Гвоздь и подкова (гет)

2002 г.

— Итак, вы все-таки явились, — встретил Гермиону знакомый отрывистый голос, едва она успела ступить на порог кабинета директора Хогвартса. — Надо полагать, за ответами пришли, мисс Грэйнджер?

Она резко развернулась и молча взирала в глаза покойного директора, глядевшего на нее с портрета. Северус Снейп стоял, опираясь на спинку кресла, его фигура, написанная в необычной для школьных портретов манере, казалось, обладала эфемерностью и легкостью, столь несвойственными Мастеру зелий при жизни. Складывалось впечатление, что Гермиона смотрела на реального человека сквозь цветное и не очень чистое стекло.

«Автор портрета, должно быть, плохо знал Снейпа?» — невольно усмехнулась она возникшей при взгляде на полотно мысли.

~

Когда мисс Грэйнджер на полпути к Хогвартсу спросила себя, зачем туда направляется, ответа на этот вопрос она не знала. Более того, само решение свернуть на дорогу к школе, казалось, принято не ею. Гермиона просто шла, куда ее несли ноги.

Всего час назад мисс Грэйнджер очнулась на полу все того же осточертевшего ей дома. За окном уже смеркалось, должно быть, она довольно долго была без сознания. В какой-то момент, потерев ушибленную скулу и расчихавшись от пыли, Гермиона решила, что все пережитое ею, начиная от находки в тайнике до разбитого об стену Хроноворота, лишь плод воображения или, на худой конец, результат наведенных на дом охранных чар. Такое ведь бывает: галлюцинации, страхи, больные фантазии неплохо отпугивают нежеланных гостей. Кажется, она даже где-то читала подобное. Кажется...

Один лишь взгляд в зеркало — такое же мутное и пыльное — развеял иллюзии. Перед ней была Джейн Грэйнджер, женщина с усталым взглядом, растрепанными короткими волосами и крупными веснушками, которые из-за небывалой бледности лица выглядели нарисованными.

Гермиона оглядела комнату. Хроноворот лежал в шаге от ее ноги. Длинная цепочка растянулась неаккуратной петлей. Она была цела.

«Этого следовало ожидать».

Сам артефакт, который Гермиона машинально подняла с пола, тоже был абсолютно цел. Удар о стену не оставил на нем ни малейшего следа. Исправен, готов к работе. Молодая женщина до боли сжала кулак.

— Это был только сон, — голос звучал хрипло, словно чужой. Горло, которое несколько часов назад терзала магическая удавка, до сих пор саднило. Слез не было, хотя до невозможности хотелось разрыдаться. Вместо этого Гермиона начала смеяться, тихо и сдавленно, будто через силу.

Она увидела сон. Красочный, правдоподобный, граничащий с реальностью. Там все было таким красивым и правильным, что возвращение показалось Гермионе чуть ли не изгнанием из Эдема. Еще бы! Ведь в том сне все призраки ее настоящего были живы, более того, счастливы. Вот только — на этом эпизоде из сна Гермиона будто споткнулась, почувствовав укол в сердце — в увиденном ею красивом и счастливом мире сама она была не нужна. Судьба, словно в насмешку, преподнесла видение, где исполнились самые дерзкие ее замыслы, но где лично ей в счастье было отказано. Чужая, холодная, нелюбимая.

«Не смотрите в прошлое, не живите им», — вспомнились строки из письма. Не этот ли горький урок должна была выучить известная школьная отличница? И не слишком ли дорого стоит эта незамысловатая мудрость?

~

— Здравствуйте, доктор Снейп, — запоздало пробормотала Гермиона, поводя плечами: в Хогвартсе, несмотря на лето, было прохладно.

«Здесь всегда холодно».

Даже странно, что ее, известную мерзлячку, совсем не тревожило это раньше.

~

Еще подходя к воротам Замка, куда Гермиону вела все та же иррациональная уверенность, молодая женщина поразилась неяркости своих воспоминаний о школе. А ведь она прежде так любила Хогвартс. Ворота оказались приоткрыты, что Гермиона, вопреки здравому смыслу, восприняла как должное, и зашагала в сторону Замка, не оглядываясь по сторонам. Впереди была цель, которую сама она не могла для себя толком сформулировать.

У дверей Замка ее встретил смотритель.

— Не поздновато ли явились, мисс? — проворчал он вместо приветствия, но отступил в сторону, пропуская Гермиону внутрь. Она даже не успела удивиться подобной любезности со стороны бдительного и подозрительного Аргуса Филча.

— Директор ждет вас, — проскрипел он и, не удержавшись, добавил: — Кабы не наказ мадам МакГонагалл, выгнал бы вас вон. Тоже мне, фифа! Героиня!

Он сердито фыркнул и проковылял в вестибюль.

Замок встретил Гермиону привычными шорохами. Шептались портреты, издалека доносился неясный шум и стоны, что-то падало с тихим стуком. И все же обстановка казалась ей совершенно нереальной, будто здесь она была чужой.

«МакГонагалл ждет меня. С чего бы вдруг?» — спрашивала себя она и удивлялась, осознав, что ответ на вопрос, в общем-то, не важен. Что бы ни хотела от нее директор, у самой Гермионы здесь в Замке важное дело. Только вот что это за «важное дело», молодая женщина до сих пор не представляла.

Профессор МакГонагалл, собственной персоной, обнаружилась возле статуи каменной горгульи. Она чуть хмурилась и нетерпеливо постукивала ногой.

— Здравствуйте, профессор. Мистер Филч сказал, вы ждете меня.

— Да, мисс Грэйнджер, — МакГонагалл была привычно сдержана и корректна, как в старые добрые времена. — Признаюсь, лично я совсем не ожидала вашего визита, но... — она выдержала «профессорскую» паузу, — мне сказали, что сегодня вы непременно захотите посетить Хогвартс. Я предупредила Аргуса, чтобы он впустил вас.

— Вам сказали? Я удивлена, — Гермиона невольно скопировала своего бывшего декана в интонациях, выражении лица и осанке. Эта игра в «две МакГонагалл» ее даже немного забавляла.

Голос старой волшебницы смягчился.

— Я рада видеть вас. Замечу, что вы сильно изменились. Повзрослели. И, боже мой, — она словно только что разглядела Гермиону в полумраке коридора, — кажется, общение с мистером Уизли повлияло на вас весьма... необычным образом.

Несмотря на общую подавленность, Гермиона рассмеялась.

— Вы об этом? — она указала на свой нос, щедро осыпанный веснушками. — Это я из солидарности.

— Полагаю, скоро на одну Уизли станет больше? — МакГонагалл неожиданно тепло улыбнулась. — Не думайте, Гермиона, что ваши педагоги слепы. Я рада, что вы и Рональд...

— Профессор, — прервала ее Гермиона, пытаясь сгладить бестактность вежливым тоном, — простите, но я бы хотела переговорить...

— ... с профессором Снейпом, — закончила МакГонагалл, возвращаясь к своей обычной строгой манере вести диалог. — Ах, да вы еще не знаете. Стараниями мистера Поттера теперь в Хогвартсе есть портрет последнего нашего директора. Это Северус сообщил мне о вашем визите.

Гермиона молча склонила голову в знак согласия, одновременно ловя себя на странной мысли: она так хотела получить ответы на терзавшие ее вопросы, но почему, черт побери, была так уверена, что получит их здесь?

«Если, конечно, Снейп соизволит мне ответить».

Впрочем, он ведь писал о «сочувствии и уважении», которых мисс Грэйнджер, признаться честно, при жизни за покойным профессором Зелий не замечала.

— Вы действительно очень повзрослели, — в голосе МакГонагалл была тревога и сочувствие. Казалось, она хотела что-то спросить, но только поджала губы и пропустила Гермиону внутрь.

— Я не стану вам мешать, — донеслись слова нынешнего директора Хогвартса, когда Гермиона уже ступила на лестницу.

~

— Доктор? — Снейп состроил весьма характерную гримасу, но на портрете она все равно смотрелась гротескно. — Если вы хотели пошутить, то у вас это получилось. Но вы ведь не за тем явились сюда на ночь глядя, мисс Грэйнджер.

Гермиона промолчала. У нее было такое множество вопросов к ее Доброжелателю, что она не знала, с которого начать.

— Вы ненавидите меня? — вырвалось у нее неожиданно.

Снейп, казалось, удивился.

— Признаться, я считал вас умнее, — резко ответил он после непродолжительной паузы. — Или, может быть, вы невнимательно читали?

— Ответьте на вопрос, профессор Снейп!

Гермиона уставилась нарисованному человеку прямо в глаза. Когда-то подобную дерзость она и помыслить себе не могла, но теперь не было ни страха, ни робости.

— Нет, мисс Грэйнджер. С чего бы я должен вас ненавидеть? Вы играли свою роль, а я свою.

Он присел на нарисованный стул, на который прежде опирался, скрестил ноги и покрутил в руках волшебную палочку. Движения, такие обыденные, смотрелись странно в размытых контурах портрета. Мимика профессора тоже была какой-то ненастоящей.

— Как вы узнали о том, что я... — подобрать определение оказалось невероятно сложно.

— Долгая история, — не дожидаясь продолжения фразы, изрек Снейп. — Хотя я должен был догадаться, что вы не отвяжетесь, пока не дознаетесь до всех подробностей.

— Вы считаете, мне не следует знать?

Он не ответил, лишь сердито уставился на Гермиону, как бывало на уроках.

«Увы, профессор, с некоторых пор подобные меры устрашения на меня не действуют», — усмехнулась она про себя.

— Пусть это будет плата за то, что вы так долго водили меня на поводке.

— Поверьте, я не испытывал от этого никакой радости.

— О! В этом я не сомневаюсь. Итак?

— Что вы хотите слышать? — недовольно начал он. — Как я догадался, кто такая Джейн Грэйнджер? Пожалуйста. Вас узнали. Да-да, мисс Грэйнджер. Почти все, с кем вы имели неосторожность вступить в контакт. Однажды, еще в бытность вашим профессором, я стал невольным свидетелем беседы, — он многозначительно посмотрел на Гермиону, — между этими «умниками». Я имею в виду известных вам Люпина и Блэка. Последний тогда прохлаждался в маменькином доме, ему было все равно, о чем говорить, так что...

— Они вспомнили меня? — нетерпеливо прервала Снейпа Гермиона.

— Это было бы слишком невероятно, учитывая их способности к логике, — ядовито молвил он, словно отдавая дань старой вражде, но потом снова заговорил серьезно. — Нет! Хотя сходство заметил и тот, и другой, да и фамилию тоже. Разумеется, господам экс-мародерам и в страшном сне не могло привидеться, что маленькая девчонка, подружка их обожаемого Гарри, и женщина, которая так долго вызывала у них подозрения — одно и то же лицо.

— Но вы говорите «узнали», — недоумение в ее голосе вызвало к жизни нарисованную усмешку профессора.

— Они долго ломали головы над этим странным совпадением и, в конце концов, сочли вас дочерью. Догадываетесь, чьей, а мисс Грэйнджер? Судили-рядили, идиоты, нужно ли вам говорить, да стоит ли расстраивать «маленькую девочку» подробностями о так неожиданно исчезнувшей матушке и предполагаемом «папеньке». О ваших настоящих родителях разузнать им почему-то в голову не пришло.

— А вы, значит, оказались прозорливее? — не без сарказма заметила Гермиона, хотя и чувствовала себя не в своей тарелке. Если бы только она знала!

«И опять это “если бы”», — тоска и горечь, казалось, затопили ее, выдавливая новую порцию слез.

Снейп оставил ее тон без внимания, погрузившись в воспоминания, которые были, очевидно, ему неприятны.

— Я не сразу догадался, что вы это вы. Хотя постепенно у меня вырисовывались некоторые подозрения. Два года я собирал сведения по крупицам, это было нелегко. Вы хоть и наследили достаточно, деталей никто толком не помнил. Даже ваш любовник, — видя, как Гермиона зажмурилась и сжала кулаки, он зло усмехнулся. — Ума не приложу, как вы терпели это ничтожество рядом с собой столько времени.

— Он не был ничтожеством.

— Но быстро стал им. Да и двенадцать лет в крысиной шкуре не прошли даром для вашего несостоявшегося жениха. Он убедил себя в том, что его предали, и даже не помнил кто и при каких обстоятельствах. Последние годы Хвост жил как животное.

От почти физической боли Гермиона сжалась, а Снейп продолжал добивать ее своим рассказом.

— Его память насквозь прогнила от ложных фантазий, так что, извлекая воспоминания о вашем романе, я поначалу сомневался, правда ли это. Потом была Беллатрикс. Эта леди очень разговорчива, да только тоже изрядно тронулась умом. Азкабан, сами понимаете. В конце концов, я выяснил подробности, не могу сказать, что они меня радовали. Но до поры до времени не мог взять в толк, как же вам удалось это провернуть, пока...

— Пока вам в руки не попала вот эта вещица. Так? — Гермиона брезгливо поддела пальцем Хроноворот, демонстрируя его Снейпу.

Тот ощутимо помрачнел, казалось, даже общий тон холста стал темнее, словно где-то за пределами рамы невидимое солнце скрылось за невидимой тучей.

— Скорее всего, случилось это уже после разрушений в Зале Времени, — Гермиона говорила жестко, словно пыталась вернуть Снейпу боль, причиненную его рассказом. — Вы обнаружили Хроноворот и поняли, что именно вам суждено отправить меня в прошлое. Верно?

— Я бы поставил вам «превосходно», если бы не был мертв, мисс Джейн, — потом он провел рукой по лицу и тихо произнес: — Не находите, что наша с вами пикировка не имеет смысла. Я не кривил душой, когда писал, что сочувствую вам. Я пытался остановить вас... там.

— Остановить? — Гермиона даже голос повысила. — Не верю своим ушам, профессор Снейп! Зная, как обстояли дела на самом деле, решили внести свои коррективы? Вмешаться в ход времени? И это говорит человек, так рьяно обвинявший когда-то нас в нарушении правил! — от нервного напряжения последних суток Гермиона, казалось, начисто забыла о субординации.

Лицо нарисованного человека дрогнуло, словно по поверхности краски пошла рябь.

— Замолчите, — глаза сузились, а корпус подался вперед, как если бы намеревался выйти за пределы рамы. — У меня было немало причин желать этого. Я считал, что вы глупая, самонадеянная девчонка, решившая, что может избавить мир от зла одним своим присутствием, пока не понял, что вы такая же жертва.

— Но почему вы скрыли от меня? К чему глупые загадки? — в сердцах вскрикнула Гермиона. — Это треклятое письмо, вы даже почерк изменили, чтобы запутать меня! И книга... Господи, зачем было пускать меня по ложному пути?

Снейп вернулся к былому спокойному состоянию и горько усмехнулся.

— Вы серьезно полагаете, что сделали бы то, что сделали, знай вы об этом заранее?

Гермиона уже собиралась гневно возразить, но прикусила язык: Снейп был прав.

— Вот и ответ, Гермиона, — в тишине директорского кабинета голос звучал почти оглушительно.

— Профессор, — обратилась она к портрету после нескольких минут молчания, в течение которых Гермиона пыталась безуспешно вернуться в уравновешенное состояние. Она еще не на все свои вопросы получила ответы, и потому устраивать скандал было, по меньшей мере, неразумно. — Вы говорили, что пытались остановить меня. Но почему я этого не помню?

— Прошлое неизменно, мисс Грэйнджер. Когда мне в руки попал Хроноворот, я вспомнил, что вы именно тот человек, который не только знает, что это за устройство, но и умеет им пользоваться. Наблюдая за вами в прошлом, я понял, что ошибся, считая, будто вы сознательно сделали свой выбор. И долго не мог понять, кто же направлял вас, пока не проник к вам в дом и не увидел письмо и завещание. Но это еще не все, мисс Грэйнджер. Как оказывается, не я один интересовался вами...

— Блэк? — Гермиона уже даже не удивлялась.

— Да. Проклятый пес отирался возле вашего дома и видел, как я выходил.

— Вот почему он стал меня подозревать?

— Вероятно, — недовольно ответил Снейп. — Поэтому когда он явился к вам выяснять отношения, я решил, что будет лучше поработать над памятью этого не в меру ретивого... — эпитет он проглотил. — Словом, некоторое время спустя я понял, что этот шаг был ошибкой, но исправить ее уже не смог.

— Вы пытались остановить самого себя?

— Вы удивительно догадливы.

— Моей запоздалой догадливости кнат цена, профессор, — тихо сказала Гермиона, поискав глазами стул, ибо ноги ее уже не держали. Наколдовала себе табурет и, не спрашивая разрешения, села. Снейп безучастно наблюдал за ее манипуляциями.

— Наши догадки, мисс Грэйнджер, тоже случайности, как и все остальное. Жизнь вообще череда случайностей. Надеюсь, вы уже поняли это.

— Поняла. Хотя, признаться, слышать это от вас весьма странно, — Гермиона даже нашла в себе силы улыбнуться. — Я тоже пыталась остановить саму себя, а оказалось, лишь помогла самой себе совершить ошибку, — потом она потерла лоб и, осторожно глянув на Снейпа, спросила: — Скажите, профессор, а когда вы... ну, пытались себя остановить, что-то произошло, в смысле поменялось?

Лицо Снейпа неуловимо исказилось, словно бушевавшие внутри эмоции на миг прорвались сквозь завесу спокойствия, и Гермиона поняла, что он тоже...

— Вы увидели сон, профессор? — возможно тон получился слишком резким, но Снейп молчал, и потому Гермиона решилась продолжить: — Думаю, да. Сон, где все произошло по-другому, где все ошибки исправлены, где живы и счастливы те, кто так вам дорог. Только, вот досада, вы сам оказались там лишним и...

— Довольно, мисс Грэйнджер.

— Значит, я права, — пробормотала она скорее самой себе.

— Надеюсь, вам это польстит — да, правы. Судя по вашему уверенному тону, вы знаете, о чем говорите. Так? — Снейп усмехнулся, заметив ее смущение, и, глядя куда-то в сторону, добавил: — Стало быть, упрямую мисс Грэйнджер мое послание не убедило. Впрочем, чего еще можно было ожидать от такой прожженной гриффиндорки? — последние слова почему-то не звучали оскорблением, как бывало прежде.

Гермиона подняла глаза на своего бывшего учителя, пытаясь поймать его взгляд.

— Но это ведь не было сном, профессор?

— Вам очень хочется в это верить, Гермиона? Что ж. Все возможно. Достоверно ответить на ваш вопрос я не возьмусь, ибо это не в моей компетенции.

Их беседу прервало настойчивое покашливание, и Гермиона резко обернулась. С большого парадного портрета на нее заинтересовано глядел другой директор.

— Профессор Дамблдор?

— Давно не виделись, мисс Грэйнджер. Приветствую, Северус.

Снейп спокойно и холодно кивнул.

— Знакомая вещь, — Дамблдор коротким жестом указал Хроноворот, который Гермиона все еще теребила пальцами. — Полагаю, Северус это вы отыскали артефакт?

— Разве вы не оставили его мне сами?

Дамблдор сделал вид, что не слышал едкого тона в словах Снейпа.

— Вряд ли слово «оставил» здесь уместно, Северус. Этот артефакт обладает свойством попадать в руки тем, кто хочет им воспользоваться, и делает это почти самостоятельно. Разве я не говорил вам об этом прежде?

Гермиона непонимающе смотрела то на одного бывшего директора, то на другого. Она внезапно ощутила себя ребенком, который присутствует при разговоре двух взрослых, не понимая ни слова. Встала, яростно встряхнула головой, избавляясь от неловкости и смущения.

— Профессор Дамблдор, возможно, мое поведение покажется вам вызывающим, но мне хотелось бы знать, что вы имеете в виду? Вы знали, что Хроноворот попадет в руки профессора Снейпа, а он передаст его мне?

Дамблдор вздохнул.

— Нет, мисс Грэйнджер. Но даже если бы знал, то воспрепятствовать этому был бы не в силах. В Хогвартсе почему-то сложилось мнение, что мне известно все, что было, есть и будет, и на все готов ответ. Это не так, Гермиона. Да. О многом я догадываюсь в силу возраста и жизненного опыта. Но в мире есть силы, гораздо более могущественные, чем директор Хогвартса, чем вообще любой человек и волшебник. По большому счету, все мы, и я не исключение, играем по правилам. Совершаем поступки, которые предопределены. Разумеется, знать об этом нам не дано, и потому создается иллюзия, что мы самостоятельны в своих решениях, что мы игроки, а не фигуры. Но вы, я полагаю, уже убедились в обратном. Как и профессор Снейп, как и я.

— Вы? Значит, вы тоже пытались...

— Да, мисс Грэйнджер. За годы у меня накопилось достаточно поводов для сожаления. Искушение было слишком велико.

«Как же вас, профессор, должно быть, удручает факт, что всемогущество великого волшебника тоже имеет границы», — зло подумала она и устыдилась собственной злости. Что толку искать виноватых, если изменить ничего нельзя?

Повисла пауза. Дамблдор и Снейп обменялись взглядами. Было даже что-то забавное в молчаливой «перестрелке» двух портретов. Гермиона уже почти решилась задать вопрос, но Дамблдор заговорил снова:

— Гастон Дерби. М-да. Услуга, оказанная им волшебникам, поистине неоценима, — в словах его звучала какая-то древняя усталость. — Николас когда-то спрятал опасное изобретение, но такие предметы имеют обыкновение находиться в самый неподходящий момент.

— Эти слова я уже слышал, — подал голос Снейп.

— Постойте, профессор, — с какой-то детской горячностью произнесла совсем запутавшаяся Гермиона, — вы хотите сказать, что Николас... Николас Фламель... это он оставил Хроноворот вам?

— Мне? Нет, мисс Грэйнджер, не мне. Позвольте рассказать вам одну историю, — с этими словами он едва заметно кивнул Снейпу, тот, не говоря ни слова, встал и исчез за рамой портрета. Старый профессор снова покашлял, привлекая внимание Гермионы, а когда та, наконец, обернулась, заговорил ровным учительским голосом:

— Когда-то давно Гастон Дерби был учеником Николаса Фламеля. Умный, способный, но слишком нетерпеливый юноша — так мой давний друг отзывался об этом человеке. Поступая в ученики к знаменитому алхимику, он говорил, что хочет достичь вершин волшебства, сотворить нечто выдающееся. Николас приветствовал такое рвение, но скоро понял, что это лишь слова. Мистер Дерби был из тех людей, что хотят результата, желательно быстрого и немедленно приносящего пользу. Ему удавались довольно сложные опыты, и молодой человек счел это достаточным, чтобы воплотить их в собственных изобретениях. Словно пытался доказать учителю, будто может пренебречь годами тяжелыми работы, воспользовавшись исключительно талантом. Однако, изобретения его не имели того успеха, на которые юноша рассчитывал. Николас пытался увещевать его, но все было бесполезно. Вместо того чтобы прислушаться к словам учителя, Гастон взялся искать причины неудач в своем прошлом, принялся сетовать на судьбу, пославшую ему тяжелое детство, которое он провел вдалеке от магии. И судьба ему этого не простила.

Дамблдор сцепил пальцы и прикрыл глаза, будто таким образом пытался извлечь подробности этой странной истории из собственной памяти. Несколько секунд было слышно только тиканье каминных часов и едва слышное бормотание портретов.

— У Гастона Дерби, — вновь заговорил Дамблдор, — детство и вправду было не слишком счастливым. По крайней мере, так считал сам молодой алхимик. Его мать-волшебница умерла от тяжелой болезни, когда он был совсем ребенком. Отец-маггл женился вторично. Семья переехала в Британию, на родину мачехи, затем родились еще дети, и Гастон счел себя лишним. Он сбежал из дома, скитался, пока не встретил знаменитого Фламеля и не попросился к нему в ученики. Казалось бы — обычная история, но мистеру Дерби она виделась верхом несправедливости. Он был склонен замечать лишь собственные провалы и не научился радоваться удачам. И вот однажды, когда ему было около тридцати, он нашел в лаборатории своего учителя интересный предмет и, не раздумывая, начал с ним экспериментировать...

— Хроноворот, — невольно вырвалось у Гермионы.

— Да, мисс Грэйнджер. Я знаю, о чем вы думаете, и в чем мысленно обвиняете мистера Фламеля. Увы. Он не имеет к тому случаю никакого отношения. Хроноворот изобрел не он. Артефакт оказался в лаборатории, потому что его там оставил другой человек, — Дамблдор сделал паузу и многозначительно посмотрел на Гермиону. — Это был сам Гастон Дерби, только существенно постаревший. Что случилось с ним в прошлом, и сколько времени он там провел, можно лишь догадываться. Но, думаю, это был суровый урок. К чести этого человека могу сказать, что он попытался как можно надежнее укрыть от всех потомков истинную силу артефакта. К сожалению, подобные предметы так просто не теряются. Хроноворот остался в научном обиходе и, надо думать, немало людей попались в эту ловушку времени, пока Николас Фламель не отыскал его в Отделе Тайн и не спрятал. Но и он не смог скрыть коварный предмет на сколько-нибудь продолжительный срок. И виной тому ваш покорный слуга.

Последние слова Дамблдор произнес, будто через силу.

— Вы?

— В этом смысле, Гермиона, я гораздо слабее вас. Ведь я сознательно поддался искушению поиграть со временем, изменить то, что всегда считалось неизменным. Вы же попались случайно. Хотя случайность эта, в каком-то смысле, закономерна. Разве не слишком часто вы оглядывались назад с сожалением? Совсем как тот молодой алхимик. Подозреваю, ваши мотивы были менее эгоистичны, но тем не менее.

Дамблдор смотрел на бывшую студентку сочувственно и даже немного виновато, хотя Гермиона, признаться, сама ждала осуждения. Она промолчала. Отвечать на последний вопрос старого профессора не имело смысла. Разве ее поступок в прошлом не говорил сам за себя?

Дамблдор по-стариковски покивал и произнес очень тихо:

— Когда-то я задал этот же вопрос себе. Увы, ответ мой был аналогичен вашему, хоть вы и не произнесли его вслух.

— Но профессор, — сморщив лоб от мыслительных усилий, пробормотала Гермиона, — меня смущает вот что. Не может же артефакт взяться ниоткуда? Кто-то же изготовил его?

Видя, как Дамблдор качает головой, она нахмурилась.

— Когда я говорил, что в мире существуют силы, куда могущественнее волшебников, я имел в виду нечто конкретное. Гастон Дерби назвал артефакт «подарком Судьбы»...

— Судьбы?

— Да, мисс Грэйнджер. Волшебства в мире больше, чем может себе представить человек. Порой неосторожным словом или решением мы вызываем к жизни силы, неподвластные даже магу. Я слышал, как Северус говорил вам о случайностях. Кажется, вы согласились с ним. Так вот, мисс Грэйнджер, у всех случайностей есть последствия, это те уроки, которые мы выучиваем и плодами которых пользуемся потом, сами того не замечая. Какие-то делают нас добрее, какие-то решительнее, иные — ожесточают... Но в совокупности весь этот багаж делает человека такими, какими он, в конце концов, становится. Разве вы сами не убедились в этом сегодня?

— Вы о моем сне, профессор? — спросила Гермиона, пытаясь справится с комом, стоящим в горле.

— Это не сон, но и не реальность. Это урок, который вам представилось выучить.

— И кто же учитель?

— Думаю, вы знаете ответ на этот вопрос, Гермиона.

~

— Нет, тебе определенно идет такая прическа.

Джинни, облаченная в заколотую булавками кокетливую мантию, смотрела на Гермиону, прищурив один глаз.

Подруга притащила ее в салон мадам Малкин под предлогом покупки нарядов для свадебного путешествия, но на самом деле, как подозревала Гермиона, таким незатейливым способом без-пяти-минут-миссис-Поттер пыталась развеять хмурость и тоску мисс Грэйнджер, повинной в которых почему-то считала себя. Мол, не вовремя спросила о «наследстве». Ай-яй-яй! Этакая бестактность. Про дом Гермиона рассказывала Джинни сухо и неохотно, из чего та сделала свои выводы, и теперь всеми силами пыталась сгладить то, что так позорно «села в лужу».

При воспоминании о первой после своего возвращения встрече с Джинни Гермиона усмехнулась. Увидав ее новый облик, подруга едва не лишилась дара речи, но потом принялась оправдываться и нашла Гермиону «очень стильной». Вранье было неприкрытое, но мисс Грэйнджер даже бровью не повела.

«Джинни, должно быть, решила, что на меня порчу наслали».

Самой Гермионе было на подобную чепуху абсолютно наплевать.

Когда она думала, что через три дня ей предстоит присутствовать на свадьбе Гарри, на душе становилось черно, как в погребе. Гермионе казалось, что она, едва ли не своими руками погубившая родителей друга, просто не имеет права веселиться вместе с ним и его невестой. После возвращения чувство вины не оставляло Гермиону ни на секунду. Ее разумная и рационалистичная составляющая говорила, что чувство это ложно и неконструктивно, но воспоминания, увы, были слишком свежи. Мисс Грэйнджер даже хотела малодушно отказаться от роли подружки невесты, прикинувшись больной, но потом обругала себя трусихой и, скрепя сердце, ждала неминуемого торжества.

Возвращаться в свой прежний мир было странно и необычно. Для всех вокруг прошло лишь несколько дней, а для Гермионы пролетели четыре года. Не самые легкие четыре года. Тот груз, с которым она вернулась из своего путешествия, первые дни давил ее к земле почти буквально, так что Гермиона едва могла поднять глаза даже на друзей. Особенно на друзей.

Вот и сейчас, стоя рядом с Джинни в модном магазине, мисс Грэйнджер едва улавливала, что говорит ей подруга, погрузившись в невеселые мысли.

-... о нет, нет. Подвенечное платье уже есть, — долетел до Гермионы смех гарриной невесты. Джинни отшучивалась от укоров мадам Малкин, что де мисс Уизли пренебрегла ее советами в «столь важном вопросе».

— Свадебное облачение это мой конек, — с оттенком профессионального хвастовства вещала мадам, придирчиво осматривая надетую на клиентке мантию и то и дело перекалывая булавки. — Я не рассказывала вам, мисс Уизли... ах, да это я вас путаю с вашей матушкой! Так вот, я ведь из рода самой Колет-Златошвейки.

На этом месте, видимо, полагалось издать удивленно-восхищенный возглас, но его не последовало, и Гермиона про себя даже рассмеялась, как мадам Малкин надулась, будто девчонка-первоклассница.

— Я что-то слышала, — попыталась оправдаться Джинни, пожимая плечами и одновременно корча недоуменную гримасу в сторону подруги. Гермиона с легкой усмешкой повторила ее движение.

— Да будет вам известно, барышни, — тут же с некоторым упреком, вот что значит задета профессиональная гордость, изрекла швея, — свадебный наряд это не просто кусок атласа и бархата, это ваша будущая судьба, ваш выбор! Колдуньи-златошвейки в старину ценились чуть ли не выше воинов.

Джинни и Гермиона переглянулись и синхронно кивнули.

— Ох, да-да, знаю, что вы скажете, — мадам Малкин принялась яростно размахивать палочкой вокруг Джинни, подгоняя мантию по размеру. — Что, мол, за премудрость платье пошить? А вот и нет. Свадебные чары это... это... — она замялась, пытаясь подобрать определение, — как зелье Удачи. Только еще эффективнее. Так что, мисс, коли надумаете, милости прошу. Еще не поздно воспользоваться.

Гермиону этот эмоциональный монолог даже вывел из горестных раздумий, она уже готовилась по окончании процедуры от души посмеяться над кудахтаньями мастерицы-златошвейки вместе с Джинни, как вдруг ее будто обожгло.

«Свадебный чары! Зелье удачи. О, господи!»

— Мадам Малкин, — Гермиона изо всех сил старалась говорить спокойно, — а вы можете распознать эти чары? В готовом изделии, я имею в виду.

Швея, довольная, что ее россказни возымели действие на «современных девиц, которые, вестимо, ничего не смыслят в подобных вещах», пустилась в пространные объяснения, ни на секунду не прерывая своей работы.

— Разумеется, мисс, такое выдающееся колдовство невозможно не заметить. Только готовых изделий осталось мало. Теперь молодежь не задумывается о прочности брака. Очень, очень прискорбно. А ведь надеть такой наряд не просто почетно, это почти гарантия того, что вы не ошибетесь в выборе. Коли жених вам на роду не написан, не выйдете вы за него. А уж коли написан, — тут уже немолодая женщина задорно, по-девичьи рассмеялась, но потом посерьезнела и продолжила наставительно, словно говорила собственным дочерям:

— Свадебные чары, как полотно, они сотканы из множества нитей. Тут и красота, и твердость, и удача. Столько всего. Не всякой колдунье по силам. Талант нужен. Наденешь такой наряд — вмиг похорошеешь, да и уверенности прибавится, а то барышни перед свадьбой, как одна, с ума сходят, но главное не в этом. Чары вас, как ангел-хранитель, от ошибок будущих оберегают. Вот знала я одну дамочку, давно уж было, лет сорок назад, а то и больше, заказала она такое платье у матушки моей — очень известная была швея, к ней из самого Парижа за советами ездили — так вот эта девица в последний момент возьми да и передумай. Напялила невесть что. И как вы думаете? — мадам Малкин даже руками всплеснула, отчего Джинни в бок тут же впилась булавка. — Сбежал от нее муженек, ищи свищи. Но уж со вторым-то она поосторожнее была. Такие вот дела, барышни.

Она отошла на шаг, любуясь на свою работу. Джинни принялась вертеться перед зеркалом, а Гермиона смотрела в пол и потому не заметила, как мадам Малкин разглядывает ее с каким-то особенным вниманием.

— Мисс Грэйнджер, — от обращения этого она чуть вздрогнула и подняла глаза, — неужели у вас имеется...

Не дав ей договорить, Гермиона коротко кивнула. Мадам Малкин довольно заулыбалась.

— Тот, кто подарил вам его, должно быть, очень вас любит. Пойдете под венец, наденьте непременно! Не прогадаете.

~

На кладбище в Годриковой Лощине было безлюдно. Гермиона пришла сюда одна, и кто бы ей объяснил зачем.

Обыденность уже закружила ее, возвращая в прежний, привычный мир Гермионы Грэйнджер, но прошлое пока не отпускало, все еще напоминая о Джейн.

Она стерла с лица веснушки, чем несказанно порадовала Рона, будто он считал это сомнительное украшение только своей прерогативой, вернула прежнюю форму бровей, а волосы... они быстро отрастут. Если бы и от воспоминаний можно было избавиться так же легко! Гермиона даже пару раз задумывалась, уж не попросить ли кого-нибудь поработать над ее памятью. Глупость, конечно.

«Глупость и малодушие», — внушала себе она, но самоуговоры помогали плохо.

Проклятое платье Гермиона уничтожила с особенным удовольствием, будто расправлялась со злейшим врагом. Это тоже было истинное ребячество, но она сочла, что уж подобный «акт мести» может себе позволить.

«Представляю, в какую истерику бы впала мадам Малкин».

Гермиона ругала себя за невольную злость на женщину, открывшую ей — разумеется, из самых светлых побуждений — глаза на природу ее уверенности в тот роковой день. Ведь не одень Джейн Грэйнджер тогда зачарованное платье, возможно, она смогла бы...

Каждый раз Гермиона обрывала себя на этом «бы». Никакого «бы» для нее больше не существует. Точка.

«Прошлое это выученный урок. Дорожите приобретенным, а не сожалейте о потерянном», — эти слова она услышала от Дамблдора. Старый профессор сказал их буквально вдогонку, когда Гермиона едва не убегала из директорского кабинета, потрясенная признанием двух нарисованных людей.

Вот и сейчас она сидела у могильной плиты с именами обоих Поттеров и вспоминала эту фразу, повторяя ее про себя на разные лады, будто мантру.

Если б это было так легко — отрешиться от сожалений! Гермиона грустно усмехнулась. Четыре года назад она истерзала себя мыслями о том, как немилостива была к ним всем судьба, и вот эта самая судьба взяла ее, как нашкодившего щенка, и ткнула носом в собственные сожаления.

Гермиона вспомнила свой сон, так похожий на реальность. Там лучший друг звал ее по фамилии и смотрел, как на чужую. Прежде она считала дружбу с Гарри и Роном чем-то само собой разумеющимся. А вот поди ж ты! Наверно, и вправду все имеет свою цену, не стоит задумываться, велика ли она.

— Гермиона? — от неожиданно прозвучавшего у нее над головой голоса она даже подскочила, невольно хватаясь за волшебную палочку. Он стоял совсем рядом, растерянно хлопая глазами сквозь очки и глупо улыбаясь. Гарри Поттер. Ее старый друг.

Все обилие свалившихся на нее впечатлений и мыслей лишило Гермиону остатков выдержки. Она сорвалась с места, бросилась на шею к опешившему Гарри и зарыдала. Громко и по-бабьи некрасиво. Он что-то говорил, неловко хлопал ее по спине, но она не слышала. Наконец, все еще всхлипывая, оторвалась от изрядно смоченной слезами мужской рубашки и виновато посмотрела на друга.

— Прости меня.

— Охотно прощаю, — растерянно произнес Гарри, потом притворно нахмурил брови. — А есть за что?

«Да!» — хотела закричать она, но прикусила губу и, отупив на шаг, принялась вытирать лицо тыльной стороной ладони.

— А я вот пришел... к родителям... ну, свадьба завтра, сама понимаешь, — Гарри будто пытался заполнить неловкую паузу.

— Благословение просить пришел?

Он рассмеялся, как показалось Гермионе, с облегчением.

— Вроде того. Глупо, да?

Она помотала головой, а Гарри вдруг подошел и решительно взял ее за плечо, развернув к себе.

— Что у тебя стряслось? Я же вижу, ты последние дни сама не своя.

Друг смотрел так сочувственно, с такой искренней тревогой и сожалением, что слова сами вырвались у Гермионы из горла, хотя она понимала, что Гарри — последний человек, которому стоило признаваться в ее «преступлении». Тем более здесь, на могиле его родителей. Но некая странная убежденность, что он способен понять ее и простить, не давала ей молчать.

Совершенно неожиданно для себя Гермиона обнаружила: все, что она натворила за прошедшие четыре года, уместилось в нескольких путаных фразах. В своем «то ли сне, то ли фантазии» она потратила на рассказ едва ли не пару часов. Куда вдруг делось все ее красноречие? Там она пыталась оправдаться, хотя именно в оправдании нужды-то и не было, а теперь Гермиона безжалостно бичевала себя и, кажется, даже получала от этого ненормальное удовольствие.

— Не надо, — Гарри прервал ее на полуслове, обхватил и крепко, до боли стиснул плечо, — не говори больше ничего.

— Но ведь я...

— Не виновата, — он посмотрел на нее с истинно поттеровским упрямым выражением, но быстро смягчился и улыбнулся, став похожим на счастливого и беззаботного человека из ее сна. — У тебя куча недостатков, Гермиона, не добавляй к ним еще и мои.

Она тоже невольно улыбнулась.

— Это ты о чем?

— Ты знаешь о чем. Сама меня ругала за мнительность и желание взять на себя вину всего человечества. Твои слова, не отпирайся!

Он потянул Гермиону прочь от белого надгробья, и они зашагали в сторону выхода, не расцепляя дружеских объятий. Уже у калитки Гарри остановился и обернулся.

— Знаешь, я много думал о том, кем бы мы стали, сложись все иначе.

— И?

— Так ничего и не придумал. Потом бросил. Бесполезное занятие. Мы такие, как есть и, честно говоря, мне это нравится. Смешно, верно?

— Смешно, — машинально согласилась Гермиона.

Они прошли еще насколько ярдов теперь уже порознь, думая каждый о своем. Гарри теребил прическу и вдруг рассмеялся.

— Кстати, завтра будь готова, — сказал он совершенно другим, «заговорщицким», голосом. — Рон настроен решительно. А то, знаешь ли, эта прическа твоя, и вообще... Боится, что уведут, — он подмигнул немного опешившей Гермионе, не ожидавшей от своего простодушного друга подобных интриганских замашек. — Только я тебе этого не говорил.

~

На улице уже стемнело, Гарри давно отчалил домой, сославшись на издергавшуюся перед «завтрашним кошмаром» Джинни, а коротко стриженная кудрявая девушка все стояла посреди улицы в Годриковой лощине, не решаясь аппарировать.

«Надо бы выспаться, как следует», — ни с того ни с сего подумала она и рассмеялась.

Она наконец-то вернулась. По-настоящему.

А в коридоре клиники святого Мунго совершенно такая же девушка сладко зевнула и тоже, вероятно, подумала, что ей стоит хорошенько выспаться. Хотя...

Кто, вообще, знает, о чем они думают, эти нарисованные девушки?