Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Увы, болтали слишком уж громко, даже на Слизерине. Пока Гермиона и Блейз доваривали веритасерум в туалете Плаксы Миртл, мы с Роном пытались оградить Гарри от лишних слухов. Только, кажется, получалось у нас плохо — шептались об этом на каждом углу.

Несколько раз я задумывался о том, что, возможно, тот голос, который дважды слышал Гарри, связан с нападениями. Но я дал другу слово молчать. А поскольку Гарри больше не упоминал ни о каких странных голосах, должен признаться, я почти совсем забыл об этом. Тем более, что множество других событий полностью заняли моё внимание.

На следующий день после дуэльного клуба окончательно пришла зима; повалил снег. В обед я всё же пробрался в совятню и отправил письма Анне и дедушке. Ответов на первые я пока не получил, но сама возможность выговориться успокаивала.

Войдя в Большой зал, я понял: что-то не так. Никто не обедал, все переговаривались, и разговоры звенели в воздухе. Я пробрался за наш стол и спросил у мрачного Теодора:

— Где Блейз?

— Ты… — начал Теодор, но договорить не успел. К нам подошёл декан и сказал резко:

— Маунтбеттен-Виндзор, пойдёмте.

— Что случилось, сэр? — спросил я, когда мы вышли из зала.

— Помолчите. И следуйте за мной.

Мы направлялись к Больничному крылу. Остановившись у его дверей, профессор Снейп вдруг обернулся и сказал тоном, которого я у него никогда не слышал раньше — мягким и даже сочувствующим:

— Попробуйте не упасть в обморок. Боюсь, ваши друзья стали жертвой нападения.

Я открыл рот, но ничего не сумел сказать. «Кто? Кто?!» — билось у меня в голове. И я получил ответ на вопрос немедленно, когда увидел на соседних кроватях застывших Блейза и Джастина. Я сам, кажется, окаменел. Меня отучили плакать на людях очень давно, а все слова застряли в горле, поэтому я просто стоял и смотрел, не в состоянии осознать увиденное.

— Их нашли в коридоре возле библиотеки, — сказал Снейп всё тем же тоном, который в другое время напугал бы меня не меньше любого чудовища. — В руках у них было вот это, — Снейп взял с тумбочки маленькое зеркало, и я вспомнил, что видел его у Джастина несколько раз. — Есть идеи, зачем они решили полюбоваться собственным отражением посреди коридора? Вдвоём?

— Нет, сэр, — совершенно искренне ответил я. — Никаких… Сэр, когда они… — я выдохнул. «Не мямлить». «Не частить». «Не путать». «Докладывать по всей форме». — Есть же способ их вылечить?

— Не вылечить, а расколдовать, но есть. Зелье из мандрагор вернёт их всех к жизни. К сожалению, мандрагоры пока не поспели, поэтому…

— Сэр, простите, но нельзя ли их купить? — мой вопрос, во всяком случае, сбил декана с непривычного тона.

— Нельзя, мистер Маунтбеттен-Виндзор! — рявкнул декан. — Иначе, наверное, мы бы так и сделали сразу после того, как многоуважаемый профессор Локхарт превратился в статую, — и прибавил чуть мягче: — К седьмому курсу, если продолжите изучать зельеварение, поймёте, почему. А теперь я провожу вас обратно на обед. И рекомендую воздержаться от посещения друзей. Поверьте, они нас не слышат.

Двойное нападение, с одной стороны, убедило, кажется, весь замок в виновности Гарри: якобы, он не смог натравить на Джастина змею, поэтому заколдовал его. А с другой, заставило бояться даже чистокровных. Драко, правда, пытался объяснить, что Блейз пострадал из-за того, что у него в роду были магглорождённые Медичи, но ему никто не поверил. Объявили комендантский час — шесть вечера. На переменах советовали ходить минимум по двое, а лучше — не отделяться от класса вовсе. Но я всё же улучил момент, чтобы заглянуть в туалет Плаксы Миртл. Я зашёл... и услышал плач. Подумал сначала, что это Миртл, но тут увидел привидение возле зеркала. Заметив меня, девочка подмигнула, а я прошёл к дальней кабинке, открыл дверь и понял, что плачет Гермиона.

Она сидела на полу, уткнув лицо в колени. Рядом под крышкой стоял котёл с зельем. Я присел рядом, не обращая внимания на то, что пол мокрый и грязный, и осторожно погладил Гермиону по пушистым волосам. Даже не вздрогнув, она повернула ко мне голову, высморкалась в и без того мокрый платок и сказала гнусаво:

— П-п-почти готово. К началу каникул дойдёт окончательно. Берти, мне кажется… — она запнулась и покачала головой, снова всхлипнула. Вдруг её лицо, всё же заплаканное, прибрело суровое выражение. — Мне надо подумать. И ещё проверить зелье. Иди, ладно?

С тяжёлым сердцем я подчинился.

Несмотря на слова декана, я то и дело приходил к Больничному крылу. Я знал, что Блейз меня не слышит, но не мог его не навещать. Не могу сказать, что без него в Хогвартсе я остался один: были Гарри, Рон и Гермиона, были ребята из спальни, тот же Теодор, с которым я мог сесть за одну парту на занятии или поболтать перед сном. Но отсутствие Блейза ощущалось очень значительно: я чувствовал его всякий раз, заговаривая с пустотой за плечом, ожидая насмешливой ответной реплики или ворчания. Блейз никогда мне не подсказывал на уроках, не считая зелий, где он руководил процессом. И всё-таки я стал учиться хуже, сам это осознавал, но ничего не мог поделать.

В очередной раз подойдя к Больничному крылу, я прислонился спиной к стене, достал «Историю Хогвартса» и уже собрался было углубиться в чтение, как услышал приглушённые голоса. Напрягся. И тут двери распахнулись, и в коридор вышла миссис Морелли — мама Блейза. За её спиной появилась мадам Помфри. Увидев меня, она нахмурилась и начала говорить о том, как опасно сейчас ходить одному, на что миссис Морелли улыбнулась и заметила:

— Не переживайте, я провожу его высочество в гостиную. Заодно перекинусь парой слов с профессором Снейпом. А его высочество как раз и покажет мне дорогу. Видите ли, Альберт, я училась не в Хогвартсе, так что эти переплетения тёмных коридоров мне несколько в новинку.

Не знаю, были ли на свете люди, способные спорить с ней. Уж во всяком случае, ни я, ни мадам Помфри к их числу не принадлежали. Поэтому после положенных приветствий я послушно зашагал рядом.

— Вы навещали Блейза? — спросил я наконец.

— Это бессмысленно, — резко сказала она. — Имеет смысл навещать статуи только авторства Микеланджело или Бернини. Я оказывала консультацию мадам Помфри и читала выкладки вашего уважаемого декана по поводу зелья из мандрагор.

— Миссис Морелли, могу я спросить? Почему нельзя купить мандрагоры? Зачем ждать?

Я сам при мысли о Блейзе и об остальных жертвах чудовища едва ли не плакал. А эта женщина рассмеялась.

— Скажите, ваше высочество, как у вас дела с зельеварением?

— По большей части я режу то, что скажет Блейз, мэм.

— То есть никак. Что ж, тем не менее, я попробую объяснить. Думаю, вы не тупее моих семинаристов. Мандрагора — сильный зельеварческий компонент, который применяется как минимум в ста двадцати отварах, зельях, настоях и растворах. Для большинства из них более чем подходят мандрагоры ускоренного роста, сдобренные специальными удобрениями. Если бы мы каждый год ждали урожай свежих мандрагор, выращенный естественным путём… — она вдохнула. — В общем, боюсь, сейчас только в Хогвартсе растут обычные, ничем не стимулируемые мандрагоры, которые подходят для экспериментального состава. И чтобы он получился, нам бы лучше не торопить их рост. Возможно, — только возможно! — я смогу немного поправить выкладки вашего талантливого декана и пересчитать весь состав на юные корни. Это позволит нам выиграть два-три месяца.

— Пересчитать, мэм?

— А вы думаете, зелье от неведомого заклятия окаменения, наложенного неведомым способом, давно разработано и запатентовано? — иронично уточнила она. — Когда вы болеете, вас лечат разными зельями от боли в животе и от воспалённого горла, правда?

— Да, мэм.

— Если бы мы знали, кто или что их заколдовало, мы бы сварили зелье за пару дней. Но пока… приходится гадать. Ну, не унывайте, — мы уже спустились в подземелья, почти пришли к кабинету декана, и миссис Морелли положила руку мне на плечо. — Директор заверил меня, что уже обыскивает весь Хогвартс. Поверь мне, от директора здесь мало что можно утаить. А Северус — ужасно талантливый мальчик, вдвоём мы сочиним отличное зелье, которое вернёт ребят к жизни. Правда, — она вдруг капризно поджала губы, — я пока не уверена, что хочу тратить своё зелье на мистера Локхарта!

Я невольно улыбнулся, и тут в коридор выглянул декан.

— А, Северус, — мягким тоном произнесла миссис Морелли, — вот и вы. Альберт любезно проводил меня к вашему кабинету. А теперь мы попросим его отправляться в гостиную, а сами займёмся зельем. У вас найдётся чашечка кофе?

— Сэр, — торопливо поздоровался я и почему-то подумал: в тот список людей, способных спорить с миссис Морелли, декан тоже не входит. Тем не менее, он недовольно буркнул:

— Проходите, — и посмотрел на меня довольно злобно. Я торопливо скрылся в гостиной.

* * *

На следующий день Гарри нашёл в туалете Плаксы Миртл загадочный дневник, принадлежащий, если верить надписи на первом форзаце, некоему Т. Риддлу. Миртл устроила потоп, а дневник в кожаной обложке, хоть и лежал под слоем воды, остался совершенно сухим и невредимым. Гарри сунул его в сумку, сказав, что это может быть улика. А Гермиона посоветовала не страдать ерундой — её больше волновало то, что из-за потопа мог испортиться наш почти готовый веритасерум.

Я бы и забыл о дневнике сразу, но Гарри завёл привычку его листать и разглядывать. А я подумал, что где-то уже его видел. Только где? Вспомнить я не мог. Собственно, не считая способности не мокнуть в воде, ничего интересного в дневнике не было. Во всяком случае, так решили мы с Роном. Зато Гарри, как выяснилось, оказался более настойчивым. И морозным утром в конце декабря он рассказал нам об удивительном разговоре с дневником. Тот не просто знал о Тайной комнате, но и показал, как его владелец разоблачил преступника.

— Хагрид? — переспросил Рон шокировано. — Быть не может.

— Ученика исключили за то, что он держал запрещённую тварь, — произнёс я, бледнея. — Пятьдесят лет назад. И, простите, ребята, ваш приятель — именно тот человек, который вполне мог бы попытаться приручить чудовище.

— И что, хочешь сказать, он выпустил его снова?! С ума сошёл? — огрызнулся Рон.

— Ерунда, — возразил Гарри, — всё не так. Наверное, тогда Хагрид действительно пожалел одинокую грустную тварь, в это я верю. Но теперь кто-то ещё открыл секрет Тайной комнаты. Или даже… Понял! — Гарри хлопнул себя по лбу. — Тогда Тайную комнату открыл дед Малфоя, как мы и думали. А Хагрид просто нашёл монстра и решил его приручить. Вот что, надо расспросить его обо всём.

— Кто ж нас пустит, — вздохнул Рон.

— Выберемся как-нибудь. Нападений уже неделю не было, может, на каникулах станет попроще. Гермиона?

— Конечно! — с энтузиазмом закивала она. Я, разумеется, собирался идти с ними. Мысль о том, чтобы вернуться домой на Рождество, даже не приходила мне в голову. Я должен был остаться с друзьями. Поэтому, помучившись совестью, я написал ещё одно письмо, на этот раз — мистеру Дженкинсу. Там я сказал, что сильно простыл, поэтому не могу уехать. И даже нарочно повозился в снегу, промёрз и получил от мадам Помфри порцию бодроперцового. Дым из ушей должен был подсказать всем шпионам, что я говорю правду. Хотя никакого ответа я не получил, с чистой совестью попросил декана внести меня в список тех, кто остаётся на каникулы в школе.

О том, что кто-то влез в спальню второго курса Гриффиндора, я узнал не сразу — Гарри и Рон так увлеклись вычислением виноватого, что забыли рассказать мне о пропаже дневника Тома Риддла. В итоге мы лишились дневника, зато поспел веритасерум. После долгих споров и обсуждений было решено, что маленький флакончик с прозрачным зельем заберу я — мне проще всего подлить что-нибудь Драко в напиток. Теперь днём и вечером я смотрел на Драко, прикидывал, мог ли он в самом деле открыть Тайную комнату, искал какие-нибудь признаки — и ничего не находил. Если только не считать признаком то, что Драко куда серьёзнее засел за учёбу и почти не тратил времени на зубоскальство.

Большой зал украсили к Рождеству. В школе, включая педагогов, осталось человек двадцать, поэтому вместо пяти разных столов в зале поставили один. За завтраком профессор Дамблдор улыбался всем и просил не стесняться, хотя, кажется, напрасно: для некоторых совместный обед с педагогами был тем ещё испытанием. Я уже принялся за яичницу, как услышал рядом робкое:

— Можно?

Джинни Уизли указывала на свободное место рядом со мной. Я кивнул, налил ей апельсинового сока и пожелал приятного аппетита.

— Я хотела тебя спросить… — начала Джинни, явно нервничая.

— Да?

— Про Гермиону. Тебе не кажется, что она… грустная?

Я нахмурился. Не считая того случая, когда я застал Гермиону плачущей в туалете, ничего особенного, кажется, не происходило. Она училась, как всегда, а незадолго до праздников даже как будто расслабилась — во всяком случае, ела, не поглядывая в свои записи.

— Почему ты так думаешь? — осторожно спросил я.

— Не знаю... Мы с ней общались в начале года, она разрешила спрашивать её про уроки и задания. А потом я заметила, что она почти не отвечает. То есть отвечает, но либо что-то пишет, либо думает о своём, глядя в камин.

— Боюсь, что-то писать — это нормальное состояние для Гермионы, — вздохнув, ответил я. — Но я присмотрюсь, спасибо, что сказала.

Джинни улыбнулась, покивала и спросила профессора Дамблдора, который всё поощрял учеников чувствовать себя свободно, не мешают ли ему колокольчики в бороде. Директор принялся серьёзно отвечать, поблёскивая глазами. А я задумался о Гермионе.

В том году и летом мы общались куда больше, правда. Мы прятались по углам вместе, болтали, шутили. Теперь Гермиона чаще предпочитала проводить время за учёбой. Не зря, конечно — её отметки, и до того очень высокие, сделались заоблачными. Даже Снейп редко ставил ей что-то ниже «выше ожидаемого», а несколько раз на её пергаменте мы видели выведенную резким почерком «П». Неужели тот их спор с Блейзом настолько сильно на неё повлиял? Может, она решила во что бы то ни стало доказать, что может учиться ещё лучше тех волшебников, с которыми занимаются дома?

Я твёрдо решил поговорить с Гермионой, по крайней мере, понять, что у неё на душе. Но, скажу сразу, не успел. Потому что после завтрака в тот день монстр напал на Джинни Уизли.

Декан собрал нас в гостиной — пятерых слизеринцев, оставшихся в замке на каникулы. Оглядел строгим взглядом и сообщил:

— Если нападения не прекратятся, совет попечителей будет вынужден закрыть школу. Я должен сообщить, что поиски учителей и приглашённых авроров не привели ни к каким результатам. Мы не знаем, кто стоит за нападениями и как именно он обездвиживает жертв. Если кто-то из вас знает хоть что-нибудь… — по очереди профессор посмотрел на меня и на Драко, — сообщите мне. В любой момент. Сегодня покидать гостиную вам запрещено. Завтра утром будет принято решение, как позволить вам дышать свежим воздухом, не подвергая риску нападений. На этом всё, — и, круто развернувшись и эффектно взмахнув полами мантии, он удалился.

Мы все молчали. Двое семикурсников покачали головами и ушли в спальню. Поднялся к себе единственный мрачный пятикурсник. Мы с Драко остались сидеть в гостиной вдвоём. Я опустил руку в карман и сжал пузырёк.

— Не, чтобы мне было жалко Уизли, — заметил Драко раздражённо. — Может, её родители займутся детьми, а не…

— А не? — уточнил я.

— Ты газет не читаешь?

— В школе — нет. Что случилось, Драко?

Вздохнув, он съехал вниз по спинке кресла и признался:

— Обыски. Летом отец был вынужден продать несколько артефактов, но министерские не успокаиваются. А инициатор — Артур Уизли. Хочешь ещё меня спросить, за что я их не люблю?!

— Извини, — тихо произнёс я. — Но ведь Джинни и Рон не виноваты в том, что у ваших родителей конфликт.

— Думаешь, младший Уизли, когда вырастет, проникнется к Малфоям внезапной любовью?

— Ну, если ты будешь его почаще оскорблять… — протянул я, и Драко слегка покраснел. Вот он — подходящий момент! Сейчас — или уже никогда! Со скуки мы поднялись в спальню. Я взял со столика стакан и сделал вид, что иду в ванную, наполнить его — мы договорились, что заклятие «агуаменти» пока будем применять только над раковиной. На полпути спросил:

— Пить хочешь?

— Давай, — кивнул Драко. Веритасерум не имел вкуса и запаха. Три капли растворились в воде, я протянул приятелю стакан, сделал пару глотков из своего. Драко выпил всё, залпом. Вдруг покраснел… И заговорил.

Сыворотка правды, если верить учебнику, заставляла человека отвечать на вопросы. Задать Драко вопрос я бы не смог при всём желании. Потому что он говорил, говорил, говорил без остановки и пауз.

— Драко!

—…замучили-с-этой-модредовой-комнатой-смотри-подожди-забыл-квиддич-не-знаю-зачем-вообще-собирался-мётлы-крутые-да-правда-отец-орал-когда-я-понимаешь-снег-выпал-да-заперли-какой-смысл-дома-эльфы-ёлку-поставили-не-хочу-просто-опять-поругаемся-из-за-мётел-а-я-просто-не-хочу-как-Поттер-в-лазарет-после-каждого…

— Драко!

Я заметался. Наколдовал чистой воды, но где там — напоить его бы не вышло, потому что он всё время говорил. Я вычленял отдельные мысли, какие-то смутные обрывки, жалобы, но не понимал, как их направить в нужное русло. А главное — как их остановить. Поднималась паника. Блейз и Гермиона что-то не то наварили в своём зелье, и вот результат! Нужно было что-то делать.

Драко продолжал бормотать, про комнату, про то, что он бы сам этого наследника задушил с удовольствием, потому что это не учёба получается, а ерунда какая-то. А я судорожно соображал. У меня не было антидота, а даже если бы ребята его сварили — пожалуй, я не рискнул бы его дать. Тогда что делать?!

Иди речь только обо мне, будь это всё целиком моя идея и моё воплощение, я бы уже бежал к декану. Но Блейз часто говорил об авторском почерке в зельях, и я опасался, что, если выложу неправильный веритасерум перед профессором, он сразу поймёт, кто его варил. Подставлять Блейза и Гермиону я не мог. Но что делать с Драко? Я даже не мог наложить на него заклятие молчания, потому что только один раз слышал его и ни разу не применял. Я замер.

Драко нужно отвести к профессору Снейпу, это очевидно. Но тот не должен узнать, кто сварил зелье. Кинувшись в ванную, я наполнил свой стакан водой, капнул туда одну каплю зелья, а остатки вылил раковину и смыл. Тщательно помыл флакончик и кинул к себе в чемодан, к другим точно таким же. Медленно выдохнул... и осушил стакан.

Мне досталось зелье в меньшей концентрации, но я почувствовал в ушах звон и желание немедленно заговорить. Обо всём. Единственное, что оставалось со мной — осознание себя под действием отравы. Поэтому я говорил о стенах, о полах и потолках. О тесном холодном замке, в котором так неуютно, особенно зимой. Я плохо видел и едва ли понимал, что происходит вокруг, но смог переключиться на тему того, что такая говорливость — это неправильно, и надо идти к профессору.

Я не слышал ответов Драко и с трудом нашёл его руку, потянув за собой. Так мы и вышли в гостиную. Постояли там, одновременно, но совершенно невпопад комментируя цвет огня в камине, положение русалок, температуру воды в озере и открытие Тайной комнаты. Пошатались — и я повёл нас к декану. Драко говорил про то, что он скучает по отцу, а я — про то, как ненавижу банки с заспиртованными тварями, и как хорошо, что их тут нет. Едва не сказал, что чую в кабинете женские духи, но вовремя перевёл взгляд на каминную решётку и принялся описывать её форму. А потом сильные пальцы зажали мне нос. Рот открылся сам собой, и на язык упала капля чего-то ужасающе кислого. Я машинально сглотнул — и выдохнул.

Всё прошло. Драко стоял рядом, дезориентированный, пошатывающийся. Профессор Снейп оглядывал нас строгим взглядом.

— Что произошло? — спросил он сухо.

— Я… выпил воды, — слабо сказал Драко. — И Берти выпил воды… Всё.

Я только покивал. В детстве я для себя открыл, что любая ложь даётся проще, если представлять себе всё так, словно это правда. Поэтому я тщательно воображал, как создаю воду заклинанием. Как мы пьём почти одновременно. Как я пытаюсь осознать, что случилось.

— Откуда вы взяли воду? — спросил декан, отводя от меня пристальный взгляд.

— Я наколдовал. Заклятие «Агуаменти».

— А стаканы?

— С тумбочки. Но… — я нахмурился, — я их не мыл, сэр. Что это было?

— Это, — процедил декан, — мистер Маунтбеттер-Виндзор, было действие «Болтушки для молчунов» — слабого раствора, который получается, если в технологии приготовления сыворотки правды допустить одну типичную ошибку. Или если сыворотка выветрится.

— Сэр, — напрягся Драко и помотал головой, — кто-то пытался напоить нас сывороткой правды? Зачем?

— Кому это нужно? — добавил я с искренним возмущением.

— Не сомневайтесь, — декан оскалился довольно-таки плотоядно, — я узнаю. И тот, кто это сделал, сильно пожалеет.

«Во всяком случае, — подумал я, оказавшись в спальне, — все следы мы давно замели». И никакого котла в туалете Плаксы Миртл уже не было. Я очень долго сохранял спокойствие... А потом, уже когда Драко уснул, вдруг сорвался, убежал в ванную и, наверное, полчаса рыдал, не в силах остановиться. Я сделал то, что должен быть сделать, но мне было жалко Драко, который пострадал ни за что — ведь, учитывая всю его болтовню, он не имел никакого отношения к открытию Тайной комнаты. При этом мне было жалко Блейза и остальных, которые лежал статуями в Больничном крыле. И себя — тоже жалко.