Гарри Поттер и Таинственное наследие (джен)

— Давай сообщим домой, что все в порядке и переночуем в академии, — предложил Рон, осторожно закрывая тяжелую дверь церкви. — А утром вы спокойно поговорите с Шумовым. Но сначала тебе нужно поспать.

— Да, меня будто трактор переехал, — слабо улыбнулся Гарри. — И кажется, что я не ел два года.

— Я тоже, — проворчал Рон, похлопав его по плечу. — Надеюсь, у Шумова найдется что-нибудь…

Они остановились и, сжав руки, трансгрессировали.

— Гарри!

Шумов, услышав скрип открываемой входной двери, выглянул из своей комнаты и, едва увидев их через перила, бросился вниз по лестнице. Следом за ним из комнаты вышел Симус и тоже спустился в холл.

Гарри, не говоря ни слова, подошел к любимому наставнику и ткнулся лбом в его грудь, как будто в знак глубокого раскаянья. Шумов со вздохом невероятного облегчения прижал его к сердцу.

— Пожалуйста, простите меня, профессор, — глухо проговорил Гарри. — Я повел себя, как глупый эгоистичный мальчишка. И…

— Просто Алекс. Ни слова больше, — ответил Шумов. — Ты здесь, остальное не имеет значения. Мы поговорим утром, хорошо?

— Хорошо. Только, умоляю, дайте мне сухарик и глоток воды, если можно, а то я не дотяну до утра, — жалобно улыбнулся Гарри.

— Два сухарика, — картинно простонал Рон.

— Три сухарика, — тут же присоединился к ним Симус, пожав руку Рону и похлопав Гарри по плечу.

Шумов расхохотался.

— Увы, сухарей нет. Зато есть превосходный пирог с почками, ветчина и почти целая бутылка вина, — сказал он. — Пойдемте. Это был очень трудный день для всех нас.

Еще через полчаса Гарри, измученный своими скитаниями и переживаниями, крепко спал. В прежней комнате, где они обычно жили во время учебы. Напротив, как и прежде, громко сопел Рон. А на кровати в углу, рядом с дверью, устроился Симус. Все было почти так же, как в Хогвартсе, где они много лет делили одну спальню. И почти так же, как восемь лет назад, когда их приняли в академию. Но теперь мир был совсем другим. И они были совсем другими…

Солнце поднялось над вершиной холма, окутывая зачарованное здание академии нежными потоками света. Гарри, сморщившись от солнечного луча, что-то недовольно пробурчал во сне и повернулся к стене, поглубже зарывшись в подушку.

— Обычно Гарри ранняя птица, — проговорил Симус, допивая кофе. — Сегодня мы его опередили. Редкий случай.

— Вчера был трудный день, — ответил Рон. — Пусть отдохнет еще немного.

— Как ты вообще его нашел? — спросил Симус.

Рон улыбнулся.

— Я так давно знаю Гарри, что теперь могу найти его где угодно, — уклончиво ответил он. — Бедняга, он несколько часов просто бродил по окрестным холмам, пока совсем не вымотался. А потом рванул в Годрикову впадину, где я его и обнаружил.

— Только ему может прийти дикая идея провести ночь на кладбище, — поежился Финнеган. — Ох, Гарри…

— Он был в церкви, — сказал Рон. — Сидел там в полной темноте и, кажется, бурно выяснял отношения с Создателем.

— Надеюсь, что так, — вздохнул Симус. — Ему бы это очень помогло…

— Не знаю, я не решился спросить. Это все-таки совсем личное… А на нем и без того лица не было… И вообще. Ты же знаешь, Гарри мало в этом разбирается. Дурсли едва ли бывали в церкви больше двух раз за всю жизнь, так что…

— Уверяю тебя, Рон, в этом не нужно сильно разбираться, это ведь не астрономия, — ответил Финнеган. — Но мне всегда казалось, что ему не хватает… Не знаю, как сказать. Какого-то доверия этому миру, что ли. В минуты кризиса он всегда прячется, убегает и старается пережить это в одиночестве. И в то же время ужасно страдает от этого одиночества. Он храбрейший человек, которого я знаю, Рон! Я не знаю никого сильнее, никого добрее, чем он! Гарри готов прыгнуть в костер и сгореть живьем за каждого из нас. И все это знают. Но он не позволяет никому даже подойти поближе, когда плохо ему самому. Хотя, видит Бог, я в любой момент готов сделать для него то же самое… Поэтому если бы он хотя бы немного научился… Говорить с Ним. И понял, что мир — это не хаос случайностей, которые только и делают, что стараются уничтожить нас. Что… Не знаю, как объяснить… Прости, пожалуйста, наверное, проповедь за завтраком — не самая удачная идея.

— Нет-нет, дружище, продолжай, — торопливо откликнулся Рон.

Симус смущенно улыбнулся уголками губ и вздохнул.

— Вокруг так много зла и боли, что порой нам кажется, что все обречено просто выгореть дотла и провалиться во тьму безо всякого смысла. Но это не так, Рон. У нашего мира доброе основание. Которое никогда не сгорит. И все равно есть смысл. Меня с детства учили верить в это. И несмотря на то, что я всякого успел навидаться, я продолжаю в это верить. Еще сильнее, чем раньше. В том числе и благодаря Гарри. Ты же знаешь, какой он… Иногда достаточно просто посмотреть на него, чтобы на сердце стало легче. Поэтому мне тяжело наблюдать, как он сам бьется в агонии каждый раз, когда тьма настигает его.

— Он видел слишком много тьмы, Симус, — тихо произнес Рон. — Ничего удивительного… Никто не смог бы вынести все это. И эти кризисы, видимо, долго будут его преследовать.

— Знаю, — вздохнул тот. — Поэтому мне больно видеть его таким. И я очень хотел бы помочь. Но… Я не могу говорить с ним о таких вещах — мы не настолько близки. Я лишь надеюсь, что он когда-нибудь поймет…

— Он никогда не будет один, — твердо и тихо произнес Рон. — Какая бы тьма его ни настигала…

— Знаю, — вздохнул Финнеган. — Поверь, я искренне восхищаюсь тем, как ты поддерживаешь его. И даже, признаться, немного завидую. Не каждому везет найти такого друга, как ты…

— Симус, что ты говоришь! — вдруг смутился Рон.

— Правду, — продолжил тот. — Но ему обязательно нужно найти эту опору. Внутри себя. Сейчас его держишь ты. Это прекрасно и правильно. Но так не может продолжаться вечно.

— Я всегда буду рядом, — тут же решительно возразил Рон.

— Разумеется! — чуть виновато согласился Финнеган. — Но я совсем не об этом…

— Да, — вздохнул Рон. — Я понимаю. Знаешь, он и сам это понимает. Мы говорили об этом вчера. Гарри справится, я уверен.

— Я тоже в этом уверен, — произнес Гарри, входя на кухню.

Симус вскочил и немедленно стал пунцовым.

— Я… Извини меня, я не должен был тебя обсуждать… — пролепетал он, но Гарри не дал ему закончить.

— Нет, нет, все нормально, — сказал он, чуть похлопав его по плечу. — Это я должен извиниться. Меня окружают самые лучшие люди на свете, а я постоянно забываю об этом. Вы всегда заботились обо мне, поддерживали, защищали. А я… Симус, я вел себя, как глупый мальчишка. Прости меня, пожалуйста. Вчера ты очень помог мне, правда.

— Гарри, я… Надеюсь, это не просто вежливость и твое вечное великодушие, — выдохнул Симус. — Правда. Я очень хотел бы помочь, но ты не позволяешь. А я не могу… Мама всегда учила меня, что последнее дело — лезть человеку в душу, когда тебя не просят.

— Что ж, твоя мама права, — улыбнулся Гарри. — Но я, видимо, слишком погряз в своем детском эгоизме, потому что так и не научился просить. Даже когда мне действительно нужна помощь. Я понимаю, как вам нелегко со мной. И я прошу прощения, Симус. От всего сердца. Я научусь, обещаю. Не сразу, наверное. Но вчера… Все изменилось. Для меня, для нас всех.

В этот момент кухню вошел Шумов.

Симус и Рон, не сговариваясь, пожали ему руку и тут же вышли.

— Доброе утро, — проговорил Гарри. — Я тоже только поднялся… Кофе?

— Да, спасибо, — кивнул тот.

Они торопливо собрали и съели нехитрый завтрак в полном молчании. Потом также, не произнося ни единого слова, поднялись в холл и вышли на улицу. Теплый ветерок шелестел листьями старых деревьев и колючих кустов. Шумов показал рукой на узкую скамью под большим вязом. Они сели.

— Я хотел… — начали они одновременно и, улыбнувшись, оба умолкли.

— Гарри, — снова начал Шумов. — Я отлично понимаю твою вчерашнюю реакцию. Нужно было сказать обо всем как-то иначе…

— Просто все слишком неожиданно, — вздохнул тот. — Для нас обоих. Что ж… Алекс, я могу спросить, почему вы должны уехать? Если это не тайна.

— Нет, Гарри, никакой тайны, — ответил Шумов. — Я должен уехать, потому что теперь я являюсь Главным мастером и хранителем Китежской школы волшебства. То, что ты принес вчера… Попробую объяснить.

Когда мы убегали 30 с лишним лет назад после разгрома, сначала мы спрятали наших сторонников. Множество семей, мужчин, женщин и детей, которых в ином случае ждало тотальное уничтожение… Мы скрыли их на нескольких островах посреди озера. Им пришлось начинать почти с нуля, но никто из них не испугался, не отступил… Мы закрыли врата снаружи. Никто не может открыть их, кроме тех, у кого есть ключ. А ключ тоже спрятали. Так что люди остались живы, хоть и в полной изоляции от мира, зато в безопасности. После этого у нас оставалась еще одна задача: спасти то, что осталось от нашей школы. Нам удалось и это, хотя и чудовищной ценой… Мы не отдали ее врагу. Мы закрыли ее, спрятали. Ключ был вложен в матрикус, который мы поделили на две части. Половину забрал Ваня, половину взял я. Если бы поймали кого-то одного, это не принесло бы пользы, они имеют смысл только когда соединены. Знак Главного мастера, а также самую важную часть школьного архива забрали еще двое беглецов. Мы должны были встретиться в условленном месте после пересечения границы… Из троих друзей, которых я ждал, я увиделся только с одним. Я ждал их много дней, потом стало очевидно, что ожидание бессмысленно. То, с каким трудом удалось вырваться мне и Сереже с семьей… Я был уверен, что остальные погибли. Я увез свою часть в Англию. Я хранил все это, сам не зная, почему. Как память о пережитом. О погибших друзьях. О том, как честные, отважные, прекрасные люди пытались сделать мир чуть-чуть лучше. И им это не удалось…

Я долго горевал, Гарри. Временами жизнь была до такой степени невыносимой, что хотелось просто подняться на какую-нибудь скалу и кинуться вниз. Все казалось бессмысленным. Одинокий, нищий человек с разбитым сердцем, в чужой стране… Для чего я выжил? Что я здесь делаю? Зачем продолжать все это? Старик Генри не позволил мне сдаться, и я до конца моих дней буду благодарен ему. Потом появилась академия, новые люди, новые обязанности… Я сам не заметил, как втянулся, привык. Мои студенты, старина Смит, моя маленькая комната. Книги. Я научился ценить маленькие радости жизни. Потом была вторая война с Темным лордом, и когда он захватил власть, мы едва успели скрыть доступ в академию… Видел бы ты, как Робардс умыкнул статую-портал из министерства прямо под носом у Яксли! Та еще была история… Сегодня этот дом кажется пустым, в тот год здесь было не протолкнуться. Столько людей скрывались здесь. Спали вповалку, прямо на полу. Каждое утро — длинные очереди в обе ванные…

Шумов умолк, чтобы перевести дух.

— А потом в мою жизнь вошел ты, — проговорил он, поднимая взгляд на Гарри. — И… Знаешь, в моих правилах всегда было относиться к своим студентам одинаково, не заводить себе любимчиков, не делать никому поблажек. Но… С тобой все было иначе.

— О, профессор, вы никогда не делали мне поблажек, — улыбнулся Гарри.

Шумов рассмеялся.

— Что ж, это правда, — ответил он. — Первое время у нас то и дело летели перья и искры… Было совсем непросто. Но чем больше я смотрел на национального героя, который закончил войну и одолел кошмарное чудовище, тем меньше видел блеска и пафоса… Я узнал, какой ты на самом деле, Гарри. И… Для меня это было как новое начало. Мне самому нелегко было это признать, но ты никогда не был просто моим учеником. Не был даже любимчиком. Я… Даже собственного сына я не мог бы любить больше, чем тебя, Гарри.

— Я знаю, — еле слышно выдохнул Гарри, чувствуя, как сильно колотится сердце.

— Но ты не знаешь, скольким я обязан тебе, дорогой мой, — продолжил Шумов, с невыразимой нежностью глядя на него. — Какую радость, надежду, свет ты принес в мое разбитое сердце. Когда я совсем перестал ожидать чего-либо от этой жизни… Такое чудо. Нет, не смущайся, Гарри. Позволь мне хотя бы сегодня… Я очень благодарен тебе. Ты был таким отважным. И я не о битве за Хогвартс — я говорю о том, что было после нее… Не каждый способен преодолеть все это. С таким мужеством, с такой честностью и беспощадностью к самому себе. Признаться, когда мне сообщили, что в юниорат зачислен великий Гарри Поттер, я боялся увидеть за партой юнца, который потерял голову от всеобщего восхищения, чье самомнение придется жестоко укрощать. А увидел тебя. Мальчика, одинокого, израненного и растерянного, в чьих глазах была такая боль, что тяжело было сдержать слезы. Но ты никому не позволял себя жалеть. Сам не жалел себя. Каждый день боролся со своими демонами. Ни капли тщеславия или самомнения. Гарри, я просто восхищался тобой. Каждый день смотрел на твою борьбу, на то, как ты учишься, тренируешься, как общаешься с другими, и думал только о том, что хотел бы иметь такого сына, как ты. И ты доверился мне. Так безоглядно, искренне, как ребенок… Я был счастлив, знаешь? Счастлив почувствовать, что нужен тебе. Что могу помочь. Поделиться тем, что есть. Теплом, знаниями, мыслями, временем. И каждый раз, когда ты приходил ко мне, в моей маленькой мансарде словно всходило солнце…

— Пожалуйста, — выдохнул Гарри, совершенно смущенный откровенной и пронзительной речью Шумова.

— Да, я благодарен тебе за все. Каждое испытание, которое тебе приходилось переносить, было для меня мучением. Каждая твоя радость — безмерной радостью. Поэтому когда вчера… Это было настоящее потрясение. О, дорогой мой… И когда ты сбежал… Все, что я смог, это предупредить твоих друзей. Сообщить Рону. А потом оставалось только молиться о том, чтобы тебе хватило сил. Чтобы ты вернулся.

— Простите меня, — прошептал Гарри. — Я не должен был… Но… Это было слишком внезапно. И выбило меня из колеи. Мне нужно было немного времени, чтобы собраться с мыслями. Это так тяжело… Я знаю, что у меня нет никакого права…

— У тебя есть все права, — воскликнул Шумов. — Раз уж я откровенно признаю, что люблю тебя, как сына, то у тебя есть все права, Гарри. И у меня просто разрывается сердце… Позволь мне.

Он порывисто прижал Гарри к сердцу.

— Прости меня, умоляю. Прости, слышишь? — прошептал он. — Я чувствую себя предателем. Паршивой сволочью, который бросает своего ребенка. Я не знаю, почему все сложилось именно так. Если бы я только мог…

— Не надо, Алекс, — сдавленно проговорил Гарри. — Я вчера пытался… Понять, как жить дальше. Пока я не чувствую в себе сил даже принять это. Будущее, в котором вас не будет рядом, меня пугает. Это очень больно, бессмысленно притворяться. Но я не хочу, чтобы вас из-за этого мучила вина. Это просто судьба… Знайте, что я всегда буду вам благодарен. Я не спятил только благодаря вам. Вы были со мной. Как друг, как отец. Когда это было мне нужно больше всего. И теперь, видимо, пришло время. Когда я должен сам… Научиться быть, как вы. Взрослым. Я только не знаю, смогу ли.

— Конечно, сможешь, — откликнулся Шумов, по-прежнему прижимая его к сердцу. — Ты давно уже взрослый. Уже в четырнадцать лет ты сражался, как взрослый мужчина. И всегда шел вперед, несмотря ни на что. Не сдавался, не трусил, не позволял эгоизму взять верх… Не сомневайся: ты все сможешь, Гарри.

Гарри помолчал, потом поднял голову и спросил едва слышно:

— Это… Это будет очень опасно?

Алекс вздохнул.

— Не стану лгать, что это увеселительная прогулка. Да, это будет довольно опасно. Но это не имеет значения. Я обязан вернуться, чтобы открыть ворота. Увидеться со своими единомышленниками, с их потомками. Снова собрать учеников и восстановить школу Китежа. И, кто знает, возможно следующая наша попытка изменить нашу жизнь окажется более удачной…

На моей родине, Гарри, ситуация чуть иная, чем здесь, у вас. Наш темный гений сделал свой крестраж очень давно, пять веков назад. И с тех пор, меняя обличие, перерождаясь из одного тела в другое, терзает и мучает людей. И волшебников, и маглов… Некоторые историки считают его первым волшебником в истории, который создал крестраж, и, возможно, вообще является автором этого жуткого колдовства. С течением времени он превратился в фольклорного злодея из детских книжек, его обычно рисуют таким тощим, очень бледным стариком в короне и называют бессмертным. Люди, как смогли, приспособились… Притерпелись к его постоянному гнилостному присутствию, даже научились потихоньку иронизировать… Но от этого он не перестал быть исчадием ада, уничтожающим все живое, не перестал высасывать из них радость, надежду, волю к свободе и стремление к добру. В свое время мы попробовали избавиться от него и потерпели крах. Что ж, теперь я должен вернуться, чтобы дать этот шанс другим. Возможно, там, в глухом зачарованном лесу посреди большого озера меня уже ждет мальчик, которому суждено победить...

Шумов поднял взгляд и улыбнулся.

— Возможно, он даже похож на тебя, Гарри. И мне нужно вернуться, чтобы помочь ему. Научить, чтобы он узнал, почувствовал свою силу. Чтобы у него получилось то, что не получилось ни у кого из нас… И если я найду его, я обязательно смогу его узнать. И расскажу ему о тебе, мой дорогой.

— Значит, мы больше никогда не увидимся…

Гарри отвернулся в сторону. Нельзя, чтобы Шумов видел его лицо.

— Я не знаю. Никто не знает. Я даже не уверен, что смогу как-то сообщать о себе. Но если будет хоть какая-то возможность…

Гарри, собрав всю свою волю, снова повернулся к наставнику.

— Когда?

Шумов вздохнул.

— Думаю, что к началу следующей весны я уже должен быть там, — ответил он. — Я покину Британию не позже февраля.

— Значит, у нас еще есть несколько месяцев, да?

— Да.

Гарри с облегчением тряхнул головой и Шумов снова обнял его.

— Мы успеем наговориться вдоволь, — произнес он еле слышно. — Есть кое-что еще, что я должен открыть тебе.

— А потом…

— Потом каждый пойдет своим путем, дорогой мой. Но ни ты, ни я не знаем, когда они пересекутся вновь. Даже если в этой жизни мы больше не встретимся, ты же знаешь, Гарри, что это еще не конец пути. Я клянусь тебе, что если я умру, я не сдвинусь с места до тех пор, пока не смогу вновь обнять тебя. И никогда, никогда не оставлю тебя. Слышишь? Я всегда буду рядом. А ты, мой мальчик, проживешь самую долгую и самую счастливую жизнь, полную радости и любви. Я за тебя спокоен. Ты очень сильный. И ты не одинок.

— Но никто не заменит мне вас, — вздохнул Гарри.

— А мне никто не заменит тебя, — откликнулся Шумов.

Он выпустил его из рук и улыбнулся.

— Пойдем, не то я сейчас заплачу. Если хочешь, я все тебе покажу. Вряд ли кто-то в Великобритании видел настоящий матрикус.

— Я даже слова такого не знаю, — усмехнулся Гарри, поднимаясь со скамьи.

Сердце будто придавило тяжелым камнем. Но боль предстоящей разлуки немного отодвинулась, отступила. На дворе была середина лета, а значит, впереди было еще почти полгода. Он в ту же минуту поклялся сам себе, что каждую минуту отведенного им времени потратит с умом.