Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

— Добро пожаловать! Добро пожаловать в «Хогвартс»! Прежде чем мы начнём наш торжественный ужин, я бы хотел сказать несколько слов. Вот они: олух, пузырь, остаток, уловка. Всё, всем спасибо!

Гарри, приготовившийся было к довольно длинной речи — а именно это обычно подразумевали взрослые под «несколько слов» — оторопел. Чувствовался тут основательный подход — бубенцами в бороде и дурацкой феской директор не ограничился, к созданию образа выжившего из ума старика он отнёсся куда ответственней.

«Я-то тебя насквозь вижу, упырь ты очкастый», — самодовольно подумал Гарри, и потянулся за жареной картошкой. Еда, появившаяся на столе, выглядела и пахла столь соблазнительно, что Гарри моментально понял — он жутко проголодался. И чего-чего только тут не было: бекон и сосиски, отбивные и йоркширский пудинг[60], жареные цыплята и варёная морковь — просто глаза разбегались. Попади он на такой пир месяц назад, Гарри не встал бы из-за стола, пока не попробовал бы абсолютно всё хотя бы по кусочку, но за время отшельничества на площади Гриммо Кричер его порядочно разбаловал. Гарри щедро полил картошку кетчупом и задумчиво покосился на мятные леденцы. Интересно, с чем их предполагалось есть, может — с отбивными? Бывает же мятный соус, в конце концов…

От гастрономических размышлений его оторвала сидевшая напротив невзрачная блондинка, чем-то неуловимо напоминавшая откормленную моль.

— Должно быть, Шляпа ошиблась, — молвила она, гоняя по тарелке одинокую горошину в лужице мясной подливки. — Тебе, Поттер, явно среди нас не место. Здесь тебе не рады, так и знай.

Гарри, ощутивший что-то вроде дежавю, аккуратно отложил приборы. Он знал, что его не примут с распростёртыми объятиями. Но скоро они передумают. С Томом именно так всё и было.

— Я, может быть, и полукровка… — начал он свою хорошо продуманную речь, но Драко не был бы собой, если бы моментально не влез под руку.

— Какое ретроградство, — перебил он. — Уже давным-давно никто не посчитает волшебника вроде тебя полукровкой. Ты — чистокровный в первом поколении. А полукровка у нас один, и это наш декан, — тут Малфой заломил белёсую бровь и закончил многозначительным тоном, — но у него случай исключительный, сам понимаешь. Шляпа не отправила бы к нам полукровку.

Гарри потёр лоб. Заранее выстроенные гладкие фразы разваливались на глазах.

— Спасибо, — сказал он с иронией. — Так вот… кстати, не могла бы ты представиться, пожалуйста?

— Дафна Гринграсс, — девчонка наморщила свой курносый нос.

«Ого, «Священные двадцать восемь», — отметил про себя Гарри, хотя и растерял после возмущённой речи Драко, и особенно после встречи с Роном, весомую часть доверия к анонимной книге. — Ну, эта хотя бы на волшебницу похожа, хоть тоже и хамит изрядно». Вслух же он продолжил:

— Гринграсс, позволю себе смелость утверждать, что никакой ошибки не было. Более того, я верю, что ещё до Рождества у тебя найдётся повод со мною согласиться.

«Если я не напорю, конечно, разбираясь с Тайной Комнатой, но уж коль скоро такое случится, ты будешь последней из моих забот», — мысленно добавил он, очаровательно улыбаясь.

Хоть он и обращался к одной лишь Дафне, но заметил краем глаза, что рядом сидящие по обе стороны стола тоже прислушиваются — и толстомясая девчонка с прилипшими к потному лбу кудрями, и лупоглазый блондин с оттопыренными ушами и треугольным лицом, и смуглый брюнет явно латинской внешности, и, разумеется, Драко с подпевалами.

— Я не прошу о снисхождении, — он обвёл взглядом их всех, показывая, что заметил сконцентрировавшееся на себе внимание. — Я знаю, что быть снисходительными не в обычае нашего дома. Но я прошу о шансе. Дайте мне показать себя.

Как раз когда ожидались возражения от явно не впечатлившейся аудитории, снова вмешался Малфой.

— Да, кое-что из увиденного сегодня меня действительно впечатлило, — заметил он небрежно, и принялся за оставленный было бифштекс. — Поттер не то, чем кажется, друзья мои. Он не враг нам.

Это замечание вызвало хмыканья и невнятный ропот, но оформиться в вопросы по существу он пока не спешил.

Тут Том, всё ещё ошивавшийся у стола преподавателей, вдруг развернулся и быстрой походкой двинулся вдоль столов. Гарри, косивший на него краем глаза в нетерпеливом ожидании похвалы — так или иначе, но в дом Слизерин он ведь поступил — заметил, что выражение лица Тома не носило ни малейших признаков гордости и удовлетворения. Наоборот, тот выглядел помрачневшим.

— Тебя собираются вызвать к директору, — объявил он, поравнявшись с ломакой Гринграсс, и возвышаясь позади неё словно крепостная башня позади приземистого домика. — Как только префект вас заберёт, найди любой предлог улизнуть и спрячь дневник. Нельзя, чтобы филактерию обнаружили при тебе.

«Думаешь, будут обыскивать?» — постарался показать ему мимикой Гарри. Тот, как ни странно, вроде бы даже понял — раздул ноздри и чуть расширил глаза: «не знаю, чего и ждать». Гарри поднял руку, якобы потирая лоб, и под прикрытием ладони утвердительно ему моргнул, чуть опустив голову в подобии кивка. Том, в свою очередь, тоже кивнул и развернулся — лишь мантия за спиной плеснула. Гарри вздохнул — ему не нравилось всё время оставаться одному, но он понимал, что его желания сейчас не в приоритете. Да и поговорить нормально всё равно пока было нельзя.

— А это правда, что тебя воспитывал Дамблдор? — пристала тем временем к Гарри сидевшая по диагонали слева курносая девчонка с гладкими тёмными волосами, обрезанными чуть ниже линии челюсти (увы, стильное каре не слишком помогало скрыть главный недостаток её внешности — пухлые хомячьи щёки).

— Панс!.. — сердито шикнул Драко, но Гарри спокойно ответил:

— Это чушь. Я его сегодня увидел первый раз в жизни.

— А правда, что у тебя есть шрам? — спросила толстая девочка с кудрями и кокетливо прикусила кончик вилки.

— А у тебя? — вскинул брови Гарри. — Есть? Покажу, если свой покажешь.

— А… э-э… — растерялась жируха. Лупоглазый блондин тут же азартно объявил:

— У меня есть. Во! — и он задрал правый рукав мантии, расстёгивая манжету рубашки. Шрам, и правда, был что надо — длинный и извилистый рубец, доходивший до локтевой ямки. — Мантикора подрала.

Гарри молча отвёл со лба чёлку и продемонстрировал свою отметину — широкий вдавленный зигзаг на лбу. Блондин присвистнул.

— Да уж, — видимо, после такого интима он почувствовал необходимость представиться, потому что протянул через стол всё ещё полуобнажённую руку:

— Пайк, Ллевелин Пайк, к твоим услугам.

— Поттер, Гарри Джеймс Поттер, рад познакомиться, — в тон ему отвечал Гарри.

Это породило волну взаимных представлений:

— Милисент Булстроуд.

— Очень приятно.

— Теодор Нотт.

— Очень приятно.

— Блейз Забини.

— Неужто сын Чёрной Вдовы? — заинтересовалась хамка и задавака Гринграсс.

Блейз — тот самый смуглый брюнет — с достоинством приосанился.

— Подлая клевета, — изрёк он и оттопырил нижнюю губу. — Оправдана все восемь раз.

— Ого, на зельеварении, чур, я сижу с тобой!

Обстановка за их концом стола явственно разрядилась, чему немало поспособствовало появление десерта — такого же разнообразного, как и предыдущие яства. Гарри положил себе немного пирога с патокой — это грубоватое блюдо он предпочитал всем остальным сластям.

— Что-то призраков совсем не видно, — задумчиво заметил Малфой. — Обычно Кровавый Барон всегда подходит поприветствовать новичков. Это наше факультетское привидение, — пояснил он для Гарри.

— Знаю, — отозвался тот, и сцедил в кулак нечаянный зевок — сытная еда и поздний час давали о себе знать.

— Интересно, — рассуждал Драко, художественно размазывая по тарелке остатки мороженого, — что их сегодня так напугало.

Гарри поёрзал на скамье, но от необходимости отвечать его внезапно спас директор. Снова поднявшись со своего трона — да, креслом называть его сидение, пожалуй, было чрезмерно скромно, то был именно трон — директор громко откашлялся, и завёл:

— А сейчас, когда мы все накормлены и напоены, я хочу сказать ещё несколько слов перед началом учебного года. Первокурсникам следует знать, что посещение леса на территории школы запрещено для всех учеников. И нескольким студентам постарше тоже не помешало бы это запомнить. Мистер Филч, наш смотритель, также попросил меня напомнить вам всем, что между уроками в коридорах нельзя колдовать. Отборочные соревнования по квиддичу состоятся через неделю. Всем, кто хочет играть за команды своих факультетов, следует обратиться к мадам Хуч. И, наконец, я должен сообщить вам, что в этом году коридор четвёртого этажа с правой стороны закрыт для всех, кто не планирует умереть очень мучительной смертью.

Последняя фраза звучала как изумительно тупая шутка, но никто, включая Гарри, не засмеялся; более того, у Гарри закралось подозрение, что шуткой фраза всё-таки не была. Директор же, как ни в чём не бывало, радостным тоном призвал:

— А на сон грядущий давайте-ка споём наш школьный гимн! Каждый выбирает свой любимый мотив! И-и — начали!

Улыбки большинства преподавателей выглядели так, будто у них разболелись все до единого зубы (что выражало лицо однорукого человека-лоскутика — разобрать было трудновато, а профессор Снейп не улыбался и вовсе). Гарри подозревал, что и сам он сидит с похожей гримасой на лице. Это — это что, всерьёз?

Но это, увы, было абсолютно всерьёз. Дирижируя волшебной палочкой, директор пел, золотые строчки текста порхали по залу, словно некая магическая версия караоке, и три сотни учеников старательно горланили песнопение, в сравнении с которым нескладная песня Распределяющей Шляпы являлась произведением на уровне Шекспира.

Драко пихнул Гарри локтем. «Пой, — прочёл тот по его губам. — Такова Традиция». Гарри содрогнулся, но послушно открыл рот. Он надеялся лишь на будущую помощь от Тома — тот ведь не откажет в любезности навсегда стереть из его памяти этот позор.

— Ах, музыка! — воскликнул вытирающий крокодильи слёзы директор, когда они, наконец, кончили. — Волшебство, превосходящее всё, чем мы занимается здесь! Ну а теперь — бегом спать!

По этой команде со скамьи у середины стола поднялась высокая девушка с длинными, свободно струящимися каштановыми волосами, на вид примерно ровесница Тома.

— Первачки, ко мне! — скомандовала она, построила их, и повела прочь из зала. Гарри, памятуя указание Тома, заозирался в поисках способа улизнуть. В туалет, что ли, попроситься? Но он боялся отстать от процессии, быстро двигавшейся через холл и уже втянувшейся в один из коридоров сбоку от большой мраморной лестницы.

— Запоминайте дорогу, — инструктировала на ходу девица. — Первую неделю вас будут провожать, но дальше лучше бы вам справляться самостоятельно. Опоздания на занятия будут стоить баллов всему факультету, поэтому если не уверены в себе — так выходите заранее. Что ещё? Меня зовут Джемма Фарли, я префект пятого курса и ваша новая школьная мама. Это значит — с любыми вопросами прямиком ко мне, именно я буду утирать вам сопли и шлёпать по заду. В ваших же интересах, чтобы последним мне приходилось заниматься поменьше. Наш декан — чудовищно загруженный человек, а кроме того — вы точно не захотите, чтобы с вами разбирался он сам, понятно? Но вообще-то мы все тут — одна большая дружная семья, ребятки. Добро пожаловать в дом Слизерин! — и на этих словах она вдруг остановилась у ничем не примечательного участка стены. Давно потерявший счёт поворотов в хитросплетении коридоров Гарри взирал на неё с трепетом.

— Вот эта арка, смотрите не перепутайте — в соседнем тупике есть похожая. А на нашей во-о-он та приметная трещина сбоку, увидали? Хорошо. Пароли меняются каждые две недели. Внимательно следите за доской объявлений, она внутри у входа. Не приводите в нашу гостиную студентов с других факультетов и не разглашайте пароль. Уже более семи веков сюда не входили посторонние — и если оно не останется так и дальше, то я буду знать, что виновника следует искать именно среди вас. Уяснили? Отлично. Теперь повторяйте за мной: «Non scholae, sed vitae discimus».[61]

При этих словах ложная арка стены, казавшаяся глухой, растаяла в воздухе, и проявилась дверь в общую комнату факультета.

Низкая, мрачноватая зала, обнаружившаяся за дверью, своим интерьером напомнила Гарри особняк Блэков. Раскиданные вдоль стен чёрные кожаные диваны перемежались массивными книжными шкафами. Огромный камин приветливо горел, озаряя уютно расставленные перед ним глубокие кресла, обитые изумрудного цвета тканью. Герб факультета, поместившийся над камином, сиял серебром и зеленью, и серебром и зеленью переливались гобелены между большими окнами, за которыми клубилась мутная тёмная вода. Рассеянный свет многочисленных ламп, висевших на потолке, падал на квадратные столы посреди комнаты, явно предназначавшиеся для тихих занятий. Стулья с высокими спинками и толстые квадратные же ковры довершали обстановку. Справа и слева от камина виднелись две одинаковые полукруглые двери.

— Слева вход в мужское общежитие, справа — женские спальни. Где какой курс — сами разберётесь, там на дверях написано. Что же, на этом всё. Экскурсия окончена, идите мыться и спать. Кроме тебя, — Джемма неожиданно ловко поймала Гарри за воротник мантии. — С тобой я ещё потолкую отдельно, только напарника сейчас дождусь.

— Становись в очередь, душа моя, — насмешливо пропел юношеский голос от двери в гостиную, и обернувшийся Гарри, которого префект продолжала удерживать за шкирку, будто котёнка, узрел невысокого изящного парня с мягкими, округлыми чертами лица и вьющимися тёмными волосами, спускавшимися до плеч. Эта ли причёска, серёжка ли в виде клыка, украшавшая левое ухо, а может просто общая манера держаться — но, в общем, что-то в его облике безошибочно подсказывало, что молодые леди могут чувствовать себя в совершенной безопасности в его обществе. — Тебе ведь знакомо понятие «субординация»? Сначала героя должен трахнуть декан. А самым первым у него будет директор. Пойдём, герой, — обратился он уже к Гарри, и тот почуял — сейчас или никогда.

— Пустите на одну минуточку! — взмолился он, для вящей убедительности складывая в просящем жесте поднятые ладони. — Пожалуйста, всего на одну!

— Никаких минуточек! — сурово отозвалась Фарли, но лицо второго префекта был не таким суровым, и Гарри поднажал.

— Мне очень нужно в туалет! — взвыл он.

— Потерпишь! — не сдавалась Джемма. Её напарник уже откровенно хихикал, и Гарри понадеялся на его вмешательство.

— Обдуюсь по дороге! — пригрозил он. — Мисс Фарли, мэм, госпожа префект! Ну правда на минуточку! Пустите!

— Да дай ты герою штаны сменить, смотри, он уже готов, — действительно вступился безымянный покуда второй префект, и Джемма, наконец, смилостивилась.

— Ладно уж, ступай. Одну минуту — понял?

— Да, мэм, — Гарри освобождённо рванулся к двери мужского общежития. Как назло, ему и правда приспичило, но сначала следовало сделать дело поважнее.

Рысью он преодолел узкий коридор, шаря глазами по табличкам на дверях — седьмой курс, пятый… спальня первого нашлась в самом дальнем конце от входа. Он рванул дверь, очумело озираясь по сторонам, убедился, что в комнате нет никого, кроме полураздетого Драко (остальные четверо, похоже, уже ушли умываться перед сном), схватил того за плечи и яростно зашептал:

— Мне очень нужно, чтобы ты кое-что ненадолго спрятал! Это ужасно важно! Только не говори мне, где! Я честно потом всё объясню!

— Хорошо, — так же шёпотом согласился Драко, и Гарри, буквально разодрав на груди одежду, что твой Кларк Кент, готовящийся перекинуться в Супермена, выхватил дневник.

— Вот! Никому ни слова! И мне тоже! — добавил он для верности, и заплясал на месте. — Мордред! Где у нас тут сортир?

Драко молча ткнул в сторону двери, прятавшейся в углу за шкафом.

Пусть не минутой, но всего пятью минутами позднее Гарри уже шествовал, конвоируемый кудрявым префектом («Эдгар Селвин», — представился тот и улыбнулся, показывая ямочки на щеках), в сторону директорского кабинета.

«Где же Том, — тосковал он про себя, украдкой ощупывая пуговицы на скрытой пуловером рубашке — кажется, одна почти оторвалась, — где он, когда он так нужен?»

Но он нашёлся возле прохода в кабинет. Резную арку охраняла каменная горгулья, изваянная в пугающе детализированной манере, а рядом с невозмутимым видом подпирал стенку и Том, вращая в пальцах свою волшебную палочку. При виде него с души у Гарри свалился такой камень, что он чуть ли не воспарил над полом.

— Лимонная карамель, — сказал Селвин горгулье загадочные слова и, видно, это тоже был пароль, потому что та шевельнулась и отскочила в сторону, открывая полого уходящие вверх ступени.

— Не смотри в глаза. Ничего не ешь и не пей. Ничего не трогай. Говори поменьше. Об мне не рассказывай, о парселтанге тоже, — тихо и отрывисто напоминал Том, пока самодвижущаяся спиральная лестница, похожая на свёрнутый в петлю эскалатор, возносила их к двери директорова логова. Какой-то странной была его интонация, и Гарри вдруг понял, что Том, несмотря на спокойное собранное выражение лица, тоже… боится. «Этот человек очень опасен», — вспомнилось ему, и он шепнул: «да, я помню». Тут они достигли двери, и она сама собою отворилась навстречу им.

Кабинет директора «Хогвартса» воистину потрясал воображение. Обставленный с тонким вкусом человека, серьёзно повёрнутого на сборе причудливого, но бесполезного хлама, набитый диковинными приборами, чья функция на первый (второй, третий, десятый) взгляд была совершенно не ясна, заставленный высокими тумбами, витринами и столами (один служил явно для алхимических опытов, второй целиком занимала обычная на вид каменная глыба), увешанный портретами так, что на стенах не оставалось и дюйма пустого места — он напоминал музей, кунсткамеру, лавку старьёвщика или то самое заведение «Боргин и Бёркс», куда Том разрешил заглянуть лишь снаружи через витрину. Даже похожий на струящийся огненный сполох феникс, дремавший на жёрдочке у окна, как-то терялся на общем фоне.

«А хорошо проработал легенду, стервец», — невольно восхитился Гарри. Тут из-за третьего стола, как раз рядом с фениксом, донеслось покашливание, и старческий голос позвал:

— Гарри? Проходи, мальчик мой, проходи!

Горящий камин бросал на лицо Дамблдора отсветы пламени и, отражаясь в его очках, оно напрочь скрывало выражение глаз. «Нельзя», — спохватился Гарри, и поспешно уставился на кончик крючковатого директорского носа. Этому фокусу научил его Том — смотреть в переносицу, на нос, на бровь, на щёку — только чтоб не в глаза. Если твой взгляд падает к ним достаточно близко — никто, как правило, не замечает разницы. Пока, разумеется, не надумает тебя прочитать.

— Господин директор, сэр, — приветствовал Гарри, стараясь выглядеть в точности как Хороший Мальчик: он улыбнулся, потупился, снова улыбнулся и поднял на чужую очкастую переносицу наивно распахнутые глаза. Хотел ещё губки бантиком сложить, но решил, что будет это уже перебором. — Добрый вечер! Вы меня вызывали?

— Здравствуй, Гарри. Присаживайся. Хочешь немного чаю? Я понимаю, ты только что от стола, но чашечка превосходного цейлонского никогда не будет лишней, как ты думаешь, а?

На столе перед Дамблдором действительно бы сервирован поднос для чаепития — чайник, молочник, сахарница, нарезанный на кружочки лимон, серебряные щипчики и две чайные пары с ложечками. Всё исключительно нарядное, изящное и волшебное даже на вид. Казалось, подними крышечку чайника — и увидишь там уютно прикорнувшую Соню[62].

— Благодарю, я — с удовольствием, — вежливо согласился Гарри и принял из директорских рук тонкую до прозрачности чашку на украшенном гербами «Хогвартса» блюдце.

Усесться стало той ещё задачей — гостевое кресло, поместившееся перед столом главы «Хогвартса», было какой-то странной формы, и Гарри, пытавшийся аккуратно примоститься на краешке, неожиданно скатился в него до самой спинки, из-за чего он чуть не облился чаем, а ноги повисли в воздухе, не доставая до пола. Гарри моментально почувствовал себя пятилеткой, причём, пролейся чай и впрямь (от чего своего наследника сохранил, видно, сам Салазар), он чувствовал бы себя сейчас пятилеткой обмочившимся. Случайность? Как бы не так.

— Не пей, — тут же сердито скомандовал Том, нервно расхаживавший вдоль стены с окнами, то есть у Гарри практически за спиной. Гарри всё ждал, что он-таки споткнётся о какую-нибудь мебель, или заденет глобус небесных сфер в углу, и повалит его с неимоверным грохотом, и они оба спалятся к дракклам. Приказ он проигнорировал — отвечать было нельзя, да и выполнять его он не собирался. У него уже выкристаллизовался в голове план.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать, Гарри? — тем временем ласково вопросил директор, и звякнул собственной чашкой. Он пил без молока, с лимоном, а сахару положил, наверное, ложек пять.

— Например о чём, сэр? — Гарри продолжал улыбаться. Чтобы улыбка не была натянутой, он изо всех сил думал о посторонних вещах.

— Например о том, где ты провёл последний месяц, — Гарри не выдержал: отвёл глаза и уставился на чашку в своих руках. От чашки шёл пар.

— Мордред, — прошипел Том, останавливаясь за спиной. Гарри не мог не согласиться — за ними всё-таки следил кто-то ещё, помимо нейтрализованного ими Снейпа. Прохлопали.

— У родственников, — уклончиво ответил Гарри.

— Мы оба знаем, что это неправда, — мягко пожурил Дамблдор. — Твои тётя и дядя очень огорчены и волнуются за тебя, Гарри. Было некрасиво с твоей стороны вот так их бросать.

«Ах ты гнида», — вознегодовал Гарри про себя, а Том холодно сказал сзади над ухом:

— Провокация. Выводит на эмоции. Спокойно.

— Мы оба знаем, что это неправда, — сказал Гарри как только мог спокойно, и перешёл в решительное наступление:

— Сэр, а что в чае? Веритасерум? Не нужно было, мне нечего скрывать, — тут он демонстративно отпил несколько глотков из чашки. Чай был и впрямь хорош.

У Тома вырвалось восклицание, смысл которого Гарри решил попозже попросить ему растолковать. Он вежливо улыбнулся, игнорируя судорогу, сводящую скулы, и сообщил директорской переносице:

— Возможно, мы имеем в виду не одних и тех же родственников. Сэр, почему вас это вообще заботит? Я просто ещё один школьник, какая разница, где я жил.

Думать о посторонних вещах стоило и по другой причине. Гарри не владел окклюменцией — Том обещал его научить когда-нибудь, но это «когда-нибудь» покуда не настало, да и что мог он, ребёнок, противопоставить взрослому колдуну, когда под рукой не было морочащей закваски, чтобы напшикать ему в рожу? Гарри и не собирался бороться с мысленным вторжением. Его тактика была прямо противоположной: он собирался показать любому желающему множество любопытных воспоминаний. Утопить его в них, если повезёт.

Дамблдор укоризненно вздохнул, точно добрый старый дедушка, утомлённый капризами любимого внука.

— Ты не совсем обычный школьник, Гарри. И я действительно волнуюсь за тебя гораздо больше, чем за других. Видишь ли, тебе угрожает серьёзная опасность. Мы все здесь в «Хогвартсе» искренне переживали за тебя. Поскольку ты теперь наш студент, то и ответственность за тебя ложится на нас, и на меня в первую очередь.

Гарри, любовно выкладывавший в своей голове пасьянс — коллаж, мощёную дорожку для вторженца, можно назвать это как угодно — из самых выразительных воспоминаний о жизни с родственниками, отстранённо удивился:

— Опасность, сэр? Какая же?

— Убийца твоих родителей — и твой собственный несостоявшийся убийца — жив, Гарри. Я говорю о Волдеморте, — машинально Гарри отметил пропущенное «лорд». — В ту ночь, года благодаря тебе он исчез из этого мира — на самом деле он не умер. А месяц назад мы узнали, что Волдеморт нашёл способ возродиться. Вот о какой опасности идёт речь, и теперь ты можешь видеть причину нашего беспокойства за твою жизнь. Ни у кого из нас нет ни малейших сомнений, что он захочет довершить однажды начатое, — в заключение своей речи директор торжественно огладил бороду.

— Ложь, — полным отвращения голосом припечатал Том.

Гарри чуть не рассмеялся вслух. Ах, эта опасность. «Опасность» сердито сопела у него над ухом. Источники директора, каковы бы они ни были, его подвели. Тут он спохватился — думать о Томе было нельзя. Лучше было думать… например, о Дадли. Да, о кузене стоило подумать очень внимательно.

— Что ж, как удачно, что мне в этом году всё равно предстояло поступать, — равнодушно заметил он. — Насколько я знаю, в Магической Британии нет места безопаснее «Хогвартса». Выходит, мне не о чем беспокоиться. Сэр.

Гарри опустил чашку на колени. Сквозь блюдце она продолжала согревать его кисти рук — чай не остывал. «Должно быть, посуда заколдована», — размышлял Гарри. Он не препятствовал случайным посторонним мыслям, даже приветствовал их, сейчас они были кстати.

— Просись уйти. Скажи, что уже был отбой, — настойчиво сказал Том. — Живо! Если там был веритасерум, то он вот-вот подействует.

— Это всё, сэр? Я могу идти? Я не уверен, но, кажется, уже давно был сигнал ко сну.

— Ещё буквально минуту, — директорская борода шевельнулась в доброй улыбке.

Гарри вспотел. Вот и началась, он чувствовал, главная часть игры. Самое мучительное было — не думать. Ни о Драко, ни о дневнике, ни о Томе, ни о площади Гриммо. Нужно было думать о Дадли. О нём одном. Ещё о тётке и дяде, но кузен подходил всего лучше.

— Видишь ли, у тебя дома мы нашли следы тёмномагического артефакта, Гарри. Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Нет. Не знаю, сэр, — правда, чистая правда. Он не знал, что они там нашли и как. В сопровождении волны обжигающего сочувствия к Гарри пришло озарение, почему Том никогда не лжёт. Он утопил эту мысль в ванне с кровавой водой, глядя на розовую мыльную пену, и заставил себя сосредоточиться на смехе Дадли, звучавшем из-за двери.

— Ты приносил что-нибудь подобное к себе домой, Гарри?

— Да, сэр, — Том, оторвавшись от спинки кресла Гарри, снова заходил туда-сюда по кабинету у него за спиной.

— Надеюсь, ты отдаёшь себе отчет в том, что делаешь, — сказал он очень холодно, и это не предвещало решительно ничего хорошего. Но думать о Томе и его словах было нельзя, да и некогда. Чугунная сковорода опускалась на его руку, и слышался визг: «гадкий мальчишка!»

— Где ты это взял?

— Нашёл, сэр, — ведь сначала он нашёл, и лишь затем украл, не правда ли? Конечно, правда.

— Ты знаешь, что это такое?

— Нет, сэр, — ну да, откуда бы, понять столь изощрённую магию хотя бы в общих чертах ему покамест не под силу.

— Эта вещь всё ещё у тебя?

— Нет, сэр, — отдать её, а не спрятать, было наитием свыше; не иначе — сам Салазар нашептал.

— А где она?

— Я не знаю, сэр, — конечно, он же специально попросил не говорить ему.

— Ты из-за неё сбежал из дома? — какая-то часть Гарри (та, что не была занята рассматриванием наполненных кровью мозолей после работы в саду тётушки Петуньи), здорово удивилась.

— Нет, сэр.

— А из-за чего тогда?

— Не люблю магглов, сэр, — дверь в кладовку закрылась, погас свет.

Дамблдор огорчённо крякнул, подёргал себя за бороду, и умолк.

— Мы закончили, сэр? Я могу идти? — повторил Гарри свой вопрос.

Честно говоря, прямо сейчас ему было даже как-то всё равно. Он достиг чего-то — просветления, умоисступления, какой-то извращённой формы транса, ему было необыкновенно легко думать исключительно о правильных вещах и совсем не думать о ненужных. В его голове дядя Вернон раз за разом складывал вдвое толстый ремень и любовно похлопывал им по ладони: «а теперь, гадёныш, мы поговорим с тобой по-мужски». Сцена повторялась и повторялась, словно заевший фрагмент киноплёнки.

— Да, Гарри. Ступай. Отдохни как следует, у тебя был тяжёлый день, — со вздохом разжал свои клешни Дамблдор. У Гарри ушло, наверное, с полминуты, чтобы покинуть кошмарное гостевое кресло, и при этом всё-таки не вывернуть на себя недопитое содержимое чашки.

— Успехов тебе в учёбе. Думаю, ты быстро освоишься в «Хогвартсе».

— Да сэр. Спасибо, сэр.

Но взявшись уже было за дверную ручку, Гарри помедлил.

— Так всё-таки — что было в чае, господин директор? — спросил он, обернувшись через плечо.

— Именно то, что и должно быть в чае, мой мальчик, — Дамблдор спокойно и грустно ему улыбнулся. — Чай.

* * *

Давным-давно Альбусу уже встречался мальчик, которому на Распределении не хлопали.

Он не был ещё тогда директором. Не носил мантий, предпочитая вызывающе-маггловские пиджаки, его борода была короче, волосы — рыжéе, а совесть — на несколько жизней чище. Он ещё не выучил тяжёлый урок о том, что единственной ценой за победу всегда является то, что ты больше всего на свете любишь. Он был моложе, резче, глупее, недальновиднее.

Того мальчика он упустил.

Позже настало время — так много времени, и такого бесполезного — разбирать вину и ошибки, анализировать, каким образом самоуверенность привела к небрежности, небрежность — к глупости, а глупость довела до настоящей беды. Если бы существовал маховик времени, способный открутить назад не часы, а годы, если бы реку времени вообще существовала возможность развернуть вспять — этот мальчик был бы одним из дел в личном списке Альбуса. Не вторым или первым, но в первой пятёрке — точно. И не ради общего блага — ради самого мальчика.

И именно потому в какой-то момент сегодняшнего вечера Альбусу стало страшно. Нет, даже не тогда, в неестественной тишине Большого зала, а позже, в уютной тиши собственного кабинета. Его брала оторопь от каждого поворота головы, от этой недетски сдержанной жестикуляции, от мимики серьёзного до угрюмости лица. От взгляда, который никак не могли найти его глаза. От интонации, с которой мальчик говорил «сэр». Очки немного помогали, напоминая — время, в действительности, не изменяло свой ход, но ощущение, что в комнате находится призрак, до конца не проходило.

Дважды в течение разговора Альбус еле успел придержать свой язык, уже повернувшийся, чтобы сказать: «Том».

Они были так похожи — и внутренне куда больше, чем внешне. Повадка, как у лесного зверька, готового укусить за руку. Подозрительность. Обвинения. Подобострастность, моментально перетекающая в хамство — а потом обратно с той же лёгкостью, когда ребёнок понимал, что тактика выбрана неудачно. Само наличие тактики в разговоре — многие ли дети планируют заранее, что и как они будут врать?

Этот — планировал. Он ожидал зелье правды — нет, даже не так, он думал, что выпил зелье правды и, Альбус мог бы в том поклясться, выстроил свои ответы таким образом, чтобы не лгать. Что, разумеется, было далеко от искренности как земля от звёзд.

Снова и снова Альбус спрашивал себя — существует ли судьба? Если нет, то почему он, кажется, приговорён совершать одни и те же ошибки? Почему и этот мальчик смотрит на него как дикий волчонок, смотрит как на врага, скалит свои ещё наполовину молочные зубки? Этот мальчик, на которого сделана поистине страшная, грандиозная ставка, мальчик из пророчества, мальчик, которому суждено вырасти достаточно могущественным, чтобы как равного встретить своего предшественника и противника? Что исказило его, будто в кривом зеркале, что снова пошло не так?

Фоукс, чувствуя душевную смуту своего хозяина, с курлыканьем слетел ему на плечо, и Альбус бережно огладил невесомые тёплые перья. Феникс порой был единственным, что напоминало ему — он всё ещё в состоянии отличить добро ото зла. Его сердце ещё не сгнило прямо в груди, источенное бесконечными жертвами и компромиссами. Феникс внушал надежду, что может быть, только может быть, он, Верховный чародей, владелец бузинной палочки и убийца лучшего друга, в сущности не так уж ещё и плох.

В пляшущем свете камина Альбус Дамблдор созерцал лица всех мальчиков и девочек, которых ему уже никогда не вернуть. Их было много, так много.

Этого мальчика, решил Альбус, он ни за что не потеряет.

Феникс, пропев мелодичную грустную ноту, вернулся к себе на насест, и Альбус поменял заварку в чайнике. Добавил пять ложек сахара, достал из ящика стола лимонную карамель.

Но чай всё равно горчил.

* * *

Лишь ступив снова на самодвижущиеся ступени — честно говоря, от этой лестницы как-то неприятно кружилась голова, хотя обычно Гарри нравилась вообще любая магия, ведь это же была магия — Гарри почувствовал, что он взмок как мышь в течение минувшего короткого разговора. Руки дрожали. Ноги дрожали тоже, а вдобавок ещё и подгибались. Он вышел в коридор — горгулья со звуком скрежета камня о камень прыгнула на место — и побрёл вперёд, дезориентированный и не совсем понимающий, как ему теперь найти обратную дорогу в гостиную Слизерина. Том молчал — и это явно означало, что он на взводе. Гарри чувствовал, что они сейчас поссорятся, но на ссору совершенно не было сил.

— Сюда, — вдруг сказал Том, и Гарри удивился — они проходили мимо какого-то кабинета, на двери которого не было таблички. Но она оказалась не заперта, и Том завёл Гарри в этот кабинет. Светильники, реагируя на человеческое присутствие, вспыхнули на стенах.

Это был пустой и чуть ли не заброшенный класс, с партами, сложенными высокой горой в дальнем конце, возле немытых окон, с голыми стенами и покрытой меловыми разводами доской. Дверь щёлкнула, затворяясь, клацнул замок, и Том обошёл вокруг Гарри, становясь с ним лицом к лицу. Его холодный взгляд, казалось, проникал до самых костей.

— Я очень виноват перед тобой, — сказал он самые неожиданные слова, и Гарри разинул рот от подобного начала разговора. — Мне следовало сразу предельно чётко и ясно объяснить тебе правила — но, как видно, я совершенно растерял хватку. Поэтому сейчас нам придётся наверстать пропущенное.

Как-то в его руках снова очутилась палочка, а Гарри в очередной раз не успел заметить момент, когда он её достал. Гарри попытался осмыслить сказанное.

— Ты о чё… — начал он, его усталый мозг не был готов к новым шарадам, требовались пояснения, но тут Том произнёс очень спокойно, с интонацией, какая обычно сопровождает слова вроде «передай, пожалуйста, соль»:

— Круцио.

Пол подскочил и ударил Гарри под колени. Чудовищная боль, в десять раз хуже жующих собачьих челюстей, в сотню раз больнее сломанного запястья, боль, похожая на погружение в ванну с расплавленным металлом, охватила всё его тело. Казалось, кожа горит, а внутренности, наоборот, заледенели. Он увидел перед лицом натёртые мастикой исшарканные доски — и понял, что лежит на полу, но знание это было далёким и бесполезным. Боль захватывала дух, очищала сознание. Когда она с резкостью удара ножом прекратилась, он словно бы отделился от тела, от самого себя, и в наступившей необыкновенной ясности очень чётко расслышал:

— Правило первое. Когда я приказываю — ты выполняешь. Правило второе — если ты игнорируешь приказ, будет вот это.

Гарри не мог ничего поделать с собой — он заплакал. Том присел рядом с ним, прямо на пол, скрестив ноги и упираясь левой рукой в колено. В правой он всё ещё держал палочку.

— Но я же… я… — захлёбывался Гарри. Обида и горе душили его. Ему казалось, Том доверяет ему, нет, он знал, что Том ему доверяет — и тут вдруг такое. — Я же справился! У меня получилось! Ты разве не… Разве тебе не понравилось?.. — он икнул. Потом ещё раз и ещё. Том вздохнул и наколдовал стакан с водой.

— Ты справился безупречно, — тихо сказал он, и больше не было на его лице холодной жёсткой маски, оно было спокойным, чтоб не сказать печальным. — Единственная твоя ошибка — ты нарушил мой приказ. Ты не можешь нарушать мои приказы, понимаешь?

Гарри не понимал. Он перевернулся, поднялся на локте и кое-как обеими руками совладал со стаканом. Икота прекратилась, но слёзы — нет. Он снял очки, и зашарил по карманам. В руку, будто живой, ткнулся платок, и Гарри яростно растёр горящую физиономию.

— Однажды нам с тобой может понадобиться… Нет, не так. Однажды нам с тобой непременно потребуется, чтобы ты делал в точности что я скажу, быстро и без размышлений. На самом деле, так будет происходить не единожды. И поэтому ты должен привыкнуть слушаться меня. Всегда. Даже если ты в какой-то момент думаешь, что знаешь лучше. Как… как в армии.

Эта аналогия была Гарри знакома. Он прекратил оттирать очки и задумался.

— Ты приучил меня к тому, что нет необходимости и приказывать. Поэтому здесь и моя ошибка тоже, и об этом я сожалею. И мне неприятно причинять тебе боль, но только так ты сможешь усвоить то, что я сейчас тебе говорю. А ты должен усвоить, на уровне рефлексов. Вспомни, как мы с тобой обработали профессора Снейпа.

Гарри помнил. И, Мордред и Моргана, ведь тогда он действительно не потратил на обдумывание слов Тома и секунды. Он думал — как, но не думал — зачем, не думал — делать или нет, и уж тем более не выдвигал встречных планов, да ещё прямо в ходе операции. Случись иначе он, несомненно, погубил бы всё дело — сработал эффект неожиданности, бывший в тот момент их единственным преимуществом. Ну, и ещё невидимость Тома, надо отдать должное.

— Это потому, что ты послушался, — увещевал Том так, будто слышал все его мысли. — Он — взрослый сильный волшебник, опытный маг разума, а ты — ребёнок, я же вообще всего лишь тень, но мы одолели его играючи, и вот он ходит со стёртой памятью, и ничего не понял. Мы — сила, когда мы вместе, когда ты делаешь то, что я скажу.

— А я… — начал Гарри робко, и остановился. Потом попробовал снова:

— А если… — но слова не хотели приходить. Том сидел так близко, наклонившись к нему, его лицо было в считанных дюймах от лица Гарри.

— Ну конечно же ты сможешь, — сказал он — и улыбнулся, наконец-то, впервые за весь вечер улыбнулся радостно и гордо, именно так, как и хотелось Гарри. — Ты умница, ты обязательно справишься. И я тебе помогу.

Гарри стало страшно от того, что стояло за этим «помогу». Боль была чудовищной, но сильнее боли пугало…

— Я боюсь разочаровать тебя, — признался он, глядя в тёмные глубокие глаза напротив его собственных.

— Этого не будет, — твёрдо сказал Том, и в его голосе была всеобъемлющая абсолютная уверенность, с какой растения верят в солнце, железо — в магнит, и камень — в ускорение свободного падения. И Гарри так сильно захотелось поверить тоже.

— Мы потренируемся, — сказал Том, поднимаясь с лёгкостью, которой Гарри позавидовал. — Но в другой раз. Теперь пора идти, не хватало, чтоб тебя начали искать. Вставай.

Гарри с трудом воздвиг себя сначала на четвереньки, но затем всё-таки и в положение прямоходящего. Том критически осмотрел его и помахал палочкой:

— Тергео! Планарум!

Словно бы и не было валяния по полу — одежда очистилась и разгладилась, приобретая свежий и опрятный вид.

— Пойдём, — мягко сказал Том, развернулся к двери — и Гарри шагнул тоже, не задумываясь, и лишь потом признался:

— Я… не помню дороги.

— Ерунда, — отвечал Том со смешком. — Я-то её хорошо знаю.

Он отпер дверь заклинанием, вышел, и Гарри вышел следом за ним.

Когда, два коридора спустя, до Гарри дошла мысль, очень его рассмешившая, он хихикал так долго, что чуть снова не расплакался. Тому, терпеливо наблюдавшему всю эту истерику, он сообщил только:

— Я ведь сказал ей, что первый раз должен быть с кем-то особенным. И так оно и получилось, ты понимаешь?

К его полному изумлению, Том ответил на этот полусвязный бред вполне серьёзным:

— Спасибо, Гарри. Думаю, я понимаю.

----

[60] «Yorkshire pudding» — традиционный пудинг из кляра, обычно подается с ростбифом и подливкой.

[61] «Не для школы учимся, а для жизни» (лат.).

[62] «Dormouse», персонаж сказочной повести Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес» («Alice’s Adventures in Wonderland», 1985).