Я научусь тебя любить (гет)

Я был неправ сто тысяч раз, я признаюсь себе сейчас,

Но боль от этого, увы, не стала меньше.

Качнется маятник часов, не будет слез, не будет слов,

Когда все чувства станут временем прошедшим.

Больше нет сил, больше нет слов,

Нервы мои струны гитарной стали тоньше.

Просто убил просто любовь,

Просто одним разбитым сердцем стало больше…

Тяжелое дыхание вырывалось изо рта, сердце билось в груди подстреленной птицей, непонятная дрожь то ли от холода, то ли от страха пронзала все тело… Кристина прижала холодные руки к пылающим щекам, остановившись всего на минуту. Она устала. Устала так, что уже еле шла, спотыкаясь почти на каждом шагу. Устала до колик в боку. До изнеможения. До безумного желания лечь прямо здесь и уснуть, желательно надолго. Но, как бы ей ни хотелось забыть весь этот кошмар, преследующий ее, казалось, по пятам, ей ни на минуту не подумалось о том, что стоило остаться. Нет, она была уверена в своем решении на все сто процентов, поэтому, как бы ни болели ноги и ни кололо в боку, она продолжала идти. Куда? Зачем? Она не знала этого. Знала только откуда бежит. От опасности. От своих полночных страхов. От него.

Кристина перевела дух и опять двинулась вперед. Наскоро собранный чемодан — да и не чемодан это был, так, чемоданчик — сильно препятствовал быстрому шагу. Пальцы немели от напряжения, когда она чрезвычайно быстро собирала вещи, выбирая только самое нужное и необходимое. Два платья, смена белья, гребень и кошелек. Все деньги, которые были в доме, хранились в комнате Кристины в ящике стола, запиравшемся на ключ. Так захотел Эрик, а Кристина не стала противиться. Кто знает, почему он так пожелал? Может, не хотел, чтобы на него повесили хлопоты да заботы о домашних делах или еще что-то? Как бы там ни было, до сегодняшнего дня, или, вернее, ночи, Кристину это не волновало.

Девушка зажмурилась от резкой боли в боку и хрипло выдохнула, вспоминая, как нерешительно открыла ящик стола и вытащила на свет божий деньги Эрика. Меньше всего ей хотелось их трогать, но какие бы чувства ни одолевали ее, теперь она была гораздо рассудительней, чем в прошлый раз, когда убегала от Рауля. Правда, и ситуация была другой… Или… нет?

Кристина дернула головой, пытаясь избавиться от навязчивых картин, преследовавших ее все утро. Вот она стоит, мокрая насквозь, и смотрит вслед уезжающей карете. Вот Эрик возникает перед ней, капли дождя падают с его волос и одежды. Вот его первые обвинительные слова и ее непонимание. Вот его кулак, который, как показалось Кристине на один миг, сейчас ударит ее. «Я могу быть несдержанным, язвительным, могу даже накричать на вас, но я никогда вас не ударю». Никогда вас не ударю…

Кристина повторила эту фразу пересохшими губами. Он ведь так говорил. Никогда не ударю. И не ударил. Почти. Девушка, содрогнувшись, вспомнила, как тяжелый кулак опустился всего в нескольких сантиметрах от ее головы. Не ударю. Я никогда вас не ударю. Она повторяла эту фразу про себя и когда в спешке собирала немногочисленные пожитки, и когда темной ночью уходила из спящего дома, опасаясь, что любой шорох выдаст ее. Он клялся, что не ударит. И он сдержал слово. Но она не верила ему. То, что было вчера, может повториться в любой момент. Она устала жить, словно на вулкане. После того, что он устроил, после всех его слов и поступков она просто боялась находиться в доме. Быть может, он и не ударил бы ее рано утром, когда минувшие потрясения чуть утряслись бы, может, раскаялся бы, а она бы простила, впрочем, как всегда в последнее время. Может. Но думать об этом уже ни к чему, по крайней мере, теперь. Все уже сделано. Она приняла решение. И теперь, скрепя сердце, несла этот груз на своих плечах. Он обещал, что не ударит ее. Что ж, он не сделал этого тогда. Но что мешает ему сделать это сейчас, если он найдет ее?

Кристина поежилась. Если он найдет ее… она пропала. И дело не только в том, что она боялась мести Призрака. Она боялась тех чувств, которые начинала к нему испытывать. Это пугало ее больше всего. На этот раз, если она попадется ему, он заберет не только ее саму, но и ее сердце и душу в придачу. Она знала, что так и будет. За все дни, проведенные бок о бок с этим таинственным мужчиной, Кристина поневоле узнала его с разных сторон. Узнала так, как почему-то не могла узнать на протяжении десяти лет, когда он учил ее. Узнала, что он может быть настолько разным, что дух захватывает. И самое страшное — ей это начинало нравиться. Но как вообще это возможно — любить и бояться? Постой… любить?

От неожиданности девушка даже остановилась, вытирая пот со лба. Любить? Кто говорит о любви? Она не любит его. Или?.. Да нет, глупость. Глупость. Глупость!

В любом случае у них ничего не получилось бы. Она так и не смогла полностью разобраться в нем — в этом загадочном мужчине, который каждый раз показывал настолько разные грани своей натуры, что она постоянно путалась. Какой он на самом деле? Сумасшедший убийца? Призрак Оперы, похитивший ее в самый разгар премьеры «Дон Жуана»? Или терпеливый и даже заботливый Эрик Дестлер, который не прикоснулся к ней и пальцем? А может, это один и тот же человек? Но так быть не может! Не может человек одновременно быть таким разным. Хотя… откуда ей знать? Она ведь чуть с ума не сошла рядом с ним. И ничего бы все равно не вышло. Ничего. Лучше не стало бы, так пусть не будет хуже. Она просто ушла. И это к лучшему. Наверное.

И снова выдохнув, Кристина наконец-то обратила внимание на внешний мир, а не только на внутренний. Она шла уже довольно давно — несколько часов уж точно. И если когда она покидала спящий дом, светила луна, то сейчас занимался рассвет. Кристина не знала, где находится. И хотя она не шла бесцельно, но все же место, где она теперь очутилась, оказалось незнакомым для нее. Но девушка не остановилась и не повернула обратно, а продолжила свой путь, чуть подозрительно всматриваясь в лица похожих, которых в этот час было довольно мало. Но никто не обращал на нее внимания. Было ли это из-за ее длинного темного плаща с капюшоном, накинутым на голову, или из-за самого ее вида, которым она отчаянно пыталась показать свою независимость, Кристину это не беспокоило. Ее беспокоил сам город — ей уже приходилось сталкиваться с ужасами, таящимися в ночи на парижских улицах, но это было давно, и она уже изменилась. Она больше не та пугливая девочка, трясущаяся от страха и безысходности, теперь она сумеет себя защитить.

«Да ну? — хмыкнул внутренний голос. — Раз ты такая сильная, то почему бежишь? От кого убегаешь? Разве не от своего страха?»

Дернув головой, чтобы прогнать непрошенные мысли, Кристина сосредоточенно продолжила путь. Она должна отыскать карету. Должна! Ну почему ей всегда так не везет? Почему? Или у нее судьба такая? Едкий внутренний голос шепнул, что Эрику везет еще меньше, да еще с тех пор, как он встретил ее. Рассердившись, что даже собственное подсознание постоянно напоминает ей об Эрике, девушка попыталась прогнать его образ, почему-то стоящий перед глазами. И хотя она не хотела видеть его, воспоминания снова и снова возникали в ее мозгу, вспыхивая яркими искорками. Их свадьба, полумрак спальни, освещенный лишь огоньком догорающей свечи, его губы, касающиеся ее лба, и шепот, тихий, едва уловимый: «Не закрывайтесь от меня, Кристина… Я никогда вас не ударю». Никогда вас не ударю. Никогда…

Слова отлынивали эхом в ее голове, будто она не помнила их наизусть, будто каждый миг той ночи не запечатлелся навеки в ее памяти.

Он мог быть… добрым. В эту ночь она поняла это. Он не был соткан из зла и тьмы, как она боялась, ибо тогда он уничтожил бы ее за то, что она сделала раньше, за то, как поступила с ним, за то, что растоптала его сердце. Но он продолжал относиться к ней так, как раньше. Ну, или почти так. Как к святыне. Как к ангелу. И одновременно как к любимой девушке.

Кристина застонала. К чему она опять и опять вспоминает о нем? К чему? Она ведь ушла. Сама. Сама выбрала свой путь. Путь, который не будет связан с ним. Так зачем теперь думает о нем? Ей же все равно. Все равно! Пожалуйста. Пусть так будет. Пусть ей будет все равно. Прошу!

Но ей не было все равно.

Осознав это, она остановилась и какое-то время неподвижно стояла, смотря куда-то в пустоту. Ей не все равно. Не. Все. Равно.

Это мир сошел с ума или только она сама? А, может, она давно была сумасшедшей, но только не догадывалась об этом, и только сейчас скрытое безумие вдруг вышло наверх, явив себя миру и ей в первую очередь?

Неправильно. Как все неправильно! Она не должна такое чувствовать, никак не должна. Ей должно быть все равно. Так почему же это не так?

Сглотнув, Кристина поежилась. Она стояла почти на перекрестке: повернуть назад или пойти вперед?

Что ждет ее позади?

Эрик. Его сжигающая любовь. И ярость, которая вгоняет ее в дикий первобытный страх.

А что впереди?

Мрак. Неизвестность. И спокойствие.

Уйти или вернуться? Девушка до боли закусила губу. Что делать? Как поступить?

Она невольно подняла голову и огляделась вокруг. Легкий туман окутал город, заполз в каждую щель, растворил все острые углы в мягком и будто светящемся мареве. Краски, такие яркие вчера, сейчас поблекли и потускнели. Юная листва тихонько шепталась о чем-то своем, поверяя тайны игривому ветру, прилегшему, казалось, отдохнуть на кроны усталых деревьев. Там царил зеленый цвет. Такой яркий, молодой, весенний. Такой живой. И такой… усталый? Как глаза Эрика. Да. Как его глаза, глаза цвета прозрачных морских волн ранним утром, когда море спокойно и только-только просыпается ото сна. Глаза, по которым так легко прочесть все мысли их обладателя — те мысли, которые он никому и никогда не скажет. И какая-то волна поднялась в груди и, словно разбушевавшийся шторм, нахлынула на нее и накрыла с головой, а потом так же стремительно отхлынула, оставляя за собою… что?

Понимание.

Кристина поняла. Поняла, что вряд ли сможет уйти. Поняла, что не должна уходить, что обязана вернуться.

Нет, немного не так.

Она хочет вернуться. Хочет увидеть его. Пусть он накричит на нее, пусть снова начнет сыпать обидными словами, не имеющими ничего общего с правдой, язвить, пусть. Он не сделает ей ничего. В этот момент она поняла это так явно, что чуть не рассмеялась вслух, успев одернуть себя. И к чему сомнения? К чему все эти раздирающие ее голову мысли? Она же с самого начала знала это. Она уже привыкла к его характеру — ну, или почти привыкла, почти не обращала внимания. Так почему же ушла? Из-за чего? Неужели из-за глупого страха? Ведь, наверное, если бы она осталась, то на следующее утро они бы даже нормально поговорили, она объяснила бы, что его подозрения нелогичны и что она уже давным-давно не думает о Рауле так, как думала когда-то.

Вот! Это то! Вот почему она так быстро собралась уходить. Ответ лежал на поверхности, тогда как она безуспешно пыталась найти его уже несколько часов, утопая в собственной лжи. Потому что он не поверил ей. Потому что между ними вновь встал Рауль. Потому что он опять заподозрил ее в том, что она солгала, заподозрил в предательстве, и это ранило ее так, как она даже не ожидала.

Но почему это ее ранило?

Кристина глубоко вдохнула прохладный утренний воздух. Мысли беспорядочно метались в голове, будто рой потревоженных пчел, но одно она знала точно — убегать она больше не хочет. Хватит. Она убегала всю жизнь. Теперь ей хочется вернуться, переубедить его, доказать, что она не предавала и не собиралась предавать. Доказать, что… он ей нравится?

Чемоданчик выпал из ее онемевших пальцев и плюхнулся в небольшую лужу, оставшуюся, видимо, после вчерашней грозы, но девушка не обратила на это ровно никакого внимания. Именно в этот момент она кое-что поняла. Поняла, что Эрик ей действительно нравится. И что, быть может, она чуточку в него влюблена. Влюблена? Ну что за глупость? Ей хотелось рассмеяться, но смех застревал в горле. Это правда. Это самая настоящая правда. Она влюбилась в Призрака Оперы.

Ну, она и дура!

На этот раз смешок сорвался с ее губ. А когда она думала, что любила Рауля, человека, посмевшего предать ее, она была умной?

«Да, похоже, такой же, — язвительно фыркнул внутренний голос, — твои умственные способности никак не меняются, дорогая Кристина. Умеешь же ты выбирать!»

Отмахнувшись от назойливого шепота в своей голове и откинув мысли о начинающемся раздвоении личности, девушка глубоко выдохнула, пытаясь собраться с мыслями. И как ей теперь поступить? Возвращаться страшно, а уйти… уйти просто так она уже не может. Тем более что она призналась самой себе, и эта правда, если она теперь просто исчезнет из жизни Эрика, просто загрызет ее. Измучает. Она не сможет жить, зная, что собственноручно лишила счастья его — да и себя, быть может, тоже.

Интересно, с каких пор она думает, что может быть с ним счастлива?

Ничего, ничего, все еще будет. Главное, что она хоть немножко, но разобралась в себе. Это главное. Раз она, правда, чувствует что-то к нему — хоть такие мысли и казались ей невероятными, — то стоит попробовать. Наверное, стоит. Призрак Оперы принес в ее жизнь только страх, горечь и боль, так, быть может, Эрик Дестлер принесет ей счастье?

Кто знает. Жизнь покажет. Нужно только дать шанс. Ему. И себе. Им обоим.

Ощутив себя человеком, только что сбросившим тяжелый груз с плеч, девушка рассмеялась, не заметив, как от нее удивленно шарахнулся какой-то месье, проходящий мимо. Она вернется. Быть может, не сразу, а через пару дней. Она поживет в гостинице, окончательно приведет свои мысли и чувства в порядок, разберется в них, а потом вернется. Авось, и Эрик к тому времени уже остынет. Кристина улыбнулась, вспомнив его взрывной, но в то же время отходчивый характер. Он поймет. Она уверена.

Кажется, все решено. Теперь надо идти. Отыскать какую-то гостиницу, снять себе комнату и впервые за пару последних дней нормально выспаться.

Удовлетворенно улыбаясь своим мыслям, Кристина подхватила чемодан, и, даже не задумавшись о том, как он оказался лежащим в луже, рассеяно стряхнула с него капельки мутноватой воды. Почти не обращая внимания на окружающий ее мир и не смотря по сторонам, она сделала один шаг с тротуара на дорогу, чтобы перейти ее. И не увидела проезжающий по улице экипаж.

— Осторожно!

Кучер резко натянул вожжи, останавливая мчащихся во весь опор лошадей. Те встали на дыбы, и Кристина, растерявшись от неожиданности, дернулась в сторону и вдруг споткнулась о маленький камешек. Не сумев сохранить равновесие, она взмахнула руками и упала, выронив чемоданчик из рук, который снова упал в ту самую, кажется, уже полюбившуюся ему лужу.

— Мадемуазель! — кучер, одетый в явно богатую ливрею, спрыгнул с козел и подбежал к неподвижно лежащей на тротуаре лицом вниз девушке. — Вы в порядке?

Во время падения шляпка слетела с головы Кристины, и теперь ее пушистые каштановые волосы рассыпались по спине. Мужчина, не слыша ответа, осторожно подхватил ее за талию и перевернул на спину. Голова ее оказалась повернутой чуть в сторону, глаза были прикрыты ресницами, а рука безжизненно повисла в воздухе. Невольно подивившись красоте неизвестной, кучер чуть встряхнул ее, желая привести в сознание. Но незнакомка продолжала лежать без движения, и мужчина, осторожно высвободив одну руку, прижал два пальца к жилке на шее, чтобы нащупать пульс. Тот, слава Богу, был, хотя быстрый и частый.

Почему же она не приходит в себя? Нахмурившись, кучер осторожно взял незнакомку за подбородок и повернул его в сторону, желая увидеть часть лица, до этого прикрытую волосами. И замер. На правом виске виднелась глубокая рана, с которой раз за разом скатывались крупные капли темно-алой крови и падали вниз, в лужу, смешиваясь с дождевой водой.

* * *

Эрик чувствовал себя так, будто его заперли в огромную темницу без дверей и окон. И сколько бы он ни скитался, ища какой-либо выход — любой, пусть даже самый невозможный — он не мог его найти. Потому что его не было.

Кристина ушла. Навсегда. И только он в этом виноват. Он сам ее оттолкнул, сам. Своим ужасным характером, своей яростью, беспричинной злостью. Теперь он корил себя за все то, что делал на протяжении нескольких месяцев их совместной жизни. За все свои слова, сказанные ей, за все поступки, а за то, что он сделал накануне, он был готов себя убить. И сдерживало его только то, что Кристина одна в огромном городе и ей решительно некуда податься. И не у кого просить помощи. Она знала это и все равно убежала.

Но хуже всего было то, что в глубине души Эрик понимал ее. Понимал, почему она решилась на такое. И это грызло его еще сильнее.

Он слонялся по дому целое утро, словно пытаясь найти утешение в чем-то, сам не зная в чем. Он открывал все комнаты подряд, бродил из уголка в угол, заглянул даже в подвал, хотя понимал, что вероятность встретить там Кристину ноль целых одна десятая. И все же Эрик не мог сидеть на месте. Временами он порывался идти куда-то искать, но уже собравшись и накинув плащ, останавливал себя. Куда он пойдет? Он ведь даже не знает, в каком направлении ушла любовь всей его жизни. Любовь, которую он сам убил. Сам.

Он сердито дергал ручки открывавшихся ему навстречу комнат, хлопал дверями так, что звенели стекла, а, выходя в сотый раз из комнаты Кристины, так сильно ударил кулаком по стене, что разбил костяшки в кровь. И снова горькое болезненное воспоминание, будто огонь, зажглось в мозгу. Кристина, мокрая насквозь, с распущенными волосами, с которых стекают дождевые капли. Страх во взгляде, нет, не страх — настоящую панику он увидел там, в глубине двух озер ее глаз, но не обратил внимания, потому что был слишком занят собой. Впрочем, как и всегда. Только теперь он мог столь явно, что это причиняло боль, осознать, что чаще всего думал именно о себе. Вот и сейчас он настолько вышел из себя, увидев всего один взгляд, который она бросила на де Шаньи. И застарелый страх, что его снова предадут, бросят, оставят, именно этот проклятый страх сделал из него настоящего монстра.

Это так. Я монстр.

Эрик стоял в прихожей и мрачно смотрел на свое отражение, изучая его. Маска валялась где-то в одной из комнат, в какой, он не помнил, но это его и не интересовало.

— Ну, что, — прохрипел он, — добился своего, да? Ты, проклятый монстр!.. Почему ты не сдох где-то там, в катакомбах под оперой? Почему не удавился в утробе матери? Почему?! Какое право ты имеешь приносить боль всем людям, которых встречаешь в жизни?! Какое право ты имеешь причинять боль ей?! — он уже почти кричал, захлебываясь своим горем, дыхание тяжело вырывалось из груди. — Какое?! Ответь мне, ты, подземное чудовище!

С этими словами он изо всех сил ударил кулаком по зеркалу. Брызнули во все стороны осколки, впиваясь в незащищенную кожу рук, будто невидимые острые иголочки, и капли крови, расползаясь по белоснежной рубашке, но Эрику было наплевать. Он сжал в руках голову и повалился на колени. Казалось, что она сейчас разорвется напополам от жуткой пронзающей боли.

— За что?.. — хрипел он. — За что мне это все? О, господи, за что? За что ты наказываешь меня всю мою жизнь?!

Никакого ответа. Впрочем, он и не ждал его. За тридцать два года, которые он, по его подсчетам, прожил на этой земле, он не раз обращался к создателю с такими словами и давно привык, что ответа не будет. Но никогда он еще не надеялся так яростно, не уповал на Господа так страстно, как сегодня. Он готов был умолять о прощении кого угодно, лишь бы только это помогло вернуть назад Кристину.

«Напрасно, все напрасно, — предательский шепот раздается в голове, и мужчина зажимает ладонями уши, чтобы не слышать его, но все тщетно — голос шепчет изнутри. — Ты никогда не вернешь ее, ты, жалкое чудовище. Тебе был дан шанс все исправить, но ты им пренебрег».

— Пренебрег… — прохрипел он. — Я. Это все я! И только я… Я! — он заревел со страшной силой, поднимаясь с колен и хватаясь за стоящий возле разбитого зеркала диванчик. Но ноги не послушались, подогнулись, и он без сил сполз вниз. Жуткое отчаяние накатывало волнами, разбиваясь о маленький остров надежды и с каждой волной все больше и больше затапливая его.

Это все, конец. Ему больше никогда не вернуть ее. Она пропала навсегда, навеки. Убежала от страшного монстра, и была права. Права.

Он такой и есть. Он чудовище. Он таким был, есть и будет, и ничто в этом мире его не изменит. Даже она, которая так старалась это сделать.

Так что же ему делать? Что? Ему, Эрику, теперь незачем жить, не для кого жить. Она была единственным лучиком света в темном царстве ночи, окружавшей его с самого детства. И вот сейчас даже этот маленький лучик погас, исчез, оставив одинокого демона проливать горькие слезы, разъедающие его душу так, как кислота разъедает плоть.

У него только один выход — уйти. Уйти из этого мира, из этой жизни. Уйти и, наконец, обрести покой. А она пусть будет счастлива. Он не заслуживал ее никогда. Никогда!

Решение возникло мгновенно, и Эрик, рвано выдыхая вдруг ставший слишком густым и вязким воздух, все-таки поднялся на ноги и нетвердой походкой направился к двери. Это верно, так нужно.

Нужно.

Но стоило ему протянуть руку к двери, как она вдруг открылась, и на пороге перед Призраком внезапно возникла женская фигура. Пытаясь избавиться от назойливых кругов перед глазами, Эрик провел ладонью по лицу и зажмурился. Когда он открыл их спустя пару секунд, разноцветные блики уже перестали прыгать перед глазами, будто пестрокрылые бабочки. Мужчина сощурился, перевел взгляд на женщину и замер. Это была мадам Жири.

— Эрик? — послышался ее знакомый голос, и вдруг всякое самообладание оставило его. Он, не знавший, куда идти и к кому обратиться, теперь был оглушен возникшей возможностью того, что кто-то ему все же поможет. И когда это осознание обрушилось на него с высоты водопада, он бросился к Антуанетте и, будто потерянный ребенок, сжал ее в объятиях.

Потрясенная женщина, замерев на месте, удивленно воззрилась на высоченного Эрика, который теперь сжимал своими огромными ладонями ее руки и что-то бессвязно бормотал.

— Эрик, да что такое? Что случилось? Что-то с Кристиной? — этот вариант пришел ей в голову первым, поскольку таким Эрик мог быть лишь тогда, когда речь заходила о той, которую он любил больше всего на свете. Но что могло случиться настолько важное — или страшное? — что Эрик так себя ведет? — Так, все, успокойся. Приди в себя. Эрик!

Видя, что ее уговоры никак не помогают, обеспокоенная женщина, отстранив от себя Эрика и усадив на диван, поспешила на кухню, по пути снимая с себя шляпку с тоненькой вуалью и сбрасывая накидку. Несмотря на то, что на дворе царила поздняя весна, утра были далеко не теплыми, да и ехать пришлось долго. Наскоро вымыв руки, Антуанетта набрала в стакан холодной воды и почти бегом вернулась в прихожую.

Призрак все так же сидел на диване, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Не знай она Эрика, женщина подумала бы, что у него какой-то приступ. Наверное, случилось что-то действительно серьезное, иначе он не был бы… такой.

— Эрик, выпей это, — она сунула ему стакан воды, но мужчина даже не отреагировал, продолжая все так же смотреть куда-то в пустоту. — Эрик, прекрати. Что случилось? Эрик, да ответь же мне!

На мгновение задумавшись, она сердито взглянула на Эрика, а потом вдруг выплеснула содержимое стакана ему на лицо. Тот замер, потом убрал руки от головы, медленно вытер лицо рукавом, а когда перевел взгляд на мадам Жири, та с радостью увидела, что глаза его стали более осмысленными.

— Антуанетта? — хрипло спросил мужчина и сразу же закашлялся, тяжело содрогаясь. Спокойно переждав этот приступ, женщина уселась рядом с ним и, положив руку ему на плечо, спросила:

— Так что же случилось, Эрик?

Тот вздохнул и вдруг опустил голову, будто защищаясь от ее пронзительного взгляда, а потом глухо проговорил:

— Кристина… Она ушла.

Антуанетта, которая напряглась сразу же, когда Эрик произнес имя девушки, недоуменно нахмурилась:

— То есть как, ушла? Куда ушла, Эрик? Ты можешь нормально объяснить, что случилось?

Призрак вздрогнул, а потом, еле выговаривая слова, начал рассказывать:

— Мы… поссорились. Я накричал на нее, начал… угрожать, и… и на утро она ушла. О, Антуанетта, что же мне делать?! Она не вернется, она больше никогда ко мне не вернется! Это я, я во всем виноват.

— Ну, тише, тише, — мадам Жири успокаивающе сжала его руку, получив в ответ отчаянное пожатие человека, который уже просто не знает куда идти и что делать. Да уж, ситуация. Как Эрик умеет кричать и оскорблять, она знала прекрасно. Но что же он мог такого наговорить или сделать, что даже Кристина — этот ангел во плоти, а не девушка — решилась сбежать? — Успокойся, Эрик. Надо что-то решать, искать ее. Когда она ушла?

Антуанетта искренне надеялась, что девушка пропала не так давно, иначе след ее давно простыл, поэтому обрадовалась, когда Эрик тихо произнес «Вчера».

— Ничего, мы найдем ее, найдем. Все образуется. А теперь хватит ныть! Давай, приводи себя в порядок, будем вычислять, куда она могла пойти.

Эрик вскинул на нее глаза, полные отчаяния.

— Она не простит меня, Нетти. Не простит. Я уверен, я знаю это. Даже если мы ее найдем… она больше никогда не останется со мной.

Но Антуанетта прервала его:

— Об этом подумаем позже. Давай сначала успокоимся, и ты мне подробно расскажешь, что и как у вас здесь произошло. А теперь завари мне чаю, я очень устала с дороги. И еще — там, возле порога, мой чемодан, будь добр, занеси его в мою комнату, я хочу переодеться. Давай, Эрик, быстро.

И Призрак, повинуясь ее строгому голосу, молча исполнял все просьбы, — или это были приказы? — а тем временем черная тоска, охватившая его самого и весь дом, медленно отступала, проигрывая в схватке с Антуанеттой Жири.

* * *

Реальность складывалась перед глазами, будто разноцветный пазл. Кристине казалось, что она то ныряет в темноту, то снова оказывается в кругу слепящего света. С каждым мигом резкая боль в глазах и в голове усиливалась, отбирая все больше и больше сил. Ничего не хотелось. Ни думать. Ни дышать. Ни жить. В один миг ей вдруг показалось, что так плохо ей еще никогда не было, но почти сразу после этого невесомого ощущения пришел вопрос — а как было?

Ресницы, казалось, намертво слиплись, и все остатки сил ушли на то, чтобы открыть глаза и сразу же зажмурить их, потому что пронзительно белый свет ослепил ее. Теперь темнота, окружившая ее, казалась благоденствием и приносила облегчение.

Так повторялось уже несколько раз — или это ей только казалось? Кристина ненадолго приходила в себя, а потом снова погружалась в темноту, кромешную ночь, темнее которой, казалось, ничего быть не может. Но теперь она опять открыла глаза, превозмогая слабость и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме бьющего в лицо света. И спустя минуту ей это почти удалось: хотя перед глазами все плыло, а окружающие предметы раздваивались, она сумела выхватить из этого сумбура край прозрачной тюлевой занавески, прежде чем прикрыла воспаленные веки.

Глубоко и медленно вдохнув, Кристина попробовала пошевелить рукой. Та поддавалась неохотно, будто весила тонну, и девушке на миг почудилось, что она разучилась как нужно двигать руками. Нахмурив лоб, она снова разлепила ресницы. Смотреть уже было гораздо легче, и свет резал не так сильно, хотя глаза почему-то слезились. Моргнув, Кристина ощутила, как слезинка скатилась по щеке, невольно пощекотав кожу, и девушка дернулась. Рука, которой предназначалось стереть эту капельку соленой жидкости, безвольно упала на полпути, вызвав почти болезненное ощущение покалывания. Упрямо сдвинув брови, Кристина попыталась привстать, упираясь локтями в кровать, но и тут потерпела неудачу, не поднявшись даже на дюйм. Захотелось плакать. Где она? Что с ней? И… что это за непонятное чувство, которое она не может объяснить?

Ответы, как назло, не приходили, и девушка продолжала лежать, теряясь в догадках. Что же это за место?

Глаза уже почти привыкли к яркому солнечному свету, который, как видела теперь Кристина, бил сквозь светло-голубые шторы и прозрачную кружевную тюль. Комната восхищала своим великолепием, и девушка невольно засмотрелась на богатство, окружавшее ее. Ей почему-то показалось, что такой роскоши она еще никогда не видела. Огромная кровать с шелковыми простынями, занимавшая чуть ли не половину комнаты, расписанные нежно-голубыми узорами стены, картины, на которых были искусно изображены пейзажи, явно написанные рукой талантливого художника, большое трюмо возле кровати, а на противоположной стороне комнаты — хрустальный столик с изящным зеркалом. Также здесь присутствовал камин из изящно сложенных камней, покрытых сверху блестящим лаком. Все здесь прямо-таки кричало о том, что владельцы этой комнаты, да, в общем, и всего дома, совсем не бедствуют, а даже наоборот.

Но кто же они? И где она?

Предприняв еще одну попытку приподняться и с тем же успехом провалив ее, Кристина обессилено откинулась на подушки. Ей оставалось только одно — просто лежать и ждать, пока кто-нибудь не явится сюда, к ней в комнату.

Прошло полчаса, потом час, потом два — Кристина изо всех сил пыталась не спать, следя из-под полуопущенных ресниц за огромными настенными часами. Но все же сон сморил ее, измученная девушка погрузилась в приятное полузабытье, дарившее отдых уставшему телу.

Она проснулась спустя три часа, хотя ей показалось, что минуло пару дней. За окном смеркалось, наступал вечер. В комнате сделалось прохладней, и Кристина, еле двигая руками, подтянула одеяло повыше. Глаза уже не так сильно болели, а в голове ощущалась только тяжесть. Думалось тяжело, казалось, что все мысли сплошь и рядом затянуты туманом. Она опять пробовала встать, на этот раз получилось чуть лучше, но, оказавшись немного выше, ее одолело настолько сильное головокружение, что девушка сползла на подушки и пару минут не открывала глаз, чтобы справиться с собой.

И вот, наконец, когда она вся уже изнывала от нетерпения, дверь в комнату тихонько отворилась, и внутрь заглянула полненькая невысокая женщина в платье горничной и повязанным вокруг талии фартучке. Она, очень тихо ступая, прошла в комнату и положила на столик изысканный подсвечник, а потом, опустившись на колени перед камином, стала разжигать огонь. Вот затрещали дрова, вспыхнули ярко-алые искорки — и тени от предметов и силуэта женщины бросились врассыпную по стенам. Горничная, все так же двигаясь почти что на цыпочках, забрала подсвечник и уже хотела уйти, но Кристина, собрав все силы, все-таки смогла окликнуть ее:

— Простите, — она и не думал, что голос прозвучит так хрипло, — простите…, а где я?

Горничная обернулась и расплылась в добродушной улыбке, а потом подошла к кровати и осторожно положила подсвечник на трюмо. На дне ее добрых серых глаз танцевали свой танец отблески свечей.

— Вот вы и пришли в себя, деточка, — мягко проговорила она, — а мы-то уж так за вас переживали!

Кристина сглотнула, желая снова повторить свой вопрос, но горло пересохло, и она смогла выдавить из себя только что-то, отдаленно напоминающее кашель. Смутившись, она попробовала снова, но опять ничего не вышло. Кристине даже стало стыдно, когда она поймала понимающий взгляд горничной.

— Не утруждайте себя, деточка. Вы отдыхайте, я сейчас позову госпожу.

— Стойте, — все-таки смогла проговорить Кристина. Горло болело беспощадно, а голос ее был похож на карканье вороны. — Скажите мне…

— Да, милая? Спрашивай.

— Где я? — Кристина обвела взглядом роскошную и такую чужую комнату, и вдруг в ее сознание ворвался еще один вопрос, который, как оказалось, и был тем самым, не дающим ей покоя. — И… кто я?