Приказа верить в чудеса не поступало (гет)

Она искренне думала, что это весеннее обострение не продлится долго: ну что, в самом-то деле, могло их связывать всерьез? Кипа рабочих бумаг, какие-то служебные вопросы и два захода охренительного секса — такая себе основа для «серьезных отношений». Последним, впрочем, Ира нахлебалась до интоксикации еще лет пятнадцать назад.

С Зотовым все происходящее на «серьезно» не тянуло от слова «вообще». Ее просто к нему тянуло — яростно и горячо, к чему себя обманывать, особенно если все более чем взаимно?

Когда он самым наглым образом ввалился к ней в кабинет в обеденный перерыв и молча повернул ключ в замке, она только насмешливо приподняла бровь, окидывая недоверчивым взглядом.

— Ну и чего ты хотел, товарищ майор? — осведомилась язвительно.

— Тебя.

Вот так вот до охуения просто, да.

— Не помню, чтобы в списке моих служебных обязанностей был прописан пункт об обязательном сексе с начальником, — по инерции еще продолжала ехидничать.

— Не помню, чтобы в прошлый раз ты была особенно против, — сходу парировал Зотов. Подошел со спины, устраивая руки на талии. Повеяло тонкой свежестью духов и запахом кофе; а от мысли, что все может случиться вот прямо здесь, на рабочем месте, пока за дверью суетятся сотрудники, прошибло будто током.

Ведьма рыжая… что она с ним вытворяет?

— Зотов, ты че творишь? — выдохнула едва слышно; в голосе красной нитью прошла волнительная хрипотца. — Сдурел совсем?

А у него перед глазами вдруг вспыхнуло воспоминание: как несколько дней назад видел ее в кафе с этим ее бывшим — придурочным Глухарем. Даже теперь, спустя столько лет, некоторые сотрудники при случае радостно сплетничали на этот счет, так что даже до него дошла изрядная доля пикантных слухов. И вот теперь он явился снова… А может, между ними и сейчас что-то есть? От одной только мысли опалило ослепительной яростью. Да нет, не может быть… Зимина, насмешливая, стервозная, циничная сука, никогда бы не стала…

— У тебя что-то есть с Глухаревым? — вырвалось против воли.

Тишина повисла такая, что впору оглохнуть.

— С ума сошел? — усмехнулась Ирина, наконец медленно повернувшись к нему. — Не, Зотов, я, конечно, не образец морали и нравственности, но спать с женатым мужиком, у которого двое детей… Это даже для меня как-то слишком.

Он… он что, ревнует ее? Вот уж бред!

Его просто бесило! Бесило, трясло и выворачивало от одной только мысли: все, что происходит с ними, она проживает где-то еще, в чьей-то чужой постели. Нет, только не это, только не она! Он столько лет, столько гребаных лет бесцветно и бездумно трахал всяких продажных девок — но теперь, когда с ней впервые все это проживал — по-настоящему, ярко и дико, делить ее с кем-то оказалось бы просто невыносимо.

Что она делает с ним?

Зачем она заставляет его все это чувствовать?

Зачем он позволяет себе все это чувствовать?

И вообще — разве бывает так?

* * *

Разве бывает так?

Разве можно так остро и неуправляемо чувствовать — после стольких лет боли, после стольких предательств, после стольких поступков, медленно убивающих ее день за днем?

Но когда его ледяные пальцы вытянули из петли последнюю пуговицу на ее рубашке; когда настойчивые ладони медленно скользнули вниз по спине к пояснице; когда расстегнутая юбка с тихим шорохом опустилась на пол; когда тяжелое горячее дыхание опалило шею, а прикосновения губ обожгли нетерпеливой жадностью; когда нестерпимый жар внутри взорвался абсолютной сладостной пустотой, ответ пришел сам собой: да, бывает и так. Остро, конфликтно, странно, неправильно… Пусть. Это того стоит.

— Ира… черт побери… ну что ты творишь… — почти-хрипом, почти-рычанием.

Под плотно сомкнутыми веками рвались выжигающе-яркие искры. Не мог заставить себя открыть глаза — если бы увидел ее сейчас, растрепанную, с искусанными губами, похабно-прекрасно обнаженную, сдавленно-нетерпеливо стонущую, крышу снесло бы окончательно и бесповоротно.

Еще движение. И еще. Дразняще-медленно, плавно, будто всего лишь поддаваясь — на самом деле безжалостно выталкивая за последнюю грань осмысленности.

Воздух вытек из легких, словно из спущенного воздушного шарика — не сорвалось ни полукрика, ни полустона. Только, содрогаясь, прижался губами к раскаленной до белизны коже, оставляя красноватый развод над ключицей.

Реальность, треснув, рассыпалась крошевом.

В вакуумной невесомости затихали последние салютные отблески.

* * *

— Черт, да кто там еще!

Ира, тихо чертыхаясь, наспех пыталась надеть форменную рубашку; руки не попадали в рукава, а пуговицы никак не проталкивались в петли. Зотов, с привычной ледяной усмешкой наблюдая за ней, накинул китель и первым шагнул к выходу. Наконец, собрав с пола сметенные порывом папки, Ирина дернула за ручку двери и с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть.

В коридоре с хмурой каменной рожей маячил Глухарев.