Любовь двух святых узников (Альтернативная версия) (гет)

И вот, впервые за столько дней Консуэло удалось наконец опомниться и прийти в себя.

Сделав несколько шагов за порог, она невольно подняла голову к небу, на мгновение закрыла глаза и глубоко вздохнула, упиваясь свежестью природы, пробуждённой дуновением лёгкого прохладного ветра.

Только сейчас наша героиня вполне осознала, что только что произошло — все допросы, ложные обвинения и лжесвидетельства — все эти нестерпимые моральные муки были позади. Всё закончилось.

Консуэло вновь воочию увидела солнечный свет, деревья и цветы — но будто раньше ни разу не была свидетельницей этого волшебства — жизни, возникшей за тысячи, сотни тысяч лет до того, как первый человек ступил на эту землю, коей было суждено стать домом для него и всех подобных существ, так искусно и с такой любовью сотворённых разумом и рукой того высшего духа, что царствует над всем и вся в этом мире.

Невзирая на то, что она лицезрела все эти божественные красоты в предпоследний раз — они предстали перед нашей героиней в таких ярких и сочных и полнокровных красках, в каких не являлись ещё никогда. Все эти радужные краски почти ослепляли Консуэло.

Природа и создатель словно хотели, чтобы всё, что в этот предпоследний раз окружает её, запомнилось нашей героине на все пять лет, запечатлелось как можно глубже в душе и сердце Консуэло — чтобы сниться каждую ночь, ни на мгновение не давать забыть о той значительной части её жизни, что, несомненно, вновь ждёт нашу героиню за стенами крепости.

«Меня, Альберта и, если даст бог — нашего первого ребёнка. Если последнего не случится — создатель, помоги мне свято верить хотя бы в то, что мой любимый выживет и сохранит себя, своё сердце и разум. Без этой веры у меня нет будущего. Пусть же и в его душе никогда не угасает вера в то, что и я, и наш сын — что мы оба останемся живы. А если ему нанесут физические раны и увечья — это не будет иметь никакого значения. Я приму Альберта любым — чтобы ни сотворили с ним в застенках. И я верю в то, что и он не испугается того, что может случиться со мной. Мы станем заботиться друг о друге. И о нашем сыне — пусть даже ему суждено стать единственным нашим потомком… Но нет, пусть же нас обоих минует эта участь. Пронеси эту чашу мимо нас. Господи, что я говорю… Я каюсь в слабости собственного духа перед тобой и признаюсь в своих страхах. Ведь я всего лишь слабое человеческое существо. Мы с честью переживём все испытания, уготованные нам — даже если нас замучают почти до полусмерти и оставят в таком состоянии, — думала обречённо Консуэло, идя к тюремному экипажу, уже ожидавшему её у ворот здания суда, в сопровождении двух настолько безразличных, что казалось, в них обоих нет души — тех же самых конвоиров в серой форме с сонными, пустыми, полуопущенными глазами — ведь их «подопечная» не проявляла ни малейшего непокорства. — И прости же меня за мой ропот и помоги нам обоим, стойко и с достоинством перенести всё, что выпадет на нашу долю — каков бы ни был наш конец. Если нам суждено умереть в тюрьме — мы примем свою гибель достойно. Господи, ты видишь метания моей души. Я прилагаю все силы, чтобы быть стойкой и мужественной, но я всего лишь человек, и сейчас я — женщина, которая ждёт ребёнка, а значит, я стала более уязвимой для всех тех лишений, что ждут меня в стенах каземата. И прости же меня, господи…», — с этой мыслью, по причине того, что надзиратели держали свои руки на плечах нашей героини — Консуэло сложила свои тонкие, всё ещё слегка дрожавшие пальцы в молитве мысленно.

Консуэло понимала и вторую причину некоторого искажения восприятия действительности — продолжительные душевные испытания, стремление всеми силами скрыть плохое самочувствие, крах общего дела братства, сплошная череда предательств тех, кто клялся в верности, бесконечные слёзы, волнения о судьбе своего избранника и будущего первенца — всё это привело её к сильному нервному и физическому истощению, которое и породило это своеобразное подобие иллюзии, но благодарение создателю — имевшему иную суть, не содержавшего в себе опасной близости к грани безумия.

Мимо нашей героини проходили люди — служители закона — адвокаты, судьи и охрана всех мастей и рангов, друзья, ставшие врагами, смотревшие на неё с удовлетворённо-злорадными улыбками, но она не замечала их, глядя сквозь их лица. Консуэло любовалась божьим миром. Взгляд её расширившихся и блестящих от слёз благодарности богу за создание тех чудес, что словно впервые являла нашей героине природа, был полон восхищения.

Да, покинув зал суда, Консуэло понимала, что всего лишь час, или даже полчаса — не более — отделяют её от пятилетнего заключения, но тем более жадно наша героиня вбирала в себя ароматы цветущих растений, золотой блеск солнца на сочных листьях деревьев и изящные, грациозные движения верхних — самых лёгких и тонких ветвей с листьями, похожими на развевающийся от дуновения даже едва ощутимого ветерка бледно-зелёный шёлк — изысканного, сдержанного и самого нежнейшего из оттенков.