На сумрачных тропах Зелёного Леса (гет)

Супруг

День ото дня потихоньку расцветала весна, овладевая лесами. Распускалась листва на деревьях, птицы вили гнёзда и звонкими трелями приветствовали солнце, всё дольше задерживающееся в небесах. Но в моей жизни, несмотря на новый статус супруги, ничего не менялось. Ровным счётом ничего — я всё так же наблюдала приезды и отъезды стражей, с которыми крепость покидали отец, Фернрод и пришлый старик-адан, и по-прежнему не всегда знала момент, когда новообретённый супруг возвращался назад.

Мои дни походили друг на друга, как горошины из одного стручка, и единственной отрадой снова стала мастерская — едва закрывалась непроницаемо-толстая дверь, отгораживая от прочих звуков, как в моих мыслях возникал лёгкий шепоток, который обычно предшествовал началу творения. И с замиранием сердца я прислушивалась к нему, осторожно пробуя возвратить к жизни навыки, которыми всегда так гордилась и которые после возведения статуи Сэльтуиль никак не желали проявлять себя.

Сейчас я чувствовала, что они пробуждаются. И не последнюю роль в этом играла выпрошенная у Миргола перед свадьбой цепь его ученика — изящные переплетения серебристых звеньев и зелёных листочков будили в сердце мечты о весне, а её расцвет за стенами дворца побуждал действовать. И я потихоньку работала — плавила серебро, гранила крошечные осколки камней, последних из истощённых старых запасов… Занимала себя как могла. И вскоре уже не без удовольствия разглядывала результат трудов: два серебряных жёстких браслета, выложенных завитками цепи с листьями и россыпями крошечных зелёных гранатов, выгодно оттенивших сияние серебра.

Я надела одно из украшений на правую руку и защёлкнула на запястье. Размер подошёл безупречно, да и не удивительно — браслет с алыми камнями переделывался и подгонялся под мои руки столько раз, что ошибиться сейчас было бы совсем позорно. Оставалось надеяться, что и второе украшение придётся впору — более массивное и широкое, потребовавшее больше времени, трудов и серебра, но и рука, которой оно предназначалось, была побольше моей…

Вертя в пальцах и в сотый раз придирчиво разглядывая результат трудов, я задумалась. Взгляд упал на запястья: алые камни на левой руке — память; зелёные на правой — надежда… Минувшее и грядущее. Жизнь… И внутренний голос шептал, что дальнейшее её течение ещё далеко не определено́, и что многое зависит от того, как будет принят мой дар…

Я поднялась из-за стола, крепко стиснув потеплевший от бесчисленных прикосновений предназначенный супругу браслет. Наспех убрала инструменты, погасила огонь и задула свечи — тесная комнатка погрузилась во мрак. Поспешив в лабиринт дворцовых коридоров, я прикрыла за собой дверь мастерской, не запирая, — как потом оказалось, в последний раз…

 

Фернрод в этот раз обнаружился у конюшен — сидел на примятой траве у корней раскидистого дерева, опираясь спиной о ствол, и задумчиво наблюдал, как открываются и закрываются зачарованные дворцовые врата, пропуская сменяющиеся дозоры. Едва завидев меня, он поднялся на ноги и ждал, не сходя с места, пока я приближусь. Сдержанный и серьёзный, как и в день нашей свадьбы. И, наверное, то был последний день, когда улыбка ещё появлялась на его губах.

— Уезжаешь или уже вернулся? — поинтересовалась я, разглядывая его походную одежду, сплетённые за спиной волосы и потрёпанный плащ.

— И тебе доброго дня, дорогая, — попытался отшутиться он, но улыбка вышла кривая, не тронувшая ни голоса, ни глаз.

Поддерживать игру сейчас совсем не хотелось. Я молча ждала более вразумительного ответа, и он это понял:

— Вернулся. И скоро снова буду уезжать…

— Но зачем?! — я шагнула к нему почти вплотную, вглядываясь в лицо, пытаясь поймать взгляд. — Ты не должен! Ты гость…

— И к тому же супруг дочери первого советника короля таварвайт, — тихо ответил он. Но глаз не прятал, и отступать тоже не стал.

— Супруг? — восклицание вырвалось против моей воли, но и дальше хранить безмятежное спокойствие я уже не могла. — Супруг?! Даже в самые тёмные времена истинные супруги способны найти друг для друга время. Тебя же не встретить не то что где-нибудь в личных покоях, но даже в трапезной зале, кажется, ты перестал бывать!

Изумлённо изогнув бровь, он смотрел, не роняя ни слова, пока я не отвернулась, раздосадованная его непониманием, молчанием и безразличием. Соглашаясь стать его женой, я ожидала от жизни чего угодно, но уж никак не бесконечного одиночества.

— Эль… — Его пальцы коснулись моей щеки, скользнули к подбородку, вынуждая приподнять голову и снова взглянуть в лицо. — Эль, дорогая, я не думал, что для тебя это важно…

— Дорогая… — процедила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик и не привлечь лишнего внимания снующих у конюшни стражей, — ты бросаешься этим словом так часто, что и впрямь можно поверить, будто я тебе дорога́. Но за минувшие со дня свадьбы недели ты даже не попытался меня хотя бы поцеловать!

Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от прикосновения его пальцев у подбородка, но вместо этого ощутила несокрушимую ладонь на талии. Он крепко прижал меня к себе, наклонился ниже и прошептал почти беззвучно одними губами:

— Очень сложно пытаться поцеловать супругу, которая дни и ночи проводит в разъездах по лесам или за запертой дверью мастерской.

— Ты… — я дёрнулась, без особой надежды освободиться, но он даже бровью не повёл.

— Что я, дорогая? А сама?..

— Я?! Я приготовила подарок! Для тебя!

Неподдельное удивление и растерянность промелькнули на его лице.

— Для… меня? — И он опустил взгляд, разглядывая протянутый ему браслет. — Эль…

С моей талии исчезли объятия, позволяя незаметно перевести сбившееся дыхание, и Фернрод вскинул передо мной руку:

— Надень сама.

— Кажется, эти слова не так давно я уже слышала.

Но на колкость Фернрод только устало усмехнулся.

Я защёлкнула браслет на его запястье и втайне порадовалась — украшение оказалось точно впору.

— Тебе нравится?

Он задумчиво шевельнул кистью, а я поспешила заверить:

— Я пыталась просчитать и возможность замаха оружием, и наручи, и…

— Всё хорошо, Эль, — тут же успокоил он. — Мне нравится. Очень.

— Правда?

— Да. — Он взял меня за руки, и взгляд его задержался на виднеющихся из-под рукавов браслетах: алый… зелёный… А потом он наклонил голову и коснулся губами моей левой руки: — Благодарю, дорогая.

— Фер…

Но он не дал ничего сказать — перевернул мою правую руку и поцеловал сначала ладонь, потом запястье:

— Мне никогда и никто не делал подобных подарков.

— Наверное потому, что ты ещё никогда не был женат.

Он улыбнулся, но тотчас же оба мы вздрогнули — над головой шелестнули в ветвях перепуганные птицы, и звонко прогудел рог.

— Тебе пора?

— Пора…

Я отступила на шаг назад, но он всё не отпускал мои руки, и пришлось сделать усилие, высвобождаясь. Он отпустил.

— Просто помни, что ты всё же гость таварвайт и не слишком усердствуй в сражениях. Наши стражи тоже способны держать в руках оружие.

— Знаю… Просто хочу, чтобы твоя жизнь стала чуть спокойнее и безопаснее в здешних лесах.

— Она станет такой, если ты возвратишься.

— Непременно, моя дорогая, — засмеялся он. — Ты не успеешь даже соскучиться, дожидаясь моего возвращения.

— Посмотрим…

Остальные слова поглотил новый раскат сигнального рога, и Фернрод быстро наклонился, коснувшись губами моего лба:

— До встречи, Эль.

— Только не забудь сообщить о своём очередном появлении, дорогой мой супруг, чтобы я не оказалась в отъезде.

— Ты узнаешь об этом одной из первых, супруга моя.

— С нетерпением буду следить за сигналами стражи…

— А ждать меня? — притворно возмутился он.

— И ждать тебя, — я не стала тратить время на вымышленные препирательства. — Мой отец уже входит в конюшни.

— Мой конь уже давно дожидается меня, — самодовольно ухмыльнулся он.

Оставалось только покачать головой на его бахвальство и отступить в тень.

Он и вправду оказался верхом одним из первых — гарцевал вдоль дороги с невозмутимым видом, поджидая стражей и моего отца. И, уже уезжая, обернулся в мою сторону, ловя провожающий его взгляд. Потом медленно поднёс к лицу стиснутую в кулак руку без перчатки и коснулся губами обручального кольца.

В тот же миг меня охватило жаром. Пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак, а обручальное кольцо запульсировало теплом в такт ударам сердца. Уходя к подъездному мосту, я ощущала на коже ладоней прикосновение горячих губ — даже там, где их никогда не было.

* * *

— Девочка моя, не желаешь ли прогуляться вдоль реки? — мать окликнула меня сразу после отъезда дозора на полдороге до моста.

Гулять по весеннему лесу, да ещё и с матерью, всегда было в радость. Но сейчас не без оснований можно было опасаться, что она легко раскроет все мои смятенные мысли и царящий в душе разлад, — а делиться потаённым я не была готова. Но и возвращаться в холодный полумрак крепости совсем не хотелось.

Я замедлила шаги, раздумывая, и мать нагнала меня:

— Ты занята или пройдёмся до нижнего поселения вместе?

Она была одета в рабочее платье, на руке висела плетёная корзинка, в которой виднелись корешки, корневища и цветочные луковицы и торчала рукоятка садовой лопатки. Видимо, далеко не всё ещё было завершено из её задумок по обустройству садов, как подземных, так и внешних, разбитых вдоль течения реки и на склонах холма. Даже проводив только что в дорогу отца, мать улыбалась — тепло и открыто. Уверенно. Мудро… И прогулка с ней виделась более желанной, чем возвращение к бесконечным часам затворничества или блужданиям в одиночестве по садам.

— Прогуляемся, нана. — И мы направились к реке.

 

— Что тревожит тебя, дорогая? — вопрос матери прозвучал между делом, когда она приминала землю вокруг только что высаженных луковиц, а я поливала их пригоршнями воды из реки.

— Ах, нана… — сгибом локтя я смахнула в сторону растрепавшуюся на ветру прядь волос и направилась к реке за новой порцией воды.

Но от расспросов матери так же просто отмахнуться было нельзя.

Присев на камень, она терпеливо дождалась моего возвращения и указала пальцем на ямку, только что проделанную ею в земле:

— Сюда плесни, будь добра, — и тотчас же, без малейших предисловий: — Отец? Супруг? Или оба?

При последних словах она вскинула голову, глядя на меня снизу вверх, и с пониманием усмехнулась, заметив, как пролилась из моих ладоней вода.

— Значит, оба…

— Что происходит, нана, ты знаешь?

— Знаю, милая, надвигается тьма…

— Я не о том… — присев на корточки рядом с матерью, я напрочь позабыла о наших посадках и едва не опрокинула корзинку.

Мать проворно отодвинула её подальше в сторону и положила мне руки на плечи, вглядываясь в лицо.

— А о чём же, родная?

— Почему отец ненавидит Фернрода?

— Это не так, — она пригладила мне волосы, успокаивая, словно я всё ещё была крохой, которой рассказывают сказки у горящего камина в кабинете отца.

— Это так, и не стоит меня переубеждать, — я опустила голову ей на колени, пряча лицо, — раньше всё было иначе. И мне хорошо это известно, нана. Всё. Было. Иначе…

— Когда прожитое становится прошлым, оно всегда кажется другим, как и притаившаяся у подножия гор долина постепенно меняется, если спускаешься с высоты…

— Некоторые долины не меняются, нана.

Она поняла правильно:

— Даже Имладрис, Эль, даже Лотлориэн…

— Ты всегда говорила, что изменения — это правильно.

— Это правильно, но не всегда это то, чего мы хотим.

— Не хочу наблюдать, как враждуют супруг и отец, — я подняла голову, глядя на мать.

Она была спокойна, и снова в основе её спокойствия мне померещилось тайное знание — как в каминном зале, когда Фернрод объявил о помолвке. Моя Мудрая мать что-то знала — что-то, к чему мне никогда не стать напрямую причастной, — но осознание этого больше не трогало. И не печалило, как в глубоком детстве. Просто прожитые годы неотвратимо и твёрдо выявили мой собственный путь, предречённый в детстве родителями…

— Расскажи мне, что знаешь об этом, нана. А потом расскажу я…

Мать была немногословной:

— Мы с отцом тебя любим, Звёздочка. Но извечная недоверчивость твоего отца не позволяет ему увидеть иную любовь. И он сомневается…

— Есть ли она в моей жизни… — закончила я за неё. — Для него это важно?

— Ты всегда утверждала, что любовь важна для тебя. Что-нибудь изменилось?

— Изменилась я, нана. Ты сама только что подтвердила — изменяется даже то, что покрыто тайными чарами. Что уж говорить про меня?

— Ты сама по себе тайна, Звёздочка, — засмеялась мать, порывисто обнимая меня. — Дитя-мечта, дитя-загадка…

— Почему загадка?

— Потому что никто не знает, какие пути привели твоего отца ко мне и почему знатный лорд выбрал в жёны эллет, совершенно чуждую всему, чем он жил тогда. — Она ласково погладила меня по щеке: — Я желала твоего рождения, дорогая моя девочка. Желала с той самой минуты, как встретила твоего отца. Я полюбила…

Замерев от неожиданной откровенности, я боялась даже глубоко вздохнуть, чтобы не прервать речи матери. Вздохнула она — и заговорила:

— …полюбила одного из пришлых лордов, как только они явились в наши леса, — ведь все, кто пришёл с Орофером были другими… Но он не замечал меня, да и не только меня — никто из эллет его не интересовал. Так было долго — бессчётные годы, — пока однажды в ночь Мэрэт-эн-Этуйль я не попыталась сплести чары, пробуждая к жизни усыхающее дерево неподалёку от родительского дома. Он увидел меня тогда и, как утверждает, с той ночи я навсегда поселилась в его мыслях и сердце. Он пришёл ко мне вскоре, прося научить, но это оказалось невозможным — силы твоего отца иные, совсем отличные от того, чем владеют Мудрые…

— Да, я видела однажды… — пробормотала я, вспоминая почерневшую от гари поляну, усеянную пеплом дотлевающих орков, и неугасимый огонь, поддерживаемый напевом отца. — Но чему-то он всё же у тебя научился, разве не так?

— Возможно, но гораздо более глубокие знания были открыты ему и без моих наставлений. А вскоре я стала его женой — и во всём Эрин Гален не было никого счастливее.

Я улыбнулась, рисуя в воображении свадьбу матери. Но сквозь пропасть времени очень сложно было видеть в отце влюблённого и очарованного жениха — даже то, каким он жил в воспоминаниях моего детства, размывалось бездною лет и слишком разительно отличалось от нынешних Советника, Воина, Посланника и прочих ролей, в которых он представал.

— Потом родилась ты, — продолжала вспоминать мать. — Уже в безопасности поселений Эмин Дуир, в годы, когда все мы верили, что мир и покой никогда не покинут наши леса. Но твой отец знал, что никогда не бывает вечного мира…

— И что ничто не бывает неизменным, — подхватила я.

Мать тихонько рассмеялась и снова меня обняла.

— Девочка моя, твою беспокойную судьбу я прозрела ещё при твоём рождении.

— Потому-то сейчас так уверена?

— Я ни в чём не уверена, родная, но я знаю, что твои решения отменить или оспорить способна только ты сама. Это знаю не только я, но и твой отец. И принимая известия о твоём замужестве, он до последнего дня беспокоился о твёрдости твоего выбора.

Я непонимающе смотрела на мать, а она снова ласково улыбнулась:

— Ты выбрала супруга сердцем?

Не дождавшись ответа, она снова переспросила:

— Сердцем или волей, Эль? Подумай, ведь это очень важно…

При её словах меня снова бросило в жар, совсем как там, у конюшен, при прощании с мужем. Я не знала ответа, чтобы так же откровенно, как сейчас мать, говорить о сердечном влечении или любви. И не находила слов, чтобы описать всю ту бурю эмоций, что рождались в наших с Фернродом перепалках. Или в сражениях. Или в том, как он приподнимал бровь, бросая долгий оценивающий взгляд… И не хотела откровенничать о желаниях, рождающихся при звуках его голоса, или о песне, которая до сих пор жгла…

— И волей, и сердцем, нана, — слова с трудом покидали губы, но ведь мать настаивала на важности ответа. Вдруг и мне приоткроется хотя бы часть той неизведанной истины, которой светится её взгляд?

— Твоей воле мало кто способен противостоять, дорогая. Но и в силе твоего супруга сомневаться не приходится. Воля на волю — и твоя жизнь с супругом последует по той же тропе, что и жизнь в доме отца.

Она поднялась, отряхнула платье и окинула взглядом высаженные вдоль реки цветы.

— А если сердце?..

— А если сердце, Эль, — она обернулась ко мне, — то на свет появляются дети-мечты.

— И дети-загадки?

Мать рассмеялась:

— Безусловно, родная моя!

Я поднялась с земли и прижалась к плечу матери.

— Нана, но ведь его никогда не бывает рядом… Он где угодно — но не со мной. О каких сердечных желаниях можно тут говорить?

Она погладила меня по спине:

— Не рядом — не значит, что не с тобой. Но если твой выбор супруга идёт от сердца, то подчини этому выбору волю.

— О чём ты говоришь, нана?

— Lûth-en-elleth⁽¹⁾, — засмеялась мать. Она дождалась, пока я чуть отстранилась, и взяла в ладони моё лицо: — Послушай меня, дорогая, моё единственное и желанное дитя. Чтобы что-то обрести, нужно чем-то поступиться. Гордостью, убеждениями, любовью, свободой, сомнениями — не важно чем, но выбора без потерь не бывает. Расставшись с прошлым и поступившись сомнениями, я обрела твоего отца и тебя. С чем готова расстаться ты? И ради чего? Это заботит твоего отца больше всех прочих опасностей, навстречу которым он выезжает так часто. И…

— И это корень враждебности, в которую переросли его отношения с Фернродом? — наконец-таки догадалась я.

— Я бы не стала называть их отношения враждебными, — осторожно произнесла мать, не оспаривая, тем не менее, моих предположений.

— Хорошо, не враждебность. Соперничество?

Мать пожала плечами и наклонилась, поднимая почти опустевшую корзинку.

— Это значит, что тебе не известны причины изменения их отношений? Но они ведь знакомы далеко не одно столетье… — я никак не могла позволить себе сейчас отступиться и оставить любые попытки добиться ясности.

— Эль, — мать выпрямилась, отвечая не менее твёрдо, чем я вопрошала, — мне не слишком многое известно о тех временах, когда судьба впервые свела твоего отца и супруга. Знаю только, что отец Фернрода был близким другом твоего отца. Давно. В очень давние времена.

— Это я тоже слышала…

— О прочем твой отец не любит говорить. Но если вдруг и роняет несколько фраз, то я не стану пересказывать его тайн. Никому. Даже тебе…

— Я не прошу посвящать меня в тайны, нана. Всего лишь пытаюсь понять…

Мать смягчилась:

— Я тоже, Эль, тоже пытаюсь понять его мысли. Но даже после всех прожитых вместе веков не стала бы утверждать, что до конца преуспела в этом.

Признания матери были столь неожиданы, что я онемела. А она обняла меня свободной рукой, прижалась виском к моему виску и прошептала:

— Вместо того, чтобы изводить себя тревогами, родная моя, покажи супругу собственные желания. И помни, что во власти любой эллет много больше тайных чар, чем у самых высокопоставленных правителей или искусных колдунов. Ты понимаешь меня?

Задумавшись над услышанным, я рассеянно закивала. Мать рассмеялась, поцеловала меня и ушла ниже по течению за валуны заканчивать посадки. Я поспешила продолжить поливать цветы, но мысли, будто вешний ручей на проталине, свернули в иное русло.

Когда корзинка полностью опустела, всё было решено. Оставалось лишь дождаться возвращения дозоров, чтобы воплотить задуманное в жизнь…

* * *

Дозоры возвратились к вечеру второго дня после состоявшегося у нас с матерью разговора. И к тому времени мои планы и цели успели десятки раз измениться, а решимость действовать то достигала невиданных вершин, то истаивала без следа. Сигнал, прозвучавший при их приезде, не нёс тревожных вестей, и я не стала спешить к конюшням, оставшись в отведённых мне покоях. Несмотря на все наставления и советы матери, внутренний голос твердил, что при прощании с супругом сказано было достаточно, чтобы предоставить ему свободу выбора и не поступиться собственной гордостью. Остальное было не в моей власти, и даже высшие силы вряд ли уже могли на что-либо повлиять…

Незапертая дверь моих покоев бесшумно приоткрылась незадолго до полуночи. Я отложила книгу и поднялась навстречу стоящему в дверном проёме Фернроду. Приблизилась и задвинула засов на захлопнувшейся за его спиной двери.

Он оглянулся на лязг запора, потом снова повернулся ко мне — чуть растерянный и безмерно уставший, в наброшенной на плечи дорожной куртке поверх простой бледно-голубой туники, но с серебрящимся браслетом на запястье, виднеющимся из-под свободного рукава. Вскинув руку, я коснулась его груди:

— Ты не ранен?

Он отрицательно покачал головой и его губы дрогнули:

— Всё в порядке, Эль, никто не пострадал.

— Знаю, я слышала сигналы.

— Я… Нам надо поговорить…

— Говори… — я приподняла вторую руку, положила ему на плечо, ощущая в его груди толчки сильнее забившегося сердца. Но он молчал, и снова заговорила я: — Ты пришёл по велению сердца или довершить оборвавшийся при отъезде разговор?

Слабая усмешка промелькнула на его губах.

— Разве это не одно и то же?

— Не знаю, Фер, решения твоего сердца не в моей власти, а на беседе с самого порога этой комнаты настаиваешь только ты.

Он попытался что-то ответить, но я приподнялась на цыпочки, опираясь на его плечо и приблизила губы к его губам:

— Ну что ж, с нетерпением жду твоих слов, дорогой мой супруг, начинай свой рассказ…

Не успела я договорить, как оказалась тесно прижата к его груди — одна его рука кольцом обвивала талию, вторая скользила по моей спине, поглаживая.

— Эль… — выдохнул он мне в шею, — вовсе не к беседам обращаются мои мысли при твоей близости.

— Неужели? — при попытке совладать с прокатившейся по телу дрожью, голос прозвучал сипло, и это не укрылось от супруга.

Он хмыкнул и прижался губами к моей шее, враз пресекая все безуспешные усилия возвратить спокойствие.

— Тебе рассказать об этом подробнее, — между поцелуями пробормотал он, — или догадаешься без лишних пояснений и слов?

Пояснений не требовалось, полыхавший в нём жар не только обжигал мне шею жгучими поцелуями, но и, кажется, согревал всю комнату не хуже горящего очага. Я потянулась, едва переводя дыхание от нахлынувшего удовольствия и восторга в кольце его рук, обняла за плечи:

— Хватит слов, — с плеч Фернрода свалилась куртка, звякнув железными застёжками о пол, но никто, конечно, не стал её поднимать, — их и без того было слишком много за минувшую тысячу лет…

Ответив тихим смешком, Фернрод сделал следом за мной несколько шагов вглубь комнаты, не размыкая объятий. Я потянулась к его губам:

— Целовать тебя намного приятнее, чем выслушивать бахвальства или колкости.

— А вот ты, дорогая моя, даже сейчас не умеешь совладать со своим острым язычком.

— Кто бы говорил…

Незаконченную фразу поглотил вырвавшийся вздох, колени дрогнули и подогнулись, и едва удалось сохранить равновесие под напором стремительно нарастающего удовольствия от поцелуя.

— Ты что-то хотела сказать, дорогая? — переводя дыхание, выпрямился Фернрод.

Я ещё крепче обняла его шею, обвивая двумя руками, прижалась к плечу, пряча разгорячённое лицо:

— Хочу стать для тебя настоящей супругой, каун. Хочу понимать твои цели и мысли. Хочу искренности…

Пол ушёл из-под ног, когда Фернрод подхватил меня на руки. Дождался, чтобы я оторвалась от его плеча, и прошептал:

— Я тоже всего этого хочу, Эль. Безмерно желаю всем сердцем…

— Скажи, что всё это будет…

— Обязательно будет, если ты этого хочешь.

— Поцелуй меня…

Он тронул губами мой висок, скулу, щеку. Задержал на мгновение дыхание, прежде чем коснуться губ, и едва уловимо прошептал однажды уже звучавшие слова:

— Аn-uir, El nin.

— No methed-en-Arda…

* * *

Пробуждение я встретила в одиночестве. И это не было нежданным событием — Фернрод ушёл вскоре после рассвета, и на губах помнились его прощальные поцелуи. «Я скоро вернусь…» — шептал он едва уловимо, но мысли мои занимали совсем иные раздумья, и супругу достался только согласный кивок.

После полудня за трапезой в общем зале стало известно, что Фернрод и Митрандир снова уехали. И только к вечеру я узнала, что никто из стражей таварвайт не сопровождал их в этот раз.

Главный конюший уже заканчивал своё дежурство, когда я влетела в конюшни с расспросами об отъезде гостей. И ответы были односложны: уехали… после рассвета… вдвоём… на подаренных владыкой конях…

«На подаренных» — это значило, что возвращения уехавших гостей назад никто не ждал…

Затребованный конь, с обещанием возвратить его к наступлению следующего вечера, был готов к отъезду уже через час. Как и я.

И, наспех собравшись, выезжая в ночь на запад по недавно проложенной тропе, я не сомневалась, что ещё до полудня нагоню выехавших утром гостей.

Мне было что сказать напоследок супругу, исчезнувшему на неопределённый срок… И в воображении то и дело разгорались и затихали яростные споры, непримиримые ссоры и бесконечные разговоры, сменяя друг друга под перестук копыт.

Переходя временами на шаг, чтобы дать передышку коню, но не останавливаясь надолго, я нагнала старика-адана и Фернрода уже после рассвета. Они, похоже, провели ночь в лагере на примыкающей к тропе поляне, а сейчас двигались на запад не слишком торопясь, пешком, ведя навьюченных поклажей и припасами коней в поводу.

Ещё издали было заметно, как при моём приближении старик свёл коней с дороги и отступил под прикрытие первого ряда деревьев. Фернрод же остался на месте, поджидая. Оружие из его рук исчезло в тот момент, когда он узнал летящего на него всадника. Мой конь перестал повиноваться поводьям и, не доезжая до стоящего посреди тропы эллона несколько десятков шагов, упрямо замедлил ход и стал сворачивать с прямого пути. «Воля на волю…» — вспомнились слова матери. И я не стала настаивать: свернула первой, позволяя коню объехать Фернрода и загарцевать вокруг него.

Каун широко улыбнулся, развёл в стороны руки, показывая безоружность, но во мне слишком сильно кипели эмоции, чтобы в том же духе ему отвечать.

Я перемахнула на левый бок коня, собираясь соскочить наземь. Фернрод протянул ко мне руки, намереваясь поймать. Но взыгравшие вдруг ярость и возмущение не позволили спокойно спешиться — не спускаясь на землю я размахнулась и влепила звонкую пощёчину супругу. И в тот же миг оказалась рядом с ним на ногах, прижатой к его груди.

— Спасибо, что хотя бы не кинжалом, дорогая, — прозвучало над ухом. — Безмерно рад тебя видеть и хотелось бы знать, какой счастливый случай благоприятствовал этой встрече.

— Свой внезапный отъезд ты считаешь благоприятным или счастливым случаем?

— Мой отъезд был неизбежен. К тому же, его сложно назвать нежданным для тебя.

— Но не сейчас!

— А когда? При последней встрече ты не пожелала выслушать ни слова!

Воздух, набранный для ответа, с шипением вышел сквозь стиснутые зубы. Фернрод был прав! Неизбежность его отъезда была всем известна и неотвратима, но стала нежданным событием и затронула по-настоящему только меня…

— Эль… — позвал Фернрод, не ослабляя несокрушимых объятий. — Эль, ты слышишь меня?

Чтобы окончательно не сгореть со стыда и ярости, заливаясь краской, оставалось только кивнуть.

— Я ведь сказал, что возвращусь как можно скорее, — прошептал он, целуя меня в висок. — И для этого сделаю всё, что в моих силах. Впереди долгий путь, но ты ведь знаешь, что он не первый.

— И не последний… — подсказала я, не имея ни малейшего желания отрываться от его плеча.

— И не последний, — покорно согласился он. — Как только Митрандир окажется в безопасной обители, я вернусь. А сейчас… сейчас возвращайся ты. Вернись в безопасность крепости короля Трандуиля, вернись к отцу, Эль.

— Нет!

Безмерное удивление промелькнуло во взгляде Фернрода, отстранившегося от неожиданности.

— Что?

— Не для того произносились супружеские клятвы, Фер. И не такой виделась мне супружеская жизнь. Если ты пожелаешь или потребуешь — я уеду. Но на этом всё и закончится.

— Зачем ты так говоришь…

— Затем, что не желаю проводить дни супружества в одиночестве.

— Клятвы супружества нерушимы до конца существования Арды! Почему же ты говоришь о днях?

— Потому что рядом с тобой сложно ожидать большего!

Он собирался что-то ещё возразить, но потом только вздохнул:

— Прости, что пришлось уехать.

— Нет. Не правильно просить прощения за такой пустяк, к тому же неизбежный, ожидаемый и известный всем.

В его глазах было столько недоумения, что пришлось пояснять:

— Проси прощения за другие промахи, Фер!

— Уехал… — упрямо настаивал он, — оставил тебя одну…

— Теперь уже ближе…

— Эль! — вспылил-таки он. — Хватит! Я не стану просить прощения — твоя жизнь и безопасность были под надёжной защитой в крепости таварвайт!

— Это единственное, что способно затронуть тебя?

Он на мгновение растерялся, сбитый с мыслей, потом тряхнул головой:

— Тогда мне не в чем виниться, Эль! Ты была в безопасности — ровно до этой безумной выходки. И даже твой отец сейчас бы не стал оспаривать…

— Тебе важнее мысли моего отца или мои?

— Твои! Но…

Он осёкся раньше, чем моя ладонь коснулась его губ. И замолчал, глядя настороженно и встревоженно. Потом отвёл мою руку от своего лица:

— Что ты задумала?

— Отправляясь вслед за тобой? Ничего — всего лишь объясниться. Остальное решится здесь и сейчас.

— Зачем ты так говоришь?

— Затем, что больше не потерплю неопределённости!

— Я не понимаю тебя, Эль! Какой неопределённости? Ты моя супруга и ближе тебя в этом мире у меня никого нет! Я сделаю что угодно и приложу все усилия, чтобы тебе ничего не угрожало!

— А ты мой супруг! И отныне я сделаю что угодно, лишь бы любая опасность обходила тебя стороной!

Яростно сверкая глазами, Фернрод прерывисто вздохнул и набрал в грудь воздуха для нового витка спора, но, осознав прозвучавшие слова, лишь растерянно моргнул и с шумом выдохнул.

— Эль…

— Либо вместе до конца Арды, либо расстанемся навсегда.

Несколько мгновений он молчал. Потом резко развернул меня спиной к себе и, стискивая плечи, приподнял подбородок, заставляя смотреть на пустынную дорогу.

— Ты не хотела уезжать, Эль, из родных лесов, не раз стремилась вернуться. И сейчас готова всё оставить?

Я рванулась, высвобождаясь из его рук, повернулась лицом к его лицу:

— С той поры кое-что изменилось. И это рушит былое и отметает все прочие желания.

Он не стал спорить — порывисто обнял меня, прижимая к себе.

— Это безумие… Митрандир не может сейчас ни возвращаться, ни задерживаться в пути до Лотлориэна. Но и ты не можешь просто сейчас сорваться с места вот так! — он отстранился и окинул меня внимательным взглядом, осуждающе качая головой: — Это безумие!

— Со мной оружие, и твои кинжалы я тоже не забыла. Ночи сейчас всё мягче, к тому же среди вещей есть тёплый плащ. Единственное, что может вызвать сложности — это конь. Я обещала вернуть его до наступления вечера…

— Это меньшая из бед, Эль! — его восклицание прозвучало почти согласием.

— Поговоришь с ним? — осторожно поинтересовалась я, прекрасно понимая, что не сумею самостоятельно совладать с конём, и разглядывая растерянного супруга, явно всерьёз задумавшегося над дальнейшими действиями.

Фернрод перевёл на меня тяжёлый взгляд, но, прежде чем успел что-либо ответить, раздался голос старика-адана, наблюдавшего за нашими спорами из-под прикрытия леса и сейчас решившего заявить о себе:

— Каун, если ты разрешил все споры со своей сварливой женой, то может быть всё же поедем дальше? Время не ждёт.

Растерянность, сомнения, неуверенность — всё это без следа исчезло с лица Фернрода, когда он повернулся к Митрандиру:

— Моя жена ничуть не сварлива, истар. — И, прежде чем тот успел что-либо ответить, добавил: — Выводи коней, мы едем дальше.

Митрандир не успел даже отступить к поляне, где были укрыты их кони, как Фернрод направился к тому коню, что привёз меня. Обхватил его шею, притянул к себе и зашептал что-то на ухо, попутно отстёгивая наспех прихваченные мною в дорогу вещи.

Мне оставалось лишь развести руками на недоумение Митрандира:

— Ничего не поделать, истар. Я еду с вами — и это уже решено…

* * *

Путешествие на запад доставляло огромное удовольствие.

Ровная, недавно проложенная и расчищенная тропа. Дни и ночи, становящиеся всё теплее с каждым пройденным шагом…

Весна расцветала. Верховые ветры проносились над раскидистыми кронами, не тревожа пылевыми вихрями расстилающийся у корней деревьев ковёр трав. Просачивающиеся под распустившуюся листву дожди легко можно было переждать в сухих и тёплых убежищах — немало их, обустроеннных стражами вдоль всего Западного пути, были мне хорошо известны. Нравилось всё: беседы у костра и охота, ночёвки и ночные дежурства. Нравилось смотреть, как супруг разделывает добычу, нравилось во время отдыха ощущать на себе его взгляд или просто присутствие рядом… И никогда ещё так сильно я не желала оказаться в безопасности охраняемых границ эльдар или в конце пути.

Мы без происшествий покинули Эрин Гален, свернули у Каррока к югу и беспрепятственно преодолели мост через Андуин, держа путь на Лотлориэн.

И лишь отъехав по долине Андуина на юг несколько десятков миль, я в полной мере поняла и прочувствовала, чем затронут лес…

 

Почерневшие, словно после лесного пожара, безжизненные и искривлённые деревья обступали кольцом безлесый холм, возвышающийся на левом берегу Великой Реки. Клочья белёсого тумана клубились в сплетениях чёрных ветвей, а когда игривый весенний ветерок всё же пробивался в помертвершую чащу и относил их в сторону, обнажались коконы и гроздья паутины, облепившие ветви и стволы, — непроходимые тенёта, ловчие сети ядовитых тварей, осаждавших и теснивших нас последнюю сотню лет.

Амон Ланк изменился: пустынные склоны были изрезаны не только старыми дождевыми промоинами, но и глубокими рукотворными оврагами, по которым стекали нечистоты от увенчавшей холм крепости.

За время пути я научилась безошибочно ощущать присутствие мужа рядом. И сейчас, едва он подошёл, не стала оборачиваться, продолжая разглядывать умирающий левый берег.

Он положил руку мне на плечо и тихо окликнул:

— Эль...

Я накрыла его руку ладонью.

— Не смотри туда, не надо, — продолжал он.

— Лишь сейчас в полной мере мне стало доступно понимание твоих рассказов о том, что происходит у Амон Ланк…

— Не стой на виду, — настаивал супруг, пытаясь отступить назад вместе со мной.

— Фер, перестань, — я прижалась щекой к его руке и не тронулась с места. Предлог увести меня подальше от реки был слишком надуманным: ни одна стрела не смогла бы долететь с противоположного берега, а укрытие среди нагромождения камней никак не подходило словам «стоять на виду».

Супруг и сам это прекрасно знал и больше не настаивал — обнял меня за плечи, опустил голову, прижимаясь виском к моему затылку.

— С этим ты пытался сражаться? — с трудом проговорила я.

— Если не сражаться, то что останется нам? — едва уловимо прошептал он. Чуть помедлив, добавил: — Я не хотел, Эль…

— Чего не хотел? — повернувшись к нему и вглядываясь в лицо, я коснулась его щеки, ощущая тепло объятий. Обняла в ответ. — Чего не хотел, Фер?

— Не хотел, чтобы тебе пришлось вот так… выбирать…

Стиснув на мгновение объятия и не найдя слов для ответа, я снова отвернулась, рассматривая окрестности Амон Ланк.

— Ты говоришь о выборе, Фер. Но выбора нет…

— Твой отец не простит… никогда не простит меня…

Я вскинула руку, потянулась, коснулась его затылка, прижимая к себе:

— Чего он не простит?

— Того, что увёз тебя из его дома.

— Уехать — то был мой выбор.

— Я обещал ему не тревожить тебя и не ставить перед выбором.

— Очень опрометчиво, — я усмехнулась, и лёгким смешком отозвался Фернрод, — и весьма неразумно обмениваться с моим отцом подобными обещаниями.

Он промолчал. Я снова повернулась к нему:

— Фер, мой отец бывает весьма настойчив и упрям в достижении своих целей.

— Как и ты, — прошептал супруг с едва уловимой усмешкой.

— Да, наверное, — спорить не хотелось, да и после всего случившегося подобные споры были бы верхом глупости. — Но ты же расскажешь мне обо всех своих соглашениях и раздорах с ним?

— Может быть…

— Тогда отложим все обсуждения до того времени, когда окажемся в более подходящем для долгих разговоров месте. — Я ещё раз обняла его — хотелось жарких поцелуев, от которых вскипает кровь, хотелось тепла и нежности, с которой он шептал обещания перед отъездом из крепости, хотелось забыться на его груди, ловя дыхание, или запутаться пальцами в тёмном шёлке стекающих на плечи волос…

Но ни одно из подобных желаний сейчас не было возможным исполнить. И оставалось только бросить прощальный взгляд на разорённый и полумёртвый левый берег, где время от времени среди сплетения чёрных теней деревьев мелькали ещё более тёмные силуэты ядовитых тварей.

— Идём, Фер, остался всего-то один переход.

— Думаю, стража Лотлориэна уже ожидает нас…

Он первым спустился с камней, из-за которых мы наблюдали за левым берегом реки. Но едва я присела, оперлась на руку, спустила ноги вниз, нащупывая край обрыва и собираясь спрыгнуть, как супруг тут же обернулся и перехватил меня едва ли не на лету.

— Эль, ты совсем обезумела?

— Прости, больше такое не повторится…

Опустив меня на землю, он тотчас же окинул настороженным взглядом окрестности. И потянул за собой:

— Идём…

 

На Золотой Лес падали длинные тени вечереющих гор, когда мы добрались до северных границ. Мэллирн цвели в полную силу, и в воздухе разливался дурманяще-сладкий аромат, стирающий любые воспоминания о невзгодах былого или трудностях пройденного пути.

Стража встретила нас на границе, бесшумно выступив из-за необъятных стволов. И беспрепятственно пропустила — стражи границ Орофин и его брат Халдир хорошо знали меня и Фернрода, а приезда Митрандира уже не первый день дожидался владыка Амрот.

После коротких приветствий и перешучиваний со стражами, мы въехали в Лотлориэн. И с каждым шагом по золотому покрову осыпающейся листвы волшебных деревьев воспоминания о противоположном почерневшем береге Андуина истаивали, без остатка растворяясь в подступающей ночной темноте.

Братья-стражи Орофин и Халдир вызвались проводить нас до владыки Амрота, оставив пост прочим дозорным. Выступая дорогами Лотлориэна, я в последний раз оглянулась на утонувший во тьме восточный берег — ни один огонёк не мелькал на старых нехоженых тропах, и безжизненной казалась крепость, окутанная сумраком на вершине безлесного холма. Эрин Гален выглядел мёртвым — и не лишним было напомнить себе, что для прочего мира он более не существовал. Таур-э-Ндаэдэлос… Лес Великого Страха… Только так он теперь именовался и таким был для прочих эльдар.

Но в моей памяти жило иное… Зелёные лучи пробивающегося сквозь листву солнца, растекающиеся по полянам кристально-чистые синие ручьи, золото опадающей листвы и багрянец алых ягод на разложистых кустах. Зной и нега лета, занесённые снегом поляны с отпечатками звериных следов… Аромат первоцветов, испестрявших покатые горные склоны, терпкий запах опавшей листвы… Мой Эрин Гален был иным — не таким, как виделся с правого берега Андуина. Не таким, как стал в последнюю сотню лет. Совсем не таким…

И, вступая в границы земель Лотлориэна, мысли занимало одно: доказать правоту моей мудрой матери и позволить памяти жить. Для себя и супруга, вышагивающего рядом и бросающего искоса озабоченные взгляды, для родных и друзей, оказавшихся в кольце чёрного колдовства.

Для себя, для родных, для супруга... А ещё — для надежды, вынесенной из-под полога сплетения чёрных ветвей Эрин Гален: крошечной тайны, которая не заботила ни великих, ни мудрых, и которая обходила стороной всех прочих, кроме супруга, эльдар. Тайны, которой предстояло раскрыться и явиться в мир будущей весной…

---

1) Lûth-en-elleth — (синд.) женские чары

Вернуться к тексту