Империус (гет)

— Он умирает, Аливард. Сообщите профессору Голдштейн, чтобы она прибыла в институт немедленно.

— Хорошо, доктор Кролл.

Голоса. Голоса, которые доносились в его камеру, заменившую для него весь мир, где ему давали жидкость прохладного спокойствия, отчего порой его разум наполняло мягкое и послушное блаженство в сопровождении шепотом повторяемых слов: Империо, Империо… Два голоса вернулись. Третий тоже скоро появится.

Он чувствовал… слабость.

Он слабый, слабый, такой слабый… Нет, не слабый, он не может быть слабым, не должен быть… но…

Слабый, такой слабый.

В животе заурчало. Весь его мир, состоящий из четырех стен, кровати и одеял, пошатнулся и закружился, то темнея, то обретая яркость. Лица то появлялись, то исчезали, голоса что-то нашептывали; женщина со странным взглядом, темноволосый мужчина со своими сияющими склянками, наполненными жидкостями, и еще тот, высокий, который всегда стоял отдельно и только смотрел. Они приходили и уходили, глядели на него, бормотали; темноволосый мужчина с искривленными губами, а потом снова женщина, и ее глаза горели огнем и жгли, как кислота.

Это не имело смысла. Ничто больше не имело смысла.

Он смутно осознавал, что когда-то все понимал, что когда-то был сильным, и что слабость была неправильной, неправильной, неправильной, но он не помнил ничего, кроме этого неясного ощущения утраты, потери, которую никогда не удастся восполнить. Когда-то с ним был кто-то еще — кто-то, кто знал, как быть сильным.

А теперь остался только он. Одинокий и слабый.

Увядающий.

Хаос. Полная бессмыслица; он не мог думать, и никто не хотел думать за него. Он ждал и ждал, что вернется тот потерянный голос и снова сделает его сильным, но никто не пришел. Воспоминания того, что было до голоса, — вот и все, что он имел сейчас: вот небритый мужчина с сияющими золотом глазами напивается, а затем свисает на веревке, вот лица в мантиях, они улыбаются, но отпрядывают с ужасом в глазах, его дядя, который оставил его с теми, кто боялся, оставил ждать, пока придет голос… Но теперь голоса снова нет, и он ослаб, ослаб, ослаб…

Где мяч? Мяч имел смысл. Вперед-назад, вперед-назад, никаких мыслей, никакой слабости, никакой нужды в голосе, просто вперед-назад, вперед-назад, тихий разум, такой тихий. Но теперь весь его мир качался вперед-назад, тени поднимались и, казалось, что-то шептали: «Вот тишина, вот покой, тебе не нужен голос, если ты с нами».

«Но я не должен быть слабым. Тени слабы, тени слабы…

Тени тихие.

Я хочу тишины».

Разве быть слабым — так плохо? Что он получил от жизни, будучи сильным, кроме чувства утраты?

Темноволосый мужчина снова смотрел на него. Его взгляд причинял боль.

Но не так, как взгляд женщины. Он боялся глаз женщины.

Он хотел побыть в одиночестве. Он хотел оказаться в тени.

Он хотел быть слабым, потому что в слабости таилась умиротворенность.

Желудок жгло огнем. Сердце колотилось о ребра.

А затем остановилось.

Тени поднялись выше, выше и поглотили его.

И Авель Исаак позволил им это.

* * *

— Что?

Он знал. Подспудно он знал: эта боль в шраме, недомогание, странное отсутствующее состояние, умиротворение — отчасти он понимал, что жизнь того, что осталось от его кузена, от оборотня, который преследовал его всю жизнь, наконец подошла к концу. Где-то глубоко внутри он знал, что Каин умер.

Однако на сознательном уровне это все равно стало для него потрясением.

Не то чтобы он расстроился, но и радостью назвать его чувства было нельзя. Он просто…

Не чувствовал ничего. Он словно омертвел, даже близко не представляя себе, что должен ощущать.

Пальцы Тонкс мягко коснулись его запястья.

— Каин мертв, — повторила она тихо, отвечая на сорвавшийся с его губ вопрос. — Он умер после полудня. И не волнуйся, я уже сообщила Ордену. По официальной версии, его прикончила какая-то желудочная инфекция. Неофициально же… — Она поморщилась. — Скажем так: Фелиция сомневается, что он мог подхватить инфекцию в стерильных условиях уровня шесть. Она не знает наверняка, что произошло на самом деле, но не верит, что его смерть стала результатом естественной причины.

Ремус попытался сосредоточиться на ее словах.

— Это не имеет смысла, — проговорил он. — Зачем им убивать единственного подопытного кролика?

Тонкс сильнее сжала его руку.

— Может быть, он что-то знал. А может, необходимость в нем отпала. Теперь у них есть дементор, Ремус — они смогут создать себе столько подопытных кроликов, сколько захотят.

— Но какой в этом смысл? — спросил Ремус, уже качая головой. — Даже если он что-то и знал, его показания будут… были бы бесполезными. Он был сумасшедшим. Если он умер не своей смертью, то это просто бессмысленно. Хотя…

Он умолк. Лицо Ребекки Голдштейн встало перед его мысленным взором.

«Думаю, это еще недолго останется проблемой…»

Ремус осознал яснее, чем когда-либо прежде: у нее был мотив.

Она знала. Она знала еще до того, как пришло письмо…

Он резко посмотрел на Тонкс.

— Когда это произошло? Когда заболел Каин?

Тонкс удивленно моргнула, но ответила без запинки:

— Фелиция сказала, что, судя по воцарившемуся хаосу, Каин почувствовал себя плохо утром. По ее словам, Ребекка даже отложила семейный визит, но, когда он вроде как пошел на поправку, все же ушла. Однако после этого ему стало значительно хуже, и вскоре он умер. С ним тогда были только Кролл и Аливард.

Ремус едва не рассмеялся.

— И я стал ее алиби, — заметил он. — Каин умер, а она была за много миль от института, болтая со мной на лугу.

Тонкс озадаченно нахмурилась.

— Ремус, ты о чем?

Он посмотрел на нее горящими глазами и ответил:

— О Ребекке Голдштейн. Моей кузине Ребекке. Кузине Каина Ребекке.

— Твоей что? — воскликнула Тонкс, резко вскидывая голову с торчащими во все стороны зелеными волосами. — Ремус, ты что, напился? Потому что симпатичные розовые гиппогрифы тебе не друзья.

Стараясь сбросить охватившее его оцепенение, он посмотрел ей в глаза. Это было очень серьезно, ему нужно сконцентрироваться. Он может позже решить, что же должен чувствовать.

— Это правда, — ответил он спокойно, хотя его слова звенели, как сталь. — Семейные дела Ребекки оказались моими семейными делами. Она дочь брата моего отца. Моя кузина. И кузина Каина тоже.

Темные глаза Тонкс потрясенно распахнулись.

— Черт побери, — с чувством выдохнула она. — Черт, черт, черт. Ох, Ремус. А я-то думала, что мне с родней не повезло.

Ремус криво усмехнулся.

— У нас есть что-то общее: у нас обоих имеются члены семьи, которые с радостью сплясали бы на наших могилах.

— Малфои слишком горды, чтобы плясать. Они, скорее, просто пройдутся с важным видом. Но Беллатриса, вероятно, станцует танго, — с широкой улыбкой заметила Тонкс, но потом снова посерьезнела. — Полагаю, очевидно, что ты не знал про Ребекку. Но стало ли это неожиданностью для нее?

— Нет, — состроив гримасу, ответил Ремус. — Она знала с самого начала. Вот почему она не дала мне ни малейшего шанса. Каин убил ее мать и брата, и она никак не может простить меня за то, что я остался в живых, а они — нет.

Тонкс уставилась на него.

— Погоди, погоди. Каин убил ее мать? — Ремус кивнул, и ее глаза потемнели. — А сейчас внезапно Каин умирает в ее заведении при таинственных обстоятельствах?

— Я думаю, она знала. — Была ли она пожирателем смерти или нет, но в этом Ремус не сомневался. — Я думаю, она знала, что Каин умрет, еще до того, как получила письмо. Она практически сама мне об этом сказала.

— Меня это не удивляет, — заметила Тонкс и нахмурилась. — Нет ничего невозможного в том, чтобы убить кого-то на расстоянии, особенно, если речь идет о кишечной инфекции. Медленно действующий яд, полагаю, справился бы с задачей, и она знала бы, что будет далеко от места преступления, когда это произойдет, потому что у нее был намечен обед с тобой. Но Каин как бывший бешеный оборотень был довольно крепким малым. Предположим, она заставила его выпить яд утром, а затем обнаружила, что ему становится лучше. Она снова дает ему яд, на это раз более сильнодействующий, и оставляет умирать в ее отсутствие.

В ее версии имелся смысл. Ремус вздохнул.

— Но почему сейчас? — тихо спросил он как будто у самого себя, медленно качая головой. — Если она желала ему смерти, почему не убила, как только он попал ей в руки?

Тонкс, прищурившись, смотрела на него.

— Он был нужен ей для экспериментов. Заклинание Империус и все такое прочее.

— А теперь нужда в нем отпала? — задумчиво проговорил Ремус, глядя в темнеющее небо. — А это означает, что…

— Она закончила свою работу, — завершила Тонкс его предложение. Ее лицо внезапно побледнело. — Он ей больше не нужен. Она нашла то, что искала, и теперь готова начать… — Она стиснула запястье Ремуса. — Ты возвращаешься в Хогвартс. Сейчас же.

Ремус поморщился от боли в руке.

— Тонкс…

— Не спорь, Ремус, — посоветовала она ему, сверкая глазами. — Нам известно, что ты в списке потенциальных жертв Ребекки, и раз уж она готова начать подсовывать резидентов дементору и затем накладывать на них заклятие, то может также решить пригласить тебя на званый обед иного толка. И в этом случае мне бы хотелось, чтобы ты находился в более безопасном месте.

— Я могу позаботиться о себе.

Ремус с болезненной ясностью осознал, как часто ему приходится повторять эти слова. Неужели он на самом деле выглядел таким уязвимым и беспомощным для тех, кто его окружал?

Тонкс выразительно посмотрела на едва видимый шрам над горловиной его мантии.

— Конечно же, можешь, — с ироничной ноткой согласилась она. — Мне бы просто не хотелось, чтоб тебе пришлось это доказывать. Кроме того, Дамблдор назначил встречу членов Ордена в связи с последними событиями, и нам, вероятно, не следует опаздывать. А теперь пошли. Трансгрессируем на счет три…

Ремус послушно присоединился к ее счету.

— Раз, два, три…

Мир сузился, сжался, а затем внезапно огни Хогсмида исчезли, сменившись темными нависающими деревьями и пустой дорогой. Слева высились ворота, за которыми начинались земли Хогвартса, и освещенные окна замка виднелись в сумраке. Вдалеке над освещенным полем для квиддича мелькали фигурки, а зажженный фонарь в хижине Хагрида позволял увидеть очертания громадной фигуры ее хозяина.

Тонкс отряхнула мантию и посмотрела вверх; лунный свет озарил черты ее лица.

— Надеюсь, у тебя есть ключ, — с легкой улыбкой сказала она и указала на тяжелый висячий замок на воротах. — Потому что я…

— Авада Кедавра!

Времени думать не было — надо было действовать. Едва заметив палочку, белую маску, освещенную лунным светом и изумрудным всполохом, Ремус повалил Тонкс на дорогу, тогда как зеленая вспышка пронзила ночь и ударила точно в то место, где она только что стояла. Пока Ремус пытался отдышаться и смотрел в потрясенные глаза Тонкс, ночь вокруг них ожила и забурлила. Пространства между деревьями заняли неестественные белые лица и развевающиеся темные мантии, и их было много — гораздо больше, чем двое человек, на которых они напали. Ремус выхватил из-за пояса свою палочку и вскочил на ноги, успев услышать, как чертыхнулась Тонкс. Едва только она встала, они в унисон повернулись на месте, собираясь трансгрессировать.

Ничего не произошло.

Должно быть, враги наложили на это место чары, препятствующие трансгрессии. Черт!

Ремус глянул на Тонкс. Судя по ее широко распахнутым от ужаса глазам, она пришла к этому же выводу. У них не оставалось выбора. Выставив палочку, она развернулась лицом к атаковавшим их.

— Редукто!

Секундного замешательства оказалось достаточно. Второе заклятие попало в землю между ними, оставляя после себя яму, земля из которой разлетелась во все стороны. Ремус бросился вбок и укрылся от камней и комьев земли за наспех сотворенным заклинанием Протего. В следующее мгновение он снова увидел чью-то палочку в лунном свете и отклонился, едва избегая красного луча, пролетевшего у самого его уха; до слуха донеслось зловещее скрежетание разрываемого воздуха. С колотящимся в груди сердцем Ремус развернулся к первой же белой маске и выкрикнул:

— Иакто!

Едва проводив взглядом пожирателя смерти, которого отбросило назад в лес в сопровождении треска веток, шуршания листвы и гневного вопля, Ремус услышал, как кто-то выкрикнул: «Остолбеней!» позади него, но снова успел возвести защитные чары. Не прицеливаясь, он выставил палочку и послал заклинание Супино через плечо. До него донесся стон, когда заклятие попало в нападавшего и опрокинуло его на спину, и Ремус бросился мимо распростертой на земле фигуры в поисках укрытия. С хрустом переломив валявшуюся под ногами палочку врага, он нырнул за дерево, чудом избежав режущего заклинания, угодившего в ствол и пославшего целый фонтан опилок во все стороны. Ему даже удалось найти взглядом Тонкс и убедиться, что у нее тоже все в порядке — двое пожирателей пали жертвами заклинания Остолбеней и теперь лежали у обочины, еще один пытался скинуть с себя опутывающие его веревки, и, пока Ремус смотрел, четвертый пожиратель вдруг поднялся в воздух с яростным криком Тонкс «Стерно акила!» и оказался пригвожденным к стволу дерева.

Времени для промедления, однако, не было. Зеленый луч промчался совсем рядом с его плечом, и, отскочив в сторону, он услышал, как кто-то прокричал:

— Нет, идиот! Оборотень нужен нам живым!

И еще три фигуры с белыми масками бросились к ним из темноты, размахивая палочками. Времени прислушиваться тоже не стало.

Предводительствующая фигура уже подняла палочку.

— Экспели…

Слишком длинное заклинание. Времени для подобных заклинаний тоже не было. Почему все самые лучшие боевые заклинания такие длинные?

— Рото!

Пожиратель смерти охнул и вскрикнул, когда его мантия потянула его в сторону так, что он закрутился волчком — быстрее, быстрее; пыль, вылетающая из-под его ног, ложилась кольцом вокруг него на траве. Оба его спутника замерли.

Это была их ошибка.

— Апис! Хебео!

Ближайший к нему пожиратель вскрикнул от ужаса и бросился бежать, а внезапно возникший пчелиный рой яростно кинулся в атаку на него с твердым намерением ужалить каждый квадратный сантиметр его кожи. Его соратник даже не пошевелился. Наоборот, с отвисшей челюстью он покачнулся на месте, глядя перед собой пустыми глазами. Когда палочка его вращающегося товарища вырвалась из его рук и, отлетев, ударила его по носу, он даже не поморщился. Из каждой ноздри выросла маргаритка.

Ремус чуть не улыбнулся. Когда-нибудь весь мир поймет, что если ты знаешь достаточно эффективные короткие заклинания, тебе не придется ломать язык, выговаривая Экспелиармус или Импедимента. Рото, к примеру, было его любимым заклятием.

— Ремус!

Мимо уха пронеслось выпущенное кем-то заклинание. Заваливаясь набок, он заметил перекошенное от ярости лицо Тонкс и покрытого сучьями пожирателя смерти, который кубарем отлетел назад и врезался в столб ворот. Упав, он больше не пошевелился.

Ремус отвесил себе мысленную затрещину. Идет бой, Люпин, нет времени для самовосхваления!

К нему с ревом приближался огромный пожиратель смерти, который размахивал необычно длинной палочкой, как дубиной. Его толстые губы, выступавшие за край маски, уже начали двигаться, формируя слова:

— Петриф…

Ох, да бога ради…

— Волито!

Глаза пожирателя смерти сверкнули, и неожиданно он, набирая скорость, промчался мимо, не в силах контролировать свое тело, и в конце концов врезался в кирпичную стену. Размахивая руками и продолжая перебирать ногами, он все бодался со стеной, словно бы пытался сдвинуть ее с места.

Хватая ртом воздух, Ремус развернулся на месте, только чтобы заметить еще трех пожирателей, спускающихся с деревьев. Они направились к нему.

О боги, да сколько же их?

— Калиго!

Темный туман вырвался из его палочки и окутал нападающих плотным облаком. Ориентируясь на их яростные выкрики, Ремус выпустил по ним заклинание Остолбеней раз, два, три раза. Последовавшие за этим звуки трех упавших тел свидетельствовали, что его заклятия достигли целей.

Воздух вокруг него то и дело пронзали чьи-то заклинания. Несмотря на то, что они вывели из игры не менее дюжины пожирателей, враг по-прежнему превосходил их численностью в три раза.

Он терял силы. Быстро.

«Они хотели захватить оборотня живым. Все это ради меня? Как сильно я им нужен?»

Раздавшийся звук заставил его сердце остановиться на мгновение.

— Сектумсемпра!

Тонкс вскрикнула.

Он начал разворачиваться.

— Экспелиармус!

Зеленоволосая фигура врезалась в него, и он ударился о столб с глухим звуком. Посмотрев на него темными глазами, Тонкс закрыла их и обмякла в его руках.

Только в этот момент Ремус осознал, что ее мантия — а теперь и его собственная — были покрыты кровью.

И крови было слишком много.

— Брось девчонку, оборотень.

Произнесший это голос был низким, грубым и холодным — тот же самый голос, что велел брать его живым. Ремус поднял взгляд.

Шестеро пожирателей смерти полукольцом обступили его, направляя на него палочки. Ему некуда было бежать.

Глаза стоявшей в центре высокой фигуры опасно блеснули, а на губах появилась ухмылка.

— Брось девчонку, — повторил он холодно. — Отступать некуда. Ты пойдешь с нами, профессор Люпин.

Ремус выпрямился, инстинктивно прижимая к себе обмякшую Тонкс.

— А что насчет нее? — тихо спросил он. — Что вы сделаете с моей подругой, если я отпущу ее?

Ухмылка стала еще шире.

— А я-то думал, ответ очевиден. Я также думал, что ты должен быть умным… человеком, — проговорил пожиратель язвительно и злобно блеснул глазами. — Видишь ли, когда мы уйдем отсюда, профессор, в мире станет на одного мракоборца меньше.