Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Когда граф Христиан вышел из спальни Альберта, Консуэло подняла на него глаза, но не сказала ни слова. Она не знала, что могла бы сказать, и лишь молча провожала поворотом головы и глазами этого пожилого человека, медленно, так же не глядя ни на кого, идущего к тому месту, где сидела его сестра.

— Я не смог прикоснуться к нему… — вдруг произнёс он на полпути, — Я… я не знаю, почему… И уже никогда не смогу… — в голосе графа не звучала близость слёз, но в нём были страх и великое сожаление, сокрушение о том, для чего уже никогда не будет возможности. — При жизни я делал это так редко, и вот, теперь…

— Прошу вас, господин граф Христиан, не сокрушайтесь так. Не казните себя — заговорила наконец наша героиня, движимая состраданием. — Вы любили его и так, как могли, проявляли своё чувство. И продолжаете любить. А это самое главное.

— Слышал ли он то, что я говорил ему?.. Господи, о чём только я думаю — горе застилает мне глаза — конечно же, нет, этого не могло быть…

— Слышал. Ну конечно же! — вновь поспешно проговорила Консуэло. — Пусть, быть может, не сами слова, но ваши чувства доходили до его души. Он ощущал и ощущает вашу любовь. И этого не могло не быть и при его жизни.

— Ах, Консуэло, вы самое святое существо на этой земле! Разве же вы могли сказать мне другие слова?.. И как бы и мне самому хотелось верить во всё это… но, увы…

— А как же может быть иначе?

— Меня очень трогают ваша сердечность и ваше сострадание. И эти качества были самыми ценными и для Альберта… Но ведь вы ещё так молоды и наивны — пусть и в самом лучшем смысле. Вы не были по ту сторону бытия, и так же, как и каждый живущий в этой юдоли скорби — не знаете… — пожилой мужчина вздохнул и добавил, — Но всем нам остаётся ничего другого, как утешаться тем, что мы примем друг друга в объятия на небесах… Но ведь этого может и не случиться… Больше никогда… И мне так страшно от этого… И вера уже не может утешить меня… — убитый горем отец ещё более замедлил шаг, немного растерянно глядя, казалось, куда-то в другой мир, поверх всего и вся.

— Христиан, иди сюда… садись… — вымолвила канонисса, в стремлении отвлечь брата от ещё более горестных мыслей, в которые, казалось, он вгонял сам себя.

— Да… да…

— Я вижу, что вам и самой нужна помощь — более, чем всем нам, но ваших сил и до сей поры хватает на то, чтобы утешать скорбящих близких… — проговорил он, опускаясь рядом с графиней Венцеславой.

А тем временем барон Фридрих, понимая, что настала его очередь и уже никак невозможно отсрочить эту минуту, не мог заставить себя решиться, подняться и сделать хотя бы один шаг к спальне покойного молодого графа. Его сковывали необъяснимый страх и неловкость.

Канонисса и граф Христиан смотрели на брата с немым сочувствием.

И, разумеется, помимо всех остальных состояние дяди Альберта видела и чувствовала и наша героиня.

— Я пойду с вами, — проговорила Консуэло, пытаясь высвободиться из рук Николы Порпоры. — Учитель, пустите же меня…

— Родная моя, у тебя не хватит сил… — сказал учитель, по-прежнему держа её в своих объятиях.

— Нет, нет, не нужно, дитя моё. К тому же, мне и так жаль вас — ведь вы едва сохраняете сознание. А я… я как-нибудь справлюсь сам — ведь я должен… Да и, если вы ещё раз увидите тело вашего мёртвого возлюбленного — это может и впрямь в одно мгновение лишить вас чувств, а то, может, с вами сделается и что-то хуже того. Я пойду один… Господь поможет мне…

Когда наша героиня встала, то тотчас же ощутила головокружение и чуть было не выронила чашку с настоем и едва не упала в руки своего бывшего наставника — благо, он вовремя протянул руки и помог Консуэло вновь сесть рядом с собой. Но она сделала это резко, всё ещё ощущая лёгкое беспамятство. Наша героиня вновь в бессилии опустила голову на плечо Николы Порпоры. Несколько секунд Консуэло оставалась неподвижна.

— Я же говорил тебе… Ты слышишь меня? — последнюю фразу Порпора проговорил с крайне встревоженной интонацией.

— Да, да… — почти прошептала она, убирая с лица волосы, что попали в глаза и пытаясь поднять голову.

— Не двигайся, родная моя, не теряй силы… — всё ещё взволнованно проговорил учитель, вновь целуя её волосы, прижимая к себе крепче и касаясь щекой горячего лба, и Консуэло последовала словам учителя. — Зачем ты так изводишь себя…

— Скоро вы всё поймёте… — проговорила наша героиня в ответ. — Я не могу никуда уйти отсюда, а пока я здесь — я должна помогать этим людям. Вы же видите, что они едва держатся.

— Это ты едва держишься. Тебе хуже всех — вот что я вижу.

Все эти сцены наблюдал поднимавшийся в это время из гостиной доктор Сюпервиль. Он тотчас же поспешил к Консуэло, сел перед ней на колени и, осторожно повернув её голову к себе, внимательно заглянул в глаза нашей героине.

— Мадемуазель, вы в сознании?

Взгляд её был чуть затуманен, но за несколько секунд вновь прояснился.

— Зачем вы так вредите себе? И почему вы не пьёте отвар? Ведь я велел вам. Сделайте это при мне. А потом я отведу вас в приготовленную комнату.

И наша героиня действительно сделала несколько быстрых глотков и опустошила чашку — ибо внезапно ощутила жажду, а вместе с ней — прилив жара.

— Вот и хорошо, — врач взял из рук Консуэло посуду, отнёс на столик, стоявший рядом, и вернувшись, произнёс, — А теперь — пойдёмте со мной.

— Я никуда не пойду против своей воли, — вновь тихо и твёрдо проговорила она.

— Тогда я отнесу вас. Прошу вас, позвольте мне, месье Порпора… — Сюпервиль положил руки на плечи нашей героини, и учитель покорно повиновался ему, также понимая, что это пойдёт на пользу его бывшей подопечной.

Но Консуэло с неожиданной энергией стала высвобождаться из ладоней доктора, пытаясь убрать их со своих рук.

— Родная моя, прошу тебя, послушай доктора. Мне и вправду страшно за тебя…

— Оставьте меня оба в покое! — наконец едва не прокричала она в отчаянии. — Ну неужели же вы не понимаете, что я…

— Что за необъяснимое упрямство! — едва не вскричал вконец раздражённый непокорством своей нежданной подопечной Сюпервиль. — Да вы же слабеете на глазах! Вы действительно хотите умереть?!

— Доктор, прошу вас… сейчас не время для… — раздался за его спиной голос канониссы Венцеславы.

— Да, да прошу великодушно простить меня…

Было заметно, какими неимоверными усилиями воли Фридрих наконец встал со своей банкетки и медленно пошёл вперёд.

— Быть может, мне войти с вами? — высказал своё предложение Сюпервиль.

— Нет. Я должен пройти через это один. Тем более, что завтра предстоят похороны… и… как же я тогда… если не смогу и сейчас…

— Но там будем мы все, там будет Консуэло, а она — наш ангел-хранитель, и потому ничего плохого не может случиться… — проговорил граф Христиан.

— Я должен войти туда один… — но в голосе дяди Альберта звучали неуверенность и страх, не потерявшие ни капли своей силы.

— В любом случае, я буду снаружи, — сказал врач Сюпервиль, провожая взглядом барона.

— Да, да спасибо вам… — механически ответил тот.

— И я тоже, — проговорила Консуэло, с усилием подняв голову и обернувшись, чтобы проводить глазами несчастного барона Фридриха.

— А вот по поводу мадемуазель у меня серьёзные сомнения в том, сможет ли она присутствовать… Как бы ей не слечь в эту ночь, или же и вовсе… — сказал врач Сюпервиль, как только дверь комнаты Альберта закрылась за бароном Фридрихом — никому и всем одновременно.

— Ради Бога, не говорите так! — в страхе поспешила остановить его канонисса.

— Клянусь Богом — мне бы и вправду не хотелось, но вы же и сами всё видите… Да, быть может, это просто следствие нервного потрясения и пройдёт уже к завтрашнему утру. Но я надеюсь, что вы понимаете, что, чем дольше мадемуазель находится в таком состоянии, тем непредсказуемее может быть исход… Я ни в коем случае не хочу пугать вас, но эти симптомы в известной мере похожи, на те, коими страдал граф Альберт… Да, они не так сильны, но, кто знает, что может случиться, если мадемуазель продолжит… Как бы не произошло то же самое, что и с…

— Не смейте, слышите?! — казалось, что в эти слова наша героиня вложила все свои последние силы.

— Но вы сами доводите себя, а я просто предупреждаю этих людей, чтобы это не стало для них неожиданным ударом. Вы ведь сейчас даже встать не можете, а что будет дальше — только одному Богу известно…

— Вы можете наконец замолчать?! — на этот раз голос Консуэло прозвучал с гневной интонацией, он был громче и твёрже. — Альберт сказал мне, что я буду жить!

— Да, да, я вижу, что силы ещё окончательно не покинули вас, и эти всплески весьма удивительно для меня — при вашем общем состоянии. Ну что ж, как вам будет угодно. Но, если что-то понадобится или вы всё же решите провести эту ночь в спокойной и тихой обстановке — вы знаете, что я здесь, рядом — я помогу вам дойти или отнесу вас. А теперь, — он обратился к Венцеславе и Христиану — позвольте мне задать вопрос — не нужна ли кому-то из вас моя помощь?

Канонисса покачала головой, а старый граф продолжал сидеть на своём месте неподвижно, и это вынудило доктора пристальнее всматриваться в лицо последнего. Но, видя это, Христиан всё же собрал свои силы и произнёс:

— Моя сестра ответила за меня.

— Что ж… — произнеся эту неопределённую фразу, Сюпервиль вновь отошёл в другой конец коридора, где находился до своего временного ухода.

«Он ей сказал! Небось, причудилось. Ясновидящих не существует. Да и по ней же видно, что она не сегодня-завтра отдаст Богу душу — слишком быстро ухудшаются симптомы. Да, она хочет уйти вслед за ним, не желает жить без него — и её организм начинает помогать ей в этом — я слышал о таком… В сущности, эта бедняжка хоть и глуповата, суеверна и слаба душой и нервами и без памяти влюблена в этого, уже ушедшего в мир иной безумного фанатика, но видно, что она добродетельна и заслужила любящего и заботливого человека рядом. Однако, этой несчастной уже сейчас слишком плохо, и я почти не верю в то, что она может оправиться, как и в то, что Господь не совершает невозможных чудес, и потому — стоит ли молиться о ней… Есть что-то в этой девушке… Да будет на всё воля Твоя…», — думал он про себя, расхаживая взад и вперёд между дальними углами коридора.