На мосту (джен)

Забегая в очередную подворотню, парень услышал девичий смех. Стены зашевелились в темноте, и было жутко пробираться сквозь непонятный туннель, что до этого был просто проулком. До слуха доносилось копошение и шушуканье, отчего Генри трясло в немом испуге. Увидев свет в конце туннеля, он бросился к выходу, а когда выбежал наружу, замер, не решаясь идти дальше. Всё вокруг изменилось до неузнаваемости, тёмные тона померкли и стало светло, как днём. Фонари освещали улицу, а туман исчез. Однако, за пределами света всё вокруг погружалось в кромешную тьму.

Снова раздалось девичье хихиканье. Обернувшись, Таунсенд увидел, что туннель, из которого он вышел, заполнен мотыльками. Это было бы очень прекрасным зрелищем, но в какой-нибудь другой раз. Моль была огромна, каждая размером с ребёнка.

— Трусишка! Трусишка! — захихикали опять, а Генри никак не мог понять, кто это.

Приглядевшись, он обомлел от увиденного. На крыльях белых бабочек ютились детские лица, а где-то и красивые женские. На каждом мотыле громоздились подвое, задорно переглядываясь с соседкой на противоположном крыле, и корча друг другу смешные рожицы.

Одна из таких девиц обратила внимание на молодого человека, и, недолго думая, показала ему язык, заливаясь при этом смехом. Этот восторг подхватили другие мотыльки.

«Как мило и жутко… Не наблюдал ничего подобного за Уолтером раньше. Хотя, при чём он тут?» — всё происходящее выглядело довольно странно. Но Генри продолжил продвигаться к церкви, что уже виднелась неподалёку.

Стены домов были изуродованы. Теперь они не были кирпичными или деревянными, это была человеческая плоть, что и являлась основным материалом. Пробегая мимо, парень краем глаза замечал ограды из тел, обезображенные до неузнаваемости. По сути, вокруг пестрело только мясо, из которого обильно торчало что-либо из металла. Будь это ножницы, гвозди, лезвия бритв, арматура, прутья, цепи или же гирлянды из проволоки, все вышеперечисленное пробивало плоть насквозь.

И к этому хаосу приплетались клумбы с живыми цветами, чей аромат перемешивался с вонью разложения. Рядом с неприметным домом текла речка. Довольно мирная и тихая, звонко журча, она играла бликами от фонарей на своей поверхности. На площади к церкви росли деревья, на вид, вполне обычные. Но вокруг них торчали из земли металлические шипы, создавая собой подобие ограды. На земле, под пушистыми кронами, валялись поломанные и разбитые часы. Их звук больше не разносился по округе и не выводил из себя, только удары колокола иногда разрезали тишину.

А вот у входа в церковь валялось несколько кукол, или не кукол, так как сквозь раскрошившуюся пластмассу Генри мог разглядеть кости и внутренние органы.

Не решаясь дольше оставаться на улице, посреди несуразного бреда, парень поспешил в церковь.

Внутри всё оказалось вполне спокойным — это была обычная часовня. Скамьи тянулись в несколько рядов, по обе стороны зала. На стенах красовались картины, повествующие о событиях, о которых Таунсенд не имел никакого понятия. Пол переливался разноцветными зайчиками, что получались от мозаичных сюжетов на окнах.

Снова звон колокола и человеческий вопль. Он оторвал молодого человека от секундного замешательства и, последний, сорвавшись с места, бросился на этот крик, узнав его хозяина.

— Уолтер… — слетело с его губ, когда парень ворвался в исповедальню. Но там никого не оказалось.

Уже более себя не сдерживая, он влетел в следующую дверь, но дальше двинуться не смог, оцепенев у дверного проёма. На полу валялся Салливан, что-то бессвязно бормоча себе под нос, а над ним висел тот самый колокол, что и привёл Генри сюда. Всё помещение было пробито толстыми цепями насквозь, сливаясь вместе где-то под полом, судя по их наклону.

— Замолчи! Замолчи! Мама… — кричал убийца навзрыд, вновь ударяя в колокол.

У Таунсенда зазвенело в ушах и на некоторое время он вовсе перестал слышать.

Кружилась голова, оглушённая ударной волной.

— Уолтер! — позвал парень, пытаясь пройти к нему и не увязнуть в странном вязком полу.

— Не подходи… — захрипел тот, пытаясь снова ударить в набат, но его рука слишком сильно увязла в странной липкой массе, и он не смог дотянуться.

Оглядевшись, Таунсенд только сейчас заметил, что они в колокольне отнюдь не одни. Стены были покрыты той же вязкой дрянью, алого оттенка, что и пол, поэтому не было сразу заметно, что прячется под этим «мягким покрывалом», пробитым цепями насквозь.

Образы людей, что тенью очерчивались сквозь более светлое марево, бросились Генри в глаза.

— Айлин… — уже ничего не осознавая, прошептал молодой человек, заметив лицо соседки, искажённое смертью. Тело её было пробито цепью, что уходила куда-то в подпол.

Таунсенд с ужасом понял — здесь собраны все жертвы Салливана, и он сам, также, пришёл сюда, своими ногами.

Вопль убийцы вывел парня из забытья. Цепь пробила насквозь жертву под номером одиннадцать, после чего пригвоздила ко всем остальным, ещё в судорогах трясущееся тело, к стене. Кровь потекла ручьями, орошая нежно алый пол ярко-красными брызгами. Повисла тишина, и лишь стоны Уолтера, зовущего свою маму, нарушали призрачное спокойствие. Его медленно поглощала липкая масса, затягивая вглубь.

Земля затряслась под ногами, а из пола вырвалась ещё одна цепь. Генри не нужно было огромного ума, дабы понять, что она для него. Он бросился обратно к двери, в груди лишь ныло желание поскорее покинуть это проклятое место, раскаляемое ещё сильней бешеным сердцебиением. Но никакого выхода за его спиной не оказалось. Липкая жижа уже заволокла толстым слоем проход к единственному спасению. Цепь медленно ползла по склизкой массе, будто готовясь к броску, подобно змее.

— Чёрт! Чёрт! — в истерике слетело с языка, а волосы на голове встали дыбом. Он в западне.

— Мама… — до слуха Таунсенда донёсся еле слышимый всхлип Салливана. Парень поплёлся на ходящих ходуном ногах к убийце, а точнее, к единственной живой душе, что ещё осталась в этих замкнутых четырёх стенах.

— Я здесь, — отозвался Генри, подыгрывая умирающему. Злобы на этого человека он уже не испытывал, ведь ему и так воздалось по заслугам. Теперь Уолтер здесь, вместе со всеми людьми, которым причинил страдания ради расплывчатой мечты, что так и не стала реальностью. Слизь обволакивала лицо убийцы, мешая дышать. Парень стряхнул с него опостылевшую жижу, липнувшую к пальцам, дабы Салливан смог вдохнуть хотя бы ещё несколько раз перед своей смертью.

Цепь загремела звеньями. Таунсенд повернулся к ней лицом, вжавшись спиной в тело Уолтера. Его всего трясло, но он не в силах был что-то изменить.

— Ты мне нравился больше, когда был послушным, — раздался голос из-под земли, что стала нервно дрожать под ногами. Послышался смех, эхом беснующийся в четырёх стенах.

— Беги… — опалило шею Генри чужое дыхание, а стеклянные зелёные глаза Салливана продолжали смотреть в никуда.

Пол провалился под молодым человеком, загоревшись красным огнём. Последнее, что увидел Таунсенд, летя вниз по бесконечному туннелю, это цепь, что вонзилась в убийцу. От такого, огромного количества инородных предметов, его грудь не выдержала, разорвавшись на части. Свет померк.