Всё, что нельзя отдать (гет)

Чем ближе был приём, тем громче гудел замок. Казалось, будто они готовились не к приезду послов, а к отражению вторжения тысячного войска. Повсюду сновали гонцы, слуги таскали свёртки тканей, списки гостей переписывались едва ли не по часам, а с верхних этажей доносились пронзительные голоса служанок, пытавшихся обставить комнаты так, чтобы угодить вкусу важных персон.

Суета была повсюду, и даже библиотека, обычно тихая и неприкосновенная, не устояла. В тот день дверь распахнулась с необычным размахом, и в помещение ворвался Седрик. И он был не один.

За ним следовали две портнихи с выражением вечной обречённости и охапкой тканей, из которых вполне можно было пошить шторы для всего дворца.

— У меня для тебя новости, — сказал Седрик, придерживая опасно накренившуюся стопку тканей в руках одной из портних.

Вильгельмина напряглась. Этого быть не могло. Её происхождение было слишком скромным, чтобы получить приглашение на столь высокий приём. Вильгельмина была уверена, что в день торжеств её отпустят на заслуженный отдых, впервые за эти изнурительные недели подготовки, и она наконец проваляется в своей комнате с кружкой чая и книгой из закрытого фонда. Но у реальности, как оказалось, были другие планы.

— Князь пожелал отблагодарить тебя за отличную работу, — пояснил Седрик, совершенно бессердечно спуская на неё портних, как двух голодных ларвеков.

— О нет. Нет-нет, боги, только не это, — простонала она, когда к её плечам уже приложили какой-то особенно сверкающий кусок ткани. — Три часа официальной церемонии, а потом ещё бал? Лучше уж в казематы.

— Ты не можешь просто взять и никуда не пойти, — терпеливо напомнил Седрик, перейдя в режим дипломата. — Твоё приглашение — это знак личного расположения князя. От такого не отказываются. Особенно публично.

— Может, сломать ногу? Или руку. Не пишущую.

— Не драматизируй, — усмехнулся он. — Просто прими это с достоинством.

— Ага, особенно когда с тебя снимают мерки под наряд, в котором невозможно будет дышать. Этикет, танцы, чужие взгляды… Это ты будешь там как рыба в воде: обворожительно улыбаться, обвивать словами и соблазнять большие чины выгодными предложениями. А я, максимум, перепутаю бокалы и разрушу торговое соглашение.

— Утрируешь.

— А вот и нет. Так что ты, как добросовестный советник, обязан во имя спасения короны исключить меня из списка гостей, — невинно улыбнулась она.

— Боюсь, тут моя власть заканчивается, — пожал плечами он. — Зато я попросил их сшить тебе платье, в котором хотя бы можно будет ходить. Насколько это возможно.

Одна из портних поднесла к ней переливчатую ткань. Вильгельмина обречённо вздохнула.

— В задних рядах тебя даже никто не заметит. Просто стой с достаточно восхищённым видом и кланяйся когда нужно.

— А если я переживу приём, можно мне, пожалуйста, один-единственный настоящий выходной?

— И где ты таких слов нахваталась? — прищурился Седрик. — Неужели где-то мятежники листовки раздавали?

* * *

Парадные двери тронного зала открылись с тихим, но внушительным скрипом. Магия, вплетённая в каждую панель и резьбу, чуть колыхнула воздух — будто зал заметил новых гостей и начал подстраиваться под их присутствие. Все важные знатные особы уже заняли почётные места и теперь ожидали появления князя.

Вильгельмина вошла вместе с последними приглашёнными, стараясь не привлекать излишнего внимания. Платье действительно оказалось удобным — по крайней мере, она ощутила это, когда сумела аккуратно проскользнуть между колонн почти к самой стене. Большинство, наоборот, стремилось занять места поближе, чтобы как следует разглядеть шёлка и украшения.

Для Вильгельмины же всё убранство зала до сих пор расплывалось перед глазами бесконечными таблицами и сметами. Она мечтала никогда больше не видеть эти свечи — пятьдесят штук на каждую люстру — и цветочные композиции, которые еле-еле успели доехать после того, как первая партия благополучно уплыла на переправе. Или эти ужасные ленты из какого-то редкого бархата, существование которого она до последнего считала мифом, выдуманным самим князем.

Хотя, возможно, так оно и было, просто Седрик умудрился выдать тот самый, изначально заказанный, за нужный, и даже убедить, что «теперь вообще другое дело». Впрочем, после того, сколько раз пришлось перевыписывать ширмы, он своё честно отмучился.

Пока остальные гости с интересом разглядывали убранство и обменивались впечатлениями, Вильгельмина мечтала лишь о том, чтобы Седрик больше никогда не упоминал её при князе, и тот просто забыл, что она существует. Тогда последующих добровольно-принудительных «наград», возможно, удастся избежать.

Единственной настоящей наградой было бы завтра торжественно метнуть факел в груду парадного хлама, в которую превратится вся эта блестящая помпезность, как только последняя карета покинет двор замка. Но, судя по выразительному взгляду Седрика, когда слуги пришивали к гобелену золотые кисти, которые уже должны были быть пришиты, на эту почётную роль Вильгельмина была далеко не первой в очереди.

Музыка изменилась почти незаметно. Флейты уступили место духовым, звук стал глубже, медленнее — будто сам воздух потяжелел, предупреждая: главное сейчас начнётся.

Свет в зале тоже изменился. Вдоль центрального прохода один за другим вспыхнули светильники — тонкие, высокие, как будто хранившиеся для особого случая. Их пламя не ослепляло, но собирало внимание, подчёркивая ось пространства. Теперь было ясно, куда будут смотреть.

Распорядитель выступил вперёд, вытянулся в струну и произнёс — громко, но без крика, голосом, отточенным для парадных залов:

— Его Светлость, князь Фобос, правитель Меридиана, хранитель трона и покровитель великих земель!

Зал замер. Гости склонили головы — кто с почтением, кто из осторожности, кто просто по привычке. Ожидание уплотнилось, став почти осязаемым.

Двери отворились. Фобос вошёл. Не спеша, точно, будто заранее знал, сколько именно времени займет каждый шаг. Он не подстраивался под ритм зала, наоборот — зал подстроился под него. Казалось, он не просто появился, а вернул себе пространство, которое всегда принадлежало ему. Каждое его движение — выверенное, размеренное — говорило не о репетиции, а о давно укоренившейся власти.

Он поднялся по ступеням, не оглядываясь и не торопясь, и лишь на миг задержался перед троном. Не ради паузы. Ради утверждения.

Когда он сел, это не было жестом победы или позой для зрителей. Это был факт. Весомый, завершённый, не требующий объяснений. Он занял трон так, будто не мир позволил ему сесть, а он сам позволил миру, наконец, выстроиться правильно.

Церемония началась. Легкий музыкальный аккорд, возглас распорядителя, долгие вступления. Один за другим к Фобосу подходили послы, кланялись, говорили о процветании и сотрудничестве, вручали свитки и медальоны. Фобос принимал всё с одинаково сдержанным достоинством: короткий кивок, выверенная фраза, в точности соответствующая рангу. Позади стояли глашатаи, зачитывавшие заслуги и титулы. В зале всё гудело от шелеста мантий, лёгкого звона украшений и плавных смен интонаций. Всё было… торжественно. И абсолютно бесконечно.

Боги, это же на три часа?

Вильгельмина принялась считать колонны. Потом — витражи. Потом — искать взглядом хоть кого-то знакомого. Седрик стоял ближе к центру зала, в кругу советников. Выпрямленная спина, сосредоточенное выражение, ни тени эмоций. Он выглядел так, будто ему здесь не просто место — будто он создан для таких залов.

И это почти убеждало.

Он был безупречен. Настолько, что казался частью зала — не человеком, а архитектурным элементом. Колонной или витражом. Несущим, точным, холодным. Ни единого неверного жеста, ни складки не там, где должна быть. Вписывался в картину так, будто его выточили по лекалам дворцового протокола.

Но Вильгельмина знала. Будь у него выбор, он бы сейчас сидел в своём кабинете с кружкой чая, среди свитков, чертил бы графики, морщил лоб и что-то тихонько бормотал себе под нос. А потом поднял бы глаза, заметил, что она заглядывает через плечо, и выдал бы едкую реплику.

Интересно о чём он сейчас думает? Вот и сейчас, наверняка, у него уже накопился целый ворох комментариев. Про совершенно безумный дар в виде гигантского гриба, который больше напоминал вызов здравому смыслу, чем жест доброй воли, или про посла, который упомянул «благотворное сотрудничество» уже восемь раз.

Если бы они стояли рядом, он с абсолютно серьёзным лицом что-нибудь пробормотал бы ей на ухо. А она бы фыркнула. Или не сдержалась бы и засмеялась вслух, и на них бы оглянулись. А он бы, конечно, сделал вид, что не при делах.

Ну ничего. Она его ещё дожмёт. Как только весь этот блестящий маскарад закончится и они окажутся в месте, где опять возможны «а ты заметил…» и «скажи честно, вот ты в какой момент начал мучиться?».

И он, как всегда, сначала будет отнекиваться. А потом всё равно выдаст.

Почему-то эта мысль — совершенно обыденная, глупая, домашняя — согрела её сильнее всех свечей в зале.

Церемония всё ещё продолжалась. Торжественная, затянутая, до головокружения однообразная. Вильгельмина незаметно перекладывала вес с ноги на ногу, чтобы они не затекли. Рядом, чуть в стороне, шептались две девушки в нарядах оттенков тёмной сирени и жемчужного золота. По тому, как они держались и как переглядывались, Вильгельмина сразу определила в них дворянок, наверняка из старых, но не слишком богатых домов.

Их разговор был наполовину шёпотом, наполовину игрой бровей, жестов и приглушённого смеха.

— Платье маркизы Орвиль, конечно, потрясающее, — прошептала Тальма, будто играла на сцене, — Я точно видела такую ткань у Кайлин, но она говорила, что всё раскупили ещё до полудня. Личный заказ?

— Или политический намёк, — подхватила Орелин. — Вышивка на рукавах ну очень намекает на герб дома Вальберов. Думаешь, предложение союза?

— Очень смелое предложение, — пробормотала Савина. — Вальберы только-только отмыли свою репутацию. Хотя… титул древний. И сыновья оба пока свободны.

Вильгельмина чуть склонила голову, сдерживая улыбку. В их интонациях не было злобы — только азарт. Как у исследователей, разгадывающих тайный язык зала.

— Смотри! — воскликнула Орелин. — Свиток с речью держит младший сын барона Трелиса. Не старший.

— Это что же, старший снова в опале? — прищурилась Тальма. — Жаль. Он куда привлекательнее. Прямо преступление — вычёркивать такого мужчину из списка.

— Да уж, младший и ниже, и щёки круглее, — вздохнула Орелин. — Хотя послушный, как оленёнок.

— Может, просто свиток лучше держит, — предположила Савина. — А старший в это время уронил голову в бочонок с вином.

— Или в чью-то юбку, — добавила Орелин с кривой ухмылкой.

— Фи, — покачала головой Тальма, смеясь, — ты всё портишь, как всегда.

Вильгельмина наконец сделала шаг вперёд. В этом странном кружке подколок и наблюдений было что-то… по-своему уютное. В памяти зашевелилось воспоминание. Как будто у неё когда-то уже была подруга со списками ухажёров и острыми комментариями.

— Простите, что вмешиваюсь, — сказала она тихо, но с улыбкой. — Но если вы правда хотите понять, кто здесь в фаворе, стоит смотреть не только на ткани и выражения лиц, а на знаки отличия.

Три пары глаз уставились на неё с любопытством.

— Знаки? — переспросила Савина.

— Ордена Розы третьей степени носят те, кому оказано личное доверие князя. Княжеская благодарность — формальность, но если её вручает кто-то из старших Советников, значит, есть личное поручительство. А если у кого-то бронзовая печать вместо серебряной, то значит, он временно не имеет права голоса. Бывает и такое.

— О, какой же это изящный бюрократический подход получается… Мне нужно срочно всё записать! Много времени ушло, чтобы запомнить всю эту систему?

— Если долго работаешь с архивами — волей-неволей разбираешься в таких деталях, — пожала плечами Вильгельмина. — Тем более где-то треть этих благодарственных писем как раз я и сочиняла.

— А мне и в голову не приходило, что среди пыльных папок может оказаться что-то действительно стоящее, а не только смерть от занудства и горы цифр.

— В большей степени это всё-таки, и правда, ужасное занудство, — признала Вильгельмина.

— В любом случае, за такую стратегически ценную информацию мы просто обязаны вас отблагодарить, — добавила Савина. — Хотите, познакомим вас с кем-то интересным? Есть один вдумчивый, в меру благородный, но немного странный! А ещё один — с отличными перспективами, даже если на первый взгляд скучноват. Правда, слегка потлив. Но, чтобы закрепиться в замке, оба — просто замечательные кандидаты.

— Нашей новой полезной союзнице срочно нужен повод выбираться из архивов, — подмигнула Орелин.

Вильгельмина впервые за вечер рассмеялась. Не сдержанно или вежливо, а по-настоящему — и позволила себе почувствовать лёгкость.

Церемония всё ещё тянулась, как древнее заклинание, которое никто не решается прервать, но все мечтают, чтобы оно уже закончилось. Но теперь в зале стало чуть теплее.

И как только Вильгельмина подумала, что вечер, пожалуй, складывается удивительно мирно, распорядитель вновь выступил вперёд. Его голос, торжественный и чеканный, взял последний аккорд церемонии: он объявил заключительное слово князя.

Тишина накрыла собравшихся — внезапная, почти благоговейная. Даже шелест шлейфов стих. Все взгляды обратились к трону.

Движение было таким плавным, что казалось: Фобос не встал, а вырос из света витражей, как воплощённое волею божество. Он шагнул вперёд, неторопливо, с утомлённым достоинством, и поднял руки, будто обнимая зал.

— Друзья Меридиана. Братья и сёстры. Союзники. Сегодня мы отмечаем не просто день прошлого триумфа. Мы отмечаем путь, который оказался верным.

У Вильгельмины защемило внутри. Как будто слова коснулись не ушей, а сердца — холодными пальцами.

Путь, который оказался верным.

Почему-то на долю секунды перед глазами вспыхнуло совсем другое — тот же зал, но выглядящий иначе, словно заброшенный, тёмный, холодный, заросший колючими корнями. Фобос всё также восседает на троне, а Вильгельмина смотрит на него… сквозь прутья решётки.

Она резко моргнула.

Нет. Только не снова. Только не это чувство.

Она заставила себя сосредоточиться на настоящем, на голосе, катящемся по залу: мягком, завораживающем, таком же изящном, как кружева на мантии князя.

— …в эти стены вернулась сила. В этот народ — гордость. А в нас — уверенность. И если кто-то сомневался тогда — пусть посмотрит на сегодняшний день.

Аплодисменты. Вежливые, статусные. Всё как положено.

А у неё перед глазами — дымка. Плывущий свет. Будто мир пошёл волнами. Она сделала шаг назад и прижалась к ближайшей колонне, ощутив её прохладную, надёжную поверхность. Вдох. Выдох. Только бы не рухнуть здесь, посреди торжества.

И в этот момент голос распорядителя вернул зал к движению:

— Торжественная часть завершена. Позвольте объявить начало бала!

Музыка вспыхнула, будто кто-то ударил по струнам невидимой арфы. Толпа зашевелилась, разливаясь по залу: к паркету, к угощениям, к друг другу. В воздухе заструился аромат фруктов, пряного вина и свежесрезанных цветов.

Вильгельмина моргнула снова. Мир по-прежнему мерцал, но реальность, кажется, начинала возвращаться. К счастью, никто не заметил. Все были слишком увлечены собой. Или тем, кто стоял рядом.

— Вот ты где.

Седрик появился так, будто знал, где именно она попытается укрыться. Парадный плащ сидел на нём безупречно, волосы всё ещё держались в идеальной укладке, несмотря на долгие часы официальной части.

Невероятный дар — выглядеть спокойно, когда все остальные мечтают раствориться в обивке кресел.

Он посмотрел на неё внимательным, чуть усталым взглядом. Вильгельмине было приятно видеть, что он не скрывает этой усталости перед ней.

— Кажется, у тебя нашлась важная работа, не терпящая отлагательств, — негромко сказал он. — Прямо сейчас.

Она кивнула подчёркнуто серьёзно, как примерная подчинённая. Только когда они свернули за колонну, Вильгельмина остановилась:

— И в чём именно заключается эта ужасно важная задача?

Седрик чуть наклонился вперёд, уголки глаз прищурились сдержанным весельем:

— В том, чтобы не дать одной слишком упрямой особе упасть в обморок от тесного корсета и переизбытка титулованных особ.

— Что?

— Ты ведь даже не притворяешься, что тебе весело, — мягко ответил он. — Я видел, как ты всё время ищешь глазами выход. Так что… я решил его тебе подарить.

Она молчала, ошеломлённая. И наконец выдохнула:

— Ты… соврал Фобосу?

— «Соврал» — это слишком грубо, — пожал плечами Седрик. — Я просто… немного перераспределил акценты. Слегка. По-дипломатически. В конце концов, ты сама говорила, что я в этом мастер.

— Ага, а ещё невероятно опасный, скользкий и вездесущий кошмар, — она прикрыла ладонью губы, чтобы больше никто не заметил улыбки ликования.

— К твоему сведению, князь искренне тебя пожалел. Назвал меня исчадием, отрывающим бедную девушку от заслуженного веселья, — небрежно заметил Седрик. — Так что в следующий раз смело проси прибавку. Как компенсацию за деспотизм.

Вильгельмина кивнула. Похоже боги решили её щедро вознаградить за сегодняшние муки.

Её личный посланник небес вздохнул и оглядел зал:

— Мне нужно закрыть пару светских дел. Знаешь, как это бывает: полшага между танцем и союзом. Кто-то просит неформально обсудить контракт, кто-то хочет якобы случайно оказаться рядом с нужным человеком… Бал — лучший способ обсудить то, о чём официально говорить неудобно.

— Звучит как очень дипломатичный ад.

— Он и есть, — усмехнулся он. — Но я тоже ускользну при первой возможности. А тебе советую сделать то же самое: переоденься, отдохни. Ты уже заслужила.

Он наклонился чуть ближе, и его голос стал ниже:

— Если будет настроение продолжить вечер, встретимся позже. На верхнем балконе западной башни. Оттуда по ночам открывается самый лучший вид.

Он не ждал ответа. Только легко коснулся её руки — как бы невзначай, но тепло, по-настоящему. А потом растворился в толпе, снова становясь частью этого бала, этого тщательно отрепетированного спектакля из поклонов и выверенных слов.