посмотрел ей прямо в глаза. Она не отвела взгляд — не из упрямства, а скорее из... чего-то похожего на доброту, если уж искать название.

— Мария, я хочу знать.

Это была просьба, не приказ.

И ты ждал, пока Мария подберёт нужные слова.

— Адам, ты знаешь, зачем я попросила тебя пойти со мной два года назад?

Её голос строг; странный контраст для почти саркастической улыбки, будто приклеенной к её губам. Похоже, ей очень хотелось сострить про всю эту ситуацию, да только ничего по‑настоящему смешного так и не приходило ей в голову.

— Честно говоря, мне всегда казалось, что ты просто пожалела меня, — ты лишь пожимаешь плечами на её вопрос. Не то чтобы сейчас ты относишься к Марии несерьёзно, когда она явно говорит с тобой по душам, просто ты не уверен, как реагировать.

Мария на это хрипло, коротко смеётся. Тебе хочется назвать этот смех горьким, но звучит он почему‑то удивительно искренне.

— Скорее уж жалость к себе. Ты — всего лишь удобный предлог, который я подобрала невесть откуда, потому что ты тогда выглядел так же паршиво, как и я.

И ты, как и она ранее с тобой, просто молчишь и ждёшь.

— Я хотела быть кому‑то нужной, чтобы я могла сказать себе: я заслуживаю быть здесь, — говорит Мария. — Большинство сереброглазых похожи на эту красную козявку. Такой же наивняк, такие же идиоты с комплексом героя, которые в итоге гибнут. Мой отец был таким же, кстати. Полез один против целой орды гриммов и помер слишком рано.

Мария снова смеётся.

— А я вот такой не была. Даже ребёнком ржала вслух над трагическими сказочками и прочей девчачьей мишурой. Да, мне было очень больно, когда умер отец, и неприятно щемило от мысли, что я — последняя из сереброглазых, но от этого у меня в голове не переклинило. Я сказала себе: да нахуй геройство, как у этих придурков, в эту ловушку я не угожу. Я буду жить, как хочу.

— Я перебила кучу тварей, заводила и любовников, и любовниц, объедалась вкусной едой. Я вообще стала легендарной охотницей, круче всех до меня. Я могла одиночку вычищать целые горы, кишащие гриммами и бандитами.

— Но человек из меня вышел, мягко говоря, дерьмовый.

Мария начинает злится.

— Потом я зазналась — и едва не сдохла, как прочие сереброглазые. Только, в отличие от них, я выжила. Мне тупо повезло. И не сдохла, как собака, именно я, самая паршивая из всех.

— Я это ненавидела... Чего уж тут удивительного, что меня бесит эта малявка Она каждый раз напоминает мне о тех мёртвых дураках, что и правда пытались сделать мир хоть чуть‑чуть менее дерьмовым. Да‑да, вина выжившего и всё такое. За эти годы я сменила семерых психотерапевтов — а чувствую я себя всё равно как мешок с говном. С этими искусственными глазами я даже плакать не могу.

Мария сделала самое близкое к слезам, на что была способна, — словно насмехаясь над собственными словами.

— Наверное, я несу чушь, перевираю собственные чувства и вообще всякую хрень. Зато я знаю одно: я хочу хотя бы немного поладить с собой. И ладно уж, дам я этой красной козявке пару поблажек.

Потом Мария замолчала.

— Адам, пожалуйста, не пытайся быть героем.

Голос гордой охотницы был суров; она смотрела тебе в глаз с такой нежностью, какой ты не видел ни у кого другого.

— Но и не становись таким же дерьмовым человеком, как я.

...Неудивительно, что вы двое никогда не говорили о чувствах. Ты бы, скорее всего, разошёлся не меньше неё — и столь же дерьмово.

И наперекор собственным чувствам ты фыркнул.

— С этим ты опоздала: из тебя ужасный пример для подражания.

Наконец, Мария лишь фыркнула на это. Не рассмеялась, но ей будто стало легче: всё по‑прежнему почти так же паршиво, но уже не невыносимо тяжело, как сама жизнь.

— Пф, ещё не такое видала. И не думай ни на секунду, что эта шутка спасёт тебя от дерьмового разговора о твоём шраме потом. Всё должно быть по-справедливому.

— С каких пор ты веришь в справедливость?

— С тех пор, как... заткнись.

В общем и целом, всё прошло ужасно.

* * *

(Бросок кубика 1d100+10: 71)

Исход: Мария... пытается.