Отражая друг друга (гет)

⁽¹⁾Он едва помнил, как встал.

Казалось, тело двигается на инстинкте, словно физическое усилие могло заставить его забыть обидные слова Габриэля, вытеснить их обратно туда, откуда они пришли, и выпрямиться, восстанавливая достоинство. Но тишина в зале была не той, что оставляет пространство для героизма. Она была угнетающей, наполненной подозрениями и жаром неприязни.

И она всё ещё стояла там. Маринетт. Стояла в ослепительном свете рампы, руки напряжённо прижаты к бокам, словно малейшее движение заставило бы её рассыпаться на кусочки. Стояла, пока что-то внутри неё не дрогнуло от объявления ведущей о перерыве, и тогда она повернулась, направляясь назад к кулисам неуверенными шагами.

Адриан попытался шагнуть вперед, но занавес, ведущий за кулисы, был закрыт. Кто-то с планшетом в руках попытался вежливо перенаправить его, сказав что-то о правилах поведения в СМИ, профессионализме. Он не расслышал. Просто отошёл. Толпа все еще перешёптывалась, когда Адриан протиснулся через бархатную перегородку, чувствуя, как от того, что сделал Габриэль, у него во рту пересохло. Воздух за кулисами был влажным, напряжённым, наполненным резкими голосами и металлическим жужжанием микрофонов. Огни сверкали над головой, как молнии. Рабочие сцены пробегали мимо с вешалками запасных нарядов и приколотых эскизов. Никто не смотрел на него. Никто его не останавливал.

Кроме одного человека.

Маттьё ждал.

Он не заговорил. Не сдвинулся с места. Просто стоял в узком коридоре перед гримёрками, крепко скрестив руки на груди, весь дрожа, как натянутая струна.

— Только попробуй, — прорычал он, схватив его за руку, когда тот попытался пройти мимо.

Адриан моргнул. У Маттьё всегда была язвительная элегантность, но сейчас лицо его утратило обычную маску и чистая ярость рвалась наружу каждой клеточкой тела.

— Где она? — тихо спросил Адриан.

Хватка Маттьё усилилась.

— Ты не можешь пойти к ней прямо сейчас. Только не после того, что только что произошло.

— Я пытаюсь быть рядом с ней, Маттьё...

— Тогда почему ты не встал на защиту? А? Почему не сказал ни слова, когда Габриэль лгал напропалую и унижал её перед целым залом судей и инвесторов?

Челюсть Адриана сжалась.

— Потому что не знал, что сказать, чтобы не стало хуже.

— О, ну разве... — Маттьё провёл рукой по волосам, глаза безумно сверкнули. — Это же твоя вечная отговорка, верно? Что ты не хочешь усугублять ситуацию. Что защищаешь кого-то. Ты вечно защищаешь кого-то, Адриан, вот только никогда не защитишь того, кому действительно больно.

Эти слова ударили сильнее, чем следовало бы. Возможно потому, что были правдой.

Рот Адриана открылся раньше, чем он успел остановиться. Внутри что-то дрогнуло. Отчаяние, вина, гнев.

— Твоей защите Маринетт тоже не принадлежит.

Маттьё замер.

Затем сделал один шаг вперёд, сузив глаза, словно натягивая тетиву лука.

— Ну-ка повтори это снова.

Его голос звучал ужасающе мягко. Слишком спокойно. Слишком опасно.

Адриан заколебался, но жар в груди — стыд, беспомощность, паника последних десяти минут — был невыносимым. Он не хотел провоцировать Маттьё на драку, особенно сейчас.

— Она не твоя собственность, Маттьё. Ты ведешь себя так, как будто... как будто у тебя есть право защищать её от всего. Но она не один из твоих маленьких художественных проектов, она не проблема, которую нужно решать.

Что-то в лице Маттьё дрогнуло. Что-то в нём сломалось.

— Ты высокомерный, бесхребетный маленький трус.

В коридоре повеяло ледяным холодом. Адриан почувствовал, как Плагг напрягся под его курткой.

Голос Маттьё, всегда игривый и ироничный, теперь прозвучал низко и смертельно опасно, пропитанный отвращением.

— Думаешь, речь идёт о владении? Думаешь, я охраняю её, как сундук сокровищ, который она не умеет запирать? Я её друг, Адриан. Один из немногих оставшихся, похоже. И последний человек на земле, имеющий право ставить это под сомнение, — это ты.

Адриан сжал кулаки.

— Так будь ей другом. Дай ей самой решать, с кем она хочет поговорить.

— Ах, пожалуйста, — горько рассмеялся Маттьё. — Типа того, как ты уделял ей столько внимания за последние четыре года, правда? Как позволял ей страдать по тебе, пока сам хлопал ресницами и делал вид, что ничего не замечаешь?

Адриан вздрогнул.

— Да, — прошипел Маттьё, делая шаг ближе, — не смотри так удивлённо. Она тебя любила, Адриан. Любила настолько сильно, что готова была умереть. Ты был её первой несчастной любовью, причиной её разбитого сердца, и даже не заметил. Занят был разглядыванием своего отражения в зеркале, размышляя, как оставаться золотым мальчиком для всех, не замарав рук.

— Это неправда.

— Нет, это точно. Теперь, когда у неё карьера, когда она сияет без тебя, когда у неё появился парень, люди, которым небезразлична её судьба, вдруг ты начинаешь заботиться.

Горло Адриана стянуло.

— Я всегда заботился.

— Нет. Всегда заботился о том, чтобы о тебе заботились. Это совсем другое. Ты появляешься лишь тогда, когда внимание больше не сосредоточено на тебе. Когда она начала двигаться дальше, нашла кого-то, кто способен относиться к ней как к человеку, а не пьедесталу...

— Я пытался защитить её от моего отца…

— Чушь собачья! — взревел Маттьё. — Никогда ты не пытался её защитить. Твоя жалкая попытка помощи и — исчезновение. Сегодня ты позволил своему отцу уничтожить её работу. Сидел молча, пока он рушил её мгновение… опять. Всё, что у тебя есть, — это «я не знал, что сказать».

Адриан открыл рот, но слова застряли.

— Конечно, конечно. Ведь бедному Адриану Агресту всегда так тяжело, не так ли? — Маттьё плевался ядом, изящная ярость раскрывалась с каждым слогом. — Со своим особняком, модельным личиком и несчастными проблемами с папашей. Знаешь, кто ты такой, Адриан?

— Не смей.

— Ты самовлюблённый, — отрезал Маттьё, сделав последний шаг вплотную, грудь к груди. — Ты эгоцентричный, помешанный на себе, хрупкий мальчик, который знает, как проявить себя, только тогда, когда на него больше не обращают внимания. Ты пришёл сюда не ради неё. Ты пришёл, потому что твое эго не смогло смириться с тем фактом, что ты ей больше не нужен.

Голос Адриана дрогнул.

— А тебе стало лучше? Думаешь, я не заметил, как ты выжидал, притворяясь ее другом, в то время как все, что тебе было нужно, — это она?

И в этот момент Маттьё ударил его.

Без колебаний. Без подготовки.

Всего один резкий, жестокий удар в челюсть, от которого голова Адриана откинулась в сторону. Он прислонился к стене, стараясь, чтобы его тело не приняло атакующую стойку, к которой оно привыкло за годы сражений с акумами. Маттьё ведь не был злодеем.

— ###, ты... — глаза Маттьё расширились, словно он не мог поверить собственным ушам. — Ты думаешь, это обо мне? Ты думаешь, что поскольку не умеешь быть её другом, поскольку не знаешь её, никто другой не сможет? Ты пришел сюда, чтобы поспорить о том, кто будет стоять рядом с ней, как жалкий, неуверенный в себе...

И тут Адриан ударил его в ответ.

Это было не элегантно, совсем не элегантно, а всего лишь безрассудная, отчаянная попытка доказать, что Маттьё не прав. Маттьё со стоном врезался спиной в стену из ящиков с реквизитом, из его легких выбило весь воздух. Секунду они просто смотрели друг на друга, тяжело дыша, с напряженными мускулами.

Маттьё получил удар коленом в бок. Адриан схватил его за воротник и дернул их обоих вниз, в путаницу конечностей и разорванного тюля. Локоть. Плечо. Кулак. Кто-то закричал вдалеке. Может быть, шаги. Грохот чего-то падающего. Ни один из них не обратил внимания.

Адриан едва удерживался от призыва трансформации. Этот человек — гражданский, услышал он тихий голос в голове. Голос одновременно похожий и непохожий на Маринетт.

Гражданский.

Они столкнулись вновь — резко налетели на тесный коридор. Маттьё оттолкнул его назад. Адриан схватил его за воротник. Они врезались в вешалку с одеждой с громким звоном, блестящие пайетки и шифон посыпались сверху, словно конфетти с парада.

— Ты думаешь, ты знаешь её? — выдохнул Адриан, борясь с желанием применить силу, прижимая Маттьё к стене.

— Я знаю её гораздо лучше, чем ты когда-либо знал! — огрызнулся Маттьё, локтем отбрасывая его назад. — Знаешь, что она однажды сказала мне? Что смотреть на тебя было как смотреть на солнечный луч. И ах, ты воспользовался этим всеми возможными способами, не так ли?

Адриан размахнулся снова. Маттьё увернулся, ударил его в рёбра.

Они отползли друг от друга, хватая ртом воздух.

— Я никогда не хотел причинять ей боль, — пауза, оба пытались отдышаться. — Я не знал…я не знал...

— Ты не захотел узнать. Это хуже, — Маттьё стер кровь с губы. — Ты мог спросить. Мог обратить внимание. Но не сделал этого. Потому что было проще притворяться, что с ней всё хорошо.

— Ты не имеешь права судить меня.

— Не имею? — фыркнул Маттьё. — Ты даже не представляешь, через что она прошла. Знаешь, насколько горда она была этим показом? Горда. Как каждый раз впадала в панику, думая, что потерпит неудачу. Перестала есть. Перестала спать. Где ты был, Адриан Агрест?

Адриан почувствовал, как его желудок сжался от того, как Маттьё произнес его фамилию, и заставил себя сдержаться.

— Я делал всё возможное.

— Ты прятался.

Дыхание Адриана стало неровным, взгляд дико метался.

Грудь Маттьё поднималась и опускалась быстро, но голос снова упал ниже, став ещё опаснее.

— И теперь ты думаешь, что можешь впорхнуть в комнату, сказать несколько извиняющихся слов, заключить ее в такие вот трагические объятия, и всё будет прощено. Потому что ты Адриан Агрест, верно? Потому что правила на тебя не распространяются.

— Это не то, что...

— Теперь она тебе не нужна, — сказал Маттьё окончательно и холодно. — У тебя был шанс. И ты упустил его, как и всё остальное.

Адриан уставился на него. И затем сказал тихо и надломленно:

— Ты тоже не можешь посадить её на цепь.

Маттьё не дрогнул.

— Я не собираюсь. Я защищаю её. Потому что кто-то должен это сделать. И если ты не можешь с этим справиться, то, может быть, в глубине души ты знаешь, что без тебя ей будет безопаснее.

Адриан пошатнулся. Маттьё стоял неподвижно, дыхание тяжёлое, окровавленная губа кривилась в пренебрежении, кулаки всё ещё сжимались, прежде чем он вздохнул и отвернулся.

— Знаешь, — тихо добавил он, не глядя на него, — она до сих пор не винит тебя. Даже сейчас. После всего. Всё ещё пытается оправдывать тебя.

Сердце Адриана болезненно сжалось.

— Она всегда говорила, что у тебя доброе сердце. Что ты просто одинок.

Маттьё наконец обернулся, глаза острые, как осколки стекла.

— Вот что для меня отвратительнее всего.

— Адриан?

Его собственное имя прозвучало так мягко, как его никто никогда не произносил.

Из-за двери гримёрки вышла Маринетт, очерченная слабым светом лампочек коридора. Она всё ещё была в своём выходном образе — волосы собраны вверх, платье облегало фигуру, словно броня, — но глаза были слишком яркими, слишком хрупкими. И, ох, она плакала.

Адриану хотелось встать на колени и молить о прощении.

Суматоха за сценой не утихла: модели торопливо проходили мимо на высоких каблуках, кто-то кричал о пропавшей туфле, паровой утюг шипел откуда-то неподалёку от костюмов. Запах горячего материала и театральной пыли витал густо. Но для Адриана мир стих. Она была спокойствием среди шума.

Взгляд её скользнул между ними — кулаки Адриана всё ещё сжаты, Маттьё стиснул зубы, оба дышали так, будто пробежали милю.

Она сделала шаг вперёд, каблуки тихо цокали по бетонному полу.

— Пойдём со мной, — произнесла она низким, но твёрдым голосом.

— Маринетт… — начал Маттьё.

Она тихо и устало улыбнулась ему.

— Я прошу.

Челюсти Маттьё сжались крепче, но он не последовал за ней, когда та развернулась и поманила Адриана к гримёркам. Адриан послушно двинулся следом, пульс всё ещё громко бил в ушах.

Внутри маленькая комната пахла слегка духами и косметикой. Полупустая бутылочка воды стояла на туалетном столике рядом с разбросанными кисточками для макияжа. Ювелирные украшения мерцали под круглыми светильниками зеркала. За ними закрылась дверь, приглушив хаос снаружи.

Маринетт прислонилась к столу, скрестив руки.

— Что это было?

Адриан промолчал. Горло саднило, пальцы покалывало после драки.

— Ты никогда… Я никогда не видела, чтобы ты терял самообладание подобным образом, — добавила она мягче.

Он сглотнул.

— Это… неважно.

Адриан остался полубоком к Маринетт, делая вид, что поправляет манжету рубашки. Поправлять было нечего — манжета сидела идеально. Но это позволило занять руки делом, сосредоточиться на чём угодно кроме гулкого биения сердца в ушах, адреналина, пропитавшего кожу.

Она стояла в нескольких шагах от него, ровно настолько, чтобы дистанция казалась намеренной. Руки были свободно скрещены на груди, не оборонительно, но… настороженно. Адриан чувствовал её взгляд, оценивающий, словно она пыталась разобраться в нём.

— Тебе больно, — сказала она, и слова прозвучали мягко, но уверенно.

Адриан попытался изобразить пожатие плечами, которое не выглядело бы деревянным.

— Ничуть.

— Именно это я и имела в виду.

Смысл повис в тишине между ними, тяжёлый, как якорь.

Глаза Адриана скользнули к полу. Линолеум был украшен бледными пятнами, похожими на небо без звёзд. Рядом с её туфлей лежала булавка, ловившая лучик света сверху. Он впился взглядом в неё, словно пристальное наблюдение за игрой света могло помешать ему тонуть в словах, которые она скажет далее.

Но когда она заговорила, голос её изменился — стал легче.

— Помнишь… когда Хлоя попыталась выгнать Макса из роботехнического кружка?

Он моргнул, поражённый воспоминанием.

— Ты тогда разоблачила её, — медленно проговорил он.

Губы Маринетт тронула улыбка, тусклая, но тёплая.

— Нет. Только попробовала. Но ты… выступил перед всеми. Сказал, что Макс лучший игрок. Заставил её отступить. Это было… не грандиозно, наверное, но очень важно для Макса.

Адриан слегка качнул головой.

— Тогда было иначе.

— Ничего подобного, — Маринетт шагнула ближе, мягкий скрип обуви казался громким в тишине. — Ты всегда был таким человеком, Адриан. Даже если сам этого не видел. Ты просто выбираешь моменты.

Что-то в её тоне почти заставляло поверить ей.

Он издал негромкий смешок, тише, чем хотел, звук вырвался наружу, как воздух из трещины в стекле.

— Похоже, в последнее время плоховато я их выбираю.

Она тоже засмеялась — легко, искренне, без осуждения, лишь с лёгким чувством общей абсурдности ситуации. И на этот миг Адриан почти забыл, где находится, почти верил, что воздух между ними всё ещё такой же, как раньше.

Затем смех оборвался посреди дыхания. Синяк, расцветавший на рёбрах от удара Маттьё, отозвался тупой болью, и тихий стон сорвался с его губ быстрее, чем он смог остановить его.

Её улыбка мгновенно исчезла.

— Эй, ты в порядке?

Адриан неопределённо махнул рукой, но движение лишь усилило боль. Легонько приложил ладонь к боку, словно надеясь удержать её на месте. Но боль была не только физической — она гнездилась глубже, вне поля зрения Маринетт.

Между её бровей собрались складочки беспокойства.

— Адриан?

Тяжесть в его груди увеличилась, давя на ребра, затрудняя дыхание. А потом она лопнула, неровно и беспорядочно, потому что она смотрела на него вот так — как будто все еще заботилась о нём, после всего случившегося.

— Прости меня, мне очень жаль, — выпалил он, слова вышли грубыми, почти отвратительными из-за того, как они вырвались из него.

Голова её слегка наклонилась.

— За что?

— За всё, — продолжил он, еле слышно, грубовато. — За Лилу. За моего отца. За всё, что сказал Маттьё, потому что это всё правда… — голос сорвался на последнем слове, плотина в груди дала течь. — За то, что стоял здесь, когда должен был… должен был что-нибудь сделать. Должен был остановить его, должен был… — его ладони бессильно сжались, ногти впивались в кожу ладоней.

— Адриан…

— Я должен был рассказать тебе, что чувствую, — признание выскочило, прежде чем он сумел поймать его. — Я должен был сказать, что я…

Выражение её лица сразу смягчилось, глаза стали нежными. Сделав шаг ближе, она взяла его за руку, её пальцы, тёплые и надёжные, поверх его дрожащих пальцев, останавливали его осторожно.

— Кот Нуар.

Слова повисли в воздухе, как замедленный звон пощёчины.

Что?

— Я… у меня есть парень. Кот Нуар. Мы, э-э, встречаемся, — сообщила Маринетт с маленькой, почти извиняющейся улыбкой, словно думала, что деликатно отказывает ему.

Он застыл, превратившись в лёд, хотя внутри пылал огонь. Она не знала, что только что отвергла его. Она не знала, что только что призналась в любви к нему.

Он хотел поцеловать её.

— Я никогда не ожидала, что ты полюбишь меня тогда, — продолжила она, голос тихий, но уверенный. — И тебе не нужно… компенсировать это сейчас.

Рот Адриана открылся, но звука не вышло.

— Ты хороший человек, Адриан, — сказала она, словно старалась убедить его простыми истинами. — Не позволяй Маттьё выводить тебя из равновесия. Иногда он бывает… вспыльчивым, особенно когда дело касается друзей. Но, ох, дай ему время. Однажды вы можете стать друзьями.

Он выдавил нечто среднее между смехом и вздохом, но это прозвучало пусто и тускло.

Она нежно сжала его руку напоследок, прежде чем отпустить.

— Не бери на себя всю вину. Не всё требует исправления от тебя.

Но она не увидела, как скулы его напряглись, как взгляд скользнул мимо неё к двери.

Потому что кое-что нуждалось в исправлении именно от него. Чем дольше он оставался недвижим, тем хуже становилось положение.

Адриан тихо попрощался с Маринетт — чмокнув её в щеку — и обошёл её стороной, направившись к узкому коридору, ведущему обратно в зрительный зал. Но пульс его сбился с ритма. Не из-за синяка. Не из-за драки. Из-за острой новоприобретённой ясности понимания, что скоро он войдёт обратно в театр Габриэля, повествование Габриэля, мир Габриэля.

И он сомневался, что сможет выдержать роль, написанную для него отцом.

Когда он вышел из крыла, волна болтовни и щелчков фотокамер обрушилась на него, словно холодный душ. Зал постепенно просыпался от перерыва, поворачиваясь лицом к подиуму. Место отца — Габриэля — в первом ряду подозрительно пустовало — он наверняка совещался где-то приватно с Натали, с Лилой, переписывая публичный образ сына заново.

Адриан занял своё место молча.

Несколько голов повернулись в его сторону. Алья взглянула на него, открыв рот, словно собираясь что-то сказать, потом передумала. Он ощущал взгляды магнатов, ассистентов, инвесторов, журналистов, бегущие по нему — любопытствующие, расчётливые.

Именно тогда он поймал её взгляд.

Журналистка — не одна из тех, специально отобранных Габриэлем красавиц-журналисток. Эта женщина согнулась над камерой, объективы болтались у неё на шее, словно кольчуга, волосы завязаны в свободный узел. Она наблюдала за ним таким взглядом, который ясно давал понять, что она что-то заметила. То самое «что-то», что Габриэль предпочёл бы похоронить.

Она осторожно двинулась вперёд через толпу в проходе.

— Адриан Агрест?

Он повернул голову ровно настолько, чтобы встретиться с ней глазами.

— Да?

— Я видела, как вы уходили на перерыв. Я уверена, для вас, как для одноклассника Маринетт Дюпен-Чен это был трудный день, — её тон был осторожным, но взгляд острым. — Хотите прокомментировать произошедшее?

Его первым импульсом — рефлексом, воспитанным годами под взглядом Габриэля — было вежливо улыбнуться и уклониться. Ничего не говорить. Ничего не давать.

Но голос Маринетт продолжал звучать в его голове.

"Ты хороший человек. Не бери на себя всю вину."

И внезапно идея позволить Габриэлю сгладить ситуацию — позволить официальной версии затоптать правду, прежде чем она вообще появится — стала ему невыносима.

— Да, — ответил Адриан, и слово это получилось ровным, чётким.

Брови журналистки поднялись.

— Да… Вы хотите высказать комментарий?

— Да, — Адриан выпрямился в кресле, настраивая голос так, чтобы близстоящие могли уловить его. — Мой отец — влиятельный человек, но это не значит, что его решения должны быть бесспорными. Справедливое расследование должно быть начато в надлежащее время официальным путем. Никто не выше критики — так мы сохраняем справедливость.

Ряд впереди зашумел волной — несколько голов резко повернулись. Ручка журналистки зависла на середине строчки.

Адриан встретил её взгляд, продумал следующее предложение.

— Маринетт Дюпен-Чен является одним из наиболее талантливых дизайнеров, которых я встречал. Ей необходима площадка, чтобы выразить себя, чтобы рассказать свою историю, как и каждому другому. Надеюсь, мы сможем признать это.

Щёлкали затворы камер в секторе прессы. Разговоры загорались короткими вспышками вокруг них. Он не отводил взгляда от журналистки.

— Можете напечатать это, — сказал Адриан, испытующе глядя.

Она легко улыбнулась.

— Напечатаю.

Где-то на периферии сознания он подумал, что увидел высокую фигуру Габриэля, возникшую в дальнем конце подиума, разрезающую толпу с гладкой, холодной точностью.

Адриан не дрогнул.

Да начнётся война.

1) Пояснение к названию главы: Английский термин "snagged" в швейном деле и моде означает зацепление ткани или нити, образование затяжки или крючка на материале. В русскоязычном профессиональном лексиконе чаще всего используют следующее значение: «зацепленный», «подцепившийся», «затянувшийся», «повредивший структуру ткани».

Вернуться к тексту