Парадокс выбора (джен)

Конец мая пришёл в Хогвартс тихо, почти лениво — как будто само время решило сбавить шаг. Дни становились длиннее, воздух — теплее, а солнце уже с самого утра просачивалось в окна, окрашивая каменные коридоры в тёплое золото. Отовсюду пахло свежестью, зеленью с лужаек, цветами, что зацвели возле оранжерей. Даже совы в башне стали летать медленнее, будто бы и им хотелось просто зависнуть где-нибудь под потолком и дремать на тёплом сквозняке.

Но расслабиться не удавалось никому.

Замок гудел, точно потревоженный улей. Повсюду — на подоконниках, за столами, на лестницах и даже на полу в дальних уголках — сидели студенты с книгами, свитками, заметками. Особенно досталось библиотеке: в последние недели весны она превратилась в нечто среднее между временным общежитием и стратегическим командным пунктом. Гриффиндорцы оккупировали один из дальних залов — там всегда чуть тише, чем в основном, и пахнет старым деревом и пылью с сухими чернилами. Джеймс, Сириус и даже Питер вяло спорили над заклинаниями, пока Лили методично чертила таблицы, диаграммы и подсовывала всем шпаргалки «на всякий случай». Даже тем, кто в этом изначально не нуждался.

Уильям — был рядом. Но словно бы отдельно. Физически он сидел с ними, отвечал на вопросы, иногда даже шутил, но каждый свободный вечер исчезал. И не на прогулки, не в гостиную, не на встречи. Он спускался в запретную секцию. Почти ритуально: ужин, короткая беседа, формальная проверка заданий — и снова туда, где не пахнет весной, где время будто застывает между кожаными переплётами, где за длинными полками мрак дышит тебе в спину.

Он не практиковал тёмную магию, да и любую другую тоже. Не произносил заклятий вслух, не пытался что-то воспроизводить — только читал, сортировал, выписывал. Страницы дневника потихоньку заполнялись убористыми записями, схемами, заметками на полях.

Лечение тяжёлых ран, анатомия наложения чар, обратные плетения проклятий, основы ментальной защиты. Законы магического боя, клейма, барьеры, речевые ловушки. Чем дальше — тем глубже он погружался. Не в жажде силы, нет. Скорее — в поиске контроля. Понимания. Запаса на «а вдруг».

Но любой такой запас рано или поздно истощает разум, особенно не умудрённого в таких вещах парня.

Это заметила Лили. Сначала — в мелочах: он стал больше молчать, смотреть чуть в сторону, не дослушивать реплики. Потом — в ответах: резких, сухих, отрывистых. Как будто он больше не здесь, а в какой-то другой реальности, своём собственном мире. И в те дни, когда она ловила его взгляд и видела, насколько в нём стало меньше живого, меньше молодого — меньше весны — она начинала беспокоиться по-настоящему. В глазах Моррисона поселилась большая усталость, а круги под глазами непрозрачно намекали на недосыпание.

Она приносила ему чай, то якобы случайно садилась рядом и задавала вопросы не по теме, то злилась — честно, искренне, не выдерживая, когда он в сотый раз не мог толком объяснить, зачем ему всё это. Не рассказывать же девушке про предстоящую войну, а?

— Это опасно, Уил. Ты же сам это знаешь. Это начинает тебя изматывать. Не сейчас — так потом свалишься с недосыпом!

Он почти всегда отвечал спокойно. Говорил, что всё под контролем. Что не лезет туда, куда нельзя. Что просто изучает. Просто фиксирует. Просто готовится.

— К чему можно так готовиться, намеренно гробя своё здоровье?!

В очередной раз недовольно спросила Эванс, когда они сцепились языками по пути с травологии. Парень не стал придумывать какие-то глупые отговорки, оправдания и тем более не злился на её недовольство. Все-таки девушка была в полном праве так себя вести, видя, как он сам практически поселился в библиотеке. Потому и ответил правду:

— К взрослой жизни, — точно так же, как и раньше, негромко сказал Уильям, неспешно плетясь позади компании остальных ребят.

Весна вокруг расцветала, а он, казалось, наоборот — постепенно терял краски, становясь больше похожим на какого-нибудь вампира, не иначе.

И всё же на уроках он оставался отличником, на экзаменах — собранным, в общении с друзьями — терпеливо вежливым. Всё держалось. Пока что. Он уже чувствовал, как от одного вида секции его начинает мутить, но все равно через силу шёл за новыми знаниями.

Казалось, что ритуалы жертвоприношения, различные темно-магические заклятья и вся остальная дрянь уже намертво отпечаталась у него во снах в виде кошмаров, — уж с его-то живым воображением это было практически гарантированно.

Экзамены начались с понедельника — ни свет ни заря, ещё до того, как дневное солнце успевало прогреть прохладный замок. Лили проснулась сама, без будильника, задолго до того, как гостиная наполнилась гудением, и в полной тишине застёгивала школьную мантию, откидывая волосы назад и почти машинально перепроверяя содержимое сумки. Перо — запасное, чернила — не растекаются, свитки — ровно по темам. Всё под контролем. Всё, как всегда.

С самого утра в замке стоял особый запах — не только пыли и старых камней, но ещё и чего-то тревожного, что витало в воздухе вместе с нотами пота, переживания и дешёвого шоколада, который многие таскали в карманах на удачу. Студенты заполонили столовую уже к семи: ели мало, больше мешали ложками и смотрели в никуда. Кто-то шептался, кто-то повторял под нос выученные наспех темы, то и дело подглядывая в записи, а кто-то молча гладил страницы открытых учебников, будто надеялся впитать их содержание через ладони.

Лили шла через зал уверенно, с прямой спиной, сдержанной улыбкой, но внутри неё уже начинало жужжать знакомое напряжение. Не страх — нет. Она прекрасно знала, на что способна. Это был именно стресс: дисциплинированный, упорядоченный, почти полезный. Она чувствовала, как он собирается под кожей — тонкой плёнкой контроля. Он не мешал. Он придавал собранности.

Первый экзамен — Чары. Практическая часть проводилась в Большом зале, откуда убрали столы, и впустили учеников небольшими группами. На входе стояли три преподавателя, следили за соблюдением порядка и за фиксированным уровнем магии. Нужно было показать стабильно несколько заклинаний из разных областей — от простейших «Акцио» и «Люмос» до «Силенцио», защиты от падения, различные контрпроклятия. Всё, что может пригодиться в жизни. Лили справилась безукоризненно — её палочка почти не дрожала, движения были точны и плавны. Рядом кто-то не справился с обезоруживанием, кто-то сорвал голос, крича слишком громко, кто-то просто не дошёл — сбежал, не выдержав ожидания.

На следующий день — Зелья. Слёзно-нервный Питер расплескал настой чистотела на чью-то мантию, Сириус едва не устроил пожар, пока преподаватель смотрел в другую сторону. Лили, напротив, чувствовала себя как рыба в воде. Методично, аккуратно, без паники.

Ступка, нож, листья, пар — всё в правильной последовательности. Ни одного пузыря больше, чем положено. Но и ни одного взгляда в сторону Уильяма. Он варил молча, с тенью под глазами и идеальным результатом в котле.

На третий день — Защита от тёмных искусств. Письменная часть проходила под контролем строгой мадам Грейс, работника из Министерства, каждый шаг которой звенел каблуками по каменному полу. Хоффман же готовился покинуть школу на днях.

Бумага, чернила, грифельные перья. Письмо длиной в три пергамента о классификации проклятий, уровнях защитных щитов, правильной структуре барьеров, реагирующих на импульс силы, а также анализ практического применения методов контрмагии в исторических ситуациях. Лили писала сдержанно, но уверенно, слова ложились ровными строками, как будто сами знали, куда идти. Под конец она даже позволила себе слегка облегчённый вздох — было сложно, но не безнадёжно.

Следом — Трансфигурация. МакГонагалл лично следила за каждым движением.

Партнёрская трансфигурация, обратное преобразование, оживление неживых предметов — всё это требовало не просто силы, а тонкой точности. Никаких порывов, только концентрация. Лили справилась, но вечером слегла с головной болью — перегрузка дала о себе знать.

После каждого экзамена — короткий выдох. Только чтобы снова напрячься.

Библиотека снова ожила. Столы были заняты круглосуточно. Ученики спали на учебниках, подкладывая свитки под голову, как подушки. Лили всё чаще замечала, как кто-то дремлет в углу, уронив перо, или глядит в одну точку, забыв, что хотел сказать. В воздухе стоял запах чернил, пыльной бумаги и усталости. А за окнами тем временем цветущие деревья сбрасывали лепестки, и к утру ими были усыпаны дорожки между башнями.

И всё же — Лили держалась. По утрам собирала других гриффиндорцев в кучу, проверяла, всё ли повторили, успокаивала, если нужно. Её пытались подбодрить в ответ, но получалось редко. Слишком уставшие лица были вокруг, слишком сильное напряжение. Только Джеймс иногда позволял себе нелепый анекдот, за который получал подзатыльник от Сириуса и снисходительную улыбку от Питера.

И хотя её мозг был занят формулами чар, классификацией тварей и последовательностями ингредиентов, где-то на краю внимания всё равно крутилась одна мысль — теперь Уил практически и не выделяется на фоне большинства остальных студентов.

Конечно, девушку грызла лёгкая зависть: ей доступа в Запретную секцию точно не видать ещё года два, пока она не наработает свою собственную репутацию. То, как повезло её другу с профессором Хоффманом, являлось скорее редким исключением.

Из этого и шли первопричины её злости на Моррисона, помимо естественного для неё беспокойства за того, с кем она отлично общается ещё с первого курса. Иногда Лили даже боялась фантазировать на тему того, как бы шла её жизнь, не познакомься она поближе с такими людьми, как Уильям и Фрэнк.

Для девочки, которая на тот момент своей жизни дружила только с мрачным Северусом, завести настоящих, верных товарищей значило действительно многое. В маггловской школе у неё не срослось ничего толкового ни с кем из жителей их небольшого городка, и обошлось здесь не без влияния сестры, после знакомство со Снейпом, который, — уж это она может трезво признать, — был крайне далёк от правильного понятия «лучшего» друга.

Именно поэтому Лили так дорожила их новоиспечённой дружбой на первом курсе, сначала не до конца веря в то, что ей действительно так повезло, однако уже после твёрдо решив всегда быть на их стороне и помогать со всем, где эта помощь потребуется.

Эти двое — действительно первые настоящие друзья, которые просто приняли её такой, какая она есть, не навязываясь, не решая что-либо за неё и не вмешиваясь в личную жизнь. Всегда были рядом, готовые поддержать. В отличие от одного чванливого Слизеринца. Хоть общалась девушка, в основном, только с Уильямом, ибо с Фрэнком их интересы к курсу третьему практически полностью разошлись, однако она все ещё дорожит этой связью, и всегда будет готова помочь.

Солнце клонилось к горизонту, отбрасывая длинные тени на гравийные дорожки школьного двора. Воздух был тёплым и чуть пыльным от сухой травы, а после экзаменов коридоры заметно опустели — все разбрелись по замку в поисках тишины или, наоборот, компании, кому что нужнее после столь нервного напряжения.

Над Хогвартсом нависла усталая атмосфера, будто вся магическая школа выдохнула вместе со своими учениками. В воздухе ощущалась странная легкость — не столько радость, сколько усталое оцепенение.

Лили сидела на ступенях у входа в библиотеку, рассеянно вертя в руках перо и не веря, что действительно всё сделала на «Превосходно», со слов Фрэнка. Мимо прошёл Северус, но, заметив её, остановился.

— Ты нормально сдала? — спросил он, без особого выражения, но не враждебно.

— Вроде да, — ответила она и немного натянуто улыбнулась. — Экзамен по ЗОТИ был не таким ужасным, как я боялась. Всё благодаря подготовке… и Уильяму, в общем-то. Он показал один интересный способ блокировки той гадости, которую в нас послали.

— Моррисон, — повторил Северус, почти без интонации. Он не сел, но остался рядом, облокотившись на перила небольшой лестницы. — Ты последнее время часто его упоминаешь, насколько я мог слышать.

— Потому что мы часто готовились вместе, — спокойно сказала Лили. — И он правда здорово всё объясняет.

— Конечно, — чуть насмешливо отозвался Снейп. — У него ведь на всё есть объяснение. Особенно если это касается… защитной магии.

Лили посмотрела на него внимательнее, но промолчала, не желая начинать спор. В последнее время их отношения с Северусом были довольно натянутыми. Они изредка переговаривались при встречи в коридорах, но в голосах, во взглядах обоих небыло той заинтересованности, что должна быть при беседе, скорее учтивое безразличие, интерес из вежливости.

Позади, в библиотеке, царила непривычная тишина. Витиеватые стеллажи с книгами, обычно наполненные шелестом страниц и приглушёнными голосами, теперь стояли безмолвно, будто уснувшие после долгих недель напряжённой работы. Даже мадам Пинс не было видно — вероятно, и она позволила себе редкую передышку. Письменные столы пустовали, чернильницы были плотно закупорены, перья сложены в футляры. Воздух был прохладным и чуть пыльным, пахнущим старыми страницами, но в этом молчании ощущалась не библиотечная строгость, а утомлённая, выдохшаяся пустота.

После финального дня экзаменов даже самые рьяные отличники разбрелись по спальням или вышли на улицу, чтобы наконец позволить себе просто быть. Уильяма, обычно обитающего где-то между полками, тоже не было — сегодня он, впервые за долгое время, ушёл раньше, даже не взглянув в сторону своего добровольного содержания.

Северус тоже помолчал, но потом тихо добавил:

— Я просто думаю, что тебе не стоит так… полагаться на него. Не всё, что он вытаскивает из Запретной секции, стоит твоего доверия.

— Он сам ничего не применяет, если ты об этом, — спокойно ответила она. — И, честно, не думаю, что тебе есть на что жаловаться. Ты ведь тоже получаешь от туда знания, благодаря вашим старшим.

— Я не тащу это в разговоры и не притворяюсь, будто всё это — «для общего развития», — отозвался он с лёгкой язвительностью. — Есть разница между знать и цитировать всё подряд, как будто это истина.

— Мне просто интересно, Северус, — тихо, но твёрдо произнесла Лили. — И он меня не осуждает за это. В отличие от некоторых. И, к слову, он ни разу не «процитировал» что-либо, прекрасно разбираясь в том, что мне иногда рассказывает.

Отдельных тягот для Эванс было добиться хотя бы того, чтобы её друг начал говорить о части из того, что выписывает оттуда. Долгих две недели она намеренно его доставала, не желая отступить, и была вознаграждена (или Уил просто от неё откупился). Все же девушке тоже было интересно, а объяснять Моррисон очень даже умел.

— Он тебя не осуждает, — пробормотал Снейп. — Потому что ты — Эванс. Он слишком умный, чтобы в принципе ссориться с тобой. А ты принимаешь это за искренность.

Лили устало вздохнула и убрала перо обратно в карман. Как же ей иногда надоедает эта дотошность Снейпа, будто он считает себя здесь единственно правым…

— Ты знаешь, что иногда ты бываешь ужасно… упрямым? Просто скажи, что ревнуешь, и всё будет проще.

Северус нахмурился.

— К нему? Пожалуйста.

— Тогда к кому? — Раздражаясь, спросила Гриффиндорка. — Я просто хочу говорить о том, что меня интересует, не выслушивая саркастических подколок.

Он ничего не ответил, только пожал плечами.

— Знаешь, ты иногда сам портишь отношения, которые, как говорил недавно, хочешь сохранить, — добавила Лили после короткой паузы. — Мы могли бы просто поговорить. Но вместо этого ты снова превращаешь это в уколы и недомолвки.

— Я… просто не люблю, когда ты с ним. Моррисон — мутный тип, о нём даже Розье отзывается с опаской. — уклончиво ответил Снейп.

— Он мой друг, Северус. Не больше. А ещё плевать мне на Эвана, этот придурок меня чуть не убил! Уильям всегда рядом, даже тогда, когда ты уходишь в себя и исчезаешь. Не обижайся, но иногда мне хочется простого спокойствия, без драм, ссор, недопониманий и прочего.

Снейп долго смотрел в сторону, сжимаемая в кулак рука выдавала, что слова его задели. Между ними повисла напряжённая тишина, от которой сразу становилось неуютно.

— Понятно, — коротко сказал Слизеринец, всей интонацией выражая то, что действительно думает об этом. — Ладно. Удачи на последнем экзамене.

— Тебе тоже, — чуть мягче ответила она.

Он развернулся и ушёл, не резко, но быстро, не оборачиваясь. Лили осталась на ступенях, чувствуя в груди ту самую тяжесть, которая оставалась после разговора с кем-то, кого ты знаешь слишком давно, но уже не можешь понять, как прежде.

Девушка вздохнула, задержав взгляд на дверях, за которыми скрылся Северус. Солнце уже клонилось к закату, и красноватые блики ложились на каменный пол, окрашивая библиотечную лестницу в багряные тона, как будто сама школа поднимала занавес долгого, запутанного разговора. Она ещё немного постояла на месте — не столько в нерешительности, сколько давая себе время отпустить нависшее в груди ощущение, что между ними снова образовалась трещина. Не раскат молнии, не разлом — нет. Просто линия, по которой всё продолжит расходиться.

Вернувшись в оживлённый коридор, Лили направилась к Гриффиндору. Школьники шумели, обсуждали окончание экзаменов, кто-то уже планировал, чем займётся летом, а кто-то — как выспаться наконец за весь год. Но среди этого разношёрстного гомона она быстро нашла ту, чьё настроение было заметно мрачнее общего: Марлин сидела в кресле у окна, ссутулившись, в обнимку с подушкой и взглядом в пространство, будто проигранный кубок был личным оскорблением.

Лили опустилась рядом, не спрашивая ничего сразу — только передала чашку с тёплым какао, появившуюся благодаря заботе одного из домовых эльфов (или её хорошим отношениям с ними, благодаря частым походам за сладостями и пары комплиментов).

Марлин взглянула на неё, благодарно кивнув, но лицо у неё оставалось постным.

— Всё равно могли. Ещё как могли, — пробормотала девушка, не отрывая взгляда от окна.

— Мордред, если бы только этот вшивый ловец не потянул руку на две секунды позже…

— Зато у тебя было два идеальных обвода, и это когда ты вратарь! МакГонагалл была в восторге, я видела. Она просто не умеет этого показывать, — мягко проговорила Лили, вытаскивая подругу из её унылого кокона хотя бы голосом.

— Восторгом кубок не заменишь, — хмуро отозвалась та, но чуть расслабилась, сделав глоток. — И почему всегда Когтевран? Они даже не живут настоящей жизнью, только и делают, что учатся и строят тактики.

— Наверное, потому что не тратят вечера на споры с Блэком о том, кто круче — «Холихедские гарпии» или «Сенненские соколы», — с усмешкой заметила Лили, вызвав лёгкую тень улыбки на лице подруги.

Минут через десять Марлин уже откинулась в кресле, бурча про судью, который «с самого начала был за них», а Лили, прислушиваясь, поддакивала и вставляла ободряющие реплики. В гостиной тем временем становилось всё оживлённее — кто-то устраивал мини-вечеринку по поводу завершения экзаменов, кто-то уже затевал игру в карты. Но Лили оставалась рядом с подругой, понимая: проигранный матч — это ведь тоже часть года, часть себя, которую нужно пережить.

Не в одиночку.

* * *

Уильям стоял перед высоким письменным столом в кабинете библиотекаря, держа в руке тонкий, почти незаметно дрожащий кусочек пергамента — пропуск в Запретную секцию. Он смотрел на него с тем чувством, которое не так уж часто посещает человека: будто оставляешь за собой не просто часть учебного года, а определённую версию самого себя.

Ту, что ночами при тусклом свете копировала схемы боевых чар, заклинания разрушения, древние формулы, от которых в голове начинало гудеть. Ту, что держала себя на грани, сдерживалась и не переходила черту. Ту, что слишком хорошо поняла, почему в Министерстве эту магию считают опасной.

Когда он протянул пропуск мадам Пинс, его пальцы сжались чуть сильнее, чем надо, будто инстинкт сопротивлялся. Но бумага оторвалась от кожи без усилий, и в этот момент, вместе с лёгким вздохом облегчения, по спине прошёл холодок. Всё. Конец. Наконец-то свободен!

— Вот и всё, — пробормотал он себе под нос, отступая от стола.

Платформа уже кишела студентами, кто-то толкался с чемоданами, кто-то в последний раз обнимал преподавателей, а кто-то — просто стоял и ждал, пока освободится тележка. Уильям протиснулся сквозь толпу и почти сразу заметил знакомую темноволосую фигуру с чемоданом и совиной клеткой.

— Сэр Лонгботтом, — шутливо кивнул он, подойдя. — С концом учебного года.

Фрэнк оглянулся, усмехнулся устало, будто физически чувствовал, как тяжесть знаний наконец покинула плечи.

— Сэр Моррисон. Живой, целый, психику не повредил — уже победа. С концом, да. И слава Мерлину.

Они двинулись в сторону поезда, понемногу сбавляя шаг, будто не спешили расставаться с видом на замок, тонущий в летней дымке.

— Какие планы на лето? — Спросил Уильям, придерживая рюкзак на плече.

— Да вот… — Фрэнк закатил глаза. — Мама потащит меня в Европу. К кузену, помнишь, я говорил про него ещё осенью? Он, конечно, семья, но, если честно, слушать его «тонкие размышления о трансфигурации в контексте французской школы магии» — удовольствие сильно ниже среднего.

— Уже звучит как пытка, — усмехнулся Уильям. — Хочешь, пришлю тебе сову с проклятиями, которые вызывают искусственную простуду? Или на крайний случай ты ведь можешь просто довести себя до интоксикации, чтобы остаться здесь подольше.

— Если бы ты знал, как я был близок к тому, чтобы об этом попросить, — хмыкнул Лонгботтом. — А ты что? Домой?

— Домой. У меня лето под кодовым названием «делаю вид, что отдыхаю, но на самом деле — нет», — отозвался Уильям. — Посмотрим, может, удастся забыть, что я за последние месяцы переписал пол-архива с поехавшими формулами. Они мне уже снятся, между прочим. Чтоб я ещё раз так долго засиживался в библиотеке…

Когда они добрались до вагонов, народ уже загружался. Где-то впереди с грохотом выкатился чемодан Поттера, кто-то громко позвал Сириуса, несколько девушек махали на прощание преподавателю по астрономии. Компания Слизеринцев младшекурсников презрительно смотрела на всё это со стороны, переговариваясь между собой. Иногда что-то остается неизменным навечно.

— Ну, — протянул Фрэнк, закидывая чемодан, — нужно ещё доехать. К сожалению, лето когда-нибудь закончится, и начнётся следующая головная боль.

— Как всегда. Береги себя.

Они обменялись короткими, но искренними кивками, и каждый занял своё место в поезде.

Станция осталась позади. Поезд, глухо гудя, тронулся с места и понёсся сквозь просторы летней Британии, унося студентов Хогвартса навстречу каникулам, свободе — и новому ожиданию.