Я не люблю (гет)

Зачем подлеца? ей принцы не хороши.

Тот слишком жеманен, тот чопорный, тот не брит,

А эти, рисковые, сколько же в них души?

Кому, как не им рассказывать, где болит?

(С) В. Миловидова

— Где твои мозги? Где они?

Гарри открывает холодильник на кухне Гермионы.

— Здесь их нет! — кричит он. — Так может, ты их положила сюда? — парень гремит крышкой кастрюли, неудачно оказавшейся на плите. — И тут нет, вот жалость-то! А может быть, они утекли в слив ванной, когда ты принимала душ, а, Гермиона?

Гермиона втягивает голову в плечи, стараясь стать как можно меньше под его злым взглядом.

Гарри залетает к ней в квартиру осунувшийся, помятый, растрепанный, с волосами, торчащими в разные стороны. Он чиркает колесиком зажигалки, которая отказывается идти с ним на контакт — только мелкие искры разлетаются — и злится еще сильнее.

Блейз просто ушел утром — развернулся, ничего не сказав, и ушел. Малфой, только услышав голос Гарри поспешно аппарировал, и теперь ей приходится объяснять все еще одному участнику ночной зарисовки самой.

Гермиона уже жалеет, что рассказала ему все, произошедшее прошлой ночью, когда он взволнованно начал свои расспросы. Она прикидывает, удастся ли спрятаться за высоким стаканом с кофе — Поттеру всегда требуется двойная доза кофеина.

Гарри на её кухне — как смерч в тихой бухте — сносит все. Особенно в этом скверном настроении.

— Что я могла? — начинает девушка оправдываться. — Это он...

— Нет, ты мне просто объясни, — Гарри наклоняется, заглядывает в глаза пытливым взглядом, слово пытается что-то выискать в них, старается говорить спокойно, но то и дело срывается на крик. — Объясни мне, потому что я этого просто не могу понять! Моя, блядь, голова отказывается понимать это!

Нетронутый кофе летит на пол, разливаясь темной коричневой лужицей по полу. Осколки брызгают в разные стороны, но Гарри, кажется, плевать.

— Ты понимаешь, что это не ты? — тыкает он её пальцем в грудь. — Это не ты, Гермиона! Это кто-то другой, посторонний тут сидит передо мной, но не тот человек, которого я уже знаю десять лет!

Гермиона качает головой.

— Всегда есть кто-то, кто меняет тебя, как ты не понимаешь, Гарри! Неважно, что именно ты испытаешь при этом. Просто ты понимаешь, что никогда не станешь таким, как прежде!

Гарри наклоняется к лицу близко-близко, так, что можно сосчитать его ресницы-иголки, направленные прямо на Гермиону. Даже его ресницы выглядят так... Обвиняюще! Это просто невозможно.

Его губы плотно сжаты.

— Да, есть, — спустя несколько долгих мгновений говорит он жестко. — Но этот кто-то — не Малфой. Он тебе не нужен.

«Мне не нужен этот человек, — говорит Гермиона про себя, соглашаясь. — Но что-то держит его у меня в голове».

И вдруг появляется отчетливое осознание того, что и Блейз не тот человек. Не тот человек, на которого хочется тратить свои эмоции, свои улыбки, даже свой гнев. Просто не тот. Хороший, добрый, благородный, но не тот.

— Ты должна пойти к Блейзу и все объяснить ему, — уверенно заявляет Гарри. — Так будет правильно.

Гермионе не хочется никуда идти. На нее внезапно накатывает такая усталость — от одного этого слова «должна», от хмурого лица Поттера с его плотно сжатыми губами, с его резкой переменой отношения к Блейзу. Но это слово — «должна» — долбит по барабанным перепонкам, не дает покоя.

И кажется, что они с Гарри поменялись ролями. Но дело в том, что они до сих пор преследуют разные цели.

* * *

Гарри раздраженно разглядывает документ, лежащий перед ним. Цифры, словно насмехаясь, упорно разбегаются, двоятся в глазах — сказываются последствия бессонной ночи. Гарри устало массирует виски, Гарри отхлебывает примерзкий кофе, уже остывший, холодный, Гарри позволяет себе закрыть глаза, наслаждаясь спасительной темнотой.

Он откидывается назад на спинку своего кресла, блаженно вытягивает ноги, ослабляет узел галстука, который петлей болтается на шее с прошлого вечера. «К Блэковской бабке всё!», — проносится в голове. Поттер думает о том, что нужно бы аппарировать домой и завалиться спать на сутки. А все проблемы потом, завтра. А лучше — на следующей неделе. Вот сейчас, еще немного он посидит вот так — с закрытыми глазами — и аппарирует. Обязательно, ведь нельзя же спать в кресле. Нельзя...

Гарри вздрагивает от того, что кто-то нетерпеливо барабанит в дверь. Он мотает головой из стороны в сторону, стряхивая с себя последние остатки неожиданного сна.

— Да, — кричит он немного осипшим голосом.

В кабинет врывается — не входит, нет! — именно врывается Панси. Её расстегнутый плащ грозно развивается за спиной — совсем как Снейповская мантия в лучшие годы, а на лице застыло непоколебимое выражение. Гарри давит в себе желание сползти куда-нибудь подальше под стол. Он молча буравит взглядом девушку, беззаботно плюхнувшуюся в кресло напротив него. Панси смотрит на него так же, в упор, немного склонив голову набок.

— Пришла сказать, что мы все еще не друзья, — наконец выдает она тоном, не терпящим возражений. — И что ты по-прежнему бесишь меня, Поттер. И что я все еще тебя ненавижу!

Гарри с недоумением кивает, удивленный и визитом, и словами девушки.

— Ладно, — пожимает он плечами. — Это все?

— Нет, — Панси морщит носик. — Я решила, что белый флаг все-таки был поднят, и мы вступили в «нейтральную зону».

Рука её мгновенно скрывается где-то в сумке и достает бутылку вина, ставит её на стол и тихонечко подталкивает её к Гарри. У того в голове появляются совершенно невероятные мысли.

— Это в честь белого флага, — поясняет девушка.

— Извини, но, — Гарри удивленно разглядывает невозмутимое спокойствие в кресле напротив. — Мне вроде как нечего тебе предложить. В честь белого флага.

Панси оглядывает кабинет. Её носик презрительно дергается, а брови взлетают вверх сами собой.

— Ты поможешь мне в одном деле, — резко говорит она.

— Отвезти тебя в больницу еще раз? — невинно интересуется Гарри.

В кабинет Паркинсон почти влетела, да и каблучок на туфельке был совсем не маленький. Никакого намека на вчерашний недуг — ни во взгляде, ни в поведении, ни в походке. Гарри старательно подавляет в себе зевки и жгучее желание отправиться домой, в постель. И плевать на то, что задумала Паркинсон.

— Нет! — закатывает она глаза. — Ты поможешь мне с Блейзом.

Гарри устало ловит нить разговора, которая постоянно куда-то ускользает. Несколько секунд он пытается скомпоновать отдельные слова, вылетевшие из ярко накрашенного рта в полноценное предложение и понять его смысл.

— Подожди, — он кладет ладони на стол и подается вперед. Глаза так и тянет закрыться, в них словно кто-то насыпал песку. — Ты хочешь подкупить меня бутылкой? Ты серьезно?

Девушка в ответ зло прищуривает глаза.

— С чего вообще ты решила, что я буду помогать тебе с Блейзом? Он же твой друг.

— Пока рядом с ним ошивается твоя Грейнджер...

— Кстати, она как раз рядом с ним ошивается, — перебивает её Гарри. — Вот прямо сейчас. Я сам ей посоветовал.

— Что? — растерянно переспрашивает Паркинсон.

Гарри со злорадством рассматривает, как меняется выражение её лица. С озадаченного оно превращается в разъяренное, глаза начинают гореть каким-то темным дьявольским огоньком, ноздри раздуваются. Гарри чувствует, что его маленькая месть за сидение в больнице всю ночь удалась. Один ноль в пользу Гриффиндора.

Панси вскакивает.

— И как только можно быть таким придурком? — восклицает она.

Стул, на котором она сидела, отлетает куда-то в угол, Панси резко разворачивается, приподнимая разные бумаги на столе упругим потоком воздуха. Каблучки громко стучат по полу, плащ развевается за спиной, но на полпути девушка оборачивается и возвращается к столу.

— Ну что за идиот!

У Гарри от удивления приоткрывается рот, когда девушка хватает пачку документов, тех самых, в которых упрямые цифры, с которыми он боролся почти с утра, уверенной рукой рвет их и отправляет в полет. Клочки бумаги беспорядочно кружатся, беззаботно планируют вниз, оседают на полу, на столе, даже на голове самого Поттера.

Дверь хлопает, а Гарри все так же продолжает ошарашено моргать.

— Вот же... — громко говорит он, разглядывая то, что было дополнением к одному из контрактов.

Подходящее слово так и не находится. Гарри обреченно спрашивает себя: почему он заснул в этом чертовом кабинете? Акцио вытаскивает пробку из бутылки, Гарри отхлебывает вино прямо из горлышка и закуривает, стряхивая пепел прямо на пол. Он устало откидывается в кресле и закрывает глаза, смутно надеясь, что сюрпризы на этот день, наконец, подойдут к своему логическому завершению.

* * *

Гермиона нервно мнется возле кованых ворот, не решаясь пройти дальше. Здесь еще есть время подумать. Но тут же обрывает сама себя — думает уже час почти, ноги с непривычки болят — час на грунтовой дорожке на каблуках. Она разглядывает металлический плющ, обвивающий железные прутья — совсем как настоящий, разглядывает собственные ногти, закусывает губу.

Она протягивает руку, чтобы все-таки постучать, как-то оповестить хозяев своим визитом, как вдруг чей-то крик обрывает её.

— Грейнджер! — кричит Панси Паркинсон. — Подожди!

Панси почти бежит — насколько это возможно, маленькие камушки неприятно скрипят под её подошвами, а ветер развевает плащ — и она кажется колоколом в нем; огромным, живым колоколом.

— Женская конкуренция великая вещь, — хмыкает она, разглядывает она Гермиону.

Гермионе хочется закатить глаза — неужели так сложно удержаться от этих язвительных замечаний, что явно намекает на тщательность выбора наряда?

— Чего тебе? — хмуро спрашивает Гермиона, переминаясь с ноги на ногу и посматривая на небо — с появлением Панси его начало затягивать тучами. Совпадение ли? Гермиона вспоминает вечер в библиотеке Забини и сильнее кутается в свою куртку.

— Зачем ты пришла сюда? — равнодушно, как бы между прочим, спрашивает Панси.

Равнодушно — как может судить Гермиона.

— Ты ведь не думаешь, правда, что я отвечу тебе?

Панси вздыхает, пиная ногой очередной маленький камушек. Камушек отлетает и громко стукается о темный металл ворот. Звук внезапно кажется таким оглушительным, что обе девушки вздрагивают.

— Ты любишь его? — внезапно спрашивает Паркинсон.

— Я... — начинает Гермиона, отвлеченная своими мыслями, но осекается. — Черт, почему я вообще должна тебе что-то отвечать?

Она резко разворачивается и делает шаг к воротам, но Панси хватает её за запястье. Острые ногти девушки впиваются в кожу, и Гермиона возмущенно шипит, пытаясь вырвать из её хватки свою руку.

— Мы ведь такие же люди, Грейнджер, — внезапно говорит Панси совсем другим голосом — более мягче, дружелюбнее, насколько это возможно для нее. — Мы тоже чувствуем. Просто мы прячем это глубоко в себе, чтобы никто не мог сделать нам больно. Его душа переполнена любовью, правда. Но сама мысль о том, чтобы впустить в нее кого-то разрушает его изнутри.

Крупная капля дождя падает Гермионе на голову, путается в волосах. Небо темнеет еще сильнее, она вглядывается в глаза Паркинсон, все еще держащей её за запястье, силясь в них что-то разглядеть, вслушивается в тембр её голоса. И внезапно хочется просто взять и поверить ей — человеку, с которым их взаимная неприязнь раньше и на фут друг к другу не подпускала.

— О ком ты? — шепчет Гермиона, прекрасно зная о человеке, которого упомянула Паркинсон. — Тебе не стоило приходить сюда, — шепчет Панси в ответ.

Гермиона и сама думает так же, но кто, фактически, заставил её идти сюда? Дождь нетерпеливо стучит по её плечам, по макушке, по земле вокруг — прибивая пыль. Гермиона тянется за палочкой, чтобы аппарировать обратно домой, в свою маленькую квартирку с видом на левый берег Темзы. Она заварит себе травяной чай, будет слушать успокаивающий стук капель по карнизу, будет смотреть на равномерно стекающие дорожки по стеклу — и все обдумает. Никаких поспешных решений и выводов.

— Ты знаешь, Грейнджер, — задумчиво тянет Панси напоследок. — Нас делают счастливыми именно те, от кого мы меньше всего этого ожидаем.

* * *

Блейз смотрит в пол, стоя в старом кабинете отца. После него здесь сменилось много владельцев, но атмосфера, присутствующая при Лорде Забини сохранилась здесь до сих пор.

Её не получилось угробить второму мужу Александры — тому, что решил превратить кабинет в оружейную. Спустя несколько дней при чистке одного из коллекционных пистолетов он застрелился. Случайно. Третий муж отравился парами собственного яда, когда ему в голову пришла замечательная мысль устроить в кабинете лабораторию. Четвертый испытывал какие-то опасные заклятия — черт его дернул делать это именно в этом месте. Пятый, что был бездельником и по большей части глупцом, не заслуживающим матери, но зато любил попивать в кабинете кофе и покуривать трубку. Он банально поперхнулся — и задохнулся.

Александра стоит к нему спиной. Её осанка достойна королевы, плечи расправлены. Всегда, когда она хочет показать свое недовольство, она становится именно в эту позу.

— Это позор всего нашего рода, — бесцветно говорит она.

— Да, мама.

— Я возлагала на тебя большие надежды, — продолжает она, вглядываясь во что-то за окном.

— Прости, что не оправдал их, мама, — смиренно произносит Блейз.

— Твой отец так подставил нас с завещанием! Только ненормальному человеку могла придти в голову подобная идея! А ты? — она поворачивается к нему лицом и её щеки пылают. Блейз знает, что это выражение крайнего неудовольствия. — Мы так долго выбирали тебе подходящую девушку! Умную, хорошую, приличную!

Блейз, совсем по-мальчишески ковыряет паркет мыском ботинка. Его руки сцеплены за спиной, а глаза так и смотрят в пол. Он вздыхает, считая про себя до десяти, зная, что речь еще не закончена.

— До того дня, когда тебе исполнится двадцать один, осталось совсем мало. Ты и тут, — Александра морщится, — затянул. Мы не можем отдать состояние, хранящееся в его сейфе, этим мерзким гоблинам! Где же мы найдем девушку, которая так быстро согласится сочетаться браком?

Блейз вздыхает.

Удивительным человеком был его отец.

* * *

Гермиона аппарирует прямо в гостиную, плюхается на диван и скидывает надоевшие туфли. Плевать даже, что грязные. В гостиной темно, тихо, она наслаждается этим несколько минут, сидит не двигаясь, перебирая по крупицам сегодняшний день.

Запоздалая мысль о чае заставляет подняться и идти на кухню, лениво передвигая ноги и потягиваясь. Гермиона включает свет и....

— Привет, — скупо улыбаясь, говорит Малфой, с удобствами устроившийся за столом, успешно заменяющий и кухонный, и обеденный, и, в каком-то смысле, рабочий.

Гермионе кажется, что сердце от неожиданности пропустило удар. Она вскрикивает, опираясь на косяк:

— Ты что здесь делаешь?

— Разве не очевидно? Жду тебя, — недовольно тянет Малфой.

В его глазах совсем нет угрозы, он, слегка прищурившись, лениво разглядывает её.

Чувства, вроде забытые, вроде перегоревшие, накатывают с новой силой — волнами — мощными, сносящими. Гермиона чувствует, как мелко дрожат её пальцы, которые крепко сжимают дверной косяк, как возникает внезапный ком в горле, который трудно проглотить — откуда это все?

Она же пуста...

Она смотрит, как шевелятся его губы, проговаривая слова, и слышит, словно сквозь толщу воды:

— Для меня самого странно, что я говорю такое тебе. Я и сам удивлен, Грейнджер, — он коротко вздыхает, — но мне одному вроде тоскливо без тебя. Как так вышло ума не приложу! Возвращайся домой.

Гермиона с недоверием поднимает свои глаза.