Пражские котики 83' (джен)

Приходит наконец королевич, в избушку одной вдовы. У той три дочки на выданье. Две старшие, как зовут, позабыл, — трудолюбивые, как пчелки. А вот младшенькая, Ганой ее звали, сиднем-сидит, работать не хочет.

Увидал все это молодой господин, удивился: Гана за печкой дремлет, а сестры прядут, только веретена мелькают. Говорит он матери:

— Скажите-ка мне, матушка, почему вы и ту, что за печкой, к прялке не усадите? Ведь она уже не маленькая да за работой и время быстрее бежит.

— Ох, молодой господин, — отвечает мать, — я-то бы с радостью ей и прялку дала и сама бы кудель надела, да вот ведь беда! Она такая пряха, что к утру спрядет на золотые нитки не только нашу кудель, но и все снопы с крыши, а потом за мою седую косу примется.

Словацкая народная сказка «Золотая пряха»

Ситуация казалась Маришке донельзя идиотской: им удалось провернуть просто немыслимую комбинацию, напоминающую, скорее, страшный маггловский аттракцион, чем серьезную боевую операцию, о которых ей доводилось читать и несколько раз наблюдать с безопасного расстояния — ее задача обычно сводилась к тому, чтобы подождать, пока кончится самое страшное, и провести какой-нибудь академичный темномагический ритуал, либо же наоборот, провести ритуал и подождать, пока страшное, наконец, начнется, а затем не лезть людям под ноги, что удавалось ей виртуозно — она могла бы считаться непревзойденным мастером тихого стояния в неприметном углу.

В этот же раз на ее хрупкие плечи легло все, начиная с планирования и заканчивая финансовым обеспечением, и вышло как вышло — странно, путанно, но вполне успешно — однако она все же была честна с собой и понимала, что все удалось не столько благодаря ее организационному гению, сколько помощи дедушки и друзей, а еще фантастической, просто нереально удаче. Им легко удалось добраться до места, пройти сквозь страшную битву без всяких потерь и даже краем глаза увидеть того самого Тёмного Лорда, о котором стеснялись писать в уважаемых европейских газетах, поужасаться, а затем протащить через границу двух военных преступников, и вот сейчас, когда осталось совсем ничего — выдвинуть наконец вполне честные и справедливые требования — она просто не знает как это сделать. То, что еще несколько месяцев назад казалось ей логичными и очевидными аргументами, облеченное в слова звучало не просто сомнительно, скорей, истерично и, пожалуй, наивно до бреда, и даже Бардок Малдун с его предложением причислить к сонму разумных существ всех индивидов, ходящих на двух ногах, казался сейчас убедительней…

Ей было б значительно проще, если бы братья Лестрейндж оказались парой фанатичных подонков, какими, со слов очевидцев, их рисовала британская пресса времен первой за этот век войны на Альбионе. Тогда их можно было бы без всякой лирики просто взять и заставить — клятва -предоставляла для этого широкое поле возможностей. Но эти волшебники, сидящие сейчас перед ней с вежливым ожиданием на породистых умных лицах (то, что младший ей подмигнул, она просто проигнорировала), были совсем иными, и Маришка, которая всей душой не терпела бессмысленного принуждения, однако же, даже испытывая к ним вполне законную антипатию, хотела бы, чтобы с ними удалось просто договориться — а потом мирно разойтись в разные стороны без этого тягостно и липкого чувства взаимных презрения и неприязни. Разглядывая их исподтишка, таких чужих и лишних на ставшей для нее почти родной кухне Марека, и абсолютно не представляя, какого исхода от этих переговоров ей ждать, Маришка откровенно тянула время и все никак не могла заставить себя произнести первую фразу.

Она цедила сквозь зубы вяжущую терпкую дрянь, от которой, как ни удивительно, ей становилось значительно лучше, и пыталась поймать спокойный и дружелюбный, однако по-своему твердый взгляд Марека, которым тот изучал гостей, наверняка заполняя в голове их несуществующие медицинские карты. Она бы предпочла, чтобы он держал ее за руку, как это бывало в детстве: когда сначала их, перемазанных в грязи, почем свет стоит ругала бабушка, а затем ледяным тоном отчитывала Баронесса: тогда, стоя с опущенной головой и переминаясь с ноги на ногу, Маришка испытывала то же муторное тяжелое чувство собственных глупости и никчемности. Так же с ней было и когда она впервые перерезала горло курице. Руки ее дрожали так, что преподаватель посоветовал наконец отпустить эту острую штуку и попробовать себя в чем-то более походящем столь трепетному существу, например, в вышивании. Парни, конечно, заржали над единственной в их группе девочкой, словно табун молоденьких жеребцов, но уже следующие пол часа, когда из жертвенной курицы следовало извлечь внутренности и разложить их по углам ритуальной фигуры, Маришке уже не было ни противно, ни страшно. Это было не сложней, чем вместе с Мареком, утащив инструменты его отца, вскрывать лягушек, а бледные с прозеленью лица некоторых ребят и едкие замечания на этот счет наставника были ей достойной наградою за терпение.

И вот сейчас её не покидало ощущение, что вместо стакана она снова держит в руках ту самую курицу, поглаживает мягкие белые перья и успокаивает её. Осталось убить её несчастную так, чтобы пернатой смертнице не было больно, а самой себе — стыдно за колебания. Маришка допила последние глотки киселя залпом и, опустив опустевший стакан на стол (звук показался ей чудовищно громким), произнесла:

— Господа, мне жаль портить эту прекрасную трапезу, однако я думаю, что откладывать разговор дальше не стоит.

Она пропустила момент, когда Марек оказался за ее левым плечом, занимая привычную для него позицию, словно на занятиях по боевой магической подготовке, и она была ему благодарна за это.

— Мы можем начать с обсуждение того, что нас всех ожидает дальше, — решительно начала девушка.

— Простите мою бестактность, — Рудольфус не то чтобы перебил, скорее мастерски использовал паузу в ее речи. — Однако я был бы признателен, если бы мы с братом всё же могли услышать всю эту таинственную историю с её логического начала.

— Хорошо. Если вам так угодно, давайте начнем с начала. Мистер Лестрейндж, — обратилась она к Рабастану, и тон ее стал тверже и холодней. — Вы помните, как провели ваше последнее рождество?

— Полагаю, весело. В кругу семьи и друзей. Мы, знаете ли, как-то слегка отвыкли от шумных праздников, — иронично произнес Рабастан, однако она уловила неуверенность в его голосе. Лицо же Рудольфуса сохраняло непроницаемо-вежливое и заинтересованное выражение. Маришка почувствовала раздражение, разгоравшееся пожаром в груди.

— Увы, счастливым это рождество было отнюдь не для всех, — она старалась говорить спокойно и ровно, неосознанно копируя манеру Рудольфуса. — Вы же, надеюсь, помните, что, помимо репрессий разной степени увлекательности, ваше правительство ужесточило правила въезда и выезда из страны. И многие иностранные граждане фактически оказались заперты в ваших гостеприимных землях. Аппарировать через Ла-Манш несколько затруднительно, международные камины закрыты, а получить в министерстве портал — все равно что прийти в ваш недоброй памяти комитет по чистоте крови и сдаться с поличным. Магглорожденные и полукровки оказались фактически вне закона, а чистокровные — на положении международных заложников. Рудольфус согласно кивнул — в целом, девушка верно обрисовала сложившуюся тогда ситуацию, а затем пояснил:

— Позволить иностранцам покинуть Англию до полной и безоговорочной победы, при наличии сопротивления, конечно, было нельзя. Лорд, который, несмотря на свою болезненную паранойю, в отличии от всех нас, впервые за долгое время оказавшихся на свободе, в международной ситуации ориентировался довольно неплохо, и именно поэтому в кресле министра до самого конца сидел любитель полосатых костюмов Пий Тикнесс. Таким образом формально международные нормы были соблюдены. Лорд не планировал в обозримом будущем масштабной войны — его больше занимала местная, весьма нам досаждающая, подпольная оппозиция, и один конкретный ее представитель, — закончил он, возвращаясь к своему кофе.

— Так получилось, что в список этих так называемых лиц, которым было временно отказано в праве на выезд, очутилась польская делегация. Полным составом. — продолжила Маришка, пытаясь выдержать тон повествования нейтральным, хотя с каждым словом это становилось для неё всё сложней. — В числе делегатов оказалась моя… близкий мне человек. Член семьи, — голос Маришки звучал все так же нейтрально, одна в глазах застыла мрачная злость. — И так получилось, что ей не повезло под рождество встретить вашего брата.

Рабастан глубоко задумался, стараясь припомнить утро сочельника, однако ему уверенно вспоминался лишь алкогольный туман.

Рудольфус задумчиво потер переносицу.

— Зная моего брата и его… слабости, — он бросил на Рабастана укоризненный взгляд, — логично предположить, что сейчас вы потребуете сатисфакции, однако в целом я пока не до конца понимаю, зачем понадобились подобные сложности. Вам или родителям девушки не приходило в голову сперва написать?

— Увы, есть определенные сложности с доставкой корреспонденции с той стороны. Ее родители мертвы пожалуй уже лет десять. А я, увы, не приучена вести продолжительную светскую переписку. Тем более, в данном случае дело не ограничилось потерянной честью, — голос Маришки стал ледяным, как и кофе в чашке Рудольфуса. — Речь идет о ребенке, мальчике, зачатом моей… сестрой и вашим братом.

— Вы что, организовали весь этот цирк, чтобы я бастарда признал? — Рабастан был удивлен неподдельно и искренне. — Да мало ли с кем я был, откуда я знаю, что этот конкретно — мой? Может быть, мне и в завещание его включить?

Марек предусмотрительно положил руку на плечо Маришки и слегка сжал. Она смогла взять себя в руки и нехорошо прищурив глаза, словно распутывая сложный клубок проклятий, и продолжила вкрадчивым деловым тоном:

— Любезнейший мистер Лестрейндж, здесь и сейчас никого не волнуют ни ваши деньги, ни ваше громкое имя. Все, что от вас требуется — заключить брак, признать ребенка до его рождения, а когда он родится, вы больше о нем не услышите.

Повисло тягостное молчание, которое, однако, вскоре нарушил старший Лестрейндж.

— Это действительно неприятная и некрасивая ситуация, но вы все еще не ответили на мой основной вопрос, — Рудольфус был все так же доброжелателен, однако Маришка с трудом выдерживала его прямой взгляд. — Зачем такие сложности, зачем было нас похищать? Это имеет смысл если только…

— Она умирает, — Маришке, уставшей от витиеватых фраз, тяжело дались эти простые слова. Ощущение беспомощности, преследующее ее каждый раз, когда она брала в руки ледяную ладонь той, кого она упрямо звала сестрой, хотя в родстве они и не состояли, вызывала приступ мучительной и бессильной ярости, которая никак не могла найти выход. Она умоляющее посмотрела на Марека, так как связанно говорить об этом она не могла — язык просто прилипал к горлу.

— Речь идет о проклятии, — пояснил Марек вместо нее. — Бася… пани Барбара Вишневецкая, — исправился он, — из уважаемой и очень старой семьи. Когда она вернулась из Англии, мы долгое время не знали, что там с ней что-то произошло. Она заперлась дома и замкнулась в себе, даже на письма отвечая словно бы через силу. Увы, первым об неожиданной для всех беременности узнал ее старший брат, и он был в ярости — это не просто позор для семьи, это скандал на всю Польшу, учитывая заключенную два года назад помолвку, которая была залогом важного политического союза. Ну и не мне вам рассказывать, насколько сильны проклятия родной крови, произнесённые в такой момент. Если быть точным, дословно Ягуш заявил, что в их семье не родится ублюдка, и пожелал ему сгнить в утробе матери, а затем выгнал сестру из дома в чем та была. Чудо, что она нашла в себе силы в своем состоянии до нас добраться. А дальше случилось то, на что обычно женщин толкает материнский инстинкт, и что хорошо получается у сильных талантливых ведьм — поняв, что с ней происходит, Бася твердо решила ценой своей жизни спасти своему нерождённому дитя жизнь. Я не знаю, известно ли у вас в Англии о силе материнской любви и жертвы… Роды должны начаться в конце августа, и мы тут пытаемся сделать все мыслимое и немыслимое, чтобы спасти обоих. Именно это, мистер Лестрейндж, вы только что назвали цирком. Вероятно, вы имели ввиду римский его вариант — тот, который со львами и христианками.

Рабастан побледнел, а Рудольфус глубоко задумался.

— Учитывая ситуацию, поднимать вопрос о том, уверены ли вы в отцовстве, не имеет смысла, подготовка операции говорит сама за себя. Да и контракт ваш не позволит солгать в подобном вопросе, — ответил Рудольфус, а затем обратился к Маришке, которая кожей ощущала его внимательный взгляд: — Вы полагаете брак единственно возможным способом снять проклятье?

— Нет, — ответила она, глядя ему в глаза с вызовом и надеясь, что он поймет ее правильно до конца. — Я полагаю брак единственно допустимым способом. Эта мера необходима лишь до рождения моего крестника, потом вы будете абсолютно свободны. Две жизни за две — мне кажется, это справедливый обмен.

— Я так понимаю, это и будет первой службою согласно клятве? — уточнил Рудольфус.

Маришка лишь кивнула — ей начало казаться, что лимит опущенных ей на сегодня слов подходит к концу.

— А второй, я так понимаю, будет развод? — в тоне Рудольфуса зазвучала ирония. — Все живы, все счастливы и свободны?

— Да, — ответила Маришка и растерялась, увидев, как — всего на мгновение — с его лица спала маска, за которой проступили усталость и горечь.

— Прежде, чем мы продолжим, ответьте мне на один вопрос. Допустим, я понимаю зачем вам нужен мой брат, но вот что действительно приводит меня в замешательство — что, во имя Мерлина, здесь делаю я? Вы полагаете, Лестрейнджи идут комплектами, или вы, в крайнем случае, рассчитывали на левират [1]?

Маришке стоило огромных усилий не округлить глаза. Нет, она, конечно, читала о сомнительных брачных обычаях, но сама придерживалась достаточно консервативного взгляда на союз между двумя людьми, в котором не было предусмотрено подобного участия родственников. Хотя в отношении близких людей на сей счёт была вполне либеральна.

— Вы здесь, — Маришка ответила ему то же, что говорила своим друзьям на этой же кухне месяц назад. Ни тогда, ни сейчас эти слова ложью не были, однако всю правду знали, пожалуй, лишь дед и Бася. — Потому что вы часть семьи, глава, если так можно выразится, всего вашего рода. Без вас, думаю, этих переговоров, как и грядущей свадьбы, просто не получилось бы, в конце концов, это и ваш племянник.

— Глава рода? — Рудольфус покачал головой, поражаясь подобному архаизму. — Мне кажется, в благословении здесь никто не нуждается, а с тем, чтобы засвидетельствовать консумацию брака, вы несколько припозднились. Хорошо, пусть будет так, но, позвольте, что вы планировали делать с моей женой — вы полагали, что мадам Лестрейндж существует в отдельной вселенной? Или в вашей картине мира она была не достойной спасения?

— Вы правы, мы о ней просто не думали, — у Маришки просто не осталось сил, чтобы лгать. — Ее присутствие никому не пошло бы на пользу — мы бы просто не справились с ней.

— Как вы вообще себе это все представляли, вы же так тщательно все спланировали?— Рудольфус уже не скрывал сарказма — Неужели вы думали, что можно силком притащить двух чистокровных волшебников, с весьма дурной репутацией, предъявить им ребенка, а затем отпустить их на все четыре стороны? А что бы вы делали, если бы победил Лорд? Не думаю, что вы знали заранее чем завершится битва.

Маришка могла бы ему сказать, что в шепоте мёртвых, который преследовал ее с первого дня, как она ступила на английскую землю, она при желании могла различить имена тех, кого с таким нетерпением ждали на той стороне, но ответ был, конечно, гораздо проще. Однако про японцев, которые возвели прорицания в ранг придворной науки и добились в них успехов, которым не стыдно завидовать (а в этом конкретном случае лучшие мастера оммёдо [2], заранее пересчитавшие земляных черепах, железных драконов и прочих бумажных журавликов по головам, однозначно сходились во мнении о том, чем окончится та майская ночь) посторонним знать вовсе незачем. Поэтому она ответила просто:

— Мистер Лестрейндж, при всем моем уважении, мы вас пришли не спасать, а похитить, самым бандитским образом. Похищение предполагает, что вас обязательно кто-нибудь бы начал искать, и уже не важно, аврорат или ваши соратники. Тот препарат, который мы применили, гарантировал, что с помощью магии обнаружить вас было бы невозможно. Даже принанимая во внимания ваши магические тату.

— Эти магические тату так, как вы изволили выразиться, мисс Вальде, — спокойно поправил ее Рудольфус, — называются темными метками, и они были знаком избранных, — он не смог скрыть в своих словах налет грусти и усталого разочарования.

Про эту нательную живопись ей было не так уж много известно, однако, не взирая на способ реализации, сама идея все-таки была не нова. Маришке не хотелось упоминать деда как основного консультанта в подобных вещах и, тем более, говорить о тех методах, которые они обсуждали за полуночным чаем: избавиться от руки было самым невинным способом. Маришка вообще была благодарна деду за то, что с самим проклятием он предложил самое простое и очевидное из решений. Хотя, зная деда и обладая достаточным багажом темных знаний, она предполагала, что можно найти менее приятный, но действенный запасной вариант, за который полагается много лет Нуменгарда.

— Как это мило, — неожиданно едко прокомментировал ситуацию Рабастан, до этого сидевший с тихим застывшим взглядом. — А почему никто не поинтересуется моим собственным мнением, это что, так очевидно, что я возьму и соглашусь? — он нервно покрутил чашку в руках, и небрежным жестом поставил её на стол. — Почему, ради мордредовых потрохов, меня, кандальника и убийцу, вообще должна тронуть эта история? Я пятнадцать лет мечтал о свободе и не планирую от нее отказываться. На моих руках столько крови, что вполне добровольная смерть еще одной, пусть и милой, девицы меня не сильно, в общем-то, огорчит. Это ее выбор, и из вашей неспешной беседы следует, что мой бастард останется жив. И я даже готов…

— Вы не поняли, — Маришка почти сорвалась на рык, — я не спрашиваю, желаете вы или нет, я констатирую факт. Это только в сказках благородные рыцари спасают принцесс, а в нашей паршивой реальности злая ведьма устроит свадьбу, даже если принца придется затащить тащить под венец с Империо. От вас требуется самая малость, я не прошу вас поступить честно и благородно, я предлагаю вам отработать стоимость вашей дурной головы. А затем вы никогда не услышите об этом ребенке — я бы сказала, вы к моему крестнику даже близко не подойдете!

Рудольфус примиряюще поднял руки:

— Давайте не будем сейчас принимать поспешных решений, — он крепко схватил вскочившего Рабастана за локоть. — Нам с братом нужно обсудить и обдумать услышанное. Не могу сказать, что ситуация из приятных, однако я понимаю и уважаю вашу позицию. Случись нечто подобное с членом моей семьи, я бы не колебался. Басти, идем.

… Когда они скрылись в гостевой спальне, Маришка обессиленно откинулась на спинку стула. Всё это стоило ей больших сил, чем она предполагала, но, с другой стороны, в целом все прошло не так плохо, как могло бы. Марек, сделавший с задумчивым взглядом круг по комнате, приблизился к девушке со спины и мягко положил ей руки на плечи:

— Ты молодец, моя уточка, ты была великолепна, и даже никого не покалечила.

— Мне очень хотелось наорать на них и расплакаться. А затем закидать едой, — честно призналась Маришка, по лицу которой скатилась слеза: девушка чувствовала себя сейчас потерянной и разбитой. — Как ты думаешь, что будет дальше?

— Дальше они поспорят до вечера, а потом согласятся, — Марек начал аккуратно разминать ее шею. — У них просто нет выхода. Перед сном я накачаю их зельями, а утром мы дружной толпой отправимся на экскурсию и по магазинам — им же, в конце концов, нужны палочки.

Маришка обреченно застонала, накрывая его руку своей.

— Твою ж хвосторогу за ногу, я совсем об этом забыла. Марек, дружок, займешь мне полсотни талеров? У меня всех денег семьдесят евро осталось и сколько-то в кронах мелочью. Не хотелось бы их менять. Ненавижу быть бедной. Мамину квартиру и ту продала, а все равно в долгах теперь по уши.

— В долг, тоже мне выдумала — завтра гуляем весь день на мои. А с долгами расплатишься, когда все лишнее продадим. У нас там одних зелий контроля разума на круглую сумму. И ведь все равно не пригодились — и было бы там что контролировать. Феликс опять-таки тоже непочатый весь.

— Мне еще и отрабатывать уйму всего придется, — Маришка расслабилась под сильными опытными руками, разминающими ее мышцы. — Вот смотри, во-первых Карас и его банда, а во-вторых, рекомендации тех австрийских зануд.

— А этим своим, — Марек изобразил на лице устрашающую гримасу и, обнажив в хищном оскале зубы, выдохнул в ее беззащитную сейчас шею, — ты ничего не должна?

— Почему сразу моим? — возмутилась, отпихивая его, Маришка. — И нет. Наш общий знакомый оказал мне любезность в частном порядке, сведя с правильными людьми. Или ты думаешь, поддельные паспорта по объявлению заказывают? Увы и ах.

— Как бы эта любезность боком не вышла…

— Не ворчи, — отмахнулась Маришка, — Лучше потри левее, вот так…

— Да я не ворчу, просто ты знаешь, как мне все это не нравится. Ладно, закончим здесь все дела, и поедешь домой к своей ненаглядной Баське. Не знаю и знать не хочу, что там такого жуткого наколдовал пан Герхальд, но чувствует она себя не так плохо, как я прогнозировал. А крестник твой уже вовсю пинается — крупный будет пацан и непоседа. Так что не раскисай, нам еще предстоит погулять на свадьбе, даже если жениха придется связать и носить так весь вечер. Хотя я даже предположить не могу, что Баська нашла в этом подержанном лосе, она же такая умница, но уж тут как получилось... И если на то пошло, Ежи откопал на чердаке свою любимую лошадку-качалку, и накручивает на нее какие-то невероятные чары. А я взял лишнюю практику по акушерству — не то чтобы я не доверял твоей бабушке…

— Марек, я вас так всех люблю, — Маришка почувствовала, что засыпает. — Слушай, а кстати, чем Ежи сейчас занят, он ведь тоже должен быть здесь? И почему сразу лось?

— То есть с тем, то что он подержанный, ты согласна? Пока у лося на голове рога — он король дикого леса, а без них он нелепая волосатая лошадь, вернее здоровенный такой осел. А Ежи, моя дорогая уточка, приняла на свою геройскую грудь первый удар стихии. И да, я нахожу традицию давать ураганам женские имена абсурдной. Так вот, наш, сметающий все на своем пути, ураган наконец вернулся из южных широт со сборов, и обнаружил, что нас нигде нет. И я даже не хочу представлять, масштаб разрушений, если он узнает, где мы были и что без него делали.

Последнюю фразу Маришка уже не услышала, провалившись в глубокий сон, а Марек, убрав палочку, поднял ее на руки и отнес на диван. Затем укрыл шерстяным одеялом и, сникнув обувь, устроился у нее в ногах.

[1] Левират (от лат. levir — деверь, брат мужа) — брачный обычай, свойственный многим народам на стадии патриархально-родового строя, по которому вдова была обязана или имела право вступить вторично в брак только с ближайшими родственниками своего умершего мужа, в первую очередь — с его братьями.

[2] Оммёдо (яп. оммё:до:, учение об инь и ян) — традиционное японское оккультное учение, пришедшее в Японию из Китая в начале VI века как система совершения гаданий. Является смесью даосизма, синтоизма, буддизма, китайской философии и естественных наук.