Летит мотылёк на адский огонь... (гет)

Ягер не очень любил путешествовать. Конечно, в силу выбранного жизненного пути ему приходилось кочевать с места на место достаточно часто, но Клаус никогда не считал это полноценным шансом повидать мир. Всё, что он видел в очередном взятом городе, это его новая скромно обставленная комната, пара улиц и главное здание, где расположилось начальство. Ничего особенного. В том же Париже Ягер так и не побывал у знаменитой Эйфелевой башни и собора парижской Богоматери. Вместо этого он каждый день лицезрел один и тот же маршрут и площадь с приговорёнными к казни.

Сейчас же, сходя с поезда, доставившего его домой, Клаус испытывал весьма противоречивые чувства. С одной стороны, он был рад наконец оказаться там, откуда начался его путь. Да, именно железнодорожный вокзал стал тем местом, с которого он во всех смыслах отправился во взрослую жизнь. Ягер хорошо помнил, как плакала мать, обнимая его, когда провожала в военную академию, и приговаривая, что он уже совсем взрослый. С того дня здесь совсем ничего не изменилось. Всё те же лавочки вдоль перрона, окрашенные в коричневый. Тот же голос диктора, объявляющий прибытие и отправление настолько непонятно, что Клаус каждый раз сомневался, на немецком ли тот говорил. С другой стороны, Ягера мучила безумная тоска от того, что его никто не встречал. Не потому, что было некому, просто он сам был не готов видеть кого-то из близких и не сообщил о своём визите.

«Ещё не время», — уверял себя Клаус, направляясь к выходу с платформы, и украдкой наблюдал за людьми.

Одни стояли с чемоданами и документами в руках, ожидая своего поезда, другие неловко мялись с ноги на ногу, выглядывая приближающийся состав. Томительные минуты перед встречей с дорогими им людьми тянулись слишком медленно. В мыслях сразу возник образ Илмы, которая каждый раз прыгала ему и Вольфу на шею, не успели они ещё сойти с поезда. Ягер хорошо помнил, как она звонко смеялась, едва ли не повалив их на асфальт в одну из таких встреч. Наверное, со стороны выглядело до безумия странно то, как очень громкая девица, словно обезьянка, висела на двух серьёзных мужчинах в военной форме. По его лицу скользнула лёгкая полуулыбка.

Дойдя до ближайшей гостиницы, Клаус снял небольшой номер. Забрав у портье ключ, он занёс чемодан и, даже не осмотревшись, быстрым шагом направился к дому бывшего одноклассника. Только когда он дошёл до нужной улицы, то понял, что для визита в гости слишком рано. Наручные часы показывали только пятнадцать минут шестого. Старина Хайнц наверняка ещё был на службе, а встречаться один на один с его женой Ягер не горел желанием. Решив не тратить время впустую, отсиживаясь в гостинице, он направился туда, где давным-давно стоило появиться.

Пусть его городок и не был настолько мал, что можно было бы знать абсолютно всех его жителей в лицо, но и острой необходимости в автомобиле не было. Дошёл он достаточно быстро. Пройдя через старые железные ворота, Клаус чуть замедлил шаг, осматриваясь. С его последнего визита в это место прошло немало времени. Некоторые памятники с выгоревшими именами и датами уже успели чуть уйти под землю и зарасти травой, другие же ещё были ухоженными. Было наглядно видно, помнят ли о человеке после его смерти или нет. Ягер на минуту остановился, обдумывая, куда дальше идти. Он не знал, где находилась могила Вольфа, так как пропустил его похороны, отлёживаясь в госпитале. Оставалось лишь строить догадки, что она где-то ближе к концу кладбища. Там, где могилы ещё свежие.

Собравшись с духом, он пошёл вперёд по асфальту, вглядываясь в имена, даты и чёрно-белые фотографии. Мужчины, женщины… Многие из них дожили до старости, но были и те, кто ушёл молодым. Клаус даже успел заметить парочку совсем крохотных холмиков. Больно было принимать то, что дети тоже умирали. Поспешив отогнать от себя дурные мысли, Ягер чуть ускорил шаг, но вскоре остановился, потерянно оглядывая участок, резко отличающийся от всего остального кладбища. Несколько десятков достаточно свежих могил с одинокими крестами и памятниками. Вроде бы ничего необычного для этого места, но каждая из них была занята совсем молодыми парнями. Всем от восемнадцати до тридцати. Подойдя чуть ближе к самой крайней, Клаус не мог поверить в то, кому она принадлежала. Альберт Кляйн, соседский мальчишка, что так часто бывал в их доме.

Его отец работал вместе со старшим Ягером, и они нередко устраивали посиделки друг у друга, играя вечерами в шахматы или пропуская по кружке пива в выходные. Клаус же всегда с трудом отбивался от надоедливого парнишки, пытаясь сосредоточиться на домашнем задании, если тот жалобно просил поиграть с ним. Когда Ягер учился в военной академии, Альберт только пошёл в школу. В последний же визит домой, когда Клаус и Вольф приезжали в отпуск весной сорок первого, Кляйну только исполнилось пятнадцать, но он уже был твёрдо настроен последовать их примеру и пойти служить Великому Германскому Рейху. Оставалось лишь дождаться призывного возраста. Что ж, три месяца назад он стал совершеннолетним, а месяц назад его похоронили. Перед глазами Ягера вновь появился тот маленький мальчишка, что просил с ним поиграть когда-то. Пусть они никогда и не были друзьями и общались только из-за своих родителей, но Клаусу вновь стало не по себе. Ещё одна бессмысленно загубленная жизнь. Ещё одни безутешные родители, лишившиеся своего единственного ребёнка. Сколько судеб уже сломала эта война и сколько ещё сломает? Попытавшись выкинуть тяжёлые мысли из головы, Ягер всё же двинулся вперёд, проходя между свежих могил.

Найти Хайна оказалось достаточно легко. Памятник из белого мрамора, обнесённый невысоким чёрным кованым забором было сложно не заметить. Открыв калитку, Клаус прошёл ближе.

— Ну, здравствуй, братец, — едва заметно улыбнулся он и, наклонившись, коснулся рукой холодной земли.

Такой способ здороваться с умершими всегда казался Ягеру странным. Когда ему было около тринадцати лет, мать первый раз взяла его на кладбище, чтобы проведать бабушку и дедушку и привести их могилки в порядок. Она тогда сказала: «Если дотронуться до земли, то дорогие тебе люди поймут, что к ним пришли, и посмотрят на нас с неба». Клаус не очень верил в эти мистические бредни уже тогда, но всё же поздоровался с бабушкой и дедушкой так, как велела мать. Каждый последующий визит на кладбище тоже сопровождался этим незамысловатым жестом. Теперь это уже не казалось таким странным, да и незримое присутствие ушедшего друга действительно ощущалось где-то за спиной.

Ягер обернулся. Убедившись, что ни одной живой души, кроме пары ворон, кружащих поблизости, нет, он передёрнул плечами. Жуткое ощущение. Чтобы немного отвлечься, Клаус достал футляр с трубкой, но курить не спешил. Проведя большим пальцем по аккуратной надписи «Дорогому другу Клаусу Ягеру на тридцатилетний юбилей», он вспомнил, как Вольф его вручал. Вспомнил и то, как упорно отказывался принимать такой дорогой подарок, выполненный на заказ. Хайн же тогда сказал, что выкинет футляр с трубкой в реку, если друг его не примет. «Совести у тебя, нет Вольф!» — возмутился Ягер, едва успев выхватить подарок прежде, чем он плюхнется в воду и уйдёт на дно Сены. Ему не нравилось, что друг так бездумно сорил деньгами, но и сделать с этим он ничего не мог. Дом Хайнов привык жить на широкую ногу.

Всё же закурив, Клаус задумчиво вглядывался в чёрно-белую фотографию. На него смотрел всё тот же никогда не унывающий парень, которого он знал с первого класса, лучезарно ему улыбающийся. Достав из кармана носовой платок, Ягер протёр фотографию от пыли. Большего не требовалось, ведь его определённо совсем недавно навещала Илма. Клаус понял это, когда ещё только подходил к могиле друга. Прямо перед памятником был посажен небольшой куст белых роз — любимых цветов его сестры. Ягер уже и не помнил, сколько раз он на пару с Вольфом оббегал все цветочные лавки в городе, скупая на её очередной день рождения все белые розы. Зато гневный взгляд фрау Хайн, встречающий их каждый раз с охапкой цветов, он помнил до сих пор. Их мать терпеть не могла растения в доме и постоянно ругалась, что эти чёртовы розы снова будут вонять в каждой комнате. Воспоминания крутились перед глазами Клауса ярким калейдоскопом, вытаскивая из памяти самые разные картины. Погрузившись в свои мысли, он даже не заметил, как снова перебирал в голове события, случившиеся за день до смерти Хайна.

Солнце уже почти скрылось за горизонт, уступая место сумеркам. Все солдаты разбрелись по занятым избам и отдыхали, готовясь к новому дню. Уже завтра они будут в Москве. Один лишь Ягер не находил себе места, на третий раз проверяя исправность всех танков. Морозный ноябрьский воздух неприятно обжигал кожу. Он не знал, что его тревожило, и это раздражало. Наконец вымотавшись, Клаус сел рядом со своим танком, чтобы перевести дух, достал термос и налил в себе немного горячего чая с бадьяном. Тепло от кружки приятно согревало замёрзшие пальцы.

— Вот ты где! — раздалось неподалёку. — Есть разговор.

Ягер неспешно пил чай, молча наблюдая, как к нему навстречу шёл Вольфганг. Умостившись рядом с другом, Хайн огляделся по сторонам, проверяя, нет ли поблизости лишних ушей. Ему не хотелось, что бы кто-то посторонний их слышал.

— Ну, говори, — без особого интереса произнёс Клаус, повернувшись к другу. — Что-то важное? — уточнил он и отпил немного чая.

— Я долго думал, как тебе сказать…

Вольфганг ещё раз огляделся, что было совершенно на него не похоже. Обычно излишняя осторожность была свойственна его товарищу, но никак не ему самому. Это не могло не насторожить Ягера. Он уже приготовился к чему-то плохому, когда Хайн достал из кармана небольшую обшитую синим бархатом коробочку и, открыв её, произнёс:

— Ты выйдешь за меня?

От неожиданности Клаус едва не поперхнулся чаем, выплюнув его обратно в кружку. Подняв ошарашенный взгляд на непутёвого друга, который от души смеялся над его реакцией, Ягер стал медленно закипать.

— Ой, Николаус, видел бы ты своё лицо, — продолжал потешаться Вольфганг. — Если б я только знал, как ты отреагируешь, то давно бы купил кольцо.

— Мне не каждый день, знаешь ли, мужики делают подобные предложения, как я, по-твоему, ещё мог отреагировать? — не выдержал Клаус, вылив чай из кружки на снег. — Мне уже осточертели твои идиотские шутки! Сколько можно?!

Обычно он крайне терпеливо принимал все подколки друга, возможно, именно поэтому они всё ещё и были друзьями. Сейчас же, утопая в переживаниях и раздумьях о завтрашнем дне, Ягер не сдержался. Спустив пар, он мимолётом бросил взгляд на поникшего Хайна, который облокотился на танк и уставился куда-то вдаль, теребя в руках открытую коробочку. Было неприятно ощутить внезапный укол совести. Вольф не был виноват в его плохом настроении, поэтому не стоило реагировать столь несдержанно. К тому же, у Хайна было хорошее чувство юмора, и если его шутки становились идиотскими, это могло значить лишь то, что его тоже что-то беспокоило. Взглянув на синюю коробочку, Клаус задумался. Кольцо определённо стоило просто бешеных денег и было куплено явно не ради простой шутки. Неужели это значило то, о чём он подумал?

— Для кого кольцо? — уже более мягко спросил он.

Хайн тут же просиял и, оглядевшись уже в третий раз, повернулся к другу. По-заговорщицки блеснув глазами и придвинувшись чуть ближе, практически шёпотом произнёс:

— Помнишь ту обворожительную фройляйн, у которой мы жили в Париже?

После этой фразы выражение его лица сменилось на какое-то совсем детское и безумно восторженное, словно он собирался распечатывать подарки, которые получил на Рождество, предвкушая что-то невероятное. Ягер же первую пару секунд пытался понять, не ослышался ли он, затем натянуто и совершенно неестественно улыбнулся.

— Пожалуйста, скажи, что ты снова пошутил и мне надо посмеяться.

— Нет, Клаус, я более чем серьёзно, — помрачнел Хайн, поняв, что поздравлений явно не услышит.

— Вольф, она же француженка, — тяжело вздохнул Ягер и закрыл глаза ладонью, лишь бы отгородиться от того, что сейчас начнётся.

— Француженка, немка, еврейка, русская, какая, к чёрту, разница? Мне хорошо с ней, а ей со мной, и через три месяца у нас будет ребёнок, — на одном дыхании выпалил Хайн, а затем добавил: — Будешь крёстным?

— Боже, за что мне это? — Клаусу уже хотелось убиться на месте, лишь бы больше не учавствовать в этом разговоре. — Тебе самому ещё взрослеть и взрослеть! Какие дети? Какая свадьба? Одумайся, Вольф! Она француженка, вам не дадут быть вместе, как ты не понимаешь?

— А кто сказал, что национальность нельзя сменить? — чуть вздёрнув одну бровь, выдал Хайн как само собой разумеющееся.

— Что, прости?

— Ой, только не говори, что не знал об этом, — отмахнулся он, убрав коробочку с кольцом во внутренний карман кителя, и снова огляделся. — Происхождение определяют лишь бумаги. И какая удача, что наш с тобой дорогой одноклассник Рихтер за определённую сумму может из любого представителя низшей расы сделать чистокровного немца.

— Ты хотя бы понимаешь, идиот, что тебя за подобное не то что расстреляют, но и всей твоей семье спокойно жить не дадут? — схватив друга за грудки, Клаус от души приложил его о танк, продолжая шипеть: — Даже если твоя авантюра сработает, рано или поздно у людей возникнут вопросы, как так вышло, что чистокровная немка не знает немецкий! Или это тоже в бумагах можно исправить?

— Хайнц своё дело знает и подобрал ей идеальную легенду, — Хайн с трудом, но высвободился из крепкой хватки. — К тому же, вряд ли дядя Бернхард стал бы советовать мне дилетанта.

Если бы Ягер не знал точно, что не спит, то принял бы всё это за очередной кошмар. Инфантильность друга и извечный девиз «Живи здесь и сейчас» уже осточертели.

— Просто бумаги, просто подделанные документы, просто ребёнок… — он устало вздохнул и сел на прежнее место, облокотившись о танк. — Когда ты уже повзрослеешь, Вольф? Или так и будешь жить одним днём?

После услышанного Хайн хотел было сказать что-то резкое, но сдержался. С минуту он потоптался на месте, достал футляр с трубкой, закурил. Подобные разговоры у них были и раньше, и после очередного «Не будь ребёнком», «Пора взрослеть», «Нужно быть серьёзнее» Вольфганг молча уходил, а через какое-то время оба делали вид, что ничего не произошло. Клаус знал, что Хайн не изменится, а тот в свою очередь не спешил доказывать обратное.

— Ягер, а ты уверен, что хочешь знать ответ? — внезапно заговорил Вольфганг, выпустив облачко серого дыма.

— Иначе я бы не спрашивал, — в своей привычной манере ответил Клаус, скрыв неподдельный интерес за серьёзным взглядом.

— Ты не хуже меня знаешь моих родителей и их маниакальное желание всё делать по-своему, — Хайн снова присел рядом с другом. — Они всегда были такими. Решали всё за нас с Илмой. Как одеваться, как разговаривать, как себя вести, где учиться, с кем общаться. Думаешь, я мечтал сидеть в этой железяке и превращать людей в фарш? — он отстранённо провёл пальцами в кожаных перчатках по холодному металлу гусениц, ненадолго замолчав. — Будь у меня выбор, я ни за что не надел бы эту чёртову форму, но за меня всё решили ещё до моего рождения. Да ты это и так знаешь. Всё, что мне осталось от моей жизни, это быть счастливым. То, что ты называешь инфантильностью, для меня возможность жить так, как хочу я, а не так, как велено.

— Почему ты раньше об этом не говорил? — после столь откровенного признания Ягера терзали десятки вопросов, но он начал с самого очевидного.

— А какой в этом смысл? Ты бы ничего не смог сделать. Да и после того для, когда ты сказал, что мучаешься от кошмаров, я взглянул на своё положение иначе, — лихорадочно усмехнувшись, Вольфганг попытался унять дрожь в голосе, но это мало помогло. — Я понял, что был конченым эгоистом, даже не замечая, что творилось тогда с тобой. Меня нередко грызла зависть от того, что у тебя всегда была полная свобода выбора, и я ведь даже не догадывался, как тебе нелегко посылать парней на верную смерть. Наверное, я бы так не смог.

Клаус слушал не перебивая и поражался, с какой неожиданной стороны может открыться человек, которого, казалось, знаешь вдоль и поперёк. Он впервые видел Хайна настолько серьёзным. Впервые заметил тоску в серых глазах, что вечно скрывалась за постоянной весёлой беззаботностью. Хотелось выпить, отвлечься, как они периодически делали, но сейчас с собой ничего не было. Даже одиноко стоящий рядом термос был пуст, ведь последнюю кружку чая безжалостно вылили на промёрзлую землю. Так и оставшись сидеть возле танка, офицеры смотрели в даль, наблюдая за наступающими сумерками.

— Родители одобрили мой личный выбор всего один раз. В первом классе, — спустя несколько минут Вольфганг снова нарушил тишину. — Это был конец сентября. В тот день я пришёл домой и с порога заявил им, что нашёл себе лучшего друга. Помнишь, что ты сказал тогда?

— Что нельзя делать такие громкие заявления спустя пару недель знакомства, — улыбнулся Ягер, вспоминая. — Хотя стоило поздороваться. До сих пор стыдно.

— Николаус, хоть раз в жизни перестань быть таким дотошным, — скривился Вольфганг, досыпая в трубку табак. — Нам было всего семь.

— Ты сам решил, что мы будем дружить. Поздно возмущаться, — ухмыльнулся Клаус и тоже закурил. — И кстати, как твои родители отреагировали на решение жениться на француженке?

— Понятия не имею, — в своей привычной манере отмахнулся Хайн. — Я только недавно отправил им письмо и ещё не получил ответ. Пока об этом знают только Илма, дядя Бернхард, а теперь и ты.

— И что ты планируешь делать дальше?

— После взятия Москвы уйду в отставку. Дядя обещал помочь с этим, да и с родителями должен поговорить. Я наконец смогу жить так, как хочу. Перееду в Париж, — губ Вольфганга коснулась лёгкая полуулыбка. — А ты не думал завести семью?

— Ты же знаешь, что нет, — несколько отстранённо ответил Ягер, вновь вспомнив о Рут.

— Ну это пока, — по выражению лица Хайна было понятно, что он снова что-то задумал. — Только представь! Берём мы Москву, а тебе навстречу выходит Маня с ручным медведем, и вы вместе уходите в закат.

— Тебя не смущает, что за прошедшие пять месяцев ни у кого из русских мы ни разу так и не видели ручного медведя? — Клауса всегда забавляли подобные фантазии друга, но они нередко поднимали настроение.

— А жаль, было бы здорово, — ответил Хайн и, глянув на Ягера, прищурился. — То есть перспектива влюбиться в русскую тебя устраивает?

— Сказочник. Тебе бы книги писать с такой фантазией, — ушёл от ответа Клаус.

— А по-моему, идеальный расклад! Останешься жить в Москве, будешь со своей дамой приезжать к нам в гости летом, а зимой и мы к вам.

— Ну конечно, — Ягер наигранно закатил глаза. — А наши дети будут лучшими друзьями.

— А может, если будет парень и девчонка, влюбятся друг в друга. Глядишь, породнимся. На Илме же ты жениться не захотел, — поддержал Вольфганг предположение друга. — Кстати, ты так и не ответил, будешь крёстным или нет?

— А ведь я говорил, что буду отвратительным крёстным, — в пустоту произнёс Клаус, не отрывая взгляда от белых роз, одиноко растущих на могиле.

Он так и не узнал, кто же родился у Хайна. Да что там. Даже не навестил Жизель за прошедшие два с половиной года, а стоило бы. Малыш наверняка подрос и вовсю бегает маленькими ножками по улицам Парижа. Может, уже даже болтает на французском.

Лишь однажды Ягер заехал к избраннице своего друга, когда только вышел из госпиталя. Худой и бледный, как сама костлявая, с разодранной рваной раной на щеке, что ещё не успела до конца затянуться, он с минуту стоял на её пороге, настраиваясь постучать. Возможно, Клаус так бы и не решился, если бы дверь не открылась сама. Не ожидавшая гостей Жизель вскрикнула, зажав рот рукой, и отшатнулась назад в дом. Лишь спустя полминуты молчаливых взглядов она его узнала. Справившись с волнением, Жизель попыталась улыбнуться и глянула за его плечо, надеясь увидеть любимого. Ягер всё понял без слов и лишь покачал головой. Достав из кармана кителя синюю бархатную коробочку, он протянул её Жизель и, опустив взгляд на округлый живот, тихо произнёс на французском: «Прости». Клаус и сам на тот момент не знал, перед кем ему больше стыдно. Перед девушкой, что теперь вынуждена носить печальный статус вдовы и воспитывать ребёнка в одиночестве, или перед малышом, что никогда не увидит своего отца живым. Не проронив больше ни слова, он поспешно ушёл, оставив Жизель рыдать на пороге. Навестить их позже Ягеру не хватило духа, ведь он считал себя виновным в смерти Хайна.

За этими тяжёлыми мыслями прошёл весь путь с кладбища. Медленно шагая по тихому городку, Клаус даже не заметил, как забрёл в вечернем сумраке на свою улицу. Здесь тоже ничего не изменилось. Знакомые небольшие домики, из которых горел свет, возвращали его в детство. Дойдя до своего двора, Ягер остановился у калитки и глянул в окно. Мать вязала, разместившись в любимом кресле, а отец сидел на диване и читал какую-то книгу. На его коленях мирно лежала морда спящей рядом с ним собаки. Буря была практически членом семьи, но уже доживала своё. Клаус помнил, как не любил её первое время.

До Бури в доме Ягеров жил доберман. Огромный чёрный пёс по кличке Гром. Его завели ещё до рождения маленького Клауса, поэтому он даже не представлял, что его любимого пса может однажды не стать. Когда же младшему Ягеру было четырнадцать, Гром отправился в лучший мир. Это стало потерей для всей семьи, но спустя полгода Марлис принесла домой коробку с новым четвероногим другом. Маленький щеночек немецкой овчарки радостно вилял хвостом и обнюхивал всё, что ему попадалось на глаза.

— Унеси эту поганку, откуда взяла, — было первым, что Буря услышала от Клауса. — Нельзя просто взять и заметить Грома этим подобием собаки.

— Я не пытаюсь заменить его, дорогой, — мягко произнесла Марлис, поставив перед щенком миску молока. — Я любила Грома не меньше тебя, но нельзя всю жизнь скорбеть об ушедших. Кто-то умирает, кто-то рождается. Все мы не вечны, — подойдя к сыну, она приобняла его за плечи. — Этой малютке нужен дом и семья. Когда-то мы с твоим отцом точно так же приютили и Грома. Не будь жесток, она не виновата в том, что его не стало.

Конечно, он успел к ней привязаться и даже согласился придумать ей нормальную кличку вместо небрежного «Поганка». Сейчас же ему было даже тоскливо осознавать, что её тоже вот-вот не станет.

Постояв ещё с минуту возле калитки, Ягер заставил себя уйти, что стоило ему безумных усилий. Хотелось зайти и остаться. Хотелось обнять родителей и поиграть с Бурей, потрепать её по густой тёмной шерсти. Хотелось, чтобы Оливия была рядом. Хотелось спокойствия. Было сложно отвязаться от нахлынувших эмоций, которые сейчас были совершенно не к месту, но Клаус справился. Отогнав посторонние мысли подальше, он решительно направился к дому Рихтера. Через пятнадцать минут он уже стучался в нужную дверь. Та раскрылась через полминуты, и на пороге появилась стройная женская фигура в лёгком тёмно-зелёном платье, что так подходило к глазам его владелицы.

— Здравствуй, Гризелда, — не церемонясь, Ягер сразу перешёл к цели визита. — Твой благоверный уже вернулся со службы?

— Где твои манеры, Клаус? — фыркнула фрау Хайнц, пропуская гостя в дом. — Пропадаешь на несколько лет, потом падаешь, словно снег на голову, и даже не поинтересуешься, как у меня дела?

— Мы с тобой не такие близкие друзья для подобных разговоров, — холодно бросил он в ответ, осматриваясь. — Так где Рихтер?

Гризелда лишь недовольно цокнула языком и направилась к лестнице на второй этаж. Забавно, как же всё-таки кардинально могло поменяться отношение к определенным людям спустя время. Ввязавшись когда-то в драку с лучшим другом за её внимание, Ягер и предположить не мог, что однажды будет так на неё смотреть. Холодно, безразлично и с неким укором к самому себе. Как она только могла ему понравиться? Да, она по прежнему выглядела идеально, словно только сошла с подиума, но внутри… Как он понял многим позже, внутри Гризелда была совершенно пуста. Ни интересов, ни увлечений, ни чего-то ещё. Не удивительно, что выскочить замуж за офицера было её главной и единственной целью в жизни. Клаус лишь усмехнулся, не найдя ни на одной из стен достаточно большого зала, где он остался в одиночестве, ни одной совместной фотографии супругов. Лишь пара картин и пустующих книжных полок. Что сподвигло Хайнца жениться на ней, Ягер до сих пор не понимал. Возможно, оставшаяся ещё со школы замкнутость и неуверенность в себе заставили прогнуться под её стервозным характером, а может, он просто хотел хвастаться своей красавицей женой, словно завоёванным трофеем, ведь других у него не водилось. В общем и целом эти двое стоили друг друга, ведь любви в их браке уж точно никогда не присутствовало.

— Не думал, что ты заглянешь так скоро, — подойдя ближе, хозяин дома пожал Клаусу руку. — Что-то случилось? — в достаточно дружелюбном вопросе чётко чистилось желание поскорее избавиться от незваного гостя.

— У меня к тебе есть разговор, — сдержанно ответил Ягер, прекрасно понимая, что ему не очень рады, и вся доброта Рихтера присутствовала лишь в письме полугодовой давности. — Личного характера.