Бессмертные. Часть1 (гет)

Там, за порогом, не было ничего.

Ни света, ни тьмы. Ни низа, ни верха. Ни тепла, ни холода. Не было никаких запахов, предметов, оттенков, ощущений... И совсем не было воздуха.

Дышать... Эта мысль была той единственной, что билась в его голове напуганной раненой птицей. Хотя... Головы не было тоже. Да и все остальное тело отсутствовало целиком и полностью. Он не испытывал страха или удивления, а только тупое ясное осознание, что теперь у него нет совсем ничего. Даже себя самого у него больше не было, и только сейчас Северус понял всю глубину слова "ничто". И теперь он точно знал, кто такой Никто. Это он сам.

Но как же хочется дышать... Больше, чем чувствовать. А может, чувствовать хотелось больше? Он не знал. Сколько времени прошло? Что он здесь делает? Не важно. Все хорошо. И спокойно. Очень... Он очень давно не ощущал такого спокойствия.

Но, подождите-ка... Ощущал?! Он ощущает! Теперь к спокойствию присоединилась радость. Да, действительно, в ощущениях он, оказывается, нуждается больше, чем в дыхании...

Что это? Звуки? Он слабо помнил, что означает это слово. Он просто слышал. То, что звучало в его душе, было тихим, легким, практически невесомым... Неощутимым. А ощущать хотелось.

Ой! Больно. Было совершенно неясно, что может болеть у того, у кого ничего нет, но факт оставался фактом. Было больно. И снова. Та же боль, резкая, похожая на укол. Северус сердито открыл глаза и, приложив просто титанические усилия, вдохнул окружающее ничто.

Свет. Яркий, до режущей боли в глазах, и звуки, такие громкие, что он удивился, что не оглох сразу же. Но... Глаза? Уши? Удивление? У него получилось! Он вернул себе все то, чего был лишен, казалось, целую вечность. Но какой ценой!

Чувства вернулись дикой, резкой, неимоверной и невообразимой болью просто на грани человеческого сознания. Сознание? Северус больше не сознавал самого себя. Он был другим. Совсем не тем, кем себя помнил. При попытке отделить свое собственное "я" от чьего-то еще стало гораздо больнее, хотя казалось, что большей боли испытать просто невозможно. Это было больно так, словно ему сломали одновременно все кости, потом залили в горло кипящий свинец, а теперь делают харакири.

Что такое "харакири" Северус не знал. Как не знал и того, откуда в его памяти вдруг взялось это слово. Оно словно просочилось из того, другого сознания, поток которого он всеми правдами и неправдами старался удержать, ни в коем случае не позволив ему прорвать ту хлипкую, шаткую дамбу собственной силы воли, которую он с таким трудом устанавливал, защищая собственное "я".

Но чем больше усилий он прилагал, тем больнее ему становилось, словно он пытался удержать в руках раскаленную добела сталь. Сил сражаться больше не было. Барьер рухнул, и хрупкие бревнышки его собственной силы воли уносил бушующий поток чужого сознания...

Северус задыхался в нем, захлебывался чужими мыслями, чувствами, ощущениями, воспоминаниями...

Он умирал. Это осознание пришло неожиданно и неотвратимо. Он умирал, и изменить ничего не мог. Невероятно ярко и четко ощущая всю тщетность борьбы со стихией за собственную жизнь, Северус расслабился и, обреченно вздохнув, позволил горячей лаве чужеродной памяти затопить себя до краев, поглотить с головой, пройти сквозь себя...

Его больше не было.

Была только залитая солнцем поляна и большая старая яблоня в ее центре. На ветке яблони сидела темноволосая девочка лет девяти. Легкое розовое платьице было порвано в нескольких местах, руки и лицо запачканы чем-то липким, вроде смолы, а в волосах запутались несколько сухих листиков. Под деревом стоял домовой эльф в цветастой наволочке, и заламывая руки, противным писклявым голоском умолял ее спуститься. Когда же девочка, звонко смеясь, откусила внушительный кусок от большого красного яблока в своих руках, у эьфа, казалось, и вовсе случился припадок. "Мисс Пэнси, что вы делаете? Оно же немытое! Вы испортите свой желудок, и Дилли придется себя наказать!"— причитал домовик, но девочке вовсе не было до этого дела.

Она помнила все так ясно, словно пережила это непередаваемое ощущение веселья, радости и ошеломляюще дерзкой свободы только что, буквально полчаса назад. Кстати, Дилли зря так беспокоился. Желудок ее перенес такое бесцеремонное с собой обращение вполне благополучно, а родители даже не ругались.

Ее вообще ругали очень редко. Братьев и сестер у нее не было, поэтому мама и папа любили единственную дочь больше жизни и просто души в ней не чаяли, позволяя если не все, то многое. Наверное именно благодаря этому, а может и вопреки, девочка рано научилась отвечать за свои поступки, контролировать их и принимать самостоятельные решения. Но тот приступ безумства, накативший на нее в тот момент, когда она позволила себе безрассудно влезть за понравившимся яблоком на старое, сучковатое дерево, изорвав в клочья новое платье и с ног до головы перепачкавшись в смоле и листьях, она почему-то запомнила как самое счастливое событие своего детства.

А еще в тот день она впервые встретила Драко. Невысокий светленький мальчишка изрядно ее повеселил. Он тщательно старался копировать манеры взрослых, и это было настолько комично, что Пэнси не смогла сдержать смех. А мальчик, похоже, обиделся. Поэтому когда на вокзале, отправляясь первый раз в школу, она снова увидела этого мальчишку, то уверенно и даже несколько нагло заняла место в купе с ним, Крэббом и Гойлом, даже не спросив на то позволения ребят, которые, между прочим, заняли купе гораздо раньше нее.

Она сама не знала почему ее так тянуло к этому надменному сероглазому блондину. Чувство вины за свою над ним насмешку? Вроде нет. Мало ли, кому она и что в свое время ляпала. Может, хотелось общения с кем-то из сверстников в порядке компенсации за почти полное отсутствие оного раньше? Ведь все дети родительских знакомых были либо совсем маленькими, либо взрослыми настолько, что совсем не горели желанием общаться с активной любознательной малышкой. Эта причина была ближе к истине, но не объясняла того, что выбор ее пал именно на Драко.

В тот день, когда она его встретила впервые, она отметила, что мальчик очень красив и воспитан. Только слегка занудлив. Вот если бы он был ее братом, уж она бы позаботилась о том, чтобы не оставить и следа от его холодности и чопорности! Лазил бы с ней по деревьям и играл бы в прятки в траве. И пусть бы только попробовал отказаться! Вот это наверное и была та самая причина, по которой она выбрала именно его. Да, именно так. Она выбрала себе брата, о котором всегда мечтала, но которого у нее никогда не было.

Первый ужин в Хогвартсе и знакомство с одноклассниками. Крэбб и Гойл как приклеенные всюду ходили за Драко. Скорее всего, были знакомы еще до школы. Они его очень уважали и просто заглядывали в рот, ловя каждое его слово, что раздражало Пэнси. Ей не хотелось бы, чтобы Драко дружил с такими безголовыми орангутангами, но они хотя бы были ему верны. И она смирилась. С его длинным языком и невероятно высокомерным поведением телохранители были ему просто необходимы.

Сразу было ясно, что Драко— негласный лидер их курса. Всех это устраивало, ведь о семье Малфоев ходили легенды. Всех, кроме Блейза Забини. Высокий темнокожий мальчик был умен и собран. Но такое внимание однокурсников к Драко ему явно не нравилось. Теодор Нотт. Симпатичный мальчик, довольно-таки умный и способный, но никогда не имеющий своего мнения и просто плывущий по течению. Пэнси его даже не замечала.

Из девочек на их курсе кроме нее учились еще Дафна Гринграсс и Миллисента Булстроуд. Дафна была девочкой спокойной, тихой, по большей части молчаливой и рассудительной, полной противоположностью Пэнси, а Миллисенту она видела просто как женский вариант Крэбба.

В тот же первый вечер в школе она с удовлетворением отметила правильность собственного выбора, и ни разу не пожалела, что подружилась только с Драко. Пэнси с детства предпочитала качество количеству. А Драко был единственным, по-настоящему ей интересным. Он был очень красив, умен, воспитан, богат и влиятелен, и Пэнси с течением времени все чаще замечала, что Дафна с интересом к нему присматривается. Именно тогда она перестала воспринимать его только как брата и друга. Мальчик ей откровенно нравился. А он просто позволял ей находиться рядом и как само собой разумеющееся принимал ее помощь и поддержку в трудные времена. Она помнила тот отчаянный страх, стекавший по спине ледяными струями, когда над ним стоял взбесившийся гиппогриф. Тогда она отдала бы что угодно, лишь бы остановить это чудовище и не раздумывая поменялась бы с Драко местами, если бы только смогла. Но она могла только помогать ему зализывать раны, надеясь, что когда-нибудь он тоже будет в ней нуждаться также, как и она в нем.

Первый поцелуй. Убежала в спальню сразу, чтобы не упасть на пол от волнения тут же, прямо при нем. Голова кружилась, а сердце колотилось как бешеное. Миллисента сразу начала приставать с вопросами, а Дафна лишь смотрела молча и задумчиво. Даже если бы захотела, Пэнси никому не смогла бы объяснить причину охватившей ее эйфории и яркого румянца на горячих щеках. Уснуть тогда так и не вышло. Единственное, что она смогла сделать— это уговорить саму себя быть максимально спокойной и постараться ни в коем случае больше не выдавать своего волнения, когда он касается ее волос. Странно... Это было всего лишь в прошлом апреле, а казалось, что с того момента прошла уже целая жизнь.

Как же все изменилось... Ведь еще полгода назад она с волнительным трепетом воспринимала внимание к ней Драко, безумно жаждала его поцелуев, прикосновений, всегда нежных, легких и осторожных, хотела прикасаться к нему, вдыхать его запах и все время держать его за руку... Но сейчас мысли ее занимал тот, чьих прикосновений, слов и взглядов она до дрожи, до оцепенения, до потери пульса боялась и до такой же степени хотела. Мерлин, какое безумие! Как можно было настолько потерять контроль над собой и так безвозвратно сойти с ума?

Она прекрасно помнила, как увидела его в первый раз. Нет, он не был красив в классическом понимании этого слова, и если говорить о внешности, то он просто безнадежно проигрывал Драко. Но парадокс заключался в том, что где бы он ни оказался и кто бы ни находился с ним рядом, он неизменно умудрялся притягивать к себе взгляды.

Он был невероятно необычен и харизматичен. Имея рост чуть выше среднего и довольно худощавое телосложение, он все равно выглядел внушительнее всех преподавателей в Хогвартсе и смотрел на окружающих пронзительным взглядом до безобразия умных, но колючих черных глаз, которые, казалось, жадно поглощают дневной свет и способны насквозь заморозить тело и выжечь дотла душу, подобно вышедшему из-под контроля Адскому пламени. Он был немногословен, но остер на язык. А еще— несколько жесток и страшен.

Впервые войдя в Большой зал, она заметила его сразу. Признаться, он ее слегка напугал. И не только ее. Многие первокурсники (да и большая часть старшекурсников) тоже поглядывали на этого мрачного и угрюмого преподавателя, самого молодого из всех, с опаской. Но, несмотря на собственную молодость, выглядел он так, словно прожил как минимум пять не самых легких и счастливых жизней. Пэнси вспомнилась фраза, виденная ей как-то раз в одной из отцовских книг, о том, что глаза— зеркало души. И от этого стало еще страшнее. Его взгляд был пустым, словно там вообще никогда и в помине не было ничего, похожего на душу. Более того, эти глаза словно затягивали в себя душу любого, кто осмелится в них посмотреть. Смешно. Теперь Пэнси добровольно скармливает собственную душу тому монстру, что живет у него внутри.

Когда он после торжественного ужина вошел в общую слизеринскую гостиную поприветствовать первокурсников, разговоры немедленно стихли. От холодных каменных стен помещения эхом отражался его тихий, глубокий, такой бархатный и мягкий, и одновременно такой опасно-завораживающий голос. Она не различала его слов. Ей было страшно и интересно одновременно. Драккл бы побрал эту чертову двойственность! Вот всегда с ним так. Сочетание несочетаемого. Опасность и надежность. Забота и жестокость. Лед и пламя.

Очень быстро первокурсники научились ему доверять, потому что знали, что их декан будет на их стороне в любом споре, всегда, что бы они не натворили. Он помогал им в любой ситуации сохранять достоинство, и это было для них главным. И совершенно неважно, что потом следовало жесткое наказание. В конце концов, его наказания всегда были справедливыми. На втором курсе в Дуэльном клубе они даже были наказаны практически всем факультетом за то, что устроили драку с гриффиндорцами. Пэнси и Дафна тогда удостоились чести отбывать наказание у самого декана, помогая ему проверять домашние работы. Дафна проверяла всегда молча по предложенному профессором образцу и при первой же возможности стремилась улизнуть в гостиную.

А вот Пэнси зелья начинали затягивать все больше. Врожденная дерзость, неизменно одерживая верх над страхом и осторожностью, под одобрительные аплодисменты природной любознательности заставляла девочку задавать декану любые интересующие ее вопросы и требовать от него объяснений. Как ни странно, отвечал он хоть и сухо, но без привычного раздражения, очень доходчиво, понятно и интересно. Именно тогда девочку и стали затягивать зелья, и она даже, к собственному удивлению, обнаружила, что сожалеет об окончании отработок.

Он был умен. Невероятно умен. И очень силен магически. Исходившие от него волны огромной, темной и опасной волшебной мощи оставляли в душе то самое так раздражающее девочку двойственное чувство восхищения и страха. Она ненавидела страх, и ненавидела декана за то, что он пугал ее. Однако это не мешало расцветать прочно обосновавшемуся в ее душе уважению к его уму и силе. Не только магической. Он был очень сильным человеком. Никто никогда не видел, чтобы он потерял над собой контроль, растерялся или с чем-то не справился. Иногда казалось, что он и не человек вовсе. Ведь не может же человек всегда быть настолько собранным. Подражая своему декану, она старательно училась сдерживать свою собственную, темпераментную и деятельную натуру. С переменным успехом.

Она помнит, как ее представление о нем перевернулось с ног на голову. Как раз после Турнира Трех Волшебников. Поттер вернулся из лабиринта с трупом Седрика Диггори, и все пошло под откос. Сразу после этого, стоя в слизеринской гостиной, они слушали своего декана. Речь его была необычной. Так он не обращался даже к первокурсникам, и был невероятно бледен.

"Я знаю, что вы напуганы. Но сейчас вам следует приложить все усилия для самоконтроля. Обязательно свяжитесь с родителями и ни в коем случае не давайте сплетням вывести вас из равновесия. Вы на виду у всех трех остальных факультетов, и являетесь честью и гордостью ваших семей. Запомните: никогда не выносите конфликты на всеобщее обозрение. Всегда будьте первыми, чего бы вам это ни стоило. Защищайте друг друга."

Затем, резко развернувшись на каблуках и взмахнув полами мантии, он вышел из гостиной. Но студенты минут пять еще не трогались со своих мест. В воздухе повисло напряжение. Не дожидаясь указаний старост, слизеринцы чинно разошлись по спальням. Уже в кровати Пэнси поняла, что же именно не давало ей покоя все это время. Декан говорил так, словно видел их в последний раз. Словно так завуалированно прощался. Широко открыв глаза и резко сев на кровати, Пэнси решила во что бы то ни стало его отыскать. Ей нужно было увидеть его, убедиться, что она ошиблась, и все в порядке.

Но она не ошиблась. Пэнси увидела профессора Снейпа на полу, в холле первого этажа замка. Сначала ей показалось, что он мертв. Кожа была неестественно бледна, а лохмотья, в которых она с трудом узнала его мантию, были насквозь пропитаны чем то темным и липким. Вокруг суетился Филч с кучей тряпок, зажимал раны, что-то успокаивающе бормотал и изредка гладил его по голове, словно успокаивал маленького ребенка, который ушиб коленку. Пэнси словно столкнули в ледяную воду. Не хватило воздуха и девочка сползла по стене на пол. Послышался топот двух пар ног и в холле появились Дамблдор и мадам Помфри под предводительством Миссис Норрис. Не говоря ни слова они левитировали профессора в больничное крыло. А на следующий день он уже как обычно провожал их всех домой, такой же угрюмый, серьезный, замкнутый и мрачный, как и прежде. Не удержавшись, Пэнси дрожащим голосом пожелала ему приятных каникул, на что он только саркастически и как-то невесело усмехнулся.

Потом были каникулы, родители и переписки с Драко совиной почтой. Но перед глазами все время, постоянно, стояла та самая сцена в холле, а залитая кровью метка снилась по ночам. Она перестала есть и спать, сильно похудела и осунулась. О том, что Волдеморт вернулся, она узнала только от Драко. Родители же всячески ограждали дочь от переживаний, тем более, что ее и так что-то постоянно грызло, словно стая голодных гиен. Однако месяц, проведенный в больнице Святого Мунго, дал свои плоды. Пэнси смогла успокоиться и многое переосмыслить. Именно в больнице она, к собственному ужасу, поняла, что влюбилась.

Каждый день она просыпалась и засыпала с мыслями о нем, а по ночам видела его во снах. Чувство тяжелой, какой-то оглушающей эйфории не покидало ее ни на секунду и она прекрасно осознавала, что способна за него умереть и даже убить. После особенно откровенных снов, где он обнимал ее и целовал, нежно, упоительно, властно, она просыпалась, дрожа и обливаясь холодным потом. Его поцелуи во снах не имели ничего общего с поцелуями Драко.

При поцелуях с Драко ее сердце радостно трепетало, а в душе распускалась нежность. Это было так легко, естественно и спокойно, как полет птицы. Поцелуи профессора тоже заставляли трепетать ее сердце, но от страха. Ее трясло, морозило и лихорадило, но душа требовала его прикосновений снова и снова. Вместе с тем она прекрасно понимала, что никогда не сможет к нему прикоснуться, а уж тем более— действительно его поцеловать.

Сильный, уверенный, властный, недоступный профессор всем своим видом говорил о том, что у девочки нет никаких шансов. Но котел с амортенцией, кипевший в ее душе и источающий запах трав, сырости и исписанного пергамента, побуждал ее делать странные вещи, не оставляя ни единого шанса к сопротивлению. Так, получив его письмо с сухим сообщением о назначении ее старостой Слизерина, она неделю засыпала с ним в обнимку, перед сном проводя пальцами по строчкам и вдыхая его запах, а потом, устав жить без него, не видеть его, не слышать его голос, и вовсе покрасила в черный цвет волосы, чтобы иметь хоть что-то общее с тем, кем дышала все последнее время. Благо, одноклассники не обратили на это никакого внимания, а она очень старалась ничем себя не выдавать, подражая любимому профессору.

Но как же сложно было терпеть присутствие декана рядом с собой на его занятиях! Пэнси была одной из лучших учениц в зельеварении, но с некоторых пор стало очень сложно сосредотачивать внимание не на преподавателе, а на его предмете. Таким образом, когда она первый раз не уследила за котлом, профессор посоветовал ей больше следить за собственным зельем и меньше пялиться в сторону Лонгботтома. Как будто она виновата, что он сам весь урок вокруг этого несчастного Лонгботтома круги наворачивал! Стоял бы рядом с Поттером— смотрела бы в сторону Поттера! Потом, сдавая ему домашнюю работу, безумие заставило ее капнуть на работу своими духами. Интересно, он помнит ее запах? Но профессор в довольно жесткой форме попросил так больше не делать. А потом была та самая записка с первыми в ее жизни стихами. Вот тогда-то и пришел конец ее выдержке.

Ну почему он ведет себя как последняя свинья?! И ведь только с ней! Больше никто из слизеринцев не слышал от него таких нападок, насмешек и замечаний, прямо при посторонних! А с ней он вел себя чуть ли не хуже, чем с Поттером и Лонгботтомом вместе взятыми! Больно. Как же больно... А на что она рассчитывала? На превращение сна в явь? На сбычу мечт и счастливое будущее? Нет, конечно... Даже о поцелуе с ним она не смела и мечтать.

Пытаясь представить себе, как это будет выглядеть, она сразу в ужасе начинала мотать головой, отгоняя от себя пугающие видения, просто физически ощущая исходящую от него даже в собственных мечтах опасность. Хотелось не думать о нем, выбросить из головы и забыть, как страшный сон, но не выходило. Поцелуи с Драко превратились в пытку, сердце больше не трепетало, а летать не хотелось. Она ощущала острую вину за то, что предает его, пусть и в мыслях, но выхода не было. Она не могла объяснить ему, что все это время перед глазами стоял этот злобный, мрачный ублюдок с окровавленной Меткой на левом предплечье. Она его ненавидела и одновременно не представляла без него своей жизни. Слава Мерлину, никто ни о чем не догадывался. И в первую очередь родители, иначе одним месяцем в больнице она бы на этот раз не отделалась...

После случая с запиской у нее наконец появился повод его по-настоящему ненавидеть. И это был шанс. Забыть, не вспоминать, презирать его с ног до головы, от сальной макушки до кончика волшебной палочки. Но и этому не суждено было сбыться. Что ж, спасибо вам, Поттер и Уизли...

Жадно вглядываясь в лицо этой миниатюрной копии профессора Снейпа, Пэнси прикладывала все усилия для того, чтобы погасить взрывавшиеся в ее мозгу фейерверки. Она не понимала до сих пор, как ей удалось тогда не разорваться изнутри. Это был он. Вне всяких сомнений. Тот, кого она так... любила? Нет. Ненавидела. И, драккл бы его побрал, она имела на это полное право! Но как смеет он, этот ублюдок, лишать ее этого права, глядя на нее таким невинным, испуганным и непонимающим взглядом до боли в сердце знакомых и родных черных глаз? Она снова проиграла.

Все осталось также, как и было. Это малолетний хам совершенно не следил за языком, а она ему все прощала, получая от этого какое-то ненормальное, сродни мазохизму, удовольствие. Драко был прав. Тысячу раз прав. Она достойна только презрения. Но ничего поделать с собой она не могла. Ей просто жизненно необходим был этот взбалмошный, колючий мальчишка, с которым они, кажется, в последнее время даже нашли общий язык.

Секрет оказался прост: читать между строк не так сложно. Она научилась пропускать его выпады мимо ушей. И если бы он по прежнему не пугал ее, она бы даже смогла чувствовать себя в его обществе комфортно. Но этот взгляд, жесты, интонации... Все то, что напоминало ей о взрослом профессоре, словно резало ножом по сердцу, и страх возвращался с новой силой, в очередной раз не оставляя шансов на сопротивление. От понимания своей зависимости от него и того, что он имеет над ней власть, даже будучи ребенком, у нее опускались руки.

Одному Мерлину было известно, как же она устала... Эта любовь оказалась самым губительным из всего, что с ней когда-либо происходило. Он просто чудовище. Маленькое чудовище, которое так любит дерзить старшим и трепать нервы, заставляя не спать от переживаний и сходить с ума от беспокойства...

Нет. В той ситуации он повинен не был. Сердце сжималось от нежности, и Пэнси было едва ли не больнее, чем лежащему на полу в чулане ребенку. Перед глазами сразу встала сцена, которую ей довелось наблюдать тогда, в холле, и девушка задохнулась от подступивших к горлу слез. Как же хотелось его обнять и принять на себя всю боль, что пришлось испытать этому ангелу! Конечно же, он не виноват. Но тот, кто в этом виноват, ответит ей за это сполна! Он принадлежит ей, и никто не в праве причинять ему боль! Повинуясь внутреннему порыву, она подошла и подняла на руки безвольно повисшего в ее объятиях ребенка. Сердце бешено билось, так что она боялась, что он проснется от этого шума... Но мальчик только продолжал тихо и размеренно дышать... "Дыши, родной... Только дыши. Все будет хорошо, я рядом... А тот, кто это сделал, еще пожалеет о том, что родился на свет. Я тебе обещаю... Ты только поверь мне, расскажи правду!"

Да, она способна на убийство. Но ей от этого ни холодно, ни жарко. Иногда осознание этого безразличия к человеческим жизням ее пугало, но в голове упорно стучало, что есть только одна жизнь, помимо родительских, имеющая для нее значение. И ради этой жизни она готова пожертвовать многими другими жизнями. Как чужими, так и своей. Что она, собственно, и сделала.

Она понимала, что не может винить Драко за то, что он поступил именно так. Она сама поступила бы также. Но, если она выживет, ему несдобровать... Все— таки, несмотря ни на что, она все еще любила своего... Парня? Бывшего молодого человека? Друга? Брата... При мысли об этом она нервно улыбнулась, поправляя свечи по краям сложного рисунка мелом на каменном полу зельеварческой лаборатории.

Умирать было не страшно. Страшно было жить без Северуса... Надо же, как, оказывается, естественно и совсем не трудно называть его просто по имени. Ах, какое красивое у него имя! Оно просто тает на губах, оставляя после себя терпкое, стойкое послевкусие, совсем как их поцелуи в самых лучших и вместе с тем самых жутких ее сновидениях...

Но в длинном латинском тексте также много других слов, которые следовало произнести без ошибок, они были сложны и часто резали слух, но произнести неверно хоть один звук было равносильно смерти. Причем в лучшем случае— ее, в худшем— его, а в еще более худшем— обоих. "И умерли они в один день..."— некстати всплыла в воспаленном мозгу нелепая глупая строчка из примитивных старых сказок. Отмахнувшись от всех лишних мыслей, она судорожно вдохнула, а на выдохе произнесла последние звуки сложного заклинания. Это оказалось пределом ее возможностей, и душа покинула дрожащее, как в лихорадке, тело, почти начисто лишенное жизненных сил ненасытными демонами так пугавшей многих волшебников темнейшей магии...

Cinema Bizarre/My Obsession

Apocalyptica/Not strong enough

Evanescence/My immortal