— Ты можешь ходить меж группами наших беседующих, поющих и музицирующих собратьев до того срока, который я укажу тебе, — добавила Консуэло.
— Мне всё понятно, родная моя, — Альберт вновь обратил взор к своей возлюбленной и взял её руки. — Но прежде я хочу сказать тебе. С первых мгновений нашей встречи здесь я не узрел в твоих глазах ни тени страха или смятения. Неужели же ты не испытывала хотя бы трепета, оказавшись в том месте, куда каждый из нас приходит впервые и навсегда?.. Но что я говорю... ведь ты — святая, и потому тебе и вправду не должны быть ведомы подобные чувства... Прости меня, моя родная. Верно, это я сам ощущаю тревогу, зная, что и меня неизбежно ждёт та же участь. Но я был и грешен на протяжении тех лет, что уже были проведены мною в земной юдоли, и только Богу ведомо, что ещё искусит меня сотворить моё сознание, что, быть может, и сохранится ясным, но неотвратимо будет становиться ещё более больным после этого пожизненного заключения. Да, я говорю о последнем, потому что знаю уже сейчас — иной судьбы мне не видать на том свете, который я оставил на столь короткое время — чтобы увидеться с тобой и нашими собратьями.
— Умирая, я испытывала почти что ужас перед тем, что уготовано мне. Но это чувство было усилено физическими страданиями, моё восприятие было искажено и затуманено. Быть может, в какой-то момент я уже перестала различать, что всё ещё нахожусь там, на земле, а не страдаю в аду. Да... я помню, что, сама не осознав того, оказалась между мирами. Моя душа сопротивлялась этому насильственному уходу. А потом... потом я испытала облегчение и ощущение полёта — это была невероятная лёгкость. Ничто не мешало мне. Я перестала чувствовать боль, потому что у меня уже не было тела. Я не испытывала и страха. Но мне было это не удивительно — да и я совершенно не думала ни о чём подобном. А потом... потом я испытала любовь. Я ощутила, что Бог смотрит на меня с любовью. Это невозможно объяснить... но, я думаю, что такие натуры как ты, способны постичь...
— О, да, да, родная моя. Я понимаю всё, о чём ты говоришь мне. Создатель не мог и не может относиться к тебе иначе. Тебя можно только любить — так, как мужчина любит женщину, как отец и мать — свою дочь, как друг и как Творец — своё создание. Те, кто относился к тебе по-иному — с равнодушием, и с предвзятостью — зная о том, что ты поёшь в театрах, что ты актриса и, к сожалению, таких людей было большинство — не были способны истинно осознать твою натуру, проникнуться ею. Те же, кто лишил тебя жизни — недостойны называться людьми, это приспешники дьявола, служители тьмы, и не будет им прощения до конца времён и после. Нет страшнее того греха, что совершили они. Ты подобна Беатриче из "Божественной комедии" Данте. Равных тебе нет, выше — лишь Дева Мария — мать Иисуса. Но нет же — ты равна ей. Господь должен сделать так, чтобы вы находились рядом. Я вновь хочу обнять тебя. Позволь мне.
Консуэло читала "Божественную комедию" и знала, о ком и о чём говорит её избранник.
— Любимый мой, теперь мне всё равно, кто и как относился ко мне в земной жизни. Да и в своём земном воплощении я переживала об этом лишь тогда, когда это грозило мне чем-то, — ответила наша героиня, смущённая и растроганная словами своего избранника. — Да, обними меня ещё раз. Я и сама так хотела бы этого. Ведь очень скоро мы расстанемся и не увидим друг друга несколько десятков земных лет. И я прошу тебя — не оговаривай себя заранее. Моя любовь поможет тебе. Да. Обними меня — я и сама вновь ощущаю эту потребность.
И Альберт во второй раз за эту небесную встречу крепко прижал Консуэло к своей груди, и, закрыв глаза, они вновь ощутили живое человеческое тепло и биение сердец друг друга.
На сей раз они простояли так всего лишь несколько мгновений.
Когда оба они наконец отпустили друг друга — наша героиня проговорила, с пронзительными печалью и состраданием глядя в зеркало души своего возлюбленного:
— Я волнуюсь за тебя. Молись Господу, чтобы сохранить присутствие духа и говори со мной, и я отвечу тебе. Господь не говорил мне о последнем, но я знаю, что это будет так. Ты обладаешь сильной волей.
— Я обещаю тебе, что сделаю всё возможное, чтобы сохранить себя...
— Сейчас твой разум затуманен ещё не прошедшим чувством острого горя. Но теперь, когда ты видишь и слышишь меня — пусть эта память оберегает тебя. Нет ничего важнее нашей любви — никогда — даже в самые тяжёлые минуты — не забывай об этом, заклинаю тебя.
— Я обещаю тебе, Консуэло.
— А когда смерть придёт за тобой...
— Я не боюсь смерти. Теперь у меня нет страха перед ней. Услышав твой рассказ, я могу представить — хотя бы приблизительно — что ждёт меня. Но куда же попаду я, закончив свой земной путь?..
— Помни, что мы будем рядом, и никак иначе — а это значит, что ты попадёшь в рай. Потому что мы любим друг друга. Господь не может разлучить нас. Но самым главным тебя не могут ждать муки — выступает то, что ты безгрешнее многих, живущих и живших на земле. Ты почти равен Иисусу Христу.
— Но сколько греховных помыслов посещали мой разум, и сколько ещё, быть может.... Я был в отчаянии — а это один из самых страшных грехов, что может совершить человек... О, нет, не сравнивай меня с Ним — мне никогда не достичь этих высот.
— Да, Альберт, ты — человек — не ангел и не Господь. И потому я и сказала — "почти". А человек же не всесилен. Но я люблю тебя таким, каков ты есть. Но ты единственно из всех, кого я знала близок к святости — а значит, Всевышний уже уготовил для тебя место в раю. По-другому не будет. Я люблю тебя таким, каков ты есть, и ты знаешь это. Равных тебе нет, и тебе, невзирая на твою величайшую скромность — также известно, что это правда.