Сквозь кости (гет)

— Ты думал, как сложилась бы твоя жизнь, если бы сенсей и правда умер в тот день? На Третьей мировой войне шиноби.

— Не думал, — машинально отвечает Какаши.

Впереди — темнота. Бесконечностью она ложится на всё вокруг: на выстроенные точно бы человеческой рукой прямоугольные блоки и приставленное к ним кое-где оружие, всегда оставляемое здесь Обито, даже если он давно не вступает в бой. Звуки шагов и голоса в измерении Камуи кажутся иными — не сливаясь ни с какими другими, они звучат преувеличенно отчётливо. Столь же неестественно холодный воздух лижет кожу и оседает в горле режущей сухостью.

Какаши искоса наблюдает, как Сакура время от времени вздрагивает, и жалеет, что его форма АНБУ не предполагает наличие жилета, который он мог бы предложить ей на себя накинуть.

— Можешь не злиться на меня из-за того, что я скажу? — с подступающей осторожностью спрашивает она.

Дождавшись его согласительного взгляда, Сакура отворачивается, смотрит перед собой, продвигаясь всё дальше, и продолжает не то уверенно, не то вконец всякую уверенность растратив:

— Иногда полезно, когда отдаляются люди, с которыми тебя связывает всё самое худшее, что только можно представить. Может быть, ты был бы куда счастливее, если бы не видел ежедневно сенсея? Не уверена, что именно у вас произошло, но, кажется, ты чувствуешь напряжение и вину каждый раз, когда он появляется.

— Хочешь сказать, что лучше бы Обито не возвращался тогда живым? — монотонно проговаривает Какаши.

— Я рада, что сенсей жив, — несколько обиженно произносит Сакура.

— Я тоже рад. И это всё, о чём я думаю, когда его вижу.

— Мы с Наруто и Саске очень воодушевлялись, когда ты приходил посмотреть на наши тренировки, — продолжает она, словно и не слыша. — Почему ты никогда не думал о том, чтобы жить иначе? Ты мог бы быть джонином-сенсеем. Мог бы жить… по-иному. Форма АНБУ — она тебя как будто бы отяжеляет.

— Я принял решение отправиться в АНБУ, когда думал, что Обито умер, спасая мою жизнь, — вырываются слова сами по себе.

Какаши в очередной раз обнаруживает: говорить с Сакурой он может на любые темы, не чувствуя, что чем-то сдавливает глотку. В памяти тут же воскресает тепло её дыхания, когда она обнимала его несколько часов назад, и как просто она вела себя сразу после: принесла ему в гостиную онигири, весь слипшийся от переваренного риса, и разлила в позвякивающие пиалы мятный чай, отчего резкий и в то же время успокаивающий аромат разнёсся по месту, где ничего подобного ожидать не стоило. Простота её поведения заключалась и в том, что Сакура никак не отреагировала на озвученное им незадолго до этого признание.

Прочистив горло, Какаши договаривает:

— Служа в АНБУ, учишься не задавать вопросов. Это полезный навык для ниндзя.

— Но ведь сенсей чудом вернулся, а ты всё равно отправился в АНБУ, — задумчиво протягивает Сакура.

Это не вопрос, но Какаши отвечает:

— Не было никакого чуда — Обито спас Минато-сенсей. Я решил быть частью АНБУ, потому что оттуда мне открывалось больше возможностей, чтобы сосредоточиться на поисках Мадары.

Четырнадцать лет назад у Какаши капала с танто кровь двух шиноби Кири, а ладони солонели от слёз маленькой девочки, назвавшейся Харуно Сакурой, и на шатающихся ногах он брёл до главных ворот Конохи, отрешённо размышляя, что поведать сенсею: услышав крики из дома гражданских, я сказал Рин отправляться на задание без меня, одной, но вскоре её нагнал, и…

К воротам вместе с Обито — у него были всклокоченные, как у дикаря, волосы, и одет он был в длинный чёрный хаори, задубевший от мутных, до конца не просохших пятен, — Минато-сенсей приволок с собой и тело Рин. Он устало и невесело улыбнулся Какаши, потрепал по голове, как маленького, и принялся рассказывать, как, получив от постовых шиноби сообщение, что Рин отправилась на задание S-ранга одна, поспешил ей на помощь, но, однако, опоздал. Всё подстроил Учиха Мадара — хотел заставить Обито беспрекословно ему служить после того, как тот увидит смерть близкого человека. Это Обито, Какаши. Он жив. Оказался жив, можешь себе представить?

И Обито стоял перед ним — на самом деле живой — и глядел мёртвым взглядом того же глаза, который у Какаши скрывался под повязкой хитайате, в то время как с танто, не переставая, капала кровь тех, чью смерть Какаши предпочёл жизни Рин.

Такой же взгляд врезается в него, когда они с Сакурой огибают очередной тёмно-серый блок и вместо оружий обнаруживают там приваленного к стене человека.

Тёмно-сливовое кимоно испещрено кровью и пылью, изодрано у полов. Оторванный рукав обнажает бледную руку с вживлёнными клетками Первого Хокаге.

Обито тяжело и мелко дышит. При виде их он молчит, несмотря на осознанный взгляд и промелькнувшее там удивление, какое бывает, стоит заметить в толпе давних друзей.

— Сенсей! — восклицает Сакура и подаётся вперёд, но Какаши хватает её за руку, удерживая на месте.

— Не подходи. Я сам.

— Что?.. — переспрашивает хрипло и взволнованно. — Это же Обито-сенсей! Он жив…

Оттягивая Сакуру за спину, Какаши делает шаг вперёд. Остановившись рядом с Обито и почувствовав запах чужой крови, он опускается напротив.

— Какаши?

— Какаши? — сквозь плач улыбался мальчик с длинными всклокоченными волосами. Слёзы прорезали сажу на его лице. Он звучно шмыгнул носом и снова всхлипнул.

Тот, к кому он обращался, бросит полный ужаса взгляд на побелевшую в руках сенсея Рин и станет повторять без конца:

— Прости меня…

Какаши не говорит даже простого «да», и Обито улыбается, отчего дёргается только одна половина его лица.

— Я здесь сижу — вспоминаю.

— Что ты натворил? — гулко спрашивает Какаши.

— Говорю же: сижу и вспоминаю, натворил ли чего. Зачем ты притащил сюда и Сакуру тоже? Йо, Сакура, — он наклоняет голову вбок, чтобы взглянуть на неё, так и остолбеневшую на месте, — он же тебя не обижает? Не заставил ведь сюда тащиться, чтобы чакру высосать?

— Почему вы весь в крови, сенсей… — с ужасом осознания шепчет Сакура.

— Это я и пытаюсь вспомнить, — продолжая улыбаться одной половиной лица, говорит Обито. Возвращая внимание обратно к Какаши, он совсем немного серьезнеет. — Сколько часов прошло в настоящем?

— С того момента, как ты пропал — несколько суток.

— Суток?! Вот уж... не думал.

Сложив всё сказанное в голове, Какаши нетерпеливо спрашивает:

— Ты помнишь хотя бы то, как здесь оказался?

— Нет. — Улыбка неестественно соскальзывает с лица Обито. Он прокручивает что-то в памяти — до глубокой морщины на переносице. — Последнее, что я помню, это как Итачи доносил мне о твоём отбытии на миссию вместе с Анко. Я сидел в кабинете. Когда Итачи ушёл, повернулся к открытому окну, а потом меня накрыла странная темнота, и я очнулся здесь. Чтобы выбраться, мне не хватило чакры.

— Вас могли отравить ядом, который подавляет чакру? — спрашивает Сакура встревоженно и, несмотря на остерегающие взгляды Какаши, подходит ближе и тоже опускается напротив Обито.

— Не знаю. Вполне. Мне оставалось только копить чакру и ждать, что, возможно, Какаши догадается, где я могу находиться. Как ты сюда сумел попасть?

— Нас перенёс мой теневой клон.

Только правый глаз может перемещать в измерение Камуи самого носителя техники, тогда как левым можно переносить объекты и людей, расположенных на дальнем расстоянии. Первоначально Какаши, намереваясь сюда попасть, думал лишь приложить при помощи левого глаза как можно больше усилий, но фокусы Итачи с клонами натолкнули его на мысль, в успешность которой не верилось до самого конца.

Не будь рядом Сакуры, Какаши бы попросту не хватило чакры на столько техник одновременно.

— Неплохо, — комментирует Обито и, попытавшись приподняться, сдавленно мычит сквозь стиснутые зубы.

— Вы ранены? — Сакура тут же подбирается ближе, бессознательно снимая с рук коричневые перчатки. В окружающей тишине слышно, как, ударяясь о низ — сложно назвать эту зияющую провощённой чернотой поверхность землёй, — трещит кожа.

Сакура редко когда бывает настолько неосмотрительной.

— Нет. — Завидев её скептическое выражение лица, Обито говорит: — Кровь не моя. Думаю, дело и правда в яде — тело слишком ослабло.

— Какаши вводили такой же. Разрешите мне поискать и извлечь его, сенсей. — Она заправляет выбившиеся из низкого хвоста пряди за ухо и настороженно смыкает губы в тонкую линию. — Вы должны будете лечь и раздеться.

— Сначала, наверное, раздеться, а потом уже лечь. Как думаешь?

— Сейчас не до ваших шуток, Обито-сенсей!

Молча Какаши достаёт из-под щитка на руке кунай и под оханье Сакуры разрезает измаранное кимоно напополам. Оглушительно трещит рвущаяся ткань, лезвие почти задевает плоть Обито, но тот молчит и не шевелится, неотрывно глядя Какаши в глаза.

— Туловища достаточно?

— Да, — мигом собравшись, отвечает Сакура.

Следующие бесконечно долгие минуты Какаши наблюдает за плывущими в воздухе сгустками чакры. Пальцами Сакура словно бы тянет их за невидимые нити и без конца пытается что-то разглядеть внутри.

Должно быть, яд вытянется вслед за техникой, заключает Какаши и не задаёт лишних вопросов. Обито тем временем закрывает глаза, и его дыхание выравнивается. Наверняка он смущён тем, что тело, наполовину состоящее из белых клеток, что вживил ему Мадара, а на другую половину — покрытое неаккуратно затянутыми шрамами, открылось для чужих глаз.

— Яда нет, — говорит наконец Сакура, и зелёные сгустки растворяются над вздымающимся, расчерченным напополам животом её сенсея.

— Уверена? — спрашивает Какаши.

— Да. Может, он и был, но мог полностью… исчерпаться. — Подобрав разодранное кимоно, она накрывает им Обито, и тот открывает глаза, вперившись в Сакуру отрешённым взглядом. — Честно говоря, я не уверена, как яды себя ведут, сталкиваясь с клетками Первого Хокаге. В ДНК Первого, возможно, содержатся сильные антитела. Сенсей может до сих пор чувствовать слабость из-за их выброса, а не из-за истощения. Тогда, наверное, мы сумеем выбраться отсюда все вместе. Как твоя чакра? — спрашивает она у Какаши.

— В норме.

— Я могу передавать вам обоим свою, и вы одновременно активируете Мангекьё шаринган.

— Это опасно, Сакура, — Обито привстаёт, придерживая остатки одежды на груди и изо всех сил стараясь улыбнуться, чтобы скрыть следы боли на лице, — при использовании Камуи мы затрачиваем колоссальное количество чакры. Ты можешь…

— Сенсей, я в порядке, — строго перебивает его Сакура, и этот её голос отчего-то отражается для Какаши горечью в жилах. — Меня тренирует Цунаде-шишо.

— Шишо? — несдержанно переспрашивает Обито и, встретившись с пустым взглядом Какаши, расплывается в улыбке, видимо, не найдя ничего другого. — Ну, раз так, то давай. Тебе просто нужно взять меня за руку?

У них получается с первого раза. Когда они оказываются в доме Какаши, на глазах рассеивается теневой клон, и за исчезнувшей с хлопком белой дымкой виднеется васи, просвечивающий шевеление деревьев в саду. С мягким уханьем там ударяется содзу, и переливается, журча, вода.

Тишина дома более громкая, чем в измерении Камуи, но от неё впервые за долгое время — нет, впервые — становится так хорошо, что Какаши не выпускает ладонь Сакуры из своей.

— Твоя шишо хорошо тебя обучила, — проговаривает Обито, устало опускаясь на колени.

— Я принесу вам футон. И воды, чтобы обмыть лицо и…

— Нет необходимости, Сакура.

— …а вы пока продолжайте вспоминать всё, что могли забыть.

Она спешно выдёргивает руку Какаши — движение, когда торопишься сделать что-то важное и забываешь обо всём, что тебя окружает, — и через секунду за ней задвигаются с глухим стуком сёдзи.

Босые шаги шмякают, затихая. Сдвигаются двери другой комнаты.

Сакуру больше не слышно, и Какаши наконец говорит:

— Ты же знаешь, сколько часов находился в том измерении. Время там не течёт иначе.

Ты же знаешь, что оказался там не сразу после того, как я отбыл на миссию c Анко.

Обито устало смотрит то ли на взъерошенный старостью татами, то ли на собственные изувеченные руки, сложенные поверх согнутых колен.

— Скажи мне, что произошло, — произносит устало.

— Сенсей мёртв, Обито.

Его плечи неестественно дергаются, и Какаши продолжает, коря себя за сухость — но иначе донести всё у него попросту не получается:

— Итачи истребил весь свой клан. Фугаку и его жена совершили сэппуку, а остальные убиты. Кроме Саске, который был в это время на миссии. Не знаю, как сенсей там оказался, но его тело нашли среди других.

Обито продолжает сидеть покойно застывшей статуей. Не поднимает головы.

Не дышит.

Говорит:

— Ты тоже там был? — ударяя Какаши вопросом в поддых.

— С чего ты взял?

— И Сакура была?

— Я выжил, думая о тебе и Рин.

Хочет в ответ сказать: прекращай уже хныкать. Но только и может, что снова и снова выдавать — прости меня, прости меня, прости меня…

Какаши смаргивает воспоминание.

Сидящий у его ног — это новый, другой человек. Тот же, что заставил Итачи шпионить за кланом, и тот же, кто был не против несправедливого угнетения собственного клана.

Он не дрогнет, слыша сейчас то, что произошло.

И знает он то, чего знать никак не может.

— Там был мой теневой клон, — зачем-то отвечает Какаши. Когда выстроится полная картина произошедшего, Обито наверняка его разубедит в подозрениях. — Но Итачи быстро с ним расправился. И с Сакурой тоже — она его в тот день навещала, и он её усыпил.

Когда он называет имя, в коридоре вновь слышатся её шаги. Более медленные и нерасторопные, чем раньше, — наверное, тащит за собой сложенный футон.

До того, как она подойдёт, Какаши первым раздвигает сёдзи и перехватывает футон из её крепких рук, получая взамен короткую благодарную улыбку.

— Ложитесь, сенсей. Сейчас принесу воды. Вы хотите есть?

— Говорил, что хочет, — отвечает Какаши, поглядывая на неподвижного Обито.

На короткий миг Сакура тормозит на пороге, окидывая каждого из них изучающим взглядом, а потом, словно бы мысленно пожав плечами, скрывается в темноте коридора.

Обито и Какаши не говорят друг другу ни слова, а когда Сакура возвращается с запахом еды и со звуком переливающейся в металлической посудине воды, Обито впервые отмирает: поднимается на ноги, принимает все её подачки, послушно ложится на расстеленный футон и не возражает, даже когда Сакура принимается вытирать смоченной в воде тканью его лицо и тело.

Кому-то другому могло бы показаться, что она ни о чём не догадывается, но Какаши видит, как смыкает до скрежета зубы и как кусает губы до крови, как будто это последнее, что может удержать её от истерики.

С выжимаемой ткани капают капли воды и отмытой крови.

А на теле Обито нет ни единого шрама.

— Сенсей, — зовёт она и, поймав на себе его побитый лежачий взгляд, говорит: — Не знаю, сказал ли вам Какаши, что совет джонинов проголосовал за ваше отстранение, — как бы говоря: «Вижу, что об остальном он вам уже сообщил». Не получив никакой ответной реакции, настойчиво продолжает, хватая его белую, некогда помертвевшую под камнями руку и вытирая её от чужой спёкшейся крови: — Даймё пока не подписывал всех соответствующих бумаг, так что формально вы ещё Хокаге. Что касается слов Данзо о вашей причастности к истреблению клана, это всё провокация, у него нет доказательств… Могу я снять вашу повязку для глаза?

— Боюсь, Сакура, открывшийся под ней вид тебя не обрадует.

— Давайте сниму. Она вся грязная.

Снимает Сакура повязку с аккуратностью, с которой наверняка пеленают младенцев.

Окунает ткань в воду и выжимает. Затем — снова.

Зияющую дыру в глазнице Обито она старательно игнорирует, а замерший у стены Какаши наблюдает, как напрягаются мышцы её бёдер в позе сэйдза, и линия чёрных тренировочных лосин врезается в мякоть кожи до краснеющих полос.

— Может, вы побудете пока здесь? До тех пор, пока всё не вспомните.

— Могу я попросить тебя прикрыть мой глаз какой-нибудь другой тканью?

— Конечно, сенсей.

Достав из подсумка поперечно длинный чёрный лоскут, Сакура осторожно приподнимает голову Обито и завязывает узел на затылке.

С улыбкой говорит:

— Не отличишь от прежней, — и аккуратно хлопает его по плечу раз и другой.

— Сакура, — заговаривает Какаши, не сводя глаз с Обито, — на энгаве мне, возможно, оставили кое-какие донесения. Ты не могла бы проверить?

Она не возражает. Мерит Какаши долгим взглядом, раздумывая о чём-то, а затем кивает и поднимается, расправляя подол юбки.

Уходит она молча, и в этот раз Обито первым начинает разговор:

— Вокруг дома защитный барьер?

— Да, я приберёг печати, которые остались с миссий. Помнишь слежку за Тамурой? Он нанял нукенинов родом из Кири, против них и не такие техники могли потребоваться.

— Итачи всегда был к тебе слишком лоялен. Никому другому он не позволил бы приберечь столь мощные печати.

— Ты так и будешь вести себя, как будто ни черта не произошло?

— Сядь и сними со спины катану. Ты пугаешь Сакуру.

— А ты её снова недооцениваешь. Ей не двенадцать, и она не упадёт в обморок.

— Рядом с тобой она всегда старается показаться собранной и взрослой. — Обито складывает руки на животе поверх одеяла и вглядывается в потолок немигающим взглядом. — Что за донесения ты ожидаешь получить? Снова используешь Югао в своих целях?

— Пока Сакура не вернулась, ответь: ты отдавал Итачи приказ истребить клан Учиха?

— Конечно нет. Между мной и кланом Итачи никогда бы не выбрал меня.

— Хорошо. Истребление клана произошло с твоего попустительства?

— Раз я Хокаге, то любую беду можно считать произошедшей с моего попустительства.

— Ты не мог не знать, что таково желание Старейшин под предводительством Данзо, — начинает закипать Какаши.

— Я никогда не желал смерти своему клану, Какаши, — внезапно усталым голосом отзывается Обито и прикрывает глаза локтевым сгибом. — И тем более — смерти Минато-сенсею. — И ещё глуше: — Может, наконец, снимешь экипировку?

Меньше всего на свете Какаши хочет продолжать этот разговор. И он малодушно рад тому, что не встретится с Обито взглядами, когда говорит:

— Чья на тебе кровь?

— Я понятия не имею. Но могу тебе пообещать, друг, что как только вспомню — ты будешь первым, кому я расскажу правду.

Когда настаёт время самого вяжущего вопроса, Какаши делает шаг вперёд:

— Откуда ты знал, что той ночью там были я и Сакура?

Вряд ли Обито специально медлит с ответом до её возвращения, но по каким-то причинам он молчит так долго, что вскоре за сёдзи слышатся поспешные шаги, и ожидание ответа угасает.

Какаши снимает катану со спины, и, когда раздвигаются двери и входит Сакура, она тут же в первую очередь оглядывает его плечи, а завидев уложенный на татами меч, заметно расслабляется.

В руках она держит два пожелтевших пергамента и, передав их Какаши в руки, мигом несётся к Обито.

— Как ваше самочувствие, сенсей? Вам стало хотя бы немного лучше?

Отняв руку от лица, он улыбается Сакуре своей кривой улыбкой.

— Я в полном порядке. А ты? Ты ведь потратила много чакры.

— Со мной тоже всё хорошо, сенсей. Вы всегда такой горячий, или, может, ваша температура поднялась выше нормы?..

— Всегда, — сухо проговаривает Какаши. — Я раздвину фусума. Тебе не будет холодно?

Сакура вся подбирается, услышав его голос. Смотрит снизу вверх, из сидячей позы, и на один короткий миг, кажется, даже забывает про Обито.

— Ты будешь читать, что там? Я не стала смотреть.

Какаши вкладывает в ответный взгляд всё, что только может из себя вычерпнуть, и медленным шагом подходит к полупрозрачным васи. Распахнув фусума, впускает в комнату стылую прохладу сада. Звук ударяющегося о камень содзу и переливающейся следом воды теперь звучит отчётливей.

На дневном свету Какаши раскрывает первое письмо — от Асумы, — и, не придав должного внимания прочитанному, сразу переходит к более важному — от Тензо:

Я добрался до Джирайи-сама, как вы и рекомендовали, семпай. Теперь Наруто сможет усилить тренировки — случись что, я сумею его остановить.

Вчера нас нашёл Учиха Саске. По его следу шёл Орочимару, и мы столкнулись в битве на Тенчикьё⁽¹⁾ Никто не пострадал. Орочимару бежал.

Наруто тяжело пережил известие о смерти отца, но преобразования в хвостатую форму джинчурики, которого мы опасались, не произошло.

Хорошо, что Учиха Саске был тем, кто сообщил ему эту ужасную новость. В отличие от меня и Джирайи-сама он не стал опасаться неконтролируемой чакры Кьюби. Может, нам, как и Саске, стоит больше доверять Наруто.

Завтра Саске нас покинет, чтобы продолжить поиски Итачи-сана.

С Наруто всё в порядке.

Джирайя-сама передаёт вам привет.

Берегите себя, семпай.

Тензо.

Недолго думая, Какаши передаёт письмо Сакуре. Она принимает его с удивлением, но, стоит прочитать первое предложение, как жадно впивается взглядом в каждый нацарапанный иероглиф и читает вслух, чтобы дать и Обито узнать вести об учениках.

Опустившись у стены на пол, Какаши наблюдает за тем, как сияет радостью лицо Сакуры, и на один короткий миг забывает о том, что Обито не ответил на главный вопрос.

Перечитав письмо раз десять, не меньше, и опомнившись, Сакура встречается с Какаши взглядом и с меньшим воодушевлением, словно устыдившись своего недавнего порыва, спрашивает:

— А что было во втором письме?

Ветер холодит лицо. Он же — перебирает Сакуре пряди выбившихся из хвоста волос.

Может ли быть, что Обито прав? Что Сакура боится быть рядом с Какаши самой собой?

Размышляет и мигом понимает: это всегда было ясно, просто раньше, пока не оформились вслух слова, можно было не замечать очевидного — и не придавая значения сказанному, отвечает:

— Асума сказал, что джонины рекомендовали мою кандидатуру для участия в голосовании на должность Шестого Хокаге.

Ветер всё ещё треплет ей волосы, и Какаши не видит на лице Сакуры ни радости, ни прежнего горящего обожанием взгляда.

---

1) Тенчикьё — мост неба и земли.

Вернуться к тексту