Merry dancers: дальше некуда (гет)

Ужин в компании президента США, который был подготовлен в ресторане неподалеку от Карнеги-холла, пришлось отменить. В отеле, где они с женой остановились, и по периметру стало вдвое больше авроров. Кулидж испугался не на шутку, осознав, что угроза реальна. И потом, что он подумал, узнав о существовании этих ужасных тварей? Пилигрим, Пиквери и Джоконда отправились отнюдь не по домам, а прямиком в ее кабинет и еще какое-то время ожидали Грейвза с отчётом. Он ненадолго прибыл в МАКУСА, чтобы присоединиться к ним и сообщить, что три дементора изловлены, и пока среди присутствующих в концертном зале не выявлено ни одной подозрительной личности. Преступник, скорее всего, сбежал. Джоконда за время доклада Грейвза Пиквери не заметила ни единого взгляда в свою сторону. Когда он погружался в работу, его не интересовало ничего вокруг, не относящееся к ней, и этим, вероятно, он был настолько ценен. Пиквери отпустила их спать, предположив, что завтра, возможно, появятся новости, и следующим же утром пригласила Джоконду к себе, чтобы огорошить неожиданным заданием:

— Мисс Мерфи, я не знаю, чем вы так приглянулись Кулиджу, но идите домой и соберите вещи. Вы отправляетесь с президентом в Вашингтон и какое-то время будете находиться подле него.

Джоконда едва удержалась от проявления эмоций — как минимум удивления, но вместо этого только кивнула и вежливо сказала:

— Хорошо, мэм. Мистер Пилигрим в курсе, или мне стоит к нему подойти?

— Я передам с Кастеллано, поторопитесь, мистер президент отбывает через час.

Джоконда, выходя из кабинета в смешанных чувствах, не знала что и думать, сегодня была пятница, и она очень рассчитывала на эти выходные, чтобы заняться учебой, и потом, ее сосед не появился на работе и, наверняка проторчав в Карнеги-холле всю ночь, сейчас отсыпался.

— Мисс Пиквери, у меня выпускная сессия через месяц, — решила прямо сказать Джоконда, успевшая усвоить годовую программу за считанные три месяца.

— Так через месяц же, — непонимающе сказала она.

— Я всегда готовлюсь заранее. Но суть не в этом. Если мое задание затянется, у меня будет возможность как-то перенести ее?

Она на удивление легко согласилась, кивнув.

— Я могу это устроить.

Джоконда просияла, не скрыв улыбки, показывая, что получила то, что хотела, однако на душе почему-то скребли кошки. Судьба забрасывает ее в новое место, но она надеялась, что ненадолго.

— Спасибо, мэм.

* * *

Отвык Грейвз от таких ночей: вечер, начавшийся с прекрасного, закончился тяжелым аврорским долгом и отсутствием сна. Часам к семи утра они завершили работу над изменением памяти, а также опросом немагов о замеченных ими странностях. Едва добравшись домой, он упал спать, однако спустя четыре часа уже был на ногах. Сейчас сон был не важен. Им так и не удалось ничего выяснить, и спать нормально он попросту не мог, когда речь шла о деле государственного уровня.

Джоконда наверняка уже была в офисе, не имело смысла стучать в соседнюю дверь. Грейвз все еще чувствовал себя уставшим и оттого наиболее раздосадованным, ощущая будто снова упускает шанс. Сбросив маску хладнокровия, она показала ответную симпатию, пускай даже следом опять закрылась, стоило начаться антракту. Ее реакция на прикосновения и взгляды говорила о многом, и как только он разберётся с нынешним делом, им нужно поговорить, и пусть это будет в каком-нибудь уютном кафе на Санни-стрит. Джоконда наверняка примет его ухаживания, и Грейвз был полностью согласен, что светить взаимной симпатией в МАКУСА не следует.

Вчера он убедился, насколько она была к месту, как мастерски владела разговором и покорила сердца президентской четы. Начитанная и образованная, она вытеснила Пиквери на второй план, включив давно позабытого и словоохотливого Чарльза Уилби. Чарльз остался светлым отголоском прошлого, но даже его Грейвз теперь вспоминал с теплотой в сердце. Кто бы мог подумать, что этот обаятельный засранец окажется девушкой… и почему даже в мужском обличье Джоконде удалось заставить его испытывать поначалу совсем незаметную, но затем все усиливающуюся симпатию. А еще эта мгновенная реакция на дементоров. Грейвз и Джоконда одновременно почувствовали опасность и выпустили Патронусов: магия, наполняющая маленького ястреба, была велика — тот играючи справлялся с жуткими тварями. Джоконда, очевидно, очень сильная волшебница — что неудивительно с такими предками. Это оказалось особенно заметно вчера, и Грейвз даже на мгновение пожалел о том, что все же она не присоединилась к его ведомству, а полезла в политику. Они бы сработались, в этом было какое-то таинственное притяжение — стоять рука об руку против опасности…

На целый день зарывшись в отчеты работавших всю ночь авроров, он так и не нашел ничего, что могло бы навести на след преступника. Дементоров, этих ужасных безмозглых тварей, было решено передать в Азкабан — Британскую тюрьму, где дополнительную охрану встретят с распростертыми объятиями. Здорово, если бы в Северной Америке вообще не водилось подобных существ.

Часам к девяти вечера, все еще ощущая слабость от недосыпа и после нескольких чашек кофе, он наконец-то вернулся домой, и решил постучать в соседнюю дверь. Тишина в ответ. Кажется, Джоконды не было дома. Она рассказывала за завтраком, что любит проводить время в городском кафе за чтением профильной литературы, но вот только в каком конкретно — не сообщила. Что ж, в субботу у него выходной и у нее тоже, возможно, хоть в этот день удастся поговорить? Однако в субботу хозяйка вновь не открыла, и тогда он отправил короткое сообщение на ее монету, но оно осталось без ответа. И это начинало нервировать… Только к утру понедельника Грейвз узнал, что Джоконду отправили в Вашингтон присматривать за президентом, и это сбивало с толку.

— Вы отправили стажера, даже не закончившего высшее образование, охранять президента? — удивился он, не сумев скрыть эмоции.

— Там и так есть охрана из авроров, но Кулидж, несомненно, проникся к ней достаточной симпатией, чтобы позволить находится рядом, а она, в свою очередь, сможет призвать авроров, — пояснила Пиквери свое решение. — Мисс Мерфи отчиталась, что пока всё идет гладко, и Кулидж назначил ее на должность секретаря-референта, чтобы оправдать ее нахождение рядом перед персоналом и коллегами на политических встречах.

И как же, интересно, она поддерживает связь с Нью-Йорком?

— Вы видели ее способность отреагировать в случае опасности, — поддержал президента Пилигрим. — Мисс Мерфи справится, я полностью солидарен с Серафиной.

— Она могла бы стать хорошим аврором, — без тени сомнения подтвердил Грейвз. — Однако хватит ли ей опыта? Я бы мог предложить на эту работу Абернети, он умеет не привлекать к себе внимания. Для нее это может быть опасно.

Пиквери и Пилигрим переглянулись, как будто убедились в некоем совместном предположении. Они видели чрезмерную озабоченность Грейвза, человека по обыкновению не способного к проявлению столь личного беспокойства за кого-то конкретного.

— Персиваль, скажите, что здесь не замешана личная симпатия... — вкрадчиво спросил Пилигрим, даже приподнявшись в кресле.

Пиквери же не сказала ни слова, позволяя этому диалогу состояться. Грейвз только осклабился в неприятной ухмылке, не терпя, когда кто-то лезет в его личную жизнь.

— Это не имеет отношения к тому, что вы отправили выполнять аврорскую работу стажера из несвязанного управления!

— Мистер Грейвз… — протянула Пиквери настороженно, — это дипломатическая миссия, а не охранное предприятие. Мисс Мерфи втерлась в доверие к Кулиджу, и это дает нам повод думать, что ей лучше всего находиться при нем. Тем более, если она рассчитывает на должность заместителя Элайджи.

В его глазах отчетливо проявился гнев, но возразить президенту он не мог. Грейвз понял, что принимает все слишком близко к сердцу, как поняли это и собеседники, сделавшие собственные выводы. Пиквери попросила его задержаться, спровадив из кабинета самодовольного Пилигрима, лишь подтвердившего свои подозрения.

— Что с вами творится, Персиваль? Вы готовы были наброситься на нас с Элайджей. Не думайте, что мы не заметили знаков внимания, которые вы оказывали мисс Мерфи в театре.

— И что с того? — спросил он, запоздало осознав, что прозвучало это довольно грубо.

Она глубоко вздохнула, взглянув на него по матерински, хотя их разделяло всего пять-шесть лет.

— Элайджа не в восторге от вашего с ней общения, и потом, учитывая ваши с ним натянутые отношения, это может не слишком хорошо отразиться на карьере мисс Мерфи…

— Это его никоим образом не касается, — вспылил Грейвз, словно у него пытались отобрать нечто ценное, а своего он никогда не упускал.

— Я вас едва ли узнаю, — невозмутимо продолжила Пиквери, поднявшись из кресла и подойдя ближе. — Вы никогда не позволяли эмоциям брать над собой верх. Вы знаете ее неделю, а уже огрызаетесь даже на меня.

Он внезапно замер, осознав, как это выглядит со стороны. Он не имел абсолютно никакого права пререкаться с Пиквери и должен был запрятать свои эмоции как можно дальше. Однако внутри него все пылало, и он прекрасно знал, о чем попросит президент своей следующей фразой:

— Позвольте девушке проявить себя и выполнить эту работу, Грейвз, — попросила Пиквери, уже второй раз за разговор назвав его по фамилии, решив, наверное, что он слегка помутился рассудком. — Вам стоило подольше побыть дома после госпиталя, а не нестись сломя голову на работу. Без вас бы здесь ничего не изменилось за три дня. Придите в себя, мне нужен мой заместитель…

И эта просьба подействовала отрезвляюще, он понял, как глупо выглядит в ее глазах, впервые позволив Серафине увидеть то, что творится у него на душе, но от этого было не легче. Он вышел от нее в совершенно раздавленном состоянии, не понимая, как мог до такого докатиться. Ему прямым текстом сказали держаться подальше от Джоконды, это влияло не только на ее карьеру, но и на его собственную. Вызывать недовольство Пиквери — ошибка, а карьера для Персиваля Грейвза превыше всего. А еще он отчего-то стал злиться на безвинную Джоконду, которая неосознанно довела его до такого состояния, и эта нелепая злость позволила сработать правильным рычагам в голове и привести мысли в порядок. Он не должен был проявлять подобную слабость…

* * *

Будни в компании президента Соединенных Штатов слились в бесконечную однообразную череду, Джоконда не покидала его ни на секунду, а во время встреч, пока настоящий секретарь вела протокол, тихо изучала материалы для сдачи экзаменов. Признаться, у нее еще не было столько времени на учебу, и поначалу показавшееся неуместным задание принесло определенные плоды. Она использовала эту возможность на полную, потеряв счет часам и дням. А еще Кулидж был подкованным и интересным собеседником. Он почему-то стал видеть в ней друга, и они подолгу общались, обсуждая историю противостояния Севера и Юга, Первую мировую войну, а также интересных монархов и стратегов, оставивших отпечаток в истории. Его супруга, Грейс, часто проводила вечера в их обществе, и это, наверное, была самая красивая пара, которую видела Джоконда. Она расставалась с ними к ночи, а с утра уже встречала господина президента у его апартаментов, придумывая новые планы на вечер — будь то чтение, шахматы или музыка. Конечно, он много спрашивал о волшебном мире, и Джоконда предоставляла ему, по ее мнению, безопасные сведения, а иногда даже показывала какие-то заклинания. Их очень заинтересовал Патронус, оба восхищались, вновь лицезрея мерцающего в голубом сиянии ястреба, примостившегося на спинку ее кресла, а также она показала им как выглядят дементоры, ведь магглы их видеть не могли — только чувствовать. Поначалу отвергавшие наличие магического мира, они были зачарованы колдовством, приняли как факт, что их пытаются уберечь добрые волшебники из сказок, и оказались весьма заинтересованы историей суда над салемскими ведьмами, откуда брало начало разделение миров на магический и немагический.

Грейвз лишь однажды прислал сообщение на ее монету, но оно осталось без ответа. Вспоминая вечер в театре, Джоконда решила, что зря открылась, позволила случиться слишком многому, ею двигали едва ли присущие ей эмоции. Познав действие Амортенции, она думала, что это помешательство на грани эффекта от приема зелья и испугалась. В тот момент она готова была забыть про карьеру, про принципы и амбиции, могла послать к черту Пилигрима, и подобная зависимость ей совершенно не понравилась. Потребовалось две недели, чтобы развеять действие “Амортенции” и включить разум. Грейвз все еще был важен для нее, но не настолько, чтобы рушить то, чего она добивалась несколько месяцев. И все же, Джоконда с ее расчетливостью пыталась систематизировать происходящее и как они оба до такого дошли. Он же так сильно раздражал ее, впрочем, объективно говоря, это было обоюдно. В особенности утомляла его грубость, не далее как в первый же день в МАКУСА после выписки из больницы Грейвз снова пытался нагрубить ей, словно это вошло в привычку. Почему она не злилась? И после этого в театре он снова вел себя так, как тогда, на озере… И чем больше думала Джоконда, тем сильнее понимала, что уделяет этому слишком много бесценного времени. Он был старше на двадцать лет, у него был скверный характер и прогрессирующий нарциссизм, но… Мистер Грейвз дважды спас ей жизнь и проявлял странную заботу — часто согревал ее чарами, одалживал пиджак, даже помогал с галстуком, когда она притворялась Чарльзом Уилби — она помнила все до единой мелочи, и это уже не говоря о том, что он выдал ей новые документы, доверился и снял браслеты. Достаточно ли было этого, чтобы ощущать такое сильное стремление к нему, что замирало сердце? И стоило ли взять себя в руки и отодвинуть эту симпатию на второй план?

Но с другой стороны…

Дедушка как-то говорил, что Тому Риддлу было свойственно отвергать свои чувства и желания, чтобы двигаться к единственной цели… К могуществу. Он оставил ее маму ради осуществления коварных замыслов. И счастье, что у нее был такой человек, как Абрахас. Джоконда начинала опасаться, что слишком сильно становится похожа на это чудовище, подобное сходство ей претило. Она всегда была на правильной стороне и очень тонко чувствовала грань добра и зла, но все же… Амбиции не позволяли ей оглянуться назад. Она хотела доучиться, хотела сделать что-то сама без указки М.П.Г., хотела добиться должности заместителя Пилигрима и со временем занять его пост, вот только оправдывает ли цель средства?.. Сможет ли она игнорировать то, что разрасталось в душе при виде мрачного Главы магического правопорядка?.. Она до сих пор не могла понять, как позволила этой симпатии случиться, и откуда она вообще взялась.

…За три недели пребывания в Вашингтоне не произошло ровным счетом ничего. Преступник более никак не проявлял себя, а, быть может, прознал, что президента охраняет отряд элитных авроров, и пока затаился. Они не теряли бдительности ни на секунду. Казалось, эпизод с дементорами в центре Нью-Йорка был лишь актом устрашения, ведь о посещении Карнеги-холла президентом США не писал только ленивый.

Джоконда, стоя с чашкой кофе возле окна в Овальном кабинете, тихо наблюдала за редкими снежинками, спускающимися к земле, и в этот пасмурный день было в ее состоянии что-то такое умиротворенное, словно она находилась в нужном месте, в нужное время. Компания Кулиджа стала настолько привычной, что они научились друг друга не замечать. Он, конечно, не светил перед ней секретными документами, а она научилась вовремя отворачиваться и никогда не лезла не в своё дело. В кабинете раздавался скрип перьевой ручки, но внезапно в ушах осталась только тишина, и Джоконда осмелилась повернуться. Кулидж смотрел на гостью нечитаемым, полным сосредоточения взглядом. Он был человеком очень интеллигентным и никогда не переходил личных границ, но сегодня в нем что-то изменилось.

— Простите, что вам приходится постоянно находиться подле меня, мисс Мерфи, — монотонно произнес он.

— Ваша компания, господин президент, мне очень приятна, — дернула она уголки губ вверх. — Но с чего вы вдруг решили об этом задуматься?

Он потянулся в кресле, сбрасывая президентскую маску, и просто откинулся на спинку, глядя в потолок. В этом было что-то такое очаровательно домашнее, словно при ней он мог позволить себе расслабиться.

— Не знаю, вы здесь, в Вашингтоне, а мистер Грейвз за двести пятьдесят миль отсюда в Нью-Йорке, — как ни в чём не бывало, задумчиво обронил он, поправляя манжеты.

Джоконда чуть склонила голову, непонимающе глядя на него, но затем улыбнулась, растроганно принимая его неожиданную заботу.

— Настолько было заметно, да? — по-доброму усмехнулась она.

— Слепой бы заметил, — подтвердил он свои наблюдения и добавил: — Не сочтите за отсутствие такта, но скоро Рождество, а это время, когда все мы должны проводить с близкими.

— Мы не близки, господин президент, мы коллеги, — пожала она плечами, едва дав ему договорить; Джоконда выпрямилась, щелкнув задниками туфель, словно офицер армии. — Мы друг другу никто.

А он не поверил. Совершенно не поверил в эту ложь и выглядел так, словно ничего глупее в жизни не слышал. Как же сильно этот человек отличался от слабого духом Гардинга, сколько в нем было участия и благочестивости, и как Америке повезло с таким президентом у руля. Мистер Кулидж удивлял ее постепенно, а может, стремительно. Он мог бы просто терпеть ее присутствие, но вместо этого позволил стать другом, и ответить ничем иным, как искренностью на его искренность, не представлялось возможным.

— И все же, повторюсь, только слепец не заметит вашей обоюдной привязанности. Он влюблен, мисс Мерфи.

Джоконда невидящим взглядом смотрела на нарядную ель в его кабинете, гипнотизирующую своими радостными огоньками. Она никогда бы не могла подумать, что Овальный кабинет, место, где проворачивал свои дела Чарльз Уилби, станет тихой обителью, местом уютного разговора с самим президентом Соединенных Штатов, и все еще терялась в догадках, почему же он проявлял к ней такую доброту… Мистер Грейвз влюблен в нее? В это было практически невозможно поверить, но его прикосновения в театре, его симпатия были настолько очевидными, что после слов Кулиджа хотела в это поверить. Она и сама не могла себе признаться, что видит именно это в его глазах.

— Мы находимся на разных ступенях в наших карьерах, слишком разные, да и возраст, — начала она искать оправдания, позволив себе открыться. — Я бы предпочла относиться к нему как к старшему по званию, как к наставнику…

— Остановите свои мысли на мгновение, Пруденс, — впервые назвал он ее по имени, и этот доверительный тон заставил Джоконду на миг и впрямь застыть и вспомнить того, по кому она действительно скучала, на время отодвинув его из жизни. — Вы хороший человек, я вижу это, а хорошие люди должны быть счастливы, особенно в Рождество, — сказал он нечто само собою разумеющееся. — Вы любите его? — даже не зная того, что их связывало, Кулидж так легко смог задать подобный вопрос.

Джоконда несколько смутилась. Она не думала об этом, не знала, что чувствует, но ее сердце трепетало, и было легче называть это симпатией, хотя то необъятное чувство в груди вновь возвращалось, стоило вспомнить тот вечер.

— Это может повлиять на мою карьеру, — не совсем прямо ответила она. — Надеюсь, я не покажусь слишком несерьезной, если раскрою маленькую тайну. Мистер Пилигрим, мой непосредственный руководитель, на дух не переносит мистера Грейвза.

— А причем здесь он? — Такие простые и очевидные вопросы Кулиджа били точно в цель. — Вы женщина, пускай и карьеристка, и мнение какого-то старого пердуна не должно на вас влиять, — довольно прямолинейно, но миролюбиво отозвался он. — Мистер Грейвз хотя бы знает, что вы испытываете ответные чувства?

Джоконда соединила брови, внимательно глядя на президента США, решившего покопаться у нее в душе.

— Не знаю, но возможно…

Он взял со стола ручку и стал вертеть ее между пальцев, не боясь испачкаться в чернилах.

— Моя жена говорит, что это так похоже на ситуацию между героями ее любимого романа “Гордость и Предубеждение”.

— Элизабет Беннет и мистер Дарси, полагаю? — сразу же догадалась она, удивленная сравнением.

— Нет, она назвала другие имена. Кажется, Джейн и Бингли, если не ошибаюсь. Извините, я не слишком силен в женской литературе.

Джоконда засмеялась.

— Я бы была удивлена, если бы вы читали столь наивный девичий роман.

— И тем не менее, Грейс заметила большое сходство. По ее словам, Джейн, не умеющая показывать своих чувств, почти разрушила собственное счастье, — не поддержав ее веселья, серьезно сказал он, словно знал о Джоконде многим больше, чем она сама. — Я не знаю, как моя жена так быстро разобралась в вас двоих всего за один вечер, но она всегда обладала невероятной эмпатией.

— Какой странный разговор, мистер Кулидж, — призналась Джоконда, ласково ему улыбнувшись и внезапно ощутив нечто такое доброе и светлое в душе — ощущение присутствия отца, которого у нее никогда не было. — Почему вы…

— Почему я интересуюсь? — перебил он, внезапно поднялся из скрипнувшего кресла, подошел к ней вплотную, забрал недопитую чашку из ее рук и неожиданно заключил ее ладони в свои. — Милая Пруденс, это заставляет верить, что вы, волшебники, такие же люди, как и мы. И как бы ваш незнакомый мир не пугал нас, мы очень похожи, мы испытываем одинаковые чувства и подвержены тем же страстям. Это дает нам веру в то, что мы действительно можем ужиться под одним небом.

Джоконда опустила взгляд, все чаще замечая, что меняется и становится мягче, что люди, встречающиеся ей на пути, и люди хорошие, светлые, влияют на ее мировоззрение. Этот отеческий разговор с Кулиджем был сродни рождественской сказке, он был тем, чего ей так не хватало, а ей очень не хватало семьи, не хватало Дамблдора. И кто бы мог подумать, что в речах Кулиджа она услышит именно его мудрые наставления. Она осознала, насколько важно следовать велению сердца, вопреки амбициям, вопреки всем преградам, которые, в сущности, она сама себе возвела. Кулидж помог ей понять, насколько важно слушать собственное сердце, а ее сердце стремилось к Грейвзу, и это осознание вспыхнуло миллиардами крошечных золотых искорок, закружилось кутерьмой, переворачивая ее мир наизнанку. Она могла — и хотела! — ощутить счастье, но почему-то постоянно находила причины сторониться его. Такой абсурд… В этот момент все стало таким простым и понятным, как и летящие за окном снежинки, укрывающие сад Белого дома пушистым белым ковром.

Рождество проникало в сердце. Этот кабинет, эта наряженная ель, этот чуткий и искренний человек, на время сыгравший роль Дамблдора, воззвавший к ее здравомыслию. Все было так щемяще правильно.

— Вы знаете, что двадцать четвертого декабря состоится президентский рождественский бал, пригласите его, — попробовал он воззвать к ее чувствам.

— Я как раз хотела с вами поговорить по этому поводу, но все не могла найти удобный момент, — тотчас переменилась Джоконда в лице, вспомнив о стоящих перед ней задачах по защите президента. — Его стоило бы отменить. Массовые мероприятия — очень хороший способ отвлечь внимание, усыпить бдительность и нанести решительный удар. Боюсь, это слишком опасно.

— Я не могу, Пруденс, — вновь доверительно обратился он и, увидев желание перебить, добавил: — Это нерушимая традиция. Разве я похож на человека, для которого важны балы? Это часть нашего наследия. Часть истории.

— Но ваша безопасность…

— В ваших руках и в руках человека, который за нее отвечает, как он сообщил сам в тот вечер в Карнеги-холле, — намекнул он на Грейвза. — Я буду признателен, если на мероприятии будет присутствовать множество ваших, как их… авроров, кажется, а может, даже сама президент Пиквери согласится принять приглашение. Постарайтесь донести до нее важность события, я прошу вас об этом.

У Джоконды все еще были возражения, но она не могла не согласиться, тем более, когда Кулидж так на нее смотрел.

— В таком случае, мистер президент, вы должны будете согласиться на все условия обеспечения безопасности...

* * *

Сочельник — время, когда семьи собираются вместе, время чудес — день, когда традиции передаются из поколения в поколение. Будь ты стар или млад, сердце каждого человека на земле наполняется чарующим ожиданием праздника. Сидя в кругу близких, заворачивая последние свертки, или же в попытках успеть купить подарки в ближайшем супермаркете, время, проведенное в пробках, или же время в разглядывании снежинок за окном. Для всех и каждого оно было прекрасным в своей радости и печали. Богач за ломящимся от яств праздничным столом или бедняк, зажигающий последнюю свечу над краюхой хлеба, все одинаково ждали праздника, сохраняя в душе самые сокровенные желания. Время, когда даже самые тяжелые мысли отходят на задний план, время веры в лучшее, время обнять своих близких настало…

Джоконда давно позабыла что же значит ждать Рождество, она проживала каждый свой день в семидесятых в ожидании ужаса, зная события наперед, а здесь в двадцатых — в шумных джазовых тусовках в обществе Ротштейна и Жирного Тони, в Консьерже или на чьей-то вечеринке, без особого энтузиазма. Кажется, вся ее жизнь здесь была лишь театральным представлением, и сейчас, глядя на себя в зеркало, она боялась и предвкушала Рождество, и такая Джоконда казалась ей незнакомой. Джоконда Уинтер, мрачная староста Слизерина, пережившая Первую магическую войну девушка-аврор, увидевшая столько крови и боли, старавшаяся сделать всё, что написано в письмах М.П.Г., наконец, просто ждала Рождества, как не ждала его никогда прежде.

Вечер обязывал ее нарядиться согласно тематике мероприятия и не выделяться, но все же Грейс Кулидж настояла на участии в ее внешнем облике. У них было двое сыновей, а миссис Кулидж всегда мечтала о дочери, эта их с президентом забота была совершенно обезоруживающей. Джоконда чувствовала, что сближается с этими людьми, забывая, что они были всего лишь заданием.

Сегодняшний бал был опасной затеей, и Пиквери это подтвердила на очередном совещании. Она осталась недовольна, что Джоконде не удалось повлиять на президента в пользу отмены мероприятия. Стоило быть начеку. Кажется, чуть ли не половина аврората сегодня присутствовала среди гостей, а остальная часть патрулировала периметр здания Бального зала на Сенатской площади в Вашингтоне. Кулидж был непреклонен, невзирая на нападение дементоров в Карнеги-холле, он как будто беспечно относился к собственной безопасности, но все же присутствие такого количества авроров сеяло семя надежды, что вечер пройдет без происшествий.

Джоконда прекрасно знала, что Пиквери, Пилигрим и Грейвз и так приглашены на событие, и не осмелилась отправить Грейвзу сообщение на монету о том, что будет рада его присутствию, тем более, от него самого не было вестей. В начале вечера она находилась в обществе сыновей президента, охраняя его семью как зеницу ока. И будучи приставленной к Кулиджам в первую очередь как дипломат, она все еще ощущала себя аврором и в случае опасности знала как действовать и не теряла бдительности.

Это было одновременно масштабное и камерное мероприятие для избранных политической сцены немагического правительства. Только в этот день республиканцы и демократы могли спокойно и открыто пообщаться в кулуарах и не попасть на первые полосы героями скандальных статей. Невзирая на отношение Кулиджа к алкоголю, здесь даже было шампанское. И еще это был настоящий бал, по всем канонам. Бал, на котором, конечно, не прозвучит ни единой джазовой импровизации… Хотя, возможно, будет хотя бы фокстрот?..

Даже конферансье и официанты были одеты в стилистике вечера, все как один — в париках, в белоснежных гетрах и красных сюртуках — они создавали неповторимую атмосферу настоящего бала ушедшей эпохи, лавируя между приглашенными с подносами. Джоконда поневоле воспряла духом, радуясь, что подобные традиции еще сохранялись в довольно современном обществе двадцатых годов. Налет старины и лоска был ей по вкусу.

Огромная пушистая ель в центре зала и сопровождение в виде рождественской сюиты из “Щелкунчика” наполняли вечер волшебством, а дресс-код вынудил дам одеться только в светлые оттенки, подчеркивая тепло и радость этого праздника. Классическое Рождество предстало перед Джокондой светским событием, уносящим на несколько десятков лет назад. Длинные платья прямого кроя, подпоясанные под бюстом, и классические фраки или рединготы — наряды гостей не давали ни намека на ревущие двадцатые, и Джоконда почувствовала, словно перенеслась еще дальше назад во времени. Это действительно был сказочный бал, и даже Тина Голдштейн, мелькнувшая среди гостей, выглядела по особенному. Ее нежно голубое платье, наверняка выбранное сестрой, подчеркивало женственность. Кажется, она была без каблуков, чтобы не выделяться среди приглашенных своим высоким ростом, а может, на случай быстрого реагирования, ведь когда шпильки помогали в погоне за преступниками? Распорядитель периодически называл фамилии, имена и должности новоприбывших. Серафина Пиквери появилась под руку с мистером Пилигримом, хотя Джоконда была уверена, что та придет на бал в обществе своего заместителя. Зал заполнился пока только наполовину.

Пиквери тоже едва ли выделялась среди гостей, ее голову как обычно покрывал головной убор, сегодня похожий на тюрбан сикхов, разве что белого цвета. Из него торчало несколько перьев. Невзирая на недовольство, что бал все же состоялся, кажется, и они были в более или менее хорошем расположении духа. Рождество даже такого вечно недовольного человека, как Пилигрим заставляло улыбаться. За последние три года Джоконда впервые не владела ситуацией, она настолько привыкла, что нужно “совершать обход” между важными персонами в облике Чарльза Уилби, что первое время даже чувствовала себя несколько растерянно. Не она правила балом, и сейчас будто со стороны видела, как чета Кулиджей заменяет ее в этом нелегком деле.

На их круглом столе на шесть персон, рассчитанном на двух президентов и их спутников, Джоконда обнаружила свою табличку с именем рядом с табличкой с надписью “Персиваль Грейвз”, однако его место, вежливо поздоровавшись, внезапно занял вовсе не тот, кого она так ждала. Лоуренс Абернети так и не научился вести себя с женщинами и на вопрос, как дела он едва не рявкнул в ответ “хорошо”, а затем стушевался и сделался как будто еще ниже ростом. Это повеселило прыснувшую в кулак миссис Кулидж. Пиквери только зло сверкнула в сторону Абернети взглядом, призывая его собраться.

— Волшебники и обычные люди под одной крышей, разве это не отличный пример того, что наши сообщества могут отлично контактировать? — заметил Пилигрим, когда Кулидж подошёл засвидетельствовать своё почтение. — Конечно, мы здесь инкогнито, но все же…

— Почему бы и нет, в этот день мы все верим в волшебство, — вежливо ответил президент, который в силу воспитания никогда бы не показал истинного отношения, но все же понимал необходимость дополнительных мер безопасности.

Джоконда благодарно ему улыбнулась, понимая, что на самом деле подобное соседство дается президенту нелегко. Кулидж улыбнулся в ответ, найдя в ее глазах истинную поддержку. В этот момент прислуга попросила гостей отойти от елки в сторону, и в центре рождественского зала появилось трио — две балерины и танцор, развлекающие гостей, пока публика только собиралась. Филармонический оркестр, также облаченный согласно тематике вечера, заиграл грациозную и веселую мелодию — “Танец пастушков” из того же "Щелкунчика". Чайковский был неотъемлемой частью Рождества во все времена, и Америка двадцатых не была исключением.

— Шампанского, дамы и господа? Господин президент? — с вежливым поклоном оказался возле них один из наряженных в красный сюртук официантов.

— А где же мистер Грейвз? — спросил Кулидж, подцепив бокал и передав его Джоконде, которая не собиралась пить, так как была на службе. — Я думал, он, как глава безопасности, должен находиться здесь в первую очередь.

Джоконда настроила уши, хотя сама делала вид, что наблюдает за балетом. Присутствие Абернети ее совсем не радовало.

— Персиваль сейчас в Восточной Европе, у нас появилась зацепка касательно артефактов, которые появляются в США. Они ввозятся из Румынии, — негромко сообщила Пиквери, а Джоконда ощутила легкий оттенок досады. — Мистер Лоуренс Абернети, его заместитель, сегодня отвечает за нашу безопасность. Можете не беспокоиться на сей счет, — заверила она.

— Но ведь Рождество же, — проявила искреннее недоумение миссис Кулидж, не удержавшись от взгляда на казалось бы равнодушную к факту его отсутствия Джоконду.

— Боюсь, мистер Грейвз человек долга, — сообщил до этого молчаливый Абернети. — Чем скорее мы вычислим преступника, тем быстрее перестанем за вас волноваться, миссис Кулидж.

Надо же, оказывается, он умел говорить и даже строить складные предложения, но стоило Джоконде кивнуть ему, как Абернети тотчас спрятал взгляд в бокале шампанского. Что ж, хотя бы будет чем развлекать себя в этот вечер. Он довольно забавный.

— Сэр, за исключением опаздывающих, все гости в сборе, ваша речь, — сообщил подошедший к нему мужчина, протянув листок бумаги.

Кулидж имел замечательную память и наверняка не будет подглядывать в шпаргалку. Эту речь он писал сам, а Джоконда помогала, ей нравилось, когда он обращался к ней, спрашивая мнение в том или ином вопросе.

— Дамы и господа, прошу меня простить, — поднялся он с места, и супруга вместе с ним:

— После речи начнется танцевальная часть. Мы выписали из Европы талантливого мазуриста, он не даст гостям заскучать, а также весь вечер гостей будет развлекать русский балет. Однако сначала, конечно же, полонез...

— Мисс Мерфи, — неожиданно обратился к ней Абернети уверенным тоном, — не соблаговолите ли вы оказать мне честь и составить партию в полонезе?

У нее едва не открылся рот от изумления. Речь Абернети, которого она считала неспособным на общение с женщинами, звучала обыденно и совсем не смущенно, словно он выпил какого-то зелья. Она посмотрела на Пилигрима — формально, его разрешение ей не требовалось, и тот незамедлительно кивнул, одобряя пару.

— С радостью, мистер Абернети, — ответила она с легкой полуулыбкой, и он улыбнулся в ответ незнакомой прежде обаятельной улыбкой, на которую, как оказалось, был способен.

В конце концов, что еще делать на балах, кроме как танцевать и пить шампанское? После речи Кулиджа, наполненной духом рождественской радости, гости аплодировали. Кто-то искренне, кто-то равнодушно и сдержанно, кто даже с неуместной, полной скепсиса ухмылкой. Джоконда и Абернети, вставшие в очередь из пар, высматривали все подозрительное. Она все еще вела себя как аврор, похоже, это впиталось буквально под кожу. Раньше на балах в полонезе должен был участвовать каждый гость — это было обязательной частью, но, глядя на большинство сидящих людей старшего возраста, Джоконда поняла, что танцпол займёт одна молодежь.

— Привет, Тина, — шепнула она позади стоящей паре, увидев ее в обществе сначала показавшегося незнакомым джентльмена.

Тина была жутко напугана, ее темные глаза достигли почти идеально круглой формы.

— Мисс Мерфи, что мне делать, я совсем не знаю как танцевать полонез.

Джоконда ободряюще улыбнулась, видя ее в полнейшей растерянности.

— Голдштейн, просто повторяйте за мисс Мерфи, танец совсем не сложный, это просто вышагивания со сменой позиций. Доверьтесь партнеру, — неожиданно вступил на помощь Абернети, а Тина оказалась только в большем замешательстве.

— Вы пригласили на танец мисс Мерфи… — ахнула она.

— Вот видите, Тина, он смог, и вы сможете, — шепотом произнесла Джоконда, поддержав ее шуткой. — И, пожалуйста, зовите меня Пруденс.

Тина прыснула в кулак и кивнула, что-то сказав своему кавалеру. Джоконда узнала его — этот голубоглазый молодой человек был сыном главного визави Кулиджа из Демократической партии — Джона Дэвиса. Сегодня придется много танцевать, поэтому Джоконда и не подумала надеть каблуки, тем более к ним бы не подошел образ. Это хорошо, она не хотела быть сильно выше коротышки Абернети.

Один из величественных полонезов, любимый публикой Огинский, грянул с оркестровой ложи, и танцоры оживились. Не менее тридцати пар великолепно одетых дам и кавалеров буквально воспарили духом от бравурного и торжественно вступления.

— Тина, пройтись, покружиться вокруг партнера и поклониться ему, ничего сложного, — на всякий случай шепнула Джоконда через плечо.

Полонез Огинского “Прощание с Родиной” был наполнен сильными аккордами и нежными трепетными переходами. Переходя от пиано к сфорцандо, создавая ритм, он заставлял пары манерно, изящно и гордо вышагивать. Дух Рождества и бала наполнял каждое движение, и Абернети, признаться, оказался на удивление хорошим танцором. Он гордо вышагивал и столь же галантно кланялся, меняясь с Джокондой местами и едва касаясь ее руки в ажурной белой перчатке. Надо же, какое открытие! Этот забавный, не умеющий проявлять чувства молодой человек — и такой превосходный партнер! Как рыба в воде! А несчастная Голдштейн то и дело запиналась. Но стоило отдать ей должное, она весьма быстро выучила все движения, чтобы не нарушать общий строй. Это, наверное, самый строгий танец, но его простота обманчива. Сродни строевому шагу, ни одна из пар не должна ошибаться или выделяться. Для импровизации существовала мазурка. Джоконда никогда бы не подумала, что ей могут пригодиться навыки классического образования, на которых настояла леди Арабелла, а сейчас была ей весьма благодарна. Бабушка бы гордилась внучкой, пускай и не родной. Джоконда бы никогда не ударила в грязь лицом, всегда поддерживая консервативные традиции, хотя жизнь ее весьма изменилась.

Приглашенные, кто не танцевал, наблюдали за парами в нескрываемом восхищении. Жаль, что эпоха балов вскоре уйдет, все же, это были воистину великолепные мероприятия. Зал в стиле барокко, великолепная ель и ярчайшее освещение похожих на свечи светильников и разноцветных гирлянд, создавали неповторимую и совершенно чарующую атмосферу.

Едва полонез закончился, как Абернети, следуя этикету, галантно коснулся руки Джоконды поцелуем. Он был в своей стихии, и казалось, что этот невзрачный аврор буквально расцвел на глазах у Джоконды.

— Как вы, Тина? — спросила, Джоконда, видя ее чуть раскрасневшейся.

— У страха глаза велики, — отозвалась она, похоже, окончательно выучив незатейливые движения полонеза. — Но, боюсь, вальс я пропущу.

Да, Джоконда помнила, как пригласила ее станцевать Гершвина в “Седом Консьерже”, и едва не осталась без ног, более того, Тина все время норовила перехватить инициативу.

Гостей пригласили к столам. Все же, это мероприятие не было совсем уж классическим балом, приглашенных не заставляли кружиться в бесконечных танцах. Вечер был разбавлен балетом и пением теноров, а когда к елке вывели целую вереницу одетых в белые платья девочек возрастом до десяти лет, Джоконда и вовсе унеслась мыслями куда-то очень далеко. Рождественские песни ангельскими детскими голосами и приглушенный свет со звездной проекцией на потолке, кажется, затронули сердце каждого присутствующего. Никто даже не смел притронуться к еде, а Джоконда думала лишь о том, что ей хотелось бы видеть только одного человека, который, к сожалению, не почтил этот вечер своим присутствием. Она ощущала светлую тоску, поддаваясь совершенно волшебному детскому пению. Нет, Джоконда не печалилась, ее новая жизнь не была похожа на предыдущую. Ее окружали хорошие и правильные люди, и даже к ворчливому Пилигриму она, казалось, прикипела всей душой. Сложно было не замечать на себе пристальный взгляд Абернети, но, в целом, он не доставлял каких-то неудобств, а детские голоса, раздающиеся в просторном зале, полностью владели сердцем.

Хор проводили бурными овациями, Джоконда и не заметила, что глаза ее увлажнились — так трогательно это было. Свет стал ярче, но только у танцпола, оставив столы в полумраке. Ведущий объявил о вальсе, и Джоконда уже чувствовала, как порывается встать Абернети, чтобы снова пригласить ее, но, признаться, она была слишком очарована детским пением и никак не могла прийти в себя — уж тем более, танцевать. На мгновение позабыв, что не просто отдыхает на балу, а еще и осуществляет охрану президента США, она совсем расслабилась, даже смирившись, что человек, которого хотелось бы видеть больше всего, где-то очень далеко.

— Мисс Мерфи, могу ли я рассчитывать… — едва раздался голос Абернети, как Джоконда почувствовала прикосновение к своей ключице и вздрогнула, вмиг осознав, чьи это пальцы.

— Мисс Мерфи уже обещала вальс мне, — раздался голос над головой, и Джоконда вздрогнула, инстинктивно коснувшись мужской руки в перчатке, сместившейся к ее плечу.

Мир вокруг растворился, стоило встретить взгляд Грейвза, предлагающего ладонь. Джоконда замерла, замерло и ее сердце, не способное поверить в это рождественское чудо. Уже почти смирившись с его отсутствием, она благодарила небеса, видя над собой человека, по которому так скучала. Абернети что-то сказал, но она едва ли расслышала, не сводя с Грейвза совершенно загипнотизированного взгляда.

— Надеюсь, вы не сочтете за грубость, если я немного отложу формальности и засвидетельствую почтение вам несколько позднее? — осведомился он у Кулиджа, который не скрывал радость, увидев совершенно обезоруженную и заколдованную девушку, едва нашедшую в себе силы, чтобы подняться для танца.

— Конечно, мистер Грейвз, — ответила Грейс за мужа, ласково коснувшись его плеча. — Танцуйте.

Пиквери и Пилигрим готовы были прожечь в Грейвзе дыру взглядом. Они не пытались избежать его присутствия, но все же его внезапное появление принесло неудобство если не Пиквери, то Пилигриму точно.

— Прошу меня простить, — не своим голосом, сказала Джоконда то ли Абернети, то ли им.

Это было так на нее не похоже, но Джоконда следовала за ним к образовывающимся парам, словно под действием Империуса, и не замечала ничего вокруг, кроме его аккуратно зачесанного затылка. Грейвз крепко держал ее руку, чтобы не потерять среди толпы. Они едва успели занять позицию и поклониться друг другу, как оркестр заиграл первые ноты рождественского произведения Чайковского “Вальс Цветов” из того же “Щелкунчика”, не оставившего им времени даже на элементарное приветствие… Но слова были излишни, они могли нарушить волшебство момента.

Как только заиграли ритмичные три четверти, Грейвз, едва направив, легко закружил ее в танце, наблюдая в ее глазах совершенно неотразимую радость встречи, дополненную улыбкой. Ему едва удалось успеть к вальсу, едва удалось осознать, что сегодня ни он, ни девушка, которая украла его спокойствие, не должны находиться друг без друга. Он не прогадал, ведь ещё в тот вечер в Карнеги-холле понял и увидел всё слишком отчетливо. Их чувства были взаимны. Наперекор словам Пиквери и в пику негодованию Пилигрима, Грейвз более не мог противиться велению сердца. Ее и так слишком надолго отправили сюда, в Вашингтон, как будто намеренно разлучив с ним. Легкая поступь и грациозные движения Джоконды не оставляли совершенно никаких сомнений в ее воспитании и происхождении. А еще этот нежный образ без красной помады, образ незамужней девушки прошлого века в легком белоснежном платье, без утяжеляющих украшений с искрящими и едва заметными каменьями в волосах... Она была так красива и казалось, что вокруг на многие мили никого нет, а они кружат в пустом зале, совершенно не замечая ничего вокруг. Хотелось коснуться ее кожи, но их руки были в перчатках, согласно дресс-коду, хотелось прижать ближе, но танец не позволял им ни на секунду остановиться. Вальс всегда был неотъемлемой, самой ожидаемой и торжественной частью балов, и хотя он считался самым интимным среди классических танцев, Грейвзу отчетливо не хватало прикосновений, не хватало ее близости — и ей, он был уверен, тоже. Он не помнил ни мгновения, ни слова, ни прикосновения, когда произошла столь разительная смена чувств и рождение симпатии, но сейчас просто хотелось быть рядом. Даже ему, хмурому аврору, Рождество ударило в голову осознанием желания держать в руках самого близкого для него человека, которым как-то внезапно, а может и вполне закономерно, стала Джоконда Уинтер…

Весь вечер умело не замечая пустоты в сердце, Джоконда испытывала теперь совершенно незнакомый ей спектр эмоций, но все происходило правильно. Грейвз обязан был прийти, и она призналась самой себе, что невероятно сильно ждала этой встречи и была раздосадована тем, что он отправился в Восточную Европу, вместо того, чтобы встретить с ней Рождество. И оттого эта встреча стала еще более ожидаемой и совершенно лишающей трезвости мыслей. Джоконда, казалось, машинально выполняла все движения танца, стараясь не терять его взгляда ни на секунду. Ее душа полнилась радостью, а этот вечер и впрямь стал волшебным, он стал тем, что могло воплотиться только в мечтах. Бедное влюбленное сердце готово было разорваться от всеобъемлющего чувства радости и желания, чтобы этот вальс не оказался сном, плодом её бурной фантазии. Ей удалось сократить расстояние в самом конце, когда вальс завершился, а она стояла так близко, вновь ощущая привычный аромат его парфюма, и почти касалась губами его шеи, опаляя ее своим дыханием. Она несмело подняла взгляд, встретившись с совершенно опьяняющей чернотой его глаз, и они застыли слишком надолго, когда уже заиграл следующий вальс, к которому они так и не присоединились.

Он лишь раскрыл ладонь, позволив ее пальцам спуститься по предплечью и скользнуть к его груди. Грейвз на миг закрыл глаза и коснулся ласковым поцелуем ее виска, задержавшись на нем, казалось, целую вечность, и не зная, что способен на проявление таких искренних чувств. Джоконда прикрыла глаза, ее ресницы вновь трепетали, как тогда, в Карнеги-холле, стоило ей услышать Второй концерт Рахманинова. И понимание, что действует на нее так же, заставляло сердце Грейвза оглушать своим биением. Он все искал в Джоконде какие-то подводные камни, подлость, но видел такую очевидную искренность, что поневоле и сам замирал от трепета…

Они стояли посреди вновь вальсирующих пар, не замечая ничего вокруг, ощущая совершенное волшебство, окутавшее этот Рождественский вечер, и так не произнесли ни единого слова. Джоконда осмелилась поднять взгляд, и этот взгляд гораздо эффективнее любой Амортенции ласково сводил с ума, в нем читались такая невыразимая нежность, что душа мрачного Персиваля Грейвза на миг воспарила в снежное небо Вашингтона, так высоко, что он едва ли находил в себе силы, чтобы двигаться и дышать. Осторожно тронув ее подбородок пальцами, он уже знал, что не встретит сопротивления, когда коснулся ее губ нежным, почти невинным коротким поцелуем, вкладывая в него все чувства, на которые был способен, и показывая самые светлые намерения. Он больше не отпустит ее и не позволит сбежать.

Но внезапно что-то щелкнуло в мозгу. “Она уже теряла близкого человека, ее кошмары с ней постоянно “... Только сейчас слова Дамблдора из воспоминаний обрели завершенный смысл. Она знала, что потеряет Гидеона Прюэтта, и именно поэтому не должна знать, что та же участь постигнет Грейвза через три года… Ее сердце не выдержит этого вновь. Дамблдор прекрасно знал, что они полюбят друг друга… Это казалось невозможным, но сбывалось.

Джоконда не могла сдержать дрожи и хотела бы, чтобы этот короткий поцелуй длился вечность, но его губы пропали так же быстро, как и появились. Ее сердце срывалось на бешеный ритм, ему не хватало места в груди. Не существовало слов, чтобы описать светлое чувство любви к этому мужчине. Осознать, что все ее попытки быть рядом с ним — следствие глубокой привязанности, а не просто потому что так нужно, оказалось легко. В этот рождественский вечер все происходило правильно, он был наполнен обыкновенным счастьем, которого Джоконда не испытывала вот уже очень давно.

Тина только поднялась на стуле, наблюдая столь интимную сцену поцелуя двух совершенно выпавших из реальности людей. Куини определенно ошибалась насчет Грейвза, возможно, она была и права насчет Уилби, но картина, представшая перед ней, едва ли могла свидетельствовать о его слабости в отношении мужчин. На них мрачно смотрели мистер Пилигрим и Абернети, но ни Пруденс, ни Грейвз этого не замечали. Грейвз вообще впервые на людях проявлял личную симпатию, а уж тем более кого-то целовал. Кажется, и на него Рождество действовало опьяняюще, кажется, и он был обычным человеком…

— С Рождеством, Джоконда, — сказал он, не разрывая зрительного контакта.

— С Рождеством, мистер Грейвз, — ответила она с легким придыханием, словно до этого и вовсе не дышала.

Он запоздало коснулся тыльной стороны ее ладони поцелуем после танца, не отпуская из объятий. Увы, следовало поскорее вернуться в реальность, хотя хотелось оказаться как можно дальше отсюда и как можно ближе друг к другу. Она не должна стать обычной любовницей, как это бывало с женщинами до нее. Здесь было другое — нечто, что едва ли было похоже на чувства, которые он мог испытывать к кому-то ещё. Все должно происходить постепенно и правильно, и он не позволит себе ни единого намека на похоть.

Грейвз не отпускал ее руки, когда они вернулись за стол. Он больше никогда не отпустит ее руки и не станет прятаться. Как настоящий мужчина, он обязан взять на себя ответственность.

— Вы прекрасная пара, мистер Грейвз, — обратилась к нему миссис Кулидж, едва скрывая победную и радостную улыбку.

Похоже, и она души не чаяла в Джоконде. Этот поразительный дар подчинять себе людей сработал и на Грейвзе, и на президентской чете, но их партия, похоже, не снискала расположения у недовольно высверливающего в нем дыру Пилигрима и скептично настроенной Пиквери. Пошли они к черту. Оба.

— Спасибо, миссис Кулидж, — вежливо сказал Грейвз, пока официант менял столовые приборы покинувшего их Абернети, который наверняка такому исходу вальса тоже не был рад.

Грейвз ни на секунду не отпускал ее руки под столом, иногда ощущая, как она сжимает его ладонь чуть крепче, едва сдерживая желание касаться больше, обнимать его. И эта взаимность была совершенно опьяняющей, ведь он испытывал то же самое, но, к сожалению, в светском обществе оба не могли перейти границ, и оттого это еще сильнее накаляло страсть. Пилигриму, слава Мерлину, хватило ума и чувства такта, чтобы не начать рычать в присутствии президента США и Пиквери. Старого осла это никоим образом не касалось, но все же стоило нанести ему визит в рабочей обстановке, чтобы поставить на место. И если отношения как-то повлияют на его решение сделать ее заместителем, то Грейвз сделает все, поднимет все связи и найдет в его грязном белье что-то, что ускорит его уход на пенсию.