Я не люблю (гет)

п/а: мы с моим новым котом (а он оч умный и клевый) подумали и решили разделить фик на две части. Это последняя глава первой части, в которой откроются все тайны и развеются все непонятности — от лица каждого из основных героев)

P.S.: мой умный и клевый кот Курти пытается ткнуть что-то на клавиатуре. Думаю, он хочет передать вам привет)

________________________________________________________________________________________________

Потому что больше тебя не будет, и меньше тоже, но суть не в этом.

Просто сердце свое пересаживаешь

под чью-то кожу, а его принимают за палочку для эстафеты.

(С) М. Андреева

Джинни

— Ты занимаешься ерундой, — недовольно говорит Молли Уизли, развешивая белье во дворе. Левая рука Молли придерживает помятый с одного бока таз, правая растравляет складки простыни, висящей на бельевой веревке. Джинни, лениво растянувшаяся под солнцем здесь же, недалеко, на траве, только раздраженно закатывает глаза.

— Ты посмотри на Гермиону! — назидательно советует мать, уходя в дом.

«Посмотри на Гермиону, посмотри на Гермиону, посмотри на Гермиону», — едко стучит в висках Джинни.

Гермиона мило улыбается, Гермиона что-то пишет на своих длиннющих свитках, которые заполонили дом — скоро пергамент полезет из каждого угла, Гермиона благодарно кивает, когда её, Джинни, мать говорит: «Совсем деточка ты заработалась, покушай!».

Правильная примерная девочка Гермиона послушно ждет своего жениха с работы, будет ужинать с ним, сидя рядом и слушая о том, как прошел его день, потом прижмется к уютному боку и возьмет за большую мягкую ладонь, забравшись под плед. Рон что-то скажет ей на ухо, Гермиона покраснеет и смущенно хихикнет, уткнувшись в его грудь.

Посмотри на Гермиону, Джинни. Ведь Гермионе некогда на тебя смотреть. Ей некогда увидеть, что твой мир рушится, раскалывается на две половинки. Святая Гермиона, как же она не видит того, что находится у нее под носом?

— Я не смогу сегодня, завтра с утра встреча с инвесторами, — виновато говорит Гарри из камина.

Завтра встреча с инвесторами. Послезавтра с банком. Третьего дня — еще с кем-нибудь. Почему же они все важнее тебя, Джинни?

Какой-то черноволосый парень пьяно дышит в ключицу и зовет к себе.

— А у тебя завтра нет встреч с инвесторами? — как-то отстраненно спрашивает Джинни, думая о другом.

— Для тебя я всегда свободен, детка.

Плевать, что он наверняка не знает твоего имени.

Утром Джинни стирает разводы от туши под потухшими глазами.

— Я тебя не понимаю, — тихо говорит Гермиона, переминающаяся с ноги на ногу за спиной. Конечно, не понимаешь, Гермиона. Ты же святая. Тебе не понять.

А вечером Джинни удается уговорить её пойти с ней.

* * *

Джинни злит поведение Гермионы. Злит, что даже тут она умудряется демонстрировать, что выше этого. Демонстрировать свою святость. «Рано или поздно ты споткнешься, — зло думает Джинни, — точно споткнешься. Я сама тебе в этом помогу!».

И Гермиона спотыкается.

Джинни смотрит, как она летит в объятия одного из демонов и спокойно отходит в сторону. Святых не бывает. Все в этом мире рано или поздно — грешники.

* * *

Джинни негодует вместе с Роном, удивленно округляет глаза вместе с Гарри, разводит руками вместе со всей своей семьей. Джинни так легко сыграть любую эмоцию. Так легко сделать, чтобы ей поверили.

А в голове — мысли, что всё правильно. Она же обличила обманщицу. Змею, сворачивающуюся кольцами на груди у её брата. Ведь все черти — в тихом омуте. Что рано или поздно это бы произошло. И что лучше рано. Эти мысли душат на корню подающую изредка свой голос совесть.

Афишные слезы не помогают Джинни, когда Гарри уходит. Джинни сжимает кулаки и мстит всем подряд. Хотя нет, мстит она только двум людям. Бывшему парню и бывшей подруге — выставляет его самым настоящим предателем, а её самой настоящей шлюхой, — пресса еще долго мусолит эту тему.

Но у них все равно все хорошо, и это злит еще больше.

Джинни думает, что это несправедливо.

* * *

Дни тянутся унылой вереницей, принося еще меньше радости, чем раньше. Наблюдая за тем, как у старшего брата все налаживается, Джинни старается склеить и свою разбитую чашу.

Примерная девочка Гермиона влезает и здесь.

Джинни закусывает губу, Джинни сжимает кулаки, так, что на ладонях остаются вмятины-полумесяцы от ногтей, Джинни хмурит лоб, мысленно ставя в конце своей истории многоточие.

— Она опять с Малфоем, ты знаешь? — говорит Лаванда, любуясь своими длинными светлыми волосами. — Я видела их в том ресторанчике, на углу. Они держались за руки.

Конечно, как иначе-то. Гермиона же святая. У нее всегда все хорошо. Всегда.

Эта мысль — горькая и едкая — просится наружу. У Джинни не получается держать её в себе. Именно её она и озвучивает, когда видит Драко Малфоя в баре под названием «Пыль».

Драко сидит за барной стойкой, со стаканом виски, какой-то сгорбленный, сутулый, с челкой упавшей ему на глаза. Он поднимает голову — взгляд у него замутнен алкоголем, говорит что-то неразборчивое, а потом и вовсе роняет голову на столешницу. Джинни морщится — надо же было так напиться, вызывает такси и везет его домой. Малфой говорит правильный адрес только с третьего раза.

А вместо многоточия в голове уверенным почерком пишется план.

* * *

— Пошла отсюда на хрен, шлюха! — кричит Малфой утром, выпихивая её за дверь, вслед за сбежавшей Гермионой.

Джинни стоит, прислонившись к стене, и улыбается. Это стоило того. Это стоило того, чтобы увидеть их лица.

Блейз

За окном темнеет, а в поместье зажигаются свечи — Александра говорит, что от факелов копоть на потолке, а хрустальные люстры и маленькие светильники сплошная безвкусица. Сама Александра стоит за спиной, напряженно смотрит на то, как Блейз завязывает галстук.

— Я помню, мама, — как-то обреченно говорит он.

Его мысли заняты другим.

Он не может видеть, как Драко издевается над этой подружкой Поттера.

Не может.

На седьмом курсе Кэрроу запытали у всех на глазах какую-то девчонку. Его до сих пор передергивает. Ему до сих пор снятся её крики в кошмарах. И ему невыносимо видеть, как кто-то страдает. Он хочет помочь.

— Хорошая девочка, — говорит мать, увидев её — приподнимая брови. — Подходящая.

Хорошая, соглашается Блейз, взяв кольцо из её руки. Хорошая, со страхом — он просто не может допустить, чтобы она опять страдала. Хорошая — с облегчением, в прихожей, когда приходит осознание, что этого брака по расчету не будет.

— Я все сделаю сама, — сухо говорит мать.

А через несколько дней объявляют о его помолвке с Панси.

Блейз пьет уже третий день. Наверное, октябрь — самый алкогольный месяц в Лондоне. Лондон целыми днями тонет в дожде. А когда дождь прекращается — Лондон тонет в спиртных напитках. Всем нужно что-то, чтобы согреться.

И ноги его сами несут в тихое местечко, где за столиком знакомая голова с непослушными кудрями.

— Это мне так везет, или тебя как преступника влечет на место преступления?

Гермиона поднимает на него глаза.

— Привет, — грустно говорит она.

И тут её прорывает. Вот он, тот самый катализатор для слез. Всего одно слово. Всего одно «привет».

На столе — бутылка виски, над столом молчание. Словно кто-то умер. Словно они кого-то хоронят. Хотя, почему нет? Блейз, например, хоронит свою холостяцкую жизнь.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Гермиона? — пьяно говорит он ей напоследок. — Нет, не в том, что ты любишь того, кто не любит тебя. Проблема в том, что ты любишь человека, который не умеет любить.

Наверное, Блейз вернется сюда еще не раз. Для него невыносима мысль, что кто-то страдает. Он не готов прожить всю жизнь с нелюбимым человеком. Кто-то точно будет страдать в этом браке.

Гарри

На самом деле, уже давно прошло то время, когда он улыбался той самой улыбкой, от которой у людей возникало желание убежать.

А охапки никотина, проглатываемые за раз, и правда, стали меньше.

Чуть меньше дней — с тех пор, как прошли эти безумные сны и рассветы в холодном поту. Еще чуть меньше — как он впервые задался вопросом о будущем.

И это неправда, что он не заметил стремительно растущую стену, между ним и Джинни. Он заметил. Заметил, что у губ вкус стал каким-то другим, а глаза блестят по-иному. Те глаза были бездонными, а эти просто стали отражать реальность. А может, он просто повзрослел?

Просто вдруг оказалось, что этот мир не только для них двоих.

Просто.

Просто вдруг.

На самом деле, он давно это понял. Просто молчал. Молчал, до того момента, пока эти линии, что связывали их, не сковало льдом, что не растопить ни одной заре. И если подумать, стало даже немного легче.

Джинни пошла на дно — у нее так и не получилось утянуть его за собой.

А потом произошло еще кое-что.

Когда-то Гарри слышал об одной маленькой птичке, которая уверена, что умирает с заходом солнца. И, проснувшись утром, она настолько потрясена тем, что жива, что поет самую прекрасную песню. Гарри начало казаться, что он и есть та самая птичка. Вот только свои песни поет после встреч с ней.

С Гермионой.

* * *

Гарри не любит анализировать свои чувства, заниматься самокопанием. Он просто твердо знает, что Гермиона друг.

Он тушит очередную сигарету, он разгоняет дым рукой, стараясь вместе с этим дымом разогнать и свои неправильные мысли. Дым рваными клочьями улетает в окно, мысли на месте.

Ему больно, когда Гермиона ходит со спутанными волосами и неотрывно смотрит в окно, говоря о том, что все в порядке. Его сжигает горячая ревность, когда он видит, что она держит за руку не его. Его охватывает страх — самый настоящий ужас, когда он видит в чужих руках кольцо, предназначенное ей.

Но она друг.

Друг, друг, друг, друг, друг.

Гарри готов написать это слово на всем, что его окружает.

А когда он понимает, что в её присутствие легче дышать, и что отпускать её совсем не хочется — он признается сам себе.

* * *

Гарри аппарирует на крыльцо дома на Гриммо, проворачивает дважды ключ в замочной скважине, заходит внутрь. Утром Гермиона ушла к Малфою, и Гарри понимает, что ему нужно что-то делать, только вот какая-то природная робость путает все мысли.

И слышит стон.

Он влетает в гостиную, палочка наготове — она лежит на полу, на ковре, подтянув колени к груди.

— Что? — пытается он поднять девушку. — Что произошло?

Сквозь запах спирта, всхлипы и вздохи ему удается разобрать ставшую ненавистной фамилию. Он бережно кладет Гермиону на диван, закутывает пледом, стирает подушечками пальцев слезинки со щек.

— Кикимер! — домовик появляется из воздуха и Гарри ловко хватает его за оттопыренное ухо. — Почему Гермиона на полу?

— Старый Кикимер слишком слаб, чтобы поднимать грязнокровок, — шамкает тот.

— Ты все делаешь с помощью магии, идиот, — Гарри сдерживается, чтобы не отвесить эльфу пинка.

— Слабый Кикимер слишком стар, он забыл о магии, хозяин.

Гарри тяжко вздыхает.

— Найди мне Драко Малфоя. И не возвращайся, пока не узнаешь, где он, а то в старом Кикимере станет слишком мало крови, чтобы поддерживать жизнедеятельность!

А вот теперь Гарри зол.

Панси

— Что ты за человек, Малфой? — спрашивает Панси. — В твоей тоскливой жизни появилось что-то единственное хорошее, и ты тут же посчитал нужным это испортить! Тут же! А теперь ты сидишь и спрашиваешь, что тебе делать?

Драко меряет её тяжелым взглядом, от которого Панси лишь отмахивается.

— Не смотри на меня так. Сегодня был вечер моей новости. Моей! А ты все испортил. Хотя чего это я удивляюсь — ты же Малфой!

Панси украдкой смотрит на кольцо на безымянном пальце, словно боясь, что оно пропадет, растает, как мираж. Россыпь камней на кольце слабо мерцает на свету электрических ламп, грани вальяжно играют бликами. Панси не может сдержать улыбки. Панси счастлива. По-настоящему счастлива.

Панси готова делиться своим счастьем со всеми — с официантами, с помятым Малфоем, с чопорными леди за соседним столиком. Несмотря на то, что это счастье с трудом вырвано из чужих рук.

Она даже готова поделиться своим счастьем с Поттером, который влетает в ресторан с совершенно диким видом и подлетает к их столику.

— Поттер, ты придешь ко мне на свадьбу? — мурлыкает она.

Поттер не смотрит на нее, он хватает Малфоя за грудки, встряхивает, что-то шипит ему в лицо.

— Ладно, а что ты мне подаришь? — капризно продолжает Панси.

Она как-то флегматично наблюдает за тем, как кулак Гарри летит в скулу Малфоя, как дергается его голова, как кулак другой руки ударяет Драко в живот и тот загибается. Панси встает, вздыхает и бросает официанту, показывая пальцем на парней:

— Я не с этими психами, — официант ошалело смотрит на нее. Панси вздыхает еще раз, закатывает глаза и сетует на то, что вокруг одни идиоты. — Чего стоишь? Иди разнимай их!

Панси косится на то, что Поттер с Малфоем каким-то образом оказались на полу, и переводит взгляд на кольцо. Плевать на все, сегодня она счастлива. И завтра будет счастлива. И теперь она всегда будет счастлива.

Свет больше никогда не оставит Панси.

Драко

Отец как-то сказал, что тогда, второго мая, было так страшно, что вся его жизнь стояла у него перед глазами. Драко не согласен. Когда страшно, перед глазами стоят моменты, связанные с самым важным. Словно ангел держит в руках твое сердце, просматривая воспоминания, и определяет — достоин ли ты продолжать.

Поттер бьет его методично, больно, так, что сопротивляться уже нет сил. Кто-то в голове у Драко щелкает выключателем — свет гаснет. Кто-то в голове выключает самого Драко.

Министерство. Она — раскрасневшаяся, какая-то взмыленная, размахивает руками, что-то доказывает. Драко закрывает глаза. Все равно, какой исход, только бы все быстрее закончилось. Все обвинения сняты. Драко смотрит ей в глаза. Мне не нужны твои подачки, тупая грязнокровая сука. Мне не нужно, чтобы меня спасала ты.

Год ада. Отец не имеет права покидать поместье. С имущества не снимают арест. С бизнеса не снимают арест. Бесконечные взятки, лесть, компромат, шантаж. И работа, работа, работа. Либо ты их, либо они тебя. Драко спит четыре часа в сутки. Смерть матери. Драко еще сильнее уходит в работу. У него под глазами круги, черты лица заострились. Драко спит два часа в сутки.

Позже становится легче. Блейз тащит куда-то — тебе надо отдохнуть, Драко. Блейз любит маггловские бары, маггловские клубы и маггловскую выпивку. А потом он видит её.

Её слова впечатываются в мозг. Знаешь ли ты, грязнокровая сука, через что я прошел, пока ты пряталась в дыре, который Уизли называют домом? Не знает. Она смеется. Она радуется. Радуется жизни, мать её.

Блейз качает головой. Драко хочет, чтобы она поняла. Он еще сам не понимает, что. Просто ему так надо.

Она плачет. Тупая сука, сидит задницей на асфальте и рыдает. Никому не нужная. Никому. Драко хочется её добить.

Никому не нужная. Никому. Никому. Драко наслаждается каждым словом. Она сама придет. Она приходит. Тупая сука. Он трахает её с мыслью, что на следующий день выставит за дверь. Он наслаждается этой мыслью.

* * *

Он смотрит на её лицо, озаренное лунным светом. В стену летит кулак. Какая же ты мразь, Грейнджер. Она так близко. Она испортила всю игру. Она стала такой жалкой, что её не хочется даже добивать. Вернее хочется. Но он почему-то не может.

Она несет какую-то чушь. А потом читает письмо, присланное Уизли, и плачет. Плачет. Драко кривится — она плачет из-за Уизли. Она трахалась с ним всю ночь, но плачет из-за Уизли. Добить.

Она что-то кричит. Голос звенит в ушах. Драко прижимает её к стене. Драко наслаждается этой борьбой. Добить, добить, добить. Вот так гораздо интереснее, когда ты сопротивляешься, Грейнджер. Не разочаровывай меня.

Поттер. Её потряхивает после этой встречи. Она сбегает. Она первый раз сбегает. Какие-то мудазвоны пристают к ней. Драко боится, что они испортят его новую игрушку. Драко прижимает её к этой чертовой стене. Он наслаждается тем, что может ею обладать. Что может сломать её.

Он кладет её к себе на кровать и смотрит. Долго смотрит. Как ты, грязнокровка можешь быть такой красивой? Он ведь сломает её. Добьет, сломает и выбросит. Он знает это. А внутри вдруг поднимается какое-то непонятное чувство.

Жалость.

Нежность.

Что-то, чего внутри быть не должно. Он прогоняет это чувство.

Она говорит об отношениях. О возвышенном. Драко хочется смеяться. Почему ты такая тупая? Успела себе чего-то напридумывать. И эта мысль вдруг приятно греет внутри. Драко прогоняет эту мысль.

А потом её нет. Её нет. Её нет. И Драко мечется, как зверь, запертый в клетке, Драко кричит, когда она возвращается, игнорируя то, что стало как-то свободнее, когда ушел тот страх, что она не вернется. Драко душит этот страх в себе на корню. Что он хотел сделать? Добить. Да, добить. Успеется.

Прием. Она с Блейзом. От злости темнеет в глазах. Она должна быть с ним, с Драко! Она не имеет право что-то обсуждать с его другом. Не имеет. Она его, только его. Блейз достает палочку. Драко уходит.

Драко не хочет признаваться сам себе, что он ревнует.

В голове стучит мысль: вернуть. Вернуть, во что бы то ни стало. И уже не важно, зачем. Драко ищет её по всему городу. А когда находит, ревность опять начинает его душить.

* * *

Драко пьет, уже даже не зная, сколько дней. Пьет, до тех пор, пока не появляются видения. Видения настойчиво говорят о чем-то. А, нет. Это Паркинсон. Паркинсон отпаивает его зельями и больно бьет по щекам.

— Отпусти себя, — говорит она.

И Драко отпускает.

Грейнджер, когда же ты перестала быть тупой грязнокровой сукой? Когда ты перестала быть врагом? Когда ты стала просто девушкой, с которой просто хочется быть рядом? И как же я упустил этот момент?

Отец говорит о предстоящем приеме. Драко прячет руки за спину, чтобы он не увидел разбитые костяшки пальцев. Драко безразличен прием. У него совсем другие мысли.

Драко видит её. Драко не может себя сдержать. Он горит — горит изнутри. Он отпускает себя.

* * *

Она — свет.

Рядом с ней он понимает, что увяз в грязи. Он понимает, что он сам — грязь.

Я чувствую, что рядом с тобой я становлюсь чуточку лучше. Светлее. Но мне страшно замарать тебя в своей грязи.

Она любит. Драко мечется. Драко понимает, что все зашло слишком далеко. Он еще не знает, что это — любовь. Но он уже знает, что такое свет. Он обещает себе все решить. С отцом, с гребаной женитьбой, с хреновым кодексом. Он же уже отпустил себя. У него получилось.

Она уходит. Опять. Почему она всегда уходит? Он не хочет её отпускать. Просто ему надо разобраться, вот и все.

Он опять пьет.

* * *

Драко открывает глаза. Поттер вздыхает с явным облегчением.

— Еще раз приблизишься к ней, и я убью тебя, — шипит он сквозь зубы.

Драко пытается что-то объяснить, но Поттер не слушает его.

— Почему? — хрипло спрашивает Драко.

— Потому что ты разбиваешь её сердце, гребаный мудак.

Рот у Драко наполнен кровью. Он чувствует этот металлический привкус. Алая струйка стекает из уголка губ.

— Я просто боюсь, что она разобьет моё, — выдавливает он из себя.

— Плевать, — отрывисто бросает Поттер. — Никогда больше не появляйся в нашей жизни.

И, предупреждая его следующий вопрос:

— Потому, что я люблю её так, как тебе и не снилось.

Люциус

«Он не изменится. Можете радоваться тому, что оказались правы».

«Я всегда оказываюсь прав».

«Тогда скажите мне, что делать? Что делать, когда человек, которого ты любишь, так поступает? Когда он втаптывает тебя в грязь?».

«Нужно просто разлюбить его».

«Это возможно?».

«Нет. Я думаю, что нет.

На Востоке существует поверье, что птицы не умеют грустить, так как награждены вечной свободой. Когда они в чем-то разочаровываются, то надолго улетают в небо. Чем выше, тем лучше. Летят с уверенностью в том, что под порывами ветра высохнут слёзы, а стремительный полет приблизит их к новому счастью. Люди могут многому научиться у птиц. Люди должны научиться взлетать, даже если крылья сломаны. Надо всего лишь захотеть оторваться от земли, воспарить навстречу самому себе».

Люциус бездумно перебирает письма от девчонки Грейнджер. И ему не то чтобы не безразлично. Нет, ему все равно. Просто он вдруг понял, что общение с кем-то — это как глоток свежего воздуха.

Люциус устал. Устал от собственного поместья, собственной «золотой клетки», которую организовало ему Министерство. Домашний арест, чтоб их. Министерство просто хочет навсегда уничтожить Люциуса Малфоя.

Срок только-только истек. И Люциус просто хочет вернуть все, как было раньше. Если быть честным, ему действительно этого не хватало.

— Почему вы пришли ко мне, Поттер? — спрашивает Люциус.

Поттер понуро стоит, смотрит в пол и пожимает плечами.

— Я просто не знаю, что мне делать. Она не выходит из комнаты уже три дня.

— Вам следует перестать быть слабым, — тихо произносит Люциус. Его слова кружат над их головами, медленно планируют вниз и рассеиваются где-то у пола. — Это первый шаг к достижению цели — преодолеть свою слабость.

Он не виноват, что случайно попал в эту драму, и он не виноват, что ему нравится принимать в ней участие. Он просто хочет, чтобы его сын следовал традициям. Он просто хочет, чтобы его семья приобрела тот же статус, что и раньше.

И, если быть совсем уж честным, девчонку жалко. Где-то в глубине души.

Гермиона

А легче-то не становится.

Гермиона кутается в старый поношенный свитер Гарри — с вытертыми локтями и растянутыми петлями, прислоняется к стене, пытается натянуть его на коленки, смотрит в потолок, запрокинув голову. Гермионе в нем тесно и холодно. Гермионе тесно и холодно в своем собственном теле.

И каждый день в груди только тяжелее. Внутри огромный свинцовый шар — все крушит и все ломает. Гермиона не чувствует собственных онемевших пальцев.

По вечерам страшно закрывать глаза, а по утрам просыпаться.

— Почему ты не борешься? — спрашивает Гарри. — Если кто-то обижает тебя, почему ты не борешься?

От Гарри пахнет горьким дымом. Гарри курит чаще, чем обычно. Так часто, что зажигалка заканчивается, не успев потеряться — как раньше.

— Я устала, Гарри. Оставь меня в покое.

— Я думаю, что могу тебе помочь, — тихо говорит он. — Закрой глаза.

Гермиона послушно закрывает глаза.

И мир погружается во тьму...