Душевные смуты пациентки Грейнджер (гет)

Полнолуние наступило слишком внезапно. Гермиона заранее высчитала, когда нужно будет подойти к окну, с тоской взглянуть на круглую, пузатую луну и завыть, но опоздала — трансформация началась раньше, застав ее врасплох. Как же было больно! Ее словно выворачивало наизнанку, то скрючивая в три погибели, то распрямляя, заставляя выгибаться дугой... А потом сознание отключилось, уступая место животным инстинктам. Гермиона выла, крушила все вокруг, пытаясь вырваться из комнаты, казавшейся теперь тюрьмой. Зрение выхватывало из темноты предметы, но не отличало их друг от друга. Все было одинаковым — несъедобным, и это злило. Она долго бесновалась, разбила стекло и чуть не выпала из окна, но животный инстинкт самосохранения помог в последний момент зацепиться за портьеру, которую она тут же изорвала когтями в клочья. Когти словно чесались, и Гермиона драла ими все подряд, пока в комнате не осталось "живого места". Стол был перевернут, кресло — разломано на куски, зеркало — разбито. Волчица поранилась осколками, но это лишь сильнее озлобило ее.

Гермиона металась, пока не выбилась из сил. Затем прилегла в углу и, сложив голову на лапы, уснула. Во сне она все еще была человеком — ей грезился Северус, жестокий и коварный; Люциус, лживый до мозга костей, но безумно сексуальный; Драко, изворотливый, находчивый и совершенно бессовестный.

Когда первые солнечные лучи осветили ее унылую обитель, Гермиона проснулась. Сознание снова покинуло ее, заставляя рваться на поиски пищи. Она опять металась по комнате, разрушая остатки мебели и других предметов интерьера, пока в порыве ярости не бросилась на дверь. Под весом волчицы дверь подалась вперед, открывая проход к свободе. Гермиона вырвалась в коридор, но тут же остановилась, прислушалась и принюхалась. Где-то вдалеке запахло живностью, и она отправилась на запах, то и дело оглядываясь по сторонам. Запах добычи приближался, заставляя ее, изголодавшуюся, ускорить бег.

Коридор сменился залом, и за колоннами волчица увидела большой стол и стулья. Теперь ощущение скорой наживы было так сильно, что кружило голову. Гермиона завыла устрашающе. Медленно пройдя вдоль окон, она подняла голову и увидела Люциуса Малфоя, величественно восседавшего во главе стола, но не узнала его. Клацнули зубы, и волчица хищно облизнулась, глядя жертве прямо в глаза. Мужчина молча наблюдал за ней, не шевелясь. Гермиона снова завыла протяжно, и в следующий миг — совершенно внезапно — бросилась на хозяина дома, давшего ей приют...

Но Люциус оказался проворнее: вскинув палочку, он ловко возвел перед собой невидимую глазу зверя стену, и волчица упала, ударившись об нее со всей силы. Но неудача лишь разозлила хищницу. Гермиона предприняла еще одну попытку вцепиться клыками в сочное бедро Люциуса, но снова потерпела неудачу.

Малфой-старший посмотрел на нее сверху вниз и шумно выдохнул.

— Я должен был это видеть, — пробормотал он отчаянно и быстро пошел прочь, попутно отгораживая себя чарами от одинокой волчицы, которая продолжала бросаться на него, не понимая, что мешает ей.

Неудовлетворенная, голодная, Гермиона принялась носиться по залам и коридорам, лестницам и анфиладам в поисках пищи, пока не нашла жирного тетерева, токовавшего растерянно прямо на полу в самом дальнем крыле имения. Не теряя больше ни секунды, Гермиона мертвой хваткой вцепилась ему в горло и с легкостью перекусила шею, с наслаждением заливаясь кровью. Теперь она могла насытиться!..

В себя Гермиона пришла лишь через несколько дней, когда край луны снова спрятался от взора за пеленой ночного неба. Она лежала на ледяном полу возле останков очередной добычи в незнакомом месте. Из одежды на ней были лишь остатки сорочки, изодранной в клочья и не прикрывавшей ровным счетом ничего. Стекло в окне напротив было расколото, ив помещении гулял холодный ветер. Гермиона поднялась на ноги, вспоминая, что все еще находится в имении Малфоев. Она обхватила себя руками, судорожно соображая, куда идти — да и как идти куда-то в таком виде?! Гермиона не знала, кто выпустил ее из комнаты, и ей было ужасно стыдно за то, что она могла совершить, хотя и не помнила ничего, кроме одной-единственной фразы: "Я должен был это видеть"...

Все тело ее было изуродовано ссадинами, царапинами, порезами, и Гермиона впервые ощутила себя по-настоящему ничтожной. Она понимала пренебрежение, с которым, должно быть, Люциус смотрел на нее — жалкую тварь — когда произносил эти слова. А чего еще она может заслуживать после всего... Гермиона остановилась и оперлась рукой о стену. Босые ноги, ступавшие по битому стеклу, болели нещадно. А ведь это она пренебрегала им — лжецом — совсем недавно! Это она должна презирать Люциуса! Гермиона нахмурилась и вздохнула.

Вдруг перед ней из ниоткуда возник домовой эльф. Он оглядел Гермиону бегло и тут же исчез снова. Она еще раз вздохнула и поежилась от холода.

— Как тебе первая трансформация?! — голос Драко напугал ее, и Гермиона вздрогнула, пытаясь прикрыться.

Младший Малфой не стал рассматривать ее — лишь протянул зачарованную мантию, в которой тут же стало тепло, как под одеялом.

— Теперь я могу уйти? — тихо спросила она вместо ответа, и Драко кивнул.

— Я больше не буду задерживать тебя, хотя все-таки рекомендую дождаться, пока заживет твое тело.

Гермиона не ответила.

Он проводил ее до комнаты, из которой она сбежала в зверином обличии, но теперь там снова царил идеальный порядок. Ничто не напоминало о трансформации, и Гермиона опять почувствовала стыд — она рассчитывала, что сама сможет ликвидировать последствия своей болезни, не злоупотребляя гостеприимством Малфоев.

— Я принесу Парапанацею и бальзам от ран, — коротко сказал Драко. — Надеюсь, ты позволишь мне осмотреть тебя.

Гермиона лишь безвольно кивнула, ощущая себя обязанной. Она легла на кровать и распахнула мантию, позволив медику обработать все раны, залечить порезы и натереть ее восстанавливающим кожу эликсиром. Пока Драко проделывал с ней все это, Гермиона не чувствовала ничего, словно он был и не мужчина вовсе. Она лежала, думая о том, что ей пора.

Оставшись в одиночестве, она взглянула на себя в зеркало и не узнала. На нее смотрела словно абсолютно чужая женщина, выглядывая откуда-то из глубины ее души волчьим прищуром. Гермиона Грейнджер сначала потеряла родителей, потом — детей, мужа, друзей, наконец, она потеряла себя... Задерживаться дольше не было смысла, и она взмахнула палочкой, собирая в сумку свои скромные пожитки. Оделась, накинула мантию и подняла капюшон, пряча глаза. Открыла дверь и, в последний раз обернувшись, вышла в коридор и поспешила покинуть поместье.

Гермиона не собиралась прощаться, но Люциус расстроил ее планы. Он стоял на ступеньках и отдавал указания эльфам, расчищавшим в саду снег.

— П-позвольте, — промямлила Гермиона, пытаясь протиснуться между ним и перилами.

Люциус молча посторонился. На его лице больше не было вечно беспечной улыбки Казановы. Она не оглянулась на него, боясь встретиться взглядом, и быстро пошла по дорожке до ворот, чтобы скорее аппарировать прочь.