Что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы (джен)

Кажется, такого количество сплетен Лисса в своей жизни не слышала еще никогда! Менялись поднимаемые темы, мужчины то и дело прерывали друг друга шутками, репликами, сухими замечаниями. Они обсуждали министерские интриги, будто играли в шахматы: кто берет взятки, кто с кем в сговоре, кто кого подсидит, у кого покровитель в Комитете по связям с гоблинами. Девушка слушала и поражалась, насколько неофициальным был задаваемый тон.

Мисс Пруэтт задумалась, как же сильно эта встреча была непохожа на собрание Ордена Феникса! Когда-то, в той прошлой-будущей жизни, где она была Молли Уизли, все казалось таким простым. Мир делился на черное и белое, на добро и зло, на своих и чужих. Были Темные маги — жестокие, беспринципные, готовые на все ради власти. И были они — Орден Феникса, последний оплот света, сражающийся против тьмы.

Дамблдор говорил — они верили. Дамблдор указывал — они шли.

— Том Реддл опасен, — предупреждал директор.

— Консерваторы не дают развиваться нашему обществу! — вторили ему члены Ордена.

И Молли верила. Как верили все. Потому что так было проще. Потому что на войне нужны четкие ориентиры, враги, которых можно ненавидеть, и герои, за которыми нужно идти.

Лисса, ненадолго погрузившаяся в собственные размышления, как-то пропустила тот момент, когда после обсуждения реформ в сфере контроля за оборотом зелий собравшиеся в «Тайном кабинете» джентльмены начали обсуждать все подряд:

— …да и в целом, после того, как жена Стоуна ушла к его кузену, он стал куда сговорчивей. Видимо понял, что удержать хотя бы кресло — это уже не так плохо.

Все рассмеялись. Источником большей части ехидных, но метких комментариев был Долохов и, кажется, подошедший позднее Рейнар Лестрейндж. Реддл говорил редко и исключительно по делу, почти не смеялся, но слушал внимательно, порой задавая такие вопросы, от которых у говорящего вдруг пропадал весь запал.

— …и этот идиот Ворнхолл снова продвигает свою реформу! — возмущался кто-то с хрипловатым голосом. — Хочет уравнять права полукровок и чистокровных в вопросах наследования!

— Между прочим, — вмешался Малфой, характерно растягивая слова, — если бы не его связи со Слизнортом, он давно бы уже лишился места. Но, увы, пока у него есть поддержка…

— Кстати, о Слизнортах… — вдруг рассмеялся Каспиан Эйвери. — Вы слышали, что этот достопочтенный муж обратился в Визенгамот с иском против аврората?

— Гораций? — удивился Том Реддл. — У него какие-то проблемы с аврорами?

— А, нет, не он. Я о Бенджамине Слизнорте. Там такая занимательная история вышла!

Лисса Пруэтт вся обратилась вслух, надеясь узнать нечто по-настоящему важное. Важного, как оказалось, не было, однако же случай вышел действительно презабавный! Речь шла о Бенджамине Слизнорте — двоюродном брате уважаемого мастера зельеварения — и его очаровательной супруге, Элеоноре Слизнорт.

— Погоди-ка, — вдруг вмешался кто-то в рассказ Эйвери, стоило только тому начать рассказ и представить главных героев события, — Элеонора Слизнорт — это не та ли, что из Яксли будет?

— Точно, она, — подтвердил Каспиан, а Лисса даже представила, как тот утвердительно кивнул головой и прикурил сигару.

Итак, Бенджамин Слизнорт — чистокровный волшебник, член старинного рода — был человеком солидным, уважаемым, но, увы, не лишенным некоторых, скажем так, пагубных пристрастий. Все свое свободное время он стремился проводить скорее в кутежах с приятелями, за игрой в гоблинские кости и распитием старого доброго Огденского, нежели в обществе своей собственной жены. А это, между прочим, очень обидно, когда твой супруг то весь в делах и заботах, то с друзьями в кабаках Лютного. А в те редкие моменты, когда Бенджамин все же появлялся дома, объятьям драгоценной супруги он предпочитал вечернее чтение «Законов международной трансгрессии» вслух самому себе.

Новоявленная миссис Слизнорт была дамой не только богатой (благодаря щедрому приданому), но и весьма привлекательной. Что же оставалось бедной Элеоноре? Конечно, искать утешения в других местах. И надо сказать, искала она очень успешно. Молодую миссис куда больше вдохновляли не трактаты по юриспруденции, а бравые парни из оперативного подразделения. Молоды, подтянуты, в форме. В общем, нашлось у нее трое фаворитов — трое храбрых авроров, отважно охранявших не Министерство, а покои одной конкретной дамы. Один славился умением обращаться с палочкой (и не только с ней), второй — острым умом и даром красноречия, третий же покорил ее сердце… ну, скажем так, невероятной выносливостью.

И вот, в порыве благодарности за столь плодотворное общение, миссис Слизнорт решила отблагодарить своих кавалеров. Но не простыми подарками — нет! Каждому из них она вручила вексель на три тысячи галлеонов.

Что ж, господа, щедрость — вещь прекрасная, особенно в благородных семьях. Проблема в том, что спустя пару недель мистер Слизнорт начал подозревать, что расходы на домашнее вино и новомодные духи в их бюджете как-то уж подозрительно выросли. Он, как человек старомодный, решил, что дело тут, конечно, не в супружеской неверности (с кем не бывает!), а — внимание! — в финансовом мошенничестве.

— Они ее обманули! — возмущался красный от гнева Бенджамин. — Наверняка она дала им по триста, а эти прохвосты сами дописали нолик!

И вот, недолго думая, благородный Бенджамин Слизнорт подает иск в Визенгамот, обвиняя авроров в мошенничестве, подлоге и вымогательстве. Дело, разумеется, попало на стол к одному из судей Визенгамота, который, будучи человеком здравомыслящим, сначала решил, что Слизнорт либо сошел с ума, либо перебрал с огневиски. Однако формальности есть формальности — началось разбирательство.

Судья поначалу склонялся к тому, что авроры действительно могли подделать векселя. Их чуть было не разжаловали и не отправили в Азкабан, но тут вмешался сам Тадеус Роули — Верховный чародей Визенгамота (человек, обладающий не только повышенной тягой к справедливости — в конце концов, волшебная палочка из каштана с волосом единорога просто так в руки никому не дается! — но и изрядным чувством юмора).

— А не спросить ли нам саму миссис Слизнорт? — предложил он.

И каков же был шок Бенджамина, когда его супруга на суде, не моргнув глазом, заявила:

— Да, я лично выписала каждому по три тысячи. И знаете что? Каждый потраченный галлеон того стоил!

Визенгамот, едва сдерживая смех, заключил: ответчики невиновны, деньги получены законно.

Однако же, Тадеус Роули, слегка подумав, также постановил: уволить негодников из аврората!

— За что?! — возмутились обвиняемые.

— За то, что офицерам не к лицу брать галлеоны за амурные утехи!

А миссис Слизнорт, говорят, все еще вспоминает тех троих доблестных волшебников с теплотой. И, кажется, даже завела себе нового друга. На этот раз — из Министерского отдела магических игр и спорта.

— Теперь в аврорате ходит новая поговорка, — закончил свой рассказ Эйвери под смешки собравшихся джентльменов. — «Авроры галлеонов не берут». Ну… по крайней мере, не всегда.

— Очень забавно, Каспиан, спасибо за историю, ну а теперь все же вернемся к вопросу о том, за что же авроры деньги все-таки берут. Предлагаю обсудить расследование этого протестного движения сквибов, — хмыкнул Том Реддл, который, в отличие от всех остальных присутствующих оказался чрезвычайно скуп на эмоции. Даже Лисса Пруэтт в своем укрытии, скрючившись и стараясь не издать ни звука, невольно улыбнулась!

— Скучный ты какой-то стал, Том, — протянул Долохов. — Что ж, к делу — так к делу!

Атмосфера в комнате резко изменилась. Теперь разговор принял куда более серьезный оборот.

— Итак, — начал Реддл, не повышая голоса, но каким-то образом заставляя всех слушать только его. — Сквибы. Полтергейст из Понтефракта. Шествия, лозунги, крики про права и равенство. И все это — ровно в тот момент, когда Министерство вяло, но все же пытается навести порядок.

Он сделал небольшую паузу, и продолжил:

— Совпадение? Не думаю. Я в такие вещи не верю.

Реддл был не из тех, кто позволял себе говорить в стиле уличных конспирологов, и если он бросал такую фразу, то либо знал больше, чем говорил, либо очень хотел, чтобы все поверили, будто знает.

— Сквибы. Опять эти проклятые сквибы, — проворчал кто-то из присутствующих.

— Их права практически равны нашим, — заметил Лестрейндж, постукивая пальцами по бокалу. — Так в чем, собственно, проблема?

— Проблема в том, что кто-то очень хочет, чтобы мы думали, будто проблема есть, — холодно ответил Реддл.

Лисса почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Том говорил очень убежденно.

— Это Дамблдор, — продолжил он. — Он всегда так делает. Создает конфликт там, где его нет, раздувает из искры пламя. Он хочет, чтобы мы выглядели тиранами, а он — защитником угнетенных.

— Но зачем ему это? — задумчиво вставил Фредерик Розье. — Какая ему от этого выгода?

— Выгода? — Реддл усмехнулся. — Он не мыслит категориями выгоды. Он мыслит категориями «добра» и «зла». И если для победы своего «добра» ему нужно стравить нас со сквибами, он это сделает.

— Не слишком ли… прямолинейно?

— Не прямолинейно. Показательно, — вздохнул Реддл. — Только он способен на такой уровень театральности. Устроить маленькую, якобы стихийную акцию. Запустить «полтергейста», чтобы привлечь внимание. Взболтать мутную воду, в которой можно будет позже и рыбку половить, и незаметно подменить аксиомы. Старик знает, как создавать иллюзии.

— Для чего? — не унимался Розье. — У него же и так полно влияния. Зачем ему устраивать бунт сквибов?

— Потому что это именно то, чего от него никто не ожидает, — хмыкнул Антонин Долохов. — А Дамблдор обожает такое. Особенно когда это можно подать все под соусом прогресса.

— И потом, — добавил Рейнар, понижая голос, — он всегда благоволил неудачникам. Сквибы, маглорожденные, странные существа, полусгнившие идеи. Все это его восхищает.

— Кто-то намеренно раскачивает ситуацию. И я почти уверен, что за этим стоит Дамблдор, — резюмировал Том Реддл.

— Ох уж это «почти»! — протянул Фредерик Розье. — Ты во всем видишь его руку, Том.

— А как иначе? Дамблдору нужен хаос, — Реддл чеканил каждое слово. — Разделение. Если сквибы начнут всерьез требовать якобы равных прав, а прав у них и так хватает, мы — да и не только мы! — ответим. И тогда Альбус выступит в роли миротворца, эдакого всеобщего защитника.

— Но сквибы и так имеют почти те же права, что и маги! — снова повторился Лестрейндж, постукивая пальцами по столу. — Они могут владеть собственностью, работать в Министерстве, даже вступать в брак с волшебниками. Чего им еще надо?

— Вот именно! — Реддл резко повернулся к нему. — Поэтому вся эта история искусственна. Кто-то их подстрекает. И если не Дамблдор, то кто?

— Может, они сами по себе авантюристы? — подал голос Абрахас Малфой. — Хотят славы, влияния…

— Нет, — отрезал Том. — Слишком продуманно и слишком системно ведутся действия и по эту, и по ту сторону барьера.

— Кстати, о системности и системе… — Долохов усмехнулся. — Наши друзья в аврорате, которые, как мы знаем, не всегда берут деньги, но иногда все же берут, слили кое-что интересное.

— Допросы? — уточнил Розье.

— Именно, — подтвердил Антонин. — Организаторы маршей — Хендли и Джентри — явно действовали по чьей-то указке. Но чьей? Их воспоминания заблокированы намертво. Даже легилименция не поможет — они скорее умрут, чем раскроют правду, которую, кстати, теперь не знают и сами.

— Значит, с их разумом поработали профессионалы, — заключил Малфой.

— В любом случае, спасибо Пруэтту, — вдруг произнес Долохов, и Лисса невольно насторожилась. — Если бы не его информация, мы бы опомнились, когда уже поздно было что-то менять. А так успели предупредить и нейтралов, и более радикально настроенных товарищей. Избежали откровенных глупостей, да и дурных решений. Паника — прекрасный инструмент, если ты хочешь сменить власть. Но у нас, к счастью, тоже есть свои инструменты.

— Да, удачно вышло, — согласился Рейнар Лестрейндж. — Хотя, конечно, странно, что именно Пруэтт оказался в курсе.

— Не так уж странно, — парировал Антонин. — Дугал всегда держал руку на пульсе. И если он сейчас склоняется к нашей стороне…

— …значит, ситуация действительно серьезная, — закончил за него Реддл.

Лисса Пруэтт почувствовала, как что-то сжимается у нее внутри. Наступила такая плотная тишина, что девушка старалась даже дышать через раз, чтобы не издать ни малейшего звука.

— Пруэтт… — Фредерик задумчиво потянул слова. — Он все еще официально нейтрал, но…

— Но после этого дела он явно склоняется к нам, — Долохов ухмыльнулся. — А тут еще и сегодня так удачно получилось…

— Наслышаны, Антонин, наслышаны… — протянул Абрахас Малфой, и, судя по голосу, он был невероятно доволен. — Про то, как ты поставил на место рыжего щенка и вступился за девицу Пруэтт уже известно не только в Косом, но и далеко за его пределами.

Лисса замерла.

— Ты хорошо сделал, что пришел ей на выручку, — кивнул Реддл Долохову. — Уизли, безусловно, был идиотом, но твой ход убил сразу трех зайцев.

— Да, — самодовольно подтвердил Долохов. — Случайностей не бывает. Девице, конечно, надо было помочь. Но если при этом можно и зарвавшемуся Уизли его место указать, и заработать очки в глазах Дугала — грех упускать момент. Теперь Пруэтт знает, что мы — те, кто защищает его семью.

Лисса Пруэтт, притаившаяся за тонкой стенкой, сжала кулаки: так вот почему Долохов тогда появился так своевременно и с такой охотой решился помочь! В той жизни, которая не случилась, Пруэтты сначала держали нейтралитет, а потом встали на сторону Ордена. Теперь же… теперь все шло иным путем. Отец уже почти на стороне Реддла, и самое страшное: кажется, в этом вопросе он был прав.

— Итак, — Реддл подвел черту. — Кто-то управляет сквибами, но мы не знаем кто. Дамблдор — главный подозреваемый, но доказательств пока нет.

Лисса задумалась: кто-то действительно раскачивал конфликт. Кто-то очень умный, очень осторожный, очень опасный. И если это не Дамблдор… То кто? Примерно этот же вопрос прозвучал и за стенкой.

— Надо искать, кто дал команду Хендли и Джентри, — ответил Лестрейндж. — Кто именно направил их.

— Думаешь, выйдем на кого-то крупного? — спросил Долохов.

— Думаю, да, — кивнул Рейнар.

Лисса Пруэтт, все еще скрытая от чужих глаз, почти физически ощущала, как за стеной переглядываются друг с другом мужчины. Понемногу все стали обсуждать доступные варианты.

Сначала вспомнили радикалов. Удивительно, но сподвижники Реддла (с ним самим во главе) были далеко не самыми кровожадно настроенными магглоненавистниками, как ранее думала Молли Уизли. Существовали и более принципиальные личности, считавшие даже консерваторов излишне мягкотелыми: Сильверстоуны, Лоринги, Фалькленды и многие другие. Те, кто полагал, что нынешние меры недостаточно жесткие, а компромиссы — предательство идеалов. Если сквибов настраивали они, то их мотивы лежали на поверхности: создать искусственный конфликт, чтобы потом заявить, будто только жесткие меры спасут Британию от хаоса. Вдохновить сквибов, раздуть их амбиции, а потом сокрушить их, молча и методично, при молчаливом одобрении встревоженного сообщества. И, конечно, заявить: «Видите? Мы были правы. Только старый порядок может вас спасти».

— А если это не наши? — вдруг спросил Малфой. — Британия — лакомый кусок.

Магический Конгресс США — вечные конкуренты, до сих пор не простившие британцам морального превосходства после краха Грин-де-Вальда. Американцам только и нужно, чтобы в Европе заполыхало, чтобы прибежать сюда с «миротворческой инициативой», навязать свои законы, свои порядки, свою систему. Подсунуть пару экспертов, создать пару фондов, внедрить агентов влияния. А когда дым рассеется, окажется, что Министерство магии Британии подписало все, что нужно. Не из глупости, а от отчаяния.

Говорили мужчины и о Франции. Старая магическая держава, не раз уязвленная британским высокомерием, давно жаждала реванша. Претензии были и у русских: эти все припоминали Дамблдору в частности и британцам в общем выжившего немецкого диктатора! А ведь еще был и Гринготтс… Гоблины, которые улыбались, подавая тебе ключи, но записывали каждый шаг, каждую монету, каждый фамильный амулет. Никто не верил, что они не ведут свою игру. А в какие игры играют банкиры, если не в мировое влияние?

— Есть еще один вариант, — тихо заметил кто-то. — Старые рода, которые не хотят открыто вступать в борьбу, но и не прочь перекроить власть под себя.

— Например?

— Те же Блэки. Орион много на себя берет в последнее время. Да и вообще у них какое-то странное шевеление наметилось. Или это кто-то из тех, кто стоит за кулисами и предпочитает не светиться.

Реддл задумался.

— Возможно. Но если это так, то их игра куда тоньше, чем кажется.

Малфой нахмурился:

— Но зачем Блэку раскачивать лодку? Его семья и так у власти.

— Власти много не бывает, — отрезал Реддл. — Особенно если мечтаешь не просто о месте в Визенгамоте, а о чем-то большем.

Снова повисла пауза. Лисса мысленно представляла Ориона Блэка — высокомерного, холодного, с манерами истинного аристократа. Да, он вполне мог затеять такую игру. Особенно учитывая тот факт, что, судя по воспоминаниям из будущего, отец Сириуса действительно многого добьется на политическом поприще, оставаясь, по сути, в тени. Кто знает, какой бы была Британия, если бы Орион Блэк не погиб бы так нелепо в чужом камине!

«Точно! — подумала мисс Пруэтт. — Нужно будет подкинуть отцу и братьям мысль о том, что все каминные перемещения контролируются! Кто знает, может, тот человек, который сейчас занимает должность, доставшуюся Артуру, тоже выполняет чьи-то указания! Перемещения через камин вовсе не так безопасны, как кажется, а ведь никто об этом не в курсе!»

Разговор за стенкой постепенно терял прежнюю оживленность. Девушка уже начала отвлекаться, пока холодный, отточенный голос Реддла не вернул ее внимание:

— В любом случае, — сказал он, — кто бы ни стоял за этим, их цель очевидна: расколоть общество. Противопоставить сословия, ударить по доверию и структуре. И мы должны быть готовы.

— И что ты предлагаешь, Том? — спросил Рейнар осторожно.

— Предлагаю ввести отличительный знак, — произнес Реддл, и в голосе его появилась едва уловимая напряженность. — Нечто, что позволит нам узнавать своих в любой ситуации. Узнавать и приходить на выручку. Особенно актуально это сейчас, когда в наших рядах могут оказаться… чужие.

Лисса замерла, прижав ладонь к деревянной панели.

— Ты говоришь так, будто мы готовимся к войне, — задумчиво произнес Каспиан Эйвери.

— А разве нет? — хмыкнул Том. — Как показали последние события, война уже идет. Просто не все это осознают.

Лестрейндж постучал пальцами по подлокотнику кресла (у него вообще, как выяснилось, была такая привычка — стучать по чему-нибудь пальцами, пребывая в глубокой задумчивости) и произнес:

— Знак… Интересно. Но что именно? Геральдика? Кольца? Определенный цвет мантий?

— Нет. Все это слишком просто, ненадежно и уязвимо, — отрезал Реддл. — Я предлагаю нечто более постоянное. Магическую татуировку.

— То есть… ты предлагаешь клеймить своих? — сухо уточнил Фредерик Розье.

— Не клеймить. Опознавать.

Реддл, судя по звукам, встал и прошелся по комнате.

— Я говорю о метке, доступной только избранным. Магически защищенной татуировке, которая позволит мгновенно определить своего, связаться в случае угрозы, передать сигнал, аппарировать по координатам и многое другое.

В ушах у Лиссы зазвенело. Темная метка? Но нет, не может быть… Или может? Неужели Реддл действительно креатура Темного Лорда? Неужели Волдеморт уже появился, и Том действует по его указаниям?

— Татуировка? — Малфой произнес это слово с легким оттенком брезгливости. — Звучит несколько… вульгарно.

— Напротив, — голос Тома Реддла стал мягким, убедительным, — это древнейшая традиция. Магические кланы прошлого использовали подобные метки для обозначения принадлежности.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание собеседников. Лисса представляла, как он прохаживается там — безупречный, холодно-красивый, с темными глазами, в которых пульсирует убежденность в собственной правоте.

— Представьте, — продолжал он, — вы в беде. Один сигнал — и те, кто носит тот же знак, почувствуют это. Никаких писем, никаких сов, патронусов и прочего. Мгновенная связь и мгновенная помощь.

— Звучит полезно, — неожиданно поддержал Рейнар Лестрейндж. — Особенно в нынешней нестабильной обстановке.

— Именно. Более того, это станет символом единства. Мы — не просто политическое течение. Мы — братство.

В голосе Реддла появилась то самое нечто, которое заставляло людей верить ему и в него.

— Братство… — протянул Антонин Долохов. — А как мы назовем это братство?

Раздались смешки. Атмосфера внезапно разрядилась.

— Рейнар, Фредерик, помните наши школьные деньки? — ностальгически произнес Малфой. — «Вальпургиевы рыцари»… Жаль, все это осталось в прошлом.

— «Чистые», — неожиданно предложил кто-то. — Коротко. Ясно.

— «Чистые»? — переспросил Реддл.

— Ну да, — продолжил тот же голос. — Во-первых, мы ратуем за чистоту крови. Во-вторых — за чистоту магической традиции. В-третьих, чистые — значит чисты от предрассудков, от страха, от слабости. Наконец… — голос замялся, — ну, в общем, звучит солидно.

— «Чистые», — повторил Том Реддл, словно пробуя слово на вкус. — Да… Мне нравится.

Лисса сжала кулаки. Она была свидетелем рождения чего-то важного — и страшного. Но что именно она слышала? Создание общества будущих Упивающихся? Или это было нечто иное? Может, Темная метка вовсе не была изначально символом Волдеморта? А может… может, Реддл уже действует по его указке, формируя будущий ближний круг Темного лорда? Одно было ясно: всего через какой-то десяток лет, а скорее даже раньше, все эти респектабельные джентльмены, которые пока вроде как не занимались ничем предосудительным, наденут темные мантии и пугающие маски и будут убивать.

В комнате тем временем продолжалось обсуждение — уже более оживленное, с шутками, с предложениями вариантов символа для татуировки. Но Лисса почти не слушала. В ее ушах стучало только одно: «Чистые». Она прекрасно помнила:

Гарольд Минчум благополучно провалился как министр, сначала излишне усилив Азкабан дементорами, а затем утратив над ними контроль. Беспорядки вспыхнули с новой силой, и были они во сто крат сильнее, чем раньше, ибо на арене появилось новое действующее лицо и новая сила — Лорд Волдеморт.

Никто не знал, кто он, никто не видел его воочию. Только имя, которое распространялось быстрее, чем Адеско Файер. Темный маг, который объединил вокруг себя таких же. Они называли себя «Чистыми», а люди прозвали «Упивающимися Смертью». Они говорили, что магия не для всех. Что кровь — это сила, а сила — право. Они появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда. Они носили пугающие маски и плащи, отражающие заклятья. Они наблюдали. Выжидали. Пробовали почву. А потом начали действовать.

Наступал 1977 год.

Лисса Пруэтт прижалась лбом к прохладной деревянной панели. Раздался негромкий, но все же отчетливо различимый щелчок. Девушка замерла.

— Вы слышали? — раздался голос Розье. — По-моему, это оттуда.

Откуда — Лисса и сама знала. От ее проклятой панели! Пруэтт загнанно смотрела по сторонам в поисках выхода, мысленно взывая ко всем богам, матери Магии и любым другим силам, которые могли бы ее услышать. Если ее обнаружат здесь и сейчас, это будет катастрофа! Сердце бешено колотилось, ладони стали влажными.

Внезапный стук в дверь (по счастью — входную) заставил ее вздрогнуть.

— Лорд Малфой, прошу прощения, вас разыскивают по срочному делу, — донесся приглушенный голос слуги.

Собравшиеся в кабинете мужчины засмеялись. Лисса почти физически ощутила, как спадает напряжение в комнате. Пруэтт выдохнула: она едва не поседела за эти минуты!

— Нет, что ни говори, Том, а твоя паранойя, кажется заразна, — весело произнес Антонин.

Раздались шуршание одежды, скрип передвигаемых стульев. Абрахас Малфой, извинившись, откланялся, а следом за ним засобирались и остальные. Последним закрыл за собой дверь Долохов, шутливо попрощавшись с Реддлом напоследок, и воцарилась тишина. Впрочем, ненадолго.

— Все прошло ровно. Лучше, чем ожидалось, — раздался голос Реддла.

Ответ прозвучал не сразу:

— Они ведутся, как утята. И ты даешь им слишком много свободы.

Лисса вздрогнула. Разговор. Разговор? Но кто остался в комнате с Томом? Она была уверена: он — один. И, кажется, на протяжении всего собрания этот человек молчал. Голос собеседника Реддла был чуть глуше и ниже по тембру, но показался девушке более насыщенным. Опознать его она не смогла.

— Свобода создает иллюзию выбора, — спокойно возразил Реддл. — Иллюзия — это лучший способ внушения.

— Ты сегодня был излишне мягок, — прозвучал второй голос. — Они позволяют себе сомневаться в тебе. Называют по имени, как школьные приятели.

— Многие из них и есть мои школьные приятели. Они не подчиненные, а союзники.

— Союзники? — второй голос зазвучал насмешливо. — Ты веришь в эту сказку? Любой из них может предать при первом удобном случае.

Послышался звук шагов — тяжелых, размеренных.

— Я контролирую ситуацию.

— Контролируешь? — язвительно парировал неизвестный. — Они обсуждают твои решения, как рыночные торговцы цену на тыквы. Разве так должен выглядеть лидер?

— Демонстрация открытости укрепляет лояльность, — произнес Реддл, словно перечитывая инструкцию самому себе. — Пока они верят, что на что-то влияют, они не задают настоящих вопросов.

— Пока, — второй голос стал тише. — Пока кто-то из них не почувствует себя настоящим лидером. Пока кто-то не решит, что ты не идешь до конца. Что ты — не тот, кто нужен.

— Я — единственный, кто им нужен, — отрезал Том Реддл.

— Ты — слаб. Потому что сдерживаешься. Потому что хочешь, чтобы тебя любили. А любовь, Том, — это для глупцов.

— Я не хочу, чтобы меня любили, — сухо сказал Реддл, — я хочу, чтобы они слушались. Для этого они должны верить. В меня. В то, что я один способен защитить их. А страхом веры не добьешься.

— Ты ошибаешься. Страх — это начало. Страх перед тобой. Страх потери. Страх будущего без тебя.

Голос второго человека словно искушал, тянул, обволакивал:

— Их слишком много. Они непостоянны. Сегодня с тобой, завтра — с другим. Они будут шептать, смеяться за твоей спиной. Видишь, как они переглядываются? Слышишь, как ставят под сомнение твои слова?

— Они лояльны, — глухо сказал Том.

— Пока. Но ты можешь сделать так, чтобы они были твоими навсегда.

Лисса едва дышала. Кто это? Кто говорит с Реддлом? Кто дает ему советы? Друг? Сообщник? Наставник? Судя по всему, разговор шел по сквозному зеркалу, поскольку, как ни прислушивалась, но девушка не смогла различить в комнате физического присутствия второго человека.

— Ты перегибаешь палку, — прозвучал голос Реддла, но в нем впервые появились нотки неуверенности. — Сейчас важнее единство.

— Единство под твоим началом! — почти зашипел его собеседник. — Не как равных, а как подчиненных. Они должны бояться даже мысли о неповиновении.

Раздался резкий звук, будто кто-то ударил ладонью по столу.

— Хватит! — это определенно был Реддл.

— Как пожелаешь, — все-таки уступил второй. — Но помни — колеблющийся недостоин власти. И… он всегда становится слабым звеном.

— Я все обдумаю, — помолчав, сказал Том.

Пруэтт услышала тихий щелчок и подумала, что он, вероятно, закрыл сквозное зеркало, завершив диалог.

Затем послышались удаляющиеся шаги, скрип открывающейся двери, и наконец наступила полная тишина. Лисса не решалась пошевелиться еще добрых десять минут, прежде чем осторожно выбраться из укрытия. Пустая комната «Тайного кабинета» встретила ее холодным безмолвием. Тихо выскользнув на улицу, девушка глубоко вдохнула ночной воздух и поспешила домой.