По ту сторону магии. Перемены (гет)

На улице было сумрачно: накрапывал мелкий монотонный дождь — бесконечный и скучный, наводящий тоску. Громоздкие облака поглотили синеву неба, солнце, и теперь дождь пожирал остатки серого снега. Холодный, промозглый, сырой день пробирался в настроение Драко, грозя отнять у него теплый лучик света — его вчерашний вечер. День, в котором не было места сегодняшним событиям — получению темной метки. День, которого просто не должно было быть. Но он был. Как и поцелуй с Грейнджер, который перевернул все. Раскаливший до предела нервы, взорвавший сознание он осел в мыслях горячими угольками, готовыми вспыхнуть от одного лишь прикосновения яркими воспоминаниями. Жалел ли Драко о том, что перешел допустимую границу в общении с Грейнджер? Нет. Он просто не мог сейчас сожалеть о чем-либо. Вчера он был совершенно не в себе от осознания факта необходимости принять метку. И сегодня ему было даже трудно дышать при мысли об этом. Драко метался по комнате раненным зверем, едва ли не бросаясь на стены. Его мучило собственное решение отказаться от высокой привилегии быть последователем Волан-де-Морта. И его уверенность в том, что он совершенно не хочет становиться Пожирателем смерти, не хочет быть на одной стороне с Темным Лордом, разбивалась о стену осознания возможных последствий. Но сейчас, в этот момент своей жизни он даже не был уверен, что чистота крови его волнует. Все эти чистокровные принципы разлетелись на куски, когда он вчера не сдержался и все-таки поцеловал Грейнджер. Эту забавную девчонку с веселыми глазами, абсолютно бесхитростную, несмотря на весь свой ум. Настолько не похожую на всех чистокровных девушек, что его окружали. Настолько чистую и светлую, что захватывало дух. И если раньше он лишь задумывался о том, что его не устраивает подход Волан-де-Морта к собственным людям, которых он использовал, как разменную монету для достижения своих целей, то сейчас он твердо знал, что не может встать на сторону Темного Лорда и объявить своим врагом Гермиону Грейнджер. Не может? Да какого черта происходит! Его не устраивали собственные эмоции. Он не хотел испытывать к Грейнджер ничего. Даже ненависти, которая могла сейчас сжечь дотла так же, как и симпатия. Влечение. Дьявол. Вот оно — влечение к Грейнджер. Драко остановился около окна и уткнулся лбом в холодное стекло. Не может. Его мир был готов вот-вот разрушиться, взорваться, сгореть. Почему же все так повернулось? Когда? Драко открыл окно, вдохнув сырой влажный воздух, вглядываясь в темноту, словно пытался найти там ответы на свои вопросы. И не мог. В дверь постучали, и эльф, получивший разрешение войти, тонким голоском пискнул:

— Молодого хозяина ждут в Зеленом зале.

Драко накинул черную мантию и отправился на собрание.

Темные коридоры. Почему сегодня так мало света? Или это просто так кажется? Нервы на пределе, но еще есть силы сохранять эмоциональный контроль. Навстречу шли двое, и кого-то левитировали перед собой. Тело. Драко машинально прижался к стене, с ужасом пропуская проходящих мимо него людей, сопровождавших тело его преподавателя по защите от темных искусств Долорес Амбридж. На его плечо опустилась чья-то рука, и Драко вздрогнул, а над ухом раздалось клокочущее хихиканье его тетки Беллатрисы:

— Драко, дорогой мой племянничек, не намочил ли ты штанишки?

Он нахмурился и оглянулся: глаза тети светились маниакальным блеском.

— Что произошло? За что она поплатилась?

— Уж не жалеешь ли ты ее? — в голосе тетки прозвучало подозрение, и она вся подобралась.

— Терпеть ее не мог, — поморщился Драко. — Простое любопытство.

Беллатриса облизнула сухие губы и взмахнула палочкой, словно дирижируя, мечтательно закатив глаза:

— В ее руках была вещь, принадлежавшая Господину, — ее лицо перекосилось, и она с ненавистью продолжила, — но она ее потеряла и даже не вспомнила где. Она прикоснулась к Его вещи, забрала то, что ей не принадлежит, как до этого предатель Регулус Блэк!

Белла схватила Драко за плечо и зашипела ему в лицо:

— Ты знаешь, что твой никчемный дядюшка Регулус, как и его братец Сириус, оказался предателем! Он предал Темного Лорда, украл Его вещь. Эта дрянь заполучила то, чего ее руки даже не должны были касаться, но Господин всегда найдет след того, что Ему принадлежит.

— Что же ему мешает сейчас найти его вещь.

Тетка толкнула Драко к стене так, что он больно ударился головой, но даже не поморщился, продолжая с холодным безразличием смотреть на нее. Беллатриса схватила его за горло и ткнула палочку ему в лоб:

— Щенок, всегда думай, о чем говоришь и как ты это делаешь или я убью тебя еще до того, как ты опозоришь свою семью. То, что принадлежит Лорду, находится под могущественной защитой, не позволяющей отследить местонахождение того, что Он ищет. И это была вина этой недостойной твари!

Но Драко, несмотря на предупреждение, все же хрипло спросил:

— Ты же славишься своими методами допросов, что же ты не смогла заставить ее говорить?

— Мальчишка, — рука Беллы на его горле сжалась, впиваясь ногтями в кожу, почти полностью перекрывая кислород, но Драко все же держался, — она сдохла раньше, чем заговорила.

Беллатриса наконец перестала его душить и прошипела:

— Пошел в зал, быстро! Не смей заставлять ждать Господина, — и она толкнула Драко в спину.

Волан-де-Морт был в ярости. И все присутствующие это прекрасно ощущали, застыв каменными статуями. Лишь Беллатриса подобострастно улыбалась, встав в первом ряду как можно ближе к своему Господину. Драко нервно сглотнул, похоже, что его выступление с нежеланием присоединиться к Темному Лорду было сейчас настолько не вовремя, что еще более неподходящего момента невозможно было представить. Собственно, для отказа от привилегий Волан-де-Морта подходящего времени просто не существовало. Его руки коснулись тонкие пальцы Нарциссы, которая была приглашена для того, чтобы увидеть, как ее сыну будет оказана великая честь. И Драко вдруг ясно понял, что своим необдуманным отказом он подвергнет опасности не только свою жизнь, но и жизни родных. Он не мог так рисковать. Руки превратились в лед, а воздух стал таким плотным, что его было сложно вдохнуть. Волан-де-Морт подал знак, и Беллатриса вышла вперед:

— Сегодня мы принимаем в свои ряды юных последователей борьбы за чистоту крови. Это дети наиболее отличившихся магов, достойных того, чтобы воспитание их отпрысков не ставилось под сомнение. Драко Малфой и Теодор Нотт.

Драко сделал шаг вперед, и все его внутренности закаменели.

* * *

Гермиона проснулась с тем же абсолютно чистым счастьем, с которым засыпала вчера. Было еще рано, но Гермиона не поднялась, как делала это обычно, чтобы повторить уроки, пролистать справочник или просто почитать какую-нибудь книжку. Она лежала, глупо улыбаясь, и вспоминала свои поцелуи. Первым был Виктор Крам. Его внимание очень льстило самолюбию Гермионы, ей нравилось с ним общаться, а впоследствии и переписываться. Но когда его губы коснулись губ Гермионы на балу, она испуганно съежилась и даже не смогла ответить на поцелуй. Потом был Терри Бут. Тот, что искал ее внимания еще с того момента, как она попала в лазарет. Гермиону даже передернуло, когда она вспомнила его случайный поцелуй в Хогсмиде на день святого Валентина. Терри широко разевал рот и, казалось, пытался ее съесть или утопить в своих слюнях. Гермиону долго еще мучало отвращение и ощущение, что ее облизал шарпей. Позже, прочитав извинительную записку от Терри, Гермиона постаралась вычеркнуть из памяти произошедшее. В поцелуе же с Драко Малфоем не было ни страха, ни неприязни, напротив, было столько обрушившегося на нее желания, что даже сейчас, всего лишь от воспоминания, по ее коже бежали мурашки, а где-то глубоко внутри скакал тот самый шоколадный котенок, выданный ей Малфоем, и мурчал, мурчал, наполняя вибрацией ее органы. Впрочем, мурчал все-таки Живоглот. Гермиона, все так же улыбаясь, погладила кота и побежала в душ. Когда она, переодевшись, спускалась в гостиную, то услышала голоса. И неожиданно увидела своих встревоженных друзей. Больше в гостиной еще никого не было. Гарри с каким-то зеленоватым лицом оглянулся на спускающуюся Гермиону и тут же отвернулся, вновь уткнувшись в ладони, цепляясь кончиками пальцев за взлохмаченные волосы. Сидевший рядом Рон держал свою руку на спине друга. Гермиона сбежала с лестницы, опустилась рядом с Гарри и испуганно спросила:

— Что случилось?

Гарри замычал, мотая головой, и лишь потом почти простонал:

— Рон, я больше не могу, расскажи ты.

Ночью Рон проснулся от громких криков Гарри, тот метался по кровати и кричал: «Нет… нет… будь ты проклят!». Проснулись и остальные. Дин и Рон трясли Гарри, пытаясь его разбудить, а Невилл, как и в прошлый раз, помчался за Макгонагалл. Когда Гарри очнулся, то его рвало…

— Хватит, — Гарри хриплым голосом прервал Рона, — расскажи, что я видел.

Гарри был в теле Волан-де-Морта. Напротив полукругом стояли Пожиратели смерти, впереди Драко Малфой. Гарри мрачно смотрел на собравшихся, в его теле клокотала ярость. При мысли о пропавшем крестраже хотелось разрушать, мучить, доводить боль до максимально возможного порога, наблюдая, впитывая, слушая музыку агонии, наслаждаясь ее волшебной гармонией в диссонансе и какофонии звуков страданий.

— Итак, Драко Малфой, счастлив ли ты? —

прошипел Гарри, внимательно вглядываясь в стоявшего перед ним чистокровного отпрыска.

Драко поднял голову, взглянув Гарри прямо в глаза, и отчетливо произнес:

— Да, мой Лорд.

Гарри ощутил нежелание Малфоя становиться его последователем, его тоскливую ненависть и страх. Разочарование и злость мгновенно заполнили тело, и он очень тихо и проникновенно произнес:

— Я чувствую, что ты не хочешь становиться в мои ряды, Драко. Что же тебя смущает, мой мальчик? — обманчиво мягкий голос. — Неужели ты считаешь, что мы не сможем обучить тебя всему, что требуется?

— Простите, мой Лорд, это просто страх не оправдать оказанное мне доверие, я буду рад присоединиться к Вам, — младший Малфой почтительно опустил голову. Отчаянный стук сердца, запах страха и лжи. Лжи! Буквально через несколько мгновений в голове Малфоя не осталось никаких эмоций, кроме вежливости и печали. Никаких ярких картин. Мальчишка пытается противостоять легилименции? И Гарри хладнокровно поднял палочку: вот она — боль!

— Знаешь, что бывает с теми, кто пытается меня обманывать? Круцио!

Малфой упал в агонии, катаясь по полу и выгибаясь в судорогах. Гарри посмотрел на Бэллатрису и кивнул, на что она удвоила заклинание:

— Круцио!

Изо рта Драко пошла пена, а руками он раздирал свое тело, кричать он уже не мог.

Стоявшая рядом мать Драко бросилась к сыну с криком:

— Хватит! Хватит! Он же еще ребенок!

— Ребенок? — злость и бешенство Гарри достигли апогея. — Он сомневается в своем желании великого служения, столь важного для всех чистокровных семей.

Хрипы Драко прекратились, Белла не знала, стоит ли продолжать наказание после того, как его прервал Лорд. Нарцисса с катящимися по щекам слезами сделала шаг к сыну. Драко с трудом приподнялся. Гарри почти ласково спросил:

— Что же, я помогу тебе определиться, Драко. Ты можешь отказаться сегодня от принятия метки, подумать еще немного, но при этом потерять свою мать. Или же стать моим последователем уже сейчас. Тебе решать.

Драко закрыл глаза и с трудом прохрипел:

— Я готов принять метку.

— Ты меня почти убедил, — прошипел Волан-де-Морт и махнул рукой стоявшим ближе всех Пожирателям, — подготовьте его.

Беллатриса в тот же момент разрезала палочкой рукав мантии и рубашки Драко, оголив предплечье племянника. Сильные руки Руквуда вздернули его вверх. Когда метка была готова, Малфой, больше не поддерживаемый Руквудом, вновь рухнул на пол, не в состоянии удержаться на ногах. Гарри развернулся к Нарциссе, произнеся столь привычные слова:

— Авада Кедавра!

Драко открыл глаза в тот момент, когда его мать упала рядом с ним, сраженная зеленой вспышкой. По его щекам потекли слезы, а рот открывался в беззвучном крике: «Мама, нет!» Совершенно без сил, он пытался доползти до матери и не мог сдвинуться с места. Гарри взглянул на своих последователей и прошипел:

— Ложь своему Господину требует наказания, — и повернувшись к старшему Малфою, потребовал, — приберись здесь.

Лицо Люциуса было абсолютно непроницаемым, он взмахнул палочкой и ушел прочь, забирая с собой тело своей жены.

— Еще парочка Круцио мальчишке не повредят, — бросил Гарри Беллатрисе, и та с безумным видом подняла палочку.

— Дальше мы его все-таки разбудили! — закончил свой рассказ Рон.

Гермиона сидела не в силах принять ни одного слова из рассказанного, по ее щекам катились слезы, и она так сжимала палочку руками, что та грозила вот-вот сломаться.

— Я рассказал обо всем Дамблдору, — глухо произнес Гарри и, посмотрев на Гермиону, произнес, — даже Малфою такого не пожелал бы. Это было очень страшно.

Гермиона просто не могла ничего ответить. Гарри подсел к ней поближе и приобнял ее одной рукой. Рон молчал, несмотря на то, что он ненавидел Малфоя больше, чем все остальные, даже ему было его жаль.

За завтраком Малфоя не было. Гермиона и не ждала, но не могла не искать в толпе его светлую голову. Заставить себя съесть хоть кусочек она тоже не смогла. Она лишь выпила чашечку нетипичного для себя кофе, уткнувшись в газету и не прочтя из нее ни слова. Гарри, который тоже отказался от еды, предложил Гермионе прогуляться перед уроками. Защиту от темных сил, которая должна была быть сейчас, отменили. Рон помахал им рукой и пересел поближе к Лаванде.

— Как ты думаешь, сам Малфой жив? — спросил Гарри, когда они спустились по ступенькам крыльца.

Гермиону передернуло от ужаса:

— Гарри, не спрашивай меня о таком, я прошу тебя!

Они пошли молча, задевая друг друга рукавами и иногда переглядываясь. Наконец Гермиона заговорила:

— Люциус Малфой и Снейп, ты видел их реакцию?

Гарри нахмурился:

— Я видел все глазами Волан-де-Морта, Гермиона, даже если бы они и реагировали, то вряд ли так, чтобы он это заметил.

И они вновь замолчали.

Возвращаясь в замок, Гарри осторожно поинтересовался:

— Гермиона, как ты? По поводу Рона?

На что она честно ответила:

— Мне уже все равно, Гарри.

На уроках Гермиона была тиха и, к удивлению одногруппников, не стремилась ответить ни на один вопрос. А когда объявили о том, что и зелья на сегодня отменяются, то ни она, ни Гарри не присоединились к всеобщему ликованию, а молча пошли в библиотеку. Рон поспешил сесть за домашние задания, которых у него скопилось слишком много, вечером была тренировка перед завтрашним матчем команд Гриффиндора и Райвенкло. Рон сильно нервничал, но у его друзей совершенно не было настроения его утешать, и они оставили это удовольствие Лаванде.

Проведя весь вечер за уроками, и Гарри, и Гермиона ушли спать пораньше, даже не дождавшись окончания тренировки Рона.

Гермиона не могла уснуть, думая о случившемся, ей было отчаянно страшно за Драко Малфоя и она даже не могла представить, какую боль он испытал, когда его мать убили на его глазах.

Гарри тоже все думал о Нарциссе. И его мать была убита Волан-де-Мортом на его глазах, но он, по крайней мере, этого не помнил в силу своего возраста. Думая о своей маме и вспоминая об убийстве Нарциссы, Гарри понял, что искренне переживает за того, кого никогда не считал своим другом.

Утром Гермиона прочла в Ежедневном Пророке статью о том, что в особняке Малфоев произошел несчастный случай — погибла Нарцисса Малфой, оставив мужа и сына.

— Ничего себе несчастный случай, — прошипел Гарри Гермионе. Рон статью почти не воспринял, он был в панике, и уже ничего не могло проникнуть в его разум сквозь страх перед игрой.

— Если написали только про Нарциссу, то есть вероятность, что Драко Малфой жив, — как-то жалобно произнесла Гермиона.

На игру они не пошли, Гарри теперь не особо жаловал квиддичные матчи, ведь сам он в них участвовать не мог, а Гермиона никогда их не любила. Тем более, что несмотря на то, что ее душа больше не болела из-за Рона, смотреть на его игру ей все же не хотелось. Прогуливаясь вдоль озера, Гарри и Гермиона обсуждали Фреда и Джорджа, говорили о Сириусе и об Ордене и старались избегать темы Малфоев. К облегчению Гермионы, они не доходили до того места, где она провела свой вечер с Драко. И без того, чем ближе они подходили к раскидистой иве, тем сильнее сжимались ее зубы, мешая ей вести беседу, а ее сердце колотилось в сумасшедшем ритме.

— А ты заметила, что в школе вот уже несколько дней отсутствует Амбридж? — спросил Гарри.

Гермиона кивнула — она тоже обратила на это внимание.

— Вероятно, она в Министерстве, опять согласовывает какие-нибудь идиотские декреты, — отозвалась она, не глядя на друга.

Обходя озеро и направляясь к сторожке лесничего, на дороге, ведущей в Хогсмид, Гермиона заметила двух людей — это была хищная фигура Снейпа, и рядом с ним светловолосая фигура ученика.

— Гарри! — Гермиона указала в том направлении. Внутри нее перестала скручиваться тугая пружина, вызывающая боль, сжатые мышцы расслабились, и Гермиона даже вздохнула с облегчением — Драко Малфой был жив.

На следующий день за завтраком профессор Макгонагалл сделала объявление о том, что профессор Амбридж была найдена мертвой в своем собственном доме. В школе был объявлен день траура. И хотя для многих школьников это был день великой радости — мало кому Долорес Амбридж была симпатична — все соблюдали приличия, лишь перешептываясь между собой. Профессор Макгонагалл вступила на пост временного директора, Альбус Дамблдор по-прежнему был отстранен.

Во вторник, входя в класс зельеварения, где Гермиона обычно встречалась с Малфоем для работы над совместным проектом, она была почти уверена, что он не придет. Однако он был там и, стоя у окна, смотрел на капли дождя, стекающие по стеклу.

Гермиона понимала, что он слышал и скрип двери, и ее шаги, но не обернулся. И Гермиона тихо произнесла:

— Привет… — и через долгие секунды молчания, — я сожалею.

— Не стоит, Грейнджер, — хрипло отозвался Малфой и повернулся к ней. Его лицо было похоже на застывшую маску, в глазах пустота, словно подернутая серой туманной дымкой. — Я думаю, нам стоит прекратить нашу совместную работу над проектом. Я пришел, чтобы сказать тебе это.

Прощай.

И Малфой направился к выходу.

— Драко! — Гермиона сама поразилась отчаянию, прозвучавшему в ее голосе.

Он обернулся и сделал шаг навстречу. В его глазах мелькнул отголосок боли, и Гермионе стало не по себе.

— Грейнджер, я не смогу… — он замолчал, а потом достал книгу из своей сумки и положил перед ней на стол и, развернувшись, стремительно вышел из класса.

Гермиона опустилась на стул и взяла в руки новенькую книгу: «Структурная магия — как достичь мастерства». Положила ее на стол и медленно открыла, бездумно пролистывая страницы. Понимая, что не видит ни одного написанного слова, она закрыла книгу и начала писать пункты проекта, над которыми следовало подумать в первую очередь. Все это следовало бы обсудить с Малфоем, его разумный подход к делу очень помогал Гермионе. Бросить же все она не могла. Работа над проектом позволяла ей отвлечься и оставаться, теперь хотя бы мысленно, связанной с Малфоем. Ей было страшно за него, и очень хотелось помочь. Она видела, что он не общается с одногруппниками, сидит один за столом в Большом зале и на уроках. Лишь иногда к нему подсаживался Забини, но Гермионе казалось, что они даже не общаются.

Днем позже она, не выдержав, остановила идущего по коридору Блейза. Вокруг никого не было, и Гермиона решилась:

— Забини! Подожди, пожалуйста.

Он удивленно на нее оглянулся.

— Скажи, что происходит с Малфоем?

— Тебе-то что за дело, Грейнджер? — он остановился, глядя на нее, внимательно разглядывая ее своими черными глазами.

— Я, — Гермиона растерялась. Она не обдумывала разговор и сейчас совершенно не знала, что сказать.

— Грейнджер?

— Мы работали вместе над проектом, но он его забросил, — в голову Гермионе наконец пришла хоть какая-то мысль.

— Ну-ну, — хмыкнул Блейз, — идем.

Они нашли пустующий класс, и Забини уселся на стол напротив стоящей Гермионы.

— Что ты знаешь, Грейнджер?

— Я…

— О, Мерлин, где же твое красноречие? Ты же у нас мастер слова? — Забини, прищурившись, наблюдал, как она медленно, но верно краснеет.

— Я знаю, что его должен был забрать домой отец, перед тем как… погибла его мать, — Гермиона не имела права выдать информацию о видениях Гарри.

— Она погибла на его глазах, и он винит себя в ее смерти, хоть это и не так, — перестав улыбаться, ответил Забини. — Драко похож на призрак, он почти не ест, ни с кем не общается и ничем больше не интересуется. А теперь расскажи, откуда ты знаешь, что он уезжал домой?

— Он мне сам об этом сказал в тот вечер, — Гермиона потерянно села на стул напротив Забини.

Блейз задумался на несколько секунд, прежде чем заговорить вновь:

— Знаешь, Грейнджер, была в последнее время в жизни Драко одна особа, после общения с которой он становился значительно более эмоциональным. Иногда добрее, иногда злее. Но эмоции всегда хлестали у него из ушей. Так вот было это, как правило, по вторникам и субботам. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— По вторникам и субботам мы с ним обычно занимались проектом, — неуверенно ответила Гермиона.

— Браво! — улыбнулся Блейз. — А перед отъездом он весь светился. Сейчас ты говоришь, что видела его в тот вечер. О чем это говорит мне?

— Забини, перестань уже играть в загадки и умничать — да, мы были в тот вечер вместе с Малфоем, — вспыхнула Гермиона.

— И? — заинтересованно протянул он.

— Да что ты за сплетница такая, — возмутилась Гермиона, — какое тебе дело!

— Ну вот, все сходится! — Забини спустился со стола и пересел на стул, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами Гермионы: — Грейнджер, я думаю, что если я помогу вам вновь начать общаться, он оживет. Ты со мной заодно?

Гермиона закатила глаза, и Блейз улыбнулся:

— Я постараюсь устроить вам встречу, а ты постарайся его разговорить! Ну, я пошел, пока, Грейнджер. Как только я придумаю варианты действий — я тебе сообщу!

* * *

В его глазах была пустота, в душе — боль. Он не хотел ничего: есть, передвигаться, учиться, думать, жить. Ничего. Но все эти вынужденные перемещения по замку и особенно учеба его отвлекали, давая глоток тишины от мыслей… и снов. Сны были особенно ужасны. Они возвращали его вновь и вновь к тому событию. К тому страшному вечеру, после которого не осталось ничего, кроме боли и пустоты. Отчаяния. Тоска ледяными острыми пальцами теребила его душу. Вымораживая. Причиняя нестерпимую боль. Он был виноват. Если бы он смог скрыть свои эмоции. Если бы был более убедителен… Если бы… Но ничего нельзя было изменить, исправить, вернуть. Слез не было. Он ждал их: горячих, приносящих облегчение, стекающих по щекам, уносящим с собой боль. Но они стояли удушающим комком в горле, заставляя задыхаться, проклинать себя. Ненавидеть. Он уходил из замка, бродя по холодным улицам. Один. Наедине со своими мыслями. В которых стоял лишь один образ. Мама. Он готов был взвыть, закричать, пугая птиц, взорвать все к дьяволам в преисподнюю. Но все это происходило лишь мысленно. Он шел, опустив плечи. В никуда. Закрывая глаза. Сжигая себя в своем молчании. Замыкаясь в себе. И его метка горела, одним своим присутствием сжигая дотла всю его душу. Всю его жизнь. Он ненавидел. Ненавидел так, как никогда и никого в своей жизни. Его. Лишившего его самого дорогого и близкого ему человека. Он никогда раньше не задумывался о том, насколько он любил или не любил маму. Она просто была рядом, принося тепло в его душу. Любовь. Сострадание. Веру. Все лучшее, что в нем было. А теперь ее не было. И Драко точно знал, что никогда его не будет на стороне того, кто лишил его матери. Никогда. Негласное правило Малфоев: семья всегда на первом месте. И никто не смел это изменить. Никто. Никогда. Тот, кто разрушил его семью, должен гореть в аду.

* * *

Гермиона стояла у окна в коридоре, наблюдая за тем, как Малфой уходит в темноту, направляясь к озеру. Ее душа рвалась следом: помочь, поддержать, быть рядом. Но она понимала, что, скорее всего, он отвергнет ее присутствие, не желая впускать в свою боль. А из глубины на нее смотрели знакомые серые глаза с сребристыми искорками тепла, которых она больше не видела. Но отчаянно ждала.