Руны (гет)

Как обычно, после пробуждения и лёгкого завтрака Эннесиэль направилась в Зал Тишины, чтобы собраться с мыслями перед новым сложным днём. Ей предстояло решить множество вопросов: ежедневно она занималась допросами нарушителей границ, что ловили её караульные всадники. Также её внимания требовали вопросы внешней политики с Лихолесьем и насущные проблемы Нуарцев.

Эти проблемы могли быть самыми разнообразными: разрешение на выход за пределы королевства для возвращения убежавшего стада скота, изменение течения вод для привлечения нового косяка рыб, координация осадков на сельскохозяйственных территориях или согласование новой территории для лесной или растительной плантации.

Но всё это будет после медитации.

В этот момент Эннесиэль, пребывая в состоянии умиротворения, сидела на плетёном коврике в позе лотоса у искусственного бирюзового бассейна. Её окружали светлые стены, украшенные резьбой, а над головой возвышался куполообразный потолок.

Через узорный окулюс в комнату проникал луч света, который, смешиваясь с водой, падающей с потолка в бассейн, создавал эффект сверкающих алмазов. Монотонный шум водопада успокаивал, отгоняя навязчивые мысли, позволяя сосредоточиться на себе.

Эннесиэль делала глубокие вдохи и медленные выдохи, позволяя влажному солёному воздуху наполнить её грудь. Биение её сердца было таким же ровным, как морской прибой о берег в полный штиль — размеренно и тихо.

За пределами помещения послышался шум, и Эннесиэль навострила уши. Тишина. Затем снова шум. Она вздохнула с досадой. Обычно её не отвлекали от пребывания в Зале Тишины, но бывали дни, когда её присутствие было необходимо.

Эннесиэль смирилась с мыслью о том, что её покой будет нарушен, и приготовилась к худшему, что могло произойти. Кто-то ругался на меридиш, шёпот доносился из-за двери вместе со звуками движения.

Эннесиэль, потеряв нить спокойствия, открыла глаза и сгорала от любопытства, прислушиваясь к шуму за дверью в коридоре.

— Нельзя! — послышался строгий голос снаружи. Дверь открылась.

Эннесиэль повернула голову в сторону двери.

— Я же сказала, нельзя! — прошипела Мар, которая боялась даже переступить порог священной комнаты. В её глазах читалось негодование. 

В комнату величественно вошёл мужчина. Однако он не стал заходить дальше порога и остановился с краю, послушно сложив руки перед собой и укоризненно взглянув на служанку.

Эннесиэль медленно поднялась, с удивлением глядя на гостя. Её короткий шёлковый халат, сотканный из тонких светлых нитей, отразил утренний луч солнца, и в комнате стало светлее.

Служанка с дрожью в голосе произнесла:

— Domina, ego monitus vobis non veni... (Госпожа, я предупреждала, что сюда нельзя.)

Эннесиэль остановила её жестом руки:

— Всё в порядке, Нариэл... Оставь нас.

Служанка поклонилась и вышла из комнаты.

У дверей стоял король Лихолесья. Его глаза были океаном волнения, грудь тяжело вздымалась, а губы дрожали.

Сердце королевы сжалось от осознания тоски, которая жила в ней всё это время. Поняв, что он ждёт её приглашения, она с учтивой улыбкой развела руками, разрешая ему пройти. Он, словно вихрь, сорвался с места. Его взволнованная фигура не могла оставить её равнодушной.

Подхватив ритм своего сердца, королева направилась к Трандуилу. И сама не заметила, как оказалась в его объятиях. Их губы слились в поцелуе, нежном и страстном одновременно. Он нежно обхватил её лицо ладонями и притянул ближе к себе. Поцелуй уже не был таким робким и аккуратным, как раньше, он был сильным и настойчивым.

— Nin naur... (Мой король.) — с дрожью произнесла она на эльфийском, с неохотой отрываясь от его горячих губ. Её руки скользнули с его ладоней на предплечья, прося остановиться.

Он прильнул лицом к её лбу.

— Luna vitae meae. (Луна моей жизни.) — прошептал он ласково, как морские волны, произнося слова, которые значили для мар больше, чем просто любовь.

Эннесиэль была польщена его внезапным меридишем.

Откуда он его узнал?

Проведя рукой по её тёмным волосам, он нежно улыбнулся.

Блаженство любви охватило Эннесиэль, её тело и душа стремились к нему. Она дрожала от волнения, ноги и руки ослабели, не имея сил пошевелиться. Она старалась сдерживать свою страсть, оставляя любовь на их личное время. Они оба не могли позволить себе быть настолько легкомысленными.

— Что ты здесь делаешь? — произнесла она, её слова звучали немного шаблонно из-за затуманенного разума. Она осеклась: — Хотя нет, не говори ничего. Дай мне ещё мгновение насладиться моментом, — был лишь один повод, который мог заставить его приехать.

Его дыхание было громким и частым. Он переплел свои пальцы с её и нежно поднёс к своим губам. В его глазах читалась лёгкая досада, которая проявилась в вертикальной складке между бровей. Ему не стоило давать волю своим бурным чувствам.

Теперь, закрыв глаза на мгновение, он замер, стараясь передать в этом скромном жесте остатки своего внутреннего огня. Фиолетовый цвет её кольца отразился в его тёплых глазах, глядя в которые, она чувствовала себя спокойнее.

— Ты помнишь, какой сегодня день? — спросил он с хрипотцой в голосе.

Каждый год он задавал один и тот же вопрос. Эннесиэль с тёплой улыбкой ответила: «Конечно, помню». Это было одно из самых масштабных празднеств в Лихолесье и, возможно, самое значительное в её жизни. Хотя Трандуил обещал провести скромную церемонию, никто не мог сдержать радость остальных.

Лесные эльфы веселились целый месяц, и, возможно, продолжили бы дольше, если бы не опустошили все запасы королевского вина. Благодаря этому люди из Эсгарота получили значительную выручку.

Для них это означало хотя бы небольшую надежду на благосклонность и смягчение короля. Теперь у него было занятие, которое занимало его мысли, вместо того чтобы гонять придворных от скуки и с удовольствием наблюдать за их страданиями.

Сильно выпив, они тогда жаловались на его сложный характер, и даже её происхождение и слухи о Тёмном еретике не мешали им в искренней радости падать к её ногам. Хотя, возможно, всё дело было в вине. Один из них даже пустил слезу, не участвуя в их разговоре, молча склонившись над своим бокалом и погрузившись в тяготящие его душу грёзы.

Что он с ними делал?

— Конечно, помню, — улыбнулась она, вспоминая свой приватный танец беледи. — Ты тогда сразу же приказал возвести второй трон.

Он тоже погрузился в приятные воспоминания и с блаженной улыбкой погладил её по щеке.

— У королевства должен быть один правитель, Милетрил. Я же сразу предупредила, что не буду править Лихолесьем... Даже когда ты будешь на охоте, — поспешила напомнить ему королева, заметив искру мысли в его голубых глазах.

Он с досадой прикрыл рот. Она, улыбаясь, приподняла брови.

— Ты представляешь, как бы это выглядело без тебя? Эти рога… колдунья. Тебе не кажется, что это выглядело бы несколько язычески? Все бы подумали, что ты отдал их на растерзание диким волкам...

Она задумалась.

— Хотя это было бы милосерднее… — тихо произнесла она. — Ты видел, как они на меня смотрят?

— С уважением.

— Ты либо совершенно не способен к эмпатии, либо просто сторонник тирании… Здесь бы подошло другое слово.

Он устало закатил глаза.

— Ты могла бы просто сидеть рядом.

— Так ты для этого надел мне кольцо? — с иронией спросила она. — Чтобы я была твоим палачом, вселяющим страх? Тогда было бы разумнее просто подставить стул, раз ты не хочешь, чтобы я стояла, а не превращать трон в драгоценное произведение искусства...

— Ну да. Наурский трон всегда славился своей скромностью, — с сарказмом ответил он.

— Мар никогда не были олицетворением лаконичности...

— Ты бы предпочла сидеть у меня на коленях?

Эннесиэль чуть не задохнулась от его откровенного вопроса и невольно оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не услышал их. Её щеки вспыхнули, и она осуждающе покачала головой.

Но он лишь самодовольно улыбнулся, в его глазах появился блеск.

— Я не против повторить.

Он даже не представлял, какие ещё уловки обольщения может использовать его королева, но с тех пор, как он однажды прикоснулся к этому волшебству, он сгорал от любопытства и желания снова и снова. Ведь язык любви — одно из главных учений в женской философии мар.

Хочешь покорить разум мужчины, для начала покори его сердце и сделай всё так, чтобы ему самому это нравилось.

Он взял её руки в свои, и на его лице вновь появилась волнующая ласка.

— Пора возвращаться, — сказал он.

— Я знаю. Ты поэтому приехал? — спросила она.

— Я не хотел, чтобы ты ехала одна через бурые равнины.

— Я знаю эти земли как свои пять пальцев, — ответила она.

— Значит, ты должна знать, насколько они могут быть опасны.

— Мне не грозит опасность, Трандуил. Я сама — главная опасность этих земель.