Узы крови (джен)

Тьма здесь была не отсутствием света. Она была сущностью. Дышала — утробным, вибрирующим гулом, что исходил от самих камней зала Сумеречного Молота, черных, испещренных трещинами, словно кости древнего, проклятого зверя, погребенного под миром. Воздух, густой и неподвижный, отдавал ржавым железом, застарелой кровью и едва уловимым, тошнотворным запахом гниющей плоти — вечный смрад мест, где поклоняются забвению. Этот смрад сплетался с шепотом — мириадами беззвучных, сливающихся голосов, что вились вокруг Джайны Праудмур, подобно ледяным змеям, выжидая момент для смертельного укуса в душу.

Ее руки были скованы. Не грубым металлом тюремщика, но цепями из пляшущих, голодных теней, что жили своей жизнью, впиваясь в запястья, оставляя тонкие, дымящиеся ожоги, пахнущие паленым мясом и отчаянием. Она стояла на коленях на холодном камне, но спина оставалась несгибаемо прямой — упрямство, выкованное солеными штормами и морскими ветрами ее родины, Кул-Тираса, наследие отца, чей адмиральский флагман держался до последнего, прежде чем бездна забрала его. Ее волосы, когда-то сиявшие чистой белизной горных снегов над волшебным Далараном, теперь были тусклой, спутанной паклей, пропитанной каменной пылью и подсыхающей кровью. Кровь тонкой струйкой сочилась с рассеченного ударом виска, капая на истертый пол глухими, тяжелыми каплями. Кап… кап… кап… Отсчет не времени — отсчет ее стойкости перед лицом бездны.

Перед ней, почти касаясь ее, застыла фигура в рваной, выцветшей мантии — жрец культа Сумеречного Молота, безумцев, что жаждали конца света во славу своих темных хозяев. Его лицо тонуло в глубокой, неестественной тени капюшона, но два глаза горели мертвенно-красным огнем, словно угли в давно остывшем очаге надежды. В его руке покоился кинжал — кривой, зазубренный клинок из обсидиана или чего-то темнее, чье лезвие было покрыто рунами. Они не были выгравированы — они извивались, пульсировали слабым, болезненным, тошнотворным светом, точно скопище трупных червей, впившихся в металл.

Он сделал шаг вперед. Пол под его стоптанными сапогами не дрогнул — он ответил низким, протяжным стоном камня, эхом уходящим в недра земли. Туда, где спали они. Древние, как сам мир, кошмарные сущности. Старые Боги. Их голоса она слышала уже третий день — не в ушах, а глубоко внутри черепа, словно ядовитый плющ, прораставший сквозь кость, оплетавший ее мысли.

— Ты устала, Праудмур, — проронил жрец. Голос его был обманчиво мягок, почти вкрадчив, как у утешителя у смертного одра. Но под этим бархатом скрывалась холодная, безжалостная сталь, режущая глубже слов, проникающая под кожу, прямо в истерзанную душу. — Терамор горит в твоих снах. Видишь его? Не остывшим пеплом — живым, вечным огнем, в котором корчатся те, кого ты не спасла.

Слово ударило, как физический удар. Реальность зала на миг подернулась дымкой, запахло гарью и солью. Перед ее внутренним взором встал город — ее дитя, ее мечта о мире между Альянсом и Ордой, ее величайшая ошибка и незаживающая рана. Десять лет назад… или это было вчера? Боль стирала время. Она снова стояла на высокой башне своего портового города, ее синий плащ развевался на ветру, пропитанном дымом орочьего флота на горизонте. Гаррош Адский Крик — новый вождь Орды, орк, опьяненный жаждой войны и ненавистью ко всему, что не было орком. Он отверг хрупкий мир, который она так старательно строила с его предшественником, Траллом. Его черные паруса несли смерть. «Мы выдержим», — сказала она тогда верному Рексару, полу-огру, пытавшемуся сохранить остатки чести в Орде. Но верила ли сама? Она ждала штурма, готовила магические щиты… но удар пришел с другой стороны. Предательство. Не от Орды — от них она ждала лишь клинков. Предательство изнутри ее собственного мира. Мана-бомба — чудовищное оружие, созданное из артефакта, который она, как член правящего совета магов Кирин-Тора, должна была охранять. Ее передал врагу один из эльфов крови, соплеменников ее бывшего возлюбленного Кель’таса, втершийся в доверие в Даларане. Взрыв. Слепящий, багровый свет, расколовший небо над ее домом. Крик, оборвавшийся в тишине тотального распада материи. Она успела вырваться, телепортироваться в последний миг, инстинктивно защитившись потоком чистой магии, но видела все — рушащиеся стены, людей, ее людей, солдат, горожан, друзей, обратившихся в черные тени на выжженном камне. Она видела Ронина, главу Кирин-Тора, ее друга, пожертвовавшего собой, чтобы спасти ее и Верису. Видела маленькую девочку с косичками, бегущую к матери за мгновение до того, как свет поглотил их обеих. Пепел. Тишина. И ее волосы, некогда золотые, стали белыми как снег — плата за выживание, за магию, выжегшую часть ее души. Город умер. Надежда умерла. И часть ее души умерла вместе с ними. Шепот Старых Богов ликовал в ее голове, сплетаясь с голосом жреца: Смотрела и не спасла. Твоя наивность убила их. Слабая. Виновная.

Жрец словно читал ее мысли, его губы под капюшоном скривились в жутком подобии сочувственной улыбки.

— Кул-Тирас оплакивает отца… Адмирала Даэлина Праудмура, героя Альянса, твоего отца, который видел Орду теми, кем они были — кровожадными чудовищами. Он привел флот, чтобы уничтожить их, защитить тебя, отомстить за Лордерон! А ты? Ты встала между ним и Ордой. Ты выбрала не кровь, не семью, не свой народ, а призрачную надежду на мир с теми, кто растоптал твою первую родину. Ты позволила Рексару и его орочьим союзникам убить его. Его кровь на твоих руках, Джайна. Ты предала отца ради тех, кто потом сжег твой город. Какая ирония.

И снова удар, теперь по самому больному — по семье. Даэлин. Ее суровый, но любящий отец. Его недоверие к Орде было фанатичным, но… не был ли он прав? Она видела его лицо в последние мгновения — не ненависть, а разочарование в дочери, выбравшей чужих вместо своих. Эта вина грызла ее всегда, тихий яд в глубине души.

— А Артас… — жрец сделал паузу, смакуя имя, как самый изысканный яд. — Принц Артас Менетил. Твоя первая любовь. Свет Лордерона. Помнишь его? Мальчик, который обещал тебе будущее? Он смотрит на тебя из вечной стужи Нордскола, с трона Ледяной Короны, и смеется. Смеется над той наивной девчонкой, что отвернулась, когда он сделал трудный выбор. Когда он взял на себя бремя спасения своего народа любой ценой.

И снова память, острее кинжала. Не Король-Лич в шипастой броне, нет — сначала тот юноша, принц Лордерона, наследник великого королевства, ее друг, ее возлюбленный. Их прогулки по садам столицы, его смех, его клятвы, его голубые глаза, сиявшие ярче летнего неба. «Ты станешь великой волшебницей, Джайна. А я — великим королем. Мы будем править мудро и справедливо». Как легко было тогда верить… А потом — чума Плети, пожиравшая королевство. Город Стратхольм, обреченный. Его страшное решение — очистить город огнем и мечом, убить зараженных жителей, прежде чем они станут нежитью. Она ужаснулась. Она отказалась участвовать. «Я не могу, Артас… Просто не могу смотреть, как ты это сделаешь». А потом — Нордскол. Ледяная пустыня. Пещера. И проклятый рунный клинок Фростморн, Ледяная Скорбь, обещавший силу для победы над демоном Мал’Ганисом, но требовавший душу взамен. «Артас, брось его! Это ловушка! Мы найдем другой путь!» Ее мольба, отчаянная, последняя. Но он уже не слушал ее. Он слушал шепот клинка, такой же лживый и соблазнительный, как шепот Старых Богов сейчас. «Другого пути нет, Джайна. Я должен спасти свой народ». Он выбрал тьму. А она… она ушла. Снова. Оставила его там, одного, на пороге бездны. Стала ли она соучастницей его падения своим бездействием? Этот вопрос терзал ее годами. Она видела его потом — уже не принца, но Рыцаря Смерти, а затем Короля-Лича, повелителя нежити, чудовище, разрушившее и Лордерон, и Кель’Талас, и угрожавшее всему Азероту. Она сражалась с ним. Оплакивала его. Ненавидела его. И любила — ту тень света, что осталась в воспоминаниях. Жрец видел и эту кровоточащую рану, давил на нее словами: Бросила. Предала. Могла остановить, но испугалась замарать руки. Его тьма — и твоя вина.

Он наклонился ниже. Его дыхание, холодное и липкое, как погребальный саван, коснулось ее щеки. Запах гнили усилился.

— Ты видела, как рушатся не только города, но и сами основы бытия, Праудмур. Как ломаются оковы самой смерти. Ты стояла там, на вершине Ледяной Короны, когда шлем Короля-Лича был расколот. Когда Сильвана Ветрокрылая, бывшая предводительница Отрекшихся, твоя временная союзница и вечная соперница в страдании, решила переписать законы мироздания. И ты снова ничего не смогла сделать. Лишь смотреть.

Ледяная Корона. Ветер, воющий погребальную песнь над ледяными пиками. И Сильвана. Когда-то героиня Кель’Таласа, убитая Артасом и поднятая им в нежить. Ставшая Королевой Банши, потом Вождем Орды — той самой Орды, что сожгла Тельдрассил, дом ночных эльфов, совершив очередной геноцид. Теперь она стояла там, победив Болвара Фордрагона, нового стража проклятого Шлема Доминирования, что сдерживал остатки Плети. Шлем Артаса. Символ его власти, его тюрьмы, его проклятья — теперь лишь трофей в руках той, кто решил сломать не только его, но и саму машину смерти.

— Сильвана, остановись! Ты не знаешь, что это выпустит!

Ее крик, отчаянный, но уже лишенный былой силы, надломленный годами войн и потерь. И ответ Сильваны, полный холодной, пугающей решимости, взгляд ее красных глаз, видевших ад и решивших переделать его:

— Я знаю, Праудмур. Эта тюрьма — лишь иллюзия. Мир — тюрьма. Я освобожу нас всех.

Треск сжатого нечеловеческой силой металла. Крик самой Сильваны, вложившей в это действие всю свою боль и ярость. И небо… небо над Азеротом, расколовшееся багровой, зияющей раной, ведущей в Сумеречные Земли, в царства загробного мира, о которых смертные лишь гадали. Волна потусторонней силы, ударившая не по телу — по душе, вырвав из небытия слабейший, последний отголосок голоса Артаса: Джайна… Или это было лишь эхо ее вечной вины? Потом была война в загробных мирах. Утроба, где пытали самые темные души. Башня Проклятых Торгаст, лабиринты отчаяния. Она сражалась там, плечом к плечу с Траллом, Андуином, Болваром — теми, с кем когда-то воевала или кого оплакивала. Сражалась против Тюремщика, древнего зла, манипулировавшего Сильваной. Но усталость — не тела, а духа — накапливалась с каждым днем, с каждой потерянной душой, с каждым воспоминанием. И именно тогда, в момент этой вселенской усталости, Сумеречный Молот и нанес удар, вырвав ее из мира живых. Жрец был прав — она снова не смогла предотвратить катастрофу, лишь боролась с последствиями. Шепот вторил ему: Вечная свидетельница чужих трагедий. Бесполезная. Сломанная.

— Ты не можешь бежать вечно от себя самой. От своей вины. От пустоты внутри, которую ты пытаешься заполнить льдом и яростью, — голос жреца вернул ее в зловонную реальность зала, его рука с кинжалом замерла над ее плечом. — Прими наш дар. Прими силу тех, кто не знает сомнений. Стань нашей. Стань *целой*. Забудь боль.

Джайна стиснула зубы так, что заскрипела эмаль. Синева ее глаз на мгновение вспыхнула яростным, колючим льдом. Тело дрожало от боли и истощения, но внутри разгорался холодный огонь праведной ненависти. Он копался в ее жизни, как стервятник в падали, вытаскивал самые страшные моменты, самые глубокие раны, используя их как топливо для своего гнусного ритуала, как крюки, чтобы вцепиться в ее душу и подчинить.

— Я… не ваша, — выдохнула она. Голос был слаб, похож на шелест сухих листьев, но в нем звенела несокрушимая сталь Кул-Тираса. — И никогда… не буду.

Жрец криво усмехнулся. Усмешка существа, для которого человеческая воля — лишь досадная помеха перед лицом вечности и воли его хозяев. Он поднял кинжал. Тени на стенах заплясали еще неистовее, складываясь в искаженные болью лики Гарроша, Даэлина, Артаса, Сильваны, безымянных жертв Терамора… Она напряглась, собирая жалкие крохи магии, что еще тлели в ее истерзанном теле.

— Ты будешь, — голос жреца стал тверже, теряя последние нотки вкрадчивости. Кинжал вонзился в плоть плеча с отвратительным, влажным хрустом рвущейся ткани, мышц, достигающим кости. Она закричала — высокий, пронзительный крик не столько от боли, сколько от ярости и оскверненного естества. Кровь хлынула — густая, почти черная в тусклом свете факелов, мгновенно пропитывая остатки ее туники и заливая камень под ней. И он начал резать. Медленно, методично, с видимым, почти ритуальным наслаждением, выводя на ее коже символ — спираль с острыми шипами, что тут же запульсировала жгучим черным светом, словно клеймо самой Бездны, выжигая не только плоть, но и саму суть ее бытия. — Ты станешь матерью нашего возрождения. Сосудом для хаоса, что грядет. Твоя кровь — твоя сила, твоя боль, твои потери — свяжет тебя с нами. С Ним. Навеки.

Разум поплыл, утопая в агонии. Боль физическая сплеталась с ментальной пыткой, с образами прошлого, усиленными ревом Старых Богов в черепе: Ты одна. Ты сломлена. Ты предала всех. Ты наша. Цепи из теней сжались с новой силой, их ледяные пальцы впились глубже, высасывая остатки тепла и воли. Она рухнула вперед, ладони с силой ударились о холодный, липкий от ее же крови камень, оставляя размазанные отпечатки — символ ее падения.

Но даже здесь, на самом дне, в этой удушающей тьме отчаяния, тлел огонек. Слабый, почти незаметный, но упрямый, как единственный маяк в ревущем шторме. Ее воля. Дух Кул-Тираса. Искра Архимага. Гордость Праудмуров. Она не сломается. Не позволит им победить. Не так. Она пережила падение Лордерона, гибель Терамора, войну с Легионом, предательство Орды, ужасы Сумеречных Земель. Она не сдастся кучке фанатиков и их шепчущим хозяевам.

Джайна с неимоверным усилием подняла голову. Ее глаза, затуманенные болью, но не сломленные, встретились с горящими углями глаз жреца. И она плюнула. Густой смесью крови и слюны, прямо в скрытое капюшоном лицо врага. Жрец инстинктивно отшатнулся, его жуткая усмешка на мгновение дрогнула, исказилась брезгливостью и удивлением. И в этот самый миг, в этой краткой заминке, она нашла ее — трещину. Не в нем. В ритуале, который он проводил. В той связи, которую он пытался навязать через ее кровь и ее боль.

Ее пальцы скрючились, ногти до хруста впились в ладони, игнорируя боль. Она прошептала заклинание — не громкое слово силы, а тихий, едва слышный выдох, вложив в него всю оставшуюся волю, всю ненависть, всю жажду жизни. Последний вздох умирающего — или первый крик возрождающегося?

Свет. Резкий, ослепительно-голубой, чистый, как сердце незапятнанного Даларана, как ледники Нордскола, вспыхнул изнутри ее существа, разрывая теневые путы в клочья. Воздух в зале сжался, затрещал, как перед ударом молнии невероятной силы. Жрец взвыл от боли и ярости, отшатываясь, роняя кинжал, который со звоном ударился о камень. Тени, что составляли его стражу, культисты в мантиях, метнулись к ней со всех сторон, как стая голодных волков, почуявших ускользающую добычу. Она не знала, куда приведет ее этот скачок — телепортация была слепой, отчаянной судорогой измученного мага, последним шансом, броском костей в бездну. Но она рванулась вперед, в разверзшуюся перед ней пустоту, что зияла, как пасть неведомого зверя, унося с собой незавершенное проклятие, пульсирующую руну на плече и нить кровавой связи, ищущую новый якорь.

Последнее, что она услышала, был его голос, искаженный бешенством, но полный непоколебимой, ужасающей уверенности:

— Ты не уйдешь! Кровь найдет тебя! Она уже ищет! Ритуал не завершен, но он начат! Ты будешь нашей! НАШЕЙ!

А затем тьма схлопнулась, но не та, что была в зале. Другая. Чужая. Незнакомая. Она падала, падала сквозь рваные, трещащие завесы реальности, сквозь холод и пустоту, где ее проклятая, отмеченная ритуалом кровь, словно компас безумия, тянулась к другому средоточию боли, одиночества и незаслуженных страданий — к мальчику с ярко-зелеными глазами и шрамом в виде молнии на лбу, сидящему в душной маленькой комнатушке под лестницей, в мире, который никогда не слышал о Старых Богах, Альянсе или Орде. Ее истерзанное, кровоточащее тело рухнуло на скрипучий, пыльный деревянный пол, прямо к его ногам, тяжело придавив собой не только его, но и незримо связывая их судьбы нерасторжимой, кровавой, проклятой нитью.

Тисовая улица, дом номер четыре. Обычный дом на обычной улице, сейчас тонущий в липкой, удушающей духоте позднего июля. Ночь была беззвездной и тяжелой, словно мир затаил дыхание перед грозой, которая никак не могла разразиться. Свет уличных фонарей, тусклый и болезненно-желтый, с трудом сочился сквозь плотно задернутые занавески в маленькой спальне на втором этаже, отбрасывая вытянутые, искаженные тени на облупившиеся обои с тошнотворным цветочным узором. Воздух был спертым, пах пылью и летней скукой.

Гарри Поттер сидел на краю узкой, скрипучей кровати. Ему скоро четырнадцать. Лето после третьего курса тянулось бесконечно, как и каждое лето в этом доме. В руках он стискивал единственное сокровище, пережившее годы под половицей — старую, потрепанную фотографию родителей. Джеймс и Лили Поттер улыбались ему с выцветшей бумаги, застывшие в моменте счастья, которого он никогда не знал. Но их глаза… в них сейчас, в этой душной тишине, ему чудилась не улыбка, а далекая печаль, знание о том, что тепло их объятий он никогда не почувствует. Пальцы Гарри нервно подрагивали, сминая уголок снимка. Третья ночь без сна. Стоило закрыть глаза, как темнота оживала: ослепительная зеленая вспышка, отчаянный крик матери, которого он не должен был помнить, но помнил, и холодный, высокий смех, лишенный всего человеческого, эхом отдававшийся в черепе. Смех Лорда Волдеморта. Он вернулся, пусть и не в полной силе, но он был там, ждал своего часа. И этот страх был реален, куда реальнее паутины в углах.

Тишина в доме была почти осязаемой — густой, давящей, обволакивающей. Дядя Вернон и тетя Петуния укатили на какой-то званый ужин к своим таким же пресным соседям, оставив Гарри одного — лучшее, на что он мог рассчитывать в этом доме. Дадли, его кузен, воплощение всего, что Гарри презирал, сбежал к своей банде громил, оглушительно хлопнув входной дверью так, что стекла в окнах задрожали. Гарри ненавидел эту пустоту. Она была кривым зеркалом, отражавшим его собственное удушающее одиночество, его страх перед будущим, его бессилие изменить прошлое. Он скользнул взглядом по видавшему виды комоду, где под грудой старых учебников лежала его волшебная палочка — остролист и перо феникса. Но рука не потянулась к ней. Какой толк? Палочка могла зажигать свет, открывать замки, даже сражаться с дементорами, но она не могла прогнать тени, что грызли его изнутри, не могла вернуть родителей. Он снова уставился на снимок, губы беззвучно шепнули вопрос, который он задавал себе тысячи раз: «Почему? Почему я выжил, а вы — нет?»

Именно в этот момент воздух в комнате изменился. Не просто похолодало — он *сгустился*, стал плотным, тяжелым, завибрировал, как струна. Давление ударило по ушам. Гарри резко поднял голову, инстинктивно сжимая палочку, которой все же коснулся секунду назад. Это было не просто предчувствие, не летняя гроза. Это было *неправильно*. Запахло озоном, как после удара молнии, но к нему примешивался другой, металлический, солоноватый запах… запах свежей крови. И ледяной холод, что шел не снаружи, а рождался прямо в центре комнаты. Стены едва слышно застонали, словно сам дом корчился от вторжения чего-то чужеродного.

Гарри успел только судорожно вдохнуть этот странный, тревожный воздух. Выдохнуть он не успел.

С потолка, разрывая невидимую ткань реальности с треском рвущегося пергамента и коротким, ослепительным всполохом нездорового сине-черного света, на него рухнуло тело. Тяжелое, обмякшее, оно сбило его с кровати на пол с такой силой, что у него перехватило дыхание. Фотография вылетела из ослабевших пальцев. Старая кровать жалобно взвизгнула под двойным весом. Гарри сильно ударился локтем и затылком о пыльные доски, перед глазами заплясали искры боли и шока.

Над ним, придавив его к полу, навалившись всем весом, оказалась женщина. Длинные, невероятно белые волосы, спутанные, слипшиеся от грязи и чего-то темного, липкого — крови, — упали ему на лицо, заслоняя свет. Она пахла холодом, кровью и чем-то еще… чем-то чужим, как гроза и сталь. Ее глаза распахнулись — и он утонул в их синеве. Глубокие, как зимнее море, они горели нечеловеческой смесью ярости, боли и загнанного в угол ужаса. На ее плече, там, где синяя ткань туники была разорвана и пропитана кровью, темнела странная, пульсирующая черным светом спиралевидная отметина, похожая на незаживающий ожог или клеймо.

Ее пальцы — холодные, как лед, но с неестественной силой — впились в его плечи, ногти царапали кожу сквозь тонкую ткань старой футболки Дадли. Она была тяжелее, чем казалась на вид, ее тело сотрясала крупная дрожь — не от холода, а от напряжения и боли. Дыхание вырывалось из ее губ короткими, хриплыми, рваными всхлипами, как у зверя, попавшего в капкан. Гарри инстинктивно дернулся, пытаясь вырваться, глотнуть воздуха, но она с рычанием придавила его коленом к груди, вышибая остатки кислорода из легких. Ее голос, резкий, властный, хоть и ослабленный, прорезал тишину комнаты, как удар кнута:

— Где я?! Кто ты такой?! Говори, щенок, или я вырву твое сердце!

Гарри замер, сердце колотилось в ребра, как пойманная птица. Ее глаза — пронзительные, умные, но сейчас затуманенные агонией — буравили его, требуя немедленного ответа. Он видел в них не только гнев, но и страх — животный, первобытный страх, такой же острый и холодный, как тот, что жил в нем самом после встречи с дементорами. Ее одежда — остатки того, что когда-то было дорогим синим плащом, теперь изорванным и прожженным в нескольких местах, простая, но качественная туника, разорванная на боку и залитая кровью — все говорило о битве, о насилии, о чем-то настолько чуждом этому сонному пригороду, что разум отказывался верить. Кровь капала с ее рассеченного виска на его щеку — горячая и липкая. Он наконец смог выдавить из себя слова, заикаясь:

— Я… я Гарри… Гарри Поттер. — Голос сорвался, дрожа от шока и нехватки воздуха. — Кто… кто ты? Что… что ты здесь делаешь?

Она чуть ослабила хватку, позволяя ему сделать судорожный вдох, но колено все еще болезненно упиралось ему в грудную клетку. Ее взгляд метнулся по комнате — тесной, жалкой, с облупившейся краской, старым комодом, клеткой с Хедвигой в углу, запахом пыли и отчаяния — и вернулся к нему. В ее глазах промелькнуло недоумение, словно она ожидала увидеть что угодно, но не это. Ее губы сжались в тонкую, бескровную линию. Потом она прохрипела, словно каждое слово отзывалось пыткой в ее теле:

— Джайна… Праудмур. — Она с трудом сглотнула, поморщилась. Ее голос стал тише, но не мягче, в нем звучала привычка повелевать. — Я была… в бою. Культисты… Сумеречный Молот… Они… прокляли меня. Пытались привязать… И теперь… — Она резко пошатнулась, ее рука метнулась к плечу, где пульсировала черная руна, пальцы сжались в кулак, будто пытаясь удержать распадающуюся плоть. Лицо ее стало мертвенно-бледным, глаза закатились на мгновение, и она без сил рухнула на него, тяжело, хрипло дыша.

Гарри инстинктивно подхватил ее, пытаясь оттолкнуть, но ее вес снова прижал его к полу. Он чувствовал, как ее сердце бьется под его ладонями — отчаянно, быстро, неровно, как у подстреленной птицы. Ее кожа была ледяной, несмотря на духоту в комнате. Тонкая струйка крови потекла из уголка ее рта. Она с трудом подняла голову, ее затуманенный взгляд снова нашел его, и в нем мелькнуло чистое, беспримесное отчаяние.

— Они… ритуал… сорвался, — прошептала она, ее голос был едва слышен, дрожал от слабости и боли. — Кровь… она искала якорь… нашла тебя. Ты коснулся меня первым… когда я упала. Ты мой якорь. Я не могу… отойти от тебя… Я чувствую… как распадаюсь… если связь рвется…

Джайна замолчала, ее пальцы судорожно сжались на его плече, словно она боялась отпустить его даже на мгновение. Внезапно ее глаза расширились, зрачки дрогнули, как от резкого укола. Она резко втянула воздух сквозь зубы, ее тело напряглось, будто кто-то невидимый дернул за нити, привязанные к ее душе.

— Это не просто якорь, — прохрипела она, ее голос стал ниже, почти чужим, словно она боролась с чем-то внутри себя. — Это… оно лезет в меня. В мою голову. — Она прижала свободную руку к виску, где кровь все еще сочилась из раны, и ее пальцы задрожали. — Проклятие… оно не просто держит меня здесь. Оно… тянет. Выворачивает. Все, что я прячу… все, что я держу под замком… оно рвется наружу. К тебе.

Гарри замер, его сердце заколотилось быстрее. Он чувствовал это — неясное, холодное давление в груди, как эхо ее слов. Что-то чужое, но знакомое, как тень старого кошмара. Он невольно сжал ее запястье, пытаясь понять.

— Что… что ты имеешь в виду? — выдавил он, его голос дрожал от смеси страха и любопытства.

Джайна посмотрела на него, ее синие глаза были мутными, словно за пеленой боли и ярости.

— Твою боль, — прошептала она, и в ее голосе мелькнула нотка ужаса. — Твое одиночество. Я… я вижу его. Чувствую. Как будто оно мое. Проклятие цепляется за это, как за крюк. Оно хочет… хочет, чтобы я открылась. Чтобы я говорила. Чтобы я… доверяла. — Она с силой стиснула зубы, ее лицо исказилось от гнева. — Я не хочу! Я не должна! Ты… ты никто для меня! Просто мальчишка! Но оно… оно не отпускает.

Она попыталась отстраниться, рванулась назад, но тут же пошатнулась, ее колени подогнулись. Холод в комнате усилился, воздух вокруг нее затрещал, как перед ударом молнии. Гарри инстинктивно шагнул к ней, удерживая ее за руку, и в этот момент что-то острое, ледяное кольнуло его в висках. Перед глазами мелькнула вспышка — не его память, а чужая: дымящиеся руины города, крики, багровый свет взрыва. Он моргнул, потряс головой, но видение исчезло так же быстро, как пришло.

— Ты… ты это видел? — Джайна смотрела на него с ужасом и недоверием. Ее дыхание стало рваным. — Это Терамор. Моя вина. Моя боль. Оно… оно идет к тебе. Через меня.

Гарри сглотнул, его горло пересохло. Он не знал, что сказать, но чувствовал, как невидимая нить между ними натянулась сильнее, болезненно, но неотвратимо.

Гарри ошеломленно моргнул. Его разум отчаянно пытался ухватиться за обрывки ее слов: культисты, проклятье, привязка, якорь, распад. Это звучало как бред сумасшедшей, но холод, исходящий от нее, пульсирующая руна на ее плече, ощутимая нить чего-то ледяного и чужеродного, протянувшаяся между ними в тот момент, когда она назвала его якорем — все это было пугающе реальным. Его горло сжалось. Мысли путались, выливаясь в поток панических, рваных вопросов:

— Кто… кто они такие? Что значит «якорь»? Ты… ты что, правда умираешь?! Прямо здесь?! — Его голос предательски дрогнул, в нем смешались страх, растерянность и подростковое раздражение от того, что его и так паршивое лето стало еще хуже. — И почему я?! Я же тебя даже не знаю!

Джайна посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом. В ее глазах, сквозь пелену боли, мелькнуло что-то похожее на мрачное удивление — словно она не ожидала от «щенка» такой реакции. Она с видимым усилием отстранилась, перекатываясь и садясь на колени рядом с ним на полу. Но ее рука рефлекторно осталась на его плече, пальцы судорожно сжимали ткань футболки, будто она боялась отпустить его даже на дюйм. Ее дыхание было все еще тяжелым, прерывистым. Она ответила, сжимая зубы от новой волны боли, прошедшей по телу:

— Они — культ. Сумеречный Молот. Слуги древнего зла… Старых Богов, что спят под землей. — Каждое слово давалось ей с трудом, отзываясь эхом ужаса, который она пережила. — Они хотели сломать меня… сделать сосудом… для своего жреца… для Него. Я вырвалась… телепортировалась вслепую… но проклятие крови последовало за мной. Оно ищет… боль, одиночество… нашло тебя. Ты… как заземление. Как цепь. — Она замолчала, ее пальцы сжались сильнее, почти до боли. Она добавила тише, глядя куда-то сквозь него: — Если я отойду от тебя… дальше нескольких шагов… проклятие разорвет меня на части. Мою душу, мое тело… Я уже чувствую это. Холод… он внутри…

Гарри сел, инстинктивно потирая грудь, где все еще ощущался фантомный след ее колена. Его взгляд метнулся к ней — к ее мертвенно-бледному лицу, к крови, что продолжала сочиться с виска и подбородка, к ее рукам, что теперь дрожали не от напряжения, а от явной слабости. Она была невероятно красива, даже в таком состоянии — резкие, аристократичные черты лица, высокие скулы, упрямый подбородок, глаза, в которых тонул свет даже этой убогой комнаты. Но красота эта была пугающей, надломленной, как у античной статуи, покрытой трещинами и пятнами крови. Он хотел спросить еще тысячу вещей, но тут пол под ними задрожал от знакомых тяжелых шагов на лестнице, сопровождаемых характерным сопением бегемота.

— Дадли, — выдохнул Гарри, и его сердце упало куда-то в район желудка. — Он идет сюда. Он не должен тебя видеть.

Джайна мгновенно напряглась, ее рука сжалась в кулак. Слабый, почти призрачный голубоватый свет замерцал вокруг ее пальцев и тут же погас, словно у нее не хватило сил даже на это. Она метнула взгляд на дверь, потом на Гарри. Ее голос снова стал резким, как сталь:

— Почему? Он враг? Один из них?

— Нет, — Гарри торопливо покачал головой, вскакивая на ноги и хватая палочку с комода. Адреналин ударил в кровь. — Просто… мой кузен. Идиот. Но если он поднимет шум, сюда сбегутся его родители, а это… это плохо. Очень плохо.

Не успел он договорить, как дверь спальни распахнулась с оглушительным грохотом. На пороге, тяжело дыша, стоял Дадли Дурсль. Его жирное лицо было красным от жары и быстрого подъема по лестнице, маленькие свиные глазки недоуменно щурились в полумраке. Он замер, увидев Джайну — бледную, окровавленную, с невероятными белыми волосами, сидящую на полу рядом с его ненавистным кузеном. Его челюсть медленно отвисла. Гарри приготовился к оглушительному визгу, который обычно издавал Дадли при виде чего-либо необычного. Но вместо этого кузен издал странный, булькающий звук — что-то среднее между испуганным хрипом и подростковым любопытством. Его взгляд осоловело скользнул по ее волосам, по пятнам крови, по экзотической рваной одежде, и он выдавил, запинаясь:

— Ты… ты кто такая? — Голос его дрожал, но в нем слышался не только страх, но и тупое, гормональное изумление перед чем-то совершенно выходящим за рамки его мира футболок и видеоигр. Он перевел взгляд на Гарри, и в его глазах мелькнула идиотская догадка. — Гарри, это что… твоя… эээ… девчонка? Из твоей этой… школы уродов?

Джайна медленно поднялась на ноги. Ее глаза вспыхнули льдистым огнем. Она шагнула к Дадли, сжимая кулаки, игнорируя слабость. Воздух вокруг нее снова ощутимо похолодел, на этот раз сильнее.

— Назови меня еще раз «девчонкой», жирный кусок сала, и я заморожу твой никчемный язык и приклею его к твоей заднице, — прошипела она. Голос ее был тих, но звенел такой ледяной угрозой, что у Гарри мурашки побежали по спине. В ее акценте слышались странные, непривычные нотки.

Дадли отшатнулся, его лицо исказилось уже не изумлением, а чистым ужасом. Он споткнулся о порог и наконец разразился своим фирменным, оглушительным воплем, от которого могли бы лопнуть барабанные перепонки:

— МА-А-АМА! ПА-А-АПА! У ГАРРИ В КОМНАТЕ КАКОЕ-ТО ЧУДИЩЕ! ОНА ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ!

Гарри схватил Джайну за запястье, ощущая под пальцами ее ледяную кожу и мелкую дрожь. Ее взгляд, полный ярости, метнулся к нему, но он крикнул, перекрывая вой Дадли и уже слышимый топот на лестнице:

— Стой! Он не стоит того! Надо уходить! Быстро!

Она с силой вырвала руку, но кивнула, ее губы сжались в тонкую линию. За окном послышался шум подъезжающей машины — хлопанье дверцы, раздраженные голоса Дурслей, вернувшихся раньше времени. Хаос нарастал. Гарри бросился к окну, рывком распахивая его. Ночной воздух, чуть прохладнее, чем в комнате, ударил в лицо. Он посмотрел вниз — два этажа, жесткая трава газона, колючие кусты роз тети Петунии. Не вариант. Особенно для нее.

— Они идут, — сказала Джайна почти спокойно, кивая на дверь, за которой уже гремел бас Вернона и визгливые причитания Петунии. — Мы заперты. Я не смогу драться… Не сейчас. Сил почти нет.

Гарри сглотнул, сердце колотилось где-то в горле. Паника грозила захлестнуть его. Он не знал, кто она, из какого ада она вырвалась, но чувствовал — она говорит правду. И если Дурсли доберутся до нее… или если она отойдет от него… Он бросил взгляд на палочку в руке, потом на клетку с Хедвигой.

— Хедвига! — Он рванулся к клетке, распахивая дверцу. — Лети к Рону! В Нору! Быстрее! Помощь!

Белая сова мудро взглянула на него своими золотыми глазами, тихо ухнула и бесшумно выскользнула в окно, растворяясь в ночной темноте. Успеет ли? Гарри не знал. Он повернулся к Джайне, которая стояла, прислонившись к стене, тяжело дыша, ее глаза были полузакрыты.

— Спрятаться… Может, в шкаф? — пролепетал он, понимая всю глупость этого предложения.

Дверь спальни с треском распахнулась под ударом кулака Вернона. На пороге стояли все трое Дурслей, запыхавшиеся, красные от злости и страха. Вернон, массивный, как боров, заполнил собой весь проем, его моржовые усы топорщились от ярости. Тетя Петуния, тощая, как жердь, с лошадиным лицом, искаженным ужасом, вцепилась в плечо хнычущего Дадли. Их взгляды метнулись от Гарри к Джайне, и на мгновение воцарилась звенящая тишина.

— ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! — рявкнул Вернон, его голос загремел так, что пыль посыпалась с потолка. Он шагнул в комнату, сжимая огромные кулаки. — КТО ЭТА… ЭТА ДЕВКА?! Ты что, притащил в мой дом одну из своих… своих ненормальных дружков, мальчишка?! Какую-то уличную шлюху?!

Тетя Петуния пронзительно завизжала, прижимая к себе Дадли, словно защищая его от смертельной опасности.

— Вернон, она его забирает! Это одна из них! Она похитительница! Зови полицию! Немедленно!

Джайна с трудом выпрямилась, опираясь о стену. Ее взгляд стал колючим, как лед. Она медленно подняла руку, и слабейшее голубое сияние окутало ее пальцы… и тут же погасло, оставив после себя лишь легкий озноб. Она была слишком слаба. Гарри шагнул вперед, инстинктивно загораживая ее собой, его палочка дрожала в руке.

— Она не похитительница! — крикнул он, голос сорвался от отчаяния и страха. — Она… она ранена! Ей нужна помощь! Посмотрите же!

Вернон сделал еще шаг, его лицо побагровело до цвета свеклы. Он презрительно фыркнул.

— Ранена? Ты думаешь, я поверю в эту чушь? Ты притащил сюда своих уродцев, чтобы устроить здесь притон, да? Я сейчас же вызову полицию, и они разберутся с вами обоими! В участок вас, отбросы!

Гарри почувствовал, как ледяная рука паники сжимает его сердце. Дурсли были неумолимы в своем страхе и ненависти ко всему волшебному. Джайна опасно покачнулась, ее рука судорожно вцепилась в его плечо, чтобы не упасть. Он услышал ее едва слышный шепот, обжегший ухо ледяным дыханием:

— Они не помогут… Гарри… Надо… бежать… сейчас…

Но бежать было некуда. Дурсли загораживали дверь, окно вело в никуда. Он поднял палочку, не зная, какое заклинание применить — он не мог атаковать маглов, но и позволить им навредить Джайне или себе он тоже не мог.

И тут воздух в комнате снова сжался, затрещал от переизбытка магии, но на этот раз по-другому. Не хаотично и рвано, как при появлении Джайны, а мощно и упорядоченно. С громким, уверенным хлопком, от которого Дурсли подпрыгнули и взвизгнули, прямо посреди комнаты, между Гарри и разъяренным Верноном, возникла высокая фигура. Длинная серебристая борода, мантия, расшитая звездами, очки-половинки на орлином носу и глаза — пронзительно-голубые, спокойные, но сейчас полные серьезности. Альбус Дамблдор.

Почти одновременно с ним, с треском аппарации по углам комнаты, возникли еще две фигуры — мужчина и женщина в строгих темно-серых мантиях Аврората, с палочками наготове. Их лица были напряжены, взгляды профессионально сканировали комнату.

Дурсли издали коллективный вопль ужаса. Вернон выронил воображаемое оружие и отшатнулся к стене, Петуния рухнула на колени, закрыв лицо руками, а Дадли просто застыл с открытым ртом, издавая тихие хрюкающие звуки.

Аврор — высокий, крепко сложенный мужчина со шрамом через всю щеку — шагнул вперед, направляя палочку на Джайну.

— Министерство Магии! Всем оставаться на местах! Назови себя, женщина! Брось оружие!

Дамблдор поднял руку, его голос, спокойный, но полный неоспоримой власти, наполнил комнату:

— Успокойтесь, Кингсли. И вы, мистер и миссис Дурсль. Мы не причиним вреда. Мы здесь из-за магического возмущения.

Гарри почувствовал, как волна облегчения окатывает его, но напряжение не спало. Дамблдор здесь — это хорошо. Но Авроры? Министерство? Это плохо. Это значит, они засекли ее появление. Это значит, будут проблемы. Джайна сжала его плечо еще сильнее, ее дыхание стало совсем слабым.

— Это пройдет, — тихо сказал Дамблдор, обращаясь больше к себе, чем к ней. — Но нам нужно спешить.

— Кто… они? — прошептала она, глядя на Дамблдора с подозрением.

— Тот… старик… это директор моей школы, — ответил Гарри так же тихо. — Остальные… из магической полиции, авроры. Кажется, они не враги… пока.

За окном послышался новый треск аппарации, шаги, приглушенные команды. Гарри бросил быстрый взгляд вниз — дом окружали. Целая группа волшебников. Его сердце упало еще ниже. Все серьезнее, чем он думал.

Дамблдор шагнул к ним, его взгляд внимательно изучал Джайну — ее раны, ее одежду, руну на плече, ее ледяную ауру. В его глазах мелькнула тень глубокой тревоги и… узнавания?

— Гарри, мой мальчик, все в порядке? А вы, мисс… Прошу прощения, как ваше имя?

— Праудмур, — выдохнула она, с трудом удерживаясь на ногах даже с опорой на Гарри. Голос ее был едва слышен. — Джайна… Праудмур.

Глаза Дамблдора на мгновение расширились, когда он услышал фамилию, но он быстро взял себя в руки.

— Мисс Праудмур, — произнес он медленно, его голос стал мягче, но в нем появилась стальная нотка. — Ваше появление здесь… крайне необычно. Боюсь, у нас очень много вопросов. Но это место и это время не подходят для ответов. Кингсли, Тонкс, приготовьте экстренный портключ до Хогвартса. Мистер Поттер, мисс Праудмур, держитесь крепче. Вернон, Петуния, Дадли… прошу прощения за вторжение. Мы все объясним позже. Возможно.

Он бросил взгляд на Джайну, все еще опиравшуюся на его плечо. Ее дыхание было слабым, прерывистым, но теперь он заметил, как ее пальцы, сжимавшие его футболку, мелко дрожали — не от холода или слабости, а от чего-то другого, глубинного. Ее глаза, устремленные на Дамблдора, вдруг остекленели, словно она смотрела не на старика в звездной мантии, а сквозь него — в пустоту, полную теней. Внезапно она резко дернулась, ее тело напряглось, как струна. Голова откинулась назад, и она судорожно втянула воздух, будто задыхалась. Гарри инстинктивно сжал ее руку, но она не отреагировала — ее взгляд метнулся по комнате, цепляясь за углы, за лица Дурслей, за палочки авроров, как у загнанного зверя, ищущего выход.

— Огонь… — прошептала она, так тихо, что Гарри едва расслышал. Ее голос был хриплым, надтреснутым, словно вырванным из глубины кошмара. — Огонь… везде… Они кричат… Я не успела… — Она замолчала, ее губы сжались в тонкую белую линию, а пальцы впились в его плечо с такой силой, что он поморщился от боли.

— Джайна? — Гарри наклонился к ней, его голос дрогнул. — Ты… ты в порядке?

Она не ответила. Вместо этого ее свободная рука метнулась к груди, сжалась в кулак, словно пытаясь удержать что-то внутри. Ее дыхание стало быстрым, поверхностным, как у человека, который тонет в воспоминаниях. Гарри почувствовал, как холод от нее усилился, распространяясь по комнате — слабый, но ощутимый озноб, от которого у Дадли снова вырвался сдавленный писк. Дамблдор шагнул ближе, его пронзительные голубые глаза сузились, изучая ее.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с ноткой настороженности, — вы слышите меня?

Джайна моргнула, ее взгляд медленно сфокусировался на нем. Она с усилием выпрямилась, отпустила плечо Гарри и стиснула зубы, подавляя дрожь.

— Слышу, — выдохнула она, но голос ее был резким, как треснувший лед. — Просто… дайте мне секунду. — Она отвернулась, прижав ладонь ко лбу, и пробормотала что-то неразборчивое — Гарри уловил только обрывок: «…не здесь… не снова…».

Кингсли нахмурился, его палочка чуть дрогнула в руке, но Дамблдор жестом остановил его. Старик смотрел на Джайну с тревогой и чем-то еще — пониманием, которое Гарри не мог разгадать.

Дамблдор кивнул, его взгляд скользнул к Гарри, затем обратно к Джайне, словно оценивая их обоих. Он уже протянул руку к портключу — старому носку, валявшемуся на полу, — но Джайна вдруг выпрямилась, оттолкнувшись от Гарри с неожиданной резкостью. Ее ладонь уперлась в его грудь, отстраняя его, и она сделала шаг назад, пошатнувшись, но удержав равновесие.

— Нет, — выдохнула она, ее голос был холодным, острым, как лезвие. — Я не пойду с вами. Не так. Не… привязанная к нему. — Она бросила взгляд на Гарри, и в ее глазах мелькнула смесь презрения и отчаяния. — К мальчишке, который даже не понимает, что происходит. Это… это унизительно.

Гарри замер, его щеки вспыхнули от неожиданного укола. Он открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Дамблдор опустил руку, его брови приподнялись, но он промолчал, наблюдая. Кингсли шагнул вперед, его палочка чуть шевельнулась, но Джайна уже повернулась к нему спиной, ее пальцы сжались в кулаки. Она пробормотала что-то на незнакомом языке — резкое, гортанное, как заклинание, — и воздух вокруг нее задрожал. Слабая волна синего света пробежала по ее рукам, но тут же угасла, оставив лишь тонкую струйку дыма. Джайна стиснула зубы, ее лицо исказилось от гнева и боли.

— Проклятье… — прошипела она, ударив кулаком по ближайшему стулу. Тот с треском отлетел к стене, заставив Дадли взвизгнуть и спрятаться за диван. — Я не могу… Я слишком слаба. Но я не позволю этому… этому мальчишке быть моим хозяином!

— Я не твой хозяин! — выпалил Гарри, его голос сорвался от возмущения. — Я вообще не просил тебя сюда являться!

Джайна резко обернулась к нему, ее глаза полыхнули льдом.

— Тогда отпусти меня, — бросила она, шагнув к нему так близко, что он почувствовал ее дыхание — холодное, как зимний ветер. — Разорви эту связь. Сделай хоть что-то полезное, раз уж я застряла с тобой! Или ты слишком глуп, чтобы понять, что держит меня здесь?

Гарри отступил, его сердце колотилось. Он хотел ответить, но не знал как — в ее словах было слишком много правды. Он действительно не понимал, что происходит, и это бесило его не меньше, чем ее. Дамблдор кашлянул, прерывая напряженную тишину.

— Боюсь, мисс Праудмур, разорвать эту связь будет не так просто, — сказал он спокойно, но с ноткой сожаления. — Она глубже, чем кажется. И сильнее, чем вы оба сейчас можете осознать.

Джайна сжала губы, ее взгляд метнулся от Дамблдора к Гарри и обратно. Она молчала несколько секунд, затем выдохнула, опустив плечи.

— Тогда я найду способ, — процедила она тихо, но твердо. — С ним или без него. Но я не буду марионеткой. Никогда больше.

Она отвернулась, скрестив руки на груди, и кивнула Дамблдору, давая понять, что готова к портключу. Но Гарри заметил, как ее пальцы все еще дрожали — не от слабости, а от сдерживаемой ярости.

Джайна выпрямилась, ее взгляд все еще пылал холодной решимостью. Она медленно повернулась к Дамблдору, ее пальцы сжались, словно цепляясь за остатки собственной воли.

— Если я не могу разорвать эту связь, — сказала она, ее голос стал тверже, хотя все еще дрожал от напряжения, — то я хотя бы узнаю, с чем имею дело. Я не пойду вслепую. Не снова.

Она подняла руку, ее ладонь засветилась слабым, мерцающим светом — не ярким, как в ее лучшие дни, а тусклым, как угасающий факел. Воздух вокруг задрожал, и Гарри почувствовал, как его кожу кольнуло морозом. Джайна пробормотала несколько слов на языке, который он не понял — резких, певучих, как звон льда. Свет в ее руке сгустился в тонкую нить, протянувшуюся к нему, и обвила его запястье, будто живая.

— Что ты делаешь? — Гарри дернулся, но нить не обожгла и не сковала его — она просто пульсировала, холодная и чужая, как эхо ее магии. — Проверяю, — отрезала Джайна, ее глаза сузились, изучая нить. — Это проклятие… оно не просто держит меня. Оно… связано с тобой. С твоей кровью. С твоей душой. — Она нахмурилась, ее пальцы дрогнули, и нить мигнула, угасая. — Но я слишком слаба, чтобы увидеть больше. Чтоб его разорвать… мне нужно время. И сила.

Дамблдор наблюдал за ней с легким удивлением, его губы дрогнули в едва заметной улыбке.

— Впечатляюще, — заметил он, склонив голову. — Даже в таком состоянии вы способны на подобное. Но, боюсь, это не то заклинание, которое можно распутать за один вечер.

Джайна опустила руку, ее грудь тяжело вздымалась от усилий. Свет угас, оставив лишь слабый шлейф пара в воздухе. Она бросила взгляд на Гарри — не враждебный, как раньше, а оценивающий, словно впервые увидела в нем не просто обузу, а часть головоломки.

— Тогда я сделаю это сама, — сказала она тихо, но с железной уверенностью. — С ним или без него. Но я разберусь. И если ты, старик, знаешь больше, чем говоришь, — она посмотрела на Дамблдора, ее тон стал резче, — я жду ответов. Настоящих.

Кингсли кашлянул, явно не привыкший к тому, чтобы кто-то говорил с Дамблдором в таком тоне, но старик лишь кивнул, его глаза блеснули за стеклами очков.

— Ответы будут, мисс Праудмур, — сказал он мягко. — Но сначала — в безопасное место.

Джайна стиснула зубы, но промолчала, отступив к Гарри. Ее рука невольно легла на его плечо — не для поддержки, а как напоминание, что она все еще здесь, все еще борется.

Дамблдор коснулся своей палочкой старого носка, валявшегося на полу. Носок вспыхнул синим светом.

— Держитесь! — скомандовал он.

Гарри крепче обнял Джайну за талию, чувствуя, как она обмякла в его руках. Он коснулся носка. Мир дернулся, исказился, завертелся в бешеном вихре цветов и звуков. Последнее, что он увидел — это перекошенное от ужаса и ярости лицо дяди Вернона и гаснущий свет в глазах Джайны, прежде чем неумолимый рывок портключа унес их прочь из душной тюрьмы Тисовой улицы — навстречу новой, неведомой опасности.

Рывок экстренного портключа вырвал Гарри из реальности с жестокостью, от которой внутренности скрутились в тугой узел. Мир взорвался калейдоскопом слепящих цветов и оглушающих звуков, а затем он с силой рухнул на что-то невыносимо твердое и пронизывающе ледяное. Холод древнего камня мгновенно просочился сквозь тонкую ткань мешковатых джинсов и старой футболки Дадли, впиваясь в кожу тысячами невидимых игл, отрезвляя и одновременно погружая в новую волну шока. Голова гудела низким, вибрирующим гулом, как поврежденный колокол, а во рту стоял резкий, металлический привкус меди — он снова сильно прикусил язык. Он судорожно моргнул, пытаясь прогнать радужные пятна перед глазами и сфокусировать взгляд в окутавшем его полумраке.

Медленно, словно старое воспоминание, проступили знакомые очертания. Высокие, уходящие во тьму под сводчатым потолком, книжные шкафы, чьи полки ломились от древних, закованных в потрескавшуюся кожу фолиантов. Причудливые серебряные приборы на тонких, витых ножках, тихо жужжащие, вращающиеся и испускающие тонкие струйки сизого дыма, — их таинственное предназначение всегда волновало его воображение. Мягкий, колеблющийся свет от десятков свечей, невозмутимо парящих под высоким потолком, выхватывал из темноты золотое тиснение на корешках книг и блики на полированном дереве огромного стола. Кабинет Дамблдора. Сердце Хогвартса. Место силы, мудрости и, как ему всегда казалось, абсолютной безопасности. Но сейчас воздух здесь был иным — тяжелым, наэлектризованным до предела, пахнущим не только вековой пылью и сладковатым ароматом воска, но и озоном, свежей кровью и чем-то еще… чем-то чужеродным, мертвенно-ледяным, как дыхание склепа.

Над ним, с высокой золоченой жердочки, безмолвно взирал Фоукс. Его огненные перья казались темнее обычного, словно впитали окружающий мрак, а мудрые черные глаза-бусины отражали пламя свечей с какой-то затаенной скорбью. Феникс не пел свою успокаивающую песнь. Он просто смотрел. Ждал.

Рядом, на расстоянии вытянутой руки — слишком близко, как подсказал внезапный, ледяной укол страха в груди, — на холодном камне лежала она. Джайна. Она бессознательно свернулась калачиком, подтянув колени к груди в тщетной попытке защититься или сохранить остатки тепла. Ее невероятные, неправдоподобно белые волосы разметались по полу темным, спутанным ореолом, в котором запутались пылинки и несколько капель ее собственной крови, похожих на застывшие слезы из рубинов. Грудь едва заметно поднималась с каждым поверхностным, почти неуловимым вдохом. Лицо, даже в милосердном полумраке, было мертвенно-бледным, цвета выцветшего пергамента, под глазами пролегли глубокие, темные тени усталости и боли. Тонкая струйка свежей крови медленно тянулась от уголка ее губ к острому, упрямому подбородку, ярким, вызывающим алым росчерком на фоне белизны кожи. Черная, зловещая руна на ее плече, видимая сквозь рваную ткань синей туники, казалась не просто рисунком — она слабо, неровно пульсировала тусклым темным светом, словно злобное насекомое, впившееся в ее плоть и пьющее ее жизнь.

Инстинкт самосохранения кричал бежать, но другой, более глубокий инстинкт — сострадания? любопытства? — заставил Гарри протянуть руку. Помочь. Стереть кровь с ее лица. Просто убедиться, что она еще дышит, что этот слабый вздох не последний. Но пальцы замерли в дюйме от ее холодной щеки. Слова жреца, змеиным шепотом прозвучавшие в его голове — «Ты заплатишь… Ты будешь страдать вместо нее…» — и ее собственные, полные отчаяния — «Ты мой якорь… Я распадаюсь…» — вспыхнули в памяти ледяным пламенем. Что, если его прикосновение принесет новую боль? Что, если он сам — невольный инструмент этого проклятия? Он застыл в мучительном бездействии, пойманный в ловушку между желанием помочь и страхом навредить еще больше.

— Она жива, Гарри, — раздался голос Дамблдора. Мягкий, бархатистый, но сейчас в нем слышалась непривычная, глухая тяжесть, словно под слоем внешнего спокойствия скрывалась бездна тревоги и мрачных предчувствий. Директор стоял у своего стола, заваленного картами звездного неба, свитками и непонятными артефактами. Его длинная темно-синяя мантия, расшитая мерцающими серебряными звездами, отбрасывала глубокую тень, делая его фигуру похожей на древнего мага из легенд, столкнувшегося с неведомым злом. Рядом с ним, как два гранитных изваяния, застыли авроры. Кингсли Бруствер, чье темное лицо было непроницаемым, но плечи напряжены. И Нимфадора Тонкс, чьи волосы сейчас были тусклого, мышино-серого цвета, а лицо — бледным и сосредоточенным. Их палочки были опущены, но не убраны, пальцы лежали на рукоятях — молниеносная готовность к действию ощущалась почти физически.

Гарри с трудом, опираясь на дрожащие руки, поднялся на колени. Мышцы ныли от падения и пережитого напряжения, голова все еще гудела. Он поднял взгляд на Дамблдора, отчаянно ища в его голубых глазах привычный огонек мудрости и спокойной уверенности, но нашел лишь глубокую, затаенную тревогу, которую не могли скрыть даже очки-половинки.

— Что… что происходит, профессор? — выдавил он, голос был хриплым, горло пересохло от страха и пыли. — Кто она… на самом деле? Почему здесь авроры? Это… это все из-за нее?

Дамблдор медленно, тяжело вздохнул, его длинные пальцы легли на гладкую поверхность старинного глобуса, стоявшего на столе, словно он искал точку опоры в этом хаосе.

— Министерство зафиксировало магическое возмущение такой силы, какой не регистрировали со времен падения Темного Лорда, Гарри. Несанкционированный, хаотичный и крайне нестабильный прорыв барьера между мирами, произошедший прямо внутри защитных чар твоего дома. Они не знают природу этого явления, но его мощь и точная локация вызвали немедленную и самую серьезную реакцию — авроры были посланы для расследования и нейтрализации любой возможной угрозы. — Он едва заметно, с какой-то странной, глубокой печалью кивнул на неподвижную фигуру Джайны. — Она — эпицентр этого катаклизма. Причина. И, боюсь, не только Министерство ощутило ее… прибытие. Эхо такого события распространяется далеко сквозь завесу миров. И не все, кто способен его услышать, придут с миром.

Кингсли Бруствер сделал шаг вперед, его голос был резок и лишен эмоций, как удар молотка по наковальне:

— Назови себя. Полное имя и все титулы. И немедленно дай исчерпывающее объяснение, каким образом ты преодолела родовые и министерские защитные барьеры в доме магла и оказалась рядом с несовершеннолетним волшебником, находящимся под особой защитой Визенгамота. Любое уклонение от ответа или попытка лжи будут расценены как враждебное действие с соответствующими последствиями. Отвечай!

Джайна медленно, с видимым нечеловеческим усилием, заставила себя шевельнуться. Ее веки дрогнули и распахнулись. Она села, опираясь на дрожащую руку, и ее взгляд — холодный, как полярная ночь, и острый, как свежезаточенный ледник — впился прямо в лицо Кингсли. Она не ответила сразу, собирая остатки сил, ее дыхание было тяжелым, прерывистым, но в глазах не было страха — только ледяная гордость и безмерная, всепоглощающая усталость. Наконец, она прохрипела, каждое слово отдавалось эхом боли в ее истерзанном теле, но звучало отчетливо и властно, как приказ на капитанском мостике:

— Джайна Праудмур. Архимаг Кирин-Тора. Лорд-Адмирал Кул-Тираса. — Она сделала паузу, с трудом сглатывая подступившую к горлу кровь. — Я не преодолевала ваши барьеры. Меня атаковали. Прокляли… и выбросило сюда. В ваш… мир. Как мусор. Против моей воли.

Авроры напряженно переглянулись. Тонкс недоверчиво нахмурилась, ее пальцы нервно забарабанили по рукояти палочки.

— Кирин-Тор? Кул-Тирас? Азерот? Никогда не слышала таких названий. Архивы Министерства молчат. Это что, какой-то затерянный континент? Или тайная организация, о которой мы не знаем? Ты уверена, что не лжешь? Откуда ты?

Джайна одарила ее взглядом, в котором смешались вековое презрение аристократки к невежеству и глубочайшая усталость существа, которому снова и снова приходится объяснять очевидное враждебно настроенным идиотам.

— Азерот, — повторила она раздельно, словно выплевывая слова. Голос ее был слаб, но тверд, как алмаз. — Другой мир. Иная плоскость реальности. Называйте, как вам будет угодно. И поверьте мне, аврор, если бы я оказалась здесь по своей воле, наше знакомство проходило бы при совершенно иных, куда менее приятных для вас обстоятельствах.

Гарри почувствовал, как ледяной комок в его желудке сжался еще сильнее. Другой мир. Не просто другая страна — другой мир! Это звучало как начало безумного сна. Но лицо Дамблдора… Он смотрел на Джайну с таким серьезным, почти мрачным вниманием, с такой глубокой задумчивостью, что у Гарри не осталось сомнений. Директор верил ей. Это была не ложь, не бред. Это была ужасающая реальность. Гарри посмотрел на директора с немым, полным страха вопросом, и Дамблдор медленно, с тяжестью кивнул, подтверждая самые невероятные и пугающие догадки.

— Боюсь, слова мисс Праудмур — чистая правда, Кингсли, Нимфадора, — произнес Дамблдор тихо, но с такой непререкаемой уверенностью, что авроры невольно выпрямились. — Насколько я могу судить по остаточной магической сигнатуре, которая все еще витает в воздухе, и по характеру самого пространственного разрыва, она действительно прибыла из другого мира. Ее собственная магия… она другой природы. Мощная, контролируемая, но… иная. Основанная на иных принципах. И заклятие, которое ее терзает… Оно чудовищно. Темное, первобытное, пропитанное концентрированной болью, ненавистью и злобой. И оно создало между вами, Гарри, и мисс Праудмур… узы. Узы крови. Страшные и, боюсь, неразрывные.

Гарри замер, слова Дамблдора упали на него, как лавина. Узы крови… Неразрывные… Его взгляд метнулся к Джайне. Она тоже смотрела на него, и в ее синих глазах он увидел отражение собственного смятения, страха и… какой-то новой, пугающей близости. Сопричастности судьбе? В этот самый момент резкий, обжигающий укол чужой боли снова пронзил его виски, заставив поморщиться и зажмуриться. Не его боль — ее. Перед глазами на долю секунды снова мелькнула яркая, слепящая картина: руины портового города, окутанные черным дымом, крики боли и ужаса, и высокая, зловещая фигура в шипастых доспехах, заносящая над ней огромный, покрытый инеем рунный меч, от которого веяло абсолютной смертью… Он пошатнулся, хватаясь за голову, пытаясь отогнать чужой кошмар, и прохрипел:

— Что… что это было?! Опять! Город… меч… так больно…

Джайна резко побледнела еще сильнее, ее губы дрогнули.

— Терамор… Фростморн… Артас… — прошептала она одними губами, голос сорвался от боли свежих воспоминаний. — Ты видел мои шрамы. Мои самые страшные потери. Мои кошмары… они теперь и твои?

Дамблдор шагнул ближе, его лицо стало серьезным, как у судьи, выносящего приговор, взгляд — острым, пронизывающим.

— Расскажите нам все, мисс Праудмур. Немедленно. О культе Сумеречного Молота. О ритуале, который они проводили. О природе этих уз крови. Подробно. Каждая деталь, каждое ваше ощущение может стать ключом к вашему спасению. Боюсь, время работает против вас обоих. Проклятие не будет ждать милости.

Запах пыльных фолиантов, старого пергамента и сладковатой полироли для дерева, всегда создававший в кабинете Дамблдора атмосферу защищенности и древней мудрости, теперь был почти полностью вытеснен резким, металлическим запахом свежей крови и едва уловимым, но всепроникающим ледяным дыханием чужой, темной магии, что ощущалась почти физически. Джайна сидела на полу, обессиленно прислонившись спиной к тяжелой, резной ножке огромного стола Дамблдора. Ее руки, лежавшие на коленях, покрытых пылью и пятнами крови, мелко дрожали, пальцы судорожно сжимали и разжимали край изодранного синего плаща, словно она пыталась удержать ускользающую реальность или подавить рвущуюся наружу боль. Дыхание оставалось поверхностным, каждый вдох сопровождался слабым, едва слышным хрипом, а кровь, продолжавшая медленно сочиться из раны на виске и разбитой губы, оставила темные, подсыхающие пятна на древних каменных плитах пола, похожие на зловещие руны. Гарри сидел рядом, так близко, что чувствовал ледяной холод, исходящий от ее тела, словно она была сделана изо льда. Он не решался отодвинуться, связанный не только страхом перед проклятием, но и внезапным, иррациональным, почти собственническим чувством ответственности за эту незнакомую, израненную женщину из другого мира, чьи кошмары теперь вторгались в его сознание. Его собственное сердце колотилось в ребрах, сбиваясь с ритма, словно пытаясь подстроиться под ее слабеющий пульс. Фантомная боль от ее воспоминаний — разрушенный город, ледяной меч — все еще тупо пульсировала в висках, как постоянное, жуткое напоминание об их чудовищной, кровавой связи.

Дамблдор снова опустился на одно колено перед Джайной, их лица оказались на одном уровне. Его взгляд, обычно полный спокойной мудрости и отеческой доброты, сейчас был омрачен глубокой, почти осязаемой тревогой.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с непреклонной настойчивостью, от которой невозможно было отмахнуться, — вы на грани физического и магического истощения. Эта темная магия высасывает из вас жизнь с каждой минутой. Мы не можем продолжать этот разговор, пока вы в таком состоянии. Оно убьет вас прежде, чем мы найдем решение. Позвольте нам помочь. Хотя бы временно стабилизировать ваше состояние.

Джайна медленно подняла на него тяжелый взгляд. В глубокой синеве ее глаз все еще плескалось инстинктивное недоверие ко всем и вся, смешанное с упрямой гордостью воина, не привыкшего просить о помощи, и бездонной усталостью существа, прошедшего через личный ад и оказавшегося в новом. Она плотно поджала губы, борясь с собой, но затем коротко, почти нехотя кивнула — не из доверия, а из холодной, прагматичной необходимости выжить любой ценой. Дамблдор повернулся к Тонкс, чье лицо оставалось бледным и напряженным, а волосы приобрели тревожный, темно-серый оттенок.

— Нимфадора, будьте любезны. Укрепляющее зелье высшей концентрации и Кроветворное. В том же шкафу. Пожалуйста, как можно быстрее.

Тонкс, не говоря ни слова, метнулась к шкафу, ее движения были резкими и точными. Кингсли не сводил с Джайны тяжелого, изучающего взгляда. Он явно все еще не доверял ей, подозревая ловушку или обман, но авторитет Дамблдора и очевидное тяжелое состояние незнакомки заставляли его молчать.

Тонкс вернулась с двумя флаконами — с почти черной и ярко-красной жидкостями. Дамблдор взял их, осторожно смешал несколько капель из каждого в одном флаконе и протянул Джайне.

— Выпейте, дитя мое, — повторил он тихо, его голос звучал почти отеческим. — Это не исцеление от проклятия, но даст вам немного сил. И немного драгоценного времени.

Джайна с явным отвращением посмотрела на флакон с темной, густой жидкостью, но всё же взяла его без видимых колебаний. Слишком многое стояло на кону. Она одним быстрым, почти судорожным глотком осушила его, снова поморщившись от резкого, металлического привкуса. Слабый румянец тронул ее мертвенно-бледные щеки, дыхание стало чуть глубже, ровнее. Она вытерла рот тыльной стороной ладони, где уже виднелись тонкие красные трещинки от предыдущих приступов проклятия, и посмотрела на Дамблдора выжидающе, с прежней настороженностью.

— Это… ненадолго, — сказала она хрипло, но уже заметно тверже. — Проклятие… оно внутри. Оно живо. Оно ждет.

— Я понимаю, — серьезно кивнул Дамблдор, медленно поднимаясь. Его лицо было сосредоточенным и мрачным. — Но нам нужно это время. Расскажите нам все, что вы знаете о механизме этих уз крови. Как они действуют? Какова их цель, по вашему мнению?

Гарри затаил дыхание, ожидая ее ответа, боясь новой вспышки боли или видения. Но в этот момент его снова накрыло — не чужое воспоминание, а волна чистой, ледяной агонии, будто кто-то медленно, методично вонзал ему в грудь раскаленный добела осколок льда, проворачивая его. Боль была настолько невыносимой, настолько реальной, что он задохнулся, пошатнулся, инстинктивно хватаясь за рубашку на груди, пытаясь вырвать невидимый клинок. Перед глазами вспыхнула короткая, но мучительно четкая картина: тот же темный зал с черными, влажными стенами, фигуры культистов в рваных мантиях, окружающие ее плотным, зловонным кольцом, их монотонный, зловещий шепот, сливающийся в единый гимн тьме и безумию. Жрец, возвышающийся над ней, его лицо скрыто глубокой тенью капюшона, но глаза горят красным, как два уголька в преисподней. Он не касается ее кинжалом — он проводит рукой по воздуху перед ее лицом, и она кричит, кричит беззвучно, но ее агония ощущается физически, как удар током по нервам. Это пытка разума, грубое, насильственное вторжение в самые сокровенные уголки души, попытка сломать ее изнутри, растоптать ее волю. Голос жреца звучит не снаружи, а прямо в ее — и его — голове, холодный, вкрадчивый, ядовитый, как слова змея-искусителя: «Ты сломлена, Праудмур. Твоя воля — ничто перед нашей несокрушимой верой. Твои друзья мертвы или предали тебя. Твой отец проклинает тебя с того света. Твоя любовь стала чудовищем. Ты одна. Никому не нужна. Брошена всеми. Прими нас. Стань нашей. В нашей безграничной тьме ты найдешь истинный покой. Ты забудешь боль. Ты будешь нашей… будешь моей… навеки». Гарри рухнул на колени, задыхаясь от чужого ужаса, отвращения и бессилия, и прохрипел, давясь воздухом:

— Что… что это было?! Опять! Он… он был в твоей голове! Он лгал тебе! Он пытался тебя сломать!

Джайна резко повернулась к нему, ее глаза были расширены от ужаса и горького узнавания. Она подползла ближе, инстинктивно сокращая разделявшее их расстояние до минимума, и судорожно схватила его за руку. Ее пальцы были ледяными, как сталь зимой, но их прикосновение странным образом приглушило эхо мерзкого шепота в его сознании, словно заземлило его.

— Ты видел… пытку разума, — прошептала она, ее голос дрожал от пережитого заново кошмара. — Они пытались сломать мою волю… заставить сдаться… прежде чем завершить ритуал крови.

Дамблдор шагнул к ним, его лицо стало жестким, как гранит, в голубых глазах вспыхнул холодный, праведный гнев. Авроры напряглись еще сильнее, их палочки поднялись чуть выше, но он властным жестом остановил их.

— Объясните, мисс Праудмур, — произнес он, и в его голосе теперь звенела чистая сталь, не терпящая уклонений. — Что именно представляют собой эти узы крови? Как они работают? И почему они так разрушительно воздействуют на вас обоих? Каков их точный механизм?

Джайна с трудом отпустила руку Гарри, но осталась сидеть так близко, что их колени почти соприкасались, словно само это физическое присутствие было необходимо для их выживания. Ее взгляд метнулся между Гарри, чье лицо было покрыто холодным потом и искажено отголосками чужой боли, и Дамблдором, ожидающим ответа с непреклонной решимостью. Она глубоко, прерывисто вздохнула, собираясь с силами, и начала говорить, ее голос был все еще слаб, но в нем появилась твердость человека, объясняющего врагу устройство смертельной ловушки, в которую они оба попали:

— Сумеречный Молот… культ безумцев, фанатиков из моего мира, Азерота. Они поклоняются сущностям изначального хаоса, порождениям Бездны, известным как Старые Боги. Древнее, невообразимое зло, что спит в недрах нашего мира, отравляя его своими кошмарами и сводя смертных с ума. — Голос ее стал тише, в нем слышалась глубокая, застарелая горечь и лютая ненависть. — Я долгие годы сражалась с ними, с их прислужниками, с порчей, которую они распространяют. Они ненавидели меня за мою силу, за мою верность свету и порядку. Они поймали меня… пытали физически и ментально, как ты видел… и чувствовал. Их верховный жрец… или один из его сильнейших последователей… провел ритуал, который они называют Узами Крови. Используя мою кровь как основной компонент, мою жизненную силу как топливо, слова на языке Шат’Яр — языке самой Бездны, слова, что режут саму ткань реальности, и… мою боль, мой страх, мое отчаяние как катализатор. Он хотел создать неразрывную связь, привязать меня к себе на уровне самой души — сломать мою волю окончательно, сделать своей безвольной марионеткой, своим послушным орудием, сосудом для их темной силы, возможно, даже для призыва одного из их хозяев в наш мир. — Она замолчала на мгновение, ее рука непроизвольно сжалась в кулак, ногти снова впились в ладонь, оставляя свежие царапины. — Я вырвалась. В самый последний момент, когда Узы уже формировались, когда я почувствовала его ледяную хватку на своей душе. Я использовала всю оставшуюся магию, всю свою волю для слепой, отчаянной телепортации между мирами… но ритуал был активирован. Узы были созданы, но сорвались с намеченной цели — жреца. Лишенные своего хозяина, они инстинктивно искали другой якорь… ближайший сосуд с… подходящей энергетической сигнатурой. Возможно, с сильной магией, с пережитой болью, с… контактом с темной магией… — Она с явной неохотой, почти с виной и глубоким сожалением посмотрела на Гарри. — Ты коснулся меня первым, когда я материализовалась в твоей комнате. Твоя… аура… твой шрам на лбу… возможно, твоя прошлая связь с вашим темным лордом… привлекли их. Узы замкнулись на тебе. Теперь ты — мой якорь.

Гарри почувствовал, как ледяной холод не просто сжал горло, а разлился по всему телу, замораживая кровь в жилах. Якорь. Связь. Его шрам. Темная магия. Все смешалось в жуткий, липкий клубок страха и непонимания. Кингсли Бруствер шагнул вперед, его голос был резок и полон подозрения:

— Якорь? Что это значит конкретно? Как корабль на цепи? Ты не можешь от него отойти? А эти… видения? Это побочный эффект? Или ты намеренно транслируешь ему свои кошмары? Ты можешь быть искусным менталистом, легилиментом! Или это заразно? Он сам теперь представляет угрозу для окружающих?

— Я не знаю точно! — почти выкрикнула Джайна, ее голос сорвался от страха за него, боли и накопившегося раздражения на их тупое недоверие. Она резко повернулась к Кингсли, ее глаза метали синие молнии. — Это не моя магия, твердолобый ты служака! Я сама жертва! Это тьма Старых Богов! Оно связало нас… на уровне души, на уровне крови, на уровне самой нашей сути! Я чувствую его… эмоции, его боль, когда проклятие атакует, так же, как он — мои! — Она снова замолчала, ее пальцы судорожно стиснули ткань ее туники, на которой расплывались свежие пятна крови. — И да… если я отойду слишком далеко… больше чем на несколько шагов… я чувствую, как мое тело начинает… распадаться. Буквально. Словно сама магия, сама жизненная сила утекает из меня, как вода сквозь решето. Я умру. Медленно и очень мучительно. И… — она бросила быстрый, полный страха взгляд на Гарри, — …возможно, он тоже. Узы двусторонние. То, что разрушает меня, ранит и его. Я не знаю наверняка! Никто не знает! С подобным мы еще не сталкивались!

Дамблдор нахмурился еще сильнее, его пальцы задумчиво поглаживали длинную серебристую бороду, глаза внимательно изучали их обоих, словно сложную шахматную партию. Он перевел свой пронзительный взгляд на Гарри, который сидел, бледный и потрясенный, пытаясь осмыслить услышанное.

— Гарри, — голос директора был тихим, но требовал полного внимания. — Что именно ты видел в этот раз? Когда она говорила о пытке разума? Опиши как можно точнее. Что говорил жрец? Какие слова ты запомнил?

Гарри сглотнул, пытаясь отогнать липкий ужас и отвращение, оставшиеся после видения. Голос его дрожал, но он заставил себя говорить, отчетливо вспоминая каждое ядовитое слово:

— Темный зал… много теней… культисты шептали на непонятном языке… Жрец стоял прямо перед ней… он не бил ее физически, но… он говорил. Говорил ей прямо в голову. Что она одна, что все ее предали, что ее отец проклинает ее, что ее любовь стал чудовищем… Что она сломлена и никому не нужна… Он предлагал ей… покой. Забвение во тьме. Называл себя ее хозяином. Это было… грязно. Унизительно. Мерзко. Я чувствовал ее… отчаяние, ее боль, но и… ее ярость. Упрямство. Она не сдавалась ему. Ни на секунду.

Дамблдор медленно кивнул, его лицо стало еще мрачнее. Он снова посмотрел на Джайну, и в его голосе прозвучала странная смесь глубокого уважения к ее невероятной силе духа и возрастающей тревоги за их обоих:

— Архимаг Кирин-Тора… Лорд-Адмирал Кул-Тираса… Ваши титулы говорят не только об огромной магической силе, но и о несгибаемой воле, опыте командования, ожесточенных сражениях, знании стратегии и тактики. Вы — лидер и закаленный воин. Но даже для вас это проклятие… оно является чем-то чудовищным, выходящим за рамки всего, с чем вы сталкивались в своем мире, не так ли?

Джайна медленно, с видимым усилием кивнула, ее глаза потемнели от тяжелых воспоминаний и осознания масштаба нависшей над ними угрозы.

— Я сражалась с демонами Пылающего Легиона, что уничтожают целые миры. Я противостояла армиям нежити Короля-Лича, поднятым из мертвых магией смерти. Я видела ужасы, порожденные самими Старыми Богами… Я знакома с разрушительной магией Скверны, с безумием магии Бездны, с холодом магии Смерти… Но это… это иное. Оно… оно ощущается живым. Разумным? Или, по крайней мере, обладающим чудовищным, хищным, злобным инстинктом. Оно не просто разрушает походя. Оно… оно наслаждается этим. Оно играет с нами. И оно питается нами. Нашей жизненной силой, нашей магией, нашей болью, нашими страхами, нашими воспоминаниями.

Тонкс, стоявшая теперь рядом с Кингсли, шагнула ближе, ее голос был холодным от профессиональной оценки угрозы, но в нем слышалась и неподдельная тревога:

— Профессор, если оно живое, возможно, разумное, и питается ими… оно может расти. Усиливаться. Становиться опаснее с каждым часом! Мы должны немедленно изолировать их обоих! В камере временного содержания под максимальной защитой! Под стазис-чарами, если потребуется! Она может быть невольной точкой вторжения для этой сущности, а мальчик… он может стать бомбой замедленного действия для всего Хогвартса! Это прямой протокол Аврората при контакте с неизвестной враждебной магической сущностью!

— Нет! — Гарри сам удивился силе и ярости, прозвучавшим в его голосе. Он с трудом, шатаясь, снова поднялся на ноги, его руки сжались в кулаки, черные ногти угрожающе блеснули в свете свечей. — Она не бомба! Она не враг! Она не виновата! Это не она сделала! Она сама жертва! Вы не можете запереть ее, как какое-то чудовище!

Джайна резко подняла голову, глядя на него с нескрываемым, почти шокированным изумлением. В ее глазах, привыкших видеть в лучшем случае подозрительность, а в худшем — открытую враждебность, мелькнуло что-то совершенно новое — растерянность? Недоверие к его неожиданной защите? Или… что-то еще, что она сама не могла понять? Дамблдор поднял руку, останавливая назревающий конфликт и предотвращая возможный ответ авроров.

— Изоляция не поможет, Нимфадора, — сказал он тихо, но твердо, его взгляд был прикован к их лицам, к невидимой, но ощутимой нити напряжения и странной связи, возникшей между ними. — Гарри прав — мисс Праудмур такая же жертва этого проклятия, как и он. А главное — они связаны на уровне самой их сущности. Кровь, душа, магия… Попытка разделить их сейчас, силой или магическим стазисом, почти наверняка приведет к немедленной и мучительной смерти обоих. Проклятие либо не допустит этого, либо разорвет их в клочья в последнем акте мести. Нам нужно понять его. Понять его природу, его цель, его уязвимости. И сделать это очень быстро.

В этот самый момент Гарри почувствовал, как пол под ним не просто качнулся — он словно ушел из-под ног, погружая его в ледяную бездну. Зрение потемнело, и он услышал крик — не свой, а Джайны, но он раздался не снаружи, а прямо у него в голове, полный такого отчаяния и невыносимой боли, что он эхом отразился от стен его черепа, грозя расколоть его. Он рухнул на пол, его рука инстинктивно метнулась к ней, и она судорожно схватила его, ее ледяные пальцы впились в его запястье так, что он чуть не вскрикнул от боли. Удушающая агония, разрывавшая его грудь мгновение назад, на секунду отступила, но на ее месте осталась зияющая, сосущая пустота — холодная, гулкая, мертвая, как будто что-то живое, светлое и теплое внутри него только что выжгли дотла концентрированной кислотой отчаяния.

— Оно началось, — прошептала Джайна, ее голос дрожал от плохо скрываемого ужаса, она тоже чувствовала эту чудовищную пустоту, это ментальное осквернение. — Оно… оно адаптировалось. Оно поняло, что мы не сдаемся. Оно меняет тактику.

Кабинет Дамблдора превратился в арену невидимой битвы, где врагом была не плоть и кровь, а сама тьма, воплощенная в живом, злобном проклятии, играющем с ними с изощренной жестокостью. Воздух загустел до предела, стал тяжелым, вязким, пропитанным их общим страхом, болью и запахом озона от магических разрядов, которые теперь ощущались почти постоянно, как статическое электричество перед ударом молнии. Гарри лежал на холодном каменном полу, его тело сотрясала неудержимая дрожь, словно его подключили к невидимому источнику полярного холода. Дыхание вырывалось короткими, рваными всхлипами, легкие горели. Рядом с ним, прислонившись к его плечу так тесно, что он чувствовал каждый ее судорожный вздох, сидела Джайна. Ее белые волосы прилипли к бледному, мокрому от холодного пота и подсыхающей крови лицу. Кожа на ее запястьях и шее снова начала покрываться тонкой, но быстро растущей сетью кровавых трещин, похожих на растрескавшийся лед на замерзшем озере, словно ее физическая оболочка не выдерживала давления проклятия. Их руки были сцеплены мертвой хваткой, пальцы Джайны впивались в его кожу, оставляя глубокие багровые следы, но эта физическая боль была почти неощутима на фоне той ледяной, сосущей пустоты, что разливалась в груди, вымораживая душу. Их взгляды встретились — в ее синих глазах, расширенных от ужаса и боли, он увидел отражение своего собственного страха, острого, как только что обнаженный нерв.

Дамблдор стоял над ними, его обычно доброе лицо стало жестким и непроницаемым, как маска из древнего камня. Тень от его мантии падала на них, словно крыло гигантской хищной птицы, выжидающей момента для удара. Его глаза, обычно светившиеся мудростью и теплом, сейчас были острыми, как осколки льда, и он смотрел на Джайну, на зловеще пульсирующую руну на ее плече, с напряженным, почти научным вниманием, смешанным с глубокой, плохо скрываемой тревогой. Авроры — Тонкс и Кингсли — замерли у двери, их палочки были твердо направлены не на Джайну или Гарри, а в пространство вокруг них, их лица были бледны, но решительны, они явно пытались создать какой-то защитный барьер или хотя бы сдержать распространение этой темной магии. Даже Фоукс на своей жердочке беспокойно переступал с лапы на лапу, его алые перья были взъерошены, а тихая, скорбная песнь, которую он было начал, оборвалась на высокой, дрожащей ноте, не в силах пробиться сквозь давящую атмосферу чистого, первобытного ужаса.

— Оно началось, — повторила Джайна сквозь стиснутые зубы. Голос был хриплым, надтреснутым от боли и напряжения, но в нем звенела несокрушимая сталь воина, отказывающегося сдаваться даже перед лицом неминуемой гибели. Она с трудом отпустила руку Гарри — их проклятая связь теперь ощущалась и без физического контакта, как тугая, вибрирующая, ледяная струна, натянутая между их душами до предела — и попыталась выпрямиться, опереться на руки. Ее колени подогнулись, и она сдавленно застонала, снова схватившись за край стола Дамблдора, чтобы не упасть. Ее пальцы оставили новые кровавые отпечатки на темном полированном дереве — кровь сочилась не только из-под ногтей, но и из быстро растущих трещин на запястьях. — Оно… оно будет хуже. Это не просто боль или видения. Оно… оно пытается изменить нас. Исказить нашу суть. Оно поняло, что мы не сдаемся, и решило действовать иначе. Нам нужно понять его… сейчас же! Прежде чем оно…

Дамблдор кивнул, его взгляд метнулся от ее кровоточащих рук к Гарри, чья кожа приобрела нездоровый, пепельно-серый оттенок, а черные ногти словно вросли в ладони, причиняя тупую, ноющую боль.

— Вы правы, мисс Праудмур. Оно адаптируется. Но и вы на последнем издыхании. Вам необходима постоянная магическая поддержка, а не только зелья. — Он резко повернулся к Тонкс. — Нимфадора, немедленно доставьте мадам Помфри сюда! Скажите, что состояние критическое, требуется ее немедленное присутствие и все самые мощные стабилизирующие чары и зелья! И костеростовые! И кроветворные! Все, что есть! Быстро!

Тонкс, чьи волосы теперь пылали тревожным фиолетовым огнем, без слов кивнула и исчезла за дверью с громким хлопком аппарации прямо из кабинета — грубейшее нарушение протокола Хогвартса, но сейчас было не до правил. Кингсли остался, его лицо было мрачным, как грозовая туча, но он молча встал ближе к Дамблдору, его палочка была твердо направлена на пол перед Джайной и Гарри, словно он пытался создать невидимый барьер. Дамблдор снова подошел к Джайне, снова опустился на одно колено.

— Пока мадам Помфри в пути, мы должны попытаться. Вы сказали, оно питается вами. Вашей магией, вашей болью, вашими страхами. Можем ли мы… обмануть его? Дать ему ложную цель? Или… возможно, временно ослабить сами Узы Крови, чтобы выиграть время?

Джайна с трудом покачала головой, ее дыхание было тяжелым, прерывистым, каждый вздох давался с видимым усилием.

— Я не знаю… Магия Старых Богов… она хаотична, непредсказуема, как само безумие. Любая попытка прямого вмешательства может сделать только хуже, вызвать неконтролируемую реакцию. Ослабить Узы — значит почти наверняка убить нас обоих, разорвать связь, которая нас держит. Дать ложную цель… чем? Оно ищет… специфический резонанс. Боль, страх, отчаяние… возможно, определенный тип магической энергии… — Она вдруг замолчала, ее глаза расширились от внезапной, пугающей догадки, когда она посмотрела на Гарри, на его шрам, который снова слабо запульсировал под ее взглядом. — Твой шрам… ты говорил… о вашем темном лорде… о связи… Может быть, именно это оно и почувствовало? Не просто твою боль или магию, а… след другой мощной темной магии? Резонанс с чем-то похожим на его собственную природу?

Гарри почувствовал, как шрам на лбу неприятно, болезненно закололо, словно кто-то ковырял его раскаленной иглой. Он инстинктивно коснулся его пальцами.

— Может быть… Дамблдор говорил… что когда Волдеморт пытался убить меня, часть его силы… или что-то от него… перешло ко мне. Я не знаю точно, что это… но я чувствую его иногда. Его гнев, его радость…

— Часть его силы? Или… часть его души? — тихо спросила Джайна, ее голос был полон мрачного предчувствия. — Если так… если в тебе есть осколок души другого темного мага… Свет! Это чудовищно. Но… это может объяснить реакцию проклятия. Оно искало связь с темной душой жреца, а нашло… этот осколок. Оно ошиблось, приняв твою внутреннюю тьму — не твою собственную, а чужую — за ту, к которой стремилось? И теперь оно… разочаровано? Или… заинтриговано?

Дамблдор слушал с напряженным вниманием, его лицо стало непроницаемым, но глаза задумчиво сузились.

— Это… ужасающая, но крайне правдоподобная гипотеза, мисс Праудмур. Если Узы Крови среагировали на фрагмент души Волдеморта внутри Гарри… это объясняет его яростную фиксацию на нем. И его… зловещее любопытство. Но это также делает ситуацию неизмеримо более опасной. Две темные, злобные сущности, связанные через Гарри… Это может привести к непредсказуемым последствиям.

Прежде чем он успел закончить свою мысль, Гарри снова накрыло. На этот раз не боль и не чужое воспоминание. А голос. Голос жреца Сумеречного Молота, но теперь он звучал иначе — не вкрадчиво и лживо, а холодно, насмешливо, с нотками извращенного любопытства. И он обращался не к Джайне, а прямо к нему, к Гарри, проникая в его сознание, как ледяной червь:

«Так вот в чем дело… Забавная ошибка Уз… В тебе сидит другая тень… Искалеченная, слабая, но… любопытная. Ты не тот чистый сосуд силы, что я готовил для себя, мальчишка. Но… ты можешь оказаться даже интереснее. Твоя собственная боль, твой страх… они сладки. А эта чужая тьма внутри тебя… она добавляет пикантности. Возможно, твоя агония будет даже слаще, чем ее сломленная гордость. Да… ты заплатишь за ее побег. О, как ты заплатишь. Но, может быть, твоя плата будет… не смертью. А чем-то… иным».

Голос исчез так же внезапно, как появился, оставив после себя ощущение липкой, тошнотворной грязи в сознании и новый, холодный, пробирающий до костей страх. Гарри посмотрел на Джайну, ее глаза были расширены — она тоже это слышала? Ее судорожный кивок подтвердил его догадку.

— Он… он говорил со мной, — прошептал Гарри, его голос дрожал от пережитого ужаса и отвращения. — Сказал… что я могу быть полезен. Интереснее. Что моя плата будет иной. Не смертью.

Джайна судорожно сглотнула, ее лицо стало еще бледнее, если это было вообще возможно.

— Он… он знает про… про ту тень в тебе? Он хочет… использовать тебя? Использовать ее? Или… стравить вас друг с другом внутри твоей души? Свет… это чудовищно!

— Я не знаю… — Гарри чувствовал, как паника ледяными тисками сжимает его горло. — Но это было… отвратительно. Он словно… пробовал меня на вкус. Оценивал.

Дверь кабинета снова распахнулась с грохотом. В проем ворвалась мадам Помфри, ее чепец съехал набок, а лицо было белым от ужаса и спешки. За ней, едва поспевая, бежала Тонкс, неся огромную медицинскую сумку, которая, казалось, весила тонну. Целительница бросила один взгляд на Гарри и Джайну, на их состояние, на черные ногти Гарри и снова начавшие кровоточить трещины на руках Джайны, и издала сдавленный стон ужаса.

— Мерлин святой! Что здесь опять произошло?! Альбус, их состояние… оно снова ухудшилось! Эта порча… она распространяется, как чума! Я чувствую ее холод!

— Успокойтесь, Поппи, — голос Дамблдора был тверд, как никогда, но глаза выдавали его крайнюю обеспокоенность. — Оно изменило тактику. Оно больше не пытается активно разрушать их тела с той же скоростью, но… оно воздействует на них ментально. И оно… общается с Гарри. Помогите им немедленно. Стабилизируйте. Но не разделяйте! Ни при каких обстоятельствах!

Мадам Помфри, несмотря на шок и страх, была профессионалом до мозга костей. Она рухнула на колени между ними, ее руки уже не дрожали, когда она быстро доставала из сумки флаконы с зельями — густое зеленое Костеростовое, прозрачное с золотыми искрами Кроветворное, успокаивающую серебристую пасту для ран, Бодрящий глоток. Она работала молча, сосредоточенно, ее губы беззвучно шептали контр-заклятия и стабилизирующие формулы, пока она обрабатывала раны Джайны, а затем руки Гарри.

— Эта чернота на ногтях… — пробормотала она себе под нос, осторожно нанося мазь на трещины вокруг ногтевых пластин Гарри. — Это не просто некротическая магия… Это похоже на… на порчу Бездны. Ткани не просто отмирают… они искажаются, гниют заживо!

Джайна стиснула зубы так, что заскрипели зубы, но промолчала, лишь крепче сжала руку Гарри. Гарри почувствовал приступ тошноты. Гниет заживо… Голос жреца снова ледяным эхом прозвучал в голове: «Твоя плата будет иной…» Неужели это и есть его «иная» плата — медленное, мучительное разложение, превращение во что-то… нечеловеческое?

Джайна резко повернула голову к Гарри, ее глаза горели синим пламенем ярости и отчаяния. Ее голос был слаб, но полон ледяной ненависти:

— Оно живое. Оно разумно. И оно играет с нами, как с куклами. Оно хочет не просто убить нас. Оно хочет… насладиться нашим падением. Уничтожить нас медленно, мучительно.

Дамблдор мрачно посмотрел на артефакт на столе. Голубое свечение колец стало чуть ярче после зелий, но черные, извивающиеся нити внутри него никуда не делись, они словно пульсировали в такт их страданиям. Его лицо было таким мрачным и решительным, каким Гарри его еще никогда не видел.

— Тогда мы должны лишить его этой возможности, — произнес он тихо, но с такой несокрушимой стальной уверенностью, что даже авроры невольно выпрямились. — Мы найдем способ разорвать эти Узы Крови. Или обернуть их против того мерзавца, кто их создал. Мы не позволим ему победить. Мы спасем вас. Обоих.

* * *

Больничное крыло Хогвартса, обычно место тихого восстановления и строгого порядка мадам Помфри, теперь казалось осажденной крепостью, пропахшей страхом, кровью и чужой, враждебной магией. Холодные каменные стены давили своей древностью, а привычный запах дезинфекции и успокаивающих травяных зелий отчаянно пытался перебить едва уловимый, но стойкий металлический привкус крови и озона, оставшийся после их непрекращающихся мучений.

Их снова перенесли сюда на левитационных носилках — вернее, мадам Помфри и Дамблдор наколдовали широкое ложе прямо здесь, в центре палаты, под пристальным надзором авроров, которые теперь дежурили у дверей круглосуточно. Гарри почти не помнил этого перехода из кабинета, сознание ускользало в спасительное забытье после очередной волны агонии и Бодрящего глотка. Но он помнил ощущение падения в темноту, помнил, как Джайна рядом с ним обмякла, ее голова упала ему на плечо, и как ее ледяные пальцы судорожно вцепились в его запястье, не разжимаясь даже тогда, когда их осторожно укладывали на это импровизированное ложе.

Мадам Помфри, бледная, с темными кругами под глазами, но несгибаемая в своем долге, выполнила требование проклятия скрепя сердце. Две стандартные больничные койки были не просто сдвинуты — они были магически соединены, образуя одно широкое, неудобное, но необходимое для их выживания ложе. Гарри и Джайна лежали бок о бок, разделенные лишь тонкой полоской простыни, их руки покоились между ними, пальцы почти соприкасались. Их снова уложили лицом друг к другу — возможно, это было частью какого-то стабилизирующего заклинания Дамблдора, а возможно, просто инстинктивным решением целительницы, понимавшей, что даже во сне они должны ощущать присутствие друг друга, чтобы проклятие, этот невидимый хищник, не набросилось на них с новой силой.

Гарри очнулся первым, медленно вынырнув из тяжелого, вязкого сна, больше похожего на временное отключение сознания. Веки были тяжелыми, как будто к ним привязали свинцовые грузила, а тело ломило так, словно его топтали гиппогрифы. Он медленно моргнул, привыкая к приглушенному свету магических шаров, паривших под высоким потолком больничного крыла. Белые, стерильно чистые простыни, пахнущие лавандой. Высокий сводчатый потолок, теряющийся во тьме. И лицо Джайны — всего в нескольких дюймах от его собственного. Ее дыхание было почти незаметным, но ровным — Успокоительное зелье и отдых делали свое дело. Белые, как лунный свет на снегу, волосы разметались по подушке серебристым облаком, несколько выбившихся прядей упали ей на лоб и щеку. Во сне напряжение покинуло ее лицо, и оно снова стало почти детским, трогательно беззащитным, несмотря на тонкие розовеющие шрамы на шее и запястьях, выглядывавших из-под рукавов серой больничной пижамы. Ее рука покоилась на простыне рядом с его, пальцы были расслаблены, но их близость ощущалась почти физически.

Жар снова ударил ему в лицо, предательски заливая щеки. Такая близость — вынужденная, пугающая своей неестественностью, но в то же время… странно, почти мучительно интимная — была для него абсолютной новинкой. Он никогда не был так близко к девушке, тем более к такой… взрослой, красивой, сильной и одновременно такой хрупкой, как Джайна. Он осторожно попытался отодвинуться, хотя бы на пару дюймов, просто чтобы глотнуть воздуха, не чувствуя ее дыхания на своей щеке. Но тут же почувствовал знакомое ледяное покалывание в груди и легкую тошноту, сопровождаемую фантомной болью в плече, где у нее была руна — тихое, но недвусмысленное предупреждение проклятия. Связь не дремала, она держала их на коротком, жестком поводке. Он замер, снова оказавшись в ловушке этой неловкой, вынужденной близости, и против воли стал разглядывать ее лицо. Удивительно, но во сне она казалась… почти обычной. Не грозным архимагом, способным замораживать армии, не суровым лордом-адмиралом, ведущим флоты в бой, не воином, пережившим кошмары, о которых он теперь имел пугающее представление, а просто… женщиной. Бесконечно усталой, израненной до глубины души, сломленной чем-то непостижимо огромным и злым, но все еще отчаянно цепляющейся за жизнь.

Тихий скрип стула в дальнем конце крыла заставил его медленно повернуть голову. Там, у самого входа, в неудобной позе, положив голову на руки на спинке соседнего стула, спал Рон. Его огненно-рыжие волосы закрывали лицо, а из приоткрытого рта доносилось тихое, мерное посапывание. Он явно снова пытался нести бессменную вахту у постели друга, но изнеможение и пережитый стресс опять взяли свое. Гарри слабо улыбнулся — верный, надежный Рон. Но улыбка быстро угасла. Кроме них троих, в огромном, гулком зале больничного крыла по-прежнему не было ни души. Мадам Помфри, видимо, ушла отдохнуть или за новыми зельями. Дамблдор и авроры, вероятно, были в его кабинете, пытаясь разгадать природу проклятия. Только они — Гарри, Джайна и спящий Рон — и незримое присутствие тьмы, связавшей их.

Джайна тихо вздохнула во сне и шевельнулась. Ее ресницы дрогнули, и она медленно открыла глаза. Их взгляды встретились. На мгновение в ее синих глазах мелькнула затуманенная дымка зелий, но тут же сменилась резким, колючим осознанием. Она напряглась, ее дыхание сбилось, когда она поняла, как близко они лежат — лица в паре дюймов друг от друга, их руки почти соприкасаются. Ее пальцы судорожно сжались на простыне, и она попыталась отодвинуться, но тело предательски отказалось слушаться. Сдавленный стон вырвался из ее горла, когда она ударилась затылком о спинку кровати, и ее лицо исказилось от боли и раздражения.

— Что… где мы?! — Ее голос был хриплым, слабым, но в нем уже звенели знакомые стальные нотки, пропитанные гневом и паникой. Гарри поспешно отвел взгляд, чувствуя, как жар заливает щеки.

— Больничное крыло, — пробормотал он, уставившись в потолок. — Хогвартс. Нас оставили здесь… вместе. Из-за проклятия. Мадам Помфри сказала, что так безопаснее, чтобы мы… не распались снова.

Джайна сжала губы в тонкую линию, ее взгляд метнулся к их рукам, лежащим рядом. Она дернула свою ладонь к себе, но движение вышло слабым, дрожащим, и она рухнула обратно на подушку с тихим шипением.

— Прекрасно, — процедила она сквозь зубы, ее голос сочился сарказмом и отвращением. — Связана с мальчишкой… прикована к постели, как кандалы к узнику. Это… унизительно. — Она замолчала, ее дыхание стало резким, прерывистым. — Я не позволю этому… этому проклятию сделать меня беспомощной!

Гарри повернулся к ней, его брови нахмурились.

— Я тоже не в восторге, знаешь ли! — огрызнулся он. — Думаешь, мне нравится лежать тут, как… как приманка на крючке? Я не просил тебя сюда тащить!

Внезапно его грудь сжало — не гнев, а что-то чужое, острое, как ледяная игла. Перед глазами мелькнула вспышка: горящий город, крики, ее голос, полный отчаяния, зовущий кого-то — Артас? — и оборвавшийся в тишине. Он моргнул, потряс головой, но ощущение осталось, холодное и горькое, как ее боль.

— Что это было? — выдохнул он, глядя на нее. — Это… твое? Я опять это видел!

Джайна замерла, ее глаза расширились от ужаса и ярости. Она с усилием повернула голову, ее пальцы впились в простыню.

— Ты… ты лезешь в мою голову?! — Ее голос сорвался на хрип, но в нем было столько гнева, что Гарри невольно напрягся. — Прекрати! Это не твое! Я не хочу, чтобы ты… чтобы ты видел это! — Она попыталась приподняться, но тело подвело, и она рухнула обратно, задыхаясь от бессилия. — Проклятье… оно выворачивает меня наизнанку… к тебе!

Гарри почувствовал, как что-то тянет его к ней — невидимая нить, холодная и цепкая. Его собственные воспоминания вспыхнули в ответ: чулан, крики Дурслей, одиночество, жгущее сильнее любой боли. Он увидел, как Джайна вздрогнула, ее взгляд метнулся к нему, и понял — она это тоже видела.

— Стой! — прохрипела она, ее рука дернулась, словно пытаясь оттолкнуть его, но не дотянулась. — Я не хочу твоей жалкой жизни в моей голове! Убери это! Это… мерзость!

— Я не делаю это нарочно! — рявкнул Гарри, его голос сорвался от раздражения. — Думаешь, мне нравится видеть твои кошмары? Твой горящий город? Я не могу это остановить!

Они замолчали, оба тяжело дыша. Джайна стиснула зубы, ее пальцы дрожали от напряжения, но она не отвела взгляд.

— Тогда почему… почему я чувствую тебя? — прошептала она, ее голос стал тише, но в нем звенела ярость. — Твое одиночество… твою боль… как будто это мое? Я не просила об этом!

Гарри сжал кулаки, его горло пересохло. Он чувствовал ее гнев, ее страх, и это только усиливало его собственное смятение.

— Потому что это проклятие, — сказал он наконец, с трудом подбирая слова. — Оно связало нас. И… оно не остановится, пока мы не разберемся.

Джайна отвернула голову, уставившись в потолок. Ее дыхание было неровным, но она медленно кивнула, словно признавая неизбежное.

— Тогда мы его уничтожим, — процедила она, ее голос был слабым, но твердым. — Но не думай, что я доверяю тебе, мальчишка. Это не союз. Это… выживание.

Гарри кивнул, хотя внутри него все еще бурлили гнев и растерянность. Он отвернулся, глядя на спящего Рона в углу, пока тишина снова не заполнила комнату. Но даже в этой тишине он чувствовал ее присутствие — холодное, колючее, как ледяной ветер, и неотвратимое, как их связь.

Гарри отвернулся, уставившись на спящего Рона в углу. Тишина снова заполнила больничное крыло, но теперь она казалась тяжелой, вязкой, как перед грозой. Он чувствовал Джайну рядом — ее дыхание, ее холодное присутствие, которое не отпускало даже в этой тишине. Его веки отяжелели, усталость тянула обратно в забытье, но что-то — неуловимое, тревожное — держало его на грани сна. Рядом раздался тихий звук — едва слышный всхлип, почти заглушенный шорохом простыни. Гарри повернул голову. Джайна лежала неподвижно, ее глаза были закрыты, но лицо исказилось, как будто она боролась с чем-то внутри. Ее дыхание стало неровным, прерывистым, а пальцы судорожно сжали край одеяла.

— Нет… — прошептала она, так тихо, что Гарри едва расслышал. Ее голос был чужим, надломленным, полным боли. — Нет… не трогай их…

Внезапно она дернулась, ее тело напряглось, как струна. Голова мотнулась в сторону, ударившись о подушку, и она зашипела сквозь зубы, словно сдерживая крик. Гарри почувствовал, как холод от нее усилился, распространяясь по кровати — слабый, но резкий, как зимний ветер. Его собственная грудь сжалась, и перед глазами мелькнула вспышка: дымящиеся руины, багровый свет взрыва, ее крик — «Терамор!» — и лица людей, растворяющиеся в огне. Он моргнул, потряс головой, но видение не исчезло — оно пульсировало, как ее кошмар, просачиваясь через их связь.

— Джайна! — Гарри приподнялся на локте, его голос дрогнул. — Проснись!

Она не услышала. Ее губы шевелились, шепча что-то невнятное — имена, мольбы, проклятия. «Калес… прости… я не успела…» Ее рука рванулась к груди, сжалась в кулак, как будто она пыталась вырвать боль из себя. Внезапно ее глаза распахнулись, пустые, незрячие, и она закричала — коротко, хрипло, но так пронзительно, что Гарри вздрогнул. Рон подпрыгнул на стуле, его палочка выпала из рук и покатилась по полу.

— Что?! Кто?! — пробормотал он, озираясь в панике.

Джайна резко села, несмотря на слабость, ее дыхание было рваным, как у загнанного зверя. Ее взгляд метался по комнате, цепляясь за тени, пока не остановился на Гарри. Она сжала простыню, ее пальцы дрожали, но она быстро стиснула зубы, подавляя остатки паники.

— Терамор… — выдохнула она, ее голос был хриплым, почти сломленным. — Они… они горели… Я не спасла их… — Она замолчала, ее грудь тяжело вздымалась. Затем ее взгляд стал жестче, как будто она вспомнила, где находится. — Ты… ты опять это видел, да?

Гарри кивнул, не зная, что сказать. Ее боль, ее крик — все это все еще эхом отдавалось в нем, холодное и тяжелое.

— Проклятие, — прошипела она, ее тон стал резким, обвиняющим. — Оно не просто связало нас. Оно… оно роется в моих кошмарах. Вытаскивает их наружу. К тебе. — Она с усилием откинулась обратно на подушку, ее лицо побелело от напряжения. — Я не хочу этого… Я не хочу, чтобы ты знал… чтобы ты видел мою слабость!

— Я не просил этого! — возразил Гарри, его голос сорвался. — Но я не могу это выключить! Это… это как будто я там был!

Джайна отвернула голову, ее губы дрогнули, но она промолчала. Ее пальцы все еще сжимали простыню, как якорь, удерживающий ее в реальности.

— Тогда оно победило, — сказала она наконец, тихо, но с горечью. — Оно сломало меня там… и продолжает ломать здесь. Через тебя. — Она закрыла глаза, ее дыхание медленно выровнялось, но напряжение не ушло. — Но я не сдамся. Не ему. Не тебе.

Гарри смотрел на нее, чувствуя смесь гнева, бессилия и чего-то еще — тени ее боли, которая теперь жила и в нем.

Тишина снова опустилась на больничное крыло, но теперь она звенела напряжением. Гарри смотрел на Джайну, ее слова — «Оно сломало меня там… и продолжает ломать здесь» — эхом отдавались в его голове. Он хотел что-то сказать, но не успел. Джайна медленно повернула голову к нему, ее взгляд был мутным от усталости, но в нем загорелась искра — холодная, острая, как лезвие.

— Хватит, — сказала она тихо, но твердо. — Я не буду просто лежать и ждать, пока оно раздавит нас. — Ее голос дрожал от слабости, но в нем чувствовалась сталь. — Если оно использует мои кошмары… мою боль… я узнаю, как оно это делает. И как его остановить.

Гарри моргнул, не понимая.

— Что ты… что ты собираешься делать? Ты же еле шевелишься!

Джайна не ответила. Она с усилием подняла руку — движение было медленным, дрожащим, но упрямым. Ее пальцы сложились в слабый жест, и между ними замерцал тусклый голубой свет — не яркий, как ее магия в лучшие дни, а бледный, как угасающий огонек. Воздух вокруг задрожал, и Гарри почувствовал легкий холод, исходящий от нее.

— Я… разберусь, — прохрипела она, ее дыхание сбилось. Свет в ее руке сгустился в тонкую нить, протянувшуюся к нему — не к его телу, а к чему-то глубже, к той невидимой связи, что пульсировала между ними. Нить коснулась его груди, и он ощутил укол — не боль, а странное эхо, как отзвук ее магии.

— Эй! — Гарри дернулся, но не смог отодвинуться дальше из-за проклятия. — Что ты делаешь?!

— Молчи, — отрезала она, ее глаза сузились от концентрации. — Это… не тебе решать. Я должна знать. — Нить замерцала, ее свет стал багровым, как кровь, и Джайна стиснула зубы. — Оно… оно вцепилось в тебя. В твою душу. Но… есть что-то еще… что-то темное… — Ее голос дрогнул, и она резко выдохнула, как от удара. Нить лопнула, свет угас, оставив лишь слабый шлейф пара. Джайна рухнула обратно на подушку, ее грудь тяжело вздымалась. Ее рука упала на простыню, пальцы дрожали от напряжения. — Проклятье… — прошептала она, ее тон был полон гнева и бессилия. — Я слишком слаба. Но я видела… что-то. Тень. В тебе. Оно… оно реагирует на нее.

Гарри сглотнул, его сердце заколотилось.

— Тень? Какая тень? Что ты имеешь в виду?

Джайна посмотрела на него, ее взгляд был тяжелым, изучающим. — Не знаю, — сказала она наконец. — Но это не просто моя боль. В тебе есть… что-то чужое. Темное. И проклятие знает об этом. — Она замолчала, ее губы сжались в тонкую линию. — Я найду ответ. Даже если мне придется выжечь это из нас обоих.

Гарри хотел возразить, но не успел. Ее слова повисли в воздухе, холодные и тяжелые, как предчувствие. Он чувствовал, как невидимая нить между ними натянулась сильнее, и это пугало его больше, чем он готов был признать.

Джайна лежала неподвижно, ее грудь все еще тяжело вздымалась после неудачной попытки магии. Гарри смотрел на нее, его разум бурлил от ее слов — «В тебе есть что-то темное». Он сжал кулаки, чувствуя, как холод их связи усиливается, натягивая невидимую нить между ними. Тишина давила, но он не выдержал первым.

— Что ты имела в виду? — спросил он, его голос был резким, почти обвиняющим. — Какая тень? Что ты видела?

Джайна медленно повернула голову, ее взгляд был тяжелым, изучающим. Она молчала несколько секунд, словно взвешивала, стоит ли говорить. Затем ее губы сжались в тонкую линию.

— Я не уверена, — сказала она наконец, ее тон был холодным, но в нем чувствовалась настороженность. — Но это не просто проклятие. В тебе… что-то спрятано. Темное. Глубокое. Как… осколок чужой силы. Оно отозвалось, когда я коснулась связи. — Она замолчала, ее пальцы дрогнули на простыне. — И проклятие… оно знает об этом. Оно хочет этого.

Гарри сглотнул, его горло пересохло. Он вспомнил шрам, боль в нем, голос Волдеморта в своих снах.

— Ты… ты думаешь, это связано с Волдемортом? — выдавил он. — С тем, что он сделал со мной?

Джайна прищурилась, ее взгляд стал острым, как скальпель.

— Волдеморт? — повторила она, будто пробуя слово на вкус. — Твой темный лорд? Возможно. Если он оставил в тебе след… какую-то часть себя… это объясняет, почему проклятие переключилось на тебя. Жрец хотел меня, но оно нашло что-то в тебе. Что-то… ценное для него. — Ее голос стал тише, но в нем появилась стальная нотка. — И я хочу знать, что именно.

Гарри нахмурился, его сердце заколотилось.

— Я не знаю! — огрызнулся он. — Я не просил, чтобы он лез в мою голову! Или чтобы твое проклятие туда же лезло! Если ты такая умная, скажи, что делать!

Джайна стиснула зубы, ее глаза полыхнули гневом.

— Не смей повышать на меня голос, мальчишка, — процедила она. — Я не твой учитель и не твоя нянька. Но если в тебе сидит что-то, что подпитывает это проклятие, нам нужно это вытащить. Или выжечь. Иначе оно сломает нас обоих. — Она замолчала, ее дыхание сбилось. — Я не доверяю тебе. Но мне нужно, чтобы ты рассказал все, что знаешь об этом… Волдеморте. Каждую деталь.

Гарри уставился на нее, его гнев боролся с растерянностью. Он не хотел копаться в прошлом, в смерти родителей, в шраме, который до сих пор горел по ночам. Но ее слова — «Оно сломает нас обоих» — врезались в него, как нож.

— Ладно, — буркнул он наконец, отводя взгляд. — Но не думай, что я тебе доверяю. Я расскажу, потому что… потому что другого выхода нет.

Джайна кивнула, ее лицо осталось непроницаемым, но в глазах мелькнула тень удовлетворения.

— Хорошо, — сказала она тихо. — Начни с того, как он оставил тебе этот шрам. И что ты чувствовал, когда оно… активировалось. Я видела жреца. Ты видел мои кошмары. Если мы хотим это разорвать, нам нужно знать, что оно ищет. В нас обоих.

Гарри сжал губы, его пальцы впились в одеяло. Он ненавидел это — выворачивать душу перед ней, перед кем угодно. Но он кивнул, начиная говорить — медленно, неохотно, но с растущим осознанием, что она права. Их связь была не просто цепью. Она была ключом.

— Когда я был младенцем… он пришел за мной… — начал он, его голос был глухим, но твердым. Джайна слушала, не перебивая, ее взгляд был прикован к нему, как у охотника, выслеживающего добычу. Их слова повисли в воздухе, напряженные и тяжелые, пока дверь больничного крыла не распахнулась, и в палату не вошла мадам Помфри.

* * *

Дверь больничного крыла распахнулась, и в палату вошла мадам Помфри, неся поднос с дымящимися кружками бульона и стопкой чистого белья. За ней следовал Дамблдор, его лицо было спокойным, но глаза внимательно изучали Гарри и Джайну. Рон, все еще сонный, неловко подобрал палочку с пола и выпрямился, бормоча что-то невнятное. Мадам Помфри решительно подошла к их сдвоенной кровати, ее руки уперлись в бока.

— Так, вижу, наши пациенты пришли в себя, — начала она строгим тоном, но Джайна прервала ее, подняв дрожащую руку.

— Подождите, — сказала она, ее голос был слабым, но резким, как треснувший лед. Она с усилием приподнялась на локте, ее взгляд метнулся к Дамблдору, игнорируя целительницу. — Старик, ты знаешь больше, чем говоришь. Я хочу ответов. И ресурсов. Сейчас.

Мадам Помфри замерла, ее брови взлетели вверх от возмущения.

— Мисс, вам нужен отдых, а не… — Отдых не остановит это проклятие, — отрезала Джайна, ее тон стал жестче, несмотря на хрип. — Я видела его природу. Оно вцепилось в нас — в меня, в него, — она кивнула на Гарри, — и оно ищет что-то. Я не буду лежать тут, пока оно ломает нас по кускам. — Ее глаза полыхнули, и слабый холод пробежал по комнате, заставив кружки на подносе задребезжать.

Гарри повернулся к ней, его рот приоткрылся от удивления. Дамблдор шагнул ближе, его взгляд стал внимательнее, но он не перебивал.

— Я пыталась разобрать его, — продолжила Джайна, ее дыхание сбилось, но она не остановилась. — Оно связано с его душой… с какой-то тьмой в нем. И я хочу знать, что вы об этом знаете. У вас есть библиотека? Артефакты? Заклинания? Дайте мне доступ. Я не останусь беспомощной. — Она замолчала, ее рука упала обратно на простыню, но взгляд остался прикованным к Дамблдору, требовательным и непреклонным.

Дамблдор склонил голову, его глаза блеснули за стеклами очков.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с ноткой уважения, — ваша решимость впечатляет. Даже в таком состоянии вы остаетесь… весьма настойчивой.

— Настойчивость — это все, что у меня осталось, — бросила она, ее голос дрогнул, но не потерял силы. — Я не доверяю вам. Не доверяю ему, — она кивнула на Гарри. — Но я доверяю себе. И я разберусь с этим, с вашей помощью или без нее. Что вы нашли? Говорите.

Гарри нахмурился, его щеки вспыхнули от ее слов, но он промолчал. Рон кашлянул, явно не зная, куда деться от этой напряженной сцены. Мадам Помфри открыла рот, чтобы возразить, но Дамблдор поднял руку, останавливая ее.

— Хорошо, — сказал он спокойно. — Я провел ночь, изучая данные с портключа и консультируясь с… некоторыми источниками. Но сначала я хочу услышать вас, мисс Праудмур. Что именно вы видели в этой связи?

Джайна сжала губы, ее взгляд стал острым, как клинок.

— Тьму, — сказала она тихо, но твердо. — В нем. Как осколок чужой силы. Проклятие реагирует на нее. И я хочу знать, что это. И как его уничтожить. — Она замолчала, ее дыхание было неровным, но она не отвела глаз от Дамблдора, ожидая ответа. Дамблдор кивнул, его лицо стало серьезнее, и он начал говорить о своих выводах, но ее слова все еще висели в воздухе, как вызов.

Джайна замолчала, ее взгляд оставался прикованным к Дамблдору, требовательным и непреклонным. Дамблдор кивнул, его лицо стало серьезнее, но прежде чем он успел заговорить, воздух в комнате сгустился. Гарри почувствовал, как холод от Джайны усилился, пробежав по его коже, как ледяной ветер. Его грудь сжало, и он невольно втянул воздух, когда невидимая нить между ними натянулась до предела. Джайна дернулась, ее глаза расширились.

— Нет… — прошептала она, ее голос дрогнул. — Не сейчас…

Но было поздно. Мир вокруг Гарри смазался, и он провалился в темноту. Перед глазами вспыхнула картина: каменный алтарь, пропитанный кровью, фигура в черном плаще с капюшоном, чьи руки двигались над дымящейся руной. Голос жреца — низкий, змеиный — эхом отдавался в пустоте: «Кровь свяжет ее… сломает… отдаст нам силу…» Но затем видение дрогнуло, и вместо Джайны на алтаре появился он сам — младенец с кровоточащим шрамом на лбу. Зеленый свет Авады Кедавры ослепил его, и другой голос — высокий, холодный, как смерть — прошипел: «Убей его… возьми его силу…» Гарри вскрикнул, его тело напряглось на кровати. Он моргнул, пытаясь вырваться, но видение не отпускало. Теперь он видел Джайну — ее, привязанную к алтарю, с кровавыми рунами на плече, и жрец смеялся, вонзая кинжал глубже. «Ты не сбежишь… твоя боль — наш ключ…» А затем — Волдеморт, его красные глаза горели в темноте, и он шептал: «Мальчишка… его кровь… она зовет меня…» Два голоса — жреца и Волдеморта — сливались, переплетались, как нити одного заклинания, пока не превратились в единый, ужасающий хор: «Сила… через кровь… через души…» Джайна зашипела рядом, ее пальцы впились в простыню. Она тоже видела это — Гарри понял по ее прерывистому дыханию, по тому, как ее глаза метались, словно она пыталась вырваться из того же кошмара. Внезапно видение оборвалось, оставив их обоих задыхающимися.

— Что… что это было?! — выдавил Гарри, его голос дрожал.

Он повернулся к Джайне, его сердце колотилось так сильно, что казалось, оно разорвет грудь. Джайна сжала зубы, ее лицо побелело, но взгляд был острым, как клинок.

— Оно… оно показало нам, — прохрипела она. — Жрец… и твой темный лорд. Они… связаны. Через нас. — Она с усилием приподнялась, игнорируя протестующий стон своего тела. — Это не просто месть. Оно хочет… силу. Нашу силу. Твою… тьму. Мою боль. — Ее голос стал тише, но в нем звенела ярость. — Они используют нас, как маяки.

Гарри уставился на нее, его разум бурлил.

— Волдеморт… он говорил про мою кровь, — сказал он, его тон был глухим. — Это… это как тогда, с моими родителями. Но жрец… он хотел тебя. Почему теперь я?

Джайна посмотрела на него, ее глаза сузились.

— Потому что ты ошибка, — бросила она, ее слова резанули, как нож. — Оно должно было привязать меня к нему. Но ты… ты спутал их планы. И теперь они хотят исправить это. Через тебя. Через то, что в тебе спрятано. — Она замолчала, ее дыхание сбилось. — Я не позволю им.

Дамблдор шагнул ближе, его взгляд стал пронзительным.

— Что вы видели? — спросил он тихо, но с настойчивостью, которая заставила их обоих замереть. — Расскажите мне все.

Джайна повернулась к нему, ее лицо было напряженным, но решительным.

— Жрец Сумеречного Молота… и его темный лорд, — сказала она. — Они говорили о силе. О крови. О душах. Это проклятие… оно не просто держит нас. Оно зовет их. Обоих. — Она посмотрела на Гарри, ее взгляд был холодным, но в нем мелькнула тень понимания. — И оно использует нас, чтобы их соединить.

Джайна посмотрела на Гарри, ее взгляд был холодным, но в нем мелькнула тень понимания. — И оно использует нас, чтобы их соединить. Дамблдор замер, его глаза блеснули за стеклами очков, но лицо осталось непроницаемым, как гладь озера в безветренную ночь. Он медленно сложил руки за спиной, его мантия едва шелестела, пока он шагал вдоль кровати, словно обдумывая шахматный ход. Тишина в больничном крыле стала тяжелой, и даже мадам Помфри, все еще державшая поднос, замолчала, глядя на него с тревогой.

— Соединить… — повторил он тихо, почти шепотом, как будто пробуя слово на вкус. Его взгляд скользнул к Гарри, затем к Джайне, и в нем мелькнула искра — не тревога, а что-то более глубокое, расчетливое. — Любопытно. Очень любопытно. Вы оба видели жреца… и Волдеморта. Их голоса, их цели… переплетены. Но как? И почему?

Гарри сжал кулаки, его голос сорвался от напряжения.

— Волдеморт говорил про мою кровь… как будто он знал меня. А жрец… он хотел ее, — он кивнул на Джайну, — но потом… потом все повернулось ко мне. Джайна стиснула простыню, ее дыхание было неровным, но взгляд оставался острым.

— Оно должно было привязать меня к нему, — сказала она, ее тон был резким, но усталым. — Жрец хотел… меня. Как мать их безумного культа. Чтобы я родила им силу. Но оно зацепило его. — Она посмотрела на Гарри, ее глаза сузились. — Ты ошибка. И теперь оно тянет нас обоих.

Дамблдор слегка наклонил голову, его губы дрогнули в едва заметной улыбке — не теплой, а той, что скрывала больше, чем открывала.

— Ошибка, говорите? — Его голос был мягким, но в нем чувствовалась сталь. — Или, возможно, неожиданный ход судьбы. Проклятие, мисс Праудмур, редко ошибается само по себе. Оно следует намерению… но иногда находит путь, которого не ждали даже его создатели. — Он посмотрел на Гарри, его взгляд стал глубже, почти пронизывающим. — Твоя кровь, Гарри… она уже однажды изменила планы Волдеморта. А теперь, похоже, спутала замысел этого жреца. Гарри нахмурился, его сердце заколотилось.

— Вы имеете в виду… мой шрам? То, что он оставил во мне?

Дамблдор не ответил сразу. Он отвернулся, глядя на парящие под потолком магические шары, словно они могли подсказать ему следующий шаг.

— Возможно, — сказал он наконец, его тон был уклончивым. — Есть… старые теории. Магия крови и души… она сложна. В моем мире мы знаем о вещах, подобных филактериям личей — сосудах, что хранят жизнь. У вас, мисс Праудмур, я полагаю, есть схожие знания?

Джайна кивнула, ее лицо стало мрачнее.

— Да. Филактерии. Я видела их у личей — магов, одержимых идеей бессмертия. Жрец мог использовать что-то подобное… вплетя Узы в мою кровь, чтобы привязать меня к себе. Но вместо него… — Она замолчала, ее взгляд метнулся к Гарри. — Оно нашло его.

Дамблдор слегка кивнул, но его глаза оставались непроницаемыми.

— А в нашем мире есть… схожие понятия, — продолжил он, осторожно подбирая слова. — Крестражи, например. Кусочки души, спрятанные в предметах… или, иногда, в людях. — Он замолчал, позволяя словам повиснуть в воздухе, но не глядя на Гарри. — Но это лишь гипотезы. Нам нужно больше, чем видения, чтобы понять, что связало вас двоих.

Джайна прищурилась, ее голос стал тверже.

— Тогда дайте мне работать. У вас есть книги? Артефакты? Я могу найти след этой магии. Если оно тянет нас, как семью… я разорву эту связь.

Дамблдор повернулся к ней, его улыбка стала шире, но глаза оставались холодными.

— О, я не сомневаюсь в вашей решимости, мисс Праудмур. Но такие узы… они не рвутся грубой силой. Они требуют понимания. Гарри, — он посмотрел на него, — ты готов сыграть свою роль? Если твоя кровь — ключ, нам нужно узнать, что она открывает. Есть ритуал… несложный, но… неприятный. Он покажет, что скрыто в тебе. И, возможно, в вашей связи.

Гарри сглотнул, его рука невольно дернулась к шраму.

— Неприятный? — переспросил он, его голос дрогнул. — Что это значит?

— Боль, — сказал Дамблдор просто, но мягко. — Истина часто болезненна. Но ты не один. — Он кивнул на Джайну. — Вы связаны… как семья, хотите вы того или нет. И это, возможно, ваше преимущество.

Джайна фыркнула, ее тон был полон сарказма.

— Семья? Прекрасная метафора, старик. Но я не мать никому из вас. И я не позволю этому жрецу сделать меня ею.

Гарри посмотрел на нее, его гнев вспыхнул.

— А я не просил быть твоим… кем бы то ни было! — огрызнулся он. — Но если это вытащит нас из этого кошмара, я готов.

Дамблдор кивнул, его взгляд скользнул между ними, словно он видел больше, чем говорил.

— Тогда начнем с малого, — сказал он. — Я принесу книги… и подготовлю ритуал. Но будьте осторожны. Проклятие слушает. И то, что оно зовет… может услышать.

* * *

Дамблдор стоял в центре больничного крыла, его мантия казалась темнее в тусклом свете магических шаров. На полу перед ним был вычерчен круг из серебряных рун, испещренных тонкими линиями, словно паутина. Гарри и Джайна сидели внутри, их колени почти касались друг друга — Узы не давали отодвинуться. Воздух гудел от напряжения, и даже мадам Помфри замерла у стены, сжимая поднос.

— Этот ритуал покажет нам природу вашей связи, — сказал Дамблдор, его голос был мягким, но в нем звенела скрытая сила. — Он древний… и не без риска. Если вы не готовы, скажите сейчас.

Джайна подняла подбородок, ее юное лицо пылало решимостью, несмотря на дрожь в руках.

— Я готова, — отрезала она. — Чем скорее я пойму это проклятие, тем скорее я его разорву. Гарри сглотнул, его ладони вспотели. Он ненавидел эту близость, эту цепь, но кивнул. — Давай сделаем это, — пробормотал он. Дамблдор взмахнул палочкой, и руны вспыхнули холодным синим светом. Воздух сгустился, словно кто-то выжал из него тепло. Гарри почувствовал, как Узы натянулись — невидимая нить в груди стала раскаленной, рвущей его изнутри. Джайна рядом зашипела, ее пальцы впились в пол, оставляя царапины на камне. Мир потемнел, и их накрыло видение.

Они стояли на черном алтаре, окруженные тенями в капюшонах. Жрец Сумеречного Молота возвышался над ними, его глаза горели безумным огнем. В руках он держал чашу, полную крови — ее крови, понял Гарри, увидев шрам на запястье Джайны. «Ты станешь матерью нашей силы,» — прорычал жрец, его голос резал, как нож. Но затем он повернулся к Гарри, и его лицо исказилось яростью. «Ты… ты не тот. Ты сломал это!» Видение сменилось: Гарри увидел, как его кровь — капля, взятая Узами — смешалась с ее кровью в чаше. Алтарь задрожал, тени закричали, и жрец рухнул, схватившись за голову. Узы вспыхнули между Гарри и Джайной, соединяя их яркой нитью, которая пульсировала, как живое существо. Они не были его марионетками — они стали чем-то другим. Реальность вернулась рывком.

Гарри рухнул вперед, его лоб чуть не врезался в пол, а Джайна откинулась назад, задыхаясь. Их руки невольно сцепились в центре круга, и они тут же отдернули их, как от ожога.

— Что… что это было? — выдавил Гарри, его голос дрожал.

Джайна сжала кулаки, ее глаза блестели от гнева и страха.

— Он хотел меня, — сказала она хрипло. — Сделать своей… королевой, матерью их безумия. Но ты… — Она посмотрела на него, ее взгляд был острым, как лезвие. — Ты влез в его ритуал. Твоя кровь… она изменила все.

Гарри покачал головой, его сердце колотилось.

— Я не хотел! Я не просил быть частью этого!

— А я просила?! — рявкнула она, вскочив на ноги, но Узы дернули ее назад, и она чуть не упала на него. Она стиснула зубы, ее дыхание сбилось. — Это не просто проклятие. Оно… оно живое. И оно наше теперь.

Дамблдор опустил палочку, его лицо стало мрачным.

— Мисс Праудмур права, — сказал он тихо. — Узы Крови должны были привязать ее к жрецу, но вмешательство Гарри… переплело вас двоих. Оно питается вашей кровью, вашими душами. Разрушить его… возможно, но это может разрушить и вас.

Гарри посмотрел на Джайну, ее юное лицо было напряженным, но в глазах мелькнула тень чего-то нового — не только гнев, но и понимание.

— Значит, мы застряли, — буркнул он. — Пока не найдем способ, — ответила она, отводя взгляд. — Или не убьем его.

Тишина повисла в воздухе, тяжелая и липкая, как после грозы. Гарри потер грудь, где Узы все еще пульсировали, отдаваясь слабой болью. Джайна стояла напротив, ее юное лицо было напряженным, а пальцы сжимались и разжимались, словно она искала, на ком сорвать гнев. Дамблдор медленно убрал палочку в рукав, его взгляд скользнул по рунам, которые теперь тускнели, растворяясь в камне пола.

— Есть ли способ… обратить это? — спросила Джайна, ее голос был резким, но в нем мелькнула тень отчаяния. — Разрушить его, не ломая нас?

Дамблдор повернулся к ней, его глаза блеснули за стеклами очков — не тревогой, а чем-то глубже, почти теплым, но непостижимым. Он сложил руки за спиной и шагнул ближе, его мантия шелестела в тишине.

— Магия крови… она коварна, — начал он тихо, словно размышляя вслух. — Она берет силу из того, что связывает. Из ненависти, из страха… или из чего-то иного. — Он замолчал, его взгляд скользнул между ними, задержавшись на Гарри чуть дольше. — Чтобы сломать такую связь, нужно найти то, что сильнее ее замысла. То, что жрец не мог предвидеть.

Гарри нахмурился, его щеки все еще горели от пережитого.

— Сильнее? Это что… убить его? Сжечь эту штуку в нас?

Дамблдор слегка улыбнулся, но его улыбка была той, что скрывала больше, чем открывала.

— Огонь уничтожает, Гарри, но не всегда исцеляет, — сказал он мягко. — Есть силы, которые не поддаются палочке или заклинанию. Они растут там, где их не ждут… и связывают крепче, чем любая цепь. — Он посмотрел на Джайну, его глаза сузились, словно он видел в ней что-то давно знакомое. — Вы оба… уже начали это, сами того не зная.

Джайна прищурилась, ее тон стал ледяным.

— Хватит загадок, старик. Говори прямо — что нам делать?

Дамблдор покачал головой, его голос стал тише, почти шепотом. — Прямые пути редко ведут к истине, мисс Праудмур. Но я скажу одно: то, что вас держит, может стать тем, что вас освободит. Если вы найдете в этом… гармонию. — Он отвернулся, глядя на темное окно, и добавил, словно себе: — Я видел такие узы раньше… в мирах, где магия говорит на ином языке.

Гарри моргнул, его разум зацепился за последние слова.

— Погодите… вы знали ее? Откуда? Вы были… там? — Он кивнул на Джайну, которая замерла, ее глаза расширились.

Дамблдор не ответил сразу. Он медленно повернулся, его взгляд стал далеким, как будто он смотрел сквозь стены Хогвартса, сквозь время.

— Мир велик, Гарри, — сказал он наконец. — И магия… она не знает границ. Я встречал многих, чьи пути пересекались с моими, в местах, о которых не пишут в книгах. — Он посмотрел на Джайну, и в его голосе мелькнула тень узнавания. — А вы, мисс Праудмур… ваше имя звучит как эхо старой песни. Но это не моя история, чтобы рассказывать.

Джайна стиснула зубы, ее пальцы сжались в кулаки.

— Вы знали меня? — Ее голос дрожал от гнева и неверия. — Почему вы молчали? Когда мы встретились у тех… этих людей… вы смотрели на меня, как будто…

— Как будто видел вас прежде? — закончил Дамблдор, его тон был мягким, но непроницаемым. — Возможно, я видел тень того, кем вы станете. Или тень того, что уже было. Время… оно не всегда линейно, особенно для тех, кто ходит между мирами. Но вам это и без меня прекрасно известно.

Гарри открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли. Он посмотрел на Джайну, затем на Дамблдора, чувствуя, как вопросы кружатся в голове. Джайна шагнула вперед, но Узы дернули ее назад, и она чуть не врезалась в Гарри. Она выпрямилась, ее лицо пылало.

— Если вы знаете больше, чем говорите, — процедила она, — то лучше скажите сейчас. Я не люблю игры.

Дамблдор кивнул, но его глаза остались непроницаемыми.

— Игры — не моя цель, — сказал он. — Но ответы… они придут к вам сами. Когда вы будете готовы их услышать. — Он повернулся к двери, бросив через плечо: — Начните с того, что перед вами. С того, что вас связывает.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, оставив Гарри и Джайну в тишине. Она посмотрела на него, ее гнев сменился растерянностью.

— Он ненормальный, — буркнула она.

Гарри покачал головой, его голос был тише, чем он хотел.

— Или знает слишком много.

Вечер в больничном крыле был тихим, если не считать шороха простыней и редкого стука склянок, которые мадам Помфри убирала на полки. Гарри сидел на краю кровати, уставившись в пол, стараясь не смотреть на Джайну. Она стояла у окна, скрестив руки, ее юное лицо было напряженным, а влажные волосы прилипли к шее после того, как она умылась над тазом.

Узы гудели между ними, как натянутая струна, и Гарри чувствовал ее раздражение, даже не глядя. Джайна вдруг выпрямилась, ее движения были резкими, как у натянутого лука.

— Мне нужно в уборную, — сказала она холодно, бросив на него взгляд, полный презрения. — И без тебя, Поттер.

Гарри поднял голову, его щеки вспыхнули.

— А ты думаешь, я хочу туда с тобой? — буркнул он, вставая. — Это не я придумал эти дурацкие Узы!

Она шагнула к ширме в углу, где за занавеской стояла дверь в маленькую уборную для пациентов. Но когда расстояние между ними достигло критической точки, Узы ответили пронзительной болью, от которой Джайна резко остановилась, чуть не споткнувшись о край кровати. Гарри инстинктивно дернулся вперед, чтобы уменьшить боль, и они замерли в полутора метрах друг от друга, связанные невидимой нитью боли.

— Отойди! — рявкнула она, ее голос сорвался на крик. — Ты что, не понимаешь, что мне нужно уединиться?! Я не какая-то шлюха с улицы, чтобы ты пялился на меня в такой момент!

Гарри покраснел до корней волос, его руки сжались в кулаки.

— Да мне плевать, кто ты! — огрызнулся он. — Я не собираюсь смотреть! — Он отвернулся, но Узы напомнили о себе новой вспышкой боли, и он добавил, злобно шипя: — И вообще, это ты воняешь тут своими делами! Я не хочу слушать, как ты… ну, это!

Джайна развернулась к нему, ее глаза полыхнули, как два ледяных факела.

— Воняю?! — переспросила она, ее тон стал опасно низким. — Ты, мелкий сопляк, смеешь мне такое говорить? Да я в битвах стояла по колено в крови, пока ты в своих пеленках сопел! Я провела дни в плену у этих тварей из Сумеречного Молота, терпя их… — она осеклась, но глаза ее полыхнули яростью, — их мерзкие ритуалы! А теперь я должна терпеть, как ты таскаешься за мной, как паршивый щенок на привязи?!

Гарри шагнул к ней, забыв про смущение, его голос дрожал от ярости.

— А ты думаешь, мне весело? — выплюнул он. — Ты орешь, как базарная торговка, и строишь из себя королеву! Может, это ты виновата, что мы в этом дерьме! Ты же притащила сюда эту проклятую магию! Ты и твой чертов жрец!

Джайна подскочила к нему, ее лицо оказалось в сантиметрах от его, и Узы отозвались острой болью, от которой оба пошатнулись.

— Я притащила?! — прошипела она, ее дыхание обожгло его кожу. — Это ты, идиот, оказался на пути моей телепортации! Если бы не твоя дурацкая кровь, я бы уже была свободна, а не торчала тут с тобой, вытирая сопли твоему жалкому существованию! Ты хоть понимаешь, что я потеряла из-за тебя?! Мой мир, мою силу, мою жизнь!

Гарри сжал челюсти, его глаза блестели от гнева и чего-то еще — боли, которую он не хотел показывать.

— А ты понимаешь, что я не просил тебя спасаться у меня?! — рявкнул он. — Может, это ты ошибка, а не я! Сидела бы в своем Азероте и не портила мне жизнь!

В этот момент Узы вспыхнули — невидимая нить между ними стала горячей, как раскаленный металл. Гарри рухнул на колени, хватаясь за грудь, а Джайна упала на кровать, ее рука прижалась к сердцу. Их дыхание сбилось, а перед глазами замелькали тени — обрывки видения жреца, его смех, его шепот: «Ссорьтесь… слабее… легче…»

Джайна первой подняла голову, ее лицо побледнело, а голос стал хриплым.

— Оно… оно питается этим, — выдохнула она, глядя на Гарри. — Нашим гневом. Жрец все еще может дотянуться до нас через эти проклятые Узы.

Гарри с трудом встал, его ноги дрожали.

— Тогда… что нам делать? — спросил он, все еще злой, но тише.

Она отвернулась, ее пальцы вцепились в простыню.

— Не знаю, — буркнула она. — Но если я сейчас не доберусь до уборной, я тебя придушу. — Она встала, бросив ему: — Иди за мной, но если пикнешь хоть слово или посмотришь — клянусь, я заморожу тебя прямо тут, даже если это будет стоить мне последних капель магии.

Гарри закатил глаза, но пошел следом, держась на грани болевого порога и уставившись в потолок.

— Как будто я хочу, — пробормотал он себе под нос, морщась от боли в груди и звуков за дверью.

* * *

Утро сочилось в больничное крыло скудным, серым светом. Оно неохотно цедилось сквозь высокие стрельчатые окна, золотя висящую в воздухе пыль и падая бесстрастными пятнами на койку, где сидели Гарри и Джайна. Между ними на тумбочке стоял торт от миссис Уизли — нелепое, почти кощунственное напоминание о нормальной жизни в этом царстве боли и антисептика. Гарри смотрел на него, но не видел. Сладковатый запах крема вызывал тошноту, смешиваясь с горечью во рту и тупой, неотступной болью в груди, где пульсировали Узы — словно второе, больное сердце, перекачивающее не кровь, а страдание. Четырнадцать лет. Дата, лишенная всякого смысла.

Джайна сидела напротив, прямая, как натянутая тетива. Неподвижность хищника, запертого в клетке. Юное лицо с тонкими, аристократическими чертами казалось высеченным изо льда, и только глаза — слишком взрослые, слишком усталые — выдавали пережитое. Белые, словно выгоревшие под безжалостным солнцем чужой магии, пряди волос падали на плечи, обрамляя лицо ореолом мученицы. Ее пальцы, способные сплетать сложнейшие заклинания, сейчас бесцельно и нервно комкали край жесткой простыни. Даже сквозь ткань рубашки Гарри почти видел, как под ее кожей тоже подрагивает ненавистная связь.

— Отмечаешь? Эту дату? — голос ее был низким, с легкой хрипотцой, оставшейся после криков и напряжения. Она кивнула на торт. Взгляд скользнул по нему с плохо скрываемым презрением, возможно, к самой идее празднования чего-либо в их положении. — В моем мире в твоем возрасте уже знают цену стали и крови. Сладости — удел тех, кто еще не видел, как рушатся миры.

Раздражение, смешанное с уже привычной усталостью, поднялось в Гарри. Он отодвинул тарелку.

— Это просто день. И я не просил тебя тут сидеть и читать мне нотации о своем мире. Мне своего дерьма хватает.

В ее глазах полыхнули льдистые искры. Тень взрослой, глубокой досады легла на ее черты.

— День рождения? — она процедила слово, словно оно оставляло во рту привкус яда. — Замечательно. Можешь не ждать подарков от той, чью жизнь ты помог разрушить. — Она замолчала, ее взгляд на мгновение ушел внутрь себя, возможно, к руинам чего-то невозвратимого. Затем она снова посмотрела на него, и что-то неуловимо изменилось в ее лице. Не смягчилось, нет, скорее, обрело странную, холодную решимость. — Но кое-что я могу тебе дать. Не для тебя. Для себя. Чтобы эта связь не сводила меня с ума одним лишь мраком.

Гарри напрягся, неосознанно отодвигаясь по кровати. Узы натянулись, напомнив о себе тупой болью.

— Что еще? — недоверие и подозрительность сочились в его голосе. — Снова твои фокусы? Хватит с меня.

— Не дергайся, Поттер, — отрезала она, но в голосе не было обычной ярости, скорее — ледяное спокойствие человека, идущего на рискованный эксперимент. — Это не боль. На этот раз.

Ее рука поднялась — тонкая, бледная, слегка дрожащая от остаточного напряжения или от усилия, которое ей предстояло. Призрачный, льдисто-голубой свет, похожий на свет зимнего солнца сквозь толщу морского льда, замерцал между ее пальцами. Он не грел, но и не обжигал холодом. Свет коснулся его груди, там, где сильнее всего ощущалась боль от Уз. Гарри вздрогнул, инстинктивно сжавшись в ожидании удара, но вместо этого почувствовал… не тепло, а скорее резонанс. Чужую эмоцию, переданную через их проклятую связь.

Перед его внутренним взором развернулась картина, яркая и пронзительная, как крик чайки над холодным морем. Заснеженный, пронизанный ветром берег Лордерона. Волны с хрустальным звоном разбиваются о кромку льда. Совсем юная Джайна, еще не знающая предательства и потерь, заливисто смеется — отец, могучий адмирал с обветренным лицом, подбрасывает ее в воздух. Мать, чьи волосы такого же лунного цвета, но еще не тронутые пеплом скорби, вынимает из жаркой печи хлеб, и дом наполняется густым, сладким ароматом корицы, меда и безопасности. Два мальчишки — ее братья, живые, шумные — носятся по двору с деревянными мечами, их щеки раскраснелись от мороза и азарта. Снег падает крупными, медленными хлопьями, искрясь в лучах скупого северного солнца. Тепло очага. Крепкие стены дома. Любовь, которую он видел только в кино или читал о ней в книгах, — все то, чего он сам был лишен с рождения, теперь отдавалось в его душе чистым, щемящим эхом чужого, навсегда утраченного счастья.

Видение растаяло так же внезапно, как появилось, оставив после себя лишь фантомную боль потери — уже не его собственную, а ее. Джайна резко опустила руку, словно обожглась. Дыхание ее было сбитым, прерывистым, а на мертвенно-бледных щеках проступил легкий румянец — след колоссального внутреннего усилия и, возможно, острого укола смущения от этой невольной демонстрации уязвимости. На лбу выступила испарина.

— Это не подарок, — повторила она глухо, отворачиваясь и глядя в окно на серый, безрадостный мир за ним. Голос ее слегка дрогнул, но она тут же взяла его под контроль. — Это… проверка. Узы передают не только кошмары и боль жреца. Иногда… просачивается что-то еще. Теперь ешь. И прекрати смотреть на меня так.

Гарри моргнул, пытаясь проглотить ком, вставший в горле. Ощущение чужой, безвозвратно потерянной радости было почти так же болезненно, как и его собственная пустота.

— Зачем?..

— Затем, что мне осточертело слушать его шепот в каждом нашем сне и видеть только ужас в твоих глазах, когда Узы отзываются, — перебила она жестко, но без прежней злобы. Скорее, с усталой прагматичностью. — И твое молчаливое страдание действует на нервы не меньше нытья. Считай это перемирием. Вынужденным. Пока нас снова не начнет тошнить друг от друга.

Он медленно кивнул, не в силах подобрать слова. Торт на тумбочке все еще казался неуместным, но уже не таким отвратительным. Воздух в комнате оставался холодным, но пронзительный озноб внутри немного отступил. Ее присутствие, обычно колючее и враждебное, на этот краткий миг показалось… просто присутствием другого живого существа, разделяющего с ним одну и ту же невыносимую ношу.

Они сидели в тишине, нарушаемой лишь далеким шумом дождя за окном. Гарри отломил кусочек торта и медленно съел, чувствуя сладость, смешанную с чем-то горьким — не в еде, а внутри себя.

— Хороший торт, — пробормотал он, больше чтобы нарушить молчание.

Джайна фыркнула, но без привычной язвительности.

— У нас в Кул-Тирасе пекли с морской солью и яблоками, — сказала она неожиданно. Затем, словно пожалев о сказанном, поджала губы.

Гарри посмотрел на неё с любопытством.

— Твой дом… он красивый? То, что я видел…

— Был красивым, — оборвала она, но затем вздохнула, проведя рукой по волосам. — Прости. Я не привыкла… делиться.

— Я тоже, — признался Гарри. — Особенно когда кто-то лезет в мою голову без спроса.

Джайна неожиданно улыбнулась — мимолетно, едва заметно, но это была настоящая улыбка.

— Справедливо, Поттер. Но согласись, ты тоже не спрашивал разрешения, когда затащил меня в свой мир.

— Я не…

— Знаю, — перебила она, внезапно серьезная. — Не специально. Я понимаю это… теперь.

Она повернулась к окну, наблюдая за каплями дождя, стекающими по стеклу.

— В моем мире я была… важной. Училась в Даларане, лучшей академии магии. Мой наставник верил, что однажды я стану великим магом. — Её голос стал тише. — А теперь я здесь, привязана к мальчишке, который даже не знает, как правильно держать посох.

Гарри хотел огрызнуться, но увидел, как её пальцы дрожат, сжимая простыню.

— Я тоже не просил этого, — сказал он вместо этого. — Каждый год что-то новое. Сначала философский камень, потом василиск, потом Сириус… теперь ты.

— Приятно знать, что я в одном ряду с гигантской змеей, — сухо заметила Джайна, но в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

— Дело не в этом, и ты знаешь, — ответил Гарри. — Просто… я думал, что в этом году будет иначе. Что я смогу быть… просто Гарри.

Джайна долго смотрела на него, словно видела впервые.

— В моем мире нет «просто» людей, Поттер. Особенно среди тех, кто владеет магией. — Она помолчала. — Но я понимаю, чего ты хочешь. Нормальности.

— А чего хочешь ты? — спросил Гарри, удивляясь собственной смелости.

Джайна отвернулась, её профиль стал резким в сером свете.

— Домой, — сказала она тихо. — Я хочу вернуться домой. К своей жизни. К своим… обязанностям.

— Мы найдем способ, — сказал Гарри, сам не веря своим словам. — Дамблдор что-нибудь придумает. Или Гермиона. Она всегда…

— Твоя подруга умна, — согласилась Джайна. — Но это древняя магия. Сильнее, чем все, что я знаю. — Она посмотрела на свои руки. — А пока… мы застряли друг с другом.

— Могло быть и хуже, — сказал Гарри, пытаясь улыбнуться. — Ты могла бы оказаться в голове Малфоя.

Джайна моргнула, а затем неожиданно рассмеялась — коротко, но искренне.

— Тот напыщенный блондин из твоей школы? Да, это было бы… катастрофой.

— Вот видишь, — сказал Гарри, чувствуя странное облегчение. — Всегда есть что-то хорошее.

Джайна покачала головой, но улыбка не исчезла полностью.

— Не думай, что это меняет что-то, Поттер. Завтра я снова буду считать тебя невыносимым.

— Я бы удивился, если бы было иначе, — ответил Гарри, протягивая ей кусок торта. — Но сегодня… перемирие?

Джайна смотрела на протянутый кусок, словно на странное существо. Затем, помедлив, взяла его, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Гарри почувствовал через Узы отголосок чего-то — не воспоминание, а эмоцию. Тоску. Одиночество. И крошечную, почти незаметную надежду.

— Перемирие, — согласилась она, откусывая торт. — Только на сегодня.

Но оба они знали, что что-то изменилось — тонкая трещина в стене недоверия, крошечный мост через пропасть между их мирами. Недостаточно, чтобы назвать это дружбой, но начало чего-то, что могло ею стать.

За окном дождь постепенно стихал, и первый луч солнца прорвался сквозь тучи, создавая на полу больничного крыла золотистую дорожку — от кровати Гарри к кровати Джайны, соединяя их светом.

Гарри молча отломил вилкой кусочек торта. Он не проглотил его сразу — просто держал во рту, позволяя сладости немного растворить ту горечь, что сидела где-то под сердцем. Напротив, Джайна сидела, отвернувшись, будто стараясь не видеть, как он ест.

Некоторое время они молчали. Только капли дождя продолжали тихо постукивать по стеклу, как будто и небо тоже решило — хватит уже громких слов.

— Ты ведь не обязана была это делать, — наконец сказал Гарри, глядя на свои руки. — Показывать мне… то.

— Не обязана, — тихо отозвалась Джайна. — Но и ты не обязан был делить со мной сны. Или боль. Это ведь теперь и твоя ноша, да?

Он кивнул. Хотел сказать что-то вроде: «Я справлюсь», но это прозвучало бы глупо. Он не был уверен, справится ли. Они были связаны Узами, древней магией, которую никто толком не понимал. Теперь её боль отзывалась в нём, а его страхи — в ней. Даже в снах они больше не были одни.

— Я не знал, что у тебя была семья, — сказал он после паузы. — Ты всегда выглядишь так, будто… у тебя ничего не осталось.

Она усмехнулась, но без злобы.

— Потому что ничего и не осталось. Видение — это всё, что я нашла в себе. Осколок. Я не думала, что он ещё жив.

— Он жив, — сказал Гарри. — Очень даже. Я… чувствовал. Словно это был мой дом. Хотя я знал, что это не так.

Она повернула голову, и впервые за всё утро в её взгляде не было ни упрёка, ни раздражения. Только странная, осторожная усталость.

— Знаешь, — сказала она, — это даже хуже. Когда кто-то чужой чувствует твой дом ближе, чем ты сама.

Гарри опустил глаза. Он не знал, что сказать. Они оба потеряли что-то, что нельзя вернуть. Только у него этого никогда и не было. А у неё — было, и исчезло.

— Я не злюсь на тебя, — сказал он вдруг. — Не по-настоящему. Я просто… не знаю, что с тобой делать. Ты ведёшь себя, как будто тебе на всех наплевать, но ведь это не так, да?

Она молчала. Несколько секунд. Потом выдохнула, словно что-то тяжелое внутри сдалось.

— Я боюсь, — сказала она. — Бояться — это… не про меня. Но я боюсь того, что теперь должна на тебя полагаться. Что ты чувствуешь то, чего никто не должен чувствовать. Что ты — мой якорь, а я — твоя обуза. Это… унижает.

Он криво усмехнулся.

— А я боюсь, что ты в любой момент сбежишь, и я останусь с твоей болью и твоими кошмарами. Так что, возможно, мы квиты.

Джайна на секунду приподняла брови — как будто удивилась его честности. А потом — впервые — слабо улыбнулась.

— Квиты, значит.

Они снова замолчали. Но тишина была уже другой. Не холодной, не враждебной. Почти… мирной.

Гарри доел торт и отодвинул тарелку.

— Знаешь, — сказал он, — если уж ты всё равно будешь таскаться за мной, может, стоит попробовать не ссориться каждую минуту?

Она фыркнула, но в её голосе больше не было яда.

— Посмотрим. Не обещаю. Но… — она взглянула на него краем глаза, — если ты не будешь ныть каждые пять минут, я, может быть, научу тебя кое-чему. Например, как не умереть на поле боя.

— Щедро, — ответил Гарри. — А я, может быть, научу тебя пить чай без того, чтобы смотреть на всех, как на потенциальных убийц.

— Не факт, что это не так.

— Джайна.

— Ладно-ладно. Попробую.

Она снова посмотрела в окно. Дождь всё ещё шёл, тихий и равномерный. Казалось, больничная палата стала чуть теплее. Не от заклинаний. От чего-то другого.

* * *

Утро в больничном крыле сочилось сквозь занавески тусклыми лучами света, но тишина давила, как перед штормом. Гарри проснулся первым, мышцы напряглись от осознания: их кровати, притянутые Узами за ночь, почти соприкасались. Джайна спала рядом, её лицо в нескольких дюймах от его — белые волосы разметались по подушке, дыхание глубокое, размеренное. Он застыл, ощущая тепло её присутствия, щёки вспыхнули жаром. Четырнадцать лет, неловкий возраст — попытался отодвинуться, но Узы натянулись, словно якорная цепь, приковав к месту. Страх разбудить её сковывал движения.

Но Узы не дремали. Веки налились свинцом, и сознание провалилось в нечто хуже сна — в темноту. Он оказался на берегу моря, свинцово-серого и яростного, под небом, затянутым тяжёлыми тучами. Ветер хлестал лицо, соленый и беспощадный, а издалека доносилась песнь — низкий, зловещий голос выводил: «Дочь морей, призови бурю…»

Гарри обернулся и увидел его — фигуру в адмиральском мундире, с широкими плечами и волосами цвета морской соли, стоящую у самой кромки воды. Силуэт казался одновременно чужим и странно знакомым.

— Кто вы? — крикнул Гарри, но голос утонул в реве волн.

Адмирал медленно повернулся, и Гарри отшатнулся, сердце сжалось. Половина лица была человеческой — суровой, изрезанной морщинами от ветра и соли, но другая… Кожа сгнила до кости, глазница зияла чернотой бездны, из перекошенного рта сочилась густая тёмная слизь, стекая к ногам и смешиваясь с морской водой. Не просто труп — извращение жизни, как будто море выплюнуло его после десятилетий гниения в глубинах.

— Беги, — прохрипел адмирал голосом треснувшего колокола. — Беги от Дочери Морей. От моей… — Он шагнул ближе, мёртвая рука поднялась, указывая за спину Гарри.

Обернувшись, Гарри увидел силуэт на берегу — Джайна, её волосы развевались на ветру словно живые, а глаза горели холодным, нечеловеческим светом. Она стояла неподвижно, но море за ней вздыбилось, волны взревели, и песня вгрызлась в мозг: «Гнев её — как шторм в ночи…»

Адмирал вцепился в плечо Гарри пальцами, ледяными и липкими от гнили, и прошипел:

— Она несёт смерть всему, чего касается. Беги… пока ещё можешь.

Гарри закричал, и видение разорвалось. Он рывком вернулся в реальность, тело покрылось холодным потом, грудь сдавило болью Уз. Джайна подскочила рядом, её глаза широко распахнуты, хватая ртом воздух, словно тонущая. Их взгляды встретились в застывшем мгновении — он в ужасе, она в смятении.

— Что… что ты видел?! — выдохнула она, голос дрогнул. Пальцы впились в рукав его пижамы до боли. — Я чувствовала… море… его… говори!

Гарри сглотнул, горло пересохло. Он не хотел отвечать, но Узы вытягивали слова, как яд из раны.

— Мужчина… адмирал… — начал он хрипло. — Живой с одной стороны и… мёртвый с другой. Половина лица — гниющая плоть. Он сказал… бежать от тебя. От Дочери Морей.

Кровь отхлынула от лица Джайны, рука безвольно разжалась, и она отшатнулась, ударившись о спинку кровати. Дыхание сбилось, глаза заблестели — не от гнева, а от чего-то глубже и страшнее.

— Отец… — прошептала она беззвучно. — Дэлин… — Закрыла лицо дрожащими руками. — Это был он… мой отец…

Гарри смотрел на неё, сердце колотилось о рёбра. Он не понимал значения видения, но видел её боль — не через Узы, а прямо перед собой, настоящую и сырую.

— Это просто сон, — сказал он, пытаясь убедить себя больше, чем её. — Кошмар…

Джайна опустила руки, её взгляд стал острым, как кинжал, но полным тени.

— Нет, — отрезала она. — Это Узы. Они выкрали его… мою память… и извратили против тебя. — Сжала кулаки с такой силой, что костяшки побелели. — Этот жрец… он знает, как сломать меня. И тебя через меня.

Гарри нахмурился, страх уступил место злости.

— Почему он сказал бежать? Что это значит? Ты… — Он замолчал, не зная, как спросить, не оскорбив её.

Джайна посмотрела на него, её глаза стали холодными, как лёд, но в глубине мелькнула боль.

— Я не убийца, если ты это хочешь знать, — произнесла она тихо, но с металлом в голосе. — Но я потеряла его… давно. Он погиб, защищая Кул-Тирас. — Её кулак с силой ударил по матрасу. — Это извращение! Он никогда бы не сказал тебе бежать от меня. Никогда!

Гарри кивнул, ощущая, как Узы вибрируют между ними — не от боли, а от её ярости и его смятения.

— Тогда зачем? — спросил он, голос окреп. — Зачем оно показало мне это?

Джайна отвернулась к окну, где дождевые капли оставляли кровавые следы в лучах восходящего солнца.

— Чтобы ты боялся меня, — сказала она глухо, каждое слово падало тяжело, как камень. — Чтобы ты отвернулся и предал. Оно хочет разорвать нас… изнутри, раздробить, как волна дробит скалу. — Она повернулась к нему, взгляд пронзительный, как зимняя буря. — Но я не поддамся. А ты?

Гарри стиснул зубы, страх всё ещё шептал в груди, но он решительно покачал головой.

— Нет, — процедил он. — Я не побегу. Даже если оно покажет мне… что угодно.

Джайна долго смотрела на него, изучая, словно древний текст, затем кивнула — отрывисто, как капитан, принявший решение перед боем.

— Хорошо, — сказала она, голос стал тверже. — Тогда мы сразимся с этим. Вместе.

Они замолчали, но тишина изменилась — не неловкая пауза, а боевое затишье, наполненное решимостью. Рон всё ещё похрапывал в углу, а солнечный свет, пробившись сквозь тучи, залил их кровати кроваво-красным золотом — всё ещё близкие, всё ещё связанные.

* * *

Тишина после их слов повисла в воздухе, тяжёлая и острая, как боевой клинок. Гарри сидел, сжимая край простыни до побелевших костяшек, его взгляд всё ещё метался, преследуемый кошмаром — разлагающееся лицо адмирала, хриплый голос, умоляющий бежать. Джайна напротив сгорбилась, её плечи дрожали, но она тут же выпрямилась, будто поймав себя на непростительной слабости. Глаза блестели опасным льдом, но слёз не было — она не позволила бы им пролиться, не здесь, не перед чужаком.

Узы гудели между ними, раскалённые и настойчивые, и Гарри почувствовал, как нечто чужеродное снова вторгается в его разум — не образ, а эмоция: глубокая, рваная тоска, подобная вою зимнего шторма над опустевшим берегом. Он стиснул зубы, пытаясь вытолкнуть это вторжение, но безуспешно.

— Прекрати, — процедил он, глядя исподлобья. — Я не желаю… это твоё бремя, не моё.

Джайна резко обернулась, её лицо исказилось — ярость, унижение и нечто глубже, древнее.

— Ты полагаешь, я жажду делиться этим?! — выплюнула она, голос резкий, но с трещиной, грозящей расколоть его. — Это проклятие… роется в моём сознании, точно стервятник, и швыряет тебе обглоданные куски! Я не могу это остановить! — Она ударила кулаком по матрасу с такой силой, что Узы отозвались вспышкой боли, заставив её зашипеть сквозь стиснутые зубы.

Гарри нахмурился, страх уступил место холодному гневу.

— Тогда говори! — рявкнул он. — Ты видела мой… чулан, я видел твоего мёртвого отца! Если оно намерено нас сломить, я не собираюсь просто сидеть и ждать следующего удара! Что это было? Кто он? Почему он выглядел… — Он осёкся, не находя слов, но его глаза требовали ответа.

Джайна стиснула челюсти, пальцы впились в простыню с такой силой, что ткань затрещала. Она не привыкла давать объяснения — особенно мальчишке, ничего не смыслящему в её мире, в её потерях. Её боль, годами запечатанная в глубинах души, пульсировала в груди, словно старая рана, которую безжалостно вскрыли заново. Но Узы не молчали — они тянули, передавая ей не только его гнев, но и упрямую решимость, и это надломило что-то внутри. Не стену — трещину, через которую слова вырвались против её воли.

— Это был мой отец, — произнесла она глухо, каждое слово дрожало от едва сдерживаемого напряжения. — Дэлин Праудмур. Лорд-Адмирал Кул Тираса. Он… был моим якорем в штормах жизни. — Она умолкла, взгляд упал на руки, но Гарри не позволил ей отступить.

— Что с ним случилось? — спросил он, тон жёсткий, но не злобный. — Если это ложь, как ты утверждаешь, то почему он… почему я видел его наполовину разложившимся трупом?

Джайна подняла голову, глаза полыхнули ледяным пламенем, но направленным не на него — на память, на проклятие, на собственную вину.

— Потому что он мёртв, — выдохнула она, и слово упало, как якорь в бездну. — Он погиб… защищая наш дом от орды, которую я… — Она осеклась, стиснув кулаки до хруста. — Я могла остановить резню, но не сделала этого. А теперь Узы извлекли это из моего разума. Исказили. Он никогда бы не сказал тебе бежать от меня. Никогда. Он… — Её голос дрогнул, став почти шёпотом. — Он верил в меня до конца.

Последние слова повисли в воздухе, и она отвернулась, плечи напряглись, словно готовясь принять удар.

Гарри молчал, переваривая услышанное. Узы передавали ему не только её слова, но и отголоски чувств — гордость за отца, перемешанная с чем-то похожим на стыд, на вину, которая грызла изнутри годами. Он не понимал всего, но чувствовал — это не просто смерть близкого. Это была рана, которая никогда не затянулась.

— Я… прости, — пробормотал он неловко, не зная, что ещё сказать. — За твоего отца.

Джайна обернулась, её лицо стало маской — холодной и отстранённой.

— Не нужно жалости, — отрезала она. — Особенно фальшивой. Ты не знал его. Не знаешь меня.

— Но узнаю, — возразил Гарри с внезапной твёрдостью. — Хочу я этого или нет. И ты узнаешь меня. Узы не оставляют выбора, так?

Что-то промелькнуло в её глазах — удивление, возможно даже уважение к его прямоте.

— Нет, — согласилась она тише. — Не оставляют.

Они смотрели друг на друга через пропасть двух миров, и Гарри впервые увидел в ней не просто высокомерную волшебницу из другого измерения, а человека с прошлым, таким же изломанным, как и его собственное. Разница была лишь в том, что она, в отличие от него, помнила своего отца. Помнила и потеряла.

— Что ещё ты видел? — спросила она внезапно, голос обрёл стальные нотки. — В видении. Было что-то ещё, я чувствую это сквозь Узы.

Гарри замялся, взвешивая слова. Ложь сейчас казалась опаснее правды.

— Тебя, — признался он наконец. — На берегу. Твои глаза… светились неестественным холодным огнём, а море за тобой вздымалось, словно живое существо. Будто ты повелевала самой стихией. И песня… что-то про «гнев как шторм в ночи».

Джайна замерла, лицо превратилось в фарфоровую маску, но в глазах промелькнул подлинный, незамаскированный страх.

— Ты слышал песню? — спросила она, голос снизился почти до шёпота. — Женский голос. «Дочь Морей… бурю зови…»

Гарри кивнул, почувствовав, как по спине пробежал холодок.

— Это не просто сон, — продолжила она, каждое слово падало тяжело, как якорь в глубину. — Это настоящая баллада. Старше тебя. Старше большинства ныне живущих. В Кул Тирасе её поют до сих пор. Но не на праздниках и пирах. — Её губы скривились. — В детских, шёпотом, перед сном. Знаешь, зачем?

Он лишь смотрел на неё, уже догадываясь об ответе.

— Чтобы пугать непослушных детей, — произнесла она с горечью, отравляющей каждый слог. — «Если не будешь слушаться — придёт Дочь Морей. Заберёт в морскую пучину. Унесёт, как унесла собственного отца» — Она сделала паузу. — Это обо мне. Они поют обо мне, Поттер. Это был мой почетный титул.

Слова повисли в воздухе, отдаваясь эхом в тишине палаты.

— В Кул Тирасе меня больше не называют Джайной, — продолжила она тише. — Только так. Дочь Морей. Живая легенда. Предательство во плоти. Проклятие благородного дома. — Она опустила взгляд, и впервые Гарри увидел, как её непроницаемая маска даёт трещину. — Я для них не человек. Я — символ, страшная сказка, чудовище из штормов и туманов.

Она подняла глаза, и в них плескалась боль, которую не скрыть никакой магией.

— Я позволила ему умереть, Гарри, — произнесла она с пронзительной честностью. — Своему отцу. Я не остановила резню. Не вмешалась, когда могла. Я сделала выбор. И теперь эта песня — как клеймо на моём имени. Не просто слова. Приговор.

Гарри молчал, ощущая, как Узы вибрируют от её исповеди. Не от магического воздействия — от тяжести правды.

— Это не просто кошмар, — закончила она, собравшись с силами. — Это работа кого-то… кто мастерски использует память против нас. Кто-то, кто хочет, чтобы ты боялся не внешних врагов. А меня.

Он встретился с ней взглядом, в его зелёных глазах промелькнула решимость, не свойственная четырнадцатилетнему подростку.

— Я не боюсь тебя, — сказал он с упрямством, напомнившим Джайне о другом Поттере — том, которого она никогда не знала. — Я боюсь… потерять себя в этих Узах. Но не тебя.

Джайна едва заметно приподняла брови. В её взгляде мелькнуло что-то, похожее на уважение — мимолётное, но искреннее.

Гарри смотрел на неё, его юношеский гнев уступил место чему-то более зрелому — не снисходительной жалости, а глубокому пониманию, которого он сам от себя не ожидал. Он знал, что такое потеря, знал, как она бьёт, даже если прячешь раны от всего мира.

— Мой тоже, — сказал он тихо, слова вырвались почти против воли. — Мой отец… погиб, защищая меня от Волдеморта. Я его даже не помню. Только… только то, что рассказывали другие. Обрывки чужих воспоминаний.

В его голосе звучала простая, неприкрытая правда, и это тронуло что-то в Джайне глубже, чем любые попытки утешения или сочувствия.

Джайна медленно повернулась к нему, её взгляд был острым, но уже не ледяным. Она не ожидала этого — не от него, не сейчас. Узы дрогнули, передавая его боль, его одиночество, и она сглотнула, чувствуя, как её собственная броня трескается глубже.

— Тогда ты понимаешь, — сказала она, голос стал ровнее, но тише. — Понимаешь, как это… когда кто-то уходит навсегда, а ты остаёшься один с памятью и долгом. — Она помолчала, изучая его лицо, и добавила: — Это лишь начало. То, что ты видел… лишь поверхность. Мой мир… он соткан из таких потерь. И Узы будут копать глубже, вырывая худшее.

Гарри кивнул, горло сжалось.

— Мой тоже, — буркнул он. — Каждый год… кто-то уходит. Или едва не уходит. И теперь ещё это. — Он кивнул на неё. — Ты.

Джайна фыркнула, но без злобы — скорее как горький смешок.

— Прелестная пара, не правда ли? — произнесла она, и впервые в её голосе мелькнула тень иронии, а не яда. Она потёрла лицо ладонями, словно смахивая многолетнюю усталость, и посмотрела на него прямо. — Хорошо, Поттер. Если оно жаждет сломить нас, я расскажу. Но лишь чтобы ты понял, с чем мы сражаемся. Не жди, что буду рыдать на твоём плече.

Гарри криво усмехнулся, чувствуя, как напряжение чуть ослабевает.

— Я бы и не выдержал такого, — ответил он. — Просто… говори.

Джайна выдохнула, её взгляд стал отстранённым, но решительным.

— Ты видел мои кошмары. Терамор. Артаса. Ритуал. Слышал жреца. Что ещё? Что ты чувствовал, когда оно атаковало нас в кабинете? Опиши ощущения предельно точно. Это важно. — Её голос стал деловым, аналитическим, но под ним пульсировала боль, которую она больше не пыталась скрыть.

Гарри нахмурился, пытаясь вспомнить. Воспоминания были как осколки зеркала — острые, фрагментированные.

— Холод, — начал он медленно. — Не обычный, а… внутренний. Словно что-то высасывало тепло из самой души. Почти как дементоры, но… глубже. И голоса. Шёпот на языке, которого я не знаю. — Он поморщился, вспоминая. — И ещё… ощущение, будто что-то древнее смотрит на меня. Изучает. Оценивает.

Джайна слушала, её лицо становилось всё мрачнее с каждым его словом.

— Древние силы, — пробормотала она. — Не просто магия. Нечто старше. Я чувствовала подобное в Нордсколе, у трона Короля-лича.

Она замолчала, и Гарри видел, как она борется с собой — часть её хотела закрыться, защититься от новой боли, но другая часть понимала, что молчание сейчас опаснее слов.

— Мой отец, — наконец произнесла она, каждое слово давалось с трудом, — погиб в войне против Орды. Против тех, кого я… не смогла остановить. Я выбрала путь мира, когда он выбрал войну. И он заплатил за это жизнью.

Она подняла глаза, в них плескалась застарелая боль.

— Его тело никогда не нашли. Он утонул у берегов Терамора. А теперь Узы показывают тебе его как нежить, предупреждающую о моей опасности. — Её пальцы сжались в кулаки. — Это не случайность. Это целенаправленная атака на самое уязвимое.

Она медленно повернула голову и посмотрела на него долгим, изучающим взглядом.

— Да. Наверное. — Ее пальцы, лежавшие теперь на простыне между ними, снова дрогнули, словно борясь с желанием коснуться его руки — не для связи, а для… чего? Поддержки? Утешения? Она сдержалась. Они замолчали, глядя друг на друга. Впервые за эту безумную ночь между ними не было ни паники, ни агонии, ни взаимных обвинений — только неловкая, напряженная тишина, наполненная невысказанными вопросами, общим страхом и странной, пугающей близостью. И нарушало эту тишину лишь безмятежное посапывание Рона в углу. Гарри все отчетливее чувствовал ее присутствие — не только физически рядом, но и как слабое, постоянное эхо ее мыслей и чувств в глубине сознания. Ее силу воли, ее боль, ее одиночество, ее гордость, ее страх… Это уже не пугало так сильно. Скорее… вызывало странное, непрошеное, почти болезненное сочувствие.

Джайна нарушила молчание первой, ее голос был тихим, но в нем снова появилась деловая, аналитическая нотка человека, привыкшего разбирать проблемы по косточкам:

— Ты видел мои кошмары. Терамор. Артаса. Ритуал пытки. Слышал голос жреца. Что еще? Что ты чувствовал, когда… когда оно атаковало нас в кабинете? Опиши ощущения как можно точнее. Это важно.

Гарри сглотнул, пытаясь собраться с мыслями. Возвращаться к этим ощущениям было мучительно, словно снова добровольно ковырять незажившую рану.

— Я видел… как тебя резали на плече. Как жрец копался в твоей голове, пытаясь сломить тебя ложью и унижениями. Слышал, что он говорил… про узел, который свяжет тебя с ним, сделает его рабыней. И… последнее… когда он понял, что я — не тот. Что я ошибка. Что я заплачу за твой побег. Буду страдать вместо тебя. — Он посмотрел ей прямо в глаза, стараясь передать всю гамму ощущений. — Я чувствовал твою боль. Физическую, когда резали плечо… и душевную, когда он лгал тебе. Твой страх. Твою ярость. Твое отчаяние. Все это… как будто это происходило не с тобой, а со мной. А когда оно атаковало по-настоящему… было чувство… абсолютной пустоты. Словно из меня вырвали душу. И холод. Не просто холод, а… мертвый холод. Как у дементоров, только… хуже. Грязнее.

Она внимательно слушала, ее лицо было серьезным, сосредоточенным, она кивала каким-то своим мыслям.

— Да. Пустота и мертвый холод… Это оно питается. Высасывает не просто жизненную силу или магию. Оно пожирает… саму душу. Эмоции. Воспоминания. Оставляет выжженную пустыню. А видения… похоже, это не просто побочный эффект нашей связи. Это оружие. Оно использует мои самые страшные травмы, чтобы мучить не только меня, но и тебя. Чтобы сломать нас обоих. — Она нахмурилась, ее взгляд стал острым, как скальпель. — Он сказал, ты заплатишь вместо меня? Именно так? Не вместе со мной, а вместо? Это… это нелогично для такого типа проклятий. Обычно они бьют по обоим связанным, или фокусируются на первоисточнике — на мне. Почему оно переключило основной вектор атаки на тебя? Что в тебе такого, что его так… разозлило или… заинтересовало до такой степени, чтобы изменить первоначальный замысел?

— Я… я не знаю, — честно ответил он, чувствуя себя совершенно потерянным. — Я обычный… ну, почти обычный парень. Кроме… кроме шрама. И того, что Волдеморт пытался меня убить. Дамблдор говорил, что это оставило след… какую-то связь…

— След? Связь? — переспросила Джайна, ее голос был полон внезапного, напряженного интереса. — Какую связь? Что именно произошло тогда, когда… когда ты получил этот шрам? Расскажи мне все. Это может быть ключом.

Гарри колебался. Рассказывать о самой страшной ночи в его жизни незнакомой женщине из другого мира… Но что-то в ее взгляде, в ее отчаянной потребности понять, заставило его говорить. Он рассказал ей все, что знал — о пророчестве, о нападении Волдеморта, о смерти родителей, о его собственном чудесном выживании, о шраме, который иногда болел, о странной связи с мыслями Волдеморта, которую он иногда ощущал…

Джайна слушала не перебивая, ее лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Когда он закончил, она долго молчала, глядя на его шрам так пристально, словно пыталась разглядеть там ответ.

— Защитная магия твоей матери… Любовь, как щит… Это… это мощно. Возможно, именно эта древняя, чистая магия и помешала проклятию полностью уничтожить тебя сразу. Но связь… с душой вашего темного лорда… Если часть его силы, или… нечто большее… осталось в тебе… — Она содрогнулась от отвращения. — Это объясняет реакцию жреца. И реакцию Уз Крови. Они нацелились на тьму внутри тебя, приняв ее за свою цель. Они пытаются либо выжечь ее, либо… поглотить. Или использовать. Голос жреца… он звучал так, словно нашел в тебе нечто… неожиданно ценное.

Гарри поежился от отвращения и страха. Мысль о том, что проклятие и стоящий за ним жрец могут заинтересоваться той частью Волдеморта, что сидела в нем, была тошнотворна.

— Прекрасная перспектива, — пробормотал он мрачно. — Стать полем битвы для двух маньяков из разных миров. Или их игрушкой.

Джайна издала короткий, горький смешок, лишенный всякого веселья.

— Добро пожаловать в клуб, Поттер. У нас в Азероте такое случается постоянно. Только обычно это демоны, боги-паразиты и обезумевшие аспекты драконов. Ваши темные лорды на этом фоне кажутся… почти предсказуемыми. — Она замолчала, и ее взгляд смягчился на долю секунды, когда она снова посмотрела на него. — Хотя, судя по тому, что я почувствовала через нашу связь… твой Волдеморт тоже оставил глубокие, незаживающие раны в твоей душе.

Гарри молча кивнул, не желая снова погружаться в эту боль. Он посмотрел на нее, на ее бледное лицо, на шрамы, на тень невыносимой усталости в ее глазах.

— А твои… враги? Тот жрец… Артас, которого я видел в видении… Терамор, город в огне… Это все… реальные потери?

Она медленно кивнула, ее взгляд устремился куда-то вдаль, за стены больничного крыла, в кровавое прошлое ее мира. Голос ее стал тише, глуше, полон застарелой боли.

— Да. Все слишком реально. Артас… он был принцем Лордерона, моей первой любовью, моим светом… пока не выбрал путь проклятых, чтобы спасти наше королевство от чумы нежити. Он стал Рыцарем Смерти, а затем Королем-Личом, повелителем неисчислимых армий Плети. Мы… те, кто выжил… сражались с ним. И победили. Но цена этой победы… она до сих пор кровоточит в душах Азерота. Терамор… это был мой город. Я построила его на руинах старого мира, как символ надежды на мир между Альянсом, моим народом, и Ордой, их бывшими врагами. Но Орда, ведомая новым, безумным вождем по имени Гаррош Адский Крик, предала наши договоренности. Они уничтожили Терамор до основания с помощью мана-бомбы — оружия чудовищной силы. Я выжила чудом… но город, мои друзья, мои люди… все они погибли. Стерты с лица земли. А Сумеречный Молот… эти фанатики, слуги Старых Богов… они всегда были рядом, в тени, как стервятники, питающиеся нашими войнами, нашими трагедиями, нашей болью. Они сеют хаос, разжигают ненависть, ослабляют мир, готовя его к приходу их темных хозяев. Они ударили по мне, когда я была уязвима… после очередной разрушительной войны, после новых потерь, когда я была одна.

Гарри слушал, и его собственное сердце сжималось от сочувствия и ужаса перед масштабом ее потерь, перед жестокостью ее мира. Его собственные проблемы — ненавистные Дурсли, возвращение Волдеморта, давление мира волшебников — казались… меньше, проще на этом фоне. Он почувствовал укол стыда за свое недавнее раздражение на ее сарказм.

— Мне… мне очень жаль, Джайна, — пробормотал он неловко, впервые назвав ее по имени. — Я не знал… Это… это ужасно.

Она резко повернула голову, ее глаза снова стали холодными, как лед, гордость вспыхнула в них защитным огнем.

— Мне не нужна твоя жалость, Поттер. Жалость — удел слабых. Я воин. Я сражалась. Я проигрывала битвы, но не войну. Я выживала. И выживу снова.

— Я не жалею тебя, — возразил он тихо, но твердо, глядя ей прямо в глаза и чувствуя, как что-то меняется между ними. — Я… сочувствую. Это не одно и то же. И… я понимаю. Хотя бы немного. Я тоже потерял родителей из-за темного мага. Мой крестный… единственный родной человек, который у меня оставался… его несправедливо обвинили и заперли в Азкабане на двенадцать лет… Я знаю, что такое терять близких. И что такое чувствовать себя одиноким против всего мира.

Джайна смотрела на него долго, изучающе. Ее ледяная броня из сарказма и гордости дала заметную трещину. Она медленно, почти незаметно кивнула.

— Да. Возможно… ты действительно понимаешь. — Она снова посмотрела на их руки, лежащие рядом на простыне. Ее пальцы осторожно, почти невесомо коснулись его мизинца. От этого простого, мимолетного касания по руке Гарри снова пробежали мурашки — не от холода проклятия, а от странного, неожиданного, почти запретного тепла. — Значит… мы оба теперь якоря друг для друга. В этом проклятом шторме. Связанные кровью и болью. Какая ирония.

Прежде чем Гарри успел осмыслить ее слова и это странное новое ощущение, их хрупкое перемирие было снова нарушено. Дверь больничного крыла распахнулась, на этот раз громче и требовательнее. Рон подпрыгнул на стуле, испуганно вскочив на ноги и выхватив палочку.

— Что?! Опять?! Кто там?!

В палату вновь вошла мадам Помфри, неся поднос с теми же дымящимися кружками бульона и стопкой чистого белья. Ее лицо было все еще бледным и усталым, но уже не таким испуганным. За ней следовал Дамблдор, его лицо было спокойным, как гладь озера в безветренный день, но глаза внимательно и с какой-то новой задумчивостью изучали Гарри и Джайну, их близость, их руки, которые они снова поспешно отдернули друг от друга.

Мадам Помфри решительно подошла к их сдвоенной кровати, ее руки уперлись в бока.

— Так, вижу, наши пациенты пришли в себя и даже нашли силы на светские беседы? Замечательно! — Ее голос был строгим, но в нем слышалось нескрываемое облегчение. — Но не думайте, что ваше… вынужденное соседство — это повод для нарушения строгого постельного режима! Лежать и отдыхать! И никаких… лишних телодвижений! — Она строго посмотрела на их покрасневшие лица и на расстояние между ними, которое они инстинктивно увеличили. — И ради всего святого, ведите себя прилично! То, что вы связаны этим ужасным проклятием, не означает… В общем, никаких глупостей! Ясно?

Гарри снова залился краской до корней волос и уткнулся взглядом в одеяло. Джайна лишь невозмутимо подняла бровь, но в уголке ее губ мелькнула тень усмешки.

— Не беспокойтесь, мадам, — произнесла она своим самым ледяным и аристократичным тоном. — Уверяю вас, я слишком занята попытками сохранить целостность своей физической оболочки и рассудка, чтобы думать о… глупостях. А он, — она едва заметно кивнула на Гарри, — кажется, больше озабочен тем, чтобы его не стошнило от ваших зелий. Судя по его ощущениям, которые я теперь имею сомнительное удовольствие разделять.

Дамблдор тихо усмехнулся, его глаза блеснули за стеклами очков-половинок.

— Рад видеть проблески вашего знаменитого боевого духа, мисс Праудмур. И забота Гарри о состоянии своего желудка — это действительно добрый знак. — Он подошел ближе, и его лицо снова стало серьезным, глаза внимательно изучали их обоих. — Однако расслабляться не стоит. Я провел остаток ночи и утро в глубоком изучении данных с артефакта, в консультациях с некоторыми… весьма древними и не всегда разговорчивыми портретами основателей, а также в изучении самых темных разделов библиотеки Хогвартса. Проклятие действительно стабилизировалось на новом, более коварном уровне. Оно больше не пытается активно разрушать ваши тела с прежней скоростью, словно поняло, что это может привести к быстрой смерти и разрыву уз. Оно адаптировалось. Но оно не ушло. Оно затаилось. И я боюсь, что это затишье — лишь подготовка к следующему этапу. Я почти уверен, что оно не просто мстит за побег мисс Праудмур. Оно что-то ищет. Или кого-то ждет. И оно использует вашу связь, вашу боль, ваш уникальный магический резонанс как маяк, как зов во тьме. Зов, который может привлечь внимание не только его создателя из мира Азерот, но и других… весьма нежелательных гостей. Гостей, способных почувствовать такую мощную и темную магию сквозь завесу миров. И я боюсь, что некоторые из них могут быть гораздо ближе, чем мы думаем.

Утро в больничном крыле Хогвартса выдалось серым и на удивление тихим. Бледный, рассеянный свет с трудом пробивался сквозь высокие стрельчатые окна, на стеклах которых, несмотря на разгар лета за стенами замка, лежал тонкий, едва заметный слой инея — постоянное, незримое эхо ледяной магии Джайны и холода самого проклятия, витавшего между ними. Гарри и Джайна сидели на своем широком, сдвоенном ложе, их плечи почти соприкасались, а руки покоились на простыне между ними, достаточно близко, чтобы невидимые Узы Крови не напомнили о себе новой вспышкой боли или разрушения. Воздух все еще пах успокаивающими травами и антисептиком, но теперь к этому примешивался слабый, почти фантомный металлический привкус — эхо их общей крови, что еще вчера пятнала древние камни кабинета Дамблдора.

Мадам Помфри, с лицом усталым, но решительным, суетилась у шкафа с зельями, тихо бормоча что-то о необходимости пополнить запасы редчайших ингредиентов и о том, что «эти двое сведут ее в могилу раньше, чем закончится лето, Мерлинова борода». Рон, верный своему слову, снова сидел на стуле у двери, но на этот раз не спал. Он с тревогой и нескрываемым любопытством наблюдал за ними, потирая сонные глаза и пытаясь выглядеть бодрым и готовым к любым новым ужасам, которые могли приключиться с его лучшим другом.

Дамблдор стоял перед Гарри и Джайной, его длинная темно-синяя мантия, расшитая серебряными звездами, мягко ниспадала, отбрасывая глубокую тень на каменный пол. Его лицо было спокойным, но глаза за стеклами очков-половинок были острыми, как никогда, внимательно изучая их обоих, словно пытаясь разглядеть невидимые нити проклятия. В руках он держал древний свиток, пожелтевший и хрупкий от времени, и тот самый маленький серебряный прибор с вращающимися кольцами, который вчера так бурно реагировал на их агонию. Сегодня прибор лежал тихо, кольца были неподвижны, голубое свечение едва теплилось.

Голос Дамблдора, когда он наконец заговорил, был тихим, но тяжелым, словно каждое слово несло на себе груз веков и мрачных открытий:

— Я провел ночь без сна, изучая древнейшие трактаты о проклятиях крови и симбиотической магии, а также консультируясь с некоторыми… источниками, которые предпочитают оставаться в глубокой тени веков. Ваше заклятие, мисс Праудмур, действительно не принадлежит нашему миру, его структура и энергетика чужеродны. Однако оно имеет определенные, пусть и искаженные, отголоски темной магии, известной в самых мрачных легендах нашего мира как «Узы Крови». — Он сделал паузу, его взгляд остановился на Джайне, на ее бледном, но решительном лице. — Такие узы обычно создаются для насильственной связи душ, для подчинения или мести. Однако ваша версия… она сложнее. Коварнее. И неизмеримо опаснее.

Джайна инстинктивно выпрямилась, насколько позволяла слабость. Ее синие глаза опасно сузились, а руки рефлекторно скрестились на груди.

— Узы Крови? У нас в Азероте подобные заклинания — темнейшая, запретная магия. Обычно они связывают жизни, создают эмпатическую связь, иногда даже разделяют судьбу, но не разрушают носителей физически с такой… методичной, садистской жестокостью. Это не то же самое. То, что на нас… оно живое, профессор. Вы сами это чувствовали. Оно обладает волей. Злой, мстительной волей.

Дамблдор медленно кивнул, его длинные пальцы осторожно коснулись хрупкого свитка.

— Именно. Ваше проклятие — не просто пассивные узы. Оно несет в себе живой отпечаток воли и ненависти тех, кто его создал. Культа Сумеречного Молота, как вы сказали. Я нашел в архивах упоминания о схожих, хотя и менее мощных, проклятиях из забытых эпох — магии, что питается страданием, страхом и отчаянием своих жертв, магии, способной адаптироваться, менять свою тактику, словно хищник, играющий с добычей. Оно не хочет вас убить — по крайней мере, не сразу. Оно хочет подчинить. Измучить. Сломать ваш дух. И, как вы совершенно верно предположили вчера, оно наказывает вас обоих за то, что Гарри — не тот, кого оно выбрало изначально в качестве якоря. Оно мстит за сорванный ритуал, за ваш побег, мисс Праудмур.

Гарри почувствовал, как ледяной комок страха снова сжался у него в желудке. Наказывает. Мстит. Он посмотрел на Джайну, чье лицо стало мрачным и напряженным, и спросил тихо, его голос дрогнул:

— То есть оно… оно злится на нас? На меня? И что теперь? Оно просто будет… вот так мучить нас? Вечно?

Дамблдор тяжело вздохнул, его взгляд на мгновение смягчился, но не потерял своей пронзительной остроты.

— Не вечно, Гарри. Я уверен, у него есть конечная цель. Я подозреваю, что Узы Крови пытаются либо насильно вернуть мисс Праудмур к своему источнику — этому жрецу в ее мире, используя тебя как приманку или канал, — либо сломать вас обоих настолько, чтобы вы стали послушными инструментами для его темных замыслов уже здесь, в нашем мире. Голос, который ты слышал, Гарри… он явно проявил к тебе нездоровый интерес. Но есть и луч надежды. Его физическое разрушительное воздействие стабилизировалось. Оно перешло в иную, более коварную фазу ментального и эмоционального давления. Это дает нам время. Драгоценное время для изучения и поиска противоядия.

Джайна издала короткий, горький смешок, лишенный всякого веселья. Ее голос был полон едкого сарказма:

— Время? Прекрасно. Время на что? Чтобы ждать, пока оно придумает новый, более изощренный способ нас добить? Или пока жрец найдет способ дотянуться до нас сюда? Я не собираюсь возвращаться к этим безумцам в Азерот! Никогда! И я не позволю этому проклятию или его создателю сломать его! — Она резко кивнула на Гарри, и в ее голосе прозвучала неожиданная, яростная решимость, почти собственническая ярость.

Гарри моргнул, ошеломленный ее словами и силой эмоций, хлынувших через их связь. Он почувствовал прилив тепла — ее тепла, ее неожиданной защиты — и это было так странно и так… сильно, что у него перехватило дыхание. Он посмотрел на нее, на ее пылающие синие глаза, и его губы дрогнули в слабой, неуверенной улыбке.

— Ну… спасибо, что не планируешь бросить меня на растерзание безумным жрецам. Я бы тоже предпочел остаться здесь, даже с тобой и твоим невыносимым характером, чем стать их марионеткой.

Она закатила глаза, но уголок ее рта дернулся вверх, выдавая скрытую усмешку.

— Не обольщайся, Поттер. Ты просто самый удобный якорь поблизости. К тому же, если ты умрешь, я тоже умру, а у меня еще слишком много незавершенных дел и не отомщенных врагов. Хотя, вынуждена признать, — ее тон стал чуть серьезнее, — у тебя есть определенный талант выживать в ситуациях, которые сломали бы и не таких. Может, ты и не совсем бесполезен в качестве… компаньона по несчастью.

— О, какая щедрая похвала от самой Лорд-Адмирала Праудмур! — усмехнулся Гарри, чувствуя, как напряжение немного отступает, сменяясь их привычной пикировкой, которая теперь обретала новый, более глубокий смысл. — А ты, значит, просто случайно выбрала мою комнату для своего эффектного появления? Как метеор? Может, это ты мой персональный кошмар, а не Узы Крови?

Джайна бросила на него острый взгляд, но уголок ее рта дернулся вверх — и ее усмешка стала шире, острее, почти веселой.

— Если я твой кошмар, Поттер, то ты явно не видел настоящих кошмаров. Я могла бы рассказать тебе пару историй про Плеть или демонов, после которых твой Волдеморт показался бы тебе плюшевым мишкой. Хотя твой храп… да, вот он вполне может претендовать на звание пытки из преисподней. Я его слышала. Через Узы. Даже когда ты спал.

Рон, сидевший до этого тихо и во все глаза смотревший на них, хмыкнул.

— Вот видишь, Гарри! Я же говорил! Твой храп — оружие массового поражения!

Гарри бросил на Рона притворно сердитый взгляд, но не смог сдержать смех, который вырвался сам собой — нервный, но искренний. Джайна тоже фыркнула, и их смешки на мгновение слились в короткий, но удивительно живой и теплый звук, который, казалось, немного разогнал мрак, царивший в больничном крыле и в их душах. Дамблдор наблюдал за ними с едва заметной тенью улыбки в глазах, но быстро вернул себе серьезное выражение лица.

— Ваша связь, эти Узы Крови, — сказал он, снова поднимая древний свиток, — это не только ваше проклятие, но и, возможно, ваш единственный ключ к спасению. Оно делится с вами своими намерениями через видения, которые насылает на Гарри, через голос жреца. И оно, похоже, связало ваши эмоции, ваши мысли на каком-то базовом уровне — я заметил это вчера. Вы чувствуете друг друга гораздо глубже, чем просто физическую боль или страх. Это так?

Гарри и Джайна переглянулись, их смешки мгновенно стихли. Он вспомнил прилив ее тепла и яростной защиты мгновение назад, ее сарказм, который он ощущал почти как свой собственный, ее глубокую печаль о потерянной семье, которая отозвалась в его груди острой болью. Он нахмурился.

— Значит, это… это не просто мои мысли или совпадения? Я действительно чувствую… ее? То, что чувствует она?

Джайна медленно кивнула, ее взгляд стал острым, изучающим, но в нем уже не было прежней враждебности, скорее — научный интерес и легкая растерянность.

— И я тебя. Твой страх, когда мы были в доме твоих… отвратительных родственников. Твою растерянность в кабинете. Твое упрямство. Твою… странную надежду, даже сейчас. Это… непривычно. Вторжение в личное пространство. И, честно говоря, сильно раздражает. Как будто кто-то постоянно не просто копается у меня в голове, а живет там.

— Рад, что мое упрямство тебя раздражает, — хмыкнул Гарри, но его голос стал тише, серьезнее. Он снова посмотрел ей в глаза, ища подтверждения своим ощущениям. — Хотя… это не так уж и плохо. Знать, что ты рядом. Что я не совсем один в этом… безумии. Что кто-то понимает. Хотя бы отчасти.

Она смотрела на него долго, ее юное лицо было необычно серьезным, в синих глазах плескались сложные, противоречивые эмоции. Она ничего не ответила словами, но ее пальцы снова осторожно, почти невесомо коснулись его руки, лежащей на простыне. Легкое, мимолетное прикосновение, но от него по руке Гарри снова пробежали мурашки — не от холода проклятия, а от неожиданного, запретного, пугающего, но такого нужного тепла. Он почувствовал ее ответ — не словами, а волной сложного, горько-сладкого чувства: смеси благодарности, страха перед этой новой близостью и чего-то еще, что он пока не мог определить, но что отозвалось в нем тихим светом во тьме их общей беды.

Дамблдор деликатно кашлянул, возвращая их к суровой реальности.

— Эта эмпатическая, возможно, даже телепатическая связь может стать вашим главным преимуществом, — сказал он задумчиво. — Если вы научитесь ее контролировать, возможно, вы сможете не только предугадывать атаки проклятия или намерения жреца, но и общаться друг с другом на расстоянии, координировать свои действия в критической ситуации. Но будьте предельно осторожны. Сущность, стоящая за Узами Крови, или сам жрец, могут использовать эту же связь против вас — сеять раздор, насылать ложные чувства, манипулировать вами через эмоции друг друга. Вы должны научиться доверять друг другу, но и проверять свои ощущения.

Гарри решительно кивнул, его взгляд снова встретился с взглядом Джайны. В нем не было страха, только упрямство и новая решимость.

— Тогда будем наблюдать в ответ. Будем учиться. Вместе.

Она усмехнулась, и в этот раз в ее голосе была не только привычная насмешка, а что-то новое, похожее на боевое товарищество. Или даже неохотное доверие.

— Вместе, Поттер. Но если из-за твоих тренировок я начну видеть во сне летающие метлы или слышать твой идиотский храп еще и в своей голове — я точно заморожу тебе что-нибудь важное. Узы Крови или нет.

Рон тихонько хихикнул в углу, а Гарри шутливо ткнул ее локтем в ответ, чувствуя, как их связь — проклятие, ставшее мостом — начинает обретать иной, более сложный и опасный смысл. Это была не просто цепь, державшая их вместе в агонии. Это становилось чем-то большим. Чем-то, что могло их спасти. Или уничтожить окончательно, стравив друг с другом.

Дамблдор посмотрел на них, его глаза блеснули за полумесяцами очков, и он заговорил с той спокойной уверенностью, от которой у Гарри всегда холодело в груди:

— Прежде чем мы перейдем к практическим вопросам вашего совместного проживания и обучения, есть одна неотложная проблема. Вы связаны, и это не изменится в ближайшее время. Но Хогвартс — это школа, а Гарри — ученик. Вы, мисс Праудмур, не можете оставаться здесь в вашем… нынешнем виде. Ваше присутствие как взрослого, могущественного мага из другого мира вызовет слишком много вопросов и у Министерства, и у Попечительского совета, и у самих учеников. Это создаст ненужные риски.

Джайна нахмурилась, ее руки снова скрестились на груди в защитном жесте, и она посмотрела на него с явным подозрением.

— Нынешнем виде? Я понимаю, что выгляжу не лучшим образом после пыток и межмирового скачка, но я не больна чумой. Что вы имеете в виду, профессор?

Дамблдор слегка кашлянул, его пальцы коснулись длинной серебристой бороды, словно он тщательно подбирал слова, чтобы не вызвать новый взрыв негодования.

— Я имею в виду ваш возраст, мисс Праудмур. Чтобы вы могли легально и относительно незаметно находиться в Хогвартсе, постоянно быть рядом с Гарри под нашей защитой и наблюдением, я предлагаю… временное магическое омоложение. Вернуть вашему телу возраст четырнадцати лет, как у Гарри. Это позволит вам формально числиться студенткой, посещать занятия вместе с ним или индивидуально, и значительно упростит логистику вашего совместного пребывания здесь. Это также даст нам время и прикрытие для изучения вашего проклятия.

Гарри моргнул, его рот приоткрылся от изумления. Мысль о Джайне-подростке была… странной. Джайна замерла, ее синие глаза расширились от шока, а затем вспыхнули праведным гневом. Рон, сидевший у двери, поперхнулся воздухом и уставился на Дамблдора так, словно тот только что предложил ему съесть живого паука.

— Омолодить?! — выдавил Гарри, его голос сорвался от удивления. — Вы хотите… сделать ее четырнадцатилетней? Как меня? Серьезно?!

Джайна резко повернулась к нему, ее взгляд был острым, как лезвие свежезаточенного кинжала.

— А что, Поттер, думаешь, я не справлюсь с ролью подростка? Или боишься конкуренции? Уж поверь, я была чертовски умной и способной в четырнадцать. Гораздо способнее некоторых, кто, похоже, только и умеет, что притягивать к себе неприятности, как дохлый скат — акул.

Гарри усмехнулся, не удержавшись от ответной шпильки.

— Ну, судя по тому, с каким грохотом ты свалилась на меня, ты была не только умной, но и весьма… увесистой для своего возраста. Может, омоложение пойдет тебе на пользу — станешь полегче.

Она легонько пихнула его плечом, и фыркнула.

— Тяжелой?! Это гравитация в твоем мире неправильная! А я всегда была грациозна, как эльфийская танцовщица. Ты просто не умеешь ловить падающих архимагов. Неудачник.

Дамблдор поднял руку, призывая их к порядку, но в его глазах мелькнула тень искреннего веселья.

— Боюсь, это не шутка, — сказал он, снова становясь серьезным. — Омоложение возможно с помощью сложного, но в целом безопасного зелья, которое я могу приготовить к вечеру. Оно откатит ваше физическое тело к возрасту четырнадцати лет, мисс Праудмур, но, что крайне важно, сохранит ваш разум, ваши знания, ваш опыт и вашу магическую силу в полном объеме. Это будет лишь временная маскировка. Однако есть еще одна деталь, связанная с вашими Узами Крови… Вы должны быть рядом с Гарри постоянно, особенно ночью, когда ментальная защита ослабевает. Поэтому я намерен сделать беспрецедентное исключение из правил Хогвартса и разрешить вам жить в одной комнате — под строгим, но ненавязчивым надзором профессоров и старост, разумеется.

Рон издал звук, похожий на сдавленный хрюк, и тут же прикрыл рот рукой, но его глаза смеялись. Гарри покраснел так густо, что его уши запылали. Джайна посмотрела на Дамблдора с таким выражением, будто он только что предложил ей добровольно вернуться к жрецу Сумеречного Молота.

— В одной комнате?! — переспросила она, ее голос стал опасно тихим. — С ним?! Профессор, при всем уважении, это… неприемлемо. Мы едва знакомы, и эта ситуация уже достаточно унизительна!

— Звучит как начало очень неловкой комедии положений, — пробормотал Гарри, чувствуя, как его лицо горит все сильнее. — Представляю: я храплю, ты в отместку замораживаешь мне одеяло, а утром мы оба просыпаемся, примерзнув к кроватям. Идеально для поддержания связи.

Джайна резко повернулась к нему, ее взгляд метали молнии, но вдруг она фыркнула, и ее гнев сменился ледяным сарказмом.

— Лучше примерзнуть к кровати, чем делить комнату с твоими Дурслями. Хотя, если ты действительно будешь храпеть так, как я это почувствовала… я не просто заморожу тебе одеяло. Я создам маленького ледяного элементаля и научу его играть на твоем носу волынкой всю ночь. Посмотрим, как тебе это понравится.

Рон не выдержал и расхохотался в голос, чуть не свалившись со стула.

— О, я хочу это видеть! Гарри и ледяной элементаль-волынщик! Это будет легенда Гриффиндора!

Дамблдор кашлянул громче, призывая их к серьезности.

— Я понимаю всю деликатность ситуации. Но спальни в Хогвартсе строго разделены по половому признаку, и доступ на лестницы противоположного пола магически заблокирован. Создание для вас отдельного, нейтрального помещения в башне Гриффиндора — единственный способ обеспечить вашу постоянную близость, необходимую для сдерживания проклятия и вашей безопасности. Ваша ситуация… исключительна. И требует исключительных, пусть и неудобных мер.

Гарри посмотрел на Джайну, пытаясь представить ее четырнадцатилетней. Она и сейчас, в больничной пижаме, выглядела… впечатляюще. В юности, наверное, была сногсшибательной. Он вдруг вспомнил изумленное, почти восхищенное выражение лица Дадли, когда тот увидел ее в его комнате, и подумал, что она, должно быть, разбила немало сердец в свои четырнадцать. Он тут же прогнал эту неловкую мысль, чувствуя, как его щеки снова горят.

— А что… что с проклятием? — спросил он быстро, чтобы отвлечься. — Омоложение как-то повлияет на Узы Крови?

Дамблдор кивнул, его взгляд снова стал острым, анализирующим.

— Этого мы не знаем наверняка. Возможно. Омоложение изменит вашу физическую оболочку, мисс Праудмур, откатив ее назад во времени. Шрамы, которые уже оставило проклятие, могут исчезнуть или ослабеть, как мы уже видели с поверхностными ранами. Но само заклятие, сам узел — он в вашей душе, в вашей крови, не только в теле. Возможно, изменение вашего физического состояния временно ослабит его хватку. Или, наоборот, разозлит его еще больше. Мы узнаем это только тогда, когда попробуем. Риск есть, но бездействие еще рискованнее.

Джайна плотно сжала губы, ее взгляд метнулся к Гарри, затем снова к Дамблдору. Она вздохнула, словно принимая неизбежное.

— Хорошо. Я согласна. Я стану вашей… ученицей. Временно. И буду жить с этим… якорем. Но, — ее голос снова стал стальным, — если я стану похожа на одну из тех визгливых девчонок, которых я видела в мыслях Поттера, клянусь Светом, я найду способ вернуть себе нормальный возраст, даже если придется перевернуть весь ваш Хогвартс!

Гарри усмехнулся.

— Не волнуйся, ты слишком колючая, чтобы стать милой. Скорее, ты будешь самой язвительной и умной четырнадцатилеткой в истории Хогвартса.

— Естественно, — фыркнула она, но в ее глазах мелькнула тень удовлетворения.

* * *

К вечеру больничное крыло снова наполнилось запахом кипящих зелий — на этот раз аромат был сложным, многослойным: терпким, с нотами лунного камня, слез феникса (Дамблдор одолжил у Фоукса пару перышек) и чего-то еще, неуловимо древнего, пахнущего самой временем. Мадам Помфри ассистировала Дамблдору, ее лицо было сосредоточенным и напряженным. Гарри и Джайна сидели на сдвинутых кроватях, наблюдая за процессом. Их плечи почти касались друг друга, а воздух между ними был заряжен ожиданием и легкой тревогой. Рон и Гермиона сидели неподалеку, тоже наблюдая с замиранием сердца.

Наконец, Дамблдор поднял серебряную ложку из котла. Зелье переливалось мягким, золотистым светом, словно жидкое солнце. Он осторожно перелил его в простой хрустальный кубок.

— Оно готово, — сказал он тихо, протягивая кубок Джайне. Его глаза внимательно смотрели на нее поверх очков. — Выпейте медленно. Процесс может быть… дезориентирующим. И, возможно, болезненным. Проклятие может сопротивляться.

Джайна взяла кубок. Ее пальцы слегка дрожали — не от страха, она почти не знала страха, но от напряжения и неизвестности. Она посмотрела на Гарри, и в ее взгляде мелькнула странная смесь сарказма и… чего-то еще? Уязвимости?

— Ну что, Поттер, готов увидеть меня во всей красе моей юности? Если я стану слишком неотразимой, не смей влюбляться. У меня нет времени на сопливых мальчишек.

Гарри усмехнулся, чувствуя, как ее нервозность передается ему через Узы.

— Не переживай, адмирал. Я слишком занят попытками не сгнить заживо. Но постарайся не превратиться обратно в пыль, ладно? Мне нужен мой якорь.

Она закатила глаза, но уголок ее рта дрогнул в подобии улыбки. Глубоко вздохнув, она поднесла кубок к губам. Первый глоток заставил ее поморщиться — зелье, очевидно, было отвратительным на вкус. Она закашлялась, ее лицо скривилось. Затем она сделала второй, третий глоток, осушив кубок до дна.

Почти сразу ее тело напряглось. Она сжала кубок с такой силой, что хрусталь затрещал, костяшки ее пальцев побелели. Ее дыхание стало частым, прерывистым. Золотистое сияние окутало ее, становясь все ярче. Гарри почувствовал резкий укол боли от их связи, словно проклятие действительно сопротивлялось, цеплялось за ее нынешнюю форму. Джайна сдавленно застонала, ее тело выгнулось дугой.

Гарри инстинктивно схватил ее за руку, и в этот момент сияние вспыхнуло ослепительно, заставив всех зажмуриться. Когда свет померк, Джайна сидела на кровати, тяжело дыша, но уже другая.

Шрамы на шее и запястьях исчезли без следа, кожа стала гладкой, чуть розоватой. Ее лицо неуловимо смягчилось, скулы стали менее резкими, глаза казались больше, в них появилась юношеская ясность и чистота, хотя прежняя мудрость и усталость все еще угадывались в их глубине. Ее фигура стала стройнее, ниже, угловатее — типичная фигура подростка. Белые волосы, все еще сияющие, как снег под луной, теперь были короче, едва достигали плеч, и лежали мягкими волнами. Перед ними сидела Джайна Праудмур — но ей снова было четырнадцать. Она была поразительно красива — те же пронзительные синие глаза под густыми темными ресницами (Гарри раньше не замечал, какие они темные на фоне белых волос), точеные черты лица, ставшие чуть мягче, и копна сияющих белых волос до плеч. В ней чувствовалась та же внутренняя сила, но теперь смешанная с особой, колкой энергией юности.

Она медленно выдохнула, бросила треснувший кубок на кровать и с удивлением посмотрела на свои руки, сжимая и разжимая пальцы.

— Свет… я чувствую себя… легче, — пробормотала она, ее голос стал чуть выше, звонче, но сохранил прежнюю властную силу. Она резко повернулась к Гарри, ее глаза сузились в знакомой насмешливой манере. — Ну что, Поттер? Доволен? Теперь я достаточно юная и глупая, чтобы гоняться за тобой на метле и хихикать над шутками твоих друзей-клоунов?

Гарри моргнул, не в силах отвести взгляд. Его лицо снова предательски покраснело.

— Ты… выглядишь… нормально, — выдавил он, чувствуя себя полным идиотом. — То есть, хорошо. Очень хорошо. Не то чтобы я… эээ… разглядывал… ну, ты поняла.

Джайна расхохоталась — звонко, чисто, почти по-детски, но с той же узнаваемой ноткой сарказма.

— Нормально?! Поттер, это худший комплимент в моей жизни! Я была первой красавицей Даларана в четырнадцать, а ты тут мямлишь, как влюбленный первокурсник! Серьезно, тебе нужно поработать над комплиментами, якорь. Иначе я решу, что ты слепой.

Мадам Помфри неодобрительно фыркнула, но в ее глазах мелькнула улыбка. Рон и Гермиона обменялись понимающими взглядами. Дамблдор кивнул, его взгляд стал еще внимательнее.

— Проклятие не оказало активного сопротивления процессу омоложения, — констатировал он задумчиво. — Шрамы исчезли полностью. Это обнадеживает. Но Узы Крови… они остались. Я чувствую их так же сильно, как и прежде. Ваша связь не ослабла.

Гарри кивнул, он тоже чувствовал ее — не боль, не пустоту, а ее присутствие, ее удивление, ее легкое смущение, скрытое за колкостью. Он посмотрел на нее и сказал тише, серьезнее:

— Может, теперь мы сможем… лучше понять друг друга? Использовать эту связь? Раз уж мы теперь… одного возраста?

Джайна приподняла бровь, но кивнула, ее взгляд стал серьезнее, любопытнее.

— Хорошо. Попробуем. Закрой глаза. Снова. Попробуй найти меня… не просто почувствовать, а… увидеть? Мысленно.

Гарри послушался, закрыв глаза. Он сосредоточился, отбросив смущение, и потянулся к ней через их связь. Он снова почувствовал ее — ее силу, ее ум, ее боль, но теперь было что-то еще… легкое удивление, почти детское любопытство к этому новому состоянию. Он попробовал «увидеть» ее мысленно и вдруг услышал ее голос — чистый, звонкий, прямо у себя в голове:

— Не смей подглядывать, Поттер! Я все еще могу заморозить твои мысли, если захочу!

Его глаза распахнулись от неожиданности. Он уставился на нее, его рот приоткрылся.

— Ты… ты только что это сказала? Прямо у меня в голове? Так ясно?

Джайна усмехнулась, но в ее глазах тоже мелькнуло удивление и восторг исследователя.

— Похоже на то. Я почувствовала твое… любопытство. И твое смущение. Это проклятие… оно действительно как ментальный мост. Мы можем говорить через него. Без слов.

Дамблдор шагнул ближе, его голос стал резче, предостерегающе:

— Это… это больше, чем я ожидал. Телепатическая связь? Это невероятно опасно, но и потенциально очень полезно. Практикуйтесь, но предельно осторожно. Помните, что слышите вы — может слышать и тот, кто создал Узы. Он может использовать это против вас. Не доверяйте всему, что чувствуете или слышите через эту связь.

Гарри посмотрел на Джайну, чувствуя, как неловкость и страх уступают место чему-то новому — странному симбиозу, вынужденному доверию, партнерству по несчастью. Он мысленно потянулся к ней снова, стараясь быть осторожным, и сказал в голове:

— Ты права. Ты была красоткой. И сейчас тоже.

Она ткнула его локтем в бок в реальности, но ее щеки снова неуловимо порозовели, и он услышал ее мысленный ответ, полный притворного возмущения:

— Заткнись, Поттер. И не отвлекайся. У нас куча проблем. Но… спасибо.

Они переглянулись, их усмешки были почти зеркальными, и в этот момент их различия — возраст, миры, опыт, характеры — начали растворяться в чем-то общем, странном и пугающем, что проклятие невольно создало между ними.

Вечер в больничном крыле стал тише и как-то уютнее. Мадам Помфри, убедившись, что процесс омоложения прошел без видимых осложнений и проклятие не отреагировало новой атакой, наконец-то ушла отдыхать, оставив их под присмотром Дамблдора. Директор сидел в кресле у окна, погруженный в изучение древнего свитка при свете палочки. Гарри и Джайна, теперь оба выглядевшие как четырнадцатилетние подростки, сидели на своем сдвоенном ложе, разделенные небольшим пространством, но связанные невидимыми Узами.

Джайна с любопытством разглядывала свои руки, потом коснулась своих волос, ставших короче.

— Странное ощущение, — пробормотала она, скорее для себя, чем для Гарри. — Словно я снова в своем теле… но не совсем. Вся сила на месте, все знания… но тело… оно другое. Легче. Быстрее. И… голоднее.

Гарри хмыкнул.

— Добро пожаловать в клуб подростков. Вечно голодные и неуклюжие. Хотя насчет неуклюжести — это скорее про меня и Рона. Ты, наверное, и в четырнадцать была грациозна, как… ну, не знаю, как ледяной элементаль на балу?

Она шутливо стукнула его кулаком по плечу, но на ее лице играла легкая улыбка.

— Ледяные элементали не танцуют, Поттер, они замораживают. И да, я была грациозна. И умна. И популярна. — Она вздохнула. — Это было так давно… Другая жизнь.

Гарри почувствовал укол ее мимолетной печали и поспешил сменить тему.

— Ну что, готова к ментальным тренировкам, соседка? Или боишься, что я залезу в твои девичьи секреты?

Ее глаза сверкнули вызовом.

— Боюсь? Я? Скорее, тебе стоит бояться моих секретов, Поттер. Они могут сжечь твой неокрепший разум. Но давай попробуем. Закрой глаза. И на этот раз постарайся не думать о квиддиче или о том, что принесет Рон на ужин. Сосредоточься. Попробуй найти меня… не просто как присутствие, а как… личность.

Гарри послушался, закрыв глаза. Он сделал глубокий вдох и сосредоточился, отбросив все посторонние мысли. Он потянулся к ней через их связь, через этот странный ментальный мост. Он снова почувствовал ее — ее острый ум, ее силу воли, ее глубоко спрятанную боль, но теперь было что-то еще… любопытство, азарт исследователя, и… тончайшая нить доверия? Он осторожно «постучал» в ее сознание.

Ее ответ пришел почти мгновенно, ясный и насмешливый, прямо у него в голове:

— Ну наконец-то. Я уж думала, ты там уснул. Не копайся слишком глубоко, Поттер. Частная территория. Что ты видишь?

Гарри улыбнулся в темноте своих век.

— Вижу… лед. Много льда. Но под ним… огонь. И… море? Соленое море и корабли.

Он почувствовал ее удивление, а затем волну тепла, смешанного с печалью.

— Ты видишь Кул-Тирас… мой дом. Ты прав, Поттер. Лед и огонь. Это я. А теперь ты. Что у тебя? Кроме метел и страха перед змеелицым психом?

Гарри сосредоточился на себе, пытаясь показать ей что-то важное.

— Хогвартс. Мой настоящий дом. Друзья… Рон, Гермиона… Они моя семья. И… желание… желание защитить их. Всех.

Он почувствовал, как ее ментальное прикосновение стало мягче, теплее.

— Семья… и желание защитить. Знакомо. Возможно, мы не так уж и отличаемся, Поттер. Несмотря на миры и возраст.

Но тут он снова наткнулся на это — на холодное, скользкое, змеиное присутствие в глубине своего сознания. Оно было тихим, почти незаметным, но оно было там. Он инстинктивно отпрянул.

Джайна тут же отреагировала. Ее ментальный голос стал резким, тревожным:

— Стой! Что это?! Опять! Этот холод… эта тьма… Это не ты. Это… оно. Тот осколок?

Гарри открыл глаза, его сердце снова заколотилось от страха и отвращения. Джайна тоже смотрела на него, ее юное лицо было напряженным, глаза сузились.

— Ты это почувствовала? — спросил он шепотом. — Оно… оно там. Все время. Я просто… привык не обращать внимания.

Джайна нахмурилась, ее голос стал серьезным, почти суровым.

— Привык?! Поттер, нельзя привыкать к ядовитой змее в собственной голове! Это… это опасно. Не только для тебя. Для нас обоих. Если проклятие или жрец смогут использовать это против тебя… или через тебя…

— Я знаю! — огрызнулся он, чувствуя прилив страха и раздражения. — Но что я могу сделать?! Дамблдор говорит, что пока ничего нельзя предпринять!

— Дамблдор не знает всего! — возразила она с неожиданной страстью. — Он не из моего мира! Эта тьма… возможно, я смогу… если не изгнать ее, то хотя бы… ослабить? Или защитить тебя от нее? Наша связь… может быть, она работает в обе стороны?

Их спор прервал громкий стук в дверь. Прежде чем они успели среагировать, дверь распахнулась, и в палату ввалились Рон, Гермиона, Фред и Джордж. Рон нес поднос с горой пирогов, Гермиона — стопку книг, а близнецы — какие-то подозрительно шипящие свертки.

Они замерли на пороге, уставившись на Джайну. Рон уронил вилку (снова!). Гермиона ахнула, прикрыв рот рукой. Фред и Джордж синхронно присвистнули.

— Мерлиновы штаны! — выпалил Фред, его ухмылка была шире обычного. — Гарри, ты нам не говорил, что твоя таинственная незнакомка… помолодела и стала такой… гриффиндорской!

— Это та же самая Джайна? — недоверчиво протянул Джордж, разглядывая ее с нескрываемым интересом. — Ого! Дамблдор что, открыл фонтан молодости? Или это какой-то новый приворотный эликсир?

Гермиона сердито ткнула Джорджа локтем, но ее взгляд, полный любопытства и восхищения, был прикован к Джайне.

— Прекратите, вы оба! Это из-за зелья, так ведь? Выглядите… потрясающе, Джайна. Гораздо… эээ… моложе.

Джайна одарила близнецов ледяным взглядом, но, услышав слова Гермионы, слегка кивнула, и на ее щеках снова появился легкий румянец.

— Спасибо, я думаю. А вы, я так понимаю, фан-клуб Поттера? Или просто группа поддержки для неизлечимо невезучих?

Рон хмыкнул, подходя ближе и ставя поднос на тумбочку.

— Я Рон, это Гермиона, а эти два недоразумения — Фред и Джордж, мои старшие братья. Мы друзья Гарри. И раз уж ты теперь… ну… вроде как наша ровесница и тоже в Гриффиндоре… добро пожаловать в команду?

— Временно, — сухо поправила Джайна, но в ее голосе уже не было прежней враждебности. — И я не в команде, я сама по себе. Но… спасибо за пироги. Пахнет неплохо.

Гарри рассмеялся, чувствуя, как напряжение отступает под натиском дружеского хаоса. Он посмотрел на друзей, потом на Джайну, и сказал:

— Она теперь с нами. Узы Крови, долгая история. И да, она крутая, хоть и ужасная зануда временами.

Фред и Джордж обменялись понимающими ухмылками.

— Зануда? Похоже на Гермиону, только со льдом! — заметил Фред.

— Точно! Идеальная пара для нашего Гарри! — подхватил Джордж.

Гермиона покраснела и сердито посмотрела на близнецов, но ее взгляд снова вернулся к Джайне, полный научного интереса.

— Узы Крови… Это… это невероятно! Я читала о них в… очень старых книгах. Они считались утраченной магией! Как вы справляетесь? Вы чувствуете друг друга?

Прежде чем Гарри успел ответить, Джайна перебила его, обращаясь к Гермионе, и ее голос был полон мрачного сарказма:

— Справляемся? О, великолепно! Особенно в бытовых вопросах. Вы не поверите, какой это кошмар — пытаться сходить в туалет, когда твой «якорь» должен стоять за дверью в двух метрах!

Гарри густо покраснел под дружный хохот Уизли.

— Эй! Я не виноват! И я не подслушивал! Просто… это неловко!

Джайна фыркнула, ее юное лицо озарила кривая, но искренняя усмешка.

— А ты думаешь, мне приятно объяснять каждому встречному, почему я таскаюсь за этим недотепой, как привязанная? «О, нет, мы не пара, мы просто прокляты Узами Крови из другого мира, ничего особенного!»

Рон поперхнулся смехом, Гермиона прикрыла рот рукой, пытаясь сохранить серьезность, а близнецы загоготали так громко, что мадам Помфри грозно выглянула из своего кабинета.

— Тише вы, хулиганы! Это больничное крыло, а не площадка для ваших дурацких шуток! — рявкнула она и скрылась обратно.

Гарри и Джайна переглянулись, их усмешки были зеркальными отражениями друг друга, и он мысленно сказал ей:

— Видишь? Даже наши друзья думают, что мы пара. Катастрофа.

Она ответила в его голове, ее мысленный голос был полон насмешки, но и… тепла?

— Катастрофа — это твой храп, Поттер. А это… это просто фарс. Но, возможно… терпимый фарс. Пока мы вместе.

Друзья смотрели на них, не слыша их мысленный обмен, но видя эту странную, внезапную гармонию между ними. Они чувствовали, что между Гарри и этой загадочной девушкой из другого мира происходит что-то гораздо большее, чем просто проклятие. Что-то опасное, хрупкое, но и… важное. Связь, которая начинала расти сама по себе, питаясь не только болью, но и их общей борьбой, их сарказмом, их зарождающейся дружбой.

* * *

Дамблдор наблюдал за ними из своего кресла у окна, его лицо было непроницаемым, но в глубине глаз таилась сложная смесь тревоги и надежды. Он видел, как Узы Крови меняли их, как их души начинали переплетаться, деля не только боль, но и моменты смеха, моменты понимания. Он знал, что это может быть их спасением. Но он также знал, что такая глубокая связь, рожденная из тьмы и страдания, может стать и их погибелью. Проклятие затаилось, но оно не ушло. Оно ждало. И Дамблдор боялся того момента, когда оно решит нанести следующий удар.

Утро перед отъездом на Чемпионат мира по квиддичу родилось ясным и обманчиво мирным. Легкий ветерок, пахнущий вереском и дождем, гнал редкие облака над серыми башнями Хогвартса. Гарри и Джайна стояли у высокого камина в кабинете Дамблдора, их рюкзаки — один старый, потрепанный, другой совершенно новый, купленный Молли Уизли для Джайны, — лежали у ног. Между ними витало привычное, почти осязаемое напряжение их связи — уже не столько боль или страх, сколько странная смесь тепла, сарказма и постоянного ощущения присутствия друг друга, ставшего таким же естественным, как дыхание. Дамблдор вручил Гарри мешочек с летучим порохом, его глаза за стеклами очков блеснули с непроницаемым выражением.

— Артур Уизли ждет вас всех в Норе, — сказал он своим спокойным, но не терпящим возражений тоном. — Он сумел достать дополнительный билет для Джайны, хотя это было… непросто. Министерство крайне неохотно идет на исключения, особенно касающиеся гостей из других миров и неизученных проклятий. Но я убедил их, что ваша ситуация требует именно такого решения. Ваша безопасность — превыше всего. Идите. И помните — держитесь вместе. Всегда.

Джайна прищурилась, ее юное лицо — теперь привычно четырнадцатилетнее, но сохранившее тень былой властности и мудрости — озарилось скептицизмом.

— Убедили Министерство? Не сомневаюсь. Что вы им сказали? Что я — опасная неуправляемая ведьма из другого измерения, которую ни в коем случае нельзя отпускать от их драгоценного Избранного Мальчика-Который-Выжил? Уверена, им это понравилось.

Гарри хмыкнул.

— Нет, он сказал им правду. Что ты слишком громко храпишь, и я единственный во всем Хогвартсе, кто может это вынести благодаря нашим Узам. Пойдем уже, архимаг. Нора — это, конечно, не твой Кул-Тирас и не Даларан, но тебе понравится. Там хаос, но… настоящий. Живой.

Она картинно закатила глаза, но уголок ее рта дрогнул в усмешке.

— Если там полно метел, взрывающихся шутих и рыжих идиотов, я даже не удивлюсь. Веди, якорь. Посмотрим на твою «настоящую» жизнь.

Гарри бросил щепотку зеленого пороха в камин. Пламя взметнулось, зашипев, и он шагнул внутрь, стараясь не споткнуться, и четко крикнул: «Нора!» Джайна шагнула следом, почти прижавшись к его спине — их проклятие не терпело даже краткого разрыва. Вихрь зеленого огня закрутил их, и через мгновение они вывалились из камина прямо в гостиную Уизли, закашлявшись от сажи и пыли. Гарри тут же почувствовал знакомый, родной запах — свежеиспеченных пирогов, старого дерева, чего-то неуловимо волшебного и немного хаотичного.

Нора была такой же, как всегда — шумной, слегка перекошенной, но невероятно уютной. Стены, увешанные движущимися фотографиями улыбающихся Уизли, кривоватые полки, заставленные старыми книгами, магическими безделушками и непонятными маггловскими приборами Артура. Вязаные пледы разных цветов на потертых диванах. И гомон голосов, смех и аромат жареного бекона, доносящиеся из кухни. Джайна медленно выпрямилась, брезгливо отряхивая сажу с новой, но уже испачканной мантии, и с удивлением огляделась по сторонам. Ее брови поползли вверх.

— Это что, дом? Или мастерская безумного гнома? — спросила она тихо, но в ее голосе, помимо привычного сарказма, мелькнуло искреннее любопытство. — У нас в Азероте… дома другие. Более… упорядоченные. Или более разрушенные. Такого я еще не видела.

Гарри усмехнулся, давно привыкший к этому милому беспорядку.

— Это Нора. Дом семьи Уизли. Тут всегда так — шумно, тесно, немного безумно, но… здесь чувствуешь себя как дома. По-настоящему.

Не успел он договорить, как дверь кухни с грохотом распахнулась, и в гостиную вошел Артур Уизли — высокий, сутулый, с редеющими рыжими волосами, в неизменной мантии со следами машинного масла, с широкой добродушной улыбкой и очками, съехавшими на кончик носа. За ним гурьбой высыпали остальные: Рон, уже жующий что-то на ходу, Фред и Джордж с хитрыми ухмылками, и Молли Уизли, невысокая, полная, с добрыми глазами, несущая огромный поднос с дымящимися булочками.

Артур замер на пороге, увидев Джайну. Его глаза за очками расширились от удивления.

— Мерлинова борода! Так это и есть Джайна? — воскликнул он, делая шаг вперед и с любопытством разглядывая ее с ног до головы. — Альбус говорил, что ты… помолодела, но я не ожидал… ты выглядишь ровесницей Джинни! Добро пожаловать в Нору, дитя! Ты с Гарри, так ведь? Профессор сказал, вы теперь связаны, как… как сиамские близнецы?

Джайна скрестила руки на груди, ее взгляд оставался настороженным перед этим шумным семейством, но уголок ее рта неуловимо приподнялся.

— Связаны, да. Проклятием, а не по собственному выбору. А вы, надо полагать, глава этого… шумного клана? Или главный специалист по летающим метлам?

Артур громко рассмеялся, его смех был теплым и искренним, лишенным всякой фальши.

— Артур Уизли, очень рад познакомиться! Да, я отец этих сорванцов, — он с любовью кивнул на Рона и близнецов, которые уже строили друг другу рожи, — и муж этой замечательной женщины, Молли. А метлы у нас в основном для квиддича, хотя иногда и для перемещений. Ты ведь едешь с нами на Чемпионат? Альбус все устроил.

Молли шагнула вперед, ее строгий взгляд смягчился, когда она посмотрела на Джайну — не на архимага, а на девочку-подростка, попавшую в беду. Она протянула ей поднос.

— Возьми булочку, милая. Горячая, только из печи. Ты такая бледненькая и худенькая, надо тебя подкормить как следует. Альбус рассказал нам… ну, в общих чертах… про это ваше проклятие. Что вы теперь не можете расставаться. Бедные детки.

Джайна на мгновение замерла, явно не привыкшая к такой прямолинейной, материнской доброте. Ее пальцы слегка дрогнули, когда она взяла теплую, ароматную булочку.

— Спасибо, — пробормотала она тихо, избегая взгляда Молли. — Я… не привыкла к такому обращению. А что за Чемпионат? Поттер обещал только шум, летающие палки и пироги.

Фред и Джордж синхронно ухмыльнулись, подступая к ней с обеих сторон.

— О, это не просто шум, прекрасная леди из другого мира, — начал Фред с театральным поклоном.

— Это квинтэссенция магии, скорости и чистого безумия! — закончил Джордж, подмигнув. — Лучшие команды мира! Крики фанатов! Взрывающиеся котлы с символикой! Ты полюбишь это, Джайна. Гарантируем!

Рон хмыкнул, ткнув Гарри в бок.

— Главное, чтобы она от восторга не заморозила случайно всю нашу трибуну, когда Ирландия забьет победный гол.

Гарри ткнул его в ответ, чувствуя через связь волну легкого раздражения Джайны, смешанного с любопытством.

— Она не заморозит. Ну, если только ты не будешь орать ей прямо в ухо свои фанатские кричалки.

Артур поднял руку, призывая к тишине, и его голос стал чуть серьезнее, хотя улыбка не сходила с лица.

— Кстати, о Чемпионате. Билет для тебя, Джайна, достать было настоящей эпопеей. У нас было семь билетов в Министерскую ложу — для меня, Молли, ребят и Гарри. Но ты стала восьмой, а все билеты, особенно в лучшие ложи, были распроданы еще полгода назад. Пришлось задействовать старые связи… Я позвонил Людо Бэгмену — он сейчас глава Отдела магических игр и спорта, мой старый знакомый еще по школе. Сначала он сказал, что это абсолютно невозможно, ни одного свободного места. Но я упомянул профессора Дамблдора и вашу… уникальную ситуацию с Узами Крови. Он сначала долго хохотал, назвал вас «проклятыми попугайчиками-неразлучниками», но потом проникся и сумел выторговать для тебя дополнительное место рядом с нами, в ложе для особо важных гостей. Правда, — Артур смущенно кашлянул, — пришлось пообещать ему старую маггловскую пальчиковую батарейку. Он совершенно помешан на маггловских артефактах, коллекционирует их.

Джайна моргнула, и ее губы изогнулись в широкой, искренней усмешке.

— Батарейку? За место на вашем главном магическом событии? Ваш мир — это определенно какой-то абсурдный цирк. Но… спасибо, мистер Уизли. Я ценю ваши усилия. И я не останусь в долгу.

Молли решительно хлопнула в ладоши, ее голос был полон энергии и гостеприимства.

— Никаких долгов, милая! Ты теперь с нами, пока не найдете способ избавиться от этой напасти. А ну-ка, все быстро за стол — завтрак стынет! И поедим как следует перед долгой дорогой. Гарри, Джайна, солнышки, держитесь рядышком, не хватало еще, чтобы это ваше проклятие устроило нам какой-нибудь неприятный сюрприз в пути!

Гарри и Джайна переглянулись, и их связь отозвалась легким, почти комфортным теплом. Он мысленно сказал ей:

— Видишь? Они хорошие. Даже если немного сумасшедшие и слишком шумные.

Она ответила в его голове, ее мысленный голос был полон сарказма, но под ним угадывалась тень чего-то похожего на… облегчение?

— Шумные — это еще мягко сказано. Это похоже на казарму гоблинов перед налетом. Но… здесь пахнет домом. Не ожидала.

Они сели за большой, скрипучий стол на кухне, мгновенно окруженные гомоном и суетой семьи Уизли. Фред и Джордж азартно спорили о ставках на матч, Рон с аппетитом набивал рот булочками и беконом, Молли заботливо подкладывала Гарри добавку, Артур с детским восторгом расспрашивал Джайну о магии Азерота, о грифонах и телепортации, а Джинни, сидевшая напротив Гарри, бросала на Джайну любопытные, слегка ревнивые взгляды. Впервые за эти кошмарные дни Гарри почувствовал себя почти нормально, почти дома. А Джайна, хоть и держалась поначалу настороженно, постепенно начала расслабляться под натиском их хаотичной, но искренней доброты. Ее юное лицо оживилось, она отвечала на вопросы Артура, иногда даже шутила в ответ на реплики близнецов. Проклятие связало их, как двух каторжников, но здесь, в Норе, в окружении этой шумной, любящей семьи, это бремя казалось чуть легче. Возможно, подумал Гарри, Узы Крови — это не только боль и страх. Возможно, это шанс… шанс не быть одному.

* * *

Утро следующего дня в Норе началось с предсказуемого, но оттого не менее оглушительного хаоса. Молли металась по кухне, пытаясь одновременно приготовить завтрак, упаковать корзину с едой и проследить, чтобы никто ничего не забыл. Она кричала на Фреда и Джорджа, чтобы те не смели брать с собой свои «Вредилки» и прочие опасные шутихи. Рон, сонный и растрепанный, спотыкался о собственные ботинки, пытаясь найти чистые носки. Артур бегал между этажами, пытаясь собрать всех у камина и проверить, не забыл ли он билеты и ту самую батарейку для Людо Бэгмена. Гарри и Джайна стояли чуть в стороне от этой кутерьмы, их рюкзаки уже висели на плечах, а их связь — теперь привычная, как биение сердца — тихо пульсировала теплом и легким раздражением от окружающей суеты. Джайна, с ее теперь юным, но все еще аристократичным лицом, белыми волосами, собранными в небрежный хвост, и острыми синими глазами, стояла с вызывающе-насмешливым видом, скрестив руки на груди. Она кивнула на мечущихся Уизли.

— Это что, ваш обычный утренний ритуал? — спросила она шепотом, ее голос был полон сарказма. — Выглядит так, будто вы готовитесь не к игре с летающими метлами, а к штурму вражеской крепости. Или к побегу из сумасшедшего дома.

Гарри хмыкнул, его зеленые глаза блеснули весельем.

— Добро пожаловать в обычное утро с Уизли. Это их версия организованности. Главное, держись рядом со мной — если потеряешься в этой толпе, наше проклятие точно устроит незабываемое шоу с фейерверками и ледяными скульптурами.

Она фыркнула, но осталась стоять в пределах положенных двух метров, словно привязанная невидимой цепью. Наконец, Артур сумел собрать всех у камина. Они по очереди шагнули в зеленое пламя, выкрикивая пункт назначения, и вывалились, кашляя и отряхиваясь, на прохладной, росистой поляне у холма Стотсхед-Хилл, недалеко от деревушки Оттери-Сент-Кэчпоул. Это было место сбора для тех, кто добирался до Чемпионата с помощью порталов. Воздух здесь был свежим, пах влажной травой, землей и далеким дымком костров. Вокруг уже толпились десятки волшебников — семьи с детьми, компании подростков, одинокие фанаты в мантиях с символикой команд, все с рюкзаками, палатками и предвкушением на лицах.

Гарри отряхнул сажу с мантии и огляделся. Впереди, метрах в двадцати, он заметил знакомую высокую фигуру, идущую рядом с коренастым мужчиной. Седрик Диггори. И его отец, Амос. Седрик, капитан и ловец команды Пуффендуя, был на год старше Гарри. Высокий, темноволосый, с приятными, правильными чертами лица и обезоруживающе-добродушной улыбкой. Он выглядел как герой из рыцарского романа — красивый, честный, уверенный в себе, но без капли высокомерия. Он нес свой рюкзак небрежно на одном плече, а его желто-черная мантия Пуффендуя была слегка помята, что только добавляло ему мальчишеского обаяния. Амос Диггори, работавший в Министерстве вместе с Артуром, шел рядом, громко сетуя на утреннюю прохладу.

Седрик заметил Гарри и его спутников и широко улыбнулся, поднимая руку в приветствии.

— Гарри! Привет! Рад тебя видеть! Как ты после того падения на матче в прошлом году? — Его голос был теплым, искренним, без тени соперничества, которое иногда проскальзывало у других ловцов. — Я до сих пор зол на этих дементоров. Совершенно нечестная игра получилась.

Гарри улыбнулся в ответ, чувствуя, как остатки неловкости от того злополучного матча, где он потерял сознание, а Седрик поймал снитч, окончательно растворяются под влиянием его искренней доброты.

— Привет, Седрик! Да уж, чуть не расшибся тогда. Но я слышал, ты хотел переиграть матч, хотя Пуффендуй честно победил? Это было… благородно. Не каждый бы так поступил.

Седрик слегка пожал плечами, его серые глаза тепло блеснули.

— Победа не засчитывается, если твой соперник выбывает из игры не по своей вине, особенно из-за такой мерзости, как дементоры. Я тоже ловец, Гарри, ты же знаешь — мы должны ловить снитч честно. — Он замолчал, его взгляд с любопытством остановился на Джайне, стоявшей рядом с Гарри. Он явно заметил ее необычную внешность — белоснежные волосы, яркие синие глаза, гордую осанку. Его взгляд задержался на ней на мгновение дольше, чем требовала простая вежливость. — А это кто с тобой? Твоя… сестра? Не помню, чтобы видел ее в Хогвартсе.

Прежде чем Гарри успел ответить, Джайна шагнула вперед на полшага, ее белые волосы мягко качнулись на ветру, а острый, пронзительный взгляд синих глаз прошелся по Седрику, оценивая его с головы до ног. Она скрестила руки на груди, ее юное лицо — красивое, с тонкими, аристократичными чертами и легкой, вызывающей дерзостью — озарилось знакомой насмешливой улыбкой.

— Джайна Праудмур. Не сестра. Скорее… его проклятие. Или он мое. Мы еще не решили. Мы связаны Узами Крови, так что я теперь его неотступная тень. А ты кто? Еще один любитель полетать на палке с риском для жизни?

Седрик удивленно моргнул, а затем рассмеялся — мягко, искренне, без тени обиды. Его щеки слегка порозовели, то ли от утреннего холода, то ли от ее прямоты.

— Седрик Диггори, Пуффендуй. Тоже ловец, как и Гарри. Узы Крови, говоришь? Звучит… интригующе и довольно мрачно. Но ты явно не похожа на чью-то тень. Скорее, на снежную бурю.

Гарри почувствовал укол ревности? Нет, скорее, легкое раздражение от того, как Седрик смотрит на Джайну. Его голос был полон притворного возмущения.

— Она не буря, она ледник! Холодная и колючая. Любит замораживать все, что ей не нравится. Седрик, будь осторожен — она может превратить тебя в ледяную статую, если будешь слишком долго на нее пялиться. У нее талант к таким вещам.

Джайна фыркнула, одарив его насмешливым взглядом.

— Только если он начнет нести чушь или хвастаться тем, как поймал этот ваш дурацкий золотой шарик. И я не замораживаю всех подряд — только тех, кто меня действительно бесит. Или заслуживает.

Седрик улыбнулся еще шире, его добродушие и обаяние были почти осязаемыми.

— Тогда я в полной безопасности. Я не хвастаюсь — это не в духе Пуффендуя. Мы больше ценим честность, упорный труд и командную игру. — Он снова посмотрел на Гарри, его лицо стало серьезнее. — Ты точно в порядке после того падения? Я правда переживал. И Чжоу Чанг тоже спрашивала о тебе, передавала привет.

Гарри почувствовал, как щеки снова теплеют при упоминании Чжоу, красивой ловца из Равенкло, которая ему нравилась.

— Да, все нормально. Спасибо, Седрик. И… передавай Чжоу тоже привет. Ты… ты хороший парень.

Амос Диггори, стоявший рядом и до этого молча слушавший их разговор, громко кашлянул, прерывая их. Его голос загремел над поляной:

— Хороший парень? Мой Седрик — лучший! Лучший ученик, лучший ловец, гордость Пуффендуя! Поймал снитч в том матче, несмотря на дементоров! А теперь на Чемпионат — уж Седрик-то точно оценит игру профессионалов! Он и сам скоро будет там играть!

Седрик смущенно закатил глаза, но улыбка не сошла с его лица.

— Пап, пожалуйста, хватит. Это просто игра, а мы всего лишь зрители. — Он снова посмотрел на Джайну, его взгляд был дружелюбным и открытым. — Ты ведь первый раз на квиддиче, да, Джайна? Тебе должно понравиться. Очень шумно, очень быстро, но невероятно весело.

Джайна прищурилась, рассматривая его. В ее голосе прозвучало чуть больше тепла, чем обычно.

— Поттер обещал пироги и крики толпы. Если там еще и люди летают на метлах, как камикадзе, возможно, я и не усну от скуки. Ты кажешься… нормальным, Диггори. Не таким заносчивым, как некоторые другие маги, которых я успела встретить. — Она едва заметно кивнула на Гарри, который тут же возмущенно фыркнул.

— Эй! Я тоже нормальный! Просто рядом с тобой любой будет выглядеть заносчивым! Ты же Лорд-Адмирал в теле подростка!

Седрик рассмеялся снова, его взгляд снова метнулся к Джайне, но он быстро отвел глаза, словно поймал себя на какой-то неуместной мысли. Гарри заметил это мимолетное замешательство, но промолчал — он знал, что Седрик встречается с Чжоу, и его доброта и дружелюбие не переходили границ. Вместо этого он сказал, обнимая Джайну за плечи (и тут же чувствуя легкий ледяной укол от проклятия, недовольного таким панибратством):

— Мы с Джайной теперь как сиамские близнецы, помнишь? Узы Крови не отпускают дальше двух метров. Так что я сегодня ее личный гид по миру квиддича. И телохранитель.

Седрик понимающе кивнул, его лицо снова стало серьезным.

— Понятно. Тогда держитесь вместе и будьте осторожны. В такой толпе легко потеряться. Если что-нибудь понадобится или… случится, ищите меня или отца на трибунах. Мы поможем, чем сможем. И… я рад, что ты с нами, Джайна. Гриффиндор и Пуффендуй — это хорошая команда. Надеюсь, Хогвартс тебе понравится.

В этот момент к ним подошли Рон и близнецы, таща за собой громоздкую, неуклюжую палатку и громко споря о том, кто будет ее ставить и где лучшее место — поближе к полю или к туалетам. Их шум прервал разговор. Гарри и Джайна переглянулись, их связь отозвалась легким теплом от неожиданной поддержки Седрика. Диггори улыбнулся им на прощание и отошел к отцу, который уже махал рукой смотрителю портала. Дорога на Чемпионат обещала быть шумной и хаотичной, но встреча с Седриком показала Гарри, что даже в их безумной ситуации можно найти союзников и друзей. И это немного облегчало их общее бремя.

* * *

Портал — старый, дырявый резиновый сапог, лежавший на вершине холма — перенес их с оглушительным рывком, выбросив прямо посреди шумного, хаотичного лагеря, раскинувшегося на краю огромной вересковой пустоши. Сотни, если не тысячи, палаток всех форм и расцветок пестрели на зеленой траве. Яркие флаги Ирландии и Болгарии хлопали на ветру, создавая веселый перестук. Воздух был наполнен гулом голосов, криками детей, смехом, музыкой из волшебных патефонов, запахом жареных сосисок, сладкой ваты и чего-то еще — неуловимого аромата магии и всеобщего возбуждения. Гарри и Джайна твердо приземлились на ноги, инстинктивно держась в пределах злополучных двух метров друг от друга. Их связь тихо пульсировала теплом, смешанным с легкой тревогой от смены обстановки — пока без боли. Следом за ними, спотыкаясь и смеясь, вывалилась вся компания Уизли: Артур с сияющей улыбкой, Молли с огромной корзиной еды, Рон, Фред и Джордж, едва удерживающие громоздкую палатку, и Перси, который тут же достал карту лагеря и начал сверяться с расписанием.

Гарри глубоко вдохнул этот пьянящий воздух свободы и предвкушения праздника. Его глаза заблестели.

— Ну вот, мы на месте! Чемпионат! — сказал он Джайне, с улыбкой кивая на раскинувшийся перед ними лагерь. — Шум, гам, летающие метлы и куча совершенно чокнутых волшебников. Добро пожаловать в лучшие моменты моего мира!

Джайна медленно огляделась, ее белоснежные волосы сверкнули на утреннем солнце, а юное лицо — острое, умное и красивое — выразило сложную смесь недоверия, любопытства и привычного сарказма.

— Это что, карнавал кочевников? Или стоянка беженцев после очередной войны? — спросила она, ее голос был полон иронии. — У вас тут все такие… беспечно-радостные? В Азероте скопление народа обычно означает либо начало битвы, либо похороны после нее. Праздники у нас… другие.

Гарри хмыкнул.

— У нас война будет только на квиддичном поле. А здесь — просто веселье, отдых перед большим матчем. Погоди, увидишь самих игроков, атмосферу на стадионе — будешь орать от восторга громче Рона. Гарантирую.

Рон, услышав свое имя, фыркнул, с трудом удерживая угол палатки.

— Я ору только за Ирландию! Они лучшие! Джайна, ты за кого будешь болеть? С нами за зеленых или за этих мрачных болгар с их Крамом?

Она прищурилась, скрестив руки на груди и оглядывая пеструю толпу с видом полководца, оценивающего поле боя.

— Я? Я буду болеть за пироги, которые обещал Поттер. И за хорошее шоу. Остальное мне пока безразлично. Но если кто-нибудь особенно эффектно упадет с метлы, я, пожалуй, поставлю на это пару ваших… как их… галлеонов?

Артур Уизли рассмеялся, хлопнув в ладоши.

— Отличный настрой, Джайна! Прагматичный! А ну-ка, дети, хватит болтать, давайте ставить палатку, пока все лучшие места не заняли. Гарри, Джайна, вы тоже помогайте, но, ради Мерлина, не отходите друг от друга! Не хватало еще, чтобы ваше проклятие устроило нам тут фейерверк из ледяных осколков!

Палатка Уизли снаружи выглядела старой, маленькой и жалкой — с многочисленными заплатами и стойким запахом сырости. Но стоило войти внутрь, как она магическим образом развернулась в просторное, уютное жилище с несколькими комнатами, скрипучими двухъярусными кроватями, потертым обеденным столом и даже маленькой кухней, где уже колдовала Молли. Джайна с нескрываемым удивлением смотрела, как Фред и Джордж азартно спорят, кому достанется верхняя полка, а Молли ловко раскладывает еду на столе. Она тихо пробормотала Гарри:

— Это… обман зрения? Или у вас тут все дома такие — больше внутри, чем снаружи? Какая… непрактичная магия.

— И то, и другое, — ответил он, ухмыляясь ее реакции. — Магия расширенного пространства. Очень удобно для больших семей. Привыкай. Уизли — это как обычная семья, только в десять раз громче и в сто раз добрее.

Она фыркнула, но ее взгляд смягчился, и он снова почувствовал через их связь волну тепла — не только от Уз Крови, но и от чего-то другого, чего-то ее собственного, что она тщательно скрывала под броней сарказма. Они помогли Артуру закрепить растяжки палатки, стараясь держаться рядом, а затем вышли наружу, чтобы немного осмотреться в этом бурлящем котле предвкушения.

Лагерь жил своей жизнью: волшебники в ярких, часто нелепых мантиях (особенно те, кто пытался подражать маглам), дети, с восторгом гоняющие на игрушечных метлах в паре футов над землей, торговцы, громко зазывающие покупателей к своим лоткам с сувенирами — движущимися фигурками игроков, шарфами всех цветов радуги, ревущими шляпами. Гарри заметил знакомые лица — Симуса Финнигана из Гриффиндора, который вместе с отцом и друзьями размахивал огромным зеленым ирландским флагом с танцующим трилистником. Потом он увидел Оливера Вуда, бывшего капитана их команды, который тут же подбежал к ним, сияя от восторга, и с энтузиазмом хлопнул Гарри по плечу.

— Поттер! Вот это встреча! Приехал на финал? А кто эта… ого! — Оливер осекся, заметив Джайну, и его глаза округлились от удивления и восхищения. — Кто эта красавица с тобой? Новая подружка?

— Джайна Праудмур, — ответила она сама, прежде чем Гарри успел что-то сказать. Ее голос был сухим, почти ледяным, а взгляд — колючим. — Связана с ним проклятием. Не пялься так, Вуд, или рискуешь превратиться в ледяную скульптуру.

Оливер отшатнулся, но рассмеялся.

— Понял! Гриффиндорская закалка! Характер что надо! Ладно, не буду мешать. Увидимся на трибунах! Болеем за Ирландию! — И он умчался дальше, к своим друзьям.

Они двинулись дальше по рядам палаток, и тут Гарри заметил впереди сценку, которая заставила его поперхнуться смехом. Высокий, очень старый и тощий волшебник с длинной седой бородой гордо вышагивал в… цветастой женской ночной рубашке до пят. Подол рубашки весело развевался на ветру, открывая его худые, морщинистые ноги в шерстяных носках и сандалиях. Рядом с ним бежал взмыленный волшебник средних лет в строгой мантии Министерства, отчаянно пытаясь всучить старику полосатые брюки.

— Наденьте же их, Арчи, умоляю вас! — почти плакал служащий Министерства. — Не валяйте дурака! Нельзя же разгуливать в таком виде! Магл-смотритель лагеря уже косится на вас, он наверняка что-то заподозрил…

— Я купил это в магловском магазине! — упрямо возражал старик по имени Арчи, с гордостью демонстрируя свою ночнушку. — Маглы носят такую одежду! Я видел!

— Магловские женщины носят ночные рубашки, Арчи, а не мужчины! Мужчины носят вот это! — отчаянно настаивал волшебник из Министерства, потрясая полосатыми брюками, как флагом капитуляции.

— Ни за что не надену! — отрезал Арчи с праведным негодованием. — Я люблю ощущать свежий ветерок вокруг моих… эээ… интимных частей тела! Так что спасибо, но нет!

Гарри не выдержал и расхохотался. Джайна замерла рядом, ее глаза расширились от изумления, а затем на ее юном лице отразилась сложная гамма чувств — от шока и отвращения до неудержимого веселья. Она повернулась к Гарри, и ее голос дрожал от подавляемого смеха:

— Это… это у вас нормально считается? Он… он серьезно разгуливает в женской ночной рубашке?! И никто не пытается его остановить… ну, кроме этого бедняги с брюками? Его не побьют? Не превратят в жабу?

Гарри хохотнул еще громче, чувствуя, как ее шок и веселье волной передаются ему через их связь.

— Добро пожаловать в волшебный мир во всей его красе, Джайна. Половина волшебников здесь — совершенные чудаки, вторая половина — просто хорошо это скрывает. Этот Арчи, наверное, искренне считает, что открыл новый пик маггловской моды.

Джайна фыркнула, ее юное лицо озарила кривая, но искренняя усмешка.

— В Азероте его бы за такое… ну, в лучшем случае, осмеяли бы до икоты. А в худшем… жрецы какого-нибудь культа объявили бы его пророком конца света. Или просто принесли в жертву. — Она покачала головой, но в глазах плясали смешинки. — Ты должен был меня предупредить, Поттер, что у вас тут водятся такие… эксцентричные личности с любовью к сквознякам.

— Я думал, ты, как архимаг из другого мира, привыкла к странностям, — ответил он, ухмыляясь. — Ты же сама свалилась на меня буквально с неба, помнишь? Это было немного пострашнее ночной рубашки.

Она ткнула его сильнее, но ее смех — звонкий, редкий и оттого особенно ценный — вырвался наружу, смешавшись с его.

— Заткнись, Поттер. Мое появление было трагическим стечением обстоятельств. А он… он просто ходячий кошмар для любого портного. И для здравого смысла.

Рон подошел к ним, таща кувшин с тыквенным соком и три кружки. Он кивнул на удаляющуюся фигуру Арчи.

— А, это старина Арчи. Он известный чудак. Каждый год приезжает на Чемпионат и щеголяет в какой-нибудь нелепой магловской одежде. Искренне считает, что маглы — гении стиля и комфорта. Безобидный, в общем.

Джайна скептически хмыкнула, но взяла кружку с соком, которую ей протянул Рон.

— Ваш мир — это определенно какой-то сюрреалистический дурдом. Но… сок неплохой. Возможно, я действительно переживу этот ваш Чемпионат. Если не умру от смеха или от стыда за местных модников.

Они сели на траву у палатки Уизли, окруженные веселым шумом лагеря — криками торговцев, смехом детей, звуками хлопающих флагов и далекой музыкой. Гарри смотрел на Джайну, которая с выражением смеси насмешки и научного любопытства наблюдала за кипящей вокруг жизнью, и чувствовал, как их связь становится легче, теплее — уже не просто проклятая цепь, а тонкая нить, связывающая их в этом хаотичном, но таком живом и настоящем мире. Повседневность перед матчем была странной, шумной, полной нелепых ситуаций, но в ней было что-то искреннее, что-то теплое, что они оба — два одиночки, связанные трагедией — начинали находить друг в друге и в тех, кто так легко и просто принял их в свой круг.

* * *

Вечер окутал лагерь Чемпионата мира по квиддичу прохладными сумерками, окрасив небо над вересковой пустошью в глубокие багровые и золотые тона. Гарри, Джайна и вся большая семья Уизли пробирались сквозь гудящую, возбужденную толпу к стадиону — гигантской конструкции из дерева и магии, возвышавшейся над полем, как древний замок, парящий в воздухе. Флаги Ирландии и Болгарии трепетали на ветру, словно живые, а воздух вибрировал от тысяч голосов, свиста, музыки и запаха жареных каштанов, смешанного с ароматом волшебных фейерверков. Джайна шагала рядом с Гарри, их плечи почти соприкасались в толпе, ее белоснежные волосы ярко блестели в свете магических факелов, а юное лицо выражало сложную смесь любопытства и легкого раздражения от оглушающего шума.

Они с трудом поднялись по высоким, скрипучим деревянным лестницам в самую верхнюю ложу — ложу для особо важных гостей и сотрудников Министерства, — куда им удалось попасть благодаря билету, который Артур выторговал у Людо Бэгмена. Внутри уже было людно и шумно. Перси Уизли, важно выпятив грудь, обменивался рукопожатиями с какими-то чиновниками из Министерства, явно наслаждаясь своей значимостью. Молли осматривала трибуны с материнской тревогой, пересчитывая своих детей. Фред и Джордж возбужденно шептались в углу, пересчитывая смятые галлеоны и сикли — их ставку. Гарри заметил в толпе знакомые лица и огромные, парящие над полем анимированные постеры игроков. На одном из них Виктор Крам, мрачный и сосредоточенный болгарский ловец, с хищным ястребиным взглядом, снова и снова совершал свой коронный финт, ловя золотой снитч с холодной, отточенной грацией.

Гермиона, сидевшая рядом с Гарри и Роном, восхищенно ахнула, ее глаза заблестели.

— Смотрите, это Крам! Я читала о нем все, что могла найти! Он гений! Лучший ловец в мире! Такой молодой, а уже настоящая легенда! Говорят, он невероятно умен и сам разрабатывает тактику для команды.

Джайна прищурилась, скептически разглядывая постер Крама.

— Это что, ваш местный герой? Выглядит так, будто его только что достали из ледника и забыли разморозить. Хмурый, как тролль после недельной пьянки. В чем его гениальность? В том, что он умеет не улыбаться?

Гарри хмыкнул, чувствуя ее привычную насмешку через их связь, но и нотку уважения к мастерству игрока.

— Он ловец, как и я. Только гораздо круче и опытнее. Не завидуй, архимаг. Ты бы его, конечно, сбила с метлы ледяной стрелой за одну минуту вместе с метлой и снитчем, но летать он умеет виртуозно.

Она фыркнула, скрестив руки на груди.

— Сбила бы, если бы он начал хвастаться своими «гениальными» тактиками. Но ловкость у него действительно есть, вынуждена признать. — Она перевела взгляд на Гермиону, которая все еще смотрела на постер с восхищением. — Ты что, влюблена в этого… ледяного типа?

Гермиона густо покраснела, но тут же выпрямилась с оскорбленным достоинством.

— Вовсе нет! Я просто восхищаюсь его талантом и умом! Он не ледяной, он просто… сосредоточенный. И очень целеустремленный.

— Умный и целеустремленный, значит, — пробормотала Джайна с кривой усмешкой. — Ну, если он сегодня эффектно свалится с метлы, я поставлю на это пару пирогов Молли. Это будет интереснее, чем ставки на галлеоны.

Фред и Джордж, услышав последнюю фразу, тут же подскочили к ним, их глаза горели азартом. Фред возбужденно хлопнул Гарри по плечу.

— Слышал, Джайна? Ставки! Мы с Джорджем уже поставили у Людо Бэгмена! На то, что Ирландия победит, но Крам поймает снитч! Тридцать семь галлеонов, пятнадцать сиклей и три кната — все наши сбережения за лето!

Джордж азартно кивнул, его ухмылка была шире обычного.

— Бэгмен сначала ржал, как гиппогриф, но ставку принял! Говорит, шансы мизерные, но если мы выиграем — станем богачами! Сможем наконец открыть наш магазинчик приколов!

Джайна с любопытством приподняла бровь, глядя на них.

— Вы ставите все свои деньги на… игру с летающими метлами? Серьезно? У нас в Азероте азартные игры тоже есть, но обычно на гладиаторские бои или гонки на грифонах. А у вас… летающие палки и золотой шарик? Ваш мир не перестает меня удивлять своей… причудливостью.

— Это не просто игра, о ледяная дева! — патетически воскликнул Фред. — Это страсть! Это искусство!

— И мы — непревзойденные мастера риска и предсказаний! — подхватил Джордж. — Хочешь присоединиться к нашей ставке, Праудмур? Можем одолжить тебе пару сиклей!

Она картинно закатила глаза, но уголок ее губ дрогнул в улыбке.

— Пас. Я предпочитаю наблюдать, как вы проигрываете свои последние штаны. Это будет не менее увлекательно, чем сам матч.

Их разговор был прерван появлением новых гостей в ложе. Гарри напрягся, увидев знакомые платиновые волосы и холодные серые глаза. Драко Малфой собственной персоной, в сопровождении своих родителей — Люциуса, чья элегантная трость с серебряным набалдашником в виде змеиной головы небрежно постукивала по полу, и Нарциссы, чье красивое, но надменное лицо было непроницаемо, как маска.

Драко сразу заметил Гарри и его спутницу. Его губы скривились в презрительной усмешке, а голос, как всегда, сочился ядом:

— Поттер! Какая неожиданная встреча! Не знал, что таких, как ты, пускают в приличные ложи. И кто это с тобой? Новая грязнокровка? Или ты теперь с девчонками из цирка уродов таскаешься? Выглядит подходяще для тебя — такая же странная.

Гарри почувствовал, как гнев обжигает горло, но прежде чем он успел ответить, он ощутил холодную, сосредоточенную ярость Джайны через их связь. Она сделала едва заметный шаг вперед, ее синие глаза сузились, превратившись в две льдинки. Она мысленно сказала ему, ее голос в его голове был спокоен и четок:

— Не реагируй. Дай мне. Я знаю, как разговаривать с подобными высокомерными щенками и их папашами. Ты просто подыграешь, когда я подам знак.

Он мысленно кивнул, чувствуя странное предвкушение. Он доверял ей.

— Валяй. Я готов.

Джайна выпрямилась, ее осанка мгновенно стала царственной, несмотря на юный возраст и простую мантию. Она одарила Драко ледяной, снисходительной улыбкой, от которой даже шум трибун, казалось, стал тише. Ее голос был спокоен, мелодичен, но в нем звенела чистая сталь:

— Малфой, я полагаю? Судя по платиновым волосам и уровню интеллекта, другого объяснения быть не может. А ты, значит, местный придворный шут? С таким острым языком тебе бы сапоги у меня во дворце чистить, а не здесь воздух портить своими остротами. — Она сделала паузу, ее взгляд медленно переместился на Люциуса, и она добавила тише, но с таким весом в голосе, что старший Малфой невольно выпрямился: — Я Джайна Праудмур, принцесса и наследница трона из очень далекой и очень могущественной страны. А ты, мальчик, и твой отец, похоже, привыкли общаться только с теми, кого считаете ниже себя. Боюсь вас разочаровать — я не из их числа.

Драко открыл было рот, чтобы разразиться оскорблениями, но замер, его бледное лицо дрогнуло — не от страха, нет, скорее от внезапного ощущения, что он столкнулся с чем-то совершенно ему незнакомым, с силой и властью иного порядка. Люциус Малфой медленно повернулся к ней, его холодные серые глаза скользнули по ее фигуре, оценивая ее с головы до ног. Он слегка наклонил голову, и его голос прозвучал гладко, как шелк, но с едва уловимой ноткой настороженности:

— Принцесса? Праудмур? Любопытно. Никогда не слышал о таком роде. Должно быть, действительно очень далекая страна. У нас в Британии, знаете ли, подобные титулы мало что значат, если за ними не стоит древняя кровь, чистота рода и реальное влияние.

Джайна не дрогнула под его изучающим взглядом. Ее улыбка стала еще холоднее, почти хищной. Она сделала еще один шаг вперед — ровно настолько, чтобы остаться в пределах действия Уз Крови, но достаточно близко, чтобы ее присутствие стало почти физически ощутимым для Малфоев. Она посмотрела Люциусу прямо в глаза, ее тон оставался ровным, почти светским, но в нем чувствовалась скрытая угроза, отточенная годами командования флотами и армиями:

— Кровь? О, поверьте, старик, в моих жилах течет кровь королей и адмиралов, кровь, пролитая в битвах, о которых ваш мир даже не слышал. Имя Праудмур заставляет дрожать целые континенты и тех, кто действительно знает, что такое власть, а не просто кичится своим золотом. Ваша трость, ваш род, ваша чистота крови — это детские игрушки по сравнению с той силой, что я оставила за собой. А ваш сын… — она медленно перевела свой ледяной взгляд на Драко, который невольно попятился, — …он пока только учится вести себя в приличном обществе. Ему стоит поторопиться с обучением. В моем мире такие, как он, долго не живут.

В этот момент Гарри вступил, идеально подхватив ее тон. Его голос был резким, полным праведного гнева, но с отчетливой ноткой насмешки, направленной на Малфоя-младшего:

— Да, Малфой, Джайна — это тебе не грязнокровка, которую ты можешь безнаказанно оскорблять. Она бы твою драгоценную метлу в кусок льда превратила одним щелчком пальцев, а тебя заставила бы полировать ее языком до блеска. И твой папочка со всеми его связями в Министерстве ничем бы не смог помочь.

Люциус Малфой инстинктивно сжал рукоять трости сильнее, его губы превратились в тонкую, злую линию. Его аристократическая гордость была задета, но он не стал вступать в открытый конфликт — что-то во взгляде этой странной девчонки, в ее ледяной уверенности, заставило его проявить осторожность. В его глазах мелькнула тень не просто сомнения, а холодного, оценивающего интереса — как будто он впервые почувствовал, что эта беловолосая «принцесса» — не просто дерзкая выскочка, а кто-то, кто действительно обладает силой и знает себе цену. Нарцисса Малфой, стоявшая чуть позади мужа, положила тонкую руку на плечо Драко, ее голос был тих, но холоден, как зимний ветер:

— Люциус, Драко, не стоит тратить время на этих… посторонних. У нас есть дела поважнее, чем препираться с детьми.

Драко бросил на Джайну и Гарри последний злобный, полный ненависти взгляд, но промолчал, его обычная язвительность и спесь словно утонули под ее холодным, властным напором. Люциус медленно кивнул жене, его тон снова стал сдержанным, но с отчетливым оттенком завуалированной угрозы:

— Будьте осторожны, мисс Праудмур. Здесь не ваша страна. И не все в нашем мире терпимы к чужакам с острыми языками и сомнительными титулами.

Джайна усмехнулась, и ее голос прозвучал почти мягко, но от этого еще более пугающе:

— А я, мистер Малфой, не терплю тех, кто прячет свою трусость и гнилую душу за дорогими мантиями и фальшивым серебром. Уходите. Пока я еще в относительно хорошем настроении.

Малфои медленно удалились, провожаемые любопытными взглядами окружающих. Люциус бросил на Джайну последний долгий, изучающий взгляд — не столько злой, сколько задумчивый, как будто запоминая нового, неожиданного и потенциально опасного врага, которого он явно недооценил. Драко что-то прошипел сквозь зубы, но его обычная спесь заметно поубавилась.

Как только они скрылись в толпе, Рон издал восхищенный вздох, его глаза были круглыми от удивления. Гермиона прикрыла улыбку рукой, но ее глаза сияли от восторга. Фред и Джордж синхронно присвистнули.

— Мерлинова борода, Джайна! Ты их просто… уничтожила! — выпалил Фред с восхищением.

— Как ледяным штормом! — подхватил Джордж. — Малфой-старший чуть не проглотил свою трость от злости! А младший выглядел так, будто сейчас расплачется!

Гарри повернулся к ней, его глаза блестели от гордости и восхищения. Он мысленно сказал ей, вкладывая в слова все свое одобрение:

— Ты была великолепна! Ты их просто размазала! Даже Люциусу стало не по себе. Гениально! Ты настоящий адмирал!

Она ответила в его голове, ее мысленный голос был полон сдержанного триумфа и легкого веселья:

— Я умею разговаривать с подобными напыщенными индюками. Годы дипломатии и командования флотом не прошли даром. Ты тоже хорошо подыграл, якорь. Мы неплохая команда, оказывается.

Трибуны взревели еще громче — команды вылетали на поле. Матч начинался. Гарри и Джайна сели рядом, окруженные радостными и возбужденными друзьями. Их мысленная связь отозвалась волной общего триумфа и растущей близости. Ее слова не просто отбили словесную атаку Малфоев — они показали всем, и в первую очередь ей самой, что она не просто жертва проклятия, а сила, с которой придется считаться. И Гарри был рядом, чтобы поддержать ее, чтобы быть ее якорем не только в боли, но и в силе.

* * *

Матч начался с оглушительного рева многотысячной толпы, от которого трибуны задрожали, словно живое существо. Гарри, Джайна и все Уизли сидели в верхней ложе Министерства, окруженные морем волшебников, размахивающих флагами Ирландии и Болгарии. Над ярко-зеленым полем взмыли игроки — ирландская команда в изумрудных мантиях, быстрая, стремительная и невероятно слаженная, и болгары в кроваво-красном, с угрюмой решимостью на лицах и знаменитым Виктором Крамом во главе. Небо над стадионом озарилось магическими вспышками от пролетающих метел, оставляющих за собой золотые и серебряные искры, а голос комментатора Людо Бэгмена, усиленный заклинанием Сонорус, загремел над стадионом, перекрывая шум толпы:

— Леди и джентльмены! Приветствую вас на финале четыреста двадцать второго Чемпионата мира по квиддичу! Сегодня на поле встречаются сборные Ирландии и Болгарии! Игроки готовы, судья выпускает бладжеры, квоффл в игре — и по-о-о-о-ехали!

Гарри инстинктивно подался вперед, его глаза заблестели от азарта и восторга. Он ткнул Джайну локтем, стараясь перекричать шум.

— Смотри! Вот это настоящий квиддич! Скорость! Стратегия! Опасность! Ирландцы сейчас покажут этим болгарам, как надо играть!

Джайна, сидевшая рядом, скрестила руки на груди, ее белоснежные волосы слегка растрепал ветер, а юное лицо выражало сложную смесь скептицизма и неподдельного любопытства.

— Пока что это больше похоже на стаю взбесившихся грифонов, которые забыли, где гнездо, — сказала она достаточно громко, чтобы он услышал. Ее голос был полон сарказма. — Они что, действительно пытаются сбить друг друга с метел этими летающими ядрами? Какая… примитивная тактика.

Рон, сидевший с другой стороны и полностью поглощенный игрой, хмыкнул, не отрывая глаз от поля.

— Это бладжеры, Джайна! От них нужно уворачиваться! А квоффл — вот тот красный мяч — его забивают в кольца! Смотри, Линч уже прорывается! Вперед, Ирландия!

Ирландский охотник Эйдан Линч, ловко увернувшись от бладжера, пронесся через все поле, квоффл был зажат у него под мышкой, и мощным ударом отправил его точно в среднее болгарское кольцо. Толпа взревела так, что у Гарри заложило уши. Тысячи зеленых флагов взметнулись в воздух. Гарри подпрыгнул на месте, восторженно крикнув:

— Да! Есть! Десять — ноль в пользу Ирландии! Начало положено!

Джайна прищурилась, ее синие глаза внимательно следили за стремительными маневрами игроков в воздухе.

— Ладно, вынуждена признать, это… не совсем идиотизм, — сказала она чуть тише, и в ее голосе прозвучала нотка уважения. — Они невероятно быстрые и маневренные. Но если бы я там летала… я бы просто заморозила этот ваш квоффл прямо перед кольцом. Проще и эффективнее.

Фред и Джордж, сидевшие позади них, услышали ее и загоготали, перекрикивая шум стадиона.

— Заморозила бы квоффл? — восхищенно переспросил Фред. — Вот это была бы игра!

— Ледяной квиддич имени адмирала Праудмур! — подхватил Джордж. — Джайна, мы бы поставили на твою победу все наши выигранные галлеоны! Ты бы точно стала чемпионом!

Гермиона, которая внимательно изучала программку матча, посмотрела на Джайну с улыбкой.

— Это не просто хаотичные полеты, Джайна. Здесь очень важна стратегия и командная работа. Посмотри, как ирландские охотники — Трой, Маллет и Моран — работают вместе. Они пасуют друг другу, блокируют соперников, создают возможности для атаки. Они действуют как единый организм.

Джайна фыркнула, но ее взгляд стал еще внимательнее, анализирующим.

— Стратегия, говоришь? Да, теперь вижу. Похоже на тактику морского боя, только в воздухе и без пушек. Неплохо скоординировано. — Она слегка наклонила голову, оценивая его. — А ты бы так смог, якорь? Синхронно летать и пасовать? Или ты только умеешь падать с метлы и ловить маленький золотой шарик?

Гарри усмехнулся, чувствуя ее дружеское поддразнивание через их связь.

— Я ловец, а не охотник, адмирал. Моя работа — поймать снитч. Это требует другой тактики — скорости, реакции, умения предугадывать. Как у Крама. Смотри, вот он! Он уже ищет снитч!

Виктор Крам, мрачный и сосредоточенный, взмыл выше остальных игроков, его красная мантия хищно развевалась на ветру. Лицо его было непроницаемо, как у статуи, глаза-буравчики сканировали пространство в поисках золотого блеска снитча. Он сделал резкий, почти невозможный вираж, уходя от бладжера, пущенного ирландским отбойщиком Куигли, и толпа восхищенно ахнула. Гарри подался вперед, его голос стал громче от волнения:

— Вот это маневр! Видела?! Он лучший, Джайна! Я же говорил! У него реакция, как у дракона!

Джайна прищурилась, не отрывая взгляда от Крама.

— Хмурый, как зимняя ночь, но летает действительно виртуозно. Похож на опытного воина, который привык полагаться только на себя. Если он поймает этот ваш золотой мячик так же эффектно, я, возможно, передумаю его замораживать.

Матч разгорался с новой силой. Ирландцы продолжали доминировать, их охотники раз за разом прорывали болгарскую защиту, а вратарь Райан творил чудеса, отбивая редкие атаки соперника. Счет стремительно рос — 130:10 в пользу Ирландии, — и зеленые трибуны ревели от восторга. В воздух взмыли лепреконы, талисманы ирландской команды — маленькие бородатые человечки в зеленом, — они весело танцевали в воздухе, осыпая толпу дождем фальшивых золотых галлеонов, которые исчезали при касании. В ответ над болгарскими трибунами появились вейлы — прекрасные женщины с серебристыми волосами и неземной красотой. Они начали петь — их голоса были настолько чарующими, что половина стадиона, включая Рона и даже судью, замерла, завороженно глядя на них.

Джайна с любопытством посмотрела на лепреконов, ее брови удивленно поднялись.

— Это что, бесплатный золотой дождь? Или очередная ваша странная традиция? У вас тут каждая команда приводит с собой каких-то… магических существ для поддержки?

Гарри хохотнул, кивая на завороженного Рона и потом на вейл.

— Ага! А вот те красавицы — это вейлы. Болгарские талисманы. Только не смотри на них слишком долго и не слушай их пение, а то забудешь, как тебя зовут, и захочешь прыгнуть к ним с трибуны.

Она скептически фыркнула, но ее взгляд мельком скользнул по вейлам, и она пробормотала с кривой усмешкой:

— Красивые, конечно, но слишком… слащавые. Я бы их хорошенько окатила ледяной водой. Посмотрела бы, как они тогда запоют. Вейлы не любят холод.

Вдруг Крам резко рванул вниз, его метла вошла в почти вертикальное пике — это был знаменитый и смертельно опасный финт Вронского! Толпа затаила дыхание. Ирландский ловец Эйдан Линч, не раздумывая, бросился за ним, пытаясь перехватить снитч. Но Крам в последний момент резко выровнял метлу, а Линч, не успев среагировать, со всей скорости врезался в землю с глухим, страшным ударом. Комментатор Людо Бэгмен завопил в микрофон:

— Крам обманул Линча! Блестящий финт Вронского! Линч на земле! Медики на поле! Но где же снитч?! Снитч все еще в игре!

Гарри вскочил на ноги, его сердце колотилось от восторга и ужаса за Линча.

— Вот это да! Вот это маневр! Он его просто уничтожил! Гений!

Джайна тоже встала, ее синие глаза горели азартом и удивлением.

— Ладно… признаю, это было круто. Очень рискованно, но эффективно. Он что, специально его подставил под удар? Жестоко. Но… впечатляет.

Рон, очнувшийся от чар вейл, восхищенно кивнул, забыв про свою преданность Ирландии.

— Это же Крам! Он всегда играет на грани! Жесткий, но гениальный ловец! Жаль, конечно, что он за Болгарию…

Матч продолжился под рев толпы. Линча унесли с поля, но ирландцы не сдались и забили еще несколько голов. Счет стал 170:10. Казалось, победа Ирландии предрешена. Но тут Крам снова совершил невероятный маневр — он вынырнул из кучи-малы охотников и отбойщиков, его рука молниеносно метнулась вперед и сжала маленький трепещущий золотой шарик. Стадион на мгновение замер, а затем взорвался оглушительным ревом. Комментатор проревел так, что его голос сорвался:

— Крам поймал снитч! Виктор Крам поймал снитч! Сто пятьдесят очков Болгарии! Но… Ирландия побеждает! Итоговый счет: Ирландия — сто семьдесят, Болгария — сто шестьдесят! Ирландия — Чемпион мира! Какой финал! Какая драма!

Фред и Джордж вскочили на сиденья, обнимаясь и вопя от радости:

— Мы выиграли! Мы выиграли ставку! Бэгмен нам должен целое состояние! Мы богачи!

Гарри, тоже подхваченный всеобщим ликованием, повернулся к Джайне, его лицо сияло от восторга.

— Ну что, архимаг? Как тебе квиддич? Говорила же, что понравится!

Она усмехнулась, ее голос был полон притворной неохоты, но глаза выдавали неподдельный азарт и удивление.

— Шумно. Глупо. Опасно. И… чертовски зрелищно. Признаю, Поттер, это было не просто летающие метлы. Этот Крам… он действительно зверь. Настоящий воин воздуха. А ты бы так смог? Поймать снитч, когда твоя команда проигрывает?

Гарри ощутил ее тепло, ее азарт через их связь.

— Дай мне хорошую метлу и достойного соперника — и я покажу. Но ты бы точно заморозила все поле, если бы твоя команда проигрывала. Признайся.

Она расхохоталась, и ее смех — редкий, звонкий и по-настоящему веселый — смешался с ревом ликующей толпы.

— Может быть, и заморозила бы. Но ты прав — это было… ярко. Захватывающе. Не ожидала от вашего мира такого… драйва.

Они стояли рядом, плечом к плечу, окруженные ликующими Уизли, и их Узы Крови на мгновение отозвались не болью или страхом, а чистым, незамутненным восторгом — ярким моментом единства, который они разделили, как часть их странной, вынужденной, но крепнущей команды.

* * *

Ликование после матча медленно перетекало в праздничную суету ночного лагеря. Волшебники размахивали флагами победившей Ирландии, пели песни, запускали в небо разноцветные фейерверки и осыпали друг друга безобидными искрами из палочек. Гарри, Джайна и Уизли с трудом спустились с гудящих трибун, пробираясь к своей палатке сквозь веселую, слегка подвыпившую толпу, пропитанную запахом тыквенного сока, жареных сосисок и дыма от костров. Фред и Джордж во весь голос орали о своей выигранной ставке и о том, как они теперь откроют свой магазин приколов. Рон взахлеб рассказывал о финте Крама, пытаясь повторить его движения руками. Молли встревоженно ворчала, чтобы все держались вместе и не потерялись в этом хаосе. Джайна шагала рядом с Гарри, их плечи почти касались в толпе, ее белоснежные волосы светились в темноте, а юное лицо все еще хранило тень азарта и удивления от игры.

— Ну что, архимаг, — сказал Гарри, слегка коснувшись ее руки, чтобы привлечь внимание в шуме. — Теперь ты официально фанат квиддича? Или все еще считаешь, что это примитивный цирк с метлами?

Она фыркнула, но в ее голосе уже не было прежнего скептицизма.

— Это организованный цирк с очень хорошими трюкачами. Признаю, Крам впечатлил. Скорость, реакция, риск… Это мне знакомо. А ты бы точно свалился с метлы на его месте в том пике.

Гарри усмехнулся, чувствуя ее теплое поддразнивание через их связь.

— Я бы поймал снитч раньше, и ему не пришлось бы рисковать. Но ты бы точно что-нибудь придумала, чтобы мне помочь, да? Если бы я падал? Наколдовала бы сугроб, например?

Она фыркнула, и ее усмешка стала шире, почти ласковой.

— Только для того, чтобы посмотреть, как ты смешно в него упадешь, якорь. Не надейся на мою доброту.

Они наконец добрались до палатки Уизли. Артур тут же начал раздавать указания — кому достанется верхняя полка, кто будет дежурить у костра. Джайна с любопытством оглядела тесное, но уютное пространство внутри магически расширенной палатки и пробормотала с кривой усмешкой:

— Уютно, как в офицерской каюте на флагмане. Только кровати скрипят громче, чем палуба в шторм.

Ночь опустилась на лагерь окончательно, но праздничное гудение не утихало. Лишь слабый гул голосов, далекая музыка и потрескивание костров нарушали тишину. Гарри, Джайна и Уизли сидели у своей палатки. Свет магической лампы, подвешенной Артуром к центральной опоре, отбрасывал мягкие, пляшущие тени на старые заплаты ткани. Внутри было тесно, но на удивление уютно. Молли разливала горячий шоколад, Артур пытался объяснить Джайне принцип работы батарейки, которую он приготовил для Бэгмена, Фред и Джордж тихо шептались, планируя будущие проделки, а Рон и Гермиона спорили о тактике ирландской команды. Гарри и Джайна устроились на своих раскладушках, сдвинутых почти вплотную у стенки палатки, их рюкзаки лежали в ногах.

Гарри откинулся на подушку, закрыв глаза. Волнение от матча все еще будоражило кровь. Он снова представил себя на поле — рев толпы, свист ветра, гул метлы под ним, золотая вспышка снитча… Он улыбнулся своим мыслям, чувствуя приятную усталость и какое-то детское счастье.

Джайна, лежавшая рядом, тихо кашлянула, ее голос был тихим, полным насмешки.

— Ты что, опять витаешь в облаках, Поттер? Я чувствую твой щенячий восторг через эту нашу проклятую связь. Ты правда так сильно любишь летать на этой палке?

Гарри открыл один глаз и ухмыльнулся ей в полумраке.

— Ага. Это лучшее чувство в мире. Свобода. Скорость. Ветер в лицо. Ты бы поняла, если бы попробовала. Может, научить тебя? У нас в Хогвартсе есть тренировочные метлы.

Она фыркнула, скрестив руки за головой, ее белые волосы разметались по подушке, серебрясь в свете лампы.

— Учить меня? Летать? Поттер, я летала на грифонах сквозь грозовые фронты и телепортировалась между континентами. Думаю, я справлюсь с вашей примитивной летающей палкой. Но спасибо за предложение. Возможно, я даже позволю тебе показать мне пару трюков. Чтобы посмеяться.

Он хмыкнул, поворачиваясь к ней. Их лица снова оказались близко, разделенные лишь парой дюймов.

— Это не трюки, это мастерство. Квиддич — это про ловкость, реакцию, командную игру. Не только про магию.

— А я не только про магию, я про победу, — парировала она тихо, ее усмешка стала шире, интимнее в полумраке. — Ты бы все равно спасибо сказал, якорь, если бы я заморозила бладжер, летящий тебе в голову.

Их тихий смех растворился в сонном шорохе одеял и мерном дыхании спящих Уизли. Рон уже тихо похрапывал на своей раскладушке. Молли и Артур ушли в свою «комнату». Близнецы и Гермиона тоже затихли. Палатка погрузилась в сонную, мирную тишину. Гарри закрыл глаза, чувствуя тепло Джайны рядом — уже не только как требование проклятия, но и как нечто… привычное. Успокаивающее. Он почти задремал, убаюканный этим странным ощущением близости и защищенности…

Когда снаружи раздался крик. Не радостный вопль фаната, а резкий, пронзительный крик ужаса. Потом еще один. И еще.

Гарри мгновенно подскочил на кровати, его сердце заколотилось в груди с бешеной силой. Сон как рукой сняло. Джайна села рядом, ее глаза, широко раскрытые, блестели во тьме, она инстинктивно схватила его за руку, ее пальцы были ледяными. Снаружи крики множились, перерастая в панический рев толпы. К ним добавились новые звуки — треск ломаемого дерева, грохот взрывов, зловещий хохот и выкрики заклинаний.

В палатку ворвался Артур Уизли, его лицо было белым от ужаса, но голос оставался твердым, командным:

— Пожиратели Смерти! Они напали на лагерь! Они… они издеваются над маглами, смотрителями лагеря… и над всеми, кто пытается их остановить! Все немедленно в лес! Быстро! Я, Билл, Чарли и Перси попробуем помочь аврорам Министерства! Молли, бери младших и бегите! Гарри, Джайна — вы держитесь вместе и бегите в лес, спрячьтесь и ждите! Не ввязывайтесь!

Палатка опустела в одно мгновение. Молли схватила за руки перепуганных Рона, Гермиону и Джинни и вытолкнула их наружу. Фред и Джордж, бледные, но решительные, выхватили свои палочки. Гарри и Джайна рванулись к выходу следом за остальными.

То, что они увидели снаружи, было адом. Лагерь превратился в поле битвы. Несколько палаток уже горели ярким пламенем, освещая мечущихся в панике людей. В воздухе мелькали темные фигуры в черных мантиях и остроконечных капюшонах, скрывающих лица. Пожиратели Смерти. Они смеялись, выкрикивали заклятия, направляя их в бегущую толпу. В центре поляны Гарри с ужасом увидел то, о чем говорил Артур: Пожиратели левитировали над землей семью маглов — мужчину, женщину и двоих маленьких детей. Они беспомощно болтались в воздухе, вращаясь, как марионетки, под оглушительный хохот и издевательские выкрики темных волшебников.

— Уроды! Мерзавцы! — выдохнул Гарри, его кулаки сжались до боли, гнев и отвращение захлестнули его.

Джайна кивнула, ее лицо стало жестким, глаза горели холодным синим пламенем. Ее руки сами собой засветились слабым голубым светом.

— Хуже поганой нежити. Бежим, Поттер! В лес! И не отставай!

Они бросились бежать в сторону темнеющей стены леса, инстинктивно держась за руки. Но паникующая толпа была как бурный поток — их толкали, сбивали с ног. Чей-то тяжелый сапог наступил Гарри на ногу, он споткнулся, и их руки разомкнулись. Расстояние между ними мгновенно превысило критические два метра.

Боль ударила одновременно, как удар молнии. Острая, разрывающая, ледяная агония пронзила их обоих. Гарри закричал и рухнул на колени, хватаясь за грудь, где словно разверзлась черная дыра. Джайна вскрикнула от боли и упала в стороне, ее тело забилось в судорогах, трещины на коже вспыхнули алым. Она мысленно позвала его, ее голос в его голове был полон боли и паники:

— Гарри! Где ты?! Я не вижу тебя! Больно!

Он попытался ответить, но слова застряли в горле. Он чувствовал ее агонию, как свою собственную.

— Здесь… я здесь… — мысленно простонал он. — Лес… беги ко мне! Скорее!

Гарри пополз вперед на четвереньках, не обращая внимания на ветки, хлеставшие по лицу, на крики и взрывы позади. Шум лагеря становился глуше, лес принимал его в свои темные объятия. Он слышал ее шаги где-то рядом, чувствовал ее отчаянную ярость и боль через их связь, но тьма, дым и хаос мешали им найти друг друга. Джайна пробивалась к нему сквозь кусты, отталкивая бегущих мимо людей, ее магия слабо вспыхивала голубыми искрами — она пыталась использовать ее, чтобы найти его, но силы таяли с каждой секундой агонии от разорванной связи.

Они были уже совсем близко, Гарри уже видел ее силуэт впереди, протягивал руку… когда его нога зацепилась за предательский корень дерева. Он полетел вперед, ударившись головой о твердый, замшелый камень. Яркая вспышка боли в затылке — и мир для него померк. Он рухнул на влажную лесную подстилку, теряя сознание, оставляя Джайну одну в темноте, окруженную хаосом и болью их разорванных Уз Крови. Последнее, что он услышал — ее отчаянный мысленный крик, полный ужаса: «Гарри!!!»

Сознание возвращалось к Гарри медленно, неохотно, вытягивая его из спасительной темноты в реальность, полную боли и холода. Голова раскалывалась тупой, пульсирующей болью там, где он ударился о камень. Земля под ним была холодной и влажной от росы, пахла прелой листвой и страхом. В ушах стояла оглушающая тишина — странная, почти неестественная после рева толпы, криков ужаса и треска заклятий, что царили в лагере всего несколько минут назад. Эта тишина была хуже криков — она давила, предвещая нечто зловещее.

Он осторожно шевельнулся, и его пальцы наткнулись на что-то теплое — руку. Руку Джайны. Она лежала рядом, так близко, что он слышал ее прерывистое, тяжелое дыхание. Она нашла его. Добралась. Ее пальцы слабо, но судорожно сжали его ладонь, словно утопающий, цепляющийся за спасательный круг в ледяном море.

Гарри с трудом открыл глаза. Мир расплывался, но постепенно сфокусировался. Слабый, призрачный свет луны, пробивавшийся сквозь густые кроны деревьев, освещал ее лицо — мертвенно-бледное, с темными кругами под глазами, искаженное недавней болью и глубокой усталостью. Белые волосы спутались, прилипли к влажным от пота щекам. На лбу виднелась свежая ссадина, из которой тонкой струйкой сочилась кровь, смешиваясь с грязью. Было видно, что она подползла к нему — следы на влажной земле, дрожь в ее руках, которые она подложила под голову, чтобы быть ближе. Она лежала рядом, ее тело все еще сотрясала мелкая дрожь от перенесенной агонии разорванных Уз, но глаза… ее глаза, когда она открыла их и встретилась с ним взглядом, горели прежним упрямством и знакомой, колючей насмешкой.

— Ты… жив, якорь? — прошептала она, голос был хриплым, надтреснутым, но в нем сквозь боль пробивался сарказм. — А я уж думала, ты решил вздремнуть посреди этого… апокалипсиса. Весьма своевременно, Поттер.

Гарри попытался улыбнуться, но получилась скорее гримаса боли. Он сжал ее руку в ответ, чувствуя слабость ее пальцев.

— Не… не без тебя. Ты как? Выглядишь так, словно только что сражалась с разъяренным драконом. Что случилось после того, как я… отключился?

Она тяжело выдохнула, ее взгляд стал острым, но в глубине его промелькнула тень уязвимости, которую она так старательно скрывала.

— Проклятие. Узы. Когда ты упал, связь… она не оборвалась полностью, но стала тонкой, как нить. Каждый шаг к тебе был… как будто меня режут изнутри ледяными ножами. Еле доползла. — Она помолчала, ее дыхание было все еще неровным. — Кажется… ты мне нужен живым, Поттер. Гораздо больше, чем я предполагала. Или хотела бы признать.

Он молча кивнул, чувствуя отголоски ее агонии через их связь — не только физическую боль, но и тот глубокий, пронизывающий страх одиночества, который она так отчаянно пыталась скрыть за броней гордости и сарказма. Над лагерем в отдалении все еще поднимался черный дым, но крики и взрывы стихли, оставив лес погруженным в тревожную, звенящую тишину. Гарри осторожно сел, голова тут же отозвалась новой волной боли. Он протянул руку Джайне, помогая ей подняться. Она оперлась на него, ее пальцы вцепились в рукав его грязной мантии с силой, выдающей ее слабость. Она стояла, покачиваясь, ее тело все еще дрожало, но она не отпускала его руку. Он был ее якорем — в самом прямом и страшном смысле этого слова. И он понял с пугающей ясностью — она права. Они нужны друг другу. В этой чужой, враждебной темноте, связанные проклятием, они были единственной опорой друг для друга. Единственным, что удерживало их обоих на краю пропасти.

— Давай… вставать, — сказал он тихо, но его голос был твердым, несмотря на слабость и гудящую голову. — Нам нужно найти остальных. Рона, Гермиону, Уизли…

Джайна медленно кивнула, ее юное лицо смягчилось на мгновение, в глазах мелькнула тень благодарности, которую она тут же спрятала.

— Вместе, — пробормотала она так тихо, что он едва расслышал. — Без тебя я бы, наверное, уже замерзла тут насмерть. От холода Уз… или от страха.

Они поднялись, поддерживая друг друга, их шаги были неуверенными на незнакомой лесной тропе. Лес вокруг казался бесконечным, темным, полным невидимых угроз. Ветки цеплялись за одежду, как костлявые пальцы, под ногами хрустел сушняк, и каждый шорох заставлял их вздрагивать. Знакомых лиц не было видно, голоса Уизли не доносились. Гарри инстинктивно сунул руку в карман мантии — пусто. Его палочка пропала. Потеряна где-то там, в хаосе панического бегства. Холодный пот выступил у него на лбу. Без палочки он был почти беззащитен. Он бросил взгляд на Джайну, на ее руки — они тоже были пусты.

— У тебя… у тебя ведь тоже нет палочки? — спросил он, надеясь, что ошибся.

Она фыркнула, раздраженно отбрасывая с лица прядь белых волос, прилипшую ко лбу.

— Палочки? В вашем мире? Еще нет, Поттер. Я же не местная, забыл? Я собиралась обзавестись одной в вашем Хогвартсе или где вы там покупаете эти свои волшебные прутики. Думала, будет время. А ты свою где посеял, герой? Уронил, когда убегал от громких звуков?

— Потерял, когда упал, — буркнул он, чувствуя себя полным идиотом. Без палочки, в незнакомом лесу, рядом с раненой девушкой из другого мира, связанный с ней проклятием… Ситуация была хуже некуда. — Но… у меня есть деньги. В Гринготтсе, банке волшебников. Когда вернемся… если вернемся… купим тебе палочку. Самую лучшую. Уизли тоже помогут, они… они хорошие.

Джайна усмехнулась, но на этот раз в ее голосе прозвучало чуть больше тепла, чем обычно.

— Щедрый ты, якорь. Прямо рыцарь в сияющих… грязных джинсах. Ладно, если твои Уизли действительно такие добрые, я не откажусь от помощи. Но сейчас… сейчас мы два безоружных идиота посреди темного леса, где только что бушевали темные маги. Что дальше, Поттер? Есть план, или будем просто бродить кругами, пока нас не найдут волки или твои Пожиратели?

Гарри неопределенно пожал плечами, но в его зеленых глазах блеснуло знакомое упрямство.

— Идем к опушке. Осторожно. Рон и Гермиона где-то там. Они нас ищут. Мы справимся. У нас есть… ну… мы. Друг у друга.

Она легонько ткнула его локтем в бок, ее прикосновение было слабым, но в нем угадывался намек на их привычные поддразнивания.

— Ты и я. Отличная команда. Один спотыкается и падает без сознания, другая еле ползет, истекая кровью от проклятия. Гениальная стратегия выживания.

Они медленно двинулись вперед, прислушиваясь к каждому шороху. Шаги их становились чуть тверже, по мере того как действие зелий и их близость ослабляли хватку проклятия. Тишина леса давила на нервы, казалась зловещей, неестественной. Но вскоре они услышали голоса — знакомые, полные тревоги. Рон и Гермиона! Они вынырнули из-за густых зарослей папоротника, их лица были перепачканы сажей, одежда порвана, но глаза светились огромным облегчением при виде Гарри и Джайны.

— Гарри! Джайна! Слава Мерлину! — выдохнула Гермиона, бросаясь к ним и крепко обнимая Гарри, а затем, поколебавшись секунду, и Джайну. — Мы так испугались! Думали, вы пропали! Мы потеряли вас в толпе!

Рон подбежал следом, его лицо было бледным, но он с силой хлопнул Гарри по плечу, его голос дрожал от пережитого напряжения.

— Где вы были, приятель?! Мы вас везде искали! Там… там был полный кошмар! Лагерь в руинах, эти уроды в масках… они все разнесли!

Гарри кивнул, его рука все еще сжимала руку Джайны, их связь тихо пульсировала тревогой, которую они теперь делили на двоих.

— Мы… мы потерялись. Упали. Я палочку потерял. Но мы вместе. Что там происходит? Пожиратели ушли?

Гермиона сглотнула, ее взгляд метнулся к темнеющей опушке леса.

— Да, Пожиратели исчезли так же внезапно, как появились. Но… что-то странное происходит там. Смотрите… дым над лагерем… он меняется.

Они все повернулись в сторону лагеря. Над верхушками деревьев все еще поднимался столб черного дыма от тлеющих палаток, но теперь он клубился как-то иначе, медленно собираясь, уплотняясь, формируя в ночном небе что-то огромное, зловещее, неестественно-зеленое… Гарри почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Что-то готовилось произойти. Что-то страшное. И он знал с леденящей уверенностью, что они вот-вот станут свидетелями этого.

Гарри, Джайна, Рон и Гермиона осторожно выбрались на самую опушку леса. Деревья здесь редели, открывая панораму разрушенного лагеря. Картина была удручающей: дымящиеся руины десятков палаток, разбросанные вещи, перевернутые столы и скамейки. И тишина. Гнетущая, неестественная тишина после недавнего хаоса и паники. Ни криков, ни голосов, ни даже треска огня — только слабое шипение тлеющих углей. Гарри чувствовал, как Узы Крови между ним и Джайной снова напряглись, завибрировали от общей тревоги. Ее рука инстинктивно сжала его рукав, а Рон и Гермиона настороженно оглядывались по сторонам, крепко сжимая свои палочки.

— Где… где все? — пробормотал Рон дрожащим голосом. — Куда все подевались?

Гермиона с тревогой указала на густеющий черный дым, который теперь поднимался не хаотично, а собирался в плотное, клубящееся облако прямо над центром лагеря.

— Это не просто дым от пожара, — прошептала она, ее голос был напряженным. — Это… что-то другое. Что-то магическое.

Не успела она договорить, как из теней у края опушки, всего в нескольких десятках шагов от них, выскользнул темный силуэт. Фигура была худой, сгорбленной, закутанной в темный, рваный плащ, лицо полностью скрыто глубоким капюшоном. На мгновение фигура замерла, словно прислушиваясь, а затем резко вскинула руку с палочкой к черному небу. Резкий, хриплый, торжествующий голос прорезал мертвую тишину:

— Мортмордре!

Ослепительная зеленая вспышка ударила в небо из конца палочки. Черный дым над лагерем мгновенно закрутился, уплотнился и принял форму гигантского, колоссального черепа, сотканного из изумрудно-зеленых звезд. Череп медленно поворачивался в небе, его пустые глазницы, казалось, взирали на разрушенный лагерь. А затем изо рта черепа медленно выползла огромная змея, извиваясь, словно живой язык, и застыла, угрожающе покачиваясь. Зловещий символ — Череп и Змея — повис над лесом, пылая нездоровым зеленым светом на фоне чернильного неба.

Гарри замер, его сердце ухнуло куда-то вниз. Он не понимал до конца, что означает этот символ, но чувствовал исходящую от него волну чистой, концентрированной тьмы и угрозы. Холод, не имеющий ничего общего с ночной прохладой, пробрал его до костей.

— Что… что это за?.. — выдохнул он, поворачиваясь к Джайне. Ее лицо было бледным, но глаза горели яростным огнем узнавания и ненависти. — Ты… ты видела такое раньше? В своем мире?

Она медленно покачала головой, не отрывая взгляда от зловещего знака в небе. Ее юное лицо стало жестким, как у воина перед битвой.

— Нет. Не точно такое. Но я видела достаточно знамен Плети и символов Легиона, чтобы узнать почерк истинного зла. Череп и Змея… Это знак смерти. Знак тьмы. Похоже на метку какого-то могущественного темного культа. Или некроманта. Это не к добру, Поттер. Совсем не к добру. Это знак войны. Знак власти зла.

Рон рядом сдавленно охнул, его лицо побелело еще сильнее. Он вцепился в руку Гермионы.

— Я… я знаю, что это! — прошептал он дрожащим голосом. — Отец рассказывал… шепотом… Это… это их метка. Тех, кто служил Сам-Знаешь-Кому… Пожирателей Смерти! Черная Метка!

— Черная Метка? Метка Пожирателей? — переспросил Гарри, чувствуя, как страх ледяными пальцами сжимает его сердце. Он вспомнил рассказы о Пожирателях, о слугах Волдеморта, об их жестокости… Но он не успел задать следующий вопрос.

Воздух вокруг них разорвала серия оглушительных хлопков — звук аппарации. Около двадцати волшебников в мантиях Министерства магии, включая Артура Уизли и высокого, сурового Барти Крауча-старшего, появились из ниоткуда на опушке, окружив их полукольцом. Их палочки были подняты и направлены прямо на них.

Гарри среагировал инстинктивно. Он рванул Джайну за руку вниз, крикнув:

— Ложись! Быстро!

Они рухнули за колючие кусты можжевельника вместе с Роном и Гермионой за долю секунды до того, как воздух прорезали десятки красных лучей.

— Остолбеней! — раздались гневные крики министерских волшебников.

Оглушающие заклятия пронеслись над их головами, ударяя в стволы деревьев, взрывая землю, рикошетя от камней во тьму. Один луч ударил в дерево рядом с Гарри, кора разлетелась во все стороны мелкими острыми щепками. Джайна, прижавшись к земле так, что ее лицо было в нескольких дюймах от его, прошипела сквозь стиснутые зубы:

— Отличный план, Поттер! Просто гениально! Теперь нас свои же прикончат! Эти ваши «авроры» стреляют сначала, а потом разбираются? Очень профессионально!

Гарри хмыкнул, сплевывая грязь. Его лицо было перепачкано землей, но глаза блестели от адреналина и злого азарта.

— По крайней мере, они стреляют красным, а не зеленым! Лучше уж так, чем попасть под Аваду от тех психов в масках! Держись ближе — я не хочу снова чувствовать, как ты распадаешься на части от боли!

Рон рядом испуганно прошептал, его голос дрожал:

— Это Министерство! Они думают, это мы наколдовали… эту штуку в небе! Они нас арестуют!

Гермиона осторожно приподняла голову над кустами, ее тон был возмущенным и встревоженным:

— Но это не мы! Это был тот человек в плаще! Он выскочил из тени и крикнул заклинание! Они должны были его видеть!

Новые заклятия стихли так же внезапно, как начались. Знакомый голос, полный паники и облегчения, загремел над поляной:

— Прекратите! Стойте! Это мой сын!

Артур Уизли, бледный как смерть, подбежал к кустам, где они прятались.

— Рон! Гарри! Джайна! Гермиона! Вы целы? Слава Мерлину! Вы не ранены?

Гарри медленно кивнул, поднимаясь на ноги и помогая подняться Джайне, которая все еще крепко сжимала его руку. Их одежда была порвана и испачкана, лица в царапинах, но они были целы. За спиной Артура к ним уже шагал мистер Крауч — высокий, худой, с жестким, неумолимым лицом, короткими седыми волосами, аккуратно причесанными под шляпой-котелком. Его маленькие, колючие глазки обводили их четверых с нескрываемым подозрением.

— Кто из вас это сделал? — рявкнул он без предисловий, его голос был холоден и резок, как удар бича. — Кто осмелился наколдовать Черную Метку? Признавайтесь!

— Мы не делали этого! — выпалил Гарри, чувствуя, как гнев закипает в груди от несправедливого обвинения.

— Мы вообще ничего не делали! — испуганно добавил Рон, потирая ушибленный локоть и с надеждой глядя на отца.

— Не лгите мне! — отрезал Крауч, его палочка угрожающе метнулась в сторону Рона. — Вас застали на месте преступления! Прямо под Меткой!

— Барти, успокойтесь! Это же дети! — мягко, но настойчиво вмешался Артур, вставая между Краучем и ребятами. — Они бы просто не смогли наколдовать такое мощное темное заклятие!

Крауч презрительно прищурился, его голос стал еще резче и холоднее.

— Докажите! Где ваши палочки? Немедленно!

Рон и Гермиона, дрожа от страха и возмущения, достали свои палочки и протянули их Краучу. Гарри неловко кашлянул, чувствуя себя еще большим идиотом.

— Эээ… я… я потерял свою палочку. Где-то там, в лагере, когда мы убегали.

Джайна скрестила руки на груди, ее тон был вызывающе сухим и насмешливым.

— А у меня ее и не было. Как я уже объясняла вашим… коллегам. Потеряла при… транспортировке между мирами. Собиралась купить новую в вашем Косом Переулке, когда будет время.

Крауч недоверчиво хмыкнул, но взмахнул своей палочкой над палочками Рона и Гермионы. Те выпустили снопы искр — недавние заклинания, но не Черная Метка. Крауч мрачно кивнул, но его взгляд остался подозрительным и тяжелым.

— Хорошо. Но мы еще проверим ваши слова, Поттер. И вашу историю, мисс… Праудмур.

В этот момент Гарри заметил движение в стороне — несколько авроров окружили маленькую, дрожащую фигурку, лежавшую на земле у подножия дерева. Это была Винки, домовой эльф, которую он видел раньше в ложе Крауча. Она была одета в рваное кухонное полотенце, ее огромные глаза были полны ужаса, и она что-то испуганно бормотала себе под нос. В ее тоненьких пальчиках была зажата… волшебная палочка!

Крауч резко обернулся и широкими шагами направился к ней. Его голос загремел над поляной, полный ярости и отвращения:

— Винки! Ты посмела взять чужую палочку?! Это ты?! Ты вызвала Черную Метку?! Отвечай!

— Нет, хозяин! Нет! — пронзительно взвизгнула Винки, падая ниц и заливаясь слезами. Ее огромные, как теннисные мячи, глаза были полны ужаса. — Винки не трогала палочку, чтобы колдовать! Винки только нашла ее… нашла на земле, хозяин! Винки не делать Черную Метку! Винки не знать как! Винки хороший эльф!

Артур Уизли подошел к Краучу, его тон был мягким, примирительным.

— Барти, пожалуйста, она же эльф! Она просто не смогла бы… Это заклятие требует огромной силы и темных намерений. Это точно был кто-то другой.

Гарри и Джайна быстро переглянулись, их общая тревога стала почти осязаемой. Они оба видели его — тень в плаще, выкрикнувшую заклинание и тут же исчезнувшую во тьме леса. Гарри крепче сжал руку Джайны, которая оставалась в его руке, и прошептал так тихо, чтобы услышала только она:

— Это был он. Тот тип в плаще. Он просто исчез. А винят теперь эльфа.

Джайна едва заметно кивнула, ее взгляд стал острым и холодным.

— Типично. Найти козла отпущения. А эти ваши «стражи порядка» даже не пытаются искать настоящего преступника. Просто стреляют во все, что движется. Что дальше, якорь? Будем стоять и смотреть на этот фарс?

Гарри неопределенно пожал плечами, но его упрямство и чувство справедливости уже брали верх над страхом.

— Сначала… сначала нужно вернуть мою палочку. А потом… потом мы должны узнать, что это за Черная Метка на самом деле. И почему она появилась именно сейчас.

— Чья это палочка, Винки?! — тем временем допытывался Крауч у рыдающего эльфа, тыча пальцем в палочку, зажатую в ее ручонках. — Кому она принадлежит?!

Гарри присмотрелся. И его сердце екнуло. Он узнал ее. Гладкое, теплое дерево остролиста, знакомое до мельчайшей царапинки.

— Ой! Постойте! Да это же моя палочка! — воскликнул он, делая шаг вперед.

Все, кто был на поляне — авроры, Уизли, Крауч — резко повернулись к нему.

— Прошу прощения? — недоверчиво переспросил мистер Диггори, который тоже был среди прибывших авроров и теперь подошел ближе.

— Это моя волшебная палочка! — повторил Гарри взволнованно. — Я точно потерял ее где-то в лагере, когда мы убегали!

— Потерял? — с нескрываемым подозрением переспросил мистер Диггори, его добродушное лицо стало жестким. — Или выбросил, Поттер? Выбросил после того, как наколдовал Черную Метку? Это признание?

— Амос, да что с тобой такое?! Подумай, с кем ты разговариваешь! — сердито вмешался мистер Уизли, вставая рядом с Гарри. — Гарри Поттер — и Черная Метка?! Ты в своем уме?!

— Э-э-э… нет… конечно, нет, — промямлил мистер Диггори, явно смутившись под гневным взглядом Артура. — Прости, Гарри… Нервы… Столько всего случилось… Так значит, ты ее потерял…

— Да! Но не здесь! — Гарри решительно показал рукой в сторону той части леса, откуда они только что вышли, где над деревьями все еще зловеще сиял изумрудный череп. — Я хватился ее почти сразу, как только мы забежали в лес. Я споткнулся и упал… должно быть, тогда она и выпала.

— Итак… — Взгляд мистера Диггори снова ожесточился, когда он повернулся к дрожащей Винки. — Значит, ты нашла эту волшебную палочку, эльф? Нашла и решила немного… поразвлечься? Использовать чужую магию?

— Я не делать магии с ней, сэр! Клянусь! — отчаянно взвизгнула Винки, слезы ручьями текли по ее морщинистому личику. — Я… моя… я просто подняла ее с земли, сэр! Я хотела вернуть ее… но потом… потом вспышка… и все побежали… Я не делать Черную Метку, сэр, клянусь бородой моего дедушки, я даже не знать, как это делается!

— Это была не она! — вдруг твердо заявила Гермиона. Она явно волновалась, обращаясь ко всем этим важным министерским волшебникам, но ее голос звучал уверенно и решительно. — У Винки очень тихий, писклявый голос! А тот, кто произнес заклинание «Мортмордре», кричал! Голос был гораздо громче и… злее! — Она посмотрела на Гарри и Рона в поисках поддержки. — Он совсем не походил на голос Винки, правда ведь?

— Точно! — тут же согласился Гарри. — Это определенно был не голос эльфа. Это был мужской голос. Хриплый.

— Да, это был голос человека, — уверенно подтвердил Рон.

— Ладно-ладно, сейчас мы это быстро выясним, — проворчал мистер Диггори, которого их слова, похоже, не убедили. — Есть очень простой способ узнать последнее заклинание, произведенное палочкой, эльф. Тебе это известно?

Винки лишь судорожно затрясла головой, отчего ее большие уши захлопали по щекам, как крылья летучей мыши. Мистер Диггори решительно приставил свою волшебную палочку концом к концу к палочке Гарри, которую он отобрал у Винки.

— Приор Инкантато! — громко скомандовал он.

В тот же миг из места соединения палочек вырвался призрачный образ — точная, но уменьшенная и дымчатая копия того чудовищного змееязыкого черепа, что все еще висел над лесом. Гермиона испуганно втянула в себя воздух. Призрак заклинания был словно соткан из густого серого дыма, он медленно поворачивался, источая холод и мрак.

— Делетриус! — тут же скомандовал мистер Диггори, и дымный череп растаял, как утренний туман. — Ну вот! — сказал он с ноткой мрачного, свирепого торжества, глядя на судорожно трясущуюся, оцепеневшую от ужаса Винки. — Черная Метка. Последнее заклинание, сделанное этой палочкой. Твоей палочкой, Поттер! И найдена она была у этого эльфа! Какие еще нужны доказательства?!

— Я не делать этого! Я не делать! — отчаянно пропищала Винки, ее глаза вращались от ужаса. — Я — нет, моя — нет, я не знать как! Я хороший эльф, я никогда не пользуюсь палочкой без разрешения хозяина! Я не знать, как делать такие… такие страшные вещи!

— Тебя поймали с поличным, эльф! — проревел мистер Диггори, нависая над ней. — Поймали с орудием преступления в руках! У тебя будут большие неприятности!

Джайна, стоявшая рядом с Гарри, тихо фыркнула с презрением.

— Безоружные в лесу с кучкой идиотов, которые винят во всем самого беззащитного. Отличная ночь, Поттер. Просто замечательная. Твой мир не перестает меня… впечатлять.

Министерство продолжало наседать на бедную Винки, а над разрушенным лагерем и темным лесом зловеще сияла Черная Метка, оставленная настоящим преступником — неизвестным слугой Волдеморта, который уже скрылся во тьме. Гарри и Джайна стояли рядом с Роном и Гермионой, чувствуя себя беспомощными, злыми и все более связанными не только проклятием, но и общим ощущением несправедливости и надвигающейся беды. Они знали, что должны идти дальше, должны выяснить правду, но пока они были лишь пешками в чужой, страшной игре.

Спустя несколько дней после кошмара на Чемпионате мира, когда воспоминания о зеленых вспышках и панике толпы еще витали в воздухе, как призраки, Гарри, Джайна и Уизли оказались в Косом переулке. Узкая, мощеная булыжником улица гудела от предшкольной суеты. Волшебники и ведьмы всех возрастов сновали между высокими, кривоватыми зданиями лавок, заваленных остроконечными шляпами, булькающими котлами, стопками книг в потертых переплетах и клетками с ухающими совами. Небо над Лондоном было серым, типично августовским, но воздух здесь, в магическом сердце города, вибрировал от жизни, смеха и нетерпеливого ожидания нового учебного года. Торговцы громко выкрикивали цены на свои товары, совы недовольно ухали из клеток, а возбужденные дети тащили родителей к ярким витринам магазинов игрушек и сладостей.

Гарри шагал по знакомой улице, но ощущения были иными. Рядом с ним, на расстоянии не более полутора метров — проклятие быстро научило их чувствовать эту границу, — шла Джайна. Их невидимые Узы Крови тихо пульсировали между ними, уже не болью или страхом, а странной, почти комфортной смесью тепла и постоянного осознания присутствия друг друга. Рон, Гермиона и Джинни шли чуть позади, оживленно обсуждая предстоящий учебный год и гадая, что же такого «интересного» обещал Малфой. Миссис и мистер Уизли, нагруженные списками покупок, свернули к аптеке за ингредиентами для зелий, пообещав встретиться позже у «Флориш и Блоттс».

Гарри сунул руку в карман мантии, нащупывая тяжелый мешочек с галлеонами, сиклями и кнатами, который он утром забрал из своего сейфа в Гринготтсе.

— У меня достаточно, — сказал он Джайне, кивая на ее пустые руки. Она все еще была в той же одежде, в которой появилась, — простой мантии, выданной ей в Хогвартсе. — Бери все, что нужно. Палочка — в первую очередь. Книги, мантии, котел… все остальное. Не стесняйся. И Уизли точно что-нибудь добавят, особенно миссис Уизли.

Джайна прищурилась, ее белоснежные волосы ярко сверкали на фоне темных камней мостовой, а юное лицо, сохранившее следы недавнего омоложения, выражало сложную смесь скептицизма, гордости и легкой, непривычной благодарности.

— Щедрый ты, Поттер. Прямо меценат. Не привыкла, чтобы за меня платили. В Азероте у меня были свои корабли, свои сокровища, своя казна. Я сама себе обеспечивала все необходимое.

Он хмыкнул.

— Ну, здесь ты пока без казны и без кораблей, Лорд-Адмирал. Так что придется потерпеть мою скромную щедрость. И от Уизли тебе точно не отвертеться — миссис Уизли уже утром спрашивала, какого цвета парадную мантию тебе лучше взять, чтобы подходила к глазам. Она тебя удочерила, смирись.

Джайна фыркнула, но уголок ее рта дрогнул в едва заметной улыбке.

— Ладно, якорь. Убедил. Но если твоя миссис Уизли попытается навязать мне что-нибудь розовое или с рюшами, клянусь Светом, я заморожу ей все кастрюли на кухне.

Они начали свой поход по магазинам с «Флориш и Блоттс». Книжная лавка была забита учениками и их родителями. Гермиона тут же с энтузиазмом принялась сверяться со списком и находить нужные учебники для четвертого курса: «Стандартную книгу заклинаний, 4 ступень» Миранды Гуссокл, «Историю магии» Батильды Бэгшот (от которой Рон издал протяжный стон), «Травологию» и другие. Джайна с любопытством листала тяжелые фолианты, ее пальцы привычно скользили по страницам, а глаза быстро пробегали строки.

— Ваша магия… она такая… упорядоченная, — пробормотала она, разглядывая схемы заклинаний. — Формулы, пассы палочкой, латынь… У нас все иначе. Стихии, потоки энергии, воля… Никаких тебе «Вингардиум Левиоса», только ледяные бури и огненные шары. Ваши заклинания кажутся… детскими играми. Хотя… некоторые принципы интересны.

Затем они направились к «Мантиям на все случаи жизни мадам Малкин». Джайна решительно отвергла все предложенные стандартные школьные мантии, заявив, что они «бесформенные и скучные». После недолгих препирательств с удивленной мадам Малкин она выбрала простую, но элегантную черную мантию из качественной ткани с едва заметной серебряной вышивкой по краям рукавов и ворота — что-то, напоминающее ей форму магов Кирин-Тора. Она отказалась от ярких цветов факультета, сказав, что «Гриффиндор — это в душе, а не на тряпках». Гарри заметил, как она задумчиво провела рукой по гладкой ткани, словно вспоминая что-то далекое, что-то важное из ее прошлой жизни.

Но главный, самый волнующий момент ждал их в «Лавке Олливандера: изготовление волшебных палочек с 382 года до нашей эры». Магазинчик был узким, пыльным, с облупившейся вывеской. Внутри царил полумрак и тишина, нарушаемая лишь тихим скрипом половиц. Пахло старым деревом, пылью и чем-то еще — неуловимым ароматом чистой, концентрированной магии.

Из-за заваленного коробками прилавка бесшумно появился мистер Олливандер — седой старик с большими, выцветшими серебристыми глазами, которые, казалось, видели не только посетителей, но и саму их суть. Его взгляд быстро скользнул по Гарри, задержался на шраме, а затем с живым интересом остановился на Джайне.

— А, мистер Поттер! Остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов. Прекрасная палочка! Рад видеть вас снова. А это… ваша спутница? — Его глаза изучающе сузились. — Любопытно. Очень любопытно. Сильная аура… необычная… нездешняя.

— Джайна Праудмур, — твердо ответила она, выпрямляясь и глядя старику прямо в глаза. — Мне нужна палочка. Моя первая палочка в вашем мире.

Олливандер медленно кивнул, его серебристые глаза, казалось, заглядывали ей прямо в душу.

— Праудмур… Незнакомая фамилия. Но энергия… о, какая энергия! Сила льда и моря, ярость шторма и глубина океана… и тень… тень великой боли. Интересно. Очень интересно. Давайте попробуем найти вам подходящую спутницу. Палочка выбирает волшебника, помните об этом, мисс Праудмур.

Он исчез в глубине лавки и вернулся с несколькими длинными узкими коробками. Он начал доставать палочки одну за другой, протягивая их Джайне. Первая — гибкая, из орешника с сердцевиной из пера феникса — вырвалась из ее рук, как только она ее коснулась, и с треском разбила старинную чернильницу на прилавке. Вторая — строгая, из ясеня с волосом единорога — выпустила тонкую струйку серого дыма и потухла, став совершенно инертной в ее руке. Третья, четвертая, пятая… Палочки либо сопротивлялись, либо оставались мертвыми. Джайна начинала терять терпение. Она не привыкла, чтобы магия ей не подчинялась. Она раздраженно закатила глаза и прошептала Гарри:

— Это что, какая-то издевательская лотерея? У нас в Азероте все проще — нашел подходящий посох или артефакт, настроил его под себя и пошел сражаться. А тут… прутики с характером!

Гарри усмехнулся, чувствуя ее растущее раздражение через их связь.

— Терпение, адмирал. Олливандер — лучший в своем деле. Он найдет твою палочку. Она сама тебя выберет.

Старик Олливандер задумчиво потирал подбородок, наблюдая за ее реакцией.

— Да… необычный случай. Ваша магия… она другой природы. Мощная, но… дикая. Необузданная по нашим меркам. Ей нужен особый проводник. Возможно… — Он снова скрылся между стеллажами и вернулся с пыльной, почти забытой коробкой. — Вот. Попробуйте эту. Очень редкая комбинация. Почти уникальная.

Он протянул ей тонкую, изящную палочку из древесины, белой, как кость, с легким серебристым отливом. Она казалась холодной на вид.

— Белый дуб, — пробормотал Олливандер, его глаза блестели. — Древесина древняя, сильная, связанная со стихиями и стойкостью. А сердцевина… чешуя ледяного дракона. Из самых холодных вершин вашего мира, полагаю? Одиннадцать с половиной дюймов. Гибкая, но с несгибаемым характером. Ну же, попробуйте.

Джайна с сомнением взяла палочку. И в тот момент, когда ее пальцы сомкнулись на гладком, прохладном дереве, воздух вокруг нее задрожал. Легкий озноб пробежал по лавке. Из кончика палочки вырвался не сноп искр, а целый поток мельчайших, сияющих льдинок, которые закружились вокруг нее в изящном танце, похожем на метель в миниатюре, а затем мягко осели на пол, мгновенно растаяв. В руке Джайны палочка словно ожила, потеплела, завибрировала в унисон с ее собственной магией.

Олливандер тихо хлопнул в ладоши, его лицо сияло от восторга.

— О, великолепно! Чудесно! Белый дуб и чешуя ледяного дракона… Какая мощь! Какая гармония! Она выбрала вас, мисс Праудмур! Эта палочка идеально подходит вашей… уникальной природе. Она будет служить вам верой и правдой.

Джайна медленно повертела палочку в руке, чувствуя, как ее собственная ледяная магия откликается на нее, течет через нее легко и свободно. В ее глазах вспыхнул знакомый огонь силы и уверенности.

— Да… Она чувствуется… правильно. Как продолжение моей воли. Как дома. Сколько я вам должна?

— Десять галлеонов, — ответил Олливандер, все еще восхищенно глядя на палочку.

Гарри шагнул вперед, высыпая на прилавок звенящую горсть золотых монет из своего мешочка.

— Я плачу. Она этого стоит. Это… важно.

Джайна повернулась к нему, ее взгляд был удивленным, но теплым. Она бросила на него быстрый взгляд, ее губы дрогнули в улыбке.

— Спасибо, якорь. Кажется, теперь я снова могу быть… полезна. А не просто твоим балластом.

* * *

Они вышли из пыльной лавки Олливандера, Джайна крепко сжимала свою новую палочку, а Гарри нес сумки с их покупками. Рон и Гермиона ждали их у входа, с любопытством разглядывая витрины соседних магазинов. Рон сразу заметил палочку в руке Джайны.

— Ух ты! Крутая! Белая, как твои волосы! Из чего она? Выглядит мощно! Гораздо лучше моей старой, которую сломала Гремучая ива.

Гермиона улыбнулась, но ее взгляд тут же стал серьезным, когда она вспомнила что-то важное.

— Кстати, ребята… я только что слышала от миссис Уизли… она говорила с кем-то из Министерства… Помните Винки, домового эльфа мистера Крауча? Так вот… Крауч ее уволил. Прямо там, в лесу, после допроса. Дал ей одежду и просто… оставил одну.

Гарри нахмурился, перед глазами снова возник образ маленькой, рыдающей эльфийки.

— Уволил? Но… это же жестоко! Она же была ни при чем! Мы же говорили им!

Джайна прищурилась, ее пальцы крепче сжали палочку. Ее голос стал резким, холодным.

— Этот Крауч… Он не просто суровый, он бессердечный. Вышвырнуть ее, как сломанную вещь, за то, что она просто подобрала палочку? У нас в Азероте за такое обращение со слугой, даже с гоблином, хозяина бы ждал серьезный разговор. А может, и дуэль.

Рон неуверенно пожал плечами, хотя выглядел смущенным.

— Ну… она же домовой эльф. Они… они привыкли служить. Говорят, они без хозяина чахнут. Может, ей теперь еще хуже… совсем одной.

— Хуже?! — фыркнула Джайна с таким презрением, что Рон поежился. — Она была в ужасе от него! От его гнева! Свобода — это не наказание! А он заставил ее чувствовать себя виноватой и брошенной! У вас тут что, действительно считают нормальным держать в рабстве целую расу разумных существ?!

Гермиона решительно кивнула, ее глаза загорелись знакомым праведным огнем.

— Совершенно согласна с Джайной! Это чудовищно несправедливо! Винки явно была невиновна, она просто оказалась не в том месте не в то время! А Крауч… он просто хотел скрыть что-то, сохранить свою репутацию! Домовые эльфы заслуживают лучшего! Они заслуживают свободы!

Гарри стиснул зубы, вспоминая плач Винки, ее отчаяние.

— Я видел, как она рыдала… Как она боялась его… Это было не про репутацию. Это было про власть. Про жестокость. Он ее просто сломал морально.

Джайна посмотрела на него, и их связь снова отозвалась — на этот раз не болью или теплом, а общим чувством глубокого негодования и какой-то мрачной решимости. Она взмахнула своей новой палочкой, и из ее кончика вырвалась слабая, но острая льдинка, которая тут же растаяла в воздухе.

— Если бы я была там… и знала бы, что он сделает… я бы заморозила его ботинки к земле. Пусть бы попробовал уйти, оставив ее одну.

Гарри хмыкнул, его настроение слегка поднялось от ее слов.

— А я бы добавил «Экспеллиармус», чтобы отобрать у него палочку. Команда мечты против бюрократов и садистов.

Они двинулись дальше по шумной улице, окруженные толпой, их покупки тихо позвякивали в сумках. Джайна сжимала свою новую палочку, и Гарри чувствовал, как ее уверенность растет. Их Узы Крови были проклятием, но они же делали их сильнее — вместе. Они были рядом, они понимали друг друга, и это что-то значило в этом безумном мире.

* * *

Косой переулок гудел и переливался всеми цветами магии, пока Гарри и Джайна продолжали свой марафон по магазинам перед началом учебного года. Сумки с учебниками, новой мантией Джайны и прочими мелочами уже оттягивали руки Гарри, но главные покупки были сделаны. Новая палочка Джайны — элегантный белый дуб с ледяной сердцевиной — уверенно лежала в кармане ее мантии, словно всегда там была, готовая к первому настоящему заклинанию в этом мире. Рон и Гермиона шли чуть позади, увлеченно споря о преимуществах различных моделей котлов, а Гарри вел Джайну к следующей важной остановке — магазину «Котлы всех размеров и снадобья» за ее первым школьным котлом и набором ингредиентов для зельеварения.

В лавке пахло сушеными травами, серой и чем-то едким, от чего слегка щипало в носу. Джайна скептически оглядела ряды котлов — от крошечных медных до огромных чугунных. Она выбрала стандартный оловянный котел четвертого размера, постучав по его краю ногтем.

— У вас тут все какое-то… игрушечное, — сказала она с легким презрением, бросив взгляд на Гарри. — В Азероте алхимики варят свои зелья в куда более внушительных емкостях. И с использованием настоящей алхимической лаборатории, а не этой… кухонной утвари.

Гарри хмыкнул, расплачиваясь с продавцом звенящими галлеонами.

— Это тебе не полевая алхимия перед битвой, адмирал, а школьные уроки зельеварения. Наш профессор Снейп и так будет в полном восторге, если ты случайно не взорвешь половину подземелья своим первым же зельем. Он… эээ… не очень любит новичков. Особенно тех, кто умнее его.

Она фыркнула, принимая пакет с набором первокурсника — сушеными скарабеями, толченым корнем мандрагоры, слизью флоббер-червя и прочими «деликатесами».

— Если этот ваш Снейп посмеет придираться ко мне или к тебе, я заморожу его драгоценный котел вместе с содержимым. Посмотрим тогда, кто кого.

Следующим пунктом их программы был выбор питомца. Они зашли в «Волшебный зверинец», шумный и пахнущий опилками магазин, где полки от пола до потолка были заставлены клетками с самыми разными магическими существами: пищащими карликовыми пушистиками, квакающими жабами размером с кулак, шипящими огненными саламандрами и, конечно, множеством сов всех пород и размеров. Гарри с теплотой посмотрел на ряды сов, вспоминая свою верную Хедвигу.

— Сова — это лучший выбор, — посоветовал он Джайне. — Они умные, преданные, доставляют почту куда угодно. И… они хорошие компаньоны.

Джайна скрестила руки на груди, ее взгляд внимательно скользил по пернатым обитателям магазина.

— У нас дома, в Кул-Тирасе, знать держала ястребов и соколов. Быстрые, гордые, смертоносные охотники. Символ власти и свободы. А эти… — Ее взгляд остановился на большой клетке в углу, где сидела великолепная полярная сова — крупная, белоснежная, с огромными, умными золотыми глазами, которые смотрели на нее с каким-то невозмутимым достоинством. — Эта… она похожа на меня. Белая, холодная снаружи, но с огнем внутри. И с характером.

Гарри улыбнулся, чувствуя волну ее симпатии к птице через их связь.

— Тогда бери ее. Она тебя выбрала, кажется. Назови как-нибудь по-вашему, из Азерота.

Она кивнула, и на ее лице появилась редкая, почти нежная улыбка. Она подошла к прилавку и решительно протянула продавцу несколько монет из кошелька Гарри (он уже привык, что она берет деньги без спроса, словно они были общими).

— Ледокрыл, — сказала она тихо, глядя на сову. — Ей подходит. Она будет моим вестником между мирами. Если я когда-нибудь найду путь обратно.

Но настоящий момент испытания их нервов и кошелька настал у сверкающей витрины магазина «Все для квиддича». Витрина была заполнена новейшими моделями гоночных метел — блестящие «Нимбусы-2001», стремительные «Кометы-290», и даже последняя модель «Молнии», точно такая же, как у Гарри, стоявшая в самом центре на специальной подставке, сияя полированным деревом и золотыми деталями. Джайна остановилась перед витриной, ее брови скептически поднялись, а голос снова наполнился сарказмом.

— О, опять эти ваши летающие орудия самоубийства. Я думала, квиддич — это просто местный цирк для развлечения толпы, а не жизненная необходимость для каждого школьника.

Гарри легонько ткнул ее локтем, его глаза загорелись азартом при виде метел.

— Это не цирк, адмирал, это жизнь! Это страсть! Ты видела Крама на Чемпионате — метла решает исход матча! Хочешь попробовать? Купим тебе хорошую метлу?

Она скрестила руки на груди, ее взгляд задержался на «Молнии».

— Я сказала тому белобрысому слизняку Малфою, что обгоню его на любой метле, но это был чистый блеф. У нас в Азероте летали на грифонах, дракондорах, ветрокрылах… а не на этих… деревяшках с прутиками. Зачем мне это? Я маг, а не наездница на метле.

Гарри шагнул ближе, его голос стал тише, но настойчивее, он чувствовал ее скрытое любопытство и азарт.

— Затем, что ты бы их всех уделала, Джайна. Ты видела матч — это не только скорость, но и стратегия, нервы, воля к победе. А у тебя всего этого — с избытком. Ты прирожденный лидер, прирожденный боец. Ты бы блистала на поле. — Он замолчал на мгновение, а затем добавил тише, глядя ей в глаза: — И ты назвала себя принцессой перед Малфоями. Это была просто игра слов, чтобы их уязвить? Или… в этом есть доля правды?

Джайна замерла, ее взгляд стал острым, пронзительным, она словно заглянула ему в душу. Их связь на мгновение напряглась, завибрировала от невысказанных эмоций. Она не отвернулась. Она ответила медленно, ее голос был тихим, но твердым:

— Не совсем треп, Поттер. Мой отец… был Лорд-Адмиралом Кул-Тираса, правителем нашего морского королевства. Я его единственная дочь. Наследница. Так что да… технически, я была кем-то вроде принцессы. Но не из тех, что сидят в башнях и ждут принцев. Моими игрушками были не куклы, а секстанты и карты. Моими балами — военные советы и шторма в открытом море. А моими принцами… — ее голос дрогнул на мгновение, — …моими принцами были те, кто выбирал тьму или предавал меня. Так что Малфою и его папаше знать об этом не обязательно. Это мое прошлое.

Гарри молча кивнул, вспоминая видение — суровую женщину в адмиральской форме, кричавшую на Джайну, и ее тихие слезы потом. Он чувствовал горечь и боль, скрытые за ее словами, и его уважение к ней выросло еще больше. Она не просто пережила ужасы — она была рождена править, сражаться, вести за собой.

— Я так и думал, — сказал он тихо, но с глубоким убеждением. — Ты не просто девчонка с острым языком и ледяной магией. Ты действительно… особенная. Но метлу все равно возьми. Не для того, чтобы кому-то что-то доказывать. А для себя. Чтобы почувствовать ветер в лицо. Чтобы летать. Здесь, в этом мире.

Она долго смотрела на него, ее синие глаза изучали его лицо, словно пытаясь понять его мотивы. Затем она фыркнула, но уже без прежней колкости.

— Ладно, якорь. Уговорил. Но если я упаду и сломаю себе шею на этой вашей летающей палке, ты будешь виноват. И я приду к тебе привидением и буду замораживать тебе нос каждую ночь до конца твоих дней. — Она решительно шагнула к витрине с «Нимбусом-2001». — Эта выглядит неплохо. Не такая вычурная, как «Молния», но быстрая. Беру.

Гарри улыбнулся и поспешил высыпать звенящие галлеоны на прилавок, пока она не передумала. Продавец упаковал метлу в длинный сверток. Джайна взяла его, повертела в руках, словно прикидывая вес боевого посоха. Она посмотрела на Гарри, и ее усмешка стала шире, азартнее.

— Ну вот. Теперь я полностью вооружена и опасна. Палочка, метла, сова. Что дальше по списку необходимых вещей для выживания в вашем безумном мире, Поттер?

Он пожал плечами, но его голос снова стал серьезным, когда он вспомнил их утренний разговор.

— Узнаем, что случилось с Винки. Гермиона сказала, что мистер Крауч просто выгнал ее прямо там, в лесу. Дал ей одежду и ушел, оставив одну.

Лицо Джайны мгновенно стало жестким, пальцы крепче сжали древко метлы.

— Этот холодный, бессердечный ублюдок. Выгнать ее за чужую вину? Обречь на позор и, возможно, на смерть? У нас в Азероте даже самого презренного гоблина-слугу не вышвырнули бы вот так! Его бы за такое… в лучшем случае, лишили бы всех титулов и состояния.

Гарри мрачно кивнул, его зеленые глаза потемнели от гнева и бессилия.

— Она так рыдала… а ему было совершенно наплевать. Гермиона права, это не про справедливость. Это про жестокую, уродливую власть над беззащитным существом.

Они двинулись к выходу из магазина, снова окруженные шумом и суетой Косого переулка. Их Узы Крови тихо пульсировали общим чувством — негодованием, состраданием к бедной Винки и чем-то еще, что росло и крепло между ними с каждым пережитым вместе моментом. Джайна с метлой под мышкой и палочкой в кармане выглядела готовой к любым вызовам Хогвартса. А Гарри знал, что рядом с ней, несмотря на все проклятия и опасности, он тоже был сильнее. Они были командой. Странной, проклятой, но командой.

* * *

Гарри и Джайна шли по оживленному Косому переулку, нагруженные свертками и сумками. Шум толпы, выкрики торговцев, уханье сов — все это создавало неповторимую атмосферу волшебного мира, к которой Гарри уже привык, а Джайна все еще относилась с настороженным любопытством. Клетка с белой полярной совой Ледокрылом тихо покачивалась в руке Джайны, а новая метла «Нимбус-2001» была перекинута у нее через плечо. Гарри нес сумки с учебниками, котлом и прочими школьными принадлежностями. Рон и Гермиона шли рядом, оживленно обсуждая покупки и предстоящий учебный год. Разговор снова вернулся к событиям на Чемпионате и судьбе домового эльфа Винки.

Гарри взглянул на Джайну, которая шла молча, но ее напряженная спина и крепко сжатая палочка выдавали ее мысли. Его голос был тихим, но полным негодования.

— Я все думаю о Винки… Это чудовищно. Крауч просто вышвырнул ее, словно она вещь, а не живое существо. Только за то, что она подобрала мою палочку в лесу.

Джайна резко остановилась, ее синие глаза потемнели от гнева. Ее юное лицо стало жестким, почти жестоким.

— Этот ваш Крауч… Он не просто холодный, он гнилой изнутри. С такой легкостью сломать жизнь преданного тебе существа из-за страха за собственную репутацию… У нас в Азероте даже самые отъявленные негодяи редко опускаются до такого. За подобное предательство и жестокость его бы судили по законам войны. Или просто прирезали бы в темном углу.

Гермиона решительно кивнула, ее глаза горели знакомым огнем борьбы за справедливость.

— Это абсолютно несправедливо и бесчеловечно! Винки была так напугана, она явно была невиновна! А Крауч даже не стал слушать, он просто искал козла отпущения! Домовые эльфы заслуживают уважения и защиты, а не такого рабского обращения!

Рон неуверенно пожал плечами, его тон был все еще полон сомнений, порожденных привычным укладом волшебного мира.

— Ну… она же домовой эльф. Они… они вроде как созданы для служения. Говорят, они без хозяина совсем теряются, им плохо… Может, Крауч думал, что…

Джайна резко повернулась к Рону, ее взгляд был острым, как ледяной клинок, и таким холодным, что Рон невольно поежился.

— Хуже?! Хуже, чем когда хозяин, которому ты служил всю жизнь, обвиняет тебя в страшном преступлении, которого ты не совершал, и вышвыривает тебя на улицу без всякой поддержки?! Свобода — это не наказание, Уизли! А он, этот ваш Крауч, заставил ее чувствовать себя виноватой, грязной, ненужной! У вас тут что, действительно считают нормальным держать в пожизненном рабстве целую расу разумных существ, обращаться с ними как с вещами?!

Гарри поднял брови, удивленный ее страстью и гневом. Он почувствовал ее ярость через их связь, и она была праведной. Он спросил, вспоминая ее предыдущие слова:

— А у вас… в Азероте… эльфы другие? Ты упоминала разные народы… Ты не про таких, как Винки, говорила тогда?

Джайна глубоко вздохнула, ее гнев немного утих, сменившись задумчивостью. Ее голос стал ровнее, но в нем все еще звучала память о ее мире — сложном, раздираемом войнами, но все же ином.

— Да, Поттер. У нас эльфы — это не домовые рабы. Это древние, гордые народы, целые расы со своей историей, культурой, магией. Высшие эльфы, или Кель’дорай… они мастера арканной магии, живут тысячелетиями, считают себя венцом творения. Они были нашими союзниками… когда-то. Я знала одного из них… Кель’таса Солнечного Скитальца, принца их народа. Он был… — Она на мгновение замялась, в ее глазах мелькнула тень старой боли и разочарования. — Он был сложным. Блестящий маг, харизматичный лидер… Он ухаживал за мной, когда мы были молоды. Но я его отшила. Его гордыня и жажда власти увели его по темному пути… Он предал свой народ, заключил сделку с демонами… Печальная история.

Гарри удивленно хмыкнул, пытаясь скрыть улыбку под маской сочувствия.

— Принц? И ты его отшила? — Он не удержался от поддразнивания. — Так ты, оказывается, действительно была принцессой, разбивающей сердца принцев!

Она ткнула его локтем, но ее губы дрогнули в слабой улыбке.

— Не отвлекайся, Поттер. Есть и другие эльфы. Ночные эльфы, Калдорай. Они живут в гармонии с природой, поклоняются богине луны Элуне. Их лидер — Тиранда Шелест Ветра, верховная жрица. Мудрая, сильная женщина, готовая на все ради своего народа. Я встречалась с ней во время войны… она бы никогда не поступила так, как ваш Крауч. Она бы защищала своего эльфа до последнего. И была еще… Сильвана Ветрокрылая… — Джайна снова замолчала, ее голос стал тише, в нем послышалась горечь. — Она была предводительницей следопытов высших эльфов, героиней… пока Артас… пока Король-Лич не убил ее и не поднял в нежить. Она стала Королевой Банши, предводительницей Отрекшихся… Ее путь тоже стал темным, полным боли и мести. Но даже она… она никогда не была рабыней. Она сама выбирала свою судьбу, какой бы страшной она ни была.

Гермиона слушала, затаив дыхание, ее глаза горели от восторга и ужаса одновременно.

— То есть… у вас в Азероте эльфы — это целые народы? Со своей историей, культурой, правителями? Не слуги, а… равные? Или почти равные?

Джайна кивнула, ее взгляд стал задумчивым, словно она снова видела башни Кель’Таласа или леса Ясеневого дола.

— Не всегда равные, конечно. Высшие эльфы долгое время смотрели на нас, людей, и на другие расы свысока, пока их собственное королевство не было почти уничтожено Плетью. Ночные эльфы тысячи лет держались особняком в своих лесах, пока Пылающий Легион не заставил их снова вступить в войну за мир. Но они свободны. Они сами выбирают свой путь, своих союзников, своих лидеров. Они сражаются и умирают за свою свободу. А ваши домовые эльфы… их держат в невидимых цепях традиций и рабского подчинения. Заставляют служить до смерти. Это… это неправильно. Это варварство.

Гарри стиснул зубы, вспоминая Добби, его отчаянное желание свободы и его страх перед ней. Вспоминая Винки, ее слезы и ее ужас перед гневом хозяина.

— Добби… он был таким же. Он стал свободным, но… он все равно боялся ослушаться старых хозяев. А Винки… Крауч просто растоптал ее.

Гермиона решительно шагнула вперед, ее голос дрожал от негодования и новой решимости.

— Это нужно немедленно менять! Если в вашем мире, Джайна, эльфы — это гордые народы с тысячелетней историей, то почему в нашем мире они должны быть бесправными рабами, вещами?! Я не успокоюсь, пока все домовые эльфы не получат свободу и уважение, которого они заслуживают! Я создам организацию! Напишу манифест!

Джайна посмотрела на нее с нескрываемым удивлением, а затем ее брови удивленно поднялись, и в глазах мелькнул огонек уважения.

— Ты серьезно? Организацию? Манифест? У нас в Азероте с таким пылом и решимостью ты бы уже командовала собственным флотом или гильдией магов! — Она криво усмехнулась. — Что ж, Гермиона… если ты действительно пойдешь против этого вашего Крауча и всей вашей системы рабства… я помогу, чем смогу. Наколдую тебе ледяной щит для защиты от его заклятий. Или просто заморожу ему ноги, чтобы не мешал.

Гермиона зарделась от удовольствия и благодарности.

— Спасибо, Джайна! Я… я начну с малого. Узнаю больше об их правах… вернее, об их отсутствии. Может быть, создам… Гражданскую Ассоциацию Восстановления Независимости Эльфов? Г.А.В.Н.Э.?

Рон закатил глаза так, что были видны одни белки, но его голос был уже не таким скептическим, как раньше.

— О, Мерлин… Г.А.В.Н.Э.? Гермиона, это звучит… ужасно. Перси точно лопнет от смеха. Но… если это важно… я помогу. Наверное.

Гарри хмыкнул, легонько ткнув Джайну локтем.

— Смотри, что ты натворила, адмирал. Теперь Гермиона нас всех заставит вязать носки для эльфов и писать петиции.

Джайна усмехнулась, и ее новая палочка выпустила в воздух слабую серебристую искру.

— Пусть строит. Пусть меняет ваш мир к лучшему. Если она добьется своего и освободит этих ваших эльфов, я лично подарю ей лучшую метлу, какую смогу найти в вашем Косом Переулке. Но Крауча… его я бы все равно заморозила. Просто из принципа.

Они двинулись дальше по шумной, многолюдной улице, направляясь к выходу из Косого Переулка, где их ждали мистер и миссис Уизли. Их Узы Крови тихо пульсировали, но теперь в них смешивались не только боль и страх, но и общее негодование, искра надежды, зажженная Гермионой, и странное, крепнущее чувство товарищества. Джайна делилась своим миром, своими знаниями, своей болью — и это неожиданно находило отклик в сердцах ее новых знакомых. А Гермиона, вдохновленная ее рассказом, обрела новую цель, которая могла изменить их мир к лучшему. Возможно, подумал Гарри, их случайная, проклятая встреча была не просто трагедией. Возможно, она была началом чего-то большего.

* * *

Нора гудела от предшкольной суеты, которая казалась Гарри одновременно привычной и немного чужой после всего пережитого. Чемоданы громоздились у лестницы, как баррикады. Книги, котлы, мантии и пергамент были разложены (или, скорее, разбросаны) по всей гостиной. Из кухни доносился аппетитный запах жареного бекона и подгоревших тостов — верный признак того, что миссис Уизли готовила завтрак в своей обычной манере «всего и побольше». Гарри, Джайна, Рон и Гермиона сидели за длинным кухонным столом, пытаясь разобраться в списках школьных принадлежностей, которые миссис Уизли вручила каждому с суровым взглядом и напутствием «ничего не забыть». Фред и Джордж возились в углу с какими-то подозрительно шипящими и искрящими коробками — явно их новые изобретения для магазина приколов. Джинни, уже собранная и одетая в школьную форму, сидела на подоконнике и листала старый учебник по Трансфигурации, тихо напевая себе под нос какую-то популярную песню «Ведуний».

Миссис Уизли вошла на кухню, неся огромную кипу свежевыстиранной и выглаженной одежды. Ее рыжие волосы были слегка растрепаны, а голос звучал твердо и не терпящим возражений:

— Так, дети, все меня внимательно слушайте! В этом году в Хогвартсе будет какое-то важное событие, Альбус намекал, поэтому вам всем понадобятся парадные мантии. И я хочу, чтобы вы выглядели прилично! Никаких старых обносков с заплатками, Рональд, я серьезно! — Она с явным неодобрением посмотрела на старую парадную мантию Рона, которую тот пытался спрятать под столом. — Гарри, дорогой, вот твоя, я ее немного подшила. Джайна, милая, поскольку ты у нас новенькая и особенная гостья, мы с Артуром подумали, что тебе нужно что-то… особенное.

Рон издал страдальческий стон, глядя на темно-бордовую мантию с явными следами старости и… кружевной отделкой по воротнику и манжетам, которую мать положила перед ним.

— Мам! Ну ма-а-ам! Это же… это же девичья мантия! Откуда тут эти жуткие кружева?! Ты что, дала мне старую мантию Джинни или бабушки Цедреллы?! Меня же засмеют!

Миссис Уизли строго цыкнула на него, решительно пододвигая мантию ближе.

— Ничего я не перепутала, Рональд Билиус Уизли! Это парадная мантия твоего прадедушки, он был весьма эксцентричным волшебником! Будешь носить и улыбаться, или останешься без сладкого до Рождества! Гермиона, твоя мантия в полном порядке, только нужно немного погладить воротничок.

Гермиона с благодарностью кивнула, аккуратно складывая свою простую, но элегантную черную мантию. Гарри проверил свою — тоже черную, из хорошей ткани, с аккуратными швами, вполне приличную. Джайна скрестила руки на груди, ее белоснежные волосы сверкали в свете кухонной лампы, а юное лицо выражало легкий скептицизм и любопытство.

— Парадные мантии? Для школы? У нас в Азероте парадные доспехи или мантии надевали только на коронации, важные приемы или… на похороны врагов. Обычно я была в боевой броне или походной мантии мага. Это практичнее.

Миссис Уизли тепло улыбнулась ей, ее взгляд смягчился. Она явно прониклась симпатией к этой странной, но сильной девочке. Она достала из стопки большой сверток, перевязанный серебряной лентой.

— Ну, боюсь, боевую броню в Хогвартсе носить не принято, дорогая, но я кое-что нашла для тебя на чердаке. Вот, примерь. Думаю, тебе очень подойдет.

Джайна с любопытством развернула сверток. Все за столом на мгновение замерли. Это было не просто мантия. Это было платье. Настоящее парадное одеяние из тяжелого, струящегося шелка глубокого, насыщенного синего цвета — цвета штормового моря у берегов Кул-Тираса. Серебристые узоры, похожие на морские волны или морозные узоры на стекле, вились вдоль длинных рукавов и высокого ворота. Золотые акценты на широком поясе и подоле мерцали в свете лампы, как отблески заката на воде. Ткань казалась старинной, но не ветхой, а словно наполненной собственной магией, она ложилась мягкими, царственными складками. Гарри почувствовал, как их связь дрогнула — он ощутил волну удивления, смешанного с чем-то еще… с болью воспоминаний? Джайна была поражена.

— Это… — начала она, ее голос стал непривычно тихим. — Откуда оно у вас? Оно… оно похоже на те, что носили леди при дворе моего отца.

Миссис Уизли смущенно поправила волосы, ее тон был теплым, но с ноткой гордости.

— Нашла в старом сундуке на чердаке. Принадлежало моей двоюродной тете Мюриэль, она была известной модницей и путешественницей в свое время. Говорили, у нее были предки из какой-то далекой морской страны… Платье было немного велико, но я его подогнала по твоей фигуре. Подумала, что тебе оно очень подойдет — с твоими волосами, глазами и… осанкой. Ты ведь не просто школьница, Джайна. Ты принцесса, пусть и из другого мира.

Джайна медленно провела рукой по гладкой, прохладной ткани. Ее глаза блеснули, отражая свет лампы. Она подняла взгляд на Гарри, и в нем мелькнул вопрос.

— Что скажешь, якорь? Не слишком… по-принцессьи? Я буду выглядеть нелепо среди ваших школьных мантий.

Гарри хмыкнул, но его голос был искренним, полным восхищения.

— Ты… ты выглядишь потрясающе. Как будто можешь одним взглядом заморозить весь Хогвартс, а потом править им, сидя на ледяном троне. Тебе невероятно идет этот цвет.

Рон восхищенно присвистнул, его уши покраснели.

— Мерлиновы кальсоны, Джайна! Ты… ты будешь выглядеть как одна из тех вейл на Чемпионате! А я… я рядом с тобой буду смотреться как болотный фонарник в этой мантии с кружевами!

Фред и Джордж подскочили к ней, синхронно ухмыляясь.

— Если Малфой тебя в этом увидит, он точно подавится своим ядом от зависти! — провозгласил Фред.

— А мы продадим билеты на это незабываемое шоу! — подхватил Джордж.

Гермиона улыбнулась, ее взгляд был полон искреннего восхищения.

— Оно идеально, Джайна. Словно было создано специально для тебя. Оно подчеркивает твою… силу.

Джайна натянула платье поверх своей простой рубашки и брюк. Оно село как влитое, идеально подчеркивая ее стройную, хоть и подростковую фигуру, и придавая ей ту царственную властность, которую Гарри уже замечал в ее стычке с Малфоями. Она повертелась перед воображаемым зеркалом, затем достала свою новую палочку и взмахнула ей. Из кончика вырвался рой сверкающих льдинок.

— Ладно, миссис Уизли, вы меня действительно удивили. Это, конечно, не боевая броня, но… я чувствую себя в нем… собой. Сильнее. Спасибо.

Миссис Уизли просияла, ее лицо расплылось в счастливой улыбке.

— Вот и чудесно! Я так рада, что тебе понравилось! А теперь быстро доедайте завтрак и собирайтесь — завтра рано утром на вокзал, и никаких опозданий, Рональд Билиус Уизли! Поезд ждать не будет!

Гарри смотрел на Джайну в ее новом наряде, чувствуя через их связь сложную гамму ее эмоций — искреннюю благодарность этой шумной, но доброй женщине, тень ностальгии по ее далекому дому и потерянной семье, и… растущую уверенность в себе, в своей способности выжить и в этом мире. Он вспомнил ее слова о Кул-Тирасе, о море, об отце-адмирале. Это платье было не просто красивой тряпкой. Это было что-то, что связывало ее прошлое с их непонятным, опасным, но общим настоящим. Он легонько ткнул ее локтем, шепнув так, чтобы слышала только она:

— Принцесса или адмирал, ты теперь с нами. И выглядишь потрясающе круто. Готовься отбиваться от поклонников в Хогвартсе.

Она ткнула его в ответ, и ее усмешка стала шире, острее.

— Спасибо, якорь. Но если кто-то посмеет назвать меня «миледи» или попытается поцеловать мне руку, я его точно заморожу. Без предупреждения.

Они рассмеялись, их смех смешался с утренним шумом Норы. Их чемоданы стояли у двери, готовые к завтрашнему отъезду в Хогвартс — к новому учебному году, новым испытаниям и неизвестности, которую им предстояло встретить вместе.

* * *

Утро отъезда в Хогвартс было таким же хаотичным, как и всегда в Норе. Миссис Уизли металась между кухней и гостиной, проверяя, все ли собрали вещи, не забыли ли билеты, и пытаясь одновременно накормить всех завтраком и отчитать Фреда и Джорджа за попытку протащить в чемодан партию «Забастовочных завтраков». Рон снова не мог найти свои носки и споткнулся о чемодан Джинни, уронив клетку с визжащим Сычиком. Артур Уизли пытался магически уменьшить их громоздкие чемоданы, чтобы они влезли в его старенький фордик «Англия», который он снова заколдовал для поездки на вокзал, бормоча что-то про маггловские пробки и необходимость выехать пораньше.

Гарри и Джайна стояли у двери, стараясь не мешать и держась на предписанном расстоянии друг от друга. Их вещи — включая клетку с невозмутимым Ледокрылом и длинный сверток с «Нимбусом-2001» Джайны — были аккуратно сложены рядом. Их Узы Крови тихо пульсировали, отзываясь на общую суету легким напряжением, но без боли. Джайна наблюдала за происходящим с выражением смеси недоумения и легкого ужаса на своем юном лице.

— Это… это всегда так? — спросила она Гарри шепотом. — Похоже на эвакуацию из горящего города. Как вы вообще умудряетесь куда-то успеть?

Гарри усмехнулся.

— Это еще спокойно. Ты бы видела, что тут творится перед Рождеством. Главное — не паниковать и следовать за миссис Уизли. Она — центр этого урагана.

Наконец, Артуру удалось запихнуть всех и все в старенький фордик (который внутри снова оказался гораздо больше, чем снаружи, к немалому удивлению Джайны), и они отправились на вокзал Кингс-Кросс. Толпа волшебников на платформе 9¾ была еще больше, чем в Косом переулке. Родители прощались с детьми, совы ухали, кошки мяукали, а алый паровоз «Хогвартс-Экспресс» нетерпеливо пыхтел паром, готовый отправиться в путь.

Миссис Уизли крепко обняла всех своих детей по очереди, затем Гарри, а потом, немного поколебавшись, и Джайну. Джайна на мгновение неловко замерла, явно не привыкшая к таким проявлениям чувств, но затем осторожно, почти незаметно обняла миссис Уизли в ответ.

— Веди себя хорошо, Джайна, дорогая, — сказала миссис Уизли, поправляя воротник ее новой мантии. — Слушайся профессоров. И присматривай за Гарри, ладно? Вы теперь… ну… вроде как семья. Должны заботиться друг о друге.

Джайна фыркнула, но ее голос смягчился.

— Постараюсь, миссис Уизли. Но боюсь, это он меня в беду тянет, а не наоборот.

Гарри хмыкнул, легонько ткнув ее локтем.

— Это еще кто кого в лесу чуть не заморозил до смерти? Кто тут настоящая беда?

Они забрались в вагон вместе с Роном и Гермионой, с трудом найдя свободное купе в середине поезда. Чемоданы с грохотом водрузили на верхние полки. Ледокрыл и Короста (которую Рон нес в кармане) устроились на полке у окна, недоверчиво косясь друг на друга. Поезд дернулся и медленно тронулся, набирая ход. Платформа с машущими родителями скрылась за клубами пара.

Рон с облегчением растянулся на сиденье, доставая из кармана шоколадную лягушку.

— Ну, наконец-то едем! Свобода! Мама не будет орать мне в ухо до самого Рождества!

Гермиона достала из сумки толстую книгу («История Хогвартса», конечно же), но прежде чем углубиться в чтение, она посмотрела на Гарри и Джайну.

— Вам лучше переодеться в школьную форму сейчас. До Хогвартса еще несколько часов езды, но потом будет суматоха. Форма в чемоданах?

Гарри кивнул, но тут же вспомнил про их «проблему». Купе было довольно тесным. Джайна перехватила его взгляд и скрестила руки на груди, ее глаза сузились.

— Ладно, Поттер. Раз уж мы обречены на это совместное существование… давай установим правила. Ты отворачиваешься первым. И не смей подглядывать. Я не собираюсь тут устраивать стриптиз перед тобой и твоими друзьями, Узы Крови или нет.

Гарри поднял брови, но в глазах его плясали смешинки.

— А я уж было понадеялся на эксклюзивное шоу от принцессы-адмирала. Ладно-ладно, отвернусь. Честное гриффиндорское.

Он повернулся лицом к окну, глядя на быстро мелькающие зеленые поля и холмы Англии, но не удержался и бросил через плечо:

— Только ты тоже потом отвернешься. И не смей замораживать мне штаны, если я случайно задену тебя локтем.

Джайна фыркнула где-то за его спиной, он услышал шуршание ткани.

— Не искушай судьбу, якорь. Один неверный взгляд — и ты приедешь в Хогвартс в виде ледяной скульптуры под названием «Любопытный Поттер».

Она быстро переоделась в стандартную школьную форму — серый свитер, белую рубашку, черную юбку и мантию. Выглядела она в ней… странно. Слишком взрослой для этой одежды, несмотря на юное тело. Властность и пережитый опыт сквозили в каждом ее жесте.

— Можешь поворачиваться, герой. Твой черед демонстрировать чудеса переодевания в тесноте.

Гарри повернулся и быстро стянул свою маггловскую одежду, натягивая школьные брюки, рубашку и мантию. Джайна прислонилась к стенке купе, скрестив руки на груди, и наблюдала за ним с явной насмешкой.

— Не торопись, Поттер. Дай нам всем насладиться этим захватывающим зрелищем. Может, тебе помочь с галстуком? А то завяжешь его на ушах.

Он ткнул ее локтем, поправляя криво завязанный гриффиндорский галстук.

— Очень смешно. Хочешь, чтобы я снова упал без сознания от твоих шуточек? Тогда будешь меня на себе тащить до самого Хогвартса.

Она хмыкнула, но ее глаза блеснули весельем.

— Тащить тебя? Зачем? Я бы просто привязала тебя к твоей «Молнии» и отправила в Хогвартс экспресс-почтой. Уверена, Ледокрыл бы справился с доставкой.

Рон, который до этого пытался не смотреть в их сторону, заржал, чуть не уронив свою шоколадную лягушку.

— Представляю себе эту картину! Гарри в мешке для посылок прилетает прямо в Большой Зал! Это было бы круче, чем Малфой, превращенный в хорька!

Гермиона покачала головой, но не смогла сдержать улыбку.

— Вы двое… вы просто невозможны. Связаны страшным проклятием, а ведете себя, как будто это просто… неудобство.

Гарри и Джайна переглянулись, и их связь отозвалась тихим теплом взаимопонимания. Гарри пожал плечами.

— А что нам еще остается делать? Сидеть и плакать? Или постоянно орать от боли? Мы пробовали — не помогает. Лучше уж смеяться.

Джайна кивнула, легонько взмахнув своей новой палочкой, из кончика которой вырвалась маленькая снежинка и тут же растаяла.

— Он прав. Если уж я обречена таскаться за этим якорем повсюду, то я хотя бы получу удовольствие, издеваясь над ним. Мы теперь команда мечты, как он сказал. Команда «Проклятые и Невыносимые».

Купе наполнилось смехом, заглушая мерный стук колес поезда. Они мчались к Хогвартсу, к новому учебному году, полному неизвестности. Но теперь, несмотря на хаос, опасность и проклятие, связывающее их, они были не одни. Они были вместе. И это давало странную, хрупкую, но реальную надежду.

* * *

«Хогвартс-Экспресс» продолжал свой путь на север, пейзажи за окном становились все более дикими и живописными. В купе Гарри, Джайны, Рона и Гермионы царила относительно мирная атмосфера. Рон доедал последнюю шоколадную лягушку, Гермиона снова погрузилась в «Историю Хогвартса», а Гарри и Джайна тихо переговаривались, стараясь не нарушать хрупкое равновесие их Уз. Они обсуждали квиддич, магию Азерота, странности волшебного мира — их разговор был смесью любопытства, сарказма и зарождающегося понимания.

Дверь купе с резким стуком отъехала в сторону. На пороге стоял Драко Малфой, его бледное, острое лицо искажала привычная презрительная усмешка. За его спиной, как две тупые гориллы, маячили его неизменные телохранители — Крэбб и Гойл.

— Ну-ну, Поттер, поглядите-ка! Все еще в компании своих любимых оборванцев? — протянул Малфой, его голос сочился ядом. Он лениво скользнул взглядом по Рону, чьи уши мгновенно покраснели, и Гермионе, которая поджала губы, но не оторвалась от книги. Затем его взгляд остановился на Джайне, которая сидела рядом с Гарри, и его усмешка стала шире, наглее. — О, и наша «принцесса» здесь. Праудмур, кажется? Все еще играешь в королевскую особу? Или уже поняла, что твое место рядом с такими же отбросами, как Поттер и Уизли?

Джайна медленно подняла голову, ее синие глаза холодно сверкнули. Она не повысила голоса, но в ее тоне прозвучал такой ледяной металл, что даже Крэбб и Гойл невольно поежились.

— А ты все еще пытаешься компенсировать отсутствие мозгов и храбрости своим ядовитым языком, Малфой? Я думала, после нашей последней встречи ты усвоил урок. Видимо, нет. Некоторые существа не поддаются обучению.

Гарри хмыкнул, чувствуя ее холодную ярость и презрение через их связь. Он добавил своим голосом:

— Лучше убирайся отсюда, Малфой, пока цел. У нас нет времени на твои глупые выходки.

Малфой проигнорировал его, картинно прислонившись к косяку двери и скрестив руки на груди с видом превосходства.

— Я слышал, Уизли, — обратился он к Рону с издевательской интонацией, — твой папаша и старшие братья чуть не опозорились на Чемпионате? Пытались изображать из себя героев, гоняясь за Пожирателями Смерти? Жалкое зрелище, наверное. А ты, Поттер? Снова изображал из себя спасителя мира? Или просто валялся в грязи, как обычно, пока другие делали всю работу?

Рон вскочил на ноги, его лицо пылало от гнева, кулаки сжались.

— Заткнись, Малфой! Не смей говорить о моей семье! Твой папаша, небось, сам был среди тех Пожирателей, прятался под маской, как трус!

Малфой злорадно прищурился, но не стал прямо отвечать на обвинение. Его тон стал еще более язвительным и многозначительным.

— Ты бы поосторожнее с языком, Уизел. Очень скоро вы все узнаете свое место. В этом году в Хогвартсе грядут большие перемены. Кое-что очень интересное намечается. Но это событие не для таких, как вы, конечно. Не для грязнокровок и предателей крови. Вам бы только в грязи копаться да объедки подбирать.

Гермиона резко подняла голову от книги, ее голос был холоден и резок.

— Если у тебя нет ничего конструктивного или хотя бы умного сказать, Драко, то, пожалуйста, уходи. Мы не желаем слушать твои оскорбления.

Малфой фыркнул, снова переводя свой насмешливый взгляд на Джайну.

— А ты, Праудмур… или как там тебя… советую держаться подальше от этих неудачников. Хотя, с твоей дешевенькой метлой — что это было, «Нимбус»? Ха! — ты все равно не сможешь догнать меня на поле. Принцесса из другого мира, которая летает на старье? Это будет действительно забавное шоу. Уверен, все посмеются.

Прежде чем Гарри или Рон успели взорваться, Джайна медленно поднялась. Ее юное лицо было совершенно спокойным, но глаза горели опасным синим огнем. Ее новая палочка из белого дуба сама собой скользнула ей в руку. Она сделала шаг вперед, и воздух в купе ощутимо похолодел.

— Хочешь проверить скорость моей метлы, Малфой? — спросила она тихо, но ее голос звенел, как натянутая струна. — Прямо сейчас? Или, может быть, хочешь проверить, насколько быстро твоя собственная метла превратится в бесполезный кусок льда? А заодно и твои драгоценные… части тела? Убирайся отсюда. Немедленно. Пока я еще сохраняю остатки хорошего настроения.

Малфой инстинктивно отступил на шаг. Его наглая ухмылка слегка дрогнула. Он явно не ожидал такой реакции, такой неприкрытой угрозы от девчонки, пусть и странной. Он попытался сохранить лицо.

— О, какая грозная! Прямо ледяная королева! Посмотрим, как ты запоешь, когда все начнется. Мой отец мне кое-что рассказал… грядут большие события. И вам, отбросам, это точно не понравится. Запомните мои слова.

Гарри шагнул вперед, вставая рядом с Джайной. Его терпение окончательно лопнуло.

— Убирайся, Малфой! Сейчас же! Или я тебе лично напомню, как ты визжал от страха в прошлом году, когда Гермиона тебе врезала!

Малфой презрительно хмыкнул, но больше не стал спорить. Он бросил на них последний злобный взгляд и скомандовал своим телохранителям:

— Пошли отсюда, Крэбб, Гойл. Не будем тратить время на этих ничтожеств. Скоро увидимся, Поттер. И держи свою ледяную принцессу на коротком поводке — она явно не понимает, с кем и с чем связалась в нашем мире.

Дверь купе с силой захлопнулась. Крэбб и Гойл неуклюже протопали следом за своим хозяином по коридору.

Рон с шумом плюхнулся обратно на сиденье, его лицо все еще пылало от гнева.

— Ненавижу его! Просто ненавижу! Что он там нес про отца и братьев? И что за «интересное» событие в Хогвартсе он имел в виду?

Гермиона задумчиво нахмурилась, закрывая книгу.

— Он явно что-то знает. Или думает, что знает. Возможно, это связано с Черной Меткой на Чемпионате? Или с чем-то другим… Его отец работает в Министерстве, у него могут быть сведения…

Гарри посмотрел на Джайну, чувствуя остаточное раздражение и холодную ярость, исходящие от нее через их связь.

— Он просто трепался, чтобы нас разозлить. Обычный Малфой. Но ты его здорово осадила, Джайна. Он чуть не наделал в штаны от страха, когда ты достала палочку.

Джайна медленно повертела палочку из белого дуба в руке, ее усмешка была мрачной, хищной.

— Этот маленький скользкий слизняк думает, что я шучу. Что я просто девчонка, которую можно задирать. Пусть попробует меня обогнать на поле. Я ему не просто метлу заморожу. Я ему устрою персональный ледниковый период.

Рон хохотнул, его настроение заметно улучшилось.

— Вот это я понимаю! Хочу это видеть! Малфой, превращенный в сосульку на метле! Это будет лучший момент года!

Гермиона неодобрительно покачала головой, но уголки ее губ дрогнули в улыбке.

— Вы невозможны. Но Малфой явно на что-то намекает. Нам нужно быть готовыми ко всему в этом году. Особенно после событий на Чемпионате.

Гарри откинулся на спинку сиденья, их Узы Крови с Джайной отозвались тихим, но уверенным теплом взаимной поддержки.

— Пусть намекает. Что бы там ни было, мы справимся. Вместе. Даже если для этого придется заморозить весь факультет Слизерин.

Поезд продолжал свой путь на север, унося их к Хогвартсу. Купе наполнилось смесью смеха, тревоги и новой решимости. Малфой ушел, но оставил после себя зловещую тень чего-то грядущего, какого-то важного события, которое должно было изменить их жизнь в этом году. И они встретят его вместе.

* * *

«Хогвартс-Экспресс» наконец замедлил свой ход, тяжело пыхтя паром. За окнами купе в сгущающихся сумерках замелькали редкие огни станции Хогсмид — крошечной, почти игрушечной станции, утопающей во мгле и моросящем холодном дожде. Проводник прошел по коридору, объявляя о прибытии. Гарри, Джайна, Рон и Гермиона поспешно схватили свои вещи, мантии и клетки с питомцами, протискиваясь к выходу в шумной, галдящей толпе учеников. Ледокрыл недовольно ухнул в клетке Джайны, а Сычик, выглянув из кармана Рона, тут же спрятался обратно. Проклятие Гарри и Джайны снова напомнило о себе в узком, забитом людьми коридоре вагона — их случайно оттеснили друг от друга чуть дальше положенных двух метров, и острая, ледяная боль мгновенно пронзила их обоих, заставив вскрикнуть. Гарри резко рванулся назад, схватив ее за рукав мантии и притянув к себе.

— Держись ближе, говорю же! — прошипел он сквозь зубы, пытаясь перекричать шум. — Я не хочу снова орать от боли на глазах у всей школы!

Джайна фыркнула, но шагнула к нему так близко, что их плечи соприкоснулись. Ее голос был полон сарказма, но в нем слышалась и нотка облегчения от утихшей боли.

— Как романтично, Поттер. Прямо сцена из дешевой маггловской мелодрамы. Баллада о двух идиотах, связанных проклятием. Держи меня крепче, мой герой!

Они наконец выбрались на узкую, мокрую от дождя платформу. Холодный, влажный воздух ударил в лицо, пахло дождем, мокрой землей и дымом паровоза. Огромная, знакомая фигура Хагрида возвышалась над толпой первокурсников, его голос, усиленный магией или просто его размерами, гремел над платформой:

— Первогодки! Первогодки, сюды ко мне! Не толпитесь, не теряйтесь! Лодки ждут! Давайте живей!

Гарри заметил его гигантский силуэт в знакомой мохнатой шубе из кротовьих шкурок, освещенный тусклым светом фонаря, и радостно махнул рукой.

— Хагрид! Привет!

Хагрид обернулся, его доброе, заросшее бородой лицо расплылось в широкой улыбке.

— Гарри! Рон! Гермиона! Рад вас видеть! А это… Джайна, так? Новенькая? Профессор Дамблдор мне все рассказал! Ну и дела! Говорят, ты там на Чемпионате такой фейерверк устроила, когда Малфой к вам полез! Молодец! Как добрались? Все в порядке?

Джайна слегка кивнула, ее белоснежные волосы блестели от капель дождя.

— Лучше, чем торчать в лесу без палочки, Хагрид. Но этот, — она легонько ткнула Гарри в бок, — все еще мой персональный якорь. Приходится таскаться за ним повсюду.

Хагрид добродушно хохотнул, его смех был похож на раскаты грома. Он по-дружески хлопнул Гарри по плечу с такой силой, что тот едва устоял на ногах.

— Ну, вижу, вы держитесь вместе, это главное! Ладно, бегите к каретам, а то промокнете до нитки! Увидимся на пиру!

Гарри и Джайна направились к темной дороге, ведущей от станции к замку, следуя за Роном и Гермионой, которые уже скрылись в толпе старшекурсников. Проклятие снова сыграло с ними злую шутку. В суматохе и темноте их опять разделила толпа спешащих учеников. Боль, острая и ледяная, снова пронзила их одновременно. Гарри споткнулся, вскрикнув, а Джайна отшатнулась, прижав руку к груди.

— Мерлин! Да что ж такое! — выдохнул Гарри, отчаянно проталкиваясь сквозь толпу обратно к ней. Он схватил ее за руку, их пальцы крепко сплелись. Боль тут же отступила, оставив после себя лишь слабость и раздражение. Они чуть не врезались в какого-то растерянного третьекурсника, уронив его корзину с разбегающимися во все стороны жабами.

— Ой, прости! — пробормотал Гарри, помогая парню ловить скользких питомцев.

Джайна раздраженно закатила глаза, но ее голос был уже не таким резким, скорее усталым.

— Смешно было первые три раза, Поттер. Сейчас это уже просто… унизительно. Я чувствую себя собакой на поводке. Ледяной поводок боли. Я ненавижу это проклятие!

Они наконец добрались до карет, стоявших в ряд у начала дороги к замку. Черные, скрипучие, с облупившейся краской, они выглядели мрачно в сгущающихся сумерках. И они двигались сами собой, без лошадей. Джайна с удивлением посмотрела на пустые оглобли.

— У вас и кареты без лошадей ездят? Сами по себе? У нас бы их в лучшем случае тащили скелеты коней, поднятые некромантом. Или грифоны.

Гарри пожал плечами, открывая перед ней дверцу кареты.

— Да, вроде бы… Некоторые говорят, что их тянут фестралы. Это такие… крылатые кони. Но их видят только те, кто видел смерть.

Он протянул ей руку, чтобы помочь забраться в высокую карету. Джайна на мгновение замерла, глядя на его протянутую ладонь, затем, чуть поколебавшись, приняла его помощь. Ее пальцы были холодными, но хватка — крепкой. Она шагнула внутрь, и он последовал за ней. Их движения были вынужденно синхронными, почти отрепетированными — проклятие не оставляло им выбора, заставляя двигаться в унисон, чтобы избежать боли. Когда они сели рядом на жесткую скамью, их плечи снова соприкоснулись. Гарри вдруг поймал себя на мысли, что со стороны это, наверное, выглядело… странно. Или даже красиво. Словно сцена из старинного романа: юноша помогает прекрасной незнакомке сесть в карету, их руки соприкасаются, их судьбы переплетаются… Он тут же мысленно оборвал себя. Какая чушь! Джайна — не прекрасная незнакомка из романа. Она — архимаг из другого мира, связанная с ним темным проклятием. Она его товарищ по несчастью, его… якорь. Никакой романтики. Они могли бы возненавидеть друг друга в первый же день, проклинать каждый совместный шаг, но вместо этого они выбрали… смех сквозь боль. Терпение сквозь раздражение. Это что-то значило. Но что именно, он пока боялся понять.

Джайна сидела прямо, глядя в окно на темнеющий лес и далекие огни Хогвартса, видневшиеся на вершине холма. О чем она думала? Гарри почувствовал через их связь сложную смесь эмоций: облегчение от того, что они добрались до замка, раздражение от постоянной близости, но и… тень любопытства? И глубоко спрятанную тоску по ее собственному миру. Он знал, что она думает о своем проклятии как о временном неудобстве. Что она верит, что однажды снимет его, найдет путь обратно в Азерот, к своим кораблям, к своим битвам, к своей прерванной жизни. Он, Гарри, был для нее якорем, да. Но временным. Случайным. Она сдерживала свою силу, свой гнев — не замораживала Малфоя, не устроила ледяной армагеддон в ответ на атаки проклятия — и это требовало огромной выдержки, которой Гарри невольно восхищался. Но воспринимать его всерьез? Как равного? Как… что-то большее, чем просто якорь? Нет. Он был для нее просто мальчишкой с добрыми глазами и шрамом на лбу, случайно попавшим в ту же ловушку, что и она.

Рон с шумом плюхнулся на скамью напротив них, Гермиона устроилась рядом, и карета дернулась, со скрипом покатившись по темной, мокрой от дождя дороге к замку.

— Малфой опять нес какую-то чушь, — пробормотал Рон, вытирая капли дождя с лица. — Что он там знает про Хогвартс в этом году?

Гермиона нахмурилась, ее взгляд был задумчивым.

— Не знаю. Но его отец имеет большое влияние в Министерстве. Возможно, он действительно что-то слышал. О каком-то событии… Нам нужно быть начеку.

Гарри молча кивнул, чувствуя тепло Джайны рядом, но стараясь не смотреть на нее слишком часто.

— Пусть треплется. Что бы там ни было, мы справимся.

Джайна легонько ткнула его локтем, и ее усмешка блеснула в полумраке кареты.

— Вместе, якорь. Пока я случайно не заморожу тебя во сне.

Карета медленно катилась к сияющим окнам Хогвартса, унося их навстречу новому учебному году, полному тайн, опасностей и странной, пугающей, но неразрывной связи, которая держала их ближе, чем они могли бы выбрать сами. И оба они чувствовали — этот год будет не похож на все предыдущие.

Кареты, влекомые невидимыми фестралами, медленно подкатили к массивным воротам Хогвартса. Мелкий, холодный дождь барабанил по крыше, создавая монотонный, унылый фон для шума и гама прибывающих студентов. Гарри, Джайна, Рон и Гермиона выбрались наружу, попав под струи ледяной воды. Проклятье тут же напомнило о себе — толпа школьников, спешащих укрыться в замке, едва не разорвала их хватку, и острая, ледяная боль пронзила их обоих, заставив вскрикнуть. Гарри инстинктивно рванулся к Джайне, схватив ее за руку и притянув к себе так близко, что их плечи столкнулись.

— Держись рядом! — прошипел он сквозь стиснутые зубы, пытаясь перекричать шум и боль. — Я не хочу снова падать на глазах у всей школы!

Джайна фыркнула, отряхивая капли дождя с белоснежных волос, но ее пальцы крепко сжали его ладонь.

— Как романтично, Поттер. Прямо сцена из рыцарского романа — спасение девы в беде. Только дева здесь — это ты, а я — твой вечно раздраженный телохранитель.

Они быстро поднялись по скользким каменным ступеням, их шаги невольно синхронизировались, чтобы избежать новой вспышки агонии от проклятия. Ледокрыл недовольно ухнул в клетке, которую несла Джайна, а Гарри прикрывал мантией сверток с ее новой метлой. Толпа школьников, гомонящая и смеющаяся, вливалась в распахнутые настежь массивные дубовые двери замка.

* * *

Внутри их встретил Большой Зал, и Джайна на мгновение замерла на пороге, ее синие глаза расширились от невольного восхищения. Летом, когда они прибыли сюда с Дамблдором, она видела Хогвартс мельком — пустые, гулкие коридоры, пыльные классы, тишину древних стен. Но сейчас замок ожил, задышал, наполнился светом и магией. Высокий, заколдованный потолок сиял ночным небом, где сквозь медленно плывущие облака проглядывали яркие звезды. Тысячи свечей парили в воздухе, отбрасывая теплый, золотистый свет на четыре длинных стола факультетов, уже почти полностью заполненных галдящими студентами. Золотые тарелки и кубки сверкали в ожидании пира. Над столами гордо реяли знамена Гриффиндора, Слизерина, Пуффендуя и Когтеврана. А в дальнем конце зала, на возвышении, сияли огнями свечей преподавательский стол, украшенный гирляндами из вечнозеленого плюща.

— Вот это да… — выдохнула Джайна, ее голос смешал искреннее удивление и привычный сарказм. — А летом это место выглядело как заброшенная крепость орков. У вас тут что, каждый ужин — как пир на коронации? Или это только в честь моего прибытия?

Гарри хмыкнул, легонько ткнув ее локтем.

— Это Хогвартс во всей красе, адмирал. Привыкай. Магия здесь повсюду. Скоро еще и еда появится прямо из воздуха. И не надейся — это не в твою честь, это всегда так.

Они двинулись вдоль зала к столу Гриффиндора, где их уже ждали Фред, Джордж и Джинни, махая руками. Рон с облегчением плюхнулся на скамью рядом с братьями, тут же схватив кусок хлеба.

— Наконец-то! Еда! Я умираю с голоду после этой поездки!

Гермиона аккуратно села рядом с Джинни, ее взгляд внимательно обежал зал.

— Все выглядит так торжественно… Наверное, это из-за того события, о котором говорила миссис Уизли. Интересно, что же это будет?

Гарри и Джайна устроились рядом на скамье. Их Узы Крови вынудили их сесть ближе друг к другу, чем обычно сидели друзья, и Гарри заметил, как несколько гриффиндорцев постарше — включая Ли Джордана, комментатора квиддича — бросили на них любопытные, слегка удивленные взгляды. Особенно на Джайну — новенькую, да еще и с такими яркими белыми волосами. Джайна, сделав вид, что не замечает любопытных взглядов, с интересом осматривала зал — высокие каменные стены, украшенные старинными гобеленами с изображениями единорогов и грифонов, огромные стрельчатые окна, за которыми в сгущающихся сумерках темнели очертания Запретного леса.

— У нас в Боралусе, столице Кул-Тираса, залы были… проще, — сказала она тихо, почти про себя, но Гарри услышал. — Резной камень, темное дерево, флаги флота на стенах. Строго и функционально. А здесь… здесь сама магия словно вплетена в камни, дышит в каждом углу. Странное ощущение. Мощное.

Гарри кивнул, чувствуя ее любопытство и легкую тоску по дому через их связь.

— Это и есть Хогвартс. Он живой, как говорят. Не просто здание. Скоро Дамблдор произнесет речь, потом будет Сортировка первокурсников, и начнется пир.

Джайна прищурилась, глядя на преподавательский стол, где Дамблдор в яркой пурпурной мантии с золотыми звездами о чем-то тихо беседовал с профессором МакГонагалл. Хагрид, только что вошедший в зал и стряхивающий капли дождя со своей огромной шубы, неуклюже усаживался на свое место за краем стола, чуть не опрокинув при этом серебряный кубок.

— Этот ваш Дамблдор… он здесь главный? Самый сильный маг? — спросила она негромко. — Выглядит внушительно. Как архимаг из древних легенд. У нас бы такой, возможно, командовал бы флотом. Или сидел бы в Совете Шести.

Рон, услышавший ее вопрос, хохотнул, проглотив кусок хлеба.

— Флотом? Дамблдор? Он бы скорее драконов туда привлек, а не корабли! Он величайший волшебник нашего времени! Победил Гриндевальда! Его все боятся, даже Сам-Знаешь-Кто!

Фред перегнулся через стол, его глаза хитро блестели.

— Джайна, ты еще не видела Сортировку! Это лучшее шоу года! Первокурсники сейчас будут трястись от страха и визжать под этой старой говорящей Шляпой! Готовься к представлению!

Джайна удивленно подняла бровь, ее тон снова стал насмешливым.

— Говорящая Шляпа? Серьезно? У вас тут что, магия живет в старых тряпках? Ваш мир определенно не перестает меня удивлять своей… эксцентричностью.

Гарри усмехнулся, и их связь отозвалась легким теплом взаимного поддразнивания.

— Эй, ты забыла? Эта «старая тряпка» отправила тебя к нам, в Гриффиндор! Она решает, на какой факультет попадет ученик — Гриффиндор для храбрых, Слизерин для хитрых, Когтевран для умных, Пуффендуй для… ну, для остальных. Меня Шляпа выбрала в Гриффиндор, хотя долго колебалась, не отправить ли меня в Слизерин.

Джайна легонько ткнула его локтем, ее синие глаза сверкнули ледяным огнем.

— В Слизерин?! К этому твоему Малфою?! Поттер, если бы она посмела это сделать, я бы ее точно заморозила на месте! А тебя бы — для профилактики!

В этот момент массивные дубовые двери Большого Зала снова распахнулись, и шум голосов мгновенно стих. Профессор МакГонагалл, строгая и подтянутая, в своей изумрудной мантии, повела за собой вереницу первокурсников — маленьких, промокших под дождем, испуганно озиравшихся по сторонам и с благоговением смотревших на заколдованный потолок. Джайна наблюдала за ними, и ее взгляд стал задумчивым, почти печальным. Гарри почувствовал через их связь ее острое ощущение чуждости, ее одиночество в этом новом, незнакомом мире, полном странных традиций и говорящих шляп. Хогвартс был для нее таким же чужим и непонятным, как Азерот был бы для него. Но они были здесь вместе. Связанные проклятием, выброшенные из своих жизней, но вместе. И это почему-то имело значение.

Большой Зал погрузился в выжидательную тишину, когда Дамблдор поднялся со своего места за преподавательским столом. Его длинная серебристая борода мерцала в свете тысяч свечей, а глаза за стеклами очков-половинок лучились теплом и мудростью. Он широко улыбнулся, раскинув руки в приветственном жесте.

— Добро пожаловать! — его голос, усиленный магией, разнесся по огромному залу. — Добро пожаловать в Хогвартс на новый учебный год! Прежде чем мы приступим к нашему великолепному пиру и традиционной Сортировке наших дорогих новичков, я хотел бы сделать несколько важных объявлений и представить вам нашу особую гостью. В этом году, по весьма необычным и трагическим обстоятельствам, к нам присоединилась юная волшебница издалека — Джайна Праудмур! — Все взгляды в зале обратились к гриффиндорскому столу, где сидела Джайна. — Мисс Праудмур прибыла к нам из мест, где магия течет иначе, где небо иное, и где ей пришлось столкнуться с испытаниями, которые не пожелаешь и взрослому магу. Она уже успела показать себя как исключительно смелая, находчивая и, смею заметить, весьма… хм… изобретательная в обращении с холодом волшебница. Прошу вас, поприветствуйте мисс Праудмур и окажите ей всю возможную поддержку!

Зал взорвался аплодисментами. Гриффиндорцы хлопали и свистели громче всех. Фред и Джордж даже попытались запустить небольшой фейерверк, но были остановлены строгим взглядом МакГонагалл. Джайна слегка выпрямилась на скамье, ее белые волосы ярко блеснули в свете свечей. Ее юное лицо осталось внешне спокойным, почти непроницаемым, но Гарри почувствовал через их Узы волну ее смущения, смешанного с раздражением и гордостью. Она тихо прошептала ему, наклонившись так, чтобы слышал только он:

— Это что, теперь я местная знаменитость? Экспонат из другого мира? Заморозить бы его за такие театральные речи…

Гарри хмыкнул, чувствуя ее неловкость почти как свою.

— Привыкай, адмирал. Дамблдор обожает такие эффектные представления. Зато теперь все знают, кто ты. И что с тобой лучше не шутить.

Профессор МакГонагалл тем временем внесла в зал старую, потрепанную Распределяющую Шляпу и поставила перед ней простой деревянный табурет. Началась церемония Сортировки. Первокурсники, дрожа от страха и волнения, по очереди вызывались по алфавиту и садились на табурет. Шляпа на мгновение задумывалась, а затем выкрикивала название факультета: «Пуффендуй!», «Когтевран!», «Слизерин!». Гарри с улыбкой наблюдал, как Колин Криви, его юный восторженный поклонник с фотоаппаратом, подпрыгивал от радости, когда его младшего брата Денниса — маленького, промокшего до нитки, с водорослями в волосах после падения в Черное озеро по пути к замку — Шляпа отправила в Гриффиндор. Деннис, сияя от счастья, побежал к их столу и сел рядом с Колином, который тут же подскочил к Гарри.

— Гарри! Ты видел?! Деннис теперь тоже в Гриффиндоре! Он упал в озеро, но говорит, что его вытащил гигантский кальмар! Представляешь?!

Гарри ободряюще кивнул, улыбнувшись братьям.

— Рад за него, Колин. Отличные новости! Только проследи, чтобы он как следует высох, а то заболеет.

Джайна прищурилась, с любопытством глядя на счастливого Денниса, который взахлеб рассказывал о своем приключении.

— Гигантский кальмар? Серьезно? У вас тут что, не школа, а какой-то магический зверинец с говорящими тряпками и дружелюбными морскими чудовищами?

После того как последний первокурсник был распределен (в Когтевран), Шляпу унесли, и Дамблдор снова поднялся. Он взмахнул руками, и в тот же миг столы перед ними наполнились всевозможными яствами: горы жареного картофеля, запеченная курица, ростбиф, пироги с мясом и почками, овощи всех видов, кувшины с тыквенным соком, сливочным пивом и водой.

Рон издал счастливый стон и тут же набросился на еду, бормоча с набитым ртом:

— Вот! Вот ради чего стоит терпеть все остальное!

Гермиона, аккуратно накладывая себе на тарелку немного салата и кусочек курицы, повернулась к Почти Безголовому Нику, призраку Гриффиндора, который величественно парил рядом со столом.

— Ник, добрый вечер! Как вы провели лето?

Ник печально вздохнул, его почти отрубленная голова уныло качнулась на тонкой полоске кожи.

— Увы, Гермиона, не так хорошо, как хотелось бы. Меня снова не приняли в Клуб Обезглавленных Охотников. Говорят, моя голова все еще слишком крепко держится. Какая несправедливость! А вы как? Слышал, на Чемпионате были неприятности?

Гермиона нахмурилась, ее вилка замерла над тарелкой.

— Да, Ник. Было ужасно. Пожиратели Смерти… Черная Метка… Но скажите, кто готовит всю эту великолепную еду? Неужели профессора сами?

Ник издал тихий, шелестящий смешок.

— Профессора? Нет, конечно! Всю еду в Хогвартсе готовят домовые эльфы. Их здесь сотни, на кухнях, прямо под этим залом. Они трудятся день и ночь, чтобы накормить всех учеников и преподавателей.

Джайна, которая как раз подносила к губам кубок с тыквенным соком, замерла. Ее взгляд стал острым, пронзительным.

— Домовые эльфы? Сотни? И все они… такие же, как та Винки, которую мы видели в лесу? Рабы, которые готовят, убирают, стирают… и получают за это только побои и унижения?

Ник удивленно посмотрел на нее, явно не замечая ледяных ноток в ее голосе.

— Ну… рабы — это слишком сильно сказано, мисс. Они домовые эльфы, они созданы для служения. Они счастливы служить волшебникам, заботиться о замке. Без этого им будет очень плохо. Это их природа.

Джайна с тихим стуком поставила кубок на стол. Ее голос понизился, стал тихим, но в нем зазвенела ледяная ярость.

— Счастливы? Счастливы быть бесправными вещами, собственностью, которую можно вышвырнуть за малейшую провинность? У нас в Азероте эльфы — древние и гордые народы: воины, маги, жрецы, лидеры своих государств! А здесь… здесь их держат в подвалах, как рабочий скот! Это не счастье, сэр призрак. Это уродливое, омерзительное рабство, прикрытое лживыми словами о «природе»!

Гермиона подалась вперед, ее глаза загорелись праведным гневом и восторгом от неожиданной поддержки.

— Я полностью с тобой согласна, Джайна! Это ужасно! Это недопустимо в цивилизованном магическом обществе! Нужно что-то делать! Нужно бороться за их права!

Гарри посмотрел сначала на пылающую гневом Джайну, потом на решительную Гермиону. Он почувствовал их общее негодование через связь с Джайной.

— После того, что случилось с Винки… я тоже думаю, что это неправильно. Но… они ведь действительно не знают другой жизни. Добби… он хотел свободы, но боялся ее.

Рон, дожевывая большой кусок пирога, непонимающе пожал плечами.

— Ну, они всегда так жили. И вроде не жалуются. Чего им еще надо-то? Еда есть, крыша над головой есть…

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее мысленный голос был полон сарказма:

— Слышал, якорь? Твой рыжий друг считает, что если раб сыт и у него есть конура, то он должен быть счастлив. Может, заморозим его для повышения уровня эмпатии?

Рон испуганно поперхнулся, хотя и не слышал ее мыслей. Гарри хмыкнул, мысленно отвечая:

— Оставь его. Он просто не понимает. Но ты права. Это… это очень странно и неправильно.

Пир продолжался. Зал гудел от смеха и разговоров. Студенты обсуждали лето, предстоящие уроки, новости о Чемпионате. А Джайна Праудмур, архимаг из другого мира, сидела за столом Гриффиндора, глядя на

этот праздник жизни с новым, более сложным чувством. Хогвартс был не просто школой магии. Это был мир, полный света и теней, величия и уродства. И она начинала понимать, что ее место здесь, рядом с этим странным мальчиком, связанным с ней Узами Крови, будет гораздо сложнее и опаснее, чем она могла себе представить.

* * *

Пир в Большом Зале подходил к своему логическому завершению. Золотые тарелки опустели, горы пирогов, пудингов и тортов заметно поубавились, а кубки с тыквенным соком снова наполнились сами собой. Шум голосов постепенно стих, когда Дамблдор снова поднялся со своего места за преподавательским столом. Его пурпурная мантия мягко колыхнулась, а глаза за стеклами очков-половинок внимательно обвели притихший зал. Гарри и Джайна сидели рядом за гриффиндорским столом, их невидимые Узы заставляли их держаться близко, и Гарри чувствовал ее напряженное любопытство, пульсирующее через их связь. Рон и Гермиона тоже напряглись в ожидании — они чувствовали, что сейчас будет объявлено что-то важное. Фред и Джордж переглянулись с хитрыми ухмылками, словно что-то знали.

— Итак, — начал Дамблдор, его голос, спокойный и звучный, разнесся по затихшему залу, — теперь, когда мы все сыты, довольны и полны сил для новых свершений, позвольте мне сделать несколько важных объявлений. Во-первых, как обычно, напоминаю всем ученикам, что Запретный лес, как и следует из его названия, строго запрещен для посещения всеми студентами. Мистер Филч, наш незаменимый завхоз, также просил меня передать, что список запрещенных предметов в этом году значительно расширен и теперь включает четыреста тридцать семь наименований, в том числе визжащие йо-йо, бумеранги с клыками и самопишущие перья с ядовитыми чернилами. Полный список можно найти на двери его кабинета.

Из темного угла у входа в зал раздалось недовольное ворчание Филча, который стоял там со своей кошкой Миссис Норрис. Джайна тихо шепнула Гарри, ее голос был полон недоумения:

— У вас тут что, идет полномасштабная война с детскими игрушками? У нас бы с таким арсеналом можно было бы небольшой флот вооружить.

Гарри хмыкнул, но Дамблдор продолжил, и его тон стал более торжественным, интригующим.

— Однако в этом учебном году нас всех ждет событие поистине исключительное. После долгих и сложных переговоров с Министерством магии и международными магическими организациями, я с огромной радостью объявляю, что Хогвартс был выбран местом проведения легендарного Триволшебного Турнира! — По залу пронесся вздох изумления, а затем он взорвался возбужденным шепотом и возгласами. — Да-да, вы не ослышались! Состязание, которое не проводилось уже более ста лет из-за высокой опасности, возрождается! Делегации двух других крупнейших европейских школ магии — Академии Шармбатон из Франции и Института Дурмстранг — прибудут к нам в Хогвартс тридцатого октября, и мы будем рады приветствовать их как дорогих гостей и соперников!

Зал взорвался аплодисментами и восторженными криками. Фред и Джордж вскочили на скамью, хлопая друг друга по плечам и вопя:

— Вот это да! Это наш шанс, Джорджи!

— Мы станем чемпионами, Фредди! Слава и золото ждут нас!

Рон тоже выпрямился, его глаза горели азартом.

— Триволшебный Турнир! Ничего себе! Я читал про него! Это же невероятно круто! Отец говорил, там такие опасные задания, просто жуть! Но победителю — вечная слава и тысяча галлеонов!

Гермиона нахмурилась, ее голос прозвучал строго и предостерегающе:

— Опасно — это еще мягко сказано, Рон! В прошлые века во время Турнира гибли люди! Чемпионы погибали! Это очень рискованное состязание!

Джайна прищурилась, внимательно глядя на Дамблдора. Ее голос был тихим, но полным скептицизма:

— Состязание магов? С риском для жизни? У нас в Азероте такое назвали бы гладиаторскими боями или дуэлью чести до смерти. Зачем проводить такое в школе? Это же безумие.

Гарри повернулся к ней, чувствуя ее недоумение и скептицизм через их связь.

— Я тоже не понимаю. Но помнишь, Малфой в поезде говорил, что в этом году будет что-то интересное? Может, он имел в виду именно это? Его отец наверняка знал заранее.

Дамблдор поднял руку, призывая к тишине, и шум в зале постепенно стих.

— Триволшебный Турнир — это, прежде всего, дружеское состязание, призванное укрепить связи между школами и народами. Это испытание магического мастерства, смелости, находчивости и умения преодолевать трудности. От каждой из трех школ будет выбран один чемпион — самый достойный ученик или ученица. Они и сразятся между собой за Кубок Турнира и вечную славу победителя. Но, — голос Дамблдора стал строже, — учитывая трагический опыт прошлых Турниров, Министерство магии ввело строгое возрастное ограничение. К участию в Турнире будут допущены только те студенты, кому уже исполнилось семнадцать лет на момент тридцать первого октября этого года. Выбор чемпионов будет производиться беспристрастным судьей.

По гриффиндорскому столу пронесся разочарованный гул. Кто-то возмущенно крикнул:

— Но это же нечестно! Почему только с семнадцати?!

Фред и Джордж синхронно застонали от разочарования:

— Ну вот! А нам исполняется семнадцать только в апреле! Какой облом!

Дамблдор понимающе улыбнулся, но его взгляд оставался твердым.

— Я понимаю ваше разочарование, но правила установлены для вашей же безопасности. И они не подлежат обсуждению. А теперь, — он сделал паузу, и его голос снова стал интригующим, — позвольте представить вам еще одного человека. Нашего нового преподавателя Защиты от Темных Искусств — профессора Аластора Грюма!

Массивные двери Большого Зала снова распахнулись, и в проеме появилась фигура, от вида которой по залу пронесся испуганный шепот, а Джайна невольно сжала под столом свою новую палочку. Человек был высоким, но сильно сгорбленным, и тяжело хромал, опираясь на длинный, витой посох. Его деревянная нога с тяжелым стуком ударяла по каменному полу при каждом шаге. Лицо было сплошь покрыто старыми, уродливыми шрамами, словно его кромсали клыками и когтями. Нос был почти полностью сбит, напоминая бесформенный кусок воска. Но самое жуткое было не это. Один его глаз был маленьким, темным и буравящим. А второй… второго глаза не было. Вместо него в глазнице вращался большой, круглый, ярко-синий магический глаз, который двигался совершенно независимо от нормального глаза, бешено вращаясь во все стороны — вверх, вниз, вбок, и даже поворачиваясь внутрь черепа. Этот глаз, казалось, сканировал каждого студента в зале, заглядывая им прямо в душу. Длинный темный плащ развевался за ним, как крылья летучей мыши, а вся его фигура излучала ауру застарелой опасности, паранойи и невероятной силы.

Гарри почувствовал, как по спине пробежал холодок. Этот человек пугал до дрожи. Джайна тихо шепнула ему, ее голос был напряженным:

— Это что, ваш учитель? Похож на ветерана сотни войн, вернувшегося из самой преисподней. У нас бы такой командовал элитным отрядом штурмовиков. Или сидел бы в тюрьме для особо опасных магов.

Рон сглотнул, его лицо было бледным.

— Это… это Грозный Глаз Грюм! Знаменитый аврор! Отец рассказывал про него! Он поймал больше Пожирателей Смерти, чем кто-либо другой! Говорят, половина узников Азкабана — его «клиенты». Он настоящий герой! Но… и совершенно безумный параноик.

Гермиона кивнула, ее голос тоже был напряженным.

— Я читала о нем. Легендарный аврор, да. Но вышел в отставку много лет назад. Говорят, он стал слишком… подозрительным. Видит врагов повсюду. Очень странно, что Дамблдор пригласил именно его преподавать.

Грюм тем временем добрался до преподавательского стола, тяжело рухнул на свободный стул рядом с Хагридом и, не обращая ни на кого внимания, схватил кубок с тыквенным соком. Его магический глаз продолжал бешено вращаться, сканируя зал. Дамблдор продолжил свою речь, словно ничего необычного не произошло:

— Профессор Грюм любезно согласился прервать свою заслуженную отставку и поделиться с вами своим богатейшим опытом в борьбе с Темными Искусствами. Уверен, этот год будет для вас особенно познавательным и… поучительным. А теперь — всем желаю спокойной ночи! Отдыхайте как следует, завтра начинаются занятия!

Зал снова загудел от разговоров и смеха. Студенты начали подниматься из-за столов, направляясь к выходам и своим спальням. Гарри и Джайна тоже встали, их Узы заставили их двигаться синхронно, как единое целое. Проходя мимо преподавательского стола, Гарри поймал на себе пристальный взгляд Грюма — его нормальный глаз смотрел куда-то в сторону, но ярко-синий магический глаз был устремлен прямо на них, на Гарри и Джайну, и задержался на них на несколько секунд дольше, чем на других учениках.

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее голос был тихим, напряженным:

— Этот Грюм… он видит больше, чем другие. Его глаз… он словно сканирует душу. Не нравится мне его взгляд. Он слишком… проницательный.

Гарри молча кивнул, чувствуя ее беспокойство через их связь.

— Мне тоже не по себе от него. Но если он действительно ловил Пожирателей Смерти… значит, он на нашей стороне? Против Волдеморта?

Они вышли из Большого Зала вместе с Роном и Гермионой, направляясь к лестницам. Проходя мимо Грюма, который теперь с аппетитом ел сосиску прямо с ножа, одновременно делая глоток из своей личной фляжки, Джайна бросила на него еще один быстрый, оценивающий взгляд и пробормотала так, чтобы слышал только Гарри:

— Триволшебный Турнир с риском для жизни. Безумный аврор-параноик в качестве учителя. Домовые эльфы-рабы на кухнях… Ваш Хогвартс, Поттер, все больше напоминает не школу магии, а какое-то хитроумное поле боя. Или сумасшедший дом.

Гарри криво усмехнулся, их шаги гулко отдавались в пустеющем коридоре.

— Добро пожаловать в мою жизнь, адмирал. Боюсь, это только начало четвертого курса.

* * *

После суматохи пира и объявлений Дамблдора, Гарри и Джайна, ведомые профессором МакГонагалл, поднялись по многочисленным движущимся лестницам в башню Гриффиндора. Их Узы Крови заставляли их держаться рядом, и Гарри чувствовал легкую, но неприятную тоску — он не сможет вернуться в свою привычную круглую спальню с Роном, Невиллом, Дином и Симусом. Их шутки, храп Рона, ночные разговоры — все это теперь было для него недоступно. Вместо этого профессор МакГонагалл остановилась у гобелена с изображением рыцаря, спящего у костра, на седьмом этаже, недалеко от входа в общую гостиную Гриффиндора. Она произнесла пароль — «Ледяной щит» (весьма иронично, подумал Гарри), — и гобелен отъехал в сторону, открывая скрытую за ним круглую дверь.

— Это будет ваше временное жилище, мистер Поттер, мисс Праудмур, — сказала МакГонагалл, ее тон был строгим, как всегда, но в глазах мелькнула тень сочувствия. — Учитывая… обстоятельства вашего проклятия, профессор Дамблдор распорядился подготовить для вас это отдельное помещение. Оно находится под защитными чарами и обладает некоторой… адаптивной магией. Почти Безголовый Ник любезно согласился присматривать за вами и сообщать мне о любых проблемах. Ведите себя благоразумно. Спокойной ночи.

Она кивнула им и удалилась по коридору, оставив их наедине с призраком Гриффиндора, который тут же с вежливым поклоном пролетел сквозь стену внутрь комнаты.

— Добро пожаловать, юные друзья! — провозгласил Ник своим слегка дребезжащим голосом, его почти отрубленная голова покачивалась на тонкой шейной связке. — Прекрасная комната, не правда ли? Почти такая же уютная, как моя старая башня в пятнадцатом веке, до того неприятного инцидента с тупым топором…

Гарри и Джайна осторожно шагнули внутрь, и их рты невольно приоткрылись от удивления. Комната была не просто уютной — она была великолепной. Круглая, просторная, с высоким сводчатым потолком. Стены были сложены из темного, теплого на вид камня и украшены старинными гобеленами с изображениями сражающихся грифонов и плывущих по морю кораблей (Гарри подумал, что это, возможно, реакция комнаты на мысли Джайны). Большое стрельчатое окно с витражами выходило на темные воды Черного озера, за которым виднелись огни Хогсмида и далекие горы. В большом каменном камине весело потрескивал огонь, отбрасывая теплые блики на мягкий, пушистый ковер, устилавший пол. Посередине комнаты стояла одна-единственная кровать — огромная, двуспальная, с четырьмя резными столбиками и тяжелым темно-красным бархатным балдахином, застеленная мягким пуховым покрывалом. У стены стоял большой письменный стол с двумя стульями и стопкой чистого пергамента, а рядом — два удобных кресла перед камином. Когда Гарри подумал о своих вещах, одно из кресел тут же с легким щелчком превратилось в большой школьный сундук с его инициалами.

— Ничего себе… — выдохнул Гарри, оглядываясь по сторонам. — Это что за… комната по вызову, только наоборот?

Ник вежливо хмыкнул, проплывая сквозь стену и обратно.

— Не совсем. Это одна из старинных гостевых комнат Хогвартса, пропитанная древней магией основателей. Она чувствует нужды своих обитателей и немного… подстраивается под них. Но снять ваше проклятие она, увы, не в силах.

Джайна скрестила руки на груди, ее белые волосы ярко сверкали в свете камина. Ее лицо выражало сложную смесь удивления, одобрения и легкого раздражения.

— Красиво. Роскошно. Почти как адмиральская каюта. Но… одна кровать? Серьезно, Поттер? Вы издеваетесь? У нас в Азероте я бы тебя давно отправила спать на палубу под открытым небом. Или в трюм.

Гарри почесал затылок, чувствуя, как его щеки снова начинают розоветь.

— Эээ… это не я придумал. Видимо, комната решила, что так нам будет… удобнее? Из-за Уз? Ну… давай сначала переоденемся, а потом разберемся.

Он повернулся к своему сундуку, доставая пижаму и стараясь не смотреть на кровать. Джайна фыркнула и отошла к окну, глядя на темное озеро.

— Отвернись, якорь. Я повторять не буду. И если я почувствую твой любопытный взгляд через нашу связь, клянусь, заморожу тебя до утра прямо в этой твоей пижаме в полосочку.

Гарри послушно отвернулся лицом к стене, чувствуя себя неловко, как никогда.

— Уже привык к угрозам. Только, пожалуйста, не превращай комнату в ледяную пещеру. Я люблю спать в тепле.

Он услышал за спиной шорох ткани. Она быстро переоделась в длинную темно-синюю ночную рубашку из мягкого хлопка, которую миссис Уизли предусмотрительно сунула ей в чемодан вместе с парадным платьем.

— Твой черед, Поттер, — бросила она через плечо. — Можешь поворачиваться. И не торопись, шоу должно быть захватывающим.

Гарри быстро натянул свою старую пижаму, стараясь не смотреть на нее, но чувствуя ее насмешливый взгляд на своей спине. Он ткнул ее локтем, когда закончил.

— Очень смешно. Так… что с кроватью? Как будем делить территорию?

Джайна посмотрела на огромную кровать, потом на него, и ее брови скептически поднялись.

— Делить? Поттер, это не континент, который нужно разграничивать. Мы связаны проклятием. Либо мы спим… рядом, либо кто-то из нас (скорее всего, я) спит на этом милом коврике у камина, а ты всю ночь корчишься от боли. Выбирай.

Гарри тяжело вздохнул, проводя рукой по волосам.

— Я скучаю по своей старой спальне. По храпу Рона, по Невиллу, который вечно забывает свои тапки… Но ты права. Мучиться от боли всю ночь — перспектива еще хуже. Ладно. Только… давай договоримся. Никаких… неожиданностей.

Они подошли к кровати. Джайна взмахнула палочкой, и посередине кровати появилась тонкая, едва заметная ледяная линия.

— Вот. Это граница. Ты — на своей половине, я — на своей. Нарушишь границу — пеняй на себя. Я сплю чутко. И холодно. Ты слева, я справа. И если ты будешь храпеть… я тебя не просто заморожу. Я создам звуконепроницаемый ледяной кокон вокруг твоей головы.

Гарри хмыкнул, забираясь под тяжелое бархатное одеяло на свою половину.

— Договорились. А если ты будешь пинаться во сне или пытаться стянуть все одеяло, я применю к тебе легкое щекочущее заклятие. Посмотрим, как ты будешь хохотать во сне.

Они легли, оставив между собой эту тонкую ледяную границу — хрупкий символ их вынужденной близости и взаимного недоверия. Ник, все еще паривший у камина, печально покачал головой.

— Ох, молодежь… Никакого уважения к романтике момента… В мое время…

— Замолчи, призрак, или я найду способ заморозить и тебя! — прошипела Джайна, зарываясь лицом в подушку.

Ник обиженно фыркнул и просочился сквозь стену.

Комната слегка изменилась снова. Над кроватью мягко засветился полог с вышитыми серебряными звездами, напоминающими ночное небо над морем. У Джайны на тумбочке сама собой появилась чашка с горячим травяным чаем, пахнущим мятой и ромашкой — видимо, комната почувствовала ее усталость и напряжение.

Гарри лежал на спине, глядя на мерцающие звезды на пологе. Было невероятно странно — лежать в одной кровати с девушкой, тем более с такой, как Джайна. Но усталость брала свое. И, как ни странно, ее присутствие рядом успокаивало. Он чувствовал ее ровное дыхание, ее тепло сквозь разделявшую их границу. Он подумал, что, возможно, эта ночь будет первой за долгое время, когда ему не будут сниться кошмары о Волдеморте или Чемпионате. Джайна повернулась на бок, лицом к нему, но глаза ее были закрыты. Ее голос был сонным, почти без сарказма.

— Не пялься на меня, Поттер. И не смей храпеть. Завтра будем разбираться с этим вашим Турниром и сумасшедшим Грюмом.

— И не собирался пялиться, — буркнул он, но улыбнулся в темноте. — Спокойной ночи, адмирал.

— Спокойной, якорь, — пробормотала она уже почти во сне.

Тишину комнаты нарушал только тихий треск догорающих поленьев в камине. Ледяная линия между ними на кровати медленно таяла под теплом их тел.

* * *

Но ночь не собиралась быть спокойной. Гарри только начал проваливаться в сон, убаюканный теплом камина и мерным дыханием Джайны рядом, когда его сознание снова пронзило видение. На этот раз оно было другим — не ее прошлое, не ее боль. А его.

Он снова стоял в Большом Зале, но теперь он был пуст и темен. Лишь безликий беспристрастный судья стоял посреди зала. Он чувствовал непреодолимое желание подойти, бросить свое имя. Руки дрожали, но он шел вперед. Он должен был участвовать. Должен был доказать всем — и ей — что он герой, что он достоин. Он протянул пергамент судье…

Но в этот момент зал наполнился ледяным холодом. Не тем холодом Уз, а другим — мертвым, высасывающим душу. Облик судьи затрепетал и сжался. Из теней выступила фигура в черной мантии с капюшоном. Дементор? Нет, хуже. Гораздо хуже. Фигура подняла руку — костлявую, обтянутую серой кожей — и указала на него. Раздался высокий, холодный смех, от которого кровь застыла в жилах. Смех Волдеморта. И голос, шипящий, как змея, прозвучал прямо в его голове: «Глупый мальчишка… Думал, слава спасет тебя? Слава — это иллюзия. Есть только сила. И я вернусь за ней. И за тобой».

Холод стал невыносимым. Гарри почувствовал, как его душа замерзает, как радость и надежда утекают, оставляя лишь пустоту и отчаяние. Он закричал — беззвучно, во сне.

И тут же почувствовал тепло. Чья-то рука коснулась его плеча. Он резко открыл глаза, тяжело дыша, сердце колотилось, как бешеное. Джайна сидела рядом, ее лицо было встревоженным, синие глаза внимательно смотрели на него. Ледяная линия между ними исчезла.

— Гарри? — позвала она тихо. — Ты кричал. Во сне. Что случилось?

Он сглотнул, пытаясь прийти в себя. Холод отступал, но ужас оставался.

— Кошмар… Волдеморт… Он был здесь… Говорил со мной…

Джайна нахмурилась, ее рука все еще лежала на его плече. Он чувствовал ее беспокойство через их связь.

— Это был просто сон, Гарри. Кошмар. Его здесь нет.

— Нет… это было… реально, — прошептал он, его все еще трясло. — Холод… как от дементоров…

В этот момент воздух в комнате снова стал тяжелым. Тени в углах сгустились. Витражное окно задрожало, и трещина, появившаяся прошлой ночью, снова засветилась тусклым, болезненным светом. Проклятие реагировало. Реагировало на его страх, на его связь с Волдемортом, на их близость.

Джайна резко обернулась, ее глаза сверкнули синим огнем.

— Оно здесь, — прошипела она. — Оно слушает. Оно чувствует твой страх.

Гарри сел на кровати, инстинктивно придвигаясь ближе к ней. Холод в комнате усиливался.

— Что… что оно хочет? — спросил он, его голос дрожал.

— Оно хочет питаться, — ответила Джайна мрачно, ее рука легла на его, их пальцы сплелись. — Твоим страхом. Моей болью. Нашей связью. — Она посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде была не только тревога, но и решимость. — Но мы не дадим ему. Слышишь, Поттер? Мы не дадим ему нас сломать. Мы сильнее этого. Вместе.

Он кивнул, сжимая ее руку. Ее тепло, ее сила, ее присутствие рядом разгоняли ледяной ужас кошмара. Тень в углу комнаты замерла, заколебалась и медленно отступила. Трещина на витраже перестала светиться. Холод в комнате начал рассеиваться.

Они сидели молча, держась за руки, пока их дыхание не выровнялось. Проклятие отступило. На этот раз.

— Спасибо, — прошептал Гарри, не отпуская ее руку.

— Не за что, якорь, — ответила она так же тихо. — Похоже, теперь мы не только делим кровать, но и кошмары. Веселый год нас ждет.

Они снова легли, но на этот раз ближе друг к другу. Ледяная линия границы растаяла окончательно. Страх перед проклятием смешивался со странным, новым чувством — ощущением хрупкой, но реальной защиты, которую они находили друг в друге. Их Узы Крови были их тюрьмой, их пыткой, но, возможно, они же были и их единственным оружием против тьмы. И эта ночь стала первым шагом к осознанию этой опасной, но неизбежной истины.

Утро в башне Гриффиндора родилось серым и промозглым. Тусклый свет с трудом пробивался сквозь высокий витраж их комнаты, и трещина, появившаяся ночью, казалась темным шрамом на стекле, зловещим напоминанием о вторжении тьмы. Гарри проснулся первым, рывком вынырнув из сна, который не принес отдыха. Тело ныло так, словно его всю ночь били тупым предметом, а голова гудела отголосками вчерашнего кошмара и ледяного присутствия проклятия. Он осторожно сел на кровати, потирая грудь, где вчера ночью разливалась холодная пустота, и бросил взгляд на Джайну.

Она еще спала, свернувшись под тяжелым одеялом, ее лицо было бледнее обычного, почти прозрачным в утреннем свете, а под глазами залегли темные тени. Белоснежные волосы спутались на подушке, несколько прядей прилипли к щеке. Она дышала ровно, но неспокойно, время от времени хмурясь во сне. Их Узы Крови пульсировали между ними — уже не теплом или раздражением, а чем-то тяжелым, вязким, тянущим, словно невидимые гири, привязанные к их душам.

Он осторожно встал, стараясь не издать ни звука, но едва его ноги коснулись холодного каменного пола и он сделал шаг к окну, чтобы взглянуть на утренний Хогвартс, как проклятье тут же напомнило о себе. Два метра — невидимая граница их тюрьмы — были нарушены. Но на этот раз это была не просто острая вспышка боли, как раньше. Это было нечто иное. Глубокая, сосущая, изматывающая боль медленно растеклась от сердца по всему телу, к самым кончикам пальцев, заставляя его пошатнуться и схватиться за подоконник. Дыхание стало тяжелым, затрудненным, будто воздух в комнате внезапно стал разреженным, непригодным для жизни. Силы утекали из него, как вода сквозь пальцы. Это было не просто предупреждение. Это было медленное удушение.

Джайна резко села на кровати, ее глаза распахнулись, в них плескался остаточный ужас ночного кошмара. Она схватилась за грудь, ее дыхание тоже стало прерывистым. Их взгляды встретились через комнату, и Узы отозвались эхом — общая боль, общая слабость, и новое, зловещее ощущение уязвимости. Она с трудом выдохнула, ее голос был хриплым, напряженным:

— Что… что это было, Поттер? Ты опять решил проверить границы нашей клетки? Неужели вчерашнего урока тебе не хватило?

Гарри покачал головой, медленно возвращаясь к кровати. Боль постепенно утихала по мере сокращения расстояния, но изматывающая тяжесть осталась, осев в костях свинцовой усталостью.

— Нет. Это… это не расстояние. Ты тоже это почувствовала, да? Будто… оно тянет из нас саму жизнь. Медленно.

Она нахмурилась, ее пальцы инстинктивно сжали палочку из белого дуба, лежавшую на тумбочке рядом с кроватью. Она встала, игнорируя заметную дрожь в ногах, и подошла к окну. Ее синие глаза внимательно изучали трещину на витраже, которая в утреннем свете казалась глубже, темнее, словно рана на теле самого замка.

— Это проклятие, — сказала она тихо, ее голос стал жестким, как сталь. — Оно изменилось. Прошлой ночью… то, что приходило… оно не просто злилось на нас. Оно что-то сделало. Оно адаптировалось. Оно нашло новый способ мучить нас. Не через острую боль, а через… истощение.

Гарри мрачно кивнул, его горло сжалось от беспокойства и дурного предчувствия.

— Я тоже это заметил. Как будто оно… оно живое. И оно злится. Оно не хочет, чтобы мы… находили утешение друг в друге? Чтобы мы смеялись?

Джайна резко выпрямилась, ее юное лицо стало по-взрослому суровым. Она решительно повертела палочку в руке, и из ее кончика сорвалась одинокая льдинка, сверкнув в утреннем свете.

— Тогда я разберусь с ним. Я не позволю какой-то темной магии высасывать из нас жизнь по капле. У нас в Азероте я ломала проклятия и похуже. Это всего лишь… сложная магическая конструкция. А я — архимаг. Я найду способ.

Гарри шагнул к ней, их разделял теперь лишь шаг. Его голос был настойчивым, полным беспокойства за нее, за них обоих.

— Джайна, послушай! Это не просто магия твоего мира! Оно чуть не прикончило нас вчера ночью! Мы должны рассказать Дамблдору! Или МакГонагалл! Они должны знать!

Она резко повернулась к нему, ее синие глаза сверкнули ледяным огнем упрямства и гордости.

— Нет! Я не побегу жаловаться вашим учителям, как испуганный первокурсник, у которого взорвался котел! Я сама разберусь! Если это проклятие хочет играть со мной в игры на истощение — я сыграю. Я выдержу. Мы справимся сами. Я не покажу им свою слабость!

Он стиснул зубы, чувствуя ее яростное упрямство, ее страх показаться слабой через их связь. Он знал этот тип гордости — гордость воина, лидера, не привыкшего просить о помощи. Он знал, что спорить сейчас бесполезно, это только разозлит ее и заставит замкнуться еще больше. Но он также чувствовал эту новую угрозу — это медленное, выматывающее истощение, которое тянулось за каждой вспышкой боли, — и понимал, что это не шутка. Это проклятие будет высасывать их силы медленно, но неотвратимо, пока не доведет их до полного изнеможения, до края, за которым — безумие или смерть. И он не был уверен, что ее магия, какой бы мощной она ни была в ее мире, сможет остановить эту тихую, ползучую смерть.

— Ладно, — сказал он наконец, его голос стал тише, он сделал шаг назад, давая ей пространство, но оставаясь в пределах Уз. — Ладно, попробуем сами. Но… если станет хуже… если ты почувствуешь, что не справляешься… мы идем к Дамблдору. Обещай мне. Я не хочу, чтобы ты… чтобы мы оба однажды просто свалились без сил где-нибудь в коридоре.

Джайна фыркнула, но ее усмешка была слабой, вымученной.

— Не свалимся, якорь. Мы не такие хрупкие. А если ты свалишься — я тебя потащу. Ты же мой якорь, в конце концов. Должен держаться на плаву.

Они начали молча собираться, натягивая школьные мантии поверх формы. Но давящая тяжесть никуда не ушла. Проклятие оставило свой след — невидимый, но ощутимый, как яд, медленно растекающийся по венам, забирающий силы, высасывающий радость. Это был первый шаг к чему-то новому, к угрозе, которую они пока не могли ясно осознать, но которая уже начала свою разрушительную работу, обещая вести их к погибели, если они не найдут выход. Вместе, с друзьями или в одиночку — время неумолимо шло, и оно было не на их стороне.

Почти Безголовый Ник, как всегда бесшумно, вылетел из стены, его прозрачные глаза внимательно оглядели их обоих, задержались на трещине в витраже.

— Вижу, ночь была неспокойной? — заметил он своим дребезжащим голосом. — Выглядите так, будто сражались с полтергейстом. Это проделки старой башни? Или что-то иное потревожило ваш сон?

Джайна резко взмахнула палочкой в его сторону, и Ник испуганно отпрянул. Ее тон был резким и раздраженным.

— Не твое призрачное дело, Ник! Следи лучше за своими цепями и не лезь не в свое дело!

Гарри хмыкнул, но его взгляд тоже задержался на темной трещине в витраже. Утро началось, но ледяная тень прошлой ночи и предчувствие будущих бед остались с ними.

* * *

Гарри и Джайна спустились в Большой Зал на завтрак, их шаги были тяжелее обычного, а плечи поникли под невидимым грузом усталости. Холодное серое утро лилось сквозь высокие окна, освещая длинные столы, за которыми уже сидели и шумели студенты. Их Узы Крови тянули их друг к другу, заставляя держаться близко, и эта вынужденная близость теперь ощущалась не только неловко, но и… удушающе. Гарри чувствовал не только свое истощение, но и ее — волнами накатывающую слабость, раздражение, борьбу с невидимым врагом.

Они вошли в зал, и гул голосов на мгновение стих — несколько пар глаз обратились к ним. Их связь, их вынужденная близость уже стали предметом сплетен и любопытных взглядов. Гарри старался не обращать внимания, но чувствовал, как щеки начинают гореть. Джайна же держалась с ледяным достоинством, высоко подняв подбородок, но Гарри ощущал ее внутреннее напряжение. Они направились к гриффиндорскому столу, стараясь двигаться синхронно, чтобы избежать болезненных уколов проклятия.

Рон, уже уплетавший за обе щеки гору сосисок и яичницы, поднял на них взгляд и нахмурился, перестав жевать.

— Эй, вы чего такие… бледные? Как привидения. Ночь в вашей супер-комнате не задалась? Опять кошмары?

Гарри с шумом плюхнулся на скамью рядом с ним. Джайна села с другой стороны, чуть ближе, чем требовалось приличиями, но достаточно далеко, чтобы не касаться его. Легкий укол боли напомнил о границах их клетки. Он устало пожал плечами, наливая себе тыквенный сок.

— Не выспались. Комната и правда странная. Сквозняки.

Гермиона, сидевшая напротив с раскрытым учебником по Нумерологии, оторвала взгляд от страниц и внимательно посмотрела на них своими умными карими глазами. Ее брови обеспокоенно сдвинулись.

— Вы оба выглядите совершенно измотанными. Хуже, чем вчера. Это точно не из-за Турнира или вчерашнего урока Грюма? Что-то еще случилось ночью?

Джайна взяла тост, но даже не притронулась к нему. Ее голос был сухим, лишенным эмоций.

— Просто плохо спали, Грейнджер. Не все любят просыпаться от каждого шороха в старом замке. Особенно когда потолок над тобой изображает звездное небо. Сбивает с толку.

Фред и Джордж, сидевшие чуть дальше по столу и явно подслушивавшие их разговор, переглянулись с хитрыми ухмылками. Фред громко сказал, привлекая внимание окружающих:

— О-о-о! Похоже, у нашей новенькой и нашего героя Гарри была… беспокойная ночка? В их общей комнате? Что же там такое происходило, а?

Джордж подхватил, подмигивая:

— Надеюсь, вы хотя бы не заморозили друг друга до смерти, Праудмур. А то Гарри такой хрупкий, он бы точно не вынес твоего ледяного темперамента.

Гарри почувствовал, как их Узы дернулись от вспышки гнева Джайны. Он легонько ткнул ее локтем под столом, стараясь разрядить обстановку. Его голос прозвучал чуть веселее, чем он себя чувствовал:

— Она пыталась, Фред, но я слишком героический и упрямый. Пришлось ей смириться.

Джайна фыркнула, но ее усмешка была слабой, вымученной. Гарри заметил, как ее рука, державшая тост, едва заметно дрожала. Проклятие действительно вытягивало из них силы, медленно, но верно, и он чувствовал это — не просто усталость, а какое-то глубинное истощение, что оседало в самых костях, делая каждое движение усилием. Рон, поглощенный своим завтраком, похоже, ничего не замечал, но Гермиона продолжала внимательно смотреть на них, ее взгляд становился все острее, проницательнее.

— Если что-то не так, ребята, пожалуйста, скажите, — тихо, но настойчиво сказала она, наклоняясь к ним через стол. — Вы оба выглядите очень плохо. Бледные, уставшие… Это ненормально.

Гарри кивнул, но промолчал, бросив быстрый взгляд на Джайну. Она поджала губы, ее взгляд стал жестким — явный знак, что она не собирается ничего рассказывать. Ее гордость, ее нежелание казаться слабой или зависимой не позволяли ей признаться даже друзьям. И он, связанный с ней не только проклятием, но и зарождающимся пониманием, уважал это решение, хотя беспокойство за нее грызло его изнутри.

В этот момент в Большой Зал вошел Малфой в сопровождении своих неизменных телохранителей, Крэбба и Гойла. Он направлялся к столу Слизерина, но, проходя мимо гриффиндорского стола, его светлые, холодные глаза пробежались по ученикам и остановились на Гарри и Джайне, сидящих неестественно близко друг к другу. Его губы растянулись в ядовитой, злорадной ухмылке. Он намеренно замедлил шаг и бросил достаточно громко, чтобы услышали все вокруг:

— Ну что, Поттер? Все еще не можешь оторваться от своей новой тени? Или это ледяная принцесса Праудмур так боится остаться одна, что не может отойти от тебя ни на шаг? Вы прямо как сиамские близнецы, пришитые друг к другу! Жалкое зрелище!

Крэбб и Гойл тупо заржали. Несколько слизеринцев повернулись, ухмыляясь и перешептываясь. Гарри почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо от гнева и унижения. Он сжал кулак под столом, готовый вскочить и врезать Малфою. Но Джайна отреагировала быстрее. Она медленно подняла голову, и ее голос прозвучал холодно, как звон льда, перекрывая шум зала:

— Лучше быть близнецом с ним, Малфой, чем таскаться повсюду с двумя безмозглыми троллями в качестве свиты, как это делаешь ты. А теперь иди дальше, пока мое хорошее настроение окончательно не испарилось. И постарайся не споткнуться о собственные ноги по дороге.

Малфой на мгновение осекся, его ухмылка дрогнула. Он явно не ожидал такого спокойного и язвительного отпора. Но быстро оправился.

— О, какая грозная! Снежная королева защищает своего Поттера? Но я прав — вы повсюду вместе, как приклеенные. Что, Поттер, так боишься остаться один, что без нее шагу ступить не можешь? Или это она тебя на коротком поводке держит, а, Праудмур?

Гарри почувствовал, как их Узы болезненно дернулись от злости, хлынувшей от Джайны. Но прежде чем она успела ответить чем-то более резким (или замораживающим), Гарри вскочил на ноги.

— Заткнись, Малфой! — прорычал он, чувствуя, как дрожат кулаки. — Тебе бы самому кто-нибудь поводок надел, чтобы ты не лаял на всех подряд! Убирайся!

Малфой презрительно фыркнул, но, увидев гнев на лице Гарри и ледяную ярость во взгляде Джайны, решил не искушать судьбу дальше. Он бросил на них последний злобный взгляд и проследовал к своему столу, бросив через плечо:

— Посмотрим, как вы запоете, когда начнется Турнир!

Его слова повисли в воздухе. Гарри сел обратно, тяжело дыша. Он заметил, как несколько гриффиндорцев — включая Ли Джордана и даже Кэти Белл — бросили на них любопытные, сочувствующие взгляды. Рон проглотил кусок сосиски и мрачно буркнул:

— Ненавижу этого хорька. Но… он прав в одном — вы действительно всегда рядом. Это… странно выглядит.

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее тон был резким, но тихим.

— Пусть треплется. Пусть смотрят. Это не их дело. Мы справимся.

Гарри кивнул, но его взгляд упал на ее руку — она сжимала вилку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Проклятие не просто связывало их — оно делало их уязвимыми, выставляло их странную зависимость на всеобщее обозрение. И Малфой, сам того не зная, бил по самому больному месту. Гермиона закрыла книгу, ее голос был тихим, но настойчивым:

— Гарри, Джайна, если это… если вам тяжело… вы должны сказать профессору Дамблдору. Это ненормально, что вы так быстро устаете.

Джайна резко покачала головой, ее синие глаза сверкнули упрямством.

— Мы разберемся сами, Гермиона. Не лезь. Это наше дело.

Завтрак продолжался под гул голосов, но тень утреннего инцидента и ночного кошмара осталась с ними. Гарри знал — проклятие усиливало свою хватку, и Малфой, пусть и случайно, заметил первые признаки их истощения. Это было только начало. И впереди их ждал урок с Грозным Глазом Грюмом.

* * *

Гарри, Джайна, Рон и Гермиона заняли свои привычные места в классе Защиты от Темных Искусств. Их парты стояли в середине ряда. Усталость от проклятия давила на Гарри тяжелым грузом, веки слипались, а каждое движение требовало усилия. Он бросил взгляд на Джайну — она сидела прямо, как всегда, но ее бледность была заметна даже в тусклом свете класса, а пальцы нервно теребили край мантии. Она явно тоже чувствовала это медленное, выматывающее истощение. Их Узы Крови тихо пульсировали между ними, как тупая зубная боль. Рон и Гермиона сели рядом, а позади них расположились Невилл, все еще выглядевший подавленным после вчерашнего урока, и Дин с Симусом, которые о чем-то оживленно шептались. Парвати и Лаванда за соседней партой бросали на Джайну любопытные взгляды, перешептываясь и хихикая.

Дверь класса с грохотом распахнулась, и в комнату ввалился Аластор Грюм. Его деревянная нога тяжело стучала по каменному полу, создавая зловещий ритм. Его магический глаз бешено вращался в глазнице, сканируя каждого ученика с параноидальной подозрительностью. Шрамы на его лице казались еще более уродливыми при дневном свете. Длинный темный плащ волочился за ним, как погребальный саван. Он швырнул стопку каких-то свитков на стол и прорычал своим грубым голосом:

— Уберите свои учебники! Сегодня они вам не понадобятся! Они бесполезны против настоящей темной магии!

Гермиона с явным сожалением убрала свой учебник, а Гарри почувствовал, как их связь с Джайной напряглась — ее настороженность, смешанная с профессиональным интересом воина, хлынула к нему. Грюм вытащил список класса, его нормальный глаз быстро пробежался по именам, а магический снова остановился на Джайне, вращаясь с тихим жужжанием, словно механическое насекомое.

— Праудмур! — рявкнул он. — Гостья из другой страны. Дамблдор сказал, ты маг льда. И воевала. Это правда?

Джайна выпрямилась на стуле, ее синие глаза холодно встретились с его безумным взглядом.

— Правда, профессор. Я умею обращать врагов в ледяные статуи и вызывать снежные бури там, где их быть не должно. А вы, похоже, слишком долго смотрели в бездну, и она начала смотреть в ответ.

Грюм издал короткий, лающий хохот, его шрамы дернулись, придавая лицу еще более гротескное выражение.

— Точно, девчонка! В самую точку! Бездна смотрит! И никогда нельзя расслабляться! Постоянная бдительность! — Он с силой ударил кулаком по столу. Симус Финниган испуганно подпрыгнул, уронив чернильницу, которая разбилась с громким звоном.

Гарри уловил быструю мысль Джайны, острую, как льдинка: «Он сломлен. Как многие ветераны у нас после Третьей Войны. Война оставляет шрамы не только на лице, но и в душе. Он видит врагов повсюду». Ее собственное воспоминание мелькнуло в его сознании — суровый седобородый воин в тяжелых доспехах, подозрительно оглядывающийся по сторонам в мирном городе. Но тут же этот образ сменился другим — ледяные, пустые глаза Артаса перед тем, как он окончательно поддался тьме. Она резко встряхнула головой, отгоняя видение, и ее лицо снова стало непроницаемым.

Грюм повернулся к доске, его голос стал резким, деловым.

— Вы — четвертый курс. Достаточно взрослые, чтобы знать правду. Я здесь не для того, чтобы учить вас детским контрзаклятиям из этих бесполезных книжек! Они не спасут вас, когда на вас нападет настоящий темный маг! Я был аврором! Я ловил таких тварей, от одного вида которых вы бы намочили штаны! И я знаю их главное оружие — Непростительные заклятия! Назови их, Грейнджер!

Гермиона, слегка удивленная, но собранная, подняла руку.

— Заклятие Империус, профессор. Заклятие Круциатус. И убивающее заклятие Авада Кедавра.

— Верно, Грейнджер! Пять очков Гриффиндору! — прорычал Грюм, его магический глаз одобрительно закрутился. — Три заклятия, за одно лишь применение которых к человеку вы гарантированно отправитесь в Азкабан до конца своих дней! Министерство считает, что вам слишком рано о них знать. Что вас нужно оберегать от этой грязи! Я считаю иначе! Я считаю, что вы должны знать, с чем можете столкнуться! Вы должны быть готовы! Вы должны видеть, на что способны ваши враги!

Он полез в свой ящик стола и достал стеклянную банку, в которой копошились три больших черных паука. Класс затих в напряженном ожидании. Невилл Лонгботтом сглотнул, его круглое лицо стало еще бледнее. Дин Томас, наоборот, подался вперед, его глаза блестели от смеси страха и любопытства. Грюм осторожно вынул одного из пауков, держа его за длинную лапку, и направил на него палочку.

— Заклятие Империус. Дает полный, абсолютный контроль над волей жертвы. Половина Пожирателей Смерти после падения Темного Лорда твердили, что действовали под Империусом. Лжецы! Но заклятие реально. Смотрите! Империо!

Паук на его ладони замер, а затем начал вытворять невероятные вещи — он замаршировал по столу, сделал сальто, отбил чечетку, перебирая всеми восемью лапками. Лаванда Браун и Парвати Патил захихикали. Симус ухмыльнулся и шепнул Дину:

— Вот бы так Малфоя заставить попрыгать!

Гарри почувствовал знакомый холодок от воспоминаний о Квиррелле. Джайна рядом с ним напряглась, ее рука под партой непроизвольно сжала его ладонь. Ее мысль пронзила его сознание, холодная и резкая: «Магия контроля разума. У нас такое используют демоны и слуги Старых Богов. Омерзительно. Безвольные куклы на ниточках». Он увидел короткое, жуткое воспоминание — целый отряд эльфов с пустыми, остекленевшими глазами, марширующих строем прямо в пропасть по приказу невидимого кукловода. Ее пальцы дрогнули, но она не отпустила его руку, словно ища опоры в его присутствии.

Грюм стряхнул паука обратно в банку, его голос стал суровее.

— Выглядит забавно? А если бы он приказал вам убить вашего друга? Или выдать ваших родителей? Или прыгнуть с Астрономической башни? Я сам был под Империусом однажды — это было ужасно. Боролся изо всех сил, но едва не сломался. Нужно иметь невероятную силу воли, чтобы ему сопротивляться.

Он достал второго паука. Его магический глаз метнулся к Невиллу, который съежился на стуле, словно пытаясь слиться с партой.

— Теперь… заклятие Круциатус. Пыточное заклятие. Чтобы оно сработало как следует, нужно по-настоящему желать причинить боль. Получать от этого удовольствие. Смотреть надо прямо в глаза жертве… Круцио!

Паук на столе мгновенно скрючился, его лапки задергались в страшных конвульсиях. Он не мог кричать, но все в классе словно услышали его беззвучный вопль агонии. Невилл вцепился в край парты так, что костяшки пальцев побелели. Его дыхание стало частым, прерывистым, глаза расширились от ужаса, словно он видел перед собой не паука, а что-то гораздо более страшное. Гарри почувствовал волну его паники и боли, отраженную через Узы от Джайны. Ее мысль была острой, как игла: «Что с ним?! Это его боль? Его воспоминания? Как мои, когда я вижу…» Гарри мысленно кивнул, не зная подробностей, но чувствуя глубину травмы Невилла. Джайна ответила новым видением — крики людей, горящих заживо в Тераморе, ее собственное бессилие, ее магия, не способная остановить смерть…

— Прекратите! — вдруг вскочила Гермиона, ее голос дрожал от гнева и сострадания. — Вы не видите?! Ему же больно! Прекратите!

Грюм резко убрал палочку. Паук затих, подергиваясь. Профессор посмотрел на Невилла долгим, странным взглядом, в котором смешались жалость и какое-то мрачное понимание. Его голос смягчился, потеряв обычную грубость.

— Лонгботтом, верно? Да… твои родители… Фрэнк и Алиса… Я их хорошо знал. Отличные были авроры. Смелые, преданные. Слишком хорошие для этого мира. Попались Беллатрисе Лестрейндж и ее дружкам… Довели их до безумия этим самым заклятием… — Он покачал головой. — Подойди ко мне после урока, Лонгботтом. Я дам тебе одну книгу… по травологии. Говорят, ты в этом силен.

Невилл судорожно кивнул, его губы дрожали, он не мог вымолвить ни слова. Дин ободряюще положил руку ему на плечо.

— Держись, Нев. Все нормально.

Парвати отвернулась к окну, ее глаза блестели от слез. Лаванда тихо всхлипнула. Даже Симус выглядел потрясенным и пробормотал:

— Это… это просто жутко. Зачем он это показывает?

Грюм тем временем достал третьего, последнего паука. Его голос снова стал мрачным, тяжелым.

— И последнее. Самое страшное. Авада Кедавра. Убивающее проклятие. — Он обвел класс тяжелым взглядом. — От него нет защиты. Нет контрзаклятия. Один точный удар — и все кончено. Мгновенная смерть. Только один человек в истории пережил это заклятие… и он сидит прямо здесь, среди вас. — Его нормальный глаз и вращающийся магический глаз одновременно уставились на Гарри. Гарри почувствовал, как все взгляды в классе обратились к нему. Он сжал руку Джайны еще крепче. — Авада Кедавра!

Яркая, ослепительная вспышка зеленого света ударила из палочки Грюма. Паук на столе мгновенно замер и рухнул замертво. Класс застыл в мертвой тишине.

Гарри почувствовал, как ледяной холод снова сжал его сердце. Перед глазами снова мелькнуло — вспышка зеленого света, отчаянный крик матери, падающей на пол, и высокий, холодный смех Волдеморта над его детской кроваткой. Он почувствовал, как этот кошмар хлынул через Узы к Джайне, и в ответ его накрыло ее собственным ужасом — ледяной трон, сияющий меч Фростморн в руке Артаса, несущий смерть и разрушение, и горящие руины Терамора, крики ее людей, умирающих в огне… Их связь задрожала, завибрировала от переизбытка боли, страха и горя. Узы Крови словно ожили, напитываясь их страданиями. Ее голос в его голове был тихим, полным бесконечной усталости: «Смерть… она везде одинакова. Зеленое пламя или ледяная сталь… конец один».

Грюм обвел класс тяжелым взглядом. Его магический глаз снова остановился на Гарри и Джайне, на их крепко сцепленных руках под партой. Он заметил их бледность, их дрожь, их общую боль.

— Вы двое… — прорычал он задумчиво. — Чувствуете это, да? Темные заклятия… они оставляют след. Не только на жертвах, но и на тех, кто был рядом. Поттер, ты знаешь это лучше других. А ты, Праудмур… похоже, ты тоже не новичок в столкновениях с подобной тьмой. Ваши миры могут быть разными, но зло… зло везде одинаково.

Джайна медленно отпустила руку Гарри, ее голос был холодным, но в нем дрожала тень пережитого ужаса.

— Мы знаем о тьме больше, чем вы можете себе представить, профессор. И мы знаем, как с ней бороться.

Грюм криво усмехнулся, его шрам дернулся.

— Хорошо. Очень хорошо. Потому что вам придется бороться. Всем вам. Учитесь сопротивляться. Учитесь защищаться. Потому что там, за стенами этой школы, вас ждет мир, который не будет вас жалеть. Мир, где эти заклятия — реальность. И ваша задача — выжить. Постоянная бдительность!

Урок продолжался, Грюм перешел к защитным чарам, но их мысли — мысли Гарри и Джайны — остались там, в тенях прошлого, в боли их потерь, которые теперь стали общими. Их Узы Крови, их проклятие, только что получили новую, страшную пищу, и они оба чувствовали — это только начало. Тьма сгущалась вокруг них.

Класс Защиты от Темных Искусств опустел после звонка, но напряжение, оставленное демонстрацией Непростительных заклятий, все еще витало в воздухе, смешиваясь с запахом пыли и страха. Грюм задержал Невилла для разговора, а остальные ученики торопливо собирали свои вещи, стараясь поскорее покинуть эту мрачную комнату. Гарри и Джайна тоже встали, их движения были медленными, скованными не только Узами Крови, но и тяжелой усталостью, навалившейся после урока. Их связь пульсировала тупой болью — отголоском пережитых кошмаров.

— Вы видели? Вы видели, как он на него смотрел? — горячо шептала Гермиона, когда они вышли в коридор, ее лицо было возмущено. — Использовать Круциатус на пауке прямо перед Невиллом! Зная, что случилось с его родителями! Это… это бесчеловечно!

Рон мрачно кивнул, его веснушчатое лицо было бледным.

— Да уж… Грюм, конечно, крутой аврор, но он точно спятил. Половина класса чуть в обморок не упала. А Невилл… бедняга.

Джайна шла рядом с Гарри, ее лицо было задумчивым, почти отстраненным. Она молчала, но Гарри чувствовал через их связь бурю эмоций — гнев на Грюма, сочувствие к Невиллу, и что-то еще… какую-то мрачную решимость.

— Его рана… она очень глубока, — тихо сказала она, скорее для себя, чем для них. — Как шрам, который не заживает. Я видела таких воинов у нас… сломленных пытками, потерявших разум. Но он… он держится.

— Да, Невилл сильный, — согласился Гарри, вспоминая храбрость друга в прошлом году. — Но Грюм… он перешел черту.

Они свернули за угол, направляясь к лестницам, когда Гарри заметил, что Джайна остановилась и смотрит на свои руки. На ее пальцах, там, где вчера были кровавые трещины, теперь виднелись лишь тонкие белесые шрамы. Но кожа вокруг них казалась… суше? Бледнее?

— Что такое? — спросил он встревоженно. — Опять болит?

Она медленно покачала головой, ее взгляд был сосредоточенным, изучающим.

— Нет… не болит так, как раньше. Но… ощущение… очень странное. Неправильное. Будто… будто что-то фундаментально изменилось после урока. После того, как мы… так сильно разделили воспоминания и боль. Узы… они стали… тише? Да, тише. Но одновременно… тяжелее. Давяще. Словно… словно они глубже вросли в нас. В самую нашу суть.

Гарри посмотрел на свои руки. Его ногти все еще были пугающе черными, как обсидиан, но трещины вокруг них, казалось, тоже затянулись, оставив лишь темные, нездоровые линии. Он тоже чувствовал это — не острую боль, а тупую, ноющую тяжесть в груди, постоянную, изматывающую усталость, которая не проходила даже после отдыха и зелий.

— Да… я тоже это чувствую, — пробормотал он, проводя пальцем по темной линии у ногтя. — Будто… будто проклятие перестало пытаться разорвать нас на части снаружи… и начало медленно грызть изнутри. Высасывать что-то важное.

Гермиона подошла ближе, ее лицо было полно искреннего беспокойства.

— Что вы имеете в виду? Грызть изнутри? Гарри, Джайна, это звучит ужасно! Вы должны немедленно пойти к мадам Помфри! Или к профессору Дамблдору! Это может быть очень опасно! Вы не можете это игнорировать!

Джайна резко вскинула голову, ее синие глаза сверкнули прежним упрямством и гордостью.

— Нет! Я же сказала — мы разберемся сами. Это наше проклятие. Наша битва. Я не буду бегать к вашим целителям и профессорам по каждому чиху! Я архимаг! Я найду способ контролировать это. Или уничтожить эту дрянь. Сама.

— Но, Джайна! Это же неразумно! — начала было Гермиона с отчаянием в голосе, но Рон мягко остановил ее, положив руку ей на плечо.

— Оставь, Гермиона, — сказал он тихо, но с неожиданной проницательностью. — Ты же видишь — она упрямая, как… как тролль, которому сказали почистить зубы. Если она решила разобраться сама, то ее не переубедишь. А мы… мы просто будем рядом. Подстрахуем, если что. Правда, Гарри?

Гарри медленно кивнул, хотя его сердце сжималось от дурного предчувствия и беспокойства за нее, за них обоих. Он чувствовал ее гордость, ее отчаянное нежелание признавать слабость перед другими, но он также чувствовал и эту новую, ползучую, внутреннюю угрозу, исходящую от Уз Крови.

— Да. Мы будем рядом. — Он посмотрел ей прямо в глаза, и в его взгляде была не только поддержка, но и мольба. — Но, Джайна… пожалуйста, будь осторожна. Не пытайся сделать все в одиночку. Если тебе станет хуже… если ты почувствуешь, что не справляешься… скажи мне. Сразу.

— Не станет, — отрезала она, но ее взгляд на мгновение смягчился, когда она встретилась с его глазами. Он увидел в них не только упрямство, но и… страх? Сомнение? Или просто глубокую усталость? Она быстро отвела взгляд. — Пойдемте. У нас скоро следующий урок. Трансфигурация, кажется? Надеюсь, ваша профессор МакГонагалл не такая сумасшедшая, как этот Грюм.

Они продолжили свой путь по гулким, прохладным коридорам Хогвартса. Но Гарри не мог отделаться от гнетущего ощущения, что урок Грюма, его безжалостная демонстрация Непростительных заклятий, стал катализатором. Он не просто всколыхнул их травмы — он как-то изменил само проклятие. Узы Крови словно затаились, сменив тактику с открытой, рвущей на части агрессии на медленное, коварное, внутреннее удушение. И он до смерти боялся представить, что произойдет, когда оно решит нанести следующий, по-настоящему сильный удар.

* * *

После урока травологии, где они пересаживали визжащие мандрагоры, путь Гарри, Джайны, Рона и Гермионы лежал в подземелья. Сырой, холодный воздух облепил их, как только они спустились по каменным ступеням. Стены здесь всегда блестели от влаги, а факелы в держателях горели тускло, отбрасывая длинные, пляшущие тени. Запах плесени и чего-то кислого, характерный для лабораторий зельеварения, ударил в нос.

Класс зельеварения был таким же мрачным и негостеприимным, как и всегда. Низкий потолок давил, свет факелов едва разгонял полумрак. Котлы уже стояли на столах, над ними вился легкий парок от остатков предыдущих варев. Гарри и Джайна заняли место за своей обычной партой в заднем ряду. Из-за проклятия им пришлось сесть ближе друг к другу, чем требовалось для работы, почти плечом к плечу. Рон, устраиваясь за соседней партой с Гермионой, пробормотал:

— Ох, Снейп сегодня будет в ударе. Статья Скитер, твой вчерашний… фейерверк, Джайна… Держитесь, ребята.

Не успел он договорить, как дверь в класс с резким стуком распахнулась, и на пороге возник профессор Снейп. Его длинная черная мантия взметнулась за ним, как крылья гигантской летучей мыши. Сальные темные волосы обрамляли бледное лицо с крючковатым носом. Его черные, непроницаемые глаза обвели класс ледяным взглядом, задержавшись на мгновение дольше на Гарри, а затем остановились на Джайне.

Он замер на долю секунды. Его тонкие губы сжались в едва заметную линию. Гарри почувствовал, как связь между ним и Джайной напряглась — она инстинктивно подобралась, словно ожидая удара.

— Мисс… Праудмур, — протянул Снейп своим обычным вкрадчивым, но полным яда тоном. — Наша… гостья из другой страны. Профессор Дамблдор весьма туманно упоминал о ваших… специфических талантах. Искренне надеюсь, — его голос сочился сарказмом, — что они не ограничиваются эффектным, но совершенно бесполезным замораживанием посуды в Большом зале. Зельеварение требует точности и дисциплины, а не показушных фокусов.

Джайна выпрямилась на стуле. Ее синие глаза встретились с черными глазами Снейпа без тени страха. Холодный, прямой взгляд.

— Мои таланты достаточно разнообразны, профессор, — ответила она ровно, ее голос был таким же холодным, как лед, который она создала вчера. — И я предпочитаю использовать их по назначению. Будьте уверены, ваши котлы в безопасности. Если только они сами не спровоцируют меня на ответные меры.

Снейп прищурился. Его взгляд стал еще более колючим. По классу пронесся едва слышный вздох — никто не смел так разговаривать со Снейпом. Даже Малфой, сидевший впереди, удивленно обернулся. Снейп медленно повернулся к доске, его мантия зашуршала.

— Сегодня, — произнес он ледяным тоном, игнорируя ее дерзость, — вы будете готовить Усыпляющее зелье. Формула на доске. Компоненты в шкафу. Малейшая ошибка — и вместо усыпления вы получите неконтролируемый взрыв или, что хуже, вечный сон для себя или соседа. Десять баллов с Гриффиндора за вашу… осведомленность, мисс Праудмур. Начинайте.

Гарри и Джайна принялись за работу. Их движения были почти синхронны — вынужденная близость и проклятая связь парадоксальным образом помогали им работать как единый механизм. Он аккуратно нарезал корень валерианы тонкими ломтиками, она тщательно толкла сушеную лаванду в ступке. Их руки иногда случайно соприкасались над столом, и каждый раз Гарри чувствовал слабый разряд тепла, пробивающийся сквозь его внутренний холод.

Снейп бесшумно скользил между партами, его черная мантия развевалась, как тень. Он остановился у их стола, его темные глаза внимательно следили за их работой. Его взгляд задержался на их близком расположении, на том, как их руки двигались в унисон.

— Поттер, — процедил он, его голос был тихим, но ядовитым. — Неужели даже в зельеварении вы не способны обойтись без того, чтобы мисс Праудмур буквально дышала вам в затылок? Или близость к вашей… защитнице… придает вам смелости?

Гарри сжал нож так, что побелели костяшки. Холодный гнев снова поднялся внутри него. Но прежде чем он успел ответить, вмешалась Джайна. Она не повернула головы, продолжая аккуратно добавлять толченую лаванду в котел.

— Наша близость — необходимость, профессор, а не прихоть, — ее голос был спокоен, но резок, как осколок стекла. — Мы справляемся с ограничениями, которые на нас наложили. В отличие от некоторых, кто предпочитает видеть только недостатки и ошибки, даже там, где их нет.

Снейп замер. Класс затаил дыхание. Это было уже не просто дерзость, это был прямой вызов. Снейп медленно наклонился к ней, его лицо оказалось совсем близко к ее. Его голос стал почти шепотом, но от этого еще более угрожающим:

— Будьте осторожны, мисс Праудмур. Мое терпение не безгранично. И я не терплю выскочек, особенно тех, кто считает себя умнее других. Ваше зелье… оно должно быть безупречным. Абсолютно.

Джайна не дрогнула. Она подняла на него свои синие глаза, в которых не было ни страха, ни почтения — только холодная, спокойная уверенность.

— Оно будет таким, профессор, — сказала она тихо.

Она аккуратно помешала зелье серебряной ложкой. Из котла поднялся ровный серебристый пар — признак правильно идущего процесса. Идеально. Гарри через связь уловил ее мимолетную мысль, острую и презрительную: Он похож на верховного мага Кел’Тузада до того, как тот стал личем. Такой же высокомерный, желчный и упивающийся своей властью над учениками. Образ сурового мага в темных одеждах, с презрительной усмешкой на тонких губах, мелькнул и исчез. Джайна подавила воспоминание, полностью сосредоточившись на зелье.

Снейп выпрямился. Он бросил еще один взгляд на их котел, на поднимающийся серебристый пар. Хмыкнул. Он явно не нашел, к чему придраться, но его недовольство было почти осязаемо. Не сказав больше ни слова, он развернулся и продолжил обход класса.

— Ничего себе, — прошептал Рон с соседней парты, когда Снейп отошел. — Ты его просто… сделала! Он теперь тебя до конца года изводить будет! Хуже, чем Гарри!

Джайна едва заметно усмехнулась, ткнув Гарри локтем так, чтобы этого не видел Снейп.

— Пусть попробует, — прошептала она в ответ. — Я переживала встречи и с более опасными противниками, чем желчный профессор зельеварения.

Урок подходил к концу. Их Усыпляющее зелье действительно было безупречным — идеального бледно-лилового цвета, с легким серебристым паром. Снейп, проверяя результаты, был вынужден это признать, хотя сделал это сквозь зубы, не удостоив их ни словом похвалы. Гарри он наградил своим обычным презрительным взглядом. А на Джайну посмотрел по-новому — не просто как на дерзкую чужачку, а как на равного противника. Как на угрозу его авторитету.

Они молча собирали свои вещи, чувствуя на себе тяжелый взгляд Снейпа. Проклятье, сплетни, враждебность профессора — все это сплеталось в тугой узел, делая их и без того непростую жизнь в Хогвартсе еще более невыносимой.

* * *

Урок Трансфигурации с профессором МакГонагалл прошел относительно спокойно, хотя и не без неловкости. Их Узы Крови заставляли Гарри и Джайну сидеть за одной партой, слишком близко друг к другу, и их вынужденные синхронные движения при попытке превратить ежей в игольницы вызвали тихий смешок у Рона и несколько любопытных взглядов от однокурсников. Джайна, к удивлению Гарри, довольно быстро освоила базовые трансфигурационные заклинания — ее контроль над магией, пусть и иной природы, был превосходен. Она даже сумела придать своей игольнице форму маленького ледяного кристалла, чем заслужила редкий одобрительный кивок от МакГонагалл.

К вечеру, после ужина в Большом Зале, где они старались вести себя как можно незаметнее, Гарри и Джайна вернулись в свою общую комнату в башне Гриффиндора. Усталость за день, усиленная постоянным давлением проклятия, валила с ног.

Комната встретила их уютным теплом камина, где весело потрескивал огонь, отбрасывая золотистые отблески на гобелены с грифонами и морскими пейзажами. Высокие витражи отражали звездное небо, а трещина на одном из них все еще была видна, как тонкий шрам. Двуспальная кровать с темно-красным бархатным балдахином манила покоем. Письменный стол был завален книгами и пергаментом — Гермиона принесла им дополнительные учебники и конспекты. Два кресла у камина выглядели уютно. Комната по-прежнему подстраивалась под них — теперь рядом с сундуком Гарри появился изящный ларец из светлого дерева, очевидно, для вещей Джайны.

Гарри бросил сумку на стол, потирая затекшую шею, и без сил рухнул в одно из кресел у камина. Джайна сняла мантию, аккуратно повесив ее на крючок, который тут же появился на стене по ее мысленному желанию, и села в другое кресло напротив, подтянув ноги и скрестив их под собой. Их Узы тихо пульсировали между ними, создавая ощущение постоянной, но уже привычной связи. Они двигались почти синхронно, не задумываясь — он потянулся к кувшину с водой, стоявшему на столике, и она уже протянула ему кубок, словно прочитав его мысль. За эти несколько дней они научились предугадывать движения и желания друг друга — необходимость, рожденная проклятием, превращалась в странную, неловкую гармонию. Если он вставал, она поднималась следом. Если она тянулась к палочке, чтобы поправить огонь в камине, он уже знал это за секунду до движения. Это было не идеально — иногда он спотыкался о ее ноги, а она раздраженно ворчала, что он слишком шумный, — но это было их вынужденное равновесие.

— Терамор, — начал Гарри тихо, глядя на пламя в камине, возвращаясь к их прерванному разговору в теплице. — Ты сказала, это была бомба. Мана-бомба. Расскажи мне больше. Пожалуйста. Я хочу понять… твою боль.

Джайна сжала кубок с водой, ее синие глаза потемнели, отражая пляшущие огни камина. Она долго молчала, и он чувствовал ее внутреннюю борьбу через их связь — нежелание снова переживать этот кошмар, но и потребность… поделиться? Объяснить? Наконец, она медленно выдохнула, и ее голос прозвучал хрипло, надтреснуто:

— Это был мой дом, Гарри. Моя мечта. Я построила его на руинах старого мира — как порт, как убежище для тех, кто бежал от войны, как символ надежды на мир между Альянсом и Ордой. Я верила… я так наивно верила, что мы сможем жить в мире. А потом… пришел Гаррош Адский Крик. Новый вождь Орды. Орк, опьяненный ненавистью и жаждой власти. Терамор был для него просто… помехой на пути к завоеванию. Он собрал огромный флот… но это был отвлекающий маневр. Настоящий удар был другим. Мана-бомба. Созданная с помощью могущественного артефакта радужного средоточия, который… который я сама помогла доставить в Терамор, не зная об истинных намерениях Орды. Они сбросили ее на центр города… Один удар — и все… все исчезло. Испарилось. Мой друг Ронин, глава Кирин-Тора, успел в последний миг телепортировать меня прочь, пожертвовав собой. Но я видела… я видела, как мой город, мои люди, мои друзья… превращаются в пепел. Я ничего не смогла сделать. Я не успела их спасти.

Гарри слушал, и ее боль, ее вина, ее отчаяние волной хлынули через их Узы, затопив его собственное сознание. Он видел ее глазами — ослепительную вспышку, рев взрыва, рушащиеся башни, крики, обрывающиеся в тишине… Он наклонился ближе, его голос был полон сочувствия:

— Но… но ты же не виновата, Джайна! Ты не знала! Тебя обманули! Как ты могла это предвидеть?

Она горько усмехнулась, в ее глазах блеснули непролитые слезы.

— Я должна была! Я — архимаг! Я — лидер! Я должна была предвидеть предательство! Я должна была защитить их! Я осталась там, думая, что смогу их спасти своей магией, своей верой в мир… но я ошиблась. Катастрофически ошиблась. И все, кого я знала и любила в Тераморе, сгорели заживо из-за моей наивности.

Он молча кивнул, не находя слов утешения. Он коснулся ее руки, лежавшей на подлокотнике кресла, и она не отстранилась. Ее кожа была холодной, но под ней бился живой пульс.

— Это… это похоже на то, что случилось с моими родителями, — сказал он тихо. — Я не помню их. Я не помню ту ночь. Но я знаю — Волдеморт убил их, потому что они пытались защитить меня. Они погибли из-за меня. Я живу с этой виной каждый день.

Джайна посмотрела на него долгим, внимательным взглядом. Их связь отозвалась тихим теплом, смешанным с общей печалью. Она легонько ткнула его локтем, но уже без прежней колкости.

— Похоже, мы оба таскаем за собой тяжелые тени прошлого, якорь. Твой Волдеморт, мой Гаррош… и Артас… Они все похожи в своей жажде власти, в своей готовности разрушать все на своем пути, оставляя за собой только пепел и боль.

Гарри кивнул, его взгляд снова упал на трещину в витраже, которая словно пульсировала в такт их мыслям.

— Ты думаешь… Волдеморт мог бы сделать что-то подобное? Такую же бомбу? Чтобы уничтожить Хогвартс? Или… весь наш мир?

Она задумчиво пожала плечами, медленно повертев палочку в руке.

— Кто знает? У вас здесь нет таких источников чистой маны, как у нас. Но он нашел способ расколоть свою душу… Кто знает, на что еще он способен ради бессмертия и власти? Он уже ломает души, подчиняет волю… Уничтожить город или замок для такого, как он — лишь вопрос времени и ресурсов. Но он не стал бы делать это в одиночку. Ему нужны последователи. Слуги. Те, кто будет выполнять его приказы, кто будет нести его тьму.

Гарри почувствовал, как по спине снова пробежал холодок. Ее слова эхом отозвались в его мыслях, сливаясь с воспоминаниями о Пожирателях Смерти на Чемпионате, об их масках, их жестокости, их фанатичной преданности Волдеморту. Он передал ей этот образ через их связь — темные фигуры, зеленые вспышки заклятий, хохот… Ее ответ был мрачным, полным узнавания: «Да… Похоже на слуг Пылающего Легиона. Или на культистов Сумеречного Молота. Фанатики, ослепленные тьмой своего хозяина. Они всегда одинаковы, в любом мире».

Их глаза встретились, и Гарри почувствовал, как их связь стала глубже, прочнее — не только проклятие, связывающее их тела, но и что-то большее, рожденное из общего понимания тьмы, из общей боли потерь. Он видел ее силу, ее стойкость, но и ее глубокие раны. И он знал, что она видит то же самое в нем.

— Мы справимся, — сказал он тихо, но с новой уверенностью. — Вместе. Мы не дадим ему победить. Ни ему, ни этому проклятию.

Она хмыкнула, но ее улыбка была настоящей, хоть и печальной.

— Только если ты перестанешь попадать в неприятности на каждом шагу, герой. А я постараюсь никого случайно не заморозить.

Комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь треском огня в камине. Гарри и Джайна сидели в креслах, молча глядя на пламя. Усталость дня и тяжесть их разговора давили на плечи. Проклятие тихо пульсировало между ними, напоминая о своей постоянной, изматывающей хватке.

Джайна отложила книгу, которую так и не начала читать, и потерла виски.

— Голова раскалывается… Это проклятие… оно выматывает не только тело, но и разум.

Гарри кивнул. Он тоже чувствовал это — тупую, ноющую боль за глазами, трудность сосредоточиться.

— Да… Как будто оно пытается… затуманить мысли? Сделать нас слабее?

— Возможно, — она вздохнула. — Или просто побочный эффект постоянного напряжения. Нам нужно отдохнуть. По-настоящему.

В этот момент Почти Безголовый Ник, как всегда бесшумно, пролетел сквозь стену, его прозрачная фигура мерцала в свете камина.

— О, юные души! Все еще не спите? — провозгласил он своим дребезжащим голосом. — А я как раз вспоминал одну замечательную историю времен моей молодости! Хотите послушать про сэра Кэдвелла и его поединок с трехглавым гиппогрифом? Ах, какие были времена! Настоящая рыцарская честь!

Джайна устало закатила глаза, но не стала его прогонять.

— Если это поможет отвлечься от мыслей о проклятиях и темных лордах, призрак, то говори. Только не слишком громко.

Ник расцвел от удовольствия и, усевшись (вернее, зависнув) на спинке пустого кресла, начал свой рассказ — витиеватый, полный архаизмов и рыцарских клише, про отважного сэра Кэдвелла, прекрасную леди Элеонору и ужасного трехглавого гиппогрифа, терроризировавшего окрестности.

Гарри и Джайна слушали вполуха, убаюканные монотонным голосом призрака и теплом камина. Они перебрались на свою огромную двуспальную кровать, легли на свои половины, разделенные невидимой линией, которую они больше не чертили. Их связь тихо пульсировала, синхронизируя их дыхание. Усталость брала свое. Гарри подумал, что они действительно странная пара — мальчик-волшебник и архимаг-принцесса из другого мира, связанные темным проклятием, делящие одну комнату, одну кровать, одну боль… Но сейчас, слушая старую историю Ника, чувствуя ее ровное дыхание рядом, он ощущал не только страх и усталость, но и… покой? Странный, хрупкий, но покой.

Ник закончил свою историю громким восклицанием:

— И вот так отважный сэр Кэдвелл победил чудовище, но, увы, потерял в бою свой любимый шлем с пером! Ах, какая трагедия для истинного рыцаря!

Джайна пробормотала уже почти во сне, зарываясь лицом в подушку:

— Лучше бы он этого гиппогрифа заморозил… Меньше шума и перьев…

Гарри тихо хмыкнул, и тишина снова окутала комнату, нарушаемая только мерным треском огня в камине. Он закрыл глаза, чувствуя, как сон смыкается над ним. Последней его мыслью было: «Мы справимся. Вместе».

* * *

Ночь снова не принесла полного покоя. Гарри лежал в темноте, его глаза привыкли к тусклому мерцанию догорающих углей в камине. Сон ускользал, оставляя после себя лишь тревожное послевкусие их вечернего разговора и постоянное ощущение тяжести в груди от Уз Крови. Джайна спала рядом, ее дыхание было ровным и тихим, белые волосы серебрились на подушке в слабом лунном свете, пробивавшемся сквозь трещину в витраже. Их связь — проклятие, их общая боль, их невольная близость — тихо пульсировала в тишине комнаты, как второе сердце, бьющееся в унисон. Он не мог отделаться от мыслей о ней, о ее потерях, о ее силе и уязвимости. Образы из ее воспоминаний — горящий Терамор, ледяной взгляд Артаса, гнев матери — смешивались с его собственными кошмарами.

Вдруг воздух в комнате снова стал тяжелым, плотным, как перед грозой. Тени в углах дрогнули, вытянулись, обретая зловещие, когтистые очертания. Витражное окно тихо застонало, и трещина на нем снова слабо засветилась нездоровым, зеленоватым светом — светом Черной Метки, светом Авады Кедавры. Гарри почувствовал, как их Узы Крови болезненно сжались, будто чья-то ледяная, невидимая рука сдавила его сердце. Глубокая, ноющая боль, смешанная с ледяным холодом, разлилась по ребрам, заставляя его сдавленно выдохнуть и прижать ладонь к груди.

В тот же миг Джайна вскрикнула во сне — короткий, полный ужаса звук. Ее тело напряглось, пальцы судорожно вцепились в одеяло. На ее лице отразилась агония — словно она снова стояла перед тем жрецом, чувствуя его ядовитые слова в своей голове.

Гарри резко сел на кровати, его сердце колотилось от страха — не только за себя, но и за нее. Он повернулся к ней, его рука замерла в воздухе, он боялся коснуться ее, боясь усилить ее боль. Он видел, как по ее щеке скатилась одинокая слеза. Проклятие снова атаковало. Но на этот раз оно действовало иначе — не через его кошмары, а через ее. Оно нашло ее слабое место — ее вину, ее потери. Оно пыталось сломать ее изнутри, используя ее собственные воспоминания как оружие.

— Джайна! — позвал он тихо, его голос дрожал. — Джайна, проснись! Это сон! Это проклятие!

Она дернулась, ее глаза распахнулись. В них плескался ужас и растерянность. Она тяжело дышала, хватая ртом воздух.

— Гарри… — выдохнула она, ее голос был слабым, надтреснутым. — Оно… оно было здесь… Жрец… Терамор… они все…

— Тихо, тихо, — он осторожно коснулся ее плеча. Ее кожа была ледяной. — Это был кошмар. Проклятие играет с нами. Его здесь нет.

Она судорожно сжала его руку, ее пальцы были холодными, но хватка — отчаянной. Их связь отозвалась эхом ее боли, ее страха, но и… его присутствия. Его тепла.

— Оно… оно показывало мне их… снова и снова… Как они умирали… А я… я не могла помочь… — прошептала она, ее голос сорвался.

Гарри придвинулся ближе, их плечи соприкоснулись. Он не знал, что сказать. Слова утешения казались пустыми перед лицом такой боли. Он просто сидел рядом, крепко держа ее руку, деля с ней ее страх, ее горечь, ее вину. Он чувствовал, как ее дрожь постепенно утихает, как ее дыхание становится ровнее. Его присутствие, их связь — она помогала. Она заземляла ее, вытягивала из кошмара.

В этот момент тень в углу комнаты снова шевельнулась. Она была гуще, чернее, и в ней угадывался зловещий силуэт. Трещина на витраже снова засветилась зеленым. Проклятие не отступало. Оно чувствовало их близость, их попытку утешить друг друга — и это его злило.

Джайна резко подняла голову, ее глаза сверкнули синим огнем.

— Оно здесь, — прошипела она, ее голос был полон ненависти. — Оно не хочет, чтобы мы… помогали друг другу. Оно хочет нашей боли. Поодиночке.

Гарри посмотрел на клубящуюся тень, чувствуя, как страх снова сжимает горло.

— Что… что нам делать? — прошептал он.

— Бороться, — ответила Джайна тихо, но твердо. Ее рука все еще сжимала его ладонь. — Не давать ему то, чего оно хочет. Не поддаваться страху. Не поддаваться отчаянию. Мы сильнее этого. Пока мы вместе.

Она сосредоточилась, и Гарри почувствовал, как ее магия — холодная, чистая, мощная — волной прошла через их связь. Он инстинктивно добавил к этому потоку свою собственную магию — теплую, живую, рожденную любовью его матери. Их силы сплелись, создавая вокруг кровати едва заметный, мерцающий щит — щит из льда и света, из боли и надежды.

Тень в углу замерла, заколебалась. Зеленое свечение на трещине погасло. Холод в комнате начал медленно рассеиваться. Проклятие снова отступило, наткнувшись на их объединенную волю.

Они сидели молча, держась за руки, тяжело дыша, пока последние тени не растворились в предрассветном сумраке. Мерцающий щит вокруг них погас.

— Спасибо, — прошептал Гарри, чувствуя себя совершенно опустошенным, но… живым.

— Не за что, якорь, — ответила она так же тихо, ее голос был полон усталости, но и… облегчения? — Похоже, ты прав. Мы — команда. Против этого дерьма.

Они снова легли, но на этот раз еще ближе друг к другу. Границы исчезли. Страх перед проклятием смешивался со странным, новым, пугающим, но и необходимым чувством — ощущением хрупкой, но реальной защиты, которую они находили только друг в друге. Их Узы Крови были их тюрьмой, их пыткой, но, возможно, они же были и их единственным оружием против тьмы, что пыталась их поглотить. И эта ночь, полная кошмаров и неожиданной близости, стала еще одним шагом на их общем, трагическом пути — пути, где любовь и боль переплелись так тесно, что их уже невозможно было разделить.

* * *

Перед началом следующего занятия, класс Защиты от Темных Искусств замер в гнетущей тишине. Зеленый луч все еще стоял перед глазами, а запах озона и страха висел в воздухе. Грозный Глаз Грюм, однако, казалось, был воодушевлен. Его деревянная нога глухо стучала по каменному полу, когда он, хромая, шагнул к центру комнаты, держа в руке стеклянную банку с крупными, неприятно шевелящимися пауками. Его обычный глаз был прищурен, а магический бешено вращался, сканируя испуганные лица учеников.

— Вы видели, как убивают, — прогремел его голос, перекрывая нервный шепот Парвати и Лаванды. — Видели, как пытают. Теперь узнаете, как подчиняют волю. Империус! — Он вытащил одного из пауков, увеличил его и направил на него палочку. — Заклятие Подчинения. Полный контроль над разумом и телом жертвы. — Паук под действием заклятия начал выделывать нелепые танцевальные па, вызывая нервные смешки в классе. — Многие Пожиратели Смерти после падения Темного Лорда клялись, что действовали под Империусом. Ложь! Большинство — лжецы и трусы! Но отличить истинное подчинение от симуляции… сложно. Ваша задача — научиться ему сопротивляться! Ломать его! Кто хочет попробовать?

Воздух в классе стал еще плотнее. Никто не рвался испытать на себе контроль над разумом. Гарри почувствовал, как их связь с Джайной натянулась. Ее обычная настороженность сменилась чем-то иным — холодной, боевой концентрацией. Это похоже на ментальные атаки, которые используют некоторые маги в Азероте, — пронеслась ее мысль в его голове, четкая и острая. Или на шепот Древних Богов. Техника сопротивления схожа — нужна абсолютная концентрация и сила воли. Будь готов. Он едва заметно кивнул, не отводя взгляда от Грюма.

Рон нервно сглотнул и спрятал руки под парту. Симус Финниган попытался пошутить:

— Я бы попробовал, профессор, но боюсь, вы заставите меня спеть гимн Слизерина.

Грюм криво усмехнулся. Его магический глаз остановился на Гарри.

— Поттер! А ну-ка, выходи! Ты у нас знаменитость, должен уметь сопротивляться. Или слава — это все, что у тебя есть?

Гарри медленно встал. Ноги были тяжелыми от проклятия, пустота внутри него зашевелилась от напряжения, но он шагнул вперед, чувствуя на себе взгляды всего класса и особенно — пристальный, сосредоточенный взгляд Джайны. Он ощущал ее присутствие через связь, как щит за спиной.

Грюм поднял палочку. Его магический глаз закрутился с удвоенной скоростью, словно сканируя его мысли.

— Смотри мне в глаз, Поттер! Империо!

Мир на мгновение исчез. Усталость, боль от проклятия, тревога — все смыла внезапная волна блаженного спокойствия. Словно он парил в теплой, ласковой воде. И в этой тишине прозвучал голос — не его собственный, мягкий, вкрадчивый, абсолютно правильный: «Прыгни на стол. Просто подпрыгни. Это будет весело». Это показалось самой естественной, самой приятной мыслью на свете. Ноги сами собой начали сгибаться, тело приготовилось к прыжку…

Нет! Борись, Гарри! Это не ты!

Мысль Джайны ударила в его разум, как осколок льда, пронзая теплую пелену Империуса. Ее голос — ментальный, но такой реальный, такой яростный — вернул его к реальности. Он вспомнил — Волдеморт, первый курс, приказ убить… Он уже сопротивлялся. Он сможет и сейчас. «Нет!» — мысленно крикнул он чужому голосу. Он стиснул зубы, все его существо напряглось в отчаянном усилии воли. Колено ударилось о край парты, он потерял равновесие, но не прыгнул. Вместо этого он рухнул на пол, тяжело дыша.

Грюм опустил палочку. На его изуродованном лице промелькнуло что-то похожее на удовлетворение.

— Неплохо, Поттер! Очень неплохо! Сопротивление есть! Я бы сказал, врожденное! — Он обвел класс взглядом. — Кто следующий?

Класс робко загудел. Дин Томас неуверенно поднял руку. Грюм немедленно направил заклятие на него. Дин тут же начал скакать по классу на одной ноге, распевая какую-то дурацкую песенку. Через минуту Грюм снял заклятие. Дин покраснел под общий хохот.

— Было… странно, — пробормотал он, возвращаясь на место.

— Странно, но поучительно! — рявкнул Грюм. — Нужно научиться распознавать чужую волю в своей голове и вышвыривать ее! Праудмур! Твоя очередь! Покажи нам, на что способны маги из твоего Азерота!

Джайна поднялась. Ее движения были плавными, уверенными. Белые волосы сверкнули в тусклом свете класса. Она встала перед Грюмом, ее синие глаза встретились с его взглядом без тени страха, только холодный вызов.

— Давайте, профессор, — сказала она ровно. — Посмотрим, чья воля окажется сильнее.

Грюм хмыкнул, явно заинтригованный. Он снова поднял палочку.

— Империо!

Гарри почувствовал, как связь между ними напряглась до предела. На мгновение он перестал ощущать ее мысли, ее присутствие — словно между ними опустили ледяной занавес. Он видел, как ее тело начало двигаться — изящно, почти танцуя, руки поднялись, словно для пируэта. Класс затаил дыхание. Парвати снова зашептала Лаванде: «Точно как вейла из Шармбатона!»

Но внезапно Джайна замерла на полудвижении. Ее глаза, на миг подернувшиеся туманом подчинения, вспыхнули ярким, почти нестерпимым синим огнем. Воздух вокруг нее резко похолодел. С кончиков ее пальцев сорвалась крошечная искра чистого льда и с шипением ударилась в каменный пол у ног Грюма, оставив белый инеистый след. Джайна резко выдохнула, возвращая контроль.

— Не сработает, профессор, — сказала она холодно, но с ноткой усталости в голосе.

Грюм медленно опустил палочку. Его обычный глаз сузился, а магический перестал вращаться, уставившись на нее с нескрываемым интересом.

— Вот это воля… — пробормотал он. — Сильна. Очень сильна. Сражалась с подобным раньше, Праудмур? С ментальным контролем?

Она коротко кивнула, не вдаваясь в подробности. Но Гарри через восстановившуюся связь увидел мимолетный образ: темная фигура в капюшоне, тянущая к ней ментальные щупальца, и она, воздвигающая вокруг своего разума сияющий ледяной барьер, который разбивает чужую волю вдребезги. Я не позволю никому контролировать меня. Снова. Ее мысль была твердой, как алмаз.

Урок продолжился. Грюм испытывал других студентов. Лаванда Браун действительно запрыгала по классу, как испуганный кролик. Симус попытался спеть гимн Ирландии, но сбился на ирландскую джигу. Невилл сидел за своей партой, бледный, как полотно, его руки так сильно дрожали, что он не мог удержать перо. Гарри видел, как Грюм несколько раз бросал на него быстрые, оценивающие взгляды, но так и не вызвал. Видимо, решил, что после недавней демонстрации Круциатуса испытывать Невилла Империусом было бы слишком жестоко.

Когда прозвенел звонок, Грюм рявкнул:

— Все свободны! Кроме Лонгботтома! Невилл, задержись на пару слов.

Класс с шумом и облегчением начал собираться. Гарри и Джайна встали. Связь между ними все еще вибрировала от напряжения урока, но Гарри чувствовал и ее облегчение — она выстояла. Гермиона подошла к ним, ее лицо было полно сочувствия.

— Бедный Невилл, — прошептала она. — Он выглядел просто ужасно весь урок. Это из-за того, что случилось с его родителями, да? Из-за Круциатуса?

Гарри мрачно кивнул. Он не знал всех подробностей, но после того, как увидел реакцию Невилла на Непростительные, многое стало понятнее. Его рана глубока, — мелькнула мысль Джайны, переданная через связь. Очень похожа на мои.

Они направились к выходу, но Гарри невольно оглянулся. Грюм стоял рядом с Невиллом у своего стола. Его грубый голос звучал на удивление мягко. Он что-то говорил Невиллу, положив руку ему на плечо, показывал какую-то книгу. Невилл слушал, кивал, его глаза были красными, но он пытался улыбнуться. Может, Грюм не так уж и плох? — подумал Гарри, но тут же отогнал эту мысль. Сон о Барти Крауче и шипящем голосе не выходил у него из головы.

— Этот Грюм… он странный, — тихо сказала Джайна, когда они вышли в коридор. — Он жесток, но… он что-то знает о сопротивлении тьме. Но его глаз… он смотрит так, будто видит тебя насквозь. Это беспокоит.

Гарри кивнул. Связь пульсировала усталостью и тяжелым предчувствием.

— Да. И я не уверен, что мне нравится то, что он видит.

Они пошли дальше по коридору, оставляя за спиной класс, где прошлое и настоящее переплелись в тугой узел страха и неопределенности.

* * *

Гарри и Джайна молча шли по коридору третьего этажа. За ними на некотором расстоянии переговаривались Рон и Гермиона, все еще обсуждая урок Грюма и его странное отношение к Невиллу. Гарри чувствовал пристальный взгляд Джайны на себе, даже не глядя на нее. Связь между ними гудела от невысказанных вопросов. Ее мысли, острые, аналитические, кружили вокруг его сопротивления Империусу, вокруг его воспоминаний, которые она мельком увидела.

Они свернули в пустой боковой коридор, освещенный лишь тусклым светом из высокого окна в конце. Гарри остановился у этого окна, глядя на серые тучи, ползущие по небу. Джайна встала рядом, скрестив руки на груди. Ее белые волосы резко контрастировали с темным камнем стены.

— Ты думал о нем, — сказала она наконец. Это был не вопрос, а утверждение. Голос ровный, но напряженный. — Когда сопротивлялся Империусу. О вашем Темном Лорде. Волдеморте. Я почувствовала это.

Гарри медленно повернулся к ней. Их взгляды встретились. Он не стал отрицать. Их связь делала ложь почти невозможной, да и бессмысленной.

— Да, — признал он тихо. — Я вспомнил первый курс. Квиррелл… профессор, который носил тюрбан. Волдеморт жил в нем. Буквально. На его затылке. Он использовал Квиррелла, чтобы добраться до Философского камня. Чтобы вернуть себе тело.

Джайна нахмурилась. Ее ментальное присутствие осторожно коснулось его памяти, просматривая образы: темный класс, огромное зеркало Еиналеж, отражающее его желание, лицо Квиррелла, разматывающего тюрбан, и под ним — другое лицо, змееподобное, ужасное. Одержимость, — мелькнула ее мысль, холодная и точная. Паразит, цепляющийся за чужую жизненную силу. У нас демоны так делают. Она кивнула.

— И ты его победил? Тогда, на первом курсе?

— Да, — голос Гарри стал еще тише. — Моя мама… она оставила на мне защиту, когда умерла. От ее любви. Волдеморт не мог меня коснуться через Квиррелла. Он… он сгорел. Рассыпался в прах.

— Защита материнской любви… — пробормотала Джайна задумчиво. — Мощная магия. Первородная. Но он ведь не умер окончательно?

— Нет, — Гарри покачал головой. — Его дух улетел. А на втором курсе… он вернулся снова. Через свой старый школьный дневник. Он был… как призрак в книге. Том Риддл, так его звали в школе. Он очаровал Джинни Уизли, младшую сестру Рона, заставил ее открыть Тайную комнату, выпустить василиска… Он вытягивал из нее жизнь, чтобы обрести силу, чтобы снова стать телесным.

Джайна слушала внимательно, ее глаза сузились. Ее разум снова коснулся его воспоминаний: огромная змеиная голова, мертвенно-бледная Джинни на полу камеры, полупрозрачный, но обретающий плотность силуэт красивого темноволосого юноши, смеющегося над ним… Осколок души, заключенный в предмет, — снова мелькнула ее мысль, на этот раз с тревогой. Как… как филактерия лича. Только… не одна?

— Ты уничтожил дневник? — спросила она резко.

— Да. Я проткнул его клыком василиска. Он… исчез. И Волдеморт снова пропал. Но он не умер. Я знаю это. Он где-то там, ждет. Ищет способ вернуться.

Джайна отвернулась к окну, ее пальцы нервно сжали подоконник. Ее разум лихорадочно работал, сопоставляя факты, проводя параллели с тем, что она знала из истории магии Азерота.

— Это не просто могущественный темный маг, Гарри, — сказала она наконец, ее голос звучал серьезно, почти мрачно. — То, что ты описываешь… Похоже, он нашел способ обмануть саму смерть. Расколоть свою душу и спрятать ее части в предметах. У нас таких магов называли личами. Они прятали свои души в филактерии. Пока филактерия цела, лич не может умереть окончательно. Его можно уничтожить физически, но его дух вернется и найдет новое тело. — Она посмотрела на него, и в ее глазах была тень страха. — Если ваш Волдеморт сделал то же самое… если этот дневник был лишь одной из таких филактерий… то он практически бессмертен. Пока все части его души не будут найдены и уничтожены.

Слова Джайны ударили Гарри, как ледяной шлепок по лицу. Расколол душу? Спрятал в предметах? Он никогда не слышал ни о чем подобном. Но интуиция, его связь со шрамом, подсказывали — она может быть права. Это объясняло бы, почему Волдеморт возвращался снова и снова.

— Ты… ты думаешь, он сделал это? Разбил свою душу на куски?

Джайна пожала плечами, ее взгляд был тяжелым.

— Я не знаю наверняка. Магия в наших мирах отличается. Но это объясняет его живучесть. Его способность возвращаться после того, как его тело было уничтожено. Это не просто темная магия. Это извращение самой сути жизни. И это делает его невероятно опасным. — Она замолчала, потом добавила тише: — Но это также делает его уязвимым. Если он разделил свою душу, он стал… менее цельным. Возможно, менее стабильным. И если найти эти его… филактерии… его можно уничтожить навсегда.

Гарри сжал кулак. Голова шла кругом от этой информации. Бессмертный Волдеморт… но уязвимый?

— Он вернется, — прошептал он, эхом повторяя свои слова из сна. — Я чувствую это. Он где-то там, набирает силу.

Джайна шагнула к нему ближе. Ее рука почти коснулась его плеча.

— Тогда мы будем готовы, — сказала она твердо. Ее голос не был успокаивающим, но в нем была сила. — Ты уже дважды его останавливал, Гарри. И теперь ты не один. — Их взгляды встретились. Связь между ними гудела от смеси его страха и ее решимости. — Мы найдем способ. Если он разбил свою душу, мы найдем эти осколки. Если он прячется, мы вытащим его на свет. Мы не дадим ему победить.

В ее голосе Гарри услышал не только уверенность мага, но и боль воина, уже терявшего близких из-за подобной тьмы. Он увидел в ее глазах отражение своей собственной решимости — и своей собственной боли.

— Вместе, — сказал он тихо, но твердо.

Их молчание прервали шаги Рона и Гермионы, догнавших их.

— Ну чего вы тут застряли? — пробурчал Рон. — Нас профессор Стебль ждет с мандрагорами! Пошли скорее!

Джайна слегка улыбнулась — тень улыбки, но настоящая.

— Идем, герой. Время спасать мир от визжащих корней. Об остальном подумаем позже.

Гарри кивнул, но слова Джайны о расколотой душе, о филактериях, о возможном бессмертии Волдеморта — и о его уязвимости — застряли у него в голове, как заноза. Предчувствие надвигающейся бури стало еще сильнее.

Утро следующего дня встретило Хогвартс низкими серыми облаками и холодным, порывистым ветром, который гонял по мощеным дорожкам двора последние сухие листья. Гарри и Джайна спустились из своей башни Гриффиндора, их Узы Крови привычно тянули за собой тупую, ноющую усталость, ставшую их постоянной спутницей. Их шаги по гулким коридорам были почти идеально синхронны — результат недель вынужденной близости. Он шел чуть впереди, она рядом, ее плечо почти касалось его, как верная, но колючая тень, которая не может отстать. Они направлялись к хижине Хагрида на первый урок Ухода за магическими существами после возвращения, когда Рон и Гермиона догнали их у подножия главной лестницы. Рон недовольно бурчал про отвратительную погоду, а Гермиона уже успела зарыться носом в толстый трактат о «Магических симбиотических связях и проклятиях крови».

Они пересекли холодный, продуваемый ветром двор, где уже кучками собирались студенты четвертого курса — гриффиндорцы и слизеринцы, ежась в своих мантиях. И тут знакомый, полный яда голос прорезал шум ветра и гомон голосов:

— Эй, Поттер! Глядите-ка! Все еще не можешь обойтись без своей ледяной няньки? Она что, держит тебя за ручку, чтобы ты не упал?

Гарри обернулся, и их Узы Крови болезненно дернулись — Джайна мгновенно напряглась, ее кулаки сжались. У каменного фонтана, окруженный своими верными телохранителями Крэббом и Гойлом, а также хихикающей Пэнси Паркинсон, стоял Драко Малфой. Его светлые волосы были идеально уложены, несмотря на ветер, а на бледном, остром лице играла злорадная, самодовольная ухмылка. Слизеринцы вокруг них захихикали. Пэнси Паркинсон с противным визгливым смешком добавила:

— Они как два цепных пса ходят! Один постоянно хмурый, другая — ледяная стерва! Просто посмешище!

Гарри сжал кулаки, гнев вскипел в груди, готовый вырваться наружу. Но Джайна шагнула вперед на полшага, ее юное лицо было спокойным, почти безмятежным, но синие глаза превратились в два острых осколка полярного льда. Голос ее прозвучал холодно, отчетливо и с такой скрытой угрозой, что смешки слизеринцев мгновенно стихли:

— Лучше быть цепным псом рядом с другом, Малфой, чем скользким, трусливым хорьком, который прячется за спинами тупых громил и тявкает исподтишка. Хочешь проверить на себе, кто из нас кусается больнее? Я всегда готова преподать урок хороших манер. Например, превратить твой ядовитый язык в бесполезную сосульку.

Малфой прищурился, его рука непроизвольно дернулась к палочке, спрятанной в рукаве мантии. Лицо его залила краска от ярости и унижения. Но он не успел ничего ответить. Тяжелый, размеренный стук деревянной ноги по камням раздался за их спинами. Из тени арки, ведущей из замка, вышел Грозный Глаз Грюм. Он тяжело хромал, опираясь на свой витой посох, его изуродованное шрамами лицо было мрачнее тучи, а магический глаз бешено вращался, мгновенно фиксируясь на Малфое.

— Что здесь за сборище? Опять конфликты? — прорычал он своим грубым, скрипучим голосом, от которого мурашки побежали по коже.

Гарри начал было объяснять:

— Мы просто шли на урок, профессор, а Малфой…

Но Малфой тут же перебил его, его тон стал плаксиво-насмешливым, он попытался выставить себя жертвой нападения:

— Просто шли, профессор? Как же! Поттер и эта его… Праудмур… они мне угрожали! Она достала палочку! Начала колдовать! А все потому, что я просто спросил, почему она липнет к нему, как банный лист! Может, она его приворожила? Или заколдовала, чтобы он без нее и дышать не мог? Это же ненормально, профессор!

Гарри почувствовал, как их Узы Крови вспыхнули от ярости Джайны. Ее гнев, холодный и острый, как ледяной клинок, хлынул к нему волной. Он увидел ее четкую мысль, полную презрения: «Этот маленький лживый ублюдок сам напрашивается! Он просто молит о том, чтобы я превратила его в ледяную статую с глупым выражением лица!» Она инстинктивно подняла свою палочку из белого дуба. Но Грюм рявкнул прежде, чем она успела произнести заклинание:

— Довольно болтовни, Малфой! Ты мне уже надоел со своими вечными жалобами и провокациями! Поттер, Праудмур, марш на урок! А ты, Малфой, задержишься! У меня к тебе будет серьезный разговор!

Гарри кивнул Джайне, и они повернулись, чтобы уйти, чувствуя на спинах прожигающий ненавистью взгляд Малфоя. Но тот, не в силах смириться с поражением и унижением, не удержался от последней подлости. Прячась за спинами Крэбба и Гойла, он выхватил свою палочку и, прошипев заклинание, бросил им в спину простенькое, но мерзкое Запинающее проклятие — Трипио.

Гарри почувствовал легкий магический толчок через связь с Джайной за долю секунды до того, как его ноги начали неуклюже заплетаться. Он обернулся, теряя равновесие, готовый упасть. Но Грюм, несмотря на свою хромоту, среагировал с молниеносной скоростью опытного аврора. Его собственная палочка сверкнула в руке. Раздался громкий хлопок, похожий на выстрел из пушки. И Драко Малфой с пронзительным, испуганным визгом исчез. На его месте на мокрых камнях двора осталась лишь его дорогая школьная мантия и… маленький, белый, пушистый хорек, отчаянно пищащий и пытающийся спрятаться под мантией.

Крэбб и Гойл тупо замерли, разинув рты и глядя на пищащий комок меха. Пэнси Паркинсон испуганно взвизгнула и отскочила в сторону. Хорек-Малфой в дикой панике заметался по двору, его маленькие лапки скользили по мокрым камням, он врезался в ноги студентов и снова пищал, пытаясь убежать. Двор, на мгновение затихший от шока, взорвался оглушительным хохотом. Симус и Дин буквально согнулись пополам от смеха. Рон изумленно выдохнул, а затем тоже расхохотался:

— Вот это да! Он превратил Малфоя в хорька! Настоящего хорька! Круто!

Грюм, тяжело хромая, подошел к паникующему хорьку. Его магический глаз бешено вращался, не спуская взгляда с белого комочка меха.

— Нападать со спины, да, Малфой? Подло! Мерзко! Не по-мужски! Этому я вас точно учить не буду! Запомните раз и навсегда — Постоянная бдительность! — Он резко нагнулся, схватил пищащего хорька за шкирку и потряс его в воздухе перед смеющимися студентами. — Вот так тебе, маленький грязный трус! Будешь знать, как нападать на людей со спины! Будешь знать!

Джайна скрестила руки на груди, наблюдая за этой сценой с холодной, почти злой усмешкой. Ее голос прозвучал громко и отчетливо:

— Забавный трюк, профессор. И весьма поучительный для некоторых. Может, оставите его так? Ему очень идет белый цвет. И пищать он умеет весьма убедительно, признаю.

Гарри уловил ее мысль, полную мрачного удовлетворения и презрения к Малфою: «Напоминает трусливую портовую крысу, попавшуюся в ловушку. Только пищит гораздо громче и раздражает сильнее». Он тихо хмыкнул, но их Узы Крови тут же отозвались слабой, но ощутимой болью — проклятие явно не одобряло их злорадства, оно хотело только их собственных страданий, а не чужих унижений.

Грюм бросил извивающегося хорька на землю, взмахнул палочкой, и Малфой снова принял свой человеческий облик. Он лежал на земле, растрепанный, красный от ярости и пережитого унижения, его мантия была перепачкана грязью и слегка тлела в том месте, где его задел соплохвост на прошлом уроке. Он вскочил на ноги, дрожа от бешенства, и прошипел, отступая к своим приспешникам:

— Мой отец узнает об этом! Он вас всех уничтожит! И тебя, Грюм, и тебя, Поттер, и твою белобрысую дрянь!

— О, пусть узнает! Передай ему от меня привет! — отрезал Грюм с кривой, пугающей усмешкой. — Я ему столько могу рассказать о его темных делишках во времена Темного Лорда, что он сам побоится сюда нос сунуть до конца учебного года! А теперь убирайся отсюда, Малфой, пока я в хорошем настроении и не превратил тебя в слизняка! Или в жабу! И чтобы я тебя больше не видел за такими грязными, трусливыми трюками! Ясно?!

Малфой, бросив на Гарри и Джайну последний полный ненависти и унижения взгляд, быстро ретировался в сопровождении своих верных телохранителей и хнычущей Пэнси Паркинсон. Грюм повернулся к Гарри и Джайне. Его магический глаз внимательно задержался на их близости, на том, как они инстинктивно держались рядом, словно две части одного целого.

— Вы двое… странная парочка, — прорычал он задумчиво. — Держитесь вместе, да? Это из-за того проклятия, о котором говорил Дамблдор?

Гарри молча кивнул. Джайна ответила коротко и холодно, глядя Грюму прямо в его нормальный глаз:

— Не по собственному выбору, профессор. Вынужденная мера.

Грюм хмыкнул, его взгляд был непроницаемым, словно он знал гораздо больше, чем показывал.

— Понятно. Ладно, идите на урок к Хагриду. И помните — постоянная бдительность! Особенно вам двоим!

Он развернулся и, тяжело стуча деревянной ногой, захромал прочь, оставив их стоять посреди двора под любопытными взглядами студентов. Рон и Гермиона подошли к ним. Гермиона нахмурилась:

— Это было… жестоко со стороны Грюма. Трансфигурировать ученика… Но Малфой, конечно, сам напросился.

Рон ухмыльнулся:

— Жалко, что он его обратно превратил. Хорьком ему было гораздо лучше!

Гарри и Джайна молча двинулись в сторону хижины Хагрида. Их Узы тихо пульсировали — ее гнев на Малфоя утих, сменившись холодной настороженностью по отношению к Грюму. Студенты вокруг продолжали шептаться, бросая на них косые взгляды. Гарри с горечью понял: для всего Хогвартса они теперь не просто Гарри Поттер и новенькая. Они — та странная, неразлучная пара, связанная чем-то непонятным и пугающим. Загадка. И это делало их еще более уязвимыми.

* * *

После неприятной стычки с Малфоем и Грюмом, Гарри и Джайна добрались до опушки Запретного леса, где у своей большой деревянной хижины их уже ждал Хагрид. Рон и Гермиона шли рядом, все еще обсуждая инцидент во дворе. Небо было затянуто низкими серыми тучами, холодный ветер трепал мантии и гнал пожухлые листья по земле. Их Узы Крови с Джайной тянули за собой уже привычную, но оттого не менее изматывающую усталость, ставшую их постоянной спутницей после той ночи в их комнате. Они шли почти синхронно — он чуть впереди, она рядом, ее плечо почти касалось его, — и их вынужденная близость не осталась незамеченной другими учениками, собравшимися на урок. Симус и Дин, шедшие позади гриффиндорцев, переглянулись, а Лаванда Браун тихо шепнула Парвати Патил:

— Смотри, они опять вместе, как приклеенные. Это точно какое-то заклятие. Или они… ну, ты понимаешь.

Хагрид, к счастью, не замечал этих шепотков. Он радостно хлопнул в свои огромные ладони, его громкий, гулкий голос перекрыл шум ветра и голоса студентов:

— А, вот и вы! Ну, ребятки, все собрались? Отлично! Сегодня у нас с вами знакомство с новыми интереснейшими зверушками! Соплохвостами! Я их сам вывел, скрестил мантикору с огненным крабом! Только что из питомника привезли, они еще совсем дикие, не прирученные. Наша с вами задача — понять, чем их кормить! Кто первый догадается — тому десять очков!

Он с гордостью открыл большой деревянный ящик, стоявший у его ног. Из ящика с шипением и щелканьем выползли несколько странных, уродливых созданий. Длиной около фута, они напоминали каких-то беспанцирных омаров или скорпионов, скользких, бледно-серых, с множеством ножек, торчащих под разными углами. У них не было видно ни глаз, ни рта, но на одном конце тела торчал длинный, сегментированный хвост, который периодически вздрагивал и выпускал сноп ярких искр. Один из соплохвостов тут же развернулся задом и выпустил небольшую струю огня, подпалив ближайший куст.

Рон испуганно отпрыгнул, его лицо скривилось от отвращения.

— Фу, Хагрид! Опять какая-то гадость! Почему мы не можем изучать что-нибудь милое и пушистое? Флаттерби, например?

Гарри почувствовал, как их связь дрогнула от удивления Джайны. Ее мысль мелькнула в его голове, полная недоумения: «Это что еще за порождение Бездны? Помесь скорпида и огненного элементаля? У нас бы таких тварей сожгли на месте, пока они не расплодились!» Он тихо хмыкнул и шепнул ей:

— Расслабься, это Хагрид. Он обожает всяких опасных и уродливых монстров. Считает их милыми. Привыкай.

Малфой, все еще растрепанный и злой после своего превращения в хорька, презрительно фыркнул с другой стороны группы, где он стоял со слизеринцами.

— Обожает? Ясное дело! Только Поттер и его ледяная тень могут с восторгом возиться с таким мусором! Подобное тянется к подобному!

Джайна резко повернула голову в его сторону, ее глаза сверкнули синим огнем, но она промолчала, лишь крепче сжала палочку в кармане мантии. Хагрид тем временем раздал всем толстые перчатки из драконьей кожи и принес несколько ведер с разной едой: кусками сырого мяса, пучками травы, дождевыми червями и муравьиными яйцами.

— Ну вот! Ваша задача — выяснить, что этим красавцам придется по вкусу! Работайте в парах! Берите еду и осторожно предлагайте соплохвостам! Смотрите, чтобы хвостом не задели — искры больно жалят!

— Кормить?! — возмущенно протянул Малфой. — Да у них же рта не видно! Куда им это пихать?!

— Ищите, Малфой, ищите! — бодро ответил Хагрид.

Гарри и Джайна надели толстые перчатки, их движения были почти зеркальными. Они взяли по большому куску сырого мяса. Они подошли к одному из соплохвостов, который с шипением копошился у корней старого дуба. Гарри кивнул ей:

— Давай ты первая, адмирал. У тебя лучше получается с монстрами.

Она скептически хмыкнула, но осторожно протянула кусок мяса к переднему концу существа. Соплохвост замер, принюхался (или что он там делал?), а затем внезапно выбросил вперед какие-то скрытые челюсти и с хрустом схватил мясо. Из его хвоста вылетел небольшой сноп искр удовлетворения.

Хагрид радостно ухмыльнулся.

— Отлично, Джайна! Похоже, они хищники! Мясо им по вкусу! Десять очков Гриффиндору!

Гарри мысленно передал ей: «Видишь? Ты — укротительница монстров. Даже таких». Она ответила в его уме, ее тон был полон иронии, но и легкого веселья: «По сравнению с некоторыми генералами Альянса, с которыми мне приходилось иметь дело, эти твари — просто милые домашние питомцы. Главное — не показывать слабости. И иметь под рукой хорошее замораживающее заклинание. На всякий случай». Он увидел короткое воспоминание — она стоит на палубе корабля в шторм, ее волосы развеваются на ветру, а перед ней склоняется огромный морской гигант, подчиняясь ее воле. Гарри невольно усмехнулся ее силе.

Но их слаженная работа снова привлекла ненужное внимание. Симус Финниган, который безуспешно пытался накормить своего соплохвоста травой рядом с Дином, бросил на них завистливый взгляд и сказал, явно не подумав о последствиях:

— Эй, Гарри! Давай поменяемся местами на минутку! Я хочу посмотреть поближе, как Джайна это делает! Может, у нее какой-то секрет есть!

Не дожидаясь ответа, Симус шагнул прямо между ними, пытаясь протиснуться к Джайне и их соплохвосту, и неловко толкнул Гарри в сторону. Их разделяло теперь больше двух метров.

Боль ударила мгновенно, без предупреждения. Острая, как удар раскаленного кинжала прямо в сердце. Гарри пошатнулся, хватаясь за грудь, воздух вышибло из легких. Джайна вскрикнула от боли и сжала зубы, ее лицо исказилось страданием. Они одновременно, не сговариваясь, рявкнули на Симуса:

— Стой! Не двигайся!

Симус испуганно замер, его глаза расширились от непонимания. Соплохвост у его ног, почувствовав его страх или просто решив проявить характер, выпустил мощную струю огня прямо ему под ноги, заставив его с воплем отпрыгнуть назад.

— Да что с вами такое?! — пробормотал он, глядя на них с испугом и недоумением.

Гарри с трудом выдохнул, делая шаг обратно к Джайне. Боль медленно отступила, оставив после себя лишь тошнотворную слабость и гул в ушах.

— Просто… не становись между нами, ладно? — прохрипел он, стараясь отдышаться.

Джайна добавила, ее голос был резким от пережитой боли и гнева:

— И вообще держись подальше, Финниган! Мы работаем вместе. Это… необходимость.

Симус растерянно пожал плечами, но отошел в сторону. Его взгляд был полон вопросов. Дин, стоявший рядом, тихо шепнул ему:

— Я же говорил, они странные. Как будто связаны чем-то. Всегда вместе, не отходят друг от друга ни на шаг.

Лаванда и Парвати, которые безуспешно пытались накормить своего соплохвоста муравьиными яйцами, тут же переглянулись. Лаванда громко прошептала, чтобы все вокруг слышали:

— Может, это какое-то редкое заклинание привязанности? Или… или они просто… ну, ты понимаешь… встречаются? Тайно?

Парвати захихикала:

— Точно! Как Ромильда Вейн с тем парнем с шестого курса в прошлом году! Они тоже везде вместе ходили!

Малфой, услышав их перешептывания, громко фыркнул, привлекая всеобщее внимание:

— О, да! Поттер и Праудмур — новая трагическая любовь Хогвартса! Один — шрамоголовый идиот, другая — ледяная стерва из ниоткуда! Идеальная пара! Жалкое зрелище!

Его собственный соплохвост, словно в отместку за оскорбление Джайны, выпустил сноп искр прямо ему в мантию. Малфой с визгом замахал руками, пытаясь потушить тлеющую ткань, вызвав дружный хохот Крэбба и Гойла.

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее голос был тихим, но полным презрения:

— Пусть болтают, якорь. Собаки лают, караван идет. Мы заняты делом. А этот слизняк сам себе злобный буратино.

Хагрид подошел к ним, его лицо было обеспокоено.

— Что тут у вас стряслось? Симус, ты в порядке? Мантия цела? А вы двое? Чего раскричались?

— Все нормально, Хагрид, — поспешил ответить Гарри, бросая сердитый взгляд на Симуса. — Просто… небольшое недоразумение. Соплохвост немного разыгрался.

— А-а, эти озорники! — добродушно прогудел Хагрид, похоже, ничего не заподозрив. — Ну, молодцы, что справились! Вижу, червяки им тоже по душе! А теперь попробуйте муравьиные яйца — вдруг это их деликатес?

Урок продолжался. Соплохвосты продолжали шипеть, искрить и иногда взрываться (особенно у Симуса). Гарри и Джайна работали вместе, их движения становились все более слаженными, почти интуитивными — он отвлекал внимание существа, она быстро подсовывала еду. Но взгляды однокурсников — любопытные, насмешливые, сочувствующие, озадаченные — неотступно следовали за ними. Их странная, вынужденная близость, их синхронность, их резкая реакция на попытку их разлучить — все это не могло остаться незамеченным. Гарри знал с неприятной уверенностью: слухи уже поползли по школе, как ядовитый плющ. И рано или поздно они дойдут до учителей, до Дамблдора. Если он уже не в курсе и не наблюдает за ними со своего директорского места, ожидая, к чему приведет этот опасный эксперимент с Узами Крови.

* * *

Урок Ухода за магическими существами подходил к концу. Соплохвосты, на удивление, оказались относительно безобидными, если не стоять у них за хвостом. Гриффиндорцы и слизеринцы, перепачканные грязью и слегка пропахшие дымом, с облегчением снимали толстые перчатки из драконьей кожи. Хагрид, сияя от гордости за своих «питомцев», громко хвалил всех за смелость и наблюдательность.

Гарри и Джайна стояли у своего пня, их соплохвост лениво копошился в траве. Усталость от Уз Крови давила на них обоих, но они научились это скрывать за маской спокойствия или привычного сарказма. Они стояли рядом, как всегда, их плечи почти соприкасались — вынужденная близость, ставшая нормой.

Хагрид подошел к ним, его огромная борода топорщилась от ветра. Он с силой хлопнул Гарри по плечу.

— Ну, молодцы, вы двое! Отлично сегодня поработали! Вижу, соплохвосты вас прямо признали! Вы с ними так ловко управляетесь, будто всю жизнь только этим и занимались! Прямо как… как два сапога пара! Всегда вместе, все так слаженно! Может, вам и дальше на моих уроках всегда вместе работать? У вас здорово получается!

Гарри неловко улыбнулся, потирая плечо. Джайна лишь криво усмехнулась, ее мысль мелькнула в его голове, полная иронии: «Два сапога пара, верно. Только один постоянно спотыкается, а другая пытается не заморозить все вокруг от раздражения». Гарри мысленно ответил: «Зато мы не взорвались, как некоторые». Она ткнула его локтем, скрывая усмешку.

Но их краткий момент иронии был прерван. Эрни Макмиллан из Пуффендуя, который, видимо, решил проявить дружелюбие (или просто неуемное любопытство), снова подошел к ним вместе с Ханной Аббот. Его лицо выражало смесь энтузиазма и неуклюжести.

— Эй, Гарри, Джайна! Мы тут с Ханной подумали… вы так здорово работаете вместе! Джайна, ты просто гений с этими тварями! Покажи, как ты их успокаиваешь? А ты, Гарри, помоги мне с моим, он какой-то вялый. Ханна, подержи пока его вещи…

Не дожидаясь ответа, Эрни решительно шагнул прямо между ними, протягивая руку к сумке Гарри, а Ханна, улыбаясь, сделала шаг к Джайне, чтобы взять у нее перчатки.

Реакция была мгновенной и странной.

Гарри резко отшатнулся от Эрни, словно тот был прокаженным, его лицо побледнело, рука инстинктивно метнулась к груди.

Джайна так же резко отпрянула от Ханны, ее глаза сверкнули синим огнем, а рука сжала палочку с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Не подходи! — выкрикнули они почти одновременно, их голоса были напряженными, почти враждебными.

Эрни и Ханна испуганно замерли, их улыбки растаяли. Ученики вокруг, собиравшиеся уходить, тоже остановились, с любопытством и недоумением глядя на них.

— Что… что случилось? — пролепетал Эрни, растерянно глядя то на Гарри, то на Джайну. — Мы просто хотели помочь…

Ханна испуганно кивнула, ее глаза расширились.

Гарри с трудом выровнял дыхание, делая шаг обратно к Джайне. Он старался говорить спокойно, но его голос дрожал от пережитого напряжения (которое окружающие приняли за гнев или страх).

— Просто… не становитесь между нами, ладно? Мы… мы привыкли работать вместе.

Джайна добавила, ее голос был ледяным, отталкивающим:

— И мы не нуждаемся в вашей помощи. Занимайтесь своими делами. И держитесь на расстоянии.

Тишина повисла над поляной. Ученики переглядывались, шептались. Эрни и Ханна, совершенно сбитые с толку и обиженные такой резкой реакцией, покраснели и поспешили отойти.

Малфой, который с злорадством наблюдал за сценой, громко расхохотался.

— Видели?! Я же говорил! Они ненормальные! Боятся, что их разлучат! Поттер и его ледяная тень — просто два психа! Наверное, делят одну клетку на двоих!

Слизеринцы снова загоготали. Симус Финниган прошептал Дину, его голос был полон суеверного страха:

— Это точно какое-то проклятие! Они даже не могут разойтись! Что это за магия такая?

Лаванда Браун подхватила, ее глаза были круглыми от ужаса и возбуждения:

— А вдруг… вдруг это заразно? Вдруг, если их разлучить, случится что-то ужасное? Может, они взорвутся? Или превратятся во что-нибудь?

Слухи и домыслы понеслись по рядам учеников, как волны. Теперь на Гарри и Джайну смотрели не просто с любопытством, а с опаской, с подозрением, с болезненным интересом. Они стали школьной сенсацией, загадкой, пугающей и притягательной одновременно.

Гарри сжал кулаки, чувствуя себя пойманным в ловушку под градом этих взглядов и шепотков. Джайна выпрямилась, ее лицо стало непроницаемой маской, но Гарри чувствовал ее гнев и унижение через их Узы. Она положила руку ему на плечо — жест, который теперь выглядел почти собственническим в глазах окружающих, — и сказала холодно, но достаточно громко, чтобы слышали ближайшие:

— Пусть болтают, Поттер. Собаки лают — караван идет. Нам не до их глупых сплетен. Пошли отсюда.

Хагрид, который тоже с недоумением наблюдал за сценой, подошел к ним, его лицо было обеспокоено.

— Что тут у вас опять стряслось? Чего раскричались? Эрни, Ханна, чего это вы?

— Мы… мы просто хотели помочь, Хагрид, — пробормотал Эрни, все еще бледный. — А они… они так странно отреагировали…

— Да ладно вам! — добродушно прогудел Хагрид, хотя и он выглядел озадаченным. — Может, у них просто настроение плохое! Урок окончен! Все марш в замок!

Студенты поспешили разойтись, бросая на Гарри и Джайну последние любопытные и опасливые взгляды. Рон и Гермиона подошли к ним, их лица были полны беспокойства.

— Блин, Гарри, это было… странно, — выдохнул Рон. — Вы чего так на них набросились? Они же просто помочь хотели. Теперь точно вся школа будет говорить, что вы чокнутые.

Гермиона добавила тихо, ее голос был полон тревоги:

— Мы знаем правду. И мы всегда будем на вашей стороне. Но… слухи будут ходить, это неизбежно. Вам нужно быть готовыми к этому. И, возможно… вам действительно стоит подумать о том, чтобы поговорить с профессором Дамблдором? О том, что проклятие изменилось? О том, как вам тяжело? Он должен знать!

Гарри посмотрел на Джайну. Она молчала, глядя вслед удаляющимся ученикам, ее юное лицо было непроницаемым, как ледяная маска. Но он чувствовал через их Узы ее смятение, ее гордость, борющуюся с усталостью, ее нежелание признавать слабость, но и… тихую, глубокую благодарность этим странным, шумным, но таким верным друзьям. Он мысленно спросил ее: «Что скажешь? Может, Гермиона права? Может, стоит рассказать Дамблдору?»

Она медленно покачала головой, ее мысленный ответ был твердым, как кремень: «Нет. Пока нет. Мы должны попробовать сами. Но… твои друзья… они действительно настоящие. Редкое сокровище в любом мире. Береги их, Поттер. Они твоя семья».

Он кивнул, чувствуя, как тепло ее неожиданных слов смешивается с холодом их общего проклятия.

— Мы справимся, — сказал он вслух, обращаясь ко всем своим друзьям. — Пока мы вместе.

Гарри кивнул, чувствуя, как петля слухов и подозрений затягивается вокруг них. Джайна прищурилась, ее мысль мелькнула в его голове, холодная и решительная: «Именно поэтому. Именно поэтому нам нужен тот ритуал. Чтобы они перестали лезть. Чтобы дали нам дышать». Он уловил ее затаенное намерение — мысль о капле крови, о временной свободе, о риске, который теперь казался все более оправданным. Он мысленно спросил: «Ты уверена?» Она ответила коротким, твердым кивком в его сознании: «Более чем когда-либо».

Они шли обратно к замку, окруженные встревоженными друзьями. Их Узы Крови пульсировали между ними, но теперь в этом пульсе слышалась не только боль и усталость, но и новая, опасная решимость. Слухи и страхи учеников стали тем катализатором, который подтолкнул их к рискованному шагу. Они должны были найти способ ослабить свою видимую связь, прежде чем любопытство окружающих или злоба врагов превратят их жизнь в настоящий ад. Ритуал крови казался единственным выходом. Шагом во тьму ради глотка свободы.

* * *

После ужина в Большом Зале, который прошел под аккомпанемент приглушенных перешептываний и любопытных взглядов, Гарри и Джайна вернулись в свою общую комнату в башне Гриффиндора. Усталость за день, усугубленная постоянным давлением проклятия и стычкой с Малфоем, валила с ног. Почти Безголовый Ник встретил их у камина, где уже весело потрескивал огонь, но, увидев их мрачные и измотанные лица, лишь сочувственно покачал своей почти отрубленной головой и тактично просочился сквозь стену, оставив их наедине.

Гарри без сил рухнул в кресло у огня, закрыв глаза и пытаясь расслабиться. Джайна сняла мантию и села на край их общей двуспальной кровати, взяв с тумбочки толстый том о «Древних проклятиях и методах их нейтрализации», который ей одолжила Гермиона. Но она не читала. Ее взгляд был устремлен в одну точку на стене, пальцы нервно теребили уголок старинной пергаментной страницы.

Тишина в комнате была тяжелой, напряженной, наполненной невысказанными страхами и сомнениями. Гарри чувствовал ее мысли через их Узы Крови — они снова и снова возвращались к той опасной идее, о которой она упомянула вчера. К ритуалу крови.

— Ты опять думаешь об этом, — сказал он тихо, не открывая глаз. Его голос был хриплым от усталости. — О том ритуале. Из твоего мира. Который может дать нам… пространство.

Она вздрогнула от неожиданности, словно он прочитал ее самые сокровенные мысли. Она подняла на него взгляд. Ее синие глаза в мягком свете камина казались темнее, глубже, в них плескалась смесь отчаяния и решимости.

— А ты… ты снова это почувствовал? — прошептала она.

— Да. Узы… они не только боль и усталость передают. Они передают… намерения. Особенно сильные. — Он сел прямо, внимательно глядя на нее. — Ты серьезно об этом думаешь? Ты уверена, что это сработает? И что это безопасно?

Она медленно кивнула, отложив тяжелую книгу на кровать.

— Я не знаю наверняка, Гарри. Это очень древняя, очень темная магия крови. Почти забытая даже у нас. Ее использовали только в самых крайних, отчаянных случаях, чтобы временно ослабить проклятия связи, подобные нашему. Легенды говорят, что одна капля крови… добровольно отданная одним из связанных… может создать мощный, но кратковременный резонанс, который… обманет Узы. Заставит их думать, что связь стала крепче, и на время ослабит их физическую хватку. Это может дать нам больше пространства. Не два метра, а может… десять? Двадцать? Я не знаю. Но это дало бы нам немного свободы. Немного воздуха. Шанс не быть постоянно под микроскопом у всей школы. Шанс… просто дышать.

— Временно? А насколько временно? — спросил Гарри, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее от смеси ужаса перед темной магией и отчаянной надежды на облегчение.

— Не знаю, — честно ответила она, глядя на свои руки, на тонкие темные линии под кожей. — Может быть, на несколько часов. Может, на целый день. Это зависит от силы самого проклятия, от нашей собственной силы воли и… от силы нашей связи. Но ритуал… он требует не только крови. Он требует абсолютного, полного доверия друг к другу. Мы должны будем… поделиться не только кровью, но и частью своей сути. И он может иметь… непредвиденные побочные эффекты. Он может усилить нашу эмпатическую связь до невыносимого уровня. Или… пробудить в Узах что-то еще худшее. Это огромный риск.

Гарри смотрел на нее, на ее бледное, но решительное юное лицо, на отчаяние и надежду в ее синих глазах. Десять метров свободы… Возможность не шарахаться от каждого случайного толчка в коридоре, возможность сидеть на уроках на разных партах, возможность просто пройтись по двору, не чувствуя себя прикованным… Это казалось недостижимым раем после удушающей двухметровой клетки их проклятия.

— Я… я готов попробовать, — сказал он тихо, но твердо, глядя ей прямо в глаза. — Если ты думаешь, что это может сработать. Если ты готова рискнуть. Я доверяю тебе, Джайна. Больше, чем кому-либо в этой ситуации.

Она смотрела на него долго, ее взгляд был серьезным, пронзительным, она словно взвешивала его слова, его решимость, его доверие. Она видела его страх, но и его отчаянную надежду. Она видела его готовность разделить этот риск с ней. Она медленно, почти незаметно кивнула.

— Хорошо, Поттер. Тогда… тогда попробуем. Но не здесь. И не сейчас. Нам нужно найти уединенное, защищенное место, где нас никто не потревожит. Нам нужно подготовиться ментально. И… мы должны быть готовы ко всему. Это может сработать и дать нам передышку. А может… может сделать все неизмеримо хуже. Ты понимаешь это?

Он кивнул снова, его сердце стучало где-то в горле.

— Понимаю. Но мы должны попробовать. Мы не можем жить так дальше. Мы справимся. Вместе.

Они сидели в тишине у догорающего камина, объединенные не только Узами Крови, но и опасной, хрупкой надеждой, родившейся из отчаяния. Ритуал крови… Жертва… Доверие… Эти слова витали в воздухе комнаты, как предчувствие новой, неведомой бури. Их путь становился все темнее, все опаснее, но они решили идти по нему вместе.

* * *

Ночь в их общей комнате в башне Гриффиндора была беспокойной. Сентябрьский ветер выл за окнами, заставляя трещину на витраже тихо стонать, словно раненое существо. Огонь в камине почти погас, оставив комнату погруженной в глубокие тени. Гарри долго не мог уснуть, мысли о ритуале крови, о словах Малфоя, об усталости Джайны и о предстоящем Турнире крутились в голове, не давая покоя. Он чувствовал ее присутствие рядом, ее ровное, но неспокойное дыхание, ее внутреннее напряжение через их Узы. Он знал, что она тоже не спит, что она тоже думает об их рискованном плане, взвешивая шансы и опасности.

Наконец, изнеможение взяло свое, и он провалился в сон. Но отдых не пришел. Его разум, перегруженный событиями последних дней, страхами и… чем-то еще, что он боялся признать даже себе, породил видение — странное, абсурдное, совершенно нелепое.

Он оказался в Большом Зале Хогвартса, но это был не тот величественный зал, который он знал. Потолок превратился в бурлящее фиолетовое море, где звезды плавали, как светящиеся медузы. Длинные столы факультетов парили в воздухе под разными углами, покрытые толстым слоем потрескавшегося льда, который хрустел под ногами. Он стоял посреди этого хаоса, его школьная мантия была изорвана в клочья, а шрам на лбу горел так сильно, будто кто-то прижигал его раскаленной кочергой. А перед ним… стояла Джайна.

Но это была не та Джайна, что лежала рядом с ним на кровати. Это была Джайна из его смутных, неосознанных фантазий. Ее простая школьная форма исчезла, сменившись платьем, сотканным словно из чистого, переливающегося лунным светом льда. Оно не было откровенным, но облегало ее стройную фигуру, как вторая кожа, подчеркивая каждый изгиб, каждую линию ее тела с пугающей точностью. Ее белоснежные волосы не были собраны в хвост — они свободно струились по плечам и спине, как застывший водопад, сияя в нереальном свете фиолетового моря над головой. Ее синие глаза блестели ярче сапфиров, и она смотрела на него с мягкой, загадочной улыбкой, от которой его сердце заколотилось, как пойманная птица, ударяясь о ребра.

Он не мог отвести взгляд. Это была не Джайна-архимаг, не Джайна-адмирал, не Джайна-его-проклятие. Это была Джайна-мечта. Та, что заставляла его неловко краснеть на уроках, когда она случайно касалась его руки или наклонялась слишком близко, чтобы посмотреть в его учебник. Та, что заставляла его спорить с самим собой по ночам, когда он чувствовал ее тепло рядом и отчаянно хотел, чтобы это было не из-за проклятия. Его горло пересохло. Он почувствовал, как жар заливает лицо, шею, уши — его четырнадцатилетний мозг, смешанный с гормонами и страхом, вопил во весь голос: Она невероятно красивая. Она такая сильная. Она… она рядом. Так близко. Он сделал неуверенный шаг к ней по скользкому льду, его ноги дрожали. Во сне он забыл, что он Избранный, что он герой. Он был просто Гарри. Мальчишкой, которому эта девушка из другого мира нравилась. До безумия нравилась. И он совершенно не знал, что с этим делать.

— Гарри… — прошептала она, ее голос был как шелк, скользящий по гладкому льду, нежный и манящий. Она протянула к нему руку, ее прохладные пальцы коснулись его горящей щеки, оставляя след одновременно и холода, и обжигающего жара. — Ты всегда такой… горячий? Или это только рядом со мной? — Она улыбнулась шире, и их Узы Крови вспыхнули в его сознании — но не болью, а волной чистого, незамутненного тепла, чего-то глубокого, тянущего его к ней, как мотылька на пламя.

Его руки сами собой потянулись к ней, пальцы коснулись ее ледяного платья — оно было холодным, но под ним он чувствовал тепло ее кожи. Он замер, голова закружилась от ее близости, от ее запаха — морозной свежести, соли далекого моря и чего-то неуловимо женственного. Она такая… настоящая. И я… я хочу, чтобы она осталась. Здесь. Со мной. Во сне он забыл про проклятие, про Азерот, про Волдеморта, про Турнир. Он думал только о том, как ее волосы пахнут снегом и ветром, как ее глаза ловят свет фиолетовых звезд, как ее голос звучит, когда она произносит его имя так нежно. Его губы дрогнули, и он прошептал, его голос был хриплым от волнения, но полон чувства:

— Ты… ты лучше всех, кого я когда-либо знал, Джайна.

Слова вырвались сами собой, искренние, идущие из самой глубины его одинокого сердца. Он никогда бы не осмелился сказать это наяву. Никогда. Но здесь, во сне, в этом абсурдном ледяном зале, он мог.

Джайна из его сна наклонилась еще ближе, ее лицо было так близко, что он мог видеть золотые искорки в ее синих глазах. Ее дыхание — прохладное, как зимний ветер — коснулось его губ. Он закрыл глаза, чувствуя, как его неудержимо тянет к ней — не просто страсть, нет, это было что-то теплее, глубже, чище. Ощущение правильности. Словно она и была тем самым якорем, который он искал всю жизнь в этом холодном, враждебном мире. Он подался вперед, чтобы их губы наконец соприкоснулись…

Но прежде чем это случилось, ледяной пол под ними задрожал. Раздался оглушительный треск, и из-под ближайшего парящего стола с грохотом выскочил… Дадли Дурсль. Но не обычный Дадли. А Дадли размером с Хагрида, одетый в обтягивающее красно-золотое трико с огромным гербом Гриффиндора на груди. Его лицо было красным, как вареный рак, а в руках он сжимал старую учебную метлу, которая жалобно трещала под его весом.

— АГА! ГАРРИ! ПОПАЛСЯ! ТЫ ЧТО ТУТ С ДЕВЧОНКОЙ ДЕЛАЕШЬ?! — проревел он своим ужасным, гнусавым голосом, похожим на сирену воздушной тревоги. Он бросился к ним, неуклюже размахивая метлой, как дубиной. — Я ВСЕ МАМКЕ РАССКАЖУ! И ПАПКЕ! ТЕБЕ КОНЕЦ! — Он попытался подпрыгнуть, чтобы ударить Гарри метлой, но его ноги поскользнулись на льду. Он рухнул на пол с грохотом, от которого стены зала затряслись. Его трико не выдержало такого падения и лопнуло с оглушительным звуком рвущейся ткани, обнажая… нет, не то, что можно было ожидать. А огромный, липкий, коричневый пирог с патокой, который с чавкающим звуком вывалился из-под лопнувшего трико и шлепнулся прямо на Джайну, с ног до головы облепив ее липкой, сладкой массой.

Гарри отшатнулся, его рот открылся от шока. Ледяная романтика момента мгновенно испарилась, сменившись диким, неудержимым весельем, смешанным с ужасом перед абсурдностью происходящего. Их Узы Крови резанули — но не болью. Он услышал ее смех — громкий, чистый, безудержный, почти истеричный — который ворвался в его разум, как звон тысячи колоколов. Джайна во сне сидела на льду, вся в патоке, ее ледяное платье было испорчено, волосы слиплись, но она хохотала, схватившись за живот.

— Гарри! Ты… ты это видел?! Ха-ха-ха! Дадли… в трико… с пирогом… О, Свет! Я сейчас умру от смеха! — Ее хохот эхом отскакивал от ледяных стен, и их связь гудела, передавая ее неудержимое веселье прямо ему в грудь, заставляя его смеяться вместе с ней.

Но тут его мозг словно обожгло холодом. Он замер. Его лицо во сне стало багровым от ужаса осознания. Она видит мой сон. Она знает. Она все чувствует. Нашу связь. Все его тайные мысли, его симпатия, его неловкость, его восхищение ею — все это было перед ней, как на ладони. Его глаза расширились от паники. Мне конец. Она меня убьет. Или заморозит. Или… хуже! Расскажет Рону и Гермионе! Я же сгорю со стыда!

Ледяной зал растворился. Дадли с пирогом исчез в облаке липкого дыма. Гарри резко проснулся, рывком сев на кровати. Его сердце колотилось, как бешеное, дыхание было прерывистым, а лоб покрылся холодным потом. Он лежал на своей левой стороне кровати. Джайна лежала на своей правой. Но она не спала. Ее плечи мелко тряслись от сдерживаемого смеха, и тихие всхлипы вырывались из нее наяву. Их Узы Крови пульсировали, передавая остатки ее веселья и его паники. Он понял — она видела все. От начала до конца. От ледяного платья до пирога с патокой.

Он медленно повернул голову. Его глаза встретились с ее синими глазами, которые ярко блестели в полумраке комнаты от смеха и, возможно, слез. Он прохрипел, его голос дрожал от ужаса и смущения:

— Ты… ты это… видела? Все?

Лед в его глазах сменился чистой паникой. Он инстинктивно прикинул расстояние до двери. Если рвануть сейчас, успею ли я добежать до гостиной, прежде чем она меня достанет? Нет, Узы… они меня убьют раньше. Она меня точно превратит в сосульку! Позорную, красную от стыда сосульку!

Джайна приподнялась на локте, ее белые волосы упали на лицо, скрывая часть ее выражения, но он видел, как дрожат ее губы от сдерживаемого смеха. Она глубоко вздохнула, пытаясь вернуть самообладание, но ее голос все равно дрожал от веселья:

— О, Гарри… Я не просто видела. Я чуть не умерла. От смеха. — Она сделала паузу, и ее пальцы нервно сжали одеяло. Их Узы передали ему ее мысль, ясную и триумфальную: «Ага, попался, Поттер! Теперь ты в моих руках!» — Дадли… в трико Гриффиндора… и этот пирог! Это было… это было нечто! Но… — ее голос стал чуть серьезнее, а глаза испытующе сузились, — …начало сна, да? Про ледяное платье? Про то, что я «лучше всех»? Это ведь тоже было, Поттер?

Гарри судорожно сглотнул. Его лицо стало таким красным, что могло бы соперничать с волосами Рона. Он пробормотал, пряча взгляд и желая провалиться сквозь землю:

— Это… это был просто сон! Глупый сон! Я не… я не хотел, чтобы ты… чтобы ты видела… — Его мозг вопил от ужаса и стыда: Она знает! Она все знает! Она будет издеваться надо мной до конца дней! Или заморозит! Точно заморозит! Он инстинктивно сжался, ожидая ледяного заклятия, язвительного комментария или чего похуже.

Но вместо этого он услышал ее смех. Громкий, чистый, раскатистый, как звон колоколов на морозе. Но в этом смехе не было злости или презрения. Был… черный юмор? Облегчение? Что-то сложное, что он не мог понять. Она рухнула обратно на подушку, ее смех заполнил комнату, и их Узы Крови загудели, вибрируя от ее эмоций, странным образом отгоняя его страх и пустоту, оставшуюся после кошмара Грюма и его собственного.

Она вытерла выступившие на глазах слезы, ее голос стал мягче, но в нем все еще слышались нотки стали и привычной насмешки:

— О, Гарри… Ты просто бесценен. Такой предсказуемый в своих подростковых фантазиях. Нет, я не буду тебя морозить… пока. — Ее рука осторожно легла на простыню рядом с его, не касаясь, но сама эта близость была красноречивее слов. Она шепнула, и в ее голосе прозвучало что-то новое, теплое и опасное: — Но ты был прав в одном. Насчет того, что я лучше всех. И ты это знаешь. Не забывай. — Ее тепло волной хлынуло через их связь, и он услышал ее мысль — не просто насмешку, а что-то гораздо более глубокое, почти нежное, но и собственническое: «Ты мне тоже небезразличен, глупый мальчишка. И теперь я это знаю. И ты знаешь, что я знаю. Интересно, что мы будем с этим делать…»

Гарри судорожно выдохнул, чувствуя, как лед паники в его глазах медленно тает, сменяясь смущением и… чем-то еще? Облегчением? Он буркнул, отворачиваясь к стене, чтобы скрыть свою улыбку и пылающие щеки:

— Ты… ты просто невыносимая. — Но его губы дрогнули. Тепло ее близости, тепло ее неожиданного признания (пусть и мысленного, пусть и скрытого за сарказмом) окутало его в этой странной, абсурдной ночи. Ночи, полной кошмаров, нелепых снов и правды, которую он, возможно, не хотел признавать, но которая теперь лежала между ними, как хрупкий ледяной цветок, рожденный из тьмы их Уз Крови.

* * *

Дни потекли своей чередой, наполненные уроками, домашними заданиями и постоянным, изматывающим присутствием Уз Крови. Гарри и Джайна научились жить в своей двухметровой клетке, их движения стали почти интуитивно синхронными, а их связь — как ментальная, так и эмпатическая — крепла с каждым днем, становясь одновременно и источником поддержки, и причиной постоянного напряжения.

Они спустились в Большой Зал на завтрак под аккомпанемент привычного гула студенческих голосов. Серый утренний свет падал сквозь высокие окна, освещая длинные столы. Рон и Гермиона уже ждали их за гриффиндорским столом. Рон с аппетитом уплетал тост с джемом, а Гермиона была погружена в толстый фолиант с заголовком «Забытые ритуалы крови и симбиотические проклятия». Гарри и Джайна сели рядом, их близость уже не вызывала такого удивления у друзей, но Лаванда Браун и Парвати Патил, сидевшие неподалеку, все равно прекратили шептаться и уставились на них с нескрываемым любопытством.

Рон проглотил кусок тоста и кивнул им, его голос был приглушен жеванием:

— Слышали? Симус вчера весь вечер трепался в гостиной про вас. Говорит, вы как магнитом друг к другу притягиваетесь, даже на шаг разойтись не можете. Я сказал ему, что он бредит и чтобы отстал, но он не унимается. Эти слухи… они повсюду.

Гермиона подняла голову от книги, ее лицо было серьезным и обеспокоенным.

— Это становится проблемой, Гарри, Джайна. Чем больше люди замечают вашу… вынужденную близость, тем сложнее вам будет. Я нашла пару очень старых текстов в Запретной секции библиотеки… Ничего конкретного про ваше проклятие, но есть упоминания о ритуалах крови, которые использовались для временного ослабления подобных уз. Это очень темная и опасная магия, но… возможно, это единственный шанс. Я продолжаю искать.

Джайна медленно кивнула, беря кубок с тыквенным соком. Ее рука слегка дрожала от постоянной усталости.

— Спасибо, Гермиона. Мы… мы сами думаем над этим. Но пока лучше никому не говорить. Чем меньше знают, тем безопаснее.

В этот момент к их столу подошли Фред и Джордж, неся подносы с горой свежих булочек и сияя от гордости. Фред подмигнул Гарри и Джайне:

— Слышали последние новости? Малфой вчера жаловался Снейпу на то, как Грюм его «несправедливо унизил». Говорят, грозился нажаловаться папочке и добиться увольнения Грюма. Ну, мы решили немного… подбодрить бедняжку. Подкинули ему в сумку пару наших новых Бомбочек-Вонючек с ароматом скунса и тухлых драконьих яиц.

Джордж довольно хмыкнул:

— Теперь он благоухает так, что даже слизеринцы от него шарахаются. Думаю, на сегодня ему будет не до вас. Отвлечение обеспечено! А если кто-то еще посмеет к вам лезть — только дайте знать. У нас целый арсенал припасен для особо любопытных и злобных.

Гарри невольно улыбнулся. Тепло дружеской поддержки немного смягчило его тревогу. Их Узы с Джайной передали ее мысль, полную удивления и… тепла? «Они… они действительно хорошие. Заботятся о тебе. Как… как братья, которых у меня никогда не было». Он мысленно ответил: «Да. Они такие. И они теперь и твои друзья тоже. Мы не одни в этом».

День продолжился в привычном ритме уроков, но теперь Гарри и Джайна чувствовали не только любопытные или опасливые взгляды, но и негласную поддержку друзей. На Трансфигурации Рон сел так, чтобы загородить их от Симуса, который все еще бросал на них подозрительные взгляды. На обеде Гермиона завела с Джайной оживленную дискуссию о различиях арканной магии и заклинаний Хогвартса, отгоняя Ли Джордана, который пытался пошутить про их «неразлучный танец». А на перемене Фред и Джордж устроили небольшой переполох у входа в подземелья Слизерина, запустив несколько самовзрывающихся хлопушек, что заставило Малфоя и его свиту быстро ретироваться, забыв про свои колкости в адрес Гарри и Джайны.

Вечером, вернувшись в свою общую комнату в башне Гриффиндора, они снова застали Почти Безголового Ника, парящего у камина и декламирующего какую-то рыцарскую балладу. Джайна устало опустилась в кресло, взяв книгу, а Гарри сел напротив, чувствуя, как их Узы тихо пульсируют спокойствием после напряженного дня.

— Друзья… они действительно помогают, — прошептал он, глядя на огонь. — Даже если это просто мелочи, вроде вонючей бомбы для Малфоя.

Она легонько ткнула его локтем, ее голос был тише и мягче обычного:

— Мелочи складываются в нечто большее, якорь. Пока они рядом, пока мы не одни… мы держимся.

Ник прервал свою балладу, его прозрачные глаза внимательно оглядели их.

— О, да! Я видел сегодня ваших доблестных друзей Уизли! Они отвлекали любопытных зевак с истинно рыцарским рвением! Славные союзники в вашей непростой ситуации! А я, в свою очередь, продолжаю следить за тенями в замке… Здесь что-то шевелится, что-то темное и старое… Я пока не могу понять, что это, но оно наблюдает. Будьте осторожны, юные души!

Гарри кивнул, обменявшись встревоженным взглядом с Джайной. Их повседневность текла своим чередом, окруженная поддержкой друзей и бдительностью призрака. Слухи гудели по школе, Малфой язвил, Грюм продолжал свои безумные уроки, но их главный секрет — решение прибегнуть к ритуалу крови — оставался между ними. Они жили день за днем, шаг за шагом, приближаясь к концу октября, когда должно было произойти что-то важное.

* * *

Новый день в Хогвартсе начался с легкого моросящего дождя, который тихо стучал по высоким витражам башни Гриффиндора, создавая меланхоличное настроение. Гарри и Джайна проснулись почти одновременно в своей общей комнате, их Узы Крови привычно отозвались тупой усталостью. Они встали синхронно — он потянулся за мантией, она взяла палочку с тумбочки — их утренний ритуал был отлажен до автоматизма за прошедший месяц. Почти Безголовый Ник уже парил у окна, его прозрачный силуэт слегка дрожал в сером утреннем свете. Он приветствовал их с преувеличенно-театральным поклоном:

— Доброе утро, юные страдальцы! Дождливая погода — самое славное время для душераздирающих историй! Хотите послушать балладу о сэре Годрике Гриффиндоре и его трагической дуэли с горным троллем-людоедом?

Джайна устало закатила глаза, поправляя свои белоснежные волосы.

— Только не опять, призрак. Умоляю. Мы и так едва спим из-за твоего ночного бубнежа и храпа Поттера.

Гарри хмыкнул, чувствуя ее раздражение через их связь, но и легкое веселье.

— Он просто пытается нас развлечь, Джайна. Или отвлечь от мрачных мыслей.

Ник обиженно качнул головой, его шея опасно скрипнула.

— Не отвлечь, а проявить заботу! Моя задача, данная мне профессором Дамблдором — следить за вами, юные души! Эта старинная темная магия, что связала вас, непредсказуема! И я здесь, чтобы вы не натворили еще больших бед… или не поддались искушению!

Они спустились в Большой Зал на завтрак. Рон и Гермиона уже ждали их за гриффиндорским столом. Рон с аппетитом поглощал гору бекона, а Гермиона была погружена в изучение той самой книги о магических узах и ритуалах крови. Гарри и Джайна сели рядом, их близость уже стала привычной для друзей, но Рон вдруг нахмурился, с подозрением глядя на Ника, который, как верный страж, последовал за ними и теперь завис над их столом, скорбно вздыхая.

— Погоди-ка, — сказал Рон, проглотив кусок бекона. — А что, Ник теперь с вами все время таскается? Даже в вашу комнату приходит? Это что, официально?

Гарри кивнул, наливая себе тыквенный сок.

— Да. Профессор МакГонагалл его приставила к нам еще когда мы только приехали. Он вроде как наш… эээ… призрак-хранитель. Следит, чтобы проклятие нас не прикончило окончательно. Или чтобы мы сами не прикончили друг друга.

Джайна легонько ткнула его локтем, ее голос был сухим и саркастичным:

— Скорее второе. Или чтобы мы не наделали чего похуже, учитывая обстоятельства.

Рон недоверчиво прищурился, а потом его глаза расширились от внезапной, шокирующей догадки. Он понизил голос до громкого шепота:

— Погоди-ка! Вы двое… живете в одной комнате… спите на одной кровати… должны держаться в двух метрах… и к вам приставили призрака-надзирателя?! Это что же, Дамблдор боится, что вы там… ну… начнете… эээ… того?!

Гермиона с громким стуком захлопнула книгу, ее щеки залила краска возмущения.

— Рональд Уизли! Прекрати немедленно! Это совершенно не смешно и неуместно! У Гарри и Джайны серьезная проблема, смертельно опасное проклятие! А Ник здесь исключительно для их безопасности и поддержки! И вообще, они не такие! Как ты можешь такое подумать?!

Джайна фыркнула, но ее усмешка была натянутой, а взгляд — холодным.

— Спасибо за защиту нашей добродетели, Грейнджер. Мы действительно не идиоты, чтобы усугублять наше и без того паршивое положение. Но твой рыжий друг прав в одном — два метра… это очень мало пространства. Иногда становится… неловко. И весьма неприятно.

Гарри почувствовал, как его щеки тоже горят. Их Узы Крови передали ему волну ее смущения и раздражения. Он мысленно ответил ей: «Он прав, знаешь ли. Эта близость… она сводит с ума. Особенно когда Ник постоянно напоминает о приличиях». Она мысленно кивнула, и он услышал ее ответ, полный сарказма: «Да уж. Наш призрак-хранитель целомудрия. Какая ирония». Рон, все еще озадаченный и слегка шокированный своей догадкой, недоверчиво спросил:

— И что, Ник действительно с этим справляется? Ну, в смысле… он же призрак! Что он может сделать?

Ник обиженно выпрямился, его фигура замерцала ярче. Его голос стал торжественным и немного обиженным:

— Я был рыцарем при жизни, юный Уизли! Честь и долг — превыше всего! Я слежу за ними денно и нощно, дабы темная магия не взяла верх над их душами — ни через боль, ни через… иные, недостойные искушения плоти! Мое присутствие — гарантия их… благоразумия!

Рон скептически хмыкнул, но кивнул.

— Ладно, ладно, верю. Ты вроде парень надежный, Ник. Но все равно… это дико странно.

День продолжился в привычной рутине уроков. На Зельях Снейп снова язвил по поводу их «неразлучной близости», но Рон «случайно» пролил сильно пахнущую настойку валерианы прямо у стола Малфоя, что заставило того весь урок чихать и отвлекло от колкостей в адрес Гарри и Джайны. На обеде близнецы Уизли устроили небольшой переполох с летающими пирогами, которые атаковали слизеринский стол, и Симус с Дином, увлеченные этим зрелищем, забыли про свои вопросы к Гарри и Джайне.

Вечером они вернулись в свою комнату. Ник снова встретил их у камина, готовый продолжить свою рыцарскую балладу. Гарри устало опустился в кресло. Джайна взяла книгу, но ее взгляд был рассеянным. Их Узы Крови тихо пульсировали, напоминая о постоянном напряжении. Гарри заметил, как она невольно сжала подушку, когда он потянулся за кубком с водой, и их руки едва не соприкоснулись над столиком. Два метра — это действительно было очень мало пространства для двух подростков, пусть один из них и был могущественным архимагом в юном теле. Неловкость иногда вспыхивала между ними, как статическое электричество.

— Иногда я забываю, как это… тесно, — прошептал он, скорее для себя.

Она посмотрела на него, и ее голос был тихим, лишенным сарказма:

— Я тоже. Ник… он помогает одним своим присутствием. Напоминает о границах. Но… это не всегда просто. Особенно ночью.

Ник прервал свою декламацию, его полупрозрачные глаза обеспокоенно сузились.

— О! Я чую напряжение! Не ссорьтесь, юные души! И не делайте того, о чем впоследствии можете горько пожалеть! Помните о чести! Я здесь, чтобы хранить мир и… мораль!

Гарри невольно хмыкнул. Джайна легонько ткнула его локтем.

— Мы не ссоримся, призрак. Просто… живем. Пытаемся выжить.

Их повседневность текла своим чередом. Друзья помогали гасить слухи и отвлекать нежелательное внимание. Ник был их постоянной тенью — не только стражем от боли проклятия, но и невольным барьером от потенциальных ссор и неловких моментов, которые их вынужденная близость неизбежно порождала. Рон, убедившись в его «охранной» роли, кажется, немного успокоился, и это укрепило их хрупкий союз перед лицом сплетен и подозрений. Но напряжение росло. Приближался конец октября.

* * *

К концу октября напряжение в Хогвартсе достигло своего пика. Дни текли в обычном ритме — уроки, домашние задания, перешептывания студентов о Гарри и Джайне, тактическая помощь друзей и бдительное, хотя и несколько назойливое, присутствие Почти Безголового Ника в их комнате, — но воздух буквально гудел от предвкушения. Тридцатое октября, пятница. Слухи о скором прибытии гостей из Шармбатона и Дурмстранга для участия в Триволшебном Турнире достигли апогея. После обеда все занятия были отменены. Профессор МакГонагалл строгим голосом объявила, что все ученики должны собраться во дворе перед замком к шести часам вечера для торжественной встречи делегаций.

Гарри и Джайна спустились из башни Гриффиндора вместе с остальными учениками. Их Узы Крови тянули за собой привычную усталость, но они шли синхронно, плечом к плечу, их темные школьные мантии развевались на холодном октябрьском ветру.

Большой Зал был пуст, все студенты толпились у главного входа, кутаясь в мантии, натягивая шарфы и перчатки. Вечер был холодным и ветреным. Рон и Гермиона догнали их у самых дверей. Рон нетерпеливо подпрыгивал на месте.

— Ну, наконец-то! Хоть что-то интересное произойдет! Надеюсь, эти дурмстранговцы не привезут с собой еще партию соплохвостов!

Гермиона поправила свой гриффиндорский шарф, ее голос был взволнованным от предвкушения.

— Это же Триволшебный Турнир, Рон! Шармбатон и Дурмстранг — две лучшие магические школы Европы! Я читала, что у них совершенно иные подходы к магии! Это будет так познавательно!

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее мысль мелькнула в его голове, полная сдержанного любопытства: «Интересно. Если у них есть маги, подобные нашим в Кирин-Торе, это может быть действительно весело. Или очень опасно». Он мысленно ответил: «С нашим везением — скорее второе». Она тихо хмыкнула, скрывая усмешку.

Они вышли во двор, который уже был забит сотнями студентов — от испуганных первокурсников до самоуверенных семикурсников. Хагрид стоял у колодца, пытаясь пригладить свою непослушную бороду и волосы (безуспешно). Филч ворчливо расставлял дополнительные магические фонари вдоль дорожки. Профессора выстраивали учеников по факультетам, стараясь придать толпе хоть какое-то подобие порядка. Гарри и Джайна встали рядом с Роном и Гермионой в рядах гриффиндорцев. Их вынужденная близость уже не привлекала такого пристального внимания — друзья привыкли, а остальные были слишком поглощены ожиданием гостей. Даже Малфой, стоявший неподалеку со своими приспешниками, лишь бросил на них короткий ядовитый взгляд и отвернулся — похоже, эффект от бомбочки-вонючки близнецов все еще давал о себе знать.

Дамблдор вышел на крыльцо замка, его длинная серебристая борода мягко развевалась на ветру, а глаза сияли в свете фонарей.

— Дорогие ученики! Наши гости прибудут с минуты на минуту! Прошу вас встретить делегации Шармбатона и Дурмстранга с честью и достоинством, подобающими школе Хогвартс!

Небо быстро темнело, ветер усиливался. И вдруг Ли Джордан, стоявший неподалеку, громко крикнул, указывая пальцем в небо:

— Смотрите! Вон там! Что это?!

Все головы задрались вверх. Высоко в темнеющем небе появилась крошечная точка, которая стремительно росла в размерах, приближаясь к замку. Через минуту стало ясно — это гигантская, небесно-голубая карета, размером с большой дом, влекомая дюжиной огромных крылатых коней с золотистыми гривами и хвостами. Кони были размером со слонов, их мощные крылья с шумом рассекали воздух. Карета с грохотом приземлилась прямо посреди двора, несколько раз подпрыгнув на своих огромных колесах. Студенты восхищенно ахнули. Гарри почувствовал, как их Узы дрогнули от удивления Джайны. Ее мысль была четкой, полна узнавания: «Абиссали? Нет… Пегасы? Огромные! У нас таких использовали только для перевозки королевских особ. Впечатляет».

Дверца кареты, украшенная гербом с двумя скрещенными золотыми палочками, распахнулась, и из нее с грацией, не соответствующей ее размерам, вышла женщина. Она была огромной, даже выше Хагрида, одета в элегантную черную атласную мантию, ее смуглое лицо с крупными чертами было строгим и властным. За ней последовали ученики и ученицы Шармбатона — около дюжины юношей и девушек в изящных голубых шелковых мантиях, которые явно страдали от холодного шотландского ветра и ежились.

Дамблдор шагнул им навстречу, его голос был теплым и радушным:

— Дорогая мадам Максим! Добро пожаловать в Хогвартс! Мы безмерно рады приветствовать делегацию Академии Шармбатон!

Мадам Максим величественно кивнула, ее голос был низким, с сильным французским акцентом:

— Благодарю вас, месье Дамбльдор. Путешествие было долгим. Мои кони устали и требуют ухода и… особого пойла.

Хагрид тут же с энтузиазмом вызвался позаботиться о крылатых конях, и толпа студентов загудела, с любопытством разглядывая элегантных гостей из Франции. Рон восхищенно прошептал:

— Ничего себе… Они все такие… красивые! Особенно вон та блондинка!

Гермиона неодобрительно фыркнула:

— Это Академия Шармбатон, Рон. Они славятся не только магией, но и своей утонченностью и… внешностью. Не пялься так.

Но их шепот был прерван новым событием. Поверхность Черного озера у подножия замка вдруг забурлила, вспенилась. Из темных глубин медленно, как призрак, начал подниматься огромный корабль. Его мачты были высокими и черными, паруса — рваными и темными, словно пропитанными морской солью и ветрами веков. Корабль двигался плавно, беззвучно, пока не причалил к берегу у самой кромки воды. С борта был сброшен трап, и по нему на берег сошли новые фигуры — одетые в тяжелые меховые плащи и шапки. Во главе их шел мужчина среднего роста, с короткой седой бородкой, острыми чертами лица и хитрым, бегающим взглядом.

Дамблдор приветствовал и его:

— Дорогой Игорь! Наконец-то! Добро пожаловать в Хогвартс!

Игорь Каркаров, директор Института Дурмстранг, коротко кивнул, его голос был скользким, вкрадчивым:

— Дамблдор. Рад снова видеть твой замок. Путешествие было… бурным. Холодновато у вас в Шотландии. Но мой корабль выдержал, как всегда.

За ним по трапу спускались ученики Дурмстранга — крепкие, широкоплечие юноши и несколько девушек, молчаливые, с суровыми лицами. И среди них, чуть в стороне от остальных, шел он — Виктор Крам. Болгарский ловец, звезда Чемпионата мира. Он выглядел точно так же, как на поле — мрачный, нелюдимый, с крючковатым носом и густыми черными бровями. Но в его походке, во взгляде темных глаз чувствовалась сила и уверенность.

Рон снова восхищенно ахнул, присоединяя свой голос к гулу толпы:

— Это же Крам! Настоящий Виктор Крам! Я видел, как он поймал снитч! Он здесь! В Хогвартсе! Я и подумать не мог, что он еще студент!

Студенты Хогвартса загудели еще громче, многие показывали пальцами на Крама. Но Гарри почувствовал, как их Узы Крови снова напряглись — Джайна внимательно, почти изучающе смотрела на Крама. Ее мысль мелькнула в его сознании, холодная и аналитическая: «Воин. Не просто игрок. В его глазах — сталь. И опыт битвы. Как у наших лучших воинов из Альянса или Орды».

Он тихо спросил ее:

— Ты его знаешь? Или кого-то похожего?

Она медленно покачала головой, не отрывая от Крама взгляда.

— Нет. Но я чувствую… силу. Не только магическую. Он опасен.

Дамблдор пригласил гостей в замок, и вся процессия — профессора, студенты Хогвартса, делегации Шармбатона и Дурмстранга — двинулась к главным дверям. Гарри и Джайна шли рядом, их шаги были синхронны, а толпа вокруг шумела и гудела от возбуждения. Малфой, проходя мимо них со слизеринцами, которые с подобострастием смотрели на дурмстранговцев, бросил через плечо:

— Что, Поттер, твоя ледяная тень тоже будет пялиться на знаменитого Крама? Или вы оба слишком заняты друг другом?

Джайна ответила холодно, не удостоив его взглядом:

— Лучше смотреть на настоящего воина, чем на трусливого хорька, Малфой.

Рон хмыкнул, а Гермиона обеспокоенно прошептала:

— Они вас точно заметят. Ваша близость… она бросается в глаза. Будьте осторожны.

* * *

После эффектного прибытия гостей все снова собрались в Большом Зале. Атмосфера была наэлектризована до предела. Столы ломились от еще более изысканных яств, чем обычно. Воздух гудел от возбужденных голосов на разных языках. Гарри и Джайна сидели за гриффиндорским столом вместе с Роном и Гермионой, их Узы Крови тихо пульсировали среди всеобщего шума и суеты. Делегация Шармбатона, включая нескольких поразительно красивых девушек, которые вызвали восхищенные вздохи у Рона и других мальчишек, расположилась за столом Когтеврана. Они кутались в свои тонкие шелковые мантии и с явным неодобрением разглядывали замок. Дурмстранговцы, включая мрачного Виктора Крама, который тут же стал объектом всеобщего внимания, сели за стол Слизерина, где их с подобострастием приветствовали Малфой и его компания. Их тяжелые меховые плащи резко контрастировали с темно-зеленой формой слизеринцев.

Еда была великолепной. К традиционным блюдам Хогвартса добавились изысканные французские деликатесы — вроде буйабеса, ароматного рыбного супа, который с любопытством пробовала Гермиона, — и сытные, тяжелые блюда, очевидно, для делегации Дурмстранга — густой мясной гуляш и какие-то темные колбаски, на которые с восторгом набросился Рон.

— Ого! Если они всегда так едят, я бы точно поехал учиться в Дурмстранг! — пробормотал он с набитым ртом.

Гермиона неодобрительно фыркнула:

— Не говори глупостей, Рон. Там наверняка ужасно холодно и очень строгие порядки. И я слышала, они изучают Темные Искусства. Тебе бы там точно не понравилось.

Гарри почувствовал, как их Узы Крови снова дрогнули — Джайна внимательно смотрела на Виктора Крама, который сидел за слизеринским столом рядом с директором Каркаровым и о чем-то тихо с ним переговаривался. Ее мысль была короткой, но емкой: «Он силен. Очень силен. И не только физически. В нем есть… стержень. Как у наших опытных воинов или магов».

Он тихо спросил ее:

— Ты действительно так думаешь? Что он сильный?

Она медленно кивнула, не отрывая от Крама взгляда.

— Да. Не только в квиддиче. Я чувствую его… ауру. Она… плотная. Сконцентрированная. Он привык сражаться. И побеждать.

Малфой, сидевший неподалеку и явно подслушивавший их разговор, снова не удержался от язвительного комментария:

— Что, Поттер, твоя ледяная тень уже запала на знаменитого Крама? Хотите подойти и попросить автограф? Может, он распишется на твоем шраме?

Джайна ответила холодно, даже не повернув головы в его сторону:

— Лучше иметь автограф настоящего чемпиона, чем такого ничтожества, как ты, Малфой.

Рон хмыкнул от удовольствия, а Гермиона прошептала:

— Не обращайте на него внимания. Он просто завидует. Они все сейчас заняты гостями и предстоящим Турниром.

Когда тарелки опустели и десерты были съедены, Дамблдор снова поднялся. Его длинная серебристая борода ярко блестела в свете тысяч свечей. Зал мгновенно затих, сотни пар глаз обратились к нему.

— Добрый вечер еще раз, дорогие ученики Хогвартса, уважаемые гости из Шармбатона и Дурмстранга! — начал он, его голос звучал торжественно и гулко под сводами Большого Зала. — Сегодня мы все стали свидетелями знаменательного события — прибытия делегаций для участия в возрожденном Триволшебном Турнире! Турнире, который призван проверить не только магическое мастерство, но и отвагу, ум и честь юных волшебников! И сейчас настало время представить вам того, кто беспристрастно выберет достойнейших из достойных для участия в этом великом состязании!

Он величественно взмахнул рукой, и двери Большого Зала снова распахнулись. В проем вошел мистер Филч, с трудом неся перед собой большой деревянный ларец, украшенный искусной резьбой, но старый и потрепанный временем. Он с видимым усилием водрузил ларец на стол перед Дамблдором.

— Это — Кубок Огня! — провозгласил Дамблдор, кладя руку на крышку ларца. — Древний и могущественный магический артефакт, который и выберет по одному чемпиону от каждой из трех школ. Все желающие принять участие в Турнире должны четко написать свое имя и название своей школы на куске пергамента и бросить его в Кубок до завтрашнего вечера. Но я должен вас предупредить со всей серьезностью: Триволшебный Турнир — это не игра! Это опасное испытание, требующее незаурядных магических способностей и зрелости! Поэтому Министерство магии установило нерушимое возрастное ограничение! К участию в Турнире будут допущены только те ученики, кому уже исполнилось семнадцать лет! Чтобы исключить возможность нарушения этого правила со стороны особо юных и пылких смельчаков, я лично начерчу вокруг Кубка Огня возрастную черту, которую не сможет пересечь ни один ученик младше семнадцати лет!

Малфой снова презрительно фыркнул и прошептал Крэббу так громко, чтобы слышали все вокруг:

— Ха! Как будто это остановит знаменитого Поттера! Он всегда находит способ влезть туда, куда ему не положено! Спорим, он как-нибудь проскользнет!

Гарри сжал кулаки под столом, чувствуя прилив гнева. Но их Узы передали ему спокойную, холодную мысль Джайны: «Пусть треплется, этот хорек. Нам сейчас не до него. Слушай внимательно». Он с трудом сдержался и кивнул ей едва заметно.

Дамблдор взмахнул палочкой. Филч с явным усилием откинул тяжелую крышку ларца. Из глубины его поднялся сам Кубок Огня — грубо вырезанная деревянная чаша, до краев наполненная пляшущим, искрящимся голубовато-белым пламенем. Зал восхищенно ахнул. Огонь в Кубке казался живым, он извивался и потрескивал, выбрасывая вверх снопы золотых искр.

Рон восхищенно выдохнул:

— Вот это да… Круто…

Дамблдор улыбнулся, его глаза сверкнули в отблесках магического пламени.

— Кубок Огня будет установлен в Главном Холле до завтрашнего вечера. У вас есть двадцать четыре часа, чтобы принять решение. А завтра вечером, на празднике Хэллоуина, Кубок назовет нам имена трех чемпионов! Трех избранных, которым предстоит сразиться за честь своей школы и вечную славу! А теперь — всем желаю спокойной ночи! Дорогим гостям — добро пожаловать и приятного отдыха! Всем ученикам — набирайтесь сил перед началом учебных будней и… Турнира!

Зал снова загудел от возбужденных голосов. Студенты начали подниматься из-за столов, обсуждая Турнир, возрастное ограничение и шансы своих школ. Гарри и Джайна тоже встали, их Узы заставили их двигаться синхронно среди толпы. Рон подошел к ним, его голос был полон разочарования:

— Семнадцать лет, а? Ну вот, облом! Так хотелось поучаствовать! Тысяча галлеонов!

Гермиона неодобрительно покачала головой:

— Рон, это к лучшему! Ты слышал Дамблдора? Турнир смертельно опасен! Не стоит рисковать жизнью ради славы и денег!

Они направились к выходу из Большого Зала, а затем к башне Гриффиндора. Их Узы Крови тихо пульсировали среди галдящей толпы. Малфой, проходя мимо них со своими дружками, бросил напоследок язвительную фразу:

— Уверен, Поттер все равно найдет способ пролезть! Он же у нас особенный! Наверняка его ледяная тень ему поможет!

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее голос был тихим, но твердым:

— Пусть болтает, якорь. Мы знаем правду. И у нас своих проблем хватает.

Они поднялись в свою комнату. Почти Безголовый Ник уже ждал их у камина, готовый начать очередную рыцарскую историю. Но их мысли были далеко. Кубок Огня… Триволшебный Турнир… Возрастное ограничение… Предстоящий год обещал быть не просто трудным — он обещал быть опасным. И их проклятие, их Узы Крови могли стать либо их самой большой слабостью, либо их неожиданным оружием в грядущих испытаниях.

Утро тридцать первого октября, Хэллоуин, пришло с первым легким морозцем, который посеребрил траву вокруг Хогвартса тонким слоем инея. После шумного прибытия гостей из Шармбатона и Дурмстранга и объявления Триволшебного Турнира повседневность Гарри и Джайны изменилась. Замок гудел от ожидания, студенты шептались о предстоящем выборе чемпионов, но их мысли были заняты другим — их проклятием, его изменившейся природой и их собственной хрупкой связью.

Они проснулись в своей общей комнате в башне Гриффиндора почти одновременно. Узы Крови привычно отозвались тупой усталостью, но вчерашний день, полный поддержки друзей и их собственный тихий вечерний разговор, оставили после себя странное чувство… спокойствия? Или смирения? Их движения были синхронными, отработанными до автоматизма — он натянул мантию, она взяла палочку с тумбочки. Почти Безголовый Ник уже парил у камина, его прозрачная фигура мерцала в утреннем свете. Он с энтузиазмом декламировал что-то о рыцарских турнирах и чести.

— Доброе утро, юные души! — прогудел он, заметив, что они проснулись. — Великий день! Сегодня Кубок Огня выберет героев! Как в старые добрые времена, когда честь и отвага ценились превыше всего!

Джайна хмыкнула, поправляя свои белоснежные волосы, которые теперь лежали мягкими волнами на плечах.

— Пусть выбирает кого угодно, призрак. Лишь бы не нас. Нам бы самим выжить в этой вашей школе.

Гарри молча кивнул, их Узы передали ему ее глубокую усталость, скрытую за привычным сарказмом. Он добавил тихо:

— Да. Главное, чтобы нас сегодня оставили в покое.

Они спустились в Большой Зал на завтрак. Шум и гам стояли невообразимые. Студенты всех трех школ сидели за своими столами, но атмосфера была наэлектризована ожиданием. Шармбатонцы, кутаясь в свои тонкие голубые мантии, с любопытством разглядывали заколдованный потолок, где вместо облаков теперь летали маленькие летучие мыши. Дурмстранговцы в тяжелых мехах сидели за столом Слизерина, мрачно переговариваясь между собой и бросая оценивающие взгляды на учеников Хогвартса. Рон и Гермиона уже ждали их за гриффиндорским столом. Рон с аппетитом поглощал гору оладий с джемом, а Гермиона нервно листала книгу о правилах Триволшебного Турнира.

— Вы только посмотрите! — возбужденно сказал Рон, жуя. — Все только и говорят о Кубке! Фред и Джордж вчера полночи не спали, все пытались придумать, как обмануть возрастную черту Дамблдора. Говорят, пробовали зелье старения.

Гермиона скептически фыркнула, не отрываясь от книги:

— Глупости. У них ничего не выйдет. Возрастная магия Дамблдора — это не шутка. Интересно, кого же все-таки выберут от Хогвартса? Седрика? Или, может, Анжелину Джонсон?

Гарри и Джайна сели рядом. Их вынужденная близость все еще привлекала любопытные взгляды, особенно со стороны гостей. Красивая шармбатонка с длинными светлыми волосами что-то шепнула своей подруге, кивая в их сторону. Несколько дурмстранговцев хмуро посмотрели на них. Но их друзья уже привыкли. Их Узы слегка дрогнули — Джайна мысленно передала: «Пусть пялятся. Глупые дети. Нам не до их игр и турниров». Гарри мысленно ответил: «Точно. Лишь бы сегодня никто не пытался нас разлучить».

После завтрака все студенты — и хозяева, и гости — потянулись в Главный Холл, где в центре, на высоком постаменте, стоял Кубок Огня. Его грубая деревянная чаша была наполнена ярко-голубым пламенем, которое весело потрескивало и выбрасывало вверх золотые искры. Вокруг Кубка на полу сияла тонкая золотая линия — возрастная черта, начертанная Дамблдором.

Старшекурсники, которым уже исполнилось семнадцать, с волнением и надеждой бросали в пламя Кубка свернутые кусочки пергамента со своими именами. Младшие ученики стояли вокруг, с завистью глядя на них и возбужденно перешептываясь о славе и тысяче галлеонов призовых. Внезапно толпа расступилась, и к Кубку решительно направились Фред и Джордж Уизли. В руках они держали маленькие флакончики с мутной жидкостью. На их лицах сияли хитрые ухмылки.

— Ну что, смотрите и учитесь, мелюзга! — громко объявил Фред, обращаясь к толпе. Они с Джорджем одновременно выпили содержимое флаконов. В тот же миг у обоих выросли длинные седые бороды, а волосы на головах поседели. Толпа ахнула, а затем рассмеялась.

— Гениально! — крикнул Ли Джордан. — Зелье Старения!

Фред и Джордж, гордо выпятив грудь и поглаживая свои новообретенные бороды, решительно шагнули через золотую линию.

Но не успели они подойти к Кубку, как пламя в нем вспыхнуло ярко-красным. Раздался громкий хлопок, и невидимая сила отбросила близнецов назад. Они рухнули на пол, а их седые бороды исчезли, сменившись… длинными, густыми, совершенно одинаковыми седыми бородами, свисающими до пояса.

Толпа покатилась со смеху. Из-за колонны вышел Дамблдор, его глаза весело блестели за очками.

— Я же предупреждал вас, джентльмены, — сказал он с улыбкой. — Возрастная черта — это вам не шутки. А теперь, будьте добры, шагом марш в больничное крыло! Мадам Помфри наверняка найдет средство от излишней растительности на лице.

Под оглушительный хохот студентов Фред и Джордж, сердито дергая друг друга за бороды, поплелись прочь.

Рон хмыкнул:

— Говорил же им, что не выйдет. Идиоты. Интересно, кто же все-таки будет от нас? Наверное, Седрик.

Гарри и Джайна стояли чуть в стороне от толпы, наблюдая за этой сценой. Их Узы передали ему ее мысль, полную снисходительной иронии: «Забавно, но невероятно глупо. Рисковать из-за игры… У нас в Азероте за такую детскую выходку их бы просто выпороли. Или заморозили бы им бороды до весны».

Он тихо шепнул ей:

— Кого выберут, как думаешь? От Хогвартса?

Она пожала плечами, ее взгляд скользнул по толпе.

— Не знаю. Этот твой Седрик кажется… достойным. Умный, спокойный, сильный. А от других школ… тот болгарин, Крам. Он точно будет участвовать. А от французов… может, та красивая блондинка?

* * *

День тянулся мучительно долго. Студенты то и дело подбегали к Кубку, бросая в него свои имена или просто глазея. Гости из Шармбатона и Дурмстранга тоже проявляли активность. Виктор Крам молча, под восхищенными и завистливыми взглядами, бросил свой пергамент в голубое пламя. Несколько красивых девушек из Шармбатона, включая ту самую блондинку, о которой говорила Джайна, тоже опустили свои имена. Малфой, проходя мимо Гарри и Джайны со своей свитой, снова не удержался от язвительного замечания:

— Что, Поттер, твоя ледяная тень не дает тебе подойти к Кубку? Или просто боишься, что он тебя не выберет? Жалко, что таких неудачников, как вы, не допускают к настоящим испытаниям. Слишком заняты тем, чтобы держаться друг за дружку.

Джайна ответила холодно, не поворачивая головы:

— Завидуй молча, Малфой. Тебе до этого Кубка так же далеко, как до ума и чести. Лучше бы тебе вообще до него не доползти.

Он презрительно фыркнул, но отошел, явно не желая снова нарваться на ее гнев или на Грюма. Рон, подошедший к ним, прошептал:

— Он сам бы никогда не рискнул бросить свое имя. Трусливый хорек.

К вечеру ажиотаж вокруг Кубка немного спал. Холл опустел. Кубок Огня продолжал гореть ровным голубым пламенем в центре зала, ожидая своего часа. Гарри и Джайна вернулись в башню Гриффиндора вместе с друзьями. Их жизнь текла своим чередом, в тени проклятия. Толпа, любопытные взгляды, злобные шепотки — все это усиливало давление, делало их изоляцию еще более ощутимой. Но они оставались лишь зрителями в этой драме с Турниром. Рон и Гермиона горячо обсуждали возможных чемпионов. Ник в их комнате снова начал бубнить про рыцарскую славу и честь. А их Узы Крови тихо пульсировали своими собственными, скрытыми от всех заботами, далекими от сияющего огня Кубка.

* * *

Вечер Хэллоуина окутал Хогвартс особой, волнующей атмосферой. Большой Зал сиял от праздничных украшений: сотни вырезанных тыкв со свечами внутри парили под заколдованным потолком, отбрасывая оранжевые блики на лица студентов. Летучие мыши носились между свечами. Столы ломились от традиционных хэллоуинских угощений — тыквенных пирогов, яблок в карамели, конфет всех сортов и огромных кувшинов с тыквенным соком. Гарри и Джайна спустились из башни Гриффиндора вместе с остальными учениками. Их Узы Крови тихо пульсировали привычной усталостью, но они двигались синхронно, их темные мантии шелестели в такт шагам по каменным плитам.

В зале уже царил возбужденный гул — студенты Хогвартса, Шармбатона и Дурмстранга расселись за своими столами (гости снова присоединились к Когтеврану и Слизерину соответственно). Воздух буквально дрожал от нетерпеливого ожидания. Рон и Гермиона уже ждали их за гриффиндорским столом. Рон нервно поглощал тыквенный пирог, а Гермиона теребила в руках свою салфетку, ее взгляд был прикован к Кубку Огня, который снова установили перед преподавательским столом.

— Ну, наконец-то! — сказал Рон с набитым ртом, когда Гарри и Джайна сели рядом. Их близость уже почти не привлекала внимания — друзья привыкли, а гости были слишком заняты ожиданием выбора чемпионов. — Я думал, вы пропустите все самое интересное! Все только и гадают, кого же выберет Кубок!

Гермиона кивнула, ее голос был тихим от волнения:

— Это действительно исторический момент. Три школы… три чемпиона… Надеюсь, от Хогвартса выберут кого-то действительно достойного. Седрика, например.

Гарри кивнул, но его мысли были далеко от Турнира. Он чувствовал беспокойство Джайны через их Узы. Она тихо сказала ему, так, чтобы слышал только он: «Слишком много народу. Слишком много эмоций. Проклятие… оно становится тяжелее. Будь начеку». Он мысленно ответил: «Я рядом. Держись». Она едва заметно кивнула, ее пальцы под столом коснулись его руки.

Еда исчезала с тарелок с невероятной скоростью. Рон продолжал есть, словно боясь, что еда исчезнет до объявления чемпионов. Фред и Джордж, уже избавившиеся от своих бород (хотя и с небольшими ожогами от контрзаклятия мадам Помфри), громко спорили о шансах разных кандидатов. Малфой, сидевший за столом Слизерина, бросал через зал ядовитые взгляды на Гарри и Джайну, но больше ничего не говорил.

Когда тарелки опустели, а десерты были съедены, Дамблдор поднялся. Его длинная серебряная мантия сверкала в свете свечей. Зал мгновенно затих. Сотни пар глаз устремились к нему и к Кубку Огня.

— Итак, момент настал! — провозгласил Дамблдор, его голос гудел под сводами зала. — Кубок Огня почти готов сделать свой выбор. Когда имена чемпионов будут названы, я попрошу их подойти сюда, пройти вдоль преподавательского стола и войти в соседнюю комнату, — он указал на дверь за своей спиной, — где они получат первые инструкции.

Он взмахнул палочкой. Все свечи в зале, кроме тех, что горели внутри тыкв, погасли. Зал погрузился в полумрак, освещаемый лишь зловещим голубым пламенем Кубка Огня. Пламя в Кубке внезапно вспыхнуло ярче, заискрилось, а затем стало ярко-красным. Через мгновение из огня вылетел первый, слегка обгоревший по краям кусок пергамента. Дамблдор ловко поймал его.

В зале стояла мертвая тишина. Дамблдор поднял пергамент и громко прочитал:

— Чемпионом Дурмстранга становится… Виктор Крам!

За столом Слизерина раздались бурные аплодисменты. Крам поднялся, сутулясь, и под аплодисменты прошел к Дамблдору, а затем скрылся в боковой комнате.

Пламя Кубка снова стало красным, и вылетел второй кусок пергамента.

— Чемпионом Шармбатона становится… Флёр Делакур!

За столом Когтеврана раздались восторженные крики и аплодисменты. Красивая блондинка, о которой говорила Джайна, грациозно поднялась и, улыбаясь, проследовала за Крамом.

И вот, третий кусок пергамента взлетел из красного пламени. Дамблдор поймал его.

— Чемпионом Хогвартса становится… — он сделал паузу, и напряжение в зале стало почти невыносимым, — Седрик Диггори!

Стол Пуффендуя взорвался оглушительным ревом. Студенты вскакивали на ноги, обнимая Седрика, который, сияя от счастья, но слегка смущенный, поднялся и под аплодисменты всего зала пошел к боковой комнате.

— Превосходно! — провозгласил Дамблдор, улыбаясь трем чемпионам, когда аплодисменты немного стихли. — Теперь у нас есть три чемпиона! Я уверен, что…

Но Дамблдор осекся. Пламя в Кубке Огня снова вспыхнуло ярко-красным. Оно заискрилось, затрещало. И из него медленно, словно нехотя, вылетел… четвертый кусок пергамента.

Дамблдор инстинктивно протянул руку и поймал его. Он уставился на пергамент. В зале воцарилась гробовая тишина. Все взгляды были прикованы к директору. Он медленно развернул пергамент. Его брови поползли вверх. Он прокашлялся и прочитал дрогнувшим, но громким голосом, который эхом разнесся по затихшему залу:

— Гарри Поттер… и Джайна Праудмур.

На мгновение воцарилась абсолютная, мертвая тишина. А затем зал взорвался. Но не аплодисментами. А хаосом.

Гарри почувствовал, как их Узы Крови буквально взорвались — не болью, а шоком, неверием, ужасом. Его сердце заколотилось так сильно, что отдавало в ушах. Рядом Джайна резко вскочила на ноги, ее кулаки сжались, лицо стало белым как мел. Зал загудел, как растревоженный улей. Студенты повскакивали с мест, крича, показывая на них пальцами, перешептываясь.

Рон потрясенно ахнул:

— Что?! Гарри?! Джайна?! Но… как?!

Гермиона выронила кубок с соком, который с грохотом покатился по полу. Ее глаза были круглыми от ужаса и неверия.

— Это… это невозможно! Вам же нет семнадцати!

Малфой вскочил на ноги за столом Слизерина и злорадно расхохотался, его голос прорезал общий шум:

— Поттер! Я же говорил! Я же говорил, что он найдет способ влезть! И свою тень притащил! Жулик! Обманщик!

Слизеринцы подхватили его смех, но в их глазах тоже было недоумение. Гриффиндорцы замерли в шоке. Симус пробормотал:

— Оба? Сразу оба? Это что, какая-то дурацкая шутка?

Фред и Джордж переглянулись, их лица были растерянными. Фред крикнул Дамблдору:

— Профессор! Вы уверены?! Это какая-то ошибка!

Гости тоже пришли в ярость. Мадам Максим поднялась во весь свой гигантский рост, ее голос прогремел над залом:

— Мсье Дамбльдор! Это возмутительно! Явное нарушение правил! Две школы — три чемпиона! А не четыре! И уж точно не пять! Шармбатон протестует!

Игорь Каркаров шагнул вперед, его лицо пылало от гнева, глаза сверкали.

— Хогвартс жульничает! Это подлог! Двое чемпионов от одной школы — это неслыханно! Дурмстранг не будет участвовать в этом фарсе!

Виктор Крам мрачно сжал челюсти, глядя на Гарри и Джайну с нескрываемым подозрением. Флёр Делакур презрительно фыркнула. Седрик Диггори обернулся от двери, его честная улыбка исчезла, сменившись полным недоумением и растерянностью.

Преподаватели за столом тоже зашевелились. Профессор МакГонагалл была бледна как полотно. Профессор Снейп скривился, словно проглотил лимон, его взгляд был полон яда. А Грозный Глаз Грюм замер, его магический глаз бешено завращался, фиксируясь то на Гарри, то на Джайне.

Дамблдор поднял руки, пытаясь призвать к тишине, но голоса не стихали. Наконец, он рявкнул так громко, что стены задрожали:

— ТИХО! — Зал неохотно замолчал. — Гарри Поттер! Джайна Праудмур! Подойдите сюда, пожалуйста!

Гарри почувствовал, как ноги стали ватными. Он посмотрел на Джайну. Она кивнула ему, ее лицо было бледным, но решительным. Их Узы не давали выбора. Они встали и медленно пошли к преподавательскому столу. Толпа студентов расступалась перед ними, провожая их градом взглядов — недоуменных, гневных, любопытных, сочувствующих. Их мысли слились в одну, полную ужаса и неверия: «Я этого не делал! / Я этого не делала!» И мысленный ответ друг другу: «Я знаю. / И я знаю». А затем: «Кто-то знает про нас. Про Узы. И использует это».

Они подошли к столу, их шаги были синхронны, лица — бледными. Весь зал смотрел на них.

Профессор МакГонагалл прошептала Дамблдору:

— Альбус, это какая-то ужасная ошибка… Они не могли…

Он медленно покачал головой, его взгляд был прикован к четвертому куску пергамента. Грюм подошел ближе, тяжело хромая. Его голос был грубым:

— Кто-то подсунул их имена. Обошел возрастную черту. Сильная магия Конфундус на Кубке. Постоянная бдительность! Надо отменить выбор! Это ловушка!

Гарри выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Мы не бросали наши имена в Кубок! Клянусь!

Джайна добавила, ее голос был холоден, как лед:

— Это не наша игра. Мы не хотели участвовать.

Дамблдор посмотрел на них долгим, пронзительным взглядом, словно пытаясь заглянуть им в души.

— Я верю вам, — сказал он наконец тихо. Но затем его голос снова стал громким, обращенным ко всем: — Идите в комнату за залом. К остальным чемпионам. Мы должны разобраться в этом.

Они повернулись и под гул голосов, крики протеста и недоуменные взгляды направились к двери за преподавательским столом. Рон смотрел им вслед с выражением шока и… недоверия? Гермиона выглядела испуганной, но в ее глазах была и решимость.

Хэллоуин, праздник веселья и страшилок, только что превратился в их личный кошмар. Их проклятие, их Узы Крови, только что стали их публичной цепью. А Кубок Огня подбросил им загадку, которая спутала все их планы и поставила их жизни под новую, смертельную угрозу.

* * *

Гарри и Джайна толкнули тяжелую дубовую дверь за преподавательским столом и вошли в небольшую, уютную комнату. Здесь уже находились трое других чемпионов — Виктор Крам, мрачно прислонившийся к каминной полке, Флёр Делакур, грациозно стоявшая у окна, и Седрик Диггори, который нервно расхаживал по комнате. Их Узы Крови тихо пульсировали смятением и тревогой, шаги по ковру были синхронны, а взгляды новых «коллег» по несчастью — смесь любопытства, подозрения и откровенной враждебности — буквально впились им в спины. Комната была обставлена удобными креслами, на стенах висели портреты бывших директоров Хогвартса, в камине весело потрескивал огонь. Но уютная атмосфера мгновенно испарилась, когда вслед за ними в комнату ворвались взрослые: Дамблдор, профессор МакГонагалл, профессор Снейп, Грозный Глаз Грюм, мадам Максим, Игорь Каркаров и Барти Крауч-старший из Министерства магии. Дверь за ними с силой захлопнулась, отрезая их от шума Большого Зала, и тут же начался ожесточенный, яростный спор.

Игорь Каркаров первым шагнул вперед, его лицо было искажено гневом.

— Это обман! Чистой воды обман! — рявкнул он, тыча дрожащим пальцем в сторону Гарри и Джайны. — Хогвартс намеренно подсунул еще двоих своих учеников! Дурмстранг не потерпит такого жульничества! Мы протестуем!

Мадам Максим выпрямилась во весь свой гигантский рост, ее огромная фигура буквально нависла над столом в центре комнаты.

— Я полностью согласна с директором Каркаровым! — прогремела она своим низким голосом с сильным французским акцентом. — Шармбатон требует справедливости! Правила Турнира ясны: три школы — три чемпиона! А не четыре! И уж тем более не пять! Это нарушение всех договоренностей!

Профессор Снейп медленно скрестил руки на груди, его губы скривились в ядовитой усмешке.

— Очевидно, Поттер снова нашел способ оказаться в центре внимания и нарушить все правила. И на этот раз притащил с собой свою… экзотическую спутницу. Удивительная способность попадать в неприятности. Или сознательно их создавать.

Гарри сжал кулаки, чувствуя, как их Узы передали ему волну ледяной ярости от Джайны. Он не выдержал и крикнул:

— Мы не бросали наши имена! Это неправда! Кто-то нас подставил!

Джайна шагнула вперед, ее голос был холоден, как сталь, и резок, как удар кнута:

— Это не наша вина! Мы даже не подходили к этому вашему Кубку! И уж точно не хотели участвовать в этой вашей опасной игре!

Дамблдор поднял руку, призывая к тишине, но его голубые глаза строго, почти сурово смотрели на Гарри и Джайну.

— Гарри, Джайна, посмотрите мне в глаза. Вы клянетесь своей магией, что не бросали свои имена в Кубок Огня и не просили никого сделать это за вас?

— Клянусь! — хором ответили они, их голоса слились в один, полный отчаяния и обиды.

Профессор МакГонагалл покачала головой, ее лицо было бледным, губы плотно сжаты.

— Альбус, но это же невозможно… Им обоим только четырнадцать! Они не могли пересечь возрастную черту! Это требует очень мощной магии Конфундус, направленной на Кубок!

Грозный Глаз Грюм подошел ближе, тяжело хромая. Его магический глаз бешено завращался, поочередно фиксируясь то на Гарри, то на Джайне.

— Кто-то обошел черту, это точно! — прорычал он. — Кто-то очень сильный и хитрый. И сделал это так, чтобы Кубок выбрал именно их двоих! Вместе! Из-за их связи! Это ловушка, Дамблдор! Очевидная ловушка! Постоянная бдительность! Нужно немедленно отменить этот выбор! Переиграть!

Мистер Крауч, до этого стоявший молча у стены, бледный и напряженный, шагнул вперед. Его голос был холоден и лишен эмоций, как у чиновника, зачитывающего приговор:

— Это невозможно. Выбор Кубка Огня — это нерушимый магический договор. Имена названы. Обратного хода нет.

Каркаров презрительно фыркнул:

— Магический договор? Барти, не неси чушь! Это абсурд! Трое чемпионов от Хогвартса — это явное и преднамеренное жульничество! Дурмстранг не будет в этом участвовать! Мы уезжаем!

Мадам Максим решительно кивнула:

— Шармбатон присоединяется к протесту! Моя чемпионка не будет соревноваться с тремя противниками от одной школы! Это неравные условия!

Дамблдор повернулся к Краучу, его тон стал резче, настойчивее:

— Барти, ты уверен? Последствия нарушения договора… они действительно так страшны? Ситуация беспрецедентная! Дети не могут участвовать!

Крауч сжал ручку своей трости, его взгляд на мгновение дрогнул, но он твердо кивнул.

— Абсолютно уверен, Альбус. Кубок Огня — это артефакт древней и могущественной магии. Если имена были выброшены из Кубка, названные обязаны участвовать в Турнире. Отказ будет расценен как нарушение магического договора. И последствия… они могут быть гораздо хуже, чем сам Турнир. Для тех, кто откажется. Смерть или потеря магии — вот что говорят легенды.

Его голос был тверд, но в нем промелькнула какая-то странная, почти фанатичная убежденность. Он быстро добавил, словно спохватившись:

— Однако… это не означает, что Хогвартс получает несправедливое преимущество. Правила Турнира должны быть скорректированы с учетом сложившейся ситуации.

Каркаров всплеснул руками, его бородка затряслась от негодования.

— Скорректированы?! Да это же фарс! Полный фарс! Дурмстранг не примет участия в этом цирке! Мы уходим!

Мадам Максим подхватила его:

— И Шармбатон тоже! Мы не станем мириться с таким вопиющим нарушением правил и духа Турнира!

Флёр Делакур, до этого молчавшая и с презрением разглядывавшая Гарри и Джайну, шагнула вперед. Ее голос звенел от возмущения:

— Я не боюсь соревноваться с тремя! Но это нечестно по отношению ко всем нам! Это не Турнир Трех Волшебников, а какой-то балаган!

Седрик Диггори, выглядевший растерянным и расстроенным, кивнул.

— Я согласен с Флёр. Если нас теперь трое от Хогвартса… это полностью меняет правила игры. Это неправильно.

Виктор Крам, мрачно скрестив руки на груди, молча наблюдал за спором, но его взгляд был тяжелым и осуждающим.

Дамблдор снова повернулся к Гарри и Джайне. Его голубые глаза, казалось, буравили их насквозь.

— Кто-то очень могущественный подбросил ваши имена в Кубок. Есть ли у вас хоть какие-то предположения? Враги? Кто-то, кто желает вам зла? Или… кто-то, кто хочет вас использовать?

Гарри отчаянно покачал головой, их Узы передали ему волну ее смятения и страха.

— Нет… Никто… Мы никому не говорили о… о нашей связи…

Джайна закончила за него, ее голос стал тише, но в нем слышалась сталь:

— …кроме наших ближайших друзей. Рона и Гермионы. Но они бы никогда… они не способны на такое.

Грозный Глаз Грюм хрипло кашлянул, его магический глаз бешено завращался.

— Пожиратели Смерти! Вот кто за этим стоит! — прорычал он. — Хотят добраться до Поттера! Использовать Турнир как ловушку! И девчонка… она тоже теперь мишень! Это их стиль! Постоянная бдительность!

Снейп презрительно фыркнул:

— Или это просто чья-то идиотская, злонамеренная шутка. Хотя Поттер, как всегда, умудрился оказаться в самом центре неприятностей. Удивительная способность.

Профессор МакГонагалл бросила на Снейпа гневный взгляд, а затем повернулась к Дамблдору, ее голос дрожал от беспокойства:

— Альбус, но они же не готовы! Им всего по четырнадцать! Они дети! А это проклятие… эти Узы Крови… они ослабляют их! Это слишком опасно!

Дамблдор тяжело кивнул, его лицо стало мрачным, как грозовая туча.

— Я знаю, Минерва. Я все знаю. Но Кубок сделал свой выбор. И их имена вышли вместе… Возможно, сама магия Кубка восприняла их как единое целое из-за их Уз. Мы не можем разорвать магический договор, не рискуя их жизнями или магией. Они должны участвовать.

Барти Крауч снова кашлянул, привлекая к себе внимание.

— В таком случае… есть только один выход, соответствующий духу правил. Раз Кубок выбрал их вместе, значит, они должны участвовать как одна команда. Один чемпион от Хогвартса, состоящий из трех человек. Это сохранит видимость баланса: три школы — три участника.

Каркаров замер, его гнев сменился недоверчивым изумлением.

— Команда?! Трое против одного?! Это что, теперь командное состязание?! Это еще больший абсурд!

Мадам Максим нахмурилась еще сильнее:

— Это все равно несправедливо по отношению к Виктору и Флёр! У Хогвартса будет тройное преимущество!

Дамблдор поднял руку, его голос стал тяжелым, но решительным:

— Боюсь, у нас нет другого выбора, соответствующего букве и духу магического договора. Если их имена были названы Кубком вместе, значит, они и должны участвовать вместе, как единый чемпион Хогвартса. Отказ любого из них будет означать нарушение договора для всех троих. Последствия могут быть катастрофическими. Поэтому Турнир будет проведен так: Виктор Крам представляет Дурмстранг, Флёр Делакур представляет Шармбатон, а Седрик Диггори, Гарри Поттер и Джайна Праудмур представляют Хогвартс как единый чемпион. Таково решение Кубка. И мое.

Грюм недовольно сжал свою палочку, его лицо потемнело. Он пробурчал себе под нос:

— Очень опасно. Слишком много неизвестных. Но… пусть будет так. Посмотрим, что из этого выйдет.

Снейп лишь скривился в презрительной усмешке:

— Великолепно. Очередная катастрофа с участием Поттера и его… свиты. Жду с нетерпением.

Гарри и Джайна переглянулись, их Узы передали волну взаимного ужаса и отчаяния. «Мы не справимся! Трое против одного… это безумие!» — подумал Гарри. «Мы должны. У нас нет выбора. Это ловушка. Но мы найдем выход. Вместе», — мысленно ответила Джайна, и ее пальцы судорожно сжали его руку под мантией.

Дамблдор кивнул им, его взгляд был тяжелым, но в нем читалась и поддержка.

— А теперь идите отдыхать. Завтра вы узнаете подробности первого задания. А мы… мы постараемся разобраться, кто стоит за этим возмутительным актом. Идите.

Они повернулись и вышли из комнаты. За их спинами снова вспыхнул спор — Каркаров кричал о предвзятости, Мадам Максим требовала гарантий, но решение было принято. Триволшебный Турнир пойдет вперед. Их проклятие, их Узы Крови только что стали их общей судьбой на арене смертельно опасного состязания. А планы таинственного заговорщика, кем бы он ни был, похоже, дали трещину, столкнувшись с непредвиденной силой их связи, которую Кубок Огня признал как единое целое.

* * *

Когда Гарри и Джайна вышли из боковой комнаты обратно в коридор, их Узы Крови пульсировали смесью шока, гнева и глухого отчаяния. Их шаги были по обыкновению синхронны, но тяжелы, словно на плечи им лег невидимый груз. Большой Зал все еще гудел отголосками спора, доносившимися сквозь приоткрытую дверь. Они молча двинулись в сторону башни Гриффиндора, но в пустынном коридоре их догнал Седрик Диггори. Его красивое, честное лицо было бледным, улыбка исчезла, сменившись растерянностью и сочувствием.

— Эй, Поттер! Праудмур! — окликнул он их, останавливаясь рядом. — Я… я не знаю, как так вышло. Это… это все очень странно. Но… я просто хотел сказать… я верю, что вы не бросали свои имена в Кубок. Это какая-то ужасная ошибка. Или подстава.

Гарри устало кивнул, их Узы передали ему волну ее облегчения от того, что хоть кто-то им верит.

— Спасибо, Седрик. Мы правда не делали этого.

Джайна добавила, ее голос был холодным, но в нем слышалась нотка усталости, а не враждебности:

— Кто-то очень хитро нас подставил. Будь осторожен, Диггори. Теперь это и твоя игра тоже. И враг, похоже, играет не по правилам.

Седрик слабо улыбнулся, проведя рукой по волосам.

— Постараюсь. Удачи вам… нам всем. Боюсь, она нам понадобится в этом году.

Он кивнул им и пошел своей дорогой, к лестницам, ведущим в подземелья, где располагалась гостиная Пуффендуя. А Гарри и Джайна продолжили свой путь к башне Гриффиндора. У подножия главной лестницы их уже ждали Рон, Гермиона и близнецы Уизли. Они явно вырвались из Большого Зала, как только Дамблдор закончил говорить. Рон подбежал к Гарри, его лицо было красным от волнения и смеси противоречивых чувств.

— Гарри! Джайна! Вы в порядке?! Что там произошло?! Это же полный бред! Как ваши имена могли оказаться в Кубке?! Двое от Хогвартса! И вы… вы же даже не бросали! Кто вообще мог такое придумать?!

Гермиона шагнула ближе, ее карие глаза блестели от тревоги и аналитического азарта.

— Это совершенно точно не случайность! Кто-то очень сильный смог обмануть магию Кубка Огня и возрастную черту Дамблдора! Но как? И зачем? Зачем подставлять именно вас двоих? Вместе?

Фред покачал головой, его обычная ухмылка была натянутой и обеспокоенной.

— Мы тут с Джорджем думали, что наше зелье старения — это верх гениальности и хитрости… Но это! Подбросить имена в Кубок Огня так, чтобы он их выбрал, да еще и двоих сразу… Это просто… это уровень мастера темной магии!

Джордж мрачно кивнул:

— Да уж. Кто-то вас очень крепко подставил, ребята. Но знайте — мы с вами. Что бы ни случилось.

Они поднялись в башню Гриффиндора. Пробормотав пароль Полной Даме («Ледяной щит» все еще действовал), они вошли в свою общую комнату. Почти Безголовый Ник уже ждал их у камина, его прозрачная фигура мерцала в свете огня, руки были театрально всплеснуты.

— О, юные души! Вернулись! Какой поворот событий! Какая драма! Кубок Огня выбрал вас! Обоих! Я глазам своим не верю! Всю историю Хогвартса такого не бывало!

Гарри без сил рухнул в кресло у камина. Джайна устало опустилась на край кровати. Их Узы передали друг другу их общее чувство — это не драма, это катастрофа. Рон плюхнулся в другое кресло, его голос все еще дрожал от волнения и негодования:

— Но вы же не могли этого сделать! Вы же были здесь! И Ник… Ник же был с вами почти все время с тех пор, как вы вернулись в Хогвартс! Он бы знал, если бы вы пытались подойти к Кубку!

Ник гордо выпрямился, его голова почти совсем отделилась от шеи.

— Истинно так, юный Уизли! Я свидетельствую перед лицом всех призраков Хогвартса! Я слежу за нашими юными друзьями денно и нощно, как и было поручено профессором Дамблдором! Ни клочка пергамента с их именами не было брошено в Кубок! Ни шагу они не сделали за пределы этой комнаты вчера вечером! Клянусь моей рыцарской честью… или тем, что от нее осталось!

Гермиона решительно скрестила руки на груди, ее тон стал уверенным:

— Вот! Это неопровержимое доказательство вашей непричастности! Ник — надежный свидетель! Но тогда… кто? Кто мог это сделать? И кто знал про вашу… связь? Про то, что Кубок может выбрать вас вместе?

Джайна устало потерла виски, ее синие глаза задумчиво сузились.

— Кто-то из моего мира… из Азерота… вряд ли смог бы сюда добраться и провернуть такое. Портал был случайным, обратной дороги я не знаю. Значит… кто-то здесь. В Хогвартсе. Или тот, кто может влиять на события здесь.

Гарри мрачно кивнул, его голос был хриплым от усталости и страха:

— Или кто-то в Министерстве. Или… кто-то из бывших Пожирателей Смерти. Но зачем им это? Зачем им Турнир?

Фред задумчиво прислонился к каминной полке, его шутливый тон исчез.

— Может… может, это способ добраться до тебя, Гарри? Выманить тебя из замка? Турнир — это же испытания за пределами Хогвартса. Идеальная ловушка.

Джордж добавил мрачно:

— Или чтобы вас обоих убрать. Вы теперь мишень для всех. Для тех, кто боится твоей славы, Гарри. И для тех, кто боится твоей силы, Джайна.

Рон решительно фыркнул:

— Малфой уже треплется по всей школе, что вы жульничали и опозорили Хогвартс. Но не обращайте внимания! Я ему врежу, если он полезет!

Гермиона снова посмотрела на Джайну, ее взгляд был полон сочувствия и беспокойства.

— Ваше проклятие… Узы Крови… оно явно сыграло ключевую роль. Кубок воспринял вас как одно целое, как единого участника. Я… я продолжу искать в библиотеке. Должно же быть что-то об этом! О том, как разорвать такие узы!

Джайна легонько ткнула Гарри локтем, ее голос смягчился.

— Спасибо, Гермиона. Любая информация будет полезна.

Гарри посмотрел на своих друзей — на Рона, готового драться за него, на Гермиону, готовую перерыть всю библиотеку, на близнецов, готовых устроить диверсию ради них. Тепло их поддержки немного смягчило его страх и отчаяние.

— Вы… вы с нами, и это главное, — сказал он тихо, но твердо. — Мы не хотели участвовать в этом дурацком Турнире, но раз уж так вышло… мы будем бороться.

Рон решительно перебил его:

— Не вы будете бороться, а мы все! Мы тебя из этого вытащим, Гарри! И тебя, Джайна! Даже если для этого придется сразиться с драконами или утопить всех русалок в озере!

Ник патетически взмахнул прозрачными руками.

— И я с вами, юные души! Моя рыцарская бдительность не подведет! Я буду вашими глазами и ушами в замке!

Огонь тихо потрескивал в камине. Комната погрузилась в тишину, но это была уже не тишина отчаяния. Это была тишина перед битвой. Друзья не оставили их. Седрик им поверил. Ник был на их стороне. Вечер, начавшийся с ужаса и предательства, закончился в кругу верных союзников. Но зловещая тень Триволшебного Турнира уже нависла над ними, обещая испытания, опасности и жертвы, которых они не искали, но от которых теперь не могли уклониться.

Друзья ушли, пообещав держать ухо востро и сообщать обо всех слухах. Дверь за ними закрылась, и тишина снова окутала комнату, нарушаемая только мирным треском огня в камине. Почти Безголовый Ник, видя их изможденное состояние, тактично кивнул им и, пробормотав что-то о «необходимости патрулировать коридоры на предмет вражеских призраков», просочился сквозь стену, оставив Гарри и Джайну наконец наедине.

Гарри сидел в кресле, уставившись на пляшущие языки пламени, его мысли были тяжелым, спутанным клубком. Джайна осталась сидеть на краю их общей кровати, ее палочка лежала рядом, а забытая книга о защитной магии так и осталась лежать на полу. Их Узы Крови тихо пульсировали между ними, передавая сложную гамму эмоций — смятение, страх, гнев, но и… странное, мрачное чувство единения перед лицом общей угрозы.

— Это ловушка, — повторил Гарри тихо, его голос был хриплым от усталости и напряжения. — Кто бы это ни сделал, он или она хочет нашей смерти. Или чего-то похуже.

Джайна медленно кивнула, ее синие глаза были темными, задумчивыми, она смотрела на огонь так, словно видела там ответы.

— Или сломать нас. Заставить страдать. Но кто? И почему именно мы оба? Выбор Кубка… он не был случайным. То, что он назвал нас вместе… это либо невероятное совпадение, либо… чей-то очень точный расчет, основанный на знании о нашей связи.

Гарри повернулся к ней, их Узы передали ему ее холодную логику, смешанную с тревогой. «Ты думаешь, кто-то знает? Знает правду о нас?»

Она вздохнула, и ее мысленный ответ был полон неуверенности: «Я не знаю. Возможно. Но кто? Здесь, в Хогвартсе? Или… кто-то из моего мира нашел способ… повлиять?»

— У нас в Азероте, — сказала она вслух, ее голос был тихим, почти шепотом, — враги часто использовали слабости противника. Били по самому больному. Турнир — это идеальная арена для этого. Три опасных задания. Постоянное давление. Внимание всей школы, всего магического мира. И мы… мы связаны. Наша главная слабость — это наша зависимость друг от друга. Два метра. Один неосторожный шаг, одна ошибка в пылу состязания — и проклятие сделает за врага всю грязную работу.

Гарри сжал подлокотники кресла, его голос стал хриплым от страха:

— Ты права. Если во время задания мне нужно будет бежать, а ты не сможешь успеть… Или наоборот… Мы как корабль с пробоиной, прикованный к другому такому же кораблю. Одно неверное движение — и мы оба пойдем ко дну.

— Именно, — она подняла на него взгляд, и в ее глазах была стальная решимость. — Но это не все. Есть и другая опасность. Тот, кто подбросил наши имена, знал о нашей связи. А значит, он может знать и о том, как она работает. О том, что мы чувствуем боль друг друга. Что мы видим обрывки мыслей, воспоминаний… Он может попытаться использовать это против нас. Насылать ложные видения. Сеять раздор между нами. Заставить нас сомневаться друг в друге.

Гарри похолодел. Он вспомнил свой сон — Джайну в ледяном платье, их почти-поцелуй… А что, если это было не просто его воображение? Что, если кто-то пытался манипулировать им через его чувства?

— Ты думаешь… кто-то может… играть с нашими эмоциями? Через Узы? — спросил он дрожащим голосом.

Джайна нахмурилась, ее лицо стало еще серьезнее.

— Я не знаю наверняка. Магия Уз Крови непредсказуема. Но если наш враг достаточно силен и хитер… он может попытаться. Поэтому… мы должны быть еще осторожнее. Мы должны доверять друг другу… но и проверять то, что чувствуем. Не поддаваться на провокации. Ни извне, ни… изнутри.

Гарри кивнул, чувствуя, как их ситуация становится все более запутанной и опасной. Они были не просто мишенями — они были полем битвы, где враг мог атаковать не только их тела, но и их души.

— Но кто? Кто мог знать? Дамблдор? МакГонагалл? Мадам Помфри? Наши друзья? Ник? — перечислял он.

— Вряд ли, — покачала головой Джайна. — Они бы не стали так рисковать нашими жизнями. Грюм? Он странный, его глаз видит слишком много… но он аврор, он ловил Пожирателей… Снейп? Он тебя ненавидит, но… такой сложный план? Малфой? Он слишком глуп и труслив. Его отец? Возможно… но зачем ему это?

— Волдеморт, — сказал Гарри тихо, и это имя повисло в воздухе, как приговор. — Он всегда возвращается. Он всегда находит способ добраться до меня. Но ты… ты не была частью его планов. Зачем ему ты?

Она горько усмехнулась, встала и подошла к камину, глядя на огонь.

— Может быть, теперь стала. Из-за нашей связи. Может, он думает, что через меня сможет добраться до тебя? Или использовать мою силу? Или… он просто хочет уничтожить все, что тебе дорого? А теперь… теперь я рядом. — Она повернулась к нему, и в ее глазах была не только решимость, но и тень страха — страха не за себя, а за него. — Мы должны быть умнее их, Гарри. Хитрее. Наша связь — это наша клетка, но, возможно, ты прав — это и наше оружие. Если они думают, что мы слабы из-за нее, пусть попробуют напасть.

Гарри встал и подошел к ней. Впервые за вечер он почувствовал не только страх и усталость, но и искру надежды. Ее слова, ее сила духа заражали.

— Ты как Гермиона, — сказал он с кривой улыбкой. — Только с ледяной магией и боевым опытом.

Она легонько ткнула его локтем, возвращаясь к кровати.

— Не сравнивай меня с твоей всезнайкой, якорь. Но она права в одном — нам нужно больше информации. И больше… пространства. Тот ритуал крови… Теперь я уверена — мы должны его провести. Как можно скорее. До первого задания Турнира. Нам нужна эта свобода. Хотя бы временная.

Он посмотрел на нее, их Узы передали ему ее твердую решимость. Он вспомнил их разговор прошлой ночью, опасные слова о жертве, о доверии.

— Ты уверена? Ты сказала, это опасно. Что могут быть побочные эффекты.

Она кивнула, ее взгляд был серьезным.

— Да. Опасно. Но оставаться в этой двухметровой клетке во время Турнира — еще опаснее. Это самоубийство. Ритуал даст нам шанс. Шанс двигаться, сражаться по-настоящему. Шанс выжить. И… возможно, он укрепит нашу связь не только физически, но и ментально. Поможет нам лучше чувствовать друг друга, защищаться от внешнего воздействия.

Гарри колебался лишь мгновение. Он посмотрел на нее — на ее бледное, но решительное лицо, на синие глаза, в которых горел огонь борьбы, на тонкие шрамы на ее руках, напоминающие о боли, которую они делили. Он вспомнил ее слова: «Ты мне тоже небезразличен, глупый мальчишка». Он вспомнил тепло ее руки в своей прошлой ночью. Он доверял ей.

— Хорошо, — сказал он тихо, но твердо. — Когда?

— Как можно скорее, — ответила она. — Завтра? После уроков? Нам нужно найти уединенное место. Где нас точно никто не потревожит. И… нам нужно будет немного… твоей и моей крови.

Он кивнул, чувствуя, как страх смешивается с решимостью.

— Хорошо. Завтра. Мы сделаем это.

Они стояли молча у камина, глядя на догорающие угли. Решение было принято. Опасное, рискованное, но необходимое. Ритуал крови. Их единственный шанс получить немного свободы перед лицом смертельной угрозы Турнира и неизвестного врага, играющего с их жизнями. Они не знали, к чему это приведет. Но они сделают это вместе. Потому что теперь они были не просто связаны проклятием. Они были командой. Командой «Проклятые и Невыносимые», как пошутила Джайна. И они были готовы сражаться.

Утро первого ноября скупо цедилось сквозь витражи гриффиндорской башни, роняя на холодные камни пола осколки серого, безжизненного света. Дождь за окном не просто шумел — он исступленно барабанил по стеклу, словно пытаясь пробиться внутрь, вторя глухому стуку в висках Гарри. Он проснулся первым, если пробуждение в свинцовой тяжести, пропитавшей каждую клетку тела, можно было назвать пробуждением. Кости ломились, словно после падения с огромной высоты, а голова гудела отголосками вчерашнего хаоса — рева толпы, слепящего пламени Кубка и ледяного ужаса, сковавшего его имя.

Он лежал, не смея пошевелиться, ощущая чужое тепло рядом — слишком близко, вынужденно близко. Рука Джайны все еще покоилась в его руке, пальцы сплетены с ночи, когда изможденные до предела, они забылись тревожным сном. Их связь — проклятие, ставшее их тюрьмой — пульсировала под кожей тугой, холодной волной. Уже не острая боль разлуки, нет. Нечто худшее — вязкая, сосущая пустота, предчувствие не бури, а медленного угасания.

Гарри осторожно повернул голову. Джайна спала, но ее сон не был отдыхом. Белые, как лунный свет, пряди разметались по подушке, но лицо оставалось напряженным, брови сведены, словно и во сне она продолжала сражаться с невидимым врагом. Дыхание было прерывистым, и у самого уголка ее губ Гарри заметил тонкую, уже засохшую струйку крови — след вчерашнего приступа, когда Кубок выплюнул их имена, а связь взбесилась от внезапного магического резонанса. Она снова истекала кровью из-за него? Или из-за них обоих?

Комната вокруг дышала привычным гриффиндорским беспорядком, но Гарри видел его словно сквозь мутное стекло. Стопка книг Гермионы на столе казалась серой грудой, перья Рона под стулом — бесформенными кляксами, мантия Фреда на спинке кресла — темным силуэтом. Даже Почти Безголовый Ник, паривший у окна и напевавший что-то заунывное о рыцарях и драконах, казался полупрозрачным призраком призрака. Его голос дрожал, сливаясь с воем ветра. Пустота… она забирала цвета, звуки, тепло.

Гарри медленно, миллиметр за миллиметром, попытался высвободить руку. Связь натянулась тугой леской, готовой впиться в плоть, и глаза Джайны распахнулись. Синие, пронзительные, как осколки льда из ее мира — и в них мгновенно вспыхнула боевая готовность. Она села рывком, сжимая край одеяла костяшками пальцев, ее взгляд обшарил комнату — не сонно, а оценивающе, выискивая угрозу. Это была Джайна Праудмур, Архимаг Кирин-Тора, ветеран войн, привыкшая просыпаться в осажденных крепостях, а не в школьной спальне рядом с мальчишкой.

— Ты как? — голос Гарри прозвучал хрипло, чужеродно в утренней тишине.

Она коротко кивнула, но губы сжались в упрямую линию. Ее рука невольно скользнула к груди, туда, где под туникой скрывались шрамы от ритуала Сумеречного Молота — невидимые глазу, но вечно жгущие ее память.

— Пока дышу, — бросила она холодно, но без прежней язвительности. Скорее, констатация факта. — Но это ненадолго. Ты чувствуешь?

Гарри нахмурился, пытаясь сосредоточиться на ощущениях, которые связь транслировала от нее — и на том, что происходило внутри него самого. Это была не только ее застарелая боль и свежая усталость. Это была и его собственная пустота, расширяющаяся, как чернильное пятно на пергаменте. Словно часть его души выцветала, оставляя серое, безэмоциональное ничто. Он сглотнул, чувствуя сухость во рту.

— Да, — прошептал он. — Будто… воздуха меньше становится. Или меня самого.

Джайна резко встала. Шаги твердые, несмотря на едва заметную дрожь в руках — наследие пыток или эффект проклятия? Она подошла к окну, рывком отдернув тяжелую штору. Дождь хлестал по стеклу, превращая вид на Черное озеро и Запретный лес в размытую акварель серого и черного.

— Это проклятье, — сказала она глухо, но в голосе звенела сталь закаленного в битвах клинка. — Оно не просто держит нас на поводке в два метра. Оно пожирает нас. Медленно. Я видела подобное в Азероте — магия, порожденная Бездной, волей Древних Богов… она питается волей, эмоциями, самой сутью души, пока не останется одна выжженная оболочка. Но это… — она замолчала, глядя на бушующую воду. — Здесь что-то другое. Что-то личное.

Гарри поднялся, потер лоб — шрам не горел, но тупо ныл, словно резонируя с их общей ношей. Он сделал шаг к ней, остановившись на границе дозволенного, чувствуя, как невидимая цепь натянулась, грозя болью.

— Личное? — переспросил он. — Думаешь, это не просто контроль? Как у тех… культистов?

Она обернулась. Взгляд острый, изучающий, как у стратега, просчитывающего ходы противника.

— Культ использовал Узы Крови, чтобы ломать и подчинять. Семья, дружба, любовь — они брали самое светлое и превращали в орудие пытки, в цепи рабства. Меня хотели сломать через… — Она резко оборвала фразу, пальцы непроизвольно сжались в кулак. Гарри ощутил волну ее боли — не физической, а острой, как свежая рана от предательства, от воспоминаний о Тераморе, об Артасе. — Но ты не жрец культа. Ты не инструмент тьмы. Твоя… суть, твоя магия — она другая. И это ломает само проклятье. Оно не знает, что с нами делать.

Гарри моргнул, пытаясь осмыслить. Он не понимал всей глубины ее слов об Азероте, но интуитивно чувствовал — она права. Их связь была искажена с самого начала. Она была неправильной. И от этого — еще более опасной.

— Тогда почему оно нас убивает? — голос Гарри дрогнул от подступившего страха и всепоглощающей усталости.

Джайна шагнула к нему, сокращая дистанцию до минимума. На мгновение их связь вспыхнула странным, болезненным теплом, которое тут же угасло, оставив сосущий холод. Ее рука замерла в воздухе, в дюйме от его плеча — жест поддержки, который она не могла себе позволить.

— Потому что оно не выносит нас такими, какие мы есть, — сказала она тихо, почти шепотом. — Оно было создано для ненависти, страха, подчинения. Для тьмы. А мы… — Она снова осеклась, отвернувшись к окну. Гарри почувствовал через связь ее смятение, словно она хотела сказать «А мы даем ему надежду? Свет? Борьбу?», но не посмела.

Дверь со скрипом отворилась, прерывая напряженную тишину. На пороге стоял Рон, растрепанный, с красными от недосыпа глазами. За ним маячила Гермиона, сжимавшая в руках толстый фолиант с обтрепанной обложкой — наверняка очередное исследование по древней магии. Замыкали процессию близнецы Уизли, чьи обычные ухмылки выглядели натянутыми и тревожными.

— Ну и шуму вы вчера наделали, — выдохнул Рон, входя в комнату и опасливо косясь на Джайну. — Половина Гриффиндора уверена, что вы как-то подкупили Кубок, вторая — что вас прокляли на смерть и вы скоро развоплотитесь прямо на завтраке.

Гермиона подошла ближе, ее взгляд был серьезным и обеспокоенным.

— Это не просто слухи, Гарри, Джайна, — сказала она тихо, но твердо. — Я всю ночь читала о магических контрактах и артефактах уровня Кубка Огня. Сам Кубок вас связал как команду, это верно. Но та реакция… та боль, кровь… Это не от него. Это ваше проклятье. Оно среагировало на магию Кубка. Усилилось. Оно древнее. И гораздо опаснее, чем мы думали.

Джайна резко повернулась к ней. В ее осанке снова появилась жесткость командира.

— Ты абсолютно права, Грейнджер, — голос Джайны стал деловым, отсекающим все лишнее. — Это не магия вашего мира. Я подозреваю след Древних Богов или чего-то столь же темного из Азерота. И да, оно хочет нас сломать. Уничтожить. Но я не позволю. — Она перевела взгляд на Гарри, и в ее глазах на мгновение сверкнула не ледяная ярость, а яростная, отчаянная решимость. — Мы не позволим.

* * *

Большой зал гудел, как растревоженный осиный рой. Когда Гарри и Джайна вошли, спускаясь по лестнице, шепотки не стихли, а наоборот, усилились, перекатываясь от стола к столу подобно змеям. Сотни глаз впились в них: любопытные, враждебные, испуганные, злорадные. Столы ломились от яств — золотистые тыквенные оладьи, горки поджаренного бекона, дымящаяся овсянка с корицей, кувшины с соком и какао, — но запахи еды, обычно дразнящие и уютные, сегодня казались Гарри пресными, почти несуществующими. Пустота внутри него поглощала и это.

Ученики Шармбатона за столом Когтеврана открыто перешептывались, бросая косые взгляды на Джайну — ее неестественно белые волосы и гордая осанка резко выделяли ее из толпы. Дурмстранговцы, сидевшие с мрачными слизеринцами, угрюмо молчали, но их тяжелые взгляды буравили спины. Только Виктор Крам, сидевший рядом с Каркаровым, едва заметно кивнул Гарри — не знак одобрения, а скорее мрачное признание общего бремени нежеланных чемпионов.

Гарри и Джайна сели за гриффиндорский стол рядом с друзьями. Их движения были до жути синхронны — вынужденная хореография проклятия. Сели одновременно, потянулись за кубками одновременно. Связь пульсировала ровным, изматывающим холодом. Гарри попытался налить себе тыквенного сока, но пальцы дрогнули, не слушаясь, и золотистая жидкость плеснула на скатерть. Рон нахмурился, но промолчал, только подвинул ему тарелку с тостами.

— Пялятся так, будто мы прокаженные, — буркнул он наконец, запихнув в рот кусок бекона. — Малфой уже распустил слух, что вы с Джайной не только подкупили Кубок, но и использовали какую-то темную магию, чтобы он выбрал вас двоих. Мол, у Праудмур тут свои темные делишки.

Гермиона сердито зыркнула на Рона. Ее книга — «Древние Магические Контракты и Их Опасности» — лежала раскрытой на коленях.

— Это не смешно, Рон! — прошипела она. — Кто-то обошел защиту Дамблдора! Это не просто слухи — это реальная угроза! Если кто-то смог так повлиять на Кубок, он сможет и… навредить чемпионам.

Джайна, сидевшая напротив, механически отломила кусочек тоста, но к губам не поднесла. Ее взгляд был прикован к учительскому столу. Дамблдор беседовал с МакГонагалл, его лицо было непроницаемо. Снейп сверлил их взглядом со своей обычной неприязнью. А Грюм… Грозный Глаз Грюм, хромая, медленно обходил зал, его магический глаз бешено вращался, сканируя студентов, задерживаясь то на одном, то на другом. Он остановился недалеко от их стола, и его глаз впился в Джайну.

Она сжала вилку так, что побелели костяшки. Ее голос прорезал гул зала, холодный и острый:

— Грейнджер права. Это не случайность и не шутка. И я не намерена сидеть сложа руки, пока это проклятье высасывает из нас жизнь, а неизвестный враг готовит следующий ход. — Она резко повернулась к Гарри, ее глаза сузились в две синие щелочки. — Нам нужно к Кубку. Немедленно. Я должна его осмотреть.

Гарри моргнул. Связь донесла ее стальную решимость, смешанную с холодной яростью. Он кивнул, хотя внутри все сжалось от дурного предчувствия.

— Думаешь, найдешь там… следы? Той магии, из твоего мира?

— Не знаю, — отрезала она тоном генерала, отдающего приказ. — Но Кубок — мощный артефакт. Если кто-то вмешался в его работу, чтобы вписать наши имена, он оставил отпечаток. Руны, резонанс, остаточная энергия… Я работала с порталами, проклятиями Бездны, артефактами Титанов. Я отличу чужеродное вмешательство, особенно если оно резонирует с нашей связью.

Фред, сидевший рядом, присвистнул.

— А ты смелая, Ледяная Королева, — протянул он с кривой усмешкой. — Только Дамблдор вас вчера чуть не испепелил взглядом. Не думаю, что он подпустит вас к Кубку ближе чем на милю. Он теперь как дракон над сокровищем.

Джордж кивнул, подбрасывая в руке яблоко.

— Точно. Разве что… мы могли бы устроить диверсию. У нас как раз есть новая партия Навозных Бомб. Представь лицо Малфоя, если весь Слизеринский стол завоняет тухлой капустой…

На лице Джайны промелькнуло что-то похожее на одобрение — ледяное, но все же.

— Держите свои бомбы наготове, — сухо бросила она. — Но к Дамблдору я пойду сама. Сейчас же.

Она встала. Гарри поднялся следом, как ее тень. Связь натянулась струной. Рон подавился тостом.

— Стой! Ты серьезно? Прямо сейчас? К Дамблдору? После всего?!

Гермиона вскочила, сжимая свою книгу.

— Джайна, это очень рискованно! Он может отказать! Или… заподозрить что-то не то!

— Пусть подозревает, — ледяным тоном отрезала Джайна. Она уже двинулась к учительскому столу, не оборачиваясь. — Я не его ученица, которой можно указать на дверь. Я Архимаг Кирин-Тора, волею случая оказавшаяся в этом мире и связанная с его «избранным». Если он хочет понять, что происходит, он выслушает того, кто знает, с чем мы столкнулись.

Гарри пошел за ней, чувствуя на спине сотни прожигающих взглядов. Их синхронные шаги гулко отдавались в наступившей тишине. Малфой за слизеринским столом громко фыркнул и сказал что-то ядовитое своим прихлебателям, Крэббу и Гойлу:

— Смотрите, Поттер и его Белая Ведьма побежали ябедничать директору! Как трогательно! Наверное, боятся, что их дисквалифицируют за мошенничество!

Джайна даже не повернула головы, но ее пальцы сжались так, что Гарри почувствовал через связь волну ледяной ярости, с трудом сдерживаемой. Не обращай внимания, мысленно передал он, чувствуя, как связь вибрирует от ее усилий сохранить контроль. Она едва заметно кивнула.

У учительского стола Дамблдор поднял на них взгляд поверх очков-половинок. Его синие глаза смотрели спокойно, но внимательно. Профессор МакГонагалл поджала губы, ее лицо выражало крайнюю обеспокоенность. Грюм, стоявший неподалеку, развернулся к ним, его деревянная нога глухо стукнула по полу, а магический глаз завращался еще быстрее, фокусируясь на Джайне.

— Профессор Дамблдор, — голос Джайны звучал ровно, но в нем была несокрушимая твердость. — Мне необходимо немедленно осмотреть Кубок Огня. Есть вероятность, что я смогу обнаружить следы магического вмешательства, которое привело к выбору наших имен. Это не просьба ученицы. Это требование мага, столкнувшегося с последствиями этого вмешательства и понимающего природу подобных манипуляций.

Зал замер. Даже отдаленный гул стих. Дамблдор медленно отложил ложку. Его пальцы привычно пробежались по длинной бороде.

— Мисс Праудмур, — начал он мягко, но с ноткой стали в голосе, — Кубок — артефакт огромной силы и древности. Его нельзя тревожить без крайней необходимости. Что именно вы надеетесь найти?

— Отпечаток, — без колебаний ответила Джайна. — Резонанс. Ту магию, что связала нас с Гарри, проклятье Уз Крови — оно не из вашего мира. Если тот, кто вмешался в работу Кубка, использовал схожую по природе силу, или если само вмешательство вызвало резонанс с нашим проклятьем — я это почувствую. Я имела дело с магией Древних Богов и порождениями Бездны. Это не детские шалости с Конфундусом. Это оружие. И оно уже убивает нас. Медленно, но верно.

Гарри почувствовал, как ее слова эхом отозвались в его собственной растущей пустоте. Он шагнул вперед, вставая рядом с ней, их плечи почти соприкасались.

— Она права, сэр, — его голос был тише, но не менее твердым. — Я чувствую это. С каждым часом… что-то уходит. Словно краски блекнут, звуки глохнут. Если мы не поймем, что это и кто за этим стоит, Турнир нас просто добьет раньше первого испытания.

Профессор МакГонагалл ахнула, ее рука вцепилась в подлокотник кресла.

— Альбус, они же… Они же почти дети! Это чудовищно опасно!

Грюм хрипло кашлянул, делая шаг вперед. Его магический глаз бешено закрутился, не отрываясь от Джайны.

— Пусть попробует, — прорычал он. — Если там действительно следы темной магии, лучше знать об этом сейчас. Постоянная бдительность! Но если она ошибается или что-то испортит… ответственность на ней.

Дамблдор молчал несколько долгих секунд, его взгляд перемещался с Гарри на Джайну и обратно, словно взвешивая нечто невидимое. Наконец, он медленно кивнул.

— Хорошо, — произнес он тихо, но так, что услышал весь зал. — После завтрака. В моем кабинете. Но, мисс Праудмур, вы будете действовать под моим личным наблюдением. И если вы что-то обнаружите… мы будем разбираться с этим вместе.

Джайна коротко кивнула, ее лицо оставалось непроницаемым, как у воина, принявшего условия битвы. Она повернулась к Гарри. Это только первый шаг, беззвучно передала связь. Я знаю. Я с тобой, ответил он так же. Они развернулись и пошли обратно к своему столу под возобновившийся гул шепотков. Гарри краем глаза заметил, как Грюм задержался, глядя им вслед. На его изуродованном лице мелькнула странная, хищная усмешка.

* * *

Кабинет Дамблдора встретил их знакомым запахом старого пергамента, пыли и слабым, едва уловимым ароматом лимонных долек. Хрустальная вазочка с ними стояла на полированном столе, но для Гарри запах был лишь воспоминанием — пустота поглощала и это. Хрупкие серебряные приборы на полках тихо жужжали и дымились, портреты бывших директоров дремали в своих рамах, а феникс Фоукс на своей жердочке встрепенулся, издав тихий, мелодичный звук, и уставился на них своими умными, древними глазами.

Кубок Огня, грубо вырезанный из дерева и покрытый потускневшими рунами, стоял на низком постаменте в центре комнаты. Синее пламя внутри него лениво потрескивало, отбрасывая на стены и потолок причудливые, пляшущие тени. Воздух вокруг артефакта казался плотным, наэлектризованным, как перед грозой. Связь между Гарри и Джайной натянулась туже, завибрировала холодным предупреждением.

Дамблдор стоял у окна, глядя на серые тучи, затянувшие небо. МакГонагалл замерла у двери, ее лицо было бледным, пальцы нервно теребили мантию. Грюм прислонился к стене напротив Кубка, скрестив руки на груди. Его деревянная нога отбивала тихий, нетерпеливый ритм, а магический глаз вращался, не спуская взгляда то с Кубка, то с Джайны.

— Мисс Праудмур, — голос Дамблдора был спокоен, но весом, — я верю вашему опыту, привезенному из другого мира, но повторяю: Кубок — не игрушка. Его магия стара, могущественна и своенравна. Объясните точно, что вы намерены делать.

Джайна остановилась в шаге от постамента. Ее взгляд профессионально скользил по рунам, по структуре дерева, по самому пламени. Она выпрямилась, и в ее осанке проявилась та властность и уверенность, которую Гарри видел в обрывках ее воспоминаний — Архимаг перед лицом неведомой силы.

— Я не буду прикасаться к нему физически, — ее тон был холодным и точным, как скальпель хирурга. — Я просканирую его ауру, магические потоки вокруг него. В Азероте артефакты, особенно затронутые силами Бездны или хаоса, несут четкий отпечаток — как шрам на душе. Если здесь есть след той же природы, что и наше проклятье, или если вмешательство оставило характерный «почерк» — я его распознаю. — Она коротко взглянула на Гарри. Связь передала ее уверенность, под которой скрывалась тень тревоги. — Гарри должен стоять рядом. Проклятье связывает нас. Его присутствие может усилить резонанс, если он есть.

Гарри кивнул и шагнул ближе, вставая почти вплотную к ней. Связь вспыхнула — не теплом, а разрядом статического электричества, пробежавшим по нервам. Он сжал кулаки, стараясь унять дрожь в пальцах — не от страха, а от изматывающей слабости. МакГонагалл издала тихий вздох.

— Альбус, ты уверен, что это безопасно?

— Безопасность сейчас — непозволительная роскошь, Минерва, — тихо ответил Дамблдор, его взгляд посерьезнел. — Продолжайте, мисс Праудмур.

Джайна подняла руки ладонями к Кубку, не касаясь его, но ощущая исходящий от него жар и силу. Она прикрыла глаза. Воздух вокруг нее едва заметно задрожал, зарябило марево — но это была не магия Хогвартса, не привычные заклинания палочкой. Это было что-то иное, глубинное, эхо ее собственной силы, резонирующей с древним артефактом. Гарри почувствовал, как их связь напряглась, стала проводником ее концентрации. Он ощутил мимолетные образы, промелькнувшие в ее сознании: холодный металл рун, запах озона и горелой магии, едва слышный шепот теней, исходящий от Кубка. Ее губы беззвучно шевельнулись, произнося слова на резком, гортанном языке ее мира.

Пламя в Кубке внезапно взметнулось выше, зашипело, меняя цвет с синего на тревожно-багровый. Тени в кабинете заплясали, удлинились, извиваясь, как змеи. Гарри резко втянул воздух — шрам на лбу пронзила короткая, острая боль, но иная, не та, что от Волдеморта. Эта была глубже, темнее, связанная с проклятьем.

Джайна резко открыла глаза. Ее лицо было бледным, под глазами залегли тени, но голос остался твердым, как сталь.

— След есть. Слабый, почти стертый, но он здесь. — Она говорила быстро, отрывисто, словно докладывая обстановку на поле боя. — Это не ваша магия. Не чары палочки, не заклинание Конфундус, как вы могли бы подумать. Это… — Она запнулась, ее пальцы сжались. — Это похоже на отголосок силы Бездны, магии Древних Богов, но… искаженный. Словно кто-то пытался имитировать ее, не понимая сути, и вплел этот узел в структуру заклятия Кубка. И да, он резонирует с нашим проклятьем. Не напрямую, но связь есть.

Дамблдор шагнул ближе, его лицо стало предельно серьезным.

— Вы уверены, мисс Праудмур? Это чрезвычайно серьезное заявление. Использовать отголоски такой темной магии…

— Я не заявляю. Я знаю, — тон Джайны стал жестче, в нем прозвучала боль пережитого опыта. — Я чувствовала подобное… раньше. В Тераморе, перед тем как он пал. В проклятых землях Нордскола. Это не случайность. Кто-то сознательно использовал опаснейшую магию, чтобы забросить нас сюда, в этот Турнир. Это ловушка. И она только что захлопнулась.

Грюм снова хрипло кашлянул, его деревянная нога глухо стукнула по камню. Он шагнул вперед, на свет, его магический глаз бешено вращался.

— Темная магия, значит? Чужеродная? — прорычал он. — Кто-то изнутри, прямо у нас под носом! Я говорил — постоянная бдительность! Надо проверить всех! Судей! Участников! Каркаров — бывший Пожиратель, Максим — темная лошадка… — Его взгляд, обычный и магический, впился в Гарри и Джайну. Гарри почувствовал неприятный холодок — связь дрогнула, словно Грюм пытался прощупать их защиту, их уязвимость.

Он слишком заинтересован. Не в поиске виновного, а в самой магии, — мелькнула мысль, переданная Джайной через связь. Гарри едва заметно кивнул.

— Что теперь? — спросил он Дамблдора, голос звучал глухо и хрипло. Пустота внутри него, казалось, поглотила даже вкус собственного голоса.

Джайна посмотрела на него, ее глаза на мгновение потеплели — тревога за него смешивалась с решимостью. Оно уже забирает тебя, передала связь ее страх и гнев. Она повернулась к Дамблдору.

— Нам нужен ритуал. Ритуал крови. Только кровь может раскрыть истинную природу связи между вмешательством в Кубок и нашим проклятьем. Показать источник. Но… — она помедлила, — это чрезвычайно опасно. Для нас обоих. Кровь — мощный проводник, и если враг использовал ее для своих чар… ритуал может его усилить. Или ударить по нам.

Дамблдор нахмурился, его пальцы замерли на бороде.

— Ритуал крови… — повторил он задумчиво. — Это опасный путь, мисс Праудмур, часто ведущий во тьму.

— Не темнее той, что уже поселилась внутри нас, профессор, — тихо, но твердо ответила Джайна. Гарри почувствовал, как связь сжалась в тугой узел, подтверждая ее слова.

МакГонагалл ахнула, прижимая руку к груди. А Грюм… Грюм криво усмехнулся. Усмешка была хищной, полной мрачного предвкушения. Кабинет погрузился в тишину, нарушаемую лишь треском пламени Кубка да тихим, тревожным криком Фоукса, словно оплакивающего их нелегкий выбор.

Пламя Кубка Огня все еще плясало, но теперь казалось более зловещим, его синие языки отбрасывали на стены резкие, дергающиеся тени. Джайна снова подошла к артефакту, но на этот раз ее внимание было приковано не к ауре, а к самим рунам, вырезанным на дереве. Ее пальцы, не касаясь поверхности, медленно двигались вдоль одной из них — глубокой, с неровными краями, словно добавленной позже остальных.

— Здесь два слоя магии, — подтвердила она свои ощущения, ее голос звучал сосредоточенно, как у дешифровщика над древним кодом. — Первый слой — это то, что вы могли бы ожидать. Мощное заклятие Конфундус, или нечто похожее, усиленное и модифицированное. Оно заставило Кубок «забыть» о лимите в три школы и принять четвертую, фиктивную, как реальность. А затем — принять единственного кандидата от этой «школы». Гарри. — Она указала на неровную руну. — Вот здесь точка входа. Кто-то очень искусный в ваших чарах обошел защиту Кубка.

Дамблдор подошел ближе, его лицо было серьезным, как никогда.

— Вы уверены, что целью был именно Гарри?

— Да, — кивнула Джайна. — Магия первого слоя четко сфокусирована на нем. Но есть второй слой. Тонкий, как паутина, но невероятно мощный по своей природе. Он наложен поверх первого. И он резонирует с моим проклятьем. Это отпечаток магии, схожей с той, что использовали жрецы Сумеречного Молота. — Она посмотрела на Дамблдора, затем на Гарри. — Тот, кто это сделал, скорее всего, не понимал до конца, с чем играет. Он использовал какой-то компонент — возможно, ритуал с кровью, возможно, темный артефакт — который нес в себе эхо той силы, что прокляла меня. Когда я оказалась здесь, рядом с Гарри, этот второй слой «активировался», срезонировал с Узами Крови. Он не создавал наше проклятье, но он его… зацепил. Усилил. Исказил.

Гарри почувствовал, как холодок пробежал по спине.

— То есть… меня подставили целенаправленно, — прошептал он. — А ты… ты оказалась здесь случайно, и это все усугубило?

— Не совсем «случайно», — Джайна покачала головой, ее взгляд стал жестче. — Мое появление здесь было результатом атаки культа. Они хотели меня сломать с помощью этого проклятья. Но телепортация в твой мир и привязка к тебе — это исказило их план. А потом кто-то здесь, в вашем мире, вмешался в Кубок, преследуя свои цели в отношении тебя. Использовал магию, которая случайно «зацепила» уже существующее, нестабильное проклятье. Это как… бросить спичку в пороховую бочку. Они не знали о порохе, но спичку бросили. И теперь мы оба горим.

Грюм хрипло кашлянул, прерывая ее объяснения. Он шагнул вперед, его магический глаз бешено завращался, впиваясь в Джайну. Лицо его исказилось — не просто подозрительность, а плохо скрытое раздражение и… любопытство?

— Древние Боги, отпечатки, два слоя магии… — прорычал он, в его голосе слышалась не только грубость, но и какая-то фальшивая нота. — Много ты знаешь, девчонка! Слишком много для чужачки, свалившейся с неба! Откуда такие познания? Кто ты вообще такая, чтобы вот так запросто читать следы на артефакте такой силы? Может, ты сама все это и устроила, а теперь водишь нас за нос своими сказками про Азерот?! — Он сжал палочку в руке, костяшки побелели, но Гарри заметил — его рука слегка дрожала. Не от ярости. От чего-то другого. Неуверенности? Страха быть разоблаченным?

Джайна медленно повернулась к нему. Ее глаза встретились с его — обычным и магическим. Воздух вокруг нее ощутимо похолодел — не от магии льда, а от ее внутренней силы, собранной и готовой к удару.

— Я уже сказала, кто я, профессор, — ее голос был тихим, но каждое слово резало, как осколок льда. — Архимаг Кирин-Тора. Я командовала армиями против сил, способных поглотить ваш мир целиком. Я видела, как магия, подобные отголоски которой вы так неосторожно использовали, разрушает души и обращает героев в чудовищ. Я знаю ее, потому что я с ней сражалась. А вы… — она сделала паузу, ее взгляд стал острым, пронизывающим. Связь передала Гарри ее внезапное подозрение, почти уверенность: Он не тот, за кого себя выдает. Он притворяется. — Вы задаете слишком много вопросов, не соответствующих вашему образу простого борца с темными искусствами. Что именно вас так тревожит в моих словах? Какая часть этой «сказки» задевает вас лично?

Грюм отшатнулся, словно от удара. Его лицо побагровело. Магический глаз закрутился с бешеной скоростью.

— Меня тревожит, когда соплячки-чужеземки суют нос не в свои дела и строят из себя всезнаек! — рявкнул он, но его голос сорвался. — Говоришь, ты можешь прочитать намерения по следам? А может, стоит проверить твои намерения, а?!

МакГонагалл ахнула. Несколько пергаментов соскользнули со стола Дамблдора и бесшумно упали на ковер.

— Аластор! Это недопустимо! — воскликнула она. — Мисс Праудмур — жертва обстоятельств, так же как и Гарри!

— Постоянная бдительность, Минерва! — огрызнулся Грюм, но его взгляд быстро метнулся к Дамблдору, словно ища поддержки или проверяя реакцию. Уверенности в нем не было. Только плохо скрытая тревога и… жадность? Гарри почувствовал это через Джайну — Грюм не просто подозревал, он хотел узнать больше об этой силе, об этом проклятьи. Возможно, для себя. Или для кого-то еще.

Дамблдор поднял руку, останавливая назревающую перепалку. Он посмотрел на Джайну, затем на Грюма, и его синие глаза за очками-половинками задумчиво сузились.

— Ваши выводы, мисс Праудмур, чрезвычайно интересны и тревожны. Если Гарри был целью, а ваше проклятье — непредвиденным катализатором, значит, тот, кто это сделал, находится здесь, в Хогвартсе. И он не ожидал вашего появления. Ваша связь… она стала их проблемой. Но, как вы верно заметили, она убивает и вас. — Он снова посмотрел на Гарри. — Ритуал крови необходим. Гарри, ты готов пойти на этот риск?

Пустота внутри Гарри словно всколыхнулась от его вопроса. Готов ли он? А был ли у него выбор?

— Да, сэр, — голос прозвучал глухо, но твердо. — Если это единственный способ узнать правду и… остановить это.

Джайна коротко кивнула, ее рука на мгновение коснулась его — не кожи, а мантии, но связь вспыхнула коротким, почти болезненным импульсом поддержки. Он хочет знать больше. Он опасен, передала она мысль о Грюме. Мы дадим ему ровно столько, сколько нужно. И ни каплей больше.

Грюм снова кашлянул, отступая к стене. Его глаз продолжал бешено вращаться. Он что-то пробормотал себе под нос — Гарри расслышал только обрывки: «…интересно… хозяину понравится… контроль…» Фоукс на жердочке издал резкий, предостерегающий крик. Дамблдор нахмурился, пристально глядя на Грюма, но промолчал.

— Тогда решено, — заключил Дамблдор. — Сегодня вечером. Здесь. Минерва, вы мне поможете с защитными чарами. Аластор, ваше присутствие также необходимо. Мисс Праудмур, Гарри — до вечера вам лучше отдохнуть. Накопить силы. Они вам понадобятся.

Джайна кивнула. Они с Гарри развернулись и молча вышли из кабинета, их шаги снова были идеально синхронны. За спиной раздался тихий, печальный крик феникса.

* * *

Сгущались сумерки. Небо над Хогвартсом окрасилось в тревожные багрово-серые тона, словно огромный синяк. Ветер, налетевший со стороны озера, яростно трепал полы мантий Гарри и Джайны. Они стояли на берегу, вдали от любопытных глаз, глядя на темные, неспокойные воды Черного озера. Волны с шумом бились о камни, воздух был влажным и пах прелой листвой и озерной тиной. Где-то вдали тоскливо кричала чайка, но ее крик тонул в завываниях ветра. Для Гарри и этот ветер, и этот крик были приглушенными, словно доносились из другого мира. Пустота внутри неумолимо росла, поглощая ощущения.

Джайна стояла рядом, не двигаясь. Ее белые волосы хлестали по лицу, цеплялись за воротник туники. Синие глаза неотрывно смотрели на черную воду, словно пытаясь разглядеть там ответы. Она молчала, но Гарри чувствовал ее напряжение через связь — холодное, как стальная пружина, готовая разжаться.

— Джайна, — позвал он тихо, голос срывался от усталости и холода, который он почти не ощущал кожей, но который пробирал до костей изнутри. — Этот ритуал… Вечером… Что мы будем делать? Ты сказала, он опасен.

Она медленно повернулась к нему. Ветер трепал ее волосы, и одна выбившаяся прядь коснулась его щеки. На миг их связь вспыхнула — не болью, не холодом, а чем-то иным, почти забытым — мимолетным теплом, которое тут же погасло, оставив после себя еще большую пустоту. Ее взгляд смягчился, но лишь на долю секунды. В нем осталась все та же стальная решимость. Она шагнула ближе, на самый край дозволенного проклятьем расстояния. Их пальцы почти соприкоснулись, замерли в дюйме друг от друга, дрожа от напряжения — и связи, и их собственных нервов.

— Ритуал будет, — сказала она тихо, ее голос почти терялся в шуме ветра и волн. — Но не тот, который они ожидают. Не тот, который покажет им всю правду. Сегодняшний ритуал — это представление. Маскарад. Мы дадим им то, что они хотят увидеть — кровь, пугающие слова на чужом языке, тень угрозы. Достаточно, чтобы Грюм… или тот, кто скрывается под его личиной… решил, что он что-то узнал. Что он может это контролировать. — Она посмотрела ему прямо в глаза. Связь донесла ее твердое обещание: Я не позволю им использовать нас. Использовать тебя.

Гарри не отвел взгляд. Он не до конца понимал ее план, ее мир, ее магию, но он верил ей. Верил этому странному, колючему, невероятно сильному существу, которое волею судьбы стало его вечной спутницей. Он кивнул. Грудь сдавило — не от страха, а от странного, незнакомого чувства… доверия? Благодарности?

— Почему не сейчас? — спросил он хрипло. — Если настоящий ритуал может показать больше… может, он покажет, кто это сделал?

Джайна снова отвернулась к озеру. Ее пальцы стиснули рукав мантии. Гарри почувствовал укол ее боли — отголосок прошлого, которое она так отчаянно пыталась похоронить.

— Потому что они смотрят, Гарри, — ответила она глухо. — Грюм… он не просто подозрителен. Он хищник, притворяющийся сторожевым псом. Я видела таких в Азероте. Он ищет не правду, он ищет оружие. Наше проклятье — для него потенциальное оружие. Если мы раскроем все карты сейчас, пока не знаем истинных масштабов игры и всех игроков, они ударят первыми. И ударят больно. — Она снова посмотрела на него, и в ее глазах мелькнула тень той нежности, которую она так старательно скрывала даже от себя. — Я не хочу, чтобы ты пострадал еще больше. Из-за меня. Из-за этого проклятья.

Гарри сглотнул ком в горле. Его рука сама собой дернулась к ней, но он остановил ее. Ты тоже страдаешь, — беззвучно передала связь. Он не сказал этого вслух, но она поняла. Едва заметно кивнула. Ветер стих на мгновение, и их тени на мокрых камнях слились в одну — длинную, дрожащую, хрупкую.

— Что… что будет в этом поддельном ритуале? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

На губах Джайны появилась слабая, холодная улыбка — улыбка стратега, расставляющего фигуры на доске.

— Мы покажем им тень правды, — сказала она. — Кровь действительно покажет связь между Кубком и нами. Я использую руны диагностики из Азерота — достаточно сложные, чтобы впечатлить Дамблдора, но непонятные для того, кто не знает их истинной сути. Они покажут, что Гарри — цель, а мое проклятье — катализатор. Грюм увидит подтверждение своим подозрениям о темной магии, возможно, увидит в этом нашу уязвимость. Пусть думает так. А мы… мы будем знать, что он клюнул на приманку. И будем готовы к следующему шагу.

Гарри смотрел на волны, разбивающиеся о берег. Их жизни так же бились об это проклятье, об эту ловушку.

— Ты всегда так? — спросил он тихо. — Всегда просчитываешь наперед? Как… как в шахматах?

Она усмехнулась — коротко, почти беззвучно, и в этой усмешке было больше горечи, чем веселья.

— В моем мире иначе нельзя выжить, — ответила она, глядя на темную воду. — Одна ошибка стратега — и гибнут тысячи. Один неверный шаг мага — и рушатся города. Я… я потеряла слишком многих, Гарри. Слишком много раз ошибалась. Я не могу позволить себе рисковать снова. Особенно… — ее голос дрогнул, и связь донесла вину, острую, как свежий порез — Терамор, Артас, Даларан… лица, имена, которые она не решалась произнести вслух. — Особенно тобой. Я не хочу ошибиться с тобой.

Он посмотрел на нее. Их взгляды встретились и задержались на несколько долгих, безмолвных секунд. Слова были не нужны. Связь между ними натянулась, завибрировала — но на этот раз не холодом и болью, а чем-то глубоким, сложным, пугающим и… необходимым. Как само дыхание. Пустота внутри Гарри на миг отступила, позволяя ему вдохнуть полной грудью влажный, соленый воздух. Он увидел ее — не ледяную королеву, не архимага, а просто девушку, несущую неподъемный груз прошлого и отчаянно пытающуюся защитить то немногое, что у нее осталось.

— Тогда я с тобой, — сказал он наконец. Голос прозвучал твердо, как клятва. — Что бы ни случилось. До конца.

Джайна медленно кивнула. В ее глазах, все еще хранящих холодную синеву льда, мелькнула искра. Не ярость. Не решимость. Что-то похожее на веру. И я с тобой, — беззвучно ответила связь. Ветер снова усилился, разметав их тени. Они повернулись и пошли обратно к замку, их шаги отбивали единый ритм на мокрой траве — две фигуры, связанные проклятьем, идущие навстречу неизвестности под багровеющим, грозовым небом.

* * *

Кабинет Дамблдора погрузился в густой полумрак. Редкие факелы на стенах отбрасывали неровный, дрожащий свет, выхватывая из темноты полки с книгами, серебряные приборы, дремавшие портреты. Кубок Огня в центре комнаты горел ровным синим пламенем, но теперь оно казалось холодным и хищным.

Дамблдор стоял у стола, его серебристая мантия поглощала свет. Профессор МакГонагалл стояла чуть поодаль, бледная, но собранная, палочка наготове. Грюм прислонился к стене в самом темном углу, почти невидимый, если бы не его бешено вращающийся магический глаз, который был нацелен прямо на Джайну. На его губах играла все та же странная, неприятная ухмылка — смесь жадного любопытства и плохо скрытой тревоги.

Джайна подошла к Кубку. Ее движения были точны и выверены. Из внутреннего кармана туники она извлекла тонкий ритуальный нож с рукоятью из белой кости, покрытой незнакомыми Гарри рунами — рунами Азерота. Она коротко кивнула Гарри. Связь вспыхнула ободряющим теплом, смешанным с холодной концентрацией. Доверяй мне. Делай, как я скажу. Он кивнул в ответ и шагнул к ней. Их тени слились на каменном полу у подножия Кубка.

— Пора начинать, — голос Джайны был ровным, лишенным эмоций. — Профессор Дамблдор, прошу вас, стабилизируйте магические потоки Кубка вашими чарами. Я проведу основную часть ритуала.

Дамблдор поднял палочку. Мягкое золотистое сияние окутало Кубок, пламя внутри него затрепетало и стало гореть ровнее, спокойнее. Джайна взяла руку Гарри. Ее пальцы были холодными, но твердыми. Быстрый, точный надрез на его ладони. Несколько капель алой крови упали в неглубокую серебряную чашу, которую она держала наготове. Затем она сделала такой же надрез на своей ладони. Ее кровь, показавшаяся Гарри чуть темнее его собственной, смешалась с его кровью.

Джайна подняла чашу к пламени Кубка. Ее губы зашептали слова на гортанном, резком языке ее мира. Слова силы, от которых воздух в комнате загустел, а пламя Кубка снова затрепетало, разгораясь и окрашиваясь в глубокий багровый цвет. Она обмакнула пальцы в смешанную кровь и начала чертить в воздухе над пламенем сложные символы — руны, которые светились и таяли, вплетаясь в ауру Кубка.

Грюм подался вперед из своего угла, его магический глаз вращался с бешеной скоростью. Гарри видел, как его рука стиснула палочку.

Джайна подняла голову, ее глаза горели отраженным багровым светом. Голос ее стал громче, обрел силу и власть:

— Связь… она очевидна! — произнесла она, глядя на пламя, но слова были явно адресованы присутствующим. — Кровь Гарри… резонирует с первым слоем вмешательства. Он был целью. Моя кровь… связана со вторым слоем, с чужеродным отпечатком. Катализатор. Случайность. Но след… след того, кто это сделал… он здесь. Рядом. — Она сделала паузу, ее взгляд на долю секунды метнулся в темный угол, где стоял Грюм. Связь передала Гарри ее расчет: Пусть думает, что я почти его нащупала. Пусть нервничает.

Пламя Кубка взметнулось еще раз, ярче, и на мгновение внутри него мелькнула тень — бесформенный, нечеткий силуэт, который тут же распался, не успев обрести черты.

Грюм хрипло кашлянул, выходя из тени. Его голос был резким, полным нетерпения и разочарования:

— Это все?! Какая-то тень?! Ни имен, ни лиц?! Пустая болтовня!

Джайна медленно опустила руки. На ее губах снова появилась холодная, загадочная улыбка.

— Пока — да, — ответила она спокойно. — Кровь показала то, что смогла. Но это только начало. След остался. Теперь мы знаем, что искать.

Грюм презрительно фыркнул, но его глаз продолжал лихорадочно вращаться, сканируя то Джайну, то Кубок, то Гарри. Гарри почти физически ощущал его неудовлетворенное любопытство и подозрительность. «Хозяин будет доволен… хоть чем-то…» — снова донесся до него обрывок шепота Грюма, прежде чем тот резко развернулся и, прорычав дежурное «Постоянная бдительность!», захромал к выходу. Фоукс проводил его долгим, печальным криком. Дамблдор нахмурился еще сильнее, глядя ему вслед.

Пламя Кубка Огня медленно возвращалось к своему обычному синему цвету, его свет становился слабее, и тени снова сгущались в углах кабинета. Запахло озоном, сожженной кровью и пылью веков. Гарри чувствовал тупую боль в надрезанной ладони и всепоглощающую усталость. Пустота внутри него не ушла, но словно замерла, притаилась. Он посмотрел на Джайну. Она стояла у Кубка, ее лицо было бледным, осунувшимся, но глаза горели холодной, сосредоточенной силой. Связь передавала ее собственную усталость, смешанную с мрачным удовлетворением от успешно разыгранного спектакля. Он ушел с приманкой. Но настоящая игра только начинается.

Когда дверь за Грюмом захлопнулась, МакГонагалл с облегчением выдохнула. Дамблдор подошел к ним. Его взгляд был внимательным и проницательным.

— Вы оба выглядите изможденными, — сказал он тихо. — Но я чувствую, что это еще не конец. Мисс Праудмур, вы что-то не договариваете. Тот ритуал… он был не совсем тем, что вы показывали, не так ли?

Джайна встретила его взгляд без колебаний. Она слегка кивнула.

— Вы правы, профессор, — признала она. — Это была… необходимая предосторожность. Я показала Грюму — и тому, кто за ним стоит, — то, что они могли ожидать. Показала угрозу, но и нашу кажущуюся уязвимость. Дала им ложное чувство понимания ситуации. Настоящий ритуал, который может раскрыть больше, слишком опасен, пока мы не знаем всех врагов. В моем мире я научилась горькой истине: никогда не давай врагу полную картину твоих возможностей. Особенно если он думает, что уже держит тебя в руках.

Дамблдор долго смотрел на нее, затем перевел взгляд на Гарри, на их руки, лежащие так близко друг к другу. Он увидел их общую усталость, их вынужденную близость, и что-то еще — едва зародившееся доверие, выкованное в огне общего проклятия. Он медленно кивнул, принимая ее логику.

— Вы мудры не по годам, мисс Праудмур. И вы оба… вы сильнее, чем кажетесь. Но будьте предельно осторожны. Человек, скрывающийся под личиной Аластора Грюма, опасен. И он, боюсь, не единственный, кто пристально следит за вами. Турнир Трех Волшебников — лишь верхушка айсберга. Боюсь, началась гораздо более масштабная и темная игра.

Джайна выпрямилась.

— Я знаю, — тихо, но твердо сказала она. И в ее голосе не было страха — только холодная решимость воина, готового к битве. — И я не позволю им выиграть. — Она посмотрела на Гарри, и их связь вспыхнула безмолвным обещанием: Мы не позволим.

МакГонагалл прижала руку ко рту, ее глаза были полны тревоги. Кабинет погрузился в тишину, нарушаемую лишь тихим треском догорающих углей в камине да печальным, протяжным криком Фоукса, провожавшего их в ночь, полную теней и невысказанных угроз.

Ночь в их вынужденном убежище — комнате, выкроенной для них в башне Гриффиндора, — дышала тяжестью невысказанных страхов и холодом камня. Узкая кровать протестующе скрипела под весом двоих, лежащих на расстоянии вытянутой руки, но разделенных невидимой, безжалостной чертой в два метра. Проклятье, их тюремщик, не ослабляло хватку даже во сне. Окно было приоткрыто, и порыв ледяного ноябрьского ветра врывался внутрь, шевеля тяжелые бархатные занавески. Их тени плясали на стенах, как марионетки судьбы.

Пустота внутри Гарри ширилась, вязкая, как ил на дне Черного озера. Скрип кровати, шуршание одеяла, тихое, прерывистое дыхание Джайны рядом — все звуки тонули в этой серой вате, доносились глухо, искаженно. Даже холод ветра на коже ощущался отстраненно, словно это происходило не с ним. Их связь пульсировала под кожей — холодная змея, свернувшаяся в клубок, но живая, и она тянула его в темноту чужих воспоминаний.

Он закрыл глаза, сдаваясь усталости, и сон обрушился на него, как штормовая волна, смывающая берег реальности.

Он стоял на обветренном скалистом утесе, где воздух был пропитан йодистым запахом моря и резким, металлическим привкусом крови. Внизу, у подножия скал, яростно ревел океан, швыряя седые гребни волн на черные камни. Небо над головой было цвета вороненой стали, исчерченное багровыми венами заката — словно рана, оставленная умирающим днем. А перед ним раскинулся город. Терамор. Но не руины из ее видений. Этот Терамор был жив.

Белокаменные башни, гордые и изящные, вздымались к хмурому небу. В гавани покачивались на волнах корабли под флагами Альянса, их мачты царапали низкие облака. Слышался гомон портовой жизни: крики чаек, скрип снастей, далекий звон кузнечных молотов. Но над этой картиной мира и надежды уже нависла тень — армада боевых кораблей шла к берегу. Их алые паруса, раздутые ветром, казались каплями крови на сером полотне моря, а темные зевы пушек смотрели на город с безжалостной решимостью.

Гарри обернулся — и их связь дрогнула, завибрировала узнаванием и болью. Джайна стояла рядом. Не та, которую он знал сейчас — с белыми волосами и льдом в глазах. Эта Джайна была моложе, ее волосы сияли золотом под пасмурным небом, а синие глаза были полны не столько гнева, сколько отчаянной тревоги. Она была облачена в синюю мантию магов Кирин-Тора, но ее руки сжимали резной посох с такой силой, что костяшки побелели. Перед ней стоял мужчина — высокий, могучий, с седой, подстриженной по-морскому бородой и пронзительным взглядом адмирала. Его доспехи сияли золотом и лазурью Кул-Тираса, а голос гремел, перекрывая шум ветра и моря:

— Джайна, ты ослепла?! Орда — это чума! Дикари! Они сожгли наши корабли у берегов Калимдора, убили наших моряков! Ты предлагаешь мне говорить с ними?! Я не позволю им уйти безнаказанными! Я пришел сюда не для переговоров!

— Отец, — голос юной Джайны был твердым, но в нем звенела боль, которую Гарри ощутил как свою собственную через их проклятую связь. — Это безумие. Терамор — это не просто порт. Это символ хрупкого мира, который мы пытаемся построить после войны. Если ты атакуешь сейчас, ты уничтожишь все. Я видела, к чему это приведет…

Адмирал Даэлин Праудмур шагнул к ней, его суровое лицо исказилось гневом и горьким разочарованием.

— Мир? С этими зеленокожими тварями, что принесли только смерть и разрушение?! Ты забыла Лордерон? Забыла кровь наших братьев? Я воспитал дочь Кул-Тираса, а не предательницу, готовую лизать сапоги Орде! — Он резко указал на приближающийся флот Орды — корабли Тралла, пришедшие на помощь Терамору, который Даэлин уже блокировал. — Я сделаю то, что должен. Ради Кул-Тираса. Ради памяти о павших. Ради тебя, глупая девчонка, пока ты не поняла свою ошибку!

Джайна медленно покачала головой. Ее пальцы стиснули посох так, что он затрещал. Гарри почувствовал волну ее отчаяния, темную и глубокую, как морская бездна под ними. Она знала, что будет. Она видела это — ужасное будущее, которое она должна предотвратить любой ценой.

— Нет, — прошептала она, и в ее голосе была тихая, страшная уверенность. — Ради меня… ты бы остановился. Но ты не слышишь меня. Ты слышишь только свою ненависть.

Картина дрогнула, время рванулось вперед, спрессовываясь в калейдоскоп огня и стали. Гарри видел, как корабли Даэлина ворвались в гавань, как пушечные ядра разрывали причалы и дома. Видел, как орки, таурены и тролли Орды, которых Джайна впустила в город, чтобы дать отпор отцу, ринулись в бой, их боевые кличи смешивались с криками раненых и ревом пламени. Джайна стояла на самой высокой башне Терамора, золотые волосы хлестали ее по лицу, мокрому от слез и морских брызг. Она не колдовала. Она не сражалась. Она просто смотрела. Смотрела, как рушится ее мечта о мире, как ее собственный отец ведет свой флот и своих людей на верную гибель против объединенных сил Орды и ее магии. Я могла бы его спасти, — пронеслось в ее мыслях, и Гарри услышал их так же ясно, как свои. Я могла бы встать на его сторону. Но тогда погибли бы все. Мир бы умер. Я выбрала меньшее зло.

А потом — финал. Даэлин, окруженный на палубе своего флагмана, его адмиральский мундир забрызган кровью — своей и чужой. Его меч сверкал в последнем, отчаянном бою против Рексара, Рокхана, Чэня… Героев Орды. Джайна стояла на разрушенном причале, ее руки бессильно опущены, тело дрожало, но она не двинулась с места. Она просто смотрела, как ее отец падает. Его последний крик утонул в реве шторма и победном кличе Орды. Гарри увидел ее лицо в тот момент — маску из боли, вины и любви, которая разрывала ее душу надвое. Связь между ними вспыхнула нестерпимым жаром, обжигая Гарри до самых костей. Он понял. Она не предала отца из ненависти или слабости. Она принесла его в жертву. Жертву ради хрупкой надежды на мир, которая все равно обратилась в прах спустя годы.

Сон сместился, перетекая в его собственные тени, напитанные ее болью. Вот Клювокрыл, гордый гиппогриф, обреченно склонивший голову перед топором палача. Гарри снова пережил то мгновение бессилия, желание кричать, вмешаться — и знание, что он ничего не мог сделать… тогда. Вот Сириус, его глаза полны отчаянной надежды за решеткой Азкабана, когда Гарри поклялся доказать его невиновность — надежды, которая так и не сбылась полностью. А вот Квиррелл… его лицо, искаженное ужасом и ненавистью Волдеморта, его плоть, рассыпающаяся в прах под руками одиннадцатилетнего Гарри. Крик боли и ужаса — его или Квиррелла? — эхом отдавался в ушах. Связь дрогнула, переплетая его вину с ее, их потери — с ее жертвой, создавая горький, удушающий коктейль сожалений.

Гарри резко открыл глаза, жадно глотая спертый воздух комнаты. Сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Шрам на лбу горел огнем. Он лежал на боку, лицом к Джайне. Ее дыхание было таким же сбитым, как и его. Грудь тяжело вздымалась под тонкой тканью ночной рубашки. Ее белые волосы разметались по подушке, словно лунные лучи, упавшие на темную землю. Связь между ними гудела — тяжелая, насыщенная соленым привкусом ее прошлого.

Она тоже открыла глаза. Синие, глубокие, как море в ее сне. Их взгляды встретились в полумраке. На несколько долгих секунд они просто смотрели друг на друга, их дыхание медленно выравнивалось, входя в единый ритм, словно две волны, набегающие на один берег.

Гарри сглотнул. Голос прозвучал хрипло, как будто горло сдавило тисками.

— Я видел… Терамор. Твоего отца. Ты… ты позволила ему умереть.

Джайна медленно села, обхватив колени руками. Ее пальцы впились в ткань штанов. Голос был тихим, лишенным эмоций, но в нем слышалась сталь — не ярость, а выкованная годами усталость и принятие.

— Да, — подтвердила она, глядя не на него, а на пляшущие тени на стене. — Я позволила. Я выбрала мир, которого так и не случилось. А он умер из-за моего выбора. — Она повернула голову и посмотрела ему в глаза. Связь донесла волну ее вины — не острой, а тупой, ноющей, как старая рана, что открывается в непогоду. — Ты думаешь, я его предала?

Гарри медленно покачал головой. Его рука дернулась, словно хотела коснуться ее плеча, утешить, но замерла на полпути, остановленная невидимой стеной проклятия. Между ними вспыхнуло что-то теплое — мимолетное, как искра, но оно оставило след в холодной пустоте.

— Нет, — ответил он так же тихо. — Не предала. Ты… ты пыталась спасти большее число жизней. Сделать правильный выбор, даже если он был ужасен. Я… я думаю, я понимаю. — Его голос дрогнул. Перед глазами снова встали Клювокрыл под топором (хоть они и спасли его позже, тот первый момент ужаса остался), отчаяние Сириуса, прах Квиррелла. — Но это… это невыносимо тяжело. Носить это в себе.

Джайна кивнула. Ее глаза чуть сузились, но в глубине их мелькнуло что-то похожее на понимание — глубокое, выстраданное. Она знала. Она видела его боль так же ясно, как он видел ее. Ее лицо было близко — слишком близко. Ветер за окном снова усилился, и одна белая прядь коснулась его щеки, легкая, как дыхание призрака. Связь вспыхнула теплом, которое не успело угаснуть, прежде чем оставило след.

— Расскажи мне, — голос Джайны стал мягче, почти без обычного льда. Это была не просьба, а тихое предложение разделить ношу. — Что ты видел? Что ты чувствовал?

Гарри сглотнул, но не отвел взгляд. Ее близость, ее неожиданная мягкость разрушали его защиту.

— Клювокрыл… Я помню, как смотрел на палача, на тыквы… Я думал, мы опоздали. Чувствовал себя таким… бессильным. Даже когда мы его спасли с помощью Маховика Времени, тот первый ужас… он остался. Сириус… Я так хотел, чтобы все узнали правду! Чтобы он был свободен, чтобы у меня была… семья. А он все еще в бегах. Квиррелл… — Гарри замолчал, его рука под одеялом сжалась в кулак. — Я просто коснулся его. А он… он рассыпался. Я не хотел его убивать. Но эта сила… она была во мне. От мамы. Я до сих пор не понимаю…

Джайна слушала молча, ее лицо оставалось непроницаемым, но ее пальцы нервно теребили край одеяла. Связь передавала Гарри эхо ее собственных потерь, ее собственной вины, смешиваясь с его.

— Я понимаю, — прошептала она, когда он замолчал. — Мой отец… он был Адмиралом Кул-Тираса. Героем. Скалой. Моим отцом. А я стояла и смотрела, как его убивают те, кого он считал животными. Потому что верила, что его смерть — цена за мир. Цена, которую я заплатила. И которую, возможно, не должна была платить. — Ее голос дрогнул на последней фразе. Она подняла на него глаза, и в их синеве блестели непролитые слезы. — Ты не хотел убивать. Я не хотела выбирать между отцом и миром. Но выбор был сделан. И мы несем его последствия. Каждый день. — Она замолчала, ее пальцы сжались еще сильнее. Ты понимаешь меня, — пронеслось через связь, и это была не мысль, а чувство — горькое узнавание родственной души. — Но я не жалею о самой попытке. Жалею о цене.

Гарри кивнул. Его рука под одеялом расслабилась, но не отодвинулась. Она лежала рядом с ее рукой, их мизинцы почти соприкасались. Связь между ними вибрировала тихим, глубоким резонансом их общей боли.

— Это никогда не уходит, да? — спросил он тихо. — Эта тяжесть.

— Нет, — ответила она так же тихо, почти шепотом. — Никогда. Но… может быть, оно делает нас теми, кто мы есть. — Она замолчала, ее взгляд упал на их руки, лежащие так близко. Связь передала мимолетную вспышку тепла — слабую, как первый луч рассвета за окном, но настоящую.

Они лежали молча, погруженные в тишину, нарушаемую лишь их собственным дыханием да завыванием ветра за стеной. Их пальцы не касались, но пространство между ними было наполнено их общей болью, общим пониманием. Гарри почувствовал, как серая пустота внутри него слегка отступила, как будто ее размыло этим странным, горьким теплом. Он закрыл глаза, убаюканный ритмом ее дыхания. Уголок ее губ едва заметно дрогнул — тень улыбки, которую она бы никогда не признала. Она чувствовала то же самое. В этой общей тьме они были не так одиноки.

* * *

Утро второго ноября пришло неохотно, процеживая сквозь щели в занавесках мутный, безрадостный свет. Гарри проснулся от ноющей боли во всем теле — узкая кровать явно не была рассчитана на двоих, даже если они едва соприкасались. Одеяло сползло, и холодный воздух комнаты обжигал кожу. Он повернул голову. Джайна спала, но ее сон был беспокойным. Брови сведены, губы плотно сжаты. Ее белые волосы разметались по подушке, как замерзшие волны. Их связь дрогнула, и Гарри внезапно вспомнил — после разговора о Тераморе и Квиррелле был еще один сон. Короткий, но зловещий. Шрам на лбу снова запульсировал тупой болью. Он закрыл глаза, пытаясь ухватить ускользающие обрывки.

Темная комната, старая, заброшенная. Запах плесени и въевшегося страха. Огонь тускло горел в камине, отбрасывая пляшущие тени на облупленные стены. Голос — холодный, высокий, шипящий, как у змеи, — резал тишину:

— Она знает слишком много, Барти. Этот ее… Азерот… эта магия… Она может стать помехой. Архимаг, говоришь? Любопытно…

Гарри не видел говорящего — лишь сгорбленную, иссохшую фигуру в глубоком кресле у огня, окутанную тенью. Но он чувствовал исходящую от нее ауру темной силы и нетерпения. Перед креслом стоял человек. Гарри не видел его лица, но узнал сутулую фигуру, нервные движения рук, теребящих палочку, и… голос. Грубый, хриплый, но сейчас звучащий подобострастно и испуганно. Голос Грюма.

— Да, мой Лорд. Она опасна. Это проклятье, Узы Крови… оно связало ее с Поттером намертво. Но она не просто девчонка. Она… она видит подо мной маску. Она чувствует вас. Вчерашний ритуал… я дал ей тень, как вы приказали, но она что-то скрыла. Она играет с нами, мой Лорд.

— Хорошо, — шипение стало тише, но в нем появилась зловещая задумчивость. — Пусть играет. Турнир сломает их обоих. Эта связь… она может оказаться полезной. Я хочу ее силу, Барти. Или ее покорность. Ее смерть — крайняя мера. Пока.

Сон оборвался криком — далеким, полным боли, не принадлежащим никому в комнате. Гарри резко сел, сердце снова колотилось. Он посмотрел на спящую Джайну, и их связь гудела отголоском того холодного, шипящего голоса.

Ее глаза распахнулись — синие, острые, мгновенно сфокусированные. Она тоже села, запахнув одеяло. Их взгляды встретились в сером утреннем свете.

— Я видел сон, — прошептал Гарри, его голос дрожал. — Опять. Темный дом. Тот же голос, что летом… Холодный, как лед. Они говорили о тебе.

Джайна нахмурилась, ее пальцы стиснули одеяло. Связь передала ее тревогу — острую, как игла.

— Расскажи, — приказала она тихо, но в голосе была сталь.

Гарри сглотнул.

— Там был… человек. Он назвал тебя опасной. Сказал, что ты знаешь слишком много, видишь сквозь него. А голос в кресле… он хочет твою силу. Или твою смерть. — Шрам заныл сильнее. — И он назвал его… Барти. А голос этого Барти… он был как у Грюма. Я узнал его.

Лицо Джайны застыло, превратилось в ледяную маску. Глаза сузились. Связь вспыхнула — не болью, а холодным, яростным осознанием. Она наклонилась к нему так близко, что их лбы почти соприкоснулись.

— Грюм, — прошипела она. — Это он. Он не просто подозрителен. Он — слуга. Слуга того, кого ты слышишь во сне. Того, кто вернулся. — Она вспомнила его летний рассказ о сне про старика-садовника, Хвоста и фигуру в кресле. Все встало на свои места. — Они знают обо мне. Знают о проклятии. И они используют Турнир.

Гарри почувствовал, как ледяной страх сковал его. Волдеморт. Он вернулся. И Грюм — его слуга. Здесь, в Хогвартсе. И они знают о Джайне.

— Что… что нам делать? — прошептал он, глядя в ее решительные, но полные тревоги глаза.

Джайна отстранилась, ее лицо снова стало собранным, стратегическим.

— То, что мы делаем всегда, Гарри, — ответила она тихо, но твердо. — Мы сражаемся. Мы будем осторожны. Мы будем наблюдать за Грюмом. И мы проведем настоящий ритуал крови. Как можно скорее. Нам нужно знать их план. — Она посмотрела на него, и в ее глазах мелькнула тень тепла, как обещание. — И мы не дадим им победить. Ни ему. Ни проклятью.

Гарри кивнул. Страх не ушел, но рядом с ней, чувствуя ее решимость через их связь, он был не таким парализующим. Он снова был не один.

* * *

Большой зал гудел утренним шумом. Запах жареного бекона и тыквенного сока висел в воздухе, но для Гарри он был почти неощутим. Они с Джайной сели за гриффиндорский стол, стараясь двигаться как можно незаметнее, но их вынужденная синхронность все равно привлекала взгляды. Рон уже уплетал овсянку.

— Ну вы даете, — пробурчал он с набитым ртом, глядя на их бледные лица. — Опять всю ночь кошмары снились из-за этого вашего проклятья?

Гермиона, сидевшая рядом с толстым томом «Магии крови и древних связей», обеспокоенно нахмурилась.

— Гарри, ты выглядишь ужасно. И Джайна… вы оба как будто призраков увидели. Что-то случилось?

Джайна взяла кубок с водой, но не отпила. Ее взгляд скользнул по учительскому столу и задержался на Грюме. Тот как раз наливал себе что-то из своей личной фляги, его магический глаз бешено вращался, сканируя зал.

— Мы в порядке, — холодно ответила она, но ее рука, державшая кубок, слегка дрожала. — Просто… ночь была беспокойной. Нам нужно быть начеку.

Гарри кивнул, попытался взять тост, но пальцы его не слушались, и тост упал на пол. Рон удивленно поднял бровь. Гермиона ахнула. Оно снова забирает твое тепло, твою координацию, — мысленно передала Джайна через связь, и в ее мысли был не только диагноз, но и тихая ярость.

Класс Защиты от Темных Искусств встретил их промозглым холодом и резким запахом формалина, смешанным с пылью. Серый свет едва пробивался сквозь высокие стрельчатые окна, тускло освещая ряды парт и полки вдоль стен, заставленные жуткими экспонатами в банках: пульсирующие мозги, многоглазые пауки, сморщенные головы. Грозный Глаз Грюм стоял у доски, спиной к классу, его силуэт казался искаженным и зловещим в полумраке. Его деревянная нога мерно постукивала по каменному полу, отбивая тревожный ритм. Магический глаз на затылке бешено вращался, сканируя входящих учеников.

Гарри и Джайна вошли одними из последних, стараясь не привлекать внимания, но Грюм резко обернулся, словно ждал именно их. Его обычный глаз был прищурен, а магический впился в них с хищным интересом.

— А, Поттер! Праудмур! Наша особая парочка, — прорычал он, и его ухмылка была больше похожа на оскал. — Не опаздывать! Живо на места! Сегодня у нас тема поинтереснее ваших Непростительных. То, что сидит глубже и грызет незаметнее. Проклятия разума!

Гарри почувствовал, как холодок пробежал по спине. Он сел рядом с Джайной на заднюю парту. Связь между ними натянулась, как струна, когда магический глаз Грюма задержался на Джайне на несколько долгих секунд. Она сидела прямо, ее лицо было непроницаемо, но Гарри почувствовал, как напряглись ее мышцы, как ее пальцы стиснули край деревянной парты.

Грюм, хромая, вышел на середину класса. Его палочка взметнулась. Но вместо яркого света или существа из нее выползла струйка грязно-серого дыма, который начал клубиться и уплотняться, принимая расплывчатые, тревожные очертания. В классе стало тихо, даже шепот стих.

— Думаете, самое страшное — это Авада Кедавра? Или Круциатус? — голос Грюма стал ниже, вкрадчивее, но от этого еще более жутким. — Ерунда! Это быстро. Больно, но быстро. А вот проклятия, что лезут вам в голову… о-о-о, это другое дело! Они не убивают тело, они пожирают душу! Медленно, день за днем. Они питаются вашими страхами, вашими сомнениями, вашей волей! — Он криво усмехнулся, обводя класс своим безумным взглядом. — Постоянная бдительность! Особенно — бдительность к тому, что внутри вашей собственной черепушки!

Он снова взмахнул палочкой. Серая дымка задрожала и начала обретать форму — высокий, сгорбленный силуэт, закутанный в темный плащ. Лица не было видно, но два красных огонька горели там, где должны были быть глаза. Гарри резко втянул воздух. Шрам взорвался болью. Он узнал эту фигуру. Он видел ее во сне. Я хочу ее силу… — пронеслось в голове эхо шипящего голоса. Рядом с ним Джайна застыла, ее дыхание стало почти неслышным, пальцы побелели, впиваясь в парту.

— Кто скажет мне, как действуют такие проклятия? — рявкнул Грюм, его магический глаз остановился на Невилле, который съежился под его взглядом. — Лонгботтом! Не спи!

Невилл вздрогнул и заикаясь пролепетал:

— Они… они заставляют видеть кошмары? Слышать голоса? Терять… терять себя?

Грюм одобрительно хмыкнул.

— Близко, Лонгботтом. Очень близко. Они искажают реальность. Заставляют сомневаться в себе, в друзьях. Они высасывают ваши воспоминания, ваши чувства, пока не останется одна пустая оболочка, готовая принять… что угодно. — Он резко повернулся к Джайне, его магический глаз впился в нее. Гарри почувствовал ледяную волну, прошедшую по их связи — это была не магия Грюма, а сама суть проклятия, которую он описывал. — А вот мисс Праудмур, наш эксперт из другой страны, наверняка знает такие штучки получше, да? В твоем Азероте, небось, полно подобной дряни? Шепчущие тени, пожиратели разума?

Джайна подняла голову и встретила его взгляд. Ее голос был холодным и ровным, как лед:

— Да. Мы называем это шепотом Древних Богов. Или влиянием Бездны. Они сводят с ума самых сильных героев. Превращают свет в тьму. Они питаются отчаянием и страхом.

Грюм подошел ближе к их парте, его деревянная нога глухо стучала по полу. Серая фигура за его спиной словно выросла, ее красные глаза уставились прямо на Джайну.

— Любопытно, — прорычал он. — И как же с этим бороться, о великий Архимаг? Или ты только красиво говорить умеешь?

Весь класс уставился на них. Гарри видел, как Рон нахмурился, а Гермиона подалась вперед, готовая вмешаться. Но Джайна ответила сама. Ее голос стал еще холоднее, но в нем прозвучала несокрушимая воля.

— Силой воли. Верой. И знанием врага. Нужно помнить, кто ты есть, даже когда тьма шепчет тебе ложь. Нужно держаться за свет, за тех, кто рядом. Нужно сражаться. Всегда.

Она смотрела прямо в настоящий глаз Грюма, игнорируя магический. Связь передала Гарри ее мысль: Он проверяет меня. Хочет увидеть страх.

Грюм замер на мгновение. Его магический глаз перестал вращаться. На его изуродованном лице промелькнуло странное выражение — не злоба, а… удовлетворение? Словно охотник, убедившийся в силе своей добычи. Он резко взмахнул палочкой, и серая фигура с шипением растворилась, оставив после себя тошнотворный запах гнили и отчаяния.

— Хорошо сказано, Праудмур, — пробормотал он тише, чем обычно. — Воля… Посмотрим, как долго продержится ваша. — Он резко отвернулся, но Гарри успел заметить мимолетный взгляд, брошенный через плечо, и услышать почти беззвучный шепот: «Хозяин будет доволен… очень доволен…» Связь донесла эти слова до Гарри с той же леденящей ясностью, что и во сне. Рядом с ним Джайна резко вдохнула, и перо в ее руке треснуло пополам.

Остаток урока прошел в тумане. Грюм заставлял студентов описывать их страхи, копался в их уязвимостях. Гарри и Джайна молчали, чувствуя на себе тяжелый взгляд его магического глаза. Когда прозвенел звонок, Грюм хмыкнул:

— К следующему разу — эссе о проклятиях, влияющих на разум. Примеры, методы защиты. И помните… — он понизил голос до зловещего шепота, — настоящие монстры не снаружи. Они внутри. Постоянная бдительность!

* * *

Они вырвались из душного замка, как из ловушки. Холодный ноябрьский ветер ударил в лицо, но не принес облегчения. Серое небо низко нависло над Хогвартсом, грозя скорым дождем или снегом. Они почти бегом добрались до берега Черного озера, где свинцовые волны лениво бились о покрытые мхом камни. Воздух пах сыростью, прелой листвой и чем-то неуловимо гнилостным.

Они сели на большой плоский валун у самой воды. Мантия Гарри тут же промокла от брызг, но он почти не почувствовал холода. Пустота внутри него снова разрасталась после урока Грюма, глуша все внешние ощущения. Джайна села рядом, так близко, что их плечи почти соприкасались. Ее белые волосы трепал ветер, некоторые пряди падали ей на лицо, но она не убирала их.

— Этот урок… — прошептал Гарри, глядя на темную воду. Его голос был хриплым. — Это было не просто так. Грюм… он знает. Он знает про нас. Про проклятье.

Джайна медленно кивнула, ее взгляд был устремлен вдаль, на Запретный лес на том берегу.

— Да, — ответила она тихо, но в голосе слышалась сталь. — Он не просто знает. Он изучает нас. Он провоцировал меня. Он хотел увидеть мою реакцию, мою силу… или мою слабость. Та дымка… это была не просто иллюстрация. Это было предупреждение. И угроза.

Гарри сглотнул. Шрам снова заныл.

— Ты слышала? Тот шепот… «Хозяин будет доволен». Он говорил о Волдеморте. О том, что я видел во сне.

Джайна повернулась к нему. Ее синие глаза были темными от тревоги, но и от ярости.

— Я слышала. Это подтверждает все. Грюм — его пешка. И мы — часть их игры. Он использует Турнир, чтобы добраться до тебя. А я… я для них либо приз, либо помеха.

Она замолчала, глядя на него. В ее взгляде была не только тревога за себя, но и за него. Их связь дрогнула, передавая волну защитного инстинкта — от нее к нему.

— Оно становится хуже, да? — спросила она тихо, ее взгляд скользнул по его лицу, по его рукам, сжимавшим край валуна. — Пустота.

Гарри кивнул, не в силах говорить. Он посмотрел на свои руки — они казались чужими, бледными, словно обескровленными.

— Я почти… ничего не чувствую, — выдавил он. — Ни холода, ни ветра. Звуки как будто… далеко. Еда безвкусная. Скоро я вообще перестану что-либо ощущать?

Джайна протянула руку — не касаясь его, но так близко, что он почти ощутил фантомное тепло. Ее голос стал мягче, но не менее твердым.

— Этого мы не допустим. Это проклятье питается связями с миром, с жизнью. Оно хочет изолировать тебя, сделать уязвимым. Но оно не учло одного. — Она посмотрела ему в глаза. — Оно не может разорвать нашу связь. Пока мы вместе, пока мы чувствуем друг друга… оно не победит. Я буду твоими глазами, твоими ушами, твоим теплом, если понадобится. Я чувствую этот ветер, Гарри. Я чувствую холод камня под нами. Я чувствую за нас обоих.

Ее слова, ее близость, ее воля, переданная через их связь, — все это было как глоток свежего воздуха в удушающей пустоте. Гарри глубоко вздохнул, чувствуя, как ледяные тиски внутри него слегка ослабли. Он посмотрел на нее — на ее бледное, решительное лицо, на белые волосы, развевающиеся на ветру, — и впервые за долгое время почувствовал не только страх и усталость, но и… надежду. Хрупкую, как первый лед на озере, но настоящую.

— Мы справимся, — сказал он, и голос его прозвучал увереннее. — Вместе.

Джайна коротко кивнула. На ее губах мелькнула тень улыбки — настоящей, хотя и мимолетной. Их взгляды встретились, и в этот момент слова были не нужны. Они встали и пошли обратно к замку, их шаги синхронно отбивали ритм по мокрой траве — две одинокие фигуры против надвигающейся бури, связанные проклятьем, но не сломленные им.

* * *

Ночь снова опустилась на Хогвартс, густая и чернильная. В их комнате было тихо, только ветер стонал за окном да потрескивал догорающий факел на стене, отбрасывая на пол длинные, искаженные тени. Гарри и Джайна сидели на кровати, прислонившись спиной к холодной каменной стене. Одеяло было перекинуто через их колени. Проклятие держало их на расстоянии, но сама атмосфера комнаты была пропитана их общей тревогой, общим знанием.

После ужина они почти не разговаривали. Угроза стала слишком реальной. Грюм. Волдеморт. Проклятие, которое становилось все более агрессивным.

— Нам нужно поговорить, — нарушила тишину Джайна. Ее голос был тихим, но решительным. — О том, что они со мной сделали. О том, чего они хотели. Ты должен знать.

Гарри повернулся к ней. Лунный свет, пробивавшийся сквозь щель в занавесках, падал на ее лицо, делая его похожим на изваяние из слоновой кости. Он кивнул.

— Расскажи.

Джайна глубоко вздохнула, собираясь с силами. Ее взгляд был устремлен на пляшущие тени.

— Культ Сумеречного Молота… они поклоняются Древним Богам. Существам изначального хаоса, порождениям Бездны. Их цель — освободить своих хозяев и погрузить Азерот… все миры… в вечную тьму. — Она помолчала, ее пальцы сжались на одеяле. — Жрец, который руководил моим… пленением, верил, что я — ключ. Я была сломлена после падения Терамора, после всего… Он увидел во мне идеальный сосуд.

— Сосуд? — прошептал Гарри, чувствуя, как холодеет кровь.

— Да. Не для физического воплощения. Для духа. Они хотели, чтобы я стала… Матерью их нового порядка. Чтобы моя магия, моя воля, моя кровь послужили каналом для прихода их бога в мир. Они провели ритуал… — ее голос дрогнул, она коснулась груди, туда, где когда-то были шрамы. Гарри почувствовал через связь фантомную боль — острое лезвие, вырезающее на коже спирали с отростками, символы Бездны, и ее крик, который никто не слышал. — Эти руны… они должны были сломать мою волю окончательно. Привязать меня к их богу. Заставить желать его прихода.

Гарри задохнулся от ужаса. Это было хуже, чем пытки Круциатусом. Это было осквернение самой души.

— Они… они резали тебя… чтобы… чтобы подчинить твой разум?

— Да, — Джайна подняла на него глаза, и в них плескалась темная вода пережитого ужаса. — Они не просто пытали тело. Они пытались сломать дух. Шепот Древних Богов… он проникает в самые темные уголки сознания. Он показывает тебе твои худшие страхи, твои самые глубокие сожаления, твои тайные желания… и искажает их. Он обещает силу, знание, избавление от боли… но цена — твое «я». Я видела… я слышала их. Я боролась. Каждый день, каждый час. Телепортация была актом отчаяния. Я вырвалась, но проклятье… оно уже было вплетено в мою кровь, в мою магию. Оно должно было притянуть меня к ним обратно. Или к тому, кто несет в себе их отголосок.

— Но оно привело тебя ко мне, — прошептал Гарри.

— Да, — кивнула Джайна. — Потому что ты… ты тоже несешь в себе тень. Тень другого темного лорда. И пустоту. Проклятье срезонировало с тобой. Оно зацепилось за тебя, как за якорь, не понимая, что ты — не его цель. Ты сломал его первоначальный замысел. И теперь оно пожирает нас обоих, потому что не знает, что делать.

Она замолчала, тяжело дыша. Гарри смотрел на нее, и его сердце сжималось от смеси ужаса, сострадания и… восхищения. Она прошла через ад и выстояла. Она была здесь, рядом с ним. Его рука сама собой потянулась к ней, пальцы замерли в дюйме от ее руки, лежавшей на одеяле.

— Ты не сломалась, — сказал он тихо, но твердо. — Ты вырвалась. Ты сильнее их.

Джайна посмотрела на его руку, потом на него. В ее глазах мелькнуло что-то теплое, уязвимое.

— Может быть, — прошептала она. — Но я была на грани. И я не знаю, сколько еще мы сможем сопротивляться этому проклятью, если оно будет становиться сильнее. Нам нужен настоящий ритуал. И скоро.

— Мы сделаем это, — сказал Гарри. — Мы найдем способ.

Их пальцы почти соприкоснулись. Связь между ними гудела тихим, ровным теплом. И в этот момент, когда она поделилась своей самой страшной тайной, а он — своим страхом и поддержкой, что-то изменилось. Пропасть между ними, созданная проклятьем, словно стала чуть меньше.

Но именно в этот момент хрупкого равновесия, рожденного из общей боли и уязвимости, проклятье нанесло удар.

Резко. Без предупреждения. Пустота, до этого момента бывшая лишь фоном, гнетущим, но терпимым, взорвалась внутри Гарри. Она ударила изнутри, вышибая воздух из легких, сдавливая грудь ледяными тисками. Мир перед глазами качнулся. Звуки исчезли совсем, даже гудение ветра за окном. Лунный свет, падавший на пол, потускнел, стал серым пеплом. Тепло ее близости, только что бывшее таким реальным, испарилось, оставив лишь звенящий холод. Он задохнулся, хватаясь рукой за горло. Его тело начало дрожать.

— Джайна… — выдавил он сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как сознание уплывает, тонет в этой серой, бездонной бездне. Он видел ее лицо перед собой, но оно расплывалось, теряло черты.

— Гарри! — Ее голос прорвался сквозь вату, острый, как ледяной клинок. Она резко подалась к нему, нарушая невидимую границу проклятья — и вскрикнула от боли, но не отстранилась. Схватив его за плечи, она встряхнула его, пытаясь удержать. — Гарри, держись! Смотри на меня! Это оно! Оно атакует! Не сдавайся!

Ее руки обжигали его сквозь мантию — или это ему только казалось? Ее глаза — синие, яростные, полные тревоги — были единственным фокусом в расплывающемся мире. Он вцепился в ее взгляд, как утопающий в спасательный круг. Их связь вспыхнула — не теплом, не холодом, а чистой, отчаянной волей к жизни. Ее волей, вливающейся в него.

Он дрожал, борясь с волнами дурноты и удушья, чувствуя, как она держит его, как ее сила через их проклятую связь пытается отбросить тьму. Комната замерла. Тени перестали плясать. Он сделал судорожный вдох, потом еще один. Пустота не ушла, но ее хватка ослабла. Она отступила к краям сознания, оставив после себя ледяной след и звенящую слабость.

Он тяжело дышал, глядя в ее глаза, все еще держась за них, как за единственную реальность. Она не отпускала его плечи, ее лицо было совсем близко, дыхание смешивалось с его. В полумраке он видел боль в ее глазах — отражение его собственной, и что-то еще. Решимость. И страх. Страх потерять его.

Утро третьего ноября вползало в их вынужденное убежище в гриффиндорской башне неохотно, точно вор, опасающийся разбудить спящих. Серый, разбавленный сыростью свет лениво сочился сквозь щели в тяжелых бархатных занавесках, ложась тусклыми пятнами на холодные камни пола и стены, испещренные паутиной старых трещин. Гарри открыл глаза, но мир не обрел четкости. Все вокруг было подернуто дымкой, словно он смотрел сквозь мутное, запотевшее стекло. Пустота внутри — наследие вчерашней атаки проклятия — не исчезла. Она больше не рвала его на части, но разлилась по венам вязкой, холодной апатией, болотом, которое неумолимо тянуло на дно, глуша чувства, высасывая тепло.

Тело ломило, кости скрипели, словно он действительно всю ночь сражался с невидимыми врагами. Простыня под ним была холодной и влажной от испарины — организм боролся, даже когда разум был на грани отключения. Он лежал на самом краю узкой кровати, одеяло сползло, обнажая грудь, которая вздымалась с трудом, как у бегуна после финиша. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, спала Джайна. Ее дыхание было тихим, но прерывистым — даже во сне ее тело помнило боль от нарушения границы проклятия прошлой ночью, когда она вытаскивала его из бездны. Белые волосы разметались по подушке, серебрясь в остаточном лунном свете, пойманном в складках ткани. Их связь пульсировала под кожей Гарри — ровным, изматывающим холодом, но сквозь него он ощущал ее собственную глубинную усталость, не только от ночи, но и ту, что въелась в нее, как старый шрам.

Гарри стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя багровые полумесяцы. Боль — резкая, физическая — на мгновение пробила серую пелену. Он заставил себя вдохнуть — глубоко, судорожно, пытаясь разогнать туман в голове. Приглушенные звуки утра — гул просыпающейся гостиной внизу, далекий скрип половиц, шепот призраков за стеной — доносились искаженно, как из-под толщи воды. Проклятье нашептывало, звало обратно в тихую, безболезненную бездну, где нет страха, нет холода, нет ничего. Сдайся. Но он стиснул зубы. В глубине его глаз, подернутых серой дымкой, вспыхнула упрямая искра — тлеющий уголек сопротивления. Он не сдастся. Не после того, как она его удержала.

Медленно, превозмогая протестующую боль в каждом мускуле, он сел. Пустота тут же сдавила грудь, выжимая воздух, но он выдержал. Дрожащие пальцы сжались в кулак, и он несильно, но твердо ударил им по матрасу — точка, поставленная в предложении удушающей апатии. Кровать протестующе скрипнула. Ресницы Джайны дрогнули, она недовольно поморщилась во сне, но не проснулась. Гарри спустил ноги на ледяной камень пола. Каждый шаг к окну давался с трудом, словно он шел против сильного течения. Он рывком отдернул занавеску.

Серый, безжалостный свет ударил в лицо, заставив зажмуриться. Порыв влажного ветра ворвался в комнату, принеся с собой запах мокрой травы и стылого озера. Гарри вдохнул снова, глубже. Холод — настоящий, физический холод — пронзил его апатию, как тонкая игла, оставляя ощущение трещины в серой броне пустоты. Он не чувствовал его так, как раньше, но он знал, что это холод. Этого было достаточно.

Он обернулся. Глаза Джайны были открыты. Синие, ясные и острые, как осколки льда, они мгновенно сфокусировались на нем. Она приподнялась на локте, белые пряди упали на лицо, но не могли скрыть ее внимательного, оценивающего взгляда. Связь между ними дрогнула, передавая безмолвный вопрос, вибрирующий тревогой: Ты держишься?

Гарри кивнул. Голос прозвучал хрипло, надтреснуто, но в нем была твердость камня, который еще не поддался эрозии.

— Я справлюсь. Мы справимся.

Он шагнул к своему сундуку, достал чистую мантию. Он начал одеваться — медленно, но подчеркнуто уверенно. Каждое движение — вызов пустоте. Пуговицы скользили под непослушными пальцами, но он застегивал их одну за другой, заставляя тело подчиняться воле. Его спина выпрямилась, плечи расправились — словно он надевал не школьную форму, а латы.

Джайна села на кровати. Ее движения были плавными, но в них чувствовалась скрытая сила, стальная пружина под внешней усталостью. Она натянула свою тунику, привычным, почти ритуальным жестом поправила воротник. Связь донесла ее ответ — не жалость, не снисхождение, а тень уважения, промелькнувшую, как зарница: Ты не падаешь. Она встала, подошла к нему. Ее рука коротко, твердо коснулась его плеча — не утешение, а знак признания, как у солдата, проверяющего строй перед битвой. Этот мимолетный контакт оказался теплее любых слов. Они не говорили о ночной атаке, о ее боли, о его страхе. Но когда они направились к двери, их шаги зазвучали в унисон — единый ритм, удерживающий их вместе посреди нарастающего хаоса.

* * *

Скрипучие лестницы гриффиндорской башни провожали их эхом шагов и шепотом портретов, сонно следящих за двумя фигурами, движущимися слишком синхронно. Утро было сырым и промозглым, воздух в коридорах пах пылью, плесенью и кислым дымом догорающих за ночь каминов. Гарри шел чуть впереди, его мантия цеплялась за щербатые ступени. Он заставлял себя держать спину прямо, хотя пустота внутри гудела низким, монотонным звуком, как ветер в глубокой пещере, выстуживая его изнутри. Джайна следовала за ним, ее туника тихо шуршала. Связь между ними вибрировала — холодная, напряженная, но неразрывная.

Большой зал встретил их ревом сотен голосов, смехом, звоном посуды. Запахло жареным беконом, сладкими булочками, пряной овсянкой. Пар от кувшинов с соком и какао поднимался к высоким сводчатым потолкам. Свет, проходя сквозь огромные витражные окна, рассыпался по каменному полу мириадами цветных искр. Яркая, живая картина… которую Гарри видел словно через грязное стекло. Цвета были блеклыми, запахи — пресными, почти отсутствующими, гул голосов тонул в сером шуме, который непрерывно звучал у него в ушах. Пустота пожирала мир вокруг него. Его пальцы, когда он опустил руку на край стола, чтобы сесть, были ледяными и слегка дрожали.

Рон уже вовсю орудовал ложкой, его волосы торчали во все стороны. Заметив Гарри, он замер.

— Мерлин, Гарри! Ты выглядишь еще хуже, чем вчера! Словно из тебя всю кровь высосали! — выпалил он, забыв про овсянку. — Опять это проклятье?

Гермиона сидела рядом, перед ней лежал раскрытый том «Древней магии договоров и симбиотических проклятий». Она не читала. Ее карие глаза с тревогой изучали их лица. Она подвинула к себе книгу, освобождая место, и прошептала так, чтобы слышали только они:

— Это не просто усталость, Гарри. И ты, Джайна… Ты тоже бледная. Что происходит? Оно… оно отбирает у тебя что-то? Физически?

Гарри стиснул кулаки под столом. Ногти снова впились в кожу. Не покажу слабости. Не перед ней. Он заставил себя расправить плечи, игнорируя ледяной спазм в груди. Потянулся к кувшину с тыквенным соком. Рука дрогнула сильнее, чем утром. Несколько капель упали на белоснежную скатерть, расплываясь темными пятнами, похожими на кровь. Медленно, сосредоточенно он налил себе полный кубок. Поднес к губам. Сделал глоток. Вкуса не было, просто холодная, безжизненная жидкость. Но он сглотнул, стиснув зубы.

— Да, усиливается, — ответил он Рону и Гермионе. Голос был хриплым, но в нем появилась новая, незнакомая ему самому жесткость. — Но я не собираюсь лежать и ждать, пока оно меня сожрет. Мы найдем способ. — Он посмотрел на Джайну. Их взгляды встретились. Связь вспыхнула на мгновение — не словами, а твердостью закаленной стали, которая отразилась от нее к нему, поддерживая.

Джайна механически отломила кусочек булочки, повертела в пальцах и положила обратно на тарелку. Есть ей тоже не хотелось. Ее взгляд, острый, как игла, скользнул по залу, задержался на учительском столе. Грюм как раз хромал вдоль стола преподавателей, что-то наливая в свой кубок из неизменной фляжки. Его магический глаз бешено вращался, сканируя студентов, но снова и снова возвращался к ним. Она повернулась к Гарри. Связь донесла ее мысль, лишенную тени сомнения: Ты держишься. Вслух она произнесла, ее голос был холодным, ровным, но с едва уловимой ноткой, предназначенной только ему:

— Мы не сломаемся. Ни перед этим. Ни перед ним.

Рон хотел что-то сказать, но осекся под ее взглядом. Гермиона с тревогой закусила губу.

— Но, Гарри, если оно влияет на тебя физически… Это опасно! Может, стоит сказать Дамблдору? Профессору МакГонагалл?

— Я в порядке! — голос Гарри прозвучал резче, чем он хотел. Он схватил булочку, которую отложила Джайна, отломил кусок и сунул в рот. Заставил себя прожевать и проглотить. Не ради еды. Ради них. Чтобы они видели — он борется. Его взгляд нашел Грюма, который как раз остановился и смотрел в их сторону. Гарри кивнул Джайне. — Пойдем. Есть дела.

Он встал. Она поднялась следом, ее движения были бесшумны, как у хищника. Их шаги снова совпали. Рон что-то пробормотал про «упрямство, до добра не доводящее», а Гермиона тихо вздохнула, но в ее глазах мелькнуло беспокойное восхищение их стойкостью. Грюм издал странный влажный кашель, и его магический глаз проводил их до самого выхода из зала. Гарри не оглянулся. Он не будет беспомощной жертвой. Он будет тем, кто стоит рядом с ней. Тем, кто сражается.

Они вышли из Большого зала в гулкие, холодные коридоры Хогвартса. Каменные стены сочились сыростью, факелы чадили, отбрасывая на мокрый пол дрожащие, искаженные тени. Гарри шел вперед, полы его мантии хлопали по ногам. Каждый шаг отдавался глухой болью во всем теле — не от усталости, а от сосущей пустоты внутри, которая гудела, как штормовое море, набирая силу. Дыхание вырывалось изо рта легким облачком пара, хотя в коридоре было не так уж и холодно. Он почти не чувствовал этого — только серую, давящую тяжесть, вымораживающую его изнутри.

Джайна шла рядом, так близко, что иногда их плечи случайно соприкасались. Ее туника тихо шуршала. Связь между ними вибрировала, как натянутая струна перед тем, как лопнуть. Она смотрела на него искоса, ее синие глаза были полны сосредоточенной тревоги. В них больше не было льда — скорее, глубокая, темная вода, скрывающая беспокойство.

Когда они сворачивали за угол, в более темный, редко используемый коридор, пустота снова ударила. Внезапно, без предупреждения. Ледяной шип вонзился в грудь, перехватывая дыхание. Мир качнулся. Гарри споткнулся, его рука метнулась к стене, пальцы скрючились, впиваясь во влажный, холодный камень. Он замер, стиснув зубы, борясь с подступающей дурнотой.

Джайна мгновенно остановилась рядом. Ее рука взметнулась, чтобы поддержать его, но замерла в дюйме от его плеча, словно обожглась о невидимый барьер — не проклятия, а чего-то иного. Связь вспыхнула — не болью от возможного разрыва, а волной тепла, отчаянной, почти панической, хлынувшей от нее к нему. Это тепло ударило по ледяному шипу пустоты, заставляя его отступить, сжаться. Гарри судорожно вдохнул.

Он выпрямился, оттолкнувшись от стены. Его взгляд встретился с ее. И в этот момент, в полумраке коридора, Джайна увидела это снова. Зелень его глаз почти исчезла, затянутая странной, холодной дымкой, похожей на иней на стекле. Взгляд стал острым, жестким, почти чужим. Он сам не замечал этого, но Джайна резко втянула воздух. Ее дыхание сбилось. Связь донесла до него ее внезапный страх — не за него, а из-за него. Эхо прошлого, болезненное и острое, пронзило ее. Артас. Нет, не он, но тень… тень той же пустоты, того же холода.

— Я в порядке, — буркнул Гарри. Голос был низким, глухим, лишенным привычных интонаций. Он шагнул вперед, не оглядываясь. Пальцы его были сжаты в кулаки. Но он чувствовал — ее тепло, переданное через связь, все еще окутывало его, не давая пустоте снова разрастись.

Джайна коротко кивнула, хотя он этого не видел. Ее губы сжались в тонкую белую линию. Она пошла следом, но ее взгляд был прикован к его спине — такой прямой, такой напряженной. Ты не должен становиться таким, — билась в ее голове отчаянная мысль. Воспоминание было слишком ярким: Артас, стоящий перед ней в ледяных залах Нордскола, его глаза — пустые и холодные, отражающие свет рун на проклятом мече. Ее пальцы непроизвольно стиснули пустоту, словно ища рукоять посоха. Она заставила себя шагнуть быстрее, сокращая дистанцию, почти прижимаясь к нему плечом. Нежность, защита, страх — все смешалось в этом инстинктивном движении. Тепло ее близости, реальное, физическое, пробилось сквозь его внутренний мороз. Гарри снова смог дышать чуть глубже, сам не понимая почему.

Из бокового прохода, окутанного тенью, выступил Грюм. Его появление было внезапным, как удар. Деревянная нога глухо стукнула по камню. Магический глаз бешено завращался, немедленно фокусируясь на них. Мантия была забрызгана чем-то темным, пахло от него плесенью и еще чем-то — затхлым, металлическим. Он хрипло кашлянул.

— Поттер! Праудмур! — прорычал он грубо. — Не шатайтесь по темным углам! Турнир уже на носу. Враг не дремлет. — Его взгляд задержался на них, магический глаз буравил Джайну, обычный — Гарри. Он наклонился чуть ближе и прошипел так тихо, что слова почти утонули в эхе коридора: — Хозяин ждет результатов.

Гарри шагнул ему навстречу. Ноги слегка дрожали от пережитого спазма, но он держал голову высоко. Взгляд, упавший на Грюма, был холодным, как ледник.

— Мы помним, — голос Гарри был низким и ровным, без тени страха, но с той же пугающей пустотой внутри. — Но ваши напоминания нам не нужны.

Он не стал ждать ответа. Повернулся к Джайне, их плечи соприкоснулись. Они пошли дальше, их синхронные шаги отдавались по коридору тверже, чем прежде. Пустота внутри Гарри снова отступила под натиском этого нового, холодного гнева. Он не заметил, как облачко пара, вырвавшееся из его рта, стало гуще, заметнее, словно внутри него поселилась зима.

Джайна шла рядом, ее рука стиснула палочку в кармане мантии так, что костяшки побелели. Связь доносила до нее его состояние — холодную ярость, пустоту, и ее собственное сердце сжималось от дурного предчувствия, от болезненного узнавания. Это не он. Это проклятье. Или… то, что оно пробуждает в нем? Она не сказала ни слова, но шагнула еще ближе, их тени на стене слились в одну, неразделимую. Две фигуры, идущие сквозь тьму, держась друг за друга против бури.

Коридор вывел их к малой комнате рядом с Большим залом, предназначенной для важных встреч. Дверь со скрипом отворилась под рукой профессора МакГонагалл. Ее лицо под строгой шляпкой было напряженным, поджатые губы выдавали беспокойство. Гарри шагнул внутрь первым, его ботинки глухо стукнули по стертому деревянному полу. Джайна вошла следом, ее туника зашуршала. Связь завибрировала — холодная, как оголенный нерв.

Комната была тесной и душной. Низкий потолок терялся в тенях, по углам висела паутина. Стены были увешаны выцветшими портретами прошлых чемпионов Турнира Трех Волшебников — их нарисованные глаза, казалось, с любопытством и легкой завистью следили за новыми героями.

За длинным столом, покрытым вытертым темно-красным бархатом, уже ждали палочки других чемпионов. Изящная, светлая палочка Флёр Делакур. Грубая, крепкая, похожая на сучковатую ветку, палочка Виктора Крама. И гладкая, из ясеня, палочка Седрика Диггори. Сами чемпионы стояли у стены, обмениваясь нервными взглядами. Флёр недовольно морщила носик, Крам хмурился, Седрик пытался улыбаться, но получалось напряженно.

Над столом возвышался мистер Олливандер. Старый мастер, казалось, помолодел в предвкушении работы. Его большие серебристые глаза горели нездешним светом, а длинные тонкие пальцы порхали над палочками, словно касаясь невидимых струн души дерева. В углу стояли Дамблдор, его лицо было как всегда непроницаемо, Людо Бэгмен, нервно хихикающий, и Барти Крауч-старший, выглядевший больным и изможденным.

Гарри остановился у стола. Мантия зацепилась за ножку стула. Пустота снова сдавила грудь ледяным обручем, выжимая остатки тепла. Дыхание снова стало видимым — облачко пара в теплом воздухе комнаты. Он стиснул зубы, заставляя себя стоять неподвижно. Джайна встала рядом, почти касаясь его плечом. Связь донесла ее присутствие — не тепло, а твердость, якорь в его внутреннем шторме. Пустота слегка отступила. Его взгляд, когда он поднял глаза, был собранным, но холодная дымка в нем осталась, как иней, который не тает даже под солнцем.

Дверь резко распахнулась, и в комнату буквально влетела Рита Скитер. Ярко-зеленые перья на ее шляпке вызывающе качнулись, а кислотно-розовая мантия резанула по глазам. В руках она сжимала блокнот из крокодиловой кожи, а над ее плечом парило неизменное Прытко Пишущее Перо, уже готовое строчить сенсацию. Ее улыбка была широкой, хищной, а голос зазвенел фальшивой сладостью:

— А вот и все! Чемпионы Турнира в полном составе! Какая удача! Я Рита Скитер, специальный корреспондент «Ежедневного пророка», и мир жаждет узнать о вас все! — Она стремительно направилась к Гарри, ее остроносые туфли застучали по полу. Перо зависло прямо перед его лицом, словно когти хищной птицы. — Гарри Поттер! Мальчик-Который-Выжил и снова в центре скандала! Расскажите, каково это — обмануть древний артефакт? Или вас подставили? А это… — Она резко развернулась к Джайне, ее глаза-бусинки оценивающе сузились. Голос стал еще слаще, но в нем появился яд. — Кто же эта прелестная незнакомка? Ваша таинственная спутница? Ваша… поддержка?

Гарри шагнул вперед, инстинктивно загораживая Джайну. Его кулаки сжались. Голос прозвучал холодно, отстраненно, с той самой ледяной ноткой, от которой у самой Джайны пробежал мороз по коже:

— Она со мной. Этого достаточно. — Он стоял как щит, неподвижный, непроницаемый. Связь между ними натянулась, завибрировала от его глухого гнева и ее ответной твердости. Пустота внутри него замерла, приглушенная этим новым, холодным огнем.

Рита картинно ахнула. Перо заскрипело с удвоенной скоростью.

— О нет, дорогой мой Гарри, этого совершенно недостаточно! Такая экзотическая красота! Эти волосы! Эта… аура! Откуда вы, милая? Явно не из наших краев! — Она сделала шаг в сторону, пытаясь обойти Гарри. Перо нацелилось на Джайну. — Мои читатели обожают загадки! Поделитесь секретом, или мне придется додумать самой! А моя фантазия, уверяю вас, весьма богата!

Джайна встретила ее взгляд прямо. Ее синие глаза были холодны и пусты, как зимнее небо. Голос прозвучал ровно, безразлично:

— Пишите, что сочтете нужным. К правде это не будет иметь отношения. — Она стояла неподвижно, ледяная статуя рядом с ледяным щитом Гарри. Связь передавала ее спокойствие — твердое, как броня.

Рита фыркнула. Перо металось по блокноту. Но Гарри сделал еще один шаг, почти вплотную к ней. Его взгляд был тяжелым, как камень.

— Урок окончен, — сказал он тихо, но так, что Рита отступила на шаг. — Мы здесь для проверки палочек. Не для ваших сплетен.

Он повернулся к Олливандеру, демонстративно игнорируя Скитер. Связь между ним и Джайной гудела — ее молчаливая поддержка была ощутимее любых слов.

Олливандер откашлялся, прерывая неловкую паузу.

— Мистер Поттер, будьте добры, вашу палочку. — Он протянул свою бледную, тонкую руку.

Гарри достал палочку. Остролист и перо феникса. Теплая, знакомая. Он положил ее на бархат стола. Олливандер бережно взял ее, провел пальцами по гладкому дереву.

— Одиннадцать дюймов… остролист… перо феникса… Да-да, прекрасное состояние. Гибкая, отзывчивая… — Его серебристые глаза внезапно поднялись на Гарри, взгляд стал пронзительным. — Но что-то изменилось, мистер Поттер. Я чувствую… тень. Холодную тень, что цепляется за вас. Будьте осторожны.

Гарри поджал губы. Дыхание снова стало паром. Он молча кивнул. Пустота внутри него болезненно сжалась, но он выдержал взгляд мастера. Тепло Джайны за спиной, ее нерушимое присутствие, не давало холоду поглотить его целиком. Олливандер вернул палочку. Гарри взял ее, пальцы крепко стиснули знакомое дерево. Это был его инструмент, его продолжение, его оружие.

Мастер повернулся к Джайне. Она без слов протянула свою — ту, что он купил ей в Косом Переулке. Белый дуб, чешуя ледяного дракона. В ее руке она смотрелась естественно, хотя и непривычно. Олливандер взял ее с не меньшим интересом.

— Белый дуб… чешуя ледяного дракона… одиннадцать дюймов… — пробормотал он, проводя пальцами по светлой древесине. — Интересное сочетание. Редкое. Она нова для вас, не так ли, мисс?.. — Он поднял на нее глаза. — Но она признает вас. Чувствует вашу силу. Вашу… стойкость.

Он вернул палочку. Джайна молча кивнула, принимая ее.

Рита Скитер не могла упустить такой момент. Она снова протолкнулась вперед, ее перо зависло над Гарри.

— Ах, какая прелесть! Герой покупает оружие для своей таинственной леди! Это любовь? Защита? Или… плата за какие-то услуги? — Ее голос сочился ядом. — Вы не уйдете, пока не дадите мне заголовок! Гарри Поттер и его Ледяная Королева! Как вам?

Гарри резко развернулся. Он подошел к Рите так близко, что она невольно отшатнулась. Его глаза были как два куска льда.

— Убирайтесь, — сказал он тихо, раздельно, каждое слово падало, как ледяная глыба. — Или следующий заголовок будет о том, как корреспондент «Пророка» вылетел из окна.

Он не стал дожидаться ее реакции. Повернулся к Джайне, их взгляды встретились на мгновение — молчаливое соглашение. Они вместе направились к двери. Рита ахнула, перо в ее руках задрожало от ярости, но она промолчала. В углу Грюм издал свой влажный кашель, и его магический глаз проводил уходящую пару долгим, изучающим взглядом.

Дверь за ними захлопнулась, отсекая душную атмосферу комнаты и пронзительный голос Риты Скитер. Они снова оказались в холодном, гулком коридоре. Гарри шел быстро, почти не глядя под ноги, его мантия взметалась за спиной. Пустота внутри него пульсировала в такт шагам, холодная и неумолимая. Дыхание вырывалось густым паром.

* * *

Коридор сменился узкой винтовой лестницей, ведущей обратно в башню Гриффиндора. Ступени были влажными и скользкими. Тусклые факелы на стенах отбрасывали длинные, пляшущие тени. Гарри поднимался первым, его рука сжалась на холодных каменных перилах. На середине подъема пустота снова ударила — внезапный спазм, выбивший воздух из легких. Он остановился, вцепившись в перила, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось где-то в ледяной бездне внутри. Он опустил голову, глядя на свои побелевшие костяшки. Когда он поднял взгляд на Джайну, стоящую ступенькой ниже, в его глазах была уже не просто дымка — в них застыл холодный, острый блеск, как у замерзшей реки под луной.

Джайна замерла. Ее синие глаза расширились от внезапного, почти панического узнавания. Связь вспыхнула — не теплом, а тревогой, смешанной с болью старой раны. Нет. Не снова. Эта мысль пронзила ее, как ледяной осколок. Пустота в его взгляде… она была слишком знакома.

Гарри медленно выпрямился. Он не заметил ее реакции, поглощенный собственной борьбой.

— Идем, — голос был низким, почти безжизненным. — Нужно… двигаться дальше.

Он шагнул вверх, его ботинки глухо стукнули по камню. Он не оглянулся, но он чувствовал ее — ее тревогу, ее страх, переданные через связь. Это странным образом придавало ему сил.

Джайна глубоко вздохнула, прогоняя наваждение. Это не Артас. Это Гарри. Он борется. Она сжала свою новую палочку в кармане — гладкое, прохладное дерево давало ощущение опоры. Она поднялась следом, ее шаги были почти бесшумны. Страх за него боролся с ужасом воспоминаний. Она подошла ближе, чем позволяло приличие или даже их вынужденная близость. Их тени на стене слились, дрожа в неровном свете факелов.

Лестница закончилась. Они вышли в пустой коридор их башни. Ветер выл за узкими окнами-бойницами. Гарри остановился у стены, прислонился к холодному камню плечом. Дыхание вырывалось густыми облачками пара. Пустота снова начала давить, неумолимо, как гидравлический пресс. Он сжал кулаки до боли.

— Оно… не отпускает, — выдохнул он, слова были тяжелыми, как камни. — Но я не… я не стану им.

Он повернулся к ней. Его взгляд встретился с ее. Лед в его глазах дрогнул. Он увидел ее лицо — не архимага, не ледяную королеву, а просто Джайну, стоящую рядом с ним в этой промозглой тьме, разделяющую его ношу. Ее тревога за него была почти осязаема.

Джайна шагнула к нему. Связь между ними вспыхнула, на этот раз — осознанным теплом, ее волей, направленной на него, как щит против холода. Ее рука замерла в воздухе, совсем рядом с его плечом.

— Ты не один, Гарри, — сказала она тихо, но твердо. В ее голосе не было ни капли сомнения. — Мы сильнее. Ты сильнее. — Ее вера, искренняя и непоколебимая, пробилась сквозь его внутренний лед.

Пустота отступила еще на шаг, зашипела, как потревоженная змея.

Гарри медленно кивнул. Его кулаки разжались. Он выпрямился, отстраняясь от стены. Дыхание стало ровнее, хотя пар все еще был виден. Лед в его глазах не исчез, но словно подернулся тонкой пленкой воды — он затаился, ждал. Он шагнул к окну, глядя на серое, хмурое небо.

— Мы найдем способ, — повторил он. Голос был все еще холодным, но в нем появилась жизнь. Он повернулся к ней, его тень упала на ее лицо. — Я не стану тем, чего оно хочет от меня.

Джайна смотрела на него, ее пальцы нервно теребили край туники. Связь донесла до нее его решимость, но и ту темную, холодную ноту, что так пугала ее. Ты не должен, — снова пронеслось в ее мыслях, болезненно и остро. Сердце сжалось, но она не отвела взгляд. Она шагнула еще ближе. Их плечи почти соприкасались. Ее присутствие, ее тепло, ее несгибаемая воля были стеной, отгораживающей его от наступающей зимы внутри.

* * *

Утро четвертого ноября ворвалось в башню Гриффиндора без стука, проливая сквозь щели в занавесках все тот же серый, безрадостный свет. Резкий стук совьиных клювов о столы в Большом зале внизу, доставляющих почту, смешивался с завыванием ветра за окном. Гарри проснулся не от шума, а от холода. Не внешнего, привычного для промозглого ноября, а внутреннего, того, что грыз его изнутри, гудел в груди ледяным сквозняком, пробирающим до самых костей. Он лежал на краю кровати, одеяло снова сползло, обнажая грудь. Дыхание вырывалось изо рта видимым облачком пара — густым, как в морозный день, хотя в комнате было не так уж холодно. Зима поселилась внутри него.

Рядом спала Джайна. Ее белые волосы разметались по подушке, несколько прядей упали на лицо. Даже во сне она казалась напряженной. Их связь пульсировала под кожей Гарри — холодная, как стальная нить, но не мертвая. И сквозь этот холод он все еще чувствовал ее присутствие, ее тепло — не физическое, а то, что шло через их проклятую связь, удерживая его на плаву, как единственный якорь в ледяном шторме.

Он сел на кровати, превозмогая ломоту во всем теле. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Пустота сдавила грудь сильнее, требуя подчинения, тишины, забвения. Но он стиснул зубы. Заставил себя встать. Босые ноги коснулись ледяного камня пола, и он шагнул к окну. Рывком отдернул занавески.

Серый свет ударил в лицо, резкий, как пощечина. Ветер ворвался в комнату, принеся с собой запах прелой листвы, сырой земли и чего-то неуловимо металлического — может, просто привкус крови на его собственных губах. Джайна шевельнулась за его спиной. Ее глаза открылись — синие, ясные, мгновенно сфокусированные. Их взгляды встретились. В его глазах — ледяная дымка, но под ней упрямый огонек жизни. В ее — острая тревога, но и тень мягкости, которую она старательно скрывала. Ни слова не было произнесено. Связь дрогнула — молчаливый вопрос, молчаливый ответ. Ты здесь. Я здесь. Он кивнул, и они двинулись к двери, их шаги снова идеально совпали, задавая ритм этому хрупкому, выстраданному утру.

Большой зал гудел на пределе. Утренний гвалт смешивался с шорохом десятков экземпляров «Ежедневного пророка», которые студенты передавали из рук в руки, жадно вчитываясь и перешептываясь. Совиный помет усеивал столы, перемешиваясь с крошками тостов. Когда Гарри и Джайна вошли, гул не стих — он изменил тональность, стал более напряженным, любопытным, местами — враждебным.

Гарри шел к гриффиндорскому столу, чувствуя на себе сотни взглядов. Мантия цеплялась за скамьи. Он сел рядом с Роном и Гермионой. Их лица были мрачнее тучи. Джайна опустилась рядом с ним, ее движения были плавными, но в них чувствовалась затаенная энергия, как у сжатой пружины. Палочка — белый дуб, купленная им — лежала на столе перед ней. Связь между ними дрогнула. Ее тепло — ее тревога за него, ее присутствие — волной прошло сквозь его внутренний холод. Пустота зашипела, отступая, но он едва это заметил.

Гермиона с такой силой сжимала газету, что бумага смялась и пошла морщинами. Ее голос был тихим, сдавленным от ярости:

— Гарри… Джайна… Вы… вы уже видели это?

Она швырнула газету на стол перед ними. Заголовок, набранный огромными жирными буквами, кричал, как торговка на базаре: «ГАРРИ ПОТТЕР: ГЕРОЙ ИЛИ РАСПУТНИК? ТАЙНАЯ ЛЮБОВНИЦА В СТЕНАХ ХОГВАРТСА!» Под заголовком — колдография, сделанная явно тайком: они с Джайной, выходящие из Большого зала вчера, идущие слишком близко, их лица напряжены.

Гарри вцепился взглядом в текст. Ногти впились в ладони до боли. Пустота внутри него взревела, пытаясь поглотить и это, но слова пробивались, жгли, как кислота:

«Наш юный герой Гарри Поттер, чье имя так скандально всплыло в Кубке Огня, кажется, нашел утешение в объятиях новой пассии. Загадочная красавица с ледяным сердцем, Джайна Праудмур, чье прошлое окутано мраком и слухами о темной магии, поселилась не только в Хогвартсе, но и, как утверждают наши источники, в спальне самого Поттера! Да-да, вы не ослышались — они делят одну комнату (и, осмелимся предположить, одну постель!) в башне Гриффиндора, скрываясь от посторонних глаз. Что происходит за закрытыми дверями? Опытная чаровница (по слухам, изгнанная из своей страны за сомнительные связи) соблазнила юного, неопытного Мальчика-Который-Выжил, пока тот мечтает о славе Турнира? Или это часть какого-то темного договора? Сколько еще секретов хранит эта ‘ледяная королева’ и наш ‘невинный’ герой?»

Дальше — хуже. Рита Скитер, не жалея красок, расписывала их «греховную связь», намекала на «магическое принуждение» со стороны Джайны, приводила анонимные цитаты «обеспокоенных студентов», рассуждала о «моральном облике чемпиона Хогвартса». Каждая строка была пропитана ядом и ложью, каждое слово — как плевок в лицо.

Рон, читавший через плечо Гарри, поперхнулся соком. Его лицо стало пунцовым.

— Что?.. Гарри! Вы… вы правда спите в одной… — он осекся, встретив ледяной взгляд Гарри. Холодная дымка в глазах друга стала почти непроницаемой.

Гермиона яростно ткнула пальцем в статью.

— Это чудовищная ложь! Мерзкая! Рита Скитер — она просто… она жук! Анимаг-жук, я уверена! Но… как она узнала про комнату? Кто ей сказал?

Гарри открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил резкий, неприятный смех, прокатившийся по залу со стороны слизеринского стола. Драко Малфой стоял во весь рост, демонстративно держа газету. Его платиновые волосы сияли в утреннем свете, а на бледном лице играла злорадная ухмылка.

— Поттер! Ну ты даешь! Не ожидал от тебя такой прыти! — прокричал он так, чтобы слышал весь зал. Он смаковал каждое слово. — Мало того, что обманом пролез в Турнир, так еще и шлюху себе завел! Притащил в Хогвартс какую-то потаскуху из другой страны! Почем нынче любовь, Праудмур? Или героям бесплатно достается? — Он мерзко хихикнул, и его прихвостни, Крэбб и Гойл, тупо загоготали, поддерживая хозяина.

Гарри встал. Стул с оглушительным скрежетом отодвинулся по каменному полу. Лед в его глазах вспыхнул. Не просто холод — ярость, спрессованная в ледяной кристалл. Пустота внутри него взвыла, требуя действия, крови. Он шагнул вперед, направляясь к Малфою. Голос прозвучал низко, глухо, с той самой пугающей ледяной вибрацией, что заставила бы замолчать и василиска:

— Заткнись, Малфой. Пока можешь.

Палочка в его руке едва заметно дрогнула. Связь между ним и Джайной вспыхнула, как разряд молнии. Ее тепло — ее тревога, ее ярость — хлынули через барьер его холода, на мгновение отгоняя пустоту.

Но и она не стала ждать. Джайна поднялась следом за ним. И в этот момент Большой зал замер. Не от ее движения. От того, что последовало за ним.

Ее лицо было белым, как свежевыпавший снег. Губы сжаты в тонкую линию. Но глаза… глаза горели. Не синим огнем мага. А слепящим, яростным белым пламенем, словно внутри нее бушевала снежная буря невиданной силы. Воздух вокруг нее резко похолодел. Студенты, сидевшие рядом, поежились, выдыхая облачка пара. Кубки и тарелки на ближайших столах задрожали. Тонкая корка инея мгновенно покрыла поверхность стола перед ней, серебристым узором расползаясь по дереву. Раздался тихий треск — кувшин с тыквенным соком покрылся паутиной ледяных трещин и лопнул, разбрызгивая оранжевые осколки замерзшей жидкости. Кубки жалобно звякнули, подстраиваясь под застывшие напитки.

Она шагнула к Малфою. Ее палочка была в руке, но магия исходила не от нее — она исходила от самой Джайны, от ее гнева, от ее боли. Голос, сорвавшийся с ее губ, был не ее. Низкий, вибрирующий, многоголосый, как рев лавины, как стон расколотого ледника:

— Ты. Не. Смеешь.

Каждое слово ударило по залу, как ледяной молот. Факелы на стенах мигнули, их пламя съежилось, почти погасло. Пустота внутри Гарри отступила еще дальше, вытесненная этой колоссальной, первобытной яростью, которая хлестала через их связь. Малфой побледнел как полотно. Его ухмылка испарилась, сменившись животным страхом. Он отшатнулся, споткнулся о скамью и чуть не упал. Крэбб и Гойл застыли с открытыми ртами.

Гарри инстинктивно схватил Джайну за запястье. Его пальцы сомкнулись на ее коже — не мягко, не утешающе, а твердо, как стальной обруч. Как якорь, удерживающий корабль от крушения в ревущем шторме. Их связь взорвалась — ее слепящая ярость столкнулась с его ледяной волей. На мгновение они стали единым целым — бурей и льдом.

— Джайна! — его голос прорвался сквозь рев ее магии, хриплый, но настоящий, живой. — Он того не стоит! Успокойся!

Его пальцы сжались крепче. Лед в его глазах дрогнул, треснул, пропуская наружу тревогу за нее. Пустота взвыла от этого единства, от этого тепла, рожденного посреди холода, и отступила еще дальше, боясь быть уничтоженной.

Джайна замерла. Белое пламя в ее глазах мигнуло и погасло, уступая место шоку и растерянности. Резкий холод вокруг нее начал рассеиваться, но иней и лед на столе остались — немые свидетели ее гнева. Она резко выдернула руку из его хватки, но не отошла. Повернулась к нему, ее дыхание было частым и прерывистым. Связь донесла ее смятение, ее ужас от собственной силы: Я… я чуть не… Она не закончила мысль, но Гарри понял. Их плечи почти соприкасались — два солдата, только что пережившие обстрел, стоящие спиной к спине против всего мира.

Малфой, заикаясь, пролепетал что-то невнятное про «сумасшедшую ведьму» и быстро ретировался к своему столу под испуганными взглядами слизеринцев. Смех стих. Весь зал смотрел на них — со страхом, с любопытством, с непонятным восхищением.

— Ничего себе… — прошептал Рон, его глаза были размером с галеоны. — Она… она реально страшная в гневе!

Гермиона кивнула, ее лицо было бледным.

— Это все Скитер! Эта мерзкая женщина! Но… Джайна, ты в порядке? Эта магия…

Джайна не ответила. Она медленно опустилась на скамью. Ее пальцы сжали палочку так, что костяшки побелели. Лицо снова стало непроницаемой ледяной маской, но под ней бушевала буря — Гарри чувствовал это через их связь. Он сел рядом. Его рука легла на стол рядом с ее. Их пальцы не соприкасались, но близость была почти физической. Связь пульсировала — ее запоздалый страх и его холодная решимость переплетались, поддерживая друг друга. Пустота отступила, но он знал — она не ушла. Она затаилась, стала злее, хитрее. Она ждала.

Тишина в зале стала почти осязаемой. И в этой тишине раздался резкий скрип стула от учительского стола. Профессор МакГонагалл встала. Ее строгая фигура казалась выше обычного. Мантия чернела на фоне утреннего света. Ее глаза, острые, как кончик иглы, обвели зал и остановились на них. Воздух стал плотным, как перед грозой.

— Мистер Поттер. Мисс Праудмур, — голос декана Гриффиндора был строгим, стальным, не терпящим возражений. — Ко мне в кабинет. Немедленно.

Она не стала ждать. Резко развернулась и направилась к выходу из Большого зала, ее мантия развевалась за спиной, как крылья хищной птицы.

Гарри встал. Бросил короткий взгляд на Джайну. Она поднялась следом. Их шаги снова зазвучали в унисон, уводя их из зала под сотнями провожающих взглядов. Шепот снова вспыхнул за их спинами, но они не оглядывались. У учительского стола Дамблдор медленно поглаживал бороду, его глаза за стеклами очков задумчиво блестели. Грюм хрипло кашлянул, его магический глаз бешено закрутился, провожая их. А Снейп… Снейп смотрел им вслед с выражением мрачного, почти злорадного предвкушения.

* * *

Кабинет профессора МакГонагалл встретил их не просто холодом камня, а ощущением строгой, почти стерильной упорядоченности, которая резко контрастировала с бушевавшими в них эмоциями. Книги на полках стояли ровными рядами, корешок к корешку. Пергаменты на массивном дубовом столе были сложены в идеальные стопки. Воздух был неподвижным, пахнущим старой бумагой и слабым ароматом полироли. Щелчок замка, когда МакГонагалл закрыла за ними тяжелую дверь, прозвучал в этой тишине оглушительно, как удар молотка судьи.

Она повернулась к ним, не садясь. Ее высокая фигура в строгой темно-зеленой мантии казалась высеченной из гранита. Руки были скрещены на груди, пальцы нервно постукивали по рукаву. Взгляд ее темных, пронзительных глаз был острым, как никогда.

— Объяснитесь, — голос декана Гриффиндора был лишен тепла, стальной и требовательный. Но под этой сталью Гарри, даже сквозь свою внутреннюю зиму, уловил вибрацию глубокой тревоги. — Что это было в Большом зале? Лед, расползающийся по столу? Кувшины, лопающиеся от мороза? Холод, от которого у студентов пар шел изо рта? Это выходит далеко за рамки допустимых вспышек гнева, мисс Праудмур. Это была демонстрация… силы, которую я не видела в этих стенах. Никогда. — Ее взгляд переместился на Гарри, и ее губы сжались еще плотнее. — А вы, мистер Поттер… — она сделала паузу, ее глаза внимательно изучали его бледное лицо, дымку в глазах, едва заметное облачко пара, все еще висевшее перед его губами. — Вы выглядите так, словно сама зима пустила в вас корни. Что с вами происходит? Что происходит с вами обоими?

Гарри стиснул кулаки в карманах мантии. Дыхание снова стало видимым паром в прохладном воздухе кабинета. Он ответил первым, голос был хриплым, но ровным, с той самой пугающей ледяной нотой, которая уже стала частью его:

— Статья Скитер. Ложь и грязь. Малфой добавил своего яда. Он оскорбил… Джайну. — Он запнулся на ее имени, словно произнести его требовало усилий. Его взгляд скользнул к ней. Связь вспыхнула — ее тепло, ее тихое присутствие рядом, смешанное с эхом ее собственного ужаса от произошедшего, — и это позволило ему выдержать пристальный взгляд МакГонагалл, не отводя глаз.

Джайна шагнула вперед, вставая рядом с Гарри, почти плечом к плечу. Палочка все еще была зажата в ее руке, костяшки пальцев побелели. Ее лицо было бледным, но собранным — маска идеального контроля, под которой Гарри чувствовал бурю.

— Он сказал недопустимые вещи, профессор, — голос Джайны был холодным, отточенным, как лезвие. — Я… не сдержалась. Потеряла контроль над своей магией. — Ее глаза встретились с глазами МакГонагалл — прямой, честный взгляд, но связь донесла до Гарри волну жгучего стыда и страха перед самой собой, перед той силой, что едва не вырвалась на свободу. — Такого больше не повторится.

МакГонагалл медленно выдохнула, потерла пальцами переносицу. Она опустила руки и посмотрела на них уже не так сурово, скорее — с глубокой, тяжелой обеспокоенностью.

— Статья Риты Скитер — это образец самой гнусной журналистики, и я намерена с этим разобраться, — сказала она устало. — Но это не отменяет того факта… Мисс Праудмур, то, что вы продемонстрировали — это не просто сильная магия. Это нечто… иное. Необузданное. Потенциально крайне опасное. В стенах школы, полной детей. — Она снова перевела взгляд на Гарри. — А вы, Поттер… вы меня пугаете не меньше. Эта бледность, этот холод… Это не просто усталость или недомогание. Что это проклятье делает с вами?

Гарри выпрямился еще больше. Кулаки в карманах разжались. Его голос оставался холодным, но в нем прозвучала несгибаемая решимость:

— Я справлюсь, профессор. Мы справимся. — Он не стал вдаваться в объяснения. Не стал жаловаться. Он просто констатировал факт. Он не посмотрел на Джайну, но сделал едва заметное движение, вставая еще ближе к ней. Их плечи соприкоснулись — стена против мира.

МакГонагалл смотрела на них долго, молча. На этого изменившегося, повзрослевшего не по годам мальчика, несущего в себе зиму. На эту странную, могущественную девушку из другого мира, борющуюся с собственными демонами. На их странную, неразрывную связь. Наконец, она коротко кивнула, словно принимая неизбежное.

— Хорошо, — сказала она сухо. — Можете идти. Но знайте — оба. Я буду следить за вами еще пристальнее. И если нечто подобное… — она имела в виду вспышку магии Джайны, — повторится… последствия будут самыми серьезными. И постарайтесь… — она помедлила, подбирая слова, — держаться подальше от неприятностей. Хотя, боюсь, в вашем случае это невозможно.

Она махнула рукой к двери, давая понять, что разговор окончен.

Они молча вышли из кабинета. Дверь за ними закрылась. Их шаги снова зазвучали в унисон по пустому коридору. Связь между ними гудела — сложное переплетение ее тепла, ее страха, его холода, его упрямства. Пустота внутри Гарри отступила еще немного под влиянием ее близости и его собственной решимости, но он чувствовал ее — она притаилась во тьме, как раненый зверь, став злее, опаснее. Джайна искоса посмотрела на него, на облачко пара, висевшее перед его губами, на ледяную дымку в его глазах. Ее пальцы снова стиснули палочку. Их тени на стене сливались и расходились в неровном свете факелов — две фигуры, связанные проклятьем и отчаянной необходимостью держаться друг за друга посреди надвигающейся бури.

* * *

Коридор за кабинетом МакГонагалл был длинным, холодным и пустым. Редкие факелы на стенах шипели, отбрасывая неровный, дрожащий свет, в котором тени извивались, как беспокойные призраки. Гарри шел вперед, полы его мантии влажно шлепали по каменным плитам. Пустота внутри него не утихала — она гудела низким, монотонным звуком, словно ледяной ветер, завывающий в глубокой расщелине, вымораживая его изнутри. Джайна шла рядом, ее туника тихо шуршала в такт их шагам. Связь между ними пульсировала — холодная, напряженная, но все еще живая нить, единственный источник тепла в его внутренней зиме. Они не разговаривали. Слова были излишни, погребены под тяжестью невысказанных страхов и общей угрозы. Их синхронные шаги отбивали глухой ритм — вызов молчаливому осуждению, оставшемуся за дверью кабинета.

Гарри резко остановился у высокого стрельчатого окна, выходившего во внутренний двор. Дождь со снегом лениво сеял с серого, безразличного неба. Он прижался лбом к холодному стеклу. Дыхание снова вырвалось густым облачком пара, оседая инеем на поверхности. Он повернулся к Джайне. Его голос был хриплым, словно горло свело от мороза, но в нем была новая, режущая твердость:

— Как она узнала? Скитер. Про нашу комнату. Про… — Он не закончил, но вопрос повис в стылом воздухе. Ледяная дымка в его глазах стала гуще, взгляд — острым, почти колючим, когда он встретился с ее. Связь дрогнула, передавая не только его гнев, но и холодное, расчетливое подозрение.

Джайна замерла, ее пальцы непроизвольно стиснули палочку в кармане мантии. Этот взгляд… эта холодная логика, лишенная тепла… Она физически ощутила укол страха, эхо давно минувших дней. Кто-то видел. Кто-то сказал. Связь донесла ее мгновенный вывод, смешанный с тревогой.

— Я не знаю, — ответила она тихо, но ее голос был ровным, стальным — она не позволит своему страху проявиться. — Но это не догадка. Она знала наверняка. Кто-то в этой школе — предатель. Или просто идиот, болтающий с кем попало. — Ее взгляд скользнул мимо него, к серому небу за окном. — Или… кто-то хотел, чтобы она это написала. Чтобы усилить давление на нас.

Гарри стиснул зубы. Кулаки сжались так, что костяшки побелели. Пустота внутри него злорадно всколыхнулась от этой мысли, но он не дал ей воли.

— Разберемся, — проговорил он глухо. Он шагнул к лестнице, ведущей вниз. — Пойдем. Хватит стоять здесь.

День потек вязким, серым туманом. Уроки тянулись бесконечно, слова преподавателей тонули в сером шуме пустоты, которая постоянно грызла Гарри изнутри. Он сидел на занятиях, держа спину прямо, рука лежала на палочке в кармане — не просто инструмент, а оружие, готовое к бою. Он заставлял себя слушать, писать, отвечать, но все это было словно во сне. Реальным было только ее присутствие рядом.

Джайна была его тенью, его константой. На зельях, где Снейп сверлил их обоих своими черными, непроницаемыми глазами, его обычная неприязнь к Гарри теперь смешивалась с мрачным интересом к Джайне. На трансфигурации, где МакГонагалл наблюдала за каждым их движением, ее губы были плотно сжаты, но она не вмешивалась. Они сидели вместе, ели (или делали вид, что едят) вместе, ходили по коридорам вместе — две фигуры, неразрывно связанные проклятьем и теперь еще и скандальной статьей.

Студенты… студенты шептались. Вспышка неконтролируемой магии Джайны в Большом зале — лед, треснувший кувшин, морозный пар — произвела гораздо большее впечатление, чем статья Скитер. Теперь их боялись. Любопытство смешивалось со страхом. Никто не осмеливался подходить близко, задавать вопросы. Даже Малфой и его свита держались на почтительном расстоянии, ограничиваясь злобными взглядами и тихим шипением за их спинами.

Но шепотки все равно долетали, как ядовитые стрелы, выпущенные из темноты:

»…говорят, она его приворожила…»

»…они спят вместе, точно тебе говорю…»

»…Скитер не врет, она всегда знает…»

»…что она с ним делает? Он сам на себя не похож…»

»…эта ее магия… она темная…»

Каждый обрывок фразы бил по нервам. Гарри сжимал кулаки, дыхание снова становилось видимым паром, а лед в его глазах темнел, становясь похожим на замерзшую воду в глубоком колодце. Но он молчал. Его молчание было тяжелым, гнетущим, как предгрозовая тишина. Он просто шел вперед, его шаги были твердыми, размеренными — вызов всему миру.

Джайна шла рядом, ее лицо — идеальная маска холодной отстраненности. Но Гарри чувствовал через связь, как под этой маской бушует буря — смесь стыда за свою несдержанность, гнева на Скитер, тревоги за него и глухого страха перед той силой, что жила в ней. Ее тепло — ее сознательное усилие воли, направленное на него — постоянно боролось с его внутренним холодом, не давая пустоте поглотить его окончательно. Он чувствовал, как она держит себя в узде, как сдерживает рвущуюся наружу мощь. Они были как два вулкана — один ледяной, другой огненный, — идущие рядом и удерживающие друг друга от извержения.

* * *

К вечеру они вернулись в башню Гриффиндора. Гостиная была почти пуста, лишь несколько старшекурсников тихо переговаривались в дальнем углу. Угли в камине догорали, отбрасывая на стены и мебель слабые, пляшущие оранжевые блики. Гарри тяжело опустился в кресло у огня, позволяя мантии соскользнуть с плеч. Он смотрел на тлеющие угли, но видел не их — перед глазами стояли строки из «Пророка», слова Малфоя, испуганные взгляды студентов. Пустота внутри него не утихала, она пульсировала ровным, холодным ритмом, как сердце замерзающего.

Джайна не села. Она стояла у высокого окна, глядя на темнеющее небо, где за плотными тучами едва угадывался серп луны. Ее палочка из белого дуба была зажата в руке, костяшки пальцев побелели. Связь между ними вибрировала от ее сдерживаемого напряжения, но сквозь него Гарри чувствовал и ее неусыпное присутствие рядом, тепло, которое не давало его внутреннему холоду одержать окончательную победу. Она повернулась к нему, их взгляды встретились в полумраке. Безмолвный вопрос читался в ее глазах: Кто? Как?

Из темного угла у портрета Полной Дамы бесшумно выплыла полупрозрачная фигура Почти Безголового Ника. Его серебристый силуэт мерцал в свете догорающего камина.

— Добрый вечер, Гарри. Мисс Джайна, — голос призрака был тихим, вежливым, но в нем слышалась нотка беспокойства. — Вы выглядите… встревоженными. Простите мое любопытство, но слухи о статье в «Пророке» дошли даже до нас, бесплотных.

Гарри медленно поднялся из кресла. Его тень вытянулась на стене, падая на портреты спящих гриффиндорцев. Он шагнул к Нику. Его голос был низким, лишенным тепла, с той самой ледяной ноткой, от которой призрак слегка поежился:

— Ник. Вы ведь… присматриваете за нами по ночам? По просьбе Дамблдора? В нашей комнате? — Его глаза, подернутые инеем пустоты, впились в полупрозрачное лицо барона.

Ник нервно качнул головой, которая чуть не слетела с его плеч. Его прозрачные пальцы теребили кружевной воротник.

— Да, Гарри, конечно. Профессор Дамблдор просил обеспечить вашу… безопасность. И должен сказать, спите вы оба очень беспокойно. Часто… разговариваете во сне. — Он сделал паузу, его взгляд скользнул к Джайне и обратно к Гарри. — Но будьте уверены, я никому ничего не рассказывал. Секреты живых — не для ушей призраков. Клянусь своей почти отрубленной головой!

Джайна подошла ближе, ее туника зашуршала. Она встала рядом с Гарри, их плечи почти соприкасались. Связь между ними вспыхнула — ее тепло и его холод смешались, создавая странное, напряженное равновесие. Она посмотрела на Ника прямо, ее голос был ровным, но острым, как заточенный клинок:

— Кто-то знает детали, сэр Николас. Рита Скитер написала о нашей комнате. О том, что мы спим… близко. Слишком близко. Она не могла этого выдумать. Вы видели кого-нибудь? Слышали? Что-то необычное?

Ее синие глаза были напряжены, в них не было страха, но была острая, сосредоточенная тревога.

Ник медленно покачал головой, его шея издала тихий хруст.

— Никого постороннего, мисс. Я бы непременно заметил. Человека, или эльфа, или даже… полтергейста. Дверь всегда заперта изнутри вашими чарами. Но… — Он замялся, его призрачные брови сошлись на переносице. — Есть кое-что странное. Иногда… поздно ночью… я чувствую… присутствие. Не призрака. Что-то… живое. Очень тихое. Как тень, скользящую вдоль стены. Я списывал это на мышей или, может, на слишком чутких студентов, подслушивающих под дверью, но… это ощущение… оно другое. Незаметное. Наблюдающее.

Гарри и Джайна переглянулись. Их глаза встретились на долю секунды, и в этом взгляде было больше понимания, чем в любых словах.

Гарри снова сжал кулаки. Пустота внутри него зашипела от злости. Следят. Он шагнул еще ближе к Джайне, их плечи соприкоснулись. Тепло ее близости волной прошло по нему, отгоняя холод на шаг.

— Значит, кто-то следит за нами, — сказал он глухо. Ледяная нотка в его голосе стала острее, превращаясь в угрозу. — Кто-то живой и достаточно умелый, чтобы оставаться незамеченным даже для призрака. Кто-то, кто сливает информацию Скитер.

Джайна коротко кивнула. Ее пальцы стиснули палочку. Их связь передала ее мгновенный вывод, холодный и ясный, как лед: Грюм. Или кто-то по его приказу. Вслух она сказала:

— Мы найдем его. Или ее.

Она посмотрела на Гарри. Их взгляды снова встретились — его, подернутый льдом, но полный упрямой решимости, и ее, острый, тревожный, но несгибаемый. Огонь в камине вспыхнул ярче на мгновение, выхватив их лица из полумрака. Их тени на стене слились в одну — две фигуры, связанные проклятьем, окруженные врагами, но стоящие вместе против надвигающейся тьмы.

Кто-то следит. Эта мысль повисла в тишине гостиной, тяжелая и зловещая, как предчувствие беды. И оба они знали — игра становится еще опаснее.

* * *

Джайна коротко кивнула, ее пальцы стиснули палочку. Она шагнула ближе, почти касаясь его плечом, ее туника зашуршала, как сухие листья под ветром. Связь передала ее ответную мысль, холодную и острую, как стальной клинок: Мы найдем его. Или ее.

Но в этот момент Гарри замер. Его взгляд, до этого блуждавший по теням гостиной, внезапно сфокусировался на тлеющих углях в камине. И в голове вспыхнул образ — не новый кошмар, не отголосок пустоты, а яркое, четкое воспоминание из прошлого года. Холодный, темный коридор Хогвартса. Он, склонившийся над старым куском пергамента. Палочка, касающаяся бумаги. И слова, слетающие с губ: «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость». Карта Мародеров, оживающая под его прикосновением, чернильные линии, сплетающиеся в знакомые очертания замка. И точки… сотни движущихся точек с именами. И одна точка, которой не должно было быть там — «Питер Петтигрю», — мелькнувшая и исчезнувшая в темноте, как призрак вины и предательства.

Связь между ними дрогнула, завибрировала от этого внезапного воспоминания. Джайна резко повернулась к нему, ее синие глаза расширились. Она увидела это — не как его сон, а как четкую картинку, переданную через их проклятую связь: Гарри, юный, растрепанный, склонившийся над картой, его лицо освещено светом палочки, и имя «Питер Петтигрю», горящее на пергаменте и в его памяти.

— Что это? — выдохнула она, ее голос был тихим, но острым. Она шагнула еще ближе, их плечи соприкоснулись. Тепло ее тела, ее присутствия пробилось сквозь его внутренний холод, заставляя пустоту недовольно сжаться. — Какая-то карта? Ты видел… чье-то имя?

Гарри медленно кивнул. Он провел рукой по волосам, словно пытаясь стряхнуть не только пыль, но и тяжесть прошлого. Лед в его глазах дрогнул, в нем появилась искорка — не тепла, но живого интереса, идеи.

— Карта Мародеров, — сказал он, голос все еще хриплый, но уже более живой. — Ее сделали мой отец, Сириус, Люпин и… Петтигрю. Она показывает весь Хогвартс. И всех, кто в нем находится. Каждого человека. Где он. Кто он. — Он замолчал, вспомнив, как эта карта помогла ему, но и как она почти свела его с ума. — В прошлом году я видел на ней Питера. Задолго до того, как мы узнали, что он жив… и что он крыса Рона. Буквально. — Он посмотрел на Джайну. — Она у меня. В сундуке. Если кто-то следил за нами, как сказал Ник… кто-то живой… Карта его покажет.

На лице Джайны промелькнуло удивление, быстро сменившееся холодной оценкой. Ее пальцы разжали палочку. Она скрестила руки на груди. Связь донесла ее мгновенный расчет: Магическая карта слежения? Невероятно. И опасно. Но… это может сработать.

— Если кто-то был в гриффиндорской башне прошлой ночью, кто не должен был там быть… Карта покажет его имя, — сказала она задумчиво. Ее взгляд стал острым, как у стратега, планирующего операцию. — Даже если он использовал мантию-невидимку или маскирующие чары?

— Да, — подтвердил Гарри. — Карта видит сквозь них. Она видела Петтигрю в его анимагической форме.

— Тогда мы должны проверить. Немедленно, — решила она.

Ник, все еще паривший у портрета, покачал головой с восхищенным вздохом.

— Карта Мародеров… Легендарная вещь! Создание истинных проказников! — прошептал он. — Умно, Гарри, очень умно. Но будьте осторожны. Некоторые тени очень не любят, когда их выводят на свет.

Он поклонился им и бесшумно растворился в стене, оставив их одних в тишине гостиной.

Гарри повернулся и направился к лестнице, ведущей в их комнату. Он бросил взгляд через плечо на Джайну — молчаливое приглашение. Она без колебаний последовала за ним. Их шаги снова зазвучали в унисон на старых ступенях. Ее присутствие рядом, ее молчаливая поддержка ощущались как щит против его внутреннего холода.

* * *

Их комната встретила их беспорядком и полумраком. Кровать не убрана, одеяло смято. Старый сундук Гарри стоял в углу, покрытый слоем пыли. Он опустился на колени перед ним, откинул тяжелую крышку. Запах старого дерева, пергамента и чего-то неуловимо знакомого — может быть, его собственного детства, давно забытого в чулане под лестницей. Его руки быстро перебирали содержимое — мантии, учебники, стопка писем, красно-золотой гриффиндорский шарф, подарок от миссис Уизли… Наконец, он нащупал сверток мягкой ткани. Вытащил его. Развернул. Старый, потертый кусок пергамента. Карта Мародеров. Она казалась теплой на ощупь, словно живой.

Он расстелил Карту на полу. Джайна опустилась рядом с ним так близко, что их колени соприкоснулись. Ощущение ее тепла — реального, не через связь — пронзило его пустоту, заставив ее отступить еще дальше.

Гарри поднял свою палочку. Облачко пара вырвалось изо рта, когда он наклонился над пергаментом.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — прошептал он знакомые слова.

Чернила вспыхнули на пергаменте, зазмеились, сплетаясь в сложный узор. Хогвартс ожил на бумаге — башни, коридоры, лестницы, секретные ходы. И точки. Сотни крошечных точек, каждая со своим именем, медленно двигались по знакомым маршрутам. Гарри поднял голову и посмотрел на Джайну. Лед в его глазах почти растаял, сменившись азартом и надеждой.

— Смотри. Если кто-то следил за нами прошлой ночью… его имя должно быть здесь. В нашей башне.

Она наклонилась еще ближе, ее белые волосы упали на пергамент, почти касаясь его щеки. Связь передала ее сосредоточенную решимость: Мы найдем. Слабый свет от камина в гостиной, проникавший через приоткрытую дверь, освещал их склоненные фигуры. Их тени на стене слились в одну.

Гарри водил кончиком палочки по ожившей Карте.

— Вот Большой зал… пусто. Все разошлись. Вот гриффиндорская гостиная… — Несколько точек старшекурсников. — А вот наша комната. «Гарри Поттер». «Джайна Праудмур». — Он усмехнулся, вспомнив слова Рона утром. — По крайней мере, Карта знает, что мы не в одной кровати.

Джайна взяла Карту в руки, ее пальцы осторожно прошлись по краям пергамента.

— Эта магия… она поразительна, — прошептала она с искренним восхищением мага. — Живая карта, постоянно обновляющаяся… У нас в Даларане были артефакты для слежения, но ничего подобного. — Она подняла на него глаза, в синеве которых блестели озорные искорки. — И ты использовал это… для шалостей? Чтобы сбегать в деревню и прятаться от завхоза?

Гарри фыркнул, чувствуя, как краска заливает щеки — почти забытое ощущение.

— Ну… да. Иногда. Мы с Роном и Гермионой… — Он ткнул палочкой в угол Карты. — Вот Тайный ход под Гремучей Ивой. А вот здесь, на седьмом этаже… Выручай-комната. — Его голос стал теплее, оживленнее. Пустота внутри него затихла, словно завороженная этим неожиданным моментом почти нормального общения.

Джайна тихо хмыкнула, покачав головой.

— Ты ходячий парадокс, Гарри Поттер. Герой, спасающий мир, и мальчишка, сбегающий с уроков. Возможно, именно поэтому ты еще не сломался. — Она наклонилась еще ближе, их плечи соприкасались. Связь передала ее мысль, теплую и неожиданную: Это безрассудство… оно тебе идет. Она указала на точку с именем «Минерва МакГонагалл», которая двигалась по коридору недалеко от ее кабинета. — Наш строгий декан еще не спит. Небось, отчет Дамблдору пишет о сегодняшнем инциденте.

Гарри кивнул, его взгляд снова скользнул по карте, показывая ей знакомые места — Кухни с роящимися домовыми эльфами, Черное Озеро с лениво плавающей точкой «Гигантский Кальмар», Запретный Лес, где мелькали метки «Кентавры» и «Акромантулы» (он поспешил увести палочку оттуда). Их голоса смешивались — его, теряющий ледяные нотки, и ее, смягченный любопытством и чем-то еще, что она сама не осознавала. Лед в его глазах таял, пустота отступала под натиском их общего дела, их неожиданной близости.

Но затем его палочка замерла. Она указывала на кабинет Защиты от Темных Искусств. И на две точки внутри него. Связь между ними резко похолодела, завибрировала тревогой.

— Грюм… — прошептал Гарри, его голос снова стал напряженным. — Он в своем кабинете. Но он не один.

Джайна наклонилась еще ниже, ее глаза сузились, вглядываясь в мелкие надписи.

— Кто это с ним? — спросила она резко.

— «Бартемиус Крауч», — прочитал Гарри. Лед мгновенно вернулся в его взгляд, холодный и острый. — Крауч? Но он же уехал! Он сам говорил на проверке палочек, что у него дела в Министерстве до самого Турнира! Что он делает в кабинете Грюма посреди ночи?!

Джайна нахмурилась, ее пальцы стиснули Карту.

— Это не просто так, — сказала она тихо, но твердо. — Грюм, который служит Волдеморту… и Крауч, глава Департамента международного магического сотрудничества, который должен был уехать… Они вместе. В кабинете Грюма. Это не может быть совпадением. — Их взгляды встретились. Подозрение, холодное и липкое, повисло между ними.

— Они заодно? — прошептал Гарри.

— Или Грюм держит его там? — предположила Джайна. — Вспомни, как выглядел Крауч на проверке. Больной, изможденный… Может, Грюм контролирует его? Использует?

Гарри стиснул зубы. Пустота снова зашевелилась, но теперь ее подпитывал не только холод, но и гнев.

— Мы не нашли шпиона Скитер, — сказал он глухо, выпрямляясь. Его тень упала на Карту, скрывая имена. — Но мы нашли кое-что похуже. Это точно связано. С Турниром. Со мной. С тобой.

Джайна медленно кивнула. Она осторожно свернула Карту. Пергамент тихо хрустнул в наступившей тишине. Она встала. Гарри поднялся следом.

— Завтра, — сказала она, ее голос был твердым, как лед. — Завтра мы снова проверим Карту. И будем наблюдать за Грюмом и Краучем. Мы должны узнать, что они замышляют.

Ее взгляд встретил его. Тепло ее решимости, ее присутствия рядом снова стало щитом против его внутреннего холода.

Гарри кивнул. Он поднял палочку.

— Шалость удалась, — прошептал он.

Чернила исчезли, Карта снова стала обычным куском старого пергамента. Он убрал ее обратно в сундук, закрыл крышку. Огонь в камине почти погас, оставив комнату в глубокой тени. Их силуэты едва угадывались в темноте — две фигуры, стоящие слишком близко, связанные не только проклятьем, но и общей опасностью, общей тайной. Тьма вокруг них сгущалась, но в этот момент, зная, что у них есть хотя бы одна зацепка, они не чувствовали себя такими одинокими.

Утро вползло в башню Гриффиндора на цыпочках, неся с собой все тот же серый, промозглый свет и холод, который оседал на каменных стенах и полу инеем. Гарри проснулся не от света или шума — он проснулся от холода, который жил внутри него, гудел в груди ледяным ветром, пробирающим до костей. Апатия вчерашнего дня сменилась острой, звенящей пустотой. Он лежал на краю кровати, одеяло снова сползло, и каждое его дыхание вырывалось изо рта плотным облачком пара, видимым даже в тусклом утреннем свете. Зима внутри него крепчала.

Рядом спала Джайна. Ее дыхание было тихим, но прерывистым, словно даже во сне она боролась. Белые волосы разметались по подушке. Их связь пульсировала под кожей Гарри — холодная, натянутая, но живая. И сквозь этот лед он все еще чувствовал ее — ее тепло, ее присутствие, которое упрямо пробивалось к нему, как маяк сквозь ледяную бурю, не давая окончательно утонуть.

Он сел, сжав кулаки. Мышцы протестовали, тело казалось чужим, неповоротливым. Ледяная дымка в его глазах стала гуще, но он стиснул зубы, заставляя себя двигаться. Он встал. Босые ноги коснулись ледяного камня, но он почти не почувствовал этого. Шагнул не к окну, а к сундуку. Руки дрожали, когда он откинул крышку и начал рыться в вещах, пока не нащупал знакомый сверток. Карта Мародеров. Пергамент был странно теплым на ощупь, словно хранил остатки магии своих создателей.

Он развернул Карту на холодном полу. Палочка в его руке дрогнула — не от слабости, а от предвкушения.

— Гарри?

Ее голос — тихий, чуть хриплый ото сна, но твердый. Джайна села на кровати, наблюдая за ним. Тонкая бретелька ночной рубашки соскользнула с плеча, обнажая бледную кожу, но она, казалось, не заметила. Ее синие глаза были острыми, внимательными.

— Карта? Уже? — спросила она.

Она легко сползла с кровати, подошла и опустилась на пол рядом с ним. Их колени соприкоснулись. На мгновение Гарри ощутил реальное тепло ее кожи сквозь тонкую ткань пижамных штанов. Связь между ними вспыхнула — ее тревога, ее решимость смешались с его холодным упрямством. Пустота внутри него недовольно отступила на шаг, словно испугавшись этого контакта.

Гарри кивнул. Облачко пара вырвалось изо рта, когда он наклонился над пергаментом.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — прошептал он.

Чернила зазмеились по пергаменту, линии проступали, сплетаясь в сложный, живой лабиринт Хогвартса. Точки имен замерцали, задвигались. Гарри ткнул палочкой в отметку их комнаты в башне Гриффиндора. Две точки — «Гарри Поттер» и «Джайна Праудмур» — горели рядом, почти касаясь друг друга.

— Проверим, — сказал он, голос был низким, с ледяной ноткой, которая стала почти постоянной. — Грюм и Крауч. Прошлой ночью… это было не просто так.

Джайна наклонилась ниже, ее белые волосы упали на пергамент, почти касаясь его руки. Она указала тонким пальцем на кабинет Защиты от Темных Искусств. Точка «Аластор Грюм» стояла неподвижно.

— Он еще там, — констатировала она. Голос был ровным, но холодным. — Не двигался с ночи. Спит? Или… ждет? — Ее палец медленно скользнул по карте, следуя за изгибами коридоров. Она замерла. Глаза сузились. — А вот и Крауч.

Гарри проследил за ее взглядом. Точка с именем «Бартемиус Крауч» медленно, но целеустремленно двигалась по коридору третьего этажа. Она шла от кабинета Грюма к главной лестнице, ведущей к выходу из замка.

Кулаки Гарри сжались сами собой. Пустота внутри него забурлила холодным гневом.

— Он должен был уехать! — процедил он сквозь зубы. Лед в его глазах вспыхнул, как далекая молния в зимнем небе. — Какого Мерлина он делал всю ночь у Грюма? И почему уходит только сейчас, на рассвете? Они что-то скрывают. Плетут интриги прямо у нас под носом. — Связь донесла до нее его кипящую ярость, смешанную с ледяным подозрением.

Джайна поджала губы. Ее пальцы нервно барабанили по краю Карты.

— Это больше, чем просто разговор, — сказала она тихо, но твердо. — Если Крауч действительно болен или находится под чьим-то влиянием, как мы предположили… а Грюм — слуга Волдеморта… то Крауч провел ночь в логове врага. Добровольно? Или нет? — Ее взгляд встретил его, острый, анализирующий. Связь вспыхнула — ее холодный расчет наложился на его горячую (хоть и ледяную) решимость. — Эта Карта… она может стать ключом. Не только к поиску шпиона Скитер.

Гарри кивнул. Он снова провел палочкой по пергаменту, уже не так сосредоточенно, скорее, чтобы унять дрожь в руке.

— Она видит всех, — повторил он, указывая на точку «Аргус Филч», которая патрулировала коридор у кладовой с моющими средствами. — Даже его кошку, Миссис Норрис. — Он позволил себе кривую усмешку. Лед в глазах чуть оттаял. — Мы с Роном и Гермионой использовали ее… для всякого.

Джайна внимательно посмотрела на него, на эту тень улыбки, на мгновенное смягчение во взгляде.

— Живая магия, — пробормотала она, касаясь пальцем чернильной линии. — Это… невероятно опасно в руках таких, как ты. — В ее голосе прозвучала не насмешка, а скорее констатация факта, смешанная с чем-то вроде… беспокойного восхищения?

Гарри пожал плечами.

— Она спасала мне жизнь. Не раз.

Он снова посмотрел на нее. Их плечи соприкасались. Тепло ее близости было реальным, ощутимым барьером против пустоты.

В этот момент из-за двери донесся шум — громкие голоса, смех, шаги. Утро в гостиной начиналось. Гарри быстро свернул Карту.

— Шалость удалась! — шепнул он, и чернила исчезли.

Они встали. Их шаги снова зазвучали в унисон, когда они направились к двери, чтобы встретить новый день — день, наполненный подозрениями, шепотом и скрытыми угрозами.

Гостиная была полна студентов, спешащих на завтрак. Когда Гарри и Джайна спустились по лестнице, разговоры на мгновение стихли. Все взгляды обратились к ним. Статья Скитер и вчерашний инцидент в Большом зале сделали свое дело. Страх смешивался с любопытством и осуждением. Никто не смел заговорить с ними напрямую, но шепот следовал за ними, как ядовитый плющ.

У самого выхода из гостиной их остановил Невилл Лонгботтом. Он выглядел испуганным, теребил ремешок своей сумки.

— Гарри… Джайна… — пролепетал он, понизив голос. — Я… я просто хотел сказать… Не слушайте их. То, что они говорят… это ужасно.

— Что говорят, Невилл? — голос Гарри был ровным, но холодным.

Невилл покраснел как рак, его взгляд метнулся к Джайне и тут же вернулся к полу.

— Ну… после статьи Скитер… Парвати и Лаванда… и другие… они шепчутся… про тебя, Джайна. Говорят… — он замялся, явно с трудом подбирая слова, — что ты… ну… очень опытная… с мужчинами. И что Гарри… что ты используешь его…

Джайна застыла. Ее лицо стало белее мела. Связь между ними взорвалась — не теплом, не холодом, а волной жгучего, унизительного гнева. Гарри почувствовал ее боль и ярость так остро, словно это были его собственные чувства. Ее пальцы стиснули палочку в кармане мантии. Воздух вокруг нее снова едва заметно похолодел, задрожал. Но она сжала зубы, заставляя себя дышать ровно.

— Пусть говорят, — произнесла она тихо, но в ее голосе звенела сталь. — Собаки лают, караван идет. Они не знают ни меня, ни правды. — Она подняла голову и посмотрела прямо на Гарри. Связь донесла ее мысль, ясную и твердую, как клятва: Я не сломаюсь из-за их грязи.

Гарри шагнул вперед, вставая между ней и Невиллом, между ней и всей гостиной. Его кулаки были сжаты. Лед в его глазах вспыхнул так ярко, что Невилл невольно отступил на шаг.

— Мы разберемся, Невилл, — сказал он глухо. — С ними. Со Скитер. Со всем. — Он повернулся к Джайне, их плечи соприкоснулись. Ее присутствие, ее сила воли, отраженная через связь, стали его опорой. — Пошли.

Они вышли из гостиной, оставив за спиной притихших студентов и испуганного Невилла. Их тени слились на стене коридора — две фигуры, идущие против ветра сплетен и надвигающейся тьмы.

* * *

Гостиная Гриффиндора гудела шепотками, что резали воздух, как осколки стекла, но Гарри и Джайна стояли у лестницы, их плечи почти соприкасались, и их связь пульсировала — холодная, но живая, как нить, что натянулась между ними. Угли в камине тлели, бросая слабый свет на лица студентов, что косились на них — не с насмешкой, а с осторожным любопытством, тень страха после льда в Большом зале все еще держала их в узде. Невилл отступил к скамье, его руки дрожали, и его шепот о «опытной Джайне» растворился в гуле, но слова оставили след — невидимый, но острый.

Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь. Он шагнул вперед, его тень упала на стену, как щит, и голос был низким, с той ледяной ноткой, что резала тишину:

— Если кто-то еще скажет хоть слово… — Он не договорил, но его взгляд пробежал по гостиной, и шепотки стихли, как ветер перед бурей. Пустота гудела в нем, но он держал голову прямо, его палочка дрогнула в кармане, и он посмотрел на Джайну — не просто как на союзника, а как на кого-то, ради кого он готов был броситься в огонь, даже не зная, почему.

Джайна стояла неподвижно, ее лицо было бледным, как снег, и их связь передала ее гнев — не бурю, а холодный, острый клинок, что ждал мишени. Но затем она моргнула, ее синие глаза нашли его, и их связь дрогнула — не словами, а чувством: Ты не должен. Она шагнула к нему, ее рука поднялась, словно хотела коснуться его плеча, но замерла в дюймах, и голос был тихим, но твердым:

— Не надо, Гарри. Они не стоят твоей силы. — Ее пальцы сжали палочку, и тепло ее близости пробилось сквозь его холод, отгоняя пустоту, но в ее глазах мелькнула тень — не гнев, а боль, что резала ее изнутри.

Он повернулся к ней, его кулаки разжались, и лед в его взгляде смягчился, как мороз, что таял под солнцем. Их связь вспыхнула ярче, и он сказал, голос был хриплым, но живым:

— Я не дам им трогать тебя. Никому. — Его слова были простыми, но в них звенела нота — не угроза, а обещание, что вырвалось из него, как дыхание, что он не мог сдержать. Он не знал ее прошлого, не знал ее потерь, но чувствовал, что она — больше, чем союзник, больше, чем загадка, и это пугало его, но не останавливало.

Джайна сжала губы, ее рука опустилась, и их связь передала ее смятение — не страх за себя, а за него: Ты не понимаешь, что это значит. Она вспомнила Артаса — его голос, что шептал ей во тьме, его ледяной взгляд, что стал ее проклятьем, — и ее сердце сжалось, как будто кто-то сдавил его рукой. Она не хотела этого для Гарри, не хотела видеть, как он падает в ту же бездну, и потому отступила на полшага, но тепло ее взгляда осталось, как угли, что тлели под пеплом.

— Ты не должен обещать мне это, — сказала она, голос был холодным, но в нем дрожала нота, что она не могла скрыть. — Ты не знаешь… что это стоит. — Ее глаза блестели, и их связь передала ее мысль — не слова, а память: тени тех, кого она любила, что уходили один за другим.

Гарри шагнул к ней, сократив расстояние, что она создала, и их плечи соприкоснулись, тепло ее кожи пробилось сквозь ткань. Он не знал ее истории, но чувствовал ее боль — не через слова, а через их связь, что гудела, как струна под ветром.

— Я не знаю, — сказал он, голос был тихим, но твердым, как камень, что не ломался под бурей. — Но я не уйду. Не от тебя. — Его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и он добавил: — Мы разберемся. Вместе.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь вспыхнула — ее тепло боролось с ее страхом, а его сталь держала ее, как якорь. Она кивнула, коротко, но в ее глазах мелькнула тень — не гнев, а что-то мягче, что она не хотела назвать. Их тени слились на стене, и тишина гостиной стала тяжелее, как будто воздух ждал, что будет дальше.

Но затем дверь хлопнула, и Рон ввалился в гостиную, его рыжие волосы торчали во все стороны, а в руках он сжимал смятую газету.

— Гарри, Джайна, вы видели это? — Он ткнул в «Ежедневный пророк», его голос был громким, но дрожал. — Она снова написала! Теперь про лед в зале! Говорит, Джайна… ну… опасная ведьма, что хочет тебя зачаровать, Гарри!

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но он шагнул к Рону, его взгляд стал ледяным, как морозная ночь.

— Пусть пишет, — сказал он, голос был холодным, но живым. — Мы найдем, кто ей помогает. — Он посмотрел на Джайну, и их связь передала его решимость — не просто слова, а обещание, что он не отступит.

Джайна кивнула, ее пальцы сжали палочку, и она сказала, голос был холодным, но с теплом, что пробивалось наружу:

— Карта. Она покажет нам правду. — Ее взгляд нашел его, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла его холод, но в ее сердце росла трещина — не от гнева, а от страха, что он слишком близко, и она не сможет его защитить.

Гостиная Гриффиндора затихла, шепотки студентов растворились в треске углей, что тлели в камине, бросая дрожащий свет на стены, где тени дрожали, как призраки в полумраке. Гарри стоял у стола, его пальцы сжимали смятую газету, что Рон бросил перед ним — новая статья Скитер, где лед в Большом зале стал «доказательством» опасной силы Джайны, что «зачаровала» его. Пустота гудела в нем, как ледяной ветер, что пробирался в кости, но он стиснул зубы, его взгляд был холодным, но живым. Джайна была рядом, ее палочка лежала на столе, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что отгоняло его тьму, как луч в трещине.

Рон плюхнулся на диван, его рыжие волосы торчали во все стороны, и он буркнул:

— Они боятся ее после льда, но Скитер… она не остановится. — Его глаза метнулись к Джайне, и он добавил тише: — Ты в порядке?

Гермиона сжала книги, ее взгляд был острым, но теплым:

— Это не просто сплетни. Это опасно. Кто-то подкармливает ее информацией. — Она посмотрела на Гарри, и их связь передала ее тревогу — не слова, а чувство.

Гарри кивнул, его рука упала на Карту, что лежала свернутой рядом, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Мы найдем, кто это. Карта не врет. — Он посмотрел на Джайну, и их плечи почти соприкоснулись — не случайно, а намеренно, как стена, что он строил вокруг нее. Их связь вспыхнула — его решимость смешалась с ее теплом, и лед в его глазах дрогнул, смягчился, когда он поймал ее взгляд.

Джайна сжала губы, ее пальцы легли на палочку, и она ответила тихо, голос был холодным, но с ноткой стали:

— Тогда начнем. Если они следят, мы их выловим. — Ее синие глаза блестели, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Мы сильнее их. Она шагнула к лестнице, что вела в их комнату, и бросила взгляд на Гарри — не вопрос, а приглашение.

Они поднялись в тишине, их шаги звучали в унисон, и комната встретила их холодом — занавески были задернуты, свет едва пробивался сквозь щели, освещая смятую кровать, что стояла между ними, как немой свидетель их близости. Гарри опустился на колени у сундука, вытаскивая Карту, и развернул ее на полу, его палочка дрогнула в руке. Джайна опустилась рядом, ее колено коснулось его через ткань, и тепло ее кожи пробилось сквозь его мантию, отгоняя пустоту еще на шаг.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — шепнул он, и чернила растеклись по пергаменту, Хогвартс ожил перед ними — башни, коридоры, точки, что двигались, как звезды. Он ткнул палочкой в кабинет Грюма, где «Аластор Грюм» стоял неподвижно, и сказал: — Он все еще там. Не сдвинулся.

Джайна наклонилась ближе, ее волосы упали на Карту, и их связь передала ее тепло — не яркое, а тихое, как угли под пеплом. Она указала на коридор третьего этажа, где «Бартемиус Крауч» двигался к выходу, и голос был острым, как клинок:

— А Крауч уходит. Он был с Грюмом вчера. Это не совпадение. — Ее глаза сузились, и их связь передала ее подозрение — не слова, а чувство: Они скрывают что-то.

Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь.

— Если он в отъезде, как они думают, то что он делает здесь? — Он посмотрел на нее, и их плечи соприкоснулись сильнее, тепло ее близости стало стеной, что держала его. — Мы должны следить за ними. За обоими.

Джайна кивнула, ее рука легла на Карту, и она провела пальцем по линиям, ее голос стал мягче, но с ноткой решимости:

— Карта видит больше, чем они думают. Мы будем готовы. — Она посмотрела на него, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Ее взгляд задержался на нем дольше, чем нужно, и их связь передала ее мысль — не слова, а тревога: Только бы ты не сломался.

Гарри поймал этот взгляд, его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и он сказал, голос был хриплым, но живым:

— Я не дам им победить. Не нас. — Его слова были простыми, но в них звенела нота — не просто решимость, а что-то глубже, что он чувствовал, но не мог назвать. Он не знал ее прошлого, но готов был стоять за нее, как будто она была частью его мира всегда.

Она сжала губы, ее пальцы сжали край Карты, и их связь передала ее смятение — не страх за себя, а за него: Ты не должен платить за меня. Но она не отступила, ее плечо осталось рядом с его, и тепло ее близости стало щитом, что отгоняло его холод.

Шум из гостиной донесся снова — голоса, громкие и резкие, пробились через дверь. Гарри свернул Карту, шепнув «Шалость удалась!», и они встали, их тени слились на стене, как две фигуры, что шли против тьмы. Они спустились вниз, и Рон встретил их у камина, его лицо было красным от гнева.

— Там внизу… кто-то из Слизерина сказал, что Джайна… ну… — Он замялся, его глаза метнулись к ней. — Что она тебя околдовала. И что ты ее марионетка.

Гарри шагнул вперед, его кулаки сжались, и лед в его глазах вспыхнул, но Джайна положила руку ему на плечо — не мягко, а твердо, как якорь. Их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод, и она сказала, голос был холодным, но твердым:

— Пусть говорят. Мы знаем правду. — Ее пальцы сжали его плечо сильнее, и их связь передала ее мысль — не гнев, а вера: Ты сильнее этого.

Он кивнул, его рука накрыла ее, и тепло их касания стало стеной, что отгоняла пустоту. Их взгляды встретились, и лед в его глазах смягчился, как мороз, что таял под ее теплом.

* * *

Утро тянулось, как серый туман, что оседал на камнях, и воздух был тяжелым от сырости и шепотков. Гарри шагал по коридору третьего этажа, его мантия хлопала по ногам, и пустота гудела в нем, как ледяной ветер, что пробирался в кости. Джайна была рядом, ее туника шуршала, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что отгоняло его тьму, как луч в трещине. Карта лежала в его кармане, свернутая, но теплая, как будто дышала, и их цель была ясна — следить за Грюмом и Краучем, чьи тени на пергаменте оставили больше вопросов, чем ответов.

Коридор был полон студентов, что спешили на уроки, но взгляды скользили к ним — не открыто, а украдкой, как мыши, что боялись кота. Статья Скитер сделала свое дело: лед в Большом зале стал легендой, и шепотки о «опасной ведьме» и «марионетке Поттере» резали воздух, но никто не осмеливался подойти ближе. Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, но он держал голову прямо, его шаги были твердыми, как вызов. Джайна шла рядом, ее лицо было холодным, как ледяная маска, но их связь гудела — ее тепло пробивалось сквозь его холод, и он чувствовал, как она держит себя в узде.

Они свернули к кабинету Защиты от темных искусств, где Грюм должен был вести урок для четвертого курса. Дверь была приоткрыта, и голос Грюма — грубый, как наждачная бумага — доносился наружу, перемежаясь стуком его деревянной ноги по полу. Гарри остановился у стены, и он шепнул Джайне:

— Проверим его. Если он что-то скрывает, мы заметим. — Его взгляд нашел ее, и их связь вспыхнула — его решимость смешалась с ее теплом.

Она кивнула, ее пальцы сжали палочку, и она ответила тихо, голос был острым, как клинок:

— Я прослежу за ним. — Ее синие глаза блестели, и их плечи соприкоснулись, тепло ее близости стало щитом, что отгоняло его холод.

Они вошли в класс, заняв места в углу, где тень от шкафа падала на парты. Грюм стоял у доски, его магический глаз закрутился, фиксируясь на них, но он продолжил лекцию о проклятиях, его палочка чертила в воздухе резкие линии.

Джайна наклонилась ближе, ее волосы упали на его плечо, и их связь передала ее тепло — не яркое, а тихое, как угли. Но затем она замерла, ее глаза сузились, и она шепнула:

— Он пьет. Снова. — Ее взгляд был прикован к Грюму, что вытащил флягу из-под мантии, сделал глоток и скривился, как будто проглотил деготь. Его рука дрогнула, и он кашлянул, убирая флягу обратно.

Гарри кивнул, его дыхание стало паром, и он ответил тихо:

— Я видел это раньше. Он всегда так делает. — Лед в его глазах вспыхнул, и их связь передала его подозрение — не слова, а чувство: Это не просто вода.

Джайна сжала губы, ее пальцы легли на парту, и она начала считать про себя, отмечая время. Грюм говорил о контрзаклятиях, но каждые десять минут он тянулся к фляге — глоток, гримаса, кашель, — и ее взгляд становился острее с каждым разом. Их связь гудела, и она шепнула Гарри, голос был холодным, но твердым:

— Это не виски. И не лекарство. Он пьет каждые десять минут, как будто боится остановиться. — Ее глаза блестели, и она добавила: — Я видела такое в Даларане. Зелье, что держит что-то под контролем. Или скрывает. — Ее плечо прижалось к его, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Он не тот, кем кажется.

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но он кивнул, его голос был хриплым, но живым:

— Если это зелье… то что он скрывает? — Он посмотрел на нее, и тепло ее близости отогнало лед еще на шаг. Их взгляды встретились, и их связь вспыхнула — его решимость смешалась с ее теплом, как огонь и лед, что нашли равновесие.

Урок кончился, Грюм прохромал к столу, его глаз закрутился, но он не подошел к ним. Они встали, их шаги зазвучали в унисон, уводя их в коридор. Студенты расходились, но шепотки следовали за ними — не громкие, а приглушенные, как шорох листьев под снегом. У поворота к Большому залу их догнал голос — резкий, с ядом:

— Эй, Праудмур! Сколько зелий ты сварила, чтобы зачаровать Поттера? — Это был Пэнси Паркинсон, ее темные волосы блестели, а ухмылка резала лицо, как нож. За ней стояли несколько слизеринцев, их смех был слабым, но острым.

Гарри шагнул вперед, его кулаки сжались, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь.

— Заткнись, Паркинсон, — сказал он, голос был холодным, но твердым, как сталь. Пустота гудела, но он держал себя в руках, его тень упала на нее, как вызов.

Джайна положила руку ему на плечо — не мягко, а твердо, как якорь, и их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод. Она посмотрела на Пэнси, ее синие глаза были острыми, как клинки, и голос был холодным, но ровным:

— Ты ничего не знаешь о зельях. Или обо мне. — Ее пальцы сжали его плечо сильнее, и воздух вокруг нее дрогнул, стал холоднее, но она не сорвалась. Их связь передала ее мысль — не гнев, а вера: Мы выше этого.

Пэнси фыркнула, но отступила, ее смех затих, и слизеринцы ушли, бросая взгляды через плечо. Гарри посмотрел на Джайну, его рука накрыла ее, и тепло их касания стало стеной, что отгоняла пустоту. Он шепнул:

— Они не стоят того. Но Грюм… мы узнаем. — Лед в его глазах смягчился, и их связь передала его решимость — не просто слова, а обещание.

Она кивнула, ее пальцы сжали его руку в ответ, и тепло ее близости стало щитом, что держало их вместе.

Коридор третьего этажа был холодным, сырость оседала на камнях, и шаги Гарри и Джайны звучали в унисон, уводя их от кабинета Защиты от темных искусств. Пустота гудела в нем, как ледяной ветер, что пробирался в кости, но тепло ее близости — ее плечо рядом с его — отгоняло тьму, как луч в трещине. Шепотки студентов затихли за поворотом, слова Пэнси Паркинсон растворились в гуле, но их яд остался — невидимый, но острый. Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, но он держал себя в руках, чувствуя ее руку, что все еще лежала на его плече.

Они остановились у окна, где серый свет пробивался сквозь витражи, окрашивая их лица в тусклые цвета. Джайна убрала руку, ее пальцы сжали палочку, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что держало его, даже если он не мог его поймать. Она посмотрела на него, ее синие глаза блестели, и голос был тихим, но острым, как клинок:

— Грюм… это не просто привычка. Он пьет слишком часто. И эта гримаса… — Она замолчала, ее взгляд стал задумчивым, и их связь передала ее мысль — не слова, а расчет: Это зелье. Но какое?

Гарри кивнул, его рука поднялась к волосам, и он провел по ним, стряхивая пыль прошлого. Ее слова о зелье — что-то, что «держит под контролем или скрывает» — задели что-то в его памяти, и он замер, его глаза сузились. Их связь вспыхнула, и он увидел это снова — вторую зиму в Хогвартсе, подвал, где котел дымился над огнем, и Гермиона, чье лицо вытянулось в кошачью морду, усы дрожали, а глаза округлились от ужаса. Оборотное зелье — густое, с привкусом грязи и горечи, что жгло язык, как прогорклый суп. Он помнил, как глотнул его, чтобы стать Гойлом, и как его горло сжалось от отвращения.

Джайна поймала это через их связь — не слова, а образ: Гарри, что морщится, держа флакон, и Гермиона, что шипит, глядя в зеркало. Ее глаза расширились, и она шагнула ближе, ее плечо прижалось к его, тепло ее кожи пробилось сквозь ткань.

— Ты знаешь это зелье, — сказала она, голос был холодным, но твердым. — Что это было? — Ее пальцы сжали палочку сильнее, и их связь передала ее любопытство — не просто вопрос, а нить, что она тянула.

Гарри сжал губы, его дыхание стало паром, и он ответил, голос был хриплым, но живым:

— Оборотное зелье. Мы варили его на втором курсе. Чтобы пробраться к слизеринцам. — Он усмехнулся, лед в его глазах смягчился, и их связь передала его воспоминание — вкус, что резал горло, запах, что бил в нос, и Гермиона, чья шерсть лезла из-под мантии. — Оно было мерзким. Горьким, как грязь. И Гермиона… она чуть не стала кошкой навсегда.

Джайна хмыкнула, ее губы дрогнули в тени улыбки, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Она посмотрела на него, ее голос стал мягче, но с ноткой стали:

— Оборотное… да, я знаю его. В Даларане мы звали его «Маска теней». Но Грюм… он пьет чаще, чем нужно для смены лица. — Ее глаза сузились, и она добавила: — Оно действует час. Если он глотает каждые десять минут… это не просто маскировка. Это страх. — Ее плечо осталось рядом с его, и их связь передала ее мысль — не страх, а вывод: Он боится, что его раскроют.

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но тепло ее близости отогнало лед еще на шаг. Он кивнул, его взгляд стал острым, как нож:

— Значит, он не Грюм. Или не совсем Грюм. — Его голос был низким, с той ледяной ноткой, что резала воздух, и он посмотрел на нее. — Мы должны узнать, кто он. И зачем Крауч с ним встречался.

Она кивнула, ее пальцы разжали палочку, и она скрестила руки, ее туника шелестела, как листья перед ветром. Их связь гудела, и она сказала тихо:

— Я могу вычислить зелье точнее. Если увижу его снова. У меня… был опыт с такими вещами. — Ее взгляд упал, и их связь передала тень — не слова, а память: лаборатории Даларана, котлы, что дымились, и ошибки, что стоили ей слишком многого. Она сжала губы, но подняла глаза, встречаясь с его взглядом, и тепло ее близости стало щитом.

Гарри шагнул ближе, сократив расстояние до дюйма, и их плечи соприкоснулись сильнее, как стена, что он строил вокруг нее. Он не знал ее прошлого, но чувствовал ее — не через слова, а через их связь, что была как струна под ветром.

— Тогда следим дальше, — сказал он, голос был хриплым, но твердым. — Ты видишь зелье, я слежу за ним. Вместе. — Его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и лед в его глазах смягчился, как мороз, что таял под ее теплом.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь передала ее мысль — не капитуляцию, а доверие: Ты не сдашься. Она кивнула, ее пальцы сжали его рукав — коротко, но твердо, как якорь, — и отпустила, но не отступила. Их тени слились на стене, как две фигуры, что шли против тьмы, что росла вокруг.

Коридор ожил — звон колокола возвестил обед, и студенты хлынули мимо, их голоса смешивались с шорохом мантий. Гарри и Джайна двинулись к Большому залу, их шаги звучали в унисон, и тепло ее близости стало стеной, что держала его, даже когда пустота гудела злее, чем прежде.

* * *

Большой зал гудел голосами студентов, что заполняли его к обеду, и запах тыквенного супа смешивался с сыростью, что сочился из стен. Гарри и Джайна вошли последними, их шаги звучали в унисон, и их связь пульсировала — холодная, но живая, с теплом, что отгоняло пустоту, что гудела в нем, как ледяной ветер. Они сели за гриффиндорский стол, подальше от любопытных глаз, и Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, когда он бросил взгляд на учительский стол. Грюм сидел там, его фляга сверкнула в свете факелов, и он сделал очередной глоток, скривившись, как будто проглотил что-то горькое.

Джайна наклонилась ближе, ее белые волосы упали на плечо Гарри, и их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод, как луч в трещине. Она шепнула, голос был тихим, но острым, как клинок:

— Он пьет снова. Каждые десять минут. — Ее синие глаза сузились, и она посмотрела на Гарри, их плечи соприкоснулись, и тепло ее близости стало щитом. — Это точно Оборотное. Но… как он его достает?

Гарри кивнул, его взгляд был прикован к Грюму, но ее вопрос зацепил что-то в его памяти. Их связь дрогнула, и он увидел это снова — второгодка, холодный подвал, и Гермиона, что склонялась над книгой, ее голос был строгим, как у профессора: «Оборотное зелье требует шкуры бумсланга, пиявок, рог двурога, сушеные златоглазки… и, конечно, частицу того, в кого превращаешься. Месяц варки, не меньше.» Он помнил, как они крали ингредиенты из кабинета Снейпа, его длинные пальцы пересчитывали флаконы, а глаза сверкали, как у ястреба.

Джайна уловила это через их связь — не просто слова, а образ: Гермиона, что шепчет список, и темный кабинет Снейпа, где полки ломились от банок и пузырьков. Ее глаза расширились, и она сжала губы, ее пальцы легли на стол, как будто она держала котел. Их связь гудела, и она шепнула:

— Шкура бумсланга… рог двурога… это редкость. И месяц варки. — Ее голос стал холоднее, но тверже, и она посмотрела на Гарри. — В Хогвартсе такое есть только у одного человека. У вашего зельевара. — Ее взгляд скользнул к учительскому столу, где Снейп сидел, его черные глаза блестели, как нефть, и их связь передала ее мысль — не страх, а вывод: Он замешан.

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, но тепло ее близости отогнало лед еще на шаг. Его дыхание стало паром, и он ответил, голос был хриплым, но живым:

— Снейп. Его кабинет… мы брали там все тогда. Он следит за каждым пузырьком, но… — Он замолчал, лед в его глазах вспыхнул, и их связь передала его подозрение — не слова, а чувство: Кто-то забрал у него. — Если Грюм берет зелье, то либо Снейп знает, либо его обокрали.

Джайна хмыкнула, ее пальцы сжали край стола, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Она посмотрела на него, ее голос был тихим, но с ноткой стали:

— В Даларане я видела, как маги крадут из лабораторий. Это не сложно, если знать, где искать. — Ее глаза блестели, и она добавила: — Но если твой Снейп такой… внимательный, он бы заметил. Значит, либо он дал, либо его обманули. — Ее плечо прижалось к его сильнее, и их связь передала ее расчет — не просто мысль, а план: Мы можем проверить.

Гарри кивнул, его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и он сказал, голос был низким, но твердым:

— Тогда следим за обоими. Грюм пьет, Снейп… он всегда что-то скрывает. — Его взгляд нашел ее, и лед в его глазах смягчился, как мороз, что таял под ее теплом. — Ты знаешь зелья лучше меня. Что думаешь?

Она сжала губы, ее пальцы постучали по столу, и их связь передала ее память — не слова, а образ: лаборатории Даларана, где она варила зелья для маскировки, ее руки в пятнах от шкуры бумсланга, и ошибки, что стоили ей слишком многого.

Джайна наклонилась ближе, ее пальцы сжали край стола, и она шепнула, голос был тихим, но твердым:

— Если это Оборотное, то кто-то варит его здесь. Месяц — это долго, но можно ускорить, если знаешь как. — Ее синие глаза блестели, и их связь передала ее мысль — не страх, а план: Я могу узнать, если увижу следы.

Гарри кивнул, его рука легла на стол рядом с ее, и тепло их близости стало стеной, что отгоняла пустоту. Он ответил, голос был хриплым, но живым:

— Ты хочешь пробраться к Снейпу? Это… рискованно. — Лед в его глазах дрогнул, и их связь вспыхнула — его вера смешалась с ее теплом: Но я с тобой.

Но прежде чем она успела ответить, воздух за их спинами стал тяжелее, и тень упала на стол, как чернильное пятно. Гарри замер, его дыхание стало паром, и он обернулся — Снейп стоял позади, его мантия шелестела, как крылья ворона, а глаза сверкали, как угли в темноте. Его голос был низким, с ядом, что резал тишину:

— Поттер. — Он сделал паузу, его губы изогнулись в презрительной усмешке. — Я чувствую запах шкуры бумсланга в этом зале. И рог двурога. Знакомые ингредиенты, не так ли? — Его взгляд пробежал по Гарри, затем скользнул к Джайне, и он добавил: — Оборотное зелье, я полагаю? Ты снова копаешься в моих запасах, мальчишка?

Гарри сжал кулаки, пустота гудела, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь. Он встал, его стул скрипнул по полу, и голос был холодным, но дрожал от гнева:

— Я ничего не брал! Это не я… — Он замолчал, их связь дрогнула, и он бросил взгляд на Джайну, словно ища опору. — Мы видели… кто-то другой…

Снейп шагнул ближе, его тень накрыла их, и он прошипел:

— Кто-то другой? Удобная сказка. Может, проверим Сывороткой Правды? Вас обоих. — Его глаза сузились, и он посмотрел на Джайну, его голос стал тише, но острее: — Или твоя… гостья знает больше, чем говорит? Ты ведь не из наших краев, Праудмур. Зелья — твоя стихия, не так ли?

Джайна встала следом, ее туника шелестела, и их связь вспыхнула — ее тепло пробилось сквозь его холод, отгоняя пустоту еще на шаг. Она выпрямилась, ее лицо было бледным, как снег, но глаза блестели, как сталь, что выковали в огне. Она сжала палочку, но не подняла ее, и голос был холодным, но ровным, как море перед бурей:

— Я знаю зелья, профессор. Но я не варю их здесь. И не краду. — Ее взгляд встретил его, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Он блефует. Она сделала паузу, ее пальцы сжали край стола, и она добавила: — Если ваши запасы пропадают, может, стоит проверить тех, кто ближе к вам. Тех, кто ходит по замку… незаметно.

Снейп замер, его губы сжались в тонкую линию, и его глаза пробежали по ней, как будто искали трещину в ее словах. Гарри шагнул к ней, его плечо прижалось к ее, и тепло их близости стало стеной, что держала их вместе. Он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Она права. Мы не брали ничего. Но кто-то берет. — Лед в его глазах смягчился, когда он посмотрел на Джайну, и их связь передала его веру — не слова, а чувство: Ты справишься.

Снейп фыркнул, его мантия взметнулась, и он прошипел:

— Умно. Но я слежу за вами. Обоими. И я непременно узнаю, кто ворует из моих запасов… — Он не договорил, его взгляд стал темнее, и он повернулся, уходя к учительскому столу, его шаги были резкими, как удары молота.

Гарри выдохнул, его кулаки разжались, и он посмотрел на Джайну, его дыхание стало паром. Их связь гудела, и он шепнул:

— Ты его остановила. Как ты это делаешь? — Его рука дрогнула, словно тянулась к ее, но замерла, и тепло ее близости отогнало пустоту еще на шаг.

Она хмыкнула, ее пальцы разжали палочку, и она ответила тихо, голос был холодным, но с ноткой тепла:

— Я знаю таких, как он. Они ищут слабость. Ее нельзя показать. — Ее синие глаза нашли его, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что нашли равновесие. Она добавила: — Но он не поверил. Будет следить.

Гарри кивнул, его рука легла на стол рядом с ее, и их тени слились на стене, как две фигуры, что стояли против тьмы. Он сказал, голос был хриплым, но живым:

— Тогда мы следим первыми. За ним. И за Грюмом. — Лед в его глазах смягчился, и их связь передала его решимость — не просто слова, а обещание: Мы вместе.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь передала ее мысль — не капитуляцию, а доверие: Ты не сдашься. Она кивнула, ее пальцы сжали его рукав — коротко, но твердо, — и отпустила, но осталась рядом, как стена, что держала его, даже когда пустота гудела злее, чем прежде.

* * *

После обеда воздух в Хогвартсе стал гуще, сырость оседала на камнях, и Гарри с Джайной шагали по коридорам, их шаги звучали в унисон, как ритм, что не ломался под тяжестью утренних теней. Пустота гудела в нем, как ледяной ветер, но тепло ее близости — ее плечо рядом с его — отгоняло тьму, как луч в трещине. Их связь пульсировала — холодная, но живая, и слова Снейпа, его угроза Сывороткой Правды, все еще резали, как осколки стекла, но они держали головы прямо, их взгляды были острыми, как клинки.

Первым был урок Прорицания, и они поднялись по шаткой лестнице в башню Трелони, где воздух был тяжелым от благовоний, пыли и запаха старых ковров. Комната была круглой, увешанной шалями, и свет от свечей дрожал, бросая тени на лица студентов, что сидели за маленькими столиками, покрытыми бархатом. Трелони вплыла в зал, ее бусы звякнули, глаза блестели за огромными очками, и голос был томным, как дым, что поднимался от курильниц:

— Сегодня мы заглянем в глубины судьбы… Чайные листья откроют нам завесу будущего. — Она махнула рукой к чашкам, что дымились на столах, и ее взгляд остановился на Джайне, ее губы дрогнули в странной улыбке. — Мисс Праудмур, ваше присутствие… оно волнует эфир с сентября. Ваша аура — как буря за горизонтом. Что вы видите в листьях?

Гарри сжал губы, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, но он взял чашку, бросив взгляд на Джайну. Их связь дрогнула, и он шепнул:

— Она обожает тебя драматизировать. Каждый раз одно и то же. — Его пальцы сжали фарфор, и он сделал глоток, вкус чая был горьким, как память о фляге Грюма.

Джайна хмыкнула, ее пальцы легли на свою чашку, и их связь передала ее мысль — не слова, а скептицизм: Она играет. Она выпила чай, оставив листья на дне, и посмотрела на них, ее синие глаза сузились. Их связь гудела, и она шепнула Гарри:

— В Даларане мы звали это пустой магией. Но она… она видит что-то, даже если не понимает. — Ее голос был холодным, но в нем мелькнула тень любопытства, и она добавила: — Листья как змея. Шкура бумсланга, может быть? — Ее плечо прижалось к его, и тепло ее близости отогнало пустоту еще на шаг.

Трелони подплыла к их столику, ее шали шелестели, как листья в ветре, и она наклонилась над чашкой Джайны, ее очки блеснули в свете свечей. Она ахнула, ее голос стал выше, дрожащим:

— Змея! О, это знак! Скрытая угроза, что ползет в тенях! — Она выпрямилась, ее руки взметнулись, и она посмотрела на Джайну, ее глаза блестели, как будто она видела больше, чем хотела. — Я говорила вам в сентябре, мисс Праудмур… ваша судьба — как ледяной вихрь, что сметает все. Вы принесли его сюда, не так ли?

Джайна сжала губы, ее пальцы замерли на чашке, и их связь передала ее раздражение — не гнев, а усталость: Она повторяется. Она ответила тихо, голос был ровным, но острым, как клинок:

— Я не приношу судьбу, профессор. Я ее делаю. — Ее взгляд встретил Трелони, и воздух вокруг нее дрогнул, стал холоднее, но она держала себя в руках. Их связь вспыхнула, и она шепнула Гарри: — Она видела то же в первый день. Вихрь и змею. Может, это не пустота.

Гарри посмотрел в свою чашку — листья сгрудились в комок, как тень с рогами, и он усмехнулся, лед в его глазах смягчился. Их связь гудела, и он шепнул:

— У меня рога. Двурог, наверное. — Его тепло — не яркое, а тихое, как угли — пробилось через их связь, и он добавил: — Снейп или Грюм? Она не различает.

Трелони наклонилась к его чашке, ее бусы звякнули, и она прошептала:

— Рога… сила, что сокрушит! О, мистер Поттер, ваша тень растет с каждым днем! — Она отступила, ее руки дрожали, и она посмотрела на Джайну, ее голос стал тише: — Вы связаны. Вихрь и тень. Я видела это с первого дня… но теперь это ближе.

Джайна подняла бровь, ее пальцы сжали чашку сильнее, и их связь передала ее мысль — не страх, а расчет: Она чувствует больше, чем знает. Она шепнула Гарри:

— Она не так глупа, как кажется. Но и не так умна. — Ее плечо осталось рядом с его, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла его холод.

Гарри кивнул, его рука легла на стол рядом с ее, и их тени слились на бархате, как две фигуры, что делили одну тайну. Урок тянулся, Трелони вещала о звездах и судьбе, но их мысли были далеко — о Грюме, о Снейпе, о зелье, что связывало их подозрения.

Следующим уроком была Трансфигурация, и они спустились в класс МакГонагалл, где воздух был чище, но холоднее, а парты стояли ровными рядами, как солдаты. МакГонагалл стояла у доски, ее мантия была строгой, как сталь, и голос был резким, но теплым:

— Сегодня мы превращаем перья в кинжалы. Точность и контроль, господа. — Она взмахнула палочкой, и перо на ее столе стало лезвием, блестящим в свете факелов.

Гарри поднял палочку, его дыхание стало паром, и он сосредоточился — перо перед ним дрогнуло, стало серебристым, но осталось мягким, как пух. Лед в его глазах вспыхнул, и он шепнул:

— Не выходит. — Его связь передала его досаду — не слова, а укол.

Джайна посмотрела на него, ее пальцы сжали палочку, и она взмахнула — ее перо вспыхнуло, стало стальным кинжалом с рукоятью, вырезанной, как волна. Их связь гудела, и она шепнула:

— Это как заморозить воду. Нужно чувствовать форму. — Ее плечо прижалось к его, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла его холод.

МакГонагалл подошла, ее глаза сузились, но в них мелькнула искра — не гнев, а интерес. Она посмотрела на кинжал Джайны, затем на Гарри, и сказала, голос был строгим, но живым:

— Мисс Праудмур, впечатляюще. Ваш контроль… он не из наших учебников. — Она сделала паузу, ее взгляд стал острее, и она добавила: — Скажите, как бы вы превратили кинжал обратно? Без слов, только волей?

Джайна замерла, ее синие глаза блестели, и их связь передала ее память — не слова, а образ: Даларан, где она гасила ледяные клинки одним движением руки. Она сжала губы, подняла палочку, и кинжал дрогнул, стал пером, мягким и белым, как снег. Она ответила тихо, голос был холодным, но твердым:

— Нужно отпустить форму. Как дыхание. — Ее взгляд нашел Гарри, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как урок, что она давала ему без слов.

МакГонагалл кивнула, ее губы дрогнули в тени улыбки, и она сказала:

— Хорошо. Очень хорошо. Поттер, учитесь у нее. — Она отошла, но бросила взгляд через плечо, и их связь передала ее мысль — не слова, а уважение.

Гарри попробовал снова, его палочка дрогнула, и перо стало кинжалом — не идеальным, но острым. Он усмехнулся, лед в его глазах смягчился, и он шепнул Джайне:

— Ты лучше, чем МакГонагалл. — Их связь передала его тепло — не яркое, а тихое, как угли.

Она хмыкнула, ее пальцы сжали палочку, и она ответила, голос был мягким, но с ноткой стали:

— Я просто знаю, как держать лед. — Ее плечо осталось рядом с его, и тепло ее близости стало щитом, что держало их вместе, даже когда пустота гудела в нем злее, чем прежде.

* * *

День угасал, сумерки за окнами сгущались в черноту, и холод пробирался в замок, как дыхание смерти. Гарри и Джайна поднимались в башню Гриффиндора, их шаги звучали в унисон, но тишина между ними была тяжелой, как могильный камень. Пустота гудела в нем, ледяной ветер рвал его изнутри, но тепло ее близости — ее плечо рядом с его — держало тьму на расстоянии, как хрупкий барьер. Их связь пульсировала — холодная, но живая, и мысли о Грюме, Снейпе, зелье и угрозах Сывороткой сплетались в клубок, что давил на них.

Они остановились у окна в коридоре, где факелы бросали дрожащий свет на их лица, искаженные тенями. Гарри сжал кулаки, его дыхание стало паром, и лед в его глазах вспыхнул, как морозный огонь, но голос был хриплым, но твердым:

— Грюм пьет зелье. Снейп подозревает нас. Это не просто совпадение. — Его взгляд нашел ее, и их связь передала его мысль — не страх, а сталь: Мы почти у цели.

Джайна кивнула, ее пальцы сжали палочку, и ее синие глаза блестели, как клинки в полумраке. Она ответила тихо, голос был холодным, но с ноткой тепла:

— Кто-то варит его здесь. И если Снейп не в деле… это опаснее, чем кажется. — Ее плечо прижалось к его, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как огонь и лед, что держали равновесие. — Завтра узнаем больше. Мы должны.

Гарри усмехнулся, его рука легла на подоконник рядом с ее, и тепло ее близости стало стеной, что отгоняла пустоту. Он сказал:

— Вместе. Иначе никак. — Лед в его глазах смягчился, и их связь передала его решимость — не слова, а клятва.

Она посмотрела на него, ее дыхание стало паром, и их связь передала ее мысль — не слабость, а доверие: Ты держишь меня. Она кивнула, и они двинулись в гостиную, их тени слились на стене, как две фигуры, что шли против тьмы.

Гостиная Гриффиндора гудела — камин трещал, студенты шептались, и взгляды скользили к ним, как ножи. Гарри и Джайна прошли к лестнице, но Рон перехватил их, за ним шли Гермиона, Фред, Джордж, Дин Томас и Симус Финниган. Дин ткнул пальцем в Гарри, его голос был громким, с насмешкой:

— Ну что, Поттер, вы с ней как сиамские близнецы? Любовь или что? — Симус хихикнул, его глаза блестели: — Одна кровать, да? Скитер бы вцепилась в это со всей силой!

Гарри сжал кулаки, лед в его глазах вспыхнул, и пустота гудела, но Джайна шагнула вперед, ее туника шелестела, и их связь передала ее тепло — не гнев, а ледяная решимость. Она сказала, голос был холодным, как сталь:

— Хотите правду? Идите за нами. — Ее взгляд нашел Гарри, и их связь вспыхнула — ее сила смешалась с его холодом: Покажем.

Они поднялись в комнату, толпа гриффиндорцев следовала, их шепотки резали воздух, как осколки. Комната встретила их мраком — кровать стояла в центре, смятая, как рана, и факелы на стенах бросали тени, что дрожали, как призраки. Гарри повернулся к ним, его дыхание стало паром, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Это не любовь. Это проклятье. — Лед в его глазах вспыхнул, и он посмотрел на Джайну, их связь гудела, как натянутая струна.

Рон кивнул, его лицо было мрачным:

— Они не врут. Это магия. — Гермиона сжала руки, ее голос был острым: — Они связаны. Жизнью. — Фред и Джордж переглянулись, их лица были серьезны, но Дин фыркнул, скрестив руки:

— Проклятье? Серьезно? Докажи. — Симус кивнул, его ухмылка была резкой.

Джайна сжала губы, ее пальцы сжали палочку, и она посмотрела на Гарри — не вопрос, а вызов. Их связь вспыхнула, и она сказала, голос был холодным, но живым:

— Тогда смотрите. И не вмешивайтесь. — Она шагнула к дальнему углу комнаты, ее шаги были медленными, как шаги к эшафоту, и остановилась у стены, в десяти футах от него. Воздух сгустился, стал ледяным, и их связь натянулась, как цепь, что рвала их на части.

Гарри остался у кровати, его кулаки сжались, и пустота ударила, как молот — лед в его груди вспыхнул, его глаза загорелись белым, как Шлем Ужаса, и кровь хлынула из его носа, капая на пол, как чернила. Его голос был хриплым, как крик из могилы:

— Оно… растет. — Его тень на стене закрутилась, стала черной, как дым, и ледяные трещины поползли по полу от его ног, хрустя, как кости.

Джайна пошатнулась, ее лицо исказилось, и их связь резанула — не словами, а агонией: лед сжал ее горло, как удавка. Кровь потекла из уголка ее рта, ее руки задрожали, и воздух вокруг нее закрутился в вихрь, что рвал занавески и гасил факелы. Ее голос был слабым, но острым:

— Чем дальше… тем сильнее… — Ее синие глаза потускнели, и она упала на колени, ее пальцы вцепились в пол, оставляя кровавые следы.

Гриффиндорцы замерли, их лица побелели, и Дин пробормотал:

— Мерлин… — Симус отступил, его руки дрожали, а комната задрожала, как будто само пространство ломалось под их болью.

Гарри рванулся к ней, его ноги подкосились, и кровь стекала по его подбородку, смешиваясь с паром его дыхания. Лед в его глазах стал ярче, пустота рвала его изнутри, и его тень выросла, как чудовище, что тянулось к ней. Он прохрипел:

— Джайна… держись… — Его рука протянулась, пальцы дрожали, и ледяные шипы вырвались из пола, окружая его, как клетка.

Она подняла голову, ее тепло угасало, но вспыхнуло, как последний огонь. Кровь капала с ее губ, и она поползла к нему, ее ногти царапали камень, оставляя красные полосы. Их связь натянулась до предела, и когда их руки соприкоснулись, мир взорвался — ледяной вихрь и черная тень столкнулись, стекла окон треснули, и осколки разлетелись, как град. Кровь брызнула из их ран, но тепло ее пальцев пробилось сквозь его холод, и лед в его глазах погас, пустота отступила, как зверь, что ушел в нору.

Они рухнули друг к другу, их плечи соприкоснулись, и кровь смешалась на полу, как печать их связи. Гарри сжал ее руку, его дыхание было рваным, и он прохрипел:

— Это… наша правда. — Лед в его глазах угас, и тепло ее близости стало якорем.

Джайна кивнула, ее голос был слабым, но живым:

— Мы умираем… если разделимся. — Ее пальцы сжали его, и их связь вспыхнула — ее тепло боролось с его холодом, держа их живыми.

Гермиона ахнула, ее руки дрожали:

— Это… ужасно. — Рон сжал кулаки, его лицо было белым: — Я знал… но не думал, что все так далеко зашло. — Фред и Джордж стояли молча, их глаза были темными, а Дин выдохнул:

— Простите… я… мы не думали… — Симус кивнул, его голос пропал, и он смотрел на кровь, что текла по полу.

Гарри посмотрел на них, его дыхание выровнялось, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Одна кровать. Одна жизнь. Теперь видите. — Его рука не отпустила ее, и тепло их касания стало стеной.

Джайна подняла голову, ее синие глаза блестели, и она добавила:

— Это не выбор. Это проклятье. — Их связь передала ее мысль — не слабость, а сила: Мы держимся вместе.

Гриффиндорцы ушли, их шаги были тяжелыми, и тишина накрыла комнату, как саван. Гарри и Джайна поднялись, их кровь осталась на полу, как карта их боли. Они легли на кровать, их плечи соприкоснулись, и тепло ее кожи отогнало пустоту, что гудела в нем. Гарри шепнул:

— Они поняли. — Лед в его глазах погас, и их связь была как цепь — его холод и ее тепло сплетались, держа их в ночи.

Она ответила тихо:

— Они испугались. — Ее рука легла рядом с его, и их тени слились на стене, как две фигуры, что не ломались под тяжестью проклятья, что росло с каждым днем.

Ночь в их общей комнате снова была душной, пропитанной невысказанным напряжением. Сон приходил урывками, рваный, как старая ткань, и Гарри чувствовал не только свое изнурение, но и беспокойство Джайны, вибрирующее через невидимые Узы Крови. Он почти привык к этому фоновому шуму чужой души, к разделенным кошмарам — обрывкам видений с ледяными пустошами Азерота, тенями Терамора, вспышками зеленого пламени Авады. Но то, что пришло этой ночью, было иным. Настолько иным, что поначалу показалось просто бредом измученного сознания.

Абсурд. Комизм. Вот что это было.

Он увидел Джайну, но не ту, что спала в метре от него, сжавшись под одеялом, а сияющую, почти нереальную. На ней было роскошное бальное платье — нечто похожее на подарок миссис Уизли, но на порядок богаче, из переливающейся лазурной ткани, расшитой серебром, напоминающим иней. Она стояла посреди залитого солнцем сада, который смутно походил на Хогвартс, но был ярче, сказочнее. И рядом с ней… суетился эльф. Не Добби. Не Винки. Высокий, даже по эльфийским меркам, тощий, с непомерно длинными, оттопыренными ушами, огромными зелеными глазищами навыкате и тонким, аристократическим носом. Его платиновые волосы были собраны в сложную прическу, а сам он был облачен в нелепую, кричаще-роскошную мантию кроваво-красного и золотого цветов, усыпанную драгоценными камнями, которая явно была ему велика. В тонких руках он держал исполинский букет экзотических, слегка светящихся цветов немыслимых оттенков. И он… он лебезил перед Джайной.

— О, моя несравненная Леди Джайна! Ваша красота затмевает даже вечное солнце Кель’Таласа! Ваши глаза — чистейшие сапфиры Ледяной Короны! Ваша мудрость — безграничный океан! Позвольте недостойному Кель’тасу Солнечному Скитальцу преподнести вам эти скромные цветы, сорванные на рассвете в Луносвете! — Эльф с драматическим стуком бухнулся на одно колено, протягивая букет, и попытался схватить ее руку для поцелуя. Джайна брезгливо отдернула ее.

— Отстань, Кель’тас! Сколько раз тебе повторять — нет! — Голос Джайны во сне был на удивление капризным, мальчишеским, раздраженным, лишенным ее обычной взрослой горечи.

— Но, моя Леди! Мое сердце пылает к вам неугасимым пламенем Феникса! Я последую за вами на край света и за его пределы! Я принесу вам к ногам все сокровища Син’дорай, всю магию Солнечного Колодца! Только скажите «да»! — Эльф смотрел на нее с таким пылким обожанием и подобострастием, что Гарри невольно подумал о Добби. Но внешность… что-то в этих острых, высокомерных чертах, в презрительной складке у тонких губ, помимо платиновых волос, неуловимо напомнило ему… Люциуса Малфоя. Словно кто-то скрестил Добби и Малфоя-старшего и добавил щепотку театральности.

— Убирайся! — воскликнула Джайна во сне. — Ты мне надоел! Пошел прочь, говорю!

Эльф-Кель’тас с трагическим видом прижал руку к сердцу, картинно закатив глаза.

— О, жестокая! Но моя преданность не знает границ! Я не сдамся! Я буду ждать вас вечно! Я буду носить вам цветы каждый день, пока последний лепесток не упадет в Вечность! Я ваш навеки, моя путеводная звезда! — И он снова попытался ухватить ее руку.

Гарри не выдержал. Абсурдность ситуации, нелепый пафос этого эльфа-Малфоя-Добби, его напыщенные речи и девчоночья реакция Джайны — все это сложилось в такую комичную картину, что он сначала тихо хихикнул во сне, сдерживаясь, но потом не удержался. Он расхохотался. Громко, взахлеб, прямо в подушку.

Его собственный смех выдернул его из сна. Гарри резко сел на кровати, продолжая смеяться, слезы текли по щекам. Рядом тут же села Джайна, сначала с недоумением глядя на него сонными глазами, но потом ее взгляд сфокусировался, и на лице отразилось узнавание, смешанное с ужасом.

— Ты… ты тоже это видел?! — выдохнула она, голос был сиплым ото сна и шока.

— Эльф… который… цветы… «моя леди»… — давясь от смеха, пытался выговорить Гарри, показывая на воображаемого Кель’таса.

Джайна смотрела на него секунду, лицо ее было напряженным, словно она решала, придушить его или нет, а затем ее тоже прорвало. Сначала это был сдавленный смешок, потом тихое хихиканье, а потом она откинула голову назад и расхохоталась — громко, искренне, почти истерично. Этот смех был таким неожиданным, таким живым, совершенно непохожим на ее привычный сарказм или усталую горечь, что Гарри, глядя на нее, расхохотался еще сильнее.

Они смеялись до боли в животе, до слез, до судорожного дыхания, на несколько драгоценных минут забыв про проклятие, про усталость, про страх перед Турниром и тенями прошлого. Смеялись над абсурдностью их связи, которая теперь транслировала не только боль и кошмары, но и остаточные воспоминания о назойливых эльфийских принцах. Смеялись просто потому, что обоим отчаянно требовалась эта разрядка, это мимолетное ощущение… нормальности.

Когда смех наконец утих, они сидели на кровати, тяжело дыша и вытирая слезы рукавами пижам. Между ними повисла тишина, но другая — не гнетущая, а легкая, все еще подрагивающая отголосками хохота. Джайна посмотрела на Гарри, и в ее синих глазах еще плясали смешинки, смешанные с привычной усталостью.

— Ладно, Поттер… признаю. Это было… неожиданно. — Она чуть криво усмехнулась. — И да, это было смешно. Этот идиот Кель… он действительно был тем еще напыщенным павлином. Хотя, надо отдать ему должное, выглядел получше, чем… это. Не такой эльфийский, слава Свету.

Гарри улыбнулся ей в ответ, чувствуя, как Узы Крови отозвались не привычной тянущей болью, а легким, теплым эхом их общего смеха. Пустота внутри на миг отступила.

— По крайней мере, теперь я знаю, с какими кадрами тебе приходилось иметь дело. Неудивительно, что ты такая колючая.

Она беззлобно ткнула его кулаком в плечо через разделявшее их пространство.

— Заткнись, якорь. И давай спать. Если получится. Завтра нас ждет новый день… и, возможно, новые, уже не такие смешные сюрпризы от нашей связи.

Они снова легли. Тишина вернулась, но теперь в ней была новая нотка — хрупкое воспоминание об общем смехе. Этот странный, нелепый сон стал неожиданным моментом единения, показавшим им, что даже в самой мрачной ситуации есть место абсурду. И что их Узы Крови, их проклятие, могут быть не только источником боли, но и… чем-то еще. Чем-то непредсказуемым. Но мрак никуда не делся. Смех был лишь короткой передышкой. Трещина на витраже их общей судьбы все так же напоминала о себе, и холод внутри Гарри, казалось, только крепчал под покровом ночи.

* * *

Утро встретило их промозглой серостью. Смех прошлой ночи казался далеким, почти нереальным сном. Реальностью была свинцовая усталость, навалившаяся с новой силой. Гарри чувствовал это особенно остро — не просто недосып, а глубинное истощение, словно проклятие вытягивало из него саму жизненную силу, оставляя внутри звенящую пустоту. И холод. Этот внутренний холод становился все ощутимее, цепляясь за кости, иногда прорываясь наружу ледяным дыханием, которое замечали другие.

За завтраком в Большом Зале он едва ковырял овсянку. Руки слегка дрожали, а кончики пальцев казались онемевшими. Рядом Джайна пила черный кофе, ее лицо было бледным, под глазами залегли тени. Она тоже чувствовала это — усиление проклятия. Их вынужденная близость, спасавшая от физической боли разрыва, теперь словно ускоряла процесс истощения.

— Ты в порядке? — тихо спросила Гермиона, обеспокоенно глядя на Гарри. Рон рядом нахмурился, перестав жевать тост.

— Нормально, — буркнул Гарри, но его голос прозвучал глухо. Он чувствовал на себе взгляд Джайны — внимательный, тревожный. Она видела больше, чем остальные.

— Просто устал, — добавил он чуть громче.

Джайна ничего не сказала, но ее пальцы чуть крепче сжали чашку. Она думала о ритуале крови, о словах МакГонагалл, о древних, опасных способах разорвать или хотя бы ослабить такие узы. Но цена могла быть слишком высока. Пока они отложили эту мысль, сосредоточившись на выживании здесь и сейчас. Первый тур Турнира Трех Волшебников приближался неумолимо — 24 ноября. Меньше трех недель.

* * *

Дни после разоблачения Риты Скитер и ночного кошмара Джайны тянулись медленно, наполненные учебой, попытками тренироваться и постоянным, гнетущим ожиданием. Подготовка к первому заданию казалась почти невыполнимой задачей. Проклятие не только истощало их физически, но и влияло на магию. Сложные заклинания требовали концентрации, которую было трудно удержать, когда твое сознание постоянно резонирует с чужим, когда тело ноет от фантомной боли или сковывает внезапный холод.

Их главным инструментом в попытке понять происходящее оставалась Карта Мародеров. Каждую ночь, когда общая гостиная Гриффиндора пустела, они укрывались в своей комнате, запирали дверь и расстилали старый пергамент.

— Клянусь, что замышляю шалость, — шептал Гарри, касаясь карты палочкой.

Чернильные линии расползались, оживая, рисуя лабиринт Хогвартса и его обитателей. Их взгляды были прикованы к кабинету Защиты от Темных Искусств. И то, что они видели ночь за ночью, вызывало мурашки по коже.

Точка с именем «Аластор Грюм» почти не двигалась. Она оставалась в пределах кабинета, иногда перемещаясь к сундуку у стены, но чаще всего застывая на одном месте, словно… словно сам Грюм был неподвижен. Зато другая точка, «Бартемиус Крауч», вела себя крайне активно. Она перемещалась по кабинету, выходила в коридоры, спускалась в подземелья, приближаясь к кабинету Снейпа, а затем возвращалась. Всегда одна и та же траектория.

— Он снова там, — пробормотал Гарри, ткнув пальцем в точку Крауча у двери Снейпа. Его дыхание вырвалось изо рта легким облачком пара, хотя в комнате не было так уж холодно. Лед в его глазах, как заметила Джайна, в такие моменты становился ярче, острее. — Он ходит под видом Грюма. Пьет Оборотное зелье. Но настоящий… он там. В кабинете. Почему Карта показывает их обоих?

Джайна подошла ближе, ее плечо коснулось его. Мгновенная вспышка тепла от ее близости немного разогнала ледяную пустоту внутри Гарри. Она нахмурилась, глядя на пергамент.

— Два имени. В одном месте. Карта не должна так работать… если только… если один не заперт. — Ее голос был тихим, напряженным. — Или под заклятием, которое скрывает его от обычного восприятия, но не от магии Карты. Или… — Она помолчала. — Гарри, Карта показывает живых и их истинные имена. Грюм там. Живой. А этот… этот Крауч носит его лицо.

— И каждую ночь ходит к Снейпу, — закончил Гарри, сжимая кулаки. Холод внутри него отозвался волной глухой ярости. — За ингредиентами. За шкурой бумсланга, верно?

— Скорее всего, — кивнула Джайна. Ее синие глаза задумчиво изучали точки на карте. — И тут два варианта. Либо Снейп — непроходимый идиот, который не замечает регулярных пропаж ценных ингредиентов из личных запасов. Либо он знает. И покрывает Крауча.

— Снейп не идиот, — процедил Гарри. — Значит… он заодно с ним? С тем, кто бросил мое имя в Кубок?

— Возможно. Или у Крауча есть на него рычаги давления, — Джайна потерла виски. — В любом случае, Снейпа нужно… подтолкнуть. Заставить его обратить внимание. Или выдать себя.

Обвинять Снейпа в лицо было самоубийством. Он бы только пришел в ярость и, возможно, действительно применил бы Сыворотку Правды, но уже против них. План родился сам собой — анонимная записка. Короткая, двусмысленная, бьющая в цель.

Дрожащей от холода и напряжения рукой Гарри вывел на клочке пергамента несколько слов:

«Запасы истощаются. Кое-кто наведывается по ночам. Проверьте замки… и совесть.»

Под покровом темноты, используя мантию-невидимку, они пробрались к кабинету Снейпа. Сердце колотилось о ребра, а Узы Крови пульсировали тревогой. Гарри подсунул записку под дверь, стараясь не шуметь.

Когда они отступили в тень, Джайна тихо прошептала, ее голос был твердым, как сталь:

— Пусть думает. Если он не причастен, это заставит его быть осторожнее и, возможно, заметить Крауча. Если причастен… может, он занервничает. Сделает ошибку. А мы будем следить.

* * *

Утро встретило их промозглой серостью, стучащей дождем по высоким окнам замка. Смех прошлой ночи казался далеким, почти нереальным сном, смытым холодной волной реальности. Свинцовая усталость, ставшая их постоянной спутницей, навалилась с новой силой, въедаясь в кости, туманя мысли. Гарри чувствовал это особенно остро — не просто недосып после рваных кошмаров, а глубинное, сосущее истощение, словно Узы Крови были невидимым паразитом, вытягивающим из него саму жизненную искру, оставляя взамен звенящую пустоту. И холод. Этот внутренний холод становился все ощутимее, цепляясь за душу, иногда прорываясь наружу инеем на ресницах или ледяным дыханием, которое он старался скрывать.

В Большом Зале царил обычный утренний гул — звон посуды, смех, оживленные разговоры о предстоящих уроках и, конечно, о Турнире. Но для Гарри и Джайны этот шум казался приглушенным, далеким. Они сидели чуть поодаль от остальных гриффиндорцев, их вынужденная близость создавала вокруг них невидимый барьер. Гарри едва ковырял овсянку, ложка казалась неподъемной. Руки слегка дрожали, а кончики пальцев неприятно покалывало от холода, идущего изнутри.

Рядом Джайна медленно пила крепкий черный кофе, не прикасаясь к еде. Ее лицо под заплетенными наспех белыми волосами было бледным, почти прозрачным, а под глазами залегли тени, которые не мог скрыть даже ее гордый, прямой взгляд. Она тоже чувствовала это — медленное, неумолимое усиление проклятия. Их близость, спасавшая от физической агонии разрыва, теперь превратилась в медленную пытку истощением.

— Гарри, ты выглядишь ужасно, — тихо сказала Гермиона, присаживаясь напротив и обеспокоенно заглядывая ему в лицо. Рон, плюхнувшийся рядом, нахмурился, отложив свой бутерброд. — Ты почти ничего не ешь последние дни. И Джайна тоже.

— Нормально, — буркнул Гарри, избегая ее взгляда. Голос прозвучал глухо, безжизненно. Он чувствовал на себе изучающий взгляд Джайны — внимательный, тревожный, понимающий. Она знала, что это не просто усталость.

— Просто не выспался, — добавил он чуть громче, пытаясь придать голосу бодрости.

Джайна промолчала, но ее пальцы чуть крепче стиснули теплую чашку, словно пытаясь согреться. Ее мысли были далеко — о ритуале крови, о котором они говорили с Гарри, о туманных намеках МакГонагалл, о древних, темных и опасных способах разрушить или хотя бы ослабить такие узы. Но цена… цена могла оказаться непомерной. Пока они решили ждать, наблюдать, сосредоточиться на выживании здесь и сейчас. До первого тура Турнира время стремительно сокращалось, и его дата нависала над ними, как грозовая туча.

Гарри мельком взглянул на преподавательский стол. Снейп сидел там, прямой и мрачный, как всегда. Но что-то было не так. Он не язвил Флитвику, не сверлил глазами гриффиндорский стол. Его взгляд блуждал по залу, цепляясь за тени в углах, за случайных студентов, словно он что-то искал или кого-то высматривал. Показалось ли Гарри, или профессор выглядел… встревоженным? Возможно, записка все-таки заставила его задуматься?

* * *

Ждать долго не пришлось. Эффект от анонимной записки проявился не так, как они, возможно, ожидали — Снейп не устроил публичного скандала и не бросился с обысками по замку. Но изменения были, и они были заметны для тех, кто внимательно наблюдал.

На следующем уроке Зельеварения профессор был еще более язвителен и невыносим, чем обычно. Он придирался к каждому движению Гарри, высмеивал его попытки правильно нарезать корень мандрагоры и наградил Гриффиндор серией штрафных очков за малейшие провинности. Однако за этой привычной маской желчи Гарри и Джайна уловили нечто новое — рассеянность и плохо скрываемую нервозность. Снейп чаще обычного оглядывался на дверь, его пальцы нервно барабанили по столу, а взгляд то и дело останавливался на Гарри — долгий, изучающий, подозрительный.

— Поттер! — рявкнул он вдруг, когда Гарри, задумавшись о Крауче, чуть не перелил настойку полыни в котел. — Пять очков с Гриффиндора за невнимательность! Или вы считаете, что правила существуют не для вас? Возможно, ночные прогулки сказываются на вашей и без того скудной концентрации?

Гарри вздрогнул. Ночные прогулки? Снейп намекает? Он бросил быстрый взгляд на Джайну. Та едва заметно кивнула, ее глаза внимательно следили за профессором. Она тоже это услышала.

Позже, когда они шли по коридору после урока, стараясь держаться как можно ближе друг к другу, чтобы унять ноющую боль от растягивающихся Уз, они буквально столкнулись со Снейпом. Он вынырнул из-за угла так внезапно, что Гарри едва успел остановиться.

— Смотрите, куда идете, Поттер! — прошипел Снейп, его черные глаза впились в них обоих. Он окинул их долгим, неприятным взглядом, задержавшись на том малом расстоянии, что их разделяло. — Всегда вместе, как сиамские близнецы. Надеюсь, ваше… состояние не мешает вам соблюдать школьные правила? Например, правило находиться в своих спальнях после отбоя?

Его голос был пропитан ядом, но за ним чувствовался вопрос. Он прощупывал почву. Он подозревал.

— Мы просто шли из библиотеки, профессор, — ровно ответила Джайна, встречая его взгляд без страха, хотя Гарри чувствовал ее напряжение через Узы. — Готовились к занятиям.

Снейп хмыкнул, но больше ничего не сказал, лишь бросил на них еще один тяжелый взгляд и проследовал дальше, его черная мантия взметнулась за ним, как крыло летучей мыши.

— Он знает, — прошептал Гарри, когда они остались одни. — Или подозревает. Про записку. Про ночные вылазки.

— Да, — согласилась Джайна. — И он нервничает. Но это не значит, что он на нашей стороне. Возможно, он просто боится, что его собственное участие или бездействие будет раскрыто.

Той же ночью Карта Мародеров подтвердила их опасения. Точка «Бартемиус Крауч» все еще двигалась по знакомому маршруту к кабинету Снейпа. Однако теперь он шел быстрее, меньше задерживался в коридорах, и, что самое интересное, точка «Северус Снейп» не спала в его комнатах, а перемещалась по кабинету, словно ожидая визитера или проверяя что-то. Записка возымела эффект — Снейп был настороже. Но остановить Крауча он либо не мог, либо не хотел. Интрига только закручивалась.

* * *

Дни шли. Отношение гриффиндорцев к ним неуловимо менялось. После той ночи, когда Джайна едва не разнесла гостиную, и после статьи Скитер, многие, кажется, осознали, что происходящее — не игра и не розыгрыш. Дин Томас перестал отпускать колкости и однажды молча протянул Гарри набросок — их с Джайной лица, мрачные, но решительные, на фоне башен Хогвартса. Симус Финниган, обычно громкий и взрывной, теперь говорил с ними тише, а однажды неуклюже сунул Джайне тыквенное печенье со словами: «Вы это… держитесь». Рон стал их неофициальным телохранителем, грозно зыркая на любого, кто пытался подойти с глупыми вопросами. Гермиона все глубже зарывалась в книги, ища ответы о проклятиях и узах, ее вопросы были мягкими, но настойчивыми. Близнецы Уизли, хоть и притихшие, подмигивали им, обещая «фейерверк по первому требованию». Эта молчаливая поддержка немного согревала, но не могла растопить лед внутри Гарри.

Найти место для тренировок оказалось проще, чем они думали. Карта Мародеров показала несколько заброшенных классов в редко посещаемых крыльях замка. Они выбрали один на седьмом этаже — пыльный, заставленный старыми партами и сломанным астрономическим оборудованием, идеальное место для того, чтобы никто не подслушивал их отчаянные попытки подготовиться к неизвестности.

Но энтузиазма это не прибавляло. Проклятие высасывало силы, и даже простые заклинания давались с трудом.

— Так, якорь, соберись! — скомандовала Джайна, устало потирая переносицу. Она уже битый час пыталась добиться от Гарри стабильного Щитового заклинания. — Представь, что этот тренировочный манекен — Малфой. Или Снейп. Должно сработать.

— Очень смешно, — проворчал Гарри, с трудом поднимая палочку. Руки дрожали от усталости и внутреннего холода, который сегодня ощущался особенно остро. — Я пытаюсь. Просто… оно не держится.

— Протего! — выкрикнул он, когда Джайна снова послала в него слабый Оглушающий луч. Щит возник на долю секунды — блеклый, мерцающий — и тут же погас. Луч ударил Гарри в плечо, несильно, но достаточно, чтобы он пошатнулся и раздраженно выругался.

— «Пытаюсь» — это не то слово, которое спасет твою задницу от драконьего пламени, Поттер! — голос Джайны стал резче. Ее собственное истощение и страх перед неизвестностью делали ее менее терпеливой. — Что это было? Желе, а не щит! Снова!

— Да знаю я! — огрызнулся Гарри, чувствуя, как раздражение смешивается с унизительным бессилием. — Может, попробуешь сама, а? С этой дрянью, высасывающей из тебя жизнь каждую секунду!

— Я пробую, Поттер! Каждый день! — вспылила Джайна, делая шаг к нему. Ее глаза сверкнули недобрым огнем. — Но в отличие от тебя, я хотя бы знаю, как это делается! А ты даже простое Протего удержать не можешь! Может, тебе стоит меньше ныть и больше стараться?!

Ее слова больно хлестнули по его и без того натянутым нервам. Унижение, страх, холодная пустота внутри — все смешалось в один горький ком.

— Я стараюсь! — крикнул он в ответ, сам не ожидая такой силы в голосе. Он ударил кулаком по ближайшей парте, поднимая облако пыли. — Черт побери, я стараюсь! Но эта проклятая штука… она…

И тут это произошло. Не так, как раньше — легким инеем или видимым дыханием. Это был взрыв холода. Воздух в комнате мгновенно стал ледяным, словно они перенеслись в склеп. Пыль на полу вокруг Гарри не просто покрылась инеем — она замерзла, хрустя под его ногами. Стекла в окнах подернулись морозными узорами. Дыхание Гарри вырывалось густым белым паром, а его глаза… они полыхнули мертвенно-голубым, почти белым светом, лишенным всякого тепла. Холод был не просто физическим — он был ощутим как нечто чужеродное, враждебное, древнее. Сам Гарри замер, чувствуя, как лед сковывает его изнутри, как немеют пальцы, как в ушах звенит ледяная тишина.

Джайна отшатнулась. Не просто сделала шаг назад — она отскочила, словно от удара, споткнувшись о ножку стула и едва не упав. Палочка выпала из ее руки, но она даже не заметила. Все ее существо было приковано к Гарри, к этому неестественному холоду, к свету в его глазах. На ее лице отразился не просто страх — это был первобытный ужас, смешанный с болезненным узнаванием, которое пронзило ее до глубины души. Эхо Ледяной Скорби, шепот Запределья, безмолвный крик Терамора — все это на миг вспыхнуло в ее памяти, вызванное этим внезапным, жутким холодом. Она видела не Гарри. Она видела призрак того, кого боялась больше всего на свете.

— Прекрати! — ее голос был сдавленным шепотом, полным паники. — Гарри… прекрати это! Немедленно!

Ее испуганный голос вырвал Гарри из оцепенения. Ледяной свет в его глазах погас, холод начал медленно отступать, оставляя после себя тошнотворную слабость, дрожь во всем теле и липкий страх. Иней на полу и окнах стал таять, превращаясь в грязные лужицы. Он посмотрел на Джайну — бледную, дрожащую, с ужасом в глазах.

— Я… я не знаю, как, — прохрипел он, чувствуя себя виноватым и напуганным одновременно. — Оно… оно само. Джайна, что это было? Что с тобой?

Она с трудом перевела дыхание, отвела взгляд, обхватила себя руками. Попыталась вернуть себе контроль, натянуть маску сарказма.

— Ничего. Просто… не делай так больше, Поттер, — бросила она, голос все еще дрожал. — Выглядело… эффектно. И холодно. Очень холодно.

— Я видел твое лицо, Джайна, — тихо сказал Гарри, делая шаг к ней. Узы Крови пульсировали, передавая ему остаточные волны ее паники. — Ты была напугана до смерти. Не ври мне.

Она вздрогнула и резко повернулась к нему. Маска треснула.

— А ты бы не испугался?! — почти выкрикнула она, в ее голосе смешались страх и гнев. — Ты понятия не имеешь, Поттер! Этот холод… эта… пустота в твоих глазах! Я видела такое раньше! Я знаю, чем это кончается! — Она осеклась, тяжело дыша. — Я видела, как магия, сильная магия, выходит из-под контроля. Как она извращает, ломает, уничтожает… все, к чему прикасается! И то, что я сейчас увидела в тебе… это было похоже. Слишком похоже.

Она говорила не о силе Архимага. Она говорила о разрушительной мощи, которую видела своими глазами, о последствиях потери контроля, о боли, которую это несет. Ее страх был глубоко личным, выстраданным.

— Я боюсь, Гарри, — добавила она тише, голос упал почти до шепота, и в нем прозвучала неприкрытая уязвимость. — Боюсь того, во что это проклятие превращает тебя. Боюсь, что этот холод… поглотит тебя. И боюсь… — она запнулась, но заставила себя продолжить, — боюсь, что и моя собственная сила может взбрыкнуть. После того кошмара… она стала… другой. Неустойчивой. Я чувствую ее. И я не хочу… я не могу допустить, чтобы это снова вырвалось. Чтобы я снова причинила боль.

Повисла тяжелая тишина. Гарри смотрел на нее, и гнев уступил место растерянности и сочувствию. Он видел не гордую волшебницу, а напуганную девушку, преследуемую призраками прошлого. Он шагнул ближе, игнорируя собственную слабость.

— Эй, — сказал он тихо, неловко коснувшись ее руки. Она не отстранилась. — Я тоже боюсь. Этой штуки внутри… этого холода. Но я не дам ему взять верх. Слышишь? — Он встретил ее взгляд, стараясь выглядеть увереннее, чем чувствовал себя. — И ты не потеряешь контроль. Мы же… мы же связаны, верно? Присмотрим друг за другом. Может, в этом и есть какой-то смысл.

Он ожидал саркастического ответа, но Джайна лишь горько усмехнулась, стирая с щеки непрошеную слезу.

— Присмотрим друг за другом… Звучит как начало очень плохой шутки, Поттер. — Она сделала глубокий вдох, немного приходя в себя. — Ладно. Перерыв. Определенно перерыв. Прежде чем ты превратишь этот класс в филиал Нордскола, а я случайно снесу половину башни.

Ее голос снова обрел привычные саркастические нотки, но под ними теперь ощущалась новая глубина — хрупкое признание общей беды и негласное обещание поддержки. Они оба были напуганы, оба истощены, но в этот момент, посреди пыльного заброшенного класса, их странная, мучительная связь показалась чуточку менее невыносимой.

* * *

Пока Гарри и Джайна боролись со своим проклятием и тенями заговора, жизнь в Хогвартсе шла своим чередом, лишь слегка окрашенная напряжением Турнира. В коридорах обсуждали шансы чемпионов, строили догадки о первом задании. Статья Скитер все еще была предметом пересудов, но после той ночи в гриффиндорской гостиной отношение к Гарри и Джайне у многих изменилось — от насмешек к настороженному любопытству или даже сочувствию. Лаванда Браун и Парвати Патил теперь бросали на них сочувственные взгляды, а не хихикали за спиной. Невилл Лонгботтом однажды неуклюже предложил Гарри помочь с гербологией, пробормотав что-то о том, что «вместе легче».

Гермиона, помимо поисков информации об Узах Крови, с головой ушла в свою кампанию за права эльфов-домовиков (Г.А.В.Н.Э.), пытаясь сагитировать Рона, который больше переживал о том, что ему совершенно нечего надеть на предстоящий Святочный Бал (о котором уже начали шептаться старшекурсники) и кто его туда пригласит. Близнецы Уизли тестировали свои новые «Забастовочные Завтраки» на первокурсниках и принимали ставки на исход первого задания, но при виде Гарри и Джайны их шутки стихали, и они ограничивались ободряющими подмигиваниями. Мир вокруг продолжал жить своей жизнью, подчеркивая их изоляцию и одновременно напоминая, что они не совсем одни.

* * *

Прошла еще неделя мучительного ожидания и бесплодных наблюдений. До первого задания оставалось всего несколько дней. Поздним вечером, когда Гарри и Джайна сидели в своей комнате, склонившись над картой Мародеров и пытаясь разглядеть хоть какие-то новые детали в перемещениях Крауча и Снейпа, в дверь настойчиво постучали. Стук был тяжелым, знакомым.

Они переглянулись, Узы Крови отозвались синхронным уколом тревоги. Гарри осторожно приоткрыл дверь. На пороге стоял Хагрид, закутанный в свою кротовую шубу, его лицо в свете палочки Гарри выглядело необычайно серьезным и встревоженным.

— Гарри, Джайна… слава Мерлину, нашел вас, — пробасил он, быстро оглядываясь по темному коридору. — Идемте со мной. Живо. И накиньте эту вашу штуку… мантию-невидимку. Вам нужно кое-что увидеть. Срочно. Пока не поздно.

— Что случилось, Хагрид? — спросил Гарри, чувствуя, как ледяная рука сжала сердце, перекликаясь с внутренним холодом.

— Не здесь, — Хагрид махнул своей огромной ручищей в сторону лестницы, ведущей вниз. — Это… это касается Турнира. Первого задания. Того, что вас ждет. Вы должны знать. Поверьте мне. Идемте!

Гарри и Джайна обменялись быстрыми, полными тревоги взглядами. Предчувствие беды стало почти осязаемым. Не говоря ни слова, Гарри накинул на них мантию-невидимку. Тепло Джайны рядом, ее рука, инстинктивно нашедшая его локоть сквозь ткань мантии, стали единственным якорем в ледяном потоке страха и неизвестности. Они шагнули вслед за Хагридом в холодную, ветреную ночь, под спасительный покров невидимости, направляясь к границе Запретного Леса, где их ждало зрелище, способное заморозить кровь в жилах похлеще любого проклятия.

Мантия-невидимка была рассчитана на одного, ну, может, на троих подростков, если очень постараться. Для Гарри и Джайны, вынужденных держаться вплотную друг к другу из-за Уз, она создавала тесное, почти интимное пространство, контрастирующее с ледяным ветром снаружи. Гарри чувствовал тепло ее плеча сквозь слои одежды, ощущал ее ровное, хоть и напряженное дыхание у своего уха. Узы Крови тихо гудели между ними — не болью, пока дистанция соблюдалась, но постоянным фоновым шумом, напоминанием об их общей судьбе. Этот гул усиливался тревогой, которую они оба чувствовали, следуя за спешащим Хагридом.

— Куда мы идем, Хагрид? — прошептал Гарри, стараясь не споткнуться о корень дерева, скрытый в темноте.

— Потерпи, Гарри, почти пришли, — пробасил лесничий, оглядываясь и понижая голос до громыхающего шепота. — То, что я вам покажу… ну… строго между нами, ясно? Я не должен был… но вы должны знать. Особенно вы двое.

Он многозначительно посмотрел на то место, где под мантией находились они. Джайна рядом с Гарри напряглась. Ее рука, до этого просто лежавшая на его предплечье, чтобы не отстать в темноте, чуть сжалась. Гарри почувствовал этот импульс тревоги так же ясно, как свой собственный страх.

Они углублялись в Лес, туда, куда студентам ходить строжайше запрещалось. Воздух становился теплее, пахло хвоей и… чем-то еще. Резким, едким запахом, похожим на серу или паленую шерсть. Хагрид приложил палец к губам и жестом велел им остановиться за густым сплетением деревьев. Сам он осторожно выглянул из-за ствола огромной сосны.

— Вот оно, — прошептал он им, отступая. — Первое задание. Чемпионы должны пройти мимо… вот этого.

Он указал в сторону большой поляны, залитой неестественно ярким светом, исходящим от множества факелов. И то, что они увидели, заставило Гарри замереть, а Джайну рядом с ним резко втянуть воздух.

На поляне, окруженной невысоким, но крепким дощатым загоном, метались не лошади, не гиппогрифы. Там были драконы. Четыре огромных, чешуйчатых чудовища, каждое размером с небольшой дом, выдыхали столбы огня в ночное небо, яростно рыча и ударяя шипастыми хвостами по земле. Люди — волшебники в толстых защитных мантиях — суетились вокруг, пытаясь усмирить их с помощью заклинаний.

Один дракон был иссиня-черным, с огромными рогами и гребнем вдоль спины — Венгерская Хвосторога, как мелькнуло в памяти Гарри из книги о драконах. Другой — массивный, зеленый, похожий на гигантскую жабу — Валлийский Зеленый. Третий — изящный, бронзово-красный, с бахромой шипов вокруг морды — Китайский Огненный Шар. Четвертый — перламутрово-серый, быстрый и злой — Шведский Тупорылый.

Гарри почувствовал, как холод, его постоянный спутник, превратился в ледяные иглы, впившиеся под кожу. Страх был почти парализующим. Это их первое задание? Пройти мимо этого?

Рядом Джайна стояла неподвижно, как ледяная статуя. Но Гарри чувствовал бурю, бушующую внутри нее через Узы. Это был не только страх — в нем смешивалось что-то еще: холодный расчет мага, оценивающего угрозу, отголосок узнавания (драконы ее мира были другими, но сама суть — первобытная мощь, огонь, разрушение — была знакома) и мгновенная, острая тревога не только за себя, но и за него. Он почувствовал, как ее магическая сила, обычно скрытая, едва заметно всколыхнулась под кожей, инстинктивно готовясь к защите.

— Драконы, — прошептала она так тихо, что услышал только Гарри. Голос был ровным, почти бесцветным, но в нем звенела сталь. — Настоящие. Четыре. Разных видов. Это… это безумие, Поттер. Не задание, а бойня.

Ее слова, сухие и констатирующие, парадоксально немного отрезвили Гарри. Он посмотрел на нее. В полумраке под мантией ее лицо было бледным, глаза широко раскрыты, но в них уже не было паники — только мрачная решимость.

В этот момент с другой стороны поляны послышался треск веток и громкий женский голос с сильным французским акцентом:

— Агрид? Это ви? Что здесь происходит?

Из-за деревьев вышла мадам Максим, директор Шармбатона. Ее огромное тело возвышалось над кустами, глаза удивленно и подозрительно оглядывали поляну. Хагрид, застигнутый врасплох, попытался спрятаться за деревом, что было довольно комично, учитывая его размеры.

— О, мадам Максим! Добрый вечер! — пробасил он неестественно бодрым голосом. — Я… э-э… просто гулял… свежим воздухом дышал…

— Свежим воздухом? Рядом с… этим? — мадам Максим указала на драконов, ее голос стал ледяным. — Так вот оно что! Первое задание! Дракони! Ви показали мне!

— Нет! Я не… Я случайно! — залепетал Хагрид.

Гарри и Джайна молча наблюдали за этой сценой из своего укрытия. Теснота под мантией больше не ощущалась. Весь мир сузился до ревущих, огнедышащих чудовищ на поляне и осознания того, что им предстоит.

— Она теперь тоже знает, — прошептал Гарри. — Расскажет Флёр.

— И Каркаров наверняка уже в курсе, или скоро будет, — так же тихо ответила Джайна, не отрывая взгляда от Хвостороги, которая как раз испепелила очередную сосну на краю загона. — Только Седрик не знает. И мы. Точнее, теперь знаем. Прекрасно.

Мадам Максим, бросив на Хагрида уничтожающий взгляд, развернулась и величественно удалилась обратно в темноту. Хагрид проводил ее взглядом, потом повернулся к Гарри и Джайне.

— Ну вот… теперь и она знает, — сокрушенно пробормотал он. — Ладно, вам пора. Идите обратно в замок, и чтобы никто вас не видел! И Гарри… Джайна… будьте осторожны. Очень осторожны. И держитесь вместе. Особенно вы двое. Это важно.

Он похлопал Гарри по плечу так, что тот едва устоял на ногах, и скрылся в лесу, бормоча что-то про несносных француженок и проклятых драконов.

Гарри и Джайна остались одни под мантией, в звенящей тишине, нарушаемой только ревом драконов и стуком их собственных сердец, который, казалось, отдавался эхом через Узы.

— Ну что, якорь, — наконец нарушила молчание Джайна, когда они медленно двинулись обратно к замку. Ее голос был тихим, но в нем не было сарказма, только тяжелая усталость и мрачная ирония. — Похоже, наше проклятие — не самая большая проблема на ближайшее время. Как тебе перспектива стать шашлыком?

Гарри ничего не ответил. Он чувствовал, как холод снова сжимает его изнутри, но теперь к нему примешивалось что-то еще — отчаянная решимость. Он посмотрел в темноту перед собой, чувствуя рядом такое же напряженное плечо Джайны. Драконы. Значит, драконы. Они должны были что-то придумать. Вместе. Потому что другого выхода у них просто не было. Пульсация Уз Крови теперь казалась не проклятием, а единственной нитью, связывающей их с реальностью перед лицом надвигающегося кошмара.

* * *

Обратный путь к замку прошел в гнетущем молчании. Редкие слова, которыми они обменивались под мантией-невидимкой, касались лишь необходимости свернуть или обойти припозднившегося студента. Рев драконов, казалось, все еще звучал в ушах, а перед глазами стояли столбы огня. Узы Крови вибрировали низко и тревожно, передавая смесь страха, холодной решимости Джайны и ледяного оцепенения, сковывающего Гарри.

Они добрались до своего убежища — заброшенного класса на седьмом этаже. Сбросив мантию, они остались стоять в пыльной темноте, освещенной лишь тусклым светом луны из окна и слабым Люмосом из палочки Джайны. Холод в комнате был почти таким же ощутимым, как и во время вспышки магии Гарри — его внутреннее состояние просачивалось наружу, смешиваясь с ночной прохладой замка.

— Драконы, — наконец сказал Гарри, голос был хриплым. Пустота внутри него, казалось, разрослась до размеров пропасти. — Они хотят, чтобы мы прошли мимо драконов.

Джайна не ответила сразу. Она подошла к окну и посмотрела на темные очертания Запретного Леса. Ее силуэт на фоне лунного света казался хрупким, но несгибаемым.

— Ритуал Крови, — произнесла она тихо, не оборачиваясь. Ее голос был лишен эмоций, но Гарри почувствовал через Узы волну решимости, смешанную с глубоко запрятанным страхом. — Ты помнишь, я говорила. Ослабить связь. Временно.

Гарри помнил. Он помнил ее предложение, сделанное несколько недель назад, когда проклятие только начинало показывать свои когти. Он помнил и свои сомнения, и туманные предостережения МакГонагалл о непредсказуемости древней магии, особенно связанной с кровью и жизнью. Он помнил и страх в глазах самой Джайны, когда она описывала возможные побочные эффекты. Тогда казалось, что риск слишком велик. Теперь… теперь на кону стояли их жизни в самом прямом смысле.

— Я помню, — кивнул он, хотя она не могла этого видеть. — Ты говорила, это опасно. Что последствия неизвестны. Что это может… изменить связь.

— Опасно не провести его, Поттер, — Джайна резко обернулась. В тусклом свете ее глаза казались темными провалами, но в них горел холодный огонь. — Ты видел этих тварей? Ты помнишь, что сегодня было здесь, в этом классе? Твоя магия нестабильна, твои силы на исходе. Мои — тоже. Проклятие истощает нас. Этот… холод… он становится сильнее. Мы не продержимся против дракона в таком состоянии. Даже двух метров дистанции может не хватить, если ты не сможешь удержать щит или увернуться. Ритуал… он может дать нам передышку. Шанс.

Гарри потер лоб. Он чувствовал правоту ее слов каждой клеткой своего измученного тела. Холод внутри него словно согласился, довольно зашевелившись. Но страх никуда не делся.

— Но какой ценой, Джайна? Что если станет хуже? Что если ослабление физической боли усилит… что-то другое? Ментальную связь? Эти кошмары? Что если оно свяжет нас так, что… — он замялся, не находя слов.

— Что мы не сможем разделиться, даже если захотим? — закончила она за него жестко. Она подошла ближе, останавливаясь на грани их двухметровой зоны. Гарри почувствовал едва уловимое тепло, исходящее от нее, контрастирующее с его собственным холодом. — Да, есть такой риск. Это кровная магия, Гарри. Древняя, капризная. Она требует жертвы. Нашей крови. Обоюдной. Это акт… доверия. Отдачи части себя другому. — Она произнесла последние слова с трудом, словно они обжигали ей язык.

Гарри увидел в ее глазах не только страх перед магией, но и что-то другое. Тот же страх, что он видел днем, когда холод вырвался из него.

— Ты боишься не только ритуала, — сказал он тихо, глядя ей в глаза. — Ты боишься… того, что он значит. Доверие. Близость. Ты боишься меня? Того, во что я превращаюсь?

Ее лицо на мгновение исказилось — боль, страх, отрицание. Она отвернулась, сжимая кулаки. «Ты зовешь, а я прячу сердце под снегом».

— Не будь идиотом, Поттер, — бросила она через плечо, голос снова стал колючим, защитным. — Я боюсь того, что эта дрянь делает с нами обоими. И я боюсь неизвестности. Этот ритуал… он противоречит самой природе проклятия. Проклятию нужна вражда, боль, ненависть. А мы собираемся… пожертвовать кровью друг для друга. Как оно отреагирует? Будет ли оно бороться? Исказит ли оно сам ритуал? Превратит акт единения в нечто… чудовищное?

Она говорила быстро, лихорадочно, словно пытаясь убедить саму себя. Но Гарри слышал не только слова. Через Узы он чувствовал ее глубинную дилемму: страх перед магией переплетался со страхом перед близостью, страхом снова привязаться к кому-то, кто может… пасть. Кого она может снова потерять. Или, что еще хуже, кому она может снова причинить боль своим присутствием, своей силой. Эта связь казалась ей опасной, разрушительной.

— Джайна, — он шагнул к ней, сокращая расстояние почти до минимума. Он видел, как она напряглась, но не отступила. — Что нам терять? Мы уже связаны. Мы уже делим боль, страх, кошмары. Мы уже… жертвуем. Каждый день. Просто чтобы выжить рядом друг с другом. Этот ритуал… может, он не изменит суть, а лишь… даст нам силы? — Он посмотрел на нее с отчаянной надеждой. — Я готов. Если ты готова. Несмотря на риски. Потому что альтернатива… это почти гарантированная смерть там, на арене.

Джайна долго молчала, глядя на него сквозь ресницы. Ее дыхание было прерывистым. Она боролась сама с собой. Прагматизм Архимага требовал действовать, использовать любой шанс. Но женщина внутри, отмеченная шрамами прошлого, кричала об опасности доверия, об ужасе повторения.

— Я… не знаю, Гарри, — наконец выдохнула она. Голос был тихим, полным сомнений. — Я должна подумать. Взвесить все… заклинания, компоненты, фазы луны… Это нельзя делать спонтанно. — Она провела рукой по лицу, отгоняя непрошеные мысли. — Дай мне время. Хотя бы до завтра.

— У нас мало времени, — напомнил Гарри, чувствуя, как холод снова подступает, неприятно покалывая кончики пальцев.

— Я знаю, — ее голос был тверже. Решимость мага взяла верх над страхом женщины. Пока. — Я знаю. Завтра. Мы решим завтра. А теперь… нам нужно попытаться отдохнуть. Хотя бы попытаться.

Они покинули класс, снова погрузившись в молчание. Но теперь оно было другим — наполненным не только страхом перед драконами, но и тяжестью предстоящего выбора. Выбора, который мог либо дать им шанс на спасение, либо навсегда изменить их и без того искалеченную связь, толкнув их еще глубже в пучину неизвестности, где дружба и самопожертвование могли оказаться таким же проклятием, как и ненависть.

Они вернулись в свою комнату под спасительной, но душной мантией-невидимкой. Тяжесть увиденного в лесу легла на них свинцовым плащом, который не снялся вместе с мантией. Драконы. Огромные, ревущие, огнедышащие воплощения первобытного ужаса. Первое задание. В голове не укладывалось. Тишина в их убежище была плотной, как вата, пропитанная страхом и запахом гари, который, казалось, въелся в саму ткань их одежды. Холод, исходящий от Гарри, стал почти осязаемым — он словно сгущался в углах комнаты, делая воздух колким, трудным для дыхания. Узы Крови низко, болезненно гудели, передавая не просто эмоции, а физическое эхо ужаса — дрожь Джайны, несмотря на ее внешнее спокойствие, и ледяное оцепенение, сковывающее внутренности Гарри.

Разговор о Ритуале Крови, начатый и оборванный, добавил еще один слой напряжения. Джайна, бледная и сосредоточенная, склонилась над древними текстами, которые раздобыла Гермиона. Ее пальцы с неестественной силой сжимали хрупкие страницы, а губы были плотно поджаты. Гарри чувствовал ее внутреннюю бурю — холодный расчет мага, взвешивающего риски и шансы, боролся с почти паническим ужасом перед неизвестной магией крови и, что глубже, перед самой идеей добровольного углубления их связи. Перед актом доверия, который казался ей предательством собственного выстраданного опыта.

Гарри же просто сидел на краю кровати, не в силах даже прилечь. Ледяная пустота внутри него пульсировала в такт воспоминаниям о драконьем реве. Он чувствовал себя опустошенным, выпотрошенным. Проклятие словно радовалось его ужасу, впиваясь глубже, замораживая остатки надежды.

— Мы должны сказать Седрику, — слова вырвались у Гарри хрипло, против воли. Мысль о честности казалась почти абсурдной на фоне происходящего, но она была единственной, за что он мог уцепиться в этом хаосе.

Джайна медленно подняла голову. В тусклом свете луны ее глаза казались старше, чем четырнадцатилетнее лицо, в них плескалась вековая усталость и цинизм.

— Зачем? — голос был тихим, режущим, как осколок льда. — Чтобы уравнять шансы в этой бойне? Похвально, Поттер. Очень по-гриффиндорски. Но не забывай, он твой соперник. Его неудача — твой шанс. Или ты думаешь, Дамблдор устроил этот Турнир ради честной игры?

— Но это неправильно, Джайна! — Гарри вскочил, холод внутри него на миг уступил место горячему возмущению. — Он умрет там, если не будет знать! Мы знаем, он — нет. Это подло!

Она смотрела на него долгим, непроницаемым взглядом. Гарри ощутил через Узы сложный калейдоскоп ее чувств: презрение к его наивности, укол зависти к тому, что он еще способен верить в «правильно» и «неправильно», и где-то очень глубоко — мимолетное, болезненное узнавание чего-то давно забытого в себе самой.

— Подло — это бросить твое имя в Кубок, Поттер. Подло — это выставить нас посмешищем на весь замок, — она отвернулась, ее плечи напряглись. — Делай как знаешь. Твоя совесть — твои проблемы. Только помни: если из-за твоего благородства пострадаем мы оба, я тебе этого не прощу.

* * *

Предупредить Седрика было актом отчаяния, брошенным в лицо враждебному миру. Гарри подкараулил его, Джайна была рядом — тень, связанная с ним невидимой цепью, их близость — клеймо, выставленное на всеобщее обозрение. И мир не замедлил отреагировать.

Статья Скитер имела эффект разорвавшейся в грязи бомбы. Она не просто намекала — она утверждала. «Юный герой» пал жертвой «опытной соблазнительницы», чей возраст и происхождение «окутаны тайной», а «загадочное проклятие» — лишь ширма для «порочной связи», разворачивающейся прямо под носом у «наивной администрации Хогвартса». Тот факт, что Джайна выглядела ровесницей Гарри, Скитер изящно обошла, намекая на «использование магии для сокрытия истинного возраста» или на «преждевременное развитие» самой волшебницы. Каждое слово сочилось ядом, каждая фраза била наотмашь.

Травля перешла на новый уровень. Это были уже не просто значки или шепот за спиной. Теперь в них летели комья грязи (иногда буквально), их появление в коридорах встречалось откровенными оскорблениями и скабрезными шутками, громкость которых зависела только от присутствия поблизости профессоров. На стенах появлялись похабные рисунки, изображающие их в недвусмысленных позах, с подписями вроде «Поттер и его подстилка» или «Узы Крови или Узы Похоти?».

Кульминацией стал тот инцидент с Малфоем в Большом Зале. Его слова: «Надеюсь, Поттеру хватает выносливости удовлетворять такую взрослую шлюху?», брошенные громко, с издевкой, были не просто оскорблением. Они били в самое сердце страхов и комплексов Джайны, выворачивая наизнанку ее уязвимость, ее прошлое, ее вынужденное положение. Ярость, которую почувствовал Гарри через Узы, была почти ослепляющей. Это была не просто злость — это была смесь унижения, боли от предательства (не Малфоя — всего мира), бешеного желания уничтожить обидчика и панического страха перед собственной разрушительной силой, которую она так отчаянно пыталась сдерживать. Воздух вокруг них затрещал от неконтролируемой магии, столовые приборы подпрыгнули, каменный пол под ногами Джайны покрылся сетью ледяных трещин. Только мгновенная вспышка агонии от проклятия, усиленного магическим выбросом, и физическое усилие Гарри, вцепившегося ей в руку и одновременно пытающегося удержать собственный ледяной всплеск, спровоцированный ее гневом, не дали ей испепелить Малфоя или разнести половину зала. Вмешательство МакГонагалл было лишь финальным аккордом в этой сцене публичного унижения.

После этого их изоляция стала почти абсолютной. Кроме Рона, Гермионы, близнецов и еще нескольких верных гриффиндорцев, с ними почти никто не разговаривал. Даже преподаватели (за исключением МакГонагалл и, возможно, Дамблдора, чьи мотивы оставались неясными) смотрели на них с плохо скрываемым подозрением или жалостью, смешанной с брезгливостью. Ночи стали еще хуже. Присутствие Почти Безголового Ника в коридоре немного успокаивало, но не спасало от кошмаров, которые теперь были пропитаны не только эхом Азерота или вспышками Авады, но и липким стыдом, грязными ухмылками, ощущением загнанности в угол.

— Они… они думают, что я… — однажды ночью прошептала Джайна в темноту, и Гарри почувствовал, как ее голос дрогнул от смеси ярости и чего-то похожего на… стыд? Это чувство было настолько чуждым ее натуре, что ощущалось почти физической болью через Узы. — Они смотрят на меня… как будто я грязь. После всего… снова…

Гарри не знал, что ответить. Он чувствовал себя виноватым, беспомощным. Он ненавидел Скитер, ненавидел Малфоя, ненавидел всех, кто смел так смотреть на нее, на них. Но больше всего он ненавидел это проклятие, которое сделало их такими уязвимыми, которое выставило их жизни на посмешище.

Лед внутри него креп. Он становился холоднее, жестче. Иногда он ловил себя на мысли, что ему все равно. Пусть ненавидят, пусть презирают. Главное — выжить. Главное — защитить ее. Но потом он видел страх в глазах Джайны, когда его голос становился слишком резким, или когда холод прорывался наружу инеем на окне, и он понимал, что превращается в то, чего она боится. В эхо Артаса. И этот страх был хуже драконов.

Их слежка за Краучем через Карту превратилась в паранойю. Они проверяли ее по несколько раз за ночь. Снейп явно что-то подозревал, но поймать Крауча ему не удавалось. Самозванец был слишком хитер. Надежда на то, что Снейп его разоблачит, таяла с каждым днем.

Проклятие не просто истощало — оно пожирало их заживо. Магия слушалась все хуже. Концентрация рассыпалась прахом. Тела ныли от постоянной усталости и фантомной боли. Мир терял краски, звуки становились приглушенными. Реальным оставался только холод внутри Гарри, пульсирующая пустота и присутствие друг друга — одновременно спасение и пытка.

Двадцать четвертое ноября было уже завтра. День первого испытания. День драконов. Решение о Ритуале Крови так и не было принято. Страх перед магией крови боролся с первобытным ужасом перед огнем и клыками. Но время вышло. Выбор нужно было делать сейчас. И каким бы он ни был, назад дороги уже не будет. Мрак сгущался, и рассвета не предвиделось.

* * *

Ночь 23 ноября 1994 года в их комнате на седьмом этаже была ледяной, несмотря на тлеющий камин, что едва грел углы. Гарри и Джайна вернулись из Запретного леса под мантией-невидимкой, их шаги были тяжелыми, как будто драконий рев придавил их к земле. Они сбросили мантию, и тишина рухнула на них, густая, как туман над Черным озером, пропитанная страхом и гарью, что осела на их одежде. Холод, что гудел в Гарри, стал почти живым — он клубился вокруг него, как призрак, покрывая стекла окон тонким инеем, и его дыхание вырывалось паром, даже когда он молчал. Узы Крови вибрировали низко, болезненно, передавая не только его ледяное оцепенение, но и дрожь Джайны, что пряталась под ее напряженной маской.

Гарри рухнул на край кровати, его руки сжались в кулаки, и он смотрел на пол, где пыль замерзала под его ногами. Проклятие грызло его изнутри, пустота пульсировала в такт воспоминаниям о драконах — их огненных глотках, шипастых хвостах, реве, что мог расколоть кости. Он чувствовал себя пустой оболочкой, и лед в его глазах вспыхивал чаще, чем он хотел бы признать. Джайна стояла у стола, склонившись над потрепанными книгами, что Гермиона раздобыла из Запретной секции — «Кровь и Узы: Древние Ритуалы» и еще какая-то древняя ерунда с выцветшими страницами. Ее пальцы сжимали пергамент так, что он трещал, а губы были поджаты в тонкую линию. Через Узы он ощущал ее бурю — холодный расчет, что взвешивал каждый риск, и панику, что рвалась наружу, как зверь из клетки.

— Мы должны сказать Седрику, — вырвалось у Гарри, хрипло и неожиданно даже для него самого. Это была ниточка морали, за которую он цеплялся, чтобы не утонуть в пустоте.

Джайна подняла голову, ее глаза в лунном свете были острыми, как лезвия, и старыми, слишком старыми для ее лица. Она смотрела на него, и их связь передала ее презрение — холодное, как ледяной ветер Азерота.

— Зачем? — Ее голос был тихим, но резал, как нож. — Чтобы он поблагодарил тебя перед тем, как его сожрут? Или чтобы он выжил и отобрал у тебя победу? Ты такой наивный, Поттер, что это почти смешно. — Она отвернулась, ее плечи напряглись, и Узы донесли ее мысль — не слова, а яд: Ты не понимаешь, как работает мир.

Гарри вскочил, холод внутри него на миг сменился жаром гнева, и он шагнул к ней, его голос стал громче:

— Это не смешно, Джайна! Он умрет там! Мы знаем, он — нет! Это не игра, это… это правильно! — Лед в его глазах вспыхнул, и их связь передала его ярость — не просто слова, а крик: Я не хочу быть таким, как они!

Она повернулась к нему резко, ее белые волосы хлестнули по плечам, и ее голос стал холоднее:

— Правильно? О, Свет, Гарри, ты хоть слышишь себя? Этот мир не про «правильно»! Кто-то бросил твое имя в Кубок, кто-то хочет тебя убить, а ты беспокоишься о Диггори? — Ее глаза сузились, и Узы передали ее боль — не гнев, а рану: Ты не видишь, как это ломает нас. — Делай что хочешь. Но если из-за твоей совести мы оба сгорим завтра, я прокляну тебя до конца света.

Гарри замер, его кулаки сжались сильнее, и холод вернулся, гася гнев. Он смотрел на нее, чувствуя, как их связь трещит — ее страх, его упрямство, их общая усталость. Он кивнул, его голос был низким:

— Я скажу ему. И будь что будет. — Лед в его глазах смягчился, но пустота осталась.

* * *

Утро 23 ноября пришло с серым светом и ветром, что бил в окна, как кулак. Гарри и Джайна спустились в коридор у Хаффлпаффской гостиной, их шаги были тяжелыми, а Узы гудели — не болью, а напряжением, что висело между ними, как грозовая туча. Джайна шла чуть позади, ее лицо было каменным, но Гарри чувствовал через связь ее раздражение — холодное, как ледяной шип.

Седрик вышел из гостиной, его мантия была аккуратно застегнута, и он улыбнулся, увидев Гарри, но улыбка дрогнула, когда он заметил Джайну. Гарри шагнул вперед, его голос был хриплым:

— Седрик. Надо поговорить. — Он кивнул в сторону тени у стены, и Седрик последовал за ним, бросив взгляд на Джайну.

— Что случилось, Гарри? — спросил Седрик, его голос был спокойным, но тревожным.

Гарри выдохнул, его дыхание стало паром, и сказал:

— Первое задание. Драконы. Четыре. Один для каждого. — Лед в его глазах вспыхнул, и он добавил: — Будь готов.

Седрик замер, его лицо побледнело, но он кивнул:

— Драконы… Спасибо, Гарри. Это… это многое меняет. — Его голос был твердым, и он ушел, его шаги звучали быстрее.

Джайна стояла молча, ее пальцы сжали палочку, и когда Седрик исчез за углом, она сказала, голос был холодным, как сталь:

— Надеюсь, оно того стоило, Поттер. — Ее глаза нашли его, и Узы передали ее мысль — не гнев, а предупреждение: Ты выбрал его, а не нас.

Гарри повернулся к ней, его голос был низким:

— Я выбрал то, что могу пережить. — Лед в его глазах смягчился, но пустота гудела сильнее.

Они вернулись в Большой зал, где их встретил гул голосов и взглядов — острых, как ножи. Статья Скитер сделала свое дело: гриффиндорцы молчали, но другие столы шептались, бросая ухмылки и грязные слова. Гарри сжал кулаки, холод внутри него стал острее, и он почувствовал через Узы вспышку Джайны — не ярость, а стыд, что она прятала под маской. Рон и Гермиона сели рядом, их лица были мрачными, но теплыми.

— Это чушь, Гарри, — сказал Рон, его голос был громким. — Скитер — грязная врушка. Не слушай их.

Гермиона кивнула, ее руки сжали книгу:

— Мы найдем способ, Гарри. Джайна. Это не навсегда. — Ее взгляд упал на их лица, и она добавила: — Вы… вы держитесь?

Джайна усмехнулась, голос был сухим:

— Как-нибудь, Грейнджер. — Ее тепло было слабым, и Узы передали ее мысль — не ложь, а усталость: Я не знаю, сколько еще.

* * *

День тянулся медленно, как яд по венам. Гарри и Джайна сидели в их комнате, Карта Мародеров лежала между ними, показывая точку «Бартемиус Крауч», что двигалась к подземельям. Снейп был в своем кабинете, его точка дрожала, как будто он ждал. Их слежка стала ритуалом — параноидальным, но единственным, что давало иллюзию контроля.

Проклятие пожирало их. Гарри чувствовал, как магия ускользает — его «Протего» было слабым, как дым, а холод внутри стал глубже, как пропасть. Джайна выглядела хуже — ее глаза были впалыми, пальцы дрожали, и он чувствовал через Узы, как ее сила гаснет, как свеча на ветру. Драконы ждали, и время вышло.

Ночь 23 ноября в их комнате в гриффиндорской башне была холодной, как могила, и тишина давила, как камень. Гарри и Джайна стояли друг напротив друга, их тени дрожали в лунном свете, что пробивался сквозь треснувшие стекла, и холод, что гудел в нем, клубился вокруг, покрывая пол тонким инеем. Узы Крови вибрировали низко, болезненно, передавая его ледяное отчаяние и ее страх, что прятался под стальной решимостью. Драконы ждали их завтра, и время истекло — выбор был неизбежен.

Гарри сжал старый кинжал, найденный среди хлама, его ржавая рукоять холодила ладонь, и он сказал, голос был хриплым, но твердым:

— Джайна. Ритуал. Сейчас или никогда. — Лед в его глазах вспыхнул, и Узы передали его мысль — не просто отчаяние, а мольба: Докажи, что я не потерян.

Она стояла у стола, ее белые волосы падали на лицо, как саван, и ее пальцы дрожали, сжимая палочку. Она подняла взгляд, ее синие глаза были темными, как море перед штормом, и она ответила, голос был тихим, но резал, как лезвие:

— Ты не понимаешь, Гарри. Это не просто магия. Это… жертва. Ты отдашь мне себя, а я… я не хочу этого брать. — Ее плечи напряглись, и Узы передали ее страх — глубокий, древний, как эхо Азерота: Я не хочу видеть, как ты ломаешься, как он.

Он шагнул к ней, сокращая расстояние до минимума, и их связь вздрогнула — его холод смешался с ее теплом, как лед и пламя. Он сказал, его голос стал ниже, с той ледяной ноткой, что резала тишину:

— Я не он, Джайна. Я не Артас. Я Гарри. И я верю в нас. — Его глаза нашли ее, и Узы передали его клятву — не слова, а тепло, что боролось с пустотой: Я останусь человеком ради тебя.

Она замерла, ее дыхание стало паром, и в ее глазах мелькнула тень — не гнев, а боль, что она прятала за стенами. Она кивнула, ее голос был слабым, но живым:

— Хорошо. Но если это сломает нас… если ты станешь… — Она осеклась, и Узы передали ее мысль — не угрозу, а мольбу: Не заставляй меня терять тебя. — Я сделаю это. Ради завтра.

Они встали в центре комнаты, и Джайна начертила круг на полу палочкой — линии засветились голубым, как вены под кожей, и воздух задрожал, наполняясь древней магией. Она взяла кинжал из его рук, ее пальцы коснулись его, и тепло ее кожи пробилось сквозь его холод, как луч света в темноте. Она провела лезвием по своей ладони, медленно, с болью, что отразилась в ее глазах — кровь потекла, алая и живая, капая на пол, где иней таял под ее теплом. Она протянула кинжал ему, ее голос был низким, звенящим:

— Твоя очередь, Поттер. Кровь за кровь. — Ее глаза нашли его, и Узы передали ее мысль — не расчет, а доверие: Ты мой якорь.

Гарри взял кинжал, его рука дрожала, но он сжал зубы и провел лезвием по ладони — боль была острой, глубокой, и кровь хлынула, смешиваясь с ее на полу, как нити судьбы. Он протянул руку, и она встретила его — их ладони соприкоснулись, пальцы сплелись, и кровь смешалась, горячая и холодная, как их души. Их связь взорвалась — не болью, а чем-то глубже, как будто время остановилось.

Джайна закрыла глаза, ее голос стал песней, древней и трагичной, слова на языке Азерота эхом отдавались в стенах:

— Кровь за кровь, жизнь за жизнь, узы рвутся, но держат нас. Прими мою жертву, как я принимаю твою, и пусть тьма отступит перед светом, что мы зажжем. — Ее голос дрожал, круг вспыхнул ярче, и магия поднялась, как волна, окутывая их сиянием, что было одновременно прекрасным и пугающим.

Гарри почувствовал, как холод отступает — не исчезает, но сжимается, уступая место ее теплу, что текло в него через кровь, через Узы. Он видел ее — не просто Джайну, а ее суть: силу, что могла сжигать города, страх, что прятался за стенами, и свет, что она несла, несмотря на все. Его сердце сжалось, и он прошептал, не осознавая:

— Я с тобой. — Лед в его глазах смягчился, и Узы передали его клятву — не слова, а жизнь: Я не отпущу тебя.

Она ахнула, ее глаза распахнулись, и в них мелькнули слезы — не слабости, а боли, что она не могла сдержать. Она видела его — не героя, не тень Артаса, а Гарри, чья решимость была сильнее льда, что гудел в нем. Их кровь стекала по рукам, капая в круг, и магия пульсировала, как сердцебиение. Круг вспыхнул в последний раз и погас, оставив их в тишине, где слышалось только их рваное дыхание.

Они разжали ладони, их руки дрожали, и кровь текла тонкими струйками, смешиваясь на полу в алый узор, как символ их связи. Гарри прохрипел, его голос был слабым, но живым:

— Это… сработало? — Лед в его глазах стал мягче, и тепло ее близости стало глубже, как море.

Джайна кивнула, ее дыхание было неровным, и она сказала:

— Да. Я чувствую… меньше боли. Но… больше тебя. — Ее глаза нашли его, и Узы гудели — ее тепло смешалось с его холодом, как новый баланс, хрупкий и трагичный. Она добавила, голос стал тише: — Это не конец, Гарри. Это… начало чего-то другого.

Они стояли молча, их плечи почти соприкасались, и лунный свет падал на них, как благословение и проклятье. Кровь на их руках высыхала, оставляя следы, что были больше, чем раны — это была печать их выбора, их жертвы. Холод в Гарри стал тише, но не ушел, а ее тепло стало ближе, но не растопило ее стен. Завтра ждали драконы, но сейчас они были живы — связаны глубже, чем прежде, в этом акте доверия, что был одновременно романтичным и трагичным, как песня о любви, что заканчивается смертью.

Отлично, давайте продолжим сцену ритуала, раскрывая его эффекты, углубляя смыслы и добавляя ответы на вопросы, которые мучают Гарри и Джайну. Мы сделаем это плавно, сохраняя трагизм, романтику и напряжение, чтобы эффект ритуала стал не просто облегчением, а поворотным моментом, который дает им новые силы, ясность и, возможно, тревожные намеки на будущее. Ритуал должен стать зеркалом их связи — показать, что их объединяет, что разделяет и что скрыто в тенях проклятья. Я добавлю элементы, которые помогут им в поиске ответов о Крауче, Снейпе и природе их уз, а также усилю эмоциональную глубину. Поехали!

Тишина после ритуала была живой — она дышала их рваным дыханием, дрожала в лунном свете, что падал на их окровавленные руки, и звенела в воздухе, где магия еще не улеглась. Гарри и Джайна стояли в центре погасшего круга, их ладони разжались, но пальцы все еще дрожали, оставляя следы крови на коже друг друга. Холод в Гарри стал тише, как зверь, что затаился в углу, и пустота внутри сжалась, уступая место чему-то новому — теплу, что текло от нее, глубокому и живому, как пульс. Узы Крови не просто гудели — они пели, низко и тревожно, как древняя мелодия, что связывала их сильнее, чем раньше.

Гарри смотрел на свои руки, где кровь Джайны смешалась с его собственной, и чувствовал, как лед в его глазах тает — не полностью, но достаточно, чтобы он увидел ее яснее. Она стояла перед ним, бледная, с белыми волосами, что падали на лицо, как снег, и ее синие глаза блестели от слез, что она не дала пролиться. Их связь была открытой, как книга, и он ощутил ее — не просто страх или силу, а Джайну: ее боль, что пряталась за стенами, ее свет, что горел, несмотря на мрак, и ее сердце, что билось в такт с его, несмотря на все ее попытки его спрятать.

— Джайна… — Его голос был хриплым, слабым, но живым, и он шагнул ближе, игнорируя слабость в ногах. — Что… что это было? — Лед в его глазах смягчился, и Узы передали его мысль — не вопрос, а чудо: Я вижу тебя.

Она выдохнула, ее дыхание стало паром, и ее рука дрогнула, как будто она хотела коснуться его, но остановилась. Ее голос был тихим, почти шепотом:

— Это… больше, чем я думала. — Она посмотрела на него, и их связь вспыхнула — ее тепло смешалось с его холодом, как море и лед. — Я чувствую тебя, Гарри. Не просто боль. Не просто страх. Тебя. Твою… душу. — Ее глаза сузились, и Узы передали ее тревогу — не сдачу, а открытие: Ты ближе, чем я хотела.

И тут оно пришло — эффект ритуала, что был больше, чем ослабление боли. Их связь раскрылась, как цветок в ночи, и образы хлынули в их разумы, быстрые и яркие, как молнии. Гарри увидел тени — не свои, а ее: разрушенный Терамор, дымящиеся руины, крики, что эхом отдавались в ее ушах, и фигуру в доспехах, с ледяным мечом, чье лицо было скрыто, но чей голос резал ее сердце: «Ты не остановила меня, Джайна.» Он почувствовал ее вину, что была тяжелее камня, и ее страх — не перед ним, а перед тем, кем он мог стать.

Джайна ахнула, ее рука сжала его запястье, и он понял — она видела его. Его образы: вспышки зеленого света, крик матери, что умирал в ночи, шкаф под лестницей, где он прятался от мира, и ледяной шепот в его голове, что становился громче с каждым днем: «Ты сильнее этого, Гарри.» Она видела его пустоту, его борьбу, и ее страх вспыхнул ярче — не за себя, а за него.

— Ты… ты видел это? — Ее голос дрожал, и Узы передали ее ужас — не отвращение, а боль: Ты слишком похож.

Гарри кивнул, его горло сжалось, и он сказал:

— Да. И ты видела меня. — Лед в его глазах вспыхнул, но он удержал ее взгляд. — Это проклятие… оно показывает нам правду. Кто мы. Что нас связывает. — Его пальцы сжали ее руку, и их связь передала его клятву — не слова, а жизнь: Я не стану им.

Но ритуал дал больше, чем воспоминания. Их разумы соприкоснулись глубже, и ответы начали проступать, как письмена на старом пергаменте. Гарри увидел тень — не свою, не ее, а чужую: фигуру в плаще, что двигалась по подземельям Хогвартса, с флаконом в руке, и имя, что вспыхнуло в его голове, как факел: Бартемиус Крауч. Он почувствовал запах зелий, едкий и знакомый, и голос, что шептал: «Для Темного Лорда.» Это было не видение, а отголосок, что их связь вырвала из теней проклятья.

Джайна замерла, ее глаза расширились, и она прошептала:

— Снейп… он знает. — Ее голос был холодным, но живым, и Узы передали ее мысль — не догадку, а ясность: Он не союзник Крауча, но он боится. Она видела его — темную фигуру в кабинете, что сжимала пергамент, и страх в его глазах, что был глубже ненависти.

Их связь пульсировала, и третий образ пришел — не человек, а магия: темный узел, что связывал их, сплетенный из крови и ненависти, с корнями, что уходили глубже, чем они могли понять. Они увидели его начало — не ритуал в Хогвартсе, а что-то древнее, что шептало о мести и жертве, о крови, что пролилась задолго до их рождения. Это был не ответ, а вопрос, что повис между ними: Кто нас связал?

Они отшатнулись друг от друга, их руки разжались, и кровь капнула на пол, завершая узор, что был похож на звезду, разорванную надвое. Гарри рухнул на колени, его дыхание было рваным, и он прохрипел:

— Это… это больше, чем мы думали. — Лед в его глазах смягчился, но пустота стала глубже, как пропасть, что звала его.

Джайна прислонилась к столу, ее ладонь сжала край, и она сказала:

— Да. Это не просто проклятие. Это… судьба. — Ее голос был слабым, но звенел, как сталь, и Узы передали ее мысль — не страх, а вызов: Мы найдем правду. — Мы ослабили боль, Гарри. Но усилили… нас. Ты чувствуешь это?

Он кивнул, его рука сжала повязку, что он сорвал с мантии, и тепло ее крови все еще горело в нем, как маяк. Он сказал:

— Я чувствую тебя. И… ответы. Крауч. Снейп. Это начало. — Лед в его глазах вспыхнул, но он встал, его голос стал тверже: — Мы выживем завтра. И найдем, кто это сделал.

Джайна посмотрела на него, ее глаза были темными, но в них горел свет — не надежда, а решимость. Она кивнула:

— Вместе. — Ее тепло стало глубже, и Узы передали ее клятву — не слова, а жизнь: Я не отпущу тебя, пока ты не потерян.

Они перевязали руки, их движения были медленными, почти нежными, и лунный свет падал на них, как благословение, что было отравлено проклятьем. Кровь на полу высохла, оставив узор, что был больше, чем символ — это была карта их пути, трагичного и прекрасного, где каждый шаг был борьбой за себя и друг друга. Ритуал не просто дал им шанс против драконов — он открыл дверь в их души, показал правду и оставил вопросы, что жгли сильнее огня. Завтра ждала арена, но сейчас они были живы — связаны кровью, что была сильнее ненависти, и доверием, что было глубже страха.

* * *

Ночь была холодной и гнетущей, ветер выл за окнами, как раненый зверь, а камин тлел слабо, бросая дрожащие отблески на стены. Гарри и Джайна лежали на своих кроватях, разделенные метром пространства, но ритуал крови стер эту грань — их Узы гудели, как натянутые струны, связывая их глубже, чем они могли вынести. Повязки на их руках были грубыми, пропитанными засохшей кровью, и тепло ее близости текло в нем, как слабый поток, что боролся с ледяной пустотой. Сон накрыл их одновременно, как черная волна, и их разумы, сплетенные кровью, раскрылись друг другу.

Гарри провалился в темноту, но она была живой, пахнущей солью, мокрым деревом и ветром, что нес эхо далеких корабельных колоколов. Перед его глазами возник Кул-Тирас — не просто берег, а гавань Боралуса, что жила в памяти Джайны. Каменные пирсы тянулись в море, усеянные рыбацкими сетями и бочками, а небо было серо-голубым, с облаками, что плыли низко, как паруса. Он увидел девочку — Джайну, лет шести, худенькую, с белыми волосами, что вились вокруг ее лица, как морская пена, и синими глазами, что блестели любопытством и невинностью. Она стояла на пирсе, босая, в простом платье, заляпанном солью, и смотрела на корабль, что входил в гавань — огромный, с зелеными парусами Кул-Тираса, что хлопали на ветру.

Рядом была Кэтрин Праудмур — молодая, но уже строгая, с белыми волосами, заплетенными в косу, что свисала до пояса, и глазами, что были глубокими, как море в штиль. Ее капитанская форма была безупречной, с золотыми пуговицами и саблей на боку, и она стояла, скрестив руки, наблюдая, как корабль швартуется. Джайна дернула ее за рукав, ее голос был высоким и звонким:

— Мама, это твой корабль? Ты опять уйдешь? — В ее словах была тревога, но и восторг, и она подпрыгивала на месте, не в силах скрыть восхищения.

Кэтрин опустилась на одно колено, ее рука легла на плечо девочки, и она сказала, голос был мягким, но твердым:

— Нет, маленькая волна. Это не мой. Я останусь с тобой. Но однажды ты сама поведешь флот. Ты — Праудмур. — Она улыбнулась, и ее пальцы коснулись щеки Джайны, стирая каплю морской воды.

Гарри почувствовал их связь — любовь, что была чистой, как утренний прибой, и доверие, что было нерушимым, как камни Боралуса. Джайна обняла мать, ее маленькие руки сжали ее шею, и Кэтрин подняла ее, кружа над пирсом. Воздух пах рыбой, солью и свободой, и это была Джайна до боли — девочка, что видела в матери героя, в море — дом, в мире — надежду.

Сон дрогнул, как ткань, что натянули до предела, и сцена сменилась. Теперь Джайне было тринадцать, и она стояла в тронном зале Боралуса, высоком и суровом, с колоннами, что были вырезаны в виде якорей. Ее волосы были длиннее, заплетены в неряшливую косу, а платье сменилось ученической мантией Даларана — синей, с золотыми узорами, что выдавали ее магический путь. Кэтрин стояла перед ней, ее лицо было жестче, с первыми морщинами у глаз, и ее голос стал холоднее, как северный ветер:

— Ты уезжаешь в Даларан, Джайна? — Ее слова были острыми, и она сжала подлокотники трона, что был вырезан из корабельного дерева. — Ты отвергаешь море ради книг? Ради магии, что не спасет Кул-Тирас?

Джайна выпрямилась, ее подбородок задрался, и она ответила, голос был звонким, но дрожал:

— Я не отвергаю, мама! Я хочу учиться! Магия может защитить нас лучше, чем мечи! Ты не понимаешь… — Ее глаза блестели, и Гарри почувствовал ее страсть — жажду знаний, что горела в ней, и боль от того, что мать не видела этого.

Кэтрин встала, ее шаги гулко отдавались в зале, и она сказала:

— Ты моя дочь, Джайна. Наследница Праудмуров. Твое место здесь, с флотом, с народом. А не в башнях магов. — Ее голос дрогнул, но она отвернулась, и тень упала на ее лицо, как завеса.

Гарри видел трещину — не разрыв, а начало, где любовь начала уступать долгам и ожиданиям. Джайна сжала кулаки, ее щеки покраснели, и она крикнула в спину матери: «Я докажу тебе!» — но Кэтрин не обернулась.

Сон рванулся вперед, как корабль в шторм, и теперь Джайна была взрослой — той, что он знал, с белыми волосами, что развевались, как флаг, и глазами, что были темными от усталости. Она стояла на палубе корабля, ветер хлестал ее мантию, а море бурлило, черное и злое, бросая пену на доски. Кэтрин была перед ней — старше, с морщинами, что резали ее лицо, как шрамы, и взглядом, что был холодным, как ледяной прибой. Это был момент после Терамора, после Альянса, после всего, что сломало их. Кэтрин смотрела на дочь, ее голос был низким, полным боли и гнева:

— Ты ушла, Джайна. Оставила Кул-Тирас. Ради чего? Ради Терамора, что лежит в руинах? Ради Альянса, что предал тебя? — Ее слова резали, как клинки, и она шагнула ближе, ее руки сжались в кулаки.

Джайна вздрогнула, ее лицо исказилось, и она крикнула, голос ломался от ярости и вины:

— Я делала то, что должна была! Ты не видела, что я видела! Орда, чума, война… я пыталась спасти людей, построить мир! — Ее дыхание стало рваным, и Гарри почувствовал ее — вину, что была тяжелее камня, и одиночество, что было глубже моря.

Кэтрин покачала головой, ее глаза блестели от слез, что она не дала пролиться, и сказала:

— Ты выбрала их, а не семью. Ты думаешь, я не вижу, как это сломало тебя? Ты больше не Праудмур. Ты тень, Джайна. Тень того, кем могла быть. — Ее голос дрогнул, и она отвернулась, ее шаги растворились в гуле ветра.

Джайна упала на колени, ее руки вцепились в перила, и море вокруг нее стало льдом — не настоящим, а символом ее сердца, что замерзло в тот момент. Она шептала в пустоту: «Я не хотела…», и ее голос тонул в шуме волн, как крик утопающего. Гарри видел ее эволюцию — от девочки, что верила в мать, к юной магичке, что искала свой путь, и к женщине, что потеряла все, пытаясь спасти других. Это была Джайна, чья сила родилась из боли, чья гордость — из вины, чьи стены — из разрыва с Кэтрин.

Сон дрогнул в последний раз, и он увидел ее глаза — взрослой Джайны, что смотрела на него через Узы, не во сне, а наяву. Их связь вспыхнула, и он понял — она знала, что он видел ее, и это делало ее уязвимой.

* * *

Джайна провалилась в темноту, но она была холодной, пропитанной запахом пыли, плесени и чего-то едкого, как подгоревший жир. Перед ее глазами возник дом — не Кул-Тирас, не Хогвартс, а Тисовая улица, что жила в памяти Гарри. Она оказалась в тесном коридоре, где свет сочился через мутное окно, окрашивая стены в серый, удушливый полумрак. Воздух был тяжелым, пахнущим старыми обоями и злобой, что висела, как дым. Она увидела мальчика — Гарри, лет пяти, худого, почти прозрачного, с черными волосами, что торчали во все стороны, как вороньи перья, и зелеными глазами, что были яркими, но полными тихой тоски. Он сидел в шкафу под лестницей, его колени были подтянуты к груди, а вокруг него гудели голоса — резкие, как удары молотка по гвоздю.

Тетя Петунья стояла за дверью, ее длинная шея вытянулась, как у цапли, и ее голос был высоким, визгливым: «Ты никчемный, как твой отец! Сиди там и не смей вылезать, пока я не разрешу!» Дверь шкафа дрожала от стука — это Дадли бил по ней кулаком, его толстое лицо мелькнуло в щели, искаженное злорадством, и он хохотал, как свинья, что дорвалась до корыта: «Он там с пауками, мам! Пусть его сожрут!» Гарри сжался сильнее, его маленькие руки обхватили голову, и он шептал себе под нос: «Я не такой. Я не такой.» Его пальцы рисовали в пыли на полу — не замок, как она в детстве, а птицу, с крыльями, что рвались в небо, и Джайна видела его мечту — улететь, сбежать, найти место, где он не будет лишним.

Она чувствовала его одиночество — не просто отсутствие тепла, а пустоту, что была глубже, чем море Кул-Тираса, и его стыд — за то, что он был ненужным, чужим, ошибкой. Он смотрел на птицу в пыли и шептал: «Когда-нибудь…», и его голос был слабым, но живым, как искра, что тлела в золе. Это был Гарри до магии, до Хогвартса, до надежды, и Джайна ощутила его боль — острую, как игла, что вонзалась в ее собственные раны. Через Узы она знала, что он видит этот сон вместе с ней, и его присутствие было тихим, но тяжелым, как тень.

Сон дрогнул, как ткань, что натянули до разрыва, и сцена сменилась. Теперь Гарри было одиннадцать, и он стоял в Большом зале Хогвартса, освещенном сотнями свечей, что плавали под потолком, похожим на звездное небо. Его мантия была новой, но слишком большой, рукава свисали до кончиков пальцев, и его глаза блестели — не тоской, а робким восторгом. Распределяющая шляпа только что крикнула: «Гриффиндор!», и стол слева взорвался аплодисментами. Рон Уизли, долговязый и рыжий, хлопнул его по спине, его веснушчатое лицо расплылось в ухмылке: «Добро пожаловать, приятель!» Гермиона Грейнджер, с растрепанными волосами и книгой под мышкой, уже начала что-то объяснять, ее голос был быстрым и резким: «Ты знаешь, что Гриффиндор основал Годрик? Это важно!»

Гарри улыбнулся — впервые за весь сон, и Джайна почувствовала его тепло — неуверенное, но настоящее, как первый луч солнца после шторма. Он нашел друзей, дом, себя, и его одиночество отступило, как волна, что ушла с берега. Но она видела и тень — страх, что прятался в его глазах, когда он смотрел на Слизеринский стол, где Драко Малфой шептался с Крэббом и Гойлом, бросая на него острые взгляды. Это был Гарри на пороге судьбы, мальчик, что выбрал свет, но уже чувствовал мрак, что шел за ним по пятам. Их Узы гудели, и она знала — он видит это вместе с ней, ощущая ее взгляд на своей жизни.

Сон рванулся вперед, как корабль, что сорвался с якоря, и тьма сменилась холодом — ледяным, пронизывающим, что сковывал кости. Джайна оказалась на поле, покрытом инеем, где воздух был белым от мороза, а земля хрустела под ногами, как стекло. Перед ней стоял Гарри — взрослый, но не тот, что спал рядом, а другой, с глазами, что были не зелеными, а мертвенно-голубыми, как ледяные озера Азерота. Его мантия была порванной, покрытой инеем, что блестел, как чешуя, и его палочка светилась холодным синим, как пламя, что не греет, а жжет. Вокруг него лежали тела — Рон, с рыжими волосами, что были красными от крови, его лицо застыло в гримасе удивления; Гермиона, с книгой, что выпала из рук, ее глаза были открыты, но пусты; и она сама, Джайна, с белыми волосами, что растеклись по льду, как снег, смешанный с алым, ее грудь была пробита ледяным шипом.

Он повернулся к ней, его лицо было бледным, как смерть, и его голос был низким, чужим, как шепот из могилы: «Я сделал это ради тебя, Джайна. Ради нас.» Лед хрустел под его ногами, и он шагнул к ней, протягивая руку, что была холодной, как сталь, и покрытой инеем, что рос, как живое. Джайна видела тень Артаса в нем — не настоящего, а того, кем он мог стать, и ее разум закричал: «Нет!», но тело во сне не двинулось. Она чувствовала его силу — темную, разрушительную, что была больше, чем магия Хогвартса, и его взгляд, что был пустым, но полным боли, как у того, кто потерял все, чтобы победить. Это был Гарри, чья борьба могла сломать его, чья кровь несла проклятье, что шептало о льде и власти, и Джайна ощутила ужас — не за себя, а за него, за то, что она не смогла бы его остановить, как не остановила Артаса.

Через Узы она знала — он видит этот сон вместе с ней, и его присутствие было острым, как нож, что вонзился в ее страх. Его голос эхом отдавался в ее голове: «Я не он…», но видение было сильнее слов, и лед вокруг него рос, как живое, пока тьма не поглотила их обоих.

* * *

Сон о Кул-Тирасе и Тисовой улице растворился, как туман над озером, но тишина не вернулась. Вместо нее пришел хаос — резкий, рваный, пропитанный запахом озона, пыли и свежей, липкой крови. Ритуал Крови не просто открыл им доступ к старым воспоминаниям — он заставил их заново пережить момент собственного столкновения, но теперь — глазами друг друга, с полным осознанием чужой боли, транслируемой через усиленные Узы.

Гарри снова почувствовал удар — тяжелое тело, рухнувшее на него с потолка, выбивающее воздух из легких, пригвождающее к пыльному полу его жалкой комнаты. Но теперь он чувствовал не только свой собственный шок и боль от удара затылком. Через Узы хлынула ее агония — раздирающая боль в плече от пульсирующей черной руны, ледяной ужас погони, отчаяние слепого телепорта, тошнотворная слабость от потери крови и магии. Он ощутил ее панику, когда незнакомая, убогая обстановка комнаты ударила по ее измученному сознанию — это был не Азерот, не поле боя, а ловушка иного рода.

Джайна снова падала сквозь рваные завесы реальности, тело кричало от боли, душа — от ужаса перед преследователями и неизвестностью. Падение оборвалось ударом о что-то теплое, живое. Мальчишка. Совсем юный, худой, с растрепанными черными волосами и огромными, испуганными зелеными глазами. Она придавила его, ее инстинкты, отточенные годами войн, кричали об опасности, о необходимости подчинить, допросить. Но сквозь пелену боли и адреналина, усиленная ритуалом связь донесла до нее его страх — не просто испуг ребенка, а глубоко укоренившееся одиночество, ощущение загнанности, знакомое ей по его сну о шкафе под лестницей. Она увидела в его глазах не врага, а еще одну жертву мира, который ломает невинных.

Ее голос, резкий, властный: «Где я?! Кто ты такой?! Говори, щенок, или я вырву твое сердце!» — прозвучал теперь в их общем сне иначе. Гарри слышал не только угрозу, но и отчаяние под ней, попытку взять контроль над ситуацией, которая полностью вышла из-под ее контроля. Джайна же, слыша собственный голос, ощутила его чужеродность, жестокость, рожденную паникой, и укол стыда за то, что обрушила свой ужас на этого испуганного мальчика, чье прошлое она теперь знала.

Его заикающийся ответ: «Я… я Гарри… Гарри Поттер… Кто… кто ты?» — теперь был наполнен не только страхом. Джайна почувствовала его растерянность, его отчаянную попытку понять, что за кошмар вторгся в его и без того безрадостную жизнь. Она ощутила его внутренний холод — не тот, что шел от нее, а его собственный, рожденный одиночеством и тенью Волдеморта, который делал его странно похожим на нее саму.

Когда она назвала свое имя, «Джайна Праудмур», и попыталась объяснить про культистов и проклятие, слова звучали рвано, путано. Гарри теперь понимал — она была на грани потери сознания, каждое слово отзывалось пыткой. Он чувствовал ее слабеющую хватку на своем плече, ледяной холод ее кожи, страх перед распадом, который она описывала. Джайна же, произнося эти слова снова, чувствовала его недоверие, смешанное с зарождающимся сочувствием, и ее собственное раздражение на то, что ее судьба теперь зависела от этого… ребенка. Якоря. Мальчишки со шрамом и глазами Лили Эванс.

Момент, когда она назвала его якорем, когда их связь щелкнула, затягиваясь тугим, кровавым узлом, теперь ощущался обоими как физический толчок. Ледяная нить протянулась между их душами — болезненная, чужеродная, но неразрывная. Гарри почувствовал ее отчаяние и зависимость, Джайна — его страх и бремя, которое она на него взвалила.

Вторжение Дурслей разыгралось перед их общим внутренним взором с новой, гротескной ясностью. Джайна теперь видела их не просто как шумных, неприятных маглов, а как воплощение той тупой, жестокой обыденности, что мучила Гарри годами. Она чувствовала его унижение, его бессилие перед их злобой. Ее угроза Дадли («заморожу твой никчемный язык…») теперь казалась ей самой жалкой вспышкой бессильной ярости, последним рыком раненого зверя.

Гарри же, видя ярость Вернона, слыша визг Петунии и их оскорбления («уличная шлюха!»), чувствовал не только свой страх за нее, но и ее боль. Он ощутил через Узы, как эти грубые слова ударили по ее гордости, по ее воспоминаниям о том, кем она была — Леди Кул-Тираса, Архимагом Даларана, — и по ее нынешнему унизительному положению. Он понял, почему ее магия тогда вспыхнула и погасла — не только от слабости, но и от внутреннего конфликта, от осознания своего падения.

Сон не закончился появлением Дамблдора. Он завис на этом моменте хаоса и безысходности — ревущие Дурсли, бессильная ярость Джайны, отчаяние Гарри, осознание того, что они заперты, связаны, и помощи ждать неоткуда. Образ расплывался, тонул в смеси крови, страха и холода, оставляя после себя только острое, болезненное чувство их общей уязвимости в тот первый, страшный час.

* * *

Гарри резко сел на кровати, тяжело дыша. Сердце колотилось так, словно пыталось вырваться из груди. Рядом так же резко села Джайна, ее дыхание было прерывистым, рука инстинктивно сжимала перевязанную ладонь. Они посмотрели друг на друга в тусклом свете зари, что едва пробивалась сквозь окно.

Узы Крови гудели тихо, но настойчиво. Боль отступила, замененная странной, почти болезненной ясностью. Ритуал не только ослабил физические оковы проклятия, он сорвал покровы с их душ, заставив увидеть друг друга и момент их встречи без иллюзий.

— Ты… ты тоже это видел? — прошептал Гарри, голос был хриплым.

Джайна медленно кивнула, отводя взгляд. На ее щеках был слабый румянец — отголосок стыда из сна? Или просто признак вернувшихся сил?

— Видела, — ее голос был глухим. — Это было… хуже, чем я помнила. Я была… как загнанный зверь.

— А я… я был просто напуганным мальчишкой, — признался Гарри, чувствуя, как щеки горят. — Я не понимал… ничего не понимал.

Она снова посмотрела на него. В ее глазах больше не было того холодного презрения или страха, что он видел раньше. Была усталость, была боль, но было и что-то новое — сложное, тяжелое понимание.

— Теперь понимаем, — сказала она тихо. — Оба. Мы увидели… начало. И то, что было до. — Она помолчала, потом добавила с мрачной иронией: — По крайней мере, теперь мы знаем, что хуже уже было. Или нет? Впереди драконы.

Гарри невесело усмехнулся.

— Да. Драконы. После всего этого они кажутся… почти нормальным испытанием.

Тишина между ними больше не была враждебной или напряженной. Она была наполнена общим знанием, общей болью и хрупкой, только что рожденной нитью… не доверия, еще нет, но признания. Признания того, что они связаны не только проклятием, но и общей судьбой, сотканной из потерь, страха и отчаянной борьбы за выживание.

Джайна поднялась с кровати, подошла к окну и посмотрела на предрассветное небо над Хогвартсом. Ее силуэт казался тонким, но сильным.

— Ритуал дал нам немного сил. И ясность, — сказала она, не оборачиваясь. — Мы знаем о Крауче. О Снейпе. О том, что проклятие глубже, чем кажется. Это оружие, Гарри. Используем его.

Она обернулась, и в ее глазах вспыхнул холодный огонь решимости.

— Сегодня мы выживем. А потом… потом мы найдем ответы. И заставим заплатить тех, кто это с нами сделал.

Гарри кивнул, поднимаясь. Холод внутри него не исчез, но теперь он чувствовал рядом ее тепло — не только физическое, но и тепло ее воли, ее несгибаемого духа.

— Вместе, — сказал он.

И в этот раз слово прозвучало не как приговор, а как обещание. Обещание борьбы, которое они дали друг другу над своей пролитой кровью.