Узы крови (джен)

Утро вползло в башню Гриффиндора на цыпочках, неся с собой все тот же серый, промозглый свет и холод, который оседал на каменных стенах и полу инеем. Гарри проснулся не от света или шума — он проснулся от холода, который жил внутри него, гудел в груди ледяным ветром, пробирающим до костей. Апатия вчерашнего дня сменилась острой, звенящей пустотой. Он лежал на краю кровати, одеяло снова сползло, и каждое его дыхание вырывалось изо рта плотным облачком пара, видимым даже в тусклом утреннем свете. Зима внутри него крепчала.

Рядом спала Джайна. Ее дыхание было тихим, но прерывистым, словно даже во сне она боролась. Белые волосы разметались по подушке. Их связь пульсировала под кожей Гарри — холодная, натянутая, но живая. И сквозь этот лед он все еще чувствовал ее — ее тепло, ее присутствие, которое упрямо пробивалось к нему, как маяк сквозь ледяную бурю, не давая окончательно утонуть.

Он сел, сжав кулаки. Мышцы протестовали, тело казалось чужим, неповоротливым. Ледяная дымка в его глазах стала гуще, но он стиснул зубы, заставляя себя двигаться. Он встал. Босые ноги коснулись ледяного камня, но он почти не почувствовал этого. Шагнул не к окну, а к сундуку. Руки дрожали, когда он откинул крышку и начал рыться в вещах, пока не нащупал знакомый сверток. Карта Мародеров. Пергамент был странно теплым на ощупь, словно хранил остатки магии своих создателей.

Он развернул Карту на холодном полу. Палочка в его руке дрогнула — не от слабости, а от предвкушения.

— Гарри?

Ее голос — тихий, чуть хриплый ото сна, но твердый. Джайна села на кровати, наблюдая за ним. Тонкая бретелька ночной рубашки соскользнула с плеча, обнажая бледную кожу, но она, казалось, не заметила. Ее синие глаза были острыми, внимательными.

— Карта? Уже? — спросила она.

Она легко сползла с кровати, подошла и опустилась на пол рядом с ним. Их колени соприкоснулись. На мгновение Гарри ощутил реальное тепло ее кожи сквозь тонкую ткань пижамных штанов. Связь между ними вспыхнула — ее тревога, ее решимость смешались с его холодным упрямством. Пустота внутри него недовольно отступила на шаг, словно испугавшись этого контакта.

Гарри кивнул. Облачко пара вырвалось изо рта, когда он наклонился над пергаментом.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — прошептал он.

Чернила зазмеились по пергаменту, линии проступали, сплетаясь в сложный, живой лабиринт Хогвартса. Точки имен замерцали, задвигались. Гарри ткнул палочкой в отметку их комнаты в башне Гриффиндора. Две точки — «Гарри Поттер» и «Джайна Праудмур» — горели рядом, почти касаясь друг друга.

— Проверим, — сказал он, голос был низким, с ледяной ноткой, которая стала почти постоянной. — Грюм и Крауч. Прошлой ночью… это было не просто так.

Джайна наклонилась ниже, ее белые волосы упали на пергамент, почти касаясь его руки. Она указала тонким пальцем на кабинет Защиты от Темных Искусств. Точка «Аластор Грюм» стояла неподвижно.

— Он еще там, — констатировала она. Голос был ровным, но холодным. — Не двигался с ночи. Спит? Или… ждет? — Ее палец медленно скользнул по карте, следуя за изгибами коридоров. Она замерла. Глаза сузились. — А вот и Крауч.

Гарри проследил за ее взглядом. Точка с именем «Бартемиус Крауч» медленно, но целеустремленно двигалась по коридору третьего этажа. Она шла от кабинета Грюма к главной лестнице, ведущей к выходу из замка.

Кулаки Гарри сжались сами собой. Пустота внутри него забурлила холодным гневом.

— Он должен был уехать! — процедил он сквозь зубы. Лед в его глазах вспыхнул, как далекая молния в зимнем небе. — Какого Мерлина он делал всю ночь у Грюма? И почему уходит только сейчас, на рассвете? Они что-то скрывают. Плетут интриги прямо у нас под носом. — Связь донесла до нее его кипящую ярость, смешанную с ледяным подозрением.

Джайна поджала губы. Ее пальцы нервно барабанили по краю Карты.

— Это больше, чем просто разговор, — сказала она тихо, но твердо. — Если Крауч действительно болен или находится под чьим-то влиянием, как мы предположили… а Грюм — слуга Волдеморта… то Крауч провел ночь в логове врага. Добровольно? Или нет? — Ее взгляд встретил его, острый, анализирующий. Связь вспыхнула — ее холодный расчет наложился на его горячую (хоть и ледяную) решимость. — Эта Карта… она может стать ключом. Не только к поиску шпиона Скитер.

Гарри кивнул. Он снова провел палочкой по пергаменту, уже не так сосредоточенно, скорее, чтобы унять дрожь в руке.

— Она видит всех, — повторил он, указывая на точку «Аргус Филч», которая патрулировала коридор у кладовой с моющими средствами. — Даже его кошку, Миссис Норрис. — Он позволил себе кривую усмешку. Лед в глазах чуть оттаял. — Мы с Роном и Гермионой использовали ее… для всякого.

Джайна внимательно посмотрела на него, на эту тень улыбки, на мгновенное смягчение во взгляде.

— Живая магия, — пробормотала она, касаясь пальцем чернильной линии. — Это… невероятно опасно в руках таких, как ты. — В ее голосе прозвучала не насмешка, а скорее констатация факта, смешанная с чем-то вроде… беспокойного восхищения?

Гарри пожал плечами.

— Она спасала мне жизнь. Не раз.

Он снова посмотрел на нее. Их плечи соприкасались. Тепло ее близости было реальным, ощутимым барьером против пустоты.

В этот момент из-за двери донесся шум — громкие голоса, смех, шаги. Утро в гостиной начиналось. Гарри быстро свернул Карту.

— Шалость удалась! — шепнул он, и чернила исчезли.

Они встали. Их шаги снова зазвучали в унисон, когда они направились к двери, чтобы встретить новый день — день, наполненный подозрениями, шепотом и скрытыми угрозами.

Гостиная была полна студентов, спешащих на завтрак. Когда Гарри и Джайна спустились по лестнице, разговоры на мгновение стихли. Все взгляды обратились к ним. Статья Скитер и вчерашний инцидент в Большом зале сделали свое дело. Страх смешивался с любопытством и осуждением. Никто не смел заговорить с ними напрямую, но шепот следовал за ними, как ядовитый плющ.

У самого выхода из гостиной их остановил Невилл Лонгботтом. Он выглядел испуганным, теребил ремешок своей сумки.

— Гарри… Джайна… — пролепетал он, понизив голос. — Я… я просто хотел сказать… Не слушайте их. То, что они говорят… это ужасно.

— Что говорят, Невилл? — голос Гарри был ровным, но холодным.

Невилл покраснел как рак, его взгляд метнулся к Джайне и тут же вернулся к полу.

— Ну… после статьи Скитер… Парвати и Лаванда… и другие… они шепчутся… про тебя, Джайна. Говорят… — он замялся, явно с трудом подбирая слова, — что ты… ну… очень опытная… с мужчинами. И что Гарри… что ты используешь его…

Джайна застыла. Ее лицо стало белее мела. Связь между ними взорвалась — не теплом, не холодом, а волной жгучего, унизительного гнева. Гарри почувствовал ее боль и ярость так остро, словно это были его собственные чувства. Ее пальцы стиснули палочку в кармане мантии. Воздух вокруг нее снова едва заметно похолодел, задрожал. Но она сжала зубы, заставляя себя дышать ровно.

— Пусть говорят, — произнесла она тихо, но в ее голосе звенела сталь. — Собаки лают, караван идет. Они не знают ни меня, ни правды. — Она подняла голову и посмотрела прямо на Гарри. Связь донесла ее мысль, ясную и твердую, как клятва: Я не сломаюсь из-за их грязи.

Гарри шагнул вперед, вставая между ней и Невиллом, между ней и всей гостиной. Его кулаки были сжаты. Лед в его глазах вспыхнул так ярко, что Невилл невольно отступил на шаг.

— Мы разберемся, Невилл, — сказал он глухо. — С ними. Со Скитер. Со всем. — Он повернулся к Джайне, их плечи соприкоснулись. Ее присутствие, ее сила воли, отраженная через связь, стали его опорой. — Пошли.

Они вышли из гостиной, оставив за спиной притихших студентов и испуганного Невилла. Их тени слились на стене коридора — две фигуры, идущие против ветра сплетен и надвигающейся тьмы.

* * *

Гостиная Гриффиндора гудела шепотками, что резали воздух, как осколки стекла, но Гарри и Джайна стояли у лестницы, их плечи почти соприкасались, и их связь пульсировала — холодная, но живая, как нить, что натянулась между ними. Угли в камине тлели, бросая слабый свет на лица студентов, что косились на них — не с насмешкой, а с осторожным любопытством, тень страха после льда в Большом зале все еще держала их в узде. Невилл отступил к скамье, его руки дрожали, и его шепот о «опытной Джайне» растворился в гуле, но слова оставили след — невидимый, но острый.

Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь. Он шагнул вперед, его тень упала на стену, как щит, и голос был низким, с той ледяной ноткой, что резала тишину:

— Если кто-то еще скажет хоть слово… — Он не договорил, но его взгляд пробежал по гостиной, и шепотки стихли, как ветер перед бурей. Пустота гудела в нем, но он держал голову прямо, его палочка дрогнула в кармане, и он посмотрел на Джайну — не просто как на союзника, а как на кого-то, ради кого он готов был броситься в огонь, даже не зная, почему.

Джайна стояла неподвижно, ее лицо было бледным, как снег, и их связь передала ее гнев — не бурю, а холодный, острый клинок, что ждал мишени. Но затем она моргнула, ее синие глаза нашли его, и их связь дрогнула — не словами, а чувством: Ты не должен. Она шагнула к нему, ее рука поднялась, словно хотела коснуться его плеча, но замерла в дюймах, и голос был тихим, но твердым:

— Не надо, Гарри. Они не стоят твоей силы. — Ее пальцы сжали палочку, и тепло ее близости пробилось сквозь его холод, отгоняя пустоту, но в ее глазах мелькнула тень — не гнев, а боль, что резала ее изнутри.

Он повернулся к ней, его кулаки разжались, и лед в его взгляде смягчился, как мороз, что таял под солнцем. Их связь вспыхнула ярче, и он сказал, голос был хриплым, но живым:

— Я не дам им трогать тебя. Никому. — Его слова были простыми, но в них звенела нота — не угроза, а обещание, что вырвалось из него, как дыхание, что он не мог сдержать. Он не знал ее прошлого, не знал ее потерь, но чувствовал, что она — больше, чем союзник, больше, чем загадка, и это пугало его, но не останавливало.

Джайна сжала губы, ее рука опустилась, и их связь передала ее смятение — не страх за себя, а за него: Ты не понимаешь, что это значит. Она вспомнила Артаса — его голос, что шептал ей во тьме, его ледяной взгляд, что стал ее проклятьем, — и ее сердце сжалось, как будто кто-то сдавил его рукой. Она не хотела этого для Гарри, не хотела видеть, как он падает в ту же бездну, и потому отступила на полшага, но тепло ее взгляда осталось, как угли, что тлели под пеплом.

— Ты не должен обещать мне это, — сказала она, голос был холодным, но в нем дрожала нота, что она не могла скрыть. — Ты не знаешь… что это стоит. — Ее глаза блестели, и их связь передала ее мысль — не слова, а память: тени тех, кого она любила, что уходили один за другим.

Гарри шагнул к ней, сократив расстояние, что она создала, и их плечи соприкоснулись, тепло ее кожи пробилось сквозь ткань. Он не знал ее истории, но чувствовал ее боль — не через слова, а через их связь, что гудела, как струна под ветром.

— Я не знаю, — сказал он, голос был тихим, но твердым, как камень, что не ломался под бурей. — Но я не уйду. Не от тебя. — Его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и он добавил: — Мы разберемся. Вместе.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь вспыхнула — ее тепло боролось с ее страхом, а его сталь держала ее, как якорь. Она кивнула, коротко, но в ее глазах мелькнула тень — не гнев, а что-то мягче, что она не хотела назвать. Их тени слились на стене, и тишина гостиной стала тяжелее, как будто воздух ждал, что будет дальше.

Но затем дверь хлопнула, и Рон ввалился в гостиную, его рыжие волосы торчали во все стороны, а в руках он сжимал смятую газету.

— Гарри, Джайна, вы видели это? — Он ткнул в «Ежедневный пророк», его голос был громким, но дрожал. — Она снова написала! Теперь про лед в зале! Говорит, Джайна… ну… опасная ведьма, что хочет тебя зачаровать, Гарри!

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но он шагнул к Рону, его взгляд стал ледяным, как морозная ночь.

— Пусть пишет, — сказал он, голос был холодным, но живым. — Мы найдем, кто ей помогает. — Он посмотрел на Джайну, и их связь передала его решимость — не просто слова, а обещание, что он не отступит.

Джайна кивнула, ее пальцы сжали палочку, и она сказала, голос был холодным, но с теплом, что пробивалось наружу:

— Карта. Она покажет нам правду. — Ее взгляд нашел его, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла его холод, но в ее сердце росла трещина — не от гнева, а от страха, что он слишком близко, и она не сможет его защитить.

Гостиная Гриффиндора затихла, шепотки студентов растворились в треске углей, что тлели в камине, бросая дрожащий свет на стены, где тени дрожали, как призраки в полумраке. Гарри стоял у стола, его пальцы сжимали смятую газету, что Рон бросил перед ним — новая статья Скитер, где лед в Большом зале стал «доказательством» опасной силы Джайны, что «зачаровала» его. Пустота гудела в нем, как ледяной ветер, что пробирался в кости, но он стиснул зубы, его взгляд был холодным, но живым. Джайна была рядом, ее палочка лежала на столе, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что отгоняло его тьму, как луч в трещине.

Рон плюхнулся на диван, его рыжие волосы торчали во все стороны, и он буркнул:

— Они боятся ее после льда, но Скитер… она не остановится. — Его глаза метнулись к Джайне, и он добавил тише: — Ты в порядке?

Гермиона сжала книги, ее взгляд был острым, но теплым:

— Это не просто сплетни. Это опасно. Кто-то подкармливает ее информацией. — Она посмотрела на Гарри, и их связь передала ее тревогу — не слова, а чувство.

Гарри кивнул, его рука упала на Карту, что лежала свернутой рядом, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Мы найдем, кто это. Карта не врет. — Он посмотрел на Джайну, и их плечи почти соприкоснулись — не случайно, а намеренно, как стена, что он строил вокруг нее. Их связь вспыхнула — его решимость смешалась с ее теплом, и лед в его глазах дрогнул, смягчился, когда он поймал ее взгляд.

Джайна сжала губы, ее пальцы легли на палочку, и она ответила тихо, голос был холодным, но с ноткой стали:

— Тогда начнем. Если они следят, мы их выловим. — Ее синие глаза блестели, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Мы сильнее их. Она шагнула к лестнице, что вела в их комнату, и бросила взгляд на Гарри — не вопрос, а приглашение.

Они поднялись в тишине, их шаги звучали в унисон, и комната встретила их холодом — занавески были задернуты, свет едва пробивался сквозь щели, освещая смятую кровать, что стояла между ними, как немой свидетель их близости. Гарри опустился на колени у сундука, вытаскивая Карту, и развернул ее на полу, его палочка дрогнула в руке. Джайна опустилась рядом, ее колено коснулось его через ткань, и тепло ее кожи пробилось сквозь его мантию, отгоняя пустоту еще на шаг.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — шепнул он, и чернила растеклись по пергаменту, Хогвартс ожил перед ними — башни, коридоры, точки, что двигались, как звезды. Он ткнул палочкой в кабинет Грюма, где «Аластор Грюм» стоял неподвижно, и сказал: — Он все еще там. Не сдвинулся.

Джайна наклонилась ближе, ее волосы упали на Карту, и их связь передала ее тепло — не яркое, а тихое, как угли под пеплом. Она указала на коридор третьего этажа, где «Бартемиус Крауч» двигался к выходу, и голос был острым, как клинок:

— А Крауч уходит. Он был с Грюмом вчера. Это не совпадение. — Ее глаза сузились, и их связь передала ее подозрение — не слова, а чувство: Они скрывают что-то.

Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь.

— Если он в отъезде, как они думают, то что он делает здесь? — Он посмотрел на нее, и их плечи соприкоснулись сильнее, тепло ее близости стало стеной, что держала его. — Мы должны следить за ними. За обоими.

Джайна кивнула, ее рука легла на Карту, и она провела пальцем по линиям, ее голос стал мягче, но с ноткой решимости:

— Карта видит больше, чем они думают. Мы будем готовы. — Она посмотрела на него, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Ее взгляд задержался на нем дольше, чем нужно, и их связь передала ее мысль — не слова, а тревога: Только бы ты не сломался.

Гарри поймал этот взгляд, его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и он сказал, голос был хриплым, но живым:

— Я не дам им победить. Не нас. — Его слова были простыми, но в них звенела нота — не просто решимость, а что-то глубже, что он чувствовал, но не мог назвать. Он не знал ее прошлого, но готов был стоять за нее, как будто она была частью его мира всегда.

Она сжала губы, ее пальцы сжали край Карты, и их связь передала ее смятение — не страх за себя, а за него: Ты не должен платить за меня. Но она не отступила, ее плечо осталось рядом с его, и тепло ее близости стало щитом, что отгоняло его холод.

Шум из гостиной донесся снова — голоса, громкие и резкие, пробились через дверь. Гарри свернул Карту, шепнув «Шалость удалась!», и они встали, их тени слились на стене, как две фигуры, что шли против тьмы. Они спустились вниз, и Рон встретил их у камина, его лицо было красным от гнева.

— Там внизу… кто-то из Слизерина сказал, что Джайна… ну… — Он замялся, его глаза метнулись к ней. — Что она тебя околдовала. И что ты ее марионетка.

Гарри шагнул вперед, его кулаки сжались, и лед в его глазах вспыхнул, но Джайна положила руку ему на плечо — не мягко, а твердо, как якорь. Их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод, и она сказала, голос был холодным, но твердым:

— Пусть говорят. Мы знаем правду. — Ее пальцы сжали его плечо сильнее, и их связь передала ее мысль — не гнев, а вера: Ты сильнее этого.

Он кивнул, его рука накрыла ее, и тепло их касания стало стеной, что отгоняла пустоту. Их взгляды встретились, и лед в его глазах смягчился, как мороз, что таял под ее теплом.

* * *

Утро тянулось, как серый туман, что оседал на камнях, и воздух был тяжелым от сырости и шепотков. Гарри шагал по коридору третьего этажа, его мантия хлопала по ногам, и пустота гудела в нем, как ледяной ветер, что пробирался в кости. Джайна была рядом, ее туника шуршала, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что отгоняло его тьму, как луч в трещине. Карта лежала в его кармане, свернутая, но теплая, как будто дышала, и их цель была ясна — следить за Грюмом и Краучем, чьи тени на пергаменте оставили больше вопросов, чем ответов.

Коридор был полон студентов, что спешили на уроки, но взгляды скользили к ним — не открыто, а украдкой, как мыши, что боялись кота. Статья Скитер сделала свое дело: лед в Большом зале стал легендой, и шепотки о «опасной ведьме» и «марионетке Поттере» резали воздух, но никто не осмеливался подойти ближе. Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, но он держал голову прямо, его шаги были твердыми, как вызов. Джайна шла рядом, ее лицо было холодным, как ледяная маска, но их связь гудела — ее тепло пробивалось сквозь его холод, и он чувствовал, как она держит себя в узде.

Они свернули к кабинету Защиты от темных искусств, где Грюм должен был вести урок для четвертого курса. Дверь была приоткрыта, и голос Грюма — грубый, как наждачная бумага — доносился наружу, перемежаясь стуком его деревянной ноги по полу. Гарри остановился у стены, и он шепнул Джайне:

— Проверим его. Если он что-то скрывает, мы заметим. — Его взгляд нашел ее, и их связь вспыхнула — его решимость смешалась с ее теплом.

Она кивнула, ее пальцы сжали палочку, и она ответила тихо, голос был острым, как клинок:

— Я прослежу за ним. — Ее синие глаза блестели, и их плечи соприкоснулись, тепло ее близости стало щитом, что отгоняло его холод.

Они вошли в класс, заняв места в углу, где тень от шкафа падала на парты. Грюм стоял у доски, его магический глаз закрутился, фиксируясь на них, но он продолжил лекцию о проклятиях, его палочка чертила в воздухе резкие линии.

Джайна наклонилась ближе, ее волосы упали на его плечо, и их связь передала ее тепло — не яркое, а тихое, как угли. Но затем она замерла, ее глаза сузились, и она шепнула:

— Он пьет. Снова. — Ее взгляд был прикован к Грюму, что вытащил флягу из-под мантии, сделал глоток и скривился, как будто проглотил деготь. Его рука дрогнула, и он кашлянул, убирая флягу обратно.

Гарри кивнул, его дыхание стало паром, и он ответил тихо:

— Я видел это раньше. Он всегда так делает. — Лед в его глазах вспыхнул, и их связь передала его подозрение — не слова, а чувство: Это не просто вода.

Джайна сжала губы, ее пальцы легли на парту, и она начала считать про себя, отмечая время. Грюм говорил о контрзаклятиях, но каждые десять минут он тянулся к фляге — глоток, гримаса, кашель, — и ее взгляд становился острее с каждым разом. Их связь гудела, и она шепнула Гарри, голос был холодным, но твердым:

— Это не виски. И не лекарство. Он пьет каждые десять минут, как будто боится остановиться. — Ее глаза блестели, и она добавила: — Я видела такое в Даларане. Зелье, что держит что-то под контролем. Или скрывает. — Ее плечо прижалось к его, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Он не тот, кем кажется.

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но он кивнул, его голос был хриплым, но живым:

— Если это зелье… то что он скрывает? — Он посмотрел на нее, и тепло ее близости отогнало лед еще на шаг. Их взгляды встретились, и их связь вспыхнула — его решимость смешалась с ее теплом, как огонь и лед, что нашли равновесие.

Урок кончился, Грюм прохромал к столу, его глаз закрутился, но он не подошел к ним. Они встали, их шаги зазвучали в унисон, уводя их в коридор. Студенты расходились, но шепотки следовали за ними — не громкие, а приглушенные, как шорох листьев под снегом. У поворота к Большому залу их догнал голос — резкий, с ядом:

— Эй, Праудмур! Сколько зелий ты сварила, чтобы зачаровать Поттера? — Это был Пэнси Паркинсон, ее темные волосы блестели, а ухмылка резала лицо, как нож. За ней стояли несколько слизеринцев, их смех был слабым, но острым.

Гарри шагнул вперед, его кулаки сжались, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь.

— Заткнись, Паркинсон, — сказал он, голос был холодным, но твердым, как сталь. Пустота гудела, но он держал себя в руках, его тень упала на нее, как вызов.

Джайна положила руку ему на плечо — не мягко, а твердо, как якорь, и их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод. Она посмотрела на Пэнси, ее синие глаза были острыми, как клинки, и голос был холодным, но ровным:

— Ты ничего не знаешь о зельях. Или обо мне. — Ее пальцы сжали его плечо сильнее, и воздух вокруг нее дрогнул, стал холоднее, но она не сорвалась. Их связь передала ее мысль — не гнев, а вера: Мы выше этого.

Пэнси фыркнула, но отступила, ее смех затих, и слизеринцы ушли, бросая взгляды через плечо. Гарри посмотрел на Джайну, его рука накрыла ее, и тепло их касания стало стеной, что отгоняла пустоту. Он шепнул:

— Они не стоят того. Но Грюм… мы узнаем. — Лед в его глазах смягчился, и их связь передала его решимость — не просто слова, а обещание.

Она кивнула, ее пальцы сжали его руку в ответ, и тепло ее близости стало щитом, что держало их вместе.

Коридор третьего этажа был холодным, сырость оседала на камнях, и шаги Гарри и Джайны звучали в унисон, уводя их от кабинета Защиты от темных искусств. Пустота гудела в нем, как ледяной ветер, что пробирался в кости, но тепло ее близости — ее плечо рядом с его — отгоняло тьму, как луч в трещине. Шепотки студентов затихли за поворотом, слова Пэнси Паркинсон растворились в гуле, но их яд остался — невидимый, но острый. Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, но он держал себя в руках, чувствуя ее руку, что все еще лежала на его плече.

Они остановились у окна, где серый свет пробивался сквозь витражи, окрашивая их лица в тусклые цвета. Джайна убрала руку, ее пальцы сжали палочку, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что держало его, даже если он не мог его поймать. Она посмотрела на него, ее синие глаза блестели, и голос был тихим, но острым, как клинок:

— Грюм… это не просто привычка. Он пьет слишком часто. И эта гримаса… — Она замолчала, ее взгляд стал задумчивым, и их связь передала ее мысль — не слова, а расчет: Это зелье. Но какое?

Гарри кивнул, его рука поднялась к волосам, и он провел по ним, стряхивая пыль прошлого. Ее слова о зелье — что-то, что «держит под контролем или скрывает» — задели что-то в его памяти, и он замер, его глаза сузились. Их связь вспыхнула, и он увидел это снова — вторую зиму в Хогвартсе, подвал, где котел дымился над огнем, и Гермиона, чье лицо вытянулось в кошачью морду, усы дрожали, а глаза округлились от ужаса. Оборотное зелье — густое, с привкусом грязи и горечи, что жгло язык, как прогорклый суп. Он помнил, как глотнул его, чтобы стать Гойлом, и как его горло сжалось от отвращения.

Джайна поймала это через их связь — не слова, а образ: Гарри, что морщится, держа флакон, и Гермиона, что шипит, глядя в зеркало. Ее глаза расширились, и она шагнула ближе, ее плечо прижалось к его, тепло ее кожи пробилось сквозь ткань.

— Ты знаешь это зелье, — сказала она, голос был холодным, но твердым. — Что это было? — Ее пальцы сжали палочку сильнее, и их связь передала ее любопытство — не просто вопрос, а нить, что она тянула.

Гарри сжал губы, его дыхание стало паром, и он ответил, голос был хриплым, но живым:

— Оборотное зелье. Мы варили его на втором курсе. Чтобы пробраться к слизеринцам. — Он усмехнулся, лед в его глазах смягчился, и их связь передала его воспоминание — вкус, что резал горло, запах, что бил в нос, и Гермиона, чья шерсть лезла из-под мантии. — Оно было мерзким. Горьким, как грязь. И Гермиона… она чуть не стала кошкой навсегда.

Джайна хмыкнула, ее губы дрогнули в тени улыбки, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Она посмотрела на него, ее голос стал мягче, но с ноткой стали:

— Оборотное… да, я знаю его. В Даларане мы звали его «Маска теней». Но Грюм… он пьет чаще, чем нужно для смены лица. — Ее глаза сузились, и она добавила: — Оно действует час. Если он глотает каждые десять минут… это не просто маскировка. Это страх. — Ее плечо осталось рядом с его, и их связь передала ее мысль — не страх, а вывод: Он боится, что его раскроют.

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но тепло ее близости отогнало лед еще на шаг. Он кивнул, его взгляд стал острым, как нож:

— Значит, он не Грюм. Или не совсем Грюм. — Его голос был низким, с той ледяной ноткой, что резала воздух, и он посмотрел на нее. — Мы должны узнать, кто он. И зачем Крауч с ним встречался.

Она кивнула, ее пальцы разжали палочку, и она скрестила руки, ее туника шелестела, как листья перед ветром. Их связь гудела, и она сказала тихо:

— Я могу вычислить зелье точнее. Если увижу его снова. У меня… был опыт с такими вещами. — Ее взгляд упал, и их связь передала тень — не слова, а память: лаборатории Даларана, котлы, что дымились, и ошибки, что стоили ей слишком многого. Она сжала губы, но подняла глаза, встречаясь с его взглядом, и тепло ее близости стало щитом.

Гарри шагнул ближе, сократив расстояние до дюйма, и их плечи соприкоснулись сильнее, как стена, что он строил вокруг нее. Он не знал ее прошлого, но чувствовал ее — не через слова, а через их связь, что была как струна под ветром.

— Тогда следим дальше, — сказал он, голос был хриплым, но твердым. — Ты видишь зелье, я слежу за ним. Вместе. — Его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и лед в его глазах смягчился, как мороз, что таял под ее теплом.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь передала ее мысль — не капитуляцию, а доверие: Ты не сдашься. Она кивнула, ее пальцы сжали его рукав — коротко, но твердо, как якорь, — и отпустила, но не отступила. Их тени слились на стене, как две фигуры, что шли против тьмы, что росла вокруг.

Коридор ожил — звон колокола возвестил обед, и студенты хлынули мимо, их голоса смешивались с шорохом мантий. Гарри и Джайна двинулись к Большому залу, их шаги звучали в унисон, и тепло ее близости стало стеной, что держала его, даже когда пустота гудела злее, чем прежде.

* * *

Большой зал гудел голосами студентов, что заполняли его к обеду, и запах тыквенного супа смешивался с сыростью, что сочился из стен. Гарри и Джайна вошли последними, их шаги звучали в унисон, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что отгоняло пустоту, что гудела в нем, как ледяной ветер. Они сели за гриффиндорский стол, подальше от любопытных глаз, и Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, когда он бросил взгляд на учительский стол. Грюм сидел там, его фляга сверкнула в свете факелов, и он сделал очередной глоток, скривившись, как будто проглотил что-то горькое.

Джайна наклонилась ближе, ее белые волосы упали на плечо Гарри, и их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод, как луч в трещине. Она шепнула, голос был тихим, но острым, как клинок:

— Он пьет снова. Каждые десять минут. — Ее синие глаза сузились, и она посмотрела на Гарри, их плечи соприкоснулись, и тепло ее близости стало щитом. — Это точно Оборотное. Но… как он его достает?

Гарри кивнул, его взгляд был прикован к Грюму, но ее вопрос зацепил что-то в его памяти. Их связь дрогнула, и он увидел это снова — второгодка, холодный подвал, и Гермиона, что склонялась над книгой, ее голос был строгим, как у профессора: «Оборотное зелье требует шкуры бумсланга, пиявок, рог двурога, сушеные златоглазки… и, конечно, частицу того, в кого превращаешься. Месяц варки, не меньше.» Он помнил, как они крали ингредиенты из кабинета Снейпа, его длинные пальцы пересчитывали флаконы, а глаза сверкали, как у ястреба.

Джайна уловила это через их связь — не просто слова, а образ: Гермиона, что шепчет список, и темный кабинет Снейпа, где полки ломились от банок и пузырьков. Ее глаза расширились, и она сжала губы, ее пальцы легли на стол, как будто она держала котел. Их связь гудела, и она шепнула:

— Шкура бумсланга… рог двурога… это редкость. И месяц варки. — Ее голос стал холоднее, но тверже, и она посмотрела на Гарри. — В Хогвартсе такое есть только у одного человека. У вашего зельевара. — Ее взгляд скользнул к учительскому столу, где Снейп сидел, его черные глаза блестели, как нефть, и их связь передала ее мысль — не страх, а вывод: Он замешан.

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но тепло ее близости отогнало лед еще на шаг. Его дыхание стало паром, и он ответил, голос был хриплым, но живым:

— Снейп. Его кабинет… мы брали там все тогда. Он следит за каждым пузырьком, но… — Он замолчал, лед в его глазах вспыхнул, и их связь передала его подозрение — не слова, а чувство: Кто-то забрал у него. — Если Грюм берет зелье, то либо Снейп знает, либо его обокрали.

Джайна хмыкнула, ее пальцы сжали край стола, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Она посмотрела на него, ее голос был тихим, но с ноткой стали:

— В Даларане я видела, как маги крадут из лабораторий. Это не сложно, если знать, где искать. — Ее глаза блестели, и она добавила: — Но если твой Снейп такой… внимательный, он бы заметил. Значит, либо он дал, либо его обманули. — Ее плечо прижалось к его сильнее, и их связь передала ее расчет — не просто мысль, а план: Мы можем проверить.

Гарри кивнул, его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и он сказал, голос был низким, но твердым:

— Тогда следим за обоими. Грюм пьет, Снейп… он всегда что-то скрывает. — Его взгляд нашел ее, и лед в его глазах смягчился, как мороз, что таял под ее теплом. — Ты знаешь зелья лучше меня. Что думаешь?

Она сжала губы, ее пальцы постучали по столу, и их связь передала ее память — не слова, а образ: лаборатории Даларана, где она варила зелья для маскировки, ее руки в пятнах от шкуры бумсланга, и ошибки, что стоили ей слишком многого.

Джайна наклонилась ближе, ее пальцы сжали край стола, и она шепнула, голос был тихим, но твердым:

— Если это Оборотное, то кто-то варит его здесь. Месяц — это долго, но можно ускорить, если знаешь как. — Ее синие глаза блестели, и их связь передала ее мысль — не страх, а план: Я могу узнать, если увижу следы.

Гарри кивнул, его рука легла на стол рядом с ее, и тепло их близости стало стеной, что отгоняла пустоту. Он ответил, голос был хриплым, но живым:

— Ты хочешь пробраться к Снейпу? Это… рискованно. — Лед в его глазах дрогнул, и их связь вспыхнула — его вера смешалась с ее теплом: Но я с тобой.

Но прежде чем она успела ответить, воздух за их спинами стал тяжелее, и тень упала на стол, как чернильное пятно. Гарри замер, его дыхание стало паром, и он обернулся — Снейп стоял позади, его мантия шелестела, как крылья ворона, а глаза сверкали, как угли в темноте. Его голос был низким, с ядом, что резал тишину:

— Поттер. — Он сделал паузу, его губы изогнулись в презрительной усмешке. — Я чувствую запах шкуры бумсланга в этом зале. И рог двурога. Знакомые ингредиенты, не так ли? — Его взгляд пробежал по Гарри, затем скользнул к Джайне, и он добавил: — Оборотное зелье, я полагаю? Ты снова копаешься в моих запасах, мальчишка?

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь. Он встал, его стул скрипнул по полу, и голос был холодным, но дрожал от гнева:

— Я ничего не брал! Это не я… — Он замолчал, их связь дрогнула, и он бросил взгляд на Джайну, словно ища опору. — Мы видели… кто-то другой…

Снейп шагнул ближе, его тень накрыла их, и он прошипел:

— Кто-то другой? Удобная сказка. Может, проверим Сывороткой Правды? Вас обоих. — Его глаза сузились, и он посмотрел на Джайну, его голос стал тише, но острее: — Или твоя… гостья знает больше, чем говорит? Ты ведь не из наших краев, Праудмур. Зелья — твоя стихия, не так ли?

Джайна встала следом, ее туника шелестела, и их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод, отгоняя пустоту еще на шаг. Она выпрямилась, ее лицо было бледным, как снег, но глаза блестели, как сталь, что выковали в огне. Она сжала палочку, но не подняла ее, и голос был холодным, но ровным, как море перед бурей:

— Я знаю зелья, профессор. Но я не варю их здесь. И не краду. — Ее взгляд встретил его, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Он блефует. Она сделала паузу, ее пальцы сжали край стола, и она добавила: — Если ваши запасы пропадают, может, стоит проверить тех, кто ближе к вам. Тех, кто ходит по замку… незаметно.

Снейп замер, его губы сжались в тонкую линию, и его глаза пробежали по ней, как будто искали трещину в ее словах. Гарри шагнул к ней, его плечо прижалось к ее, и тепло их близости стало стеной, что держала их вместе. Он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Она права. Мы не брали ничего. Но кто-то берет. — Лед в его глазах смягчился, когда он посмотрел на Джайну, и их связь передала его веру — не слова, а чувство: Ты справишься.

Снейп фыркнул, его мантия взметнулась, и он прошипел:

— Умно. Но я слежу за вами. Обоими. И я непременно узнаю, кто ворует из моих запасов… — Он не договорил, его взгляд стал темнее, и он повернулся, уходя к учительскому столу, его шаги были резкими, как удары молота.

Гарри выдохнул, его кулаки разжались, и он посмотрел на Джайну, его дыхание стало паром. Их связь гудела, и он шепнул:

— Ты его остановила. Как ты это делаешь? — Его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и тепло ее близости отогнало пустоту еще на шаг.

Она хмыкнула, ее пальцы разжали палочку, и она ответила тихо, голос был холодным, но с ноткой тепла:

— Я знаю таких, как он. Они ищут слабость. Ее нельзя показать. — Ее синие глаза нашли его, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Она добавила: — Но он не поверил. Будет следить.

Гарри кивнул, его рука легла на стол рядом с ее, и их тени слились на стене, как две фигуры, что стояли против тьмы. Он сказал, голос был хриплым, но живым:

— Тогда мы следим первыми. За ним. И за Грюмом. — Лед в его глазах смягчился, и их связь передала его решимость — не просто слова, а обещание: Мы вместе.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь передала ее мысль — не капитуляцию, а доверие: Ты не сдашься. Она кивнула, ее пальцы сжали его рукав — коротко, но твердо, — и отпустила, но осталась рядом, как стена, что держала его, даже когда пустота гудела злее, чем прежде.

* * *

После обеда воздух в Хогвартсе стал гуще, сырость оседала на камнях, и Гарри с Джайной шагали по коридорам, их шаги звучали в унисон, как ритм, что не ломался под тяжестью утренних теней. Пустота гудела в нем, как ледяной ветер, но тепло ее близости — ее плечо рядом с его — отгоняло тьму, как луч в трещине. Их связь пульсировала — холодная, но живая, и слова Снейпа, его угроза Сывороткой Правды, все еще резали, как осколки стекла, но они держали головы прямо, их взгляды были острыми, как клинки.

Первым был урок Прорицания, и они поднялись по шаткой лестнице в башню Трелони, где воздух был тяжелым от благовоний, пыли и запаха старых ковров. Комната была круглой, увешанной шалями, и свет от свечей дрожал, бросая тени на лица студентов, что сидели за маленькими столиками, покрытыми бархатом. Трелони вплыла в зал, ее бусы звякнули, глаза блестели за огромными очками, и голос был томным, как дым, что поднимался от курильниц:

— Сегодня мы заглянем в глубины судьбы… Чайные листья откроют нам завесу будущего. — Она махнула рукой к чашкам, что дымились на столах, и ее взгляд остановился на Джайне, ее губы дрогнули в странной улыбке. — Мисс Праудмур, ваше присутствие… оно волнует эфир с сентября. Ваша аура — как буря за горизонтом. Что вы видите в листьях?

Гарри сжал губы, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, но он взял чашку, бросив взгляд на Джайну. Их связь дрогнула, и он шепнул:

— Она обожает тебя драматизировать. Каждый раз одно и то же. — Его пальцы сжали фарфор, и он сделал глоток, вкус чая был горьким, как память о фляге Грюма.

Джайна хмыкнула, ее пальцы легли на свою чашку, и их связь передала ее мысль — не слова, а скептицизм: Она играет. Она выпила чай, оставив листья на дне, и посмотрела на них, ее синие глаза сузились. Их связь гудела, и она шепнула Гарри:

— В Даларане мы звали это пустой магией. Но она… она видит что-то, даже если не понимает. — Ее голос был холодным, но в нем мелькнула тень любопытства, и она добавила: — Листья как змея. Шкура бумсланга, может быть? — Ее плечо прижалось к его, и тепло ее близости отогнало пустоту еще на шаг.

Трелони подплыла к их столику, ее шали шелестели, как листья в ветре, и она наклонилась над чашкой Джайны, ее очки блеснули в свете свечей. Она ахнула, ее голос стал выше, дрожащим:

— Змея! О, это знак! Скрытая угроза, что ползет в тенях! — Она выпрямилась, ее руки взметнулись, и она посмотрела на Джайну, ее глаза блестели, как будто она видела больше, чем хотела. — Я говорила вам в сентябре, мисс Праудмур… ваша судьба — как ледяной вихрь, что сметает все. Вы принесли его сюда, не так ли?

Джайна сжала губы, ее пальцы замерли на чашке, и их связь передала ее раздражение — не гнев, а усталость: Она повторяется. Она ответила тихо, голос был ровным, но острым, как клинок:

— Я не приношу судьбу, профессор. Я ее делаю. — Ее взгляд встретил Трелони, и воздух вокруг нее дрогнул, стал холоднее, но она держала себя в руках. Их связь вспыхнула, и она шепнула Гарри: — Она видела то же в первый день. Вихрь и змею. Может, это не пустота.

Гарри посмотрел в свою чашку — листья сгрудились в комок, как тень с рогами, и он усмехнулся, лед в его глазах смягчился. Их связь гудела, и он шепнул:

— У меня рога. Двурог, наверное. — Его тепло — не яркое, а тихое, как угли — пробилось через их связь, и он добавил: — Снейп или Грюм? Она не различает.

Трелони наклонилась к его чашке, ее бусы звякнули, и она прошептала:

— Рога… сила, что сокрушит! О, мистер Поттер, ваша тень растет с каждым днем! — Она отступила, ее руки дрожали, и она посмотрела на Джайну, ее голос стал тише: — Вы связаны. Вихрь и тень. Я видела это с первого дня… но теперь это ближе.

Джайна подняла бровь, ее пальцы сжали чашку сильнее, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Она чувствует больше, чем знает. Она шепнула Гарри:

— Она не так глупа, как кажется. Но и не так умна. — Ее плечо осталось рядом с его, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла его холод.

Гарри кивнул, его рука легла на стол рядом с ее, и их тени слились на бархате, как две фигуры, что делили одну тайну. Урок тянулся, Трелони вещала о звездах и судьбе, но их мысли были далеко — о Грюме, о Снейпе, о зелье, что связывало их подозрения.

Следующим уроком была Трансфигурация, и они спустились в класс МакГонагалл, где воздух был чище, но холоднее, а парты стояли ровными рядами, как солдаты. МакГонагалл стояла у доски, ее мантия была строгой, как сталь, и голос был резким, но теплым:

— Сегодня мы превращаем перья в кинжалы. Точность и контроль, господа. — Она взмахнула палочкой, и перо на ее столе стало лезвием, блестящим в свете факелов.

Гарри поднял палочку, его дыхание стало паром, и он сосредоточился — перо перед ним дрогнуло, стало серебристым, но осталось мягким, как пух. Лед в его глазах вспыхнул, и он шепнул:

— Не выходит. — Его связь передала его досаду — не слова, а укол.

Джайна посмотрела на него, ее пальцы сжали палочку, и она взмахнула — ее перо вспыхнуло, стало стальным кинжалом с рукоятью, вырезанной, как волна. Их связь гудела, и она шепнула:

— Это как заморозить воду. Нужно чувствовать форму. — Ее плечо прижалось к его, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла его холод.

МакГонагалл подошла, ее глаза сузились, но в них мелькнула искра — не гнев, а интерес. Она посмотрела на кинжал Джайны, затем на Гарри, и сказала, голос был строгим, но живым:

— Мисс Праудмур, впечатляюще. Ваш контроль… он не из наших учебников. — Она сделала паузу, ее взгляд стал острее, и она добавила: — Скажите, как бы вы превратили кинжал обратно? Без слов, только волей?

Джайна замерла, ее синие глаза блестели, и их связь передала ее память — не слова, а образ: Даларан, где она гасила ледяные клинки одним движением руки. Она сжала губы, подняла палочку, и кинжал дрогнул, стал пером, мягким и белым, как снег. Она ответила тихо, голос был холодным, но твердым:

— Нужно отпустить форму. Как дыхание. — Ее взгляд нашел Гарри, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как урок, что она давала ему без слов.

МакГонагалл кивнула, ее губы дрогнули в тени улыбки, и она сказала:

— Хорошо. Очень хорошо. Поттер, учитесь у нее. — Она отошла, но бросила взгляд через плечо, и их связь передала ее мысль — не слова, а уважение.

Гарри попробовал снова, его палочка дрогнула, и перо стало кинжалом — не идеальным, но острым. Он усмехнулся, лед в его глазах смягчился, и он шепнул Джайне:

— Ты лучше, чем МакГонагалл. — Их связь передала его тепло — не яркое, а тихое, как угли.

Она хмыкнула, ее пальцы сжали палочку, и она ответила, голос был мягким, но с ноткой стали:

— Я просто знаю, как держать лед. — Ее плечо осталось рядом с его, и тепло ее близости стало щитом, что держало их вместе, даже когда пустота гудела в нем злее, чем прежде.

* * *

День угасал, сумерки за окнами сгущались в черноту, и холод пробирался в замок, как дыхание смерти. Гарри и Джайна поднимались в башню Гриффиндора, их шаги звучали в унисон, но тишина между ними была тяжелой, как могильный камень. Пустота гудела в нем, ледяной ветер рвал его изнутри, но тепло ее близости — ее плечо рядом с его — держало тьму на расстоянии, как хрупкий барьер. Их связь пульсировала — холодная, но живая, и мысли о Грюме, Снейпе, зелье и угрозах Сывороткой сплетались в клубок, что давил на них.

Они остановились у окна в коридоре, где факелы бросали дрожащий свет на их лица, искаженные тенями. Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь, но голос был хриплым, но твердым:

— Грюм пьет зелье. Снейп подозревает нас. Это не просто совпадение. — Его взгляд нашел ее, и их связь передала его мысль — не страх, а сталь: Мы почти у цели.

Джайна кивнула, ее пальцы сжали палочку, и ее синие глаза блестели, как клинки в полумраке. Она ответила тихо, голос был холодным, но с ноткой тепла:

— Кто-то варит его здесь. И если Снейп не в деле… это опаснее, чем кажется. — Ее плечо прижалось к его, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что держали равновесие. — Завтра узнаем больше. Мы должны.

Гарри усмехнулся, его рука легла на подоконник рядом с ее, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла пустоту. Он сказал:

— Вместе. Иначе никак. — Лед в его глазах смягчился, и их связь передала его решимость — не слова, а клятва.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь передала ее мысль — не слабость, а доверие: Ты держишь меня. Она кивнула, и они двинулись в гостиную, их тени слились на стене, как две фигуры, что шли против тьмы.

Гостиная Гриффиндора гудела — камин трещал, студенты шептались, и взгляды скользили к ним, как ножи. Гарри и Джайна прошли к лестнице, но Рон перехватил их, за ним шли Гермиона, Фред, Джордж, Дин Томас и Симус Финниган. Дин ткнул пальцем в Гарри, его голос был громким, с насмешкой:

— Ну что, Поттер, вы с ней как сиамские близнецы? Любовь или что? — Симус хихикнул, его глаза блестели: — Одна кровать, да? Скитер бы вцепилась в это со всей силой!

Гарри сжал кулаки, лед в его глазах вспыхнул, и пустота гудела, но Джайна шагнула вперед, ее туника шелестела, и их связь передала ее тепло — не гнев, а ледяная решимость. Она сказала, голос был холодным, как сталь:

— Хотите правду? Идите за нами. — Ее взгляд нашел Гарри, и их связь вспыхнула — ее сила смешалась с его холодом: Покажем.

Они поднялись в комнату, толпа гриффиндорцев следовала, их шепотки резали воздух, как осколки. Комната встретила их мраком — кровать стояла в центре, смятая, как рана, и факелы на стенах бросали тени, что дрожали, как призраки. Гарри повернулся к ним, его дыхание стало паром, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Это не любовь. Это проклятье. — Лед в его глазах вспыхнул, и он посмотрел на Джайну, их связь гудела, как натянутая струна.

Рон кивнул, его лицо было мрачным:

— Они не врут. Это магия. — Гермиона сжала руки, ее голос был острым: — Они связаны. Жизнью. — Фред и Джордж переглянулись, их лица были серьезны, но Дин фыркнул, скрестив руки:

— Проклятье? Серьезно? Докажи. — Симус кивнул, его ухмылка была резкой.

Джайна сжала губы, ее пальцы сжали палочку, и она посмотрела на Гарри — не вопрос, а вызов. Их связь вспыхнула, и она сказала, голос был холодным, но живым:

— Тогда смотрите. И не вмешивайтесь. — Она шагнула к дальнему углу комнаты, ее шаги были медленными, как шаги к эшафоту, и остановилась у стены, в десяти футах от него. Воздух сгустился, стал ледяным, и их связь натянулась, как цепь, что рвала их на части.

Гарри остался у кровати, его кулаки сжались, и пустота ударила, как молот — лед в его груди вспыхнул, его глаза загорелись белым, как Шлем Ужаса, и кровь хлынула из его носа, капая на пол, как чернила. Его голос был хриплым, как крик из могилы:

— Оно… растет. — Его тень на стене закрутилась, стала черной, как дым, и ледяные трещины поползли по полу от его ног, хрустя, как кости.

Джайна пошатнулась, ее лицо исказилось, и их связь резанула — не словами, а агонией: лед сжал ее горло, как удавка. Кровь потекла из уголка ее рта, ее руки задрожали, и воздух вокруг нее закрутился в вихрь, что рвал занавески и гасил факелы. Ее голос был слабым, но острым:

— Чем дальше… тем сильнее… — Ее синие глаза потускнели, и она упала на колени, ее пальцы вцепились в пол, оставляя кровавые следы.

Гриффиндорцы замерли, их лица побелели, и Дин пробормотал:

— Мерлин… — Симус отступил, его руки дрожали, а комната задрожала, как будто само пространство ломалось под их болью.

Гарри рванулся к ней, его ноги подкосились, и кровь стекала по его подбородку, смешиваясь с паром его дыхания. Лед в его глазах стал ярче, пустота рвала его изнутри, и его тень выросла, как чудовище, что тянулось к ней. Он прохрипел:

— Джайна… держись… — Его рука протянулась, пальцы дрожали, и ледяные шипы вырвались из пола, окружая его, как клетка.

Она подняла голову, ее тепло угасало, но вспыхнуло, как последний огонь. Кровь капала с ее губ, и она поползла к нему, ее ногти царапали камень, оставляя красные полосы. Их связь натянулась до предела, и когда их руки соприкоснулись, мир взорвался — ледяной вихрь и черная тень столкнулись, стекла окон треснули, и осколки разлетелись, как град. Кровь брызнула из их ран, но тепло ее пальцев пробилось сквозь его холод, и лед в его глазах погас, пустота отступила, как зверь, что ушел в нору.

Они рухнули друг к другу, их плечи соприкоснулись, и кровь смешалась на полу, как печать их связи. Гарри сжал ее руку, его дыхание было рваным, и он прохрипел:

— Это… наша правда. — Лед в его глазах угас, и тепло ее близости стало якорем.

Джайна кивнула, ее голос был слабым, но живым:

— Мы умираем… если разделимся. — Ее пальцы сжали его, и их связь вспыхнула — ее тепло боролось с его холодом, держа их живыми.

Гермиона ахнула, ее руки дрожали:

— Это… ужасно. — Рон сжал кулаки, его лицо было белым: — Я знал… но не думал, что все так далеко зашло. — Фред и Джордж стояли молча, их глаза были темными, а Дин выдохнул:

— Простите… я… мы не думали… — Симус кивнул, его голос пропал, и он смотрел на кровь, что текла по полу.

Гарри посмотрел на них, его дыхание выровнялось, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Одна кровать. Одна жизнь. Теперь видите. — Его рука не отпустила ее, и тепло их касания стало стеной.

Джайна подняла голову, ее синие глаза блестели, и она добавила:

— Это не выбор. Это проклятье. — Их связь передала ее мысль — не слабость, а сила: Мы держимся вместе.

Гриффиндорцы ушли, их шаги были тяжелыми, и тишина накрыла комнату, как саван. Гарри и Джайна поднялись, их кровь осталась на полу, как карта их боли. Они легли на кровать, их плечи соприкоснулись, и тепло ее кожи отогнало пустоту, что гудела в нем. Гарри шепнул:

— Они поняли. — Лед в его глазах погас, и их связь была как цепь — его холод и ее тепло сплетались, держа их в ночи.

Она ответила тихо:

— Они испугались. — Ее рука легла рядом с его, и их тени слились на стене, как две фигуры, что не ломались под тяжестью проклятья, что росло с каждым днем.