Приказа верить в чудеса не поступало (гет)

В баре было сумрачно и накурено; пахло свежелакированным деревом и дорогим алкоголем. Голоса сидящих за столиками сливались в негромкий мерный гул; приглушенно звякало стекло пивных кружек и винных бокалов; ненавязчивым фоном лилась тихая музыка. Из всех мест, заполненных народом в костюмах — от тематических народных до образов каких-то киношных супергероев — свободным оставался лишь один столик, за которым в одиночестве скучала фигура в длинном темном плаще с капюшоном. Ему на ум почему-то сразу пришли ведьмы и колдуны — именно в таких нарядах они изображаются обычно на обложках каких-нибудь дурацких книжек в жанре фэнтези. Скорее всего, посетитель вовсе не собирался выделяться в этом параде буйных фантазий, просто принял правила игры — без костюма и маски посетителей сюда не пускали.

Опускаясь на свободный стул, усмехнулся — невольный образ и впрямь оказался подобран весьма удачно: и выбивающиеся из-под капюшона рыжие завитки, и тонкие пальцы в кольцах, и насмешливый мимолетный взгляд темных глаз... В каком-нибудь Средневековье этой дамочкой определенно заинтересовалась бы святая Инквизиция. Дурацкие какие-то мысли...

Его отпустило только после второй порции виски. Внутри разлилось приятное теплое жжение; дикое напряжение, замешанное на сжимающем тисками страхе, что преследовали его весь сегодняшний день, постепенно начали отпускать. Алкоголь всегда ему помогал — расслабиться, разгрузить мысли, отпустить кровавую муть происходящего. Алкоголь и...

Невольно подался чуть вперед, изучающей цепкостью отмечая отрывистые детали — выступающие косточки изящных запястий, слегка обветренные, чуть пухлые губы, и снова этот взгляд — чуть снисходительный, немного усталый, с затаенной спокойной горечью — такого взгляда не бывает у молоденьких глупых девок, беззаботно впорхнувших во взрослую жизнь.

А крылья вам, видимо, в свое время обломали конкретно.

И следом пришла вдруг странная, незнакомая робость — спутавшая мысли, прохладным волнением обдавшая подреберье. Как будто решился на что-то невероятно дерзкое даже для него, как будто осмелился на что-то запретное, никому не дозволенное. А может, да ну ее? Не проще ли вызвать к себе в номер элитную шлюху и наконец отпустить сегодняшний тягостный день?

Пламенной вспышкой взметнулись рыжие пряди, мазнув по бледному мрамору кожи; с тихим шуршанием шелохнулась матово блестящая ткань наряда.

Она пахла дорогими духами и февральской простудливой сыростью.

Здесь, в теплой, ленивым дождем умытой Венеции, от нее волнительно-терпко веяло чуть заметной сладостью пряного парфюма и снежной, насквозь прокуренной смогом Москвой.

И что здесь такого?

Но ладонь уже накрыла прохладные пальцы в безмолвном, но более чем ясном жесте.

Она не отдернула руку в злом возмущении — притворном, а может быть настоящем. Только чуть приподняла голову, насмешливо-понимающей пристальностью взгляда ввинчиваясь в его зрачки. И от этого взгляда, прямого, открытого, все-понимающего, кровь морским прибоем загрохотала где-то в висках.

И впрямь — ведьма.

* * *

Он впервые не горел желанием изливать душу первой встречной; он впервые так сильно горел.

Не понимая совершенно, какого хера с ним происходит. Какого хера все... так. Так правильно, что ли. Так бесстыдно и искренне, так открыто и чувственно, но впервые, черт побери, без этого опостылевшего привкуса откровенного блядства.

Просто — красивая, нереально притягательная, крышесносительно страстная женщина. Просто — чернильный сумрак уютного номера; ее предупреждающий жест, когда потянулся было стянуть эту чертову маску; беспорядочным комом сброшенная одежда; ее чуть спутанные волосы, тонко пахнущие чем-то трогательно-чуть-сладковатым; свои странно подрагивающие пальцы, расстегивающие крючки белоснежного кружевного — он и не помнил уже, когда в последний раз сам раздевал женщину. Не помнил, как это — упоенно и жадно целовать, изучать — губами, руками, и впитывать, впитывать — этот прохладный, терпкий аромат, тонкую шелковистость кожи, бархатисто-размягченные негромкие стоны, хрипотцой навылет бьющие вскрики...

Она ушла, когда блеклое золото предрассветных сумерек топленым молоком заливало номер. А он, неподвижным взглядом застыв на предельно прямой спине, где под лопаткой тонкой ниточкой вился уже изученный едва заметный шрам, почему-то до спазма в горле хотел попросить ее задержаться.

Но он не попросил.

На скользкой, присыпанной мелкой снежной пылью дороге машину повело, неприятно заскрипели шины. Ирина в последний момент вывернула руль, но блестящий бок новенького авто все же мазнул по краю бетонного столба, и на дверце осталась заметная вмятина.

Доброе утро, мать вашу.

— Доброе утро, Ирина Сергеевна.

Зотов хищной тенью подкрался откуда-то из-за спины, и Ирина не смогла сдержать недовольство, поджимая губы и торопливо разворачиваясь в сторону места происшествия.

— Это вряд ли, — процедила сухо, пробираясь под ленту оцепления, нарочито-галантно приподнятую майором. — Что произошло?

Из свинцовых туч часто сыпала противная колкая крошка, оседала на растрепавшихся волосах, норовила попасть за ворот пальто. Ветер, резкий, порывистый, пробирался под тонкую ткань, холодил ноги в тонком капроне, проникал под наспех накинутый шарф. Ира раздраженно поправила шарф заледеневшими пальцами и, отвлекшись, едва не поскользнулась на глянцевитой гладкости льда. Зотов, несмотря на свой бледный, явно невыспавшийся и не совсем здоровый вид (опять бухал накануне?) ловко подхватил ее под руку, помогая сохранить равновесие, но удостоился лишь очередного недовольного взгляда в ответ.

— Его собака нашла. Сорвалась с поводка, метнулась сюда, скулить начала, прибежал хозяин, увидел и ментов вызвал. Пацану лет четырнадцать от силы, судя по шмоткам, из приличной семьи. Деньги при нем были, убийца их не взял, новый мобильник тоже.

— О господи, — выдохнула Ира, поспешно отворачиваясь и пряча замерзшие руки в карманы пальто. — Мальчишка совсем...

— Бог здесь ни при чем, Ирина Сергеевна, — нахмурившись, выговорил майор, наблюдая за суетой санитаров, грузивших тело. — А вот этого урода мы должны найти в любом случае, без всяких СК.

— Это ты мне говоришь? — заледеневшими губами усмехнулась Ирина. — У меня у самой сын...

Мысли, маятником качнувшись в сторону, снова вернулись к нахамившему с утра Сашке, к пачке сигарет, выпавшей из кармана его куртки, к разговору на повышенных тонах, к залитой горячим кофе форменной юбке, к сломанному каблуку на любимых, таких удобных сапогах, к чертовой вмятине на машине... День не задался с утра, что и говорить. А теперь вот еще и это!

— Как только что-то выяснится — сразу ко мне. С родителями поговоришь сам, операм не поручай! Мы сами должны раскрыть это дело, не хватало еще, чтобы в моем районе какой-то ублюдок убивал детей!

— Будет сделано, товарищ полковник, — бесцветно отозвался Зотов и потянулся за мобильным. Ира недоуменно вскинула бровь, не встретив недовольного протеста, и, нашарив в кармане ключи, щелкнула брелком сигнализации. Стремительно двигаясь по заметенному снегом льду мимо вереницы служебных машин, не почувствовала выстрелившего в спину напряженного взгляда пыльно-зеленых глаз.

И почему-то именно сейчас, при взгляде на прямую тонкую спину, странное и совершенно неуместное, майора Зотова накрыло дежавю.

* * *

— Я уже ничего не понимаю, — Зотов, поморщившись, отодвинул почти нетронутый стакан виски и поудобнее устроился в кресле, пытаясь усмирить зарождающуюся в висках головную боль. Суматошный больше обычного день, а затем и бессонная ночь на дежурстве, тоже богатом событиями, помноженные на возлияния длиной в три дня, давали о себе знать, так что назвать самочувствие бодрым было ну очень сложно. — Мне казалось, мы все уже выяснили. Те трое ублюдков уже сидят, двоих мы... зачистили... Потоцкий был у них главным, но он ведь тоже... — невольно передернул плечами, вспоминая свой недавний визит за границу, где пытался скрыться приговоренный.

— Потоцкий, конечно, был не последний чувак, с его связями и баблом, — лениво отозвался Карпов, наливая себе еще виски, — но он там явно не главный. Не мне тебе объяснять, что простой коммерс, пусть и владеющий кучей недвижимости, не мог такое провернуть в одиночку. Должна быть крыша, должны быть поставщики живого товара, должны быть кураторы... И это если еще не брать в расчет высокопоставленных клиентов.

— Да это все понятно. Только я что-то сильно сомневаюсь, что такая банда в полном составе окопалась в нашем скромном районе. А педофил, тем более высокопоставленный, уж точно сам за детьми охотиться не будет, тем более связываться с ребенком из хорошей семьи... Нет, что-то тут не то. Разве что очередной маньяк нарисовался...

— Нарисовался — стереть не проблема, — протянул Стас с этим своим неприятным оскалом. — Главное — найти. Так что, товарищ майор, прекращай свой расслабон с запоями и начинай уже шевелиться.

Зотов, прежде непременно вскинувшийся бы на столь открытый приказ, даже не повернул головы в сторону собеседника, пропустив озадаченный взгляд. Карпову, откровенно говоря, было глубоко плевать на душевные терзания невольного напарника, но привычно цепкий взгляд в который раз уловил это странное отрешенное состояние, в котором тот пребывал, вернувшись в Москву. Неужели у бывшего "палача", приговорившего стольких уродов, неожиданно проснулась совесть? Ишь ты, какие мы нежные...

* * *

— Ир, ты какая-то задумчивая сегодня, проблемы?

Мягкое прикосновение губ к обнаженному плечу впервые не вызвало совершенно никаких эмоций — ничего не сжалось, не трепыхнулось в груди. И правильно, Ирочка, давно не девчонка уже, с чего бы вздрагивать, как влюбленная школьница. Но если раньше подобная спокойная ровность ее более чем устраивала, принося редкий, такой долгожданный расслабляющий покой, то сейчас...

Перегорело.

— Так, ерунда. Не хочу об этом говорить, — ответила неохотно и торопливо поднялась, нашаривая на полу небрежно сброшенную одежду.

Поспешно застегивая пуговицы легкой блузки, думала о том, как это все надоело: притворяться, врать, изворачиваться... Игра в таинственную незнакомку порядком наскучила и теперь вызывала лишь усталое раздражение. Хотелось просто побыть собой: не прятать воровато форму в шкафу за ворохом элегантных шмоток; спокойно встречаться у дома или отдела, не опасаясь встретить кого-то из подчиненных; хотелось открыто и прямо говорить о том, что ее беспокоит; да что скрывать, даже характером хотелось вернуться к себе настоящей, не милой, понимающей, обаятельной, а жесткой, решительной, страстной женщине. Надоела, и впрямь надоела эта дурацкая театральщина...

А может быть, дело в другом?

Ехидный вопрос ввинтился в мозг раскаленной иглой, вызывая вполне ощутимый дискомфорт.

А может и правда дело в той неприятной недосказанности, мутной пеленой повисшей между ними? В том, в чем она почему-то не решилась признаться, когда Андрей, остыв после их первой и единственной, но очень серьезной ссоры, решил извиниться и предложил все забыть. И, глядя в его понимающие глаза, в которых так отчетливо читалась просьба, она попросту не смогла признаться в том, что...

Хотя разве можно было это назвать изменой? Тогда, расстроенная и взвинченная, улетая в отпуск одна, она была абсолютно уверена: примирения не произойдет. Обычно сдержанный и терпеливый, Андрей как-то незаметно завелся всерьез, она не сдержалась тоже... И, высказав друг другу все, что накипело, они оба, похоже, поставили в отношениях жирную точку. Но, как потом оказалось, так думала только она...

— Я позвоню, — мимолетно коснувшись губами щеки, бросила дежурно и взялась за ручку двери.

Прекрасно отдавая себе отчет: не позвонит.

В кабинете, несмотря на еще работавшие батареи, было прохладно и заметно сквозило: вчера, замотавшись, она ушла с работы поздно и забыла закрыть окно. "Еще простуды для полного счастья не хватало", — подумала раздраженно, включая чайник. Устроившись на диване, с облегчением стянула промокшие сапоги; похвалив свою неизменную предусмотрительность, нашарила в сумке упаковку колготок. Сквозь хруст разрываемого целлофана не уловила мимолетный стук в дверь и вскинулась только когда Зотов уже возник на пороге.

— Зотов, тебя стучать не учили?!

— Меня учили, что стучать для здоровья вредно, — привычно парировал майор, поймав гневно-пламенный взгляд, и совсем не к месту подумал, что, оказывается, ноги у начальницы очень даже... Все-таки интересно иногда застать начальство в неловкой ситуации, нетривиальной уж точно.

— Чего пришел? — нелюбезно осведомилась Ирина Сергеевна, прошлепав в другой конец кабинета и извлекая из тумбочки коробку с туфлями. Зотов, наблюдая за этой едва ли не домашней сценкой, с трудом удержался от откровенной ухмылки — рука у товарища полковника тяжелая, не нарваться бы... Но уж очень необычно оказалось наблюдать за начальницей в столь небанальной обстановке — застигнутая врасплох да еще и без неизменных каблуков, она как-то сразу утратила добрую часть своей несокрушимой грозности.

— Вообще-то вы сами просили доложить, как только что-то станет известно по делу, — насмешливо напомнил Михаил. Зимина, отвлекаясь на закипевший чайник, щелкнула кнопкой и тут же чертыхнулась, отдергивая руку и непроизвольно прижимая ко рту обожженный палец.

А товарищ полковник-то, оказывается, на взводе.

И тут же поморщился от не вовремя проснувшейся хищной цепкости, подмечавшей каждую деталь, — ну его-то уж точно это никак не касается! Это пусть ее свора за дорогую начальницу трясется и переживает или вон ее дружок Карпов, а ему-то что за печаль...

— Ну так докладывай, — раздраженно бросила полковник, с грохотом выдвигая кресло и усаживаясь за стол с чашкой свежезаваренного кофе. Насыщенно-горький горячий пар поплыл по кабинету ароматной волной, и Зотов невольно сглотнул: замотавшись с утра, он не успел даже выпить кофе.

— Ничего существенного, товарищ полковник, — заговорил Михаил, без приглашения устраиваясь на стуле наискосок от начальницы. — Камер, как вы понимаете, там нигде поблизости нет, место безлюдное, так что на свидетелей рассчитывать не приходится. Убийство произошло поздно ночью, жители соседних домов давно десятый сон видели... Из вещей ничего не пропало, хотя парень одет не бедно, плюс при нем была приличная сумма и телефон навороченный.

— Зотов, я это все уже слышала, — резко перебила Ирина, раздраженно вскидывая подбородок. — Меня интересует, ты хоть сделал что-нибудь? Версии какие-то есть, зацепки? Я, знаешь ли, не собираюсь ждать, пока СК соизволит поймать урода, который по моему району разгуливает и убивает подростков! По личности погибшего ты хоть что-то выяснил?

— Парня звали Георгий Ходасевич. Бывший детдомовец. Раньше жил в одном зачуханном приюте, условия там... А полгода назад его усыновил некто Шатохин, тип довольно влиятельный, бизнесом рулит, у него несколько компьютерных фирм здесь и еще в других районах.

— А это не может быть как-то связано? Ты с ним говорил? Может, сына у него похитили, а потом убили? Или у него терки какие-то были с конкурентами и это способ надавить?

— С Шатохиным поговорить не удастся, он уже неделю за границей, вроде как по каким-то делам бизнеса. Женушка его два месяца в Италии прохлаждается, на родину не показывается, так что вряд ли что-то полезное расскажет. Я поговорил с домработницей, которая к Шатохиным два раза в неделю приходила, но она ничего особенного не знает, с виду обычное богатое семейство: жена по курортам мотается, муж вкалывает, сын учится, спортом занимается, в свободное время за компом торчит... Нет, вряд ли дело в семье, скорее всего и правда что-то с бизнесом связано.

— Странно все-таки, — протянула Ира, задумчиво постучав ложкой о край чашки. — У человека сына убили, а он даже не бегает в полицию, не разбирается, ничего не выясняет, а берет и сваливает за границу.

— Ну мало ли какие у него дела, — равнодушно пожал плечами Зотов. — Не думаете же вы, что он собственными руками приемного сына грохнул?

— Иди работай. И дай мне уже наконец нормальный результат, — проигнорировав вопрос, как-то бесцветно-устало приказала Зимина, потирая пальцами виски. Хм, а голова-то у товарища полковника явно болит совсем о другом...

* * *

— Какие, нахер, конфликты, вы че? — вытаращился на них тощий нескладный парнишка — детдомовский приятель Ходасевича. — Да Жорка до потолка был готов прыгать, когда этот мужик явился и сказал, что усыновить его хочет.

— Ты, походу, не все знаешь, — начал было Степнов, но парнишка только усмехнулся, демонстрируя выбитый верхний зуб.

— Ну, Жорка мне, конечно, душу не изливал, но тут ежу понятно было, что к чему. У мужика денег дохера, баба дома почти не появляется, детей своих нет, а тут из нашего днищенска решил пацана забрать. Жорка не дурак был, тоже все по-любому понял, но не выеживался, и то верно, кто от такой удачи откажется... Мы с ним потом пересекались часто, довольный был как слон и прикинут четко, говорил, в школу его какую-то крутую отдали, покупают че угодно, бабла дают...

— То есть его вообще ничего не смущало?

— Хочешь жить — умей вертеться, — философски заметил парнишка. — Жорка всегда в люди выбиться мечтал, вот и не упустил шанс... Да и мужик тот вроде не противный был, нормально с ним обращался, че бы и не...

— Я хренею с этой философии, — бросил Степнов, рушась на заднее сиденье рядом с Зотовым. — Парню чуть ли не прямым текстом предложили рабство у педофила, а он за это ухватился как за гребаный приз.

— Да тут каждый второй о такой "удаче" мечтает, — скривился Зотов. — Особенно девчонки. Внутрь меня, конечно, не пустили, но, судя по всему, нормальными условиями тут даже не пахнет. Ясен хрен, что они от такого счастья куда подальше свалить хотят. Стас, ты с директрисой поговорил? — обратился к сидящему за рулем Карпову.

— Да куда бы она делась, — привычно оскалился тот. — Только клялась и божилась, что знать ничего не знает. Оформлено все — не подкопаешься, семья приличная, ребенок опять же доволен, что тут предъявишь? Все ныла, что у них условий никаких, бюджет не выделяют, персонала раз два и обчелся, на ремонт денег нет. А у самой в ушах бриллианты сверкают и золотом как новогодняя елка увешана. Ясное дело, что догадывалась обо всем, но бабки-то дороже догадок.

— И что теперь? Будем Шатохина отрабатывать? Учти, твоя подружка Зимина уже в курсе, правда, в общих чертах, ни о результатах экспертизы, ни о тонких семейных отношениях я ей не рассказывал.

— И правильно, незачем ей туда лезть. С этим сами разберемся. Если это Шатохин своего приемного сына грохнул, доказать мы все равно ничего не сможем, только вонь до небес поднимется. Ну а если нет... Тогда Зиминухе тем более знать об этом ни к чему, не ее уровень.

— Че, новая охота на упырей намечается? — хмыкнул Саша. — Стас, не надоело тебе? Вроде как остепениться собирался, вон, Димку усыновил, Свете своей предложение делать надумал.

— Покой нам только снится, — ухмыльнулся Карпов, притормозив на светофоре. — Или ты че, думаешь, если я женюсь, то по вечерам буду у телика с пивком торчать?

— А за хрупкую Светочкину психику не боишься? — не удержался от язвительности Зотов. — Вот узнает она, что любимый муженек по ночам уродов всяких мочит... Задолбаешься апельсины в психушку таскать.

— Ну да, лучше всяких шлюх драть, чем семьей обзавестись, — не остался в долгу Стас. — Ниче, встретишь еще бабу, от которой крышей поедешь, вместе тогда посмеемся.

Зотов, раздраженно фыркнув, отвернулся к окну. Слова напарника вызвали лишь снисходительную усмешку: даже его богатой оперской фантазии не хватало, чтобы представить в своей жизни одну постоянную, неизменную женщину, к которой смог бы по-настоящему испытывать хоть что-то. И только где-то на периферии сознания огненно-рыжим всполохом мелькнуло воспоминание о душной венецианской ночи.

В квартире было тихо, прохладно и как-то пусто. Сашка после очередной ссоры засел у бабушки, домой не заглядывал, на звонки отвечал неохотно и сухо и почти сразу бросал трубку. На службе который день был очередной завал — бумажной работы накопилось предостаточно, к тому же на район одно за другим сыпались происшествия, требующие непременного присутствия начальства, так что домой Ирина возвращалась только поспать. Впрочем, со сном в последнее время тоже возникали проблемы, и даже снотворное, уже привычно хранившееся в тумбочке рядом с кроватью, не очень-то помогало — уж слишком тягостные возникали мысли.

Она ждала взрыва.

Это ведь было вполне ожидаемо и логично — возмущение, вспышка, бунт. И если большинство, не ослепленные яростью, еще могли подумать, успокоиться и признать ее правоту, оставался один — Терещенко. Там, на складе, во время очередного собрания, едва дослушав ее признание и готовясь наброситься с кулаками, он не выглядел адекватным и способным трезво и отстраненно мыслить, что и неудивительно — личные мотивы всегда сильнее любых доводов разума. И кто знает, каких последствий можно теперь ожидать... В том, что последствия непременно будут, и будут очень тяжелыми для всех, она нисколько не сомневалась — запущенный ею самой страшный механизм смертей теперь, когда стала известна правда, остановить будет уже невозможно. А ведь тогда она просто хотела спасти их всех, но оказалась в итоге убийцей, причинившей страдания стольким людям, врагом для тех, кого так отчаянно защищала... Все-таки жизнь — сука та еще.

Знать бы еще, откуда ожидать удара и как отвести беду...

* * *

Опять.

Глухарев недовольно вздохнул, еще с порога уловив запах пригоревшей еды и противно-сладковатых валериановых капель. Сбросив обувь и повесив пальто на крючок, прошел в кухню, убеждаясь в своей правоте: на столе лежала забытая телефонная трубка, рядом валялся пузырек с валерьянкой, а от выключенной плиты ощутимо тянуло гарью.

— Нин! Нинок, — позвал Сергей, попутно открывая холодильник и оглядывая полки — есть хотелось зверски.

— Ой, Сереж, ты уже вернулся? — Только спустя пару минут хлопнула дверь ванной, и на кухне появилась жена, старательно пряча глаза.

— Да решил сегодня пораньше свинтить, а то так замотался с этим договором, скоро забуду, как малые выглядят. Нинок, ты мне зубы-то не заговаривай, — велел строго. — Они опять звонили?

Нина торопливо кивнула и, не сдержавшись, тихонько всхлипнула.

— Понятно, — нехорошим тоном протянул Глухарев и отвернулся к окну. В кухне повисла тяжелая, неприятная тишина.

— Сереженька, — неуверенно начала Нина, с опаской взглянув на мужа, — а может, ну их? Подпишешь эти чертовы бумаги, и... Да бог с ними, с деньгами, они ведь и тебе угрожают, и детям...

— С ума сошла, что ли? — как-то подозрительно спокойно поинтересовался Сергей. — Взять и за красивые глаза им все отдать? Да твои родители этот бизнес на своем горбу столько лет тащили... А теперь что, каким-то уродам все подарить? Да твой отец меня первый проклянет, когда узнает, что я в его отсутствие такое учудил.

— Что же делать? Они же не отстанут, Сереж. Это пока только звонят, что же дальше-то будет? Я уже Иришку боюсь на улицу отпускать, пока с Владиком гуляю, то и дело вздрагиваю...

— Ничего, придумаем что-нибудь. — Наконец обернулся и даже выдавил улыбку. — Тут голодным труженикам дают хоть что-нибудь? Не дрейфь, Нинок, щас поужинаем и начнем думать. Есть у меня кое-какие мысли...

* * *

Ирина бессмысленно скользила взглядом по строчкам лежащего перед ней документа, затем, не выдержав, отшвырнула бумагу от себя. Откинувшись на спинку кресла, некоторое время посидела с закрытыми глазами, затем снова взялась за документ.

— Вот зараза! — выругалась спустя пару минут, убедившись, что в тексте ей ничего не привиделось. Первым порывом было схватить трубку и властно рявкнуть: "Зотова ко мне!", Ира даже потянулась к телефону, но вовремя притормозила. В самом деле, что она ему предъявит? Что нехороший мальчик Миша Зотов утаил от начальства результаты вскрытия убитого у них на районе подростка? А нехороший мальчик Миша Зотов в ответ театрально поднимет брови и невинным тоном заявит, что ни о каких результатах ничего знать не знал и никакую экспертизу в глаза не видел — районный отдел убийствами не занимается, это дело СК. И возразить на это ей будет нечего...

Трубку Ира все-таки подняла, и, дождавшись ответа, отчеканила:

— Савицкий? Зайди ко мне.

— Охрене-еть, — протянул Рома, вслед за начальницей вчитавшись в экспертизу. — И Зотов тебе ничего не сказал? Как думаешь, почему?

— Да тут и думать нечего! — взвилась Ира, раздраженно дернув плечом. — Ясное дело, ему заплатили, чтобы шума не поднимал, типа, все по обоюдному согласию было, никакого насилия, а уж теперь, когда парень мертв, это никакого значения не имеет.

— Да ладно, Ир! Не, Зотов, конечно, тот еще отморозок и гад, но это уж как-то... Тем более если он бывший "палач", он таких мочить должен был, а не деньги от них брать.

— Это смотря какие деньги, — цинично усмехнулась Ирина. — Некоторые за неприлично большую сумму и мать родную продадут, не то что о какой-то экспертизе промолчат. Он же не мог знать, что я сама этим делом заинтересуюсь и захочу лично все детали выяснить. И потом, одно другому не мешает. Может, он сначала деньги возьмет, а потом выждет момент и грохнет Шатохина по-тихому.

— Да-а, дела, — только и смог выдать Савицкий, покачав головой. — И что теперь с этим счастьем делать?

Ира, несколько раз нервно пройдя по кабинету, наконец замерла у стола.

— Вот что, Ром. Мы сколько угодно можем гадать, но без реальных фактов предъявить Зотову нам нечего. Следить за ним опасно, тип он хитрый, осторожный, к тому же сам опер, слежку сразу срисует. Разве что... — бросила взгляд на календарь. — Шатохин должен вернуться сегодня. Если наши догадки верны, то есть шанс засечь их с Зотовым встречу. Если, конечно, Шатохин с ним еще не расплатился. Но другого варианта все равно пока нет, так что остается только этот. Да и вообще, если Шатохин в чем-то замешан, нам это будет не лишним узнать. Ну а там уж решим, как действовать.

— Понял, Ир, все сделаю, — с готовностью кивнул Рома и снова покачал головой: — Но какая же мразь этот Зотов...

* * *

Редкий спокойный вечер Ирина решила посвятить не работе над отчетом, который никак не могла закончить, не встрече с давно надоевшим любовником и даже не материнскому долгу, снова пытаясь наладить отношения с сыном, а себе любимой. Сначала неприлично долго проторчала в спа-салоне, омолаживаясь и расслабляясь, затем с удовольствием выпила кофе в уютном недавно открывшемся ресторанчике, потом гуляла по магазинам, спустив в итоге внушительную сумму. Вернувшись домой, долго релаксировала в ванной, предвкушая тихий вечер с чашкой чая и легкомысленным, безмерно наивным, но забавным любовным романчиком — идеальное средство, чтобы отвлечься от жести вокруг.

План удалось выполнить ровно наполовину — Ира, выбравшись из ванной, как раз вытирала волосы полотенцем, когда нетерпеливо затрещал телефон.

— Ир! — забился в трубке подрагивающий голос Измайловой. — Ира, беда! Ромка в больнице! Сотрясение мозга...

— Зотов, ты что, совсем с катушек съехал?!

Зимина, остановившись за его спиной, замерла — Михаил чувствовал только гневно сбившееся дыхание и тонкий запах духов, смешавшийся с весенней промозглой сыростью.

— Никак не пойму, о чем вы тут распинаетесь, товарищ полковник, — равнодушно процедил Зотов, небрежно откидываясь на спинку стула и всем своим наглым до невозможности видом демонстрируя полное непонимание происходящего.

— Да что ты говоришь! — незамедлительно взвилась Ирина Сергеевна, вновь вспыхивая и опять принимаясь нервно расхаживать по кабинету. — Тогда я тебе поясню! Вчера я узнаю, что ты подкупил судмедэксперта, чтобы он не распространял информацию о результатах вскрытия, и отправляю Савицкого выяснить, какого хрена происходит, и тем же вечером он оказывается в больнице с пробитой головой! Ты что, совсем берега попутал, уже на своих оперов кидаешься, чтобы скрыть свои темные делишки?

Изумление? Ей показалось, или в глубине его пыльно-зеленых мелькнуло на миг неприкрытое изумление?

— Ну, это еще надо подумать, кто из нас съехал с катушек, — нахально протянул Зотов, невозмутимо глядя ей прямо в глаза. — Или у вас, Ирина Сергеевна, такой своеобразный юмор? Вы что, всерьез мне собираетесь предъявлять, что я отоварил вашего подчиненного? И кстати сказать, я его ни на какое задание не отправлял, и где он там схлопотал по башке в свободное от работы время, не могу знать. Если у вас все, разрешите идти?

— Пошел вон, — устало произнесла Ира, не глядя на него. Отлично осознавая: этот поединок она проиграла.

* * *

— С Шатохиным надо заканчивать, — Зотов залпом допил остатки виски и с грохотом отставил опустевший стакан. — Этот ублюдок отоварил по башке одного моего опера, и теперь у меня из-за этого с твоей подружкой Зиминой, — Михаил скривился, вспоминая утреннюю сцену в кабинете, — большие проблемы. Он все равно нам в нашем деле не поможет, зато если Зимина и ее шестерки начнут копать…

— Вот ты и реши этот вопрос, — равнодушно подытожил Стас.

— Что? Карпов, ты меня вообще слышишь? Да Зимина теперь в меня как клещ вцепится, приставит своих псов за мной следить, чтобы хоть что-то нарыть! Ты че, хочешь, чтобы я добровольно подставился?

— А ты не подставляйся, — хмыкнул Карпов. — Мне, что ли, тебя учить, как все обставить без шума и пыли? Сам накосячил — сам разгребай, у нас и без этой сошки есть чем заняться.

— Ну да, свадебными хлопотами например, — поддел Михаил, раздраженно отодвигая стул. — Я так понимаю, с темы ты решил соскочить?

Карпов не удостоил ответом, тоже поднимаясь и убирая со стола бутылку и пустые стаканы. Зотов не мог видеть выражения его лица и очень бы удивился, заметив на лице всегда непоколебимого соратника что-то, очень похожее на сомнение.

* * *

Машина притормозила так резко, что взвизгнули шины; из-под колес фонтаном взметнулись грязные брызги подтаявшего снега и слякоти. Дверца распахнулась стремительно и довольно нервно; в блеклой утренней неприветливости ослепительно вспыхнули яркие рыжие завитки, и что-то давно забытое сладко заныло в груди.

Смотрел на плавную походку, кажется, ставшую еще более соблазнительно-мягкой, на выпрямленную гордо спину, отметил, как испуганно шмыгнул мимо какой-то явно нетрезвый тип с погонами капитана. Грозная начальница, как всегда…

Совсем близко ударило тонкой волнующей пряностью и почему-то едва уловимой горечью; сухо прошуршала воздушная ткань небрежно накинутого легкого шарфа. Как-то разом растерявшийся и будто захмелевший, не сразу шагнул вперед, вниз по покрытым грязными разводами ступенькам, а губы сами собой растянулись в улыбке.

— Ну привет, что ли, Ирк…

— Ну привет, что ли, Ирк.

Медленно подняла голову, не узнав, не поверив в первое мгновение. Замерла прямо посередине крыльца — припозднившиеся сотрудники торопливо огибали с обеих сторон, стараясь проскочить как можно незаметнее.

— Здравствуй, Сергей.

Ровный тон, ничуть не сбившийся, железобетонное равнодушие в голосе, и даже в глазах ее, прежде тепло и радостно вспыхивавших, не мелькнуло и отблеска. Только сейчас заметил, заострил внимание, насторожился — и дорогая тачка, слишком роскошная даже для начальника отдела; и элегантные шмотки явно не китайского производства; и неброские, но весьма дорогие украшения — кольца на пальцах, серьги с бриллиантами чистейшей воды...

Неплохо так для простого начальника райотдела, укололо неожиданно неприятно.

— ... Какими судьбами?

— Да тут в двух словах не расскажешь, — и снова эта улыбка с давно забытым теплом.

Только нисколько не стало теплее. Где-то на уровне подреберья — все та же гулкая пустота и выстужающий холод. Ничего больше. Разве что легкое раздражение — прохладное, смутное, — от этого его непринужденного ничего-не-было вида. Совсем как и раньше...

За столиком в кафе, неторопливо отпивая кофе и спокойно разглядывая, вновь удивилась абсолютному равнодушию — а ведь когда-то так явно и бурно представляла их встречу, от жгучей обиженной ярости до тихой растерянной нежности. Но вот сейчас он, холеный, заметно поправившийся, дорого одетый, какой-то сытый и вроде как успешный, сидит напротив, старается не пялиться слишком уж откровенно, а у нее не отзывается совсем ничего.

— Женился? — цепким взглядом отметила тускло блеснувший ободок обручального.

— Да... Почти три года уже, — заметно смутился, растерянно скомкав в пальцах салфетку.

— Дети?

— Двое, — улыбнулся уже совершенно искренне. — Иришка, дочка жены, и Владик... Владислав Сергеевич то бишь. А ты?..

Ира только неопределенно повела плечом, снова не сбившись. Взглядом мазнула по циферблату дорогих наручных часов, и что-то неприятное царапнуло вновь.

— У меня совещание через десять минут. Давай к делу. Ты ж не просто так с утра к отделу примчался?

* * *

Все началось примерно месяц назад. Ни он, ни тем более Нина первое время не догадывались ни о чем — Владимир Иванович ничем не делился, не распространялся о трудностях, только был больше обычного занят и напряжен. Сергей, то и дело мотаясь по командировкам, — намечалось открытие нового офиса в регионе, — на работе почти не появлялся, с тестем практически не виделся, о том, что творится в компании, даже не догадывался. Вскрылось все неожиданно: вернувшись из очередной поездки, застал Нину в слезах на грани истерики — у отца случился инфаркт. Вот тогда-то и всплыло все, что прошло мимо него: на компанию уже давно точит зуб некто Торопов, конкурент, сначала пытавшийся прибрать фирму к рукам относительно цивилизованно — предлагая продать за приличные бабки — а потом разошедшийся не на шутку. В ход пошли все существующие методы, от скандальных статей в газетах и интернете до бесконечных проверок из пожарной, налоговой и бог весть откуда еще. Потом несколько банков, с которыми работала фирма, почти одновременно отказались сотрудничать дальше, затем сорвалось несколько крупных сделок, следом оказалось, что главный помощник тестя, с которым они начинали дело, помог устроить в компанию типа, сливавшего информацию Торопову, а в качестве "вишенки на торте" сбежал главный бухгалтер, прихватив все средства, к которым имел доступ. Это и стало контрольным ударом — тесть попал в больницу. Но опомниться и начать разгребать неприятности Сергею так и не дали — один за другим посыпались звонки сначала с просьбами встретиться и обсудить слияние фирм, затем — угрозы, с каждым разом становившиеся все более откровенными... Поначалу донимали только его, затем начали трезвонить домой и нервировать жену. Последней каплей стало неудавшееся похищение, когда перепуганная Иришка прибежала домой, чудом вырвавшись от "каких-то дядек на черной машине", — и Глухарев, сначала надеявшийся обойтись своими силами, окончательно потерял терпение...

* * *

Ночные огни терялись в плотно задернутых шторах, загустевшая темнота разбавлялась только приглушенным сиянием светильника. Прохладные женские руки скользили умело, волнующе, но ему почему-то снова вспомнился полутемный гостиничный номер в далекой Венеции и яростно-жаркое пламя хмельного нетерпеливого сумасбродства — и только тогда вспыхнуло, разгораясь, тяжелое, остро-нетерпеливое возбуждение. Откинулся на подушки, прикрывая глаза, расслабляясь, позволяя чему-то неясному, но такому будоражащему, захватить целиком, и в этот момент требовательно зазвонил телефон.

— Да какого хера! — вскинулся раздраженно. С трудом дотянувшись до мобильника, поспешно нажал на сброс, но положить обратно не успел — вновь раздалась настойчивая трель.

— Зотов, ты где?

Небрежно отпихнув от себя полуголую девицу, выпрямился и сделал глубокий вдох, едва сдержавшись, чтобы не послать начальницу далеко и надолго.

— А с каких пор, Ирина Сергеевна, вас интересует, где ваши сотрудники проводят ночи? — плеснул неприкрытым сарказмом, хотя внутри все кипело. Вот сука рыжая! Как же не вовремя...

— Не умничай! — ударило раздраженной хрипотцой. — Немедленно в отдел!

— Товарищ полковник, мой рабочий день давно закончен, — выговорил как можно спокойнее, свободной рукой скользнув по изгибу тонкой спины.

— Немедленно в отдел, я сказала! — Зимина рявкнула так, что Михаил невольно вздрогнул. А через паузу, заполненную раздраженным дыханием, выдала такое, что он едва не выронил телефон: — Шатохин убит.

* * *

А вечер-то, оказывается, испорчен не только у него, с усмешкой подумал Зотов, неприлично долго застыв взглядом на роскошном наряде начальницы. Небось из ресторана выдернули, если не из чьей-то постели...

— ... То есть ты хочешь сейчас меня убедить, что не имеешь к этому никакого отношения? — Зимина, раздраженно пройдясь по кабинету, медленно опустилась в кресло. Тонкая шелковая ткань легко взметнулась, и на миг в разрезе платья мелькнула стройная ножка.

— А какое я могу иметь к этому отношение? — непринужденно пожал плечами Михаил. — Вы, Ирина Сергеевна, что-то путаете, я полицейский, а не какой-нибудь киллер.

— Да что ты говоришь? — ехидно осведомилась полковник. — Зотов, можешь не стараться строить из себя честного полицейского, я прекрасно знаю, что ты из себя представляешь. Или забыл уже про "палачей"? Ах да, ты же у них был "внедренный агент", — словно опомнившись, протянула с еще большим сарказмом.

— Вот именно, — кивнул Зотов. — Я соблюдаю закон, и Шатохина я не убивал. И вам это прекрасно известно, — добавил, очутившись за ее спиной.

— С чего это вдруг? — вздернула бровь Ирина.

— Бросьте, товарищ полковник, — усмехнулся Михаил, наклоняясь еще ближе и касаясь дыханием обнаженной изящной шеи. — Вы же наверняка приставили своих шестерок за мной следить, и они уж точно докладывали о каждом моем шаге. Так что вы прекрасно знаете, что убить Шатохина у меня просто-напросто не было ни малейшей возможности.

— Если ты об этом догадывался, то запросто мог что-нибудь выкинуть, в конце концов, кого-нибудь нанять, — упрямо произнесла Ира, с ужасом ощущая, как ей вдруг становится нестерпимо жарко — приглушенный голос Зотова, отдаваясь мурашками на обнаженной коже, захлестывал удушливой тяжелой волной. Запрокинула голову, встречаясь глазами с его странно напряженным, свинцово-пристальным взглядом, и в этот момент распахнулась дверь кабинета.

— Зимина Ирина Сергеевна? Следственный Комитет. У нас постановление на обыск.

— Зимина Ирина Сергеевна? Следственный Комитет. У нас постановление на обыск.

Какой-то дурацкий, нелепый сон, граничащий с кошмаром. Ира, застыв на своем месте, бессмысленно смотрела, как двое стервятников в форме переворачивают вверх дном ее кабинет, и отчаянно не понимала, что происходит.

— А что, собственно... — начала по-хозяйски требовательно, но главный, крепкий коренастый мужик с неприятным холодным взглядом, резко оборвал:

— Разберемся, Ирина Сергеевна.

Ира только стиснула руки, постепенно наливаясь едкой тихой яростью.

— Ничего, — произнес наконец один из обыскивающих, перевернув последний ящик. Ирина медленно выдохнула, а в следующее мгновение все вопросы и возмущения комом застряли в горле.

— Ирина Сергеевна, мы можем осмотреть вашу машину? И квартиру, конечно же.

Вдруг дрогнули и поплыли стены кабинета; мерная глухая боль застучала в висках метрономом.

— Да, конечно, — словно со стороны услышала свой леденяще-спокойный голос и приглушенный звон небрежно брошенных ключей.

На продуваемой всеми ветрами стоянке возле отдела, ежась в легком пальто, все еще плохо осознавала происходящее — может быть, ей все это снится?.. И вздрогнула, когда громко хлопнула крышка багажника.

— Есть!

Неловко повернулась и вдруг очень отчетливо почувствовала, как пробирающий холод нестерпимо-жгучей волной поднимается до самого сердца.

В прозрачном пакете металлически-тускло блеснул пистолет.

* * *

А кошмар все длился и длился. Нет, наверное это все происходит не с ней, потому что на самом деле такого не может быть.

— Вам знакомо имя Шатохин...

— Где вы были в промежутке между...

— Кто-то может подтвердить...

— Как вы можете объяснить тот факт...

Оказывается, это так унизительно — защищаться, оправдываться, когда всегда и во всем была хозяйкой положения. Но еще страшнее — полное неведение, непонимание происходящего, невозможность выяснить хоть что-то — все ее попытки получить хоть какие-то внятные объяснения разбивались о каменную деловитость следака, пытавшего ее вопросами который час. И только когда вернулся молоденький оперок, отправленный проверять ее показания, уже порядком задолбавшийся следователь наконец-то свернул беседу, дал подписать бумаги и с явной неохотой отпустил.

Ирина долго стояла на крыльце комитета, не чувствуя пронизывающего холода, пробиравшегося сквозь наспех накинутый плащ, и все никак не могла полноценно вдохнуть.

— Ир!

Настежь распахнулась дверца поспешно притормозившей машины, но Ира не нашла в себе сил даже обрадоваться — знала, как много придется объяснять.

В теплом салоне, откинувшись в кресле и закрыв глаза, не дала Андрею хоть что-то спросить.

— Не сейчас, я тебя прошу. Я ужасно устала.

Михайлин только сжал губы, но ничего не сказал, внимательно смотря на дорогу. А Ира, кожей явственно ощущая его колючее недовольство, снова с недоумением поймала себя на том, насколько ей все равно. Но господи, как же она устала...

* * *

— Железная баба, — не без восхищения протянул следователь Грищук, старательно размешивая сахар в стаканчике с кофе. — Уж как ты ее мурыжил... и бровью не повела.

— Угу, — невнятно пробурчал его друг Липкин, устало потянувшись и складывая в стопку бумаги. Многочасовой бесполезный допрос вымотал и его.

— Как думаешь, — не унимался Грищук, — почему она такая самоуверенная? Не, алиби, свидетели, это все понятно... Но ведь ствол, из которого убили Шатохина, у нее в машине нашли, а не у какого-нибудь дяди Васи.

— А что ствол? — со вздохом отозвался старший следователь Липкин, поднимаясь и натягивая пальто. — Отпечатков-то на нем нет. А без этого отговориться ничего не стоит — подбросили, подставили...

— А как же показания того парня? — возмущенно вскинулся собеседник. — Он же своими ушами слышал, как она с кем-то обсуждала, что этот Шатохин вконец обнаглел, платить за крышу не хочет, да еще и угрожает ее сдать! Мотив железный! Я тут ребят напряг, они по району побегали, звонков несколько сделали... В общем, картинка-то интересная складывается. Эта Зимина в Пятницком чуть ли не крестная мама, весь район под каблуком держит. Бизнесмены ей дань платят как по часам, шагу ступить без ее ведома боятся... А уголовники? Ты много районов знаешь, где бандосы лишний раз высунуться боятся, чтобы проблем не огрести? А это о многом говорит, не? Чувствую я, много интересного мы тут накопаем...

— Проблем мы тут много накопаем, — буркнул Липкин, надевая фуражку. — Попомни мои слова, Гарик, головняка мы с этим делом по полной отхватим...

* * *

Это было чувство загнанного зверя, накрепко запертого в клетку. И хоть умом она прекрасно понимала, что еще очень просто отделалась — всего лишь отстранением, а не задержанием, — легче почему-то нисколько не становилось.

Давили стены и пустые комнаты. Давила гулкая тишина квартиры. Давило молчание. И непривычное, раздражающее бездействие давило тоже — она и не помнила уже, что значит отдых. От безысходности перевернула квартиру вверх дном, наводя идеальный порядок во всех давно запущенных уголках; по вечерам часами бродила по суетливым улицам; бесцельно ходила по магазинам, разглядывая витрины и даже что-то покупая; наконец-то выкроила время регулярно выбираться в салон и спортзал... Но тянущее чувство пустоты, неправильности, нереальности все не проходило — внезапно острое чувство ненужности больно зудело в груди.

Очередным бессмысленным вечером, рассеянно глядя на экран телевизора, где разыгрывалась какая-то кровавая драма, машинально вертела в руках мобильный и вдруг замерла, укрепляясь в безнадежном, но отчаянном решении. Пальцы заученно скользнули по экрану, в огромном списке фамилий и номеров с трудом находя нужный.

— Товарищ генерал?..

* * *

А жизнь продолжалась.

Все так же матюгались пэпээсникки, заталкивая в обезьянник разбушевавшихся алкашей; все также курили под лестницей опера, провожая взглядами смазливых сотрудниц; все также толпились в коридорах потерпевшие; все также хватался за трубку задерганный дежурный. Все также. Все, кроме одного — она здесь почти никто.

Долго стояла перед знакомым кабинетом, тупо глядя на табличку; судорожно вдохнув, взялась за ручку двери.

Смешно, но он ее в первое мгновение даже и не заметил. Все также сидел, уткнувшись в бумаги, — гладко выбритый, в идеально отглаженной форме, и даже вроде бы ничуть не помятый.

Вот сукин сын, а!

И только в такт раздраженно мелькнувшей мысли медленно поднял голову, обдавая насмешливо-изучающим взглядом и расплываясь в своей привычной волчьей ухмылке.

— Какая встреча, товарищ полковник! Какими судьбами?

Расслабленно поднялся из кресла — Ира с глухим раздражением отметила, что кресло было новеньким, удобным и явно дорогим, — и как-то хищно вкрадчиво двинулся навстречу, не сводя с нее этого пристально-цепкого неприятного взгляда.

— Комедию не ломай, — бросила как обычно властно. — Уверена, отец тебе уже все рассказал.

— Есть такое, — кивнул, по-прежнему не стирая с лица наглой усмешки. — Честно сказать, удивлен. Ну что ж, если вы так рветесь в бой... Как говорится, добро пожаловать.

По коридору шла как в полусне, тупо глядя на высокую худощавую фигуру впереди и ощущая все сильнее закипающую в груди бессильную злость. Лишний раз решил насладиться своим превосходством, показать, кто тут главный? Дважды сукин сын!

Приглушенно скрипнула дверь; повеяло запахом бумажной слежавшейся пыли. Ира шагнула внутрь и тут же круто развернулась, впившись в начальника яростным взглядом.

— Зотов, ты че, издеваешься?!

— А что такое? Вас что-то смущает в новой должности? — и снова этот нахальный тон, в голосе — отчетливая издевка. — Не переживайте, товарищ полковник, я уверен, вы справитесь.

Ира долго смотрела на захлопнувшуюся дверь, все больше погружаясь в абсурдность происходящего. А может, ей это снится? Если бы...

— Значит, все это время ты мне врала.

Ира неторопливо отставила на блюдце кофейную чашку и только потом подняла глаза на Андрея.

— Называй это как хочешь, — бросила равнодушно, вновь особенно остро ощущая эту стылую скуку, разливавшуюся внутри. Почему, ну почему ей настолько все равно?

— Но зачем?! Ир, ну объясни мне! Я ничего не понимаю! Зачем тебе это было нужно?

— Не знаю, — Ира пожала плечами, меньше всего желая подбирать слова. — Не знаю, сначала как-то так само получилось. А потом... Наверное, как-то хотелось отвлечься, забыть... о работе, о всех проблемах... Да какая теперь разница?

Уже собралась подняться, но теплая рука мягко коснулась ее ладони.

— Ирка, ты невозможная. Иногда мне кажется, что я тебя совсем не понимаю. Но самое удивительное, что я совершенно не могу на тебя злиться. Как это у тебя получается, а? — теплые губы осторожно коснулись пальцев, но внутри снова не дрогнуло ничего.

Гребаная Арктика.

Неужели теперь так будет всегда?

— Все-таки уходишь?

Ира кивнула, не оборачиваясь, продолжая сосредоточенно застегивать пуговицы на блузке.

— Сын дома один, — очередная ложь отработанно и легко слетела с губ, хотя при мысли о пустой квартире стало совсем невыносимо. Господи, ну почему все так? Невозможно одной. Нестерпимо с кем-то. Давящее одиночество. Душащая необходимость что-то изображать. Мерзко, как же мерзко, — от этой неизбывной пустоты, но больше — от себя самой, от собственного притворства, нелепой игры, которая давно уже перестала быть интересной и волнующей, а вызывала лишь отвращение и тоску. К чему цепляться за то, чего давно уже нет? Но ведь и сил что-то решать нет тоже...

* * *

Какое-то необъяснимо сладкое, острое удовольствие — видеть ее не в начальственном кресле, когда гремела раздражением и недовольством, а здесь, за столом, среди таких же рядовых сотрудников, что сидели с нарочито-внимательными лицами, старательно скрывая скуку.

— ... На этом все. Товарищ полковник, задержитесь, — как ни старался, но в голосе все равно прорвался едкий сарказм. И хотя Зимина уже стояла лицом к двери, он готов был поклясться, что она недовольно закатила глаза, выдохнув раздраженно.

— Да, товарищ майор? — отозвалась в тон, наконец соизволив повернуться и насмешливо приподнимая бровь. Свергнутая королева, мать ее!

— Может, объясните, что это сейчас было? — легко поднялся из кресла, неторопливо обходя длинный стол для совещаний и останавливаясь едва ли не вплотную. — Когда я вас спрашивал о том, что сделано для того, чтобы поймать тех, кто отоварил сына бизнесмена Воронцова, я вообще-то ожидал отчета о том, что делают ваши опера, а не какой-то неясной хрени. Как вы там выразились, "проводятся оперативные мероприятия"?

— А что, подобная формулировка вас уже не устраивает? — ехидно осведомилась Ирина Сергеевна, глядя в упор. — Или что, товарищ майор забыл, что предпринимается в таких случаях?

— Я прекрасно помню, что предпринимается в таких случаях, — процедил, с трудом сдерживая закипающее раздражение. — Меня интересует, что конкретно было сделано по этому делу, а не какие-то формальные отговорки.

— Интересно, и почему же это вас так интересует? У нас ведь, если я не путаю, еще семнадцать... нет, девятнадцать заяв за последние две недели. А, ну да, — чуть склонив голову, протянула насмешливо, — как же я сразу не догадалась? Интересно, сколько тебе заплатил Воронцов, чтобы ты нашел тех, кто наподдал его зарвавшемуся сыночку?

— А я смотрю, практика-то вам знакома, — не остался в долгу Михаил. — Вам, наверно, часто заносили за "неофициальные расследования"?

— Не забывайся! — разом вспыхнула Ира. — Ты что же, думаешь, что ты здесь надолго задержишься? Власть совсем мозги отшибла?

— Вы правы, не думаю, — тонко усмехнулся Михаил. — Вы что, считаете, будто кресло нач отдела в каком-то занюханном районе предел моих мечтаний? А вот когда я уйду на повышение, — придвинулся еще немного, переходя на тон ниже, — я хорошо подумаю, кого оставить вместо себя. Так что вам, Ирина Сергеевна, лучше бы быть полояльнее, с начальством не спорить...

В темных глазах напротив снова полыхнуло обжигающей яростью — настолько явственно, что стало жарко.

— Я так понимаю, пока тебя не повысят, мне придется выполнять все эти идиотские поручения? — осведомилась холодно.

— Понимаете правильно. Только тон неверный. Так с начальством не разговаривают, Ирина Сергеевна.

И когда Зимина уже взялась за ручку двери, язвительно бросил в спину:

— И вы бы не "тыкали" так откровенно, а то подчиненные о нас подумают невесть что.

В ответ только яростно хлопнула дверь.

* * *

Нет, все-таки это оказалось не сном — другая должность, другие полномочия, другой кабинет. Все чужое, все не то, все неправильное. Но больше всего бесило, жгло, выводило из себя высокомерное превосходство выскочки Зотова — сукин сын, да разве оказался бы он на своем месте, если бы не папаша! Господи, да поскорее бы его услали уже куда-нибудь подальше...

Ира сердито тряхнула головой и поднялась из-за столика кафе — даже тихий отдых оказался отравлен неприятными мыслями, немалое место в которых занимал, чтоб его, майор Зотов. Впрочем, какой смысл злиться впустую? Если бы не эта идиотская история с пистолетом, этой ситуации не случилось бы вообще. Но что она теперь может? Как разобраться в происходящем в нынешнем положении, да еще и без людей, которые могут помочь? Савицкий все еще на больничном, все остальные под бдительным присмотром нового начальничка завалены делами так, что не продохнуть... А она одна, что она может? Хотя как же противно признавать собственное бессилие...

— Развлекаетесь, товарищ полковник?

Ира, вздрогнув от неожиданности, едва не выронила из рук многочисленные пакеты.

— Зотов, ты что тут делаешь?

— Да вот, поужинать заехал, — Михаил кивнул в сторону кафе, — а тут вы.

— Очень увлекательно, — хмыкнула Ира, открывая багажник. — Но, если честно, ты мне и на работе осточертел, так что эти твои вежливости ни к чему.

— Грубо. Зато честно, — ухмыльнулся майор, помогая сгрузить в багажник бесчисленные покупки. — К слову, товарищ полковник, понижение в должности пошло вам на пользу, похорошели, расцвели...

— Что, прости?

Ирина, едва не выпустив из рук очередной пакет, уставилась на Зотова с таким изумлением, что ему стало смешно.

— Это ты мне сейчас комплимент сделал или мне послышалось? — уточнила, наконец немного придя в себя.

— Считайте, что послышалось, — усмехнулся Михаил, галантно захлопывая крышку багажника. Ирина Сергеевна, отвлекаясь на затрезвонивший телефон, ответом его не удостоила, только чуть повернулась, демонстрируя обнаженную спину в вырезе легкой блузки.

Зотов почувствовал, как усмешка примерзает губам.

Солнечные лучи догорающего вечера четко высветили под беззащитно выступающей лопаткой тонкую ниточку давно зажившего шрама.

В кафе, несмотря на обеденное время, было тихо; практически все столики оставались пустыми. Так что когда рядом грохнул выдвигаемый стул, Зотов невольно вздрогнул, не сразу очнувшись от мыслей.

Напротив с самым беззаботным видом восседал Карпов.

— Пока ты упивался своей новой должностью, ребята нарыли кое-что интересное, — Стас, как обычно, был насмешлив и деловит. — Точнее, кое-кого. Покровитель и давний знакомый убиенного Потоцкого, некто Красин, самовыдвиженец, кандидат в кандидаты и тому подобное.

— Опять политика? — скривился Зотов, откладывая вилку.

— Ну извини, чем богаты, — хмыкнул Карпов и потянулся в карман пиджака. На стол легло несколько аккуратно сложенных листов бумаги. — Этот тип не так давно был в месте, которое нас интересовало в связи со смертью того парня, Ходасевича. Не один был, с мешками благотворительной помощи и толпой журналюг.

Зотов развернул несколько бумаг — вырезки из газет с фотографиями сытого лощеного типа в окружении детдомовцев, дети, радостно разбирающие подарки, и небольшая, но пропитанная подобострастием заметка о благородных порывах скромных чиновников. Явно проплаченная статейка…

— И что? — поднял глаза Михаил, отрываясь от увлекательного чтения. — Хорошо испытанный пиар-ход.

— Ты дальше смотри.

Зотов развернул остальные листы — на этот раз распечатки фотографий не слишком хорошего качества, явно сделанных тайком на мобильник. Все тот же Красин, на этот раз — с двумя белокурыми девчонками лет шести на коленях.

— Очень милая семейная фотка, правда? Если забыть, что именно фирма жены Красина сдавала под аренду помещения, в которых развлекались знакомые нам личности. Или что они вместе с Потоцким регулярно несколько раз в месяц ездили отдыхать в глушь неподалеку от лесной школы для беспризорников. Или что именно в этом детдоме Шатохин нашел себе игрушку для утех.

— Так ты что, думаешь…

— Я? Я ничего не думаю, я ж псих, забыл? — привычно оскалился Карпов. — Я только факты излагаю. И вот еще один. Завтра Красин едет в детдом забирать одну из девчонок. Все документы по усыновлению уже готовы, директриса соловьем заливается во всех интервью о благородстве и широте души скромного мецената, решившего подарить семью несчастной сиротке.

Зотов молча смотрел на фотографию перед собой — в груди стало холодно.

— И что? — спросил бесцветно.

— Ничего, — равнодушно пожал плечами Карпов. — Ребята свою часть работы выполнили, пока ты в кресле Зиминоида бумажки перебирал.

Михаил, вздрогнув, невольно сжал руки — листы превратились в один бесформенно-мятый комок.

— Я понял. Все сделаю, — произнес, не узнавая свой ненормально-ровный и блеклый голос.

— Умнеешь не по годам, — со звериной усмешкой бросил Карпов, стремительно поднимаясь. — Только сильно уж не геройствуй, хотя бы Антошина для подстраховки возьми.

* * *

А дома снова напряженная тишь — то, что называется затишьем перед бурей. Снова заплаканные глаза жены, недовольно надутая Иришка, которую теперь не отпускали даже к подружкам. В больнице все также без изменений — тесть до сих пор не идет на поправку, у врачей никаких прогнозов. Да и на фирме никаких хороших новостей — опять сорвались поставки, двое постоянных клиентов в последний момент отказались подписывать контракт, да еще то и дело трезвонят из банка — какая-то просрочка по кредиту, а денег не хватает на оплату даже половины. И Ирка еще обещала помочь, что-то выяснить, нарыть что-нибудь на фирму Торопова и на него самого, но так до сих пор не звонит…

Ирка…

Совершенно не к месту что-то забыто-сладко сжалось внутри. Надо же, она, кажется, стала еще красивее, а еще как-то увереннее в себе, сдержанней, жестче — но, несмотря ни на что, осталась все той же дурманяще-притягательной Иркой, к которой его упрямо тянуло всегда, невзирая на все неурядицы, что стремились их развести. И даже сейчас, как бы ни было стыдно признаться, тянет по-прежнему.

— Ну что, Сереж, как все прошло? Помогла тебе твоя знакомая? Удалось что-то узнать? — Нина, сидя за столом напротив, комкала в руках кухонное полотенце и смотрела с тревогой, и от этого ее взгляда опалило жгучим стыдом. Дурак, ну куда тебя понесло-то? Столько лет прошло, у вас у каждого теперь своя жизнь…

— Пока ничего не ясно, сама понимаешь, время нужно, чтобы что-то накопать, — и даже смог выдавить ободряющую улыбку. — Ладно, не грузись, разберемся. Я тут в записной книжке твоего отца покопался, нашел несколько любопытных контактов, люди довольно влиятельные, надо будет съездить поговорить, может, помогут чем. Не переживай, Нинок, мы еще повоюем…

Поздно ночью, ворочаясь без сна в супружеской постели, снова и снова сбивался мыслями с набивших оскомину проблем, вспоминая недавнюю скомканно-торопливую встречу и чувствуя необъяснимую едкую горечь. Ирка-Ирка, что же случилось с тобой?

* * *

"Красин Николай Александрович", — значилось на одной из потрепанных страниц записной книжки, в которую, не доверяя современным гаджетам, тесть дублировал всю самую важную информацию. Особо пробивать данные не пришлось — хватило нескольких ссылок в поисковике, чтобы убедиться: этот Красин и есть тот, кто ему нужен. Гораздо больше усилий пришлось приложить, чтобы выяснить номер личного телефона, зато с назначением встречи не возникло никаких проблем — едва услышав, что речь идет о Владимире Ивановиче, Красин без лишних разговоров согласился на встречу уже на следующий день.

Элитный поселок оказался обустроен в лучших традициях — высоченный кирпичный забор с натыканными по периметру камерами, шлагбаум и будка охранника. Да уж, случись что, бравым полицейским пробиться сюда будет проблематично, сколько угодно размахивай ксивой, в ответ получишь в лучшем случае суровое "не положено", а в худшем и пинок под зад.

— Не положено, — предсказуемо отрезал охранник, едва Глухарев попросил открыть ворота. — Вы позвоните Николаю Александровичу, пусть велит вас впустить, иначе не могу, у меня инструкции.

Выругавшись, Сергей принялся шарить по карманам в поисках мобильного, и в этот момент ворота разъехались, пропуская роскошную иномарку. Машина плавно выкатилась на грунтовку, и тут откуда-то из-за поворота вылетела навстречу неприметная "Ауди". А затем, будто в замедленной съемке, со стороны пассажирского места показалась вытянутая рука с пистолетом — и сонную утреннюю тишину разорвал грохот выстрелов.

Машина, не сбавляя скорости, пролетела мимо и скрылась за поворотом дороги — взгляд только на долю секунды зацепил напряженно-бледное лицо пассажира. Глухарев тупо смотрел, как из иномарки выполз трясущийся водитель, а от будки охранников уже бежали крепкие ребята, выкрикивая что-то по рациям. Сергей, медленно выдохнув, откинулся на спинку сиденья и только потом как-то устало, но очень красочно выругался. Не нужно было особенной проницательности, чтобы понять: Красин определенно и окончательно мертв.

* * *

Договориться с Зиминой о встрече не удалось — мобильный был упорно отключен, к домашнему тоже никто не подходил, что и не удивительно, учитывая разгар рабочего дня. И, наплевав на лишние церемонии, Глухарев отправился прямиком в отдел — срочно нужно было с кем-то обсудить все произошедшее.

Дежурный Олег, кажется, неподдельно обрадовавшись, пристал с вполне ожидаемым "ты как?", "ты где щас?" и "не женился?". Сергей, с трудом вклинившись в поток вопросов, кивнул куда-то в сторону кабинетов:

— Зимина у себя?

— У себя, — с какой-то непонятной интонацией отозвался дежурный и как-то разом скис. Но Глухарев, пропустив мимо ушей странный тон, уже двинулся по хорошо знакомому коридору.

Не взглянув на табличку, чисто символически мазнул по створке костяшками и, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. И тут же недоуменно замер — за столом, на законном месте Зиминой, сидел, зарывшись в бумаги, худощавый высокий парень.

— Вы что-то хотели? — бросил, не сразу оторвавшись от документов, и только потом поднял взгляд.

Глухарев почувствовал, как заготовленная улыбка застыла на губах нелепой гримасой, а страх скользнул по спине ледяной змейкой. На него смотрел человек, которого он видел несколько часов назад — убийца, стрелявший в Красина.

Тонкие бледные пальцы. Выступающие косточки тонких запястий. Плавная линия шеи. Острые выступы ключиц в распахнутом воротнике легкой блузки. И упрямая рыжая прядь, выбившаяся из идеально-гладкой прически.

Просто прекрати пялиться на нее, как последний придурок.

Усилием воли перевел взгляд на очередной документ, лежащий перед ним; машинально скользнул взглядом по тексту, с трудом осознавая написанное, и резким росчерком поставил последнюю подпись.

Сейчас. Вот сейчас она соберет эти гребаные бумажки и выйдет из кабинета — и тогда наваждение кончится.

И тут же — тугая волна тяжелого жара, ударившая в солнечное сплетение и прокатившаяся ниже. Опаляющая до яростных искр.

Просто твою мать.

Она всего лишь чуть наклонилась, складывая документы в ровную стопку. Его взгляд всего лишь зацепился за ямку между ключиц, скользнул ниже, туда, где вилась тонкая золотая цепочка, и еще... Дальше — уже в разгоряченном, обезумевшем воображении, в котором он так отчетливо помнил все.

Черт.

Стиснул руки так, что побелели костяшки, оглушенный этим внезапно-диким желанием — сжать ее запястья почти до боли, рвануть к себе, и...

— Что-то еще, Ирина Сергеевна?

Вздрогнула, в досаде закусив губу, и молча развернулась, стремительно вылетая из кабинета — дробь каблуков ударила по барабанным перепонкам почти физически. С трудом расслабив напряженную спину, медленно откинулся в кресле, по-прежнему не разжимая рук и пытаясь дышать — показалось, что весь воздух вокруг состоит из терпких прохладно-горьких духов.

Ведьма... проклятая рыжая ведьма...

* * *

— Подожди, Сереж, ты уверен? — спросила она, когда сидели вечером за столиком битком набитого посетителями кафе. Глухарев, несмотря на взбудораженный, даже шокированный вид, излагал происходящее последовательно и четко — сказывались давние милицейские навыки. И вывод из услышанных фактов получался неутешительным: майор Зотов, ее бывший заместитель и нынешний начальник, убил человека. Нет, она, конечно, никогда не питала иллюзий по поводу его морального облика, чего стоили его бордели, связь с "палачами", в конце концов, участие в организации ее же убийства... Но одно дело — туманные и абстрактные догадки, и совсем другое — живой свидетель совершенного преступления. Веселые картинки...

— Ир, что делать? Он же все-таки не хрен с горы, офицер полиции... Но и молчать о таком...

Ира мрачно звякнула ложкой в чашке с остывшим кофе и подняла на Глухарева усталый взгляд.

— Не лез бы ты во все это, Сереж. Себе дороже...

Глухарев молча дернул щекой, но ничего сказал, полоснув осуждающим взглядом, и Ирина поняла как-то сразу: он не упустит случая впутаться в то, что его совсем не касается. Глухарев-Глухарев, ничему тебя жизнь не учит...

* * *

Старый знакомый майор УСБ Шитов встретил Сергея как родного. В связи с окончанием рабочего дня не обошелся угощением в виде растворимо-гадостного кофе, а извлек из сейфа бутылку хорошего коньяка, порезал лимон и под рюмочку с неподдельным интересом выспрашивал о переменах в судьбе, о жене, детях, работе. К делу перешли только на третьей рюмке.

— Зотов, говоришь, — пробормотал Шитов, покрутив в пальцах дольку лимона. — Есть такой. Давно он у нас на заметке, только ничего конкретного, если и были какие-то звоночки, не подтверждались каждый раз. Это хорошо, что ты пришел, инфа реально полезная, может, на этот раз получится его зацепить...

Когда за посетителем закрылась дверь, Шитов пересел в рабочее кресло и рванул с рычага телефонную трубку.

— Евгений Петрович? Есть серьезный разговор...

* * *

Ближе к ночи стало совсем невыносимо. Суета за дверями кабинета как-то разом улеглась; ругань, перебранки и периодический вой сирен под окном наконец-то утихли. Опустевший отдел с одним только дремлющим дежурным выглядел как-то жутковато — стало не по себе. Все нормальные люди давно уже дома, даже дежурный опер вместе со следаком, уехав на происшествие, где-то застряли. Разве что... Не особо рассчитывая на удачу, чисто символически стукнул по створке, тут же услышав раздраженное "войдите".

— Все работаете, товарищ полковник? Не бережете себя совсем.

— Зотов, ты на ночь глядя ко мне в кабинет приперся заботу проявить? — скривилась Ира, отрываясь от ноутбука. Заметив в руках майора бутылку виски, выразительно вздернула бровь. — Что, товарищ майор, на трезвую голову уже не работается? И правильно, такая должность, а если еще и голова слабая...

— Зависть плохое чувство, Ирина Сергеевна, — выдал фирменную ухмылку Михаил и плотнее прикрыл дверь. А затем, заметив на столике у входа небрежно брошенную связку, и вовсе запер кабинет на ключ.

— Это еще что за?.. — голос звякнул холодной властностью, а внутри что-то неприятно заныло. Черт, у нее даже пистолет в сейфе, а сейф закрыт на ключ...

— Ну что вы так напряглись, не съем же я вас, — как-то устало произнес Зотов и, прихватив со столика чайные чашки, уселся на ближайшем стуле. Разлил виски и пододвинул Зиминой одну чашку. — Выпьете со мной?

Не вопрос — просьба. И взгляд. Измученный, потерянный взгляд загнанного зверя за секунду до того, как захлопнутся железные тиски капкана. И пронизывающий холод обдал сквозняком — вспомнилось, как почти год назад вернулась ночью после убийства Русаковой в пустую квартиру. Как долго бессмысленно сидела на холодном полу в прихожей, чувствуя себя выпотрошенной насквозь, а потом выпила горсть снотворного, чтобы хоть как-то заснуть. Или не просыпаться вовсе.

Ты что, сочувствуешь этому отморозку?

Раздраженно качнула головой, отгоняя непрошенные воспоминания, и все-таки потянулась к чашке, с усмешкой подумав, что, пожалуй, набухаться в компании своего начальника тире врага на сегодняшний момент не самый плохой вариант из всех существующих. В конце концов, что ждет ее дома? Тишина, пустота, бессонница. И мысли, мысли, проклятые мысли...

— Ирина Сергеевна, — Зотов наконец поднял взгляд, смотря на нее как-то слишком пристально и серьезно, — а почему у нас с вами все... так? В конце концов, нам нечего делить, значит и воевать незачем тоже.

— Может потому что когда-то ты хотел меня убить? — И взгляд, прямой, жесткий, пробирающий холодом.

— Ну так ведь не убил же. Да и потом, когда это было?

Нетвердо поднялся, обходя заваленный бумагами стол; замер в полушаге от ее места, чуть наклонившись и касаясь рукой спинки кресла. Снова ударило Венецией, прохладой и горечью — так, что стало больно дышать.

— Мы могли бы с вами дружить, товарищ полковник, — касаясь полушепотом кожи. — Я могу быть хорошим другом, а главное, полезным. Мне уже намекали на повышение, а значит, ваше место скоро снова станет вашим. Думаю, на своих местах мы с вами сможем сделать очень и очень много...

— Например? — насмешливо приподняла бровь Ирина, повернувшись. — Бизнес у кого-нибудь отжать?

— Ну зачем так грубо? — поморщился Зотов. — Договориться с понимающими людьми о взаимовыгодном сотрудничестве, вот и все. Все-таки "крыша" в управлении гораздо серьезней, чем какие-то районные пэпсы. Да и договариваться можно с людьми на порядок выше. А с вашими дипломатическими способностями...

— Я подумаю, — очень серьезно ответила Ира, про себя усмехнувшись. Надо же, сам майор Зотов соизволил предложить ей долю в крышевании птиц высокого полета... Интересно, что за аттракцион невиданной щедрости? Уж не заболел ли случаем товарищ майор?

— Подумайте, товарищ полковник, — усмехнулся Зотов, с интересом наблюдая за ее хмурым лицом. Знали бы вы, Ирина Сергеевна...

Кажется, все-таки перебрала, с досадой подумала Ира, раздраженно крутанув в замке заевший ключ. Застрять тут на ночь в теплой компании Зотова еще не хватало... То-то дежурный на утро порадуется, а заодно и весь остальной коллектив, живо придумав новую сплетню.

— Позвольте, — снисходительно ухмыльнувшись, Зотов накрыл прохладной ладонью ее пальцы — Ира, будто обжегшись, поспешно отдернула руку. Тихо щелкнул замок. — Ну вот и все. Прошу, — и театрально распахнул дверь.

Облегченный выдох комом застыл в груди. Слишком близко — его насмешливые стыло-зеленые глаза, крепкий запах дорогого виски, пряно-острый аромат парфюма. И жар — настойчивый, накрывающий тяжелой волной, горячими мурашками отдающийся на коже.

— Ирина Сергеевна...

Еще ближе. Еще выше градус.

Да что это с ней?

— Спокойной ночи, товарищ майор, — с привычной прохладной насмешкой.

Тяжелые волны медленно откатились назад. Господи, ну почему так трудно дышать?

Просто-возьми-себя-в-руки.

— И вам того же, товарищ полковник.

Приглушенный грохот каблуков. Ледяная терпкость духов осадками в легких.

Просто продолжай дышать.

— Ирина Сергеевна, я надеюсь, вы помните о нашем уговоре? — сухо осведомился генерал Грачев, отстраненно глядя прямо перед собой, и у Ирины под ребрами тут же неприятно заныло. — Я возвращаю вас в отдел, а вы помогаете мне, когда это необходимо.

— Я помню, Евгений Петрович, — кивнула Ира, еще сильнее напрягшись. Если сам генерал, влиятельный человек с кучей связей, обращается к какому-то простому полковнику, к тому же еще и пониженному в должности... Ничего хорошего это заранее не сулит.

— Дело в том, что мой сын, — в этом месте Грачев раздраженно поморщился, — снова вляпался в какое-то дерьмо. И на этот раз все настолько серьезно, что в одиночку отмазать я его не могу. Поэтому прошу помощи у вас. Вы опытный человек, думаю, найдете способ, как все решить.

— Я все сделаю, Евгений Петрович, — с усилием произнесла Ира, резко дергая ручку двери. Показалось, что из салона машины разом исчез весь воздух. Нет, она, конечно, была готова оказать генералу ответную услугу, но, черт возьми, отмазывать его сыночка, который так нелепо погорел на своих мутных делах, что стал подозреваемым в убийстве... Твою же мать!..

* * *

— Надо же, как интересно, — следователь Липкин, откинувшись в кресле, взглянул на Ирину пристально и оценивающе. — Сначала, когда в вашем автомобиле находят пистолет, из которого убит человек, ваш... кхм, спутник обеспечивает вам железное алиби. А вот теперь, когда мы подозреваем в убийстве вашего нынешнего начальника, уже вы утверждаете, что у него имеется алиби. Просто любовный треугольник какой-то.

— А вы что, из полиции нравов? — вздернула бровь Ирина.

— Значит, вы настаиваете на том, что все утро до начала рабочего дня майор Зотов находился с вами? — Липкин пропустил подкол мимо ушей. — А вот у нас есть свидетель, который утверждает...

"Черт бы тебя побрал, Глухарев, — мысленно выругалась Ирина. — Как всегда ты не вовремя со своим обострением справедливости..."

— Видимо, ваш свидетель ошибся, — равнодушно пожала плечами. — Майор Зотов был у меня до самого утра, так что понятия не имею, кого там мог видеть ваш свидетель.

Липкин, оторвавшись от протокола, взглянул неприязненно-остро, но ничего не сказал. Протянул Ирине бумагу и ручку и только тогда соизволил напомнить:

— Должен вас предупредить, что ответственность за дачу ложных показаний...

Ира только молча дернула плечом и наспех проставила подписи в нужных местах.

Уже в коридоре, стоя у настежь распахнутого окна на первом этаже, пыталась унять бешеное сердцебиение и спокойно выдохнуть. Ну, Зотов, дорого же тебе это будет стоить...

* * *

Звонки посыпались один за другим. Сначала звонил хозяин нескольких цветочных ларьков, потом владелица самого шикарного в районе ресторана, следом директор крупной сети магазинов... А товарищ майор-то на мелочи не разменивается, зло подумала Ира, отшвырнув мобильник. А еще голову морочил какими-то разговорами о сотрудничестве... Вот же сукин сын!

— Зотов, ты не охренел, нет? — набросилась с порога, даже не потрудившись постучаться.

— Я перезвоню, — бросил собеседнику Михаил и медленно положил на рычаг телефонную трубку. Только потом поднял взгляд, и в его глазах на миг полыхнуло что-то такое, что Ире на долю секунды стало не по себе. Как бы не съехал с катушек товарищ майор, ситуация-то вполне располагает... — В чем дело, Ирина Сергеевна? — осведомился ледяным тоном. — Вы, кажется, что-то перепутали. Или забыли. Это я теперь ваш начальник, а не наоборот. Так что эти свои привычки врываться в чужой кабинет оставьте для своих оперов.

Оглушительно-тихо хлопнула, закрываясь, дверь. Раздраженный стук каблуков прокатился дробью.

— А ты не зарвался ли, Мишенька? — очень тихо, недобро-вкрадчиво. Ладони с глухим стуком впечатались в столешницу. Кипящая, злющая до предела, она стояла, чуть склонившись и глядя в глаза — их разделял только стол. И снова холодной волной — прохладный запах заледеневшего моря, теплой пряной корицы и надвигающегося безумия. Ведьма, черт бы тебя побрал...

— ... И если ты продолжишь в том же духе, я просто перестану тебя прикрывать, ты меня понял?! — ударило густым раздражением. Зотов, вздрогнув, вдруг осознал, что попросту не услышал весь гневный поток, обрушившийся на него.

— Конечно, товарищ полковник, — произнес с усмешкой, неторопливо, как-то расслабленно поднявшись. Делая несколько шагов и останавливаясь почти вплотную.

Холод и жар. Лед и кипение. Какая же ты...

— Вы, видимо, считаете, что только вам все позволено, — процедил, не отводя глаз. — Привыкли считать себя королевой, не так ли? Только, — еще тише, почти склонившись к ее лицу, — времена изменились. И вам придется с этим смириться, хотите вы этого или нет. Либо вы со мной, либо против. По-другому не будет. — Выпрямился, постепенно выходя из-под опьяняющего действия запредельной близости. — В качестве бонуса за вашу лояльность могу предложить вам чуть больше, чем следовало бы. Скажем, двадцать пять процентов. Согласитесь, неплохая сумма, учитывая, что вам почти ничего не придется делать?

Пылающе-карие от бессильной ярости стали выжигающе-черными.

— Зотов, знаешь что?! Пошел ты к черту!

Грохот удаляющихся шагов. Хлопок двери. Тишина.

Жарко.

* * *

Ира долго металась по кабинету — внутри все кипело. Сукин сын, что он вообразил о себе?! Это она, она сама, лично, находила этих людей, точнее, они сами приходили за помощью к ней; это она подбирала нужные слова и правильные действия, чтобы решить ту или иную проблему; это она рисковала должностью и погонами, когда дело касалось чего-то серьезного... А теперь этот сукин сын, явившись на все готовое, решил, что имеет право...

Ненадолго притормозив, рванула телефонную трубку.

— Фомин, ты на месте? — рявкнула сходу, подумав, что если участковый окажется в хлам бухим, она его точно придушит. — Есть дело. Да, срочно!

* * *

Темнота опустилась как-то резко и сразу — ветрено, душно, по-грозовому черно. Придорожная пыль взметалась поземкой, а тишина, пронзительная, нехорошая, повисла тяжелым маревом. Зотов, остановившись на крыльце, застыл неподвижно, даже не шарил по карманам в поисках ключей — похоже, никуда не торопился. Ира, уже стоя у машины, поспешно схватила мобильный.

— Фомин, ты уже все? Что?! Ты обалдел?! Ты полтора часа назад уже все должен был обыскать! Идиот! Он уже скоро приедет! У тебя полчаса! И не дай бог ты ничего не найдешь! — выругавшись от души, швырнула телефон на сиденье. Ну Фомин... Придурок... Наверняка вместо того, чтобы сразу поехать к Зотову домой, пока тот точно на службе, проторчал в опорнике на пару со своим собутыльником Павловым в компании бутылки водки, а может и не одной. Идиот...

— Зотов, ты что, опять собираешься за руль в таком состоянии?

Михаил неохотно обернулся, смерив ее безгранично усталым невыразительным взглядом.

— А вы что, переживаете?

— Мне до тебя нет никакого дела, — отрезала сухо. — А вот устроить аварию ты в таком состоянии запросто можешь или, не дай бог, кого-нибудь сбить. Садись, подвезу, — и даже распахнула дверцу, пожалуй, впервые действительно обрадовавшись, что майор изрядно нетрезв — трудно представить, под каким предлогом ей бы удалось отвлечь его при другом раскладе.

"Да позвони же ты, черт тебя возьми!" — почти умоляла Ира, когда невдалеке показался массив знакомых многоэтажек. Еще два поворота, двор, подъезд... И Фомин спалится по полной, заодно подставив и ее тоже. Придурок...

— Подожди, — даже не узнала свой голос, напряженный и хриплый. Зотов замер, убирая руку с дверной ручки и глядя с нетерпеливым немым вопросом. — На самом деле я хотела поговорить.

— И о чем же? — бесцветно, без интереса откликнулся Михаил, захлопнув дверцу автомобиля.

— Я так понимаю, что из-за всей этой истории с подозрениями в убийстве твое повышение отменяется?

— А вы как думаете? — криво усмехнулся Зотов. — Отец мне и так высказал все, что думает о происходящем, вмешиваться в мою карьеру он после этого точно не станет.

— То есть терпеть тебя в начальниках мне придется еще очень долго, — невесело хмыкнула Ира. — В лучшем случае. А в худшем — всегда.

— Ну извините, товарищ полковник, — театрально развел руками Михаил, — это уже от меня не зависит.

— Я так понимаю, сам ты должность не уступишь, даже когда все уляжется, — глухо сказала Ирина, глядя куда-то мимо него.

— Вы всегда умели правильно оценивать ситуацию, — с ухмылкой заметил Зотов.

— Понятно, — коротко, метко, безнадежно как выстрел.

Так близко и так непреодолимо далеко. Она сидела совсем рядом — так, что наплывающее волной тепло и аромат духов снова накрыли цунами. Блять... Да если бы сейчас, вот прямо сейчас она просто повернулась к нему и просто попросила...

Какого хера ты со мной творишь?

— Подожди, — снова ударило в мозг разрядом.

И ее глаза совсем близко. Почти как тогда.

Гребаный черный омут — нет смысла барахтаться, только захлебнуться соленой горечью и камнем пойти на дно.

А в следующую секунду их губы соприкоснулись.

Темные волны сомкнулись над его головой.

— Подожди, — практически выдохом.

Собственный голос в волнах подступающей паники показался испуганным, предательски дрогнувшим. Пристальный, неотрывно-горячий взгляд ввинчивался в ее лицо, и от этого стало еще сильнее не по себе, может быть от наплывающего, неконтролируемого жара, вдруг накрывшего с головой — она и не помнила уже этого пугающе-сладкого ощущения, когда мурашки по коже разрядами тока, а в солнечном сплетении отчаянно-горячо.

А в следующую секунду их губы соприкоснулись.

Пепелище под ребрами вспыхнуло с новой силой.

* * *

Горячая. Податливая. Растерянная.

Теплые умелые губы с осадком помады и горьким кофейным послевкусием. Тонкая напряженная спина под его ладонями. И запах, этот треклятый напоминающий запах, от которого, стоило лишь вдохнуть, стремительно ехала крыша и слетали к херам тормоза — запах далекого ветреного февраля и острой волнующей пряности.

Может быть, ему это все мерещится?

Болезненно пробившаяся сквозь подступающее безумие мысль ввинтилась в мозг раскаленным прутом. Мерещится? Что ж, пусть так. Но тогда он должен, просто обязан получить все сполна — все, невозможность чего ломала до основания, хотя казалось, ломать уже давно нечего.

Он привык всегда получать то, что хотелось, и неважно, какими путями и какой ценой — сейчас он хотел ее. А потом... да какое имеет значение, что потом?

Наэлектризованный до предела воздух, нестерпимая духота, плавящий жар.

Она так неожиданно-остро чувствовала все. Откуда что взялось? Ведь еще совсем недавно ощущала себя обледеневшей, совсем не живой рядом с теплым заботливым Андреем; еще совсем недавно поражалась абсолютному выстужающему равнодушию при воспоминании о том, что связывало их с Глухаревым — внутри не отозвалось ничего. Но сейчас, господи, почему сейчас она так чувствует все?

— Ира... твою мать... Ира...

Раскаленный сбивчивый шепот у самого уха — новая горячая волна прокатилась по спине, затапливая остатки осмысленности. Бесцеремонные, нахальные руки уже рванулись к пуговицам ее блузки, и только тогда на миг пришло отрезвление.

Сейчас, вот сейчас самое время — отшатнуться, отпрянуть, прийти в себя, пробормотать что-то вроде "сама не знаю, что на меня нашло" и сделать вид, будто ничего вовсе не было — уж это искусство полковник Зимина освоила превосходно.

Но.

Но сейчас в квартире Зотова по ее указу орудует Фомин, пытаясь найти хоть что-нибудь, что поможет зацепить нового начальничка и выиграть эту борьбу, приз в которой — ее кресло. И если сейчас она решит отступить, это окажется провалом, полным и окончательным — хитрый сукин сын Зотов поймет все и сразу, и после этого она вылетит из отдела в лучшем случае без возможности когда-нибудь вернуться, а в худшем...

Просто сделай то, что нужно. Просто доиграй до конца этот сценарий, исполни свою роль так, чтобы благодарный зритель еще очень долго приходил в себя — это ведь не так уж и сложно, не правда ли?

Зажмурилась на миг, словно перед прыжком в ледяную воду, и поспешно рванулась навстречу — не давая себе времени думать, анализировать, осознавать.

Чувствовать. Сейчас — только чувствовать.

* * *

Гореть

Ее прохладные пальцы невесомым скольжением. Его настойчивые жадные поцелуи, оставляющие собственнические отметки на светлой коже. Ее судорожно-тихие выдохи в заискрившую напряжением тишину.

Смятая блузка комом куда-то на пол. Юбка рывком — бесстыдно-выше; требовательно-нетерпеливые оглаживающие прикосновения, вызывающие неконтролируемую дрожь; и настойчивые, почти-злые движения пальцев уже внутри — ритмично, яростно, горячо. И его изучающе-неотрывный взгляд, вжигающийся в лицо — так, словно хотел считать каждую эмоцию, мелькнувшую отблеском, и от этого пристально-жгучего взгляда щеки залило предательским жаром. И отступать уже некуда — только дальше, безумней, бесстыднее, и кажется вдруг, что этого мало, критически мало — хочется душно-всезаполняюще, на самое дно, чтобы темные горячие волны бились о ребра, не позволяя вдохнуть.

— Зотов... блять... хватит... — сдавленным полустоном, нетерпеливым, почти-умоляющим. И его руки снова на бедрах, стискивая, сжимая, притягивая — чувствуй, чувствуй, что ты со мной вытворяешь, и новый судорожный выдох тает под натиском терзающих губ.

Накрывает.

Гребаное цунами — не выплыть.

Горячие темные волны затягивают на самое дно.

Приятного погружения.

* * *

Шитов долго мялся, отводил глаза, пытался уйти от вопросов, но Глухарев с проснувшейся снова ментовской цепкостью пристал как репей — расследование убийства Красина и судьба Зотова не давали покоя.

— Да хрен с тобой, — разозлился в конце концов Сергей, не добившись ответа. — Не хочешь лезть во все это — просто дай мне номер следака, который этим делом занимается, дальше я сам.

Шитов снова надолго завис, затем выдавил неохотно:

— Да номер, конечно, дать могу, только толку от этого...

— В смысле? — вскинулся Глухарев.

— Дело в том, что... как тебе сказать... Сняли с Зотова все подозрения.

— Чего?! Это как вообще?!

— Ну вот так. Свидетель нашелся, который его алиби подтвердил. Не мог Зотов никого убить. Свидетель надежный, оснований ему не верить ни у меня, ни у следователя нет никаких.

— Что за хрень?! Какой еще, блин, свидетель?

Шитов снова отвел взгляд, принявшись с преувеличенным вниманием рассматривать что-то за окном.

— Бывшая твоя. Ира. Полковник Зимина.

* * *

Ира долго стояла под ледяным душем, пытаясь стереть чужой запах, волнующе-острый аромат мужского парфюма, избавиться от никак не утихающей горячей дрожи, эхом отдающейся в теле. Ну что за хрень... как школьница какая-то, в самом деле...

На кухне долго пила кофе, стремясь отрезвить спутанные мысли, очнуться; потом позвонила сыну и маме, чтобы хоть как-то переключиться. На миг мелькнуло, что надо позвонить Глухареву, признать, что по его просьбе ее ребятам нарыть ничего не удалось и вообще в теперешнем положении на ее помощь вряд ли можно рассчитывать, но тут же поморщилась — одна мысль о встрече и даже разговоре с Сергеем вызвала странное отторжение. Господи, Сережа, зачем ты вернулся...

Тихо блямкнул телефон, оповещая о новом сообщении. Помяни черта... Но на экране высветилось скупое "Зотов".

"Товарищ полковник, а вы, оказывается, охуенно целуетесь, и вообще... Может быть, повторим?"

Щеки снова обдало краской. Вполголоса выругавшись, Ира стиснула пальцы — очень хотелось швырнуть мобильный в противоположную стену. Вот же сукин сын... И вздрогнула, сбитая внезапным дверным звонком.

Стоя у двери, потуже затянула пояс халата и замерла, испытывая огромное желание послать всех нахер и просто не открывать, но все-таки щелкнула замком, тут же невольно отпрянув.

На пороге с огромным букетом цветов стоял Андрей.

На пороге с огромным букетом цветов стоял Андрей.

— Ты? — выдавила растерянно, непроизвольно отступая назад.

— Может все-таки впустишь? — Михайлин, широко улыбаясь, протянул ей цветы и взглянул выжидающе. Ира, мало что соображая, с закипающим сумбуром в голове, послушно посторонилась, пропуская незваного гостя. Смотрела, как он по-хозяйски снимает обувь, по уже знакомому маршруту направляется к кухне. Встряхнувшись, наспех пристроила цветы на тумбочку возле зеркала и двинулась следом, с трудом пытаясь понять, как вести себя в такой более чем пикантной ситуации.

— Что-то случилось? — проговорила старательно-непринужденно, разливая по чашкам кофе. Андрей поднял голову, удивленно посмотрев на нее.

— Ирка, ты чего? Я что, не могу просто прийти в гости к любимой женщине? Ты извини, что не позвонил, батарейка села. Или я не вовремя?

— Да нет… нет, все нормально, — пробормотала поспешно, усаживаясь напротив. Опустила глаза, сосредоточенно размешивая сахар в чашке и чувствуя на себе внимательно-давящий взгляд Андрея — так, что захотелось поежиться. Снова не к месту предательски вспыхнули кадры недавнего сумасшествия — безжалостно смятая рубашка на полу машины, наглые горячие пальцы под форменной юбкой, тяжелое дыхание, опаляющее шею… Невольно дернула душащий ворот халата и замерла, с опозданием вспомнив — на неприкрытой шее, на самом видном месте, еще горела отметина жадного поцелуя.

— Ир, ты сегодня какая-то странная, что-то случилось?

Нет, что ты, ровным счетом ничего не случилось. Я просто ради дела изменила тебе со своим начальником, которого на дух не выношу. А в остальном совсем ничего не случилось.

— Все в порядке, тебе показалось, — произнесла ровным тоном. Михайлин собирался спросить что-то еще, но в этот момент очень своевременно зазвонил телефон — Ира, не глядя на экран, нажала кнопку приема, обрадовавшись возможности прервать сколь бессмысленный, столь и тягостный диалог.

— Ир, надо встретиться, есть серьезный разговор, — ударил из трубки не предвещающий ничего хорошего голос Глухарева.

* * *

— Что за срочность, Сереж? — Ира, опустившись на соседний стул, посмотрела непонимающе и тут же напоролась на тяжелый, пристально-нехороший взгляд.

— Ирк, какого хрена происходит? — Глухарев даже не подумал подбирать выражения. — Что вообще творится, а? В отделе, на районе, с тобой, в конце концов?

— Глухарев, ты не мог бы яснее выражаться? — Ирина ощутила, как в груди медленно, но верно закипает давно забытое раздражение. — Или ты так и будешь задавать риторические вопросы?

— Яснее? — Сергей откинулся на спинку стула и недобро прищурился. — Хорошо, спрошу яснее. Какого хера ты покрываешь этого урода Зотова и обеспечиваешь ему алиби, отлично зная, что эта мразь грохнула человека?

Ира вздрогнула против воли, судорожно сжимая в руках чайную ложку. Внутри стало оглушительно тихо.

Как, как, черт возьми, он узнал? Откуда? И какого хрена он вообще влез во все это дело, когда у него неприятностей и без того выше крыши? Твою же мать…

— Мне Шитов рассказал, — будто прочитав ее мысли, процедил Глухарев. — Зимина, что происходит? Может я чего-то не понимаю? Этот Зотов что, тебе заплатил? Или для тебя отмазывать убийц стало в порядке вещей?

Вспыхнула — разом, резко, от огнем запылавших щек до яростью полыхнувших глаз.

— За языком следи! — одернула зло.

Глухарев молча смотрел на нее, задыхаясь от непонимания, недоверия — неужели все это правда, неужели Ирка, его Ирка, и впрямь могла пойти на такое? Прикрывать убийцу, оборотня в погонах, хладнокровно застрелившего человека, и делать вид, что все в порядке вещей… Что вообще происходит в этом гребаном мире?

— Ир… — начал чуть мягче. Еще надеясь: сейчас, вот сейчас она расскажет, объяснит — может быть ее запугали, может быть он чего-то не знает…

— Все, Глухарев, — отрезала, стремительно поднимаясь. — У меня нет времени выслушивать твои лекции о морали, добре и зле.

С грохотом задвинула стул и направилась к выходу, громко цокая каблуками. Глухарев еще долго смотрел ей вслед и все никак не мог поверить, что это та самая Ирка, которую знал, кажется, тысячу лет.

* * *

— Фомин, если ты скажешь, что ничего не нашел, я тебя убью, — сходу на полном серьезе пригрозила Ирина.

Фомин замялся, сдвинул на бок фуражку и, что-то неразборчиво бубня себе под нос, полез в ящик стола.

— А, вот… Ирин Сергеевна, нашел, — и протянул ей скомканные бумажки — распечатки каких-то фотографий. — Ну и вроде как все…

— Фомин!

— Да точно все, Ирин Сергеевна, я там все углы облазил, только эти бумажки и нашел. У этого гада, прикиньте, даже сейфа в квартире нет. Так что ни бабок, ни левого ствола, ни чего еще я не нашел.

— Значит, плохо искал! — отрубила Ирина, постепенно наливаясь яростью и разочарованием. Неужели все было зря? Весь этот идиотский спектакль, это моральное падение (хотя, казалось бы, куда падать ниже?), это притворство — все зря?

— Ирина Сергевна…

— Да ну тебя, Фомин, — безнадежно махнула рукой Ирина и принялась рассматривать фотографии — какой-то немолодой мужчина в компании двух маленьких девочек. — А что это за тип? И зачем Зотову эти фото?

— А это ж этот… Красин… — участковый потер затылок, видимо силясь что-то вспомнить. — Ну, его еще по всем местным каналам показывают. Показывали. Его грохнули недавно, во всех новостях об этом трещат.

— Красин? — медленно переспросила Ирина. Красин… Неужели тот самый Красин, которого убил Зотов? Твою мать, куда впутался этот придурок? А самое главное — во что пытается впутать ее…

— Ну да, Красин. А вы че, знали его? Ирин Сергеевна…

Но Ира, не слушая бормотание Фомина, уже закрыла за собой дверь. Тяжелое и безрадостное, на нее обрушилось понимание: у нее нет совершенно никакого оружия, чтобы раз и навсегда поставить в войне с Зотовым жирную точку.

* * *

Раздраженный стук каблуков. Недовольно-хрипловатый, холодный и властный голос. Соблазнительная линия стройных ног и шикарные бедра, обтянутые узкой форменной юбкой — восхитительная и вроде бы совершенно невинная картина, мельком увиденная утром, когда стоял возле дежурки, пока Зимина расписывалась в журнале. А потом еще короткая сцена на крыльце отдела в обеденный перерыв — плавная линия шеи в распахнутом вороте рубашки и тугие кольца дыма из красноречиво припухших губ — ее чертовых губ, которые он вчера так жадно целовал и с которых слетали такие беззащитно-горячие и совершенно крышесносящие полустоны и выдохи…

Нет, ну она что, издевается?!

Несколько секунд тупо смотрел на очередной лежащий перед ним рапорт, не понимая ровным счетом ни слова. Какого хера с тобой творится, майор Зотов? Ну подумаешь, трахнул свою бывшую начальницу-стерву, исполнил, можно сказать, заветное желание — и что здесь такого? Почему теперь он не может спокойно смотреть на нее, почему в голове какая-то пустая бессмысленность, разрываемая только кадрами вчерашнего безумия?

Ведьма, самая настоящая ведьма…

Резко рванул телефонную трубку, слушая размеренные гудки и все сильнее наливаясь мутной холодной злостью.

— Ирина Сергеевна, — отчеканил на удивление спокойно, от бессильной ярости сжимая руки в кулаки, — зайдите ко мне.

— Ирина Сергеевна, зайдите ко мне, — голос был вроде бы предельно спокоен, но от дурного предчувствия у Иры под ребрами мучительно заныло. Ждать от Зотова чего-то хорошего не стоило по определению, да еще эти его косые взгляды, что ловила на себе целый день…

— Вызывал?

Ира, остановившись у самой двери, терпеливо ждала, когда Зотов соизволит оторваться от каких-то бумаг и наконец объяснит зачем звал. В глубине души еще теплилась слабая надежда, что начальник вызвал ее, чтобы всучить какое-нибудь сомнительное поручение вроде того неофициального расследования с сынком высокопоставленного деятеля, но что-то подсказывало Ире: сейчас дело касается напрямую ее самой. Что-то будет…

Зотов наконец отложил в сторону документы и поднял на нее взгляд: цепкий, пристальный, изучающий — точно так же смотрел на нее вчера Глухарев, собираясь обвинить во всех смертных грехах. Господи, ну что на этот-то раз?.. Михаил тем временем поднялся неспешно-хищно и, обойдя ее, запер дверь на ключ. Произнести хоть что-то он так и не потрудился.

— Зотов?..

Тяжелое разгоряченное дыхание обожгло шею — Ира, не успев сдержаться, невольно отпрянула. Но бесцеремонные руки уже коснулись талии, медленно начали спускаться чуть ниже…

— Обалдел, что ли, совсем?! — вскинулась, выворачиваясь и возмущенно глядя в его застывшие глаза. Зотов даже не вздрогнул — только отступил на полшага и привалился плечом к косяку, глядя на нее этим невыносимо-выстужающим взглядом и криво ухмыляясь.

— Надо же, какие разительные перемены, — протянул язвительно. — А еще вчера вы были совсем не против, товарищ полковник…

Щеки окатило обжигающей краской. Сейчас, под прицелом этих холодных насмешливых глаз, все, произошедшее вчера, отчетливо осозналось диким, бесстыдным, недопустимым, но, будто в издевку, в голове снова предательски замелькали смазанно-лихорадочные кадры, и на уровне солнечного сплетения стало невыносимо-горячо — наверное от ощущения его наглых, но таких умелых рук, от жгучего дыхания, кажется, все еще опалявшего кожу…

Да что с тобой, Зимина?!

— А ты на что рассчитывал, товарищ майор? — вскинула подбородок, вжигаясь непримиримым взглядом. — Что я теперь побегу к тебе в постель по первому зову?

— Было бы неплохо, — и снова эта невыносимо-ехидная ледяная усмешка. — Потому что дважды я просить не люблю.

— Зотов, иди ты знаешь куда!.. Пусть тебя твои проститутки ублажают, а еще раз попробуешь руки распустить — пристрелю, понял?!

— Какая горячность, надо же, — еще саркастичнее и на тон ниже. И снова — недозволенно близко, глаза в глаза. — А хотите, я вам скажу, почему вы сегодня строите из себя неприступность? Да потому что сегодня вам не надо никого прикрывать.

— Зотов, че ты несешь? — Но в груди неприятно похолодело.

Усмехнулся — на этот раз как-то устало, даже разочарованно.

— Ирина Сергеевна, ну вы что, всерьез думали, что я не замечу, как кто-то рылся в моей квартире? А если учесть, какой там стоял перегар… Вашего дружка Фомина можно было за километр услышать.

— Не понимаю, о чем ты.

— Может, хватит уже? Хотя бы очевидное не отрицайте, — поморщился. Отступил от двери и снова впился в ее лицо яростно горящими глазами — отчаянная зелень в мутной пыли. — И вот еще что, Ирина Сергеевна. Первый и последний раз предупреждаю: не надо со мной играть в эти ваши гребаные игры. Узнаю, что вы что-то затеваете против меня — вылетите отсюда к чертовой матери, и никакие связи не помогут. Все ясно?

— Да пошел ты, — яростно прошипела Ира, дергая в замке заевший ключ. — Мы еще посмотрим, кто отсюда вылетит!

* * *

— Зачем звонил? — Пожилой мужчина в дорогом деловом костюме недовольно посмотрел на сидящего перед ним молодого парня. — Деньги ты получил. Сказано же было, больше никаких встреч.

— А Зимина? — взвился парень, едва не опрокинув стоявшую перед ним кружку с пивом. — Вы же обещали!

— Ну извини, не получилось, — равнодушно пожал плечами мужчина. — И потом, разве это не ты должен был скинуть ей оружие? Сам накосячил — сам виноват. И дезу следаку слил тоже ты, то, что он за нее не ухватился, не моя проблема. Дело ты сделал, деньги получил — какие вопросы? Лично мы вообще не против того, чтобы это убийство так и осталось не раскрытым, так что сиди и не дергайся. И номер мой удали, не пались.

Когда раздраженный человек в костюме вышел из бара, молодой парень еще долго сидел в одиночестве. Пил водку, злился и все думал о том, что эта тварь снова сумела выкрутиться, хотя план, казалось, был безупречным — подстава, обвинение в убийстве, тюрьма — именно то, что она заслужила. А может, и гораздо большее — смерть. И кто, если не он, сделает так, чтобы она ответила за все, что совершила…

* * *

Стерва, лживая, лицемерная сука! Актриса, мать твою…

Зажмурился, сцепив зубы, — очень хотелось зарычать, выругаться матом, сдержался только чудом, хотя вроде и незачем — кого стесняться, не прожженную же шлюху.

Покосился на рыжие завитки, на соблазнительную фигуру в вызывающе-красном и сам поразился полному, всепоглощающему равнодушию — внутри не отозвалось совсем ничего.

Он не хотел. Он не хотел эту элитную умелую шлюху с молодым смазливым личиком, не хотел находиться здесь — в этой пропахшей сигаретами и смесью парфюма спальне, на этой кровати, где за один только сегодняшний день перебывало хрен знает сколько мужиков до него — от этой мысли вдруг накатило острое отвращение. Он хотел совершенно другую — страстную, непокорную, своенравную; хотел знать — у нее, кроме него, нет и не будет уже никого; хотел настоящего — чтобы все, что было, оказалось не умелой игрой, а абсолютной, несдержанной искренностью.

Ведьма рыжая… приворожила она его, что ли?

— Милый, тебе помочь? — Наманикюренные пальцы легко скользнули к пуговицам рубашки — и омерзение накатило еще сильнее. Не то, все не то, ненатуральное, фальшивое, продажное до мозга костей… А ведь когда-то он искренне считал, что именно так — правильнее всего: платить деньги и получать то, что нужно, не заботясь о чужих чувствах и себя не обманывая тоже. Но почему сейчас нет ничего, кроме глухой досады и дикого отвращения? Почему мысли словно по замкнутому кругу снова и снова возвращаются к совершенно иному — безумному, невозможно-запретному, но такому желанному… Будто и вправду приворожила…

— Не надо, — невольно дернулся и поспешно встал, на ходу вытаскивая из кошелька деньги за незавершенный «сеанс». Уже зная: больше он сюда не придет.

Ему нужно совсем другое. Совсем другая. И он получит ее, чего бы ему это ни стоило.

* * *

Он никогда не подумал бы, что такое возможно: так сильно ненавидеть и так же яростно желать. Видеть ее каждый день — на утренних оперативках, в коридорах отдела, в обеденный перерыв в кафе и не-вспоминать — не вспоминать, какое стройное и податливое тело под этой опостылевше-строгой формой, не вспоминать, как ее резкий и властный голос может быть мягким, едва слышно просящим, тягучим, не вспоминать, что ее губы отдают кофейной горечью, а кожа пахнет зимней свежестью, пряной терпкостью и желанием.

Не вспоминать — что может быть проще?

Но тогда какого хера у него не получается н и ч е г о? Какого хера чем дальше, тем сильнее сжигает изнутри эта неутолимая жажда? Какого хера ему ее так мучительно мало — настолько мало, что впору взвыть от одной только мысли о невозможности?

Какого хера она сотворила с ним?

— Даже не знаю, Карпов, тебя пожалеть или поздравить, — привычно насмешливо вздернув бровь, хмыкнула Ира и протянула Стасу увесистую подарочную коробку. — Честно говоря, после твоей свадьбы можно смело ждать Апокалипсиса.

— Да не, Зиминух, — оскалился в ответ Стас, — конец света будет, когда ты замуж соберешься идти.

— Нет уж, не дождетесь, — фыркнула Ира, лениво оглядывая зал. Компания подобралась разношерстная: богемные мужчинки с художественной небритостью, томные утонченные дамочки, какие-то бизнесмены от искусства в строгих костюмах — вся публика со стороны невесты. Гости со стороны жениха подобрались куда более интересные: бывший алкаш Антошин, безбашенный и падкий до денег опер Степнов, оборотень и убийца Зотов, ну и она сама, так сказать, в качестве «вишенки на торте». Если бы не они, свадьбу вполне можно было бы счесть великосветским раутом.

— Прекрасно выглядите, Ирина Сергеевна.

Вкрадчивый голос ударил со спины так внезапно, что Ирина невольно вздрогнула. Раздраженно повернулась, обдавая Зотова ледяным неприязненным взглядом, но тот и бровью не повел, продолжая нагло ухмыляться и совершенно бесстыдно разглядывать ее — так пристально-цепко и собственнически, что щеки залило обжигающей краской.

Это был бесцеремонный, откровенно раздевающий взгляд, но что вывело из себя сильнее всего — в нем откровенно читалось напоминание обо всем самом постыдном, о том, что Ира так яростно хотела бы забыть — но вспоминала упорно каждый раз, когда Зотов смотрел на нее так.

— Не буду врать, что рада тебя видеть, — отрезала сухо, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Ну хоть сейчас не лицемерите, — все с той же усмешкой отозвался майор, но что-то резко изменилось во взгляде — хмурая зелень будто заполнилась неподъемной свинцовой тяжестью.

— Че тебе надо, Зотов? — холодно и враждебно прищурилась, напрягаясь струной.

Он ее бесил! Ее бесили эти кривые ухмылки, нагло намекающие взгляды, даже само его присутствие бесило — так, что нервы скручивало морскими узлами.

— А вас правда интересуют мои желания? — вот теперь в усмешке скользнула явственно намекающая неприкрытая пошлость.

— Не обольщайся, — осадила, еще сильнее заледенев — спиной, голосом, взглядом. — Ты и твои больные фантазии не входят в круг моих интересов.

Развернуться, хотя все внутри словно налилось одеревенелостью. Уйти, хотя ноги отчего-то постыдно ватные. Не чувствовать его неотрывно-горячий взгляд вслед — хотя тот вжигается куда-то под кожу, будто расплавляя изнутри. Разжигая необъяснимый, но отчаянно-жгучий жар.

Да что это такое с тобой?!

* * *

Боковое стекло осыпалось звонким дождем.

— На пол! Твою мать!..

Крик еще не остыл в горле, а Ирина уже легко скользнула вниз, прямо на стеклянное колючее крошево, не замечая, как ноги и руки вмиг покрываются сеточкой царапин. Машина дернулась, разворачиваясь, а затем рванула вперед так, что брызги недавних луж из-под колес разлетелись веером. В безумной карусели заметались за окнами фонари, арки, дворы, переулки, деревья — Ира не видела ничего, затихнув внизу.

Автомобиль пролетел еще несколько поворотов и наконец замер.

Больше не стреляли.

— Твою мать, что это было?!

Ирина медленно поднялась, чертыхаясь и морщась от впившихся в кожу осколков, принялась подрагивающей рукой выбирать из волос стеклянную пыль.

— Это вы у меня спрашиваете, товарищ полковник? — Зотов с трудом разжал стиснутые на руле пальцы и полез за сигаретами в бардачок. — Это ведь в вас стреляли, а не в меня.

Тонкая рука замерла в пламенеющих растрепанных завитках.

— Ты че несешь, Зотов?

— А по-вашему, киллер слепой дебил, который не отличит водителя от пассажира, женщину от мужика? — огрызнулся Михаил, со второй попытки поджигая сигарету. — Нет, он точно видел, что вы сели в мою машину, и целился именно в вас.

Целился именно в вас.

Ирина тупо смотрела прямо перед собой, а в висках нарастал, накатывал, закипал тяжелый болезненный гул. Только сейчас, после бешеной гонки и грохота выстрелов, пришло настоящее осознание пережитой опасности. Если бы у ее машины не спустило колесо… Если бы она каким-то чудом не согласилась поехать с Зотовым…

— Спасибо, — приглушенный голос выдал предательской хрипловатостью. — Если бы не ты…

Плечи Зотова странно окаменели.

— Не за что, товарищ полковник, — бросил в прежней своей интонации, даже не взглянув в ее сторону.

Мутный едкий дым синеватыми клубами заполнял салон. Ира молча тоже потянулась за сигаретой, неуклюже затянулась и тут же закашлялась. Швырнула сигарету в расстрелянное окно и без слов выбралась из машины на непослушных ногах. Зотов на нее так и не оглянулся.

* * *

Он бессмысленно смотрел, как тает в ночной прохладе сигаретный туман и не мог заставить себя оглянуться на нее, еще совсем недавно насмешливо-отчужденную, саркастичную и отчаянно недоступную — сейчас она едва заметно дрожала, заходилась в кашле и боялась — а кто бы не испугался, когда над головой рвутся выстрелы? Его и самого еще изрядно потряхивало.

Нужно было, наверное, что-то сказать, может быть даже сделать — прижать к себе, бормотать какую-то несусветную хуету что все хорошо и все обошлось — наверное так ведут себя герои слащаво-приторных мелодрам. Но он-то ни хрена не герой, в том-то и дело, да и она не трепетная беззащитная барышня, готовая впасть в истерику при малейшем удобном случае. Да и нужна ей будет помощь — найдет к кому обратиться, ее верная свита всегда на подхвате, а тот кудрявый хмырь, встречающий ее периодически у отдела, наверняка с радостью подставит ей плечо и все остальное по первому зову.

Затушил сигарету, невольно сжимая челюсти.

Только вот какого хрена тогда он уже десять минут торчит у ее подъезда, не торопясь уезжать? Какого хера ждет? Какое ему вообще до нее дело?

Яростно грохнул дверцей, выбираясь из изуродованной машины.

А впрочем, плевать на все. В конце концов, награду за сегодняшний невольный подвиг он заслужил — и имеет право потребовать то, что ему причитается.

* * *

Дверь была только прикрыта — неровная полоска света ложилась на лестничную площадку косым лучом. Зотов, даже не потрудившись постучать, распахнул дверь, вваливаясь в прихожую.

Зимина неподвижно сидела на стуле у входа — будто окаменевшая, с застывшим взглядом в одну точку; сумка и туфли хаотично валялись на полу.

Замер. Снова нужно было что-то сказать, но слова, даже самые бессмысленные и глупые, застряли где-то на подступах к горлу — что-то дернулось, сжалось внутри так сильно, что сдавило грудь.

— Выпьешь со мной? — наконец подняла на него замерзший взгляд; глуховатый голос ударил по барабанным перепонкам почти физически. Нетвердо встала, осторожно ступая — словно под ногами скользил гладкий лед.

Молча кивнул, направляясь на кухню вслед за хозяйкой. Тяжелый обруч, сдавивший грудную клетку, сжался еще сильнее — стало совсем трудно дышать.

О своем лихорадочно-жадном желании реванша он сейчас почему-то даже не вспомнил.

Первым с вкрадчивым шорохом скользнуло на пол элегантное черное платье. Смятая беспорядочным комом, куда-то в угол улетела мужская рубашка. А потом все смешалось, спуталось, слилось — и брызнувшие осколками бокалы, и резковато-терпкий запах пролившегося коньяка, и тонкие подрагивающие женские пальцы, и податливые теплые губы, и разметавшиеся по плечам рыжие пряди, и приглушенно-хрипловатые стоны, и космос, рвущийся ослепительно перед глазами…

И Зотов ведь не думал, искренне не думал в этот момент ни о чем — ни о каких-то реваншах, ни о том, как эта стерва использовала его, даже о недавнем страхе не думал тоже.

Только чувствовал.

Чувствовал ее волной пробежавшую по неприкрытым плечам дрожь; траектории острых ногтей, впившихся в спину; сдавленно-горячечный выдох куда-то в шею и оглушительно-яростную, до основания сотрясающую вспышку — наверное так ощущается взрыв за секунду до невозврата.

Чувствовать — что может быть прекраснее и страшнее одновременно?

* * *

Глухарев не понимал ровным счетом ничего. Факты, разрозненные и зачастую весьма противоречивые, никак не желали складываться в ясную и четкую картину, а больше всего сбивало с толку участие во всех событиях Зиминой. Что же такого могло произойти, чтобы Ирка, его Ирка, никогда не имевшая дел с отморозками, вдруг согласилась прикрывать конченого подонка? А назвать Зотова по-другому язык бы не повернулся: взятки, подставы с наркотой, какая-то мутная история с мстителями в погонах, теперь вот убийство. Да и служебные отношения с Ириной вряд ли можно было назвать радужными — зная Иркин характер и нежелание уступать кому-либо свою должность, трудно себе представить, каким образом этот хмырь оказался в кресле начальника… Чем же он сумел так надавить, чтобы Зимина не только добровольно уступила ему свое место, но и отмазывала от участия в преступлении?

По лестнице на знакомый этаж, поудобнее перехватив букет и бутылочку хорошего вина, Глухарев поднимался с твердым намерением поговорить — посидеть совсем как в старые добрые времена, разобраться, что же все-таки происходит, и помочь, если это потребуется. Радостно улыбаясь, уже добрался до нужного этажа, и в этот момент услышал стук открываемой двери, но вместо того, чтобы переждать припозднившегося гостя, зачем-то поднялся на пролет выше — и теперь лестничная клетка была как на ладони.

Хлопнула дверь, послышались приглушенные голоса, затем на площадку в компании какого-то мужика вышла Ирка — красноречиво растрепанная, в наспех запахнутом шелковом халатике. Мужчина что-то очень тихо сказал, получив в ответ лишь насмешливое фырканье, махнул рукой и направился вниз по лестнице. На долю секунды Глухарев успел заметить его лицо, и сердце обреченно ухнуло вниз.

Из квартиры бывшей любовницы, донельзя довольный, вышел майор Зотов.

* * *

В свое время даже самый придирчивый недоброжелатель не смог бы назвать опера Зотова никуда не годным профессионалом: карьерные амбиции, ум и вполне приличное образование вкупе с природной хитростью и приобретенной подлостью позволяли вполне успешно раскрывать непростые дела, ну или, если это сулило приличную выгоду, наоборот разваливать их.

Вот и это дело с покушением на свою бывшую начальницу Зотов раскрутил довольно быстро — хотя и сам не мог ответить себе на вопрос: нахрена, собственно, ему это все нужно, тем более что Зимина его ни о чем не просила. Решил, что все дело в нежелании спускать на тормозах подобную наглость, на этом и успокоился: в конце концов, не каждый день какие-то уроды устраивают разборки в его машине…

Первоначальную версию с киллером пришлось отмести почти сразу: вряд ли в среде уголовников в их районе нашелся бы кто-то настолько безбашенный, чтобы нападать на недавнюю начальницу, да и мотива с ее нынешним понижением вроде как не просматривалось. Куда более интересной показалась совсем другая версия, практически ничего общего со службой не имевшая, хотя и тут с мотивами было туго. Но недостающие части мозаики ему быстро предоставил пьяный в хлам «подозреваемый» после трудоемкой и малоприятной процедуры по вытаскиванию нужных сведений. И вывод из услышанного оказался совсем неутешительным: есть еще на свете по крайней мере один человек, жаждущий крови железного полковника Зиминой.

Выйдя на балкон подышать после омерзительных запахов крови, курева и устоявшегося перегара, Зотов долго бессмысленно смотрел на ночной город, а затем рука сама потянулась к кобуре, где лежал левый ствол.

О собственный мотивах в этот момент Зотов даже не думал.

* * *

Ночь у Глухарева выдалась тяжелая, бессонная, мутная, с невнятными догадками, злостью и вопросами без ответов. И самым главным вопросом по-прежнему оставался один: как же заставить этого урода Зотова раз и навсегда отвалить от Ирки, не впутывая ее в свои сомнительные дела и вернув ей ее законное место. И ответ, давшийся очень и очень непросто, напрашивался только один…

Раздобыть адрес Карпова не составило никакого труда — благо недостатка в нужных знакомствах по-прежнему не было. Дверь открыла девушка — вся какая-то трепетная, будто воздушная: трогательные каштановые кудряшки, цветастое платье, беззащитный взгляд широко распахнутых глаз. «Интересно, она вообще в курсе, что из себя представляет герой Стасик?» — мелькнуло в голове мрачное, пока продвигался в сторону кухни.

— Стас, разговор есть, — начал без предисловий, с опаской косясь на старательно подтачиваемый внушительный нож в руках Карпова. Кто их знает, этих психов…

— Да я уж догадался, что ты не водки выпить пришел и не в баню позвать, — оскалился Карпов, убирая столовый прибор на подставку. — Говори уже.

— Слушай, я в курсе, что у тебя с Зиминой вроде как сложились нормальные отношения, она тебе помогала не раз… Меня она слушать не захотела, может, у тебя ее убедить получится.

— В чем убедить? В существовании зеленых человечков? Ты не мог бы яснее выражаться?

— Да этот ваш общий знакомый… Зотов, — Глухарев скривился так, будто целиком проглотил лимон, — все вьется вокруг нее, голову Ирке морочит. Тип он мутный, сам наверное лучше меня знаешь, как бы не втянул ее в какое-нибудь дерьмо…

— Слушай, Глухарев, из нас двоих вроде я в психушке лежал, а бред какой-то ты щас несешь. Ты от меня-то чего хочешь? Задушевных бесед типа «Ириш, не дружи с этим плохим мальчиком, а то без конфет останешься»? Че за детский сад? Зиминуха взрослая девочка, сама разберется, с кем в одной песочнице тусить, а кого по башке лопаткой херачить.

— Стас, я с тобой серьезно, а ты!.. Я ж в курсе, что вы вместе там чего-то мутите, у тебя наверняка на этого Зотова много чего есть. Объяснил бы Ирке, с кем она связалась; надавил бы на него, припугнул… Ирка для тебя столько сделала, мог бы хотя бы из благодарности ей помочь.

— Иногда лучшая помощь — не лезть туда, куда тебя не просят. В твоем случае — в чужую постель, — стремительно посерьезнел Стас. — А ты бы лучше о своей жене волновался, как она там с двумя детьми, а не чужое белье ворошил.

— Да, Стас, не ожидал от тебя такого, — презрительно сморщился Глухарев, поднимаясь. — Ирка тебе столько раз помогала, а ты…

Карпов, тяжело поднявшись, впился пристально-неподъемным взглядом.

— Если сеанс нравоучений закончен, то до свиданья. Думаю, выход сам найдешь.

Когда раздраженно захлопнулась дверь, недоуменно пожал плечами — и че только Зиминоид в этом пернатом в свое время нашла…

* * *

Под вечер Ирина почувствовала, что накалена до предела: близился конец месяца, поджимала отчетная пора с грудой бумаг, которые Зотов, будь он трижды неладен, требовал у нее уже две недели; опера, как-то нагло расслабившись, ни в какую не могли выдать хоть мало-мальски приличную статистику, да еще и на недавнем рейде начудили такого, что Бекетов позвонил ей сам напрямую и орал так, что телефонная трубка едва не лопнула. Так что когда в ее кабинет осторожно просунулся дежурный, Ира набросилась на него, не дав раскрыть рта:

— Олег, ты че, дверь перепутал?!

— Ирин Сергевна, там это… — пробормотал тот, невольно пятясь, — такое дело… я решил, вы должны знать…

— Какое еще «такое»? — пуще прежнего взъелась полковник, буквально начиная кипеть.

Дежурный, прокашлявшись, отступил еще немного и только потом пробормотал:

— Беда у нас, Ирина Сергеевна. Олега Терещенко мертвым нашли. Застрелен в своей квартире.

Она искренне думала, что это весеннее обострение не продлится долго: ну что, в самом-то деле, могло их связывать всерьез? Кипа рабочих бумаг, какие-то служебные вопросы и два захода охренительного секса — такая себе основа для «серьезных отношений». Последним, впрочем, Ира нахлебалась до интоксикации еще лет пятнадцать назад.

С Зотовым все происходящее на «серьезно» не тянуло от слова «вообще». Ее просто к нему тянуло — яростно и горячо, к чему себя обманывать, особенно если все более чем взаимно?

Когда он самым наглым образом ввалился к ней в кабинет в обеденный перерыв и молча повернул ключ в замке, она только насмешливо приподняла бровь, окидывая недоверчивым взглядом.

— Ну и чего ты хотел, товарищ майор? — осведомилась язвительно.

— Тебя.

Вот так вот до охуения просто, да.

— Не помню, чтобы в списке моих служебных обязанностей был прописан пункт об обязательном сексе с начальником, — по инерции еще продолжала ехидничать.

— Не помню, чтобы в прошлый раз ты была особенно против, — сходу парировал Зотов. Подошел со спины, устраивая руки на талии. Повеяло тонкой свежестью духов и запахом кофе; а от мысли, что все может случиться вот прямо здесь, на рабочем месте, пока за дверью суетятся сотрудники, прошибло будто током.

Ведьма рыжая… что она с ним вытворяет?

— Зотов, ты че творишь? — выдохнула едва слышно; в голосе красной нитью прошла волнительная хрипотца. — Сдурел совсем?

А у него перед глазами вдруг вспыхнуло воспоминание: как несколько дней назад видел ее в кафе с этим ее бывшим — придурочным Глухарем. Даже теперь, спустя столько лет, некоторые сотрудники при случае радостно сплетничали на этот счет, так что даже до него дошла изрядная доля пикантных слухов. И вот теперь он явился снова… А может, между ними и сейчас что-то есть? От одной только мысли опалило ослепительной яростью. Да нет, не может быть… Зимина, насмешливая, стервозная, циничная сука, никогда бы не стала…

— У тебя что-то есть с Глухаревым? — вырвалось против воли.

Тишина повисла такая, что впору оглохнуть.

— С ума сошел? — усмехнулась Ирина, наконец медленно повернувшись к нему. — Не, Зотов, я, конечно, не образец морали и нравственности, но спать с женатым мужиком, у которого двое детей… Это даже для меня как-то слишком.

Он… он что, ревнует ее? Вот уж бред!

Его просто бесило! Бесило, трясло и выворачивало от одной только мысли: все, что происходит с ними, она проживает где-то еще, в чьей-то чужой постели. Нет, только не это, только не она! Он столько лет, столько гребаных лет бесцветно и бездумно трахал всяких продажных девок — но теперь, когда с ней впервые все это проживал — по-настоящему, ярко и дико, делить ее с кем-то оказалось бы просто невыносимо.

Что она делает с ним?

Зачем она заставляет его все это чувствовать?

Зачем он позволяет себе все это чувствовать?

И вообще — разве бывает так?

* * *

Разве бывает так?

Разве можно так остро и неуправляемо чувствовать — после стольких лет боли, после стольких предательств, после стольких поступков, медленно убивающих ее день за днем?

Но когда его ледяные пальцы вытянули из петли последнюю пуговицу на ее рубашке; когда настойчивые ладони медленно скользнули вниз по спине к пояснице; когда расстегнутая юбка с тихим шорохом опустилась на пол; когда тяжелое горячее дыхание опалило шею, а прикосновения губ обожгли нетерпеливой жадностью; когда нестерпимый жар внутри взорвался абсолютной сладостной пустотой, ответ пришел сам собой: да, бывает и так. Остро, конфликтно, странно, неправильно… Пусть. Это того стоит.

— Ира… черт побери… ну что ты творишь… — почти-хрипом, почти-рычанием.

Под плотно сомкнутыми веками рвались выжигающе-яркие искры. Не мог заставить себя открыть глаза — если бы увидел ее сейчас, растрепанную, с искусанными губами, похабно-прекрасно обнаженную, сдавленно-нетерпеливо стонущую, крышу снесло бы окончательно и бесповоротно.

Еще движение. И еще. Дразняще-медленно, плавно, будто всего лишь поддаваясь — на самом деле безжалостно выталкивая за последнюю грань осмысленности.

Воздух вытек из легких, словно из спущенного воздушного шарика — не сорвалось ни полукрика, ни полустона. Только, содрогаясь, прижался губами к раскаленной до белизны коже, оставляя красноватый развод над ключицей.

Реальность, треснув, рассыпалась крошевом.

В вакуумной невесомости затихали последние салютные отблески.

* * *

— Черт, да кто там еще!

Ира, тихо чертыхаясь, наспех пыталась надеть форменную рубашку; руки не попадали в рукава, а пуговицы никак не проталкивались в петли. Зотов, с привычной ледяной усмешкой наблюдая за ней, накинул китель и первым шагнул к выходу. Наконец, собрав с пола сметенные порывом папки, Ирина дернула за ручку двери и с трудом сдержалась, чтобы не отпрянуть.

В коридоре с хмурой каменной рожей маячил Глухарев.

С утра, как договаривались, подъехать в отдел Глухарев не смог: накануне мотался домой, требовалось решить кое-какие вопросы на фирме, да еще приболел Владик, нужно было достать какие-то дорогие лекарства, которых не нашлось ни в одной аптеке. Поэтому, дерганый и замотанный, Сергей вернулся в Москву с опозданием, зато с надеждой: Ирка по телефону сухо сообщила, что у нее есть какая-то полезная информация. Так что по коридору Глухарев буквально летел в предвкушении приятных новостей — если Зимина что-то выяснила, значит, дело не так безнадежно…

Однако на этом все приятное закончилось: Сергей только успел постучать, как дверь кабинета распахнулась и взгляду предстала картина, не оставлявшая никаких вопросов: довольный, словно сытый волчонок, майор Зотов со своей кривой ухмылочкой, и разрумянившаяся, с растрепанной прической Ирка. Зотов прошел мимо, не удостоив приветствием, зато Зимина набросилась сходу, окатив ледяным недовольством:

— Глухарев, в чем дело? Мы с тобой на утро договаривались, у меня, между прочим, и без твоих партзаданий полно работы!

Глухарев перевел взгляд с как попало накиданных на столе бумаг на затерявшийся у ножки стула форменный галстук. В груди болезненно толкнулось раздражение. Любовнички, мать их… Ну, Зимина, дает… В прямом и в переносном смысле. Неужели не могла найти более подходящей кандидатуры для лечебного секса, чем убийца и оборотень в погонах?

— Да я вижу, — вырвалось против воли ехидное. — Прям уработалась вся. Как новый начальник-то, доволен производительностью труда?

И без того горящие щеки Иры вспыхнули огнем.

— Знаешь что, Глухарев!..

— Извини, Ирк, — сразу же пошел на попятную. Устало потер лицо ладонью. — Сам не знаю, что говорю. Просто видеть не могу, что ты… с ним… тем более после того, что я тебе рассказал… Как ты вообще можешь!..

— А вот это уже не твое дело, — осадила жестко.

— Зимина, ну ты же вроде умная баба, неужели ничего не понимаешь? Да он же просто тебя использует!

— Как ты в свое время? — криво усмехнулась.

— Ирк, да причем здесь я!

— Вот именно, причем здесь ты? — холодно вскинула бровь. — Мы три года с тобой не общались, у тебя давно своя семья, с чего ты решил, что имеешь право читать мне мораль?

— Ирк!

— Все, Глухарев, — выдохнула устало. — Все. Я тебя позвала не затем, чтобы обсуждать мою личную жизнь. Вот, — достала из сейфа пухлую папку, — один знакомый из ОБЭП помог, они в свое время пытались привлечь этого твоего Торопова, так что информация сохранилась. Может, это чем-то поможет. Больше я для тебя сделать ничего не могу, по крайней мере сейчас. Но у тебя же наверняка сохранились нужные контакты, думаю, найдешь, как все это применить, не маленький.

— Спасибо, — буркнул Сергей. У двери обернулся. Зимина, как ни в чем не бывало углубившись в работу, что-то быстро печатала на ноутбуке и на Глухарева внимания больше не обращала. А он с каким-то странным чувством смотрел на выбившиеся рыжие прядки, прилипшие к шее, и внутренности обожгло — неуместно, но до оглушения отчетливо вспомнил, как они точно также запирались в ее кабинете, чтобы побыть наедине. Как он, он, а не этот гребаный Зотов, занимался с ней любовью за закрытыми дверями… именно — любовью, а здесь что? Как назвать это извращение, когда сотрудница спит со своим бывшим подчиненным, а теперь начальником, прекрасно зная, что он за человек? Хотя такого и человеком-то не назовешь…

* * *

— Ирина Сергеевна, что там слышно по убийству Олега? — на очередном собрании Исаев первым задал давно назревавший вопрос. — Все-таки столько дней уже прошло… Что следовать говорит?

— Да что он может говорить, — раздраженно отмахнулась Ирина. — СК работает, что-то ищут, что-то выясняют…

— Видимо, не очень-то успешно, — заметил Костя. — Мы сами, я так понимаю, ничего делать не будем?

— А что мы можем такого, чего не может СК? Тем более сейчас.

— Да, тем более сейчас, — нахмурился Щукин, разом помрачнев. — Когда в начальниках сидит Зотов. Ирина Сергеевна, а вы что, даже не попытаетесь вернуть себе место? Этот урод так и будет нами руководить?

По губам Иры скользнула скупая улыбка.

— Об этом можешь не беспокоиться, Костя. Есть надежная информация, что после повышения в нашем отделе его кандидатуру рассматривают в качестве заместителя начальника в управе. Если, конечно, он себя проявит.

— Ир, только не говори, что нам придется ему в этом помочь, — Измайлова скривилась так, будто хлебнула уксуса. — Этому, как справедливо заметил Костя, уроду мы помогать не нанимались.

Зимина недовольно повела бровью.

— А вы не ему будете помогать. Вы поможете мне и себе. Если Зотова переведут в управление, я смогу вернуться. Или что, я была худшим начальником, чем он?

— Ну это уже риторический вопрос, — хмыкнул Савицкий. — Конечно, если нет другого способа… мы готовы тебе помочь, Ир. Тебе, не ему.

— Спасибо, ребят, — вымученно улыбнулась Ирина и поднялась первой, с невеселой усмешкой подумав о том, как скоро друзья от нее отвернутся, узнав правду. Правду, черт бы ее побрал…

* * *

— Товарищ полковник? Какой приятный сюрприз, — когда Зимина оказалась в его машине на соседнем сиденье, Зотов расплылся в своей привычной нагловато-хищной улыбке. Самым бесцеремонным образом скользнул ладонью по обтянутому тонким капроном колену, постепенно пробираясь выше, под линию форменной юбки. — К вам или ко мне?

— Не паясничай, — одернула Ира. Резко оттолкнула его руку и даже отодвинулась, как-то разом закрывшись, заледенев. — Есть важный разговор.

— Ну так говорите, если важный.

Ирина глубоко вдохнула, разгладила пальцами юбку.

— Я была в день убийства Терещенко у него дома, — начала ровно. — И раньше следователя нашла в квартире одну любопытную вещицу. Случайно не знаешь, чье это?

Михаил, повернувшись, взглянул на раскрытую ладонь Зиминой. В горле вмиг пересохло.

Он сразу узнал свои наградные часы.

— Зотов, ты че, совсем больной?

Так спокойно. Она, кажется, в первое мгновение не поверила даже, что он говорил на полном серьезе.

Михаил потер руками лицо, выдохнул устало.

— Ну а что мне еще оставалось? — ответил вопросом на вопрос. — Этот твой Терещенко совсем с катушек съехал, я уверен, после этой истории он бы еще не раз попытался тебя убить. Или, как минимум, сдать. А что-то мне подсказывает, что у него на тебя было много чего интересного.

— А ты, значит, решил меня защитить? — скептически вздернула бровь Ира. — Слабо верится. Мы с тобой даже не друзья, а на благородного рыцаря-альтруиста ты что-то совсем не тянешь. Зачем ты это сделал?

Зотов молчал. А что он мог ей ответить? Чем он мог объяснить свой поступок, если даже сам не понимал его до конца? Почему, почему ему так важно вдруг стало, чтобы эта практически чужая рыжая стерва осталась жива, осталась на свободе? Что его так тревожно тянуло к ней, что заставляло его снова и снова думать о ней и к ней возвращаться? Ведь после того проклятого вечера, когда она умело его развела, он окончательно понял, что никакую другую уже никогда не захочет — потому что теперь, когда узнал, что такое искреннее и настоящее, все другое будет лишь дешевой подделкой, суррогатом чувств, эмоций, желаний. А он так устал от всей этой гребаной фальши… Хотя бы раз, хотя бы в чем-то одном — как же ему хотелось искренности…

— Затем, что я еще не встречал такой охренительной любовницы, как ты, — ответил со своей фирменной ухмылкой, нагло глядя ей в глаза. — Не хотелось бы, знаешь, лишать себя удовольствия.

— Зотов, ты точно псих! — выпалила Ирина, судорожно выдыхая. — От Карпова, что ли, заразился?!

Майор только усмехнулся еще шире, уверенно притягивая ее к себе за плечи. Но Ира, быстро вывернувшись, выскользнула из машины, яростно грохнув дверцей.

* * *

В этот раз Глухарев все-таки воздержался от нравоучений, хотя то и дело косился более чем красноречиво — и в его взгляде явно читалось и недоумение, и какая-то почти детская обида, и даже злость. Он, похоже, никак не мог взять в толк, что бывшая любовница нашла в этом человеке, начисто лишенном каких-либо принципов и моральных понятий. Наверное, если бы Ирина спала с Карповым, он и то удивился бы меньше. Она и сама не знала, что в этом молодом наглом волчонке так притянуло ее — дело ведь было не в одном лишь физическом влечении… может быть, их неуловимое сходство, необъяснимая общность, а еще — наконец-то! — возможность не притворяться, не соблюдать какие-то рамки, не изображать из себя того, кем ты на самом деле не являешься. За время интрижки с Михайлиным подобной игры ей точно хватило на жизнь вперед…

— … Конкурент Шатохин, — донеслось до нее словно сквозь вату. Ира вздрогнула, сразу отреагировав на знакомую фамилию.

— Как ты сказал?

— Шатохин, — терпеливо повторил Сергей. — А что такое? Знаешь его?

— А в связи с чем он у тебя всплыл? — проигнорировала вопрос Ирина.

— Ирк, ну ты где витаешь? Я ж тебе говорю: ходил я к одному знакомому следаку, просил навести справки, оказывается, Торопов недавно очень серьезно схлестнулся с одним деятелем, Шатохиным, хотел заполучить его бизнес. Про схему я тебе уже рассказывал, с тестем он такие же фокусы провернул. Только Шатохин этот сам не промах, запугать его не так просто оказалось, да и через близких не воздействуешь, у него только жена, и та за границей все время. Но главное не в этом, Ирк. Была информация, что незадолго до убийства Шатохин нанял киллера, чтобы тот убрал Торопова. А знаешь, когда это случилось? — Глухарев выдержал театральную паузу.

— Ну?!

— Через два дня после того, как убили его приемного сына.

Зимина от неожиданности выпустила из пальцев ложку — та с тихим звяканьем закатилась под стол.

— Подожди-подожди… Ты что, думаешь…

— А че, вполне себе версия. Этот Торопов мразь беспринципная, интригами заполучить чужой бизнес не получилось, запугать тоже не удалось… Видимо, тогда он решил через сына действовать, небось приказал пацана похитить, чтоб папаша посговорчивее был… Шатохин, говорят, в нем души не чаял.

Ирина криво усмехнулась, но решила не делиться с Глухаревым лишними подробностями. Да уж, совсем по классике: «любил, но странною любовью».

— Потом что-то пошло не так, может, Шатохин не пошел на переговоры, может, парня просто решили убрать как ненужного свидетеля… В общем, за это он и решил Торопова грохнуть, даже на всякий случай за границу смотался, чтобы алиби себе обеспечить. Только это его все равно не спасло, Торопов в долгу не остался и сам его убрал. Один паук задушил другого.

Ира задумчиво отхлебнула кофе. Следовало отдать должное Сергею, следовательские навыки он не утратил даже через столько лет, версия вырисовывалась вполне стройная, если бы не один маленький факт, о котором Глухареву вовсе необязательно знать. А именно — о том, что оружие, из которого был убит Шатохин, нашли не где-нибудь, а в ее машине. Не очень-то похоже на почерк профессионального киллера… Скорее, кто-то просто решил совместить приятное с полезным, попросту подставив ее. Знать бы еще, какому умнику она перешла дорогу…

* * *

Из отдела полковник вышла вымотанная до предела — чувствовала себя просто как выжатый лимон. И кто только придумал, что чем выше должность — тем больше головной боли? Конечно, в бытность начальником ОВД, Ирине тоже приходилось непросто — требовалось железно контролировать район, не допуская разгула преступности; проявлять политическую хитрость и мастерство дипломатии, чтобы местные бизнесмены не передавили друг друга; избегать лишнего недовольства высокого начальства; строить сотрудников, чтобы особо не распускались, не творили беспредел и делали статистику… Но даже этот перманентный прессинг по сравнению с нынешней суетой казался пустяком: держать в узде целую ораву совершенно неуправляемых оперов оказалось еще тем удовольствием. Конечно, несколько адекватных сотрудников в отделе все же имелось, хотя бы тот же Савицкий, но большинство оперативников в отдел подтянул Зотов, и совладать с этими гоблинами, различающими только команды «фас!» или «фу!», нервов у нее хватало с трудом. Зотов определенно решил изощренно поиздеваться над ней, когда не придумал ничего остроумнее, кроме как предложить эту должность…

— Тяжелый день, Ирина Сергеевна?

Михаил, легок на помине, фальшиво-сочувственно усмехался, стоя возле своего автомобиля. Ирина, щелкнув брелоком сигнализации, повернулась к нему.

— Шутишь? С твоими кадрами легких дней не бывает.

— Помощь нужна? — спросил Зотов уже серьезно.

— Да пока вроде справляюсь, — отмахнулась Ирина. — Хотя замотали они меня не по-детски, если честно.

Зотов снова ухмыльнулся, окидывая ее с головы до ног откровенно-жадным, цепким взглядом.

— По-моему, товарищ полковник, вам просто необходимо расслабиться, — практически промурлыкал. — Как насчет пары бокалов вина или чего покрепче?

— Да знаешь, не откажусь, — помедлив, кивнула Ира, сама не совсем отдавая себе отчет, зачем снова и снова идет у него на поводу. Впрочем, риторический вопрос…

* * *

В этот раз — впервые — все было совершенно иначе: без дикости, страсти, остроты. С какой-то неловкой, совсем неумелой нежностью, мягкостью, почти-трепетом — он и не знал даже, что возможно и так… Что возможно, переступая грань близости, наконец-то почувствовать нечто большее — нечто большее, чем холодная, всепоглощающая пустота. И что возможно, засыпая рядом с женщиной, наконец-то узнать.

Узнать, что такое тишина внутри самого себя.

Это оказалось так непривычно: встречать утро с кем-то. Вместе завтракать, собираться на работу, смотреть, как она торопливо красится, на ходу допивая остывший кофе. Вдруг подумал, что, наверное, хотел бы видеть ее каждое утро вот так — у себя на кухне, немного сонную, в такой привычной форме, но в такой непривычной обстановке…

Подумал — и тут же себя одернул. Что это, в самом деле, на него нашло? Можно в полное свое удовольствие спать с женщиной, от которой у тебя бесповоротно срывает крышу. Можно пить вечерами коньяк или виски, обсуждать что-то рабочее, обмениваться колкостями и просто молчать. Можно даже защищать ее, хотя она об этом не просит.

Но привязываться — никогда. Чревато — этот урок он прочно усвоил еще в детстве, когда отец избил его, казалось бы, за абсолютно правильный поступок. А мать, глядя на происходящее, даже не попыталась вступиться. Зотов тогда понял простую и безжалостную истину: предать может каждый. Кто угодно, даже самый близкий, даже тот, от кого ожидаешь этого меньше всего. Точно также, как спустя годы сам предавал свою жену, вовсю изменяя ей с проститутками и случайными девками — и не испытывал при этом ни малейшего чувства вины. Он не любил ее и даже не думал жалеть — в конце концов, у нее есть муж, который заботится как умеет и приносит в дом приличные бабки — что ей еще нужно?

А сейчас, надо же… Ведь давно не зеленый школьник с ворохом дурацких романтических представлений о жизни. Но теперь даже подумать было тошно о том, чтобы снова подпустить к себе какую-нибудь шлюху — снова довольствоваться прожженным блядством, покупая чье-то внимание. Впрочем, одна только мысль, что однажды Ирина выберет не его, вызывала глухую ярость и что-то жгуче-нестерпимое, подозрительно похожее на отчаяние. Она должна была принадлежать только ему, ему одному! Это откровенно смахивало на безумие, идею-фикс — но Зотов уже ничего не мог с собой поделать. С такой жадностью, наверное, дракон прячет в сумрачных пещерах свои сокровища, готовый испепелить каждого, кто посягнет на его собственность…

* * *

Охуеть как трогательно.

Раздражение болезненно ударилось в груди, Зотов досадливо скривился и торопливо отвел взгляд, не испытывая никакого желания разглядывать мило любезничающую парочку: Зимину в компании ее кудрявого хмыря.

Мало ему было этого полудурочного Глухаря, теперь еще и этот ее бывший. Или настоящий? Кто этих баб разберет… Еще и веник каких-то дурацких роз приволок… Впрочем, проговорили они недолго — вскоре Зимина, наспех попрощавшись, торопливо скрылась за дверями отдела, будто сбежала. Михаил мрачным взглядом проследил, как неудачливый ухажер садится в машину, но закипевшее в крови недовольство остудить уже не получалось. Вот повадился же! Не похоже, чтобы товарищ полковник была прямо в восторге от встречи, но этот тип, видимо, намеков не понимает…

Зотов вытянул из подставки мобильный и набрал нужный номер. На совещание сегодня придется опоздать, но он, в конце концов, начальник, ему простительно.

* * *

Михайлин уже сворачивал на нужном повороте к больнице, когда словно из-под земли перед машиной вырос гаишник и требовательно замахал полосатым жезлом.

— Что, какие-то проблемы? — осведомился Андрей, подавая дэпээснику документы.

— Стандартная проверка, — туманно ответил тот. Михайлин только едва заметно усмехнулся. Как бы хорошо он ни относился к Ирине, иллюзий по поводу людей в погонах он не питал. Наверняка сейчас этот сотрудник начнет искать нарушения на ровном месте и потребует взятку… Настроение, поднявшееся после встречи с Иркой, сразу же опустилось ниже плинтуса. Но все сюрпризы ждали впереди.

— Товарищ майор, вот, задержал подозрительную машину, как в ориентировке, — сообщил гаишник, когда прошли к служебному автомобилю. Высокий худощавый мужчина, довольно молодой, с неприятным, хоть и смазливым лицом, окинул его пренебрежительным взглядом.

— Да что происходит? — постепенно начал закипать Андрей.

— Не волнуйтесь, гражданин, — успокоил его первый полицейский. — Просто по сводке прошел автомобиль, очень похожий на ваш. Преступник или преступники на такой же машине перевозят наркотики.

— Лейтенант, ты его обыскал? — обратился к первому второй сотрудник.

— Нет еще.

— Ладно, я сам, — заявил майор и коротко приказал: — Руки на капот!

Михайлин, сердито выдохнув, выполнил приказ, чувствуя, как полицейский быстрыми, профессионально-отточенными движениями обхлопывает его карманы.

— А вот это уже интересно, — торжествующе протянул вскоре парень. Михайлин резко обернулся и недоуменно взглянул на небольшой пакет в руках майора. — Волшебную травку, значит, развозим? Судя по количеству, — выразительно покрутил упаковку в пальцах, — явно не для собственных нужд. Думаю, лет на восемь потянет, как считаешь, лейтенант?

— Согласен, — кивнул тот. — Это если в машине больше ничего нет. А так и побольше может натикать.

Андрей переводил непонимающий взгляд с одного полицейского на другого. От абсурдности происходящего противно затряслись руки.

— Это не мое! Я не знаю, где вы это взяли!

— Ага, еще скажи, что это мы тебе подкинули, — с глумливой улыбочкой заметил майор и вновь перешел на вежливый тон: — Ладно, садитесь в машину, сейчас выясним все.

Едва они оказались в салоне авто, маска доброжелательности с лица незнакомца моментально исчезла. Андрей невольно поежился под ледяным хищным взглядом.

— Это какая-то схема, да? — спросил, стараясь, чтобы голос звучал твердо. — Вам деньги нужны? Сколько?

Парень презрительно поморщился, буквально источая какое-то необъяснимое густое презрение и явную неприязнь.

— Расклад очень простой, — процедил, глядя в упор холодными глазами. — Ты раз и навсегда отваливаешь от Зиминой, а мы с лейтенантом забываем, что нашли у тебя в кармане.

Андрею показалось, что он ослышался.

— Это какая-то глупая шутка? Причем здесь Ира?

Майор неожиданно-яростно полоснул его взглядом.

— Кому Ира, а кому полковник Зимина. Повторяю для особо одаренных: если ты хочешь, чтобы никто не узнал об этом скромном пакетике, тебе нужно забыть о существовании этой женщины в принципе. Ты меня понял? Знаешь, наркота на кармане еще не самое страшное, что может случиться… Иногда на месте убийства находят отпечатки человека, которого там вообще не было. Или в багажнике машины можно найти ствол, из которого трех человек завалили. Понимаешь, к чему я?

Михайлин только кивнул, не в силах что-то произнести. Что, черт возьми, происходит? Внятных объяснений происходящему у него ну никак не находилось. Разве что…

— Это она попросила? — спросил хмуро, опуская взгляд на свои руки.

Его собеседник криво ухмыльнулся и первым распахнул дверцу машины.

— Дошло наконец, — бросил саркастично. — Надеюсь, больше не встретимся. Для тебя же лучше.

Андрей молча выбрался из салона в духоту задыхающейся от смога улицы. Вот такого от Ирины он уж точно не ожидал…

— По-моему, мы с вами неплохо смотримся, товарищ полковник.

Зотов отложил свежую газету и откинулся на стуле, с довольной ухмылкой оглядывая сидевшую напротив Ирину. Если учесть, что из всей одежды на ней сейчас была только застегнутая на несколько пуговиц форменная рубашка, зрелище было очень и очень заманчивым.

Ира открыла статью, взглянула на фотографию, наспех пробежалась по тексту. «Громкое задержание опасной банды в Пятницком районе…» Усмехнулась. Ну надо же, журналисты порой могут и что-то хорошее выдать про полицию, в виде исключения, так сказать.

— И как начальство? Довольно?

— Более чем, — хмыкнул Зотов, разливая по чашкам кофе. — Так что, думаю, уже на следующей неделе я смогу вступить в новую должность.

— Замначальника в управе, а что, неплохо, — протянула Ира, насмешливо вскинув бровь. — Я так понимаю, после этого я смогу вернуться на свое место?

— А какие еще варианты? — пожал плечами Михаил. — Лучше тебя начальника им не найти, думаю, все прекрасно это понимают. Так что, товарищ полковник, не переживайте, скоро все встанет на свои места. — Когда Ира поднялась из-за стола, настойчиво потянул ее за руку, двусмысленно усмехнувшись. — По-моему, я должен тебя отблагодарить…

— Да не обязательно, — хитро протянула полковник, с удовольствием чувствуя его бесцеремонные прохладные руки под тонкой тканью. — Но если вы так настаиваете…

— Очень настаиваю, — выдохнул Зотов, рывком оттягивая рубашку с обнаженного, чуть тронутого загаром плеча. Ира с пьянящей податливостью прижалась к нему, подставляясь настойчивым, почти-болезненным поцелуям, сквозь сладостную затуманенность успев подумать о том, как же ее заводит эта их страстно-ледяная неудержимая близость.

А потом мыслей не осталось. Только томительно-острые ощущения.

* * *

Сидя за столиком полупустого кафе, Глухарев хмуро думал, что эту партию он все же проиграл. Вчера все-таки пришлось встретиться с этим гребаным Тороповым и долго выслушивать самоуверенные высказывания о том, что рано или поздно фирму Глухареву придется продать. Причем за бесценок. А когда Сергей, не сдержавшись, попытался осадить и напомнил о многочисленных уголовных делах, заведенных на Торопова, тот только презрительно усмехнулся и прямо заявил, что с такой крышей, как у него, все эти дела просто бумажки, годные только на то, чтобы растопить ими камин.

Мрачно глядя в окно и прихлебывая коньяк, Сергей не сразу обратил внимание на занявших соседний столик мужчин. И только услышав смутно знакомый голос, стремительно обернулся.

Позади него сидел не кто иной, как бизнесмен Торопов собственной персоной. В компании Зотова.

* * *

Майор Зотов не мог вспомнить ни одного раза, когда он так сильно ждал окончания рабочего дня. Но сегодня они с товарищем полковником собирались отметить сбывшиеся ожидания: его новую должность и ее возвращение в кресло начальника отдела, так что вечер и даже ночь обещали быть очень и очень приятными. Рассеянно листая лежавшие перед ним документы, Михаил не уловил стук в дверь и незваного гостя увидел только тогда, когда тот шагнул в кабинет.

— Не помешаю?

— Уже помешал, — буркнул Зотов, моментально теряя расслабленный настрой. Видеть бывшего Зиминой в принципе было удовольствием небольшим, а уж учитывая его подозрительно довольную физиономию…

— Ничего, переживешь, — Глухарев с хозяйским видом прошел к столу, устраиваясь в кресле чуть наискосок. Из внутреннего кармана дорогого пиджака нарочито неторопливо извлек аккуратно сложенный конверт и небрежно швырнул по полированной столешнице в сторону напряженно выпрямившегося Михаила.

— Это что? — требовательно бросил Зотов, не спеша прикасаться к конверту руками.

— А ты посмотри, посмотри, — все с той же противной улыбочкой посоветовал Глухарев. Поймал выразительный «ага, нашел дурака» взгляд и, хмыкнув, поднялся, вываливая на стол содержимое пакета.

Сердце гулко грохнуло в груди, а затем стремительно рухнуло куда-то вниз в предчувствии чего-то непоправимого. Какого…

— Это что? — разом севшим голосом переспросил Зотов, неловко поднимаясь по примеру своего собеседника.

— Повторяешься, товарищ майор, — самодовольно усмехнулся Глухарев, аккуратно складывая в стопку разбросанные по столу снимки. — Надо же, столько лет прошло, а Ирка все хорошеет…

Мутной холодной волной захлестнула злость — от вида этой довольной рожи, от того, как Глухарь нагло перетасовывал в руках эти гребаные снимки, а в особенности от этой противно намекающей интонации с нотками непонятного собственничества. Руки сами собой сжались в кулаки.

— Откуда это у тебя? — через силу выговорил Зотов, борясь с соблазном прямо сейчас броситься на этого придурка и как следует расквасить ему рожу. Да как он вообще смеет!..

— А ты че, думаешь, ты у нас один такой великий комбинатор, больше ни у кого мозгов нет? — холодно прищурился Глухарев. — Не такая уж и проблема была в твоей квартире установить камеру, если ты об этом.

— Ну знаешь, Глухарев, — презрительно дернул верхней губой Михаил, — у меня только два варианта. Или у тебя совсем крыша поехала, или ты извращенец конченый…

— Давай без этой патетики, ладно? — поморщился Сергей. — Сейчас есть гораздо более интересный вопрос: что с тобой сделает Ирка, когда ее эротические фотографии окажутся в отделе на «доске почета». Наши-то ладно, неделю посудачат и забудут, а вот Зимина… Да она ж тебя пристрелит на месте за подобные фокусы.

— Чего ты хочешь? — почти прошипел Зотов, судорожно выдыхая. — Денег? Шантажировать меня вздумал?

Лицо Глухарева презрительно искривилось.

— Какой ты, товарищ майор… «Денег»… Нет, все гораздо проще. Я отдам тебе эти фотки. На память, так сказать. При одном-единственном условии: ты раз и навсегда оставишь Ирку в покое.

— Все-таки хорошо, Ир, что нам удалось наконец избавиться от этого Зотова, пусть и с его повышением, главное, чтобы от нас подальше.

Измайлова, раскрасневшаяся, заметно захмелевшая, не обратила внимания на то, как вздрогнула подруга, выпадая из каких-то своих мыслей.

— Лен, ты что-то сказала?

— Зям, ну ты меня совсем не слушаешь! — укоризненно заметила Лена и разлила по бокалам остатки вина. — Я говорю, хорошо, что ты снова на своем месте, а Зотов от нас наконец свалил. Надеюсь, навсегда.

Ира, ничего не ответив, бездумно отщипнула виноградину от большой лежавшей на блюде грозди. Измайлова, сама не подозревая об этом, растравила уже затянувшуюся было рану. Опять… Опять предана, опять брошена… Сколько еще этот гребаный сценарий будет продолжаться в ее жизни? Хотя на что она, собственно, рассчитывала? Как будто не знала с самого начала, что из себя представляет Миша Зотов. Да и не было у них речи ни о каких высоких чувствах и любви до гроба, так, просто приятное времяпрепровождение, чаще всего в постели. И все же внутри болезненно-остро свербила обида. Почему нельзя было просто по-человечески попрощаться, нормально все объяснить? Она ведь в тот их последний несостоявшийся вечер долго прождала его на полутемной кухне, несколько раз звонила, натыкаясь на металлически-равнодушное «Абонент находится вне зоны действия сети». Он не перезвонил и не приехал, а ее уже на следующее утро закрутила рабочая суета. Можно было, конечно, позвонить еще раз, даже приехать, а смысл? Если ему это не нужно…

И все-таки отделаться от чувства, что ее тупо использовали, не получалось никак. Черт бы побрал этих мужиков…

* * *

На встречу Ирка явилась смурная, дерганая, не заказала даже кофе и, едва усевшись за столик, сухо бросила:

— Все в порядке, можешь больше не нервничать, твоя проблема решена.

Глухарев от неожиданности чуть не расплескал кофе.

— Но как тебе это удалось?

Ирина равнодушно дернула плечом.

— Торопова закрыли, попался на взятке должностному лицу. А вообще, какая разница?

— Ну ты и лиса, Ирк!

Сергей смотрел на нее с восхищением, широко улыбался, а Ире вновь стало тошно. Неужели она настолько недооценила двуличие и лицемерие Зотова? Смерть Терещенко, развод Торопова на взятку только для того, чтобы можно было его посадить, — зачем это все? Какую игру он вел? Неужели все это лишь для того, чтобы она помогла ему с повышением? Сукин сын…

— … Может, отметим, раз такое дело?

— Что?

— Я говорю, раз все так хорошо закончилось, может, отметим? Выпьем чего-нибудь…

Ира встретилась с Глухаревым взглядом и невольно поежилась. Вдруг показалось, что время каким-то непостижимым образом отмоталось назад, и она, все та же влюбленная начальница следствия, сидит в кафе со своим подчиненным… А он, кажется, что-то уловил, протянул руку, ласково накрыл своей рукой ее нервно сжатые пальцы. И все тем же давно забытым тоном, перед которым она никогда не могла устоять, очень тихо:

— Ирка…

Содрогнулась. Ощущение было такое, словно окатили ледяной водой. Неправда. Все неправда. Давно уже. Она не та. Он не тот. Да и было ли что-то между ними правдой на самом деле?

Медленно качнула головой, осторожно высвободила ладонь. И взглянула снова. Не той прежней, наивно-влюбленной Иркой — жестким полковником Зиминой. Отметила новые морщины, еще сильнее обозначившуюся лысину, снова натолкнулась взглядом на ободок обручального. Стало смешно. Женатый ловелас с двумя детьми, тоже еще…

— Извини, Глухарев, мне пора. Привет жене.

Пока шла мимо столиков к выходу, чувствовала спиной неотрывно-потерянный взгляд. И вдруг испытала давно забытое, совсем глупое желание разреветься.

Предана…

Снова предана…

Жизнь вроде бы вошла в привычную колею, но его не отпускало. Все чаще при взгляде на жену — такую заботливую, домашнюю, уютную, всегда спокойную, ласковую, проскальзывало в голове предательское: а вот если бы на ее месте была Ирка… Как бы все было у них? Ведь тогда, давно, в другой жизни, он искренне хотел создать с ней семью — но она его отвергла, как будто не верила, сомневалась… За эти мысли тут же становилось нестерпимо стыдно, но Глухарев ничего не мог с собой поделать, и часто, лежа без сна на просторной супружеской кровати, вспоминал совсем другую жизнь — ту жизнь, в которой у него не было ни хорошей, сытой должности, ни любящей, понимающей жены, ни замечательных детей, но зато была Ирка. Взрывная, своенравная, живущая, дышавшая работой. И нужная, невероятно нужная…

А теперь — невероятно чужая. Не его. Уже навсегда не его.

* * *

Ничего серьезного.

Зотов так старательно убеждал себя в этом день за днем — и даже сам, кажется, поверил, что с этой невозможной рыжей стервой его связывает чуть больше, чем страстный секс. Но он даже не подозревал, насколько это «чуть больше» для него важно. Насколько нужно.

Почти перестал ночевать дома — все чаще оставался на службе до утра, благо нагрузки на новой должности хватало с лихвой. Работа, непрерывная работа — это все, что у него осталось, хотя никогда прежде Зотов не думал, что этого будет так ничтожно мало. Но все-таки приходилось возвращаться к реальности из-за вороха бесконечных бумаг, от каких-то совещаний и обсуждений, от решений каких-то вопросов — и вот тогда неожиданно-остро накатывала ноющая, неотступная боль. Необъяснимая и тем раздражающая еще сильнее — ну не мог же он так расклеиться из-за бабы, в самом-то деле! Бред.

— Зотов, ты че такой мрачный? На новом месте бабки стричь не дают? — со своей фирменной ухмылкой осведомился как-то Карпов во время очередных посиделок. — На себя не похож стал.

Вот тогда-то Михаил почти что со страхом осознал, насколько все плохо — если уж даже Карпов что-то заметил… Гребаный Глухарь, черт бы его побрал! Какого хрена он вообще во все это влез? Зотов прекрасно отдавал себе отчет: пути назад нет. Ирина не простит предательства — а как еще можно расценить его уход после того, как она помогла ему с должностью? Нетрудно представить, что она подумала на этот счет — да и он сам на ее месте подумал бы точно также. Издержки цинизма, блин…

* * *

Все-таки не выдержал. Все-таки сорвался.

Глухарев хмуро смотрел на шумную, суетливую привокзальную толпу — и сам презирал себя за то, как врал Нине о каких-то срочных делах, снова собираясь в Москву. Ни на что не рассчитывал — просто снова хотел увидеть Ирку. Увидеть, вспомнить… С ужасом понял: никуда не ушло притяжение.

Неизлечимое притяжение…

— Серега! Глухарев!

Кто-то по-свойски хлопнул его по плечу. Сергей, резко обернувшись, не сразу узнал в холеном, дорого одетом мужчине своего бывшего приятеля, с которым знакомы были чуть ли не со школы.

Димка Щеглов, еще на памяти Сергея пытавшийся заниматься каким-то бизнесом, со времени их последней встречи раскрутился как следует, владел несколькими винно-водочными магазинами, причем в разных районах, и на этом деле весьма неплохо поднялся.

— Что бы в нашей стране ни происходило, пить народ будет всегда, — усмехнулся давний знакомый, когда приземлились в ближайшем ресторанчике обмыть встречу.

— Звучит как тост, — хмыкнул Глухарев и заказал еще водки.

От обсуждения дел семейных плавно перешли к делам бизнеса, и приятель заметно помрачнел.

— Проблемы у меня…

— Что случилось? Налоговая наезжает? — спокойно спросил Сергей, подцепив вилкой кусок огурца.

— Если бы, — криво усмехнулся Щеглов. — С этими я бы и сам справился. Наехала тут одна… Королева местная, мать ее!

— Кто такая? — машинально поинтересовался Глухарев и чуть не подавился водкой.

— Да начальник отдела нашего… Полковник Зимина, может, слышал?

Все-таки не показалось. Еще в их первую встречу, заметив, как изменилась Ирка, Сергей даже не подозревал, насколько она изменилась. Та самая Зимина, считавшая Карпова отморозком, чудовищем, ставившим бабки превыше всего, была теперь ничем не лучше. Глухарев, встретившись со старыми знакомыми, наведя справки, поговорив с несколькими людьми, поначалу даже не поверил тому, что говорили про Зимину.

— Был у нас один тип, вроде как местный воротила, Ивашин его фамилия, отморозок тот еще. Поговаривали, что это он заказал своего компаньона, которого в собственном доме застрелили вместе с женой и двумя маленькими дочками. Закрыть его мы так и не смогли, — рассказывал знакомый следователь, — доказухи-то никакой, киллера мы так и не нашли… А Зимина, уж не знаю, каким образом, докопалась со своими операми до правды. А спустя неделю этого бизнесмена грохнули, мы его конкурента подозревали, но улик так и не нашли, но я почти на сто процентов уверен, что это Зимина ему Ивашина слила, этот отморозок его тоже планировал убрать.

Другой приятель из прокуратуры признался, что в отношении Зиминой и многих ее сотрудников не один раз проводились служебные проверки, и каждый раз она, словно хитрая лиса, без потерь выскальзывала из капкана. Была еще какая-то мутная история, когда одного из ее следаков подозревали в убийстве, но дело тоже заглохло на полпути. А уж о том, как она прессует коммерсов, вынуждая работать под своей крышей, или о том, как навешивает висяки на всякую шпану, очищая район от уголовников, ходили легенды. И образ этой Ирки никак, ну никак не накладывался на тот, который Сергей помнил столько лет. Это была какая-то совсем другая Ирка. И от этого становилось страшно.

У него было предостаточно фактов и сведений, чтобы надавить на нее. А еще Глухарев искренне надеялся, что за прошедшие годы не до конца растерял следовательские навыки и сможет вывести Зимину на откровенность. Но он, похоже, ее банально недооценил.

— Глухарев, ты ко мне на работу на ночь глядя пришел, чтобы страшилки обо мне же рассказывать? — сухо усмехнулась Ирина, когда он сходу высказал ей все, что теперь знал. — Очень оригинально.

— А то, что ты у местных деятелей деньги вымогаешь, это что, тоже сказка? — взорвался Глухарев, растерявшись от ее абсолютного, если не сказать нездорового спокойствия. — Что, решила по стопам Карпова пойти, догнать и перегнать нашего Стасика?

Ирина вздернула подбородок.

— А ты что, пришел мне лекции о морали читать и о том, что такое хорошо и что такое плохо? — Потом как-то устало выдохнула и уже на полтона ниже добавила: — Я не собираюсь тут перед тобой ни каяться, ни оправдываться, но если уж тебе так хочется знать о положении вещей… Я ни у кого ничего не вымогаю и никого не заставляю мне платить. Но каждый бизнесмен, если он не совсем тупой, прекрасно понимает, как выгодно дружить с ментами. Проблемы с налоговой? «Крыша» разрулит. Наехали конкуренты? Снова менты помогут. А если кому-то хочется барахтаться в одиночку, отбиваться от вымогателей, самому решать проблемы, то это его право. Только как-то так получается, что никто из этих самостоятельных долго не продержался, все рано или поздно все равно бегут ко мне и просят, чтобы полиция их защищала! Да, я беру деньги за помощь, и что в этом такого? Ты же сам, когда здесь работал, оказывал «дополнительные услуги», или забыл уже?

Глухарев поморщился, с неохотой признавая, что она права — в свое время, чтобы выжить на зарплату следака, то и дело приходилось проворачивать разные авантюры.

— А мне другое рассказывали, — произнес упрямо, — и про шантаж, и про то, как ты бизнес отжимаешь…

— А про убийство Кеннеди тебе ничего не рассказывали? — вздернула бровь Ирина. — В чем ты еще меня хочешь обвинить?

Сергей молчал, не в силах отвести взгляда от ее глаз — в ледяных темных омутах плескалось жгучее, выжигающе-едкое раздражение.

— То есть ты хочешь сказать, что мой друг Щеглов врет ради прикола, а дело об изнасиловании какой-то школьницы сам на себя завел? Ирк, ну хоть сейчас-то ври!

Глаза Иры пугающе вспыхнули — черное пламя опалило навылет.

— А этот твой друг Щеглов тебе не рассказывал, как он по пьяни затащил в туалет девочку, которая с друзьями отмечала день рождения в клубе? Может, тебе в подробностях описать, что бухой ублюдок сотворил с семнадцатилетней девчонкой?! А потом бегал к следователю, взятку предлагал, и родителей девчонки уговаривал взять деньги и забрать заявление! Об этом тебе твой друг не рассказывал?!

Ира вскочила так резко, что едва не опрокинула стул. Глухарев неотрывно смотрел на нее — пылающую, разгоряченную злостью, и не верил ни единому слову. Перед ним была не та Ирка, которой стоило доверять.

— Я тебе не верю, — сказал очень тихо, уже взявшись за ручку двери.

— А мне плевать! — яростно ударило в спину.

В этот раз за Ирину взялись всерьез. Щеглов, как подозревала Ира, не без подсказки своего приятеля Глухарева, накатал на нее заявление в УСБ и даже притащил свидетеля — посредника, который каждый месяц передавал Зиминой конверт с деньгами. Ира прежде не поручала своим операм такое деликатное дело, как «сбор дани», предпочитая действовать напрямую, но сейчас впервые пожалела, что не проявляла подобную осторожность, уверенная, что те, кому выгодно с ней сотрудничать, не станут вредить самим себе. Но, как оказалось, она крупно ошибалась, и теперь, почувствовав слабину, следом за Щегловым к следователю побежали еще некоторые бизнесмены, с которыми полковник в свое время не смогла найти общий язык — они, очевидно, надеялись избавиться от строптивого начальника ОВД. Ира была твердо уверена, что и в этот раз дело не обошлось без Глухарева.

Эту дурацкую войнушку нужно было прекращать. Об этом она и сказала, придя поздно вечером к нему в гостиницу.

— Чего ты добиваешься? — спросила устало. Не хотелось ничего выяснять, ни в чем разбираться, видеть Сергея не хотелось тоже — она даже не прошла в номер, замерла в коридоре, без сил привалившись к стене.

Глухарев долго смотрел на нее — взглядом побитого, обиженного и одновременно озлобленного щенка.

— Ирк, ну ты же сама понимаешь, что так нельзя. Нельзя делать то, что ты делаешь. Уходить тебе надо, Ир. Карпов вон тоже творил беспредел, дорвавшись до власти, сама знаешь, чем это все закончилось.

Кипящее раздражение грудную клетку ошпарило яростью.

— Ты что о себе возомнил, Глухарев? — процедила тихо. — Ты что, всерьез считаешь, что имеешь право вот так просто рушить чужую жизнь? Явился тут, правдолюб хренов! Семья у него, бизнес, дети! Все есть, живи и радуйся, какого хрена ты мне портишь жизнь?! У меня ни хрена, ни хрена больше нет, кроме моего отдела! Ни-хре-на! Ты однажды уже все разрушил, что, хочешь на бис повторить? Какая же ты все-таки сволочь, Глухарев!

Он вспыхнул.

— Ты че несешь, дура! — больно встряхнул за плечи. — Опомнись! Ты убийцу покрывала, ты на ни в чем неповинного человека собралась преступление повесить! В этом теперь смысл твоей жизни? Судьбы людям рушить? Уходи, Зимина, лучше по-хорошему уходи, сама подай в отставку, Димку оставь в покое, на ментовке жизнь не заканчивается, может, хоть нормальным человеком снова станешь!

Ира зажмурилась крепко-крепко, до рези в глазах, пытаясь прогнать противные цветные мушки перед глазами. В горле липким противным комом заворочалась дурнота.

— Да пошел ты со своими проповедями знаешь куда! — рявкнула яростно, стремительно разворачиваясь на каблуках. Стены шатались, словно во время корабельной качки ходуном ходил пол.

Больше всего боясь рухнуть в обморок прямо на виду у Глухарева, вылетела из номера, ввалилась в кабину лифта, и только когда двери закрылись, без сил сползла вниз, болезненно-часто дыша.

Очень давно она не чувствовала себя настолько беспомощной.

* * *

Он слышал что-то мельком о том, что у Зиминой снова проблемы — но даже не подозревал, что все так серьезно. Он прекрасно знал, что из себя представляет Ирина Сергеевна, и был уверен: из любой ситуации она выскользнет без потерь. Умная, хитрая, с кучей нужных связей и влиятельных знакомств, она всегда выбиралась из безвыходных положений, и сомнительная помощь ей уж точно не нужна. Его помощь тем более. Зотов даже представил себе, что и каким тоном она ему скажет, вздумай он ей помочь…

Насколько все серьезно, он понял позже, когда столкнулся с ней на совещании в управлении. Она, как и следовало ожидать, не удостоила даже взглядом — а он не мог отвести от нее глаз, слабо понимая, о чем говорит сидящий в центре стола генерал.

Они не виделись… сколько? Да целую вечность, кажется. И за эту вечность от насмешливой рыжей лисы не осталось почти ничего. Загнанная, смертельно раненая хищница. Она действительно выглядела нездоровой: похудевшая почти до прозрачности, пугающе-бледная, с кругами под глазами и болезненным блеском льдисто-черных горящих глаз. Что же такого у нее произошло, что железная Ирина Сергеевна так сильно сдала? Почти подсознательно, волчьим чутьем почему-то решил: это снова связано с ее бывшим…

— Ирина Сергеевна!

Коридор был заполнен людьми в форме, каждый второй знал ее в лицо — и не отреагировать сейчас значило только привлечь к себе лишнее внимание.

Зотов, черт бы его побрал!

— Да, Михаил Евгеньевич?

— Мне нужно с вами поговорить.

После очередной бессонной ночи реакция притупилась — Ира не успела отреагировать, когда Зотов, придерживая под локоть, настойчиво втолкнул ее в ближайший кабинет.

— Какого хрена тебе от меня нужно?! Мало того, что уже получил? — неконтролируемая ярость в голосе обожгла льдом.

— Мне показалось, у тебя проблемы, — как-то очень просто, без кривых ухмылок и недосказанностей, совсем не по-зотовски произнес Михаил. — Я могу помочь.

Туго натянутая струна в груди сжалась до предела — стало нестерпимо больно и горячо.

— Мои проблемы тебя не касаются! — отчеканила, вскидывая подбородок.

— Уверена?

Шаг. Еще один. И еще. И совсем рядом — запыленная зелень измученных глаз. А от прохладно-острой горечи парфюма вдруг стало больно дышать — словно из легких разом выкачали весь воздух.

Несмотринаменя.

Не смотри на меня так.

Пожалуйста.

— Ира…

И осторожное — такое неестественно-осторожное — прикосновение горячих пальцев к запястью.

Натянутая струна лопнула, обжигая всей скопившейся болью.

Неужели в ней, омертвевшей, равнодушной, циничной до мозга костей откуда-то нашлось столько боли?

— Не трогай меня!

Рванулась разъяренной кошкой, ослепленная этой болью.

Не видела дверей, коридоров, лестниц — бежала, не различая ничего вокруг, инстинктивно, словно раненый хищник.

Только бы не чувствовать боли.

Снова не чувствовать боли.

Отпор оказался неожиданно жестким. Сначала весь на нервяке позвонил Димка, рассказал, что девица, которая его оговорила, снова подала заявление, да еще ее семья наняла какого-то маститого адвоката, готового представлять их интересы в суде. Фирму Щеглова начали всерьез трясти налоговики, а остальные бизнесмены, которых Глухарев с огромным трудом уговорил пойти против Зиминой, вдруг отступили и отказались от своих слов в УСБ. Дело против «крестной мамы» Пятницкого разваливалось на глазах, и как помочь другу, Сергей уже и не представлял. По-человечески просить Зимину отказаться от своей затеи было бесполезно, это Глухарев уже понял, но и оставлять друга в беде не хотелось тоже.

— Сделаем так, — решил наконец Глухарев, раздраженно закуривая. — Вот не хотел я до этого доводить, но раз уж другого выхода нет… Придется тебе ей уступить. Дать взятку.

— С ума сошел? — взвился Щеглов. — Да не собираюсь я с этой сукой договариваться! Сначала денег дать, потом что, бизнес ей подарить?

— Да не кипятись ты, — вздохнул Сергей. — Никто не собирается идти у нее на поводу. Сделаем так…

* * *

Когда Щеглова увели, Ира достала сигареты и жадно затянулась, не обращая внимания на висевшую прямо перед глазами табличку «Курить запрещено». Глухарев-Глухарев, что же тебе все неймется? Неужели думал, что она такая дура и поведется на уговоры Щеглова решить дело мирно? Ей ничего не стоило просчитать следующий ход и отразить удар: вызвать на встречу в кафе спецов, которые возьмут глухаревского приятеля тепленьким прямо во время передачи взятки. В общем, дело решилось неожиданно легко, а вот кто поработал с девочкой, которая ни в какую не хотела снова связываться со Щегловым, и кто надавил на коммерсов, убедив их не воевать с начальником отдела, для нее было до конца неясно. Вернее, имелся один вариант, но Ира не особо верила в правильность своей догадки: уж в чем, в чем, а в благородстве и бескорыстии Зотова можно было заподозрить меньше всего… Интересно, что попросит за свою услугу товарищ майор?

* * *

— Что, сделаете все, что я попрошу?

Зотов, замерев у двери кабинета, усмехался привычно холодно-хищно, но вот взгляд, какой-то очень усталый, будто погасший, не отражал привычного нагловатого самодовольства — и это казалось странным.

— В пределах разумного, — холодно осадила Ирина. — Не люблю оставаться в долгу.

Зотов бесшумно захлопнул дверь и замер у нее за спиной. Ира чувствовала затылком его неотрывно-горячий взгляд — и от этого стало до ужаса неуютно.

— Надеюсь, это в пределах разумного?

Она не должна была! Она не должна была так на него реагировать! Но когда прохладные руки настойчиво притянули за талию, тут же скользнув чуть ниже, а кожу обожгло сбившимся жарким дыханием, Ире показалось, что сквозь нее пропустили ток, — прошибло так, что на несколько бесконечных секунд накрыло нестерпимым жаром и горячечно-сладостной темнотой.

— Руки убрал!

Голос предательски дрогнул — наверное, что-то выдало в ее тоне, потому что Зотов не сразу разомкнул руки — и только когда она гневно рванулась, медленно отступил.

И снова. Снова что-то мелькнуло в его глазах — глухая волчья безысходность, больная тяжелая горечь. Никогда она не видела у него подобного взгляда. Никогда она не думала, что он может чувствовать что-то подобное.

А тебе разве не наплевать?

Ира резко выпрямилась, стряхивая с себя оцепенение и дурман. Да, ей плевать. Она никому и никогда не позволит больше ее предать. И ни за что не позволит себе кому-то поверить.

Даже если иногда очень хочется.

* * *

Глухарев вывалился из бара, с трудом держась на ногах. В голове гудело от выпитого алкоголя, а еще от тупой едкой злости.

Зимина, сука! Обхитрила, подставила, ушла из капкана! Рыжая лиса… стерва… дрянь… Дрянь, которую невозможно забыть и нельзя победить… Но он попробует. Он обязательно попробует сделать так, чтобы она ответила за все, что сотворила.

Это была его последняя внятная мысль — а потом боль в голове взорвалась металлическим звоном, перед глазами вспыхнула темнота и сознание выключили.

Зотов и сам удивился своему неожиданному порыву, когда узнал об истории с приятелем Глухарева и о том, что того обвиняли в изнасиловании несовершеннолетней. Вообще-то Михаил никогда не стремился вписываться в какие-то мутные темы и разбираться в том, что его совершенно не касается, но в этот раз что-то пошло не так. А уж после того, как майор побывал дома у потерпевшей девочки, он окончательно убедился: Щеглов та еще мразь и место ему только на нарах. И если бы не помощь Глухарева, благодаря Зиминой загремел бы его дружок далеко и надолго…

— Он нам так и сказал, — пробормотала мать девочки, вытирая глаза кухонным полотенцем, — со следователем уже договорился, будем упрямиться, самим же хуже, еще и за клевету привлекут… Лучше просто взять деньги и не высовываться.

Зотов сцепил челюсти, сам удивляясь собственной ярости. Разных уродов за время работы он повидал немало, но эта ситуация задела неожиданно остро.

— Вы к адвокату обращались?

Женщина испуганно посмотрела на него.

— К адвокату? Зачем нам адвокат? Думаете, все так плохо?

— Вы не поняли, — терпеливо пояснил Зотов, мутно глядя на светловолосую макушку сгорбившейся на стуле девочки. На свои семнадцать потерпевшая не выглядела ну никак. — Адвокат поможет собрать нужные документы, справки, подскажет, как себя вести, что отвечать на вопросы следователя и судьи…

— Понятно, — торопливо кивнула женщина, расстроенно вздохнув. — Может, вы и правы, я-то в этом ничего не понимаю… Только хороший адвокат наверняка дорого берет, а у нас откуда деньги, я простой учительницей работаю, Кристинка после школы курьером подрабатывает, нам хорошего юриста не потянуть…

Зотов обвел взглядом крошечную, вычищенную до блеска кухню, и, сам себе удивляясь, резко ответил:

— У меня есть знакомый адвокат, он поможет. Единственное, что от вас требуется — снова подать заявление, рассказать, как все было, тогда Щеглов точно не отвертится.

Потом потребовалось как следует надавить на коммерсов, которые с подачи Глухарева настрочили жалобы на Зимину. Договориться самому со следаком из УСБ у Зотова не получилось, тот уперся рогом, так что пришлось подключить тяжелую артиллерию, наступить на собственную гордость и обратиться к отцу. Генерал Грачев, как обычно, не упустил возможности поиздеваться, а еще попросил об ответной услуге: замять дело какого-то его знакомого, в чьей квартире опера из управы нашли видеозаписи с малолетками. Зотов только скрипнул зубами, но согласился: в конце концов, до этого урода они еще доберутся вместе с Карповым, а вот Зиминой нужно было помочь. Пусть и такой ценой…

А потом грянул гром: знакомый следователь проговорился, что в «Пятницком» грядет большой шухер — всплыла история годичной давности с убийством судьи Давыдова и участием во всем этом одной из подчиненных Зиминой. Михаил сразу понял, о чем идет речь: еще тогда, во времена «палачей», ему ничего не стоило догадаться, благодаря кому Минаева вышла сухой из воды. На нее, если честно, Зотову было плевать, пусть Щукин за свою подружку трясется, а вот над Ириной угроза нависла нешуточная. Если выйдет наружу ее участие во всей этой истории, одной отставкой явно не обойдется… Несложно было понять, откуда вдруг поднялась эта волна: Глухарев, в первый раз потерпев неудачу, совсем съехал с катушек и попер напролом. Нужные связи за годы отсутствия он не растерял, да и следовательскую хватку не утратил, так что найти доказательства было лишь делом времени, да еще неизвестно, до чего Глухарев мог докопаться в своем приступе гребаного благородства, если даже Терещенко в свое время сумел узнать правду об убийстве своей подружки…

Его нужно было остановить. Срочно. Любой ценой.

* * *

Башка раскалывалась невыносимо. Глухарев с трудом открыл глаза и тут же зажмурился — в лицо ударил неестественно-яркий свет, в висках заломило еще сильнее, а к горлу подступила тошнота. К тому же тело затекло, а пошевелиться почему-то оказалось практически невозможно, и Сергей не сразу понял, что связан.

Какого хрена происходит?!

— С пробуждением, — раздался где-то рядом знакомый голос, сочащийся едким сарказмом. Глухарев неосознанно дернулся — чувство было такое, будто провели ножом по стеклу.

— Ты?! — прохрипел, щурясь от резкого освещения. — Какого хрена?! Зотов, ты что, совсем ебанулся?

— Захлопнись, — процедил майор и медленно поднялся со стула, стоявшего в центре подвала. — И слушай. Скажешь, когда я тебя спрошу. И от того, что ты скажешь, будет зависеть, как скоро ты выйдешь отсюда. Или не выйдешь вообще.

— Ирина Сергеевна, что теперь будет с Викой?

Щукин поднял хмурый взгляд от чашки с кофе, раздраженно смял в пальцах салфетку. Он переживал за Вику, это было заметно, хотя о себе и своем участии в той истории не упомянул ни разу.

— Я не знаю, Кость, — тихо ответила Ирина, глядя на свои крепко стиснутые руки. Она действительно не знала — не знала, что будет с Минаевой, с ней самой, с отделом… Одно было ясно: все будет хреново. Следователь Липкин, которому в прошлый раз не удалось повесить на нее убийство бизнесмена Шатохина, вцепился в дело бульдожьей хваткой и отступать, похоже, не собирался. А ведь ей тогда стоило таких усилий замять убийство судьи… Хотя Ира прекрасно понимала: дело вовсе не в этом и даже не в Вике, все дело в ней самой — Глухарев не собирается отступать и хочет напакостить ей любой ценой. И кое-что, следует признать, у него уже получилось: по отделу вовсю рыщут прокурорские, а ее саму опять отстранили, и даже все ее связи теперь бесполезны — никому не хотелось связываться с опальным начальником отдела, к тому же подозреваемым в причастности к убийству. И чем все закончится в этот раз — невозможно даже предположить.

А все Глухарев, чтоб он провалился!

* * *

— Зотов, ты че, серьезно? У тебя совсем крыша поехала? Ты меня здесь грохнуть решил?

Сергей дернулся, пытаясь ослабить скотч, но липкая лента была замотана как следует, так что нормально пошевелиться не получилось. Глухарев сжал кулаки, не в силах поверить в реальность происходящего: он в каком-то грязном подвале, а напротив — нагло ухмыляющийся Зотов, ублюдок, которому самое место в тюрьме.

— Была бы охота руки марать, — презрительно отозвался майор и потянулся к карману пиджака, вытащив какой-то пакет. Приглядевшись, Глухарев понял, что внутри одноразовый шприц. — Здесь, — Зотов помахал пакетом перед лицом Сергея, — лошадиная доза психотропного препарата. Всего один укол — и ты овощ. Отключишься, вывезу тебя куда-нибудь на пустырь, будешь пускать слюни, пока тебя не подберет патруль и не отправит в психушку. Тебя даже твоя семья не сразу найдет. А за это время ты испытаешь очень много новых и незабываемых ощущений, это я тебе гарантирую.

— Слышь, мразь, ты семью мою не трогай! — прошипел Глухарев, снова попытавшись рвануться.

Зотов откинулся на спинку стула, рассматривая противника словно какое-то невиданное насекомое.

— Это я мразь? Может быть, это я решил во что бы то ни стало посадить в тюрьму свою бывшую?

Глухарев засмеялся нервически-зло.

— Вот оно что! Только зря ты тут пыжишься, можешь меня даже убить, дело от этого не закроют. И Ирка тебя все равно не простит, можешь хоть наизнанку вывернуться. Все, Зотов, твой поезд ушел.

Михаил несколько секунд смотрел на него не мигая — в застывших волчьих зрачках полыхнуло дикое, неуправляемое, звериное бешенство. Глухарев даже не успел сориентироваться — яростный, выбивающе-жесткий удар отозвался в подбородке сухим хрустом, а во рту стало липко и горячо.

— Ну да, очень по-мужски махать кулаками перед связанным, — сплевывая кровь, процедил Глухарев, с трудом выровняв дыхание.

— А по-твоему, видимо, очень по-мужски воевать с бабой, с которой спал, — скривился Михаил.

— А это не твое собачье дело, что у меня было с Иркой! — рявкнул Сергей, снова неосознанно дернувшись.

— Так вот в чем дело, — криво ухмыльнулся Зотов. — Не дала, вот ты и бесишься. А на что ты рассчитывал, Глухарев? Что вернешься, и она тебе на шею бросится? А теперь мстишь хуже бабы!

— Слышь, ты других по себе не суди! Это для тебя норма мочить людей направо-налево, только это ни хрена не нормально! И если Зимина сама этого не понимает, ее нужно остановить!

— Ты меня уже утомил, — раздраженно выдохнул Зотов, вновь опускаясь на стул. — Слушай сюда. Сейчас ты говоришь мне, где спрятал материалы на Зимину, я поеду и заберу их, и тогда ты выйдешь отсюда живым и здоровым. Разумеется, с условием, что больше к Ирине не приблизишься даже на километр.

— Какие еще документы? Ты че несешь?

Зотов стиснул зубы, стремительно начиная терять терпение.

— Ты меня совсем за идиота держишь? Не просто же так ты смог поднять всю эту волну с убийством судьи, наверняка нарыл кучу информации. Что это? Бумаги, видеозаписи? Ну?!

— Да пошел ты, — усмехнулся Сергей.

Зотов равнодушно пожал плечами и встал.

— Ну не хочешь — как хочешь. Дело и так развалится, да и материалы я сам рано или поздно найду. А вот тебе придется хреново. И твоей жене тоже. Представляешь, каково ей придется с мужем-овощем? А ведь она в этой истории никаким боком.

Глухарев мрачно молчал, сцепив челюсти. Сомневаться в том, что Зотов осуществит свою угрозу, не приходилось: если уж тот смог убить человека…

— Мразь, я все равно до тебя доберусь, — выдавил он, глядя на шприц в руках Михаила.

— Это можно считать формальным согласием? — ухмыльнулся майор, убирая пакет обратно в карман. — Вот и договорились. Я тебя слушаю.

Глухарев сжал кулаки, мало что различая от красной яростной пелены, поплывшей перед глазами.

Проиграл.

Опять проиграл...

Темнота накрыла мягко, вкрадчиво, постепенно — вроде только что номер заливало слепящим светом угасающего солнца, и вот уже потемнело. Единственный фонарь с улицы казался последним маяком в тяжелом непроницаемом сумраке — тусклое пятно света на фоне вязкой густой черноты…

В голове гулко шумело от выпитого алкоголя, а во рту по-прежнему почему-то отчетливо ощущался противный металлический привкус крови. Но гораздо болезненнее билась в висках фраза, сказанная Зотовым напоследок.

— Не стоит бороться с ветряными мельницами, тебя же первого перемелет. Ты же не думаешь всерьез, что я позволю тебе испортить Зиминой жизнь?

Нужно было что-то придумывать, что-то решать, но мысли расплывались, становились бессвязными. Глухарев подозревал, что Зотов, получив собранные им материалы, на этом не остановился, он явно пошел решать вопрос со следаком, а с учетом того, кем является его папаша… Развал дела лишь вопрос времени. И правда — гребаные ветряные мельницы…

Глухарев зло швырнул опустевшую бутылку в противоположную стену — стекло брызнуло осколками, тошнотворно-резко запахло спиртным. С трудом удерживая равновесие, Сергей поднялся, направился к выходу — нужно было взять в баре еще пару бутылок. Напиться до полного помутнения — это все, что он мог сделать сейчас.

* * *

— Ну что там объект? — Зотов притормозил в переулке, прижимая к уху телефонную трубку.

— Взял бухла и заперся в номере, — отчитался опер Валеев. — Ни с кем не общался, и к нему никто не приходил.

— Отлично, продолжайте наблюдение, — бросил майор и завершил вызов. Отложил телефон и хмуро уставился прямо перед собой, механически постукивая пальцами по рулю. Михаил прекрасно понимал: у него совсем немного времени, происходящее лишь короткая передышка, Глухарев, едва оклемавшись, снова примется за свое. Вот не сиделось же ему в своем Питере, сука! Зотов поморщился, чувствуя, как голова наполняется тупой настойчивой болью. А ведь так просто можно было решить этот вопрос — просто грохнуть этого придурка, и дело с концом… Было только одно «но»: Зимина. Он прекрасно отдавал себе отчет: даже после всего, что устроил этот клоун, перечеркнуть их прошлое у Ирины никак не получится, и если с Глухарем что-то случится, она до конца жизни будет грызть себя, считая во всем виноватой…

Подумал — и сам опешил. Неужели он серьезно настолько переживает за нее? Он, которому всегда было глубоко плевать на то, что чувствуют другие люди? А перед глазами почему-то вспыхнула их встреча в управлении — ее усталое, обесцвеченное меловой бледностью лицо, больной, измученный взгляд… И все из-за него, из-за этого долбаного Глухаря! Тварь! Тварь! Тварь!

Михаил медленно вышел из машины, глубоко вдохнул стылый вечерний воздух и решительно направился к подъезду. Предстоял новый и, как подозревал Зотов, совсем не простой разговор с отцом.

* * *

— Зотов, ты в край охренел?

Карпов, привалившись к косяку, смотрел по-звериному злобно и, казалось, готов был разорвать прямо на месте. Михаил, внутренне сжавшись, только непринужденно пожал плечами.

— Ты о чем?

— Ты дурачка не включай! — рявкнул Стас. В потемневших зрачках забилась глухая ярость. — Думал, я не узнаю, что Осипов дал тебе взятку за то, чтобы ты замял дело с малолетками в сауне? Ты что, совсем страх потерял? — подавшись вперед, Карпов вцепился в ворот зотовской футболки, и взгляд у Стаса в это мгновение был таким бешеным, что становилось понятно: психушечное прошлое даром для него не прошло. — Мы, по-твоему, за ним целый месяц гонялись для того, чтобы ты на этом бабла поднял?

— Стас, да его все равно бы отмазали! — Зотов, вывернувшись из цепких рук Карпова, отступил на пару шагов. — Он таких адвокатов нанял…

— А ты, значит, решил поживиться, — оскалился подельник. — И правда, почему бы не воспользоваться ситуацией?

— Стас, послушай!..

Карпов взглянул так, что остальные слова застряли в горле.

— Убил бы сученыша, — процедил наконец тихо и, развернувшись, медленно, словно опасаясь расплескать клокотавшую внутри ярость, направился вниз по ступенькам.

Михаил медленно выдохнул, глядя вслед подельнику мутным взглядом. Захлопнул за незваным гостем дверь и направился на кухню, пытаясь унять внезапную холодную дрожь. Ранний визит Карпова отрезвил похлеще, чем ледяной душ.

Тупо глядя на поднимавшуюся в турке ароматную кофейную пену, Зотов с кривой ухмылкой думал о том, как же у Зиминой получилось настолько его сломить. Сначала унижался перед папашей, уговаривая его замять дело полковника в УСБ, и даже согласился отмазать его знакомого-педофила; теперь вот взял деньги у конченого ублюдка только для того, чтобы было чем заплатить новому следаку, который теперь вел дело судьи Давыдова… А сколько бабок ушло на то, чтобы подставить Липкина и вынудить начальство передать дело другому следователю… И все это ради нее. Ради обольстительной рыжей ведьмы, которая никогда его не простит.

Безумие… Безумие, ради которого он готов потерять все — даже если взамен не получит совсем ничего.

Даже если ее он больше никогда не получит.

Дни, унылые, серые, потянулись липкой противной жвачкой. Все, что казалось таким привычным, налаженно-правильным, теперь вызывало лишь отвращение и жгучее раздражение, которое все тяжелее было скрывать. Что-то должно было рано или поздно случиться, Глухарев это знал…

Жена сорвала его звонком на следующее же утро после разборок с Зотовым. Сергей, злой, похмельный, мало что соображающий, как раз пытался прийти в себя после вчерашних приключений, и тут позвонила Нина: опять приболел Владик. Пришлось возвращаться — и рутина затянула в бесцветный омут будней. Ездил с женой по больницам, мотался в аптеку, навещал тестя, разбирал накопившиеся дела на фирме… Но даже сквозь нудную суету остро и зло жгла обида — за все поражения, за то, что остался в дураках, за то, что бился в непрошибаемую стену, ничего не добившись в ответ…

Уже традицией стало приходить вечерами не в родные стены уютного дома, а в ближайший бар — и пить, пить, пить… Заливать злые горящие мысли крепким алкоголем, забываться — хотя бы совсем ненадолго, хотя бы до следующего утра… Нина, встревоженно встречая его на пороге, смотрела испуганно, что-то спрашивала, пыталась вывести на разговор — но он только нервно отмахивался, не в силах взглянуть ей в глаза, как будто в чем-то был виноват.

А потом взрыв все же случился. Очередным вечером, устроившись у барной стойки, Сергей вдруг заметил сидящую рядом женщину — и на миг переклинило так сильно, что решил: здесь, в сыром неприветливом Питере, в полутемном прокуренном баре, каким-то невероятным образом оказалась Зимина. Копна огненно-рыжих волос, хрипловатый смех, надменно-прямая спина… Сам не заметив как, опрокинул в себя три порции виски подряд — и без того явственное наваждение стало еще более острым. А потом незнакомка, словно что-то почувствовав, повернулась к нему, таким болезненно-знакомым движением вскинув бровь. Глухарев тупо смотрел в точеное смазливое личико, уже отчетливо понимая: ничего нельзя изменить. Сопротивление бесполезно.

Плохо помнил, как швырял деньги бармену, как ловил такси, как ввалился в темный номер ближайшего дешевого отеля. В голове тяжело и мутно шумело, перед глазами все плыло.

Стерва… Рыжая стерва… Непобедимая сука, которую невозможно обыграть… И которой невозможно сопротивляться…

А время будто откатилось назад — перед ним была все та же Ирка: младше, трогательней, нежнее… И вместе с тем — такая же, как сейчас, самоуверенная высокомерная сучка, убежденная в полной своей безнаказанности. И, погружаясь в омут безумия и самообмана, Глухарев не знал даже, что в нем сильнее: ненависть или желание.

Но уж точно — не равнодушие.

Даже спустя столько лет — вовсе не равнодушие.

* * *

До ресторана оставался всего один поворот, но Ира, дождавшись разрешающего сигнала светофора, неожиданно для себя повернула совсем в другую сторону. Не давая себе шанса остановиться, усомниться в том, что делает, и вообще нужно ли это делать, резко затормозила на стоянке перед управлением, и также стремительно, не позволяя себе одуматься, рванула тяжелую дверь.

Поднимаясь по ступенькам под звонкий цокот каблуков, уговаривала себя, что не делает ничего такого: в конце концов, что бы там между ними ни было, поблагодарить Зотова она должна. Если бы не он, в отдел она, уже, наверное, бы не вернулась. И это в лучшем случае. Она просто скажет… просто скажет ему какие-то правильные слова, а потом сразу уедет — ребята и так, наверное, уже заждались в ресторане…

— Товарищ полковник?

Зотов, повернувшись на скрип двери, недоверчиво усмехнулся — и тут же настороженно-хищно закаменел. Ира, вспыхнув, невольно повела обнаженными плечами, чувствуя окативший с головы до ног взгляд — изучающий, бесстыдно-откровенный, скользящий по коже бархатным жаром. Только сейчас вдруг дошла вся двусмысленность ситуации — мало ли что мог себе вообразить Зотов, увидев ее у себя в кабинете в вечернем платье. Чертчертчерт!

— Чем обязан? — не отводя глаз, со своей привычной волчьей усмешкой выговорил Зотов, делая шаг к ней.

— Просто пришла сказать тебе спасибо, — сама удивилась тому, насколько сдержанно-льдисто прозвучал собственный голос — внутри, казалось, все вспыхнуло разом, будто в пороховую бочку бросили спичку. — Я не знаю, как тебе удалось… Но правда, спасибо. И если вдруг что-то… если тебе вдруг понадобится помощь, я сделаю все, что в моих силах. Даже несмотря на то, что… то, что между нами произошло.

То, что между нами произошло.

Она что, издевается?

Зотов лихорадочно-диким взглядом смотрел на искры света в пламенеющих завитках — и внутри занимался жаждущий, жадный, неугасимый пожар.

И даже отрезвляюще-ясная мысль о том, что она, наверное, имела в виду совсем не это, уже не мог его остановить: перед глазами отчетливо-ярко вспыхивало все то, что он так и не смог забыть.

Не сможет. Не сможет никогда…

Ведьма…

Словно во сне, мало что понимая, шагнул к двери. Металлически-сухой щелчок замка показался оглушительным.

Медленно повернулся к напряженно застывшей Ирине, сквозь горячечный туман в голове осознавая только одно.

Сопротивление бесполезно.

Неминуемое. Неотвратимое. Неизбежное.

Ты знала. Ты знала, чем все закончится — с самого начала, еще перед тем, как шагнуть в этот кабинет. Знала — и все равно пришла сюда. К нему.

Ира рвано выдохнула сквозь стиснутые зубы. Невыносимо. И в груди обжигающе-холодно — сквозяще и страшно, будто стылый осенний ветер выметает из души последние отблески догорающего тепла.

Быть преданной — это так страшно. Но еще страшнее — осознать вдруг, что сопротивляться нет сил. У нее совсем не осталось сил — вымотала эта война с Глухаревым, эти попытки восстановить разрушенное и вернуть то, чего добилась с таким трудом.

Почувствовать. Просто ненадолго почувствовать хоть что-то — хотя бы напоследок, хотя бы один-единственный раз, почувствовать, даже если все это неправда…

— Ира…

Так тихо и надломленно-хрипло. А в безумно расширенных зрачках — все та же зверино-яростная, неугасающая тоска. Необъяснимая… но такая искренняя.

Поверить. Хотя бы на миг поверить — и пусть, пусть на этом закончится все! Пусть…

И когда его руки неожиданно-мягко скользнули по талии, притягивая неестественно-осторожно, Ира только прикрыла глаза, позволяя себе погружение в эту плотную, раскаленную, непроницаемо-душную темноту.

Одну на двоих темноту.

Темноту, в которой они принадлежали только друг другу.

* * *

Это не сон, не галлюцинация и не бред. Это правда, это реальность — такая безумная, жаркая, сладостно-бешеная и уничтожающе-прекрасная.

Это реальность — наглухо запертый сумрачный кабинет, шелест шелка, сминаемого бесцеремонно-настойчивыми руками, пряно-горький запах духов, бархатистость словно подсвеченной изнутри тонкой кожи, сбивчиво-прерывистое дыхание в прохладной темноте, почти невесомые касания рук, восхитительный жар жадно отвечающих губ…

Сколько гребаных дней он не позволял себе думать об этом? Думать о ней. Думать, вспоминать, надеяться…

Надеяться было не на что.

А теперь она стоит в его кабинете — такая непозволительно-красивая, тяжело дышащая, соблазнительная до полной отключки мозгов. Так податливо-выжидающе льнет к его рукам, нетерпеливо-властно целует в ответ… и позволяет. Позволяет вдыхать, прикасаться, чувствовать...

Наконец-то чувствовать.

И это реальность.

Это их реальность — пусть даже на прощание; пусть даже на одну ночь — но эта ночь будет безоговорочно принадлежать только им.

Просто потому что они неизбежные.

* * *

Ира рывком вскочила с постели, в полутьме, разбавленной тусклым сиянием ночника, не сразу нашла в спешке сброшенную одежду. Прижала пальцы к припухшим губам и усмехнулась растерянно и горько одновременно. Безумие… Вся минувшая ночь с Зотовым одно сплошное безумие — вспышка в казенных стенах управления, нахально-жаркие прикосновения рук на заднем сиденье такси, яростный шторм в его квартире… Не сдержалась, все-таки не сдержалась — а ведь давно уже не доверчивая глупая школьница…

Стараясь не смотреть в сторону постели, торопливо натянула смятое платье; чертыхнулась беззвучно, только сейчас вспомнив, что мобильный так и остался в машине, забытой возле управы — а Лена и ребята, наверное, ее вчера обыскались… Нет, ну точно — полное, окончательное и бесповоротное сумасшествие!

Ира бесшумно толкнула дверь спальни и тут же тихонько ойкнула, натолкнувшись на стоявшую у самой двери тумбочку — и на пол спланировал какой-то бумажный пакет. Ирина машинально подняла плотный конверт, да так и замерла ошарашенно, в слабом свете не сразу поняв, что держит в руках.

Это были ее собственные фотографии. И она даже знала, когда именно они были сделаны — в один из тех сумасбродно-лихорадочных вечеров, когда оставалась в квартире у Зотова.

Какого черта все это значит?

Ира раздраженно рванула бумагу — и в руке оказался смятый листок. «Заказ номер…» — и дальше очень знакомые цифры.

Номер мобильного Глухарева.

— Я подаю на развод.

Глухарев, спокойно прихлебывавший свежесваренный кофе, поперхнулся от неожиданности, едва не выронив чашку. Выругавшись, торопливо промокнул салфеткой кофейную кляксу и только потом поднял на жену изумленный взгляд.

— Нинок, ты чего? Шутишь так неудачно?

Нина отвернулась к окну, принялась комкать в руках кухонное полотенце.

— Да какие уж тут шутки, Сереж. Я много думала… сомневалась… Но поняла, что жить с тобой после такого уже не смогу.

В солнечном сплетении разлился неприятный холодок дурного предчувствия, но Сергей еще пытался держать лицо, улыбаться, притворяться непонимающим.

— Да какого такого, Нин? Че случилось-то?

Жена, резко повернувшись, взглянула ему прямо в глаза — неожиданно жестко, твердо, холодно, и Глухарев невольно поежился: впервые за все годы брака в милой, домашней, понимающей Нине проснулись гены ее отца, умного, сурового, цепкого бизнесмена.

— У меня подруга работает в отеле «Белые ночи». Позвонила тут на днях, рассказала, что видела тебя у них с какой-то девицей. Ты снял номер и ушел оттуда только под утро. А мне потом врал, что сидел в офисе, бумаги разбирал.

В горле пересохло. Сергей нервно сглотнул, рванул воротник заботливо выглаженной рубашки, залпом допил кофе, пытаясь избавиться от противной сухости во рту. Бессмысленно было врать, оправдываться, что-то придумывать: все равно не поверит.

— Отцу я ничего не скажу, — каким-то чужим механическим голосом произнесла Нина, — будешь работать у него, как и работал. С детьми видеться не запрещаю, можешь приходить когда захочешь. Но жить с тобой я не могу. Не хочу.

— Нин, да постой! — опомнившись, крикнул Сергей уже ей в спину. Но жена вышла из кухни, даже не обернувшись.

* * *

Из-за нее! Это все из-за нее! Сука, стерва, рыжая гадина! Да если бы они не встретились снова, ничего этого бы не произошло! Это она напомнила ему о прошлом, это она его сломала, это она заставила его выйти на эту войну, которую он так бездарно проиграл! Она, все она!

Глухарев обхватил руками голову, гудящую от боли: в последние дни похмелье преследовало неотступно. Похмелье, а еще въедливая холодная злость, обида на весь мир и ощущение разом накатившего одиночества. Жена в тот же день собрала вещи и вместе с детьми переехала в загородный особняк отца, а Сергей не смог больше находиться один в опустевшей семейное квартире — и ближайшим поездом вернулся в Москву. В ту самую заброшенную, но так и не проданную квартиру, в которой когда-то встречался с Зиминой.

Тот же город. Тот же дом. То же чувство абсолютной ненужности, привычка напиваться по вечерам и хроническая потерянность. Как будто и не было всех этих лет…

От спокойной, размеренной и успешной жизни остались только руины.

А все из-за нее! Зимина, ведьма, будь она проклята!..

* * *

Долго и упорно, не отрывая палец от кнопки, жал на звонок; потом принялся колотить в дверь ногами. В голове плыл густой хмельной туман — не мелькнуло даже мысли, что потревоженные шумом соседи могут вызвать наряд.

Но в квартире по-прежнему было тихо, и дверь никто открывать не торопился. Глухарев медленно сполз вниз по стене, чувствуя, как постепенно «догоняет» весь выпитый алкоголь — сознание затуманилось еще сильнее, тело стало непослушным, ватным, налилось тяжелой противной слабостью. А еще было невыносимо тошно. И физически, и морально.

Сколько он так просидел на грязном полу в холодном подъезде, Глухарев даже не помнил. Очнулся только когда с верхнего этажа спустилась бабка с мелкой брехливой собакой и подозрительно покосилась на него, явно прикидывая, не нужно ли вызывать полицию.

На улице уже стемнело, заметно посвежело, но от прохладного воздуха хмель не рассеялся, наоборот, желание набухаться накатило с новой силой. Глухарев уселся в машину, вытащил из бардачка початую бутылку виски, сделал несколько жадных глотков. Немного полегчало, но ненадолго — в первую секунду даже не поверил своим глазам, заметив медленно двигавшуюся к подъезду Зимину в компании Зотова. Ирка, на шпильках, в шикарном вечернем платье, смотрелась королевой — и от этого глухая ярость захлестнула новой мутной волной.

Проводив взглядом скрывшуюся в подъезде сладкую парочку, Глухарев еще долго сидел в автомобиле, злился, цедил виски, почти не чувствуя вкуса. Потом резко вдавил в пол педаль газа, рванув машину с места так, что взвизгнули шины.

Огни стремительно приближающейся машины Глухарев заметил на перекрестке слишком поздно.

От присутствия на похоронах осталось самое тягостное впечатление: Антошин в компании какой-то зареванной девицы и молодого мужчины придерживали отчаянно рыдающую мать; неподалеку стояла невероятно бледная женщина, как позже понял Зотов, жена Глухарева; они с Карповым и Зиминой всю церемонию так и простояли в стороне. Кроме бывшей начальницы, из коллег не пришел никто; приятели и новые друзья остались в Питере и выбраться на похороны нужным не посчитали, найдя куда более важные дела.

Наверное, за подобные мысли нормальному человеку должно было быть стыдно, но Зотов, равнодушно глядя на черные ленты и искусственные цветы, подумал, что все устроилось само собой: теперь не нужно будет «решать вопрос», изобретать какие-то многоходовки, чтобы остановить это безумие, которое Глухарев называл справедливостью. Ирина останется на своем месте, без подстрекательств ее бывшего любовника никому не придет в голову копаться в делах давно минувших дней. Жестоко, да. Цинично? Несомненно. Ну что ж, пусть так. Он, в отличие от Глухарева, никогда не стремился лезть на баррикады, вершить справедливость и играть в никому ненужное благородство. Но одно было неоспоримо: он бы все равно не позволил бывшему майору второй раз сломать Зиминой жизнь. Даже если ради этого пришлось бы пойти на крайние меры.

Но судьба все решила сама…

В ресторан на поминки они трое не поехали тоже. Устроились на кухне у Зиминой; Карпов хоть и смотрел по-прежнему волком, в разборки больше не вступал. Зотову совсем не хотелось оставлять сейчас Ирину одну, но из отдела позвонил дежурный, опять по-крупному накосячили опера — пришлось ехать разбираться на месте.

История со взяткой Михаилу дорого обошлась: кто-то прыткий успел настучать в УСБ, и только отец, не желая подпортить себе репутацию, снова замял скандал, пообещав при этом урыть собственными руками, если что-то подобное повторится еще хоть раз. Зотов подозревал, что он борется отнюдь не за чистоту полицейских рядов, куда больше отца волновала безупречность собственной репутации, и сын, которого приходилось регулярно вытаскивать из сомнительных историй, был, что называется, совсем не в кассу.

Коллеги, они же бывшие подчиненные, встретили без намека на дружелюбие, но Зотов не посчитал нужным распространяться о том, что дело Минаевой оказалось закрыто только благодаря ему. В конце концов, долго засиживаться в отделе он не собирался: шумиха скоро уляжется, и тогда можно будет продолжить продвижение по службе. А еще нужно решить вопрос с приятелем Грачева; посадить любителя малолеток Осипова, который выкрутился в прошлый раз; наладить отношения с Карповым и вернуться в команду; а главное — о многом, об очень многом поговорить с Ириной. И даже сейчас, рискнув столь многим и так много потеряв, Зотов ни о чем не жалел: он знал, что, если потребуется, ради Ирины совершит и куда более серьезное преступление. Снова. Потому что самым страшным для него теперь было только одно.

Навсегда ее потерять.