Упала, очнулась - султанша! (джен)

Плюхнувшись на ортопедическое кресло перед ноутбуком, я привычно щёлкнула по пробелу. Экран приветливо зажёгся, показывая приятный горный пейзаж. Пальцы машинально вбили пароль, и вот уже перед глазами долгожданный фанфик по любимому "Великолепному веку".

Вообще, к историческим сериалам у меня какая-то слабость. О, сколько тематических дорам видел мой браузер, сколько фанфиков перематывал... Кажется, я уже вызубрила все даты значительных исторических событий до и после правления Сулеймана Великолепного!

Но конкретно это произведение реально затянуло в себя. После размышлений стало понятно, что наиболее выгодным было положение сестры или дочери султана. Ну а что, закон Фатиха на тебя не действует, но все носятся, как с писаной торбой. Более того, султанши крови имели право быть единственной женой и активно этим пользовались. Не приходится бороться с другими наложницами за внимание единственного и неповторимого, трястись над беременностями и молиться, чтобы родился именно мальчик. Да и круто, наверное, иметь в братьях или отцах "властителя мира". Особенно, если он тебя любит. Конечно, есть и обратная сторона медали — брак, заключённый в политических целях с богатым стариком. Однако этого можно избежать, выйдя замуж за одного из его юных сыновей. Если папенька-султан любит свою кровиночку, он вряд ли пойдёт против её воли. Не в нищего же босяка дочурка втрескалась, а в будущего или потенциального пашу. А если не любит... ну, можно помочь старичку случайно встретиться с предками, поставив на его место кого? Правильно, красавчика-сына. И не смотрите так, время было ужасное, если б не трогали, и защищаться не приходилось. А султанши были обычными девицами, поэтому в 13-16 лет, когда заключался первый брак, интеллектом не блистали и предпринимать ничего такого не успевали.

Дочитав эпилог, я довольно потянулась и бросила взгляд в угол экрана. Полвторого ночи. А вставать в шесть утра. Да будет благословлён тот, кто придумал рецепт моего любимого латте! Всё, теперь спать. Иначе с утра не встану, а завтра в вуз к первой паре. Нехорошо опаздывать, четвёртый курс уже всё-таки, диплом сам себя не напишет. И чёрт меня дёрнул поступать на программиста...

Следующим утром, мысленно проклиная водятла, закрывшего двери автобуса прямо перед моим носом, я спешила к метро, по щиколотку увязая в грязном бежевом снегу. Вчера было тепло и шёл холодный дождь, а ночью подморозило, и теперь тротуары с дорогами были похожи на ледяной каток. Кое-где их уже успели посыпать песком и солью, но, разумеется, не везде. Именно поэтому опорную ногу в очередной раз повело, к несчастью, именно в тот момент, когда я совершала последний рывок к каменному бортику входа в подземку. Моя тушка от всей души треснулась об твёрдую поверхность, висок пронзило острейшей болью, сознание помахало платочком и свалило в закат. Темнота...

* * *

Уй, больно-то как... И темно. И в конечностях какая-то излишняя лёгкость ощущается, как будто в бассейне сидишь. Так, голова и руки-ноги в наличии, двигаются исправно... Ой, а что это? Трубка из живота? Неужели такое неудачное падение, что повреждён брюшной отдел? Погодите, но ведь катетеры не извиваются и не пульсируют... Святые круассаны, да это ж пуповина!! Я умерла и переродилась? Похоже на то... руки-то на ощупь крошечные, детские. А это ещё что? Куда меня толкают? Мамочка, когда я при виде наших билетов к экзаменам просила родить меня обратно, я вовсе не это имела в виду! А-А-А-А-А-А!!!

В течение следующих нескольких часов невозможно было ни о чём думать, я просто хотела выжить и чтобы меня не трогали. Но вот, наконец, пара последних толчков, и в глаза ударил яркий свет. Я зажмурилась и скукожилась от холода, но тут же была бесцеремонно поднята вверх ногами и шлёпнута по заднице. От боли и возмущения я громко заорала, голос радостно сказал что-то и началась помывка. Я не унималась, потому что было холодно, неприятно, и вообще, не одной же страдать? Голос продолжал вещать, ему отвечал другой, более тихий и приятный. Переставшую пульсировать пуповину перерезали и обработали, тушку завернули в мягкое одеяльце и куда-то понесли. Я почувствовала, что происходит передача с рук на руки и осторожно открыла глаза. На меня с любовью и усталостью смотрела, мать её (теперь, видимо, моя) молодая Айше Хафса-султан, более известная как Валиде султана Сулеймана Великолепного...

Приехали, блять!

Думай голова, шапку куплю! Завтра наверняка проснусь в больнице, это всё глюки наркоза, так хоть проведу их с интересом. Под сюсюканья и укачивания новой матушки, которая среди череды непонятных слов произнесла "Сулейман", я начала напряжённо размышлять. Больше ничего знакомого не было, других имён не звучало, поэтому предположу, что я — Хатидже. Согласно канону, второй ребёнок главной наложницы (жены?) и Селима, родная младшая сестра шехзаде Сулеймана. Он на два года старше, через год родится Бейхан, спустя четыре года — Фатьма, по прошествии тринадцати лет — Шах Хубан. Да, похоже, папенька очень хотел второго сына.

К слову, официальное имя дать мне должен именно отец, если, конечно, я не родилась за тридевять земель или он сам не слинял от беременной жены. Селиму сейчас должно быть около тридцати одного года. Очень интересно. Получается, он обзавёлся первенцем в двадцать девять лет? И это при османских порядках? Не смешите. Такое и в двадцатом веке считалось довольно поздним, что уж говорить про пятнадцатый. Ой, темнили режиссёры, ой, темнили...

Шехзаде нельзя иметь детей до отъезда в санджак, это правда, но ведь не стал бы дедуля держать сына при себе до такого возраста? Погодите-ка, точно, Баязид II ещё жив, и на встречу с праотцами отправится только через долгие шестнадцать лет! И мою церемонию имянаречения, скорее всего, проведёт. Так, что по остальным родственничкам?

Двое точно выживших братьев отца, Ахмед и Коркут, первому тридцать один год, отец младше на несколько месяцев, а второму двадцать девять. У старшего дяди прорва детей, но помнят о них немного: Алаэддин Али, Осман, Сулейман, Муса, Эмир, Мурад (который свалит к Сефевидам и умрёт через двадцать пять лет), Касым, которому только предстоит родиться на пять лет позже меня и умереть спустя семнадцать (что странно, через целых пять лет после казни остальных братьев) и некая таинственная дочь, про которую хроники зафиксировали только то, что спустя шестнадцать лет девушка выйдет замуж за Исмаила I, основателя династии Сефевидов.

О детях второго дяди ничего не известно. Ещё есть некий шехзаде Шахиншах, ровесник отца. Имел сыновей Алаэддина, Махмуда, Мехмеда (бедняжка, шестилетнего казнили... но ничего, до этого момента ещё шестнадцать лет, может быть, я успею поменять историю) и Мустафу. Все умерли зимой тысяча пятьсот двенадцатого, через полтора года после смерти отца.

Также у дедули орава дочерей, по-моему, шестнадцать или около того, а у них, в свою очередь, тоже есть дети... Голова сейчас вспухнет. Входная дверь тихо стукнула. А это ещё кто? Ой, кажется, кормилица пришла. Сосать грудь чужой тётки не хотелось совершенно, но выбора нет. Год помучаюсь, глядишь, отпустят. Хотя во всём есть свои плюсы — так меня труднее отравить.

Ладно, с дражайшими сестрами отца разберусь потом, теперь — есть и спать. Вот минусы младенческого тела, чуть повысишь нагрузку — и в отруб.

Между тем моя мать провела несчастной женщине настоящий допрос, и только потом, недовольно поджав губы, кивнула. Я протестующе заорала и засучила конечностями, на что получила растроганный взгляд Айше Хафсы и несчастные от всех остальных. Служанка шустро подхватила меня на руки и скрылась в соседней комнате от греха подальше. Мало ли что, вдруг её обвинят в недостаточном уходе за ребёнком? Осторожность лишней не будет, всё правильно.

Что ты хочешь от меня, женщина? Зачем пихаешь в рот, я сама возьму, только угомонись. Сморщившись и аккуратно притрагиваясь, я медленно потягивала молоко, пробуя на вкус. Не отвратительно, но и не приятно. Веки стали медленно тяжелеть, и скоро меня унесло в царство Морфея.

Проснулась я уже в дорогой деревянной колыбельке, шелках и кружевах. И тут же заорала от ужаса.

Блять! Где больничка? Где мама и папа? Где хотя бы нейрохирург, объясняющий, в какую кашу превратился мой мозг и как с этим жить?

ГДЕ, БЛЯТЬ?!

Бдящая служанка тут же оповестила кормилицу, мне сменили пелёнки, и после пятиминутной пытки пищей доставили к матушке. За окном уже светлеет, никак соизволили прекратить моё безымянное существование и наречь? Похоже на то. Ишь, как волнуется, руки немного дрожат. Что ж ты так нервничаешь, а? Небось в прошлый раз братец прямо на руках венценосного деда обделался? Не бойся, со мной такого конфуза не случится. Не помню, были ли в сериале на церемонии дети, может быть, Сулеймана увижу маленького...

Может, после наречения домой?..

Ага громко объявил о прибытии султана Баязида (я не ошиблась!), шехзаде Селима, шехзаде Ахмеда и шехзаде Коркута. Печалька, Сулика не будет. Ну что ж, посмотрим, с кем имею честь.

Слуги склонились в три погибели, двустворчатые двери распахнулись, и в комнату быстрым шагом вошёл мой новый дедушка в дорогих одеждах, саблей за поясом и кучей блестящих колец на пальцах. Эй, уважаемый, вы на пирушку пришли или ребёнка на руки брать? С кольцами же мне на них неудобно лежать будет! Эх, придётся терпеть.

Следом явился отец, двое мужиков, видимо, старший и младший дяди, плюс какие-то женщины. А это ещё кто? Либо наложницы султана, но маловероятно, либо дядей, однако очень вряд ли, либо Селима, что кажется более реалистичным. В конце концов, звали же Махидевран в сериале на имянаречение детей Хюррем, почему здесь такого не может быть? Жаль, Сулейманчика нет, но не всё сразу.

Ох, ну слава святым ежатам, они догадались омыть руки в золотых тазиках, прежде чем подойти ко мне. Всё-таки повезло, что это не Европа с её выливанием помоев на головы прохожим, а государство с одной из самых развитых медицин в мире. Теперь улыбаемся и машем, парни!

Маленькие дети должны вызывать симпатию у взрослых на уровне инстинктов, а я ещё и девочка. Хотя тут и есть шариат, руководство по битью жён, который мне, воспитывавшейся в реалиях двадцать первого века, очень не нравится, но ведь братик любил Михримах, может, даже больше сыновей. Даже несмотря на реакцию её собственной матери. Сомнительно, что вздумай Рустем-паша последовать предписаниям религии на всю катушку, он бы прожил долго. Скорее бы случайно был прирезан или отравлен. К тому же будущая Валиде явно меня любит и в обиду не даст.

Тем временем венценосный предок побазарил о чём-то со служанками, вероятно, осведомлялся о моём здоровье. Бедняжки были готовы в обморок упасть. Кстати, а почему не с Айше? Типа она может что-то скрыть? Но зачем ей это, ради расположения человека, который не любит даже собственного сына? Восстания-то начались из-за того, что папенька озаботился своей жизнью, видя, как отец отдаёт предпочтение Ахмеду. И это такой знак недоверия, почти оскорбление, вон как мамаша глазами сверкнула.

Однако, судя по всему, ответы девиц султана удовлетворили, и он двинул ко мне. Только не урони, пожалуйста, только не урони. Служанка дрожащими руками извлекла мою тушку из объятий мамули и отдала султану. Его хватка крепкая, сильная. Логично, ведь ещё больше полутора десятка лет будет править, а для такого выносливость нужна нехилая. Кстати, у него есть борода, но не очень большая. На голове волосы короткие, седины нет, зато есть лысина. Глаза внимательно на меня смотрят. Без отвращения, без любопытства, без симпатии. Кремень. Исключительно холодный оценивающий взгляд. Я улыбнулась во все свои тридцать два несуществующих пока зуба и тихонько хихикнула. Так, главное, не переборщить. А то подумают, что с головой проблемы.

За бороду не хватать, не хватать! Чёртовы рефлексы. Слюней не пускать, смотреть серьёзно и основательно. Наконец все окружащие подняли кисти рук вверх, будто свечи держали, а дедуля забубнил молитву. Слов я не понимала, но "Аллах" от других отличить могла. И "Хатидже" тоже. Кстати, очень интересно, а почему это у всех моих сестёр имя одно, а у самой младшей целых два? Шах Хубан. Решили, что первое короткое, или ребёнок поздний и на радостях дали халявное запасное? Снова странности.

Предок, кажется, не остался недоволен, передал мою тушку Айше и свалил. Ну, не надеялась же я, что такой человек воспылает родственной любовью с первого взгляда? Маленький шанс, конечно, был, но... Но поезд уже ушёл.

Опаньки, началось вручение подарков! Это они так матушку задабривают на радостях, что не родился ещё один потенциальный труп и у Сулика появился союзник, а не соперник? Брошки красивые, дамочка, не спорю, но на кой они младенцу? И нефиг так улыбаться, щас возьму и срыгну прямо тебе на платье. Наклоняетесь близко, за щёчки трогаете, а я маленькая ещё. Надо бы разобраться, кто из них мне родственники по крови. Скорее всего те, что дотрагивались и о чём-то минут пять трепались с родительницей.

Эй, это меня куда? Опять кормить? Девушка, вам сцеживать молоко религия запрещает? А, блин. Им же некуда. Стерилизаторов и холодильников ещё не придумали. Не в тазик же, в самом деле. Ну что ж, приятного аппетита и снова баиньки.

Домой, пожалуйста, пожалуйста, домой!

Ночью я несколько раз просыпалась для кормёжки и смены пелёнок, но в целом сон был спокойным. Дом, похоже, теперь здесь.

Папа... мама... как же вы без меня? Как же я без вас?!

Я позорно заревела, хаотично суча руками и ногами. Почему я застряла в этой дыре?! Верните меня обратно! Я же здесь сдохну!!! Или наворочу с три короба, замучаетесь разгребать! Пожалуйста, кто-нибудь, приезжайте разбираться с этой херней и выкатывать мне претензии, чтобы я могла заявить "верните, суки, где взяли" и отправиться Д-О-М-О-Й!

После двухчасовой истерики и последовавшей адской мигрени я еле-еле уснула. На следующий день поняла, что теперь пора не только конечностями поработать. Для начала, стоит определиться, какие у меня вообще цели в этой жизни, если не получится вернуться.

В первую очередь — жить, здоровой и счастливой. Во вторую — заниматься благоустройством государства, но ни в коем случае не политикой. Не моё это. А вот благотворительность — дело хорошее. Буду, как английские монархи в двадцатом веке — вроде бы важная цаца, много чего хорошего для народа делает, но чуть в политике промах, вроде бы и не при делах, все шишки любезно отправляются к премьер-министру и прочим. Хотелось бы, конечно, моей первой Родине помочь, но… Очевидно, прямо это сделать никто не позволит.

Далее, на повестке дня стоит вопрос с женихом. Не подсуечусь заранее — окажусь под старым пашой. Брр, аж мороз по коже. С одной стороны, муж должен быть в первую очередь моим ровесником, желательно чуть постарше (всё-таки младшенькому могут гормоны в голову ударить, пойдёт на измену, да и психологически будет с ним тяжело), но не критично. Затем, ему надо иметь высокий социальный статус, и лично мне хотелось бы знатное происхождение (чтобы использовать ресурсы его семьи).

Ещё, конечно, очень нужно живое общение. Узнать, что за человек такой, какой имеет характер, повадки и так далее. Мужа требуется как минимум уважать и понимать для достойного брака. Этот пункт может быть достигнут лишь в детстве, когда ещё мало кто задумывается о том, выполняю ли я приличия. Лет одиннадцать у меня есть, а вот дальше… Скорее всего, после первых месячных начнётся срочный поиск супруга. И к этому моменту надо уже иметь подходящего кандидата. Ещё один плюс за пункт «он должен быть чуть-чуть старше», потому что мелкому могут сказать «ещё молоко на губах не обсохло». Требуются тёплые отношения с отцом и дедом, чтобы они хотя бы выслушали моё мнение и предложения.

Теперь определимся с собственно первичными кандидатами. В первую очередь, это дети дяди Ахмеда. Во-первых, потому что брак поспособствует сближению кланов. То есть нормальный человек вряд ли захочет казнить отца своей невестки без очень веского повода. Закон Фатиха, им, конечно, является, но родство через детей — дополнительный минус к смертельному приговору.

Во-вторых, мы дальние родственники. А я где-то читала, что такие браки более благоприятны, чем обычные. Селим и Ахмед ведь не родные, а единокровные. От одного отца, но разных матерей. Что уж говорить про меня и… наверное, троюродных-четвероюродных братьев? По доле общей крови, вроде, получается так. Алаэддин Али, Осман, и, кажется, Сулейман старше меня. Не помню точно. Надо в срочном порядке с ними знакомиться, пока наши отцы не в ссоре.

Ох, скорей бы подрасти. Хотя тут есть опасность, что Селим уже сейчас вынашивает планы по ликвидации родичей, а тогда использование меня в качестве награды верному ему человеку на ключевом посту становится очень выгодным. Неприятненько.

Я вздрогнула от стука двери и обратила внимание на размытое пятно (не помню, говорила ли, что вижу плохо, потому что младенец), которое при ближайшем рассмотрении оказалось служанкой. Мою тушку оперативно переодели и транспортировали к матери.

Ой, женщина, хватит со мной сюсюкать. Самой-то не противно? Или гормоны мозги повышибали? А, точно. Повышибали. Что ж, придётся терпеть. Она ещё не оправилась, лежит в постели, так что, думаю, Сулеймана приведут позже. Да и небезопасно пока, мало ли, сколько инфекций вокруг. Хотя прошлым вечером всю ту толпу это не смутило. К тому же я ещё не очень-то красивая, сморщенная, а братик должен умиляться сестрёнке. Няшная малышачья красота придёт через день-два.

О, точно, ему же всего два года, он просто не сможет. Это очень хорошо. Если Суслик не будет помнить жизни без меня, войти к нему в доверие будет не просто, а очень просто.

Мать, хватит, а то у бедной твоей дочки разовьётся морская болезнь. Через год появится Бейхан… Кстати, очень интересный вопрос. А как поступал шехзаде/султан, если вызывал к себе фаворитку, а у той были месячные? Процесс естественный, против него не попрёшь. В исламе, кажется, менструации считались чем-то грязным, как и в христианстве. Даже в церковь ведь вроде запрещено при них ходить. То есть никакой фетишист-извращенец не мог сказать «хочу заняться с ней любовью прямо сейчас, в жизни надо попробовать всё», потому что испортил бы себе репутацию напрочь. У простой хатун могла и калфа проверить, не врёт ли. У госпожи, скорее всего, лекарка, ну или на слово поверят. А если цикл нерегулярный?

Вероятно, неудобная быстро отправляется в зависимости от статуса либо на рынок, либо в дворец слёз. Как печально и иронично, повелитель мира должен отступить перед обычным женским организмом, способным навсегда прогнать хозяйку из покоев.

Я решила прекратить экзекуцию и прикрыла глаза, сделав вид, что сплю. Меня аккуратно обняли, немного подержали на руках и передали служанке. Та быстренько отнесла младенческое тело в колыбельку, и начала мерное пение, раскачивая её рукой. Ой, как же спать хочется...

Утомляемость всё ещё очень высокая. Времени на мозговую работу остается маловато, потому что новорождённые спят от 18 до 22 часов в сутки, а мне даже недели нет. При бодрствовании я исправно сучу конечностями — разрабатываю мышцы, координацию, короче, получаю все плюсы гимнастики, агукаю, чтобы голос был звонким, а язык — управляемым. Иногда делаю гимнастику для глаз, развиваю зрение. Может, это самовнушение, но кажется, близорукость понемногу отступает.

В оставшееся время хнычу и внутренне ору от боли. Семья, моя семья... Как же так вышло?!

Служанки всё надивиться не могут, какая у них странная подопечная, в первый раз почти всем гаремом сбежались, стоило мне особо активно затрепыхаться. Кстати, оказывается, у моих дорогих тётушек есть зачатки мозгов, и они ими поняли, что погремушки в данный момент котируются куда больше украшений. Поэтому теперь в моей детской стоит сундук с кучей разных игрушечек типа тряпичных животных (кукол в обычном понимании я не наблюдала — может, просто не повезло, но тут же ислам, запрещено изображать людей и всё такое), разнообразия кожаных мячиков, и традиционных погремушек с чем-то стучащим внутри. Негусто, но тут вам Средневековье, а не Детский мир. Самым полезным приобретением оказался небольшой мяч из мягкой кожи, который можно было сжимать в руках, пытаться кидать и ловить.

Вчера меня наконец познакомили со старшим братом. Ну как познакомили, ткнули пальчиком и сказали "Сулейман, это твоя сестрёнка Хатидже, не обижай её, она ведь такая маленькая". Точно, конечно, не поняла, но что-то в этом роде. Однако он заинтересовался — ещё бы, нечто в шелковом месиве лежит, издаёт странные звуки, и все делают вид, будто так и надо. Мальчика поднесли к колыбельке, а я даже смогла дотронуться до его руки под восхищённо-умилительные вздохи служанок и матери. Но братец, как все маленькие дети, быстро потерял концентрацию, раскапризничался, и его унесли. А меня снова начали кормить... Как утомительно.

* * *

В таком темпе пролетело две недели. Валиде занялась делами гарема и не могла уделять мне столько же времени, сколько раньше, за братом присматривали другие слуги, видела я его редко, и скучища была просто смертная. Однако я пыталась не унывать, а научиться распознавать некоторые слова. Помня о том, что сейчас мозг занят созданием новых нейронных связей и работает в ударном темпе, я старалась особо не усердствовать, но простые и часто повторяющиеся слова вроде "да", "нет", "кормить" запоминала.

Также пыталась воскресить в памяти знания из жизни до рождения здесь, к примеру, основное тригонометрическое тождество, теорему Птолемея, закон сохранения массы, сюжет произведения "Война и мир"... Всё-таки я и тут больше технарь, чем гуманитарий. О, ну и мемы, конечно. Без них с ума сойти можно было бы. Только сейчас можно позволить себе молча ржать, глядя в потолок, и никто ничего не подумает. "Кыр сосичка" — вот уж что вечно, незыблемо, будет существовать до конца Вселенной. Это классика, это знать надо.

Насколько помнится курс истории, благородным девицам в основном преподавались гуманитарные науки. А что, я не против, знать несколько языков — звучит хайпово. Опять же куча древней литературы, о которой знали лишь приличные востоковеды, да и то не обо всей. Хе, вот уж отвалятся челюсти у тех дамочек, которые будут учить меня считать. Ведь привычные нам цифры — они откуда? Правильно, с Востока. А значит что? А значит, расступитесь все, гуру идёт! Всех за пояс заткну. Вот где надо выделиться — в учёбе. Уверена, если я смогу показать училкам, что усвоила все основные четыре арифметические операции за один урок — они тут же побегут рассказывать Валиде, та Селиму похвастается, а тут и до султана недалеко. Плюс можно подкинуть парочку идей, которые помню — вроде простейшего парового двигателя, тригонометрии (она тут если и есть, то в зачаточном состоянии), интегрального исчисления. Ньютон и Лейбниц, простите, но вам придётся подвинуть свои жопки с постамента славы. На сцену выходит Хатидже-султан!

Примечания:

Дорогие друзья! Спасибо каждому, очень приятно читать ваши комментарии, видеть лайки, знать, что где-то в мире есть люди, которым нравится твой ржачный, но сумасшедший высер. Простите за маленькую часть, но на большее вдохновения не хватает, это моя первая такая работа. Буду стараться выкладывать почаще, но учёба...

Всем щщастья ;)

Руки-ноги становились сильнее и явно лучше поддавались моим хотелкам. Теперь, если надо было взять мяч, требовалось не пять попыток, а три. Служанки уже привычные, глаза по пять копеек не делают, жизнь налаживается. И решила я разобраться, наконец, с тётушками — чай, там что полезное подвернётся. Сериал-то любимый был, там всё уже выучено лучше, чем таблица умножения. Значит, у дедули моего по отцовской линии шестнадцать дочерей, то есть моих родных тёток.

Хунди-султан, была замужем за великим визирем, между прочим, сербским аристократом, родила от него пятерых детей, доживших до зрелого возраста — троих сыновей и двух дочек. Там, в исторических документах, вообще всё мутно было, да и не копала я в ту сторону особо, много других занятий поинтереснее было. Остановимся пока на этом. Итак, его жена, скорее всего, умерла до 1503 года, то есть до моего семилетия. Соответственно, их султанзаде могут быть как старше, так и младше меня. У одного из них, Али-бея, годом смерти указан 1593... но, скорее всего, это ошибка. Либо у меня только что появился хороший кандидат в мужья с отменным здоровьем. Остальные: Мустафа-бей, Мехмед-бей, Айнишах и Камершах.

Следующая тётя — Айше-султан, но тут полегче. Она родила единственную девочку, которой дала имя Михримах (ещё до того, как это стало мейнстримом).

Дальше Сельчук-султан, у неё сейчас шестнадцатилетний сын Хюсрев и дочь Неслишах.

Гевхер Мюлук-султан. У этой Ахмед, который откинет тапки через шестьдесят один год, плюс неизвестно, есть ли вообще сейчас, и снова Неслишах (эта склеит ласты на двадцать два года позже брата, в 1579).

Фатьма-султан. О потомках ничего не известно.

Айнишах-султан. Семь лет назад вышла замуж, как минимум один сын, Зейнеддин. Также некоторые источники упоминают о некой дочери, вышедшей замуж за сына дяди Ахмеда Алаэддина... Так, значит, его из списка вычёркиваем.

Хюма-султан, Софийе Фатьма-султан, Хатидже-султан (надо же, полная тёзка), Камер-султан, Султанзаде-султан (никакой фантазии у людей) — сведений о детях нет.

Илальди-султан — была замужем за Хайн Ахмедом-пашой, от которого имела дочь Шехзаде (видно, сына хотела).

Софу-султан — возможно, имела сына Шехита Мехмет-бея, который преставится через двадцать пять лет. А может, и не было никого, а историки наврали... Как говорится, поживём — увидим.

Шехзаде Шах-султан (дедуле, видно, уже надоело девочек получать) — у этой был Хюсрев (да, ещё один. Это ж надо, наплодить потомков больше, чем есть нормальных имён).

Ноунейм первая — детей не имела.

Ноунейм вторая — Ахмед, Бали и Мехмед. Последние скопытятся спустя пятьдесят два и пятьдесят пять лет спустя соответственно.

В сухом остатке имеем: от дяди Ахмеда Осман и Сулейман, остальные младше. Теоретический дядя Шахиншах дал Алаэддина, ибо Махмуд, Мехмед и Мустафа мелкие. От тёти Хунди — Али-бей и Мустафа-бей. Зейнеддин от тёти Айнишах. Хюсрев от Шехзаде Шах-султан. Ахмед от ноунейма, потому что Бали и Мехмед проживут для меня недостаточно. Итого восемь человек.

С материнской стороны всё темнее, да и никто не отдаст османскую принцессу за родню крымского хана (да и крымского ли, да и хана ли? Достоверных сведений-то нет), так что отметаем сразу. Ну что сказать, восемь человек — это не так уж и много. Но и не мало. Оказывается, у меня куча родственников, но где ж они все в сериале были? Важные шишки, опять же, должны были входить в совет дивана. Куда делись? Чем дальше, тем больше вопросов к режиссёрам. А самое главное, как мне объединить этот гадюшник в могущественный клан?

И тут меня словно током ударило. Как можно было забыть! Ведь я совершенно точно помню ту статью из русской википедии, где говорилось, что, во-первых, у меня есть сестра, полностью отсутствующая в дырявых головах режиссёров — Хафизе-султан, дважды замужняя и имевшая в последнем браке сына Османа-пашу. Во-вторых, что была ещё сестра-ноунейм, вышедшая за Шехит Мехмеда-пашу и родившая сына Османа. А самое важное, что, согласно мнению английского историка Алдерсона, это — я! Оксфордский профессор вам не хухры-мухры... Хоть в сериале совершенно точно говорилось про первого старого мужа Искандера-пашу, стало ясно, что ничего не ясно. Надо бы узнать побольше про этого Мехмеда. А то мало ли, вдруг клёвый чувак, и самой судьбой предназначен. Впрочем, в данный момент, уважаемая Хатидже, тебе следует прокакаться без осложнений. В пятнадцатом веке, конечно, умеют лечить младенческий копростаз. Но только один раз.

Монотонный быт утомлял. От скуки я решила повспоминать, что сейчас происходит в мире. Кажется, в год моего нового рождения был какой-то замес в Европе. Князек очередного мелкого государства захотел суверенитета, и наш бей его по-тихому кокнул. Ничего интересного, в общем. О, а ещё появилась на свет Мария Тюдор, тётка Марии Кровавой, сестра Генриха VIII, который отец принца Эдуарда из знаменитого произведения "Принц и нищий". Факт, конечно, так себе, никуда его не приткнёшь, но просто интересно. И всё, больше никаких воспоминаний. Ладно, рояли закончились, пора и самой думать. Что же мне делать в самое наиближайшее время?

О, да вот хотя бы служанками заняться. Структура дворца крайне интересная. К примеру, откуда появляются эти девушки, покупаются и обучаются на невольничьих рынках? Тогда понятно, почему так часты были случаи отравлений. Может ли свободная мусульманка прислуживать, и если да, то как разрешается противоречие с фаворитками? Они ведь официально рабыни, пусть и с высоким статусом, а обычная девушка формально выше рабов. Как вообще устроен гарем? Насколько я помню, изначально все девушки, попадавшие туда, получали статус джарийе. Это были не мусульманки, невольницы, привезённые из завоёванных земель или шустрыми купцами. Они даже не имели права на интимную близость с султаном, а просто мыли полы, стирали, выполняли всю грязную работу, получая минимальную зарплату. В обязательном порядке обучались этикету и языку. Далее было несколько вариантов.

Если барышня получала дополнительное специфическое обучение (по своему выбору или нет, история умалчивает), она становилась калфой. У них уборка и прислуживание господам являлись не побочным занятием при обучении, а профессиональной деятельностью. Было повышенное жалованье. Права на интимную связь с султаном не имелось. Однако, прослужив в гареме десять лет, калфы могли рассчитывать на замужество, если у них было такое желание (опять же, выбирались ли женихи самостоятельно или просто выходили, на кого пальцем укажут — непонятно). Часто мужьями являлись успешные люди, и дальнейшую жизнь девушка проживала безбедно. Конечно, всему обученные леди пользовались спросом. Маркетинг — он и в пятнадцатом веке маркетинг. Была самая главная калфа во дворце: ункяр-калфа. Но получить эту должность было сложно, к тому же власть была небольшой, исключительно над теми, кто ниже по рангу.

Если девушка дополнительное обучение на калфу не проходила, то становилась устой — наложницей, которая при образцово-показательном поведении могла быть допущена в покои султана. Но далеко не факт. У неё было повышенное жалованье, но она не должна была бездельничать — занималась работой полегче, не требующей физических усилий. К примеру, вышиванием. Однако именно усты чаще всего плели заговоры из-за бóльшего количества свободного времени.

Одалык — неудачливая уста, которая много лет (но меньше десяти) не призывалась султаном, или была в его покоях лишь раз, так и не забеременев. Кроме этого ничем не отличались.

Пейк — помощница одного из высших титулов. По сути, доверенное лицо султанши, Валиде или хасеки. Её обязаны были уважать все остальные наложницы. Это был очень солидный статус, практически максимальная иерархия в гареме, которой могла добиться простая наложница, которая не имела отношений с cултаном.

Гёзде — девушка, проводившая в покоях султана две и более ночи подряд. Она уже считалась фавориткой и освобождалась от работы по хозяйству. Ей выделяли двух служанок, и отдельную комнату для каждой. По сравнению с джарийе это просто шик.

Икбал — беременная гёзде. Однако если случался выкидыш, дальнейшая карьера в гареме была закрыта. Девушку оперативно сплавляли замуж на сторону.

Кадын — икбал, родившая девочку и не имеющая детей мужского пола. Если, допустим, у султанши умирали (или им помогали) все сыновья, но оставались дочки, она становилась кадын.

Хазнедар — правая рука управляющей гаремом, казначей. Даже беременная фаворитка ниже по статусу. Бессрочная должность.

Султан — икбал, родившая мальчика, а также дочери и сёстры султана. Это я, здрасьте. После замужества этот титул должен остаться. Вроде. Если падишах не будет возражать. Иронично, что он будет со мной всю жизнь, ни выше, ни ниже рыпнуться нельзя. А та же Хюррем меня переплюнет. Однако я предпочитаю это постоянной нервотрёпке.

Хасеки — законная жена султана. Этот титул уникален: его нельзя было отчуждать, независимо от пола детей, количества живых наследников, возраста обладательницы титула, её местонахождения. Его нельзя было потерять даже из-за смены султанов. Первые сто пятьдесят лет существования этого титула в гареме, в каждый момент времени, была только одна Хасеки. Только в конце восемнадцатого века сразу несколько наложниц смогли получить от падишаха такой титул, поэтому его обладательницы были в то время менее влиятельными и имели меньшие возможности. Имели огромную зарплату.

Валиде — мать правящего султана. Высший титул для женщины в Османской династии. Его присваивали бывшей наложнице пожизненно или до той поры, пока главой государства был её сын. В ведении Валиде было управление гаремом. Она имела доход (башмалык) с султанских земель в различных частях империи, владела летними и зимними поместьями, а также получала подарки от османской знати и иностранных государств. Валиде-султан вкладывала значительные капиталы в вакфы (фонды), учреждённые в Стамбуле, Мекке, Медине и Иерусалиме.

За мной ухаживала дородная кормилица, Ямур, получавшая приличную заработную плату, освобождённая от прочих обязанностей и потому вполне довольная. Ей помогали две джарийе, Зейнеп и Азра. Милые девчушки, каждой лет семнадцать, шатенка с карими глазами и русая с серыми. Я агукала и охотно шла на руки. Ну а что, уже скоро ноги достаточно окрепнут, чтобы ходить, и к тому моменту лучше иметь достаточно хорошие отношения с моими надзирательницами. Они, конечно, физическую безопасность обеспечат, накормят, напоят. А на вопросы мои кто отвечать будет? Ведь есть большая разница между "я не знаю, госпожа", "когда вы вырастете, вам это расскажут, госпожа" и "я не знаю, госпожа, но могу предположить, что...", "мне это неизвестно, но я могу попробовать узнать".

Эти трое — очень ценный ресурс, потому что знают изнанку дворца, все сплетни, кто кому нравится и кто кого ненавидит. К тому же, именно они поспособствуют одному из важнейших пунктов моего плана — дружбе с братом. Кто, как не няньки, могут заметить, что ребёнку скучно одному, без ровесников, он хочет играть. И донести соответствующую мысль до моей Валиде. Сулейман ещё ребёнок, его не учат никаким чисто мужским умениям вроде искусства владения мечом, стрельбы из лука, стратегии и тому подобному. Малыш просто растёт, и рядом с сестрёнкой это будет веселее, не так ли? Однако не стоит торопиться. Скорее всего, до какого-то момента нас и так будут растить вместе, просто можно немножко ускорить и усилить этот процесс.

Моё развитие, между прочим, шло полным ходом. Я дрыгала конечностями сильнее, активнее и дольше, чем раньше, хватала мячик со второй попытки, научилась поднимать и удерживать голову. В первый раз, когда это случилось, Азра радостно захлопала в ладоши и что-то быстро затараторила, а Зейнеп просто ласково погладила по макушке. За окном было лето либо поздняя весна, воздух проходил через распахнутые ставни, дул прохладный ветерок. Стало быть, родилась я либо в апреле, либо в мае. Как они тут называются, правда, не знаю. Пока.

А ещё меня начали выгуливать. Ну правильно, мне уже около месяца, пора. Свежий воздух полезен. На ручках лежать вполне удобно, однако полностью сад рассмотреть не удалось из-за треклятой близорукости. Ну ничего, на это ещё много лет будет.

Потихоньку я распознавала всё больше и больше слов незнакомой речи. Структура языка, конечно, другая, и сильно отличается от моего предыдущего родного, но всё-таки уже кое-что. Кстати, а ведь Хюррем-то славянка по происхождению. Интересно, смогу ли я каким-либо образом предотвратить нападение татар на деревню? Если да, то Александра будет себе спокойно жить, даже не подозревая, как могла бы сложиться её судьба, выйдет замуж за Луку, нарожает ему детишек и будет счастлива. И Махидевран тоже, ведь не будет главной соперницы. Стоп. Ведь у Сулеймана были как минимум двое сыновей до Мустафы. Кажется, матерью одного из них была Гюльфем. Эх, каково ей было прислуживать тем, кого сегодня ночью трахал отец её погибшего ребёнка? А смотреть на шехзаде, зная, что среди них мог быть и маленький Мурад, что он мог расти, крепнуть, радоваться вместе с ними? И что Махидевран должна была бы ей кланяться, как матери более старшего наследника? Бедная женщина, представить не могу, сколько боли она перенесла. Да, а самого первого, Махмуда, родила некая Фюлане, в дальнейшем никак не засветившаяся. О, а ещё была какая-то мутная история с Абдуллой, который двинул ноги вскоре после рождения. Кто был его матерью — до конца не ясно, но скорее всего Хюррем.

Хасеки... она-то ведь изначально мира хотела. Сперва в её понимании татары и османы никак не были связаны, а потом уже любовь к Сулейману заняла весь моск. Сложная ситуация. С одной стороны, Махидевран брата явно любила, хотя бы поначалу, и матерью единственного наследника являлась. С другой, славянка-то никаких законов сперва не нарушила. Да, легла в постель султана, но на то она и наложница. Ох, кажется, придётся расписывать "Весенней розе" все прелести дворца Топкапы и утирать слёзы. В первое время стратегия Хатидже была правильной, это потом последовала влюблённость в Ибрагима, и, как следствие, потеря первого ребёнка. А завершающий штрих — убить второго, едва выжившего в родах сына своим собственным телом. И, как вишенка на торте — любовная связь мужа с Нигяр. По самолюбию женщины был нанесён сокрушительный удар. Ещё бы, ей, султанше крови, предпочли какую-то калфу! Как тут с ума не сойти. Нет, такой хоккей нам не нужен. И с деньгами не надь, и без денег не надь.

Сегодня раздавали золотые монеты с лукумом — у Валиде и Селима появится ещё ребёнок. На дворе поздняя осень 1496 года, мне около шести месяцев. И три дня назад я села! Да, пора набивать купола... На самом деле это большая радость, ведь ещё чуть-чуть и можно будет встать и начать ходить. Язык кое-как изучался, я всё время что-то лепетала, брала ноги в руки, барахталась, смеялась. Зейнеп с Азрой нарадоваться не могли — всё-таки они ещё юные девчушки, их психика не искалечена непоправимо, поэтому маленький ребёнок вызывал естественную симпатию. У меня появилась нормальная одежда, а не то шелковое недоразумение. Добротная, тёплая, красивая. Валиде каждый день приходила меня проведать, а вот папенька явился только три раза, я специально считала. Подержал на руках пару минут, задал несколько дежурных вопросов и свалил. Тоже мне. Дедушку я больше не видела. Иногда заходили тётушки, но их было так много, что я не запомнила, кто из них кто.

Когда у Валиде начался токсикоз, она сняла с себя большинство обязанностей и посвятила освободившееся время мне, брату и вышиванию. Теперь Сулейман чаще был рядом, я гулила и тянулась к нему. Все умилялись, конечно, но главное не переборщить. А то как начнут из меня шайтана изгонять, так и душу случайно вместе с ним выпнут. Вообще, сидеть на руках долгое время — довольно утомительное занятие. Во-первых, попа затекает, извините. Во-вторых, это просто скучно. Так что меня довольно быстро сообразили посадить на мягкий коврик. Тепло, несмотря на каменный пол, ведь всё натуральное и самое добротное. Брат уже вовсю носился вокруг, громко выкрикивая отдельные слова и смеясь. Но надолго его сил не хватало, поэтому Валиде то и дело ласково наблюдала, как сына укачивают служанки. Ох, скорей бы вырасти! Сидеть ещё сложно, то и дело сваливаюсь набок. На примерно пятое такое падение никто уже не дёргался, как ошпаренный. Я часто просилась к матери на руки, таким образом укрепляя нашу эмоциональную связь. Хатидже и в каноне имела любящую мать, так не будем же менять такую хорошую часть истории.

Кстати, пару раз, когда мы с братом оказывались рядом на ковре, я аккуратно хватала его за рукав и агукала. Он, конечно, не понимал ещё, что я пока по-другому не умею, поэтому, наверное, считал какой-то странной. Понятие "умственно-отсталый" двухлетнему ребёнку явно не знакомо. Вполне логично, впрочем, ведь других маленьких детей в его ближайшем окружении нет, вокруг одни взрослые, знающие и умеющие намного больше. Кстати, вот на этом можно здорово сыграть. Дать Сулику почувствовать свою силу, свой ум. Позволить доминировать надо мной. Когда настанет кризис трёх лет, это ой как пригодится. Ведь в таком возрасте основная задача какая? Осознать своё собственное "я", отделиться от матери. И тут я такая. "Братик, у меня не получается, помоги мне". Наложить на стремление к самостоятельности просьбу о помощи, которая, в свою очередь, притянет привязанность чисто потому, что потрачены усилия и время. Подкрепить благодарностью, объясняющей мою немного слишком сильную любовь. Готово. Безусловная не-романтическая любовь, очень близкая и искренняя, зарождается в раннем возрасте. Что ж, Бейхан, тебе не повезло. Хотя тут, конечно, всё от личности зависит. Вдруг братишка до пяти лет паинькой будет. Плюс, может, в Средневековье родители от такой напасти вообще избавлены.

Только, кажется, все мои планы сейчас накроются медным тазом, потому что кое-кто очень хочет завладеть моим мячиком. Эй, не трогай, это моё! Отдай! Ма-а-а-а-ма!!!

Примечания:

Дорогие читатели, прошу простить за такую большую задержку и маленький объём. Я получила довольно серьёзную травму, к тому же учёба не дремлет. Но писать буду!

Сулейману сегодня исполнилось ровно два года. По этому случаю всем снова монетки и лукум. И я наконец-то приучила его помогать мне — подавать мяч, если упал, тянулась обнимать. Конечно, получается хорошо если один раз из трёх, но прогресс-то есть! А также брата начали обучать грамоте. Что меня удивило — по печатным книгам. Но потом я вспомнила события в Европе четырнадцатого-пятнадцатого века и всё поняла.

Эта история берёт своё начало очень давно, когда в восьмом веке арабы завоевали Пиренейский полуостров (там сейчас находятся Испания и Португалия). Европейцы, понятно дело, возмутились — как это, до Мадрида и Лиссабона всего ничего, а тут уже чурки какие-то тусят! Непорядок, надо поправлять. Началась Реконкиста — долгий процесс вытеснения "понаехавших", длившийся более семисот лет. И вот в 1492 году христианами был взят последний враждебный город — Гранада. Тогдашние правители Испании, Фердинанд II Арагонский и Изабелла I Кастильская, очевидно, были в восторге и поспешили на волне эйфории выпнуть не только всех мавров с арабами, но и евреев заодно. Делалось это для создания единственной государственной религии. А что, не христиане? Вот и пошли отсюдова, неча праведных людей смущать. Несчастных согнали с мест, где их предки жили на протяжении полутора тысяч лет и выкинули куда глаза глядят. Кто-то отправился в Португалию, где история быстро повторилась, кто-то в Африку, а кто-то в Османскую империю. Последними и воспользовался мой дальновидный дедушка, всячески приветствуя новых подданных и наказывая всех, кто не был согласен с его мнением. Новые люди приумножили богатство государства, в казну стало поступать больше налогов, а также ускорился научно-технический прогресс. Так, спустя год после издания указа об изгнании у нас открылась первая в городе типография. Еврейская. Баязид II говорил следующее: "Вы рискнете назвать Фердинанда мудрым правителем, но он тот, кто обедняет свою собственную страну и обогатил мою!".

Брат получил много подарков — несколько дорогих и качественных кафтанчиков, два кожаных мячика среднего размера, местную азбуку в обложке, инкустированной драгоценными камнями (зачем? для чего? история хранит это в тайне). Но самым лучшим, по-моему, является деревянный меч. Сулейман первый раз в жизни взял в руки оружие. Девочке такого никогда бы не позволили. Шехзаде начал вступать в свои права. Я для вида поглядела на книгу и принялась наблюдать за неловкими движениями будущего султана. Пройдёт немного времени, буквально несколько лет, как они станут гораздо увереннее и быстрее. На самом деле, если взглянуть со стороны, ситуация грустная. Ребёнок ещё не умеет читать, внятно разговаривать, а уже учится искусству боя, чтобы защищать себя, своих близких. И убивать многочисленных врагов.

Пришёл отец, подхватил сына на руки, приподнял над собой и хохотнул. Сразу же вспомнилось "Смотри, Симба, это твои владения!". Сулик был счастлив — вся семья рядом, он в центре внимания. Валиде тоже выглядела очень довольной, поглаживая намечающийся животик. Селим, оставив юного воина играть, поцеловал её в лоб и повернулся ко мне, взял на руки, начав что-то рассказывать. Я мало что понимала, но весело смеялась и тянулась к плотно застёгнутым пуговицам. Его лицо было... таким умиротворённым, что ли. Ласковые огоньки теплились в карих глазах, губы украшала добрая улыбка. Где-то на фоне играли лёгкую задорную музыку, и всё у нас было хорошо. Никаких междоусобных братоубийственных войн, никакой борьбы за престол, где ты либо получаешь целый мир, либо теряешь саму жизнь. К сожалению, это ненадолго, поэтому я старалась каждой клеточкой впитать эту атмосферу радости и благополучия, сохранить драгоценные воспоминания. Чувствую, именно они будут греть меня холодными вечерами. Этот дворец, как говорила Сафие-султан, был и адом, и раем одновременно. Но каково процентное соотношение?

Примечания:

Прошу прощения за задержку. В середине лета планирую начать писать более объёмно и часто. Всем добра :)

День шёл за днём, неделя за неделей, и вот живот Валиде уже большой, а Сулейману сказали, что скоро родится ещё братик или сестрёнка. "Ну будет и будет, чо бубнить-то" — было написано на мальчишеском личике. Секунды две-три переваривания информации — и он заорал, вновь требуя меч для игрищ.

Была осень, в здешнем климате почти незаметная. Чаще проливались дожди, воздух стал более холодным, да направление ветров слегка поменялось (ох уж эти муссоны), только и всего. Отца мы видели по-прежнему редко, но, насколько я могла судить, в его настрое начали происходить серьёзные изменения. Если в начале и середине лета он навещал нас раз-два в неделю, то теперь — раз в две недели. Раньше Селим всегда радовался нам, улыбался, мягко относился к Валиде, то теперь приходил угрюмый, даже не смотрел на мать, в основном занимаясь Сулейманом. Я уже могла на секунду-две встать, но этого мало, чтобы быть рядом с братом. Значит, пока просто не будем возникать и мешать. На меня папенька посматривал редко, но я старалась улыбаться, поймав его взгляд.

И вот одним вечером, когда Валиде вышивала, а мы с Сулейманом барахтались на коврике подле её ног (он учил меня ловить мяч — я добилась одного подпункта из плана), раздался стук в дверь. Вошла встревоженная молоденькая служанка (совсем ещё девочка) с подносом сладостей, с виду стараясь казаться спокойной. Мама, принимая щербет, внимательно взглянула в её глаза испуганного оленёнка и мягко спросила, в чём дело (хоть я ещё многого не понимала, но тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться). Та вздрогнула, всхлипнула и начала срывающимся голосом что-то лепетать. Из знакомых слов были только "шехзаде", "Селим" и "мальчик". К тому же я отвлекалась на брата. Но когда маленький засахаренный кубик выскользнул из пальцев и упал на пол, а калфа бросилась к матери, стало не до шуток. На лицо Хафсы было страшно смотреть — бледное, как смерть, и ужасно испуганное. По щеке скатилась одинокая слеза. Напуганный брат уже забрался на диванчик и прижался к родительскому боку. Я поняла, что остаться совсем без реакции было бы очень странно, и потому заорала. Мой крик словно вывел из ступора мать, она вздрогнула, приказала забрать детей (судя по тому, как расторопно нас подхватили ближайшие джарийе). Последнее, что дали разобрать закрывающиеся двери, был плач Валиде...

В покоях няни я капризничала, всхлипывала и просилась назад. Ох, намучились тогда Азра и Зейнеп! Но надо было ясно дать понять, что малышка Хатидже реагирует на изменения в поведении мамы и любит её. Для вида отвлекалась на игрушки и сюсюканья, но потом снова начинала. Через час надоело, и я позволила уложить себя спать, а сама принялась думать.

"Мальчик". "Шехзаде". "Селим". У отца появился сын от другой женщины? Вполне возможно, не будем сразу отбрасывать эту гипотезу. Раньше Сулика никто не рождался, так как иначе нам с братом бы сказали и позволили видеться, так что он — старший наследник. Но мама не может не понимать, что у шехзаде много женщин. Соответственно, и беременеть они могут, и не только девочками. Такая новость неприятна, но вполне ожидаема. Что же настолько шокировало Валиде?

И тут меня прошиб холодный пот. Я вспомнила, почему Селим I Явуз в народе назывался Грозным. Я раньше читала описание его характера. Из всех женщин мира следующий султан почитал и уважал только мать, к остальным относился с презрением, считая их недостойными своего внимания. Очевидно, имела место быть историческая неточность, так как ещё недавно я своими глазами наблюдала довольно милую картину между матерью и отцом. Но не в этом дело, всё могло поменяться, ведь папа будет жить ещё много лет. Если он считал женщин грязью под ногами, то кого же любил? Либо никого, либо... мальчиков. К сожалению, получился именно такой вариант. Селим был геем. Впрочем, осознававшим необходимость продолжения династии и рождения наследника. Господи, теперь понятно, почему первенец, мой брат, появился у него так поздно по здешним меркам... Видимо, бабушка вправила мозг и потребовала внуков. Только вот не видела я её ни разу. Пометочка — разобраться. Так вот, не отходя от кассы. Селим, став султаном, завёл себе отдельный гарем из кастратов и с удовольствием навещал его. Более того, очень часто секс с ним был настолько жестоким, что случались и смерти, и травмы. И замена несчастных любовников на новых. Наложниц нежелательно калечить, слухи пойдут, а кастратов можно — кто же им поверит? Все знают, но никто не говорит, потому что голова на плечах дорога. Бедная Валиде, она моложе отца лет на семь-десять, поэтому почти наверняка не знала. Хотя подозревать подвох и можно было, но не всем же быть такими умными, как я. А изменение поведения, видимо, было вызвано обострением ситуации между ним и братьями. Дедушка-то изначально на трон дядю Ахмета хотел посадить...

Но что именно могло так обеспокоить отца? Сейчас мы находимся в Трабзоне, насколько я помню, это юго-восточное побережье Чёрного моря. Совсем не популярный санджак для шехзаде, однако и Ахмет с Коркутом сидят в Амасье и Анталье. Амасья ближе к столице, чем Трабзон, но находится на северо-востоке империи.

Анталья — приморский санджак, один из самых южных, и близкий к Стамбулу. Если шехзаде доверили область возле границ государства, значит, султан ему очень доверяет. Это считалось честью. В каком-то плане Трабзон и Анталья имеют контакт с другими государствами, но не по суше, а по морю. Ну, давайте размышлять логически. Если раньше отец вёл себя спокойно, то его всё устраивало. Следовательно, что-то изменилось. Думай, Хатидже, думай...

Какие факты мы имеем? Сейчас поздняя осень 1496 года. У отца есть двое живых, здоровых детей, старший из которых — мальчик. Третий на подходе. Братья сидят в примерно столь же отдалённых от столицы областях, что и Селим. Так почему он недоволен? Возможно, ему не нравится, что все дети — от единственной наложницы? Ну так не трахайся с ней, делов-то. Да и недовольство было бы перманентным. Нет, есть провокация... Остаётся смена политической обстановки в неблагоприятную для папы сторону.

Сейчас Великий визирь, если мне не изменяет память, Коджа-Давуд паша, по происхождению албанец. Был зятем султана. Занимает эту должность уже четырнадцать лет, с 1482 года, но через два года скончается. А вот самостоятельно или с чьей-то помощью, не помню уже. Хм, человек, столько лет занимавший должность, по сути, премьер-министра, должен быть умён и проницателен, соответственно, не думаю, что он внезапно стал поддерживать одного из шехзаде. Следовательно, угрозу от визиря снимаем.

Возможно, Селим страдал какими-либо психологическими заболеваниями, которые начали проявлять себя именно сейчас? Депрессия, биполярное расстройство личности... Я не психолог, но такой вариант исключать нельзя. Далее, что-то может быть связано с братьями. Вот что с Шахиншахом, мне интересно. Возможно, он жив и отцу стало известно о каких-либо интригах? Или наоборот умер, расстроив папу? Да нет, вот уж вряд ли. Нельзя забывать и про Ахмета. Есть вероятность, что султан начал выделять его из сыновей, расстроив и насторожив отца.

Ох, вопросов больше, чем ответов. Не затишье ли это перед бурей?

Примечания:

Зовите меня принцессой, потому что теперь я коронована ?

Прошу извинить, но из-за этой заразы увеличения частей к середине лета может и не произойти (>﹏<)

Берегите себя и близких.

Мы с братом сидели в покоях под присмотром джарийе и ждали. Ну, если точнее, в терпеливом ожидании находилась только я, Сулейман же донимал девушек вопросами, почему ребёночек рождается так долго. Сейчас лето 1497 года, недавно был отпразднован мой первый день рождения. Я знала, что будет Бейхан, и потому была относительно спокойна, но а вдруг что-то пойдёт не так? Ведь история уже изменилась, не думаю, что сериальная Хатидже была попаданкой. Отец в последние месяцы был стабильно хмур, но ничего не происходило. Либо, что более вероятно, изменения напрямую нас пока не затрагивали. И почему-то все упорно твердили, что у нас родится братик. Хотя, если подумать, логично — чем больше наследников, тем крепче позиция шехзаде "первой очереди". Другие наложницы пока не беременели, насколько мне известно, так что Сулейман оберегается, как стеклянный.

В то утро мы играли под присмотром матери, но было заметно, что она напряжена и обеспокоена. Потом велела унести нас и позвать лекарку, а на вопросительный взгляд брата через силу улыбнулась и сказала, что всё хорошо. Тренировочные схватки, наверное. Да уж, выглядит совсем не как в сериале, где женщины сразу начинали орать, как резанные. Это имеет место быть, особенно в мире, где из обезболивающего максимум какие-то травки, однако далеко не сразу, а спустя полтора-два часа после начала. В целом чувствуются предвестники родов — сильнее тянет нижнюю часть живота, поясницу, начинаются так называемые тренировочные схватки (демо-версия настоящих), хоть и не у всех.

Валиде рожает не в первый раз, потому всё должно было пройти за 7-10 часов, а уже прошёл закат, что в летнее время означает где-то девять вечера. Учитывая, что начало было где-то в восемь утра, дело принимает пугающий оборот. Что ж, Хатидже, ты ничего не можешь сделать, а потому прекрати изводить себя и успокойся. Вон, с братом поговори. А то совсем бедные девушки замучились.

— Су-ман, — выдавила я, — ты чего кичишь? — чёртово косноязычие, кто бы мог подумать, что разговаривать так сложно...

— Хати, почему братик идёт так долго? — насупился он. — Я хочу к маме! И посмотреть на него! И играть!

— Давай игать в вону? — вычленив наиболее вероятную причину недовольства, нетрудно её устранить. Играть в войну — значит бегать с мечами и орать, изредка стуча ими друг об друга. Сулейману надарили несколько деревянных клинков, чтобы в случае поломки не приходилось ждать новый, и одним из них успешно завладела я. Валиде была недовольна, но ничего не могла сделать, ибо при первой же попытке изъять игрушку мы с братом на пару закатили такую истерику, что все махнули рукой. Он — потому что обожал неистовствовать с оружием, а одному бегать скучно, я — потому что навык полезный и может пригодиться в будущем. И ещё, конечно, может, это самовосхваление, но было такое ощущение, что шехзаде поддержал меня не только из-за совпадения интересов, но и потому, что питал тёплые чувства. Дай Аллах, чтоб так.

Как устали бедные девушки! Зейнеп, Азра, новая служанка Нурай, присматривающая за братом, и... Дайе. По идее, она служит у матери уже года три-четыре, может, пять лет. Доверенное лицо, но до сериальной "правой руки" Валиде ещё далеко. Все четверо упрашивали нас перестать буянить, но кто в состоянии остановить два маленьких смерча, полных энергии и оставленных без материнского присмотра? Только вошедшая служанка, объявившая, что у нас родились сестра и... брат. Я так и села.

* * *

Значит, Орхан. Очень интересно. Нет, я помню слова сериальной Айше Хафсы про маленькое трабзонское или какое там кладбище из Орхана, Мусы и Коркута, но не ожидала, что родится двойня. Так вот откуда у Хатидже Хуриджихан и Осман, предрасположенность от матери унаследовала! Хотя тут столько детей клепают, что могло и случайно получиться. Теперь следует думать, что предпринять. Стоит ли налаживать с младшим отношения, привязываться, зная, что он умрёт? Или история может измениться? Возможно, если я буду правильно себя вести и введу санитарные нормы, болезнь пройдёт мимо... но тогда в будущем у Сулеймана будут соперники и далеко не факт, что именно он взойдёт на трон. Если и взойдёт, каково будет для психики убийство родни? Закон Фатиха ещё никто не отменял. Ужасно. А для Османской империи, достигшей максимального расцвета при брате, выгоднее будет видеть султаном его, а не кого-либо другого. Нет, конечно, не исключено, что найдётся кто-то ещё более великий, но очень вряд ли. Ставки слишком высоки. А потому действуем наверняка. Прости, пока ещё незнакомый младший брат, я до конца жизни буду по тебе скучать. И по двум другим тоже.

Маленькие шевелящиеся комочки в колыбельках, одному из которых суждено прожить короткую жизнь и умереть от страшной инфекции, другому — существовать дольше и стать вдовой от рук собственного брата. Кто есть кто? Вроде бы, справа Бейхан. Или слева? Такие крошечные, такие беззащитные. У них нет даже моей форы в виде взрослого сознания, а судьба закинула в такой жестокий, суровый, но одновременно прекрасный мир...

Примечания:

Пришёл Ленин и выкинул корону. Всё хорошо, всем того желаю (＾◡＾)

Планирую в ближайшем будущем увеличить размер частей

Сулейман уже не первый раз созерцал агукающие свёртки, поэтому довольно быстро потерял интерес. Я же отвернулась, сдерживая слёзы. Дайе мягко подтолкнула нас к служанкам, приговаривая, что мама устала и ей нужно отдохнуть. Да и нам пора уже спать, поздно. Очень интересно, а почему это ко мне при рождении несколько дней никого не пускали, а тут привели малолетних детей на поглядеть? И где орда счастливых родственничков? Непонятно. Хотя погодите-ка... Сулейман был ещё мал и ночью не стали будить, а потом мог капризничать. Я была рождена в ночь Лейлят аль-Кадр месяца Рамадана, ночь Могущества, Решения, и, внимание — Предопределения, в которую, согласно исламскому вероучению, Всевышний может радикально поменять судьбу человеческую. Родиться в священную ночь священного месяца, какая ирония. По преданию, именно тогда пророку Мухаммеду был открыт первый отрывок (сура) Корана. Ходят народные сказания, что "молитвы в эту ночь такие же, как если бы человек молился в течение тысячи месяцев, то есть более 83 лет". Может и враки, но кто его знает. Итак, из-за того, что это праздник, как раз вся родня могла собраться во дворце. На моём крайнем дне рождения тоже толпища была знатная, стало быть, каждый год приезжают. Странно, что этого не было в сериале, всё-таки заметное событие. Хотя необычно, что султан оказался в санджаке шехзаде со всей свитой. Может, просто катается по очереди ко всем сыновьям на праздники? Заодно и владения осматривает.

Кстати, подарили только местную азбуку, несколько мячиков, ворох одёжек, которые очень скоро будут малы и несколько украшений. Фе. А на кой они годовалой малявке, спрашивается? И учиться читать мне рано пока. Ноль полезных вещей. Ну конечно, это же всего лишь девочка, разменная монета. Выдадут замуж в пятнадцать за шестидесятилетнего пашу, он её обесчестит, может, ребёнка заделает, потом скончается и всё по новой. Повторить до климакса или смерти в очередных родах. А вот хрен вам! Не на ту напали. Ладно, пора, пожалуй, и спать, поздно всё-таки.

* * *

Вот уже два месяца в гареме царит спокойствие. Шехзаде Селим охладел к нашей Валиде, зовёт её раз в пару недель, отчего она приуныла. К тому же ещё есть правило "одна наложница — один шехзаде", и даже моё рождение было ошибкой, не говоря уж об младших брате с сестрой. Не знаю, есть ли у отца фаворитки, но мне определённо очень хочется познакомиться с бабушкой. Это ведь явно её влияние. Но начать стоит не с разгона.

— Ма-ма, — по слогам произнесла я, — а де тво-я ма-ма?

Улыбка, появившаяся на лице Айше Хафсы в начале фразы, быстро исчезла.

— Хатидже, — начала она серьёзным тоном, — мои мама и папа, твои бабушка с дедушкой, очень далеко отсюда, за морем и горами.

— По-хали к ним! — воодушевлённо предложила я. Было бы странно не сказать этого.

— Моя милая девочка, дорога туда очень сложна и опасна. Ты же не хочешь оставлять маленьких братика и сестричку? Они ведь ещё такие слабенькие, им нельзя ехать, — нашла предлог Валиде.

— Хо-шо, — согласилась я. — А где ма-ма и па-па па-пы?

— Отец твоего отца, Баязид Второй — милостью Всевышнего глава великого Османского государства, да продлит Аллах его годы, — с гордостью произнесла мать. — Матушка твоего отца, Айше Гюльбахар, находится в столице нашей страны, Стамбуле, вместе с султаном.

Как интересно, вопрос был только где, а получена куча информации, кто. В то же время о крымских родственниках мне сухо ответили общими словами и перевели тему. Впрочем, логично, скорее всего, я их никогда не увижу. Ха, а бабуля не промах! Не только Хюррем умела стоять на своём. Остаться в Стамбуле — это сильно. Впрочем, продолжим.

— А у те-я е-ть ба-ти-ки и сё-сты?

— Да, чудесная крошка, есть. Надеюсь, что с ними всё хорошо, — вздохнула мама.

— А как их зо-вут? — давим дальше, нам нужно больше сведений.

— Мехмет, Ахмет, Бурнаш, Фетих, Саадет, Мубарек, Сахиб, Махмуд — мои братья, Алагунга, Махдум-Шах, Магим, Кутлу, Мехри — сёстры, — ностальгически грустно ответила она, тут же посерьёзнев. — Но, детка, почему ты спрашиваешь?

— Ин-те-ес-но же! — выпалила я. Странная дамочка, годовалому ребёнку такую информацию вываливать. Может, просто не с кем поговорить больше на тему родни. Мне же лучше.

— Валиде! — завопил брат, оказавшись у дверей и кинувшись к матери. Следом зашла слабо улыбающаяся Нурай. Девушка робела при виде знатных особ, но за Суликом приглядывала исправно. Сейчас он вернулся от небольшого занятия с учителем. Пока шехзаде мал, уроки идут около часа в день, но с возрастом их продолжительность увеличится.

— О, мой львёнок, — ахнула Айше, раскрыв руки для объятий — иди скорее сюда! Расскажи, что ты узнал?

— Учитель показывал мне буквы и учил писать, — восторженно начал рассказывать он, покинув руки мамы, — и сказал, что если я не перестану трудиться, то скоро смогу начать читать!

— Молодец! — поцеловав Сулеймана в макушку, Валиде подтолкнула его ко мне. — Иди, поиграй с сестрёнкой. А мне нужно отлучиться по делам.

Ну да, гарему всё равно, рожала ты недавно или нет, свою работу будь добра выполнять исправно.

— Хати, — дернул меня за рукав неугомонный шехзаде, — пойдём играть!

— Зда-ству-й, брат, — слегка насмешливо произнесла я. — По-дём!

Младшие были в смежных комнатах под присмотром служанок и кормилиц, так что нас отправили в сад, чтобы дать им возможность поспать. Небось разбудил их будущий султан своими криками.

* * *

Вечером, когда и мелкие, и мы с братом находились возле матери, а она рассказывала нам сказки, прибежала взволнованная калфа.

— Что такое, Дайе? — оторвалась от повествования Айше. — Что-то случилось?

— Да, госпожа, случилось, я как только узнала, сразу прибежала к вам, — восстанавливая дыхание, выпалила она.

— Говори же, — велела Валиде, — что произошло?

— Пинар-хатун ждёт ребёнка.

* * *

Бледная девушка нервно ходила по комнате фавориток, сжимая в одной руке платье, а другой прикрыв рот. Шехзаде Селим звал её всего три раза, и на тебе. Следовало бы скрывать важную новость как можно дольше, но, к несчастью, как раз во время оглашения акушеркой результатов осмотра из лазарета выходила Дайе-калфа, верная служанка Айше-султан. Двести к одному, что она уже знает. У госпожи недавно были роды, да и четверо детей требуют присмотра, однако новый ребёнок является потенциальной угрозой шехзаде Сулейману и шехзаде Орхану. Поэтому следует максимально обезопасить себя, и раз так, скрывать смысла нет. Откинув русую прядь за спину, она задумалась. Но точно ли? Ведь нельзя заставить весь гарем забыть о сказанном. А вдруг будет совершена непоправимая ошибка? Однако наложниицу мучила тошнота уже третий день, и среди девушек вовсю расползались слухи. Рано или поздно все догадаются. Что ж, выбора нет.

— Эсен-калфа. — позвала Пинар, выглянув из покоев. — Эсен-калфа!

На шум вышла темноволосая Туркай-хатун, ещё не бывшая в покоях шехзаде, но пытавшаяся сделать себе авторитет в гареме на основании звания главной сплетницы. Да и остальные девушки начали прислушиваться.

— Что случилось? — спросила брюнетка. — Зачем тебе калфа, Пинар?

— Мне нужно сказать ей кое-что, — стараясь казаться спокойной, ответила будущая мать. — Это важно.

— Динч-хатун! — перегнувшись через перила, Туркай повысила голос. — Позови Эсен-калфу, у Пинар есть для неё новость.

Гарем загудел, словно всполошенный улей. Наконец, спустя несколько минут томительного ожидания, в дверях появилась Эсен. Спешно поднявшись наверх, она вошла в комнату фавориток.

— Я беременна! — выпалила девушка, прежде чем вошедшая успела сказать хоть слово, и тут же опустилась на тахту, в волнении заламывая руки.

— Аллах-Аллах... — пробормотала ошарашенная Эсен. — Поздравляю. Пойду, расскажу девушкам, да велю поварам приготовить лукум. А шехзаде Селим знает?

— Нет, я сама только несколько часов назад от акушерки...

Но калфа недослушала.

— Девушки, девушки! — воскликнула она, выйдя из покоев. — У меня для вас есть радостная весть!

Её словам уже внимал добрый десяток ушей. Их хозяйки столпились под лестницей, словно куры под хозяйской рукой, раздающей зерно.

— Слушайте же и празднуйте! — торжественно начала Эсен-калфа. — Пинар-икбал ждёт ребёнка!

Счастливица начала кивать на поздравления, подняла глаза, внезапно столкнувшись с холодным и внимательным взглядом Айше-султан.

Примечания:

Спасибо, что читаете сие творчество. Надеюсь, у вас всё хорошо ◉◡◉

Согласно правилам, наложницы не должны испытывать друг к другу ревности, недовольства или каких-либо иных негативных чувств. Таким образом гарем создавался как райское место для владельца, где оный мог отдохнуть душой и телом. Однако на практике, разумеется, скопление девушек, ограниченных в ресурсах, являлось адом. К примеру, есть десять баб, которым нужен секс и, соответственно, мужик. Мужик один. К некоторым из гарема он пофигистичен, кто-то нравится, а есть и те, кто не особо приятен. Участь первых и последних такая себе, откровенно говоря. Если хозяином является султан, то следующая, более низкая ступень — гаремы пашей, беев и так далее по уменьшению государственного чина вплоть до простых, но зажиточных крестьян и купцов. Однако чаще всего сквозь сито отсеивались самые красивые и те, кому повезло меньше, но старательные. Поэтому низшее звено цепочки старалось не подбирать отбросы, никому не приглянувшиеся, а покупать красавиц напрямую с невольничьего рынка, прежде чем они успеют попасть в какой-либо гарем. И те, кто не задержался ни в одном из мест, попросту отправлялись на невольничий рынок с подобающим описанием, где их могли купить для самой тяжёлой работы. К примеру, для пахоты. Вместо лошади. Да, бывало и такое, но несчастные быстро умирали, значит, было выгоднее накопить на коня. Так и мотались бедняжки по углам до удачи или смерти.

Вообще, структура власти в Османской империи была весьма интересной. На вершине находился Султан — глава государства. Ступенькой ниже стоял Великий Визирь, которого Султан мог назначить по своему желанию из пашей совета Дивана. Те имели право высказывать конструктивную критику, однако, рискуя при этом заслужить недовольство правителя. Впрочем, самодуры быстро шли на дно и приводили империю в упадок. Визирь являлся главой совета, организовывал и структурировал его работу. В свою очередь, совет управлял ведомствами: их было всего три, военно-административное, финансовое и судебно-религиозное.

Первому подчинялись главы 16 областей, то есть бейлербеи. Области состояли из уездов, то бишь санджаков, которых в стране насчитывалось аж 250 штук. Управляли ими санджакбеи, подчинявшиеся бейлербеям. Когда в санджак приезжал шехзаде, санджакбей становился его учителем, получал титул лала, посвящая в государственные дела и показывая работу аппарата власти изнутри. Уезды подразделялись на районы, где командовали тимариоты, подчинявшиеся санджакбеям. Итого:

Область -> уезд -> район. Бейлербей -> санджакбей -> тимариот.

Финансовое было устроено проще: существовали чиновники и писцы в областях, а также чиновники и писцы в уездах. Всё. Они вели учётные книги, вроде "кто родился, кто женился, кто умер", а также несчастные случаи, какие-либо заболевания, нападения, кто в чём провинился и каким образом был наказан. Из уезда информация шла в область, из области в совет Дивана, где относительно регулярно докладывалась Повелителю. Таким образом можно было оперативно (для тех времён) узнать об эпидемиях и каких-либо чрезвычайных ситуациях. Также велись записи финансовых операций, долгов и товаров, поступающих на рынок.

Судебно-религиозное ведомство посложнее. Был канун, то есть, закон, разделявшийся на 3 ветви: для мусульман, для не-мусульман, для "торговых судов", т.е. торговли, рыночных и экономических отношений. Однако эти системы взаимодействовали друг с другом в случае необходимости. Существовали судьи в областях (кадии-аскеры) и уездах (просто кадии), а также верховный судья (кадиаскер). То есть судья в области звался кадий-аскер, верховный судья без дефиса — кадиаскер. Если человек был недоволен приговором кадия, он мог обжаловать решение у кадия-аскера, а затем даже у кадиаскера. На одном уровне с кадиями стояли муллы, мусульманский аналог священников, с кадиаскером — шейх-уль-ислам.

Непростой была и система титулов. Нисходящая последовательность была такова — визирь, паша, бей, ага, эфенди. Паша — высокий титул, большой начальник, но какой-либо узкой специализации, военной или гражданской, в отличие от визиря, объединявшего пашей. Только османский султан мог жаловать титулом паши. Изначально титул использовался исключительно для военачальников, управлявших, к примеру, группой янычар или иных воинов, но впоследствии девальвировался и мог применяться по отношению к любому высокопоставленному официальному лицу или вообще лицу постороннему, удостоенному подобной чести. Существовали паши трёх степеней — бейлербей-паша, мирмиран-паша и мирлива-паша, что отмечалось числом павлиньих хвостов, но всегда меньше, чем у султана. Однако какой-либо существенной разницы между пашами не было, это воспринималось как некая заслуга, вроде ордена. Бей — довольно общее звание, обозначало достаточно высокого, но всё же более мелкого, чем паша, начальника. Подмножествами беев являлись, к примеру, бейлербеи и санджакбеи. Ага — в Османской империи титул военачальников, в том числе командира янычар, а также начальников некоторых групп придворных слуг. Эфенди — титул и офицерское звание, вроде мещанина, мелкого дворянина. Челеби — учёные, учителя, писатели, в общем, люди науки. Подавляющее большинство обладателей титула челеби являлись эфенди, так как у простых людей с образованием было туго.

* * *

Пинар-Аранка была простой венгеркой по происхождению, из семьи не очень зажиточных, но и не бедных торговцев. После одного из походов её с младшей сестрой увезли на невольничий рынок, а стареньких родителей ограбили. Покупатель не стал обращать внимания на рыдающую десятилетку, и, кинув купцу деньги, грубо ухватил обливающуюся слезами старшую сестру за плечо.

— Хватит реветь, истеричка, — прошипел он, утаскивая несчастную прочь с площади, — тебе Аллах удачу послал, во дворец можешь попасть! Прекрати немедленно!

Аранка не поняла ни слова. Непрерывно всхлипывая, она смотрела в сторону рынка, словно надеясь ещё хоть на миг увидеть или услышать единственного родного ей здесь человека.

После осмотра лекарша вынесла вердикт:

— Бёдра узковаты, родить трудно будет. Есть шрам чуть выше левой ключицы. Годится лишь в калфы.

Что ж, ей сейчас точно не до детей. Может, и хорошо, что в служанки отправили — там и сбежать всяко полегче, чем фаворитке. В конце концов, должен же кто-то выносить мусор да помои за ворота.

Однако на этот раз судьба сыграла злую шутку. Когда Аранке дали новое имя и отправили на уроки, она поучилась спокойно недели две. А потом... встала ночью попить воды. Ну и, соответственно, в туалет захотела. А тут всё очень просто и сложно одновременно — в углу недалеко от одного из входов стоит закрытая бочка. Возле неё — горшок. Соответственно, наложница делает свои дела, сливает в бочку, подтирается личной тряпочкой, если надо, и тогда идёт её стирать в корытце. Рядом с ним ведро с водой. По сравнению с Европой — дезинфекция на уровне.

Так вот, захотела Пинар в туалет. Ну, пошла, всё сделала, хорошо. А потом, почти перед самым гаремом, натолкнулась на какого-то мужчину. Шехзаде Селима девушка ни разу не видела, а потому не признала и пошла дальше, подумав на агу. Но тут же была схвачена за горло и прижата к стене.

— Почему ты бродишь тут по ночам? — относительно спокойно, но с явно ощутимой злобой спросил незнакомец.

— Я... хотеть пить... воды. Потом... хотеть... бочка... — просипела несчастная.

Шехзаде поморщился, но ослабил хватку.

— Иди за мной, — велел он. — Придётся взять тебя в наложницы. В твоих интересах ни словом не обмолвиться о том, что произошло.

Венгерка сначала было хотела возмутиться, но потом до неё дошло, кто имеет право так разговаривать и брать на ночь кого душе угодно. Бедняжку затрясло.

— Пожалуйста, нет! — взмолилась она. — Я не хотеть... Я хотеть быть калфа...

— Тихо! — рыкнул раздражённый Селим. — Не заставляй меня марать руки кровью попусту.

Всё-таки он не по рождению был маньяком, а ожесточился в борьбе за жизнь со своими братьями. И поступок довольно логичен — если девушка даже не будет говорить сама, то рано или поздно найдутся те, кто заставят сделать это. И развязать язык фаворитке намного сложнее, чем обычной неприметной рабыне.

В ту ночь Пинар потеряла не только девственность, но и всех дружественно настроенных к ней девушек. Предыдущие фаворитки по понятным причинам не обрадовались появлению конкурентки на и без того скудное внимание шехзаде, а те, что обучались с ней на калфу — завидовали чёрной завистью. Для вида Селим звал её ещё дважды, и вскоре случилась беременность.

Аранка была счастлива. Её ребёночек, продолжение её рода, тот, в ком течёт кровь матери, отца, сестры... Раз уж так вышло, она сделает всё возможное для спокойной жизни малыша. Но проклятая Дайе... Это из-за неё беременная стоит перед главной женщиной отца её ребёнка и гадает, сколько осталось жить нерождённому младенцу.

— Поздравляю, икбал, — с нажимом произнесла Айше-султан, когда девушка поднялась к ней и должным образом поприветствовала. — Даст Аллах, родишь здорового малыша.

— Иншалла, госпожа, спасибо за заботу. Надеюсь, шехзаде и султанши чувствуют себя хорошо? — чуть-чуть дерзко осведомилась будущая мать.

— Разумеется, — лицемерно улыбнулась Хафса. — Сулейман и Орхан растут не по дням, а по часам.

Поклонившись на прощание, фаворитка начала думать долгую думу. Как же сохранить жизнь новой султанше, или, может быть, шехзаде?

Айше тем временем мучилась иным вопросом.

Если икбал родит девочку, с этим ещё можно будет смириться. И то со скрипом, так как не факт, что потом враги шехзаде не подпортят с помощью неё им жизнь. А вот если мальчика... Новый шехзаде станет полноправным претендентом на престол, потому что ни происхождение матери, ни старшинство никоим образом формально не влияют на порядок наследования. Одно дело, когда старшему шехзаде лет 15+ (в те времена это считался возраст почти взрослого мужчины), а другой — младенец. Но год разницы — это же совершенно ни о чём. К тому же возникал вопрос — а с чего вдруг Селим вообще обратил внимание на эту девушку? Ведь... Султанша поёжилась. Ведь, если верить её сведениям, он... был к ним равнодушен...

В таком случае ситуация становится ещё серьёзнее. Наследник первого эшелона уже начал свои похождения по евнухам, пока ещё, впрочем, стараясь шифроваться, насколько это возможно, и не оставляя никаких следов. Однако, скорее всего, это продлится не так уж и долго, станет хуже. Ахмет стремительно набирает себе сторонников. Следовательно, нужно выяснить, чем эта девица, учившаяся на калфу (разумеется, главная женщина шехзаде навела справки обо всех отличившихся девушках), смогла подцепить "холодного" Селима, который и предыдущих-то фавориток, куда более красивых, навещал от силы пару раз в год. В чём же твоя тайна, Пинар?

К тому же следовало позаботиться о беременности. Подозрительно, что девушка так быстро зачала ребёнка. По-хорошему, необходим выкидыш. Или несчастный случай. Но наименее затрагивающий саму Айше. Возможно ли, что дитя не от шехзаде?.. Рабынь осматривали при прибытии в гарем, не-девственниц отсылали обратно на рынок. Могла ли девушка за две недели кого-то найти? Очень вряд ли. Хотя...

— Дайе! — позвала султанша. — Где ты? Подойди сюда.

— Что вам угодно, госпожа? — склонившись в поклоне, проговорила служанка.

— Принеси мне книгу учёта дней крови из лекарских покоев. Хочу проверить, как обстоят дела со здоровьем у девушек. Но постарайся сделать это как можно незаметней.

— Слушаюсь, — удивлённо кивнув, ответила Дайе.

* * *

Всё было... ну, нормально. Более-менее. И у Пинар месячные закончились по истечению тех двух недель, что она училась. Хафса недовольно поджала губы. Должно же быть что-то...

— Мама! — прервал размышления детский голосок. Хатидже, её милая девочка.

— Да, моя хорошая? — ласково кивнула ей султанша.

— У меня будет ещё б-атик?

Примечания:

Простите за задержку — учёба. Надеюсь, ваша жизнь такая же светлая и вкусная, как лукум! (✿◠‿◠)

Я не была шокирована. Ведь это Османская империя, всё-таки, обычаи следует соблюдать хотя бы ради благосклонности султана. Но Пинар... Почему она? Просто повезло?

— Госпожа, — мягко позвала меня Зейнеп, — пора кушать.

Странно вообще. Почти совершеннолетняя девушка стоит ниже соплюшки, которая от горшка два вершка. За время, приведённое в этом теле, я привыкла, конечно, но до сих пор иногда кажется, что это всё нереально. Сон. И вот-вот я очнусь в больничной палате, а рядом родители, которые тут же наведут суету среди врачей, а сами прослезятся от счастья. Потом придут с подарками несколько самых близких друзей, один из которых по совместительству мой парень... Защемило сердце. Я столько лет их искала, натыкаясь на насмешки и удары в спину, мы прошли вместе через многое. А здесь? Будут ли все приторно улыбаться мне, чтобы, когда отвернусь, подсчитать свою выгоду? Или найдутся те, кому можно будет без раздумий доверить свою жопку?

— Откройте ротик, султанша, — сюсюкала меж тем Зейнеп, на коленях которой я восседала. — Ещё ложечку!

— Не хо-тю.

— Вы же хотите вырасти такой же умной и красивой, как ваша мама? Тогда вам...

— Не хо-тю.

Девушка ошарашенно запнулась, её рука дрогнула. Карие глаза непонимающе расширились. До этого я редко капризничала, поэтому данный бунт вогнал в ступор несчастную служанку.

— Но почему?

— Я хо-тю гу-ять!

— Вы снова возьмёте с собой меч? — обречённо вопросила моя нянька.

— Дя!

— Хатидже-султан, вы же девочка, вам не положено. Вас будут защищать ваши отец, братья и муж.

А ещё я феминистка, так и хотелось мне заорать ей в лицо. Достали со своими гендерными стереотипами. Но нельзя. Не поймут-с!

— А я за-си-тю их!

— Может быть, возьмём ваш любимый мячик? Вам ведь так нравится с ним играть, — старалась умаслить меня девушка. Хитрый ход, но меня не проведёшь!

Спустившись с её колен, я протопала к заветной деревяшке, вцепилась в неё мёртвой хваткой, демонстративно приготовившись зареветь. И Зейнеп сдалась.

— Хорошо, только давайте вы докушаете, ладно?

Это хорошо, это мы согласны. Но меч не отдам, и не смотри на него. Довольно кивнув, я потащила игрушку к диванчику и водрузила возле себя.

Когда из соседней комнаты вышла Азра с одеждой и начала готовить меня к прогулке, я не отрывала взгляда от меча, ревниво следя за каждым поползновением Зейнеп. Вдруг евнух за дверьми заголосил "Доро-о-о-гу! Айше-султан Хазретлери!", и служанки присели, склонив головы. Я же мысленно материлась, да простят меня боги юмора за каламбур. Мамочка не даст дитёнку играться с "неправильной" вещью или сильно этому воспрепятствует. Надо спорить.

— Хатидже, моя девочка. Как твои дела? — принялась спрашивать меня султанша после поцелуя в лоб.

— М-не не раз-ша-ют и-гать! — сердито забухтела я.

Бедные девушки аж посерели от страха, поймав на себе изучающий взгляд моей матери. Поморгав, Валиде спросила, как такое возможно. На что получила исчерпывающий ответ.

— Я де-чка!

— Что, милая? Повтори, пожалуйста.

— Я де-а-чка!

Поняв мой посыл, Хафса нахмурилась.

— Ты снова хочешь играть с мечом?

— Дя!

— Доченька, в нашем государстве есть устои, которым тысячи лет. Так уж сложилось, что женщины и девочки должны дарить нежность мужчинам, которые их защищают, — взялась поучать меня она. Хюррем, ты поторопись там, утяни внимание на себя, а то я ведь долго не вытяну!

— А то за-тит их? — с невинным лицом спросила я.

— Они очень сильные и смелые, поэтому смогут постоять за себя и тебя сами, — ласково ответила Валиде.

Подпустив нотки плаксивости в голос, я вскрикнула:

— Зна-ит, я сла-я и трус-и-вая?!

Айше оторопела. Ага, не ожидала такого отпора от собственного ребёнка, да? Получи фаталити!

— Зна-ит, я ху-же ба-тиков?!!

Но мать недаром удерживала положение главной женщины шехзаде уже несколько лет безпрерывно, ответ нашла быстро.

— Нет, конечно, не хуже, ты просто другая. Например, кто-то искусный воин, а кто-то мудрый учёный. Нельзя же их сравнивать, правда?

— А по-му я не мо-у бы-ь во-ном?

Вот тут она замялась. Ещё бы, ведь всё зависит от индивидуальных особенностей каждого отдельно взятого человека, а количество сильных физически мужчин исторически, по природе существенно выше количества таких же женщин...

— Аллах создал наш мир таким, каким он есть, и дал нам священный Коран, чтобы мы знали, как следует себя правильно вести. И женщина, моя милая девочка, должна подчиняться мужчине, мужу! — снисходительно объяснила мне мать.

Я хуею... Полуторагодовалой девочке такое втирать... Да ещё и султанше крови, которая по своим правам стоит выше обычных женщин. Но т-с-с-с, хорошие малышки этого знать не должны.

— У ме-я нет му-а! — радостно завопила я. — Ме мо-но и-гать!!

Валиде нахмурилась и уже открыла рот для следующей порции нравоучений, но я потупила глазки, шаркнула ножкой и застенчиво сказала:

— Б-атик рас-то-и-ся, еси я не бу-у с ним и-гать.

Султанша замерла. С одной стороны, нельзя спускать неподчинение старшему, но с другой... Хатидже всего лишь маленькая девочка. Что плохого, если она немного поиграет с братиком не в девчачьи игры? Да, решила Айше, стоит позволить малышке эту вольность, но с великим сопротивлением.

— У шехзаде в жизни бывает не только радость, дочка.

— Но ему так на-ится со м-ой и-гать, — с неподдельными слезами пролепетала я. Неужели затея накрылась медным тазом?

Хафса пару мучительных минут сверлила меня взглядом, но потом, отвернувшись к служанке, спросила:

— Азра, это правда?

— Да, госпожа, маленький шехзаде очень любит проводить время с сестрой.

— Что ж, Хатидже, в порядке исключения, я, пожалуй, разрешу тебе взять в сад эту игрушку. Но помни — так делать неправльно!

Ага, давайте взращивать в девочке комплекс вины. Ну просто мать года. Ой, неспроста султанова сестра в сериале такой плаксивой и истеричной была. Столь властная родительница — это вам не шутки.

— Па-си-а! Ма-мо-ка!! — взвизгнув от восторга, я полезла обниматься. Пока получилось дотянуться только до коленки, но какие мои годы.

— Ну всё, всё, — погладив меня по голове, довольная Валиде кивнула служанкам. — Идите с госпожой в сад и глаз с неё не спускайте! Если поранится — с вас спрос.

— Да, госпожа, — хором ответили мои джарийе. Интересно, получится ли у меня сделать их полностью своими людьми?

Восемь месяцев спустя.

Предрассветный крик петуха икбал переполошил весь гарем. У меня чуткий сон, поэтому быстрые шаги служанки матери и её взволнованный, срывающийся голос заставили открыть глаза. Ещё находясь в полудрёме, я повернулась под одеяльцем и прислушалась.

— Госпожа, госпожа! Пожалуйста, проснитесь, у меня срочные новости! — громким шёпотом говорила молодая женщина.

— Что такое, Дайе? — послышался сонный голос матери. Стряхнув с себя остатки сна, она строго добавила:

— Говори тише. Нельзя будить детей.

— Госпожа моя, у Пинар роды начались!

— О Всевышний! Будем надеяться, она родит девочку...

— Иншалла, госпожа.

— Что слышно в гареме? — деловито осведомилась Валиде. — Надеюсь, девушки ведут себя прилично? Как проходят роды?

— Лекарша уже пришла, госпожа, однако пока неизвестно, в каком состоянии роженица. Всех выгнали из покоев, остались только несколько помощниц.

— Иди разузнай, что там происходит. С ума сойду от волнения!

— Слушаюсь.

Когда звуки удаляющихся шагов затихли, я прикрыла глаза. Матушка заглянула к нам в комнату, проверила, не проснулся ли кто, и начала тихо ходить по своему помещению из стороны в сторону. Ну да, какое там спать. Мне самой интересно, кто будет на этот раз — сестра или брат? Или снова двойня?

* * *

Живот как будто резали, между ног текла тёплая кровь, пот заливал глаза. Аранка сорвала голос в первые же два часа, а схватки только усливались. Сперва девушки только обтирали её лоб мокрой тряпицей, потом другую, спасибо, хоть сухую, затолкали в рот. Несчастная немедленно выплюнула противную ткань, приготовившись снова кричать. Но тут вмешалась повитуха.

— Замолчи! — сердито велела она. — Вредишь и себе и ребёнку! Копи силы, тужься.

Мысль о малыше немного ободрила венгерку. Закусив губу и даже не замечая причинённой этим действием боли, она собрала все силы, что у неё есть, чтобы помочь сыну или дочке скорее прийти в этот мир.

* * *

— Роды проходят тяжело, госпожа. Девушку не определили в наложницы именно из-за узкого таза и нескольких шрамов. Но больше мне ничего не удалось узнать, простите.

Хафса-султан молча встала.

— Я отправляюсь туда, Дайе. Присмотри пока за детьми.

— Мама... — якобы сонно потирая глазки, вышла я из детской комнаты. — Куда ты?

За прошедшее время я научилась вполне сносно говорить. Какое счастье, когда тебя понимают с первого раза, знал бы кто...

— Хатидже, скоро родится твой братик или сестричка. Я иду проверить, не угрожает ли ему что-то.

— Можно я пойду с тобой? Пожа-а-алуйста, — протянула я писклявым голоском.

Мать посуровела. Ну да, сейчас же там трэшак, кровища, роженица орёт, как резаная, не для ребёнка зрелище. Но чем шайтан не шутит, может, дадут развлечься немного?

— Нет, дочка. Тебе туда нельзя. Дайе, уложи султаншу спать, ещё очень рано.

Поудобнее устраиваясь в постели, я невинно спросила:

— Дайе, а откуда берутся дети?

Служанка аж поперхнулась. Но, что интересно, не отмахнулась от надоедливого ребёнка, пусть и члена Династии, ответила максимально расплывчато, однако не соврала.

— Когда мужчина и женщина любят друг друга, Аллах даёт им ребёнка.

— Значит, чем больше люди друг друга любят, тем больше у них детей?

— Почти всегда это так, маленькая госпожа. А теперь спите, и пусть вам приснятся красивые и добрые сны.

— Подожди, Дайе, ну пожалуйста! Расскажи мне сказку!

— Тише, вы разбудите братьев и сестру, — шикнула женщина. Но потом смягчилась и спросила:

— Какую именно?

Забыла сказать, я с братьями и сестрой сплю в маленькой комнате, прилегающей к покоям матери. Рядом — служанки.

— Про лисичку!

— Ну хорошо, — вздохнула калфа. — Слушай.

"Давным-давно в одной большой деревне жил мельник. Он всегда держал в своём курятнике пять-шесть птиц.

Однажды в курятник пробралась хитрая лиса и съела всех кур. Мельник снова купил кур и поместил их в курятник. Но лиса вскоре добралась и до них. Стал мельник день и ночь думать, как бы ему поймать вора. Думал он, думал и наконец решил выкопать яму и спрятать в неё кур.

Ночью опять пришла лиса. Прыгнула она в яму и тут же поняла, что самой ей теперь отсюда не выбраться. Поэтому, опасаясь гнева мельника, на сей раз она к курам даже не притронулась.

Утром мельник пришел к яме.

— Не убивай меня! — стала просить его лиса. — Помоги мне выбраться, и я отблагодарю тебя!

Мельник рассердился:

— Хитрюга! — закричал он. — Ты съела всех моих кур, как можешь ты просить меня о чём-то?!

Но лиса продолжала упрашивать его, и добросердечный мельник поддался на уговоры.

— Теперь дай мне немного серебряных монет, — сказала лиса, — и жди меня здесь.

Мельник дал ей деньги, и лиса отправилась прямо ко дворцу падишаха. Один из слуг отворил ей.

— Мучной падишах шлет привет вашему падишаху, — сказала лиса. — Наш падишах вознамерился проверить меркой все свои серебряные деньги. Не согласится ли ваш падишах дать ему взаймы мерку для серебряных монет?

Слуга пошел и принес ей требуемое. Лиса взяла мерку, несколько дней побродила по окрестностям и снова пришла ко дворцу. Она положила в мерку монеты, которые дал ей мельник, и, вручая её слуге, сказала:

— Пожалуйста, возьмите вашу мерку. Мучной падишах очень благодарен.

— А почему здесь серебряные деньги? — спросил слуга.

— У моего повелителя целые горы серебряных монет, — отвечала лиса, — не беда, если несколько штук случайно прилипло ко дну.

Лиса возвратилась к мельнику и, отдохнув у него пару дней, сказала:

— Не дашь ли ты мне пять или шесть золотых лир?

— Ты, наверное, разорить меня хочешь! — воскликнул мельник. — Не дам!

— Не скупись, — стала уговаривать его лиса, — ведь я хочу тебе помочь! Дай же несколько золотых лир!

Мельник дал лисе золотые лиры, и она снова отправилась ко дворцу падишаха. Слуги вышли ей навстречу.

— На этот раз я пришла попросить мерку для золотых лир, — сказала лиса. — Наш мучной падишах сам будет отмерять золото. Как только он закончит, я сразу же принесу мерку обратно.

Взяв нужное, лиса несколько дней разгуливала по лесам, а потом вернулась во дворец. На дно мерки она положила золотые лиры, которые ей дал мельник.

— Почему здесь золото? — спросили слуги.

— У нашего падишаха целые горы золотых монет, — отвечала лиса, — не беда, если ко дну мерки прилипло несколько штук!

Когда лиса вернулась к мельнику, тот закричал сердито:

— Где серебряные и золотые монеты, которые я тебе дал?

— Потерпи немного, — спокойно отвечала лиса, — ведь сперва молния сверкает, а потом уж гром гремит.

Через несколько дней лиса отправилась в город и разыскала там городского глашатая.

— Объяви повсюду, что мы отправляемся к дочери падишаха отведать ароматного щербета, — попросила она его. — Кто желает пойти с нами, пусть идёт туда-то.

И глашатай возвестил:

— Все, кто хочет отправиться с мучным падишахом, через три дня должны собраться там-то!

В назначенный день пятьдесят тысяч всадников, пожелавших отведать падишахского щербета, пустились в путь. Впереди, указывая дорогу, важно выступала лиса.

Через несколько дней процессия подошла к большому озеру. День был пасмурный, и вдруг хлынул такой сильный дождь, что сразу же размыло землю. Лошади стали оступаться на крутом берегу, а некоторые всадники не удержались, упали в воду и утонули.

Лиса собрала всех оставшихся в живых и привела их наконец ко дворцу падишаха. Тут она сразу же бросилась к самому повелителю в ноги и воскликнула:

— О ваше величество, сами мы не пострадали от страшного ливня, но вся поклажа, которая была на конях, погибла, пропало столько ценных вещей, что описать невозможно!

Падишах не понял сразу в чём дело и сказал:

— Идите немедленно к дворцовым портным! Пусть они сошьют для пострадавших новые платья!

По заказу лисы сшили платья из драгоценной материи для мучного короля и его людей.

Пока портные работали, все прибывшие разбили шатры в падишахском саду и расположились в них. Тут только падишах догадался спросить:

— Что это за люди?

Лиса почтительно приблизилась к нему и сказала:

— Это свита мучного падишаха.

Затем она подошла к прибывшим и шепнула:

— Идите, просите руки дочери падишаха, как я вас научила!

Пять-шесть почтенных людей выступили вперед.

— Мы пришли просить твою дочь в жены мучному падишаху. Даёшь ли ты свое согласие? — сказали они.

Падишах задумался.

— Как пожелает небо, так и будет. Что я могу сказать? — отвечал он.

Затем падишах приказал угостить всех ароматным щербетом.

Отведав угощения, гости стали собираться в обратный путь.

— Нам бы хотелось устроить богатую свадьбу, — сказала лиса падишаху, — но, когда мы ехали сюда, то, как я уже вам говорила, у нас пропало много ценных вещей…

Падишах прервал ее:

— Не беда! Мы, конечно, беднее мучного падишаха, но хорошую свадьбу можно сыграть и здесь!

И тут же началась подготовка к свадьбе. Платил за все падишах. Он приказал раздать тысячам людей одежды, затканные золотом и серебром.

Наконец прибыл и мучной падишах.

— Ну, каково? Нравится ли тебе все это? — подойдя к нему, тихонько спросила лиса.

— Очень нравится! Очень! — отвечал мельник.

Отпраздновали свадьбу, и через несколько дней мельник, дочь падишаха, большая шахская свита и все, прибывшие с лисой, отправились в обратный путь.

А хитрая лиса, забежав вперёд, увидела на лугу большое стадо овец и приблизилась к пастухам.

— Видите ли вы людей, идущих по дороге? — спросила она.

— Видим, — отвечали пастухи.

— Эти люди идут, чтобы напасть на вас, — сказала лиса, — но, если они спросят: “Чьи это верблюды?”, — а вы ответите: “Нашего господина, мучного падишаха”, — то вам ничего не будет.

Вскоре процессия приблизилась к пастухам.

— Чьи это верблюды? — спросили пастухов.

— Эти верблюды принадлежат нашему господину, мучному падишаху, — в один голос отвечали пастухи.

Всё произошло так, как хотела лиса. И процессия снова двинулась дальше. Лиса же опять забежала вперёд. На этот раз она увидела вдали дворец великанов. Они были как раз дома и крепко спали. Хитрая лиса обошла тихонько дворец и подожгла его со всех сторон. Все великаны сгорели, а лиса вернулась к процессии и, указывая на догоравший дворец, сказала:

— Не пугайтесь! Хорошо еще, что беда случилась, когда нас не было! Жаль только, что вместе с дворцом сгорело почти всё наше богатство!

Тут все сопровождавшие дочь падишаха увидели, что от дворца, куда они ехали, остался один пепел.

А падишах построил на этом месте другой дворец для зятя и дочери. Дворец убрали драгоценной утварью, и гости прожили в нем четырнадцать дней. Затем они распрощались с хозяевами, и каждый отправился в свою страну. А во дворце остались жить мельник — мучной падишах, дочь падишаха и, конечно, хитрая лиса.

Время шло. Однажды лиса сказала слабым голосом:

— Неможется мне что-то, не умереть бы.

Наутро её нашли мертвой. Слуги доложили мельнику:

— Господин наш, лиса скончалась!

— Возьмите и выкиньте её из дворца, — спокойно сказал мучной падишах.

Слуги бросились выполнять его приказ. Тут лиса вскочила на ноги и закричала:

— Я тебе сделала столько добра, а ты приказал меня выбросить!

Мучной падишах расхохотался:

— Я знал, что ты не умерла, — сказал он. А через несколько дней лиса и вправду испустила дух. Мельник подумал, что она опять притворилась, подошел к ней и тихо позвал:

— Лиса моя, лисонька!

Но лиса не отвечала, и её похоронили с большим почётом.

А мельник до конца своих дней прожил с дочерью падишаха в новом дворце. И это было той благодарностью, которую он получил от лисы."

Закончив рассказывать, женщина с нежностью посмотрела на спящую девочку, поправила ей одеяло. Малютка Хатидже, такая славная, строптивая, но очень умная для своих лет малышка, полюбилась калфе чуть ли не больше всех остальных детей госпожи.

— Пусть Аллах дарует вам долгую и счастливую жизнь, Хатидже-султан, — прошептала Дайе, тихо встав, чтобы не потревожить сон детворы и служанок.

Однако, стоило евнухам закрыть за её спиной двери покоев, какая-то запыхавшаяся рабыня чуть не врезалась в стену напротив.

— Дайе-калфа, — с придыханием выпалила она, — вас срочно ищет Айше-султан, она сказала, что дело не терпит отлагательства!

* * *

Боли уже не было. Последний час Аранка плавала где-то в полузабытье, изредка выныривая и вяло тужась. Услышав, словно сквозь толщу воды, кваканье родившегося ребёнка, она провалилась в темноту.

* * *

Хафса-султан была неспокойна. Да, она родила двух старших шехзаде, но и за Пинар надзор усилили. Боялись, причём небезосновательно, что ни она, ни ребёнок до родов не доживут. Несколько раз Айше безумно хотелось отравить противную конкурентку, но была опасность расследования. Так как она была матерью всех четверых детей Селима, в списке подозреваемых её имя стояло бы на первой строчке. Но, судя по докладам служанок, Аллаху угодно забрать себе и ребёнка, и Пинар, что, безусловно, печально, но никак не может бросить тень на репутацию Хафсы. Разве что ведьмой называть станут, но и то за глаза.

Раздавшийся детский писк выдернул женщину из потока мыслей, и она хотела уже было велеть Дайе узнать ситуацию, но обнаружила, что служанки нет рядом. Поймав какую-то рабыню, султанша велела немедленно позвать калфу. Стоило только посланнице скрыться за углом, из покоев фавориток вышла ещё одна девушка. Присев в положенном поклоне, она прощебетала:

— Госпожа, родился шехзаде, в целом здоровый, но состояние Пинар-султан плачевно, лекарша сомневается, что она очнётся.

Примечания:

Турецкую сказку пересказала отсюда: https://tureckie-skazki.larec-skazok.ru/blagodarnaya-lisa

Как вам глава? ( ˙꒳​˙ )

Шехзаде Муса лишился матери, когда ему было два дня. Кормилицу подобрали хорошую, служанки глаз не смыкали, следя за здоровьем новорождённого. Но мальчик недомоганий не чувствовал, хоть и был слабее, чем среднестатистический младенец. Между тем в соседнем крыле дворца решалась его судьба.

Айше-султан, наблюдая за играми своих детей, была задумчива. Орхан начал потихоньку ходить, Бейхан тоже. Но по характеру они совершенно разные — младшая султанша тихая, любит слушать мамины колыбельные и сказки. Её близнец же лезет во все щели, всё пробует на зуб, пытается оторвать. Отвлечь его игрушкой очень сложно, а разлучить с заинтересовавшим предметом... Проще оторвать Сулеймана от Хатидже. Как только заканчивались уроки, мальчик сразу бежал к сестре, которая уже поджидала его, коротая время в обществе служанок. Потом они вместе мчались в сад, когда была хорошая погода, играли в прятки, догонялки. А если шёл дождь, сидели у камина и говорили, говорили, говорили... И попутно дурачились.

Но эту идиллию портил один факт. Покойная Пинар, да будет земля ей пухом, конечно, подложила большую свинью. За шехзаде Мусой организован такой уход, словно он единственный наследник какого-нибудь престарелого султана. Никогда не замечавшую за Селимом особой сентиментальности султаншу это напрягало. Была одна версия, которая прекрасно объяснила бы всю цепочку событий, но уж очень плохая...

Что, если Селиму действительно понравилась девушка? Причём понравилась настолько, что он самостоятельно произвёл её в ранг наложницы, не считаясь с порядками гарема. Отсюда понятно, почему Пинар так быстро забеременела, ведь, как известно, от крепкой мужской любви дети появляются быстро. Айше поёжилась. Так говорила повитуха, когда объявила о её первой беременности. Потеряв любимую женщину в родах, Селим, конечно, окружит их сына всей возможной заботой. И хуже того, образ ангела, отдавшего свою жизнь, чтобы подарить её ребёнку, навсегда останется в памяти шехзаде, мешая утеплить отношения с ней, матерью четверых его старших детей.

Шехзаде нужно либо убрать, причём так, чтобы никоим образом не навлечь на себя даже каплю подозрений, потому что иначе на неё немедленно повесят вину за это происшествие, либо... забрать его к себе. Эта мысль требовала обдумывания.

Сулейман и Орхан старше, значит, при прочих равных на престол сядет один из них. Но это очень шаткое положение, потому что если отношение Селима к младшему сыну сохранится, у её мальчиков есть шанс просто не пережить своего отца. А вот если Муса будет считать их своей семьёй, если будет искренне любить... То при любых раскладах она, Айше Хафса-султан, станет Валиде, сумеет убедить взошедшего на престол не казнить своих братьев, да ещё и обретёт почёт в гареме, как милосердная госпожа. А в случае чего, наследника, который приближен к ней, будет проще убрать. Да. Теперь осталось убедить Селима в том, что она сможет лучше позаботиться о ребёнке, чем кормилицы.

— Мама, мамочка, — подбежала к ней Хатидже. — А когда мы сможем посмотреть на братика?

— Не сейчас, птенчик мой, он ещё слишком слабенький.

— А его мама хорошо о нём заботится?

Тут Хафса замялась. Ведь её малышка прежде никогда ещё не сталкивалась со смертью, как она это перенесёт?

— Маму твоего брата Аллах призвал на небо, моя горлинка.

Девочка открыла рот, чтобы что-то спросить, но Сулейман, с кислой миной наблюдавший, как Орхан слюнявит яблоко, проныл:

— Хатидже-е-е-е, почему ты ушла? С младшими скучно, пойдём в сад, поиграем? Сегодня я точно побежу... победю...

Юная султанша насмешливо посмотрела на брата.

— Ты даже правильно сказать не можешь, на что ты надеешься?

— Ах так! — завопил раззадоренный мальчишка. — Я покажу тебе, на что способен!

— Дети! — одёрнула их Айше. — Ведите себя прилично. Хатидже, с этого дня ты не будешь брать в руки меч.

— Но мама! — хором возмутились самые старшие её отпрыски.

— Я сказала, достаточно! Более того, с завтрашнего дня я начну обучать тебя чтению, письму и счёту. Султанша не может позволить себе быть неграмотной, как простолюдинка.

Я чуть не запрыгала от радости. Наконец-то учёба! Хотя проблема с оружием уже стоит довольно остро. Интересно, а если сообщить Валиде, что я хочу стать султаном, она от шока отстанет или насядет ещё больше?

— Мамочка, давай начнём сейчас? Ну пожалуйста-пожалуйста, — заканючила я. — Я смогу сама читать себе сказки! И Бейхан, и братикам тоже!

— Вообще-то, я и сам умею! — заявил уязвлённый Сулейман.

Я посмотрела на него, как на дебила. Таких слов здесь не знают, но брат понял, что сморозил глупость. А ну-ка, подбавим яда...

— До этих слов я и не сомневалась, однако, может быть, Орхан и Муса позволят тебе учиться вместе с ними?

Сулик обиженно запыхтел.

— А ты сама ещё сумей! Может, ни одной буквы до конца жизни так и не запомнишь!

— Ещё посмотрим! Возьму и стану умнее тебя, будешь потом лукум от горя поедать и пашам в кафтаны плакаться!

Нам обоим нравилось препираться. Я успела привязаться к старшему брату, а он, из-за отсутствия товарищей для игр, нашёл себе друга в моём лице. А первый друг — он самый ценный. Если подобные отношения сохранятся до взрослого возраста, конечно. Подобные перепалки позволяли наточить языки, чувство юмора и сарказм, что могло бы впоследствии пригодиться. Однако мама так не считала.

— Тихо! — прикрикнула она. — Что вы себе позволяете? Хатидже, девочке не подобает так себя вести! Ты должна относиться к брату с уважением и почитать его, возможно, когда-нибудь он станет султаном и твоим повелителем.

Чиво, блять?? Женщина, вы таблетки давно принимали? Мне два года недавно исполнилось, Сулейману три с половиной, какой нахуй повелитель? Если ты уже сейчас об этом говоришь, неудивительно, что твой муж вашему сыну отравленный кафтан подкинул. Побоялся, что недолго на троне просидит с такой-то женой.

Видимо, перекосило меня знатно, потому что Валиде принялась за увещевания:

— Шехзаде мой, ты должен оберегать и защищать свою сестру, и помочь ей стать счастливой. Вы дети одного отца и одной матери, в вас одна кровь течёт, как можно ссориться столь вопиющим образом?

И тут меня торкнуло.

— Я тоже хочу стать султаном! — ткнув в брата пальцем, повысила голос я. — Почему ему можно, а мне нельзя?!

— Хатидже, — попыталась возразить оторопевшая от шока Айше.

Но меня понесло.

— Что это такое, мама? Спорить нельзя, с мечом играть нельзя, одеваться только в платья, носить эти тряпки бесполезные, — дёрнула я себя за пародию на паранджу, крепившуюся к волосам. Похожая была у Михримах в раннем детстве. — Не хочу! Не буду!

Выговорившись, стало легче. Я подняла взгляд на Валиде и вздрогнула. Она явно была очень рассержена.

— Хатидже! Моё терпение лопнуло! Ты наказана! Зейнеп, Азра, отведите её в комнату и не выпускайте до ужина, пусть подумает о своём поведении.

Внутри опять что-то закипело. Да как эта женщина смеет так со мной обращаться? Что плохого я сказала? В чём моя вина? Может быть, если копнуть глубже, окажется, что она стоит по статусу ниже члена династии, султанши крови! Называть мать рабыней, конечно, неправильно, но в безвыходной ситуации все средства хороши. Учитывая, что недавно был завтрак, в комнате только простые игрушки и кровати, читать я ещё не умею, наказание было довольно суровым.

— Я наказана, потому что не хочу быть украшением вроде тебя, да, мама?! — сквозь слёзы выкрикнула я, и, всхлипывая, унеслась в детскую. Судя по спешащим шагам за спиной, Азра и Зейнеп пошли за мной.

Уткнувшись лицом в подушку и чувствуя ласковые поглаживания джарийе, я сотрясалась от рыданий. Это было первое наказание в новой жизни. За два прошедших года я знала только доброе, ласковое отношение. Да, пусть как к неразумному ребёнку, но это было хотя бы справедливо. Сейчас же впервые показали себя ограничения, имеющие мало смысла или не имеющие совсем, но очень сильно влияющие на мою жизнь. Сумею ли я увидеть, как они рухнут, превратившись в пыль? Даже пять сотен лет спустя многие женщины страдали от стереотипов, навязанных постпатриархальным обществом, что уж говорить о нынешнем времени. Осознание того, что несмотря на все мои умения и знания я здесь — лишь инструмент для укрепления собственной власти, красивая игрушка, которой можно распорядиться по своему желанию, ранило больнее меча.

Ещё в той жизни после обильного слёзоизлияния мне хотелось спать, здесь же к усталости добавилась мигрень. Всё-таки я ещё маленькая и слабая. Под успокаивающие напевы верных нянек царство Морфея открыло передо мной свои двери...

* * *

Хафса-султан массировала виски. Отчаяние, беспомощность и растерянность сдавливали голову, словно тяжёлые диадемы. Отослав сыновей и младшую дочь гулять в сад, она сама ходила неподалёку, вспоминая слышавшиеся из прилегающей комнаты тихие всхлипывания и причитания, пока не закрылись двери. Дети были подавлены, Сулейман то и дело пытался сбежать обратно. Хатидже, её милая доченька, её сердце, её душа...

Я наказана, потому что не хочу быть украшением вроде тебя, да, мама?!

Мать всегда твердила ей и сёстрам, что удачно выйти замуж, родить детей — главное в жизни девушки. Для выполнения первого пункта жизненно необходимо прекрасное знание манер, рукоделия, стихосложения, искусного приготовления пищи, секретов красоты и здоровья. Если жених богат, то ещё и арифметику для ведения бюджета, бухгалтерских книг. Айше всегда старательно выполняла указания мамы, даже лучше сестёр — и вот результат, женой шехзаде великой империи и матерью старших его наследников стала именно она. Следовательно, матушка была абсолютно права. А теперь её собственная дочь яростно отвергает то, что так сильно помогает в жизни!

Султанша горько усмехнулась. Украшение. С одной стороны, драгоценность. С другой — безделушка. Как метко высказалась Хатидже... Пора узнать, как она там.

Подав евнухам знак молчать, опечаленная женщина вошла в комнату и поманила одну из джарийе. На зов из детской подошла Азра, и, поклонившись, сообщила:

— Госпожа, маленькая султанша уснула.

— Она сильно плакала? — прямо спросила Хафса.

Служанка замялась, явно не желая говорить неприятную правду.

— Говори, — посуровела султанша.

— Сильно, госпожа, — опустив голову, выдавила джарийе. — Она спрятала лицо в подушку, чтобы всхлипы были тише.

Женщина устало вздохнула. О Аллах, почему её девочка такая умная и строптивая одновременно?

В покои вбежала слегка запыхавшаяся служанка.

— Что-то с детьми? — сразу же встревожилась Айше.

— Госпожа, шехзаде Сулейман кричит, хочет к сестре, чуть ли не плачет, шехзаде Орхан и Бейхан-султан напугались, расплакались и зовут вас.

— Мы отправляемся к ним, Хатидже сейчас спит. Живее!

Примечания:

Что-то на меня вдохновение накатило... как вам?

Я открыла глаза. Горели свечи, значит, уже вечер или даже ночь. Хотелось есть. Но сильнее голода была обида на мать. Мои слова были неправильными, грубыми. Да, запреты несправедливы, но Валиде ведь твёрдо убеждена в их необходимости, и крики двухлетки явно не смогут поколебать её уверенность. Мир не рухнул, вчера перед ней стоял обычный строптивый ребёнок. Глупо было ссориться с женщиной, от отношения которой зависит моё собственное благополучие. Послать, что ли, кого-то на кухню, пусть принесут еды... Кстати, а где они, мои девушки?

— Азра, Зейнеп, — хрипло позвала я. — Вы здесь?

Но никто не ответил. Стояла тишина.

Это было странно.

Медленно, как можно более тихо я села, спустила босые ноги на пол (верные джарийе раздели меня, облачив в ночную одежду) и подошла к порогу детской комнаты. Взору открылась умилительная картина — мама, Сулейман и мелкие спали на большом диване, кто где. Служанок, видно, отослали прочь. Мирная семейная идиллия. Я вспомнила, как когда-то давно, казалось бы, вечность назад, меня держал на руках Селим, а я теребила пуговицы его кафтана. Хорошее было время.

Сейчас идеальный момент, чтобы взять у старшего брата слово, которое мне в будущем очень-очень сильно поможет. Главное, никогда не дать ему забыть про обещанное.

Аккуратно, шаг за шагом, я подкралась к спящему шехзаде и потыкала его указательным пальцем в щёку. Мило. Но засранец даже не поморщился. Перейдём к более действенным методам. Когда ещё представится такой случай... Переместила руку ниже и пихнула брата в жопку. Он заворочался, но ещё не проснулся. Я затрясла его за плечи, и, как только сонные глаза распахнулись, заткнула ладошкой рот, показав на дверной проём. Сулик понятливо закивал и последовал за мной в детскую.

— Брат, — как можно более серьёзно произнесла я. — Пообещай мне кое-что.

— А ты не будешь больше плакать?

— Зависит от тебя.

— Хорошо, — кивнул маленький мужчина, — я сделаю так, чтобы ты не грустила.

— Сулейман, обещай мне, что, начиная с сегодняшнего дня, ты никогда не будешь ставить меня ниже себя просто потому, что я девочка. Что никогда не заставишь кланяться, обращаться на "вы", целовать руки и кафтан. Даже если станешь падишахом. Другие могут говорить что угодно, но мы двое всегда будем помнить.

— Это всё? — моргнул шехзаде. — Обещаю.

— Клянёшься, — подрагивающим голосом произнесла я, — признать моё мнение решающим во всём, что касается меня?

— Клянусь.

Я выдохнула. Одной проблемой меньше.

— Давай это будет наша с тобой общая тайна? Пусть во всём мире будем знать о ней только ты и я.

— Хорошо, Хатидже, — важно кивнул мальчик. Кажется, он ощущает себя взрослее. На детских чувствах играть нехорошо, но я никогда не смогу себя заставить слюнявить руки и одежду. Это попросту негигиенично.

— Пойдём. Надо разбудить маму и младших, есть хочется.

* * *

Много-много лет назад, после смерти султана Мехмеда-Завоевателя, который ввёл закон Фатиха, началась борьба за жизнь между его сыновьями: Баязидом и Джемом. Был ещё Мустафа, который умер во время правления отца. Ничего не напоминает? По слухам, он имел любовную связь с женой одного из пашей. Джем, будучи младшим, предложил Баязиду разделить империю на две части и править вместе. По понятным причинам тот не согласился. Страна опустилась в пучину гражданской войны. На стороне младшего шехзаде были кадиаскер и великий визирь, Караманлы Мехмед-паша, который, узнав о смерти султана, немедленно послал вести Джему в Анатолию. Однако партия старшего из братьев была сильнее. Его сторонники блокировали дороги, не допускали гонцов и всячески препятствовали иным способам донесения информации до соперника их лидера. Более того, в Стамбуле жил сын Баязида, одиннадцатилетний Коркут, которого последователи отца провозгласили заместителем султана. Более старшие братья юного заложника уже правили в своих санджаках, сёстры были выданы замуж за влиятельных людей. Таким образом, Баязиду удалось добраться до столицы раньше брата, а также принять присягу от чиновников, улемов и войск. Формально он стал законным султаном. Однако Джем не захотел смиряться так быстро.

Добравшись до старой столицы Османской империи, Бурсы, он со своими четырьмя тысячами воинов нанёс поражение гарнизону города и провозгласил себя султаном Анатолии. В это время во дворце Бурсы жила Сельчук-султан — дочь Мехмеда I, сестра Мурада II и тётя Мехмеда II (завоевателя). В семье её уважали, она была старейшим членом клана, её называли «Великой тётей», а в городе — «королевой Бурсы». Джем послал Баязиду письмо и попросил «Великую тётю» передать его и стать его послом. Повидав битвы своего отца с его братьями, Сельчук хотела мира и попыталась уговорить Баязида разделить империю, оставив Джему Анатолию. Однако Баязид отверг это предложение. Правление Джема длилось чуть больше двух недель, пока опытный военачальник Гедик Ахмед-паша, посланный новым султаном, с помощью шехзаде Абдуллы, сына Баязида, разбил войско своего бывшего воспитанника.

У Джема была дочь — Айше, и была она замужем за сыном султана Египта. Отдышавшись после сокрушительного поражения и пораскинув мозгами, опальный наследник престола решил найти убежище у дочери и зятя. Его приняли, конечно, и там, пожив несколько месяцев, несостоявшийся султан решил двинуться на Родос, к госпитальерам. Это христианская организация, называвшая себя Орденом Родосских рыцарей, которая помогала больным или раненым путешественникам. Однако изгнанного члена династии, разумеется, использовали в своих интересах. Глава сообщества, Пьер д'Обюссон, называвшийся великим кардиналом, принадлежал к знатному французскому роду. Он посоветовал Джему обратиться к правительству своей родины за помощью в борьбе против султана. И тот поверил, видимо, потому что очень хотел поверить, отправился в Европу, в сущности, в качестве заложника, пленника. Римский папа Иннокентий VIII за столь выдающийся поступок произвёл Пьера в кардиналы. А для шехзаде построили башню, в которой он и содержался следующие годы. Баязид лишь обрадовался, что бунтарь под присмотром, и заключил с орденом мир, пойдя на некоторые уступки и пообещав платить по сорок пять тысяч золотых дукатов в год. Однако Гедик Ахмет-паша возмутился столь вопиющей, по его мнению "продажей достоинства Османской империи", и попытался сорвать переговоры с рыцарями. Это ему почти удалось, но разгневанный Баязид казнил пашу. А вместе с ним и своего племянника, Огуза, единственного сына Джема, который был под рукой. Малышу едва исполнилось три года.

После непростого путешествия, в ходе которого Джем со спутниками перенёс сильный шторм, наблюдал извержение Везувия и чуть было не был захвачен в плен галерами короля Неаполя, они прибыли в октябре в Ниццу. Шехзаде пришёл в восторг от свободных, по сравнению с Османскими, европейских порядков. Согласно историческим записям, Джем «нашел в Ницце много красивых женщин и большое количество приятных садов». Так продолжалось четыре месяца, пока в город не пришла чума. Чтобы уберечь ценного заложника, власти решили переместить его в другое, более безопасное место.

К тому времени Джем начал понимать, что никто, кажется, не собирается считаться с его мнением, и здесь он скорее пленник, чем гость. Шехзаде не мог контролировать свои перемещения, его слуг понемногу заменяли на новых, чужих. А тем временем другие европейские правители начали готовить интриги, чтобы заполучить приз в виде брата султана. Госпитальерам постоянно приходилось быть начеку. В итоге, спустя семь лет скитаний, Джема продали папе Римскому, всё тому же Иннокентию VIII. Однако Баязид возмутился — ещё бы, он отстёгивал немаленькие деньги не для того, чтобы те, кто их брал, грубо нарушали условия договора.

Споры между правителями не утихали ещё несколько лет, в течение которых Джем был заточён в специально отстроенной для него башне, а место Иннокентия занял следующий папа, Александр VI. Карл VIII, король Франции, тот, что правил ещё тогда, когда нога османского шехзаде впервые ступила на европейскую землю, развязал войну против Италии. Он потребовал выдать Джема, чтобы поставить его во главе нового крестового похода. Брат султана публично отказался воевать против своих единоверцев. Однако удача была не на стороне итальянцев, и Карл подошёл к Риму. Папа, испугавшись, выдал шехзаде королю. Но османский престолонаследник очень неудачно заболел и умер, несмотря на усилия лучших лекарей. Не исключено, что его отравили, но прошло слишком много лет, чтобы утверждать уверенно. Перед смертью Джем оставил завещание: похоронить его на османской земле; во всеуслышание объявить о кончине; оказать помощь матери, дочери, другим родственникам, а также слугам. Баязид выполнил эти условия, получив тело брата лишь через четыре года после кончины несчастного и объявив национальный траур.

Однако сейчас стоит 1498 год, и тело двоюродного деда доставят ещё не скоро. Процесс долгий, муторный, не удивлюсь, если Селим не заходит к нам дольше, чем обычно, как раз из-за этого. Ну а что, дедушка больше дяде Ахмету благоволит, вот и занимает нелюбимого сына тяжёлой, бесполезной работой. Кстати о нём... По идее, я не должна помнить всех многочисленных дядь и тёть, которых видела-то два раза в жизни. Подозрительно будет. Так что давайте-ка легализовывать свои знания!

* * *

— Мама, — отвлекшись от поедания вкуснейших перепёлок (ох, как я тебя понимаю, Хюррем), произнесла я. — А у папы есть братики и сестрички?

Я перед матерью извинилась и попросила начать учёбу с завтрашнего дня. Она благодушно покивала, сказав, что рада моему вразумлению и устроила великолепный ужин для нас по этому поводу.

— Есть, милая. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовалась Айше.

— Интересно! А сколько их? А где они живут? А сколько им лет?

— У тебя два дяди, Ахмет и Коркут, а тёть значительно больше, — по-доброму засмеялась мать. — На уроках ты ознакомишься со своей родословной, а пока кушай.

Родословной, фу. Будто у собак. Щенячью карточку где получить?

Сулейман ел поочерёдно у Дайе и Валиде с рук, хитро посматривая на меня. Я, в свою очередь, доставала всех расспросами, кидая взгляды на брата. "Я знаю, что ты знаешь". Это первая тайна в жизни каждого из нас, и очень хорошо, что она общая.

— Мама, а мы можем посмотреть на братика Мусу? Пожа-а-алуйста, — протянула я. Ещё несколько часов назад мне уже отказали, но сейчас, сразу после благословенного примирения, шанс на согласие повышается.

Айше задумалась, пережёвывая лукум. Стоило ей отвести взгляд, как я сразу вперилась глазами в брата. Давай, Сулейман! И он не подкачал. Сначала ответив недоумённым взглядом, он догадался и поддержал:

— Да, братика Орхана и сестричку Бейхан нам показали сразу! А братика Мусу нельзя, потому что у него другая мама?

Это надломило Валиде. Ещё сомневаясь, но уже поддавшись, она произнесла:

— Он сейчас спит, вы разбудите малыша...

— Мы будем тихо! — клятвенно заверила я, и, состроив глазки кота из Шрека, пролепетала, — я так за него волнуюсь...

Даже младшие начали с интересом прислушиваться к разговору. Хафса сдалась.

— Хорошо, но если вы не сдержите обещание, будете наказаны.

Мы с братом закивали. Похоже, Сулеймана привлёк ореол таинственности, ведь, как известно, запретный плод сладок. Но самое главное, что изначально он поддержал затею, потому что так попросила сестрёнка Хатидже. По крайней мере, я на это надеюсь.

* * *

Осмотрев младенца, лекарша сказала служанкам и калфе:

— Шехзаде здоров, но слаб. В его состоянии это нормально. Хвала Аллаху, что Пинар-султан ушла одна, могла и сына с собой забрать. Кормите досыта и глаз с него не спускайте.

— Хорошо, мы поняли.

Обернувшись на стук дверей, лекарша, расширив глаза от удивления и страха, присела в поклоне. Спустя пару секунд её примеру последовали и остальные.

— Айше-султан, доброго вам вечера.

Госпожа была не одна. Маленькие девочка и мальчик, стоявшие подле неё, заинтересованно вертели головками во все стороны. Потом малышка, опередив мать, спросила своим трогательным детским голоском:

— А где наш братик? Он заболел?

— Он уснул, госпожа. Не беспокойтесь, я приходила только для осмотра, маленький шехзаде... — запнулась она, встретившись глазами с матерью детей, — здоров.

— Слава Аллаху, — спокойно, но прохладно проговорила Хафса. Всё-таки было сложно принять то, что её муж занимался любовью с другой женщиной, и это — нормально. — Надеюсь, мальчик вырастет здоровым и сильным.

— Иншалла, госпожа.

Сулейману быстро надоело пялиться на типичный белый свёрток, который к тому же даже не шевелился, но из-за обещания вести себя тихо, и, возможно, моего интереса, он молчал. Я же не собиралась узнавать край терпения брата, поэтому, немного поглазев на спящего брата в чепчике, я тихо отошла и, обняв ногу матери, проникновенно произнесла:

— Спасибо, мамочка!

Обстановка разрядилась. Служанки, видя, как ласкова госпожа с дочерью, надеялись, что и к ним будет снисходительное отношение. К тому же расскажут, что султанша навещала неродного шехзаде, и гаремный рейтинг возрастёт. Неплохо.

— Ну всё, дети, вам пора спать. Идёмте. А вы ни на секунду глаз не смыкайте, — строго предупредила нянек Валиде.

Присев в согласном поклоне, девушки остались так, пока не хлопнули двери. А мы втроём с чистой совестью отправились на боковую — день выдался относительно насыщенным.

Сулеймана отвела на занятия Дайе-хатун, младших унесли в сад служанки, а мы с матерью уселись за импровизированный стол. Он был очень низким, приходилось размещать пятую точку на полу, а для меня, от горшка два вершка, стоя было низко, сидя слишком высоко. Но Азра подтащила одну из подушек, на которую я и взгромоздилась.

— Итак, — начала Айше, — первый урок простой. В нашей великой Империи живёт множество народов, некоторые из которых имеют свои религию, письменность и речь. Мы разделяем их на группы, которые называются миллеты, в зависимости от того, какой веры они придерживаются. Национальность значения не имеет. Сейчас есть три самых больших миллета — мусульманский, православный и католический. В соответствии с правилами, каждый из них независим от прочих и устанавливает свои собственные законы самостоятельно.

— Значит, мы — члены мусульманского миллета?

— Верно, детка. Глава его — халиф, наш могущественный падишах Баязид, да продлит Аллах его годы.

— А вдруг кто-то захочет верить в другого бога?

— Все, на кого снизойдёт озарение, могут перейти в истинную веру нашу и начать молиться великому Аллаху, — довольно кивнула Валиде.

— Но вдруг кто-то захочет сделать наоборот?

Султанша замялась. Их ждёт смертная казнь, но не говорить же об этом маленькой девочке, которой ещё даже трёх лет нет.

— Там есть... определённые трудности, не будем пока об этом. Сейчас ты начнёшь изучать письменность нашего миллета. Смотри и запоминай.

Она элегантно взяла из чернильницы перо, подвинула пергамент, чтобы было удобней писать, и нарисовала прямую линию.

— Это буква Алиф, в нашем алфавите она первая...

* * *

Четыре месяца спустя.

— Как мой шехзаде, Айше? Хорошо ли учится?

— Хвала Аллаху, он очень умён. Учитель говорит, что каллиграфия нашему мальчику даётся непросто, но в остальном всё отлично.

Селим кивнул. Орхан ещё слишком мал, а девчонки неинтересны, в жены их возьмут и так. Читать, писать и считать научит мать, большего и не нужно.

— Однако, — произнесла Хафса, — я хотела бы поговорить с вами о Хатидже.

Поймав внимательный взгляд господина, султанша продолжила:

— У неё обнаружился чудный талант в арифметике. За месяц наша дочь научилась складывать, вычитать, умножать, делить в совершенстве. Ещё чертит какие-то рисунки. Никто не показывал ей этого, ведь малышка не умеет читать! Как ни прискорбно, но здесь я дала ей всё, на что способна сама. Поэтому, я хотела бы просить вас о милости нанять учителя для Хатидже.

Будущий султан задумался. Почему нет? Во-первых, знания лишними не бывают, во-вторых, учёбу всегда можно прекратить.

— Приведи ко мне дочь, — приказал он. — Мы с ней давно не виделись.

Склонившись, Айше покинула покои своего господина. Ох, как бы не было беды...

— Хатидже! — рявкнула она, заходя в комнату. Служанки аж вздрогнули.

— Да, мама? — откликнулась девочка.

— Отец желает видеть тебя, — с трудом вернула себе спокойствие Хафса. — Идём, немедленно.

* * *

Я семенила по коридорам, держась за руку матери. В последний раз отец навещал нас около недели назад, почему же вдруг решил позвать так скоро? Какие-то проблемы? Но ведь... он же не выдаст меня замуж, правда? Я ещё слишком маленькая! Никого не удивляло раннее взросление детей, когда, по сути, детства-то и не было, не собираются же из меня шайтана изгонять? Ай, ладно, помирать — так с музыкой.

Мать склонилась перед отцом в поклоне, я повторила её действие. А потом, взвизгнув, побежала к родителю, чуть было не запутавшись в платье.

— Папа! — счастливо воскликнула я, вцепившись в его ногу. — Ты хочешь со мной поиграть, да?

— Не совсем, Хатидже, — добродушно усмехнувшись, сказал Селим. Подняв меня на руки, он продолжил:

— Твоя мама говорит, что ты неплохо считаешь. Как же это получилось? Ты ведь ещё такая маленькая.

— Но это же просто! — непонимающе нахмурилась я. — Раз пальчик, два пальчик, три пальчик. Один пальчик плюс два пальчика будет три пальчика!

— А с умножением ты как справилась?

— В одной кучке три камушка. Всего кучек пять, значит, камушков пятнадцать.

Поспрашивав меня ещё некоторое время, отец, видимо остался доволен.

— Хатидже, я найму учителя, чтобы развивать твои навыки. Можете быть свободны.

— Спасибо, папочка! — просияла я.

Нужно поддерживать образ милой и умной малышки. Тогда есть шанс если не отказаться от брака, то хотя бы заключить его на своих условиях.

— Дочка, я тобой очень довольна, — проговорила Айше, когда мы вернулись в покои. — Дай Аллах, твой талант пригодится в будущем нашей династии.

Угу, спасибо, хоть не сказала, что смогу удачно выйти замуж. Дрессировке поддаётся, но медленно.

* * *

— Войдите!

— Господин, — склонился в поклоне ага. — Мираш-паша пожаловал.

— Проси.

— Шехзаде.

— Паша. Какие новости о братьях?

— У шехзаде Шахиншаха родился сын Махмуд. Однако каких-либо активных действий, связанных с рождением наследника, он не предпринимал. Также, шехзаде Селим немного продвинулся в переговорах о передаче тела вашего дяди нам. Насколько мне известно, сейчас оно всё ещё находится у французского короля Карла. Шехзаде, позволите дать вам совет?

— Говори.

— Обратите пристальное внимание на Селима. Его непокорный нрав послужил одной из причин, по которым ваш отец видит своим наследником именно вас. Недавно наш человек из Трабзона прислал весть, что в городе участились проверки, особенно у кадиев. Возможно, ваш брат подозревает шпиона в своём окружении или даже нашёл его. Нам следует действовать более осмотрительно.

Ахмет задумчиво смотрел на огонь свечи.

— Мираш, ты всё хорошо проверил? В моём дворце нет соглядатаев?

— Насколько мне известно, все здесь верны вам. Единственное, я не имею доступа в гарем, и потому не могу гарантировать, что какая-либо из наложниц не подослана с целью навредить вам. Прошу прощения, если мои слова покажутся дерзостью, однако девушки, родившие от вас мальчиков, наиболее безопасны сейчас, ибо в их интересах сделать своих сыновей наследниками правящего султана. Возможно, имеет смысл ограничить контакты с теми, у кого нет веских причин видеть вас живым и здоровым. Насколько мне известно, Шахиншах и Селим поступают так же.

— А Коркут? Он же сейчас в Манисе, — с нескрываемым раздражением произнёс шехзаде. — Если отец благоволит мне, то это брат должен сидеть в Амасье, а не я!

— Не беспокойтесь. Хадым Али-паша с каждым днём укрепляет свои позиции в совете дивана, он понемногу сеет зёрна сомнения в разум падишаха. Дай Аллах, год спустя мы с вами будем уже в Сарухане.

— Год! Что угодно может случиться за столь длительное время!

— Вода камень точит, господин. Если бы произошло какое-то одно событие, подорвавшее доверие султана, у вашего брата было бы гораздо больше шансов оправдаться.

— Паша, — внезапно ухмыльнулся шехзаде, — кажется, у меня появилась идея.

* * *

— Ты ходила к отцу?! — возопил Сулейман.

— Верно, — важно кивнула я. — Вместе с мамой.

Брат насупился. Ещё бы, его Селим так не выделял.

— Он спрашивал о тебе, — надо подсластить пилюлю. А то обидится ещё, так и до ссоры недалеко.

— Правда? — просиял шехзаде.

— Если я соврала, то не скажу правду лишь потому, что ты переспросил.

— Ну Ха-а-а-ти, — проныл настырный мальчишка. Такое сокращение моего имени мы начали использовать недавно, чтобы не произносить длинные слова лишний раз. Я звала будущего падишаха "Сули".

— Правда, правда. Мы же дали слово никогда не лгать друг другу, помнишь?

— Помню, — пробурчал наследник. — Папа остался доволен? Какие вопросы он задавал?

— Спросил, как ты, хорошо ли учишься, мама ответила, что да. Думаю, он удовлетворён.

Сулейман выдохнул. Всё-таки для него одобрение отца жизненно важно, тем более в таком возрасте. Суровая здесь жизнь. Да, в двадцать первом веке жёсткая конкуренция, сильная зависимость от денег, но весь мир уже признал, что жизнь человека — высшая ценность, которая не может быть подсчитана в материальном эквиваленте. Каждый человек официально свободен — рабство запрещено. Здесь же оно цветёт и пахнет, людей убивают направо и налево, даже не поморщившись. Однако я уже слишком сильно привязалась к брату и новой семье, чтобы искренне желать вернуться обратно. Домой... Где он теперь, мой дом? В каком времени?

* * *

Айше снова нервничала. В её положении, пусть срок ещё ранний, этого делать нельзя, но ведь другая наложница тоже беременна! Если в прошлый раз Пинар так удачно отошла в мир иной, то теперь вряд ли так повезёт. Да, у неё теперь трое шехзаде, включая Мусу, уважение гарема и деньги. Но захоти Селим — и на трон после него взойдёт сын этой Фериде. О Аллах, пошли ей девочку! И пусть сама Хафса хоть десяток шехзаде нарожает, их всех могут казнить.

* * *

— Вот увидите, — вальяжно прохаживаясь перед девушками, говорила головная боль главы гарема, — мой шехзаде родится под счастливой звездой!

Динч-хатун, чуть прищурившись, произнесла:

— Ты, получается, главнее Айше-султан будешь?

— Нет, — нехотя признала икбал. Да, она была амбициозна, заносчива и горделива, но отнюдь не глупа. — Гаремом правит госпожа, а не я.

Наложницы, поняв, что стычки не будет, разочарованно вздохнули, вернувшись к своим обычным делам — вышивке, собиранию сплетен и унижению джарийе. Надо сказать, последним приходилось тяжко. Усты, конечно, старались занять место в сердце своего господина и не допустить туда других девушек. Они выбирали наиболее красивых служанок, стараясь всячески не дать им даже возможности попасть в гарем, нагружая работой, которая оставляла мозоли и шрамы. Однако калфы не дремали, препятствуя хитрюгам в этом. Таким образом, баланс более-менее сохранялся.

— Расскажите про шехзаде Мусу, — попросила одна из новеньких, получивших ранг наложницы буквально на днях. — Почему его отдали Айше-султан?

— Его мать умерла в родах, а госпожа была столь великодушна, что взяла шехзаде к себе и стала заботиться, как о родном сыне.

Дильшах мысленно кивнула. Позиции Хафсы сильны, очень сильны, пошатнуть их будет непросто. Однако вода, как известно, камень точит.

— Да возблагодарит Аллах госпожу за такое благое деяние, — произнесла она.

— Аминь, — хором ответили девушки.

— Так! — окрикнула разговаривающих Эсен-калфа. — А ну-ка живо за работу! Чего расселись?

Наложницы не задаром ели свой хлеб. Вышивку обычно продавали на базаре, чтобы обеспечить дворец дополнительным источником дохода. Исключение делалось для творений султанш по крови, фавориток и госпожей, родивших мальчика. За особо удачные поделки платили больше, и девушка получала дополнительное поощрение. Так что особо смекалистые всеми силами старались не попасть в служанки, а остаться вышивать, чтобы подкопить денег и к моменту освобождения выйти в мир с богатым приданным, на которое можно было бы безбедно жить.

Дильшах, как и Фериде, была не из таких. Она была готова рискнуть, поставив на карту многое, если не всё. И однажды, когда у икбал уже вырос приличный живот, интриги и ожидание начали приносить свои плоды.

Как-то вечером её в коридоре остановила Эсен.

— Собирайся в хамам. Пойдёшь сегодня по Золотому пути, — прошептала она.

Айше не находила себе места. Новая наложница в покоях господина, а ей ничего не доложили!

— Дайе, как ты могла допустить такое?!

— Простите меня, госпожа, но я и сама ничего не знала. Я думала...

— Неважно, что ты думала, важно, что гарем начал выходить из-под контроля! Ты хотя бы выяснила, кто провёл девушку по Золотому пути?

— Нет, госпожа, однако в то время, когда это происходило, я была в гареме и большинство калф находилось на своих местах. Я составлю список тех, кого точно видела, если пожелаете.

— Это ничем не поможет. Впрочем, всё равно напиши, так хотя бы выяснится, кто не водил эту хатун лично.

— Как прикажете, госпожа. Только не нервничайте, прошу вас, это может быть вредно для ребёнка.

— Гораздо вреднее будет ещё один конкурент, Дайе, — потеряв былой запал, отмахнулась султанша, инстинктивно кладя руки на живот. — Где мои дети?

— Сулейман и Хатидже на занятиях, Орхана и Бейхан вы приказали отвести в сад, разве вы не помните?

— Да-да. А Муса?

— Шехзаде спит. Его здоровье почти пришло в норму, иншалла, но есть ещё кое-что, о чём вы должны знать.

— Говори.

— Гюльбахар-султан прислала весточку, госпожа.

— Моя дорогая свекровь всегда умела портить окружающим настроение, — фыркнула Хафса. — Что на этот раз?

Вместо ответа Дайе вытянула из рукава платья свёрнутый в трубочку небольшой листочек, который подала султанше.

Лицо той всё больше вытягивалось во время чтения, в конце концов бумажка была кинута на диван, а сама Айше начала нервно расхаживать по комнате, заламывая руки.

— Хоть мы и не ладим, — начала сбивчиво объяснять она на вопросительно-беспокойный взгляд служанки, — сейчас нас объединяет стремление видеть Селима следующим султаном. Новости касаются его брата, шехзаде Ахмета. Из Амасьи сообщили, что он собирался кого-то послать в наш санджак, но больше ничего узнать не удалось. Дайе, во дворце может быть шпион!

— Госпожа моя, прошу вас, не беспокойтесь. Может, он не успел ещё ничего сделать.

— О чём ты говоришь? Пока человек свекрови узнал про это, пока смог сообщить ей, пока она писала мне ответ, пока гонец ехал с максимально возможной секретностью... Нет, прошло уже достаточно времени!

Вдруг она пошатнулась и осела на подушки, напугав верную служанку.

— Госпожа!! Стража, позовите лекаря!

— Найди мне эту девушку, Дайе, — просипела Айше. — Умри, но найди. Она опасна для шехзаде...

* * *

Двенадцать часов назад.

— Господин желает меня видеть? — неверяще уточнила Дильшах.

— Глупая. Время пришло, — ухмыльнулась калфа. — сегодня тебе выпал редкий шанс, больше такого не будет. Цени мою доброту, хатун. Я приду позже, помогу тебе подготовиться. Но тише, как можно тише.

Наклонившись к уху оторопевшей девушки, Эсен прошептала:

— Звёзды сегодня очень яркие.

Ахмет лично проинструктировал наложницу, и кодовая фраза означала, что план следует начать приводить в исполнение. Дрожащими пальцами она коснулась лифа, под которым покоился крохотный пузырёк с прозрачной жидкостью. Яд, выпив одну каплю которого, человек уснёт и больше не проснётся. Однако любопытным было другое — разбавленный в воде, он мог проникать под кожу, не оставляя следов, и быстро убивать. Если в течение двух месяцев не удастся успешно подлить его Селиму в еду или хамам, Дильшах выпьет остатки сама. Иначе умрёт вся её семья.

В идеале шехзаде не должен пережить эту ночь. Конечно, при подготовке к хальвету девушек неустанно контролируют, но сунуть под язык маленький флакончик не очень сложно, особенно когда рядом помогающая тебе в этом калфа. Главное, потом помалкивать, и незаметно переложить в одну из туфель, которые выдадут для Золотого пути.

Полтора часа пролетели быстро, и вот уже Дильшах замерла перед покоями господина, пальцами левой ноги запихивая пузырёк из прочного стекла подальше в обувь, чтобы не выпал, когда она будет её снимать. Если повезёт, можно будет поесть с господином, а столы низкие, и недаром одна известная поза называется "сидеть по-турецки". Стопы рядом с руками.

— Войдите, — произнёс мужской голос.

И она вошла.

* * *

Это был пиздец. Полная, всеобъемлющая жопа.

Должна признаться, в шестнадцатом веке весьма хреновые способы лечения запора.

То ли с продуктами что-то не то, хоть и питаемся мы на высшем уровне, то ли занесла грязь на слизистую, играя в саду — теперь уже не узнаешь, из-за чего я, скрюченная пополам, красная и потная от потуг, сижу на горшке. Хорошо хоть, приспичило днём, а то пришлось бы всех перебудить. В прошлой жизни у меня была анальная трещина, которая причиняла немалую боль при жёсткой консистенции стула, и не дай Аллах, она перекочует в новую тушку вместе с мозгом.

Первые десять минут меня пытались подбодрить, чем-то отвлечь, чтобы проблема разрешилась естественным путём. Но злобные говяхи объявили забастовку, которая причиняла мне весьма большие неудобства. Поэтому ещё пять минут подошедшая лекарка, вымыв руки в тазу, натурально пыталась пальцем их выковыривать. Да проктологи из прошлой жизни просто душки по сравнению с этим чудовищем! Даже мысленные шутки про золотой трон не скрашивали унылую реальность. Когда я начала всхлипывать и шмыгать носом, морально готовясь принять столь позорную смерть, какахные боги наконец смилостивились. Возможно, их мотивации поспособствовало то, что было предложено напихать в меня слабительного и одновременно продолжать раскопки моей несчастной жопки. Короче, я запомнила эту бабёху.

Но самое дерьмо было не это. А то, что о моей проблеме узнал Сулейман. Едва увидев его довольную морду, я взвыла. Житья мне теперь не будет ближайшие дня два, это точно.

— Хатидже-е-е-е...

— Замолчи.

— Хатидже-е-е-е...

— Я пожалуюсь маме.

— Хатидже-е-е-е...

— Сдам твою заначку.

— Так нечестно! — возмутилось это исчадие ада. Брат иногда воровал с подносов сахарные конфеты и ныкал их куда-нибудь за изразцовые подоконники, диваны, шкафчики, в общем, везде, куда мог дотянуться. В лучшем случае он держался несколько часов, будучи сам на себя не похож, и съедал украденное. А в худшем просто забывал, и тогда бедным служанкам приходилось выискивать источник мух, заглядывая во все уголки, даже самые дальние. Они старались прикрывать его маленькие шалости, потому что сердитый шехзаде — загадочная и карьероопасная штука. Очень часто я становилась свидетельницей преступления, и потому имела свежую информацию о том, где сейчас можно поживиться. И сама, бывало, таскала из его заначек сладости, но немного.

— А меня за болезнь дразнить честно?

Он насупился. Ещё бы, в логических спорах я его почти всегда уламываю, обидно терять такую хорошую возможность отыграться.

— Но ты меня всегда побеждаешь, теперь моя очередь!

— Мы сражались на мечах, а ты притащил пушку!

— Прекратите, — устало бросила мать, уже смирившаяся с нашими шутливыми склоками. — Сулейман, ты неправ. Сестру нельзя дразнить, о ней нужно заботиться.

— Но...

— Идите, поиграйте в саду. Дайе и Азра за вами присмотрят.

Мать года, аплодирую стоя. Отсылаешь детей в сад, где никто не смог бы остановить насмешки старшего брата, зайди он за грань. Айше снова ждала ребёнка, срок был уже приличный, может, это как-то повлияло на мозговую деятельность?

— Госпожа! Госпожа!! — ворвалась в покои служанка.

— В чём дело?!

— У Фериде-икбал начались роды!

* * *

— Твоё имя Абдулла, твоё имя Абдулла, твоё имя Абдулла, — повторял Селим. Новоиспечённая мать сияла от счастья, Айше сглатывала тугой комок, всё никак не желающий покинуть горло. Рядом стоял её старший сын — мальчика разрешили взять на имянаречение шехзаде.

Сулейману было скучно. Он не в первый раз наблюдал рождение брата или сестры, процедура хорошо знакомая и не особо интересная. Однако было кое-что, не дававшее мальчику во всеуслышание заявить о своём недовольстве.

— Зачем нас зовут, Хати?

— Не нас. Тебя.

— Почему тебе разрешили остаться?

— Меня и не звали.

— Но...

— Брат, — серьёзно произнесла девочка. — Тебе почти пять, ты взрослеешь. Отец зовёт тебя, чтобы посмотреть, чему ты выучился, как будешь вести себя, когда надоест, способен ли сдерживать себя. От поведения зависит, станет отношение к тебе более серьёзным или нет. Поэтому, пожалуйста, ради мамы и Аллаха, будь спокоен, хорошо?

— Ладно, — кивнул шехзаде, — я понял.

Мать сжимала руку излишне крепко, но сын молча терпел. Он внимательно смотрел на младенца, пытаясь запомнить черты лица, найти сходство с собой и отцом. Получалось плохо.

— Помнишь, я отпрашивалась у мамы в библиотеку, чтобы посмотреть, как многому ещё нужно научиться?

— Ну?

— Там была одна книжка... по истории. Наш предок, Мехмед Завоеватель, ввёл закон, — она сглотнула. Сулейман напрягся. Сестра делала так только если дело было плохо.

— О чём?

— Когда новый султан восходит на престол, он убивает всех своих братьев, — упавшим голосом выдавила она. — Чтобы не было войны за власть.

— Аллах дарует здоровье.

— Аминь.

— Аллах посылает счастье.

— Аминь.

— Аллах да сохранит его для османского государства.

— Аминь.

Сулейман пошатнулся. Страх смерти был ему доселе неведом, но сейчас, представив, что случится, если на трон сядет не отец...

— Папа умрёт, если не станет султаном? — прошептал он. Взглянул на девочку — и оцепенел. В глазах её, той, которая всегда могла найти выход, всегда знала, что сказать и сделать, чтобы всем было хорошо, стояли слёзы.

— Не только папа, — всхлипнула она. — Ещё ты и братья.

Мальчик сел, где стоял. Тонкие ручки обвили шею, тёплое дыхание согрело ухо. Почему-то этот момент отпечатался в памяти, словно перстень на сургуче.

Она здесь, с ним, рядом. На грязном полу.

Сестра.

Хатидже.

Та, кто всегда заботилась, делилась сладостями, вместе шалила, командовала, побеждала в спорах, теперь прижималась к брату так, словно могла потерять его в любую секунду.

— А ты? — с ужасом спросил он. — Тебя тоже... убьют?

Шмыгнув носом, малышка ответила:

— Скорее всего, выдадут замуж за кого выгодно и вышлют куда подальше.

— Пусть Аллах дарует маленькому шехзаде долгих лет жизни, — нацепив милую улыбку, проговорила Айше.

— Благодарю, — склонила голову Фериде.

— Не говори никому, что я тебе об этом сказала! Пожалуйста! Иначе могут подумать, что мама настраивает нас против братьев, и её накажут или сошлют! — девочку аж потряхивало.

— Хорошо, — пришибленно выдохнул мальчик. — Она же знает?

— Да, конечно.

Отстранившись от плеча (он вдруг заметил, что оно влажное), девочка, не расцепляя объятий, выпалила:

— Я лучше умру, чем увижу твою смерть!

— Пусть брат растёт сильным и умным, — пожелал Сулейман, недружелюбно поглядывая на свёрток, который баюкала наложница.

— Спасибо, юный шехзаде, — приторно улыбнулась она. Хафса постаралась скрыть приятное удивление и тут же перевела взгляд на Селима — заметил ли?

На лице мужчины промелькнуло удивлённое выражение, сменившееся одобрительным.

Они сидели так ещё минуты две, пока не послышался топот служанок, потерявших своих подопечных. Члены великой османской династии прятались в бельевой, где их и нашли. Но до этого...

— Я люблю тебя, брат.

— Я люблю тебя, сестра.

В тот день произошло что-то очень таинственное и светлое. Словно они обменялись частичками души прямо там, среди запачканной одежды, мешков и пыли. И теперь всегда будут друг для друга особенными.

— Я доволен тем, как ты воспитываешь шехзаде Сулеймана, Айше. Пора найти ему учителя по фехтованию, пусть начинает готовиться к бою, а не игре.

Хафса-султан склонила голову в поклоне.

Примечания:

Как ваши дела, дорогие читатели? :) С прошедшим праздником вас всех!

Полтора месяца спустя.

Дильшах дрожащими руками открыла пузырёк. Там оставалось ещё меньше жидкости, чем было сначала. Срок подходил к концу, Ахмет больше ждать не будет. Один раз она почти преуспела, но служанка сменила напиток в кувшине раньше положенного.

Однако теперь... новая жизнь внутри... такой грех на душу...

Нет гарантии, что семья жива. Как это ни печально, скорее всего, они все уже мертвы, и та же участь ждала бы и её. Лишний свидетель никому не нужен. Даже странно, что она подумала об этом только сейчас.

Признаваться или нет, вот в чём вопрос... Если да, то Селим узнает о нескольких, скажем так, лояльных его брату людях в своём дворце. Нет, вовсе не шпионах, а тех, кто при прочих равных предпочтут старшего шехзаде. Особенно если простимулировать это мешочком золота. Это немного повысит его шансы благополучно взойти на престол, а значит, и её ребёнок будет в относительной безопасности.

Другой вопрос — поверят ли ей? Из доказательств только яд, пусть очень редкий и дорогой, но на Ахмета не указывает. Значит, придётся долго убеждать, если вообще получится. Далее, клеймо бывшей шпионки крайне плохо оттирается, это урон репутации. А слабая мать не сможет защитить ребёнка.

Следовательно, травить Селима она не будет, но и бежать к нему с информацией тоже.

* * *

Айше укачивала маленькую Фатьму, посматривая на детей. Бейхан сидела рядом с матерью, с интересом глядя на младшую сестру, а Орхан, Хатидже и Сулейман носились по саду с воинственными воплями.

Хафса была недовольна старшей дочерью. Она, несмотря на все запреты, упорно боролась за право носить деревянный меч. И, надо сказать, преуспевала. Дошло до того, что на одной из редких встреч детей с отцом султанша, невинно похлопав глазками, выдала:

— Да, папочка, мы очень рады видеть вас сегодня, вы развеяли нашу с братиком огромную грусть. Вы — наш единственный свет.

Мужчина, приподняв бровь, уточнил:

— Вы плохо живёте?

Айше покрылась холодным потом. Ух и задаст она этой взбалмошной девчонке потом!

— Нет, папочка, просто мамочка запрещает мне играть с братиками в их игры.

Селим вопросительно посмотрел на Хафсу. Она поспешила объяснить:

— Мальчики взрослеют, им нужно тренироваться с оружием. Хатидже хочет вместе с ними, и отказывается принимать, что так делать не полагается.

Усмехнувшись в усы, шехзаде ответил:

— Не вижу ничего плохого, Айше. Пусть играют.

— Правда? — засияла девочка. Сулейман был доволен не меньше. — Спасибо, папочка!

— Но...

— Ничего страшного не случится, я уверен. Они ещё дети, — поднявшись с дивана, ответил Селим. Внимательно осмотрел склонившихся детей и ушёл.

Радостная Хатидже, проводив глазами отца, обернулась, наткнувшись на сердитый взгляд матери.

— Я не одобряю этого, дочка. Как ты могла выставить меня перед отцом в таком виде? Кто я, по-твоему?

— Валиде, вы моя любимая матушка. Но иногда бываете слишком строги.

Хафса покачала головой, вынырнув из воспоминаний. Малышка непокорна, воинственна. Видимо, в отца. То ли дело Бейхан — идеал девочки. Тихая, покорная, нежная. Выйдет замуж и горя знать не будет.

Вдруг шум детей затих, и чуткое материнское сердце тут же встрепенулось. Женщина вскинула голову и начала судорожно осматриваться, ища своих отпрысков. Но тревога её длилась недолго.

— Не толкайся!

— Ты мне на ногу наступила!

— Сам виноват, нечего её ставить куда попало!

Орхан с его буйным характером не стерпел такого посягательства на свою честь и яростно заорал, привлекая внимание Валиде.

— А ну быстро все ко мне! — рявкнула она.

Мы переглянулись и гуськом посеменили к беседке. Первым шёл Сулейман, как старший и главный. За ним я шипела на младшего, который мстительно пытался наступить мне на пятки.

— Да, мама? — хором проговорили мы с Суликом.

— Достаточно, вам пора к учителям.

— Но...

— Никаких но! — оставалась непреклонной Айше. — Султанша, и, тем более, шехзаде не могут быть плохо обученными! Ступайте, — кивнула она служанкам, которые с готовностью протянули нам руки.

Я демонстративно фыркнула, ухватила старшего брата за одну из верхних конечностей и потащила к дворцу. Он не особо возражал и пошёл следом. Воистину, сидит на троне мужчина, но управляет им женщина.

Орхан грустно посмотрел на удаляющихся брата и сестру, и с обречённостью стоящего на плахе человека повернулся к женскому царству под шатром. Мать и Бейхан сюсюкались со свёртком, который был ещё одной девчонкой. Иногда из того раздавалось хихиканье. Тут голову маленького шехзаде посетила гениальная идея — есть ведь ещё брат!

— Мама, — подпрыгивая от своей гениальности, выпалил мальчик, — а где мой младший братик?

Улыбка сбежала с лица султанши. Она старалась создавать видимость того, что нет различий между детьми, но на самом деле не могла переступить через своё сердце. Если Муса станет султаном, то продолжит род Османов, сам того не желая, кровью Пинар, а не Айше. Этого последней вовсе не хотелось. Лучше, чтобы мальчик был привязан к ней лично, потому что один из её сыновей, став падишахом, может отказаться казнить брата, с которым вместе вырос. Это подвергает опасности спокойствие в государстве.

— Он сейчас отдыхает, мой дорогой, вы обязательно поиграете, но чуть позже.

Что будет с Орханом, когда Сулейман взойдёт на престол, она старалась не думать.

* * *

— Почему ты медлишь? — недовольно спросила Эсен. — Скоро звёзды погаснут.

Дильшах уже подготовилась к этому разговору. Ахмет, узнав о предательстве, разумеется, постарается её убить. Его самые длинные руки во дворце — вот эта калфа. Следовательно, нужно сделать так, чтобы её поймали на отправке или приёме сообщений. Селим не глупый, он будет создавать видимость, что всё успешно работает и шпионка не попалась.

— Я передумала. Не буду больше исполнять преступные желания далёких светил, — прошептала наложница.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? — зашипела опешившая калфа. — Забыла про условия?!

— Не забыла, а смирилась, — фыркнула девушка, вырывая локоть из цепкой хватки собеседницы. — Нет гарантий выполнения. Я пошла.

Эсен ошарашенно посмотрела вслед и быстрым шагом направилась к себе.

Теперь нужно действовать быстро. Во-первых, нужно обезопасить себя, потому что очень вероятно, что служанка попытается её убить. Во-вторых, сообщить кому следует, чтобы приняли меры. Большая удача, если получится совместить эти цели.

Четыре часа спустя.

Окровавленное тело девушки вынесли из камеры для пыток. Селим лично допрашивал несчастную. Брат Ахмет стал наглее, и, что самое пугающее, небезосновательно.

Вернувшись в покои, он увидел хатун, стоящую на коленях в центре комнаты. Мужчина вспомнил, что оставил её так, чтобы казнить, если информация окажется ложной.

— Встань.

Дильшах послушалась. Ноги затекли, стоять было неудобно, но она терпела.

— Почему не стала травить меня?

— Было много времени всё обдумать. Если бы я исполнила задуманное, маловероятно, что осталась бы жива. Такой опасный свидетель никому не нужен. Моя семья, уверена, уже в полном составе отправилась в мир иной. К тому же я узнала, что беременна.

Оспа.

В этом времени — почти гарантированная смерть.

Ни богатство, ни статус, ни даже королевская кровь не в силах спасти человека. Болезнь не щадит ни нищего попрошайку, ни шехзаде.

Я крепко держала за руку старшего брата и впервые в этой жизни искренне молилась.

Аллах, если ты существуешь, не дай Орхану умереть... Он ещё такой маленький, только-только начал жить. Даже казнь в основном быстрая, а оспа убивает медленно и мучительно. В чём грех моего младшего брата? За что такие страдания? Если его смерть будет по каким-то причинам лучше для всех, то почему ты дал ему родиться?

— Хатидже... — тихо позвал Сулейман.

Я открыла глаза и поняла, что плачу.

— Сестрёнка? — привалился с другого бока Орхан. — Ты что?

Это просто сразило наповал. Мальчик, никогда не проявлявший ласки, вдруг так изменился. А самое главное — почему? Потому что мне плохо. Он любит меня. Уцепившись руками за братьев, словно они — спасательный круг, я разрыдалась. Если раньше казалось, что самая большая печаль — несданный экзамен, то теперь душу раздирало такое горе, что хотелось выть. Как будто я уже оплакивала младшего. Оказывается, несносный мальчишка был мною очень любим.

Может, он не умрёт? — билась в голове единственная мысль. Я же не прежняя Хатидже, история изменилась, нет, нетнетнет, пожалуйста, умоляю, только не это...

— Доченька, — прижимала меня к груди примчавшаяся на крики мать, которую, наверняка, сразу же позвали служанки, — что случилось? Кто тебя обидел?

— Она сидела, а потом вдруг начала плакать, — всхлипывая, объяснила Бейхан, пытавшаяся обнять и успокоить всех сразу.

Орхан подозрительно шмыгал носом, даже обычно весёлая Фатьма хныкала. Узнав об эпидемии, покои детей и матери дополнительно благоустроили, чтобы было как можно меньше поводов куда-то отлучаться, еду тщательно проверяли, прислуживало ограниченное число проверенных человек. Муса был в соседней комнате, его не приносили, оправдывая слабым здоровьем.

— Мама, мне вчера приснился сон, такой страшный! Как будто от болезни умерли все братья, кроме Сулеймана, — давясь слезами и соплями, выкрикнула я.

— Не переживай, мой птенчик, это всего лишь кошмар. Не думай об этом. Сейчас всё хорошо, посмотри, мы все рядом с тобой, — старалась успокоить меня Валиде.

— Но оспа пришла, мама! Пришла!!! Где гарантия, что мы не заразимся?!!

— Того слугу изолировали, моя маленькая, не бойся, ничего не случится, — поцеловала меня в макушку Айше.

Я уже просто вздрагивала в заботливых материнских руках. Слёзы текли по щекам, сопли забивали нос, приходилось открывать рот, чтобы хоть как-то дышать. Вот и обратная сторона знания будущего — если ничего не сделаю, до конца жизни буду носить эту боль в душе. Если попытаюсь — неизвестно, как изменится история.

— Братик, — обернулась я к младшему. Тот смотрел с таким искренним беспокойством, что сердце защемило. — Ты не общался с тем евнухом?

— Нет, — сразу же ответил он. — Это слуга Дильшах-султан, я близко не подходил.

— Может быть, ты разговаривал с кем-то, кто стоял рядом с ним, или слушал его указания?

— Нет!

— Слава Аллаху, — выдохнула Хафса. — Видишь, милая, всё в порядке.

— А вдруг кто-то из других слуг успел пересечься с евнухом? Мы не можем этого исключать!

— Всё, хватит, — жёстко пресекла начинающуюся заново истерику мать. — Хатидже, не разводи панику. Всё будет хорошо. Я скоро вернусь, ведите себя смирно.

Три дня назад.

— Ты что-нибудь узнал?

— Госпожа, купец, держащий самую большую лавку с тканями, заболел, поэтому его соседи, такие же зажиточные торговцы, на время приостанавливают продажу и в спешке ищут другое место, чтобы не заразиться. Цены подскочили, потому что мелкие торгаши хотят получить свою выгоду.

— Чем же таким заболел тот несчастный, что они так напугались? — раздражённо-тревожно спросила Дильшах-султан.

— Оспой, госпожа.

Глаза девушки расширились от ужаса:

— Но ведь несколько лет назад уже была эпидемия, неужели снова?..

— На всё воля Аллаха.

— Ты не заразился?

— Я разговаривал с агой на соседней улице, поэтому не думаю, что мог.

— Аллах всемогущий, — потёрла виски султанша. — Только этого не хватало. Впрочем, ты можешь идти.

— Есть ещё кое-что, о чём вы должны знать, госпожа.

— Я слушаю.

— При входе во дворец я встретил Фериде-султан, она прогуливалась с шехзаде Абдуллой. Султанша подозвала меня к себе и начала насмехаться, говорить, что я ваш шпион, и спрашивать, зачем это я выходил в город. Мне нечего было ответить госпоже, поэтому оставалось лишь молчать, но её это только больше злило. Шехзаде вдруг увидел что-то за моей спиной и побежал, споткнулся, почти упал, но я успел подхватить его. Тогда госпожа прекратила насмешки и даже выразила мне благодарность. Возможно, теперь она не подозревает меня ни в чём.

— Эта змея, — прошипела разъярённая Дильшах, — только и ждёт, как бы отравить своим ядом всех вокруг. Ничего, я ей ещё устрою. А ты ступай.

Поклонившись, евнух покинул покои.

* * *

Айше-султан опиралась плечом о стену, чтобы не упасть, потому что новости, которые сообщила служанка, были настолько ужасными, что было сложно не то что поверить, но и подумать о подобном. А самое главное, что судьба будто намеренно играет против неё, давая одновременно и надежду, и страх. Впрочем, кто знает, может, беды удастся избежать, если грамотно преподнести положение шехзаде и султану. Потому что, конечно, в смерти своих внуков он будет разбираться.

Шехзаде Абдулла и Коркут заразились.

И если со вторым всё было понятно — мать могла являться переносчиком, общавшись с евнухом до проявления симптомов, но не заболеть из-за по-взрослому сильного организма, а младенцу много не нужно, то вот как мог заболеть первый, Айше не могла понять и оттого очень пугалась. Не хватало только, чтобы всё свалили на неё, во-первых, как на управляющую гаремом, которая не смогла предотвратить несчастье, а во-вторых, как мать всех оставшихся шехзаде, которой была бы выгодна смерть соперников сыновей. Да, Муса был приёмным, но тем не менее официально считался её ребёнком, пусть и не по крови. К тому же матери мальчиков доставляли немало проблем.

Фериде-султан никто не мог выгнать из покоев Абдуллы, потому что она, отчаянно метаясь, угрожала мучительной смертью то глупым лекарям, которые не могут вылечить будущего наследника трона и султана, то наглым евнухам, что пытались разлучить её с сыном, то Айше, обвиняя ту в заражении шехзаде, отказываясь верить в нелепую случайность. То злополучное падение мальчика в руки евнуха было прокручено в памяти сотни, если не тысячи раз, гадая, что было бы, если только она не обратила внимание на ничтожного слугу и просто прошла бы мимо. Но если у наложницы были хотя бы основания полагать, что она сделала для своего ребёнка всё, что могла, то Дильшах не имела даже этой малости.

Мать младшего наследника было жалко даже тем, кто её не особо любил, вроде собственных слуг, которые терпели пренебрежительное и порой грубое к себе отношение, или Айше, познавшей на себе страх за жизнь своего ребёнка, когда Орхан как-то раз спрятался так, что его очень долго не могли найти. Дошло до того, что Хатидже открыто выразила сочувствие сопернице матери при слугах, а Сулейман молча согласился. Возможно, даже Фериде, если бы не была полностью сосредоточена на собственном сыне, выразила бы ей не злорадные, а искренние соболезнования.

В Стамбул был немедленно отправлен гонец, однако всем было понятно, что всё будет решено ещё до прибытия дворцовых лекарей, и решено, увы, не в лучшую сторону. Селим, конечно, узнал обо всём очень быстро, да и сама Хафса понимала, что не в её интересах скрывать такое, и, на удивление, был не только зол и равнодушен, но и опечален. Всегда больно терять своего ребёнка, даже если ты не питаешь к нему крепкой родительской любви, а двоих детей сразу хоронить ещё больнее. Сын султана Баязида всё чаще запирался в своих покоях, откуда слышались сдавленные болезненные стоны и вскрики евнухов. Никто, конечно, не осмеливался напрямую говорить об этом, даже лекарши в лазарете, готовя мази, лишь сочувственно поглядывали на лежащих на кроватях мужчин, радуясь, что родились не того пола и им не грозит та же участь. Однако глава гарема была весьма обеспокоена, ведь если люди султана, прибыв сюда, узнают об этом, отцу её детей, а значит, и им всем, несдобровать. Прийти в покои господина и высказать ему всё напрямик она боялась, потому что вполне могла оказаться на месте тех несчастных, ведь в приступе ярости Селим не был способен мыслить трезво, впрочем, как и многие другие люди. Поэтому приходилось просто закрывать на происходящее глаза, молясь, чтобы Аллах не допустил катастрофы и ситуация разрешилась с наименьшими потерями.

Султан выслал лучших лекарей, разумеется, но Абдулла умер за день до их приезда. Истошные крики несчастной матери огласили гарем. Фериде кричала так громко и надрывно, что даже видавшие виды калфы, многие годы посвятившие жизни в гареме, вздрагивали, что уж говорить о детях, слышавших, пусть и смутно, эти вопли горя даже сквозь закрытые двери покоев. Сулейман, Хатидже, Орхан и Бейхан навсегда запомнили, как жались друг к другу вчетвером, постоянно вслушиваясь и одновременно боясь услышать. Муса, привыкший к сказочной, книжной жизни, знал, что его изолировали от братьев и сестёр ради безопасности, но не особо вникал в причины, а потому списывал странные звуки на таинственных духов дворца, пытавшихся заговорить с ним. Служанки старались чем-то отвлечь мальчика, устраивая импровизированные представления, заглушающие то и дело возникающий шум, и даже преуспевали в этом.

Прибывшие лекари наспех вручили безутешной матери сильнейшее успокоительное, наказав принимать по четыре капли на завтрак и ужин, и заторопились к оставшемуся шехзаде, который, впрочем, был уже на последнем издыхании. Коркут продержался на удивление долго, даже дольше старшего брата, но, увы, чуда не случилось и ребёнок отправился к Аллаху, несмотря на все усилия. Правда, малыш был не один — там его встречала Фериде, покончившая с собой, выпив весь флакон лекарства полностью и сразу. Однако Дильшах не сдалась. Титул Валиде-султан достанется если не ей — так никому. Обезумевшая от горя мать под предлогом прощания с ребёнком попросила остаться с ним одной, и, пока никто не видел, вскрыла несколько пустул, собрав гной и выделения. Обмывали мальчика не так чтобы небрежно, но и не очень уж тщательно, жить-то хочется всем, от султана до последнего его раба, и потому несколько небольших порезов остались незамеченными. К тому же умерло ещё несколько слуг, которых похоронили быстро и брезгливо, поэтому все старались поскорее покончить с печальной процедурой, как будто это могло как-то помочь живым.

Проводив сына в последний путь, поплакав и помолившись на его могиле, Дильшах приступила к решительным действиям, которые привели к тому, что пару дней спустя всем оставшимся в живых детям подали отравленный оспой щербет, а сама наложница приняла яд, который действовал долго, но противоядия не имел. Однако то ли по счастливой, то ли по ужасной случайности напиток отведали лишь двое: шехзаде Муса и Орхан. Хатидже и Сулейман тогда больше предпочитали простую воду, проникшись идеей здорового образа жизни, как нарекла этот обычай старшая из дочерей Селима, Фатьма питалась материнским молоком, а Бейхан... Бейхан попросту спала, устав и перенервничав, а потому девочку не стали будить. Убитой горем матери Коркута было не до выяснения таких подробностей, поэтому, узнав от переполошившихся служанок, что заболели Муса и Орхан, она со спокойной душой почила, надеясь, что остальные последуют их участи.

* * *

Бейхан трясло. Меня тоже. Орхан, бедный мой Орхан, как же так... Что могло произойти, нас же изолировали? И ведь не восстановишь теперь цепочку событий, могло произойти что угодно, к тому же, прошло минимум пару дней после заражения, прежде чем начали появляться симптомы. Брат и сестра смотрели на меня с суеверным ужасом, считая, что я видела вещий сон. Спасибо хоть ведьмой не окрестили. Орхан, мой братик, у тебя, наверное, уже даже нет сил бояться... Может, в параллельной вселенной у тебя была надежда на спасение, на то, что ты поправишься, но сейчас твоя сестра Хатидже отняла её у тебя.

— Ну как он? — синхронно рванулись мы к вошедшей служанке. Азра сокрушённо покачала головой.

— Улучшений нет, к сожалению.

С эгоистичной надеждой подавшись вперёд, я уточнила:

— Мы про Орхана.

Печальный взгляд джарийе стал мне ответом.

— Хатидже, — осторожно спросила Бейхан, — а тебе больше ничего не снилось?

Сулейман неодобрительно посмотрел на сестру. Ну ещё бы... Каждая ночь была пыткой. Кошмары, в которых брат приходил в белом рваном саване, указывал на меня пальцем и громким, но каким-то чужим голосом обвинял в своей смерти, мучили еженочно. В очередной раз просыпаясь в холодном поту, я случайно разбудила старшего брата. С тех пор мы спали в обнимку, и никакие уговоры о том, что здоровый сон нужен для того, чтобы противостоять болезни, не могли переупрямить моего милого засранца. Бейхан дремала чуть поодаль, поэтому её не будили и сестра не была осведомлена о моих мучениях. Впрочем, этот факт не мешал шехзаде сердито буравить её взглядом.

— Нет, — тихо ответила я.

— Совсем-совсем ничего?

— Совсем! — неожиданно рявкнул Сулейман.

Мы недоумённо воззрились на него.

— Если бы снилось, сказала бы, — немного стушевавшись, добавил он. — Зачем мучить вопросами?

— Верно, — развернувшись и привалившись спиной к его плечу, хмыкнула я, — обязательно сказала бы.

— Бедный наш братик Муса, — вздохнула сестра. — Хоть мы виделись не часто, я молюсь Аллаху и за него.

— А если Аллах решит, что ты просишь слишком много, и не выполнит ни одну из молитв? — вдруг вырвалось из меня.

— Но Хатидже, он же всемогущ, что ему стоит? — ошарашенно посмотрела на меня девочка.

— Может, и всемогущ, но с чего ты решила, что он добрый?

— Но ведь в Коране написано про добродетель...

— Если он такой хороший, то как позволил умереть нашим братьям?! — срываясь на крик, выплюнула я.

— Хатидже...

Но меня опять понесло.

— Как мог он допустить смерть, болезни, голод и прочие беды? В чём наш грех? В чём грех наших невинных маленьких братьев?

— Хатидже! — раздался крик от дверей. В покои влетела мать. Но у меня внутри кипел такой огонь, что войди даже султан со взводом янычар, я бы не остановилась.

— Может, это вообще сказка, и никакого Аллаха на самом деле нет! Может, кто-то давно написал Коран, как красивую выдуманную историю, а все теперь в него верят! Где доказательства?! — захлебнулась речью я.

— Ты наказана! — рявкнула Айше. — Весь день будешь заучивать священные тексты!

Сулейман дёрнулся, но я, остыв, успела его придержать. Не нужно ещё и ему огребать. Моё дело — посеять в душе сомнения, а там уже мальчик сам справится.

— Мама, — проговорил он, когда сестра и служанки покинули комнату, — в чём она неправа?

— Милый, но если наш мир создал не Аллах, то кто?

— А вдруг мир был всегда, и его не нужно было создавать? Или вдруг его создал другой бог?

— Сынок, — нахмурилась Айше. — Султан — тень Аллаха на земле, как ты можешь сомневаться в этом?

— А кто сказал, что он — тень? Уж не сам ли первый султан?

— Сулейман!

— Мама, почему, если Аллах так велик, он допустил смерть братьев?

Голова раскалывалась, нос был забит соплями настолько, что приходилось открывать рот для дыхания, в глазах всё расплывалось из-за слёз, и только тёплые объятия старшего брата помогали не закатить истерику прямо здесь, на глазах всего гарема.

Орхан и Муса отправились к Аллаху с разницей в два часа.

— Как вы можете обвинять меня в непочтении к религии в такое тяжёлое время, матушка? Вам больше нечем заняться?!

— Хатидже, не выводи меня из себя! Знай своё место! Ты ребёнок и обязана повиноваться!

— Я член династии Османов! Султанше крови приказывать может только принадлежащий к правящей семье и находящийся выше по положению!

Я дрожала от ярости, застилавшей глаза. Да что эта женщина о себе возомнила? Думает, переспала с шехзаде и может мне указивки свои раздавать?!

Валиде шокированно распахнула глаза.

Бейхан держалась, наверное, даже лучше меня, или, по крайней мере, сдерживалась, чтобы не зарыдать. Отношения между близнецами, пусть даже и разнополыми, всегда особенные, и, казалось бы, больнее всего должно быть именно ей, но, к сожалению или счастью, пока этого не было видно. Сулейман держался молодцом, лишь иногда всхлипывая. Тогда уже я начинала успокаивающе гладить его по руке. Мать, конечно, пыталась остановить столь вопиющее безобразие — слипшихся в комок старших и сиротливо притулившуюся сбоку младшую, говоря, что нехорошо игнорировать сестру, но мне, честно говоря, было плевать. Да, эгоистично, да, плохо, но сейчас значение имели только руки брата, прижимающие моё тело к своему. Поняв, что все наставления бесполезны, да и не имея достаточно сил, чтобы читать нотации, Айше оставила нас в покое, привлекая Бейхан к себе.

— Я твоя мать!

— А я — ваша дочь, и что с того?

— Азра, Зейнеп, уведите её прочь с глаз моих, не хочу разговаривать с таким ужасным ребёнком!

Ну да, конечно, если замалчивать проблему, она исчезнет. Гениально, просто гениально, пошли вы нахуй.

— Если вы дотронетесь до меня хоть пальцем, я пожалуюсь отцу! — сорвался на визг мой голос. — И оставит ли он вас, мама, управлять гаремом, если вы даже с собственным ребёнком справиться не можете?!

На прошлые похороны нам было разрешено не приходить из-за возраста, так как братья не родные по матери, к тому же, думаю, Селиму было по барабану, и так проблем хватает. Здесь же уже нельзя было отсидеться.

Два маленьких гроба с треугольной крышкой, покрытые чёрной материей с золотистой оторочкой на концах, медленно проплыли на плечах евнухов мимо скопившихся обитателей гарема, меня с братом, Бейхан и матери, изо всех сил старающейся не заплакать. Наверное, зря я всё-таки так с ней, сейчас всем непросто, было восемь детей, стало четверо. Но и помыкать собой не позволю никому.

Отец в траурной одежде наблюдал за происходящем со второго этажа.

Забрав своих жертв, оспа ушла, оставив после себя след, полный слёз и незатихающей боли. Лекари, проверив по возможности тщательно весь дворец, рекомендовали некоторое время полностью изолироваться от города, хотя бы на неделю. Хотя особой опасности не было — иронично, но больше всего от болезни пострадала именно правящая семья, за пределами дворца умерло человек десять, не больше, и новых заражённых пока не наблюдалось. Выждав этот срок и убедившись, что больше никто в гости к Аллаху не собирается, целители быстро собрали вещи и умотали к султану, перед которым ещё предстояло держать подробный отчёт о произошедшем. Не сказать, чтобы это было личным требованием падишаха, скорее традиционной необходимостью, потому что смерть шехзаде во дворцах всегда была делом привычным, но не могла оставаться без внимания из-за высокого статуса усопших, которые и без того имели вагон недоброжелателей.

Но я переживала не только из-за Орхана. Да, он был мне родным, а не единокровным, и мы росли вместе, ну, конечно, насколько это было возможно, потому что мальчику в его возрасте всё же интереснее играть с ребёнком своего пола, но это не значит, что на других братьев мне было плевать. До момента, когда они стали бы реальными конкурентами, угрожающими жизни Сулеймана, оставалось по меньшей мере пятнадцать лет, и сейчас я видела только маленьких детей, которые умирали, ещё даже не начав говорить толком. Смерть — это всегда плохо, если только не умирает тот, кто хотел убить тебя.

Сулейман разрывался меж двух огней. С одной стороны — Валиде, заботливая матушка, с другой — Хатидже, любимая сестрёнка.

Вот только последняя задавала очень неудобные вопросы, на которые он тоже хотел бы получить ответ, а первая не могла его дать и потому злилась.

Шехзаде быстро понял, что сестра очень вспыльчива, когда кто-то покушается на её свободу и самостоятельность, и хороший способ успокоить бунтарку — поскорее обнять. Поэтому он шустро телепортировался поближе и привычно почувствовал тепло маленького тела в своих руках.

Однако Валиде такого жеста поддержки не оценила.

— Сулейман, немедленно отойди!

На улицу мы не пошли — да и кто бы нас пустил-то, ставших ещё более драгоценными мелких детей. Я уже не помнила, как дошла до покоев, как меня усадили на кровать. В психологии, кажется, есть такое понятие — якорь, что-то, вызывающее определённые эмоции без видимой на то причины, просто потому что раньше была создана крепкая ассоциативная цепочка.

Моим якорем стал старший брат.

Сначала никто не замечал, конечно, но потом служанки всё чаще и чаще стали наблюдать, что я, впрочем, и без того не очень капризная, быстрее и легче успокаивалась при виде мальчика, и поэтому без зазрения совести пользовались возможностью позвать маленького шехзаде. А тот, в свою очередь, имел привычку садиться очень близко, так, что я сама лезла обниматься или облокачивалась, порой сам беря за руку.

Так и повелось: слышишь злую Хатидже — зови Сулеймана. А мы и сами не против, как уж тут устоять. Учитывая, что конфликт с Валиде разгорался бешеными темпами, брат нужен был мне, как воздух.

— За что мама так со мной, Сулейман? — глотая слёзы, шептала я.

— Она любит тебя и очень волнуется.

— Если бы по-настоящему любила, приняла бы такую, какая я есть, а не пыталась переделать под Бейхан.

— Традициям много веков, наши великие предки не зря их придумали!

— Всё со временем меняется, — философски заметила я. — Когда-то и наши традиции были новизной, которая нарушала какой-нибудь ещё более древний закон.

* * *

Сулейман любил, когда она улыбалась. На щеках сразу появлялись очаровательные ямочки, карие глаза сияли ласковым светом, глядя на который, забываешь обо всем, словно тебя окутывает мягкое покрывало, скрывающее от всех забот.

Один раз, засмотревшись, он даже споткнулся и чуть не упал, хорошо хоть, она не заметила. В интересе семилетнего мальчика не было ничего сексуального и в помине, конечно, но чувство всё равно пугало, потому что было непонятным. С Бейхан ничем подобным и не пахло, к тому же после смерти брата она стала ещё тише, насколько это только возможно, и почти не отлипала от матери, а Фатьма была ещё очень мала.

Но сейчас внутри неё словно выключили солнышко, которое дарило всем тёплые лучи веселья и счастья. Глаза опухли и покраснели от постоянных слёз, волосы спутались, потускнели. Лишь когда он обнимал её или трогал, в них на мгновение проскакивал какой-то блеск, дававший надежду, что однажды в покоях снова прозвучит звонкий смех, так гревший уши. И Сулейман делал всё, чтобы этот момент настал скорее.

Орхана он любил, безусловно, но Хатидже была ближе. Была не просто сестрой, но и другом.

Валиде тосковала по сыну не меньше, но гарему было плевать. Если ты взяла в руки вожжи власти, не имеешь права не только отпустить, но даже чуть ослабить хватку, иначе лишишься всего, что приобрела и имела, а то и ниже упадёшь. Айше это понимала, конечно, к тому же Селим всё больше неистовствовал.

Пришёл день, когда из его покоев вынесли мёртвого евнуха.

Хафса была в таком ужасе, узнав об этом, что, наверное, даже услышав о заражении шехзаде, нервничала меньше. Печальная судьба несчастного слуги заботила её в последнюю очередь, разумеется, поэтому от тела как можно скорее избавились, и подготовили правдоподобную версию исчезновения, которой, впрочем, никто особенно и не интересовался — разве что в первый день с кухни прислали узнать, куда делся стоящий на учёте раб, но, получив ответ, успокоились и быстро подыскали нового. Куда важнее было, чтобы никто не узнал о происходящем, потому что дойди информация до братьев шехзаде — те непременно доложат всё султану, да ещё и приукрасят, чтобы шею отца её детей уж наверняка обвила верёвка. Это, в свою очередь, означает автоматическую смерть Сулеймана, а её с дочерьми ждёт незавидная судьба — жить на милости врагов, к тому же подчиняться им. Ахмет, Шахиншах или Коркут, скорее всего, выделят им скромное содержание и распорядятся судьбой вырастающих девочек по своему усмотрению, а вот их наложницы вряд ли упустят шанс поглумиться над поверженной соперницей. Да и заболей, умри кто из детей — никому и дела не будет, пришлют письмо с фальшивыми сожалениями, а сами пожмут плечами, продолжая заниматься своими делами.

* * *

Полгода спустя.

Я потихоньку восстанавливалась. Зияющая дыра в груди затянулась, кошмары приходили всё реже и реже, в последний раз появившись около недели назад. С матерью мы опять помирились, очень радуя Сулеймана, но идею заниматься с настоящим оружием я не оставила.

— Мама, но ведь отец позволил!

— Это была игрушка, дочка.

— Но...

— Я сказала нет. Иди, поиграй с братом.

После того, как Селим встал на мою сторону в вопросе игр, Хафса была недовольна. Мне казалось, что даже не столько из-за предмета спора, сколько из-за того факта, что собственная дочь оказывает сопротивление, и теперь ей было важно восстановить позиции не только в моих глазах, но и в своих.

— Как думаешь, — начала я, привычно обнимая пацана за талию, когда он читал книгу, и кладя голову ему на плечо, — какие они, наши кузены?

— Кузены? — заинтересованно уточнил Сулейман.

— Дети дядей Ахмета, Коркута и Шахиншаха.

— Мы ровесники?

— С кем-то да, с кем-то нет. Ты разве никогда не думал о них?

— Нет, — покачал головой он.

— Странно. Помнишь, на мой день рождения приезжали тёти?

— О, дорогая, они так выросли! — восторгалась Хунди-султан.

— Благодарю, — польщённо улыбалась Айше.

Султанзаде Мехмет, её сын, был тенью старшего брата Мустафы. А тот... завидовал. Мальчик хотел быть шехзаде, наследником престола, но увы, судьба распорядилась иначе. Поэтому он пытался всячески задеть Сулеймана, который, к тому же, был немного младше забияки, что только усиливало конфликты. В общем, по понятным причинам у нас с ним не сложилось, к тому же внешне он мне не понравился. О нет, кузен вовсе не был некрасивым, просто было в нём нечто отталкивающее. Самый старший, Али, нами совершенно не интересовался, больше общаясь с взрослым Хюсревом, сыном Шехзаде Шах-султан. Айнишах и Камершах — близняшки, ровесницы Орхана и Бейхан, ими не интересовались уже мы.

Айнишах-султан, как всегда, прислала подарки и письмо с извинениями, её единственный сын, Зейнеддин, опять заболел, поэтому она не приехала. Остальные тёти ограничились письмами и скромными дарами, извиняясь, что дел много, а ехать далеко. Количество возможных женихов сократилось вдвое: остались только дети дядей.

— Такое забудешь, — закатил глаза шехзаде. Мехмет, с подачи Мустафы, разумеется, сломал любимый меч Сулеймана. Самый первый, пусть и деревянный, но он был дорог как память. В общем, уехали кузены, освещая себе путь несколькими приличными фонарями под глазами. Когда мать отчитывала потрёпанного братуху, на его лице было написано "ни о чём не жалею", впрочем, спустя пять минут сменившееся на знакомое сериальное "мне похуй и чё ты мне сделаешь". Я как увидела, аж слюной подавилась.

— Так вот, — постучала моя скромная особа пальцем по его поясу, — а дяди с семьями не приезжали никогда. Почему?

Сулейман задышал чуть чаще и посмотрел на меня, как на душевнобольную.

— Закон Фатиха, — выплюнул он. — Сама же мне рассказывала.

— Нет, — отмахнулась я. — До смерти султана все дети должны любить друг друга. Тут что-то другое.

Брат фыркнул.

— Ты серьёзно? Отпишутся, как тётки, что заняты, подачку кинут и дело с концом.

— Тётки хоть раз да приезжали, а они никогда.

— Совет Дивана подкупают, некогда людям, — понизив голос, хохотнул Сулейман.

И тут внутри меня щёлкнуло.

Совет контролировался Великим Визирем.

Великий Визирь, проведя голосование среди пашей, мог в исключительных случаях отклонить приказ падишаха.

Великий Визирь был свободным, то есть не являлся ничьей собственностью, а также свободного человека без решения кадия не мог казнить даже султан. Справедливости ради, ничего не сказано про пытки, в результате которых человек мог "случайно" умереть, но, думаю, вторые лица государства были достаточно умными, чтобы избежать такой участи.

Ибрагим был Великим Визирем.

Ибрагим был рабом повелителя, не подданым, а именно рабом.

Имея Великого Визиря — раба, Сулейман мог отдавать ему ЛЮБЫЕ приказы, хоть левую пятку чесать. То есть полностью получал Совет Дивана в свои руки.

Сулейман создал для себя абсолютную монархию.

Если визирь перестанет устраивать брата, то отправится в мир иной по щелчку пальцев. Что и произошло в сериале.

— Охуеть...

— Что ты сказала?

Десять месяцев спустя.

1506 год.

Я ни на шаг не продвинулась в решении вопроса о женитьбе. Матушка ходит какая-то нервная, брат пропадает с учителями, Бейхан нашла своё утешение в Фатьме, а мне осталось только приналечь на книги, чтобы не загнуться от скуки. Отца в последний раз мы видели недели две назад, если не больше.

Итальянский давался с трудом, как и латынь, с оружием тренироваться не было возможности, так как Валиде, видимо, решила костьми лечь, но не позволить доченьке дотронуться до настоящего меча, отстаивая традиции даже перед Селимом. Брат тайком успевал показывать лишь основные позиции, стойки, к тому же не было возможности тренировать мышцы, потому что тушка принадлежала к высшей аристократии, а там это было табу. И плевать бы, но чёртовы служанки, как камеры видеонаблюдения, оповещали Айше о каждом моём действии. По крайней мере, я была почти уверена в этом. А та, в свою очередь, крепко со мной ругалась, даже жаловалась отцу, который был настолько занят своими проблемами, что приказал мне слушаться указаний матери. Пришлось подчиниться. Мало ли, вынесут одинокий труп ночью, дочкой больше, дочкой меньше, какая разница.

В общем, крутой попаданкой стать не вышло, к тому же я была порядком так ленива, поэтому удовлетворилась тем, что в походы ходить не надо, во дворце охрана есть, а в случае чего отбить первый удар мечом получится, дальше придётся бежать.

Если раньше служанки полностью подчинялись приказам матери, то теперь я могла сама повелевать ими, хотя бы отчасти, так как пока ещё слово Валиде стояло выше, но, надеюсь, это только до поры до времени. Поначалу просьбы выходили из меня естественно, потому что обычно так всегда и происходило — подать фрукт, книгу, помочь встать, намылить спину я просила всегда вежливо, однако в какой-то момент торопилась и забыла добавить "пожалуйста". Азра как ни в чём не бывало кивнула и исполнила просьбу, хотя в прошлой жизни в ответ бы уже летело "у нас тут слуг нету, тебе надо — ты и делай!". Наверное, именно тот момент стал переломным, когда я осознала, что могу в прямом смысле приказывать девушкам, причём не потому, что была ценнее их, хотя, в общем-то, в реалиях этого мира так и было, а просто потому, что их предки не были знамениты и сильны. Кровь одинаково красная и у евнуха, и у султана, все условности придумали люди. Но раз уж есть плюшки, почему бы их не покушать, верно?

Няньки медленно превращались в служанок, всё-таки мне уже скоро восемь, по местным меркам почти взрослая девочка. А что я успела за эти годы? Да ничего. Это пугает. Таланты в арифметике не привлекли особого внимания, как я рассчитывала, отцу было абсолютно плевать, мать полагала, что раз проблем нет, то и не стоит тратить время. Схемы всяких паровых двигателей от восьмилетки будут выглядеть очень подозрительно, матанализ я порядком подзабыла, без практики-то, языки усваивала медленно и не особо надолго. Единственное, прокачала отношения с братом, но и то, может, это я себе так льщу, а на самом деле Сулейману без разницы на меня и Бейхан с Фатьмой. Проверить случая не представлялось.

* * *

— Знаешь, — привычно уткнувшись в плечо брата, начала я, — мне недавно приснился сон.

Он не ответил, продолжая слушать, но рука заметно напряглась. Наверное, боялся, что сон плохой и вещий.

— Я была в будущем.

Шехзаде заелозил.

— Спустя пять сотен лет.

— Откуда ты знаешь? — не выдержал он.

— Понятия не имею, но почему-то я была в этом уверена.

— Ну хорошо, и что ты там видела?

— На земле больше не будет рабства, зато появятся высокие-высокие дома до неба и летающие машины!

— Летающие машины?

— Здорово, правда? Они самые интересные, назову их самолётами, — продолжала вдохновенно вещать я.

— Сами летают? — задумался брат. — Это имеет смысл. А что ты ещё видела?

— Забыла. Но что-то хорошее.

Мальчик бы фыркнул, если бы не помнил, чем закончился предыдущий такой сон.

Лязгнула дверь, мы повернулись и узрели светлый лик нашей мудрой матушки, которая, впрочем, не разделяла нашей радости.

— Так, дети, а ну хватит! Сулейман, ты уже большой, чтобы слушать сказки, идите спать.

— Но это всё правда! — возмутилась я.

— Хатидже, милая, — устало проговорила мать, — давай поговорим завтра, хорошо? А сейчас ступайте.

Насупившись, мы удалились в свою комнатку.

— Она никогда мне не верит, — пожаловалась я, расставляя руки в стороны, чтобы служанкам было легче меня раздеть. Изначально это диктовалось необходимостью, потом стало привычкой, а теперь было просто приятно чувствовать себя госпожой голубых кровей, истинной аристократкой. Эгоистично, неэтично, но кайфово, чёрт подери.

Сулейман, стоявший напротив в той же позе, усмехнулся.

— Как и я, — поддразнил он.

— Ах так!

Летящая подушка впечаталась в лицо будущего султана, но была тут же отправлена в обратный полёт, пойманная ловкими руками служанки.

— Шехзаде, госпожа, — с осуждением покачала головой она. — Вам пора за ширмы.

Надо сказать, спустя некоторое время после смерти Орхана мать внезапно обнаружила, что её старшие отпрыски спят в одной постели. И если поначалу она спустила это на тормозах, посчитав, что всему виной полученный стресс, то когда ничего не поменялось ни спустя две недели, ни спустя месяц, султанша забеспокоилась. Дети даже раздевались друг при друге, срам какой! Трусы, впрочем, не снимали всё-таки, удаляясь за ширму, но в остальном не чувствовали никакого дискомфорта. А ведь дочь скоро начнёт развиваться как девушка. Нет, решила султанша, больше так продолжаться не может, и повелела детям спать раздельно. На что получила синхронную истерику, причём, когда Хатидже утихала и набирала воздуху в грудь для следующего вопля, орал Сулейман, и наоборот. Крик стоял такой, что она побыстрее отстранилась, поставив только одно жёсткое условие, иначе, не дай Аллах, будут слухи в гареме, а это всегда проблемы. На удивление, цветы жизни довольно быстро успокоились и согласились с выдвинутым. И то хлеб.

Теперь кровати старших стояли близко, на расстоянии вытянутой руки, что устраивало всех. Но никто не знал, что иногда один из матрасов прогибался под тяжестью сразу двух тел, а другой пустовал.

Долго это продолжаться не могло, когда-нибудь Бейхан встанет попить воды ночью и наткнётся на брата в постели с сестрой, мгновенно растеряет весь сон, забудет, зачем встала, всю ночь будет пялиться в потолок, иногда опасливо скашивая глаза набок, уснёт лишь под утро, не выспится. Промучается весь день, борясь со сном и терзаясь сомнениями — стоит ли рассказывать Валиде? Та, конечно, заметит странное поведение своей самой близкой дочери, будет расспрашивать, и девочка не выдержит, выложит всё. Разразится скандал, Сулейману и Хатидже всыпят по самое не балуй, и закончится всё печально.

Но ведь у них ещё было время, правда?

* * *

Чпок. Шмяк. Буль.

Я методично тыкала ногой в лужу на дворцовой дорожке. Чудесный сад пах свежестью после недавно прошедшего дождя, тяжёлые капли скопились на листьях растений, намереваясь в скором времени либо упасть на землю, либо испариться назад в небо. Служанки, привыкшие к моим странностям, покорно молчали, лишь иногда обмениваясь обеспокоенно-печальными взглядами.

Шмяк. Буль. Чпок.

Туфля промокла, ступня чувствовала прохладу, но она была скорее приятной. В последнее время меня потянуло на философию. Нравилось бродить по красивому творению человеческих рук, погружаясь в свои мысли. Наслаждаться видами, запахами дивных цветов, многие из которых я не видела даже в прошлой жизни. Здороваться с кланяющимися садовниками. Жаль, лавочек почти нет, думаю, было бы очень приятно сидеть там. Надо подкинуть Валиде идею гамака — очень удобно, и воздухом дышишь, и отдыхаешь.

Буль. Шмяк. Чпок.

— Ладно, — обернулась я к девушкам. — вижу, как вы переглядываетесь, и поэтому отвечу — со мной всё нормально. Просто так легче думается.

В ответ послышалось тихое "конечно, госпожа", которое на самом деле означало "мы тебе не верим, но сделаем вид, что верим, потому что проблем никому не хочется".

Тяжело вздохнув, я отправилась во дворец, слыша шелест гравия за спиной. О Аллах, как же мне надоел этот звук!

Недавно Валиде соблаговолила дать своё высочайшее разрешение на мои самостоятельные прогулки в саду, без своего пристального надзора. По-моему, ей просто надоело постоянно бегать на улицу, к тому же Сулейману уже десять, стыдно в его возрасте выходить подышать воздухом лишь с матерью. А меня отпустили за компанию.

С Азрой и Зейнеп, к сожалению, у нас была заметная разница в возрасте и потому ко мне относились скорее как к дочери, чем к равной, умудряясь не забывать при этом, что перед ними госпожа. Поэтому, если я хотела заиметь себе верных соратниц, готовых пожертвовать жизнью ради меня, нужно было подыскивать ровесниц, возможно, на пару лет старше или младше. При этом лучше бы они были изначально свободными, не сломленными. Послушные куклы бесполезны, да и хоть в каком-то смысле будет равенство.

— Матушка, — присела я в поклоне, — у вас найдётся время для небольшого разговора?

— Конечно, милая, проходи, садись. Дайе, оставь нас, с учётными книгами разберусь немного позже.

Чтобы не столкнуться с пятящейся женщиной, пришлось отойти немного в сторону. Повернувшись, я выдавила милую улыбку и кивнула. Полезное будет знакомство, если всё получится.

— Валиде, как вы знаете, у моих нянь подходит к концу срок службы. Да и мне больше без надобности круглосуточный присмотр. Поэтому я бы хотела отправить их на заслуженный покой, одарив достаточным количеством золота на безбедную жизнь, а взамен подобрать себе ровесниц из пленённых рабынь. Желательно, чтобы они умели обращаться с оружием, раз вы запрещаете это мне.

Айше от шока даже рот раскрыла.

— Дочка, это против порядка, я не могу одобрить. Хочешь, мы подберём тебе других, уже обученных служанок?

— Если меня прирежут в одном из коридоров, но всё будет по правилам, вам станет легче?

— Хатидже!

— Мама, я покорно подчинилась, когда вы запретили прикасаться к мечу, хотя очень хочется, стерпела, когда вы стали делать всё возможное, чтобы разделить меня и брата, неужели я не заслужила выполнения хотя бы этой маленькой просьбы?

Женщина замолчала, поджав губы. На самом деле, конечно, понятно, что никакое не "разделение" было, а просто соблюдение обычаев, довольно строгих сейчас, но на этом можно неплохо сыграть.

— Тебе нужно разрешение отца, — решила надавить на больное Хафса. Сулейман и Бейхан перед Селимом благоговели и боялись расстроить. Мне тоже было страшно, но нужно перебороть себя, иначе здравствуй, судьба сериальной истерички.

— Хорошо, — лучезарно улыбнулась я. — Пойду и прямо сейчас спрошу, чего тянуть. Надеюсь, он не сильно разозлится, отвлекаясь от государственных дел из-за столь незначительного повода.

Когда рука уже поднялась, чтобы постучать служанкам, открывавшим двери, в спину прилетело:

— Так и быть.

Подавив приступ ликования, я обернулась.

Валиде смотрела куда угодно, но не на меня. Пальцы сжимали ткань платья.

— Я распоряжусь, скоро евнухи приведут девушек с рынка.

— Благодарю, матушка, вы как всегда мудры и великодушны.

* * *

В животе крутился тугой комок.

Селим взял Сулеймана с собой на охоту.

Что произошло? Прощупывает наследника? Решил взяться за воспитание?

Брат был счастлив, несомненно, трещал о том, сколько дичи наловит вместе с отцом, как славно они проведут время вместе, а я гадала, увижу ли его ещё когда-нибудь. Ведь кто знает, что на уме у пока-ещё-шехзаде... Ходили слухи, что один из евнухов как-то раз зашёл в его покои, а оттуда уже не вернулся. Кто знает, может врут, а может, и нет.

Валиде, судя по всему, разделяла мои опасения.

— Матушка, — успокаивающе положила руку на её колено я, — не волнуйтесь. Папа просто захотел поохотиться с сыном, что тут такого?

Айше бросила оценивающий взгляд на дочь. Вот вроде бы умная, талантливая, даже больше, чем другие дети, но иногда такое выкинет, что хоть стой, хоть падай.

— Он вряд ли будет делать что-то без повода, милая, — покачала головой она. — Именно это меня и тревожит.

— А вдруг причина хорошая?

— Дай Аллах, чтоб так.

— Всё будет хорошо, не тревожьтесь понапрасну. Пожалейте своё сердце.

— Ох, моя дорогая девочка, — притянула меня к себе Хафса, — не бери в голову. Погуляй с сёстрами, они по тебе очень скучают, ты всё с Сулейманом целыми днями.

Я мысленно скривилась. Слушать розовые мечты Бейхан о доме с десятью детишками под аккомпанемент весёлых угукиваний Фатьмы было явно не лучшим способом убить время. Так и хотелось сказать "всё тебе будет, только цена выйдет очень высокой", поэтому чем меньше мы видимся, тем легче сдержать соблазн.

* * *

Полтора месяца спустя.

— Они понимают наш язык?

— Да, госпожа. Все рабыни достаточно времени провели в Османской империи.

— Отлично. Оставь нас, Дайе. Пожалуйста.

— Но...

— Хочу поговорить с ними. Не волнуйся, — взяв женщину за руки, улыбнулась я, — ничего не случится, это ненадолго. Обещаю.

— Хорошо, госпожа, — с тяжёлым вздохом согласилась женщина. — Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Подождав, пока щёлкнет дверь, я обернулась. Штук двадцать девиц, рассевшиеся по разным углам пустующего учебного класса, молча пялились на меня. Брюнетки, шатенки, блондинки, ни одной рыжей. У большинства выражение лица заинтересованно-настороженное, некоторые смотрят с испугом, но ни одна — пустым взглядом. Это хорошо, очень хорошо.

— Моё имя Хатидже-султан, я внучка султана Баязида, дочь шехзаде Селима, сестра шехзаде Сулеймана. Я ищу верных служанок, которым смогу доверить свою жизнь, и предлагаю вам стать ими. В случае отказа никаких наказаний не будет, продолжите службу как обычные рабыни. Вы все имели когда-то свободу, и тем, кто будет готов идти со мной бок о бок, я её верну. Никого неволить не стану, однако взамен потребую безоговорочной преданности лично мне. Выше всего — моё слово, не моей Валиде, не брата, а моё. Если наши приказы будут противоречить друг другу, вы выполните мой. В ближайшие годы, думаю, такого не произойдёт, но, тем не менее, предупреждаю сразу. Единственные исключения — мои дед и отец. За предательство накажу смертью, причём это отнюдь не красивое преувеличение. Если согласитесь — скорее всего, никогда не выйдете замуж, проведёте жизнь подле меня, а также в обязательном порядке примете ислам. Но достойные условия гарантирую. За ответом приду следующим вечером. Думайте.

Сердце колотилось, когда я покинула комнату и приветливо кивнула Дайе.

— Навещу их завтра после ужина.

— Госпожа...

— К выбору личной прислуги следует подходить со всей возможной тщательностью.

— Я поняла вас.

* * *

— Уйди.

— И не подумаю.

— Отстань.

— Когда расскажешь, где была.

— Ты меня бесишь.

— Я тоже тебя люблю, сестра.

— Неужели делать больше нечего? — с тяжёлым вздохом спросила я. — Ну так это легко можно исправить, стоит только сказать Валиде.

— Ты не посмеешь.

— Хочешь проверить?

Надоедливый шехзаде жаждал поделиться впечатлениями трудного дня, но, не обнаружив меня в покоях, отправился на поиски. Я же была вся как на иголках из-за опасной речи, которую произнесла перед рабынями. Мало ли, а вдруг кто услышал?

— Ты злая.

— А ты типа эталон доброты?

Брат надулся. Ещё бы, ведь на первой охоте с отцом он убил какую-то небольшую птицу и до сих пор с методичностью дятла выносил всем мозги, рассказывая, какой отличный из него, юного мужчины, добытчик.

— Ладно, на самом деле я была в саду.

— И всё?

— А чего ты ждал? Тайного жертвоприношения с младенцами?

— Ну-у-у...

— Сулейман!

* * *

Следующим вечером.

— Кто согласен на моё предложение, выйдите вперёд.

Две девушки решительно растолкали кучу остальных, стыдливо опускающих взгляд, и встали передо мной. Брюнетка и шатенка, среднего роста, худые, видимо, плохо питались в прошлом, но это поправимо. Гораздо больше мне понравилось то, что они не колебались, сделав выбор.

— Как ваши имена?

— Анна.

— Марфа.

— Отлично. Теперь вы служите мне. Идём.

— Теперь ваши имена Лале и Мёге, что означает тюльпан и лилия. Какое-то время послужите мне, если поймёте, что ошибались и не готовы соответствовать моим требованиям, вернётесь в ташлык. Опять же, никаких наказаний не будет. С того момента, как я начну доверять вам свои тайны, уйти со службы вы сможете лишь в одно место — к Аллаху. Я понятно объясняю?

Девицы вразнобой закивали. Жаль их, совсем молоденькие, не старше двенадцати.

— Итак, рассказывайте. Мёге, тебя звали раньше Марфой, это необычное имя. Откуда ты родом? Сколько тебе лет?

— Я из русских земель, госпожа, мне одиннадцать лет. Родилась в семье крестьянина, жили мы небогато, но не голодали. Однажды налетели басурманы на нашу деревню, многих в плен угнали, в том числе и меня. Попала на невольничий рынок, там и заметили слуги, купили, привели во дворец.

— Родители живы твои?

Глаза девочки начали подозрительно блестеть.

— Не знаю, госпожа.

— Попробую помочь тебе, — произнесла я. — Можно поискать деревню, послать нашего человека всё выяснить. Но это будет не быстро, думаю, растянется на несколько лет, потому что у меня ещё нет достаточной власти.

Мёге вскинула голову.

— Госпожа... — шокировано прошептала она.

— Что насчёт тебя, Лале? — проигнорировав этот изумлённый выдох, повернулась я.

История, к сожалению, оказалась полностью аналогичной, за исключением того, что местом проживания были польские земли. Печально, очень печально. Пообещала попытаться разыскать родителей, это добавит мне очков в их глазах. Хотя ничего делать, конечно, не буду — если найду, появится дополнительный стимул, чтобы уйти с должности моей служанки и воссоединиться с семьёй.

— Хорошо. Пойдём, познакомлю вас с Азрой и Зейнеп — они были со мной с рождения.

* * *

Два месяца спустя.

— Сынок, у меня есть важная новость, — войдя в покои, сходу начала Валиде.

— Да, матушка?

— Скоро ты отправляешься в Стамбул для обучения. Лучшие учителя будут преподавать тебе всё, что знают, сам султан Баязид пожелал этого!

Сулейман замер.

Столица — это прекрасно, столько возможностей, он увидит дедушку, бабушку, возможно, как-то поможет отцу продвинуться к трону, но...

Хатидже.

Хатидже останется дома.

Сглотнув появившийся в горле комок, он спросил:

— А... сёстры?

Айше нахмурилась.

— Они будут здесь.

— Ты поедешь со мной?

— Нет, мой хороший, — ласково улыбнулась султанша. — Ты уже большой. Пора становиться самостоятельным.

* * *

Говорят, что принцессы должны плакать красиво. Прозрачная слеза скатывается по бледной щеке, печальный взгляд больших глаз устремляется вдаль, голос тихо, но мелодично спрашивает "как же быть?", изящные руки сжимают шёлковый платочек...

Нихуя.

Я старалась не смотреть в зеркало, потому что там была девчонка с растрёпанными волосами, распухшими веками, влажными глазами, некрасиво кривящая губы, то и дело шмыгающая носом.

Я ненавидела быть слабой. Зависимой. Уязвимой.

Поставив себе ещё в прошлой жизни высокую планку, сквозь боль, кровь, пот и слёзы поступила в один из лучших университетов страны, хоть и последней в списке зачисленных. Одногруппники были в основном умнее, знали больше, делали быстрее, и это с одной стороны внушало гордость за себя, что такие талантливые студенты учатся со мной, а с другой жутко задевало эго, которое видело, что они — лучше. Но я относительно успешно заталкивала его на задворки сознания, наслаждаясь принадлежностью к пусть и потенциальной, но интеллектуальной элите государства.

А потом пришла сессия.

Треть группы получила зачёты автоматом по всем предметам, оставшиеся успешно сдали их с первой, максимум второй попытки, и все отправились на экзамены, переговариваясь, что задания оказались легче, чем они думали.

Все, кроме меня.

Поэтому когда парни с девушками открывали шампанское в честь удачно пройденных испытаний и становления настоящими студентами, я только стала готовиться к экзаменам. Это было сложно, это было тяжело, но я закрыла почти все. Оставался ещё один, причём попытка последняя, сдам — учусь дальше, не сдам — отчислят.

Я его провалила.

Преподаватель, что обидно, попался лояльный, но строгий, потому что математический анализ неточностей не терпел, ибо, как говорится, сделано было "везде, но по верхам", за что и пришла расплата. Мне, к счастью, пошли навстречу и дали последний шанс, но этого могло бы и не быть.

Так вот, то ощущение, когда ты вынуждена полагаться на, по сути, милость абсолютно незнакомых людей, которые решают, как дальше пойдёт твоя жизнь — отвратительно. Мерзко.

Султан пожелал видеть в столице брата, и никого более. А Сулейман был частью моей жизни, причём немаленькой.

— Он же даже не знает, — хотелось заорать мне, — про успех в арифметике, про мой характер и намерения, он счёл меня недостойной учиться только из-за пола!

С одной стороны, я не горела желанием яростно грызть гранит науки, а с другой просто по-человечески обидно, ведь такие вкусные перспективы открываются... Впрочем, одновременно и опасные.

Навредить можно множеством способов — теми же ядами, подливавшимися в еду или благовония, банально столкнуть с лестницы, чтобы травмировать позвоночник. Опытные палачи знали, как не оставлять никаких следов на теле жертвы, поэтому был вариант совершить злодеяние ночью, а потом хлопать глазами и выражать соболезнования о безвременной кончине шехзаде. Хотя под присмотром султана надзор очень серьёзный и в странной смерти наследника будут тщательнейшим образом разбираться, но это будет потом. Уже по факту совершения преступления. Тут вся надежда на Гюльбахар-султан, без Сулеймана у Селима не останется наследников, что является огромным минусом для него как возможного следующего главы государства.

Громыхнула дверь, и я дёрнулась, выныривая из размышлений. Сказала же не входить!

— Сестрёнка, не расстраивайся так, прошу.

— Легко сказать, когда ты едешь к падишаху, оставляя меня тухнуть тут.

— Хочешь, можно написать повелителю? Попрошу, чтобы тебя тоже позвали и...

— Не вздумай! — вскинулась я. — Это неповиновение чистой воды!

— Но...

— Жить надоело?

Сулейман насупился.

— По-моему, ты преувеличеваешь.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — горько фыркнула я.

* * *

— Никто из вас не изменил своего решения? Сейчас — последний момент, когда можно передумать, потом дороги назад не будет.

— Я хочу служить вам, госпожа, — сказала Лале.

— Я тоже, — негромко согласилась Мёге.

— Что ж, хорошо, — проговорила я, доставая два платка. — Покройте головы.

Они, видимо, догадавшись, что сейчас произойдёт, охотно протянули руки. Холодные пальцы соприкоснулись с моими. Волнуются, конечно.

— Я буду говорить слова посвящения, а вы должны за мной повторять их. Желательно, хором. Всё ясно?

— Да, госпожа.

— Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха.

— Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха, — проговорили они почти синхронно. Молодцы.

— И свидетельствую, что Мухаммед — раб и пророк его.

— И свидетельствую, что Мухаммед — раб и пророк его, — уже более уверенно продолжили служанки.

— Теперь скажите фразу полностью.

— Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед — раб и пророк его! — хором закончили девочки.

— Молодцы, — улыбнулась я, — поздравляю! Вы стали мусульманками. Поэтому я дарую вам свободу, Лале-хатун и Мёге-хатун. Отныне никто не смеет называть вас наложницами или рабынями. Вы — мои личные доверенные служанки.

— Благодарю, госпожа! — выпалила Лале, а потом рухнула на колени и припала к подолу моего платья. Мёге хотела последовать её примеру, но я подняла руку в останавливающем жесте.

— Встань немедленно. Не люблю подобных унижений. Мне нужны не безвольные рабы, а здравомыслящие люди, которым я могу доверять! Да, позови Зейнеп и Азру, они должны быть где-то недалеко.

Девочка, кивнув, вскочила на ноги и кинулась за дверь.

— Нужно навестить Валиде, — объяснила я озадаченной Мёге. — Она, как глава гарема, должна быть поставлена в известность о том, что только что произошло.

* * *

Полчаса спустя.

— Ты хоть понимаешь, что делаешь?! Какой позор! Рабыни не могут получить волю, Хатидже, это не обсуждается и точка!

— Могут, матушка, кому как не вам знать об этом, — процедила я. Эта женщина иногда очень раздражает. Изначально я имела в виду, что Айше забыла про женщин, уходивших из гарема после положенного срока, но получилось куда больнее.

— Что ты себе позволяешь?! — задохнулась от гнева Хафса.

— Самостоятельно принимать решения! — рявкнула я. — Какая вызывающая дерзость, не так ли?

— Хатидже! Тебе всего лишь восемь лет! Ты ребёнок!

Вдох-выдох, успокойся, это до добра не доведёт, перед тобой сильный противник, ты сейчас его победить не сможешь, поэтому отступи.

— Простите, матушка, я погорячилась, но от свободы моим служанкам не отступлюсь. Я понимаю, что вы — глава гарема, поэтому ставлю вас в известность об изменившемся статусе нескольких бывших рабынь. Ничего не изменится, за исключением того, что эти девушки никогда не смогут стать наложницами, и немного увеличится их жалование. Также я хочу свободы только конкретно для этих двоих, Валиде. Пожалуйста, не отказывайте вашей любящей дочери.

Женщина слушала меня уже без прежнего гнева, но всё равно сердито.

— Раз ты осознаёшь, что власть в моих руках, то я, так и быть, пойду навстречу. Но это первый и последний раз, Хатидже! А ещё ты будешь наказана за неуважение ко мне — весь день просидишь в покоях.

— Как скажете, матушка, — склонилась я. Сутки ареста не так страшно, а вот служанки надолго запомнят, что я шла на жертвы ради отстаивания их интересов.

* * *

— Ты ёбнутый?

— Хатидже...

— Да кого я спрашиваю, конечно, ты ёбнутый!

— Ну Хатидже!

— На кой хрен ты собираешься тащить с собой это убожество?

— Но это мой любимый кафтан!

— Сулейман, у него дырки в трёх местах!

— Они мне очень нравятся!

— Потому что ты чешешь через них свой лживый зад?

— И ничего не лживый! Я обязательно что-нибудь придумаю, вот увидишь. Ты приедешь.

— Слыхала уже, — буркнула я. — И всё же вот это ты с собой не возьмёшь.

— Но...

— Хочешь, позову маму для независимого мнения?

— Это нечестно!

— А жизнь вообще нечестная штука.

— Ябеда!

— Лох голожопый!

Брат покраснел от злости и пихнул меня кулаком.

— А я... а я... А я не буду стараться, чтобы тебя отпустили тоже!

— Ну всё, падла, это война!

Слуги с философским спокойствием созерцали наше очередное побоище подушками, уже перестав пытаться его остановить. Это было неизбежно, как восход солнца по утрам. Даже Валиде смирилась и лишь велела убирать за собой самостоятельно. Все понимали, что мы очень нервничаем.

* * *

Неделю спустя.

Я смотрела вслед веренице карет, устремлявшихся прочь из дворца. Слёзы застилали глаза, пейзаж становился мутным. Мой дорогой брат, хоть ты и станешь султаном, как же всё-таки за тебя страшно...

Валиде подошла сзади и положила руку на моё плечо.

— Не печалься, милая моя доченька. Наш Сулейман вернётся возмужавшим и очень умным, иншалла.

— Надеюсь, что так, матушка.

Очень надеюсь.

Мой дорогой брат,

Я так рада, что ты хорошо добрался! Бейхан и Фатьма передают привет. Расскажи всё-всё! Как выглядит дворец Топкапы? Красив ли он? Тамошний сад больше нашего? Ты видел дедушку? Если да, то какой он? Если нет, то когда увидишь? А бабушку? А наших кузенов?

Надеюсь, ты оставишь свою привычку лоботрясничать в прошлом и наконец-то возьмёшься за ум, чтобы, когда вернёшься, быть достойным вести со мной беседы. Не налегай на сладости — это вредно для тела и кожи, за минуту наслаждения будешь расплачиваться часами тренировок. Береги себя. Я начала скучать с того самого момента, как твоя задница уселась в карету, так что изволь напрячь свои, к сожалению, весьма скромные умственные способности и порадовать учителей. Так ты поскорее вернёшься домой.

С любовью,

Хатидже.

Моя дорогая сестра,

Даже не знаю, с чего начать. Мы въехали во дворец через главные ворота, которые называются Баб-ы Хюмаюн. Говорят, когда шехзаде становится падишахом, он вступает в новый дом именно через этот вход. Как думаешь, хороший знак? Они ведут в первый двор, носящий гордое название двор Янычар, где расположены бытовые помещения. Повелитель выходит на пятничную молитву в Айя-Софию именно через них. Через Хюмаюн, чертовка, я знаю, о чём ты думаешь!

Ещё есть ворота приветствия, или Баб-ус Селям, там находятся канцелярия Дивана, казна, а также собственно здание Совета и башня Правосудия. В этом дворе расположен вход в гарем, очень большой, содержащий несколько сотен комнат. Он, в свою очередь, состоит из четырёх секций: первая — для евнухов, вторая — для наложниц, третья — для Валиде-султан, четвёртая — для повелителя.

Третьи ворота называются воротами Счастья, или Баб-ус Саадет. Сразу за ними раскинулся вход в тронный зал, где повелитель вёдёт свои государственные дела и принимает иностранных послов. Удивительно, что в здании две двери: через первую входит только падишах, а во вторую — все остальные. Неподалёку есть второй вход в гарем, а также внутренние покои, где располагается школа, в которой обучают шехзаде и султанш по крови. Садик из самшитовых деревьев во дворе, окружающий библиотеку и сокровищницу, радует глаз.

В четвёртый двор войти можно лишь из дворца, там нет ничего интересного: павильон для обрезаний, гардеробная и другие помещения.

Главный сад дворца, конечно, крупнее нашего. Он очень красив, трава коротко подстрижена, аккуратные дорожки расходятся от входа к краям. Высокие кусты образуют лабиринт, в котором, однако, сложно потеряться, так как он не очень большой, но если захотеть, спрятаться вполне можно.

Султан Баязид-хан Хазретлери удостоил меня чести видеть его благословенное лицо. Мы не успели провести вместе много времени, к сожалению, но, надеюсь, ещё будет время исправить это досадное упущение. Гюльбахар-султан тоже почтила своим присутствием, госпожа очень красива. Мы немного поговорили о матушке, тебе и сёстрах, а также об отце. Мне показалось, что она была чем-то недовольна, но, возможно, это напрасные опасения. Кузенов не видел, может, приедут позже, попробую разузнать.

Ой, не начинай, как будто сама не любишь вкусно поесть! Мама и сёстры наверняка уже подвергают тебя родственной заботе, так что просто не сопротивляйся.

Твой любящий брат,

Сулейман.

Иногда мне хотелось его придушить.

* * *

Айше-султан начинала что-то подозревать.

Хатидже была порой наивной, ошибалась, безобразничала, ругалась-мирилась с сёстрами и братом, ленилась, в общем, вела себя, как обычный ребёнок.

Вот только не по-детски тяжёлый взгляд карих глаз до сих пор не желал выходить из памяти.

Девочка приходила в бешенство каждый раз, когда её свободу в чём-то пытались, по её мнению, несправедливо ограничить. Если причина запрета, неважно, являлся ли тот наказанием, объяснялась или была очевидной, она была недовольна, этого не отнять. Но подчинялась.

С младшими сёстрами ей было попросту неинтересно — Хафса много раз замечала скучающий взгляд, направленный на щебечущих малышек, и желание деликатно, но быстро избавиться от их общества. То есть нет, было понятно, что и любит она их, и ценит, но всё-таки до уровня Сулеймана им далеко. Единственной безумно крепкой привязанностью был брат — его Хатидже обожала, это было видно невооружённым глазом. Впрочем, и шехзаде души не чаял в сестре, даже идя наперекор матери ради её желаний, что пугало Хафсу больше всего. Пока дочка разумна, но когда-нибудь должна выкинуть фортель, такова природа взрослеющих детей.

— Я наказана, потому что не хочу быть украшением вроде тебя, да, мама?!

— Я член династии Османов! Султанше крови приказывать может только принадлежащий к правящей семье и находящийся выше по положению!

— Если вы дотронетесь до меня хоть пальцем, я пожалуюсь отцу! И оставит ли он вас, мама, управлять гаремом, если вы даже с собственным ребёнком справиться не можете?!

Говорят, если где-то дано больше требуемого, то где-то будет и меньше. Чудесный талант в арифметике, правильные рассуждения в обмен на непослушание, вспышки агрессии и лень. Валиде резко выдохнула, приходя к печальному выводу.

Хатидже не совсем здорова душевно.

Потянувшись за стаканом с водой, султанша вдруг замерла. Внезапно стало холодно, и женщина слегка подрагивающей рукой набросила на плечи шаль. Она вспомнила, у кого ещё были похожие признаки. Из чьих покоев при плохих новостях однажды вынесли труп слуги.

— Аллах помилуй... — прошептала она. Стоящая неподалёку джарийе бросила на госпожу вопросительный взгляд, но промолчала. Так их учили — пока к тебе не обратились, веди себя как можно тише, не отсвечивай. Глядишь, и в живых останешься.

Хафса меж тем постаралась сосредоточиться, чтобы не прийти к неверным выводам. Раз Хатидже унаследовала бешеный темперамент и неуравновешенность Селима, то обращаться с ней следует соответственно — в мелких просьбах потакать, окружать лаской, теплом, но не излишней заботой. Если возникнут крупные противоречия, поступать по-своему, но потом объяснять решение и доносить свою точку зрения.

Разобравшись с пугающей неопределённостью, женщина вздохнула чуть свободнее.

— Пусть приготовят бани.

Присев в положенном поклоне, служанка попятилась и отправилась выполнять поручение.

* * *

Полгода спустя.

— Знаешь, — начала я, балансируя с двумя чашками воды в руках и одной на голове, — по-моему, мы что-то делаем не так.

Бейхан хихикнула.

— Тебя никто не заставлял спорить, — подметила она.

— Как это? А Фатьма, которая меня намеренно провоцировала?

— Это её обычное поведение.

— Соболезную, — проворчала я, чуть шевельнувшись и пытаясь сохранить хрупкое равновесие.

Сестра закатила глаза.

— Она ещё ребёнок.

— Ты себя слышишь? Тебе и десяти нет!

Чашка на голове покачнулась и с грохотом опрокинулась на ковёр, попутно окатив меня водой. На шум из прилегающей к покоям комнатки выскочила Фатьма — мы договорились, что мерзавка не будет присутствовать на моём унижении, а за тщательностью исполнения спора проследит Бейхан.

— Три минуты, — язвительно произнесла она, — слабовато, сестра.

Я была мокрая. Я была злая. И в руках у меня были две чашки воды.

Облитая Фатьма завизжала.

* * *

— Госпожа! — вбежала в покои Лале.

— Она сама виновата! — решительно заявила я, указав на источавшую волны злобы сестру, волосы которой вытирали служанки. Всё-таки воды ей досталось побольше, чем мне, что не могло не радовать.

— Госпожа моя, шехзаде Сулейман Хазретлери прибыл во дворец!

Я рванула с места со скоростью, как минимум, гоночного болида. В голове вертелись десятки вопросов: почему не предупредил, почему так неожиданно, что случилось в столице...

Чуть не сбив по пути пару служанок, я пронеслась через гарем, выскочила на улицу и замерла. Реально, приехал. Стоит, улыбается. Смотрит. Руки распахнул для объятий, шаг навстречу сделал.

— Что ты тут делаешь?

— Хатидже...

— Что. Ты. Тут. Делаешь?

— Дышу, — нахально ответил он.

В этот момент из дверей выбежали сёстры.

— Брат! — счастливо воскликнула Бейхан. — Мы так рады тебя видеть!

Фатьма не стала тратить время на приветствия и попросту кинулась Сулейману на шею.

— Я тоже счастлив, что вернулся домой, — улыбнулся он, обнимая девочку.

Тем временем у меня в голове с кристальной ясностью сложилась логическая цепочка. Отпустить шехзаде вполне могли для посещения дома и семьи, всё-таки мальчику лишь одиннадцать, не писал об этом по настоянию Гюльбахар-султан — чтобы убрать лишнюю возможность для покушения, ведь в дороге может случиться всякое.

— Сынок! — радостно произнесла вышедшая Валиде. Хм, она долго шла или моя служанка оказалась расторопнее, чем Дайе-хатун? Интересно.

— Матушка, — поклонился брат, подойдя к ней и приложившись к руке. Бросил на меня взгляд и шагнул во дворец, обнимаемый за плечи заботливой женщиной. Я осталась стоять на месте, ошарашенная.

— Хатидже, — осторожно спросила Бейхан, — ты разве не рада?

— Что?

— Я думала, первой брата обнимешь ты, а не Фатьма.

Я искоса посмотрела на девочку. Мы потеряли Орхана, и она переключила своё внимание на младшую, чтобы хоть как-то забыться, но та подрастала и с каждым годом испытывала всё меньше удовольствия от душашей опеки матери и старшей сестры. У Бейхан в природе было заботиться, сострадать — воистину идеал женщины, но она просто не знала, куда девать весь этот материал, и оттого печалилась. Вот и сейчас, увидев, наконец, что я отошла от привычного алгоритма действий, она забеспокоилась, но, почти уверена, где-то глубоко в душе обрадовалась — теперь найдётся применение её почти физической потребности помогать.

— Всё в порядке, — мягко ответила я. — Просто это случилось так неожиданно...

Недоверчиво посмотрев на меня, Бейхан развернулась и зашагала внутрь.

* * *

— Через три года я отправлюсь в санджак.

— Это султан сказал? — с интересом приподнялась на подушках я.

— Да.

— Тебе скоро двенадцать лет, не слишком ли рано?

Сулейман возмущённо уставился на меня. Конечно, сейчас ему казалось, что до этого момента целая вечность, но я-то знала, как быстро летит время. Да и блин, пятнадцать — это восьмиклассник, Карл! Максимум девятиклассник! Конечно, дадут лалу, но это всё-таки не то. Учитель не заменит взрослого человека на посту. Хотя вполне возможно, что отправят в какую-нибудь затхлую область, где при всём желании не получится сделать хуже, чем уже есть.

В двери постучали.

— Да! — с ноткой раздражения протянул брат, наверняка уже собиравшийся выдать пламенный спич в стиле "я достаточно взрослый мальчик, отпустите меня гулять".

— Шехзаде, — склонилась Мёге. — Ваши покои готовы.

— Что?? — охренел Сулейман.

— А, так ты не в курсе, — хохотнула я. — Матушка приказала выселить тебя в отдельную комнату, а то вон, так щёки наел, что в нашей уже не помещаешься.

— Пойдём смотреть скорее! — не обращая внимания на подкол, вскочил с дивана он. — Пусть твоя рабыня покажет дорогу!

— Она свободная правоверная мусульманка, — жёстко заметила я.

Брат получил второй приступ охренения. Даже про покои забыл, обернувшись.

— Что?!

— Что слышал. Я освободила Лале и Мёге, и даже ты не можешь звать их рабынями. Только султан может, ибо мы все рабы его.

— Но почему?

— Потому что безвольных рабынь и так хватает, а я хочу, чтобы со мной были по доброй воле, — ответила я. Ну, выбор у них был, так что не соврала. А ещё приятным бонусом прилагаются разные ништяки к свободе, а значит, немного большие полномочия служанок. Но тебе об этом знать не полагается, братишка.

Сулейман задумался. Крепко так. Но потом, видимо, решил оставить размышления, потому что тряхнул головой и изрёк:

— Рабыня или нет, пусть ведёт к моим личным покоям.

* * *

Помещение было небольшим, ибо тут не Топкапы, а Сулейман не первый наследник престола, но вполне достаточным для одиннадцатилетнего мальчика. Стол из тёмного дуба, такой же стул, несколько шкафов, диван, ажурная роспись на стенах. Комнаты евнухов и калф немногим хуже.

— Неплохо, — оценила я.

Брат плюхнулся на тахту и счастливо рассмеялся.

— Войди, хатун, — с максимально надутым видом произнёс он.

— Это своим наложницам говорить будешь, а я — член правящей династии Османов, Хатидже-султан!

— А чего конкретно ты стоишь? Чем сама по себе знаменита? — выдал он мою же фразу, которую бессовестно спиздил. Куда подавать жалобу о нарушении авторских прав?

— Убийством шехзаде с особой жестокостью! — заорала я.

В очередной раз придавленный подушкой Сулейман возмущённо замычал.

Примечания:

Как ваши дела, дорогие читатели? ;)

1509 год.

— Поздравляю, Айше, — сказал Селим, поцеловав сияющую женщину в лоб. — Иншалла, ребёнок родится здоровым.

— Да будет так, как вам угодно, властелин моего сердца.

Неожиданно за тяжёлыми дверьми послышалась какая-то возня, которую никто поначалу не заметил, но очень скоро натренированный слух мужчины уловил шум. Шагнув вперёд и вбок, чтобы обойти недоумённо воззрившуюся на него султаншу, он рявкнул:

— Что там?!

В покои просеменил евнух с низко опущенной головой и быстро заговорил:

— Господин, пришли вести от султана.

— Это по поводу Сулеймана? — тут же вскинулась Айше. — Говори сейчас же!

— Оставь нас, — выплюнул Селим, обращаясь к ней. — Немедленно.

Открыв было рот, чтобы возразить, женщина тут же его захлопнула и поклонилась. Годы жизни в гареме сделали своё дело. Нужно знать, когда можно противостоять, а когда нет, и сейчас был явно не лучший момент. Тактика покорности — единственное, что одобрялось и принималось как в обществе, так и самим шехзаде, поэтому приходилось подчиняться.

Подождав несколько секунд после того, как щёлкнул замок, мужчина велел:

— Говори.

— Шехзаде, султан желает видеть своё семейство в Манисе. Приблизительно в сентябре этого года, более точно неизвестно. Поехать должны все шехзаде с детьми и наложницами.

* * *

Я начинала замечать, что брат отдаляется от меня.

Всё реже и реже веселили его наши подушечные войны, всё чаще и чаще он не реагировал на подколы, смотря в ответ взглядом "ну когда же ты наконец вырастешь". Фамильярности на людях тоже позволялись намного реже, а ещё один раз он повысил голос на меня за то, что при слугах назвала его пупсиком. Ну не придурок ли?

В общем-то, это понятно — пацану четырнадцать, подростковый возраст, гормоны, уже, наверное, и наложницу хочется. А единственное, что есть — небольшая комнатка и постоянный надзор матери, которая одних девок рожает и потому трясётся над ним, как курица с яйцом. Мы с Бейхан и Фатьмой продолжали жить в покоях Валиде, потому что девочки получают свои только после первой крови, как оказалось. Мне двенадцать, в ближайший год должны пойти месячные, там и жених недалеко.

А У МЕНЯ НИХУЯ НЕТ! НИКАКОГО ЗАВАЛЯЩЕГО ИБРАГИМЧИКА!

Живу в гареме, повсюду одни бабы, выйти никуда нельзя, даже нелегально, потому что везде служанки, докладывающие матери. Лале и Мёге, конечно, стали моими друзьями за эти годы, но на этом всё. Общаясь с ними двумя, я зациклилась, пыталась организовать проверки на возможное предательство, которые они успешно проходили, но каждый раз задаваясь вопросом: "А не разгадали ли они мой план? Нужно придумать лучше!". Так и летели месяцы, к тому же учёбу никто не отменял. Худо-бедно знаю итальянский, латынь. Вышивать мне иногда даже нравилось, потому что это, во-первых, развивает мелкую моторику, во-вторых, очищает мысли, занимая руки рутинной работой, в-третьих, приятно хоть иногда использовать вещь, созданную своими руками. Читать Коран — а с кем обсуждать толкования? Гюльфем ещё наверняка даже не подозревает о существовании не то что меня, а даже брата или Османской империи в принципе, так что для компаньонки ещё далеко. Служанки обучены только молчать. Лале и Мёге, хоть и исполняют всё, что нужно, не испытывают большой потребности погружаться в тонкости вероисповедания. То есть, конечно, они прекрасно знают основные праздники, традиции и обычаи, но исследовать возможные скрытые смыслы в постулатах не горят желанием.

Выйти замуж за старого пашу? Противно, фу, но... но...

Но что, если с ним договориться? Сказать "уважаемый, давайте будем спать в одной комнате, только на разных кроватях, и без домогательств?". Может ведь сработать! Может, если он не соврёт, наобещав с три короба, а потом потребовав исполнения супружеского долга. Мать не согласится меня поддерживать в этом, но вот брат — другая история. Селим, конечно, выдаст меня за того, кто ему верен. Следовательно, для сферического в вакууме паши благополучие Сулеймана будет в приоритете. Если за моей спиной будет стоять единственный наследник, это очень серьёзная поддержка. А ещё, если всё выгорит, можно тыкать мать носом, что мол кровиночку не пожалели, подложили под старика, который в деды годится.

План средней паршивости, примем как запасной. Косим, косим всеми силами.

Кстати, по-моему, канонная Хатидже достаточно поздно вышла замуж в первый раз, в двадцать два года или около того. При бракосочетании с Ибрагимом ей было, получается, двадцать восемь. Хотя ту же Шах сбагрили в четырнадцать. Странно, очень странно.

— Ты слышала?! — раздался вопль над ухом. Я аж подпрыгнула на садовой скамеечке. Валиде вняла моей просьбе, и теперь довольно часто на дорожках встречались удобные места для сидения.

— Чего орёшь, малохольный?!

Обучение у султана не прошло даром. Вернувшись, Сулейман показал большой прогресс в фехтовании, точных науках, языках, а также политике. Я с ужасом осознавала, что отстаю от него почти во всём: ведь по сравнению с сёстрами моё образование было блестящим, и казалось бы, нет причин беспокоиться. Теперь мы оба часто закапывались в дворцовой библиотеке, где шехзаде репетиторствовал. Я аккуратно подсовывала ему идею парового двигателя, но пока что брат не проникся и пренебрежительно фыркал на "бессмысленные фантазии". А вот придворный этикет, запрещавший орать, знал назубок, что делало ситуацию весьма удивительной.

— К величайшему сожалению вынужден констатировать, что ты не оглохла, — заявил этот гавнюк, привычно уходя вниз и в сторону, потому что хук правой я отрабатывала с огромным удовольствием.

— Между прочим, пугать невинных милых девушек нехорошо.

— Их — да, но тебя-то можно!

— Ты чё, пёс?

Но будущий султан уже улепётывал по гравиевой дорожке, издавая поистине гомерический хохот. Я задрала подол платья, стиснув его в кулаках, и понеслась следом. Мстить.

Спустя несколько минут с уже начинающим затрудняться дыханием (ну не разрешали бегать, ироды) я вылетела из-за угла, издавая победный вопль, и отвесила брательнику такого смачного пенделя под зад, что он аж покачнулся. Но почему-то никак не отреагировал. Повернув голову чуть правее и сфокусировав взгляд, я увидела клокочущую от ярости Валиде и стайку слуг, взиравших на нас кто испуганно, кто с недоумением, а кто и снисходительно, в зависимости от срока пребывания во дворце.

* * *

— Как вы могли допустить такой позор?!

— А я чё? Я ничё.

— Хатидже!

— Другие вон чё, и ничё, а я чуть чё и сразу вон чё!

— ХАТИДЖЕ!

Айше аж покраснела от злости. Если раньше она сквозь пальцы смотрела на мои выходки и склоки с сёстрами, то теперь взбеленилась, и я не могла понять, почему.

— Как может султанша династии вздёрнуть платье на улице? Как смеет девушка из правящего рода поднимать руку на брата?!

— Вообще-то ногу, — въедливо уточнил Сулейман, но осёкся, встретив гневный взгляд матери.

— Валиде, — рассерженно ответила я, — между прочим, я просила вас позволить мне надеть штаны, но вы запретили. А ведь в них всё было бы в рамках приличий.

— Замолчите, — тяжело дыша, приказала султанша. Что это с ней?

Присев на диван в покоях, мать обвела помещение и нас с братом каким-то мутным, невидящим взглядом, после чего пошатнулась и упала спиной на подушки, неестественно откинув руку, а также сбив причёску с тиарой.

* * *

— Не стоит беспокойства, — проговорила женщина средних лет в лекарском чепце, — такое бывает при ожидании ребёнка. К тому же госпоже уже тридцать один год, ей нужно беречь себя и дитя.

Мы с братом переглянулись. У нас будет ещё брат или сестра? Шах-султан, определила я, лихорадочно вспоминая начавшие забываться даты. Последняя беременность матери.

— Валиде, почему вы не сказали нам? — с обидой спросил Сулейман.

— Я хотела, но вы своим поведением спутали все планы.

Ну да, свали всё на нас, это же так просто. Не ты целый день где-то пропадала, не навещая гарем, отчего даже девушки забеспокоились, а мы непослушные злобные изверги, которые довели до обморока беременную женщину.

— Надеюсь, наша сестра родится здоровой, — холодно обронила я. Брат — конкурент для Сулеймана, и родной едва ли не более опасный, чем единокровный. Иронично, но если остаются два шехзаде от разных женщин, мать одного из них можно в чём-то обвинить и убрать двух зайцев сразу, а сыновья одной имеют абсолютно равные права на престол, ну если у них не очень большая разница в возрасте. Шах младше меня на тринадцать лет, что очень много, но всё равно, зачем лишняя головная боль, если будет мальчик?

Айше сузила глаза.

— Иншалла, — отчеканила она.

* * *

Девять месяцев спустя.

Это — мой шанс на замужество. На встрече с роднёй будут сыновья дядей, которых я никогда в жизни не видела. Хотя сейчас я не так уверена в том, что ориентироваться на них — хорошая идея. Ставить на шехзаде — опасная игра, можно либо поиметь сторонника в игре, либо быть перетянутой в лагерь врага. Ни Ахмет, ни Коркут, ни Шахиншах, ни, тем более, Селим скорее всего не позволят мне сочетаться браком с членом династии. Но попробовать однозначно стоит, где наша не пропадала?

Я почувствовала на себе чей-то взгляд и перестала бездумно пялиться в окно трясущейся кареты. На меня с какой-то затаённой печалью смотрела Валиде, приобнимая сидевшую рядом с ней Бейхан. Сестру укачивало, поэтому её посадили против движения, чтобы хоть немного облегчить страдания. Фатьма была справа от меня, чем жутко бесила, но для девочки никто не будет выделять отдельную карету. Это шехзаде нужно оберегать, а мы — расходный материал-с. Отец ехал с братом впереди, и я даже не заикалась о том, чтобы присоединиться к ним.

— Ну когда мы уже приедем? — в сотый раз спросила Фатьма, нетерпеливо подпрыгивая на сиденье.

— Скоро, — сдержанно ответила мать, рефлекторно ухватившись за большой живот на очередной кочке. Интересно, чем думал султан, вызывая женщину на сносях за грёбаную тысячу километров? Мы едем уже десятый день, а конца-края дороги всё не видно. Вот кстати, а есть ли медали для жоп? Потому что моя за героическое перенесение всех мук заслуживает высшей награды, определённо. Сулейман султаном станет — заставлю ввести.

— Привал! — прозвучал крик откуда-то спереди. Карета остановилась. Бейхан облегчённо выдохнула и выползла на улицу, наблюдая за скачущей сайгаком младшей.

С помощью евнухов Айше вышла наружу и сощурила глаза, подставляя лицо по-летнему жаркому османскому солнцу. Послышался топот копыт, и спустя минуту возле нашего шатра спешился Сулейман. В белой рубашке, тёмных кожаных штанах, широкоплечий и юный, он показался мне особенно красивым. Даже позавидовала самой себе, что у меня — такой брат.

— Хатидже, — с улыбкой обратился он ко мне, — как вы?

— Нормально. Бейхан и маме тяжело, но терпят. Скажи мне, что это Маниса, молю тебя!

— Это Маниса.

— Что? — опешила я.

— До дворца остался ещё один переход, — принялся объяснять шехзаде. — Думаю, к вечеру уже будем на месте. Дядя Ахмет уже приехал, ждут нас и дядю Шахиншаха.

Я сделала шаг вперёд и заключила его в объятия. Спустя миг тёплые руки опустились на плечи и прижали к себе поближе. На удивление, сейчас брат не стеснялся проявлять тёплые чувства на публике. Скорее всего, потому что соскучился, целыми днями тусуясь с отцом и мужской компанией. Кстати о папеньке, где он?

— Отец занят, — продолжил Сулейман, не прекращая, впрочем, обнимашек. — Он придёт к вам в Манисе.

Ну да, проехать сто метров и узнать, как там беременная наложница и твои дети — это же так долго! Селиму просто плевать, вот и всё. Мы ведь не наследники, много сил не придаём.

* * *

Несколько часов спустя.

Вдалеке показались крыши домов, и девочка закричала. Высунув голову из окна кареты, она вопила:

— Смотрите, смотрите! Город!

— Фатьма! — одёрнула её мать. — Веди себя прилично. Ты будешь представлена другим членам династии, поэтому не расстраивай меня!

Я с интересом осматривала окрестности. Дорога добротная, ухабов стало меньше, леса зелёные. Впереди действительно виднелось несколько деревенских домиков — вероятно, за ними есть ещё. Пригород Манисы ничем не отличался от небольших деревенек, которые мы иногда проезжали по пути.

— Ничего так, приемлемо.

Бейхан вырвало в тазик.

Под мерное потрескивание свечей постукивали по золотым тарелкам золотые ложки. Впервые за много лет главная ветвь правящей династии собралась вместе. Во главе стола сидел, разумеется, султан. Я плохо его помнила, однако человек передо мной был уже преклонных лет, с наполовину поседевшими волосами, морщинами на лице и руках. Он ел быстро, но аккуратно, не торопясь и иногда окидывая холодным взглядом сидящих за столом. Гюльбахар-султан осталась в Стамбуле, поэтому, к сожалению, у меня не было возможности пообщаться с ней и задать интересующие вопросы. Другие наложницы были там же, в гареме падишаха.

Шехзаде привезли с собой только детей и тех женщин, кто родил сыновей, поэтому с отцом приехала лишь моя мать. По разные стороны от султана сидели два любимых его сына — Коркут, что несколько лет назад переместился в Анталью, и Ахмет, продолжавший править в Амасье. Сразу после первого сидел Селим, а напротив расположился Шахиншах, прибывший из Коньи. Далее шли внуки и внучки султана, а только потом их матери. Баязид как бы демонстрировал им — можешь нарожать хоть десяток наследников, частью династии тебе не стать. Ты инкубатор для правящей семьи, сегодня есть, завтра нет. Не отсюда ли растут ноги тех слов Айше к Хюррем?

Я осторожно покосилась на брата. Он сидел на одно место ближе к султану, аккуратно разрезая перепёлку. Высокий, у нас с ним разница в росте примерно на голову, шехзаде почти полностью загораживал обзор на дедушку, следовательно, он меня тоже не видел. Я позволила себе немного расслабиться — не так прямо держать спину, это всё-таки утомительно, и занялась едва ли не самым приоритетным на данный момент занятием. Нужно рассмотреть кузенов.

Вот сидят смуглые, тёмноволосые и кареглазые дети дяди Ахмета — взрослый, двадцатилетний Алаэддин Али, восемнадцатилетний Касым, семнадцатилетние Осман и Сулейман, рождённые, впрочем, от разных наложниц. Тёзка брата равнодушно пережёвывал мясо, не обращая ни на что внимание. Видно было, что его мысли далеко отсюда. Первые же трое иногда перешёптывались, оглядывая стол, но в основном смирно ели, сосредоточившись на тарелках. А вот пятнадцатилетний Мурад ведёт себя иначе. Спокойно, без тени страха или неудобства он рассматривает каждого сидящего, включая даже падишаха. Глаза, и без того тёмные, в полумраке покоев кажутся совсем чёрными, а отблески огня в свечах придают им особенный шарм. Словно почувствовав мой взгляд, он повернул голову и усмехнулся. Я с трудом удержалась, чтобы не опустить взор, но пересилила себя и упрямо смотрела ему точно в зрачки. Шехзаде дёрнул уголком губ и вернулся к трапезе, что, впрочем, правильно, потому что так пялиться неприлично. Рядом с ним сидят восьмилетние близнецы — Муса и Эмир, занятые исключительно толканием друг друга незаметно от взрослых. Возле мальчишек изящно поглощает пищу единственная дочь Ахмета, Исма-султан. Ей тринадцать, как и мне. Надменный взгляд, которым кузина окидывает большинство присутствующих, указывает, что девочка любима семьёй и находится на особом положении, как младшая и единственная дочь.

Семилетний первенец дяди Шахиншаха, Алаэддин, имеет более светлую кожу, какой-то узковатый разрез глаз и чёрные, словно смоль, волосы. Может быть, его мать — азиатка? Я ещё не видела лица всех женщин шехзаде, одна из них вполне может оказаться с восточных земель. Наложницы-китаянки редки, да и не очень котируются на рынке рабынь, так как считается, что столь резкое смешение кровей может негативно отразиться на ребёнке. Но всё возможно. Хотя шестилетки Махмуд и Мехмед, единокровные братья Алаэддина, ну просто копии отца, почти близнецы. Самый младший сын дяди, восьмимесячный Мустафа, аккуратно ел кашу из рук кормилицы. Ей позволили сесть за стол рядом с шехзаде, чтобы ни одна султанша не получила хотя бы надежду на преимущество — сидеть ближе к падишаху, чем соперницы. Ничего интересного данные дети из себя не представляют, единственный вопрос, почему они родились так поздно, но для моих целей это вторично.

Потомство дяди Коркута загораживал брат, поэтому максимум, что я могла себе позволить — бросать мимолётные взгляды, и то не часто. Оно, впрочем, было очень невелико — четырнадцатилетняя Ферахшад-султан и десятилетний шехзаде Селим. Оба чинно ели, не обращая внимания на происходящее, но, в отличие от кузена Сулеймана, видно, что это требование отца, а не природное отсутствие любопытства. Однако для меня тут никакой пользы нет. Самым интересным вариантом на данный момент является Мурад. Шехзаде умён, смел, но не в ущерб себе, старше, но ненамного, да и красивый, что уж скрывать. Он мне понравился. Следующим в рейтинге потенциальных мужей идёт тёзка брата — таким легко управлять, и измен не будет. Хотя там может быть очень властная свекровь, поэтому оставим как запасной на крайняк. Лучше старого пердуна, но хуже того же Мурада.

Ложка падишаха стукнула о стол, и мы моментально перестали есть. Таковы правила, ничего не поделаешь. Султан поднялся из-за стола, что тут же проделали и остальные. Дед обвёл взглядом склонившихся людей и вышел, бросив перед дверьми:

— Приятного вечера.

Мне показалось, что он испытывал удовлетворение охотника, скинувшего в одну яму с десяток ядовитых змей и наблюдающего за развитием событий — кто же останется в живых?

* * *

— Повелитель, — поклонился евнух. — К вам шехзаде Коркут.

— Проси.

Вошедший опустил голову, выражая почтение, но, подняв её, наткнулся лишь на холодный взгляд карих глаз. Сглотнув, он собрался с мыслями и начал говорить:

— Государь, вот уже более шести лет я управляю санджаком, что вы даровали мне. Анталия процветает, её жители всем довольны. За прошедший год не было ни одной эпидемии, ни одного серьёзного происшествия. Наместник, что помогает в управлении, добросовестно выполняет свои обязанности, поэтому почти не требуется моего присутствия. Однако все эти годы мой прошлый санджак, Маниса, пустует. Так как вы не сочли нужным отправить кого-либо туда, я осмелюсь попросить вас о милости — позволите ли вы мне вернуться в Сарухан?

Смерив долгим взглядом мужчину, султан произнёс одно маленькое, короткое слово, содрогнувшее мир шехзаде:

— Нет.

— Как вам угодно, — с трудом сдерживаясь, выдавил Коркут. — Могу я узнать причину?

— Я так решил.

— Слушаюсь, повелитель. Если позволите, я покину вас.

Падишах лениво махнул рукой и перестал обращать внимание на сына, погрузившись в одному ему ведомые размышления над книгой.

Шехзаде же покинул покои отца в полном раздрае, не зная, что и думать. Вернее, догадываясь. В голове почему-то крутилось только одно слово: Ахмет.

* * *

Мы с братом направлялись к его покоям, тихо переговариваясь о прошедшем ужине, как вдруг меня кто-то окликнул:

— Хатидже!

— Мурад? — опешила я.

— Хочу поговорить. Наедине.

— Она никуда не пойдёт, — отрезал Сулейман, нахмурившись.

— О? А я думал, она способна решить самостоятельно.

— Способна, — кивнула я, еле справившись с нахлынувшими смущением и удивлением. Парень довольно приосанился, ожидая согласия. — И решаю остаться с братом. Если хочешь что-то сказать, напиши.

— Это компромат, — сердито процедил Мурад, сверкнув глазами.

— То есть девушке соглашаться на тайные встречи с почти незнакомым парнем — нормально, а письмо передать — компромат?

— Мы родственники.

— У нас только дед общий. Теоретически, с разрешения шейх-уль-ислама, мы могли бы заключить никах. Следовательно, соблюдать нормы приличия следует соответствующие.

— Так во-о-о-т в чём дело, — протянул мальчишка. — Неужели не смогла устоять перед моей мужской красотой и влюбилась, кузина? — хохотнул он. — Думаю, твои пылкие взгляды заметил даже султан.

— Не неси бред, — жёстко оборвал его Сулейман, сжав кулаки. — Оставь при себе свои фантазии.

— Как мило, братик защищает сестричку, — состроил умильное личико Мурад. — Что ж, не буду мешать семейной идиллии. Смотри не пожалей потом, что отказалась, дорогая невеста.

Проводив взглядом удаляющегося надоедливого подростка, мы проделали оставшийся путь до покоев в молчании. Зайдя, чтобы осмотреться, Сулейман вдруг цепко схватил меня за руку, не давая вырваться, и требовательно уставился прямо в глаза.

— Скажи, это правда? Он тебе действительно понравился?

— Да, — не стала увиливать я, слегка ошарашенная его напором. — Но сейчас вижу, что ошиблась с выбором.

— И про брак ты тоже думала, не так ли? — повысив голос, спросил брат.

— Верно. Соединение с членом династии придало бы моим детям и мне больший вес. А что тебе не нравится, я не понимаю?

— Всё! — выкрикнул он, но потом, спохватившись, продолжил уже тише. — Тебе тринадцать, не слишком ли рано думать о подобных вопросах?

Я тяжело вздохнула. Кажется, настало время раскрыть юному шехзаде глаза на то, что он где-то в глубине души хорошо понимал, но упорно не желал видеть, изо всех сил стараясь уберечь розовый замок своей мечты от разрушения.

— Слушай внимательно то, что я тебе сейчас скажу, брат. Я — девочка, и для династии абсолютно не важна. Моя ценность в продолжении рода Османов ниже стоимости любой рабыни, что находится в гареме. Я — расходный материал, который пристроят за выгодного пашу после первой крови, а у меня она должна начаться уже скоро. И придётся спать со стариком, рожать ему детей. Когда он умрёт — всё по новой, но уже с другим пердуном. И так — до самой смерти. Я не хочу подобной жизни, поэтому пытаюсь хоть как-то выкрутиться, хотя сам понимаешь, выбора мало.

Лёгкие уже набирали воздух, чтобы продолжить тираду, но крепкие объятия нарушили мои планы. Сжав руки до боли, Сулейман глухо произнёс:

— Пока я жив, тебе не придётся так поступать.

— Не обещай то, чего выполнить не можешь, — прогундосила ему в плечо я. — Если это потребуется для твоего выживания и благополучия, хоть за шайтана пойду. Лучше скажи, могу я рассчитывать на твою помощь?

— Какую угодно, — твёрдо заявил шехзаде, наконец отстранившись.

* * *

Несколько дней спустя.

— Тебя зовут Шах Хубан.

Валиде устало откинулась на подушки. Роды были тяжёлыми, насколько мне удалось узнать у повитух. К сожалению, Мёге и Лале остались в Трабзоне, поэтому послать их не представлялось возможным и приходилось добывать информацию самой. Имя сестре дал султан, отец просто стоял рядом с нейтральным выражением лица. Сулейман глядел на новорожденную с сочувствием, а я мысленно вспоминала изрядно выветрившиеся даты. Итак, Баязиду осталось править и жить около трёх лет, большая часть которых будет наполнена смутами и интригами. Потом падишахом должен будет стать мой отец, который удержится на троне около восьми лет, а потом брат. Одиннадцать лет до победы...

При этом первое замужество состоялось в тысяча пятьсот восемнадцатом, вроде, году. Девять лет осталось, но это для сериальной Хатидже. А что насчёт меня? Ну, первый, самый очевидный вариант — грохнуть отца в семнадцатом, так, чисто для профилактики. Султаном станет брат, и всё будет чики-пуки. Но есть нюансы: может измениться история и могут спалить несчастную деточку за отцеубийство(м). Второй — согласиться на брак с пашой. Мерзость. Третий — всеми силами упираться, хоть в петлю лезть, давить на то, что папаня уже стал султаном, поэтому увеличивать своё влияние бесполезно, ведь он властелин мира. Но тут есть опасность, что он пойдёт на принцип — я падишах, а ты всего лишь девка, обязана подчиниться.

— Госпоже нужно отдохнуть, — проговорила склонившаяся после ухода султана акушерка. Намёк понят, сваливаем. Что интересно, Валиде даже не взяла на руки младенца, хотя меня сразу обняла. Четвёртая дочь, маман можно понять. Я была первой девочкой, а это часто особенное положение.

Идя мимо гарема, я заметила какое-то шебуршание и остановилась. Сулейман же, обернувшись и встретив глазами кивок, продолжил движение, потому что, во-первых, не шибко интересовался перешёптываниями девок как парень, а во-вторых, это было не совсем законно — шехзаде в чужом гареме. Формально брат ещё имел в него доступ как ребёнок, но, думаю, совсем скоро его отправят в санджак и детство закончится.

— Девушки! — окликнула я их. Никто кричать "Доро-о-огу!" не должен был, так как не доросла пока. Служанок дали, конечно, но двоих на всех четверых, а теперь уже и пятерых, и сопровождать повсюду, как в Трабзоне, они просто физически не могли.

— Госпожа, — склонили головы они. В ряд передо мной выстраиваться тоже никто не обязан. Пока.

— О чём разговариваете?

— Ни о чём, просто пустяки, — как-то уж слишком весело произнесла какая-то брюнетка. Я сузила глаза.

— Что-то мне так не кажется. Раз вы настолько взбудоражились, что даже мой брат заметил, то новость должны знать многие. Рано или поздно она дойдёт и до меня, и будет очень печально, если вы не поделились чем-нибудь важным. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Рабыни испуганно-озадаченно запереглядывались. Ну да, пришла какая-то козявка, седьмая вода на киселе твоему боссу, и командует. Поэтому подсластим пилюлю.

— Пожалуйста, скажите! — просящим тоном протянула я. — Обещаю, что не буду сердиться, что бы это ни было.

Какая-то русая девушка прикрыла глаза, выдохнула и произнесла:

— Мы кое-что слышали, но не хотели вас тревожить.

— Я вся внимание.

— Говорят, будто в столице случилось страшное землетрясение, погибло много людей. Пострадал даже дворец падишаха. Больше мы ничего не знаем, госпожа, простите.

Вот те нате — хрен в томате... Сразу понятно, что повреждения резиденции правящей династии очень серьёзные, потому что иначе народ бы о них просто не узнал. Дело в том, что сама власть султана оправдывается тем, что он — тень Аллаха на земле. И если повелитель или его родственники пострадали, значит, провинились и были наказаны, никак иначе. Это ставит его на один уровень с обычными людьми, а отсюда один шаг до бунта — с чего вдруг один из нас должен нами править? Поэтому семья султана в глазах народа должна быть идеальной. Интересно, как там Гюльбахар-султан, не пострадала ли?

Гюльбахар-султан умерла. А я так её и не увидела, ту женщину, благодаря которой, скорее всего, мой брат остался жив во дворце Топкапы. Мы все носили траур, формально — по случившемуся бедствию, но на самом деле каждый оплакивал кого-то своего. Султан остался на какое-то время в Манисе, чтобы в столице успели хотя бы немного подготовиться к его приезду. Разумеется, ни о каком счастливом времяпровождении не могло идти и речи, все старались сидеть тихо, не высовываться. Матери постоянно были рядом с детьми, не отпуская одних даже в сад. Наша Валиде ещё не оправилась после родов, да и Шах Хубан была очень слаба, поэтому мы сидели в покоях. Собственно, в такой мрачной атмосфере и проходило распределение шехзаде по санджакам.

Насколько я поняла из рассказа брата, которому, в свою очередь, иногда поставлял информацию отец, для него предназначалась очень маленькая область, почти незаметная на карте, но весьма стабильная. Вспомнив уроки географии, Сулейман предположил, что это будет далеко от границ, чем весьма обрадовал меня. Конечно, мальчишке никто не доверит управление стратегически важной областью, а дополнительным плюсом шла почти нулевая возможность по-серьёзному облажаться, тем более с наставником. Мы пребывали в спокойствии относительно этого вопроса, полагая его закрытым. Положение семьи оставалось неопределённым в том смысле, что пора бы уже возвращаться домой, в Трабзон, но, во-первых, Шах нет и месяца, а дорога дальняя, и траур ещё идёт.

* * *

Неделю спустя.

Однако гром грянул, откуда не ждали.

— Каффа? — неверяще переспросил Сулейман.

Селим мрачно посмотрел на сына. Шехзаде, стушевавшись, пробормотал извинения и замер, глядя вроде бы и в глаза, но вроде куда-то в сторону, что раздражало. Изначально Сулейман должен был отправиться в Болу — маленький незаметный санджак, зато неподалёку от Стамбула, о чём было сделано соответствующее объявление. Но только что пришла весть: султан поменял решение, и юный шехзаде едет в Генуэзскую крепость, крымский город Феодосию. Это не могло быть случайностью, ибо каждое назначение обсуждается с пашами, и раз уж дошло до официального заявления, то, значит, препятствий не было. Однако что-то — вернее, кто-то — не дало случиться этому. Ахмет, да примет его шайтан в свои объятия, мутил воду. Как обычно, доказательств не было, да и не могло быть, но всем всё было ясно.

— Отец, я готов ехать, если так пожелал повелитель. Но уверены ли вы, что это действительно его решение?

— Приказы падишаха сомнению не подлежат! — рявкнул мужчина. — Ступай к себе!

Поклонившись, мальчишка выскочил из покоев. Селим, меж тем, крепко задумался: потеря матери хоть и огорчила его, но медлить было нельзя. Находиться в Трабзоне дальше означает подписать себе смертный приговор, так как отец, увы, явно оказывает предпочтение Ахмету, иначе сын бы сейчас собирал вещи для поездки в Болу. Следовательно, нужно попросить другой санджак, причём крайне желательно, чтобы он был ближе к столице. Идеально подойдёт единственный вариант — Румелия. Почти столь же близка к столице, как и Маниса.

Выйдя из покоев, шехзаде твёрдым шагом направился к султану.

— Доложите обо мне, — велел он евнухам, глубоко вдыхая и сосредотачиваясь.

— Как прикажете, господин.

Почти минуту в коридоре царила тишина, нарушаемая лишь размеренным дыханием шехзаде и более прерывистым молодого евнуха, боявшегося даже глаза поднять на господина. Наконец двустворчатые двери распахнулись, и вышедший слуга, склонившись, проговорил:

— Повелитель ожидает вас.

Селим вошёл, встречая суровый взгляд отца и отмечая общую слабость его положения — сидит на стуле, тяжко на него оперевшись, руки лежат на столе, чтобы скрыть едва уловимую дрожь. Старость не обходит никого, и скоро начнётся смута.

— Государь, я пришёл просить вас о милости.

— Слушаю.

— Сегодня я узнал, что вы изменили своё решение относительно Сулеймана и отправили его в Крым. Он ещё очень юн, поэтому осмелюсь просить вас разрешить мне управлять Румелией, чтобы быть рядом с сыном.

Баязид бросил на шехзаде насмешливый взгляд. Он, может быть, стар, но отнюдь не глуп.

— Нет. Если так хочешь поддержать моего внука, можешь отправляться в Семендире, это часть Румелии, но ближе к Каффе.

Селим зло склонил голову.

— Как вам будет угодно, повелитель.

— Можешь идти.

Покинув покои, мужчина метнул яростный взгляд на побледневшего евнуха. Хотелось бы его к себе, но сейчас нельзя — могут заметить, к тому же неизвестно, помнит ли султан раба в лицо, и проверять это опасно для жизни. Что ж, Семендире так Семендире, Румелия, в конце концов, во Фракии, жить можно.

* * *

Две недели спустя.

— Пияле, — позвал шехзаде, — собирайся. Нам нужно уезжать.

Мужчина средних лет удивлённо расширил глаза, но молча кивнул и вытащил из шкафа лёгкий сундучок, начиная сгребать туда самые важные документы со стола.

— Селим едет с нами, Ферахшад остаётся.

— Господин, она же ваша дочь...

— Жизнь сына важнее для династии. — выплюнул Коркут. — Девчонка останется, чтобы у меня было больше шансов оправдаться в случае неудачи.

— Как вам будет угодно. Остальное сжечь?

— Да. От пепла тоже избавься.

— Как быть с вещами?

— Брать по минимуму, только самое необходимое. Путь до Египта не близкий, но, думаю, мамлюкский хан будет рад принять меня.

— Вы полагаете, — осторожно начал Пияле, — что всё настолько плохо?

Коркут ударил кулаком в стену.

— Я просил вернуть прежний санджак, но отец отослал ещё дальше! Ахмет, шайтан его раздери, это всё его вина!

Немного успокоившись, он сел и забарабанил пальцами по деревянной крышке стола. Пияле знал, что этот жест означает — господин сильно нервничает. Очень сильно. В последний раз такое происходило, когда Баязид становился султаном — дед Коркута, Мехмед Фатих, ввёл братоубийственный закон, и тот, тогда ещё одиннадцатилетний мальчик, очень переживал за отца.

— Выезжаем через несколько часов. Ферахшад скажите, что мы с её братом уехали по своим делам, все расспросы пресекать.

* * *

Каффа.

Матушка окинула взглядом дворец, её примеру последовали я, брат и Бейхан с Фатьмой. Шах же что-то булькала в своих пелёнках. Толпа людей, встречающих нас у входа, заинтересованно перешёптывалась. Я мысленно скривилась — в дороге, видать, съела что-то не то или грязными руками ко рту прикоснулась, и внизу живота неприятно тянуло, терпеть взаимные расшаркивания не хотелось, но, увы, приходилось.

Наконец, спустя полчаса, я добралась до постели и рухнула на неё прямо в дорожной одежде. Матушка немного задержалась, видимо, разговаривала со слугами. Становилось всё хуже, настолько, что заметила даже Бейхан.

— Хатидже, — аккуратно дотронулась она до моего плеча. — С тобой всё в порядке?

— Нет, — честно ответила я. Глаза сестры испуганно расширились. — Позови лекаршу, пожалуйста.

Внезапно мою голову посетила одна мысль, и я стала судорожно, не обращая внимания на боль, задирать подол платья, стаскивая нижнее бельё, эти ужасные псевдошаровары.

— Что ты делаешь?! — с ужасом спросила Фатьма. Служанки отвернулись, оставив её наедине с, как она полагала, наверное, сбрендившей сестрой.

Наконец добравшись до слоя, прилегающего к коже, я заорала. На белой ткани красовалось алое пятно. И надо же было Бейхан с лекаршей залететь в покои именно тогда, когда я тут красуюсь со спущенными портками! Ладно ещё сестра, но чужая женщина вполне может рассказать кому не надо. Тут, конечно, не Топкапы, но могут счесть за плохое предзнаменование. Впрочем, очень скоро мне стало сильно похуй.

Из всех отверстий что-то лилось, внизу живота словно медленно прокручивали острый кинжал, меня тошнило, хотелось срать, а ещё убить Селима, который зажопил несчастную Y-хромосому. Служанка омыла между ног чем-то холодным, кто-то что-то сказал, но мне было уже всё равно.

От боли, безысходности и просто обиды на мир, чтобы хоть как-то отвлечься, я выгнулась и закричала что есть мочи.

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался одновременно испуганный и разъярённый Сулейман.

Несколько минут назад.

Девушка вытащила кровавую тряпку, лежавшую между ног госпожи, заменила её на новую, а старую шлёпнула в тазик. Сгустки свернувшейся крови плавали в красной воде, словно куски печени. Первые месячные проходили у султанши очень тяжело. Плотность крови меньше плотности воды, поэтому создавалось впечатление, что в этом тазу кого-то убили, как минимум. Вздохнув, служанка взяла посудину и вышла из покоев, чтобы сменить воду.

— Шехзаде, — испуганно поклонилась она. — Госпожа.

Валиде сдерживала сына, уговаривая отойти, потому что это "женские дела". В этот момент из покоев донёсся крик, и парень, чуть не сбив мать с ног, ринулся в комнату.

Сулейман на долгие годы запомнил, как из покоев сестры вынесли таз, полный крови.

* * *

— Сынок, выйди, — велела Айше. — Этот разговор не для твоих ушей.

— Моя сестра истекает кровью, а вы говорите мне уйти?!

— Пусть останется, — согласилась я, пошарив в воздухе рукой. Брат ухватился за неё, тепло его ладоней немного успокаивало и отвлекало от боли.

— Хатидже, так делать не положено.

— А я положила на это хуй.

— Хатидже! — разозлилась мать. — Ещё слово, и я уйду!

— Скатертью дорожка, — прошипела я. — Уверена, у служанок процесс отличается не сильно, пусть они и расскажут.

Айше аж задохнулась от возмущения. Это было страшным оскорблением — отвернуться от матери к рабыням, потому что считалось, что именно мать должна объяснять про первую кровь и становление девушкой. Этакий финиш, переход во взрослую жизнь. Она резко встала, взмахнув длинными рукавами, и быстро исчезла за дверью. Лале и Мёге, поддерживающие меня, растерянно переглянулись. Видимо, опасались, что гнев Валиде обрушится на них.

— Расскажите, — попросила я, вытянув шею к изголовью, где стояли девушки.

— Госпожа, — неуверенно начала Лале.

— Брат, ты останешься?

Сулейман замялся. Конечно, парнишку смущали подобные разговоры, но самому было ужасно любопытно. Хотя признаться в этом — значило понести урон своей репутации.

— Если я тебе нужен...

— Конечно да! Ещё спрашиваешь!

Он улыбнулся, покрепче ухватил мою руку и кивнул.

* * *

Неделю спустя.

— В итоге из меня вываливаются куски матки, — радостно заключила я. Сулейман позеленел и с ужасом уставился на книгу. Служанки объяснили, как могли, но их слова не удовлетворили моего любопытного брата, поэтому мы отправились в библиотеку, когда я более-менее пришла в себя и "кровь" завершилась. Местные прокладки — это скорее такие подгузники, ходить в них неудобно, да и подтекают они быстро, поэтому, чтобы избежать конфуза, мы подождали, пока месячные закончатся и уже тогда пошли выяснять.

— И такое будет каждый месяц?! — придушенно спросил шехзаде.

— Ага, — с садистским удовольствием согласилась я. — Ближайшие лет тридцать.

— Господин, — склонилась рабыня брата, — вас зовёт Айше-султан.

Целую неделю Валиде не разговаривала ни со мной, ни с Сулейманом, потому что он встал на мою сторону, чем я очень гордилась. Хотя наверняка она справлялась о моём состоянии у служанок, но лично ни разу не пришла. Бейхан очень расстраивалась, Фатьма хихикала вместе со мной. Этот вызов был ожидаем, но как-то не вовремя.

— Идём, — встал Сулик.

Служанка округлила глаза, видимо, насчёт меня указаний не было, но сказать это напрямую не решилась. Я кивнула и последовала за ними.

— Тебя никто не звал, — холодно бросила мать.

— Самолёт летел, колёса тёрлися, вы не звали нас, а мы припёрлися! — насмешливо пропела я. Брат фыркнул, наверное, вспомнил мои рассказы о снах и будущем. Глаза прислуживающих девушек стали совершенно круглыми.

— Сулейман, — обратилась Валиде, видимо, решив игнорировать меня, — ты уже взрослый. Пришло время тебе заводить свой гарем. Как ты знаешь, церемония вручения сабли проводится только для сыновей действующего падишаха, поэтому, к сожалению, придётся обойтись без неё. Однако перед тем, как ты встретишься с девушками, обычай обязывает пройти церемонию обрезания.

Как-то я упустила этот момент. В сериале обрезали и Баязида, и Джихангира одновременно, хотя разница в возрасте там была довольно приличная. Мустафу, Мехмеда и Селима, помнится, тоже решили в один день чикануть. Сулейману уже пятнадцать, дольше ждать нельзя. Возможно, мать боялась, что во время операции над единственным сыном что-то может пойти не так, а других наследников нет. Не обрезать нельзя — нужны свидетели, да и наложницам рты не заткнёшь, будут между собой обсуждать. Ещё есть религия, которая здесь не последнее место занимает, поэтому операции — быть.

— Санджакбей Каффы готов встретиться с тобой на следующей неделе, поэтому церемонию проведут завтра.

— Хорошо, матушка, — склонил голову Сулейман.

— Смотри внимательно, чтобы чего лишнего не отрезали, — хохотнула я и получила беззлобный тычок в бок.

Несколько дней спустя.

Я задумчиво жевала виноградинку. Неподалёку переливалась музыка — первый праздник брата был в самом разгаре, его решили провести в гареме, так как покои Сулеймана не могут вместить слишком большое количество человек. Наложниц, конечно, не как у падишаха, но штук десять точно наберётся. На душе царило смутное, непонятное чувство — брат уже не тот, что раньше. Под зад не пнёшь, шутливую драку не устроишь. Через три года я впервые стану тётей, подумать только... Жаль, что присутствовать ни матери, ни сёстрам шехзаде нельзя — ведь праздник только для него. Я бы посмотрела на танцующих.

Конечно, учителя свой хлеб ели не даром и совсем я по сравнению с ними не опозорюсь, но у девушек навык танца может обеспечить жизнь, что даёт совершенно иной уровень мотивации.

* * *

Над ухом пятый раз за ночь раздался противный писк, и я яростно швырнула подушку куда-то в темноту. Надеюсь, попала. Мерзкие комары искусали все руки, ноги, которые были неосторожно высунуты из-под одеяла, и, самое ужасное — лицо. Гордость любой девушки, оно было живописно украшено красными пятнами с буграми посередине. Получив наконец свои покои, не на такой приём я рассчитывала.

Если подумать, всё объяснялось просто — мы с сёстрами жили в комнате без окон, вход был плотно закрыт тонкой тканью, поэтому залететь туда никто не мог. Разве что когда она отдёргивалась, чтобы войти или выйти, но происходило это не так уж часто. Валиде спала на кровати с пологом, а служанки, выросшие в гораздо более суровых условиях, попросту не обращали внимания на насекомых и не расчёсывали укусы, так что было незаметно.

А вот я толком не отдыхала до рассвета: только более-менее крепко задремлю — и тут же этот ужасный писк. Специально, суки, ждут, чтобы под руку не попасть, со сна-то оно неудобно же. Потом от усталости провалилась в вязкий туман снов, и очнулась, когда Мёге потрясла за плечо.

— Госпожа, пора вставать. Бани уже готовы.

Из соображений безопасности я решила мыться утром — больше свидетелей на случай возможного покушения и быстрее заметят неладное, если оно удастся. Из-за этого многие, думаю, тайком покрутят пальцем у виска, но плевать. Лучше быть живой сумасшедшей, чем дохлой, но послушной девушкой. К тому же раньше мы в основном ходили на водные процедуры все вместе — мать, сёстры и я, только Шах, понятное дело, оставалась в покоях под присмотром рабынь. Ей-то что: жопу подмыть, пелёнки сменить, да и всё.

Поднявшись с тёплой кровати, я сонно потянулась и оглядела комнату. В лучах солнца она выглядела очень уютной — розовые узоры на стенах, мягкий ковёр на полу, диванчик возле двух небольших окон, завешенных тюлями. Круглый столик перед ним, подушки на полу.

— Какое платье выберете сегодня?

Одежду следовало подготовить заранее, чтобы по выходу из бани можно было сразу её надеть. Как совсем юной девушке, мне пока что не поощрялось декольте, но формально уже можно было его использовать. Впрочем, оно ни к чему — только ещё один повод для ссоры с матерью, и показывать там нечего. Даже первого размера нет, наверное.

— Бирюзовое.

Весьма приличное, с небольшим V-образным вырезом, слегка открывающим ключицы, и золотистым окаймлением, оно приглянулось мне с первого взгляда. Кроме того, как девушке, мне позволялось носить все украшения, какие только были доступны — серьги, браслеты, колье, драгоценные ободки для волос, тиары и ещё много чего. Маленькие девочки могли использовать только ободки, постарше — ещё и скромные кулоны. После наступления первой крови прокалывались уши, эта не очень приятная процедура предстояла мне сегодня. Безусловно, были мысли отказаться, но это ведь обряд инициации, как обрезание у шехзаде. Выдержишь — достойна быть самостоятельной, нет — ну что ж поделать, такова воля Аллаха. Я успокаивала себя мыслями о том, что до восьмидесятых годов двадцатого века уши прокалывали по старинке, иглой, и никто не умирал.

— Лале, — позвала я. — Процедура... это очень больно?

Сметливая девушка сразу поняла, о чём вопрос, и ответила:

— Что вы, совсем нет. Сначала иголку прокалят над огнём, немного подождут, потом быстро сделают маленькую дырочку в ухе и вставят серёжку. И несколько дней нужно будет наносить специальные мази.

— Серёжку?

— Да, госпожа, вам нужно выбрать пару для сегодняшней церемонии. Султаншам крови рекомендуется золото, наложницам — серебро, рабыням — железо.

— А простым людям?

— По достатку, — пожала плечами служанка. — Зажиточные торговцы могут дочерям серебряные позволить, знатные паши и эфенди — золотые, остальные довольствуются железными.

Я кивнула, запахнула шёлковый халат и вышла из покоев.

Хаммам хорош, но не роскошен. В этом дворце основных всего два — для мужчин и женщин. Таким образом, рабыни мылись там же, где госпожи, просто в разное время. Конечно, если султанша хотела принять баню, наложницам приходилось уступать, но, в общем-то, все старались придерживаться порядка во избежание лишней головной боли. Я лично предупредила калфу ещё вечером, так что проблем быть не должно. К тому же не был понятен социальный смысл бани, чтобы проводить там много времени — если рабыни ещё могли как-то общаться между собой (что само по себе странно, они ведь и так в ташлыке целый день вместе), то с кем говорить мне? А фрукты в жаре и влажности я есть не люблю. И постоянно мокрое полотенце восторга не вызывает. Жаль, что у них душа нет, только какие-то краники с мутной водой. Главное, чтобы не свинцовые, но вроде по канону все помирали от чего угодно, только не от больной воды. Так и не разобралась толком, как устроен водопровод, но там есть какой-то большой котёл, который греется над костром, пар поступает в хаммам через решётки, а горячая вода — из кранов. Поэтому и используют миски — чтобы остыла, неприятно ж кипяток на себя лить.

Хочу личный хаммам. Печально, что до этого ещё очень далеко.

— Госпожа, — поклонилась калфа. — Всё готово.

— Прекрасно. Лале, Мёге, пойдёмте за мной, и пусть никто не входит, пока мы не выйдем.

Баня уже была полна пара. Я цокнула языком.

— Передайте, чтобы в следующий раз этого не было. Столько ресурсов зря.

— Но как же... тогда же будет холодно, — неуверенно проговорила Лале.

— А я надолго задерживаться не собираюсь.

* * *

— Доброе утро! — поздоровался какой-то слишком уж весёлый Сулейман и немедленно куда-то свалил, даже не соизволив подождать ответа. Для брата это не было характерно, следовательно, что-то произошло. Я прищурилась и быстрым шагом направилась на второй этаж. Нужно зайти к Валиде, поблагодарить за покои и осведомиться.

— Проходи, — прохладно кивнула Айше. — Ты что-то хотела?

— В первую очередь, матушка, пожелать вам доброго утра и выразить благодарность за заботу, — склонила голову я. — Во вторую — извиниться за своё грубое поведение, когда пошла первая кровь, я была не в себе. В третью, хотела узнать причину веселья Сулеймана.

— Что значит — была не в себе? — широко открыв глаза, поинтересовалась султанша.

— Было очень-очень больно, страшно, плохо, вы ругались, брата прогоняли, вот и не выдержала. Простите, я не должна была так себя вести.

— Чувства не должны править разумом. Я подумаю, стоит ли прощать тебя. Что же до твоего интереса... У Сулеймана, как полноправного санджакбея, есть гарем, и появилась любимая наложница. Сейчас она живёт в комнате фавориток.

Оп-па! А схрена ли братишка со мной не поделился таким значимым событием? Обидно. Хотя если подумать, в этом веке обсуждение интимных сфер — табу, тем более между парнем и девушкой, тем более между братом и сестрой. Да и само наличие фаворитки, которое всем известно, явно указывает, чем он там в своём гареме занимался.

— Вы виделись с ней?

— Разумеется, — посмотрела на меня, как на дуру, мать, — иншалла, она сделает сына счастливым. А тебе пора на уроки.

* * *

Неделю спустя.

Айше судорожно смяла край платья. Вот-вот должен был приехать лекарь, которого она вызвала из родительского дворца, пытаясь сохранить всё в тайне, тем более, что путь был относительно короткий. Но вестей пока не было, и это заставляло нервничать. Как будто мало сил было потрачено на сокрытие сексуальных предпочтений её муженька, теперь ещё и это! Большая удача, что они все пока живы...

— Госпожа, — склонилась Дайе-хатун, — он прибыл!

— Пусть передохнёт с дороги, но передай, что дело срочное.

— Слушаюсь.

— Кто прибыл? — с интересом спросила я.

— Лекарь, дочка, — суховато ответила Валиде. — Осмотрит тебя.

— Но мои уши не болят, с ними всё хорошо.

— Дело не в них. Он будет задавать тебе вопросы, а ты — отвечать.

Я с подозрением в глазах уставилась на мать.

— Не бери в голову, — отвернулась она. — Делай, как я сказала.

Задавать вопросы сейчас не стоит — Айше явно на взводе. Но давайте подумаем — лекарь приехал, значит, они считают, что со мной что-то не так, либо это обычный осмотр, который должна пройти каждая султанша на седьмой день после церемонии прокалывания ушей. Если последнее верно, то зачем вызывать врача, если есть повитухи? Они спокойно могут обработать ранки. Значит, верен первый вариант. Может быть, родительницу впечатлила болезненность моих первых месячных? Тогда выглядит логично, тема деликатная, а наши женщины образования не получали, сказать почти ничего не могут, кроме как "такова воля Аллаха, терпите". Да, наверное, так и есть.

* * *

— Госпожа, я завершил осмотр и готов объяснить, в чём заключается болезнь.

— Не томи же!

— Хатидже-султан телом здорова и развита на свой возраст, но духом слаба. Разум её, хоть и демонстрирует некоторые успехи в точных науках и усвоении языков, по части социального взаимодейсивия равен разуму восьмилетнего ребёнка, в крайнем случае, десятилетнего.

Айше в шоке прикрыла рот рукой.

— Что же делать? Как вылечить недуг?

— Есть способ первый, султанше крови не подходящий. Дети, вынужденные сами заботиться о себе или перенёсшие тяжёлую длительную болезнь, бывает, что быстро взрослеют. Но могут и умереть.

Женщина покачала головой. Теперь, когда она понимала, что дочь грубила не из-за дерзости, а по слабоумию, сердце её переполнялось жалостью к несчастному ребёнку.

— А второй?

— Предоставить ей больше самостоятельности, но не позволять предаваться лености. Пусть делает в свободное время что хочет, в разумных, конечно, пределах, душа подскажет, что нужно ради выздоровления.

— Может быть, стоит выдать её замуж? — спросила верная Дайе.

Мужчина печально покачал головой.

— Брак юной госпожи может как улучшить, так и ухудшить её состояние, особенно с учётом... интересов династии, — аккуратно сформулировал он.

— Возможно, нужны какие-то лекарства?

— Можно добавлять немного успокоительного в щербет или другой напиток, который Хатидже-султан пьёт каждый день. Конкретное лекарство, дозу и срок точнее назовёт придворная лекарша, так как больше знает о привычках госпожи.

— Поняла тебя, — сосредоточенно произнесла Айше. Кивнула служанке, и та вручила мужчине тяжёлый позвякивающий мешочек. — Никому ни слова, ты же понимаешь?

— Разумеется.

Я отскочила от приоткрытой двери и поспешно спряталась за углом. Подслушивать нехорошо, но после очень странного интереса врача к моей жизни следовало понять, что им движет. Информация была неутешительная. Валиде считает меня сумасшедшей, и очень повезло, что лечение оказалось таким щадящим. Этот лекарь, фактически, развязал мне руки, почти отмазав от брака, за что ему огромное спасибо. Но меня смущал один момент: в истории оригинальная султанша тоже считалась чокнутой, причём об этом знали все, кому надо. Даже Хюррем, помнится, она как-то сказала Сулейману в разговоре "Все мы знаем о болезни Хатидже-султан" или что-то типа того. Блин, а почему они тогда её в дурку не сдали? Такие ведь были, Махидевран туда хотела Фатьму сослать. Хотя, может, появились позже, уже после смерти истерички. Или из-за принадлежности к династии не стали отправлять, потому что это огромный урон репутации, если кто-то узнает.

Ёлки-иголки, история-то повторяется! Несмотря на другое поведение, изменилось целых ничего...

* * *

Семендире.

Селим яростно долбанул кулаком по стене. Заикающийся гонец позеленел. Господина не то что видеть было опасно в таком состоянии — в одном здании находиться, а тут ещё такие новости.

— Что ты сказал?! — прорычал сын падишаха. — Повтори!

— Ш-шехз-заде К-корк-кут и ег-го с-сын, ш-шехз-заде С-сел-лим, б-бежали из-з с-стран-ны...

— Куда?!

Сглотнув, слуга собрал остатки храбрости и протараторил:

— Формально — на паломничество в Мекку и Медину, но имеется информация, что на самом деле в Египет!

Селим кинул злой взгляд на раба, подал жест, позволяющий идти, и счастливый юноша испарился в мгновение ока. Был — и нет его. А шехзаде принялся обдумывать полученную информацию.

Коркут сбежал, и это было, с одной стороны, очень даже хорошо — следовательно, его дела очень плохи, причём он сам это понимает. Но минусов было гораздо больше: беглец мог затаиться во враждебном государстве, дождаться подходящего момента и устроить бунт. Он мог повторить судьбу дяди Джема. Много чего ещё мог.

— Стража! — рявкнул Селим. — Текера-агу ко мне!

Пора было собирать войска.

Август 1511 года.

Поражение.

Я сидела на диване, уставившись мутным взглядом в серебряную тарелку с ужином. Мой отец бросил вызов падишаху и проиграл. Почти два года готовился этот долгий бунт, почти два года я и Сулейман жили в страхе, что за ним придут милые дядечки в чёрном. Даже мать не была в курсе всего по признаку пола, брату, как единственному наследнику, Селим рассказывал больше, а тот уже передавал мне. Ну как передавал, изначально ломался, но я додавила.

И вот теперь запыхавшийся гонец отдыхал где-то внизу, а Сулейман и Валиде держали совет: как быть и что делать.

— Иг-ать! — настойчиво потянула за край платья маленькая Шах. Я отрицательно покачала головой и подала служанке знак увести сестру. Её кормили отдельно, но, так как мы старались побольше времени проводить с ней, подпускали даже во время трапезы, забирая по ситуации или требованию. Так что девушка послушно протянула руки к малышке, но та хлопнулась на пол и заревела.

— Иг-ать!!!

— Дай её мне, — вмешалась Бейхан. — Моя бедная, злая Хатидже с тобой не занимается? Ну ничего, сейчас поиграем. Хочешь ловить мячик? Или читать сказки?

Надменно взглянувшая на сестёр Фатьма фыркнула.

— Чего ты с ней возишься? Отдай служанкам, да и всё.

— Но она плачет.

— И что?

Бейхан, ласково гладившая младшую по голове, запнулась. Она недавно получила свои покои, став "взрослой", но уходила лишь для сна, проводя всё остальное время с крошечной сестрой и матерью. Это невероятно раздражало Фатьму, которая дождаться не могла переезда в свою жилплощадь.

— Как ты можешь спокойно смотреть на её страдания?

— Молча, — устало влезла я в разговор. Малышка действительно весьма капризна, а тут ещё такие новости. — Порыдает и успокоится, ничего с ней не сделается. Если во всём потакать, вырастет неженкой и стервой. Унесите в спальню.

Мы каждый вечер ужинали в компании Валиде, так что и сейчас находились в её покоях. Рабыня поклонилась, забрала опять ревущую Шах и скрылась за занавеску, укачивая. Бейхан разочарованно посмотрела им вслед.

— Что с тобой, Хатидже? Ты сама не своя, — осторожно заметила она. Я окинула взглядом стоящих недалеко от стола служанок и велела:

— Оставьте нас.

Сёстры заметно напряглись. Фатьма даже отложила ложку, что для неё было очень редким событием — мало что могло испортить нашей веселушке аппетит.

— Плохие новости. Отец выступил против султана с войском и был разбит. Сейчас он на пути в Крым, даст Аллах, укроется, наберёт побольше сил и успешно завершит начатое. Никому ни слова, сами понимаете, и Валиде тоже, иначе у меня и брата будут большие проблемы.

Бейхан в ужасе прикрыла рот рукой.

— Но как же так?! — слишком громко воскликнула она, и Фатьма пнула её под столом. Нельзя было забывать, что от няньки нас отделяют пять метров и тонкая ткань. — То есть, я имею в виду, его же должны наказать, разве нет? И как можно было решиться на бунт против падишаха, он ведь ставленник Аллаха на земле!

— Скажи мне, ты дура? — зашипела я. Наивность сестры иногда очень сильно выбешивала, и как только такой цветочек мог вырасти в этом серпентарии. — За такое наказание только одно: смертная казнь, причём для Сулеймана тоже. И наш дорогой дедуля отдаст приказ, не моргнув глазом, если уже не отдал! Может, уже сейчас сюда едут палачи!

— Что мы можем сделать? — напряжённо спросила Фатьма.

— Ничего. Забыла про Теккели?

Она поёжилась. Около семи месяцев назад в юго-восточной Анатолии вспыхнул бунт, подготовленный персидским шахом Исмаилом I. Слабость султана и почти гражданская война между его сыновьями не могли пройти незамеченными от других государств. Я помнила, что мятежники напали на караван дяди Коркута, направляющийся в Манису. Дядя помирился с дедом и надеялся урвать трон, но шансов у него объективно было немного. Исмаил использовал шиитов — последователей одного из направлений в исламе, так как сам был той же веры. Их основной целью было уничтожение правящей династии, с дополнительными в виде уменьшения налогов, увеличения прав крестьян и ослабления феодализации. В провинции Текке нашёлся предводитель восстания — Карабыйык-оглу, взявший себе прозвище Шахкулу Теккели, то есть "раб шаха". Верные династии османы звали его Шайтанкулу, "раб шайтана". Пока высшие государственные чины были заняты разборками между шехзаде, бунтующие грабили города, убивали санджакбеев и только увеличивали свою численность. Наконец, янычары одного из самых талантливых полководцев империи, великого визиря Хадым Али-паши, соединилось с войском дяди Ахмета, в санджаке которого в тот момент были сосредоточены восставшие. Больше месяца шли яростные стычки, и в конце концов недореволюционеры были вынуждены отступить. Всё бы закончилось быстро, но дядя не смог упустить такую шикарную возможность привлечь на свою сторону янычар. Однако когда ему это не удалось, покинул поле боя. Шахкулу дураком не был, шанс свой упускать не собирался и был таков. Великий визирь гнал его к самым границам, пока в финальном сражении не погибли оба — и Хадым Али, и Карабыйык-оглу.

Мы познали то ощущение беспомощности перед надвигающейся волной разъярённых людей, которые хотят твоей смерти. Это не таинственная воля Аллаха, не страшная болезнь, а рабы, челядь, которая хочет тебя убить. Растоптать. Сжить со свету просто за то, что в твоих жилах течёт кровь великой династии.

Я также помнила, что сейчас оставшиеся в живых бунтовщики находились на пути в Персию, где надеялись найти поддержку шаха, но Исмаил любезно предоставит всем, знающим хоть что-то о его причастности к организации восстания, прекрасные джакузи в виде котлов с бурлящим кипятком. Блять, он сварит их заживо, это даже звучит жутко. В послезнании есть свои минусы.

Но до 25 апреля 1512 года оставалось около восьми месяцев, и по истории янычары, находящиеся на стороне Селима, додавили одряхлевшего султана до отречения в пользу моего отца. Главное — пережить этот критический период. Надеюсь, конечно, что брата не придут казнить, потому что, во-первых, санджак очень далеко, и добраться до него даже гонцу дело небыстрое. Во-вторых, это наша территория. Здесь наши влиятельные крымские родственники со стороны матери, Менгли Гирей окажет отцу большую поддержку в получении престола. Да и слуги банально не позволят убить брата в его же дворце, пусть даже палачи покажут фетву о казни с личными печатями шейх-уль-ислама и падишаха. Конечно, у деда могли быть свои агенты здесь, но с учётом его состояния и того, что приоритетной целью являлся Селим, не думаю, что сейчас за Сулейманом явятся бравые ребята с верёвочкой наперевес. Однако такая вероятность действительно была, и это не могло не пугать.

Я встала, оправляя шуршащую юбку.

— Спасибо за вкусный ужин, продолжайте без меня.

И вышла.

* * *

Сулейман устало ввалился в свою комнату, когда его ухватили за шиворот и приставили к шее что-то твёрдое.

— Постоянная бдительность!! — рявкнули на ухо.

— Отъебись, Хатидже! — разъярённо зарычал шехзаде.

— Отъебусь, — спокойно отреагировала я, положив на стол обычную ложку, ручка которой была прижата к сонной артерии брата, — но завтра на моём месте вполне может оказаться милый мальчик с ножом, учитывай это.

Сулейман плюхнулся на диван и раздражённо уставился на меня.

— Зачем пришла?

— Ужин принесла, ваше святейшество, а то загнётесь тут, не жрамши. Откушайте, будьте любезны. Яд отсутствует, не извольте беспокоиться.

Побуравив меня подозрительным взглядом, брат ухватил столовые приборы и с жадностью молодого парня стал поглощать вкуснейшее мясо с гарниром. Я закатила глаза. Великовозрастный ребёнок!

Внезапно он отодвинул тарелку в сторону и похлопал по сиденью рядом с собой. Я нахмурилась, но послушно присела рядом.

— Что такое?

— Мать сказала, что чем скорее умрёт дед, тем лучше, — глухо произнёс он.

— Это действительно так.

— Что?!

— Если в ближайший год наш отец не станет султаном, вы оба будете кормить червей.

Нежно взяв его за подбородок, я посмотрела прямо в голубые глаза и медленно, вдалбливая в тупую, но такую родную голову каждое слово, проговорила:

— Я люблю тебя. Ты мне дороже всего на свете. Ты — номер один в списке моих приоритетов. Если для твоего благополучия потребуется смерть человека, которого я видела от силы несколько раз в жизни, то разумеется, что...

Он поцеловал меня прежде, чем я успела закончить фразу.

* * *

Айше-султан подрагивающими руками приняла из рук служанки бокал с успокаивающим раствором.

— Госпожа, прошу, не нужно так изводить себя, — уговаривала верная Дайе.

— Аллах всемогущий, помоги, защити... Мой сын в огромной опасности, как тут не волноваться?!

— Шехзаде Селим знает, что делает, я уверена, у него всё под контролем.

Женщина с громким стуком вернула стакан на поднос. Рабыня слегка вздрогнула от напора ярости, сочившейся из каждого движения султанши.

— Если бы всё было так, как ты говоришь, — выплюнула она, — то мы бы сейчас собирали вещи в Стамбул, или, на худой конец, Манису!

Афифе-хатун, стоящая неподалёку, нахмурилась.

— Думаю, что лучше всего будет позаботиться о безопасности единственного шехзаде, потому что мы не можем повлиять на всё остальное.

Айше подарила кормилице сына злой взгляд. Она не любила, когда ей давали советы, тем более те, кто по рангу намного ниже. Но Хафса была умной женщиной и от хорошего совета отказываться не стала.

— Ты права, прикажи удвоить охрану Сулеймана. Пусть его еду проверяют перед употреблением, одежду надевают перед тем, как она понадобится, и больше никаких благовоний. И тренировок с настоящими мечами.

— Госпожа, — учтиво проговорила Афифе, — вы забываете о дочерях.

— Что ты имеешь в виду?

— Всем известно, как сильно шехзаде любит своих сестёр, так что будет разумным повысить меры безопасности и для них. Девочек могут выкрасть и использовать для шантажа.

— Верно, — скрипя сердцем, признала Валиде, — во время их прогулок в саду пусть всегда присутствуют евнухи. Я поговорю с ними, пусть не гуляют поодиночке.

— Вы очень мудры, госпожа, — поклонилась Афифе. Дайе смерила её неприязненным взглядом, но ничего не сказала.

— К сожалению, нам остаётся только ждать. Я поговорю с отцом, возможно, он сможет помочь обеспечить побег Сулеймана в случае неудачи, но пока что мы балансируем на острие меча. Одно неверное движение — и польётся кровь.

— Я сейчас же отдам распоряжения, — кивнула кормилица Сулеймана и, с позволения султанши, покинула комнату.

— Не нравится она мне, госпожа, — тут же поделилась Дайе. — Не слишком ли много берёт на себя? Гаремом ведь управляете вы.

— Ты права, — вздохнула Айше. — Но она может быть полезна, поэтому имеет смысл закрыть глаза на некоторые вещи.

* * *

— Фу! — скривилась я. — Зачем ты это сделал?!

— Тебе неприятно? — ошарашенно спросил брат.

— Разумеется! Не делай больше так никогда!

— Хорошо, как скажешь, — покладисто согласился он. — Но почему?

— Знаешь, кого целуют в лоб? — доверительно спросила я. — Покойников.

Сулейман вылупил глаза, но промолчал. Около десяти секунд мы просто пялились друг на друга, не зная, что сказать или сделать, чтобы нарушить неловкость момента, пока я не спросила:

— Ты жрать будешь или нет?

Он фыркнул, но взял ложку и продолжил трапезу.

— Да, кстати, — крайне любезным тоном оповестила я его, — ешь аккуратней, представляешь, сколько смеху будет, если ты подавишься костью? Дядя Ахмет точно будет в полном восторге.

Яростный взгляд стал мне ответом. С набитыми щеками брат был похож на хомячка. Очень злого хомячка.

Десять месяцев спустя.

Ну, типа.

Серьёзно?

Сулейман, единственный наследник действующего султана, ссыковал, что его отправят не в Манису. Я ссыковала, что мой брат — дебил. Хотя в конце сериала он сбагрил своего единственного выжившего сына, Селима, в Кютахью, тем не менее, она находилась достаточно близко от Стамбула, может, даже ближе Манисы. Однако дело не только в расстоянии — санджак престолонаследника давал статус. Туда отправлялся шехзаде, негласно поддерживаемый падишахом, и это было знаком для всех пашей, чиновников и улемов. Доехать до Стамбула без препятствий из Кютахьи сложнее, чем из Манисы. К тому же много лет спустя Сулейман знал, что именно Селим убил своего брата, Баязида, и это, разумеется, не могло придать теплоты отношениям отца и сына. Таким образом, всем стало ясно, что единственного наследника, конечно, не казнят, так как это подвергнет опасности династию, но своё отношение к сыну Сулейман выразил очень явно.

Но тут у нас ситуация другая — дядю Коркута и его сына отец, разумеется, скоро казнит, хотя по истории очень жалел об этом решении и плакал на могиле брата. Даже у Пияле, самого верного слуги, спросил, что можно для него сделать. А тот ответил, что его единственный долг — охранять место погребения своего господина. Там вообще вроде странная история была, типа Селим решил проверить Коркута на верность, подослал поддельное письмо с предложением организовать бунт, дядя согласился и очень быстро сдох. Дядю Ахмета с детьми уже убили, но один из наших кузенов сумел спастись и свалить в Персию. Угадайте с трёх раз, кто эта заноза в заднице! Правильно — ёбаный Мурад! Его сестра, Исма-султан, выйдет замуж за Исмаила I, который старше её на девять лет, а сам кузен женится на сестре шаха. Блин, да этому персу всего двадцать два было, когда он в котлах своих приспешников сварил! Милосердием чувак явно не страдает, ничего не скажешь. Невнятный Шахиншах с детьми также был казнён.

Так что теперь я с сёстрами и Валиде тряслась в карете, а брат гордо разъезжал где-то впереди. Селим велел нам сперва прибыть в Топкапы, видимо, хочет продемонстрировать своё величие и напомнить сыну, кто тут босс. Да и посмотреть на наследника не мешало бы. Логику понять можно.

Бедняжка Бейхан, вся зелёная, скрючилась над тазом. Матушка придерживала её платок и волосы, Фатьма молча сидела рядом, а Шах ехала в другой карете вместе с няньками. Странная история — малышке всего три года, а мать так спокойно оставляет её на целый день, по сути, одну. Да, дистанция не превышает пятнадцати метров, но Хубан же этого не понимает. Ко мне в её возрасте Валиде относилась явно теплее.

— Привал! — раздался долгожданный вопль, и я с наслаждением вывалилась на травку, разминая пятую точку вместе с затёкшими конечностями.

Тут как тут нарисовался Сулейман, опять в белой рубашке, поверх которой был надет кожаный жилет, и таких же штанах. Довольный жизнью, зараза. На лошади, конечно, тоже не курорт столько времени сидеть, но там хотя бы удобное поджопное седло. Плюс ветерок обдувает, да и окрестности видно, не то что из этой тюряги на колёсах. Надо сказать, Валиде запретила нам даже верховую езду, заявив, что это не положено и приличные девушки ездят в каретах. На вопрос, что делать, если нет кареты, последовал совет идти пешком. Я едва не сказала, куда маман следует идти с такими советами, но сдержалась. Причём Михримах же каталась, точно помню, а тут такая несправедливость!

Поэтому у меня в голове созрел авантюрный, но от этого не менее привлекательный план.

— Ну как вы? — спросил брат, спрыгивая с коня.

— Отвратительно, Сулейманушка, родненький, — заныла я, — помоги!

Слегка попятившись от такого напора, он опасливо покосился на меня и обратился к матери, спрашивая, всё ли в порядке и как себя чувствует Бейхан. Получив удовлетворительный ответ, начал подозрительно пялиться.

— Ты что-то задумала. Я чувствую это.

— Братик, ты же меня любишь?

Сулейман выпал в осадок. Это ловушка, мы оба прекрасно понимали, поэтому, глубоко и очень, очень тяжело вздохнув, он страдальчески вопросил:

— Что конкретно ты хочешь?

— Мне так нравится наше взаимопонимание, — радостно улыбнулась я. — Хочу на лошадь, надоела карета, сил моих больше нет.

— У нас нет лишних, так что терпи.

— Ты дебил? Я же ездить не умею. Конечно, не нужна отдельная лошадь, не хочу со сломанным позвоночником потом мучиться. Возьми меня к себе!

Сулейман охуел так, что, наверное, около минуты не мог выхуеть обратно. Просто таращился своими огромными голубыми глазами, наверное, как на живого Ибрагима после восемьдесят пятой серии, и очнулся, только когда я щёлкнула пальцами и спросила:

— Чё зыришь, штаны пузыришь?

— Но это не положено! Нанесёт урон твоей чести и чести династии!

— Здесь только твоя охрана, которая должна молчать, а если не может, то у меня для тебя плохие новости, кареты с вещами, слуги, привыкшие к моей ебанутости, и семья, — сказала я, подходя к мирно стоящей белой лошади и аккуратно прикасаясь к её шее. — Ну так что?

Вместо ответа я почувствовала, как сильные руки подхватывают снизу (сука, за задницу, но с другой стороны, не за колени ж ему меня пихать), и спустя миг конь, ощутив незнакомого человека на спине, зафыркал.

— Хатидже! — воскликнула матушка, поддерживая стоящую возле кареты Бейхан.

— Не волнуйтесь, мама, брат не даст упасть! — выкрикнула я и хихикнула. Но тут этот паразит, удобно устроившийся сзади, ударил пятками по бокам лошади, и очень быстро мне стало не до смеха.

* * *

Селим мрачно шагал по каменным коридорам дворца. Сбылась мечта, то, для чего он был рождён — стать правителем великой империи, тенью Аллаха на земле, чьи приказы выполняются беспрекословно. Вот только за узорчатым троном, стоящим в покоях падишаха, ему в холодном лунном свете чудились нехорошие тени, шепчущие проклятия на самой грани слышимости. Бодрствуешь — ничего, а как только ложишься, полностью расслабляешься, закрываешь глаза, появляется этот таинственный шум, как будто говорят, но слов не разобрать. Ни одной ночи не спал султан спокойно — каждый раз вскидывался, хватался за лежащий под подушкой кинжал, осматривался. Но пусто, молчат древние стены, только ветер доносит шум волн Босфора. Со времен Мехмеда Фатиха очень многие шехзаде были казнены, потому что оказались менее везучи, чем их братья, и души несчастных, казалось, навсегда остались у места, отнявшего жизнь.

Поэтому, когда солнце уходило за горизонт, даря последние тёплые лучи дремлющему после жаркого дня городу, в главных покоях дворца обязательно зажигалось множество свечей. Наложниц, набранных и подготовленных для падишаха, Селим не звал — с бесполезными курицами нужно спать, говорить слова любви, когда мысли заняты совсем другим. К тому же остаётся брат Коркут с племянником-тёзкой. Что с ними делать, в общем-то, понятно, только вот незадача — слово падишаха о даровании жизни уже дано. Почти все паши, поддерживающие Ахмета, из принципа перешли на сторону Коркута, поэтому казнь без повода чревата очень серьёзными последствиями. Будь у Селима уверенность, что всё останется спокойным, сию секунду написал бы высочайший указ, и плевать на фетву. Честностью, милосердием и совестью он не страдал никогда.

Нужна причина, которая так очернит шехзаде, что всякий, кто его поддержит, сам бы считался изменником. Вот тогда-то никто и вякнуть не посмеет, потому что своя шкура всяко дороже.

Селим поморщился. Менее трёх недель назад он стал отцеубийцей — по его приказу уже дряхлому Баязиду влили в горло очень сильный яд. Почти бессимптомный, надо сказать, человек просто засыпает и больше не просыпается. Но сам факт оказывал угнетающее воздействие на психику, особенно с учётом места — Селим помнил ещё те времена, когда ребёнком сидел здесь за большим столом, полном близких и не очень родственников.

Шииты, ещё одна головная боль, крайне распоясались. Бунта, конечно, пока что не поднимают, но это до поры до времени. И нарыв следует вскрыть как можно скорее, во избежание заражения.

* * *

Ощущение было, словно плывёшь на собственноручно сделанном из говна и палок плоту — постоянно качаешься, нет опоры под ногами, боишься упасть. Я в панике вцепилась в луку седла, руки уже начали болеть, а брат, зараза, выдохнул куда-то в плечо и пришпорил.

— ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ?

— Мы едем. Успокойся, всё в порядке...

— МЫ ВСЕ УМРЁМ!

— Нет. Я не позволю.

— ПОСЛУШАЙ ТЫ, ПИДОРСКИЙ КУСОК ДЕРЬМА, Я СВАРЮ ТВОИ ЯЙЦА ВКРУТУЮ-Ю-Ю-Ю-А-А-А-А-А-А-А!!!

— Ты нервируешь лошадь.

— ОНА УСКОРИЛАСЬ!

— Это я сделал.

— ГОРИ В АДУ!

Сердце стучало, как бешеное, в затёкшие руки пришли слабость и неприятное покалывание, а перед глазами забегали разноцветные мушки — ну прямо как помехи на телевизоре. Я знала, что это признаки приближающегося обморока, а потому нехило струхнула — навернуться с полутора метров на скорости около сорока километров в час не улыбалось совершенно. Единственное, что можно было сделать, так это ускорить развитие событий. Поэтому я для вида взвизгнула и обмякла, откидываясь назад, брату на грудь, но стараясь при этом не выпускать из рук седло.

Теперь струхнул уже Сулейман.

— Хатидже! — затряс он меня, одной рукой натягивая поводья. — Хатидже!!

Подождав, пока паника дойдёт до точки кипения, я пошевелилась, пытаясь оценить успешность манёвра, и открыла глаза. Мушек не было, зато был напуганный брат, взирающий огромными глазами. Чувство вины немедленно дало о себе знать, ведь он искренне переживает и нервничает. Я плохой человек?

— Спусти, пожалуйста, вниз.

Сулейман тут же спрыгнул на землю и помог мне спешиться. Всё-таки может быть понимающим, добрым, милым. Когда не говнится, конечно.

— Хатидже! — спешно подошла, даже, можно сказать, подбежала, Валиде, выглянувшая из кареты, чтобы узнать причину остановки кортежа, который, как известно, строго ориентировался на шехзаде. — Что с тобой?!

— Мамочка, — ошарашенно пробормотала я, опешившая от такого напора, — ничего страшного, просто напугалась...

Я определённо плохой человек.

— Ведь было же сказано, что не пристало слабой девушке ездить верхом! Впредь чтобы подчинялась без всяких возражений!

— Валиде, — вякнул было Сулейман, но под её сердитым взглядом быстро заткнулся.

— На тебе тоже есть вина! Нечего сестре потакать по любому поводу, учись отказывать и думать головой! Я позволяла вам вольности по доброте душевной, но теперь вижу, что зря! — разбушевалась матушка.

— Мамочка, — делано покачнувшись, пробормотала я, — голова кружится...

Айше тут же подхватила меня под руку и повела к карете, попутно приказывая рабыням позвать лекаршу, которая сидела где-то с остальными слугами. Это не было лишним — в той, покрытой туманом прожитых лет прошлой жизни, у меня были слабые сосуды, а я не знала, перенеслись они в тело Хатидже или нет. Да, я была довольно болезненной, и упаси Аллах сохранить это свойство тела в суровых условиях средневековья.

Сухонькая женщина лет сорока, с начинающей пробиваться сквозь тёмные волосы сединой довольно быстро распаковала чемодан и приступила к осмотру. И был он, ну, не очень-то приятным в дорожных условиях.

— Вы чувствовали такое раньше? — спросила она, проверяя мой пульс.

Да, пять сотен лет вперёд.

— Нет, никогда.

— Вы быстро устаёте?

От этих дремучих традиций и тупости? Очень.

— Не замечала за собой подобного.

— Принимаете ли вы какие-то лекарства?

— Да, — вмешалась Валиде, пристально наблюдавшая за процессом лечения. — Моя дочь ежедневно пьёт по три капли успокаивающего отвара, добавленного в щербет, после обеда. Это имеет значение?

— Госпожа, серьёзных признаков болезни я не обнаружила, вероятно, Хатидже-султан просто испытала сильный стресс. Надо подождать, желателен, конечно, постельный режим, но спокойное путешествие сидя не должно навредить. Также я бы рекомедовала уменьшить дозу отвара до двух капель.

— Поняла тебя, можешь идти.

* * *

Сулейман остался один.

Он в каком-то трансе стоял возле коня, наблюдая, как удаляются к каретам Валиде и Хатидже, спустя короткое время автоматически кивнул на предложение янычара двигаться дальше, одним слитным движением оказался в седле и тронул.

Она просила остановиться, а он просто не слушал.

Она кричала от страха, вовсе не от азарта, веселья или желания досадить. А он руководствовался как раз последним, чтобы в следующий раз сестра не приставала с глупыми просьбами.

Она просто захотела быть ближе к нему.

Сулейман захотел сдохнуть.

Примечания:

Шото вдохновение накатило, как вам?

— Да, повелитель, — склонил голову Сулейман.

Мы стояли рядком перед сидящим за столом... отцом? Нет. Падишахом. Валиде, брат, я, Бейхан и Фатьма, с тщательно скрываемым отвращением держащая за руку тихо стоящую Шах. Мать велела ей присмотреть за сестрой, потому что не хотела пускать служанок на семейную встречу.

Только что султан объявил, что через неделю мы вшестером отправляемся в Манису. Всё идёт, как нужно. Конечно, были некоторые сомнения и беспокойства, но, видимо, моё поведение на историю не влияет. Ну в самом деле, какая разница, какое я сегодня платье надела, или в какую секунду покакала? Да никакой. Ключевые события те же, значит, всё нормально.

— Можете идти, — сухо кивнул Селим. — Айше, останься.

Присев в положенном поклоне, мы вышли в коридор, где Фатьма тут же сбагрила Шах нянькам. Она не очень любила младшую, потому что за той нужно было постоянно следить, вести не особо интеллектуальные беседы, а самое главное, нельзя даже пошутить — не поймут-с. А вот мне Фатьма очень нравилась — полное отсутствие морали, лишь видимое её соблюдение, неимение отвращения к моему фекалоидному юмору и желание веселиться. Один раз ведь живём, не так ли? Какая ирония.

— Чем займёмся сегодня? — с азартом спросила она.

— Пойду в свои покои, — ответила я, слегка зевая. — Поездка меня утомила.

Бейхан активно закивала и добавила:

— Шах тоже устала, ей нужно отдохнуть.

— Какие вы скучные, — надула губы Фатьма. — Пройдусь-ка по гарему, узнаю, что да как. Хатидже, ну пойдем, пожалуйста!

— Ладно, — сдалась я, — только недолго! И не отпусти какую-нибудь очередную неуместную шутку, наша задача — спокойно продержаться неделю и уехать с братом в санджак.

Путь от покоев султана до гарема занял около десяти минут. Нехило они тут расквартировались, однако... Кстати, интересно, увижу я Сюмбюля или нет? Вроде бы рано ещё, он должен в последний год правления Селима появиться, насколько я помню.

— Дорогу! Хатидже-султан Хазретлери! — громогласно оповестил евнух, и наложницы стали подниматься с подушек, выстраиваясь в ряд. Приятное чувство, чёрт возьми. Глядишь, скоро привыкну.

— А я? — зашипела на ухо сестра, одарив несчастного слугу злобным взглядом. — Почему он мне не кричит?

— Потому что ты ещё формально ребёнок, — шикнула я. — Тише!

Рабыни, наконец встав в две ровные линии, одновременно присели. Управляющая гаремом, одетая в тёмное закрытое платье, наклонила голову и спросила:

— Госпожа, вы что-то хотели?

— Здравствуй, Чичек-хатун, — улыбнулась я. — Всё ли в порядке?

— Да, госпожа. Девушки ведут себя смирно и надеются осчастливить нашего падишаха.

— Что ж, — влезла Фатьма, высокомерно поглядывая на рабынь, некоторые из которых были её ровесницами, — так и должно быть. Радостно наблюдать подобную идиллию.

— Спасибо за твой труд, Чичек, — взяла я за руку сестру. — Он отнюдь не лёгкий. Пожалуй, мы пойдём.

— Конечно, — повторно склонилась женщина. — Спасибо, что навестили нас, госпожа.

Кивнув на прощание, я утащила за собой недовольную девчонку. Нам очень повезло, что до моих покоев было всего несколько минут пути, а по дороге туда никто не встретился и не попытался завести бесполезный разговор.

Фатьма клокотала.

— Как они смеют? Это пренебрежение дочерью султана!

— В их глазах ты козявка благородного происхождения, не более, и обращаются с тобой согласно правилам! О Аллах, страшно подумать, что было бы, если б ты пошла одна!

Она скрестила руки на груди.

— Ты просто хочешь меня унизить! Не желаешь, чтобы я стала равной тебе! Что, ну вот что я сказала не так?! Ведь в правилах гарема прописано то же самое!

— Моя дорогая сестра, — вздохнула я, — человек может контролировать то, что он делает, но не то, что он чувствует. Приказать одной наложнице любить другую — то же самое, что велеть тебе не чувствовать боль при ударе. Бесполезно.

— Но Чичек...

— Чичек-хатун руководствуется исключительно правилами гарема, ей плевать на чувства рабынь. Как ты думаешь, может, именно поэтому всё, чего она достигла — управление кучкой девиц в свои пятьдесят? Ни дома, ни семьи, ни детей, вся её жизнь — гарем. И ты, когда говорила, что так и должно быть, настраивала девушек против себя, потому что ежу понятно, как они не любят постоянные напоминания о том, что вынуждены делить единственного доступного мужчину с другими.

— Если правила такие глупые, почему бы их не отменить?

— Тогда наложниц будет не за что наказывать, соответственно, начнётся хаос. Все против всех. Нужно ли объяснять, почему это катастрофа?

— Если столько проблем, зачем содержать их, да ещё и жалование платить? У нашего отца, например, нет других детей, кроме как от матушки.

— Шехзаде.

— Что?

— Династии нужны шехзаде. Причём не просто нужны, а жизненно необходимы. Поэтому мы и тратим деньги на, по сути, бордель с единственным клиентом — хоть одна да родит. И кстати, у нас были единокровные братья.

— Что?!

— Даже родной был. Орханом звали, близнец Бейхан.

— ЧТО?!!

— Ты этого не помнишь, слишком мала была, — с появившейся болью в груди вздохнула я. — Его, Мусу и Коркута убила эпидемия оспы. Хотя что-то мне подсказывает, что заразился по-настоящему только один, а мать его в отчаянии решила обречь на смерть остальных. Уж очень подозрительно было заражение.

Фатьма рухнула на диван, заламывая руки и тяжело дыша. Щёки её побледнели, зрачки расширились, налицо все признаки шока.

— Но почему никто никогда о них не говорил?!

— Зачем? Валиде каждый год молится несколько часов на годовщину смерти, пока мы жили в Трабзоне, ходила к могилам. Я братьев помню, но очень смутно, и было бы ложью сказать, что безумно сейчас по ним горюю. Да, больно, да, с этой болью жить всю жизнь, но она терпима.

— Я-я-я не могу так, — пробормотала сестра. — Слишком неожиданно, не верю! Ты меня так обманываешь, да? Очень зло шутишь?

— Спроси у матушки, если не доверяешь, — огрызнулась я. — Урок, который ты должна была усвоить: не провоцируй рабынь, они могут стать опасными. Особенно матери шехзаде.

Фатьма кое-как встала, потом, опираясь на стену, заявила:

— Не провожай.

И быстро вышла.

Я последовала за ней, поймала взгляд стоящей у дверей Мёге и кивнула. Понятливая девушка прикрыла глаза, давая понять, что осознала просьбу, и отправилась следом.

* * *

— ПОСТОЯННАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ!

— Ах ты ублюдок! — заорала я, чуть не схватив сердечный приступ. Ублюдок довольно заржал и с ухмылочкой произнёс:

— Теперь мы квиты, сестра.

— Квиты, — проворчала я. — Помоги с Валиде?

Матушка после случая с конём и слышать не хотела о каких-либо самоуправствах. А я очень, ну очень хотела штаны. С одной стороны, под платьем можно спрятать оружие, например, тонкую шпагу или лёгкую саблю, прикрепив к бедру, но с другой — оно сильно ограничивает мобильность. Эти многослойные юбки в совокупности отнюдь не лёгкие, к тому же очень длинные. Зимой во дворцах не курорт, пусть даже это не Сибирь, а Турция, ведь о центральном отоплении и слыхом не слыхивали. Поэтому носят меха, много слоёв одежды, в общем, выживают, как могут.

Но штаны эффективнее во все остальные времена года.

— Нет, — нахально заявил он. — Сама наворотила дел, сама и разгребай. Я тоже получил наказание, если ты вдруг забыла!

— Между прочим, при твоём попустительстве!

— Хочешь, чтобы я заставил тебя быть примерной сестрой?

Я содрогнулась. Соблюдать ВСЕ правила, предписанные дочерям султана — да легче повеситься! Сулейман знал, куда давить.

— Ты злой.

Он закатил глаза и потянулся, хрустнув плечами. Частые физические упражнения и великолепное питание делали своё дело с весьма высокой скоростью.

— Я просто заботливый старший брат.

— Почему сестёр у тебя четверо, а жертвой яростной опеки стала только я?

— Бейхан сама кого хочешь в этом переплюнет, Шах забирает на себя её огромную энергию, а Фатьма умная и самостоятельная девочка, — напыщенно изрёк паразит. — К тому же таков приказ Валиде.

А вот это уже интересно.

— Чего? — вспыхнула я. — Она заставила тебя присматривать за мной?!

— Ага. Здорово, правда? — ухмыльнулся он. — Ведь теперь ты должна слушаться меня, Хати.

Некоторая часть меня ощутила успокаивающую волну в стиле "мой брат сильный, просто не доставляй ему проблем и всё будет хорошо", но желание другой немедленно надрать задницу зазнавшемуся пидорасу было намного, намного сильнее.

— То есть ты теперь несёшь за меня ответственность, дорогой?

Я с удовольствием маньяка наблюдала, как меняется его выражение лица. Женщины в местных реалиях — нечто среднее между детьми и мужчинами, к сожалению, но это не мешает спустить с небес на землю важничающего говнюка.

Вдруг он улыбнулся, слегка расслабившись, и это меня напрягло.

— Да, — как-то слишком легко согласился Сулейман, сощурив глаза. — Несу.

Где подвох, Лебовски? Он ведь понял, что теперь отвечает за все мои проступки, так что же заставило обрадоваться? Может, тщательно скрытый мазохизм? Но я не замечала подобного. Хотя подождите-ка...

— А, так ты гей?

— Кто? — вылупил глаза брат.

— Ну, встаёт не на наложниц, а на евнухов, как у отца, и теперь ты, ответственный за мою судьбу, будешь подбирать мне женихов, встречаясь с красивыми парнями и проводя с ними долгие томные вечера на терра-ай!

Крупная, слегка мозолистая ладонь закрыла мне рот. Раньше я не обращала внимания, но теперь заметила, что мои руки гораздо тоньше его, особенно запястья, а кисть может свободно скрыться в кулаке.

— Как ты смеешь даже предполагать подобное?! — прошипел брат. — И клеветать на повелителя?!!

Руку с лица убирать не торопится, а ответа требует. Что ж, тогда будем бить на поражение.

Я слегка приоткрыла губы и прикоснулась языком к внутренней стороне ладони. Он дёрнулся, как от удара током, округлил глаза и отскочил на несколько шагов. Я ухмыльнулась.

Сулейман застрял в пространственных структурах, судя по взгляду. Идёт обновление системы, не выключайте компьютер.

Ещё бы, ведь я его лизнула.

* * *

Три недели спустя. Маниса.

— Здравствуйте, это компания Орифлейм! — дурниной проорала я, вышибая дверь в покои будущего падишаха с ноги.

Сулейман таращился на меня такими большими глазами, что я поняла — это косяк. Медленно повернула голову и встретила идеально круглые зенки, которые узнала даже спустя почти двадцать лет.

Ибрагим...

Немая сцена.

Примечания:

Шото на меня прям накатило)

Бывают такие моменты, когда время тянется бесконечно медленно, словно мёд, капающий с ложки. Со скоростью рожающей черепахи моя рука, держащая початую бутылку вина, двинулась в сторону пышной юбки, дай Аллах, чтобы парень не заметил... Слишком поздно. Он уже всё понял. Не знаю, сколько мы пялились друг на друга, но в какой-то момент словно щёлкнуло и время потекло с обычной скоростью.

Ибрагим сглотнул.

Сулейман заржал.

Я покраснела.

Симпатичный. Особенно без бороды. Глаза карие, вид охреневший. Вообще, в сериале мне казалось, что на Хатидже он внимание обратил после слов Мустафы о рабстве. Изначально его мотивацией было повышение через брак с династией, но потом чувства определённо развились. Уплывая в Паргу, он сильно рисковал. Да, Сулейман считал его другом, даже братом, о чём открыто говорил, но семья — превыше всего. За одно то, что Ибрагим осмелился бросить взгляд мужчины на сестру падишаха, он мог отправиться на плаху. Чем руководствовался Сулик, допуская кореша на праздники в свой гарем, я ответить затрудняюсь. Возможно, хотел иметь как можно больше рычагов давления?

Так или иначе, ради брака этот товарищ пошёл на большой риск. Может быть, от любви, однако тут ещё могла присутвовать натура игрока. Либо всё — либо ничего. Вероятно, всё в совокупности. Второй и третий варианты мне не нравятся, так как легко "заиграться", что, собственно, и произошло в истории. А вот первый... Если его чувства были сильными и искренними, почему бы ими не воспользоваться? Поддержка трёх самых сильных людей в государстве — Валиде, султана и великого визиря мне определённо не повредит.

Возможно, его измену с Нигяр можно в какой-то степени понять. Если бы мой любимый муж назвал меня рабыней, я бы почувствовала, словно в сердце вонзили острый кинжал. Нельзя обращаться к супруге по имени. В первую брачную ночь нужно стоять на коленях и целовать подол. Так она ещё и второго, выстраданного, ребёнка сама же убила. Я видела, как поменялось лицо Ибрагима после того, как он услышал это от жены. В тот момент, наверное, от его романтических чувств не осталось ничего. А первого даже родить не смогла. Да, не была в этом виновата, но тем не менее, это огромная ноша и большое испытание для отношений. С другой стороны, Хатидже — султанша крови, член правящей династии, видели глазки, что ручки брали. Странно жениться на принцессе и ожидать от неё поведения крестьянки. Да, информация была подана в крайне неприглядном виде, но соль в том, что это правда. Он — раб, она — госпожа.

Посмотрим — если будет любовь, перспективного чувачка стоит брать в оборот. Заодно на скрипочке попиликает, уж больно красивые мелодии в сериале были. Самой же не влюбляться — это очень больно.

Ладно, пока у нас тут проблема посерьёзнее — несостоявшийся жених уже оклемался, но вполне может начать испытывать отвращение к такой беспардонной девице.

— Прошу прощения, брат, — произнесла я. — Мне не было известно, что ты не один.

— Ничего страшного, — кивнул он. — Знакомься, это Ибрагим, мой новый сокольничий.

— Добрый день, — чопорно кивнула я.

— Ибрагим, это моя сестра Хатидже.

— Здравствуйте, — осторожно произнёс он, опустив глаза в пол.

Это правильно. Сулейману нужен друг, но именно парень. Со мной по половому признаку уже многое не обсудишь — наложниц нельзя, боевые действия, походы, в которые его вот-вот возьмут — нельзя. Ну, точнее можно, но я не пойму тонкостей, всех подробностей просто потому, что там не была.

Так, пора закругляться. Для династии Ибрагим пока что пустое место, общих тем для разговоров у сестры шехзаде и его слуги быть не может.

— Зайду позже? — спросила я, пятясь.

— Не стоит, мы уже закончили. Можешь идти, Ибрагим.

— Шехзаде. Госпожа. — поклонился он, постучал в двери и вышел.

— Из какой дыры ты его откопал?

— Подарила богатая купчиха, — закатил глаза брат. — Он красиво играл на скрипке, я проходил мимо и услышал.

Я поиграла бровями. Сулейман закашлялся, покраснел и одарил меня сердитым взглядом. Прямо как Ленин буржуазию, ржу не могу. Страшно, очень страшно, если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое...

— Зачем пришла-то?

— Братишка, я тебе покушать принесла!

Он скептически приподнял бровь.

— Это вино.

— Вечно ты придираешься. Душнила. Один глоточек сделай хотя бы, мне не понравилось, интересно твоё мнение узнать. Правда, честно-честно, всего лишь глоток. Я же понимаю, ты наследник, тебе нельзя.

Вздохнув, он принял бутылку и выпил. Зажмурился, потряс головой, протянул её назад и вынес вердикт:

— Приемлемо.

Я обернулась и пригласила Лале с Мёге, ожидающих за дверьми, тоже попробовать. Они лишь слегка удивились, потому что уже привыкли к тому, что у меня башка набекрень, и Мёге отказалась. А вот Лале, дождавшись позволения шехзаде, тоже глотнула. Судя по улыбке, ей понравилось. Ну, не будем спаивать народ.

— Мёге, протри, пожалуйста, горлышко и пойдём вернём её в кладовую.

* * *

Два месяца спустя.

— Я тебя люблю!

— Я тоже вас очень уважаю и почитаю, госпожа, — склонил голову Ибрагим. Шах недовольно взглянула на него снизу вверх, очевидно, ожидая более бурной реакции, и продолжила:

— Когда я вырасту, мы поженимся!

— На всё воля Аллаха.

Я давилась смехом, наблюдая за этим цирком на выезде. Один в один Михримах с Бали-беем. Сулейман придушенно ржал где-то за кустами, потому что выбрался с другом на редкую прогулку по саду и наткнулся на меня с сестрой. Ибрагим стойко выносил домогательства малявки, бросая нам затравленные взгляды с немой просьбой о помощи.

Я мило улыбнулась, от чего он слегка воспрянул духом, но тут же отвернулась и удалилась в густую растительность к брату, оставив несчастного парня Шах на растерзание.

— Ты чего не спасаешь беднягу?

— А ты?

— Хочу посмотреть, чем это закончится.

Бейхан слегка приболела — ничего серьёзного, обычная простуда, тем более, сейчас уже осень, но, чтобы не распространять болезнь, сестру посадили на карантин. Поэтому с Шах сегодня гуляла я. Не сказать, что это занятие приносило мне удовольствие, но и особенного отвращения я не испытывала. Ребёнок как ребёнок, шебутной, в меру активный. Единственно что недолюбленный. Валиде очень прохладно относилась к младшей, и она была почти полностью оставлена на служанок. Может быть, именно отсюда растут ноги зависти Хубан к сериальной Хатидже, а влюблённость в Ибрагима — попытка найти хоть кого-то близкого кроме нянечек. Наверняка они как Зейнеп с Азрой, физически присмотрят, а развивать, говорить, на вопросы отвечать явно не по их части, для этого мать нужна. Которая явно больше занята единственным шехзаде, а не очередной девчонкой.

Бедное дитя.

— Как обстоят дела с управлением? Что говорит лала?

— Разве подобает приличной девушке интересоваться такими вопросами?

Я пихнула его локтём. В последнее время нам не так часто удавалось поговорить по душам, большую часть дня он был занят, а вечером семейный ужин, на котором щекотливые темы не поднимешь.

— Ремесленники недовольны, просят понизить налог с продажи. Была пара разбойничих нападений, но в целом всё стабильно. Лала меня очень хвалит, — гордо улыбнулся брат.

— Молодец, — похвалила я, — но не забывай, что нужно постоянно соблюдать осторожность. Вдруг этот чиновник хочет потом тебя очернить?

— Я единственный наследник, в чём смысл?

— Мурад, — сжав кулаки, прошипела я. Брат понял и сразу помрачнел. Их осталось двое, и оба являлись внуками султана Баязида по прямой мужской линии. Если с Сулейманом что-то случится, следующим, кто после Селима взойдёт на престол, станет наш дражайший кузен.

— Тебе нужен сын, и как можно быстрее.

— Фюлане, моя фаворитка, беременна, — наклонившись к моему уху, прошептал он.

— Что?! — тихо охренела я. — Какой срок?

— Три месяца, скоро станет видно живот. Чем дольше никто не знает, тем лучше.

— Валиде в курсе?

— Да. Именно она посоветовала молчать.

Внутри поднималась горькая обида. Такое важное событие, я стану тётей, мой брат отцом, а он просто взял и не сказал мне. Не доверяет? Спустя столько лет? На глаза навернулись слёзы, к горлу подкатил комок. Я ведь бы не выдала, ни за что на свете, но он этого опасался...

— Поздравляю, — ответила я сорвавшимся голосом. Брат озадаченно поднял брови. С другой стороны, он же всё-таки сказал, пусть и не сразу, но простить будет сложно. Очень сложно.

Я молча встала, кивнула Сулейману, стараясь не разрыдаться прямо здесь, и быстрым шагом направилась в лабиринт садовых дорожек, прочь от родственников и всяких там разных. Невольно прикрыла некрасиво скривившийся рот рукой и почувствовала, как горячая капля ползёт по щеке. Вроде радоваться надо, да и в итоге же я раньше других узнала, но такое ощущение, словно в душу насрали. Я-то ему доверяла всё (в этой жизни), а он, выходит, нет. И что вот такого, чтобы не сказать мне сразу? Что стряслось бы?

Мудила.

В момент, когда евнухи оповестили гарем о моём приходе, отрицание сменилось гневом. Как они посмели? Ладно рабыня, она против шехзаде и слова сказать не смеет, ладно Валиде с её маниакальной жаждой всё контролировать, но брат... Это было неожиданным. Внезапно я остановилась, осознав причину своей злости.

Я считала, что важнее для Сулеймана, чем любой другой человек на этой земле. Даже Валиде.

Много раз я говорила, что люблю его больше всех на свете, но ответил ли он хоть однажды "я тебя тоже"?

В двадцать первом веке я отчаянно верила в то, что могу быть номером один в чьём-то списке приоритетов. Не просто важной, а лучшей. Той, без которой жизнь смысла не имеет. Но парню была дороже его семья, собственно, он это и не отрицал. У друзей, даже лучших, тоже она стояла пунктом выше. Родители очень меня любили, но это не то. Они меня создали, а вот найдётся ли тот, кто примет меня, не имеющую, по сути, к нему никакого отношения?

Я эгоистична? Определённо. В идеале хотелось бы, чтобы человек без меня жить не мог, а я без него могла. И почему в таком случае другие не должны думать так же?

Для нормального мужчины в моей системе отсчёта важнее всего в мире его жена и дети. Потом родители, более дальние родственники, друзья, знакомые и так далее. Но на первом месте — жена. Дети чуть-чуть, самую малость, но меньше, потому что рано или поздно вырастут, начнут свою жизнь, а с их матерью ему всю жизнь рядом быть.

Рано или поздно первое место в сердце Сулеймана займёт другая женщина, и будет это явно не я или Валиде. Неважно, Хюррем, Махидевран, Гюльфем или хоть Гюльшах, но появится другая, и это придётся принять.

Это больно.

Зайдя, наконец, в свои покои и плюхнувшись на диванчик, я дала волю слезам. Не знаю, сколько прошло времени, но чьи-то тёплые руки обняли меня сбоку. Оторвавшись от заплаканной юбки, я обнаружила, что Лале сидит рядом и грустно смотрит, ни о чём, впрочем, не спрашивая. Мёге, кажется, вышла в город сегодня, захотела купить какие-то ткани. Свободным девушкам такое позволялось. Были мысли, что её могут завербовать, но думать их сейчас просто не было ни сил, ни желания.

— Спасибо, — гундося, пробормотала я.

Она обняла меня крепче.

— Я всё для тебя сделаю, Хатидже.

Наедине мы договорились избегать формальностей, иначе же просто свихнуться можно. И ведь она права, многие меня любят, матушка тоже, несмотря на наши большие разногласия. И чего только не хватает...

Может, безумие было свойством тела султанши, а не души?

* * *

Стамбул. Топкапы.

Селим, восседая на помпезной кровати, стоящей в покоях совета Дивана, выслушивал донесения пашей и всё больше хмурился. Обстановка на границах накалялась, персы наверняка попытаются совершить государственный переворот ради передачи власти его племяннику. Этого ни в коем случае нельзя допустить, иначе начнётся смута.

Пора было отправляться в новый поход.

— Жасмин, — приказала я. Рабыня взяла флакончик, полила себе на руки и принялась аккуратно наносить на мою спину, равномерно распределяя, ладонями массируя кожу. Мёге, стоящая рядом, наблюдала за этим процессом в качестве гаранта безопасности, если со мной захотят что-нибудь сделать. Лале была снаружи, у дверей, зорко следила за всеми, кто приближается, и в случае чего должна подать сигнал. Обе девушки вооружены кинжалами, с которыми умеют более-менее сносно обращаться, но специально обучать их нет возможности — у Селима шпионы в санджаке Сулеймана. Не должно быть ни одного нарекания со стороны шехзаде, а тренирующиеся служанки не входят в ряд обычных атрибутов дворца.

Сегодня я велела подготовить классический хаммам — с паром, жаром и прочими прелестями истинной турецкой бани. Хотелось, чтобы тепло смягчило боль.

Единственный человек, которого можно поставить на первое место — это ты сам. И никто другой. Как жаль, что до меня всё доходит очень медленно.

Я — член правящей династии Османов. Меня зовут Хатидже-султан. Людей империи, которые стоят выше меня по положению, можно пересчитать по пальцам одной руки. Даже сёстры чуть-чуть, совсем слегка, но ниже, потому что младше. При прочих равных моё слово станет решающим. Я имею все возможности устроить себе счастливую жизнь, и я это сделаю.

Рабыня закончила наносить жасминовое масло на спину, и теперь бережно разминала мои плечи, аккуратно отодвинув в сторону волосы. Я прикрыла глаза, наслаждаясь процессом.

— Госпожа, какой запах желаете для волос?

— Оставь жасмин.

Спустя час, выйдя из бани, распаренная, горячая, я кивнула Лале и мы втроём отправились на утреннее приветствие матери. Это было необходимостью, чем-то вроде чистки зубов — вроде не очень хочется, но нужно, иначе потом хуже будет.

— Валиде, — поклонилась я.

— Здравствуй, доченька, — похлопала она по сиденью рядом. — Благослови тебя Аллах, присаживайся. Мы так давно с тобой не разговаривали!

— Верно. Однако у меня есть одна маленькая просьба.

— Какая же?

— Ознакомьте меня с учётными книгами гарема.

Раз уж я тухну в одном дворце с ней, то хотя бы проведу время с пользой. Если меня научат обращаться с финансами — один шаг к получению власти над собственной жизнью будет сделан. К тому же имелись подозрения, что Хафса считает меня ребёнком, поэтому, возможно, если я покажу, что способна выполнять обязанности взрослого, она немного смягчит свою опеку.

Глаза Айше расширились от удивления.

— С чего вдруг такая просьба?

— Хочу помочь вам, взяв хотя бы этот пустяк на себя.

— Не стоит, дорогая, — ласково ответила мать, — я справляюсь.

— Не сомневаюсь, Валиде. Однако когда-то у меня будет свой дом, который потребует умения следить за отчётами, не лучше ли получать навыки под вашим чутким руководством?

Какое-то время помолчав, задумавшись, она кивнула и подала знак Дайе раскрыть одну из книг.

Я ухмыльнулась и подошла ближе.

* * *

— Повелитель принял решение взять меня в поход!

— Какое радостное событие, — равнодушно отметила я. — Ставить под угрозу жизнь единственного наследника так разумно.

Вспоминалась жестокая резня шиитов 1513 года, когда мой отец в Анатолии вырезал 45 тысяч человек от мала до велика, но дальше память подёрнулась туманом. Всё-таки уже шестнадцать лет прошло.

— Ты обиделась, — констатировал Сулейман.

Он сидел за столом, задумчиво рассматривая брошь, которую снял с чалмы. Красивый синий камень в обрамлении кучи мелких, словно пыль, красиво мерцал в полутьме заката, отражая огонь свеч.

— Верно.

Брат извлёк из ножен кинжал и дотронулся лезвием до украшения, оставляя крошечную царапину, появление которой можно было отследить лишь по звуку.

— На что?

— Почему ты не сказал мне о беременности фаворитки сразу?

— Матушка велела...

— Сулейман, ты уже не ребёнок! — вышла из себя я. — Сколько можно, на каждый чих будешь у маман разрешения просить?

Он помрачнел и холодно уставился прямо в глаза. Кажется, кое-что было лишним.

— Я сам решаю, что и у кого спрашивать.

— Подумай логически, — процедила я. — Либо ты боялся, что что-то пойдёт не так, то есть не доверял и не был полностью уверен во мне, либо очень хотел сказать, но из-за приказа маменьки сдерживался. Так как второй вариант ты только что с негодованием отбросил, остаётся первый. И после этого ты чему-то удивлён?

— Но я же сказал тебе заранее! Никто, кроме нас четверых, об этом больше не знает!

— Да ты хоть представляешь, что со мной было бы, если бы я вместе со всеми узнала? — сорвавшись на крик, заорала я. Две слезы снова тёплыми каплями сбежали по щекам, перед глазами всё расплывалось, в носу появились сопли. Ещё немного, и начну шмыгать, так что пора закругляться. — А ведь представляешь, иначе бы молчал! Не подходи ко мне в течение трёх дней и не заговаривай, хочу всё обдумать!

Развернувшись, я вылетела из покоев брата и бросилась к себе.

— О Аллах, — перепугалась Лале, стоящая в коридоре, — что произошло?!

Я всхлипнула, утирая слёзы широким рукавом. Не сейчас, Хатидже, не сейчас. Султанша династии не может позволить себе проявление эмоций в общественном месте, пусть это даже безлюдный коридор. К счастью, наши комнаты недалеко, дойдя до них, я хлопнулась на диванчик и стала изливать душу.

— Мой брат скрывал от меня кое-что очень важное, а теперь даже не понимает, в чём проблема!

— Но как ты узнала, Хатидже? — спросила Мёге. Бойкая девушка сторожила покои, чтобы не подсыпали и не подложили чего, а то мало ли. В её верности можно не сомневаться.

— Он сам сказал.

— Разве это не искупляет его вины? — осторожно произнесла Лале. — Если только он не врал тебе.

— В том-то и дело, что лгал! Прямо в лицо, понимаешь? Я спрашивала, что произошло нового, он говорил "ничего", не раз и не два! А мы пообещали, мы поклялись никогда, никогда не врать друг другу! — сорвалась на громкое восклицание я, шмыгнув и стушевавшись от собственной резкости.

Сулейман влюбился, но скрыл это от меня.

Девушки промолчали. Ответственность за своё будущее решение лежит исключительно на мне, и выбрать я должна сама.

— А что именно он утаил?

Я открыла было рот, но прикусила язык. Скажу сейчас — предам брата, к тому же, конечно, маловероятно, но всё же — поставлю под угрозу жизнь своего племянника, да и его матери тоже.

Умные девчушки догадались, что я скрываю важный секрет, и Лале успокаивающе положила руку на плечо.

— Не переживай, мы понимаем.

* * *

Сулейман раздражённо отпихнул от себя лежащее на столе украшение и принялся ходить по комнате, размышляя. Что её так обидело? Причём очень сильно, до слёз, а такое бывало крайне, крайне редко.

— Ибрагима ко мне!

Юноша Сулейману нравился. Нет, ну не в том, конечно, смысле, на который часто намекала Хатидже, но с ним можно было вести беседы. Он был достаточно образован в некоторых вопросах, чтобы говорить на равных, и недостаточно затюкан, чтобы бояться высказывать собственное мнение. Да и привязанность Шах добавляла плюсик в карму.

— Господин, вы звали меня?

— Да. Проходи, садись, — остыл шехзаде, — давай поговорим. Скажи, у тебя была любовь?

— Нет, не довелось ещё, — обалдел от такого поворота Ибрагим, — но почему вы спрашиваете?

— Скажи, что женщине нужно для счастья?

— Полагаю, ваше внимание и возможность подарить наследника.

Внимание. Подразумевает участие в жизни человека, а чтобы оно не было неприятным, необходимо...

"Либо ты боялся, что что-то пойдёт не так, то есть не доверял и не был полностью уверен во мне, либо очень хотел сказать, но из-за приказа маменьки сдерживался".

— Доверие, — пробормотал задумавшийся Сулейман.

— Простите?

— Ничего. Ты мне очень помог, спасибо.

* * *

Три дня спустя.

— Госпожа, — склонилась темноволосая девушка в простом, но добротном светло-зелёном платье. — Вы меня звали?

— Да, проходи, садись. Пора сделать важное объявление для гарема, Фюлане, — дружелюбно обратилась Валиде.

Я внимательно осмотрела наложницу. Хороша, как и все в гареме — некрасивых туда попусту не брали, но ничего сверхъестественного. Не писаная красавица явно. Чем же она смогла зацепить брата? Возможно, была первая влюблённость, как у Мустафы с Эфсун. Либо же девушка брала не оболочкой, а внутренним содержанием. Сидящая рядом Фатьма заинтересованно вскинула бровь, ожидая пояснений. Матушка позвала нас троих, как я теперь поняла, чтобы познакомить с будущей невесткой.

— Мои дорогие дочери, — проговорила довольная Айше, — это Фюлане-икбал. Она носит под сердцем ребёнка Сулеймана. Иншалла, у нас родится здоровый шехзаде!

Бейхан удивлённо распахнула глаза, но спустя секунду радостно заулыбалась.

— Поздравляю! Да дарует Аллах этому дитя долгую и счастливую жизнь!

— Благодарю вас, госпожа, — мелодичным голосом ответила рабыня.

— Поздравляю, — искренне сказала я, глядя на живот девушки. Там, внутри, рос и развивался мой племянник. Кровь от крови, плоть от плоти. Сулейман, может, и кусок говна, но родители у нас общие, поэтому во всяком его ребёнке немалая доля и моего генома. А кровь так и вообще полностью одинаковая.

— Поздравляю, — присоединилась Фатьма, — полагаю, Валиде, вы устроите сегодня праздник в гареме?

— Верно, — кивнула она. — Пусть все знают, что Фюлане-икбал готовится шехзаде Сулейману сына подарить!

Девушка улыбнулась и склонила голову.

* * *

Этим же вечером брат присел рядом со мной. Праздник начинался, и шехзаде решил ради такого случая посетить женское царство. Я слегка отвернулась, чтобы он понял, что ещё не прощён, но никто из гарема ничего не заподозрил. Лишние слухи ни к чему.

— Извиняться не буду, — заговорил он после недолгого молчания, наблюдая за танцующими рабынями, — но я понял, что сделал не так.

— Время покажет, — ответила я. — А сейчас иди и удели время беременной... — чуть не сказала "жене", но вовремя осеклась, — наложнице. Негоже в такой день оставлять её одну, да ещё и ради сестры.

Одарив меня укоризненным взглядом, он некоторое время посидел рядом, а потом действительно ушёл. Но не к Фюлане, которая проводила его расстроенным взглядом, а вообще. Куда-то там в свой кабинет. Интересно, что Ибрагима на празднике ещё не было... хотя, в общем, это я туплю. Он сейчас ещё никто, не успел сдружиться с Сулейманом до степени побратимства, да и должность сокольничего тоже особого авторитета не даёт. Я мысленно ухмыльнулась. Шах продолжала страдать по недоступному юноше, чем очень озаботила Бейхан. Поначалу сестра не восприняла детское увлечение мелкой по-серьёзному, считая, что это один из обычных капризов наподобие "хочу игрушку!!!", но когда время шло, а ничего не менялось, она забеспокоилась. Даже пыталась поговорить с Ибрагимом, но когда поняла, что он сам в отчаянии, впала в недоумение.

В общем, ситуация так себе, и скрипач на минималках ещё ноль без палочки с точки зрения династии, чтобы его пускать в святая святых!

Я обвела взглядом сидящих вокруг рабынь, погружённая в свои мысли, как вдруг осеклась. Что-то знакомое, на грани смутных воспоминаний, но определённо где-то увиденное. Дежавю? При более внимательном осмотре увлечённых танцующими девушек причина быстро стала ясна, как день.

— Гюльфем, — прошептали мои губы без участия мозга.

Примечания:

Как ваши дела? :D

Мёге молча замешивала тесто. Её мысли были полны размышлений о родителях — похоже, госпожа забыла про своё обещание, а разве может рабыня настаивать? Методично работая руками, она входила в некое подобие транса, которое прекрасно очищало голову. Иногда пять-десять минут пролетали, словно миг, иногда даже полчаса.

Готовить Мёге любила и умела — когда ты старшая в семье, где четверо детей, поневоле приходится. Хатидже-султан никак её не ограничивала, главное было исправно выполнять свои обязанности, а всё остальное по желанию. Заодно можно сплетенки пособирать.

— Ёбаный рот этого казино!

— Что? — даже не вздрогнув, уточнила Мёге.

— Чем так вкусно пахнет? — улыбаясь, громко спросила Хатидже. На кухне они были одни, что случалось редко — ещё минут пять, и обязательно кто-то придёт.

— Замешиваю тесто для пирога.

Повисла неловкая пауза.

— Что с тобой? — посерьёзнев, задала вопрос султанша. Мёге и рада бы рассказать — да не может. Она госпоже искренне благодарна за все вольности, о которых другие рабыни и мечтать не смеют, но не верит в сказки. Да, формально свобода есть, но при вступлении на службу она дала обещание, что уйдёт лишь в могилу. Так что это просто расширение полномочий, и если задуматься, выгодно самой Хатидже. Поэтому незачем её тревожить и себе душу бередить. Родители умерли. Точка.

— Ничего, не стоит внимания.

— Мёге. Я не приемлю лжи. — мрачно произнесла госпожа. — Если не хочешь говорить, так и скажи, это нормально. Но по тебе видно, что что-то не так.

Мёге промолчала.

— Госпожа! — опешил только что заскочивший на кухню, видимо, за едой, евнух. — Чего изволите?

— Лукум, — помедлив, приказала она.

* * *

Лёгкий ветерок колыхал занавески на беседке. Стояла тихая осень 1512 года, которая ещё не успела полностью вступить в свои права, поэтому было довольно-таки тепло. Валиде, я и брат сидели в садовой беседке, наслаждаясь небольшим отдыхом после полуденного намаза. С оттенком светлой грусти пела скрипка — Ибрагим тоже был здесь. Вдруг на другом конце прямой дорожки, ведущей к дворцу, началось небольшое шевеление, и мы увидели приближающегося евнуха.

— Шехзаде, — поклонился он. — Госпожи. Прибыл гонец из Стамбула с письмом и подарком от султана.

Сулейман радостно улыбнулся и встал.

— Валиде, думаю, стоит отправиться и всё осмотреть.

Она кивнула, внимательно наблюдая за сыном. Ибрагим вопросительно посмотрел на шехзаде, но, не увидев нужного знака, остался на месте. Я же глядела вслед уходящему брату, а на душе крутился комок опасений, как будто не вспомнила что-то очень важное.

— Сыграй нам ещё, — попросила Валиде, оторвавшись от своих мыслей. Ибрагим поклонился, и спустя миг снова зазвучала чарующая венецианская мелодия. Я прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. Музыка полнилась нежностью, приправленной оттенком грусти, на одном ей известном языке рассказывала о чём-то искренне желанном, но недоступном. Легко было представить, как Ромео, если бы мог, точно так же играл под балконом своей Джульетте…

Догадка пронзила, словно электрический ток. Я неверяще распахнула глаза и уставилась на юношу. Он был полностью сосредоточен на изящном инструменте: ловкие пальцы зажимали и отпускали струны, вторая рука плавно водила смычком, даря этому миру прекрасную музыку. Тёмно-жёлтого оттенка рубашка с узорчатым длинным жилетом, накинутым сверху, довольно удачно гармонировала с карими глазами, но что-то было не так. Всё-таки немного прохладно, уже не лето, ему бы надеть что потеплее, например…

Кафтан.

— Сулейман! — пронзительно вскрикнула я, подрываясь с сиденья и кидаясь к дворцу.

— Хатидже! — испуганно воскликнула напряжённая Валиде. Она выглядела немного беспокойной, когда ушёл брат, и сначала я не обратила на это внимание, но теперь с каждым ударом сердца в голове билась мысль: она подозревала.

Ибрагим, должно быть, шокированно открыл рот, наблюдая за истерикой правящей семьи, но мне было плевать. Только бы успеть, о Аллах, пощади и помилуй! Только бы успеть!

Как я бежала! Ни разу за обе жизни я так не бежала. Поворот, ещё, отпихнуть испуганного слугу, рвануть прямо и налево…

— Брат! — закричала я, ворвавшись в его покои. Словно издеваясь, вселенная включила режим замедленной съёмки, где Сулейман миллиметр за миллиметром, неотвратимо, как морской прибой, приближал ядовитый воротник к голой шее. Я так же медленно подняла руку, попутно отчаянно мотая головой, но было уже поздно.

Я не успела.

— Хатидже? — удивлённо, чуть-чуть хрипловато произнёс он.

Я рванулась вперёд, использовала длинный рукав своего платья как прихватку, чтобы не касаться кожей отравленного, и стащила подарок с брата.

— Что ты… — кашлянул он, — что ты делаешь?

— ЛЕКАРЯ! — не своим голосом рявкнула я, да так, что ага вздрогнул и мигом испарился.

Брат поднёс руку к горлу и потёр его. Его глаза, распахнутые в недоумении, а потом слегка сердитые, начали наполняться чистым ужасом. Он понял.

— Только не переживай, — зачастила я. — Контакт был совсем недолго, здесь лучшие лекари, тебе обязательно помогут!

Приоткрыв рот и схватившись за шею, шехзаде рухнул на колени, опираясь свободной ладонью об пол. Я заорала от ужаса и плюхнулась рядом, поддерживая.

— Дыши, Сулейман! Пожалуйста, не сдавайся, дыши! Сейчас, ещё чуть-чуть, ещё немного!

В покои ворвалась Валиде.

— Сынок! — закричала она, бросившись на пол рядом со мной. Брат уже хрипел и задыхался, конвульсивно хватаясь за горло. Я судорожно пыталась вспомнить то немногое, что знала о медицинской помощи при удушье. Это, кажется, отёк Квинке? Надо провести интубацию, проткнуть трубкой опухшую трахею, чтобы дать доступ воздуху? Это лишь занесёт инфекцию, да и я не врач, сделаю только хуже. И что это за яд такой, который после секундного контакта с кожей способен убить?!

Наконец появился лекарь с чемоданом, подбежал, как мог быстро, и велел евнухам отодвинуть нас с матерью. Я, сглатывая слёзы, поднялась и отошла, не сводя взгляда с лежащего брата. Спустя минуту раздался особенно отчаянный хрип — и наступила тишина.

— Сулейман! — завыла, по-другому не скажешь, мама. Я укусила свой кулак, чтобы не последовать её примеру, и почувствовала дорожки слёз на щеках. Лекарь пытался что-то сделать, как-то помочь, но некоторая часть моего сознания понимала — всё кончено. Однако пока оставалась хоть малейшая надежда, нельзя дополнительно отвлекать врача.

Спустя вечность мужчина в белом тюрбане поднялся, печально покачав головой. Я рухнула, где стояла, и закричала что есть мочи. Как найти слова, чтобы описать мои страдания? Я привязалась к человеку так, как никогда до этого, и потеряла по своей вине! Забыла, не предупредила!

— НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!

— Хатидже! — затрясла меня за плечо знакомая рука. — Хатидже!

Я с писком вскинулась, и неожиданно потеряла равновесие, чуть не грохнувшись куда-то вниз. Благо, те же руки помогли, не дали упасть.

— Хатидже! — испуганно заговорила Лале, когда стоящая позади неё Мёге открыла рот, чтобы начать вопросы. — Что с тобой?!

Так, вспоминай, девочка! Чтобы успокоиться, бывает полезно посчитать всякие числа по порядку или сосредоточиться на других простых вещах. Например, своём окружении.

Сейчас поздняя ночь вторника. Или раннее утро среды.

Несколько часов назад я ужинала с Валиде, братом и сёстрами. Через несколько часов я буду с ними же завтракать.

Меня зовут Хатидже, мой любимый цвет — розовый, и мне только что приснился сон о смерти брата от рук отца.

Вот же блять.

— Кошмар, — ответила я правду. — Очень страшный.

— Тебе заварить успокаивающий отвар?

— Нет, не стоит. Идите спать, извините, что разбудила.

Спустя пять минут уговоров, несколько вопросов и множество недоверчивых взглядов они всё-таки послушались. Я уставилась в стену.

И какого чёрта это было?

Стена не ответила.

А я ведь правда забыла. Вылетело как-то из головы. Записи, что ли, вести? На османском по очевидным причинам нельзя. На русском тоже, потому что, увы, во дворце могут быть люди, которые его знают, пусть и в старой форме, но общий смысл уловить смогут. Английский, достаточный для такого уровня, я забыла, к тому же возникнут огромные вопросы, откуда я его знаю, итальянский прочтут и мать, и брат, и сёстры.

Нет, записи нельзя. Придётся тренировать память. Но после кафтана вроде никаких покушений не было, Сулейман же единственный наследник, спокойно доехал до трона. Оставался только Мурад, но вряд ли его руки дотянутся до Манисы.

Я встала. Всё равно теперь не усну, а покои брата недалеко. Подруги-служанки уже дремали, поэтому я тихо выскользнула за дверь и отправилась в небольшое путешествие по тёмным коридорам.

Постучав в толстую дверь, я дождалась тихого вопроса "кто там?" и зашипела:

— Это я, открывай! Есть важная вещь, которую надо обсудить.

Мой брат предпочитал спать один. Возле его покоев, конечно, стоял ночной дозор из охраны, но они меня знали и молчали. И плевать, что в шёлковом халатике — они кастраты. И на приличия мне сейчас откровенно насрать. Замок звякнул, я проскользнула внутрь. Сулейман тут же запер, от греха подальше, двери, и повернулся ко мне, налетев на крепкие объятья.

— Живой, — меня уже потряхивало. — О Аллах всемогущий, живой!

— Что случилось? — напрягся брат.

— Мне приснился сон, как ты надеваешь отравленный кафтан, который прислал отец, и умираешь! — выпалила я, отодвигаясь от него. — Поэтому, пожалуйста, пусть всю подарочную одежду проверяют перед тобой слуги!

Аккуратно сформулированный тезис — пусть лучше умрёт раб, чем ты.

Долгая пауза.

— Ладно.

— Так просто? — недоверчиво переспросила я. — Не будешь докапываться?

— А ты бы хотела?

— Всё, молчу. Как там Фюлане?

— Хорошо, иншалла. Афифе и Дайе следят за ней, и осталось подождать две луны до рождения моего шехзаде.

Подождите, что? Афифе и Дайе? Это как если бы Бог объединился с Сатаной, или Аллах с Шайтаном, кому как больше нравится. Дайе была очень предана матери, и ставила эту преданность выше правил гарема, с Афифе же всё было наоборот, поэтому они, как бы это сказать, мягко говоря, друг друга недолюбливали.

Ненавидели они друг друга, что уж тут. Как там у Пушкина, вроде: они сошлись, вода и камень, стихи и проза, лёд и пламень?

— А если девочка родится? — серьёзно спросила я. Вдруг моё появление достаточно изменило историю?

— Мальчик, — улыбнулся брат. — Все приметы на это указывают.

— Они могут ошибаться.

— Тогда Фюлане забеременеет ещё раз, — пожал плечами он. — Или, в крайнем случае, другая рабыня родит.

— От воздуха? — ехидно уточнила я. Сулейман фыркнул.

— Всё, тебе пора. Стража! Пусть один из вас проводит Хатидже-султан до её покоев!

— Ну ты и говно, — с чувством сказала я. В ответ он лишь засмеялся.

* * *

"О Аллах, как же хочется спать!" — была первая мысль на следующее утро.

Точнее, это была вторая мысль, потому что первая содержала гораздо, гораздо больше красноречивых матерных формулировок.

— Хатидже, вставай, — потрясывала мою тушку Лале, — уже довольно поздно.

Кому-то лучше бы сдохнуть.

Я застонала, отворачиваясь и кутаясь в одеяло.

— Я султанша! Я хочу спать, а спать хочет меня, не мешай нашим высоким отношениям, женщина!

Примечания:

Как вам глава? Что лучше добавить/убрать? В последнее время появилось ощущение, что раньше я писала лучше :/

Для меня никогда не было проблемой интеллектуально успевать за Сулейманом.

Да, он был чванливым маленьким говнецом, за что регулярно огребал по башке. Ну, справедливости ради, благородство, доброта и здоровый юмор тоже присутствовали в его характере, пусть скорее в роли второстепенных NPC. Но в итоге мы всё равно оставались друзьями — равными в шутках, подколах, пинках под зад и демонстрации знаний.

Поэтому однажды, обнаружив, что он говорит на итальянском какими-то непонятными фразами, я всерьёз забеспокоилась. А когда осознала, что это не единственные где-то вызубренные наборы слов, захотела свернуться калачиком от чудовищного микса зависти со страхом и зарыдать.

— Что с тобой? — насмешливо спросил Сулейман, вздёрнув бровь. — Не можешь поспеть за полётом моей гениальности, сестра?

Добродушное злорадство исчезло с его лица, когда он увидел мои опущенные плечи и поджатые губы. Брат присел рядом на тахту и спросил, заглядывая в глаза:

— Ты чего?

— Я не понимаю. Меня учат тому же, что и тебя, так почему ты знаешь больше?

— Ты уверена?

— Что ты... — осеклась я. А ведь действительно — программы никто не сравнивал с бумажкой в руках, учёба иностранному языку была скорее моей личной прихотью, к тому же упахиваться я никогда не собиралась. Это так, для саморазвития, а шехзаде в будущем будет с послами разговаривать, переговоры вести.

— Твою мать, — прошептала я, с ужасом хватаясь за голову.

* * *

— Госпожа, — поклонился Ибрагим. Мы столкнулись с ним в инжировом саду; я вышла прогуляться, а вот что он там делал, оставалось загадкой; я тут же озвучила этот вопрос.

— Шехзаде позволил мне немного отдохнуть, — пояснил юноша, старательно избегая поднимать взгляд с гравиевой дорожки.

— В таком случае, не буду мешать.

— Разве вы можете, — тихо сказал он.

Уже развернувшись было, чтобы уйти, я остановилась. Это зачатки чувств или мне показалось? Мог ли сокольничий брата быть настолько продуманным, чтобы за несколько лет начинать осаду? Ведь он понимал, что я уже вошла в брачный возраст, а за простого раба султаншу династии никто не отдаст. Значит, либо амбиции скрипача настолько велики, либо это лишь обычная вежливость. Хотя узнав о статусе Сулеймана, он должен был прикинуть перспективы, особенно с учётом того, что других законных наследников просто нет.

Блять, ну вот снова. Успокойся, Хатидже, успокойся.

— Ну, раз тебе настолько приятно моё общество, расскажи, как обстоят дела у моего брата. Я знаю, вы много общаетесь в последнее время.

— Шехзаде недавно начал увлекаться ювелирным делом, госпожа приказала нанять учителя. Иншалла, скоро многие прекрасные изделия увидят свет.

Мне стало стыдно. Хороша сестра — даже с послезнанием забыла о такой важной части жизни Сулеймана.

— Очень надеюсь, Ибрагим.

* * *

Стамбул. Топкапы.

— Вы не можете!

Эбру раздражённо закатила глаза. Хатун — крайне скандальная девка, не желавшая мириться с правилами и традициями гарема, уже второй год не давала никому покоя своим отвратительным поведением. Казалось бы, решение рядом: всыпать десяток-другой ударов на фалаке или продать, да и всё тут. Но рабыня являлась любимицей султана, что крайне усложняло дело.

— Убери руки! Я фаворитка падишаха!

Прискорбно, что гарем был не в лучшей форме, так как Валиде повелителя до его вошествия на престол не дожила, а мать старшего наследника была в санджаке, и всем заправляла Эбру, ункяр-калфа, обладавшая меньшим авторитетом. Однако она была человеком Айше Хафсы, а потому в Манису регулярно летели донесения о том, кто ходит по Золотому пути. Иногда приходили ответы, и последний содержал весьма однозначный приказ.

"Уже несколько лет хатун не может забеременеть, а проблем и скандалов производит огромное число, и следовательно, вреда приносит больше, чем пользы. В наказание за столь отвратительное поведение выдай её замуж."

Хатун не звали в покои уже почти две недели, лучшего момента сложно будет дождаться.

— Султан накажет вас, казнит! Отрубит головы!

— Возможно, — скрывая улыбку, согласилась ункяр-калфа. Вчера вечером она с очередным отчётом по делам гарема предстала перед падишахом, и как бы между делом спросила, даст ли он своё высочайшее позволение выдать замуж одну его наложницу, фаворитку. Селим задумался на минуту, а затем кивнул, так как девушка ему уже изрядно надоела своей ревностью, требованием любви, почёта, а также еженедельными обещаниями вот-вот забеременеть и родить сыночка с последующей детализацией, как его будут звать, как он будет выглядеть, в каких чудесных покоях они будут жить и так до бесконечности.

— Но ты этого уже не увидишь.

Хатун, вещи которой уже складывали в сундуки, яростно оглядела комнату фавориток и подскочила к вздрогнувшей Эбру, крепко вцепившись в её предплечье.

— Я беременна!

— Ты так почти каждый месяц говоришь, стоит только крови задержаться хоть на час, хватит лгать.

— А проверь. Проверь! Отведи меня к лекарше, вы обязаны!

— Да ты хоть знаешь, что с тобой сделают, если ты врёшь?

— Лучше смерть, чем разлука, — пафосно ответила наложница, сжав кулаки и одарив ненавидящим взглядом калфу, которая даже не шелохнулась.

* * *

— Ты хорошо справляешься, — довольно сказала матушка.

— Благодарю, Валиде, это всё ваши наставления.

Арифметика проста до крайности, справился бы даже пятиклассник. Но честное слово, за нормальный калькулятор я бы душу отдала! Считать чиселки в столбик просто, но когда ты этим занимаешься два часа подряд, начинает мутить.

Я, наверное, с грехом пополам смогу интегрировать даже сейчас. Знаю, как обращаться с матрицами, квадратичными формами. Тензор инерции, Сулейманчик, знаешь, что такое? А я сука знаю, потому что наш преподаватель по физике отправил в академ почти половину курса. Могу сделать сайт, но кому это нахер надо? Сиди считай, сколько надо заплатить за десять метров зелёной шёлковой ткани из Бурсы, и не выгоднее ли купить больше жёлтой, но подешевле. Полезнее будет. Учитывай при этом, что какую-то часть выкинет даже самая лучшая портниха. Сделала? Умничка. А теперь сено для лошадей, зарплата слугам, премии, финансовые наказания, когда раб что-то испортил, лекарства, выбросить или срочно продать продукты с заканчивающимся сроком годности, деньги наложницам, запас на новых, которые поступят в следующем месяце...

Повеситься можно.

Хотя было в этом что-то приятное, такое чувство контроля, когда знаешь, чем живёт дворец. Что вон тот евнух, который стоит возле двери, несёт службу хорошо, а его сосед — хуже. Калфа оштрафована за слишком позднее возвращение из города, две подравшиеся девушки проданы на невольничий рынок.

— Тебе уже шестнадцать, — ласково произнесла Айше. Дайе, стоя рядом, с крайне благодушным видом смотрела на свою госпожу, а я, сглотнув, ожидала подставу.

— В твоём возрасте я прижимала к груди своего Сулеймана, — улыбнувшись, вздохнула мать.

Нет. Нет. Нет. Нетнетнетнет. НЕТНЕТНЕТ.

— Думаю, тебе пора замуж, дочка.

СУКА!

Так, ладно, спокойствие, только спокойствие. Скорее всего, она ожидает от меня бурных протестов и уже приготовила несколько убойных аргументов, включая "потому что я так сказала, ты обязана подчиниться", поэтому подыграем.

— Кто же удостоился чести понравиться вам? — с максимально возможным равнодушием спросила я.

Брови матери взлетели вверх, и она быстро переглянулась с Дайе. Та выглядела удивлённой, но молчала. Ну всё, точно скандала ждали.

— Решение будет принимать наш повелитель.

То есть вы даже никого не подобрали? Чисто спихнуть надоевшую дочурку, получить лишнего сторонника для и без того единственного наследника? Заебись, просто блять прекрасно!

И врач, который говорил Валиде, что брак может ухудшить мою душевную болезнь, такой: ну да, ну да, пошёл я нахер.

— Я напишу письмо, уверена, падишах найдёт подходящего пашу.

Ты — награда, Хатидже, не забывай. Ты не личность, ты вещь, которую жалуют подданому наравне с титулами и золотом.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, прикладывая дикие усилия, чтобы не разреветься прямо здесь или не начать орать. Вцепилась в тонкий шёлк платья до боли в ладонях. Да уж, накрываются все мои мечты медным тазом. Как говорится, если хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах.

— С вашего позволения, я пойду к себе.

— Тебе нехорошо? Позвать лекаря? — забеспокоилась мать.

— Нет, — с гигантским усилием воли нацепив на лицо улыбку, ответила я. — Просто хочу всё обдумать.

— Да, конечно, — сделала позволяющий жест Валиде, — сегодня вечером мы поужинаем все вместе.

Надо сказать, Сулейман стал иногда пропускать совместные вечерние приёмы пищи, потому что проводил время со своим гаремом. Оно и логично — молодому парню гораздо приятнее наслаждаться прекрасной наложницей, чем рассказывать маме и младшим сестричкам, как у него дела.

К слову о нём.

Кивнув ждущим возле дверей Лале и Мёге, я решительно направилась к покоям брата, благо путь занимал минут десять от силы.

— Госпожа, — равнодушно сказал евнух, стоящий у дверей, — шехзаде сейчас не может вас принять, он занят.

— Доложи обо мне, это срочно.

— Но шехзаде со своим гаремом.

— Доложи. Обо мне. Немедленно, — повторила я, выходя из себя. Решается моя судьба, а какой-то раб тянет время!

Наклонив голову ещё ниже, он постучал, потом еще раз, и, дождавшись наконец раздражённого "Да!", вошёл внутрь. Спустя несколько минут тихого бубнежа внутри дубовые двери распахнулись и в коридор выпорхнула молодая девушка в одном халатике, склонившись так, что волосы заслоняли почти всё лицо, и быстро ушла.

"Гюльфем" — равнодушно отметила я про себя, нетерпеливо ожидая, когда же наконец этот плод любви слизня и черепахи по имени Сулейман разродится ответом.

Выйдя из комнаты, евнух отступил в сторону, освобождая проход, и я, подав знак девочкам остаться, шагнула за порог.

— Что случилось? — раздражённо спросил брат, демонстративно стоя спиной в одной рубашке и что-то там делая руками. Видимо, ковырял свои камешки.

— Меня выдают замуж.

Я оказалась права, потому что в ту же секунду рубин с пинцетом грохнулись на пол, а Сулейман, крутанувшись на пятках, прорычал:

— Что?!

* * *

— К сожалению, ты не беременна, — вынесла вердикт акушерка. Глаза наложницы начали наполняться слезами, она шмыгнула носом и открыла рот, собираясь что-то сказать, но аги быстро подхватили её под руки и ловко направили к дверям.

— Слава Аллаху, — вздохнула Эбру, затем кивнула евнухам, собираясь выйти следом за ними и упирающейся рабыней.

— Мне нужно обсудить с вами поставки трав, дело не терпит отлагательств.

— Ну что ещё случилось?

— Она ждёт ребёнка, — перешла на шёпот лекарша, дождавшись, пока закроются двери и стихнут звуки шагов. Эбру вздрогнула и ошарашенно посмотрела на женщину. Айше-султан регулярно присылала деньги для подкупа слуг, как оказалось, не зря.

— Но ведь её кровь была вовремя, как такое возможно?

— Иногда случаются скудные выделения в нужные дни, которые можно принять за кровь. Но на самом деле это не так. Шейка матки плотно закрыта, что является однозначным признаком беременности.

— Никах уже завтра, никому ни слова.

— Разумеется.

Примечания:

Следующую главу намереваюсь написать побыстрее. Спасибо за отзывы — всё читаю и стараюсь воплощать в жизнь! Правда, получается так себе, но это уже другой разговор :)

— Повтори! — не обращая внимания на валяющийся у ног драгоценный камень, рявкнул брат.

— Меня выдают замуж, — спокойно ответила я.

Он закрыл глаза, очевидно, пытаясь собраться с мыслями; на скулах отчётливо ходили желваки. Вероятно, его так встревожило то, что мне придётся покинуть дворец и уехать куда-то очень далеко.

— Ты можешь мне помочь, причём даже двумя способами.

— Как?

— Когда объявят имя жениха, я напишу ему письмо с просьбой увидеться, в этом нет ничего предосудительного. На встрече, разумеется, неофициально, будешь присутствовать ты, и поможешь мне наглядно объяснять суженому, что трахаться он со мной не будет. Жить в одной комнате — ладно, но я буду спать где-нибудь в углу на диванчике. Остальные аспекты его жалкого существования меня не интересуют, пусть хоть все бордели страны обойдёт. С учётом предполагаемого преклонного возраста паши, думаю, этот пункт не составит особенных затруднений.

— Но если у вас не будет детей, это вызовет вопросы.

— Ну не даёт Аллах, что ж поделать! Дяденька-то не молод уже, чай, не двадцать лет.

— Если тебя на предмет бесплодия осмотрит чужая лекарша, которую ты не сможешь подкупить, то все узнают о твоей невинности и будет большой скандал.

Две с половиной секунды я на полном серьёзе рассматривала идею лишиться девственности со старшим братом и свалить всё на пашу.

Блять.

— Это проблема, но решаемая.

— А ты сама? — осторожно спросил он. — Разве не хочешь своего ребёнка?

— Объясняю наглядно. Мне скоро семнадцать, организм ещё не до конца готов. Забеременеть сейчас равно умереть в муках родов, а некоторые пытки, на секундочку, мягче и безболезненней. К тому же ребёнок тоже умрёт.

— Валиде родила меня в пятнадцать, — нахмурился Сулейман. — Фюлане беременна, а ей семнадцать.

— Я — не они.

— А второй? — решив съехать с опасных рельс, спросил он.

— Яд, — просто ответила я.

Брат хотел уже что-то сказать, но тут в дверь громко и быстро постучали.

— Передайте шехзаде, что это срочно! — раздался приглушённый голос.

— Что там? — раздражённо спросил Сулейман.

— У Фюлане-икбал роды, господин! — выпалил заглянувший в покои евнух.

* * *

Ибрагим сидел в своей комнате и задумчиво разглядывал томик Вергилия, который подарил ему шехзаде. Был тихий ноябрьский вечер, за окном ласково мерцали звёзды, слегка прикрытые ярким светом Луны.

Говорить с наследником всегда интересно — он не зазнавался, не кичился своим происхождением, и обладал одним очень важным качеством: способностью признавать свои ошибки. Если его друг был прав, Сулейман признавал это. Часто в пылу жарких бесед Ибрагим забывал о своём статусе раба.

И за одно это был шехзаде бесконечно благодарен.

— Учись достойно, Ибрагим, — частенько повторяла Ханым-хатун, его спасительница, вытащившая маленького мальчонку из невольничьего рынка и семь лет растившая, как собственного сына. — Учись, и Аллах вознаградит твои старания.

И она была права. Только благодаря урокам нанятых приёмной матерью учителей юный Тео смог покорить итальянский, познакомиться с книгами, вышедшими из-под пера великих мыслителей древности, впитать их мудрость, словно губка. Ему очень повезло, это правда, но он всегда помнил о венецианке Софии, полюбившей простого рыбака и предпочёвшей жизнь у моря более выгодному браку. А также о причине, без которой вряд ли удостоился бы чести стать приёмным сыном.

Ханым-хатун была бесплодна.

Муж, после долгих пяти лет брака отчаявшийся получить ребёнка, наследника, подал на развод, и несчастная женщина, поруганная, отвергнутая, осталась одна. Её семья была достаточно обеспечена, чтобы позволить себе незапланированные траты в виде дома с участком и прислуги, и достаточно её любила, чтобы согласиться на это.

Ибрагим сомневался, что будь у Ханым свои дети, он получил бы всё имеющееся. Но эта ложка недоверия блёкла перед бочкой благодарности и любви к приёмной матери, которая стала билетом в счастливую жизнь. Он регулярно писал ей письма и получал ответ, но вырваться, увы, не получалось, хотя прошёл уже почти год. Слишком опасна и насыщена жизнь во дворце наследника.

Валиде-султан относилась к нему, как к мебели, может быть, совсем чуть-чуть выделяя на фоне остальных слуг как друга сына, но не более. Впрочем, большего и не требовалось.

Бейхан и Фатьма не обращали ровным счётом никакого внимания; последнюю он даже не видел, а первая приходила лишь единожды, да и то, чтобы выразить беспокойство по поводу поведения младшей, Шах Хубан.

Он слегка дёрнул уголком губ. Малышка своим поведением вызывала улыбку, порой раздражение, а в последнее время даже страх. Вдруг подумают, будто он сказал или сделал что-то неприемлемое? Казнят и не чихнут. В конце концов, это же Династия.

О Хатидже Ибрагим старался не думать. Видел её редко, но успел понять, что внешностью Аллах не обидел. И чувство юмора, кажется, ничего так. Что скрывать, девушка была ему симпатична, но юноша старательно давил в себе любые зачатки более сильных чувств, потому что любовь любовью, а голова на плечах одна. Да и сама султанша, конечно, мало времени уделяла неприметному сокольничему шехзаде, в основном общаясь с братом.

— Ибрагим-ага! — настойчиво застучали в его комнату, прервав размышления и заставив дёрнуться. — Ибрагим-ага!

— Да! — настороженно отозвался он, вытащив из-за пояса нож. Мало ли что.

— Шехзаде Сулейман срочно вызывает вас в свои покои!

— Иду.

* * *

— О Аллах, Дайе, разве срок уже подошёл? Как бы мой внук больным не родился!

— Не беспокойтесь, госпожа, — успокаивающе ответила верная служанка. — Иншалла, малыш будет сильнее всех.

— Откройте, — резко приказала Айше, подойдя к покоям фаворитки и уже из коридора слыша отчаянные крики.

— Валиде, — вмешалась я без всякой надежды на ответ, лишь глянув на изнывающего от неизвестности Сулеймана. — Разрешите мне пойти с вами.

Слегка замедлившись, она кивнула (!!!) и скрылась внутри. Очень сильно охуев, я не сразу сообразила, что следует делать, но под недовольным взглядом Дайе торопливо скользнула в открытую дверь. И с первой секунды поняла, что сделала это зря.

В полутёмном помещении сновали женщины, плескалась в тазиках вода, тяжёлый солоноватый запах человеческой крови витал повсюду. На постели, подняв колени и раздвинув ноги, корчилась несчастная девушка. Нижняя часть её тела была покрыта белой тканью, под которой скрывалась голова согнувшейся в три погибели акушерки. Да ей же ничего не видно там! Казалось, вся комната пропитана болью, горечью и страхом. Неужели здесь родится мой племянник?

— ААААААААААААААА!

— Как обстоят дела? — требовательно спросила мать, не обращая внимания на крики рабыни.

— Роды проходят средне, госпожа. Иншалла, уже скоро малыш родится.

Уступив путь какой-то лекарше из всей плеяды, торопившейся к роженице, я чуть не споткнулась о несколько тазов, которые стояли в стороне от прохода. При более внимательном взгляде меня чуть не вырвало прямо туда.

Это была кровь.

Много крови.

Очень много крови.

— ААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!

Я не буду рожать. Никогда. А сексом заниматься всегда в месячные, всегда в презервативе, и с бесплодным мужиком. Ах ты ж блять, тут вместо презервативов кишки баранов... Тогда останусь старой девой. Влияние через замужество получать нет нужды, главное дожить до правления брата, а там всё образуется.

— АААААААААААААААААААААААААА!

— Валиде, — отчаянно зашептала я, поймав её за руку. — Неужели вы желаете мне подобной участи?!

— Счастье имеет свою цену, — отрезала она. — А теперь выйди, ты мешаешь.

Я охотно последовала её приказу.

— Ну что там? — тут же насел Сулейман, продолжавший томиться в коридоре. — Что?

— Там два таза её крови, — мрачно отозвалась я. — И, вероятно, будет ещё. Но лекарши говорят, что пока всё нормально.

— Нормально?! — едва не закричал брат, рванувшись к двери. Я успела выцепить его локоть, дёрнула на себя и зло зашипела прямо в испуганное лицо:

— Да, так рождаются новые люди, и ты ничем не поможешь, только помешаешь! Я нервничаю не меньше и именно из-за этого ушла!

— Но что же делать? — с каким-то отчаянием спросил Сулейман.

Я поджала губы, посильнее стиснула пальцы, от чего он слегка вздрогнул, и потащила по коридорам в сторону покоев.

— Ибрагима-агу к шехзаде, — бросила я перед тем, как запихнуть слабо сопротивляющуюся тушку в дверной проём. Вопросительно посмотрев на брата и получив кивок, евнух быстрым шагом скрылся из виду.

— Зачем? — как-то потерянно спросил Сулейман.

— Втащит по морде, очнёшься, — огрызнулась я. — Прекрати панику наводить, ты своё дело сделал!

* * *

Стамбул. Топкапы.

Ночь хны была в самом разгаре. Эбру сосредоточенно наблюдала, как девушки размазывают тёмную субстанцию по рукам заливающейся слезами невесты и размышляла.

Айше-султан получит новости завтра вечером, в крайнем случае, послезавтра утром или днём. К тому времени всё будет кончено. Калфа побоялась убивать акушерку, что знала о беременности фаворитки, так как цепочка слишком очевидно прослеживалась бы, да и к тому же той самой невыгодно болтать, потому что у первой голова полетит с плеч. Но расслабляться не стоило.

Заметив какой-то странный звук, она прислушалась.

— Это невозможно, — словно в бреду шептала плачущая девушка, — не может быть, нет...

Как она обрадовалась, когда пришёл повелитель! Уж теперь-то, думала она, эти мерзкие калфы, а в особенности Эбру, поплатятся за всё, что они сделали, султан как минимум отправит их на фалаку! Но Селим лишь сухо пожелал счастливого брака, подарил небольшое колье и ушёл.

Он знал.

Он знал обо всём, что собираются с ней сделать, и впервые издевательские слова Эбру показались правдивыми. Это причиняло нестерпимую боль.

— Расслабься, — лениво бросила калфа, — это твой последний день во дворце, запомни его хорошенько.

Наложница сжала кулаки и с ненавистью глянула на говорившую. С каким удовольствием она ударила бы её в отвратительное лицо, стянула с головы эту треугольную шапку и била, била бы до крови, до увечий, пока дрянь не испытает хотя бы десятой части той боли, что причиняли сейчас ей.

Но, к сожалению, такова была горькая правда, и спустя не более чем полчаса она уже официально станет замужней женщиной.

* * *

Маниса. Шесть часов спустя.

— Поздравляю, Валиде! — радостно произнесла главная акушерка дворца. — Фюлане родила здорового мальчика!

— О Аллах, благодарю тебя! — воздела руки к небу Айше. — Как мой внук? Он здоров?

— Шехзаде немного слаб, ведь роды были преждевременными, но вполне здоров. Хорошая кормилица быстро поправит дело, думаю, уже через месяц он не будет отличаться от доношенных детей.

— Дайте мне его, — велела султанша. — Ты хорошо постаралась, Фюлане, несите подарки.

Девушка, не спускающая усталых, но счастливых глаз с младенца, рассеянно кивнула, больше сил не было ни на что.

— Сообщите Сулейману! Нужно начинать церемонию имянаречения.

— Твоё имя Махмуд. Твоё имя Махмуд. Твоё имя Махмуд, — повторял Сулейман. Я смотрела на младенца и грустно улыбалась, стараясь контролировать себя. Перед глазами всё расплывалось.

Этот маленький тёплый комочек, крошечный свёрточек — мой родной племянник. Кровь от крови моей, плоть от плоти.

— Не слишком привязывайся, — зашипела отвратительная часть моей личности, которая напоминала обо всём плохом, что только могло произойти, — ему всё равно не жить.

— Заткнись!!

— Интересно, сколько пацан протянет? По истории лет девять, но что-то он слишком хиленький даже для такого.

— ЗАТКНИСЬ, Я СКАЗАЛА!

— А если сломать его маленькую ручку, сколько децибел наберёт крик?

Я содрогнулась.

Неужели канон входит в свои права, и совершенно не считается с моим поведением? С одной стороны, я намеренно ничего не меняла, но с другой — это очень, очень пугающе.

Я схожу с ума?

* * *

Маниса. Шесть часов назад.

— Сейчас покажу тебе, как нужно дышать, чтобы успокоиться, — ласково произнесла я, погладив брата по щеке и положив руки на его плечи. — Вдох.

Он набрал воздуху в грудь, от чего надулся и стал похож на павлина, но я не позволила даже тени улыбки проскочить на лице. Сейчас это совершенно неуместно.

Подождав пару секунд, я медленно, успокаивающим тоном скомандовала:

— Выдох.

— Уверена?

— Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Понял?

— Да.

— Господин! — так некстати постучали в дверь. — Ибрагим-ага прибыл.

— Проси, — ответил брат, закрыв глаза и продолжая размеренно дышать.

— Шехзаде, — поклонился вошедший сокольничий. — Султанша.

— Ты уже знаешь новости? — спросила я, разворачиваясь к юноше и внимательно рассматривая его лицо.

— Нет, госпожа. Что-то случилось?

— Да, — кивнула я. — Фюлане-икбал сейчас рожает моего племянника.

— О Аллах, поздравляю, шехзаде! Иншалла, малыш родится крепким и здоровым.

— К сожалению, не всё так, как хотелось бы. Роды проходят с небольшими осложнениями, мой брат очень волнуется. Я слышала, вас связывают дружеские отношения, поэтому, пожалуйста, успокой его как мужчина мужчину.

— Хатидже, — укоризненно произнёс Сулейман. Чёрт, выставила каким-то подкаблучником, который сам решить не может ничего, всё на сестру полагается.

— Всего лишь посоветовала. А теперь мне пора в гарем.

Напьются, поговорят о вечном, о женщинах — к сожалению, я там явно лишняя. Остановившись возле склонившего голову Ибрагима, я положила руку ему на плечо и почувствовала, как бедняга весь напрягся.

— Любыми разумными способами успокой, — велела я. — Через несколько часов, иншалла, ему нужно будет на церемонию.

— Как прикажете, госпожа, — не поднимая взгляда, ответил сокольничий.

Покинув комнату и дождавшись, пока лязгнут двери, я с шипением прислонилась к холодной каменной стене. Внизу живота начало неприятно тянуть — месячные на подходе, а тут ещё и такие нервы. Вообще они приходили нерегулярно, но, на моё счастье, реже, чем полагается. Если усреднить все имеющиеся записи, которые исправно вели мои служанки, то цикл составлял чуть больше сорока дней. Хотя однажды кровь не приходила с января по май — ох и напугалась тогда Валиде, меня даже на девственность проверяли. Ничего.

Интенсивность тоже менялась от случая к случаю — я то корчилась в муках, склоняясь над тазиком с рвотой и отчаянно желая поскорее сдохнуть, то бодрячком бегала по замку, отвлекаясь лишь если чувствовала особенно крупный сгусток, вываливающийся в подгузник.

— Хатидже? — тут же подошла Мёге, ожидавшая меня возле покоев. — Началось, верно?

— Кажется, да.

Смачно, но тихо выматерившись, я поползла в сторону своей комнаты, поддерживаемая под руку подругой.

Бедняжке Фюлане сейчас в десятки раз труднее.

* * *

Месяц спустя.

— Он такой красивый, — улыбалась я, укачивая племянника. Вес тёплого тельца приятно нагружал руки, малыш мило моргал тёмными глазками. — Просто чудо. Ангелочек.

— Благодарю вас, госпожа, — поддерживая атмосферу, в тон отвечала Фюлане.

— У тебя папин носик, — ласково сказала я малышу. Он заворочался в пелёнках и агукнул. — И мамины глаза.

Боковым зрением я заметила, что во взгляде Фюлане зажглась гордость. Конечно, приятно, когда в тебе видят не инкубатор, а члена семьи, чьи черты заметны в наследнике великой Династии.

— У вас тоже будет славный сын, иншалла, — сказала она.

Ой, сомневаюсь, ой, сомневаюсь.

— Когда вы встретите свою любовь, Аллах подарит вам много сильных и здоровых детей.

Аллах упаси! Чур меня, чур!

— Вы, должно быть, в предвкушении свадьбы? — участливо спросила Фюлане.

Мне показалось? Я же ослышалась?

— О чём ты говоришь?

— Как? — искренне удивилась она. — Шехзаде и Валиде-султан ожидают список женихов, которых одобрил султан. Они написали ему около недели назад, вот-вот должен прийти ответ.

Я буквально вмёрзла в мягкий диванчик.

— Забери Махмуда, — прошептали онемевшие губы.

— Госпожа? — обеспокоенно произнесла наложница, поспешно приняв сопящего младенца в свои объятья и автоматически его укачивая.

Как можно внимательнее я осмотрела её лицо, но не заметила ничего, кроме искреннего волнения. Либо эта сучка чёртовски хорошо собой владеет, либо...

Либо мне пиздец.

Я резко встала и слегка пошатнулась — в глазах потемнело, забегали мушки. Фюлане хотела последовать моему примеру, но поднятая ладонь остановила её.

— Хорошо заботься о шехзаде, — мрачно сказала я. — Мне, к сожалению, пора.

— Как пожелаете, — растерянно произнесла девушка, но я уже не слушала, быстро рванувшись к двери. Мне нужно найти брата, причём немедленно.

— Хатидже? — ошарашенным хором спросили ждавшие в коридоре подруги.

Я плюнула на приличия и перешла на бег.

— Откройте! — рявкнула я, очутившись перед дверью брата.

— Но, госпожа...

— Живее, если головы дороги!

Им ничего не осталось, кроме как повиноваться.

Сулейман недовольно встретил мой разъярённый взгляд, но промолчал. Не дурак — понял уже, из-за чего скандал.

— Почему я узнаю о своём замужестве от рабыни?!

— Мы ещё ничего не решили.

— Вы решили? — меня затрясло. Самый страшный кошмар воплощался в жизнь — от одной мысли о том, что придётся спать со старым, морщинистым, вонючим стариком, начинало тошнить.

— Успокойся! — вдруг зло рявкнул он. — А чего ты ждала?! Это всё, что мы могли сделать, скажи спасибо, что есть хотя бы этот выбор! Могли действительно перед фактом поставить!

— Хрен редьки не слаще!

— Перечень прислали сегодня утром, — проигнорировав вопль души, сказал брат. — Хотел дождаться более подходящего момента, но не судьба. Ознакомься.

Взяв предложенный пергамент, я зло побуравила взглядом этого паразита, но он не отреагировал.

Спустя пять минут я мрачно созерцала список женихов с именем, возрастом и занимаемой должностью. Бейлербей Сиваса, санджакбей Валахии... И все, как один, старше пятидесяти. Такое ощущение, что меня разводят, как лохушку, подсовывая откровенный шлак, чтобы потом подогнать кого-то, кто на контрасте будет выглядеть, как Сулейман на фоне Шекера-аги. Видимо, предполагается, что я уписаюсь от облегчения и кинусь на шею первому такому варианту.

А вот хрен им.

— Это всё? — приподняв бровь, спросила я.

— Нет, — заулыбался Сулейман. Вот ведь паршивец, опять свои шуточки устраивает! Он бы, конечно, сказал правду, но потом. Попозже. Когда я бы уже нефигурально отчаялась.

Уёбок.

— Это те, которых одобрила Валиде, — продолжил он, притворяясь, что я не расчленяю его взглядом. — Есть другие, но их меньше, чем ты уже видела.

— Давай.

Пробежав глазами пяток имён, я запнулась на последнем.

Опаньки! Вот это нам повезло!

Хюсрев-бей, девятнадцать лет от роду. Сын третьего визиря Дивана. Да, конечно, он может и не быть тем миленьким, беззлобным мужичком, которого показали в сериале, но явно лучше чахоточного Мехмеда-челеби, который подвергал риску маленького шехзаде Мустафу, лишь бы не сорвать свадьбу. Который, кстати, примостился двумя позициями выше. К слову о болезни: подумав на досуге, я пришла к выводу, что достаточно высока вероятность симуляции.

Для начала вскоре после объявления о помолвке Пири-паша, всегда такой сдержанный, вдруг встаёт на одно колено и отдаёт печать великого визиря, тем самым понижая свой статус, и, следовательно, сына. Ведь отпрыск действующего замсултана не то же, что бывшего. Ладно, Сулейман это проглотил.

Потом Мехмед неожиданно заболевает, причём из всех признаков недомогания лишь кашель и якобы кровь. Ни повышенной (пусть и не так уж намного, всего до ~37.2-37.5°С) температуры, ни большой слабости. Если б учитель шехзаде по стеночке ползал, быстро бы забили тревогу. Но самое главное — Мустафа не заболел. Шестилетний ребёнок, проводящий часы наедине с чахоточным в закрытой маленькой комнате, не заразился.

Тряпочку можно было красной краской испачкать и дома, никто бы не стал выхватывать и смотреть, свежая ли кровь, потому что суицидников нет.

Семья сыграла гениально, а такие люди мне нужны.

Либо Хюсрев, который очень почтителен, но не шибко умён, либо Мехмед, семейка которого либо чрезвычайно умна, либо чрезвычайно подла.

Если он на самом деле болел чахоткой и таскался к шехзаде, на тот момент единственному наследнику престола — это однозначная смертная казнь и волчий билет для всех родственников.

Нельзя полагаться на удачу в таком важном вопросе.

Я взяла перо, макнула в чернильницу и вычеркнула из списка Мехмеда-челеби, но осеклась спустя секунду.

Какая же я дура.

С молодым спать приятней, чем со старым, но это палка о двух концах — гораздо сложнее будет отвертеться от деторождения. Юноша не будет так циничен, кроме того, старшие будут давить, чтобы их кровь поскорее соединилась с кровью великой Династии.

На два стула сесть не получится.

И для моих целей определённо лучше какой-нибудь дедушка, что окочурится спустя лет пять, когда в силу войду. Либо, если сработаемся, чем дольше проживёт — тем лучше, мне же головной боли меньше.

Заключая брак с султаншей Династии, мужчина отказывается от других женщин и не имеет права на гарем. Если есть жена — обязан развестись.

— Нужен вдовец, — задумчиво постучала я пальцем по щеке. — Желательно, с детьми, но достаточно взрослыми.

— Такие есть, — аккуратно согласился Сулейман.

— Ещё он не должен служить далеко отсюда...

— А вот тут ошибаешься, — перебил брат. — После брака с тобой он почти наверняка войдёт в совет Дивана, и ты уедешь в Стамбул.

ТВОЮ МАТЬ, КАК Я МОГЛА ЗАБЫТЬ?!

— Хатидже?

— Вина мне. Бочку.

Примечания:

Как вы, дорогие читатели? У вас всё хорошо??

Один час и одну истерику спустя на отдельном кусочке пергамента осталось два имени: Искандер и Шехит Мехмед. Ну, строго говоря, три имени и два человека.

Первый сидит в Амасье, второй в Румелии. Вроде по истории Хатидже могла выйти замуж за второго, а первому сто процентов была женой.

Нужна личная встреча.

— У тебя есть верные люди? — серьёзно спросила я, обернувшись к брату. — Хочу собрать максимум информации о характерах этих несчастных.

— Не так много, — отрицательно покачал головой он. — Лишь евнухи и аги, из высокопоставленных чинов никого.

Валиде могла бы помочь, но не станет — она предвзята и выдаст лучшую рекомендацию тому, кого посчитает более полезным для своего шехзаде.

Нужен кто-то, кому можно доверять и кто сумеет опросить множество лиц, при этом не вызывая подозрения. Слуги любого паши, очевидно, не станут рассказывать кому попало о не самых приятных сторонах своего господина, внедрить шпиона нет возможности.

— Аги будет достаточно.

— О чём ты? — нахмурился Сулейман.

— Пусть походит по городу, пособирает сплетни. Паша не султан, народ его должен видеть хоть иногда. Обязательно найдутся люди, которые что-то знают. Причём сначала пусть едет в Амасью — расстояние до неё и Румелии по прямой хоть и примерно однаково, но в первом случае путь идёт по суше, а во втором по островам и морю.

— Можно послать Ибрагима! — обрадовался собственной идее братишка. — Кажется, его приёмная мать живёт неподалёку от Амасьи, думаю, он будет рад её навестить.

— Нет, — отбрила я. — Во-первых — заинтересованное лицо, не подходит. Во-вторых, Валиде пасёт всё твоё близкое окружение, если узнает истинную цель его отъезда, а поверь, с её опытом интриг она узнает, то пиши пропало. Пусть даже прокатит, тогда твоему дражайшему Ибрагиму учинят допрос в любой свободной пыточной, и только после того, как мама убедится, что он не опасен, вы, может быть, встретитесь. Если повезёт. Вероятно, стоит ему покинуть пределы Манисы, и вы больше никогда не увидитесь.

— Что?

— Жизнь жестока, — театрально развела руками я.

— Нет, первая часть, с чего заинтересованное лицо?

— Ты разве не видел, как он на меня смотрит?

Лучше перестраховаться, а то мало ли что.

Судя по скептическому взгляду, не видел.

* * *

Пригород Бурсы.

Склонившись над тазом и содрогаясь в судорогах, девушка выблёвывала остатки ужина. Дышать становилось сложно, в глазах бегали мушки, но спустя минуту приступ прошёл. Утерев слюни и выступившие на глазах слёзы, бедняжка всхлипнула, дрожащей рукой отодвинула посудину с воняющей массой и беззвучно заплакала. В последнее время жизнь превратилась в какой-то ужасный кошмар.

Сначала выдали замуж против воли. Отвратительная первая брачная ночь с плотоядно улыбающимся уродом, уже в летах, но ещё не стариком. Моментально наступившая беременность, словно насмешка Аллаха — столько времени в гареме и хоть бы что, а тут раз и готово.

Бывшая наложница закрыла лицо руками и сгорбилась на постели. Нещадно болела голова, токсикоз доканывал. В чём же грех? За что такое наказание?

За стеной едва слышно играла музыка — дорогой супруг проводил вечер с наложницами, ведь негоже мужскую силу расходовать. Даром что старший сын ровесник новой жены, но нет, надо ещё, ещё.

— Чтоб ты сдох, — зло прошипела девушка, с ненавистью уставившись в угол. — Чтоб тебя и весь род твой поганый под корень извели!

Даже рабыню в услужение не дал, а между прочим, она носит его ребёнка. Ещё один тычок в больное место — ты здесь никто и звать тебя никак. Молчи, терпи, знай своё место.

Новая судорога выбила воздух из лёгких и заставила склониться над тазом. Лекаршу, конечно, звали, но та равнодушно окинула взглядом молодую жену и обронила "это нормально при беременности", не прописав хотя бы трав. Ведь деньги не казённые, потерпит, не развалится.

Руки судорожно вцепились в холодный металл.

* * *

Две недели спустя.

— Госпожа, — склонилась передо мной темноволосая хатун.

— Гюльфем, верно? — спросила я, останавливаясь.

— Да, госпожа.

Девушка покинула покои брата, мы столкнулись почти у дверей. Да, кажется, скоро ожидается пополнение в семействе — родится Мурад.

Махмуда я очень любила, только вот имя на редкость уёбищное подобрали: Махмах какой-то, как будто заикается кто-то. Мехмед чуть лучше, но всё равно так себе. То ли дело Осман, на худой конец, Орхан. Не суть важно, впрочем — с племянником я могла проводить много времени, но только если он не начинал орать. Вот это был форменный ужас, хотелось сразу заткнуть уши и выбежать вон. Если б только было куда.

Курсы османских бухгалтеров успешно освоены и закончены, дело за практикой, которая монотонна и весьма скучна, но что поделать. Только и веселья, что томиться в ожидании новостей от аги Сулеймана, которого он успешно выставил за дверь тайком от матери, вышивать, да с наложницами и сёстрами беседовать.

Мечи пришлось забросить, только иногда я клянчила у брата возможность взять его — красивый, большой, тяжёлый, инкустированный драгоценными камнями, просто чтобы рука не забывала хватку. Произведение искусства, а не оружие. Но каждое утро после сна я вместе с девушками делала зарядку в своих покоях, стояла в планке, отжималась, в общем, разогревала тело, как могла. Наложницы поэтому так много танцуют — чтобы тело оставалось подтянутым и упругим, ведь, не дай Аллах, господин увидит целлюлит.

Потом шли в баню, вспотевшие, мылись, приводили себя в порядок и отправлялись на приветствие Валиде. Дальше я около часа помогала ей разбирать бухгалтерию, а потом, собственно, всё. Дела на день закончены. Обычно я шла к сёстрам, и мы отправлялись куда-нибудь в сад на прогулку. Бейхан опекала шебутную, шуструю Шах, а я в основном общалась с Фатьмой. Длилось это не слишком долго, всё-таки зима, даже в турецком климате достаточно холодно, поэтому некоторое время спустя мы уже сидели в чьих-нибудь покоях, пили тёплый щербет и разговаривали. Иногда заглядывал Сулейман, буквально на минуту, чтобы поздороваться со всеми нами, и уходил по своим делам. Я понимала, так и должно быть — он теперь санджакбей, но, кажется, прощаясь, на мне он задерживал взгляд на секунду дольше, чем на сёстрах. Приятно.

Когда темы для разговоров исчерпывались, или мне просто надоедало, я шла навестить Фюлане с Махмудом. Путь пролегал через гарем, так что можно было и наложниц посмотреть, и себя показать. Бейхан порой присоединялась к посещениям, и нянчалась с малышом, но происходило это реже, чем я ожидала, потому что Шах не любила маленького племянника. Ей просто было неинтересно присутствовать там, ведь она и сама ещё малышка, не понимает, что к чему.

Вот только рядом с Махмудом всегда находилась любящая мать, а у Шах такой роскоши не было. Валиде ограничивалась сухим приветствием по утрам и коротким поцелуем в щёку. Мне было действительно жалко ребёнка, который изо всех сил тянется к матери, а она его игнорирует. Причина была очевидна — девочка мала и потому бесполезна, если нас, старших, в ближайшие годика три-четыре можно раздать замуж, то её время придёт только лет через одиннадцать.

Невольно вспомнился один случай.

— Валиде, — поклонилась я. — Доброго вам утра.

— Хатидже, девочка моя, — расцвела улыбкой мать, — проходи, садись.

Она похлопала рукой по месту рядом с собой на диванчике. Я послушалась, да и действительно успела полюбить женщину, которая в этой реальности стала моей матерью. Она пела колыбельные мне в детстве, нянчила, заботилась. Вспоминая своё поведение лет в четырнадцать, когда скандалы были почти постоянным спутником наших отношений, я отчаянно краснела. Но материнское сердце всё прощает, и наблюдая каждый раз, как загораются лаской глаза Айше Хафсы при виде меня, я испытывала ровно то же. Желание помочь, защитить, уберечь.

Присев рядом, я обняла Валиде и поцеловала её в щёку. Подростковое буйство не прошло даром, и от негигиеничного обычая слюнявить руки мне удалось отвертеться. Мать, хоть и была недовольна, спустила это на тормозах.

— Есть новости, мама?

— Нет, дорогая, я ещё не успела приступить к делам. Как раз собиралась отпустить Шах.

Я перевела взгляд на малышку, которая, видно, пришла позже обычного — сёстры имели привычку заходить к матери утром, а мыться вечером, поэтому пока я была в бане, они посещали Валиде, и дружелюбно улыбнулась.

Но получила в ответ сердитое лицо.

Шах сидела на подушках со своими няньками слегка в стороне, в ногах матери. Четырёхлетняя девочка, очевидно, завидовала — ещё бы, мать усадила рядом, а теперь мы собираемся обсуждать какие-то свои дела, в которые её не посвящали. Да и сомневаюсь, что Валиде обнимала её, как меня, потому что видела я их отношения. Айше прикасалась к дочери лишь по необходимости, например, удерживая голову руками во время поцелуя в макушку, и на этом всё.

— Мама, я тоже хочу! — с обидой воскликнула сестрёнка.

— Ты слишком мала, — поджала губы Хафса и мотнула головой, приказывая служанкам убрать ребёнка. Те послушно встали и протянули руки к подопечной, но та вскочила сама и подбежала к матери, вцепившись маленькими ручонками в её юбку.

— Пожалуйста! — всхлипнула Шах.

Валиде выдернула платье из рук плачущей девочки и холодно произнесла:

— Сегодня без сладкого. Заберите её.

— Мама!! — заревела сестра, но её уже силой подхватили на руки и унесли в коридор. Даже оттуда ещё несколько минут слышались удаляющиеся горькие крики.

— Матушка, — слегка шокированно пробормотала я, — не слишком ли жестоко?

— Нет, — отрезала она, одарив меня холодным взглядом. Впрочем, тут же смягчилась и велела Дайе принести гаремную книгу.

Подобное двуличие напрягало.

— Пойдём, Гюльфем. Поговорим.

* * *

— Больше тянуть нельзя! — рявкнул Сулейман.

— Можно! — прошипела я. — От этого судьба моя зависит!

— Его могли убить, он мог сбежать, да что угодно могло случиться, — холодно проговорил он, усилием воли беря себя в руки. — Султана нельзя заставлять ждать.

Нужно выбрать жениха, чтобы назначить с ним встречу. Видеться с двумя разными мужчинами без официального статуса мне не позволят.

В дверь постучали.

— Да! — зло произнёс брат.

— Шехзаде, — склонился вошедший Ибрагим, не поднимая глаз. — Ага прибыл.

Я была готова разрыдаться от облегчения и расцеловать и слугу, и сокольничего, но не знала, с чего начать, поэтому промолчала.

— Зови немедленно!

Из рассказа уставшего с дороги юноши, которого, видимо, притащили в покои прямо с порога ворот, удалось выцепить всё, что я хотела.

Народ Искандера-пашу не то чтобы любит, но уважает, Амасья сейчас в хорошем состоянии, торговля идёт бойко, взяток почти нет. Есть уже взрослые сыновья, которые старше меня, одна дочь, вышедшая замуж за какого-то бейлербея и живущая где-то в неделе пути от санджака отца.

Но самое главное — все на рынке, как один, говорили, что паша не урод, не бьёт слуг, не издевается и полномочиями не злоупотребляет. До Шехит Мехмеда гонец, может, добраться бы и успел, но вернуться назад — точно нет, так что выбор у меня, по сути, отсутствует.

Ну что ж, история, пока всё идёт по твоему плану.

— Я сейчас же отправляюсь к Валиде и сообщу о своём решении.

— Ступай, — кивнул брат.

— Спасибо, — обратилась я к слуге, — ты очень многое для меня сделал и получишь достойное вознаграждение.

Глаза юноши расширились, видимо, раньше никто из господ не удосуживался просто сказать "спасибо" какому-то жалкому рабу.

— Что вы, госпожа, не стоит беспокойства.

Проходя мимо Ибрагима, я заметила слегка, совсем чуть-чуть нахмуренные брови, если не знать, куда смотреть, то не заметишь. И ухмыльнулась.

Спустя несколько минут я уже стояла перед Валиде, которая, одарив меня удивлённым взглядом, похлопала по сиденью рядом с собой.

Спасибо, я постою.

— Матушка, вы с братом дали мне выбор, за что я вам бесконечно благодарна. Полагаю, наиболее выгодный союз возможен между мной и Искандером-пашой.

Глядя на довольную улыбку, расплывающуюся по лицу Айше Хафсы, я содрогнулась.

Примечания:

Шота меня попёрло

Примечания:

WARNING! Всё ниженаписанное — всего лишь мнение фанфичной Хатидже, изменённого персонажа, и ни в коем случае не преследует цель оскорбить кого-либо ни прямо, ни косвенно.

— Это замечательный выбор, Хатидже! — радостно произнесла Валиде. — Мы с Дайе как раз обсуждаем перечень твоих свадебных подарков, подойди, скажи, что думаешь.

Внутренняя жаба довольно потёрла лапками. Это не приданое, которое отходит жениху, а то, что я получу в свою собственность. У меня будет своя земля, может, даже своё поместье! Чудесно! Искандер, ты мне уже нравишься. Чуть-чуть.

Итак, что у нас здесь? Побрякушки, побрякушки, ткани, ткани, золотые тарелки... маманя, а где хата?

— Торжество и никах пройдут здесь, в Манисе, — продолжала вещать Хафса. — Потом вы отправитесь в Стамбул, чтобы засвидетельствовать своё почтение падишаху, и дальнейшую вашу судьбу определит уже он.

Как мило.

— Вероятно, Искандер станет визирем Совета, поэтому вам подберут достойный дворец неподалёку от Топкапы.

— Матушка, — робко опустив очи долу, прошептала я, — а когда паша... прибудет сюда?

— О, дорогая, понимаю твоё волнение. Чтобы всё подготовить, потребуется около двух недель, поэтому, думаю, когда начнётся лето, он уже будет здесь.

Дело дрянь. Старичка с корабля под венец сдёрнут, я даже поговорить с ним не смогу. Мама, выручай!

— Валиде, возможно ли мне увидеться с ним? Разумеется, при свидетелях, просто узнать друг друга получше, — спросила я.

— Это... не положено, — медленно проговорила Хафса. Было видно, что она против, но мой умоляющий взгляд и пыл, с которым я ухватилась за её ладонь, своё дело сделали. — Однако при должной удаче вполне возможно.

— Пусть Сулейман присутствует как представитель падишиха, — я с облегчением поцеловала её в щёку и прикрыла глаза. Одной проблемой меньше. Мать нехотя кивнула, но тут же добавила:

— Разумеется, мы все пойдём вместе.

Вот это уже проблема. Как бы её отговорить? Ведь логичнее, что девушку к жениху сопровождает мать, а не брат, поэтому будет сложно. Либо с её согласия создать лишь видимость присутствия, попросив остаться за дверьми, либо взять эффектом неожиданности: поставить перед фактом, что говорить будем только мы с Сулейманом.

Я замерла.

А почему бы, собственно, не посвятить Валиде в мой план? Не думаю, что идея отдать дочь в постель старику вызывает у неё дикий восторг. Она, наверное, опасается, что паша взбрыкнёт и пожалуется султану, но если создать нам всем алиби, чтобы Искандер не мог ничего доказать? Может ведь выгореть!

Я уже открыла рот, но в последний момент прикусила себе язык.

Если не выгорит — вся затея псу под хвост, мать обязательно проверит на девственность. Готова ли я рискнуть собственной судьбой, не имея достаточных доказательств на руках, чтобы убедить Валиде? Однозначно нет.

— Ты что-то хотела сказать, Хатидже?

— Нет, мама. Давайте вернёмся к обсуждению свадьбы?

А ещё меня дохуя пугает, что по истории Хатидже впервые вышла замуж не в семнадцать, а в двадцать два.

* * *

— Как вам спалось? — вежливо спросила Гюльфем. Сама она выглядела отлично — отдохнувшая, свежая и до отвращения счастливая. В прошлой жизни мне пару раз доводилось встречать таких людей — от них за километр несло эйфорией, и обычно они не вызывали у меня никаких чувств, кроме, может быть, маленькой капли зависти — но сейчас это ощущение казалось избыточным, давящим на нервы.

— Сносно, — сухо сказала я. — Расскажи мне о брате.

— Что именно вас интересует? — удивлённо вскинула брови наложница.

— Мечты, стремления. Чего хочет достигнуть? Как дела в санджаке? Каковы направления внешней и внутренней политики?

— Мы не говорим о таких вещах, — смутившись и покраснев, прошептала Гюльфем. Пришёл черёд удивляться уже мне — Сулейман зовёт её каждую ночь, напрочь забыв про Фюлане, один раз даже оставил на день до следующей, не могут же они всё это время трахаться, словно кролики, потому что должен быть предел у человеческих сил. Но если поверить, то что же они делают?

— Шехзаде увлекается ювелирным делом, он создаёт прекрасные украшения, а я читаю книги в это время, — опустив глаза, ответила девушка.

С Гюльфем было комфортно молчать и думать о чём-то своём, ведь обычно человек, погрузившись в собственные мысли, рано или поздно приходит к размышлениям об одиночестве, а когда ты ощущаешь, что рядом кто-то есть, психологически сложно сделать печальные выводы. Она не хотела нарушать сложившуюся тишину, а, казалось, получала от неё удовольствие — там, где любая наложница попытается, согласно правилам ублажения, завести беседу с господином или что-то ему предложить, Гюльфем ничего не предпринимала.

С ней было мистически хорошо сосредотачиваться.

* * *

Я откинулась на спину диванчика, вытянув вперёд ноги, и размышляла. Фатьма, расположившаяся рядом, насмешливо фыркнула.

— Ты теперь почти замужняя женщина.

— Заткнись.

Занятая предсвадебными хлопотами (мама по какой-то причине сочла очень важным моё мнение по поводу каждой ссаной тарелочки, каждого ебучего отреза ткани), я упустила один очень важный момент.

Я уезжаю от семьи как минимум на несколько лет. С Валиде, братом и сёстрами можно будет только увидеться раз в год, если повезёт, и письма слать.

А незнакомый паша как раз обоснуется рядом, ближе некуда.

Это удручало.

Бейхан, казалось, радовалась за меня, но с каким-то оттенком грусти и страха: она следующая на очереди. Фатьма завидовала скорой свободе, жизни самостоятельной взрослой женщины. Шах же продолжала злиться, потому что мне уделялось ещё больше внимания, подарки, поздравления, да и отца увижу. К тому же малявка поняла, что я покину семью, и пыталась как-то этим задеть, за что неизменно огребала.

— Ты уедешь! — с каким-то злым торжеством заявила она однажды, когда мы, каждая со своими служанками, случайно пересеклись в коридоре. — Уедешь, и во дворце больше места станет!

— Да мне свой построят, получше этого, — фыркнула я. — И папу буду часто-часто видеть, в отличие от тебя.

Глаза девчонки увлажнились, губы задрожали, и она устремилась в глубину коридоров, преследуемая рабынями.

А мне совершенно не было стыдно.

— Не боишься? — серьёзно спросила Фатьма.

— Ещё как боюсь, — отозвалась я, нервно стискивая пальцы. Мне всего лишь семнадцать лет, ну какое замуж? Захочет муж в моменте изнасиловать — и никакой Сулейман не спасёт.

— Ты уже подобрала себе рабынь?

Меня подбросило, как ужаленную. То, что подруги отправятся следом, казалось чем-то настолько естественным, что не требует никаких подтверждений, но мать-то об этом не знает.

— Фати, ты гений! Спасибо, что напомнила! — затараторила я, устремившись к двери. Нужно срочно передать Валиде, кого я точно планирую взять с собой в путь после замужества. Хорошо, что до её покоев путь довольно близкий, особенно если бегом.

— Лале и Мёге едут со мной, — решительно заявила я, в очередной раз усевшись возле матери. Она лишь вздохнула.

— Как скажешь, двоих девушек вполне можно отправить в качестве твоей личной прислуги. Есть ещё пожелания? Может, посмотришь новые ткани?

В ответ я лишь скривилась.

* * *

Несколько недель спустя.

Меня трясло. Противный комок застрял в горле, и спустя два стакана воды я отчаялась удалить его оттуда, решив просто смириться. Сегодня всё решится — превратится ли моя следующая жизнь в ад или будет относительно нормальной.

Сегодня наша встреча с пашой. Сулейман, ехавший перед каретой на коне, отвлечёт Валиде, и я успею сказать то, зачем приехала. Пяти минут на принципиальное согласие или отказ вполне хватит.

В той, подёрнутой завесой прошедших лет прошлой жизни я не верила ни в Бога, ни в Дьявола. Я верила в людей, которые каждый день, каждую секунду совершают выбор.

Открыв глаза в теле младенца, любой бы пересмотрел свои взгляды на религию. Это случилось и со мной — на несколько лет я действительно уверовала в то, что там, наверху, кто-то есть. Правда, полагая, что ему-то уж точно всё равно, как его окрестили люди и с каким текстом обращаются в молитве.

Потому что слова — это всего лишь инструмент для передачи главного. Желаний. Намерений. Просьб.

Соответственно, вся моя тогдашняя вера сводилась к двум постулатам: Бог есть, но где-то далеко. Относись к другим так, как хочешь, чтобы они относились к тебе. Всё. Точка. Остальное — мишура, которая, увы, пока что обязательна к выполнению.

Впервые за все жизни столкнувшись с опасностью потери близкого человека, я искренне молилась. На коленях просила Его, кто бы он ни был, не дать умереть мучительной смертью невинному малышу. Человечку, который любил бегать, прыгать, играть точно так же, как я сама, который не сделал в жизни ничего плохого, который даже пожить толком не успел.

Но меня не услышали.

Или услышали, но послали нахуй самым вежливым способом — игнором. Орхан отправился гнить в сырой земле. Миллионы детей умерли до него, миллионы умрут после. Он не первый, он не последний, но ещё никогда я не видела этого лично. Знала, да, но это же где-то там, далеко. Может случиться с кем угодно, но не со мной.

Если Орхан был за что-то наказан, то мы все будем гореть в аду. Потому что божество, способное так легко забрать жизнь того, кто не сделал ничего дурного по нашим меркам, церемониться не станет.

Либо же он умер просто так. Ни за что. И никто ему не помог выжить, не восстановил справедливость. Это объяснялось очень легко и просто — мы не можем понять смысл божьего промысла, потому что его, сука, нет.

Со дня смерти Орхана я больше никогда не молилась.

Выполняла механические действия, как раньше, но уже без мысленных обращений. Просто потому что так надо. Потому что иначе сожгут. Вопросом — как я здесь оказалась? — старалась не задаваться, не забивать голову. Просто сложилась такая комбинация нейронов, как будто я жила другую жизнь, а на самом деле нет. Один шанс на квинтиллион. Воспоминания, чувства, всё, что мы есть — всего лишь огромная последовательность этих маленьких клеточек.

И сейчас, когда уже показались верхушки башен гостевого дворца, мне очень хотелось молиться. Занять себя хоть чем-то, создать видимость того, что я сделала всё возможное.

Но это, увы, бесполезно.

— Хатидже, — обратилась Валиде, успокаивающе положив руку на плечо, — не переживай. Аллах милостив, он даст вам с пашой счастье.

Я горько усмехнулась. Аллах... Страшно осознавать, что в мире нет справедливости, что выживает только сильнейший. Вот и придумали себе психологический щит, утешение — на самом деле промысел есть, просто мы его не понимаем в силу своей ущербности.

— Спасибо, мама. Ты помогаешь больше, чем он.

Айше недовольно нахмурилась, но одёргивать не стала, списав, очевидно, на нервы. Спустя пять минут молчаливой тряски карета дёрнулась и остановилась. Мы приехали.

Ну, погнали наши городских.

Я ступила на твёрдую грязную землю, приняв руку Сулеймана, уже спешившегося и стоявшего возле дверец. Слегка кивнула и встретила ответный кивок. План в силе. Отошла в сторону, чтобы не мешать выходящей матери, осмотрелась и наткнулась на проницательный взгляд тёмных карих глаз пожилого мужчины в дорогих одеждах, стоящего перед вереницей слуг.

Искандер.

Я наклонила голову в знак приветствия, он отзеркалил жест и направился к нам. Волосы с проседью, лицо покрыто морщинами, пусть и не слишком глубокими. Шагает уверенно, спину держит прямо. Но у него уже закат жизни, как ни крути. А у меня рассвет.

— Госпожа, — выразил мужчина своё почтение Валиде. Она кивнула в ответ. — Я счастлив, что вы с семьёй почтили меня своим присутствием. Это большая честь.

— Спасибо, паша.

— Не желаете ли пройти в дом? — указал он рукой. — Повара постарались к вашему приезду.

— Разумеется, мы с удовольствием попробуем их угощения.

Сулейман до боли сжал мою ладонь.

Примечания:

Ура, меня не выперли!

Под ногами шуршал гравий — мы медленно прогуливались по дорожкам в дворцовом саду. Сулейман, как и договаривались, утянул после обеда внимание Валиде на себя, что-то показывая ей то ли на горизонте, то ли в архитектуре дворца.

Сад — одно название — представлял из себя россыпь тропинок и низких кустиков с разбросанными то там, то сям узкими кипарисами. Мы были на виду у брата и матери, но наш разговор они слышать не могли.

Сейчас или никогда.

— Паша, — начала я, прочистив горло. — У меня есть к вам одна просьба.

— Я слушаю, госпожа.

— Умоляю, не требуйте от меня... выполнения супружеского долга после никаха. Я согласна спать с вами в одной комнате, жить в одном дворце, вести хозяйство и делать всё, что полагается жене, кроме этого.

Он так долго молчал, что я вся извелась.

— Что я получу взамен?

— А что вы хотите? — с облегчением спросила я. Раз начал торговаться — принципиальное согласие на носу.

— Вашу верность.

Он что, считает, что я ему буду рога наставлять? Хотя да, это же первая нормальная реакция. Если взглянуть на ситуацию с его точки зрения, то я — молодая девушка с гипотетическим возлюбленным, вероятно, уже не девственница, и боюсь, что это вскроется.

— Телесную или духовную?

— Обе.

— Они ваши. Я невинна и моё сердце свободно, — ответила я, наблюдая, как он слегка расслабился.

— В таком случае не вижу причин отказать вам, госпожа.

— Я остаюсь вам верной, выполняю обязанности смиренной жены, а вы за это не принуждаете меня к брачным ночам. Вы согласны? — широко улыбаясь, спросила я.

— Да, — кивнул он.

ДА! ДА! ДА! ПОЛУЧИЛОСЬ! ПО-ЛУ-ЧИ-ЛОСЬ! Да, он может наплевать на свои слова и сказать "я передумал", но теперь знает, что это чревато проблемами. Брата я прямо не упоминала на случай провала, но Искандер не тупой и понимает, что обманывать сестру единственного наследника престола, который, к тому же, официально приехал её поддержать, себе дороже.

Валиде, подходящая к нам, аж расцвела, увидев мою улыбку. Сулейман напряжённо буравил взглядом, но, когда я слегка кивнула, расслабился и позволил ухмылке проскользнуть на лицо.

Это успех, товарищи!

Вкусный сытный обед, понимающий паша, который даже начал казаться мне симпатичным, ласково светящее солнце, голубое небо, зеленеющая трава — что может быть лучше?

Как говорится, всё, что происходит с нами, пока мы строим планы, и называется жизнью.

— Нам пора, — прервала молчание Валиде. — Благодарю за достойный приём, паша.

— Да будет ваш путь лёгким, госпожа. Спасибо, что подарили счастье увидеть прекрасный лик моей невесты. Позвольте вручить прощальный подарок Хатидже-султан?

Мать заинтересованно кивнула, а я слегка покраснела. Прекрасный лик. Уже и забыла, когда в последний раз получала комплименты от мужчин...

Евнух преподнёс чудесную подвеску на бархатной подушке. Отделанный серебром и бриллиантами тюльпан — символ правящего рода — был поистине великолепен. Даже я, насмотревшаяся всякого в следующем тысячелетии, не сразу смогла отвести от него взгляд и выразить свою благодарность.

— Считаю минуты до дня, когда Аллах благословит наш брак, мой господин.

На скулах Сулеймана, стоящего за спиной Искандера, заходили желваки.

* * *

Афифе-хатун молча расчёсывала тёмные волосы недовольной Шах. Нет, она-то всё понимала прекрасно — четвёртая дочь, поздний ребёнок.

Только вот девочке не объяснишь.

Лязгнула дверь, женщина обернулась и невольно позволила улыбке проскользнуть на лицо: Бейхан, этот лучик света, она всегда находила время для младшей сестры. Казалось, её им послал сам Аллах, настолько удачно шестнадцатилетняя девочка умудрилась компенсировать роль матери для четырёхлетней малышки.

— Шах, милая, доброе утро. Как тебе спалось?

— Хорошо, — бросила девочка с недовольной моськой.

Бейхан вопросительно посмотрела на Афифе.

— Госпожа переживает, что Валиде-султан сосредоточена на свадьбе Хатидже-султан, — ответила та.

— Мама всегда любила Хатидже больше всех, — вздохнула девушка. — Ей прощалось то, за что с нас бы три шкуры спустили. Но такова воля Всевышнего, и кто мы, чтобы ей противиться?

— Я хочу к маме!

— Она занята, дорогая. Давай я поиграю с тобой в мячик?

Малышка смилостивилась и кивнула.

— У меня есть радостная новость, — улыбнулась Бейхан. — Гюльфем-хатун в положении, иншалла, уже в этом году у нас появится здоровый шехзаде!

— Какое счастье, госпожа! Пусть Аллах даст ребёнку долгих лет жизни.

— Аминь, Афифе-хатун, аминь. Валиде собирается объявить об этом на днях.

— У меня будет ещё братик? — сосредоточенно спросила Шах, живчиком соскакивая с дивана.

— Племянник, — поправила её сестра. — Сын Сулеймана. Или дочь, если такова судьба.

— Фюлане-султан... приняла наши обычаи? — аккуратно спросила Афифе.

Бейхан кивнула.

— Ей было сложно, ты же понимаешь, но пришлось смириться. Наш Махмуд растёт крепким и сильным мальчиком, забота о его воспитании должна быть главной задачей.

— Играть! — напомнила заскучавшая Шах.

— Конечно, — засмеялась старшая султанша. — Бери свой мячик и пойдём в сад, я его тебе покидаю.

Афифе ласково улыбнулась им вслед.

Айше её не любила и отправила присматривать за младшей дочерью, так сказать, подобное к подобному.

Но не за это женщина готова была её ненавидеть — а за преступное, просто ужасное пренебрежение собственным ребёнком.

Айше не знала, как это — просыпаться ночью от режущей боли в животе на красных простынях, когда вечером служанки стелили белые.

Афифе?

О, Афифе знала.

* * *

Фюлане устало потёрла виски. У сына резались зубы, он часто кричал и плохо спал. Служанки в целом справлялись, но шума это не убавляло. Просить у Валиде комнаты побольше... не стоило.

— Какая дерзость! — мысленно передразнила она свекровь. — Тебе даровали отдельные покои, но этого мало?! Ты всего лишь рабыня, пусть и родила моего внука, не забывай своё место!

Из всей Династии внимательны к ней, матери наследника, были лишь Хатидже и Бейхан, да и то последняя гораздо больше интересовалась Махмудом. Он — второй в очереди на престол, с удовольствием повторяла себе Фюлане.

Второй, но, увы, не единственный.

Чёртова Гюльфем наконец беременна. Верная калфа подслушала разговор Дайе и акушерки, когда заходила за мазью для шехзаде, да и сама хатун подозрительно светилась целый день. Валиде планирует рассказать об этом на гаремном празднике в честь брака Хатидже-султан.

После родов Фюлане ходила на хальвет к Сулейману всего лишь раз и была вскорости отправлена к себе. Так не пойдёт. Она должна добиться большего.

И вот он — шанс. Только не упусти.

Но была одна проблема, словно заноза в заднице — вроде маленькая, а хрен вытащишь. В ташлыке появилась черкесская наложница Гюльбахар, присланная в дар шехзаде крымским ханом.

Девчонке всего четырнадцать, а она уже может дать фору самым красивым девушкам гарема.

И Фюлане в том числе.

Это было невероятно тяжело признать, но ради будущего Махмуда пришлось. На празднике наверняка будут танцы, и Валиде обязательно выберет эту девчонку. Не может не выбрать.

И начнётся бой не на жизнь, а на смерть. Фюлане или Гюльбахар? Вот о чём начнут судачить в гареме.

У Гюльбахар ставка — лишь собственная жизнь.

У Фюлане — своя и, по сути, сына. Будет он наследником от любимой женщины или обычной наложницы — огромная разница. Просто гигантская.

К сожалению, в этой игре судьи предвзяты, и победу одним упорством не завоевать.

А значит, придётся жульничать.

* * *

Шесть часов спустя. Дворец Манисы.

Жаль, вино нельзя — не поймут, всё-таки мусульмане. Да и пить я никогда не любила, но чем не повод — только что жизнь устроилась!

Сулейман, развалившись на уличной кушетке (я выцыганила у матери покои с маленьким, но всё же балконом), снисходительно взирал на мои попытки прикончить недельный запас местного аналога шаурмы.

— Будешь? — с набитыми щеками прошамкала я, протянув свёрнутую лепёшку. Он, улыбаясь, покачал головой.

— Давно не видел тебя такой счастливой.

Я закатила глаза, совершенно неаристократично чавкая, проглотила вкусный комок и с чмоканьем облизала запачканные в соусе пальцы.

— Ты забыл упомянуть, что в принципе давно не освящаешь своим благословенным присутствием моё скромное обиталище.

— Просто у меня, в отличие от некоторых, есть важные дела и обязанности.

— Соболезную, — пробормотала я, скашивая глаза в своё декольте. Смачная капля приправы всё же примостилась чуть ниже ямочки между ключицами, другие три радостно сияли на ткани платья. И это только те, что сразу заметны.

Воспитанная девушка в подобной ситуации взяла бы салфетку, но я, очевидно, выросла в зоопарке, потому что смахнула подливку с кожи указательным пальцем, отправила его в рот и втянула щёки, всасывая пищу.

Сбоку послышался странный звук, напоминающий что-то среднее между кашлем и хрипом.

— Привыкай, — флегматично оповестила я, опустив руки на колени и воспользовавшись, наконец, платком по его прямому назначению. — У себя дома церемониться не собираюсь.

Он уже открыл рот, чтобы ответить, как вдруг абсолютно неожиданно где-то внизу заиграла скрипка.

А там, где скрипка — там Ибрагим.

Я вскочила, поспешила к перилам и увидела занимательную картину — на одной из лужаек в залитом холодным белым светом саду стоял мужской силуэт и прижимал к плечу инструмент, водя по нему смычком.

— Красиво, — выдохнул подошедший Сулейман.

— Да...

Случайность ли, что именно в день моего знакомства с женихом сокольничий брата решил поупражняться в музыкальных навыках? Вряд ли. Обычно он нас таким не баловал.

Я прикрыла глаза и заслушалась.

Полная луна мягко светила на покрытом звёздами небосклоне. В ночи пела чарующая и нежная мелодия скрипки.

Примечания:

Как вам? :)

Некоторое время назад. Пригород Бурсы.

Это. Было. Больно.

Девушка выгнулась и хрипло закричала, когда в комнате раздался плач младенца. Акушерка с лёгкой улыбкой обмыла нового человека, обернула простынёй и протянула матери.

— Поздравляю, ты родила здорового сына.

— О Аллах, как ты велик, — прошептала бывшая наложница, принимая на руки ребёнка. Пусть его отец мерзкий урод, но малыш только её. Она его выносила и в муках рожала не для того, чтобы отказаться.

— Тише, тише, маленький, всё в порядке.

Двери лязгнули, открываясь, и в комнату размашистым шагом вошёл он. Девушка нахмурилась и сильнее прижала к себе мальчика, словно желая спрятать от его собственного отца.

Паша демонстративно скривился и кивнул лекарше. Поклонившись, она с трудом смогла взять на руки снова заплакавшего младенца. Молодая мать стиснула зубы — это всего лишь имянаречение, надо потерпеть.

— Имя твоё — Увейс. Имя твоё — Увейс. Имя твоё — Увейс, — равнодушно проговорил мужчина, даже не взглянув на рассерженую жену. Сыном больше, сыном меньше, какая разница.

— Заботься о нём хорошо, — велел он и ушёл, хлопнув дверью.

* * *

Маниса.

— Поздравляю, госпожа, — склонился седой муфтий. — Только что при свидетелях был заключён ваш никах с Искандером-пашой. Да благословит этот брак Аллах!

— Аминь! — ответила счастливая Валиде. — Идём, доченька. Пора спуститься в гарем и отпраздновать это чудесное событие!

— Разумеется, матушка.

Меня нарядили в нелепое синее платье, схожее с нарядом Михримах. На свадьбе с Ибрагимом у Хатидже было красное, но между сестрой и дочерью правящего султана есть нехилые такие различия. Спойлер: первая главнее второй.

Устраивать пышные выезды, как в сериале, игры и прочую дребедень никто не собирался. Дочерей навалом, можно и государство ненароком разорить. Так что спустимся в ташлык, поедим вкусненького и спать. А завтра в путь-дорогу...

— Хатидже.

Я отвернулась от зеркала, перед которым стояла; мы находились в покоях Хафсы, где Мёге и Лале поправляли фату, осторожно укладывая её поверх украшений, чтобы она ни за что не зацепилась. В открывшихся дверях был брат. Он держал красивый ларец, и я сразу поняла, что там — украшение, которое он сделал своими руками. В груди потеплело.

— Сулейман.

— Сынок, ты осветил этот день ещё больше, — лучилась довольством матушка. Фатьма, сидящая на диванчике, хмыкнула. Бейхан, придерживая на коленях недовольную Шах, бросила ей неодобрительный взгляд.

— Моя дорогая сестра, я создал это ожерелье в надежде, что оно принесёт счастье и радость в твой дом, — проговорил брат, вынимая из шкатулки не просто украшения, а чёртовы произведения искусства. Изящная, узорчатая, отделанная серебром основа, с которой, чередуясь, спускались бриллианты и сапфиры в форме капель, составляла костяк великолепия, что я однажды надену на шею; глубокие синие камни были дополнительно по контуру украшены жемчужинками. Кольцо шло подстать ему, так сказать, в комплекте, повторяя дизайн отдельно взятого элемента.

— Гордись, Хатидже, — ласково поддела Фатьма, — тебе первой брат подарил свою работу, даже не Валиде.

У меня перехватило дыхание и выступили слёзы. Нервничаю, конечно, и я очень долго его теперь не увижу... а ведь мы выросли вместе.

— Если вдруг он посмеет до тебя дотронуться, — прошептал на ухо Сулейман, наклоняясь, чтобы застегнуть великолепное творение своих рук на моей шее, — будет повешен на собственных кишках.

Затем он отстранился, бережно взял моё левое запястье в свою ладонь, и начал, с ласковой улыбкой глядя прямо в глаза, даже не моргая, надевать кольцо на мой палец.

Безымянный.

Сука!

Японский ты городовой, я подумаю об этом совпадении завтра! Это ничего не значит!

Я молча шагнула вперёд, обнимая своего доброго, милого, дорогого брата и пряча лицо у него на плече.

— Даже не уточнил про твоё желание, — ехидно заметил внутренний психолог. — Это он так уверен, что ты не захочешь, или проявляет собственнический инстинкт?

Заткнись, блять. Просто заткнись. Это брат.

Но не родной же.

Самый настоящий! Коэффициент инбридинга пятьдесят процентов!

В одном из двух случаев у вас родится здоровый ребёнок.

Так, всё. Несчастная овечка превращается в боевую овцу и отправляется на фронт.

— Хатидже, — тронула за руку Валиде, — нам пора. Все ждут.

Сулейман мягко сжал мою кисть, помогая двинуться. Ноги, казалось, задеревенели и примёрзли к полу, в горле стоял тугой комок, сердце нещадно колотилось в грудной клетке. Не отпуская его ладони, я медленно пошла вперёд. Навстречу судьбе.

Один поворот, второй. Спуститься по лестнице, и вот мы в ташлыке. Наложницы мгновенно повскакивали с мест и поклонились. Муштра Валиде, да.

— Госпожа, поздравляю, — присела Фюлане. Она занимает высшую ступень гарема после Валиде и нас, так что стоит ближе всего к обложенной подушками скамейке.

— Спасибо, — кратко ответила я, всё ещё пребывая в прострации. Брат усадил меня на лавочку, кивнул с удобством расположившейся Валиде и сел по другую её руку. Каждый со своего бока матери, мы могли полностью охватывать взглядом ташлык.

Как жених и невеста прям.

Интересно, а смирительные рубашки тут уже придуманы?

Фатьма, Бейхан и Шах устроились на подушках в ногах, Айше царственно повела рукой, давая разрешение начинать. Полилась лёгкая музыка, в центр вышли несколько наложниц и начали танцевать. Они ловко изгибались, пленительно очерчивали кистями контуры талий и бёдер — ещё бы, это шанс засветиться перед шехзаде. Конечно, на свадьбе сестры швыряться фиолетовыми платками он не будет, но вполне может запомнить. Мужской части празднования тут не было, потому что Искандеру в гарем нельзя, а во дворце член есть только у Сулеймана, насколько я знаю. Не, ну не проверяла, конечно, но по идее все остальные, даже стража, тут евнухи, так что брательник кантовался с нами.

Минут через десять этого однообразия мне стало скучно. Были несколько любимых композиций, которые можно слушать долго, но их пока не играли. Я лениво обвела взглядом ташлык и отпила сладкого щербета. Вкусный, зараза такая!

Интересно, а что если сделать наоборот? Женщина — падишах и имеет гарем из мужчин.

Повару премию за интересную добавку к напитку.

Не, ну правда, чем плохо? Что за дискриминация, куда смотрит европейский суд по правам человека?

Но тогда не будет понятно, от кого у неё ребёнок.

Так в этом и фишка! Мужчинки не будут мочить шехзаде, потому что любой из них может оказаться их сыном! А род Османов продолжится через женщину, причём со стопроцентной гарантией, потому что дитя в кровь берёт поровну от родителей.

Я поперхнулась от неожиданной, с первого взгляда, адекватности этого предложения и с опаской отставила стакан на поднос. Мало ли что.

— Хатидже, всё в порядке? — осведомилась мать, отвлекаясь от танцовщиц. Странная женщина, реально ведь наслаждается этим дрыганьем. И брат туда же.

— Конечно, Валиде.

Я вздохнула и уставилась на веселящихся рабынь. Хихикают, смеются, болтают. Хоть их судьба во сто крат тяжелей моей, всё равно сейчас немного завидно. Переводя взгляд с одной девушки на другую, я чуть не подавилась воздухом.

Ёб твою мать.

Махидевран?!

* * *

Маниса. Сутки спустя.

Вы кого вызвали? Вы чё, угораете?!

Возле ворот стоял кортеж карет, куда мне предстояло залезть и отправиться в путь. Валиде, брат и сёстры нервно переглядывались, словно желая отсрочить отъезд, но не имея для этого веской причины.

— Хатидже, милая моя девочка, — со слезами на глазах произнесла Айше, — ты стала совсем взрослой и покидаешь нас. Пиши каждый день, как можно чаще!

— Мы будем очень ждать, — поддержала её Бейхан. Фатьма молча кивнула, даже ей было не по себе. Шах же, разинув рот, созерцала янычар в охране, а выглядели они вполне воинственно, как по мне.

— Госпожа, нам пора, — обратился Искандер, стоящий рядом с матерью. Мы с ним отправлялись вместе, понятное дело, но я пока не знала, предпочтёт он карету или лошадь.

— Не рано ли? — прищурился Сулейман.

— Не стоит заставлять султана ждать, шехзаде.

Я, сглотнув вязкую слюну в пересохшее горло, подошла к матери и получила её прощальные объятия вместе с повторной просьбой извещать их обо всём как можно чаще, поочерёдно обнялась и расцеловалась с сёстрами, даже с Шах, пусть и немного более холодно.

Потом пришла очередь брата.

И в тот же миг мне прострелили башку.

Просто, блять, взяли ружьё, приставили к виску и спустили курок. Внутренние демоны, кряхтя, поднимали головы и разминали крылья, сбрасывая цепи приличия и морали.

Сердце сбилось с ритма и застучало чаще. Су-ка, су-ка, су-ка.

Мы в дерьме, Джонни! Мы в огромном дерьме!

Мир сузился до радужек его глаз. Красивых, голубых, с более светлыми прожилками, которые отходили от зрачков, словно лепестки изысканных цветов. Нет, конечно, зрение не пропало, но всё остальное стало таким размытым, таким... неважным.

А потом я моргнула, и всё очарование момента развеялось, будто пыльца на ветру.

Сулейман не выглядел ошарашенным, так что я с облегчением выдохнула и постаралась, как могла, успокоиться. Хорошо, что сегодня любое волнение можно списать на отъезд, это ни у кого не вызовет подозрений.

— Госпожа?

Судя по тону Искандера, мягкому, но непреклонному, неловкая пауза затянулась. Отчаянно игнорируя мысли, скачущие в голове бешеными кроликами, я чмокнула брата в слегка колючую щёку, дождалась ответного поцелуя и стиснула его талию так крепко, как только могла. И пусть будут синяки, подумалось эгоистично, они станут напоминанием.

Горячие ладони, нежно придерживающие мою талию, заставили устыдиться этого секундного порыва.

Я закрыла глаза.

Я ощущала быстрый стук его сердца, так плотно прижимались друг к другу наши тела. Я чувствовала, как он дышит, как поднимается и опускается его грудная клетка.

Невольно всплыло воспоминание о сцене в бельевой, когда я рассказала Сулейману про закон Фатиха. Ощущение похожее.

— Да ебись оно всё конём! Не поеду — и точка! — взвыло внутри.

Есть такое слово — надо. Надо — Селиму, надо — Валиде, надо — Сулейману, надо — Искандеру.

Кому угодно, сука, надо, но не мне.

Собравшись с силами, я сделала шаг назад от брата, поёжившись от неприятного ощущения холодка, нахлынувшего со всех сторон. Чувство странное, будто... будто ты отдал часть себя, и теперь навсегда будешь помнить того, с кем это случилось.

— Прошу прощения, паша. Я готова.

Я ничерта не готова. Но кого волнует?

Искандер кивнул и подал руку, помогая взобраться по ступеньке в темноватое пространство кареты.

Мы отправлялись в Стамбул.

Примечания:

Так приятно, что это, с позволения сказать, произведение читают люди! И даже проду ждут!!

Я привалилась к спинке сиденья, закрыв глаза, и размышляла. Муж — какое странное слово — ехал где-то впереди на коне, в карете сидели ещё Лале и Мёге, так что можно было сосредоточиться на мыслях.

Гюльбахар, она же — Махидевран, она же — мать шехзаде Мустафы, своим появлением напомнила, что канон всё ближе и ближе. Так странно было видеть знакомое лицо, но при этом не иметь возможности заговорить.

До чесотки в руках хотелось завести дневник, память-то девичья, но — нельзя. Никак нельзя. Если хоть одна душа узнает, что сегодня произошло, мне конец. Когда-то слышала о прикольной тактике самоанализа: всегда задавай себе вопрос "почему?", пока не дойдёшь до истины.

Для начала стоит определиться с фактами. Что мы имеем, дорогой внутренний психолог, уважаемая шизофрения?

Когда я прощалась с братом, произошло нечто непонятное.

Почему?

Я не знаю. Слишком много критериев отличает его от других людей.

Почему?

Он долгое время был единственным половозрелым мужчиной, с которым я виделась. Мы знакомы с детства, выросли вместе. Я люблю...

Нет, не так.

Я дорожу им больше, чем кем-либо другим на этой планете. Кроме, возможно, себя. Ещё не решила.

Почему?

Ну... нам весело вместе. Я доверяю ему больше других.

Почему?

Потому что... потому что я к нему эмоционально привязана.

Почему?

Потому что я с ним много общалась.

Почему?

Я хотела, чтобы он тоже был ко мне сильно привязан.

Почему?

Чтобы я могла ему доверять.

Вот оно.

Ты просто впала в отчаяние и состояние сильного стресса от осознания, что долго не увидишь его. Да и к тому же, кого ты видеть-то могла в закрытом гареме, кроме Сулеймана и, может быть, Ибрагима? Неудивительно, что канонная Хатидже ему на шею бросилась, ведь единственный подходящий знакомый мужчина.

Успокойся и подожди. Всё проходит, и это пройдёт.

— А может, он и не такой уродливый, каким казался раньше.

— Лале! — возмутилась Мёге.

— Что? Ты сама видела!

— Неприлично так говорить о муже нашей госпожи!

Я закатила глаза. Мёге, конечно, прислушивалась к моим просьбам опустить формальности, но раз за разом срывалась на "госпожу". Не знаю, что послужило тому причиной — необходимость беспрекословно подчиняться родителям в детстве, строгие правила гарема или всё вместе взятое, но между нами пролегала дистанция, которую я не могла сократить, как ни пыталась. Скромная, старательная девушка, казалось, замыкалась в себе.

Омут тихий, а значит, черти в нём ого-го.

Между рабыней и султаншей не может быть дружбы, прими ты это уже наконец.

Они не рабыни!

Бесшумный телепатический вздох:

— Формально нет, по факту да. Свобода — когда ты самостоятельно выбираешь, где жить и что делать, они же обязаны подчиняться твоим приказам, и это не может их не угнетать.

Но с Лале же мы дружим.

А ты уверена?

Я напряглась. Лале исправно выполняла свои обязанности, ни на что не жаловалась, выглядела довольной жизнью. Её не за что и не в чем было подозревать, как бы не старалась моя паранойя.

Но смысл в подозрениях был.

Мы едем в серпентарий, битком набитый ядовитым кобрами, один укус которых с гарантией укладывает тебя в могилу. В такой ситуации нельзя доверять даже себе, не то что кому-то другому.

Три человека могут хранить тайну только в том случае, когда двое из них лежат в сырой земле.

Вести себя непринуждённо, но о дружбе в понимании двадцать первого века забыть напрочь.

Я мило улыбнулась и ответила:

— Не стоит переживать об этом сейчас, впереди ещё много времени.

* * *

Несколько дней спустя. Стамбул, Топкапы.

Жопа болела так, словно её всё это время не в экипаже везли, а нещадно лупили палкой. Я слегка сморщилась и почесалась. Судя по гримасам служанок, у них дела обстояли не лучше.

— Госпожа, пожалуйста, не задерживайтесь, повелитель желает видеть вас у себя, — напомнила Эсен-калфа.

— Несколько лет не желал, а тут вдруг припёрло, — проворчал внутренний голос. — Да пошёл он нахуй, этот ваш повелитель! Хер плешивый, одни проблемы только создаёт. Едва в покои зашли, так он уже к себе требует, старый пердун!

— Разумеется, — кивнула я, ощущая, как ловкие руки Лале застёгивают миллион пуговичек на животе. Один из подарков — вероятно, от матушки — представлял собой двойное платье. Нижняя часть, которая прилегала к телу, имела нежно-розовый цвет. Бесячие длинные рукава прилагались, но зато исподница была на редкость короткой, всего лишь чуть ниже колен. Верхняя же часть, напротив, обладала юбкой в пол и большущим вырезом. Таким образом, грудь закрывало нижнее, а ноги — верхнее, очень красивое, золотистое с вышитыми кое-где вензелями. Кажется, в нём была Хатидже, когда объявляла матери, что брат одобрил её брак с Ибрагимом.

В таком не стыдно и перед султаном показаться.

— Думаю, мы можем идти.

Калфа кивнула и направилась в коридор, мы последовали за ней. Я примерно помнила, куда нужно идти, но желания проверять свою память вовсе не испытывала.

Возле дверей нас уже поджидал Искандер. Он склонил голову в приветствии, я отзеркалила его жест. Было страшно, что тут скрывать, и я сжала холодные ладони в кулаки, стараясь хоть так согреться.

— Повелитель готов вас принять, — объявил вышедший евнух.

Чота ссыкотно. Может, его как-нибудь кинжальчиком тяпнуть?

Евнуха?

Хуевнуха! Султана, очевидно! И хорошо так тяпнуть, с гарантией чтобы. Ибо Сулейман — наш билет в счастливую жизнь.

— Госпожа, — указал рукой на двери Искандер. Я глубоко вдохнула и вошла.

В нос ударил солёный воздух моря, двери балкона были распахнуты настежь. Занавески мягко колыхались под дуновениями ветра, создавая красивую игру теней на стенах. Но осматриваться времени не было совсем — шагая по дорогому, вероятно, персидскому ковру, я неотрывно глядела в суровые глаза сидящего за столом мужчины. Сзади слышалась поступь Искандера, и это странным образом придавало уверенности, ведь вряд ли одному причинят вред в присутствии другого.

Вот только остаться наедине с падишахом — дело тридцати, ну, максимум сорока секунд, не больше.

Не думать об этом, не думать.

— Повелитель, — присела в поклоне я. — Ваше приглашение великая честь для нас.

Селим внимательно рассматривал меня мучительно долгие пять секунд, потом с шумом отодвинул стул и встал. Я обмерла. Он степенно обошёл стол, приблизился, аккуратно придержал моё лицо руками и прикоснулся губами ко лбу.

— Я рад твоему приезду, дочь моя. Всем ли ты довольна?

Мне перечислять причины злости на тебя в хронологическом или алфавитном порядке?

— Да, повелитель. Я счастлива видеть ваше благословенное лицо, этого достаточно.

Он слегка улыбнулся, надеюсь, я всё сделала правильно. Ну давай, давай, заинтересуйся своим пашой, зачем тебе я? Всего лишь девчонка, не стоящая внимания.

— Как тебе жилось в Манисе?

Блять.

Как будто ты не знаешь, сука, я уверена, там твоих соглядатаев больше, чем китайцев в Пекине.

— Очень хорошо, повелитель. Мы вместе с матушкой, братом и сёстрами молились за ваше здоровье.

Ага. Круглосуточно. Очень усердно молились, почему ты ещё жив?

Этот человек — мой отец, но я его опасалась и совсем не любила. История знает, на что он способен, и прозвище "Грозный" само за себя говорит. Да и... память о прошлых, настоящих родителях ещё осталась. В самом начале я порой долго плакала, тосковала по ним, сейчас уже гораздо меньше, конечно, но Селиму с ними не сравниться.

Я плохая дочь? Определённо. Стыжусь ли я этого? Ни капли.

— Искандер, — наконец отвёл от меня взгляд султан, — ты назначен третьим визирем Совета. Выполняй свой долг с честью. Кроме того, для проживания я выделяю вам Влахернский дворец.

Я стесняюсь спросить, а что стало с тем, кто до этого дня был третьим визирем?

Жить хочешь — молчи.

Может, сняли с должности, а может, и голову.

Захлопнись!!!

— Ваша милость безгранична, повелитель, — с неожиданной синхронностью произнесли мы.

— Хатидже, гарем сегодня празднует твою свадьбу, ты останешься на ночь, отдохнёшь с дороги. Утром отправишься в свой дом. Мои подарки будут ждать там.

— Благодарю за оказанное внимание, отец.

Опять танцульки. Опять!!! Сколько можно, каждый раз одно и то же. Спасибо, хоть не сразу из покоев за ворота пинком под зад, решил соорудить видимость любви и вежливости.

Никогда такого не было и вот опять.

Попятившись — крайне редко делала такое перед матерью, перед братом тем более ни разу — я развернулась и покинула покои, переводя дыхание и расслабляясь от облегчения.

— Госпожа, — окликнул выходящий Искандер.

— Да?

— Я выезжаю в наш... дом через два часа и завтра буду ожидать вас там.

А. Точно. Про него Селим ни слова не говорил, да и в гарем ему нельзя.

— Хорошо, — кивнула я, затем приблизилась, и, понизив голос, спросила, — есть что-либо, что мне следует сделать?

Мало ли, вдруг ему что-то надо узнать или забрать какой-нибудь мелкий предмет. Если я хочу, чтобы он выполнял нашу договорённость, мне нужно быть полезной женой.

— Нет, — покачал головой он, — хорошо проведите время и прибудьте в целости и сохранности, этого вполне достаточно.

Льстец.

С другой стороны, хрен с ним, не надо так не надо, моё дело предложить. Захочет трахнуть — предлог найдёт, вся надежда на его честь и совесть. К тому же, не думаю, что пятидесятилетнему мужику нужна соплюшка, которой едва восемнадцать стукнуло. День рождения в предсвадебной суете пролетел так быстро, что я его даже не заметила.

— Хорошей дороги, уважаемый муж.

Примечания:

Не сильно много воды?

Выйдя из кареты, я чуть не присвистнула.

Дворец впечатлял, даже несмотря на то, что имел приставку "малый", о чём драгоценный папаша упомянуть не соизволил. Но сейчас я полностью понимала его — и такой-то кусок жирноват будет! Пусть заметно меньше Топкапы, но и я не глава государства, а так, придаток.

Высокие, песчаного цвета каменные стены с узенькими бойницами были аккуратно разделены красноватыми кирпичами на четыре слоя, словно пирог. С улицы виднелись окна верхнего этажа, красиво обрамлённые арочным узором.

— Какая красота, — выдохнула Лале. Мёге восхищённо вздохнула где-то сбоку.

Когда-то здесь жили византийские императоры.

На самом деле, конечно, большую часть времени они проводили в Главном дворце, который сейчас непригоден для использования, а потом переехали в Большой Влахернский, но сам факт того, что они здесь были, спали, ели, сидели, и что то же самое буду делать я, приводил в трепет.

Этот дворец теперь мой. Я вольна делать всё, что захочу, ну, конечно, в пределах разумного. Всё, мать его, что захочу. ВСЁЧТОЯЗАХОЧУ.

Я — хозяйка.

Никто не смеет мне указывать, кроме султана. Даже Валиде уже бессильна, она слишком далеко, чтобы воспользоваться своей властью надо мной. Муж может советовать, но кровь османской Династии защищает мой суверенитет от его повелений похлеще феминизма.

— Мы идём? — спросила, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, Лале.

Я кивнула и зашагала вперёд, с трудом оторвав взгляд от величественного строения. За воротами нас встречало человек пятьдесят — насколько успел оценить мой ошарашенный мозг — которые немедленно поклонились, причём почти синхронно. Вероятно, вся прислуга вышла на первое приветствие. Навскидку, тут около тридцати евнухов в их классической синей форме, пяти калф, остальных классифицировать затруднительно, но по логике тут ещё повара, лекарь или лекарша и садовники.

И янычары охраны, да. Их не считала, хотя присутствие красных кафтанов — прямое указание на правящую династию, никому другому так служить нельзя. Они равномерно расставлены по периметру и отвёрнуты спинами, но тоже наклонены. Собственно, смысл вот мне их затылки и задницы созерцать? Отменю эту традицию к чёртовой матери.

Я повела рукой, разрешая поднять головы и вспоминая царственные жесты матери, а потому слегка приободрилась.

— Приветствуем вас, госпожа! — произнёс хор голосов.

— Благодарю, — склонила голову я.

— Госпожа, — вышла вперёд молодая женщина, на вид возрастом слегка за двадцать, — моё имя Ёзге, я ункяр-калфа. Должно быть, вы устали с дороги, позвольте проводить вас в покои?

Да что устать-то, всего полчаса езды. Впрочем, пусть ведёт.

Я кивнула, соорудив максимально покровительственную физиономию из возможных, и последовала за ней. Нужно создать выгодное первое впечатление.

— Ваш супруг сейчас на совете Дивана в Топкапы, но вечером он обязательно вернётся, — продолжала калфа, идя на пару шагов впереди по коридору и умудряясь поворачиваться ко мне то боком, то вообще лицом. При этом она не сбивалась, не запиналась и вела себя столь непринуждённо, будто привыкла всю жизнь так ходить. Профессионализм, достойный восхищения.

— Что это? — шокированно спросила я, оглядывая кучу сундуков в большом зале. Путь от входа до моих покоев проходил через него, поэтому не заметить их было нереально. Сама по себе планировка смахивает на сериальный дворец, где жили Хатидже и Ибрагим, только окон поменьше и сами они поуже.

— Это подарки падишаха на вашу свадьбу, султанша.

Я тряхнула головой, сбрасывая оцепенение, и двинулась дальше, решив разобраться с этим позже. В конце концов, что-то скоропортящееся, если оно там вообще было, уже явно убрали в прохладный подвал.

— А вот и ваши покои, госпожа.

Красивый мягкий ковёр с мелкими узорами, расписанные доски, которыми обшиты углы стен, и большая, можно даже сказать, огромная...

Двуспальная кровать с балдахином.

О! Траходром!

БЛЯТЬ! Сегодня же моя первая брачная ночь!

* * *

Ткани, ткани, золото, украшения... ничего по-настоящему интересного. Я отложила в сторону очередную подвеску с изумрудом и задумалась. Такая гора сокровищ мне ни к чему, может, продать? Но я не знаю, как и кому. И цену им тоже не знаю. А Хатидже, консультирующаяся с ювелирами, будет выглядеть крайне странно, ведь дворцовый золотых дел мастер есть лишь в Топкапы.

— Госпожа, прикажете отнести в сокровищницу?

— Несите, — махнула рукой я, вскрывая небольшой ларец. Сокровищницей гордо именовалась большая кладовка, куда я отправляла всё драгоценное барахло. До моего приезда она пустовала, теперь же Ёзге с удовольствием маньяка руководила заполнением полок сундуками и шкатулками.

Ларец не поддавался, зараза такая, крепко запечатан. Я поддела крышку ногтём и зашипела от боли, когда рука сорвалась. Мёге, отвлекаясь от составления описи, предложила:

— Мне помочь?

Я с досадой кивнула и отвернулась. Разбор подарков был хорошим способом немного отвлечься перед грядущей ночью, но за окном уже вовсю пылал закат, каждым своим фотоном напоминая, что скоро наступит час икс. Час, когда станет понятно, выдержит моя построенная из говна и палок система противодействия напор паши или нет.

— Хатидже, — ошарашенно воскликнула Мёге, — смотри!

Я повернулась; она протягивала мне свёрнутый в трубочку пергамент, который был перетянут шёлковой лентой и пришпандорен сложной печатью.

— Больше ничего не было, — с виноватым видом сказала служанка.

Я с хрустом разломила застывший сургуч, отбросила ленту на диван и стряхнула с колен красные крошки, разворачивая лист. Первое же слово заставило кровь быстрее бежать по жилам.

Дарственная.

Жадно вчитываясь в текст, глотая новую информацию и перепрыгивая с строчки на строчку, я узнала, что султан пожаловал мне в личную собственность малый Влахернский дворец, а также два поместья, принадлежащих Династии: одно в Эдирне, второе в Бурсе. Оба приносили маленький, но регулярный доход за счёт продаж вышивки и цветов в город.

Впервые за этот вечер я счастливо улыбнулась.

Вот за это спасибо, отец. Даже стыдно немного стало за плохие мысли в его сторону, но это чувство быстро испарилось перед воспоминаниями о прошлом и будущем. Подарок не делает Селима святым.

— Госпожа, — постучался незнакомый евнух, — паша-хазретлери прибыл.

Ну, поехали.

— Ёзге, ужин готов? — спросила я, встав с дивана и оправляя смявшуюся юбку.

— Да, султанша, его можно подать в любой момент.

— Отлично, приступайте.

Я направилась к входу, чтобы встретить мужа после долгого рабочего дня и выказать должное уважение; когда я вошла в прихожую, он как раз отдавал кафтан слуге.

— Искандер.

— Госпожа, — кивнул он, оборачиваясь и подходя ближе. В карих глазах застыло какое-то странное выражение, которое я затруднялась идентифицировать.

— Давайте лучше на ты, — неловко выдохнула я.

— Как скажешь, — согласился муж, при этом уголки его губ слегка дёрнулись, словно скрывая усмешку. Я опять замерла, понимая, что он снова подчинился мне, в то время как это было как раз тем, чего я стремилась всячески избежать.

— Ужин стынет, — наконец вырвалось из моего рта, — пора идти.

— Конечно, дорогая.

Да он же издевается — осенило меня. Смотрит на моё смущение, страх, неумение выйти из неловкой ситуации и от души забавляется!

— Какая восхитительная мразь, — развеселился внутренний голос.

Ну ничего, решила я, отворачиваясь и с трудом сдерживая тревожную улыбку. В эту игру можно играть и вдвоём.

* * *

После напряжённого ужина, во время которого кусок в горло не лез, мы встали из-за стола. Искандер внимательно изучал взглядом мою фигуру, а у меня перед глазами начали летать редкие мушки. Я коротко зажмурилась. Только в обморок плюхнуться не хватало.

Ага, чтобы он тебя бессознательную изнасиловал. Вот это подарок.

Ты не помогаешь!

— Нам пора в спальню, — произнёс наконец муж. Меня сразу же затошнило.

Держись, девочка, держись. Ты сильная, ты с этим справишься.

Я была девственницей и в двадцать первом, и в шестнадцатом веке, но теоретическое представление о сексе имела, смею надеяться, вполне внятное. Единственное, что не мастурбировала — приятные ощущения внизу живота и влажные выделения при просмотре порнушки или зажимании одеяла между ног были, но никаких "искр из глаз", как пишут в любовных романах, не наблюдалось. Приятнее шоколадку съесть или в тёплой ванне полежать. С парнем как-то не дошло ещё до постели, а больше и не с кем было.

Так что грядущая ночь грозилась стать первым разом во всех смыслах.

— Хатидже? — окликнул Искандер.

— Иду, — хрипло откликнулась я.

Меня оперативно переодели в приятное телу шёлковое ночное платье, которое, на удивление, было комфортным и нигде не давило. Завязав поясок потуже, но так, чтобы ни в коем случае не перетянуть живот, а лишь создать трудности с развязыванием, я медленно пошла к опочивальне. Тут пара шагов-то всего лишь из смежной комнаты.

О том, что Искандеру, наверняка, не составит труда разорвать относительно тонкую ткань, если он захочет нарушить условия нашей хрупкой договорённости, я старалась не думать.

На пороге я снова остановилась, разглядывая кровать. Она, надо сказать, была достаточно большой, чтобы разместиться с удобствами и не мешать друг другу.

— Принеси ещё одеяло или плед, — велела я девушке, стоящей возле двери. Лале и Мёге были принудительно отправлены спать, я не хочу, чтобы они слышали, если что-то... пойдёт не по плану. Мы друг другу после такого в глаза посмотреть не сможем.

Искандер уже снял рубашку со штанами и остался в исподнем. Этакая пижамка серого цвета, по фасону копирующая верхнюю одежду. Я нервно сглотнула, присев на софу. Надо сказать, спальня почти полностью копировала ту, что показывали во дворце на Ипподроме: кровать, вместительный стол со стулом в углу и изящный диван, на котором можно было как сидеть, так и полулежать, оперевшись на подушки.

— В чём дело?

— Страшно, — честно призналась я. Щёки были горячими, уверена, что ярко-алыми, а пальцы ног и рук, от которых отлила кровь, наоборот, ощущались словно ледышки. Вегето-сосудистая дистония во всей красе, мать вашу.

Он вздёрнул бровь.

— Все через это проходят.

Через лишение девственности или страх? Что это кретин имел в виду?!

Пять мучительно долгих секунд муж сверлил меня взглядом, а затем пожал плечами и откинул покрывало с кровати, протянув руку в приглашающем жесте. Я, мгновенно перейдя в состояние паники, отступила на пару шагов, чуть не врезавшись в девицу, которая наконец-то принесла требуемое. Рабыня, оценив пикантность момента, быстро положила средней толстости одеяло на софу, поклонилась и ретировалась.

Двери лязгнули, запирая меня в клетке с тигром.

— Вы-вы-вы-вы же не... — начала заикаться я, прижавшись к стене и полными ужаса глазами наблюдая за пашой.

Он посерьёзнел и опустил руку.

— Не трону, я же обещал.

Я медленно протянула ладонь к дивану, вцепилась в одеяло, словно клещ, под внимательным взглядом мужа бочком пробралась к своей половине кровати, плюхнулась на неё и тут же завернулась в кокон из ткани.

Хера с два я отсюда вылезу, блять. На шести аршинах сидела и сидеть буду, хоть семь потов сойдёт!

— Ночь будет жаркой, — заметил Искандер, ложась на свою половину.

Юморист ёбаный, КВН по тебе плачет! Что ж ты в визири подался, такой талант гробишь? И блин, неужели мои шутки тоже были так отвратительны?

Спустя десять минут моё терпение лопнуло, и я осторожно выпуталась из одеяла. Ночнушка прилипла к влажной спине, но я решила не обращать на это внимание и спустя долгое нервно-осторожное ворочание с боку на бок провалилась в беспокойный сон.

Примечания:

Готовьте свои нервишки, сегодня мы на них сыграем

Раннее утро встретило меня ярким солнечным лучом, отчаянно голубым небом и знакомой тянущей болью внизу живота. Искандер ещё спал, поэтому я осторожно села, отодвинула одеяло, боясь поверить в удачу, привстала и чуть не закричала от радости.

На простыне отпечаталось красное пятно.

Родненькие мои, как же вы вовремя!

— Хатидже? — разрезал тишину хриплый мужской голос. — В чём дело?

А у него чуткий сон, надо взять на заметку. Едва не лопаясь от гордости за свой умный мозг и сообразительную матку, я предъявила дражайшему супругу неоспоримое доказательство того, что наша первая брачная ночь удалась.

— На всё воля Аллаха, — хмыкнул он и отвернулся обратно. — Спи, рано ещё.

— Спасибо тебе, — искренне поблагодарила я. — Ещё ни разу мне не довелось жалеть, что моим мужем стал именно ты.

— Мы женаты чуть меньше двух недель, — закатил глаза Искандер.

— Но это факт!

— В отличие от некоторых, мой сегодняшний день полон работы, — проворчал он, поправляя на себе одеяло.

— Поняла, поняла, ухожу.

* * *

Маниса. Несколько часов назад.

Сулейман не мог найти себе места.

Он то садился за стол, пытаясь занять руки и голову ювелирным искусством, то вставал и начинал ходить по комнате, не в силах сосредоточиться. Мысли его витали далеко.

Если ничего не случилось, Хатидже уже приехала в столицу. Её супруг — какое отвратительное слово — должно быть, уже в одной с ней спальне. Может, он прямо сейчас дотрагивается до сестры своими мерзкими, грязными руками. Может, даже целует.

Сулейман крепко сжал кулаки. О, с каким удовольствием он впечатал бы их в проклятое лицо, не раз, не два и не три. До крови, до боли, до крика. Или — вспоминая широко открытые карие глаза, в которых плескалось удивление пополам с восторгом — вырвал бы кишки и на них повесил.

Вслушиваясь в свою душу, Сулейман обречённо понял — если бы это означало, что Хатидже вернётся, он отдал бы приказ сию секунду, и личное кладбище за его спиной пополнилось бы ещё одной могилой.

Их было пятеро, и он помнил каждого.

Первым и самым ярким стал перс под Эрзурумом, куда вторглось войско падишаха; разумеется, единственного наследника всячески оберегали, но боевой опыт получить он был обязан. Изначально планировалось, что шехзаде со свитой будет наблюдать за битвой в реальном времени и вырабатывать стрессоустойчивость под руководством опытного паши, но персы сражались отчаянно и начали прорываться к группке людей, очевидно, поняв, что она очень важна.

Когда янычары и Ибрагим заслонили его спинами, Сулейман понял, что действительно может сейчас умереть. Никогда больше не почувствовать ласковые руки матери, не услышать заливистый смех Хатидже, не увидеть, как загораются радостью её глаза. Не обсудит новую книгу с Ибрагимом, не сыграет с ним в шахматы, не будет жить. Его убьют и закопают в холодной, сырой земле, отплясывая сверху победный танец. Он представил, как бросит в дрожь Валиде, когда она получит известие о смерти единственного сына; как будут горевать сёстры, как заплачет, зарыдает Хатидже, бессильно опадая на пол. Решение пришло моментально — выдернуть из сумки седла лук, правой рукой вытащить стрелу из колчана на спине, прицелиться и выстрелить. Тренированные мышцы делали всё быстро, почти автоматически.

Командир персов рухнул с коня со стрелой в глазу, заливая кровью траву и испуская не крик даже, а вой, полный неистовой боли. Их наступление захлебнулось. Паша одобрительно кивал.

После битвы, когда падишах с войском отправились дальше, а Сулейман, как единственный наследник, должен был вернуться в страну, он долго ходил по полю, усеянному трупами. Его перса ещё не успели убрать, и Сулейман долго стоял над телом, всматриваясь в оставшийся целым застывший серый глаз и стараясь не смотреть в окровавленную дыру, из которой торчала стрела. Позднее он даже узнал его имя — человека, в каком-то смысле лишившего Сулеймана невинности, звали Тигран⁽¹⁾.

Следующие отпечатались в памяти менее ярко, но всё ещё навсегда. Вторым был подчинённый Тиграна, с необычными для персов русыми волосами и светлыми голубыми глазами. Третий — наёмник под Сивасом; Сулейман помнил, как чавкала плоть под мечом, когда он вгонял его в живот мужчины, помнил его ужасающий крик, но воспринимал это уже меньше. Четвёртый и пятый там же, один — рассекающим движением в спину, а второй лишился головы.

Сулейман ещё до свадьбы поклялся себе, что если Искандер тронет Хатидже, то присоединится к ним. Сейчас же он понял, что готов убить за это лично.

* * *

— Пиздец, — резюмировала Лале.

— Полный, — согласилась я. Сбоку послышался грустный вздох Мёге. Гора вещей, казалось, не только не уменьшилась со вчера, но даже немного выросла.

Вы чё, ахуели там, блять? Не, как бы приятно, конечно, но как же это заёбывает...

— Султанша, прикажете подавать завтрак? — дипломатично спросила Ёзге. Она встала на удивление рано сегодня.

— Пусть принесут мне чего-нибудь лёгкого перекусить, но на стол пока не надо, — ответила я, напряжённо размышляя. Может, передарить что-нибудь слугам? Да не, уж слишком пренебрежительно. Хотя та же Хюррем в свою бытность фавориткой спокойно отдавала отрезы ткани Марии, но я рисковать не буду.

— Как зовут нашего повара?

— Кан, госпожа, — удивлённо ответила калфа. — Он в чём-то провинился?

— Нет, нет. Должна же я знать людей, с которыми живу под одной крышей, не так ли?

Низ живота скрутило болью, и я поморщилась. Надо поспать сегодня днём немного, ночь неспокойной была. Пусть будет косвенным подтверждением того, что муж у меня ого-го.

— Что здесь происходит?

— Паша, — тут же склонились слуги. Евнухи и те головы опустили. Уважают его тут, уважают.

— Искандер, — поприветствовала я. — Мне казалось, ты спишь?

— Решил пораньше отправиться в Топкапы, — ответил он, оглядывая кучу сундуков и разбросанные по диванам ткани вперемешку с открытыми кое-где шкатулками для украшений. Беспорядок какой, ну что ж тебе за жена досталась, бедненький?

— Ёзге, пусть накроют, — кивнула я. — Надеюсь, ты разделишь со мной утреннюю трапезу?

— Конечно, — елейно осклабился он. — Кстати, ты знаешь, что шехзаде собирается тебя навестить? Он сообщил мне об этом перед отъездом.

* * *

Несколько недель спустя.

Я не смогла бы объяснить, как мы к этому пришли, даже если бы попыталась.

— Это не...

— Заткнись, — прорычал Сулейман.

Он целовал меня грубо, напористо; тёплые сильные руки крепко, но осторожно придерживали за талию и подбородок, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Я сделала последнюю, откровенно вялую попытку вырваться и замерла.

Потому что это, блять, было прекрасно.

Похуй на Валиде, похуй на падишаха, похуй на всё, только не останавливайся, умоляю!

О, Сулеймана вовсе не нужно было просить.

Одной рукой я уцепилась за рубашку в районе лопаток, безжалостно стиснув мягкую ткань в кулаке, вторую же запустила в его ёжик на голове. Обожаю это приятное ощущение, когда проводишь ладонью против роста коротких волос, а они слегка сопротивляются, щекочут руку, даря удовольствие.

Влажное тепло в нижней части живота заставило сдвинуть ноги и едва слышно ахнуть — настолько это было приятно. Бельё, уверена, уже мокро насквозь, хоть выжимай.

А ведь это всего лишь поцелуй...

Словно услышав мысли, Сулейман подтолкнул меня к столу, за которым я обычно читала, и, небрежно подхватив за пятую точку, усадил прямо на него (какое кощунство!). А руки не убрал, так и склонившись над моим декольте. Горячее дыхание опалило кожу, я вздрогнула, непроизвольно выгибаясь навстречу; ещё и уголок книги, как назло, впился в задницу, отвлекая.

— При нём тоже носила? — выпрямившись и ухватив меня за плечи, опасно низким голосом спросил брат.

Платье — поняла я сразу. Ярко-синее, с золотистым узором в окаймлении и довольно большим прямоугольным вырезом, оно совершенно точно не предназначалось для глаз кого-то, кто не являлся супругом, но платок я не надела, ведь это же брат...

Как оказалось, очень, очень зря.

— Да.

Крепкое колено, в мгновение ока раздвинувшее ноги, и ладони, быстро задравшие юбки, моментально выбили из головы начавшие формироваться мысли. Сразу стало холодно, влажное бельё неприятно прилипло к бёдрам.

— Ты! — ошарашенно задохнулась я.

В ответ он лишь дёрнул меня к себе, прижав чуть ли не до боли к тёплому телу. Холод ушёл, сменившись увеличивающимся горячим шаром чуть ниже пупка, который, казалось, прекращать рост не собирался.

А потом Сулейман двинул бёдрами вперёд, и я чуть не взвизгнула.

Это было охуенно. Какой там петтинг в прошлой жизни, боже мой, какая мастурбация... всё равно что чёрствый хлеб по сравнению с шоколадным тортом.

Чистейший, концентрированный наркотик, который Сулейман безжалостно вкачивал в мои вены с каждой секундой.

Твёрдость, прижимавшаяся к интимному месту сквозь ткань, заставляла стискивать зубы, чтобы не застонать от удовольствия. За дверью же чёртовы евнухи — услышат. Его губы нашли мои в тот самый момент, когда послышался зовущий голос Лале.

— Хатидже?

Заткнись, чёртова сучка, заткнись, язык вырву...

— Госпожа?

Сулейман прижался ещё сильнее и прорычал на ухо, зажимая шершавой ладонью мой открывшийся рот:

— Ответь!

— Хатидже? — позвала Лале ещё громче.

— Уйди, — проскулила я, отбросив руку брата и прошивая его ухмылку сердитым взглядом.

— Хатидже!

Эта девка вконец обнаглела!

Я рванулась, чтобы велеть ей убираться, но потеряла равновесие и упала на пол.

— Хатидже! — кинулась Лале, пока я осоловело хлопала ресницами, силясь сориентироваться в пространстве. — Ты стонала, я решила зайти проверить. Кошмар приснился, да? Как тогда, в Манисе?

Я с круглыми глазами кивнула, плохо соображая, на что соглашаюсь.

— Скоро ужин, Искандер-паша передал из дворца записку, что опоздает, — продолжала трескотню служанка. — Не переживай, всё хорошо. Хочешь отдохнуть ещё немного или будешь вставать?

— Полежу, — коротко ответила я.

— Налить тебе воды? После такого часто хочется пить.

Свали уже, ёб твою мать!

— Да, пожалуйста.

А хотелось всего лишь поспать в своей родной кроватке после обеда. Всегда так делала и никаких происшествий, сейчас-то что случилось?!

Когда за Лале хлопнула дверь, на душе стало отвратительно гадко и пусто. Отец не разрешил брату приехать, велел продолжать вести дела в своём санджаке. Письмо с благодарностями, которое я отправила ему за дарственную, осталось без ответа. Типично для него, судя по всему.

Это просто стресс, стресс и...

И твои тайные желания, дорогая. Впрочем, теперь не такие уж и тайные, хотя бы для тебя. Достаточно посмотреть в трусы.

Быстро взглянув туда и увидев застывший секрет⁽²⁾, я уткнулась лицом в подушку и завыла.

Примечания:

Приятного полёта в пропасть, надеюсь, все пристегнулись и не покинут транспортное средство

1) Имя в некоторых толкованиях означает "стрельба, бой со стрелами"

Вернуться к тексту

2) Особая вагинальная жидкость

Вернуться к тексту

Я вяло ковыряла ложкой по тарелке, переливая туда-обратно прохладный кисломолочный суп. Не люблю есть мясо на ночь, желудок благодарен не будет.

Но сейчас хотелось лишь добежать до хаммама, сунуть два пальца в рот и выблевать это тошнотное ощущение тоски и безысходности, которое не покидало тело с момента, как я открыла глаза и обнаружила себя на полу в компании обеспокоенной Лале.

— Что с тобой? — спросил Искандер, сидевший напротив. — Ты почти ничего не съела.

О, мне просто приснился эротический сон с родным братом в главной роли. По четвергам обычно случается, не беспокойся.

Соврать или уйти от ответа? Если проигнорировать вопрос, муженёк точно не отстанет, вцепится, как клещ, а лгать при нашей договорённости казалось опасным. Она и так предельно хрупкая.

— Семья беспокоит, — туманно ответила я.

— Соскучилась? — мне показалось, или это нотки сочувствия в его голосе?

Я кивнула.

Это не было ложью; я скучала по матери и её наставлениям, по Фатьме с её чувством юмора, по заботе Бейхан. Шах... будем честны — я не особо любила засранку из-за большой разницы в возрасте и её ко мне отношения, но всё-таки это семья.

Сулейман — без комментариев.

Я писала письма, получала ответы, но боялась доверить что-то по-настоящему важное — их спокойно могли просматривать, более того, я уверена, Селим приказал это делать. Гонец Влахернского дворца не был моим человеком. Так что оставалось лишь писать о ничего не значащих мелочах и изображать женскую покорность судьбе в лице отца, матери и брата. А также регулярно разливать чернила на тему того, как падишах мудр и как благополучен мой брак.

— Думаю, на годовщину нашей свадьбы ты можешь попросить у султана разрешение навестить свою Валиде.

Я благодарно улыбнулась. Канонная cултанша прожила без опеки матери лишь полгода и не успела в достаточной степени сепарироваться, у меня же срок поболее будет.

А ещё я чётко помнила, как сериальная Хатидже рассказывала Хюррем о смерти мужа: "мы нашли его мёртвым в его постели". В его. Не в нашей, а в его.

Неужели история циклична?

По спине пробежал неприятный холодок.

* * *

Две недели спустя.

Я старалась занять себя всем, чем только могла, чтобы по вечерам падать на тахту и почти сразу засыпать; при усталости сны не снились вообще. Легла, свет выключили, включили — и уже утро, добро пожаловать в новый день. Но, надо сказать, некоторые скудные развлечения тут всё-таки были.

К примеру, когда я впервые перешагнула порог кухни, её сотряс мини-апокалипсис.

Служанки бестолково заметались, в растерянности роняя полотенца и сталкиваясь друг с другом, пока, наконец, не выстроились у стенки в поклоне. Евнухи сгрудились сбоку, возле небольшой ниши, где стояла печь, и, если я правильно помнила, казан.

— Госпожа, — выступил вперёд мужчина в годах, полноватый, с тронутыми сединой висками, — просим прощения, мы не знали, что вы пожалуете. Что-то случилось?

— Нет, нет, — как можно дружелюбней улыбнулась я. — Просто хотела осмотреть кухню и спросить, всего ли хватает.

— Да, конечно, султанша, слава Аллаху, мы не жалуемся.

По правде говоря, прийти сюда стоило не только ради знакомства с персоналом. Да, вероятнее всего, работа станет на какое-то время выполняться более тщательно — ведь так не хочется налажать, когда хозяйка помнит вас в лицо и по именам. Но мозг, обретавшийся, видимо, где угодно, кроме своего прямого места назначения, наконец-то вернулся из долгого заплыва и выдал годненькую идею.

Я могу соорудить своё собственное меню, чтобы каждый день принимать пищу с удовольствием. Мне здесь никто не указ.

Тут, конечно, стоило бы ещё узнать про болезни паши — мало ли, вдруг у него с моих любимых блинчиков изжога, но я забыла про это и решила уточнить позже.

Спустя час или около того я выползла в коридор довольной, но немного усталой. Кан оказался чрезвычайно прижимистым мужичком, и, спустя время поняв, что я настроена крайне дружелюбно, не собираюсь никого пороть, казнить, четвертовать (нужное подчеркнуть), и при этом открыта дискуссии, разошёлся на полную.

Мы препирались по каждому чиху.

Помещения ему добавляй и расширяй, продукты свежее, лучше и быстрее подвози, дополнительных слуг дай, меню заранее согласовывай, чуть ли не за месяц, зарплату поднимай... Прямо не дворцовая кухня, а ресторан с Мишленовскими звёздами.

Зато готовил он и правда так, что закачаешься. Как выяснилось, с возрастом следить за пищевой отраслью в Топкапы стало гораздо труднее, поэтому главного дворцового повара выдворили на почётную пенсию, сбагрив в мой маленький дворец. А на смену подобрали "какого-то проходимца" Шекера-агу, в которого Кан ежедневно, но беззлобно плевался ядом.

В общем, в итоге количество блюд на основное меню урежут вдвое, но будут закупать некоторые ингридиенты, чтобы приготовить диету для меня. Таким образом, в бюджет всё равно укладываемся, а значит, всё хорошо. Также Кан стряс с меня обещание при появлении новых желаний сначала согласовывать их с финансами и только потом приходить к нему.

К слову о них — средства на содержание дворца, зарплату слугам (пусть и крошечную) и прочие нужды выделялись из казны. Что впечатляло, безусловно, ведь, случись какой-нибудь крупный форс-мажор, он ляжет на и без того нагруженный государственный бюджет.

— Хатидже! — запыхавшись, подскочила Лале.

— Что с тобой? Чего ты вся перепуганная?

Что-то случилось, очевидно же. Не тупи и не сотрясай воздух понапрасну, узнай, в чём проблема и как её решить!

— Там такое, ТАКОЕ! — возбуждённо затараторила служанка. Спустя пару минут захлебывающегося и перескакивающего с одного на другое монолога удалось вычленить главное.

В подвале ёбнул котёл.

* * *

Весь масштаб пиздеца для местных сантехников я осознала ещё на третьей ступеньке лестницы вниз — в лицо пахнуло таким жаром, что хочешь, не хочешь, а отшатнёшься. На каменном полу, везде, куда только падал взгляд, плескался равномерный, навскидку, пяти-семи сантиметровый слой кипятка. Дурацкое платье моментально потяжелело от влажного пара, волосы прилипли к мокрому лбу.

— Госпожа! — подскочила взмыленная Ёзге. — Госпожа, пожалуйста, поднимитесь, здесь может быть опасно.

— Сколько пострадавших? — спросила я, игнорируя ладонь Мёге на своём предплечье. Служанка аккуратно тянула назад, но я дёрнула рукой, освобождаясь, и сосредоточилась на калфе.

— Госпожа...

— Сколько? — максимально терпеливым и ласковым тоном, каким обычно разговаривают психологи в частных клиниках со своими больными, продублировала вопрос я.

— Шестеро, — смирившись с неизбежным, ответила Ёзге.

— Им оказывают помощь?

— Да, трое отделались ожогами на голенях, у одного, отошедшего на время в другой конец коридора, вообще только на щиколотках, а вот остальные двое... Мы сомневаемся, что они выживут, султанша, травмы очень серьёзные, когда у чана оторвалась крышка, их с ног до головы окатило струёй горячей воды.

— Там кто-нибудь остался? — кивнула я на залитое водой пространство.

— Нет, те четверо выбежали сами и вынесли товарищей.

— Хорошо, тогда идём в лазарет.

— Госпожа...

— Идём, — с нажимом повторила я, разворачиваясь и поднимаясь назад. Зрелище предстоит не из приятных, но это мои люди. В прямом и переносном смысле. Они служат мне и я несу за них ответственность.

* * *

Судорожно перебирая в голове все знания, оставшиеся после уроков ОБЖ, благо, сдано оно на "отлично", я понимала — скорее всего, я иду к трупам. Вынужденным мучиться ещё неизвестный срок, но трупам.

Первая стадия: через поверхность ожога, так как верхний слой эпидермиса сильно пострадал, начинает просачиваться жидкость. Сукровица, вода с растворёнными в ней веществами и тому подобное. Кожа теперь не удерживает тепло, поэтому наступает охлаждение; из-за стрессового воздействия быстро падает артериальное давление. Это состояние называется ожоговым шоком, длится первые несколько часов и уже в ней спокойно можно умереть. Лечится внутривенным вливанием большого количества жидкостей и обезболивающего.

Умеют ли тут ставить капельницы? Три раза ха!

Ну мы помолимся Аллаху, а он уж сам решит, брать раба в своё царство или нет.

Вторая стадия: сгоревшая кожа начинает выделять в кровоток большое количество токсинов. Яд поражает все органы, из-за чего поднимается температура, начинается бред, галлюцинации. На третий-пятый день — буйство. Кроме того, с каждой секундой больной слабеет, распадается его мышечная ткань. Всё это мучение длится две-три недели.

Третья стадия: в кровь попадает инфекция из ран. Воспаление лёгких, воспаление печени, гнойники — будьте-здрасьте. В этом ебучем средневековье шанс не то что пережить, а даже дожить до этого этапа — почти ноль.

И вот если спустя недельку после третьей стадии больной скорее жив, чем мёртв, начинается меееедленное восстановление. А ужасные шрамы останутся навсегда.

Слуги открыли дверь; в нос ударил горьковатый, но приятный запах трав и лекарств, а также чего-то тяжёлого и сладковатого. Не думать, чего, не думать. В маленькой комнате на кроватях лежали два покрытых бинтами бессознательных тела; головы у них были почти полностью замотаны, а глаза намазаны какой-то пахучей, вязкой и зелёной смесью. Четверо человек, кучкой сидевших на соседней тахте спиной к двери, были, очевидно, теми, кому повезло больше.

— Дамла-хатун, почему так долго?!, — сердито проговорил, оборачиваясь, один из них, но тут же изменился в лице, быстро, пусть и с видимым трудом встал, пробормотал извинения и неловко поклонился. Остальные, поняв, кто пожаловал, быстро повторили манёвр.

— Садитесь, — велела я, подходя ближе. — Вы тоже пострадали. Где лекарша?

— Ушла за льдом в кладовую другого крыла, госпожа.

Хаммам, как и котельная, имелись лишь в одной части дворца, ведь он небольшой. Однако сейчас это как никогда сыграло нам на руку, ведь вторая осталась невредимой.

— Почему не послала служанку?

— Но... у неё нет никого в подчинении, госпожа.

Пиздец. Просто ебучий пиздец. На несколько десятков человек — фельдшер баба Клава. А эти олухи у дверей какого хрена столбами стояли?! Кто тут захочет больным навредить?

— Будут, — пообещала я, недобро взглянув на Ёзге. Та понятливо кивнула.

— Как это произошло? — подала голос Лале.

— Как обычно, мы начали греть чан для подачи воды, ведь подходило время мытья рабынь. Я, Али и Хамза отправились за дровами, чтобы добавить жару, ведь оставалось совсем немного. Омер в это время вышел по нужде, должен был через несколько минут вернуться. Вдруг, идя по коридору, мы услышали громкий хлопок, звон и ужасные крики, а потом в проход хлынула горячая вода. Волна быстро прошла, поэтому мы побежали в котельную, чтобы проверить Керема и Батура... Они были в ужасном состоянии, куда хуже, чем мы, поэтому пришлось тащить их наверх, невзирая на боль. Мы хотя бы были в сознании. Дамла-хатун пришла в ужас, но оказала всем помощь и отправилась за льдом, чтобы смочить повязки. Сейчас мы ожидаем её, госпожа.

— Как твоё имя? — спросила я.

— Эдиз, султанша, — немного неуверенно и удивлённо произнёс он.

— Если всё, что ты сказал, правда, я награжу вас, так как вы поступили правильно.

Дверь лязгнула, прерывая мой ответ, и вошла женщина средних лет с характерной шапочкой на голове. Лекарша.

— Госпожа, — склонилась она.

— Приступай к лечению, — велела я. — Не буду мешать, но после хочу с тобой поговорить. Поправляйтесь, Эдиз, Али, Хамза и Омер.

— Спасибо, — хором поблагодарили они, склонившись. Я развернулась и покинула комнату.

— Ёзге, пошли гонца паше. Сообщи, что важно, но не экстренно, и расскажи всё.

* * *

Час спустя.

— Каков твой прогноз? — потребовала я ответ. — Говори честно, хочу знать правду.

— Те четверо, безусловно, поправятся, думаю, в течение трёх-четырёх недель будут здоровы. Остальные двое... Я бы дала им несколько дней, госпожа. К сожалению, повреждения очень большие, мы сделали всё, что могли. Осталось лишь молиться и уповать на милость Аллаха.

Я прикрыла глаза и мелко кивнула, разрешая удалиться. К сожалению, вполне ожидаемо. Осталось только понять, как именно произошёл взрыв, почему так сильно не рассчитали степень нагрева.

Или... этому помогли?

Примечания:

Немношк бытовая глава. Следующая будет быстрее (наверно, я честно постараюсь)

Да кому это нужно? Что, евнухи покусились на дела государственной важности? Наложницами были подкуплены, чтобы к султану водить? Не смешно даже.

Либо они что-то знали.

Тогда почему сейчас? Почему не до моего приезда? Не в первые дни, в конце концов?

Увидели твою активность и поняли, что рано или поздно найдутся зацепки, которые ты мимо ушей не пропустишь. Начнёшь копать, вскроются неприятные подробности, а в твоей власти, с поддержкой мужа, конечно, сейчас даже неугодного пашу выкинуть из Совета. На Великого Визиря, правда, кишка тонка ещё, но кого-нибудь более низкого ранга — вполне себе.

Кто-то узнал, какой именно дворец мне пожалует отец, заранее послал туда доверенных слуг, чтобы те за мной следили, а когда понял, что это крайне затруднительно, решил убрать людей, так сказать, во избежание?

А почему нет?

Бред. Во-первых, вряд ли Султан обсуждает с подчинёнными такие мелочные вопросы. Во-вторых, что за пренебрежительное отношение к людям? Проще сымитировать болезнь или подстроить побег. В третьих, слежка вовсе не так невозможна, как хотелось бы.

Ну, в столице не так много пустующих дворцов, достойных старшей дочери Падишаха. Можно было подсуетиться и заранее в каждый послать.

Не неси ерунды. Страшилки на ночь в детском лагере и то увлекательнее.

* * *

Несколько дней спустя.

Трупы забрали, чтобы похоронить на местном кладбище. Чуда, увы, не случилось. Я мрачно провожала взглядом уезжающие повозки. Ладони в кулаки сжимала. Кольцо братово в палец ободком больно впивалось — в безымянный, конечно. Сама не знаю, отчего каждый день его там ношу. Кулоны, браслеты, броши — всё меняла, а это нет. Тошно даже о другом думать как-то.

Как будто... предаю его, что ли.

Искандер после завтрака уехал по-обычному. Ему на работу, в Топкапы надо, что за дело визирю до смерти рабов. А дворец весь притихший. Евнухи, калфы ходят, будто каждому эти двое лучшие друзья были. Хотя, конечно, себя на их месте видят, отношение господское примеряют.

— Чёрный платок дай.

А я не такая. И плевать, что в первый и последний раз их на больничной койке видела — это люди. Жили, любили, страдали, мечтали. Их смерть — это печально. Стоит того, чтобы траур надеть. Хоть на час, хоть на день — кто меня видит тут, в четырёх стенах-то? Только те, для кого скорбь моя предназначена.

Ёзге зашла, чтобы уточнить что-то, взглядом наткнулась и лицом посветлела. Тут же, правда, снова мрачной стала, небось, себя за неуместные чувства винить начала, но то дело наживное. Посыл получен.

— Госпожа, что с... вещами делать?

Тоже вопрос нелёгкий. Хоть и слуги, а деньги копили, форма была, кое-какие личные вещи. Мелочь, конечно, по сравнению с султанскими-то драгоценностями, а всё ж не выбросишь. Жалко. Одежду на других перешить — можно, конечно, да кто возьмёт? Не настолько мы бедные.

— Ткани сожгите, личное их друзьям передайте.

Всяко лучшее применение найдут, чем я. Чего тут думать, если калфа в коробку положит, задвинет куда подальше и забудет, а тем четверым — память, всё-таки. Хоть что-то напоминает, что был такой человек. Под старость взглянут, глядишь, вспомнят товарищей своих несчастных.

Грусть целый день на сердце грузом тяжким висела. Не хотелось ни смеяться, ни на солнышко в сад выходить — каждая травинка напоминала, что я живу, наслаждаюсь, а они — нет. И никогда не будут больше. Ни-ког-да.

Искандер приехал — платок увидел — замолчал. Смотрел за ужином странно очень, с примесью грусти. Только вилки с ножами в тишине звякали. Молчала и я. Что тут скажешь, когда без слов ясно всё?

Как закончили, дал слугам знак уходить. Сел на диван, меня к себе поманил. Подошла, не испугалась даже, настолько всё равно было. А он рядом усадил. Вздохнул тяжко, и рассказывать начал. Как его, мальчишку пятнадцатилетнего, от дома родного оторвали. На рынок привезли. Продали. Повезло, что грамоте выучен был, образован хоть как-то — благо, семья купеческая была.

Обеспеченные эфенди его выкупили. Как напарника, дружка наследнику — по нашим меркам, вроде собаки нечто. Сынок их ленив был да глуп, Искандер за него учился, считай. Экзамены в государственную школу при Топкапы вместе писали. Да только прошёл один лишь, понятно кто. Мехмед Фатих и Баязид, прадед и дед мои, на цвет крови не смотрели, мозги видеть хотели.

Как, беем будучи, в походы ходил, рассказывал. Как с Джемовскими мамлюками на поле боя сражался. Как друзей своих лучших потом мёртвыми там находил и вместе с ними второй раз умирал. Клялся — никогда больше — но других встречал. Про жгучий песок Египта, тёмные южные ночи, яркие звёзды, пирамиды древние, которые своими глазами видел, пусть и издалека, говорил.

Заметила я, что плачу, лишь когда силуэт его в сумеречных покоях расплываться стал. Сердце в груди так тянуло и болело, словно рукой жёсткой сдавил кто. А Искандер говорить продолжал, жалости никакой не ведая.

Как жену свою встретил. Ради неё меч в ножны вложил, политической карьерой занялся. Да и сам терять устал, слишком много ран на душе. Потом дети пошли. Живут, отца помнят, и ладно. Выросли, на ноги стали — и осиротели наполовину. Ушла мать их. А сердце всё помнило, забывать не хотело. Больно было так, словно кинжал прямо в душу воткнули. Другие рубцы кровоточить начали. Он уж важным пашой был, а толку-то... Золотом, мехами да бумажками духу своему не поможешь.

Рассказал, как падишах ему дочь свою отдал. Как удивился при известии этом и даже не понял сначала. Как в полное изумление пришёл, когда узнал, что жена султанова, мать шехзаде, список мужей дочери дала и та его сама среди прочих выбрала. Как до сих пор не понимает, почему мне такая милость оказана была, и в догадках теряется, неужто судьба — существует? Неужто рано ещё помирать?

— Молодая ты, девочка. И замуж за такого же молодого надо, горячего. Он тебя счастливым сделает, не я.

Тут уже у меня нервы сдали. Захлёбываясь и сморкаясь, начала в ответ говорить. Не всё, конечно, но многое. От того ещё больнее было — Искандер передо мной душу, считай, наизнанку вывернул, а я того же сделать не могу. Никак. Не поверит. Ведром ледяной воды окачу тлеющий уголёк, который как-то ещё можно до спокойного факела раздуть. Но и того, что рассказывала, достаточно оказалось.

Как смерть за братьями приходила. Одного за другим в гробах уносили. Как почти год вся семья непрерывно в страшном ужасе жила — не придут ли палачи за отцом и сыном? Как впервые Сулейман в поход уходил. Как узнала, что замуж выдадут непонятно за кого, и оцепенела. Что не знаю сама до конца, чем тот список заслужила. Может, Валиде про болезнь души султану написала, и тот сжалился над убогой дочерью.

Долго мы говорили с ним. До самого рассвета. Никому входить не разрешали, свечи не тушили — не до того было — они и выгорели все. Так и сидели в полутьме. Жалость сердце моё тисками давила — я-то усну, а ему, несмотря на возраст, снова в ад. Снова в Топкапы. Не богатый паша передо мной сидел — усталый парень с тяжёлой судьбой.

И за себя горько тоже — у него хоть Египет был. Пирамиды. А у меня что? Четыре красивых стены. Я ни в Трабзоне за пределы дворца не ходила, ни в Манисе, ни здесь, в Стамбуле. У моря двадцать лет почти живу, а даже на воде держаться не умею. Сами слова вырвались, рот в испуге захлопнула. Человеку стократ хуже, чем мне, стыдно...

А он взял и сердце надеждой зажёг. Выведу, сказал, не переживай, время только найти надо. Город тебе покажу. Был тут, мол, до землетрясения ещё, вот и посмотрим, что изменилось. И плавать можно научиться, если в окрестностях озеро подходящее, безлюдное найти или во дворце бассейн организовать.

Вот тут я в четвёртый раз заревела. Благодарностью так переполнилась, что казалось, двинься — лопнешь. В груди приятной болью щемило. Он — в ответ — засмеялся, по голове потрепал, как маленькую, встал, попрощался и вышел. Пора уже. А я сидеть осталась, подняться не в силах. Впервые за ночь дотронулся, оказывается, хотя кажется — уже глубоко-глубоко под кожей сидит.

Пяти минут не прошло, как Лале и Мёге прибежали. И тут я — вся заплаканная сижу. С мигренью в обнимку. Забеспокоились, вопросами засыпали, засуетились. Не тронул ли? Не потому ли реву?

— Нет, — головой покачала. — Не под юбку он мне залез, а в самую душу.

* * *

Глаза щипало, голова болела, нос забит — не думать же в таком состоянии, в самом деле? Я попросила Лале сварганить успокаивающую настойку и завалилась спать, оставив все вопросы будущей версии себя. Рассказывать никому о сути разговора не стала — слишком уж это личное. Слишком.

Снилась какая-то муторная, вязкая дичь. Душно, жарко, кругом красное марево и ничего больше. Потом внезапная резкая боль — и темнота.

Будущая я, валявшаяся на диване и мрачно взирающая на потолок, смачно плюнула в прошлую, которая свалила все проблемы на мою бедную, и так не блещущую разумом головушку.

Сука.

Что это, блять, было?

С чего вдруг Искандер так расчувствовался? Почему вдруг откровенничать начал? Что могло послужить спуском? Какую тайную цель он мог преследовать?

Ну, спровоцировал платок — он понял, что ты держишь траур по рабам, а значит, считаешь их жизни достаточно ценными. Вспомни, ты разве когда-нибудь говорила об этом? Лишь предложила общаться не на "вы", сказала, что будешь подчиняться и помогать в обмен на неприкосновенность, но на этом всё. Он с полной уверенностью мог считать, что является для тебя просто рабом более высокого ранга.

Вот же блять.

С другой стороны, разве рабам подчиняются? Разве с ними пытаются договориться? Нет. Может, он считал, что раз я ёбнутая, то и стандартами общения руководствоваться не буду? Мол, в душе отношусь, как к рабу, а в лицо мило улыбаюсь?

Дерьмо, дерьмо. ДЕРЬМО!

Но доверившись, я показала, что не считаю его ниже себя, разве не так? Разве не должен был он это понять?

Прекрати изводиться. Скажешь всё вечером и успокоишься.

Ладно. Хоть что-то звучит как план.

— Лале!

— Да? — откликнулась служанка, поставив на столик поднос с небольшим перекусом. Я слегка скривилась — желудок, хоть и пустой, есть не просил совершенно, а потому насиловать себя не было смысла.

— Зачем ты...

— Тебе нужно поесть, — перебила она, внимательно рассматривая моё лицо. — Не знаю, что сегодня случилось, но за питанием надо следить.

— Не хочу.

Она закатила глаза.

— Ну что ты как маленькая капризничаешь? Мне тебя с ложечки покормить?

— Не хочу, — захихикала я, ощущая, как уходит куда-то в пространство скопившееся напряжение. — Лёгкое что-нибудь есть? Щербет, молоко, может, просто вода?

— Нет, — покачала головой служанка. — О, но недавно с рынка принесли какую-то новую штуку, никогда раньше не видела. Говорят, это пища бедняков, но я взяла немного. Хочешь попробовать? Правда, не знаю, как надо есть...

Я заинтригованно привстала, принимая, наконец, сидячее положение, и поправила волосы, придавая им хоть сколько-то приемлемый вид, пока Лале шуршала чем-то в складках одежды. Наконец она протянула небольшой кулёк, открыв который, я выпала в осадок.

Это были сёмки. Натурально, обжаренные подсолнечные семечки!

Внутренний гопник радостно взвыл, неистово беснуясь.

Раз-раз-раз, это хардбасс, все в спортивках адидас...

Даже не буду предлагать тебе заткнуться, такая ностальгия придавила. Боже ты мой, я смогу сидеть на кортах и лузгать сёмки! Ещё пара штрихов — и получится типичный обитатель любого подъезда на окраине!

— Хатидже? Почему ты улыбаешься?

Пальцы привычным жестом с треском разломили кожуру, и я закинула в рот бежевое семечко. Прикрыла глаза, разжёвывая. Если отвлечься от звуков мира и ощущений дорогого платья, плотно прилегающего к телу, можно представить, что я дома...

— Хатидже?

— Передай Кану — пусть закажет большую партию, — велела я. В прошлом меня часто пугали, что от семечек развивается аппендицит, и, хотя, погуглив, я поняла, что это миф, решила не злоупотреблять. Мало ли. Здесь же тем более не следует, но вот так, иногда — определённо стоит.

— А как...

— Смотри, вот так ставишь пальцы, ногтями надавливаешь, и готово. Есть пустая миска? Надо куда-то кожурки девать.

Лале закивала.

— Сейчас принесу.

Примечания:

Я написала 4 страницы за час, потому что меня вштырило (муза пришла, шопаделать), не кидайтесь тапками, пажалста, а напишите отзыв

Примечания:

Автор всё ещё в дерьме, но уже в чуть меньшем

— Пятнадцать акче! — ярился купец. — И ни мангиром⁽¹⁾ меньше!

— Грабёж средь бела дня! — весело возмутилась я. — Десять акче максимум, и то исключительно из уважения к вашему возрасту!

Мужик демонстративно возвёл очи к небу и заголосил:

— Аллах, смилуйся над рабом твоим! Что говорит эта женщина?! Пятнадцать и только пятнадцать!

Распродажа на восточном базаре — это искусство. Орали там все и на всех, потому что иначе в общем гомоне просто не услышишь слов собеседника. Замкнутый круг прерывался только под сумерки, когда сорвавшие голос торговцы сворачивали лавочки, а выжатые до последней монетки покупатели разбредались кто куда. Но с рассветом всё начиналось по новой... Жители ближайших домов, уверена, собирали шмотки и отчаливали куда-нибудь — к бабушке в село, на Северный полюс, в космос — лишь бы подальше от этого ада. Иначе я им искренне соболезную.

— Одиннадцать!

— Пятнадцать!

— Двенадцать!

— Пятнадцать!!!

— Тринадцать!!

— Тринадцать акче и восемь мангиров, — внёс свою лепту Искандер, смиренно взиравший на это побоище. — Больше у нас просто нет.

Я с трудом подавила улыбку — больше у нас было, но, видимо, ему просто надоело слушать брюзгливую грызню за каждую монетку.

Тихо выругавшись себе под нос, торговец кивнул, с нескрываемым страданием (Станиславский обзавидуется!) отдавая товар и скрупулёзно подсчитывая оплату. Так я стала обладательницей простенькой медной лампы.

Натурально, как у Алладина.

Незамысловатая лента узора по бокам — зато изящная ручка в виде изогнувшейся змейки и тонкая ножка. Интересно, почему это называется лампой? Она же не светит, а пахнет. Внутрь засовываются благовония, которые тлеют, дым тонкой струйкой выходит через носик. Хотя иногда туда заливали масло, вставляли фитиль и использовали как долго горящую свечку без капающего воска, но это... не впечатляло. Впрочем, лампа так лампа, хрен с ней.

Проходя мимо и зацепившись за неё взглядом, я моментально остановилась. Почему-то вдруг показалось важным купить эту вещь — не знаю даже, с чего вдруг. Дешёвенькая же, во дворце есть и красивей. Но вот захотелось, и всё тут. Могу себе позволить, собственно.

Я дёрнула Искандера за рукав.

— Папа, смотри!

Мы, разумеется, придерживались конспирации. Искандера тут никто в лицо не знал, про меня и говорить нечего. Как он потом мне рассказал, в Совете другие паши на схожих должностях были сплошь из знатных семей, поэтому его, плебея, за ровню себе не считали и в гости не звали. Так и жил везде: дом-работа-дом. Знакомства по верхам есть, но не более. Жена-то ведь тоже не аристократкой была — кто ж свою дочь за безродного бея отдаст? С обычными людьми не срослось: спросит приятельница — кем твой муж работает? Или знакомый — кто по профессии ты? И что скажешь? Соврать — вариант, но так себе. Быстро правда откроется. Жильё больно хорошее, да и где конкретно работа — сказать нельзя. Вот и жили вместе.

Ну Селим, ну батька... хоть кому бы чадушко сбагрить.

Так вот, так как в лицо нас никто не знал, а разница в возрасте приличная — мы договорились, что он играет роль отца, а я дочери, иначе больно подозрительно получается. Единственная опасность была — евнухи Топкапы, которые теоретически могли видеть его при визитах к султану и в Совет, а потом пойти на рынок. А, ну и потенциальная слежка за Влахернским, поэтому драпали мы через чёрный ход. Вряд ли, конечно, папаня настолько плотный пригляд учинил, но мало ли.

Искандер тяжко вздохнул и повернулся.

— Что такое?

— Хочу вот это, — капризно протянула я. Торговец моментально оживился, прямо видно было, как у него в голове заработал счётчик.

— Прекрасный выбор! Волшебная лампа! Говорят, если зажигать её три полнолуния подряд, на четвёртое пожалует молодой, красивый и богатый зять, — подмигнул он.

А про доброту, любовь и честность там что-нибудь есть?

Собственно, так и начался наш яростный торг.

— Я вас запомнил, — ухмыльнулся купец, убирая в карман мешочек с деньгами. Я не знала, радостный это факт или нет, а потому развернулась и поспешила за уходящим в закат Искандером. Всё-таки вечер уже, пора домой. Пусть мы и прогулялись всего пару часов, но они стали потоком свежего воздуха в моём тухлом существовании. Столько впечатлений за день... Стамбул — город большой и красивый, тут уже сейчас около ста тысяч жителей.

— Возможно, потом сходим на побережье, — ровно сказал Искандер, сворачивая к пути во дворец. Два бея охраны максимально незаметно следовали за нами — немного, но это максимум, что мы могли себе позволить, не вызывая лишних подозрений и сохраняя статус людей среднего класса.

Я просияла. День просто не мог быть лучше...

* * *

Он лишь слегка поцеловал запястье с виднеющимися венками, а сердце чуть не вылетело из груди. Стучало оно так сильно и громко, что, казалось, бьёт в рёбра изнутри, сосредоточиться ни на чём было невозможно.

Меня затошнило, захотелось в туалет, накатила мерзкая слабость — как невовремя! — а он подтянул к себе резким движением и прижал, смотря в душу через зрачки глаз.

— Нет...

Чужие губы прикоснулись к указательному пальцу.

— Не надо...

— Правда? — промурлыкал низкий голос. — Но ты ведь так этого хочешь... правильная, умная девочка, почти проиграла уже... нужно всего лишь додавить.

Я закрыла глаза. Мозг, новая задача. Найти выход из ситуации, не растекаясь в розовую лужицу у его ног. Изогни эту ебучую слабость из своих извилин, другими словами.

...

Алё, мозг? Мозг? МОЗГ?!

— Я увольняюсь. Найди какую-нибудь другую вычислительную субстанцию, соответствующую твоим требованиям. Думаю, овечья шерсть подойдёт.

Вот же гадёныш! В самый сложный момент!!

— Внатуре, чувиха, ты в жопе, — заявил воображаемый гопник, лузгая воображаемые сёмки. — Целуется этот кент просто конкретно, базару ноль.

Я дёрнулась от сладкого ощущения горячей ладони, скользнувшей под сорочку, распахнула глаза...

И ошарашенно уставилась в потолок.

Чего.

ЧТО ЗА БЛЯДСКАЯ ХУЙНЯ, КТО-НИБУДЬ МОЖЕТ МНЕ ОБЪЯСНИТЬ?

— О, созываешь нас на совет? — оживился внутренний психолог. — Рад, что ты наконец обратилась за помощью. Знаешь, признание проблемы — первый шаг на пути к её решению...

— Иди нахер, — огрызнулся гопник. — Мы нормальные!

— По вам видно, — пробормотал сонный мозг, моделируя нечто, что можно было бы принять за метафорический зевок.

Пиздец, как я докатилась до такого? КАК, БЛЯТЬ?! Даже не так — что делать? Убиться ржавым веником, что делать-то?!

— Снимать штаны и бегать. Фьють-ха! — мозг, похоже, понесло.

Я не сошла с ума. Не. Не-не-не, я нормальная! Абсолютно адекватная, уравновешенная девушка, рационально мыслящая и принимающая здравые решения в соответствии с обстоятельствами.

— Стадия первая — отрицание...

— Да потрахаться надо, — влез гопник. — Баба без секса — как хуй без яиц!

— Ярко выраженные сексуальные девиации на основе систематического игнорирования и подавления собственного эмоционального состояния действительно возможны, — согласился психолог.

— Чё?