Небо и земля (гет)

Обернули жемчужины шею

В три ряда, в три ряда.

Говорил: «Ты будешь моей иль ничьею

Никогда, никогда…

Ты был львом и оленем; ты из гордого племени,

Живущего там, у небесной черты,

Где ночи крылаты, а ветры косматы,

И из мужчин всех доблестней ты.

Мельница, «Далеко»

«Всполох» парил над Крумларом быстро и уверенно, словно коршун, гонящийся за добычей. Виктор сидел на метле, чуть нагнувшись, и всматривался в окрестности.

Солнце начинало понемногу клониться к закату, но ещё светило ярко, и половина Варны была видна как на ладони. Однако Круму было некогда любоваться близлежащими красотами — он летал, как на какой-нибудь игре, когда гонялся за снитчем. То нёсся так быстро, что едва не вылетал за пределы сада; то взмывал в небо свечой, то уходил в крутое пике… Только такой бешеный полёт мог развеять его неотвязную скуку и вдохнуть в него настоящее веселье и радость.

Уже июль подходил к концу, а Виктор, месяц назад окончивший Дурмстранг, маялся от тоски. Хотя теперь он мог всецело посвятить себя любимому делу — квиддичу, но в душе не находил покоя. Тосковал он по Гермионе. За месяц, что она прожила в Крумларе, Виктор даже не отдавал себе отчёта в том, насколько сильно привязался к ней. Привык встречать её по утрам в коридоре и завтракать вместе с ней и родителями. Привык гулять в её компании. Привык, что она любовалась его ежевечерними полётами или по целым часам засиживалась в библиотеке особняка… И то, что об этом не знал никто, кроме его родителей и Смилчо, позволяло ему хранить эти дни в памяти, как самое дорогое сокровище.

За прошедшие два года возмужавший Крум, только совершенствующий своё спортивное мастерство, приобрёл статус самого завидного жениха Болгарии. На матчи юного ловца провожали дружба старших наставников, желание ему всякого успеха и любовь всех, кто только знавал его. За ним, как всегда, летели и сожаления пламенных фанаток. И уже не только квиддич, не одна спортивная слава были причиной этих сожалений. Боже мой, какой квиддич!.. пара глубоких чёрных глаз, исполненных огня и привлекательной задумчивости; смоляная шапка волос, прекрасно изваянный стан да ещё юношеская стыдливость, которую так приятно победить. Однако ж, несмотря на соблазны поклонниц, на пламенный вызов их очей и бесед, Виктор сохранил за эти долгие месяцы сердце, свободное от всякой страсти или порочной связи. С фанатками он держался ещё угрюмее и холоднее, чем прежде, и всегда говорил, что жениться — по крайней мере, в ближайшее время — не собирается. Ему не хотелось, чтобы кто-то прознал про Гермиону — ту, которой одной и принадлежало его сердце. И постепенно за Крумом, несмотря на его юность, закрепилось прозвище «вечного холостяка».

…Наконец, по прошествии часа, во время очередного пике Крум плавно снизил скорость, приземлился перед огромным крыльцом особняка и, закинув метлу за плечо, вошёл в холл. До ужина оставалось ещё полчаса, и ему хотелось как следует отдохнуть после таких полётов. Но в комнате Виктора поджидал сюрприз: на подоконнике (окно было открыто) сидела сова с очень красивым золотистым оперением в бурую полоску. Совершенно незнакомая сова. А ведь Виктор думал, что знает наперечёт всех сов, с которыми ему отправляла письма Гермиона. Выходит, не всех.

Крум осторожно приблизился к сове; внезапно та ухнула и, вспорхнув, сбросила прямо ему в руки конверт — самый простой, но подписанный не по-английски, а по-французски. «Болгария, Варна, Крумлар; Виктору Круму». Недоумевая, откуда какая-нибудь французская поклонница так хорошо знает его адрес, юноша вскрыл конверт и с трудом, едва ли не вслух, стал читать письмо. И изумление его возросло ещё больше:

«Здравствуй, Виктор!

Помнишь ли ты Флёр Делакур — французскую чемпионку из Шармбатона? К тебе пишу именно я. Дело в том, что через неделю, первого августа, я выхожу замуж за Билла Уизли — старшего брата Рона, друга нашего бывшего соперника Гарри Поттера. Не хотел бы ты поприсутствовать на нашей свадьбе?.. Помнится, мы не слишком много контактировали во время Тремудрого Турнира, но я знаю, что ты человек хороший и отличный друг. Особенно горячо твоего присутствия на свадьбе желает Гермиона Грейнджер: это она так подробно продиктовала мне твой адрес. А адрес нашей свадьбы есть на приглашении, которое я вложила в конверт.

Надеюсь на твоё согласие и скорую встречу.

С наилучшими пожеланиями,

Флёр»

Едва дочитав необычное послание, Виктор ощутил небывалую, просто окрыляющую радость. Неужели Флёр действительно приглашает его к себе на свадьбу и он сможет увидеть там Гермиону — свою милую Гермиону, которую любит больше жизни?.. Конечно, за Флёр он был тоже рад, но мысль о возможной встрече с возлюбленной выбила у него из головы всё остальное.

Схватив письмо, он ринулся вон из комнаты и, стрелой промчавшись по коридору, радостно ввалился в одну из многочисленных гостиных, где его родители любили проводить свободное время. Услышав, как в комнату кто-то вбежал, миссис Крум подняла голову от книги:

— Виктор, ты чего такой весёлый? Давно мы тебя таким не видели.

— Так повода не было, — пожал плечами сын. — Ну, если не считать недавнего матча с Македонией…

— А сейчас тогда что?

— Мне прислали приглашение на свадьбу, — Виктор уселся на диван рядом с матерью и показал письмо. — Это от Флёр Делакур, моей бывшей соперницы на Тремудром Турнире. Она через неделю замуж выходит.

— А тебя она зачем пригласила? Вы же вроде с ней не дружили тогда… — удивился мистер Крум и подсел ближе к жене, чтобы прочитать послание. — Хотя… вроде понятно. Это всё из-за твоей Гермионы, верно же? (Он, как и сын, тоже научился правильно выговаривать имя его избранницы.)

— Да… — признался Виктор, горя от невольного стыда и счастья. — Она тоже будет на этой свадьбе. Так мне можно отправиться туда?

— А почему бы и нет? — неожиданно сразу согласился отец. — Можно. Заняться тебе всё равно нечем, а так хоть развеешься на денёк… Да и с Гермионой увидишься. Ты согласна, Райна?

— Согласна, — миссис Крум мотнула головой и повернулась к сыну: — Так и можешь написать Флёр.

— Спасибо! — Виктор обнялся с ней и с отцом, после чего забрал письмо и кинулся обратно в свою комнату. А родители, проследив за ним взглядом, чему-то одобрительно заулыбались.

Вновь очутившись у себя, Крум метнул тревожный взгляд на подоконник. Но беспокоился он совершенно напрасно: золотистая сова вовсе не улетела, а наоборот, смирно сидела у окна, ожидая ответного послания. Виктор взял с прикроватного столика небольшой лист пергамента и быстро нацарапал, как умел, на ломаном французском:

«Здравствуй, Флёр!

Спасибо тебе за приглашение: не ожидал!.. Конечно, я приеду на твою свадьбу. Передай всем привет от меня! Особенно… Гермионе Грейнджер.

Увидимся!

Виктор Крум

Потом запечатал этот ответ в конверт самой Флёр и аккуратно привязал его к лапе совы. Едва он закончил, птица вспорхнула с подоконника и вскорости растаяла в уже начинающем темнеть голубом небе…

* * *

Всю неделю Крум жил как на иголках: скоро-скоро он увидит свою Гермиону! Правда, ей самой он об этом не написал, решив устроить сюрприз. К тому же в последние месяцы их переписка была очень редкой, и в глубине души Виктор беспокоился: помнит ли его Гермиона, тоскует ли по нему так же сильно, как он по ней?

Наконец наступил август. Утром первого числа Виктор нарочно встал пораньше и облачился в тот самый красный кафтан, который надевал на своё девятнадцатилетие: это был его любимый парадный наряд. В карман кафтана он сунул приглашение на свадьбу, которое было вложено в конверт с тем самым письмом от Флёр. И, полный самого радужного настроения, спустился в столовую, куда Смилчо уже принёс завтрак. При виде празднично разодетого сына по лицу миссис Крум скользнула понимающая улыбка.

— Добираться будешь с помощью портала? — спросил у Виктора мистер Крум, когда они уже закончили завтракать.

— Ну да, — мотнул головой тот. — А как же ещё? Это же самый простой способ.

— Верно. А где, кстати, вообще будет эта свадьба? — поинтересовалась миссис Крум. — Во Франции?

— Нет, в Норе — так прозывается дом Билла Уизли, — просветил её сын со знанием дела. — Это в приглашении написано.

— Ну, в Норе так в Норе… — пробормотал отец, вставая со стула. Ему было не в новинку создавать порталы. Но если для отправки на квиддичный стадион два года тому назад он воспользовался ложкой, то сейчас позаимствовал со стола вилку. Вынув из кармана волшебную палочку, он указал на вилку, зажатую двумя пальцами, и произнёс: «Портус». Вокруг вилки мгновенно засиял мягкий золотистый ореол.

— Держи, сынок! — мистер Крум сунул новоявленный портал Виктору. — Только надолго не задерживайся. Когда свадьба окончится, возвращайся домой. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Виктор и крепко сжал вилку в кулаке. — Три… два… один…

Как обычно — едва он договорил, как почувствовал, что его куда-то несёт в вихре голубого тумана. Это длилось не более нескольких секунд, а затем он совершенно неожиданно рухнул на землю возле дерева в каком-то громадном саду. Распластавшись в нелепой позе на животе, но не выпуская из рук вилку, Виктор пытался сообразить, куда это он попал.

— Эй, парень! — послышался над ним чей-то голос. — Ты чего тут разлёгся? Ты официант или музыкант?

— Какой ещё официант? при чём тут музыкант?.. — простонал Крум, потирая ушибленные места и отряхиваясь. — Я гость! Здесь же играют свадьбу Флёр Делакур и Билла Уизли?

— Здесь, здесь, — кивнул ему какой-то колдун в позолоченной мантии, меланхолично дымивший из трубки. — Вон в том шатре. Если ты гость, так иди туда. А тут сидят свадебные музыканты и официанты.

— Спасибо… — поблагодарил Крум и поплёлся в указанном направлении.

Собственно, направления как такового и не было: громадный белый шатёр занимал приличное пространство и очень хорошо просматривался из всех уголков сада. Правда, до него ещё нужно было добраться по садовым тропинкам, так что Виктор, слегка прихрамывавший после неудачного приземления, дошёл к тому времени, когда уже все, кроме жениха и невесты, находились в шатре. Возле самого входа он увидел Рона с двумя братьями-близнецами, какого-то незнакомого рыжего — очевидно, родственника Уизли — и Гермиону. На ней было сиреневое развевающееся платье, туфли на высоком каблуке; а гладко расчёсанные каштановые кудри буквально сияли от солнца.

У Крума захватило дух от такой красоты и от радости. Протянув Рону своё приглашение, он уставился на Гермиону и выдавил:

— Ты… ты просто прекрасна сегодня.

— Виктор! — воскликнула она и уронила свою расшитую бисером сумочку, ударившуюся о землю с громким стуком, нисколько не отвечавшим её размерам. Торопливо подняв сумочку и покраснев, Гермиона добавила: — Я и не знала, что ты… господи… как приятно тебя видеть… Ну, как ты?

Виктор не успел ответить. Уши Рона в очередной раз заалели. Прочитав приглашение Крума с таким видом, точно не верил ни единому слову, он спросил намного громче, чем следовало:

— Как это ты здесь оказался?

— Меня Флёр пригласила, — приподнял брови Крум. Неужели Флёр ничего не рассказала о том, что позвала его на торжество? Так вот почему Гермиона так удивилась его появлению…

Рыжий незнакомец — на вид лет семнадцати — пожал болгарину руку, а затем, решив, что лучше увести Виктора подальше от Рона, предложил проводить его до отведённого ему места.

— Твой друг мне, похоже, не обрадовался, — проницательно заметил Крум, когда они вошли в заполненный людьми шатёр. Взглянув на рыжие кудри своего спутника, он уточнил: — Или это родственник?

— Двоюродный брат, — пробормотал Гарри (это был он), однако Крум его, собственно говоря, уже не слушал.

Появление Крума вызвало определённый переполох, особенно среди вейл, кузин Флёр: как-никак, Виктор был прославленным игроком в квиддич. Гости ещё вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть его, а в проходе уже появились торопливо шагавшие Рон, Гермиона, Фред и Джордж. Близнецы заняли места в первом ряду, а Рон с друзьями — во втором, в то время как Виктору достался четвёртый. Всё внимание его было приковано к каштановой макушке Гермионы, и он даже не реагировал на окружавшие его шепотки людей, очевидно хорошо осведомлённых о нём.

Нагретый солнцем шатёр наполнили трепетные предвкушения; негромкий говорок сидевших в нём людей время от времени перемежался вспышками возбуждённого смеха. Вот по проходу прошли, улыбаясь и кивая родственникам, мистер и миссис Уизли — последняя облачилась сегодня в новую аметистовую мантию и подобранную ей в тон шляпку. Мгновение спустя в дальнем конце шатра возникли Билл и Чарли, оба в парадных мантиях и с большими белыми розами; Фред залихватски присвистнул, заставив кузин-вейл захихикать.

Наконец зазвучала музыка, исходящая, казалось, прямо из золотистых шаров, развешенных под потолком шатра, и все смолкли.

— О-оо-оох! — выдохнула Гермиона, развернувшаяся на стуле, чтобы взглянуть на вход. Крум повернулся туда же, куда и она.

Общий вздох вырвался у всех гостей, когда в проходе появились месье Делакур и Флёр. Невеста словно плыла, а её отец чуть подпрыгивал на ходу и радостно улыбался. На Флёр было совсем простое белое платье, казалось, источавшее сильный серебристый свет. Как правило, рядом с её сияющей красотой люди словно тускнели; сегодня же этот свет делал более прекрасными всех, на кого он падал. Подружки невесты Джинни и Габриэль, обе в золотистых платьях, выглядели ещё красивее обычного.

— Леди и джентльмены, — заговорил певучий голос, принадлежавший какому-то маленькому клочковолосому волшебнику, что стоял перед Биллом и Флёр, — мы собрались здесь ныне, чтобы отпраздновать союз двух верных сердец…

Его слова подействовали на Виктора удивительным образом: мыслями он унёсся в родной Крумлар, в парадный зал, самый большой и красивый зал в особняке, где его предки испокон веков сочетались узами брака с чистокровными или полукровками. В семье Крумов всегда рождались только сыновья, что обеспечивало непрерывность рода, но, несмотря на непредвзятое отношение к статусу крови, из них никто ещё не брал в жёны маглорождённую ведьму.

Тут Виктор опять скользнул взглядом по Гермионе и невольно задался мыслью: а что, если он станет первым из своей семьи за много поколений, кто нарушит эту старую традицию?.. И на ум ему пришла картинка: Гермиона, одетая в белое с позолотой платье, стоит у алтаря бок о бок с ним и готовится стать его женой… Крум с силой тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Всё-таки сейчас невеста — Флёр.

— …в таком случае я объявляю вас соединёнными навеки.

Волшебник поднял над Биллом и Флёр палочку, и серебристые звёзды осыпали целующихся новобрачных словно дождём, спирально завиваясь вокруг них. Фред и Джордж первыми захлопали в ладоши. В довершение этого над головами жениха и невесты лопнули золотистые шары; оттуда вылетели и неспешно поплыли по воздуху райские птички и золотые колокольцы, вливая своё пение и перезвон в общий шум.

— Леди и джентльмены, — вновь провозгласил клочковолосый колдун, — прошу всех встать!

Все послушно встали, а клочковолосый взмахнул волшебной палочкой. Стулья, на которых сидели гости, грациозно взвились в воздух; матерчатые стены шатра исчезли — теперь все стояли под навесом, державшимся на золотистых столбах, и прекрасный, залитый солнечным светом сад обступил гостей со всех сторон вместе с лежащим за ним сельским пейзажем. А следом из центра шатра пролилось жидкое золото, образовав посверкивающий танцевальный настил; висевшие в воздухе стулья расставились вокруг маленьких, накрытых белыми скатертями столов, приплывших вместе со стульями на землю, а на сцену вышли музыканты в золотистых костюмах. Повсюду вдруг засновали официанты с серебряными подносами, на которых стояли бокалы с тыквенным соком, усладэлем и огненным виски или лежали груды пирожков и бутербродов.

Виктор, от неожиданности на некоторое время потерявший ориентацию в пространстве, вновь нашарил глазами Гермиону. Та вместе с Роном и замаскированным Гарри пробиралась на другой конец бывшего шатра, где за одним из наиболее пустых столов сидела только девочка со светло-пепельными волосами, в жёлтой мантии и с воткнутым в волосы цветком подсолнуха. Пока Виктор добирался до этого столика, взор его внезапно зацепился за мужчину в одеянии такого же ядовито-жёлтого цвета, вручавшего в это время подарок молодожёнам. Но внимание Крума привлекла вовсе не мантия, а знак, который висел на шее у этого незнакомца. Сперва он подумал, что ошибся. Но когда пригляделся попристальнее…

Не может быть! это он… тот ужасный ненавистный символ, которого так пугались когда-то по всей магической Европе. Ошибиться нельзя: тот самый знак, что отравлял жизнь всем помнящим страшный террор Геллерта Гриндельвальда — он висит на шее человека, судя по всему, совершенно не знающего его подлинное значение.

В этот момент девочка с подсолнухом в причёске вышла из-за стола, скользнула на танцевальный настил и закружилась на месте — одна, закрыв глаза и помахивая руками. Порадовавшись такой удаче, подошедший Крум опустился на её место. Было видно, что Гермиона приятно взволновалась. Впрочем, на сей раз Виктор комплиментов ей говорить не стал, а спросил, сердито нахмурясь:

— Кто этот человек в жёлтом?

— Ксенофилиус Лавгуд, отец нашей хорошей знакомой, — ответил Рон. Сварливый тон его свидетельствовал, что он не намерен смеяться над Ксенофилиусом, пусть тот и даёт для этого множество поводов.

— Пойдём потанцуем, — резко предложил он Гермионе.

Та, недоумевающая, но вместе и обрадованная, встала и вместе с Роном присоединилась к густевшей толпе танцующих, послав Виктору взгляд, в котором крылось нечто большее, нежели дружеское приветствие. Тот улыбнулся ей и обратился к Гарри:

— А ты кто такой?

— Барни Уизли.

Они пожали друг другу руки, и Крум уже свободнее заговорил с новым знакомым:

— Слушай, Барни, ты этого Лавгуда хорошо знаешь?

— Нет, только сегодня познакомился. А что?

Крум пристально вглядывался поверх своего бокала усладэля в Ксенофилиуса, который непринуждённо беседовал с несколькими колдунами по другую сторону танцевального настила.

— Да то, — ответил он, — что, не будь он гостем Флёр, я мигом вызвал бы его на дуэль за мерзкий знак, который он носит на груди.

— Знак? — переспросил «Барни» и тоже вгляделся в Ксенофилиуса, на чьей груди поблёскивал странный глаз в треугольнике. — Но почему? Чем он плох?

— Гриндельвальдом, — пояснил Крум сурово. — Это знак Геллерта Гриндельвальда.

— Гриндельвальд… Могущественный тёмный колдун, которого одолел Дамблдор?

— Да, точно, — Виктор задумчиво подвигал челюстью вверх-вниз, как будто что-то жевал, а потом пресерьёзно заговорил своим свистящим голосом:

— Гриндельвальд уничтожил многих, и моего деда в том числе. Конечно, в вашей стране он никогда большой силой не обладал; говорили, что Гриндельвальд боится Дамблдора. И правильно говорили, если вспомнить их поединок. Но вот это… — Крум ткнул пальцем в Ксенофилиуса. — Я этот знак сразу узнал: Гриндельвальд вырезал его на стене нашей школы, Дурмстранга, когда учился там. Среди наших нашлись идиоты, которые копировали его, изображали на своих учебниках, на одежде… хотели поразить окружающих, как-то выделиться. Но в конце концов те из нас, у кого кто-то из семьи погиб от руки Гриндельвальда, научили их уму-разуму.

На его собеседника это, очевидно, произвело глубочайшее впечатление. Он тоже покосился в сторону Лавгуда-старшего; затем промямлил:

— А ты… ээ… совершенно уверен, что это знак Грин…

— Мне ошибиться трудно, — холодно ответил Крум. — Я несколько лет проходил мимо него каждый день, так что запомнил.

— Знаешь, не исключено, — попробовал Гарри его убедить, — что Ксенофилиус на самом деле и не догадывается, что это такое. Лавгуды — они довольно… странные. Он мог где-то увидеть этот символ и принять его за голову морщерогого кизляка в разрезе… или ещё кого-нибудь.

— Голову чего? — не понял Виктор.

— Ну, я не знаю, что это за твари, но, похоже, он хочет отправиться вместе с дочерью разыскивать их… А вон, кстати, и она, — «Барни» указал на Луну Лавгуд, которая так и танцевала одна, крутя вокруг себя руками, будто отгоняла комаров.

— Что это она делает? — удивился Крум.

— Скорее всего, пытается избавиться от мозгошмыга, — сказал Гарри, опознавший эти симптомы.

Крум никак не мог понять, смеётся над ним собеседник или говорит всерьёз. Мысленно сплюнув с досады, он смутно извинился, поднялся со стула и, перейдя половину танцплощадки, оказался возле Рона и Гермионы.

— Гермиона, — позвал он, и девушка даже вздрогнула, услышав своё имя из его уст без всяких оговорок. — Можно поговорить с тобой?

— Да… конечно, — её щёки вспыхнули румянцем. — Рон, ты бы не мог…?

Рон, мигом понявший, что к чему, насупился, но позволил своей партнёрше прекратить танец. Послав Круму досадливый взгляд, он вернулся к столу и начал о чём-то говорить с Гарри. Виктор и Гермиона остались вдвоём; из прочих танцоров на них никто особо не обращал внимания.

— Нас могут подслушать, — сказал наконец Крум. — Давай отойдём куда-нибудь подальше.

— Давай, — машинально согласилась Гермиона, и Виктор повёл её за руку куда-то в обход.

Миновав всю площадь бывшего шатра, они углубились в сад, прошли несколько извилистых тропинок, прежде чем очутились практически у самого забора. Где-то в глубине участка играла музыка, доносились голоса и смех — ни Крум, ни Гермиона не слышали их. Теперь всё их внимание было сосредоточено друг на друге.

— Как же давно мы не виделись!.. — выдохнула наконец девушка. — Ну, рассказывай, Виктор, как у тебя дела?

— Дела-то нормально, — парень привлёк её к себе. — Я закончил школу и теперь посвящаю себя только квиддичу… Но я всё это время скучал по тебе, Гермиона. Ты даже не представляешь, как сильно скучал!..

— Почему? очень даже представляю, — возразила Гермиона. — По твоим письмам это хорошо видно. А ты хорошо выучил английский… Теперь ты даже не ошибаешься в моём имени.

— Да, я наконец добился этого, — улыбнулся Крум. — Тебе нравится результат?

— Нравится, — кивнула гриффиндорка и вдруг смущённо ковырнула землю носком туфли. — Только… если тебе так будет привычнее, можешь опять называть меня «Хермивоной». Я как-то привыкла, что только ты зовёшь меня так… Ну, и твои родители.

— Правда? Спасибо… Хермивона, — Виктор вымолвил это прежнее коверканное имя глуше и медленнее обычного, словно впервые за столько месяцев опять пробовал его на вкус.

Гермиона же, чуток помолчав, призналась:

— Знаешь… я тоже по тебе скучала. Только школу я ещё не закончила — формально мне остался ещё год. Но могу открыть тебе секрет: в этом году Гарри собрался искать крестражи Того-Кого-Нельзя-Называть. Да… в курсе ли ты, что такое крестражи?

— В курсе ли? — усмехнулся Виктор. — Я вообще-то выпускник Дурмстранга — не забывай, Хермивона.

— А, ну да, да… Так вот: мы с Роном будем помогать ему. Это крайне трудное и ответственное дело, а профессор Дамблдор доверил его только Гарри… а тот — нам. Так что я даже не знаю, смогу ли вообще официально закончить школу.

Крум непонимающе вскинул бровь:

— Но зачем тебе вообще ввязываться в такую авантюру? Это же очень опасно! А что, если кто-то из вас погибнет?

— Какая авантюра!.. — вспылила Гермиона. — В руках Гарри его будущее — судьба всей магической Британии, а может, и мира! Так что его просто нельзя оставлять одного! Это мой долг, Виктор… Я пойду с ним, чтобы, как верная подруга, поддержать его. Пойми: я не могу поступить по-другому.

Виктор тяжело вздохнул. Бросить друга Гермиона была не в силах; но самому знать, что весь этот год, а может, и больше, она будет подвергаться смертельной опасности, было ужасно. Однако ж, любя её искренно, он не мог допустить, чтобы в глазах друзей она выглядела малодушной. И наконец, смирившись, помотал головой:

— Хорошо, Хермивона, как хочешь. Я понимаю, что это для тебя важно. Я это помню ещё с Турнира. Но знай: я всегда буду помнить и любить тебя и никогда не расстанусь с этим кольцом! — он согнул левую руку и показал надпись «Виктор» на том самом титановом кольце, подаренном ему Гермионой два года назад.

— Спасибо тебе, Виктор… спасибо, что понял меня, — и девушка благодарно обняла его.

— Пожалуйста, — Крум растаял от этой ласки. — Но позволь и мне спросить тебя о чём-то очень важном…

— О чём же?

В этот момент в глубине сада кто-то стал запускать из палочки свадебный салют, и это, как ни странно, помогло Круму более чётко сформулировать свою мысль. Он набрал воздуха в лёгкие и заговорил:

— Вот видишь, Хермивона: сегодня свадьба у Флёр и Билла Уизли… И меня это навело на один вопрос, который я и так бы задал когда-нибудь, но не сегодня. Дело в том, что… я люблю тебя так, как никогда не любил ни одну девушку. Ты… согласна ли ты стать моей женой по окончании борьбы с Тем-Кого-Нельзя-Называть?

Гермиона вздрогнула и пристально посмотрела на Виктора. Его неотступно устремлённый на неё взгляд, полный надежды, вдруг омрачился. Выпучив от удивления глаза, девушка с полминуты обдумывала нежданное предложение. Неужели чувства Крума действительно настолько серьёзны, что он хотел бы видеть своей спутницей жизни именно её — Гермиону Грейнджер, всезнайку-«грязнокровку» из Хогвартса?..

Наконец она вновь подняла на него свой взор.

— Я видела рядом с собой много парней; я изучала их и не нашла среди них достойнее тебя, но не по внешности, а по внутренним качествам. И я согласна выйти за тебя, Виктор, но…

Хотя Гермиона не договорила, Крум прекрасно понял, что она подразумевала в несказанных словах.

— Чего же ты хочешь? Отсрочки? — глухо спросил он.

— Да… но совсем немного, — девушка внезапно обвила руки вокруг его талии и притянула ближе к себе.

У Виктора закружилась голова. Лицо Гермионы было совсем близко к его лицу; он чувствовал её горячее дыхание.

— И надолго? — прошептал он, привлекая девушку к себе.

— Хотя бы на месяц… Виктор, скъп, ти си съгласен [1]?

Это вопрос, заданный на болгарском языке, окончательно поработил Крума.

— На что я не соглашусь для тебя!.. Я люблю тебя, — страстным шепотом произнёс он и обжег её губы горячим поцелуем. — Хермивона, моя любовь, моё сокровище! Благодарю, благодарю тебя.

Он молча продолжал покрывать губы, щёки и шею Гермионы страстными поцелуями. Та не только не отстранялась, но напротив — сама льнула к нему и целовала в ответ.

Эту самую сцену и видел Рон, стоявший невдалеке за деревьями.

Сперва дыхание остановилось у него в груди; в глазах потемнело, а в горле словно заклокотало что-то. Его рука сама собою потянулась к карману, нащупывая палочку. Но это длилось только мгновение — кровь отхлынула от головы и перестала туманить мозг; руки бессильно опустились, и весь он поник и как-то сразу ослаб. Он слышал поцелуи, страстный лепет, и нестерпимая тоска вдруг охватила его сердце.

«Нет! — вихрем носились в его мозгу мысли. — Видно, не суждено мне любить счастливо, не для меня на роду счастье написано!..»

И тут вдруг ему припомнилась его влюблённость в Лаванду Браун, вспыхнувшая в его душе вот так же неожиданно, как и теперь. Тогда она почти всецело родилась из жажды отомстить Джинни, но всецело овладела им. Это была бешеная страсть, и она не нашла себе ни малейшего удовлетворения: ведь по-настоящему Лаванда никогда не была интересна Рону. Она даже не узнала о том, что только внезапное примирение его с Гермионой отвело от неё смертельную обиду расставания.

Теперь случилось то же самое, только со стороны Рона и гораздо хуже. Уже давно он был очарован другой девушкой, и эта девушка, опять всколыхнувшая его душу, уже принадлежала другому.

Так и стоял Рон, прячась за садовыми деревьями, и всё слабела и слабела его душа, замирал мятущийся дух. А буквально в двух шагах ясно слышался любовный лепет. В Викторе и Гермионе сказались их подлинные желания: ради любви было позабыто всё на свете; нежному чувству на время уступили место все тревоги и заботы.

Меж тем праздничные гуляния по-прежнему продолжались; теперь музыканты заиграли более нежную, лирическую мелодию.

Крум, не выпуская любимую из объятий, с замиранием сердца спросил:

— Я могу назвать тебя своей невестой?

— Да! Пусть тогда эта свадьба будет нашей помолвкой… — томно ответила Гермиона.

— Да будет так! — с чувством проговорил Виктор.

В этот момент ему кинулась в глаза чья-то долговязая фигура, быстро удалявшаяся по тропинке от соседних деревьев. Это уходил сломленный любовью Рон.

___________

[1] — милый, ты согласен? (болг.)