Радужный звук (джен)

Уже предвкушаю опостылевшее за последнее время «пробуждение» — вот тошнота, вот пульсирующая боль в затылке, а вот и кто-то тащит меня за ноги. О, что-то новенькое! Мгновение, и ощущение бесконечного повтора почти рассеивается, с огромным трудом пытаюсь его удержать, чувствую — это отчего-то важно. Даже важней того, что происходит со мной сейчас. Знать бы ещё почему, было бы легче сфокусироваться на нужных деталях, а так только и помню — падение, боль в затылке, странный шум, опять боль, падение, и так по кругу.

Надо хотя бы запомнить эти умозаключения и попытаться поднять налитые свинцом веки... Лучше бы не пытался. Огненные всполохи, распускающиеся буйным цветом, заставляют зажмуриться так быстро, что я не успеваю разглядеть руки того, кто полирует мной прохладный паркет. На осмысление происходящего мне было дано не так уж много времени — с того момента, как я очнулся, по ощущениям прошло не больше пары минут, максимум пяти — так что проникнуться всем ужасом данной ситуации я просто не успел, когда мои ноги совсем не деликатно ударяются об пол. Вторая попытка открыть глаза успешнее, на этот раз я стараюсь это сделать как можно менее заметно, позволяя тем самым им привыкнуть к свету. Которого, к моему удивлению, в помещении нет. Да и в том, что это именно помещение, я убеждён лишь благодаря тесному знакомству с бессчетным количеством деревянных плашек и не везде ровных стыков между ними. Далеко не везде.

Не к месту меня вновь посещает мысль, что в последнее время я непозволительно часто вот так прохлаждаюсь, лёжа на спине и разглядывая обратную сторону собственных век. Хотя разглядывать обратную сторону чужих век мне бы понравилось ещё меньше. Стоило представить эту мерзкую сцену, чтобы сразу сесть и широко раскрыть глаза. Как только удалось немного заглушить первые рвотные позывы и разогнать полчища шустрых белых явно не солнечных зайчиков, я смог порадоваться, что первое впечатление было обманчивым, в помещении было не так уж и темно.

Благодаря большим окнам, пропускающим лунный свет, довольно явно угадываются очертания мягкой мебели, камина, книжных стеллажей, бледной маски в непосредственной близости от моего лица, двери справа от меня… скосив взгляд к маске и стараясь не дышать, я уже чувствую, как железная рука страха сжимает моё сердце. Не успеваю разглядеть её очертания, как убеждаюсь, что оно живое и неотрывно наблюдает за мной. Выкрикиваю что-то в попытке то ли замахнуться, то ли отшатнуться и тут же чувствую, как моё лицо чем-то обожгло. Это приводит меня в чувство, и я снова резко открываю глаза — когда только закрыть успел? — чтобы увидеть искажённое гневом лицо.

Боже, какое же знакомое лицо! Не могу, да и не хочу вспоминать почему, но я вдруг испытываю такое облегчение, что, не вполне отдавая отчёт своим действиям, хватаю Её в охапку и снова валюсь на пол. Вот бы сейчас открыть глаза и оказаться в своей, нет, нашей квартирке, можно тоже на полу, лишь бы не здесь. Однако я всё ещё в этом злосчастном доме. Не я, мы. Мы здесь. Что-то мне подбрасывает память, какие-то обрывки, клочки вроде из моей жизни, но и не из моей, и вот за ними и скрывается вся важность этого «мы».

Расслабится хоть на мгновение мне, конечно, не дают — чувствую какое-то неприятное шевеление и царапанье в области диафрагмы, и в памяти сразу всплывают характерные сцены из «Чужого». Если и не этот чёртов дом, то мой воспалённый мозг меня добьёт.

Медленно, очень медленно отодвигаю жену и почти жду, что сквозь мою одежду вот-вот вырвется нечто, забрызгав всё вокруг моей кровью и внутренностями. К моему ужасу что-то действительно шевелится под одеждой, но не под моей — тонкая женская куртка то вздувается, то идёт рябью, с трудом сдерживая нечто жуткое, потустороннее, как последняя преграда. Хочу поднять взгляд, но боюсь увидеть страх в глазах напротив, подтверждающий, что мне это не мерещится, поэтому смотрю на куртку, смотрю не отрываясь. И чувствую собственную беспомощность. Опять. В который уже раз за это недолгое время.

Вижу, как бледные в полумраке тонкие пальцы обхватывают живот, и вспоминаю, как я целые сутки бродил по этому чужому дому и искал, искал, искал. Вот эти руки аккуратно поглаживают монстра, засевшего внутри, и я лихорадочно думаю — сколько я пробыл без сознания? Часы? Дни? Месяцы? Пальцы тянуться к молнии, мой мозг уже вскипает, а я, словно доисторическое насекомое, угодившее в смолу — возможность выбраться из этого тягучего и липкого вещества уже потеряна, кажется, я скован, обращён в камень и могу лишь смотреть.

Шевеление почти прекращается, чтобы в следующий момент в небольшом зазоре появилось что-то тёмное, морщинистое и округлое… и правда — жуткое и потустороннее. Откидываюсь на спину и пялюсь пустым взглядом в потолок.

Моя жизнь теперь точно не будет прежней, как и я сам. Вот так нормальные психически здоровые люди превращаются в припадочных истериков. А всё эта мелкая пакость! Перевожу неприязненный взор на лопоухую морду, торчащую из-под одежды, и натыкаюсь на точно такой же, но даже более выразительный. От недоумения я сразу беру себя в руки, почти бодро вскочив на ноги, хватаю жену и, стараясь не смотреть на кошку — просто потому, что неохота тратить на неё время, да, только поэтому — шагаю к выходу. Чтобы тут же быть довольно грубо остановленным, развёрнутым на сто восемьдесят градусов и почти брошенным в кресло.

Не успеваю опомниться, как мне в лицо утыкается смятый исписанный лист бумаги, на котором местами надорвавшими бумагу крупными буквами выведено: «Оно нас не отпустит! Мы сожжём дом». Едва я собрался что-то ответить, как тут же был добит только что приписанным «изнутри».

Был бы я один и не имей иного выхода, вероятно, так и поступил бы, но… И это «но» смотрело на меня с точно такими же сомнениями, но полное решимости.

Рисковать собой всё же как-то проще, чем кем-то. Если же оценивать ситуацию здраво, Оно уже пыталось пролезть и в мою голову и в её, и выходило у него неплохо — если бы в этих снах меня постоянно не преследовала всякая жуть, я бы в них и остался. «Всякая жуть» тем временем лениво зевнула и скрылась в импровизированном гнезде. Как это я сразу ничего не понял, ведь даже видел пару раз, но ничего кроме страха она не вызывала. С другой стороны, увидь такое впервые, ещё и в такой неоднозначной ситуации, кто угодно бы задумался, а не бесовщина ли? Да, любому здравомыслящему человеку стало бы как-то боязно за собственную душу при виде моей питомицы. А я за ней ещё и лоток убираю. Когда выберусь отсюда, буду претендовать если и не на памятник при жизни, то хотя бы на медальку.

Дело за малым. Сжечь здание с таким количеством легковоспламеняющейся мебели не сложно, но вот уверенности в том, что живущее здесь существо не окажет сопротивления, нет никакой. Да и живёт ли оно в этом доме или, быть может, оно часть дома, как и, похоже, прилегающие угодья. Сразу вспомнилась тень за деревьями и звон лопаты. Кстати, этот момент следовало бы прояснить. Что-то слабо верится, что то огромное нечто стало бы глушить меня садовым инвентарём.

Нет, ну, ситуация, несомненно, экстренная и требует решительных действий, да и времени было в обрез и, полагаю, я был не адекватен, но зачем так-то? Хоть бы каплю сожаления из себя выжала, женщина! Я даже немного сочувствую этому монстру. Дал бы нам уйти, отделался бы лёгким испугом, продолжил бы терроризировать местных жителей и случайных неудачников вроде нас. Так и простоял бы ещё пару веков, а то и дольше, сохранил бы и эти резные двери, и эти обитые чем-то явно дорогим стены, и… меня опять куда-то не туда занесло. То ли Он опять пытается на меня незаметно влиять, то ли я не способен сконцентрироваться в экстремальной ситуации на действительно существенных вещах. Я, как бы это ни было неприятно, всё же склоняюсь к первому, а, значит, надо пошевеливаться.

Не стоит думать, что пока я напрягал мозги, моя хрупкая супруга напрягала мышцы — груда мебели и книг в центре гостиной результат в основном моих телодвижений. Но возможности возгордиться плодами своего труда, ладно, нашего труда, мне не позволяет ворох сомнений. Что же, вот так просто, поджечь и сбежать через незапертую дверь? И никаких препятствий, никакого сопротивления? Как-то это слишком легко после всего, что произошло, даже неестественно.

Глядя на нерешительно озирающуюся по сторонам жену, понимаю, что она полностью разделяет моё мнение, но дальше стоять и раздумывать смысла нет. Сгребаю первую попавшуюся под руку книгу, чтобы разжечь с её помощью самый дорогостоящий в моей жизни костёр, подавляя ехидную ухмылку с нотками скрываемого ранее духа вандализма. Взять бы канистру бензина из машины, но запас топлива нам наверняка ещё пригодится, а сухое дерево горит ничуть не хуже, чем бумага.

Удостоверившись, что пламя уверенно расползается по всему помещению, стараясь не надышаться дымом, мы почти бегом ринулись к выходу из дома, где предусмотрительно оставили зазор, подперев дверь своей же сумкой — местным предметам декора и вещам доверять столь жизненно важную функцию отчего-то не хотелось. Прихватив сумку, почти слетели с крыльца и в этом же не беге даже, полёте пересекли ещё несколько десятков метров и только потом остановились.

Я чувствовал небывалую потребность видеть, как этот дом сгорает. Никогда не относил себя к числу убеждённых пироманов, но, глядя на полыхающее здание, ощущал, как изнутри рвётся какая-то едва сдерживаемая злая радость. Полюбовавшись немного на отсветы пламени в окнах и узрев, как оно, перебравшись наружу, облизывая колонны, поддерживающие навес над крыльцом, я остро пожалел, что не могу услышать рёва, с которым оно пожирает то, что некогда так же поглощало людей.

Когда надломилась первая балка, опасно накренившись в нашу сторону, я справедливо решил, что пора бы уже выметаться из этой глуши. К счастью, на этот раз машина стояла там, где мы её оставили. Мне стоило огромных усилий смотреть только вперёд, крепко сжимая руль, не отвлекаясь на яркие всполохи в зеркалах. Почему-то казалось, стоит только обернуться или краем глаза зацепится за образ этого дома, и дорога к спасению для нас будет закрыта.

Когда мы миновали ветхий и даже с виду заброшенный домишко сторожа, я не испытал даже подобия удивления, как и при виде распахнутых настежь ворот с покосившейся правой створкой.

До трассы мы добрались относительно спокойно, хотя мне стоило огромных усилий сдерживать желание вдавить педаль газа в пол при виде обступающих высоких деревьев, но врезаться в одно из них, когда свобода так близко, в мои планы не входило.

И всё же, стоило передним колёсам коснуться асфальта, мой самоконтроль помахал ручкой, и следующие несколько десятков километров я выжимал из машины всё, что можно. Почувствовав почти невесомое касание на своём плече, я сначала даже вздрогнул и только спустя долгие пару секунд вспомнил, что не один, и сбавил скорость.

По-прежнему глядя только вперёд, я бы при всём желании, будь таковое, не смог бы упустить мгновения, когда меня захлестнуло облегчение. До того, как на горизонте, среди тьмы давящих с обеих сторон деревьев, появились первые освещающие дорогу фонари — верный признак приближающегося города — я и не замечал, как напряжён. С того момента и до самой парковки у нашего дома у меня в голове крутилась только одна мысль, сформированная из трёх простых, но на удивление успокаивающих слов: «Скоро будем дома». Когда же, разбитый, вымотанный и всё ещё дёрганный, я плюхнулся в кресло, оглядев интерьер и убедившись, что на этот раз все жильцы этой нормальной, без всякой чертовщины, квартиры на месте, я смог, наконец, расслабиться и задремать.

Привычная жизнь постепенно вытеснила все страхи, и даже к отсутствию слуха я почти привык, хотя и понимаю, что окончательно смириться с этим вряд ли смогу. Все же странности, связанные с кошкой, я со спокойной душой, хоть и с некоторым разочарованием списал на временное помутнение рассудка в связи с перенесённым стрессом.

И только иногда, когда я почти проваливаюсь в сон или же погружаюсь в вяло текущие мысли о том, как же всё удачно сложилось в моей жизни, я слышу. Сначала перезвон тоненьких металлически трубочек где-то вдалеке, затем нарастающий гул со всех сторон. И вижу. Цветные блики на унылых серых стенах офиса, словно на окнах танцуют сотни витражных бабочек; мерцающие перламутром, пребывающие в постоянном движении тонкие нити-щупальца вместо волос на голове моей привычно тепло улыбающейся жены; стеклянные диковинные грибы, пробивающиеся сквозь кожу на моих запястьях. Однако же сосредоточиться на этих явлениях у меня никогда не получается — острая пульсирующая боль в затылке затмевает собой всё. Она всегда приходит вовремя, не позволяя мне выныривать из моей спокойной и комфортной жизни, в которой нет места ни монстрам из прошлого, ни живым домам, ни героическим кошкам.