Парадокс выбора (джен)

С взрослением Уильям всё яснее осознавал: он не зря принял то решение в первые года новой жизни, практически сразу после перерождения. Не стал прикидываться ребёнком. Не стал пытаться жить «по инструкции», растворяясь в неосознанных рефлексах и приучениях.

Это было бы проще, легче, интуитивно правильнее с точки зрения тела, но… неправильно по сути. Он не хотел забывать, кем был. И знал: если даст себе слабину, позволив эмоциям вести вперёд, эта тонкая граница между «тем» собой и «новым» сотрётся. Сначала на время, потом навсегда.

А потерять самого себя он боится больше смерти: знание того, что окончание земного пути — не конец жизни, как бы странно это ни звучало, успокаивает. Если же стереть ему память прошлой жизни, то кем он станет? Просто одним из многих, обычным подростком, с проблемами их уровня и буйством эмоций. Куда хуже Авады в грудь, на самом деле.

Тело, конечно, влияло. Оно требовало другого темпа, другого внимания, иной ритм сна и отдыха, иногда сбивало разум волной внезапной усталости или непонятной тревоги. Оно тянуло к материнским объятиям в младенчестве, к детскому плачу при перегрузке. В три года — навязывало истерики, в пять — капризы. Но Уильям знал, что всё это — просто реакция, не суть. Можно контролировать. Не всегда, но всё чаще — особенно когда стал понимать, как именно работает его новое тело. Когда привык к нему.

Он выбрал путь компромисса. Не отторгать всё детское, но и не терять себя. Не цепляться за взрослую речь, которая бы смотрелась странно, но и не позволять себе превращаться в бездумного ребёнка, носящегося по дому и за маминым подолом. Он учился заново — не тому, что было ему неведомо, а тому, как преподносить знания окружающим. Как формулировать мысли так, чтобы не вызвать лишних вопросов. И этот тонкий баланс дал результат. Далеко не сразу, но всё же.

Родители сначала просто удивлялись. «Ты знаешь, он будто всё понимает», — говорила мать, когда ему было всего два года, и парень только начинал исследовать окружающий мир. Отец поддакивал, не слишком придавая значения — до тех пор, пока мальчик не начал проявлять настойчивую любознательность в деталях, которые другие дети в том возрасте просто игнорировали. Уильям был готов заниматься чем угодно, лишь бы вновь не лежать в кроватке.

Это куда хуже всего, что ему доводилось переживать — скука. Абсолютная, беспощадная скука в его период бытия младенцем. Спасало лишь исследование собственной памяти, переживая всё снова и снова, да и то не всегда.

Он рано начал говорить — без спешки, но с точными словами. Не лепетал бессмысленно, не играл с фразами, как это делают дети — он разговаривал. Сначала простыми предложениями, потом уверенно, с интересом. Английский ведь один из легчайших в мире языков, и особых трудностей он с ним не испытывал. Даже думать стал спустя пять лет новой жизни на другом языке! Вопросы Уил задавал разумные, логично построенные, с понятной целью. И не тянул одеяло внимания на себя — наоборот, часто молчал, но внимательно слушал, наблюдал.

В какой-то момент родители перестали воспринимать его как обычного ребёнка. Не в бытовом смысле — он всё так же был под присмотром, всё так же ел кашу и носил детские рубашки, но… они начали советоваться с ним, воспринимать его мнение полноценно. Незаметно, не нарочито. Просто спрашивали, не навязывая. А он отвечал — не слишком взрослым языком, но ясно. Иногда даже знал, когда лучше промолчать. И вот тогда — именно тогда — у них появилось то самое ощущение: ребёнок у них не просто умный. Он осознанный.

Так и закладывалось то доверие, которое теперь, спустя годы, стало почти нерушимым между ними. Уильям никогда не давал поводов для настоящего беспокойства. Он не был ангелом, конечно, шалости были, порой даже довольно серьёзные. Но ни разу не было безрассудства. Ни разу он не ввязался в нечто опасное, необдуманное, не подставил ни себя, ни других. Всегда держал в уме последствия. Это чувствовалось — особенно отцу, привыкшему к диагностике характеров не по словам, а по мелочам: по взгляду, по паузам, по реакции в сложной ситуации.

Уильям знал, где проходит грань между тем, что он может себе позволить, и тем, что нет. Условно говоря — он не ставил родителей перед свершившимися фактами. Почти всегда предупреждал. И если просил — значит, тщательно обдумал. Ни сразу, ни сгоряча. Так было с книгами, которые он начал читать не по возрасту — и получил на них добро. Так было с вопросами об истории магии — он получал доступ к источникам, которые обычно детям не предлагали. Так было даже с экспериментами с детскими выбросами, попытки осознанно ими управлять — мать, хоть и волновалась, но понимала, что он не будет колдовать без разбора.

Он помнил, как в шесть лет впервые сказал: «Мне кажется, я не должен пока это делать». Тогда речь шла о попытке протестировать магический выброс на кошке, которые тот наловчился через раз провоцировать, раскручивая себя на эмоции. Его сосед-маггл (с которым он перестал общаться через год, когда тот переехал, а больше контактов с обычными людьми и не заводил) не раз с гордостью демонстрировал, как «легонько щёлкает» её хвостик, — и подначивал Уильяма повторить. Тот отказался. Не потому что боялся — он просто понимал, что магия — это ответственность. Да и не понял бы тот паренёк прямую демонстрацию чудес. А просто бить животное? Он ни за что не обидит кошечку, так-то! И эта мысль, хоть он её тогда и выразил по-детски, осталась в его поведении навсегда.

Со временем она оформилась в систему. В чёткую внутреннюю шкалу: можно — нельзя, уместно — рискованно, разумно — глупо. Он не считал себя лучше других, просто у него был масштаб. Другой угол зрения. И это позволяло ему не терять равновесия, даже когда мир вокруг требовал эмоций, спонтанности, детской беспечности.

Иногда он задумывался: как бы сложилось всё, если бы он пошёл по другому пути? Позволил себе раствориться в теле, в новых ощущениях, в забвении прошлого. Быть может, было бы легче — меньше когнитивного диссонанса, меньше внутренней дисциплины. Но тогда он не был бы собой. Не смог бы выстраивать отношения на тех принципах, которые важны. Не смог бы говорить с родителями честно и уважительно, не притворяясь.

И теперь, когда он подходил к важным решениям — таким, как обсуждение поездки, или доводы о снятии надзора Министерства, — он знал: ему поверят и поддержат. Не потому, что ему всё дозволено. А потому, что он доказал, что заслуживает доверия. Что если он и пойдёт по грани, то не по глупости и не в порыве эмоций, а потому что всё просчитал. И если он выбрал, значит, у него есть причина.

Ему не нужно было напоминать родителям о своих успехах. Они сами всё видели: по оценкам на экзаменах, по разговорам с сыном на различные темы, по его выбору друзей. Он не нуждался в поощрении — достаточно было того спокойного взгляда, которым мать провожала его, когда он отправлялся в Хогвартс. Того короткого кивка отца, означающего гораздо больше, чем длинная нотация.

Да, он был другим. Не совсем ребёнком. И в этом не было трагедии. Он просто был собой — со всей осторожностью, упрямством, расчётливостью и, в то же время, с тем неожиданным теплом, которое научился принимать от этой новой жизни. Идеальная инфильтрация в новый мир.

Подвал у них в доме никогда не был просто складом запечатанных банок со всякой всячиной. В одной из его дальних комнат отец, когда-то, ещё до рождения Уильяма, обустроил довольно просторную зону — гладкие стены из чёрного камня, покрытые шумопоглощающими чарами, пол из такого же материала, крайне крепкого к взрывным заклинаниям, и плотная, будто резиновая, тишина, которая обволакивала уши, как только закрывалась дверь. Здесь обычно тренировались заклинания, отрабатывались сложные чары, а теперь — здесь Уильям осваивал аппарацию.

Обычно на территории дома использовать трансгрессию не принято, но её изучение — не в счёт.

Первый день для Уильяма был… терпимый. Никаких иллюзий по поводу лёгкости этого заклинания у него не было. Все-таки практически полноценная телепортация! Он прочитал всю доступную теорию, досконально разобрал структуру магии, её суть, опасности, угрозу распада. Сомнений не было: дело не столько в силе, сколько в сосредоточенности на конечной точке и дисциплине. Но и с этим в первый раз оказалось туго. Не ко всему можно подготовиться заранее, и этот случай не стал исключением:

Он выбрал себе три опорные точки — пустое пространство, очерченное кругом достаточным, чтобы в нем поместился Моррисон. Тренировки начинались с простой концентрации: представить себя у одной точки, сосредоточиться, словно бы втянуть в себя это место, и — прыгнуть, не ногами, а всем существом, сквозь нечто вязкое и чуждое, выведя нужный жест и сказав заветное «Apparate».

И вот — первый раз. Помнил каждый миг, каждую ноту боли. Казалось, тело просто не успело за его намерением. Он вынырнул у табурета, но не полностью — левая ладонь осталась в стартовой точке, а ступня будто сжалась и выкрутилась. Расщеп. Резкая, сводящая с ума боль, кровь и тошнота, будто ему желудок сейчас вывернет. Мгновенно наложенные заклинания и мази, пара зелий — и к вечеру он уже снова стоял на ногах. Но запомнил раз и навсегда: ошибок это заклинание не прощает. И приятных ощущений уж точно тут можно не ожидать.

На второй день всё повторилось. Он знал, в чём был просчёт: поспешность, внутренняя дрожь. Но тело словно само шло наперекор. Одно дело убедить себя в результате, а второе — действительно это сделать. На этот раз — плечо и бедро. Не смертельно, но достаточно, чтобы всерьёз усомниться: а способен ли он на это? Отец не вмешивался. Смотрел молча, держал под рукой зелья и бинты, сидя на стуле в двери все время, пока он практиковался. Но ни слова не сказал. Это было его решение — и его путь. Мать лишь спрашивала вечером, не перегнул ли он. Он отвечал спокойно: нет. Всё под контролем.

Пожалуй, аппарация стала для него первым серьёзным испытанием. Скорее, не из-за времени изучения, а его вероятности получить травму. А вдруг он голову оставит в точке отправки? Так отправляться в мир иной Уильям крайне не хотел, какой позор ведь будет!

На третий день — внезапно — получилось. Никаких рывков, никаких кровавых хлопков. Просто одно мгновение он стоял у полки, в следующее — у стола. Лёгкое головокружение, сухость во рту. Он потёр руки, посмотрел на ноги, на пол, на стены — всё было на месте. Всё было его. Он впервые трансгрессировал полностью. И это чувство…

Будто ты стал частью мира. Не больше и не меньше. Словно природа, всегда ставившая тебе границы, вдруг сказала: «Ну, ладно, молодец». Ощущение полёта без воздуха, прорыва сквозь мягкую преграду. Ни ужаса, ни боли — просто пустота и в ней ты. Больше всего схоже по ощущениям — будто он сложил листочек вдвое и сделал прокол в нём, перепрыгнув на его другую половину, при этом преодолев гораздо меньшее расстояние. Червоточина, так вроде бы это называется, если парню память не изменяет…

Дальше — отработка. День за днём, до изнеможения. Уил разбивал время по минутам: от старта до перемещения, контроль дыхания, контроль состояния. Повторение, опять проверка целостности тела. Несколько раз его выворачивало — не физически, а ощущением: как будто всё вокруг не совсем то, что должно быть, и его пропустило через мясорубку. Пространственные якоря в виде нарисованных кругов помогали, но организм уставал. Первые пару ночей он спал по двенадцать часов, с чаем из ромашки на тумбочке рядом. Хоть та ещё дрянь по вкусу, но хоть успокаивает и расслабляет организм.

Принимать зелья он не решился — всё же и само пройдет, зачем дополнительно проходить через интоксикацию (ибо одним явно не ограничится, а там и до зависимости недалеко)?

И всё же — через шесть дней от первого перемещения он уже мог спокойно трансгрессировать от угла к углу, с закрытыми глазами, с книгой в руках, даже с лёгким весом на спине. Отец лишь кивнул один раз:

— Приемлемо. Ещё дня два, и можно было бы и в Лондон прыгнуть куда-нибудь.

Но Уильям не был идиотом. Он прекрасно понимал: теория, опыт, даже мастерство — не заменят знания местности. Парень мог собрать в голове тысячу карт, но это не делало его знакомым с тем, что он никогда не видел своими глазами. А прыгать по фотографии — при его опыте? Самоубийство. Особенно если речь шла о маггловском районе. Нет, уж лучше поезд. Так хоть понятнее.

Поезд, с его грохочущими вагонами, запахом железа и пыльных сидений, с чайными тележками и чужими голосами. Он воспринимал это как отдых во время пути и ностальгию по чему-то настоящему, стабильному, на чем уже не раз ездил в прошлой жизни. Земля под ногами, рельсы под вагонами. Никаких скачков в пространстве. Только привычный, трясущийся ритм дороги.

* * *

Письмо было коротким — пара строк с местом и временем, нейтральными формулировками, чтобы не привлекать внимания дражайшей семьи Бродяги. Он не стал указывать деталей, лишь выписал название двух книг, которые обязательно должны быть в библиотеке Блэков, и их Сириус должен был достать. А уж как выбраться в маггловский Лондон он должен знать сам, явно не раз тут был, а в другой вариант Моррисон не поверит.

Сейчас Уильям сидел на скамейке в небольшом парке неподалёку от центра. Место было достаточно людное, чтобы не вызывать подозрений, но при этом — сдержанно тихое, что немного удивляло. Обычный лондонский сквер с редкими деревьями, полупустыми дорожками и скрипящей детской каруселью, которую, видимо, решил добить некий пухлый мальчишка на заднем плане.

Он вытянул ноги, положив одну щиколотку на другую, и лениво разглядывал прохожих. На нём были обычные шорты (в кармане которых и лежала волшебная палочка, что вызывало почти физическое желание прикоснуться к ней), серая футболка и легкие кеды — выглядел так, будто просто вышел проветриться, переждать жару. Солнце припекало с высоты, лениво, но ощутимо, даже в тенёчке под деревом, где и была эта лавочка, все ещё достаточно жарко. Асфальт бликовал, в воздухе висела духота, от которой хотелось спастись как угодно, а из кустов доносился стрёкот невидимых насекомых. Лондон, когда он жаркий, делается особенно вялым, как перегретый пёс на солнце. Такая же ленивая образина.

Уильям лениво откинулся на спинку лавки, прикрыв глаза. Сириус должен подойти в ближайшие несколько минут, как они и договорились (точнее, парень просто поставил того перед фактом). Устраивать длительную переписку с тем, чье письмо может прочитать проходящая мимо мать или младший брат явно не будет апогеем адекватности. Даже гипотетические проблемы ему не нужны.

Конечно, он получит эти гримуары сроком всего на неделю — время, за которое их пропажу из семейной библиотеки не сразу и заметят, которого ему с головой хватит чтобы полностью переписать содержимое в свой дневник и изучить после, никуда не торопясь.

Солнце ползло выше, заливая сквер медовым светом, размягчая асфальт и заставляя листву казаться вялыми лоскутками зелени. Где-то вдали подала голос сорока, по дорожке проехал на велосипеде мальчишка с небрежно болтающимся портфелем. Уильям перевёл взгляд на вход — и наконец заметил знакомую фигуру.

Сириус Блэк появился как всегда с лёгкой небрежностью, будто оказался здесь случайно. Белая рубашка с закатанными рукавами, вторая пуговица расстёгнута, штаны небрежно заправленны в ботинки. В руках — видавшая виды тканевая сумка. Он увидел Моррисона, едва заметно кивнул и подошёл.

— Ты вовремя, — заметил Уильям, выпрямляясь. — Даже слишком. Я начал думать, что ты передумал.

— Да брось. Ты что, правда думаешь, я бы стал таскать эту дрянь по жаре просто так? — Фыркнул Сириус и, не садясь, опустил сумку рядом с лавкой. — Там оба. Обмотал шёлком и отдельно запечатал. Один вообще трещал, когда я только прикоснулся. И зачем тебе эта гадость только понадобилась?

Уильям кивнул и протянул руку — осторожно, как берут что-то, что может укусить. Поднял сумку, тяжёлая, но в пределах. Быстро открыл — внутри, действительно, две плотно упакованные книги. Пропитка запахами трав, старой кожи и ещё чего-то — как будто старая аптекарская лавка поселилась внутри. Он закрыл сумку и опустил её на колени. Узнай семья Блэка о том, что эти две книженции покинули их библиотеку даже на время, поднялся бы такой ор… Но знаний в них слишком много, чтобы парень не рискнул.

— Нормально всё прошло? — Негромко спросил он, всё ещё не поднимаясь с места, пока аккуратно перекидывал ремень сумки через плечо. — И нельзя было такую редкость положить… не в такое тряпьё?

Сириус сел рядом, вытянул ноги.

— Да вполне, матушке сейчас никакого дела до меня нет, носится с братом, будто он фарфоровый. А сумка, между прочим, отличная! Самое то для маскировки.

— Как скажешь, — иронично кивнул Уильям. — И что, ни один из них не запечатан какой-нибудь дрянью? Не поверю.

— Только один. Я его уже обезвредил, пришлось целый день торчать: искать контрпроклятие по другим книгам. Но, если что, на первой странице чиркнул предупреждение на отдельной бумажке. Не открывай наугад. Особенно при родителях.

Моррисон проворчал, откинувшись на спинку лавки:

— С тобой, Блэк, как с безумным поставщиком: никогда не знаешь, принесут тебе в посылке знания или крыло демона.

— Ну, ты наверняка и от второго бы не отказался, — ухмыльнулся Сириус и закинул руки за голову. — Может, сходим куда? Все равно мне дома только и остается, что торчать в своей комнате. Тем более перед нами весь Лондон! Будет преступлением не зайти в какой-нибудь паб!

— Тебе лишь бы напиться, я смотрю, — фыркнул Моррисон, поднимаясь, — ну, почему бы и нет? Никогда не доводилось пить обычное пиво, в самом обычном пабе. Нам его продадут, кстати?

— Я знаю одно местечко, относительно недалеко отсюда, — также встал брюнет, быстро похлопав себя по карманам, — у тебя их деньги с собой есть?

— Нет, не рассчитывал заходить куда-либо к обычным людям. А у тебя, что ли, есть фунты, а?

— Ну, значит гуляем на мои кровные, — проигнорировал вопрос Сириус, усмехнувшись, — покажу тебе прелести маггловского мира.

— И это говоришь мне ты, Блэк? Наверняка я разбираюсь тут получше твоего, — весело, с долей иронии отозвался Уильям.

— Иди ты к Моргане, Моррисон, — Сириус улыбнулся, тоже поднимаясь.

Они двинулись к выходу из парка, проложив путь между длинными тенями от деревьев, дабы поменьше попадать под пекущее солнце. Воздух всё ещё держался горячим, вязким, с приторным запахом разогретой травы и немного пыли.

На повороте дорожки, перед чугунными воротами, они прошли мимо молодой девушки, выгуливающей пса — блондинистая кудрявая голова, тонкие плечи, светлое платье в мелкий цветочек. Собака весело дёргала поводок, тычась в кусты. Девушка мельком взглянула на них — и тут же встретилась с ленивым, вполне уверенным взглядом Сириуса. Он, не теряя ходу, бросил ей короткое подмигивание с таким выражением, будто встреча была предопределена и он только что открыл ей какую-то тайну.

Девушка чуть смутилась, но улыбнулась, отвернувшись. Сириус, довольный собой, шагал дальше, сунув руки в карманы.

— Ты, бывает, по глазам бабочек стреляешь просто потому, что мимо летят? — Лениво поинтересовался Уильям, не оборачиваясь.

— Только если они красиво порхают, — беззлобно ухмыльнулся Блэк. — Ты же знаешь. Вежливость — основа любого джентльмена.

— Вежливость — это когда дверь придерживаешь, а не когда заманиваешь взглядом в адское пламя обаяния, — парировал Уильям.

— Ну, как бы… я придержал дверь в мир своих соблазнов. Разве не так это работает?

Уильям качнул головой с тихим смешком, поправляя лямку сумки. На выходе из парка гул улицы становился громче, вместе со звуком многочисленных проезжающих мимо автомобилей и проходящих магглов.

Автобус подъехал в натужном ритме — старенький «Рутмастер», двухэтажный, с выцветшим красным корпусом и характерным металлическим скрежетом при торможении. Несмотря на приоткрытые окна, внутри было душновато, и в воздухе висел терпкий запах пота и старой обивки. Несколько пожилых пассажиров сидели, погружённые в свои мысли, и ни один не обратил внимания на двух подростков, один из которых вёл себя так уверенно, будто был тут хозяином.

— Ну давай, поехали, — сказал Сириус, доставая монеты. — Если уж вытащил тебя из академического гроба, даже по такому поводу, а я уверен, что ты даже летом в книжках своих сидишь, то отпразднуем это.

— Академического? — Усмехнулся Уильям, принимая билет. — У тебя, я смотрю, целая программа культурного обогащения? И именно ты вытащил, ага.

— Считай, да. — Сириус кивнул в сторону второго этажа, и они начали подниматься по узкой винтовой лестнице. — Один паб, но чудесный. Уверен, ты про него даже не слышал, а зря. Да ты вообще, наверное, про пабы ничего толком и не знаешь. Это не просто место, где подают пиво. Это — откровение.

— Так и знал, что у тебя в рукаве припасён какой-нибудь «только для своих» подвальчик с липкими столами и пьяными музыкантами, — весело фыркнул Уильям, сев у окна, — и нам даже шестнадцати нет, а уже спиться решил?

— И что с того? Зато там весело. И, кстати, там всякой швали нет — или, по крайней мере, тех, кто сам будет искать неприятности. Совершенно культурные магглы!

— А ты, выходит, теперь стал проводником по чудесам? — Лениво протянул Уильям, глядя, как за окном проплывает Лондон с его тесными кирпичными рядами, чересчур яркими витринами и усталыми людьми на остановках.

— Я — просветитель. Почти профессор. Профессор Блэк по социальной магии, — хмыкнул Сириус и откинулся на спинку сиденья. — Расслабься, Моррисон. Сегодня ты узнаешь, как должен выглядеть настоящий отдых. Без школьных правил, без зелий, без мыслей о проклятых экзаменах и без протухания дома всё лето. Только ты, хорошая выпивка и отличный компаньон!

Автобус тронулся с места, и город пополз мимо — шумный, жаркий, всё ещё летний, будто выдохнувшийся после долгой дневной суеты.

После получаса в душном автобусе, они сошли в одном из южных районов — улица была не слишком шумной, но и не тихой: пахло бензином, жареным мясом с лавки на углу и разогретым асфальтом. Люди ходили вяло, кто-то тащил сумки, кто-то прятался в тени деревьев у обочины. Сириус шагал уверенно, будто знал здесь каждый тротуар и мусорный бак.

Через несколько поворотов они подошли к довольно потрёпанному зданию с облупленной вывеской, на которой выцветшей жёлтой краской было написано: «Весёлый Подстрекатель». Дверь покосилась и поскрипывала от ветра, на первый взгляд, место больше напоминало ночлежку, чем заведение, где можно хорошо провести вечер.

— Ты серьёзно? — скептически приподнял бровь Уильям.

— Не суди по обложке, — усмехнулся Сириус и толкнул дверь.

Внутри оказалось… средне. Не хуже, не лучше, чем можно было ожидать от подобных заведений. Просторный зал с тёмными деревянными балками, слабо освещённый старинными бра в виде фонарей, которые, казалось, держались на честном слове. Мебель — тяжёлая, добротная, вся как одна из разной эпохи, но выкрашенная одинаковым лаком, чтобы создать хоть какую-то видимость единства. Пол скрипел, но пахло приятно: солод, дуб, немного табака и что-то мясное со стороны кухни. В зале — невысокая женщина в клетчатом переднике, по всей видимости, официантка и мужчина с густыми усами, похожий на вышедшего в отставку лесника, стоявший за барной стойкой.

Сириус легко провёл Уильяма к свободному столику у окна, в дальнем углу. Место было относительно тихим и укрытым от посторонних глаз. Он плюхнулся на скамью и вздохнул с довольным видом.

Посетителей было не больше пятнадцати: пара угрюмых мужиков, играющих в кости у дальнего столика, три женщины, оживлённо обсуждавшие новости, несколько явно завсегдатаев, к которым бармен обращался по именам, молодая парочка в углу, держащаяся за руки, будто никто другой в зале им не интересен, и ещё две миловидные девушки за соседним от волшебников столиком.

— Что я тебе говорил? Атмосфера! Не бог весть что, но здесь ты не один из сотни, здесь ты просто один из своих.

— Атмосфера, да… — пробормотал Уильям, осматриваясь. — Скорее, «не помрёшь, и то хорошо».

— Не нуди, Моррисон, — с ленцой отозвался Блэк. — Дай ему шанс. Тебе начнёт нравиться через полчаса, особенно если заказать местное светлое. Не знаю, откуда они его берут — но вкус просто божественный!

Уильям откинулся на спинку лавки, чувствуя, как за день накопилась усталость, скорее моральная, чем физическая. И всё же в этом месте — в его странной ветхости, в ленивой тишине и лёгком гуле голосов — было нечто непритязательное, почти уютное.

Они сидели в своём угловом столике уже добрых полчаса. Уильям откинулся на спинку старого, отполированного многочисленными посетителями, кресла, поставив локоть на подоконник и наблюдая, как по улице за мутноватым стеклом проносятся редкие машины. Было спокойно.

— Вот скажи мне, — вдруг заговорил Сириус, отставляя пустую кружку. — Это у всех летом так или только у меня? Такое чувство, будто всё застывает в бесконечном ожидании. Мать на цепь посадила, только к обеду отвязывает. Джеймс куда-то к родственникам уехал, Питер болеет, Римус вообще пропал с концами. Меня натурально ветром сдувает от скуки.

— Это Лондон. Здесь вечно или слишком тихо, или слишком громко. Не пробовал, кстати, хобби какое завести? — Поинтересовался Уильям. — К тому же, ты жалуешься, будто не сам сбежал из дома.

Сириус усмехнулся, качая головой.

— Ну, ладно, не цепь. Скорее, тонкий, шелковый шантаж. Умоляют быть дома, чтобы «сохранять лицо рода». Это почти как Азкабан, только вместо дементоров — ужины с семьёй. А если нарушу — сразу воспитательные крики и парочка стимулирующих заклинаний. Сказка, а не жизнь.

— Учитывая, что у тебя за семья… — протянул Уильям, — вполне себе дементоры. Только ещё и разговаривают.

Сириус усмехнулся шире, и именно в этот момент к их столику подошли две девушки, которые до этого сидели недалеко от них, щебеча о чём-то своём. Одна — темноволосая, с озорным прищуром и в платье с цветочным принтом, вторая — светлая, тонкая, с лёгкими веснушками на щеках. Они переглянулись, прежде чем обратиться к ребятам.

— Эй, у вас тут… вроде как не скучно? — Сказала темноволосая, наклоняясь ближе. — Мы сидим тут рядом, уже думали уходить, но кажется, вы обсуждаете что-то куда веселее, чем мы.

— Ага, а ещё здесь жарко и скучно. А вчетвером — будет веселее, не так ли? — Весело подхватила светлая.

Сириус, не теряя ни секунды, улыбнулся так, будто давно ждал этого момента.

— Конечно, присаживайтесь. Я — Сириус, это Уил.

— Рэйчел, — представилась темноволосая. — А это Джоан.

Они уселись напротив, быстро взяв стулья из-за соседних мест, сразу как-то легко, будто не в первый раз болтают за одним столом, делая всё это. Джоан поправила волосы за ухо, оглядела обоих.

— Лето — худшее время года, если честно. Все уезжают, и город становится неприлично пустым. Или, наоборот, шумным до невозможности, — произнесла блондинка, объеденяя разговор парней в одну реплику.

— Или наполненным странными парнями, которые сидят в пабах в два часа дня, — усмехнулась Рэйчел.

— Ты сейчас о нас? — Приподнял бровь Сириус, усмехнувшись. — То же могу сказать и о двух прекрасных девушках.

Джоан немного смутилась, а её подруга продолжила:

— Ну, не совсем. Но вы, скажем так… вписались в картину.

Уильям улыбнулся, потягивая пиво. Оно, к слову, действительно оказалось вполне неплохим, хоть и с особым привкусом, непривычным для него. Продали напиток им без проблем, что тоже немного удивило.

Парень больше слушал, чем говорил — но в этом был свой комфорт. Сириус, напротив, расцветал на глазах. Он шутил, подкидывал истории, ловко лавировал между вопросами и репликами девушек. Сидя тут, в тени стен, под потолком с кривыми балками, он будто забывал о доме, о родне, о правилах. Он смеялся легко, по-настоящему, как и должен пятнадцатилетний мальчишка.

— Вы всегда вдвоём? — Поинтересовалась Джоан у Сириуса, будто между делом.

— Нет. Он — мой друг-отшельник. Сам бы сейчас сидел где-нибудь у себя с книгой. Пришлось вытащить. Спасаю культурную жизнь Лондона, — усмехнулся Блэк, пихая расслабившегося Моррисона в бок.

— Уил? — переспросила Рэйчел, поворачиваясь к нему. — Ты и правда любишь книги?

— Не то чтобы, — легко ответил Уильям. — Но иногда они — единственные, с кем можно честно поговорить. К тому же, Сириус, у меня вполне нормальная социальная жизнь, если ты не знал.

Сказано было не громко, но в наступившей тишине — вполне отчётливо. Рэйчел чуть нахмурилась, словно задумавшись, а потом просто кивнула.

— Понимаю.

Беседа стала плавной, тёплой. Обсуждали лето, нелепости взрослой жизни, планы на остаток каникул. Девушки признались, что учатся в колледже неподалёку, одна на филолога, вторая — на дизайнера. Сириус удивился, что не слышал про это место раньше, но быстро нашёл, что спросить дальше. Уильям чувствовал себя зрителем чужого спектакля — но при этом был частью сцены. Ненавязчиво вставлял свои пять пенсов то тут, то там.

Беседовать с девушками, которые оказались «старше» их самих, было даже в чем-то интересно. Когда у него вообще вот так выходило зацепиться языками с полными незнакомками, в задрипанном пабе посреди маггловского Лондона? Да никогда!

— А вы кто по профессии? — наконец спросила Джоан.

— Мы… — Сириус замялся, переводя взгляд на Уильяма. Тот пожал плечами.

— Учимся. В специальной школе. Далековато отсюда. Типа интерната, — нашелся с ответом парень.

— Правда? — Рэйчел заинтересовалась. — И что изучаете?

— Уильям — ботан, всё изучает. А я… я изучаю, как не спать на уроках. — произнес Блэк, закидывая руки за голову и прикрывая глаза.

Иногда Моррисон искренне не понимал, почему остальные считают его книжным червем. Нет, правда, он же достаточно много времени проводит с друзьями, становится участником каждой тусовки… Неужели вся причина в том, что ему не нравится квиддич?! Да нет, бред какой-то…

— Это ты и здесь практикуешь? — хмыкнула Рэйчел.

— Я всегда в тонусе, когда красивые девушки рядом.

Снова смех. Ненавязчивый, лёгкий. Было жарко — окна открыты настежь, с улицы доносился различный шум, кто-то где-то уронил кружку — звякнуло стекло. Но здесь, за столом, было почти уютно.

Уильям только успел смахнуть крошки со стола, когда в «Весёлый Подстрекатель» ввалились двое. Один — выше на голову всех, кто был в пабе, с коротко остриженной чёлкой и руками, как бревна. Второй — худощавый, с измождённым лицом и нервной походкой. Они явно шли целенаправленно. Мужчины окинули взглядом помещение, заметили девушек за соседним столом — и тут же напряглись.

— Джоан, Рэй, — голос здоровяка прозвучал сдавленно, как будто через зубы. — Это что ещё за цирк?

Рэйчел замерла с полудовольно-полувиноватым выражением, откинувшись в кресле. Джоанна бросила взгляд сначала на парней, потом на Сириуса — и не успела ничего сказать, как тот уже начал подниматься из-за стола, разворачиваясь к новоприбывшим.

— Расслабьтесь. Просто поболтали, — сказал он спокойно, хотя губы его тронула характерная усмешка.

— Поболтали? — Передразнил худощавый, криво ухмыляясь. — Ты кто такой вообще, а?

Уильям внутренне напрягся, но виду не подал. Он откинулся на спинку кресла, мельком оглядел паб — пятнадцать человек, никто особо не заинтересован повисшим в воздуха напряжением. Привычное маггловское равнодушие: пока не началась стрельба или крики, никто вмешиваться не станет.

— Это паб, не монастырь, — сказал Сириус, и чуть повернулся к Джоанне. — Или ты, может, замужем, а я не в курсе?

— Они наши… молодые люди, — виновато ответила блондинка, даже визуально будто сжавшись, — простите…

— Ну и вкус у вас на парней дамы, отвратный, конечно, — быстро окинув взглядом вошедших, сказал Уильям.

Они выглядели даже слишком типично, будто карикатурно: работник какого-нибудь завода, сбривающий свой пушок вместо усов по утрам и ходячий учебник по анатомии: кожа да одни кости. Ну и мерзость. Повезло же им, Мордред…

— Ты офигел, пёс? — рявкнул здоровяк и шагнул ближе, сжимая кулаки.

Ситуация нагревалась стремительно. Джоан вскочила, попытавшись встать между ними, но здоровяк, даже не взглянув на неё, рывком потянул её за руку, явно собираясь вытащить наружу. Она пискнула и отшатнулась, но не успела — слишком сильный.

— Эй, руки убрал! — Прикрикнул Сириус и сразу же ударил.

Удар пришёлся точно в челюсть, резкий, отработанный. Парень пошатнулся, отшатнулся, и, озверев, кинулся вперёд. Началась драка — натуральная, без капли волшебства. Просто натуральный мордобой в старых-добрых традициях этих мест.

Девушки в панике отскочили в сторону. Здоровяк попытался врезать Сириусу, но тот ловко увернулся, ударил ещё раз — и попал. Второй парень двинулся к Уильяму. Он встал, оттолкнул свой стул ногой, и с силой пнул его вперёд — тот с глухим звуком врезался нападавшему в колени. Парень рухнул на спину, чертыхаясь. Какие мы нежные… Моррисон тут же рванул к Сириусу.

Тот держался хорошо, но здоровяк оказался не из простых. Пока Уильям подошёл ближе, тот схватил Блэка за рубашку, и со всей силы приложил его лицом об край столика. Громкий глухой хруст. Сириус осел, морщась от боли.

Внутри вскипела злость. Не хватало ещё чтобы этот выкидыш свиньи и человека навредил Блэку…

Уильям без колебаний двинулся к нападавшему, сначала ударил его в печень, когда тот хотел закончить с Сириусом, отчего здоровяк охнул и согнулся, потом — в скулу. Последний удар пришёлся в солнечное сплетение, и когда тот согнулся — Уильям взял ближайший стул и со всей силы врезал ему по спине. Парень застонал и рухнул на пол, а табурет не выдержал такого издевательства. Всё же Моррисон не сдерживался, ударив во всю силу. А учитывая недавно пройденный курс зелий…

Он отдышался. Паб притих. Кто-то кричал с барной стойки, но никто не вмешивался.

— Вставай, — тихо сказал он Сириусу, который приподнялся, морщась, лицо в крови, губа разбита.

Тот кивнул, не в силах говорить. Моррисон обнял его за талию, выведя через заднюю дверь — в узкий переулок, где стояли мусорные баки и пахло летом, жарой и канализацией.

Девушки поспешили к своим павшим «бойфрендам». И как только эти миловидные студентки решили сойтись с ними, спрашивается?

Облокотив Блэка об стену за мусорным баком, чтобы их не было видно со стороны улицы, парень вытащил концентратор.

— Сиди. Сейчас, — коротко сказал он, и принялся лечить, быстрыми, уже отточенными движениями выводя нужные заклинания.

Сначала — разрыв на брови, потом — ушибы, следом выбитый зуб, который пришлось вживлять обратно. Сириус сидел молча, морщась и едва дыша, пока на его лице вновь проступали черты без следов удара. Его лицо вновь вернуло прежний вид, будто и не было того спонтанного акта насилия.

— Ну что, — выдохнул Моррисон, когда закончил. — Приключение, говоришь?

Сириус посмотрел на него, усмехнулся в ответ — криво, с полусиней губой. Пройдет совсем скоро, но всё же.

— Ага. Сказка, блин. Всё как я люблю. Ты снял надзор, что ли? Почему Министерство ещё не прислало предупреждение?

Они молчали, прислонившись к стене. Город шумел где-то вдали. Маггловский вечер обыкновенной пятницы — и два волшебника, сидящие в переулке с остатками драки на одежде, но с чистыми лицами.

— Ага, это если вкратце. Сам понимаешь, никому об этом.

— Слушай, — наконец сказал Блэк, кивнув спустя некоторое время. — Спасибо, что вписался. Правда.

— Да ну. Ещё бы ты там один, — Уильям усмехнулся. — Меня бы совесть замучила.

— Ага, совесть, — пробормотал Сириус и закрыл глаза, откинув голову к стене. — Ладно. Что дальше?

Уильям задумался. Мысленно пробежался по плану, по людям, по рискам. А потом просто сказал:

— Пойдём отсюда. Тебе ещё домой топать и лед к своей челюсти там приложишь, просто на всякий случай — звучит как разумный план. А то ещё окажется, что вон тот булочник через дорогу — их старший брат.

Сириус рассмеялся. Сначала хрипло, потом всё громче, и, несмотря на ноющую боль в рёбрах, не мог остановиться.

— А девчонки-то, с подвохом оказались, — пробормотал Сириус, потирая шею и хмурясь, но всё ещё с весёлым блеском в глазах. Побои его явно не сильно расстроили.

— Ага, с пробегом, так сказать, — коротко хохотнул Уильям, подхватывая, — чтоб я ещё раз начал знакомиться с кем-то в обычном пабе… Не дай Мерлин. Мне хватило.

Они вышли из переулка, почти синхронно сунув руки в карманы. Воздух был всё ещё тёплый, хоть и заметно потемнело. Где-то дальше по улице звенел стеклянной посудой вечерний Лондон, кто-то закрыл окно с глухим щелчком рамы, где-то хлопнула дверь. Всё вокруг выглядело удивительно спокойно, учитывая, каким был прошедший час.

На автобусной остановке Сириус остановился, глядя в сторону дороги.

— Автобус через восемь минут, — сказал он, щурясь. — Поеду к себе маггловским способом. Папаня проверяет, чтобы я не «исчезал» лишний раз. И так у нас война за каждый мой выход из дома.

— Ну, главное, что ты вообще смог выйти, — отозвался Уильям, бросив короткий взгляд в сторону остановки. — И вернуться не на носилках.

— Да ладно тебе, я почти в порядке, — усмехнулся Блэк, протянул ему руку и с каким-то небрежным, но крепким движением хлопнул по плечу. — Было круто. Хотя и больно.

— Угу. В следующий раз — бери стул и бей им, а не кулаками, эффективнее будет.

Сириус рассмеялся, махнул ему напоследок и, не оборачиваясь, пошёл вдоль улицы лёгкой, пружинистой походкой, несмотря на ушибы. Через пару шагов снова засунул руки в карманы, насвистывая себе под нос что-то невнятное.

Уильям остался стоять на месте, глядя ему вслед. Когда силуэт растворился в общей серой массе людей и фонарей, он отошёл в сторону, к узкому переулку между домами, убедился, что никто не смотрит, и достал палочку. Вдохнул — медленно, сосредоточенно. Представил себе улицу перед своим домом, знакомый забор, каменную дорожку, идеально чистую от любой зелени…

В следующее мгновение тело сжалось, вывернулось, будто втянулось внутрь самого себя — с тем противоестественным ощущением, которое уже перестало пугать, но всё ещё настораживало. Рывок, давящее чувство, почти глухая боль в груди — и в тот же миг он оказался перед домом.

Небо здесь было чуть темнее, ветер прохладнее. Пахло листвой и землёй. Всё было до боли знакомо.

Уильям выдохнул и на мгновение закрыл глаза, позволяя дыханию прийти в себя. Перенос удался. Без расщепов, без тошноты. Уверенно. Чётко.

— Всё-таки неплохо уметь такое, — пробормотал он вполголоса, упрятав палочку обратно в карман. А потом, усмехнувшись, добавил с иронией: — Хотя, конечно, талант Блэка находить приключения на задницу — вещь, неподвластная никакой магии. Хоть в музей его выставляй.

С этими мыслями он открыл калитку и прошёл по дорожке к входной двери. Ночь окончательно опустилась, а в окнах тепло светился свет. Дом ждал.