Упала, очнулась - султанша! (джен)

Я открыла глаза. Горели свечи, значит, уже вечер или даже ночь. Хотелось есть. Но сильнее голода была обида на мать. Мои слова были неправильными, грубыми. Да, запреты несправедливы, но Валиде ведь твёрдо убеждена в их необходимости, и крики двухлетки явно не смогут поколебать её уверенность. Мир не рухнул, вчера перед ней стоял обычный строптивый ребёнок. Глупо было ссориться с женщиной, от отношения которой зависит моё собственное благополучие. Послать, что ли, кого-то на кухню, пусть принесут еды... Кстати, а где они, мои девушки?

— Азра, Зейнеп, — хрипло позвала я. — Вы здесь?

Но никто не ответил. Стояла тишина.

Это было странно.

Медленно, как можно более тихо я села, спустила босые ноги на пол (верные джарийе раздели меня, облачив в ночную одежду) и подошла к порогу детской комнаты. Взору открылась умилительная картина — мама, Сулейман и мелкие спали на большом диване, кто где. Служанок, видно, отослали прочь. Мирная семейная идиллия. Я вспомнила, как когда-то давно, казалось бы, вечность назад, меня держал на руках Селим, а я теребила пуговицы его кафтана. Хорошее было время.

Сейчас идеальный момент, чтобы взять у старшего брата слово, которое мне в будущем очень-очень сильно поможет. Главное никогда не дать ему забыть про обещанное.

Аккуратно, шаг за шагом, я подкралась к спящему шехзаде и потыкала его указательным пальцем в щёку. Мило. Но засранец даже не поморщился. Перейдём к более действенным методам. Когда ещё представится такой случай... Переместила руку ниже и пихнула брата в задницу. Он заворочался, но ещё не проснулся. Я затрясла его за плечи, и, как только сонные глаза распахнулись, заткнула ладошкой рот, показав на дверной проём. Сулик понятливо закивал и последовал за мной в детскую.

— Брат, — как можно более серьёзно произнесла я. — Пообещай мне кое-что.

— А ты не будешь больше плакать?

— Зависит от тебя.

— Хорошо, — кивнул маленький мужчина, — я сделаю так, чтобы ты не грустила.

— Сулейман, обещай мне, что, начиная с сегодняшнего дня, ты никогда не будешь ставить меня ниже себя просто потому, что я девочка. Что никогда не заставишь кланяться, обращаться на "вы", целовать руки и кафтан. Даже если станешь падишахом. Другие могут говорить что угодно, но мы двое всегда будем помнить.

— Это всё? — моргнул шехзаде. — Обещаю.

— Клянёшься, — подрагивающим голосом произнесла я, — признать моё мнение решающим во всём, что касается меня?

— Клянусь.

Я выдохнула. Одной проблемой меньше.

— Давай это будет наша с тобой общая тайна? Пусть во всём мире будем знать о ней только ты и я.

— Хорошо, Хатидже, — важно кивнул мальчик. Кажется, он ощущает себя взрослее. На детских чувствах играть нехорошо, но я никогда не смогу себя заставить слюнявить руки и одежду. Это попросту негигиенично.

— Пойдём. Надо разбудить маму и младших, есть хочется.

* * *

Много-много лет назад, после смерти султана Мехмеда-Завоевателя, который ввёл закон Фатиха, началась борьба за жизнь между его сыновьями: Баязидом и Джемом. Был ещё Мустафа, который умер во время правления отца. Ничего не напоминает? По слухам, он имел любовную связь с женой одного из пашей.

Джем, будучи младшим, предложил Баязиду разделить империю на две части и править вместе. По понятным причинам тот не согласился. Страна опустилась в пучину гражданской войны. На стороне младшего шехзаде были кадиаскер и великий визирь, Караманлы Мехмед-паша, который, узнав о смерти султана, немедленно послал вести Джему в Анатолию.

Однако партия старшего из братьев была сильнее. Его сторонники блокировали дороги, не допускали гонцов и всячески препятствовали иным способам донесения информации до соперника их лидера. Более того, в Стамбуле жил сын Баязида, одиннадцатилетний Коркут, которого последователи отца провозгласили заместителем султана. Более старшие братья юного заложника уже правили в своих санджаках, сёстры были выданы замуж за влиятельных людей. Таким образом, Баязиду удалось добраться до столицы раньше брата, а также принять присягу от чиновников, улемов и войск. Формально он стал законным султаном.

Однако Джем не захотел смиряться так быстро.

Добравшись до старой столицы Османской империи, Бурсы, он со своими четырьмя тысячами воинов нанёс поражение гарнизону города и провозгласил себя султаном Анатолии. В это время во дворце Бурсы жила Сельчук-султан — дочь Мехмеда I, сестра Мурада II и тётя Мехмеда II Фатиха. В семье её уважали, она была старейшим членом клана, её называли «Великой тётей», а в городе — «королевой Бурсы».

Джем послал Баязиду письмо и попросил «Великую тётю» передать его и стать его послом. Повидав битвы своего отца с его братьями, Сельчук хотела мира и попыталась уговорить Баязида разделить империю, оставив Джему Анатолию. Однако Баязид отверг это предложение. Правление Джема длилось чуть больше двух недель, пока опытный военачальник Гедик Ахмед-паша, посланный новым султаном, с помощью шехзаде Абдуллы, сына Баязида, не разбил войско своего бывшего воспитанника.

У Джема была дочь — Айше, и была она замужем за сыном султана Египта. Отдышавшись после сокрушительного поражения и пораскинув мозгами, опальный наследник престола решил найти убежище у дочери и зятя. Его приняли, конечно, и там, пожив несколько месяцев, несостоявшийся султан решил двинуться на Родос, к госпитальерам.

Эта организация, называвшая себя Орденом Родосских рыцарей, помогала больным или раненым путешественникам. Однако изгнанного члена Династии, разумеется, использовали в своих интересах. Глава сообщества, Пьер д'Обюссон, называвшийся великим кардиналом, принадлежал к знатному французскому роду. Он посоветовал Джему обратиться к правительству своей родины за помощью в борьбе против султана. И тот поверил, видимо, потому что очень хотел поверить — и поехал, в сущности, в качестве заложника, пленника. Римский папа Иннокентий VIII за столь выдающийся поступок произвёл Пьера в кардиналы. А для шехзаде построили башню, в которой он и содержался следующие годы.

Баязид лишь обрадовался, что бунтарь под присмотром, и заключил с орденом мир, пойдя на некоторые уступки и пообещав платить по сорок пять тысяч золотых дукатов в год. Однако Гедик Ахмед-паша возмутился столь вопиющей, по его мнению "продажей достоинства Османской империи", и попытался сорвать переговоры с рыцарями. Это ему почти удалось, но разгневанный Баязид казнил пашу до того, как планы последнего успели осуществиться.

После непростого путешествия, в ходе которого Джем со спутниками перенёс сильный шторм, наблюдал извержение Везувия и чуть было не был захвачен в плен галерами короля Неаполя, они прибыли в октябре в Ниццу. Шехзаде пришёл в восторг от свободных, по сравнению с Османскими, европейских порядков. Согласно историческим записям, Джем «нашел в Ницце много красивых женщин и большое количество приятных садов». Так продолжалось четыре месяца, пока в город не пришла чума. Чтобы уберечь ценного заложника, власти решили переместить его в другое, более безопасное место.

К тому времени Джем начал понимать, что никто, кажется, не собирается считаться с его мнением, и здесь он скорее пленник, чем гость. Шехзаде не мог контролировать свои перемещения, его слуг понемногу заменяли на новых, чужих. А тем временем другие европейские правители начали готовить интриги, чтобы заполучить приз в виде брата султана. Госпитальерам постоянно приходилось быть начеку. В итоге, спустя семь лет скитаний, Джема продали папе Римскому, всё тому же Иннокентию VIII. Однако Баязид возмутился — ещё бы, он отправлял немаленькие деньги не для того, чтобы те, кто их брал, грубо нарушали условия договора.

Споры между правителями не утихали ещё несколько лет, в течение которых Джем был заточён в специально отстроенной для него башне, а место Иннокентия занял следующий папа, Александр VI. Карл VIII, король Франции, тот, что правил ещё тогда, когда нога османского шехзаде впервые ступила на европейскую землю, развязал войну против Италии. Он потребовал выдать Джема, чтобы поставить его во главе нового крестового похода. Брат султана публично отказался воевать против своих единоверцев.

Однако удача была не на стороне итальянцев, и Карл подошёл к Риму. Папа, испугавшись, выдал шехзаде королю. Но османский престолонаследник очень неудачно заболел и умер, несмотря на усилия лучших лекарей. Перед смертью Джем оставил завещание: похоронить его на османской земле; во всеуслышание объявить о кончине; оказать помощь матери, дочери, другим родственникам, а также слугам. Баязид выполнил эти условия, получив тело брата лишь через четыре года после кончины несчастного и объявив национальный траур.

Однако сейчас стоит 1498 год, и тело двоюродного деда доставят ещё не скоро. Процесс долгий, муторный, не удивлюсь, если Селим не заходит к нам дольше, чем обычно, как раз из-за этого. Ну а что, дедушка больше дяде Ахмеду благоволит, вот и занимает нелюбимого сына тяжёлой, бесполезной работой.

Кстати о нём... По идее, я не должна помнить всех многочисленных дядь и тёть, которых видела-то два раза в жизни. Подозрительно будет. Так что давайте-ка легализовывать свои знания!

* * *

— Мама, — отвлекшись от поедания вкуснейших перепёлок (ох, как я тебя понимаю, Хюррем), произнесла я. — А у папы есть братики и сестрички?

Я перед матерью извинилась и попросила начать учёбу с завтрашнего дня. Она благодушно покивала, сказав, что рада моему вразумлению и устроила великолепный ужин для нас по этому поводу.

— Есть, милая. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовалась Айше.

— Интересно! А сколько их? А где они живут? А сколько им лет?

— У тебя три дяди, Ахмед, Шахиншах и Коркут, а тёть значительно больше, — по-доброму засмеялась мать. — На уроках ты ознакомишься со своей родословной, а пока кушай.

Родословной, фу. Будто у собак. Щенячью карточку где получить?

Сулейман ел поочерёдно у Дайе и Валиде с рук, хитро посматривая на меня. Я, в свою очередь, доставала всех расспросами, кидая взгляды на брата. "Я знаю, что ты знаешь". Это первая тайна в жизни каждого из нас, и очень хорошо, что она общая.

— Мама, а мы можем посмотреть на братика Мусу? Пожа-а-алуйста, — протянула я. Ещё несколько часов назад мне уже отказали, но сейчас, сразу после благословенного примирения, шанс на согласие повышается.

Айше задумалась, пережёвывая лукум. Стоило ей отвести взгляд, как я сразу вперилась глазами в брата. Давай, Сулейман! И он не подкачал. Сначала ответив недоумённым взглядом, догадался и поддержал:

— Да, братика Орхана и сестричку Бейхан нам показали сразу! А братика Мусу нельзя, потому что у него другая мама?

Это надломило Валиде. Ещё сомневаясь, но уже поддавшись, она произнесла:

— Он сейчас спит, вы разбудите малыша...

— Мы будем тихо! — клятвенно заверила я, и, состроив глазки кота из Шрека, пролепетала, — я так за него волнуюсь...

Даже младшие начали с интересом прислушиваться к разговору. Хафса сдалась.

— Хорошо, но если вы не сдержите обещание, будете наказаны.

Мы с братом закивали. Похоже, Сулеймана привлёк ореол таинственности, ведь, как известно, запретный плод сладок. Но самое главное, что изначально он поддержал затею, потому что так попросила сестрёнка Хатидже. По крайней мере, я на это надеюсь.

* * *

Осмотрев младенца, лекарша сказала служанкам и калфе:

— Шехзаде здоров, но слаб. В его состоянии это нормально. Хвала Аллаху, что Пинар-султан ушла одна, могла и сына с собой забрать. Кормите досыта и глаз с него не спускайте.

— Хорошо, мы поняли.

Обернувшись на стук дверей, женщина, расширив глаза от удивления и страха, присела в поклоне. Спустя пару секунд её примеру последовали и остальные.

— Айше-султан, доброго вам вечера.

Госпожа была не одна. Маленькие девочка и мальчик, стоявшие подле неё, заинтересованно вертели головками во все стороны. Потом малышка, опередив мать, спросила своим трогательным детским голоском:

— А где наш братик? Он заболел?

— Он уснул, госпожа. Не беспокойтесь, я приходила только для осмотра, маленький шехзаде... — запнулась она, встретившись глазами с матерью детей, — здоров.

— Слава Всевышнему, — спокойно, но прохладно проговорила Хафса. — Надеюсь, мальчик вырастет здоровым и сильным.

— Да будут ваши молитвы услышаны, госпожа.

Сулейману быстро надоело пялиться на типичный белый свёрток, который к тому же даже не шевелился, но из-за обещания вести себя тихо, и, возможно, моего интереса, он молчал. Я же не собиралась узнавать край терпения брата, поэтому, немного поглазев на спящего младенца в чепчике, я тихо отошла и, обняв ногу матери, проникновенно произнесла:

— Спасибо, мамочка!

Обстановка разрядилась. Служанки, видя, как ласкова госпожа с дочерью, надеялись, что и к ним будет снисходительное отношение. К тому же расскажут, что султанша навещала неродного шехзаде, и гаремный рейтинг возрастёт. Неплохо.

— Ну всё, дети, вам пора спать. Идёмте. А вы ни на секунду глаз не смыкайте, — строго предупредила нянек Валиде.

Присев в согласном поклоне, девушки остались так, пока не хлопнули двери. А мы втроём с чистой совестью отправились на боковую — день выдался относительно насыщенным.