За кулисами истории (гет)

Наверное, Веселый Роджер был немного удивлен тем фактом, что я пришел на ферму даже до того, как посетил родителей. Но это не было случайностью — позавчера у маман был день рождения и, по моим подсчетам, протрезвеет она не раньше, чем через тридцать шесть часов, а до той поры дома показываться не хотелось.

За ночь, которую я провел на ферме, произошло весьма увлекательное событие. Джонни загрыз хорька, который забрался в курятник. Деревенские были в шоке от этого кота. а я все больше стал склоняться к мысли, что у меня не совсем обычный питомец. Так или иначе, мы сошлись на мнении, что Джонни может оказаться чрезвычайно полезным в хозяйстве и тащить его в родительский дом нет никакой необходимости. Я же, отдохнув после дороги и известив соседей о том, что их любимый мальчик на побегушках снова готов служить на благо местного населения, даже с толикой некоторой радости, двинулся на встречу с отцом и матерью.

Несмотря на летнее время, погода на островах стояла отвратительная. С самого моего прибытия порывистый, холодный ветер северного моря заставлял всерьез призадуматься о том, чтобы разжиться новой курткой, потому что нынешняя уже с трудом застегивалась. И почему дети так быстро растут?

Еще на подходе к дому я осознал, что алкоголизм родителей прогрессирует. Как? Очень просто. Какая-то добрая душа установила два дополнительных почтовых ящика рядом с исконно нашим, ржавым и незакрывающимся. Впрочем, два новеньких тоже отказывались закрываться из-за завалов почты. Складывалось впечатление, что корреспонденцию родители не разбирали эдак с Рождества.

С трудом вытащив спрессованные груды бумаги, я выцепил из них выделяющееся письмецо, написанное на пергаменте. Адресовано Марисе Малфой-Петтигрю от некоего мистера Бруствера. Странно, что эти люди разобрались, как пользоваться маггловской почтой, но не нашли клочка бумаги и обычного конверта для отправки письма приемлемого вида.

Пожав плечами, я сунул пергамент в карман, обхватил обеими руками охапку маггловских писем и толкнул единственной свободной конечностью — ногой — калитку. Противный металлический скрежет доложил, что петли давненько не смазывали. Вместе с ним воздух прорезал визгливый собачий лай и мне навстречу выбежала лохматая, рыжая, на редкость тощая собачонка.

Я остановился. Я нисколько не боюсь собак, но само наличие живого существа в этом доме, за исключением духа почившего одноногого паучка Джонни и его живых собратьев по членистоногости ставило меня в тупик.

— Питер?

Из окна выглянула слегка удивленная маман и вдруг, увидев меня, она повторила уже с другой интонацией:

— Питер!

И выбежала мне навстречу. Через окно, ага. Видимо, стоило еще на пару дней отложить визит.

Бросив письма на траву, я принялся выковыривать ругающееся тело маман из зарослей крапивы. Наконец, приняв устойчивое положение, она произнесла фразу, которую я никак не ожидал услышать:

— Ты жив!

И радостно обняла меня, озадачив еще больше. На моей памяти обнимали меня раз пять, из них три — перед органами опеки.

— Ты думала, что я умер? — уточнил я, отстранившись.

— Я не думала, что ты переживешь Хогвартс. Это не всем удается. Когда я была на первом курсе, кто-то убил грязнокровку прямо в туалете!

Надо бы перечитать историю Хогвартса на досуге..

— Но как ты догадалась, что это я? Выглянув из окна, ты прокричала мое имя еще до того, как заметила, что я приехал.

— Я не кричала твое имя. Я звала Питера.

Что-то тут не складывалось.

— Мам, Питер — это я, — произнес я после недолгой паузы. Возможно, она не вполне осознает происходящее.

— Питер — это мой песик. Я завела его после того, как ты уехал.

Я скосил глаза на рыжую собачонку и озадаченно приподнял брови.

— Ты назвала моим именем собаку?

— Нет, конечно, его так звали еще до того, как он у меня появился. Я просто не меняла кличку.

— Ах, ну, разумеется.

Еще немного постояв, переваривая мысль о новоиспеченном песике Питере, я все же счел за лучшее зайти в дом и оценить степень возникших в мое отсутствие разрушений. Однако ревизия выявила точно обратную картину. Из мебели в доме осталась только кровать, трехногая табуретка и прогнивший матрац. Детская была абсолютно пустая, даже моя скромная заначка в двенадцать фунтов, хранившаяся под половицей на случай крайней необходимости, исчезла. В прихожей стояла пара пустых деревянных ящиков, по всей видимости заменявших стулья.

В последние годы именно я всегда следил за сохранностью домашнего имущества первой необходимости, неизменно останавливая энтузиазм родителей, излишне рьяно пытающихся достать выпивку. Именно я прятал алкоголь, когда пьянки затягивались дольше положенного. Меня не было год. Странно, когда я уезжал в Хогвартс, мне казалось, что здесь, позади, в маггловском мире я ничего не оставляю и мне нечего терять. Как бы мне ни хотелось, я отчетливо понимаю, что для Веселого Роджера никогда не стану настоящей семьей, что не умаляет моей к нему благодарности. А мои родители не из тех, кто играет с детьми в мяч, устраивает пикники и к которым хочется вернуться на каникулы. Так что же я мог потерять?

Однако сейчас, глядя на опустошенную комнату, в которой прошла большая часть моего детства, которая никогда не приносила мне радости или хотя бы удовлетворения, но чей облик хранил отпечаток моей личности, и моего присутствия, я ощущал эту потерю. Мне нравилось думать, что у них не поднимется рука на мои вещи, на напоминание о том, что где-то в мире существует их сын, Питер Петтигрю. Иногда в газетах мне попадались истории о пропавших детях, родители которых были не в силах поменять что-то в их комнатах и те застывали в том облике, в котором эти дети оставили их в последний раз. Что ж… Я всегда знал, что живу в семье из другого теста.

Похоже, стоимость моего образования оказалась куда дороже регулярной помощи по хозяйству завхозу. На алтарь волшебной сказки я положил человеческий облик своих отца и матери; и несмотря на то, что их алкоголизм не являлся моей виной, именно я, будучи их единственным связующим звеном с реальным миром, принял решение о прекращении своего воздействия и ушел. Кстати об отце.

Я вернулся в прихожую, где маман устало сидела на одном из ящиков в окружении разноцветных стеклянных бутылок.

— Сегодня суббота, — сообщил я на случай, если она забыла. — Выходной. Где папа?

По правде говоря, с отцом у меня еще более напряженные отношения. Его поведение регулировала маман, которая была, в свою очередь, в моей зоне ответственности. Я не самоубийца, чтобы лезть к пьяному мужику под руку; а он в свою очередь полагал, что дети — не мужское занятие. По такой логике мы не особенно часто пересекались. Однако по выходным, как правило, он бывал дома, во всяком случае, в первой половине дня.

— Шесть лет лишения свободы за попытку вооруженного ограбления магазина.

— Что?!

Он ведь не НАСТОЛЬКО агрессивен!

— Да какое там вооружение! Граблями продавщице угрожал, она его тесаком для мяса погнала до самой речки, а потом полицию вызвала.

— Почему ты мне не написала? — ошарашенно спросил я.

— А зачем? Ты бы чем помог? Я свою палочку за неделю до этого заложила, а без нее тоже ничего не смогла бы сделать, — она мученически зажмурилась и прислонилась к стене. — И не кричи так. Голова раскалывается.

Она обменяла на бутылку волшебную палочку?

— Что ты сделала? — воскликнул я, и тут же понизил голос, видя, как маман застонала и приложила руку ко лбу. — Кому ты ее отдала, тут же одни магглы вокруг?!

— Вдове Фигг, у которой Веселый Роджер покупал кота. Девчонка совсем с ума сошла, разводит низзлов прямо под носом у магглов.

Я знал, что Джонни не так прост! Впрочем, не это сейчас главное.

— В соседней деревне живет ведьма? — чем дольше мы разговаривали, тем больше вопросов созревало.

— Она сквиб. Или что-то вроде этого. Ей из этой палочки даже Люмос не зажечь, а туда же…

Ну да, самое время продемонстрировать собственное превосходство над сквибами и магглами… Показать, что ли, эту благородную чистокровную волшебницу матери Сириуса? Как результат воспитательной политики чистокровных фамилий.

Итак, что мы имеем? Отец в тюрьме, волшебная палочка пропита, а на моей лежат чары Надзора, дома нечего есть, а денег нет, так как работали только я и папа. Здорово.

Загнав подальше смешанные чувства по поводу отцовского ареста и необходимости приведения семейного уклада в порядок за два каникулярных месяца, я счел за лучшее заняться более насущными делами. Среди который первое — отмыть маман. От нее разило так, будто она не мылась по меньшей мере месяц. Кипятильника дома предсказуемо больше не водилось, в связи с чем маман была послана на речку с кусочком мыла и полотенцем, которые я раздобыл у соседей в счет будущей стрижки газона.

Сам же я в первую очередь озадачился собственным спальным местом и минимальной меблировкой дома. За этим я пошел в церковь, так как даже в случае отсутствия лишней мебели, всегда можно было надавить на религиозные чувства пастора, попросив купить самую недорогую утварь из кассы пожертвований прихожан. С последним предложением меня предсказуемо послали, однако разрешили повесить объявление, снабдили парой шатающихся стульев, набором разномастной, местами щербатой посуды и видавшим виды пластиковым столиком для сада.

Пока я в два захода таскал домой сей небогатый скарб, в голову пришла и прочно обосновалась в ней странная мысль… Возможно, нет смысла искать для себя кровать и постельное белье? Я все равно уеду в Хогвартс в конце лета и, скорее всего, большую часть из выпрошенного у соседей ненужного хлама маман снова пропьет или проиграет в карты. И, как ни крути, разжиться парой стульев, битым жизнью столом и старенькой посудой куда легче, чем полноценной кроватью, одеялом и постельным бельем приемлемого качества. Особенно, если делать это придется каждый год в течение как минимум ближайших шести лет.

В то же время было неловко садиться на шею Веселому Роджеру на постоянной основе. Забавно, я могу без предупреждения остаться у него дома, в собственной комнате на несколько дней или даже недель, но до сих пор между нами оставалась воображаемая линия, отделяющая понятие гостя от звания подопечного. И неважно, что я не собираюсь что-либо менять после переезда, готов продолжать работать на ферме и помогать в личных делах. Веселый Роджер — взрослый и будет ощущать ответственность за ребенка, постоянно живущего с ним под одной крышей и не имеющего другого дома. А потому провернуть подобное я могу только с его позволения.

* * *

Так или иначе, но пока что я не поднимал тему переезда в разговорах с Веселым Роджером, коих, к слову, было не так уж много. Вот уже четыре дня после моего визита к маман я ночевал на ферме, а дни проводил, пытаясь привести в порядок то подобие дома, что собирался оставить. Я чинил крышу, косил траву, убирал, приводил в порядок потасканную мебель — словом, нагло игнорировал необходимость помогать кому бы то ни было в деревне, кроме маман, забросив даже те обязанности на ферме, которые исправно выполнял лет с пяти. Но Роджер как будто все понимал, во всяком случае я ни разу не уловил недовольства в его голосе, хотя сам же ощущал, что наглею со дня на день, ничем не помогая человеку, дающему мне крышу, еду и одежду. И сегодня я планировал покончить с этим.

Маман не пила с самого моего возвращения. Вчера вечером мне удалось донести до нее необходимость трудоустройства хотя бы на самой низкооплачиваемой работе, поскольку возможности ее содержать в ближайшее время у меня не наблюдалось. К тому же, я действительно ничего не мог сделать с арестом отца, разве что отправлять ему передачки. Я понимал, что без волшебной палочки ни на одном месте маман долго не продержится, а потому, спровадив ее искать себе место, я двинулся по направлению к деревне, где проживала миссис Фигг, владеющая палочкой маман и, судя по всему, незаконным бизнесом по разведению низзлов.

Погода наконец-то улучшилась, солнце светило прямо в глаза, а вокруг летали белые бабочки, чьи гусеницы исправно уничтожали урожай капусты у огородников. Летали стрекозы, летали воробьи, летала семейная сова Поттеров.

Вот интересно, как эти птицы все-таки находят адресата?

Я вытянул руку, и сова послушна приземлилась на нее, в результате чего я еле устоял на ногах. Тяжеленные они все-таки, эти волшебные почтальоны! Кое-как отвязав свободной рукой послание, я тут же стряхнул с себя птицу, которая, обиженно ухнув, перелетела на покосившийся столбик ближайшего забора. Очевидно, Джим ждал ответа и попросил сову подождать, и теперь та злобно смотрела на меня, как будто все бросить и пойти строчить ответ — моя первоочередная обязанность.

— Ничего, не перетрудишься, если рядом полетаешь, пока не вернусь домой. Я тебя на себе таскать не нанимался, — в ответ сова поднялась в воздух и тут же спикировала на меня, с размаху усевшись мне на плечо. На этот раз я все-таки упал, но, что самое интересное, несносная почтальонша удержалась на моей тушке и даже умудрилась клюнуть меня в ухо.

Иногда разумность волшебной фауны доставляет неудобства.

С трудом отцепив от себя обнаглевшую птицу, я поднялся на ноги. Сова, как ни в чем не бывало, кружилась в воздухе, даже не глядя на меня.

— Лети в дом Мэри Петтигрю, чудовище, я скоро вернусь, — крикнул я ей, запихивая конверт в карман.

И чем ее только кормят? Вон, из-за нее брюки теперь все в пыли.

Невесело бубня всю оставшуюся дорогу, я, спустя полчаса, все же обнаружил домик вдовы Фигг, вокруг которого было разбросано штук шесть низзлов всех мастей, лениво гревшихся на солнце. Женщина обнаружилась неподалеку — окучивала подозрительно нежизнеспособного вида кустик.

По правде говоря, тут вся растительность не внушала доверия. Видимо, садовод из этой Фигг никудышный — на фоне соседней прилизанной лужайки этот участок выглядел серым и местами даже жутковатым. Я почти уверен, что вон в тех зарослях терновника живет что-то ужасное…

Вздохнув, я подошел к калитке, и позвал хозяйку.

— Миссис Фигг!

Женщина обернулась на голос. Она была еще молода — я бы не дал ей больше тридцати пяти лет. Темные волосы, бледные глаза, длинный нос и красное, до болезненности, лицо.

— Добрый день, — отозвалась она, перешагивая через серого котенка, бросившегося ей под ноги.

— Меня зовут Питер Петтигрю. Я владелец одного из котов, купленных у вас в прошлом году.

Дама расплылась в улыбке и открыла дверцу, пропуская меня во двор. Я тут же протиснулся, подошел к ней поближе, и произнес, понизив голос:

— А вы — владелица волшебной палочки моей матери.

Улыбка Фигг тут же сползла, а в глазах отразилось нечто настолько затравленное, что я чуть не решил оставить эту палочку ей, предоставив маман самой разбираться со своими проблемами.

— Что вам нужно? — сдавленно пропищала женщина, отступая к дому, — На каникулах колдовать запрещено!

Это насколько нужно запугать человека, чтобы тот боялся даже школьника с волшебной палочкой? С моими умениями, я ею, даже если очень захочу, могу разве что глаз кому-нибудь выколоть. Возможно, даже себе — по чистой неосторожности.

— Я не собираюсь никому вредить, — примирительно поднял руки. — Я просто пришел за волшебной палочкой.

Мне даже не пришлось проявлять чудеса дипломатии. Миссис Фигг, не отрывая от меня горького взгляда, резкими, дрожащими движениями нащупала палочку у себя на поясе, вытащила и обреченно протянула мне ее в своей красной, до непослушания трясущейся руке.

Я удивленно повертел в руках впервые прилично выглядящую палочку маман. Отполированная, блестящая, с сияющим наконечником на котором, оказывается, под слоем грязи существовала гравировка герба Малфоев.

— Послушайте, мне жаль отнимать ее у вас. Но разве вы не можете купить себе свою собственную?

Миссис Фигг выдохнув, покачала головой.

— Да что толку-то?

Действительно. Сколько палочки не полируй, искры из нее не вылетят, если нет волшебных сил.

— Тогда, может быть, я смогу вам чем-то помочь?

Миссис Фигг нахмурилась, глаза забегали, словно пытались что-то просчитать, и наконец, кивнула каким-то своим мыслям.

— Мне нужна защита.

Вот так вот. Без обиняков.

— Какая защита? Мэм, как вы верно подметили, мне нельзя колдовать на каникулах.

Фигг замотала головой.

— Нет-нет. Я развожу низзлов. Среди магглов. Без лицензии. Министерство Магии не дает лицензии на разведение волшебных существ сквибам — только на их содержание, но торговлей и размножением заниматься нельзя, — тут она скосила глаза на палочку маман. — Я знаю, что это за герб… О, разумеется, любой гражданин Магической Британии знает его!

А вот это было уже серьезным. Кто знает, что сделает Абраксас со своим Попечительским советом, если правда о Марисе Малфой станет достоянием общественности? Может быть, Фигг и не знает о том, откуда взялась гравировка на палочке моей матери, но стоит ей рассказать кому-нибудь, как сведущие люди сложат два и два. И тогда вопрос о моем дальнейшем бесплатном обучении, а потому и обучении в принципе, можно закрывать.

— Ты еще слишком мал, но у твоей матери определенно есть связи. Мне нужно право разводить низзлов. Мои кошки — все, что у меня осталось. С учетом последних новостей, сквибов будут наказывать и за меньшее…

Разумеется, она не стала меня шантажировать. Во-первых, откуда ей знать, что гравировка — такой уж секрет? Во-вторых, еще десять минут назад она тряслась при одном взгляде на меня, даже зная о Надзоре.

Я мог понять ее просьбу: наверняка волшебники, даже самые маленькие, редко предлагают сквибам руку помощи. К тому же, я уже являлся владельцем одного из ее питомцев, а значит знал, чем именно она торгует и, случайно сунув нос в законодательство, мог вызнать и про непозволительность этой торговли.

Нужно было поразмыслить над этим.

Пообещав Фигг осторожно разузнать насколько реально выбить ей разрешение, я вышел из дома. Судя по виду, она не очень надеялась на успех, но я действительно раздумывал над тем, как ей помочь, и даже не по доброте душевной. Такая вещь, безусловно, сильно обяжет ее передо мной. А значит, если все получится, то нянька для маман до конца моего обучения в школе найдена! И эта нянька даже сможет отправить мне сову в случае, если поведение родителя выйдет за рамки привычного разбоя.

Ободренный сей чудесной мыслью, я ворвался в дом моего безрадостного детства и обнаружил злобно нахохлившуюся сову Поттеров за окном, вынужденную терпеть дневной свет, поскольку окна в доме были закрыты. Торопливо впустив птицу, я наконец вынул письмо из мантии.

Но не успел я его распечатать, как камин — старый, грязный, никогда не разжигаемый камин — полыхнул зеленым и в нем возник мужчина в мантии и палочкой наперевес. Я замер от испуга. В Хогвартсе ходили слухи о новом Темном Лорде и его приспешниках, ненавидящих магглов. Неужели они пришли за нами — предательницей крови и ее сыном-полукровкой, позорящем факультет Слизерин, смеющимся над их детьми, их традициями, их халатиками?

Я не мог заставить себя пошевелиться. Даже пальцем не мог двинуть. Словно парализовало. Этот ужас, этот мертвящий испуг сдавил мне глотку, и я даже не мог заорать. Как будто бы это могло помочь, ведь палочка маман лежала у меня в кармане. Я был трусом. Мерлин, как противно быть трусом, как ужасно, что трусость — последнее, что мне доведется испытать в жизни, как жалко, что трансфигурация на галстуке не изменяет сущность!

Нужно бросить в него чем-то, бросить и бежать со всех ног, как можно дальше, но я так напуган, что даже не могу смотреть на что-то, кроме палочки этого неизвестного волшебника. Я не могу контролировать собственный взгляд, я не вижу подходящего снаряда и даже если бы он был, я знаю, ни за что бы не решился его бросить.