Всё, что нельзя отдать (гет)

Прошло ещё несколько недель. Работа текла размеренно, как река, порой бурно, но всегда увлекательно. Утром — кипа новых свитков, днём — совещания, вечером — бесконечные сводки, поправки и уточнения. Замок жил своим ритмом, и Вильгельмина понемногу становилась его частью.

Сначала всё казалось непосильным: столько тонкостей, нюансов, имён, которых она не знала. Но Седрик объяснял. Не как учитель, но как партнёр. И она втянулась. Настолько, что вечера, когда они засиживались допоздна над каким-нибудь отчётом или дипломатическим документом, стали едва ли не любимыми.

Она уже узнавала его шаги в коридоре. Привыкла к его голосу за спиной. Привыкла ловить взгляды, от которых внутри слабо тянуло под рёбрами.

Она говорила себе, что это всего лишь уважение. Просто тепло делового взаимодействия. Просто… совпадение ритмов. В конце концов, люди, работающие рядом, привыкают друг к другу. Верно?

Этот вечер был как раз из тех. Замок уже погрузился в тишину. Магические светильники в библиотеке мерцали мягко, будто не желая мешать сосредоточенности. Вильгельмина сидела с ногами под себя, волосы выбились из причёски, пальцы испачканы чернилами.

Дверь отворилась почти неслышно.

— Всё ещё на боевом посту? — услышала она знакомый голос.

Седрик вошёл с двумя чашками. От одной тянулся ароматный пар.

— Лимон, ложка мёда и немного чабреца, — мягко проговорил он.

Вильгельмина фыркнула, принимая чашку:

— Мой любимый травяной чай? Это что, попытка заставить меня задержаться ещё на пару часов?

— Как будто тебя когда-то нужно было уговаривать.

Она коснулась его пальцев, принимая чашку, — всего на миг. Но этого оказалось достаточно, чтобы воздух между ними стал плотнее. Теплее. Тише.

— Ты всегда так… внимателен? — спросила она, пряча улыбку в чашке.

— Не всегда, — просто сказал он. — Только когда рядом кто-то, кто этого заслуживает. И остаётся, даже если мог бы уйти.

Вильгельмина чуть опустила взгляд, а потом, вместо ответа, вытащила из-под вороха бумаг увесистую папку.

— Думаешь, сегодня я сижу так поздно из-за усердия? Да я весь день занимаюсь чем угодно, лишь бы не открывать это, — с показным драматизмом она опустила папку между ними, будто тяжеленный груз. — Всё внутри — правки и «мудрые замечания» по многострадальной ведомости поставок. Мне даже страшно представить масштаб катастрофы.

Седрик негромко рассмеялся с той почти домашней теплотой, что возникает, когда кто-то узнаёт себя в чужих словах.

— Не бойся. Страшно только первые раз… пятьдесят. Потом уже перестаёшь задаваться дилеммой: выкинуть в окно документы или прыгнуть туда самому. Давай сюда. Посмотрим вместе.

— Так вот почему под твоим окном такая большая клумба! Его высочество берегут здоровье самого ценного советника, — улыбнулась Вильгельмина и, прежде чем снова вернуться к бумагам, сделала глоток. Тёплый, чуть терпкий вкус разлился по телу. — А если без шуток — спасибо. Благодаря тебе сегодняшний вечер пройдёт без жертв.

Седрик склонился над папкой, пробежал глазами первую страницу и ответил негромко:

— Да уж, похоже, не зря заваривал чай. Но, пожалуй, за сегодня разберёмся — это не худшее, что можно было увидеть.

— Ты просто моё спасение, — тихо сказала она, уже не шутя.

Работа шла неторопливо, со множеством мелких правок и случайных касаний, за которые никто не извинялся. Тени от светильников мягко колыхались на полках, чай остывал в ладонях, и весь замок будто сжимался до этого уголка — стола, где кипела тихая, совместная жизнь.

* * *

— У нас намечается крупный приём, — сообщил Седрик, заходя в библиотеку с охапкой свитков под мышкой. — Много гостей, много формальностей и, соответственно, много головной боли.

Вильгельмина подняла голову от своих заметок.

— По какому случаю?

— Годовщина ритуала возвращения Света Меридиана, — он озадаченно посмотрел на неё, будто не сразу понял, почему она вообще спрашивает. — Князь устраивает бал, церемонию, официальные речи. Всё как он любит.

— Ритуала? — переспросила Вильгельмина, отложив перо. — Какого именно?

— Когда Фобос подчинил себе Свет. Это было… начало новой эры. Стабильность, порядок, единение с магией измерения. Меридиан перестал быть ареной для борьбы и стал домом.

Он говорил это с той же лёгкостью, с какой цитируют часто повторяемое. Говорил как очевидное, само собой разумеющееся. Теперь и Вильгельмина была уверена, что знает о чём речь только вот тот самый академический червячок требовал подробностей.

— Мы изучали ритуалистику в Академии, — сказала она. — И мне давно было любопытно разобраться, как вообще оказалось возможным войти в слияние с магией Меридиана? У него есть формальное описание? Или это секретная информация?

Седрик открыл было рот, чтобы ответить — и… замер.

Его взгляд на миг застыл. В лице не изменилось ничего, но пауза, всего полсекунды, ничтожная, прозвучала как неправильная нота в идеальной мелодии.

— Я… — он замер, нахмурился. — Почему бы тебе не поискать самой в библиотеке?

Он отступил, как будто кто-то внезапно поставил между ними стену, и принялся перекладывать бумаги — резко, машинально, будто физическое движение могло заглушить внутренний сбой.

— Извини. Голова сегодня не на месте. Возможно, просто устал.

Но Вильгельмина уже уловила главное.

Он не забыл. Он словно не знал.

И это было странно. Даже страшно. Потому что Седрик — не тот, кто путается в деталях. Не тот, кто теряется в собственной памяти.

Он быстро вернул себе обычную собранность, отложил бумаги, начал разбирать стол, как будто прятался в рутине.

Но этот сбой в нём почему-то испугал её больше, чем сам ритуал.

* * *

Чем ближе был приём, тем стремительнее рос объём внезапных и срочных задач. Каждое утро начиналось с одного списка и заканчивалось другим — вдвое длиннее.

В это утро Седрика дёрнули в порт: иностранное судно с поставками село на мель, и назревал микро-дипломатический скандал. Разумеется, это случилось ровно тогда, когда князь ожидал ежедневных отчётов. И передавать их сегодня предстояло Вильгельмине.

— Он уже в курсе, — быстро застёгивая плащ, сказал Седрик. — Если честно, это даже его идея. Ему важно, чтобы приём прошёл идеально, так что он понимает, что я не могу быть в двух местах одновременно. Особенно когда что-то горит.

Он надел перчатки, обернулся.

— Занеси бумаги за меня, ладно?

Вильгельмина кивнула, сдержанно, но уверенно:

— Я справлюсь. Если спросят — всё объясню. Мы же вместе их составляли.

— Именно. — Седрик похлопал её по плечу. — Он не кусается. Или… не кусается, если делаешь всё как надо. А ты справляешься отлично. Только не забудь сказать, что для тебя это большая честь и всё такое. Он это любит.

— И без тебя знаю, — Вильгельмина шутливо подтолкнула его к выходу. — Беги уже.

На самом деле уверенность у неё шаталась. Не от страха, а от того самого странного ощущения, которое появлялось каждый раз, когда она даже приближалась к приёмной Фобоса. Будто воздух в том крыле был другим — плотным, как бархат, пропитанным чем-то невидимым.

Она безбоязненно ходила одна даже в самые дальние части замка, и днём и поздним вечером. Но именно здесь, рядом с тронным залом и личными комнатами князя, под кожей стыл холод. Будто кто-то смотрел.

Тревога была бесформенной, без причины — и оттого особенно липкой. Она сжала папку чуть крепче, стараясь дышать ровно.

Камердинер смерил её скучающим взглядом, но, услышав имя, молча распахнул дверь.

Кабинет Фобоса был высоким и сумрачным. Витражи отбрасывали на пол багровые отблески, словно солнце просачивалось сквозь кровь. Высокие своды потока добавляли ощущение, словно посетитель находился в храме. Или мавзолее.

Вильгельмина присела в реверансе, проговаривая заученную фразу о чести и благодарности.

Фобос оторвался от бумаг, поднял на неё глаза и пригласил к столу движением пальцев.

— А вот и помощница моего главного советника, — сказал он с ленивой полуулыбкой. — Надеюсь, Седрик не заставляет тебя жить в архиве?

— Он, скорее, сам там живёт, — ответила она с ровной вежливостью. — Я стараюсь не отставать.

— Уже успела проявить себя, как я слышал, — он медленно пролистал бумаги, не отрываясь от неё взглядом. — Ты наблюдательна. А Седрик ценит таких людей.

Голос был ровным, обволакивающим. Улыбка — чуть ироничной. Всё выглядело безупречно: манеры, тембр, спокойствие. И всё же…

Что-то было не так.

Где-то под кожей начинался зуд. Не от страха, но от чего-то более тонкого. Как будто разум понимал: всё идёт по сценарию, но сердце подсказывало — это не тот сценарий. Что-то внутри этого человека было не на своём месте. Словно в идеально сбалансированной картине один цвет сбился на полтона.

Она поймала себя на том, что сжимает край папки. Слишком сильно.

— Седрик быстро ввёл меня в курс дел, — добавила она. — Работа с ним действительно захватывает. Это… особый темп.

— Приятно слышать, — Фобос кивнул, подписал бумаги и отложил их в сторону. — Ему давно не хватало кого-то, кто может идти в ногу.

Он махнул рукой: можешь быть свободна.

Всё выглядело совершенно обычно.

Но когда Вильгельмина вышла в коридор и за ней закрылась тяжёлая дверь, она впервые за это время по-настоящему выдохнула.

Слава Создателям, что все доклады относит Седрик.

* * *

После разговора с Фобосом работа казалась спасением. Бумаги не смотрели тебе в душу. Цифры не улыбались с затяжной паузой. Здесь не было ни витражей, окрашенных в багрянец, ни той вымершей, гулкой тишины, от которой по спине бежали мурашки. Здесь был ровный свет лампы, шелест страниц, и Седрик — за соседним столом. Здесь всё было по-настоящему.

В тот вечер дел навалилось особенно много: срочные отчёты, новые списки, уточнения по поставкам тканей и отдельное распоряжение пересчитать всё заново просто «на всякий случай». За окнами сгущалась ночь, библиотека тонула в полумраке. Мягкий свет магических светильников дрожал на полированных поверхностях, пергамент шуршал, как листья в тёплом лесу.

Седрик работал напротив, не говоря ни слова. Пространство между ними было тёплым, сосредоточенным, полным молчаливого согласия. Всё текло в привычном ритме — почти успокаивающем.

К полуночи Седрик настоял, чтобы она ушла.

— Если кто и обязан потерять сознание от переутомления, — сказал он, — то это я. По должности.

Вильгельмина поворчала для вида, но подчинилась. И только закрыв за собой дверь, позволила себе улыбнуться.

Однако уснуть не вышло. Сначала она считала трещинки на потолке. Потом прокручивала в голове схему рассадки на приёме. А потом… вспомнила, что не внесла исправления в отчёт по перерасходу тканей.

И это уже не давало покоя.

Вернулась она в кабинет ближе к двум часам ночи, крадучись, как вор. Скрип створки прозвучал слишком громко. Вильгельмина заглянула в опустевший кабинет. Внури царила тишина и темнота.

Она на цыпочках дошла до стола и озадаченно нахмурилась.

Папка лежала очень аккуратно, явно не так, как она её оставила. Она раскрыла её, торопливо пролистала до нужной страницы… и застыла. Её табличка была уже заполнена. Все правки внесены. Документ завершён, выверен, пронумерован. На последнем листе чернела подчёркнутая строчка:

«Я всё проверил. Хорошая работа. С.»

На полях карандашом было оставлена тонкая, едва заметная пометка:

«умно подмечено».

Вильгельмина провела пальцем по знакомому завитку почерка и улыбнулась, чувствуя как как внутри разливается нежность.

«Мда, — подумала она. — Как бы сказала Ирма: «Миссис Рудольф бы в обморок свалилась, увидев слово умно рядом с твоей работой».

Пауза.

Кто такая Ирма? И миссис Рудольф?

Имена всплыли легко, как будто всегда были с ней. Родные. Как запах дома, который помнишь, но не можешь описать. Но как только она попыталась представить лица… и внутри что-то захлопнулось. Ни голоса. Ни образа. Только странная пустота и тихое, необъяснимое чувство потери.

Она нахмурилась и тут же вздрогнула от резкого щелчка замка. Дверь распахнулась с силой, будто кто-то ударил по ней плечом. В проёме сверкнули золотые глаза — в темноте коридора фигура огромного змея заполнила дверной проём. Изумрудная чешуя мерцала в отблесках фонаря, когти на массивной лапе цокнули по косяку.

— Кажетс-ся, тут у нас попалас-сь одна нарушительница, — прошипел Змей, медленно вползая в кабинет.

Он осмотрел Вильгельмину — сжимающую злосчастную папку, застывшую у стола, — и выдохнул. Напряжение, сковывавшее плечи, медленно спало. Его зрачки, узкие вертикальные щёлки, расправились в нормальную форму, и фиалковый цвет заполнил радужки.

— Конечно, это ты, — криво усмехнулся он. — Кто же ещё.

Контуры тела начали меняться: чешуя поблёкла и растворилась, черты лица сгладились. Через несколько секунд перед ней стоял уже Седрик в человеческом облике. Только в ещё более неожиданном виде: босой, в тёмном халате, с растрёпанными после сна волосами, но всё с той же лениво-насмешливой улыбкой.

— И тебе добрый вечер, — Вильгельмина моргнула, стараясь не выдать, насколько её впечатлило его появление. — Я тут просто… заглянула на минутку. Отчёт доделать. Но, кажется, это было довольно опрометчивое решение.

Седрик провёл рукой по волосам, будто только сейчас осознал, как выглядит.

— Прошу прощения. Сработала тревога. Я… не сразу понял, кто может быть в кабинете в такой час. Подожди одну секунду.

Он подошёл к шкафу, отодвинул створку, а затем скрылся за ширмой. Слышался шелест ткани. Спустя полминуты он вернулся уже в рубашке и брюках, застёгивая манжеты. Волосы по-прежнему спадали на плечи, но он, похоже, не придавал этому значения. Он сунул ноги в ботинки, а затем выпрямился, удовлетворённый своим видом.

— Всё. Теперь можно устраивать допрос с пристрастием, — сказал он и вновь усмехнулся, подходя ближе.

— На нас разве кто-то может напасть? — неуверенно спросила она.

— Надеюсь, что нет, — отозвался он, потирая шею. — Но ещё со времён мятежа мой кабинет каждую ночь под защитой. Архивы, отчёты, документы… слишком много всего, что может стать оружием, если попадёт не в те руки.

Он подошёл ближе и опёрся на стол, устало прикрыв глаза ладонью.

— Как думаешь, сколько раз за всё время сигналки срабатывали просто так?

Она покачала головой.

— Ни разу, — сказал он. — И каждый раз это означало кражу, диверсию или заговор. А сейчас, перед самой годовщиной окончания войны… Один звук — и ползамка встаёт на уши.

Он вздохнул, отодвинул кресло и опустился в него с тихим скрипом, облокотившись на стол.

— А теперь вот прихожу, в голове уже планы на случай подрыва, а тут ты со своим отчётом, — он покачал головой и добавил, тише: — Ты вообще понимаешь, что творишь с моей системой тревоги?

— Эм… пытаюсь уложиться в график? — невозмутимо предположила Вильгельмина. — Пока выходит неплохо.

Седрик на секунду уставился на неё, как будто не знал, то ли вздыхать, то ли смеяться. И всё же уголки губ дрогнули.

— В любом случае гораздо приятнее обнаружить, что на этот раз моей тревогой была ты, — пробормотал он уже с теплотой.

Он раскрутил её фонарь, достал из него свечу и поднёс к светильнику на столе. Пламя вспыхнуло мягким золотом, разгоняя тьму.

— Раз уж всё равно не уснуть, — сказал Седрик, слегка приглушённым голосом, — Ты не против немного задержаться? Все рабочие дела мы до утра уже закрыли. Предлагаю выпить по чашке чего-то горячего и просто… посидеть. Без отчётов.

Он уже не улыбался, но в его взгляде было то самое выражение, от которого между ними всегда сгущался воздух — не тревожный, а тёплый.

Седрик отошёл к шкафу, откуда минутой раньше вытащил одежду, и теперь извлёк небольшую горелку, странный металлический сосуд и маленький холщовый мешочек.

— Ты не поверишь, но у меня есть напиток с другого измерения. Называется кофе. На Меридиане такого нет. Сейчас покажу, как его готовить. Научился, когда был на задании, и с тех пор иногда себя балую.

— Вот это да, милорд, — с деланным ужасом протянула Вильгельмина, — да вы прячете у себя контрабанду! Я немедленно напишу донос одному моему знакомому советнику… который тоже бывает в этом кабинете.

Они рассмеялись.

— И сколько ещё у тебя секретов припрятано в шкафу, кроме кофе и костюма на случай экстренного совещания? — Вильгельмина откинулась в кресле, весело прищурившись.

Седрик, занятый тем, чтобы ровно установить горелку и не просыпать ни грамма ценного порошка, только хмыкнул:

— Ты удивишься, сколько всего помещается в старый шкаф, если правильно организовать пространство.

Он помешал тёмную гущу в сосуде, и воздух сразу наполнился терпким, обволакивающим ароматом.

Седрик поставил чашку перед ней, сам устроился напротив. Тонкий фарфор негромко звякнул о столешницу.

Вильгельмина поднесла чашку к лицу — и замерла.

— Подожди… — Она нахмурилась, вдыхая аромат. — Этот запах. Я его знаю.

— Не может быть, — удивился Седрик. — Этот напиток с Земли. Такое и в замке-то достать почти невозможно. Где ты могла его попробовать?

Она снова принюхалась, вглядываясь в тёмную поверхность, будто в ней мог быть спрятан ответ.

— Я не помню. Но он ужасно знакомый. Может, просто с чем-то перепутала. Не знаю… В последнее время со мной много странного творится.

— Например?

Седрик слегка нахмурился. Его взгляд стал внимательнее.

— Не бери в голову, — отмахнулась она. — Столько всего навалилось… Неудивительно, если у меня уже начинают сходить с ума обонятельные рецепторы.

Он на мгновение задержал дыхание, а потом театрально вздохнул:

— Знаешь, я искренне разочарован. Я ведь собирался тебя этим напитком впечатлить. Настоящей диковинкой из другого мира. А ты, оказывается, уже пила кофе.

— В своё оправдание, — тихо сказала она, не отрывая взгляда от чашки, — скорее всего это было не по-настоящему.

Он взял свою кружку, чуть наклонил голову:

— Тогда попробуй и расскажи как сильно ты поражена. Между прочим, я берёг его специально для самых важных ночей.

— И как часто у тебя случаются такие «важные ночи»?

— Только когда особенно ретивые девушки активируют экстренную тревогу.

Она рассмеялась, но в глазах по-прежнему оставался тот самый отблеск — странной, необъяснимой тревоги, вспыхнувшей с запахом кофе.

Седрик чуть наклонился вперёд, голос его стал мягче:

— Ты уверена, что всё в порядке? Если что-то гложет — скажи. Лучше сразу.

Вильгельмина медленно кивнула.

— Это действительно пустяки. Прости, что теперь ещё и твою паранойю разбудила.

— Да уж. Удивительный талант ты продемонстрировала.

— Давай лучше сменим тему, — улыбнулась она, снова делая глоток. — Раз уж я завтра всё равно буду сонной тефтелей, то пусть это хотя бы будет не зря.

Седрик откинулся на спинку кресла, грея ладони о чашку.

— Итак… если без отчётов и без паранойи, то о чём мы говорим?

— О чём угодно. Только не о перерасходе тканей, — протянула Вильгельмина, натягивая свитер плотнее. — Можешь, например, рассказать… кем бы ты был, если бы не оказался советником. Только не говори, что пиратом.

Он усмехнулся:

— Не бойся. Пират — это мечта раннего детства. Потом была алхимия. Потом архитектура. А потом… задумался о своей лавке редких книг. Знаешь, такое тихое местечко, где пахнет старой бумагой, и вся суета остаётся где-то за дверью.

— Звучит почти как утопия.

— Именно, — мягко сказал он. — В мире, где не нужно лавировать между интересами знати, где никто не пытается воткнуть тебе нож в спину за счётной ведомостью.

Он отпил кофе.

— Но, наверное, всё равно бы продолжал что-то организовывать. Мне… нужно, чтобы всё имело структуру. И чтобы эта структура приносила пользу.

— Поэтому ты так стараешься продвинуть проекты реформ? — Вильгельмина склонила голову.

Седрик усмехнулся:

— Да. Хотя бороться с местными обычаями — та ещё задача. Воевать было проще. Сейчас моё главное преимущество в том, что само восшествие князя на престол уже нарушение всех норм. Многие дворяне готовы поддержать любые новшества, чтобы доказать лояльность.

Он на мгновение замолчал, а потом продолжил:

— Идея на самом деле простая: создать систему, которая работает и для деревенского лекаря, и для девочки из пригорода. Школы, обучение, базовая медицина. Всё это не должно зависеть от происхождения. Только от желания учиться.

Он стал серьёзным:

— Я до сих пор верю, что это важно. Мы не выживем, если знание — это привилегия.

Она смотрела на него, затаив дыхание. Впервые увидев Седрика, она бы ни за что не предположила, что в душе он идеалист. Но в мире, который словно благоволил ему, его мечты переставали казаться несбыточными.

— И как давно ты об этом задумался?

— Давно. Я просто видел, как многое рушится из-за глупости. И однажды подумал: а что, если сделать ставку на разум? Даже если он рождается в самых неожиданных местах.

— Например, у дочки плотника или сына фермера?

— Например, — усмехнулся он. — Я надеюсь, что академии окупят себя сполна. Хоть сейчас они и выглядят как бессмысленное расточительство.

— Ой, — фыркнула Вильгельмина. — Кто говорит про расточительство, пусть сначала разберётся во всех доходах и расходах казны хотя бы на десятую долю того, как ты.

Седрик пожал плечами:

— Всё это всё ещё большая авантюра. Фобос считает, что мы чересчур провоцируем старое дворянство. И нам обоим неплохо бы демонстрировать больше желания сохранить их стабильность и привилегии.

— Могу понять его опасения, — кивнула Вильгельмина. — Но я рада, что ты всё же уговорил его на такое безумие.

Она сделала глоток, опустила взгляд на чашку, будто задумавшись, а потом с лёгкой усмешкой добавила:

— Надеюсь, «реформы Седрика» принесут плоды. И не только неприятности.

Фраза прозвучала почти шутливо. Почти.

Но Седрик, похоже, понял подтекст. Он не ответил сразу, только чуть опустил взгляд, на мгновение задержавшись на ободке своей чашки. Потом снова посмотрел на неё — спокойно, чуть теплее, чем прежде.

— Если не принесут, то я хотя бы буду знать, что попробовал.

Она не ответила — просто кивнула.

И этого было достаточно.

Они немного посидели в молчании. Чашки опустели, огонь в светильнике начал угасать. За окнами звёзды сменялись сизой мглой, ночь понемногу подходила к концу.

— Пожалуй, на сегодня хватит откровений, — сказал Седрик, вставая. — Провожу тебя до комнаты. Нужно же убедиться, что ты по пути больше ничего не активируешь и замок спокойно доспит последние часы до утра.

— Эх, могла бы провести отличную учебную тревогу не только тебе, но и страже, — зевнула Вильгельмина, потягиваясь.

— Какая похвальная инициатива, — усмехнулся он. — Может, заодно проверишь графики смены караула? Проведёшь внеплановую инспекцию, пока не рассвело.

— Знаешь… я вот подумала, — она покачала головой, прищурившись. — Пусть стража спит. Выспавшиеся стражники — залог дневной безопасности.

— Официально внесу в отчёт как стратегически мудрое распоряжение, — покачал он головой.

Они вышли в коридор и тихо последовали по стихшим коридорам замка в мягком свете фонаря.

У самой её двери Седрик остановился, помедлил, а затем наклонился к самому её уху и тихо прошептал:

— Постарайся выспаться. А то мало ли что завтра твой начальник-самодур выкинет.

— Если он хотя бы разок начнёт утро с завтрака, может, и ангельское терпение не понадобится, чтобы с ним ужиться, — ответила она с улыбкой.

Он выпрямился, и на его лице промелькнула едва заметная усмешка — быстрая, сдержанная, но с каким-то удивительно тёплым, редким выражением в глазах.

Вильгельмина поймала этот взгляд — и на сердце стало чуть светлее. Ночь, казалось, затихла в ожидании, затаилась, как будто сама хотела преподнести им эту паузу.

Она положила руку на дверную ручку, обернулась ещё раз:

— Спасибо… за кофе. И за то, что не разбудил стражу.

— Спасибо, что не была мятежницей, — серьёзно кивнул он.

Она улыбнулась и скрылась за дверью.

Щелчок замка прозвучал почти ласково.

На секунду она прислонилась к двери спиной. Щёки всё ещё хранили тепло — то ли от фонаря, то ли от взгляда, который провожал её до самого порога.

В груди жило ощущение чего-то несказанного. И всё же — совершенно ясного.

Вильгельмина поняла:

она нарушила главное обещание, данное себе на пороге королевского замка, полного интриг, козней и подковёрных игр.

Она влюбилась.