Самый тёмный час (джен)

Сидя на поваленном бревне у хоббичьего походного обиталища, Фродо неторопливо раскуривал трубку и издали следил за тем, как на краю полянки Сэм сноровисто суетился на простенькой походной кухне. Разгорающийся день меж тем радовал не просто ласковым весенним теплом, а настоящим летом. Трещали сучья умело сложенного костра; по поляне тонкой струйкой поплыл неповторимый аромат жарящегося мяса.

— Эх, сковородки-то! — с некой обидой в голосе вдруг воскликнул Сэм, почёсывая взлохмаченный затылок пятернёй. — Они ведь так и остались там, у Ородруина… Не то, что бы я тогда думал, будто они нам и впрямь когда-нибудь понадобятся.

— Откуда кролики? — Фродо не хотел даже памятью возвращаться к тем далёким страшным дням. Впрочем, и сам вопрос вызывал в нём нешуточное любопытство.

— Так господин Леголас принёс рано поутру. Вы-то ещё спали, — простодушно ответил Сэм. — Спасибо уж ему! А то, если продолжать питаться как господа Мерри и Пиппин, лепёшками да корешками, можно и листочками зазеленеть… Нет уж, мастер Фродо, коли нам выпало оставаться тут и ждать чего-то, то и приёмы пищи нужно к должному порядку привести. А тут у нас и жаркое приготовится, и вот, глядите, супчик. Обед и ужин, считай, готовы. И чай будет!

Фродо рассмеялся. Откуда-то из-за палатки послышался весёлый голос Мерри, и сам он появился с охапкой хвороста в руках:

— Надо же, Сэм, экий ты привереда! Наши походные припасы тебе не по нутру? Ну, хорошо. Согласен. Они и нам уже поперёк горла застревают. Только, чтобы продолжать столоваться по шесть-семь раз в день, надо быть где-то не здесь. Вероятно.

Сэм так и застыл с поварёшкой в руке. Фродо укоризненно посмотрел на Мерри. И в этот момент из кустов высочил немного взъерошенный Пиппин и сходу выпалил:

— Эй-эй! К нам гости.

И впрямь поодаль раздались чьи-то голоса, а потом из-за деревьев показались неожиданные визитёры. Пусть Мерри и был рад этой встрече, но даже он не ожидал увидеть у своего порога правителя Теодена с ближайшими советниками, а поодаль — деву Эовин в мужской одежде, но с открытой головой, простоволосую, без шлема. Слух о том, что Эовин видели в лагере, ещё вчера принёс проныра Пиппин, но Мерри не знал, что и думать. Он так и застыл на месте, а Фродо, наоборот, поднялся на ноги и степенно поклонился.

— Приветствую вас. Мериадок, Перегрин, —произнёс Теоден, мягко отказался от скомканного предложения Сэма о чае и повернулся к Фродо: — Я бы хотел просить Хранителя о личном разговоре.

Когда Теоден и Фродо вдвоём отошли к дальнему краю поляны, где густые кроны деревьев дарили желанную тень от жарких лучей солнца, Мерри тревожно поднял глаза на подошедшую Эовин. Она заметила его взгляд, слабо улыбнулась и негромко произнесла:

— Не вини себя и не болтай зря. Я не назвала дядюшке имён моих помощников и не скажу об этом брату. И я не хочу ссор между вами из-за своего поступка.

Мерри наклонил голову.

— Тогда с чем пришёл повелитель, госпожа? Зачем ему говорить с Фродо?

Лицо девы утратило след былой улыбки.

— Этим утром правители объявили своё решение принять договор с Мордором. Я не была на Совете вчера, но слышала, как Арагорн… как король Элессар и мой дядя говорили о том же с Белым магом. Мой брат тоже скачет сюда.

Мерри вытаращил глаза.

— Вот так вот просто? — больше всего его мучил вопрос, что же на такое решение ответил Гэндальф, только вот с недавних пор волшебника сложно было застать где-то в лагере.

Жест, которым Эовин сцепила пальцы перед грудью выдавал её беспокойство.

— Кто знает, так ли это будет.

Мерри нахмурился и поглядел вслед Фродо. О чём бы ни шёл разговор с королём Теоденом, был он обстоятельным, друзьям пришлось подождать. Пиппин вообще весь извёлся, и тотчас после ухода роханских гостей, набросился на Фродо:

— Ну?

— Ну? Что, обед уже готов? — отшутился Фродо, а потом махнул рукой: — Да, не держу я от вас секретов! Кажется, слухи о Сарумане в Шире дошли и до конунга Рохана. Ещё он упоминал некоего Гриму, которой будто бы ему прежде служил. Кажется, тот ещё подлец.

— Подлец, это уж точно, — подтвердил Мерри. — Но не о Гриме же вы так долго говорили? Он о чём-то расспрашивал тебя?

— Не только, — отозвался Фродо. — Он показался мне встревоженным, спрашивал, сможет ли наш народ дать пришедшей армии отпор. Хотя, прежде об армии вроде бы речь не заходила? Ну, и что я мог сказать? Король Теоден и помощь предлагал. Это, кстати, важно. Одно ясно стало: переговоры с Мордором продолжатся, и кажется, теперь на них желают видеть нас.

— Это ещё зачем? — насторожился Мерри.

— Я бы дождался лучше Арагорна или Гэндальфа, — Фродо всё-таки уклонился от ответа. — Может быть, они лучше пояснят.

Первые посланцы Мордора появились утром девятнадцатого апреля — но то был, разумеется, не сам Саурон, и не его советники, хотя главу мордорцев Аграхила Арагорн уже знал в лицо. Аграхил собственноручно вручил королю Гондора приветственную грамоту от своего правителя и именно под его руководством на поляне вблизи восточного берега Андуина закипела работа. Князь Имрахил отдал то же распоряжение своим подчинённым. Уже до полудня на противоположных краях большого луга поднялись конусы шатров, ветер захлопал в полотнищах поднятых знамён и флагов. Тысячи лет они встречались только на полях сражений и только в смертельном противостоянии — чёрные с серебром знамёна королей Гондора и Огненное Око. И вот настал день и час, когда им полагалось реять на ветру друг подле друга при событии совсем иного рода. Из-под теней своих знамён люди Короля и подданные Чёрной страны обменивались взаимными настороженными взглядами; глядели пусть не с миром, но уже и не откровенно враждебно.

Одно знамя было поднято последним — мордорцы будто бы нарочно медлили с ним, испытывая стороннее терпение. Алое полотнище с вышитой серебряной восьмилучевой звездой затрепетало на ветру под голубым небом — слишком приметный и очевидный знак, чтобы оставить очевидцев равнодушными. Взгляды даже тех, кто не мог похвастать знанием сказаний Ветхих лет, невольно притягивались к нему. Сам Глорфиндейл не удержался от того, чтобы подойти поближе, и долго смотрел на плещущее над мордорским шатром знамя рода Феанаро.

— Вряд ли я когда-то думал вновь увидеть символ Первого дома под небесами этой Эпохи, — промолвил он. — Но если это обман, то очень уж наглый.

— Всё-таки это знамя сделано руками эльфов. Оно не похоже на старинное, но и не выглядит пошитым недавно, — помедлив, отозвался зоркий Леголас и замолчал с озадаченным видом.

— И что следует из твоего весьма мудрого замечания? — не выдержал Гимли, уставший ждать ответ.

— Если это обман, то как давно он был задуман? Или Саурон готовил свою хитрость долгие годы? А знамя хранил у себя трофеем целые Эпохи?

— Я просто должен взглянуть этой женщине в глаза, — ответил Глорфиндейл. — Какими бы именами она себя не называла.

После полуденного часа на середине луга вырос лёгкий остов большого круглого шатра. Его прикрыли плотным тентом — серо-серебристой тканью. Под тентом установили овальный стол чёрного дерева, стулья, походную мебель. Сумрак ещё не сгустился под кронами деревьев и в низинах, тени не углубились и не почернели, но вокруг шатра запылали первые костры.

Сквозь гудящую голосами толпу дружинников королей и князя, стражников и просто любопытных, хоббиты сумели пробраться только благодаря сопровождавшим их Гимли с Леголасом. К шатрам приближаться не стали, остались стоять поодаль, наблюдая за происходящим издалека. В числе знакомых лиц Мерри заметил прискакавшего ночью Эомера. Он разговаривал о чём-то с Эовин — племянница короля вновь облачилась в светлое платье и серый плащ, прикрывший капюшоном её голову с короной из золотых кос. Глазастый Пиппин разглядел в толпе кое-каких своих знакомых из стражи Цитадели. Мелькнул и почти тут же исчез среди людей Белый маг — шагавший быстро и стремительно. С тревогой поглядев вслед Гэндальфу, до сих пор не снизошедшим до них разговором, Мерри обернулся к Фродо. Тот в этот момент задумчиво рассматривал бьющееся на ветру алое знамя.

— А я-то всё думал, что оно мне напоминает. Ведь это же звезда с ворот Мории!

Гимли непонятно крикнул.

— Символ сгинувшего Эрегиона. Ну да. А ведь в далёком прошлом их король водил большую дружбу с народом Гномов. Но было это ещё в годы до Погибели Дурина… — он пригладил бороду, пожал плечами и замолчал. Леголас сочувственно взглянул на друга.

Сам Саурон со свитой прибыл в третьем часу пополудни. Свет дня замглился на миг, заслонённый огромными кожистыми крыльями, быстрые тени летучих чудовищ пали на зелёную траву поляны. Стоя в отдалении от посольских шатров и шумного говора толпы, хоббиты следили за тем, как к сошедшему с седла правителю Мордора первым подошёл Аграхил и что-то быстро доложил, а потом указал на приготовленный шатёр. Ради столь торжественного события Владыка Мордора изменил своим привычкам в одеждах: обыденно чёрный цвет тканей сегодня разбавлялся багрянцем и серебром длинной нижней туники. Голову Саурона обвил лёгкий серебряный венец —сменить его на королевскую корону вечный правитель Мордора явно не утрудился, либо обычаев носить короны в Чёрной стране не было.

Как и подобает владыкам Запада, короли Гондора и Рохана, а также князь Дол Амрота изрекли приветствия бывшему Врагу. Ни Гэндальф Белый, ни Глорфиндейл пока в сей разговор не вступали. Но более всего Арагорна насторожило то, что среди свиты Саурона не было видно никого, кто напоминал бы благородную эльфийскую деву или её советников.

— Где же благородная леди, о которой ты говорил? Или она не прибудет? — прямо спросил Арагорн.

Саурон окинул его взглядом, обозначив то, что вопрос показался ему достаточно забавным, заметным поднятием краешка губ.

— Она прибудет. Скоро. Но если я держал путь сюда от Минас Моргула, то ей пришлось преодолеть куда большее расстояние — с восточного берега Азулазры добраться сюда не быстро.

Фродо поднял глаза к небу, где раскинулись бескрайние просторы, ещё не омрачённые тенью вечера. Саурон и его свита направились к своему шатру, но под его полог не спешили входить. Гимли, стоявший рядом с хоббитами, пробормотал что-то невнятное, провожая Врага взглядом, в котором смешались ненависть и тревога. И в тягостном молчании потекли долгие, напряжённые минуты.

— Вон там, — вдруг указал Леголас на виднеющиеся в вышине чёрные точки, что прорезали вышину, приближаясь с каждым ускользающим мгновением. Все, кто стоял на поляне, замерли, обратив взоры к небу. И вновь солнечный свет померк, будто налетела внезапная буря, но вместо ливня с высоты спустились крылатые твари, чьи крики пронзили воздух.

Фродо почувствовал, как Сэм невольно прижался к нему плечом.

— Опять эти твари… — прошептал тот. — Не сказать, чтоб они были неудобны. Долететь сюда — дело быстрое, да и несли нас без лишней тряски. А то топать бы нам и топать вон сколько! Но вид у них всё равно жутковатый.

Фродо не успел ответить, ибо в тот миг холодок, сжимавший его сердце, сменился изумлением. Со спины самой большой из крылатых тварей, с лёгкостью, говорящей о долгом навыке, и без страха сошла эльфийская владычица.

Она была стройной и высокой, на полголовы превосходя даже Леголаса. Её тёмно-рыжие волосы были убраны в сложную косу, перевитую серебряными нитями, и казалось, будто само закатное солнце пылает в них. Лицо её, бледное и величавое, дышало холодной красотой. Одеяние было достойно королевы древнего рода: багряное платье, ниспадающее до самой земли, поверх которого лежал алый плащ, расшитый серебряными узорами. Под плащом мерцала тонкая кольчуга, сплетённая из мифрила и стали.

— Это и есть та самая Королева? — прошептал Мерри.

Рядом с ней спустился на землю черноволосый эльф с тёмно-серыми глазами, в которых светилась мудрость прожитых лет. Его лицо было удивительно красивым, с тонкими выразительными чертами, весьма схожими с чертами спутницы.

— Неужто… те самые, из Эрегиона? — громко прошептал Пиппин, обращаясь неведомо к кому, но Фродо его услышал, да и не только он.

— Все те владыки давно пали в битвах прошлого, — хрипло ответил Гимли, но в его голосе слышалось сомнение.

Первые шаги к новоприбывшим в полнейшем молчании сделал Саурон. Остановившись подле королевы, он обернулся к собравшимся, и голос его прозвучал ясно, без привычной насмешки:

— Король Элессар, король Теоден, князь Имрахил… представляю вам королеву Эстаноссиэль из Первого Дома нолдор и её старшего сына и наследника — принца Тьелпэлина Лартариона.

Фродо увидел, как Глорфиндейл, до сего мгновения стоявший недвижимо, словно изваяние, сделал решительный шаг вперёд, пристально вглядываясь в черты прибывших, и что-то дрогнуло в его собственном лице. Несколько мгновений эльф молчал и даже несведущему наблюдателю стало бы заметно, как пересеклись на нём многие взгляды, будто ожидая его единственного слова. Хотя, Гэндальф не ждал, заметил Фродо, по очереди оглядывая друзей. Стоявший немного в стороне маг тоже изменился в лице, а жест, которым он перехватил посох перед собой, свидетельствовал о владеющем им смятении.

Потом Глорфиндейл едва заметно наклонил голову.

— Воистину, кровь Феанаро узнаваема в вас обоих, — проговорил он, делая свои слова явным знаком для остальных, и в этот момент его голос дрогнул, что для столь древнего эльфа было немыслимо. Он повернулся к Тьелпэлину: — Но ты… ты особенно схож с твоим дедом, и с прадедом, и даже с самим Куруфинвэ.

Тьелпэлин тоже наклонил голову, вежливо, но без тени подобострастия:

— Да, мне это неоднократно говорили. Думаю, это повод им соответствовать.

Он подал руку матери, и Фродо вдруг осознал, что перед ним — не просто эльфы. Перед ним — наследники Колец, носители древней крови, чьи судьбы неразрывно сплетены с судьбой самого Средиземья.

И понял это не только он. Арагорн обратился к ним в почтительном приветствии, и даже Теоден, хоть и несколько смущённый, присоединился к нему,

Великий шатёр, обтянутый серебристо-серой тканью, воздвигнутый посреди поляны, теперь казался недвижимым центром бури внутри стремительно меняющейся Истории. Под его сводом, за массивным овальным столом, вытесанным из чёрного дуба, собрались владыки Запада и Востока: Арагорн, король Элессар, в окружении своей свиты, среди которой выделялся князь Дол Амрота Имрахил; Теоден, владыка Рохана, и Эомер, его наследник; сам Саурон, окружённый своими приближёнными, и в кресле рядом с ним — королева Эстаноссиэль с сыном Тьелпэлином и её эльфийской свитой.

Фродо недоумевал, зачем за этим столом, где решались судьбы народов, были приготовлены четыре кресла для хоббитов. Но их пригласили, и отказаться значило бы проявить неуважение. И всё же он не мог не заметить, что Гэндальф, Глорфиндейл, Леголас, Гимли и сыновья Элронда остались в стороне, стоя позади Арагорна и Теодена.

Наконец Саурон занял своё кресло, и в шатре воцарилась тишина, ожидающая, когда её нарушат. За правым плечом Саурона встал Аграхил, за левым — советник королевы, эльф по имени Гелион, чьи прищуренные серые глаза внимательно оглядывали присутствующих.

Слуги внесли свитки пергамента, разложив их перед собравшимися. Пока владыки вновь пробегали глазами строки договора, Саурон молчал, лишь его пальцы медленно отбивали ритм по тёмному дереву стола, словно отсчитывая последние мгновения старого мира.

— Мои прежние условия неизменны, — наконец заговорил он. — Моя власть на Востоке признаётся Гондором как единоличная, а я не посягаю на ваши древние земли. Корабли с моим знаменем также получают право беспрепятственно спускаться вниз по Андуину без остановок и без пошлин. Что до Итилиена…

Он сделал паузу, и Эстаноссиэль продолжила:

— Эти земли издревле принадлежали народу, родственному моему. Ещё до Исилдура и Анариона в этих лесах жили авари. Пусть Итилиен вернётся под мою власть.

Среди гондорских советников пробежал ропот, но Арагорн поднял руку, и все смолкли.

— Древние хроники подтверждают твои слова, — сказал он. — Но что станет с Осгилиатом?

— Коли Осгилиат — древняя столица твоего народа, пусть останется под твоей рукой, но сохранит черты вольного города, — ответила королева. — Пусть он станет мостом между всеми нашими землями — для торговли и переговоров. Назначь ему верного тебе правителя. Но войска Гондора никогда не перейдут Андуин и не войдут в его стены.

— А орки? — резко спросил Имрахил.

— Они уйдут за горы, — ответил Саурон. — Как только Итилиен перейдёт под власть королевы, он будет очищен. Но не только от орков.

Фродо задумался, вспоминая их с Сэмом путь через Итилиен. Если этот край вернётся к эльфам, он снова расцветёт, и Гондор перестанет страшиться вынужденного соседства… Но взгляд его упал на Гэндальфа. Маг стоял неподвижно, сжимая посох так, что костяшки пальцев побелели, а его брови были хмуро сведены.

Теоден, скрестив руки, слушал молча. Лицо его было неизменно суровым.

— Условия те же, что я предлагал прежде, — продолжил Саурон. — Ещё при каждой смене властителя в Рохане, как и в Гондоре, договор будет подтверждаться наследником. Взамен перевалы Мглистых гор будут очищены от орочьих племён. А назгулы решат вопрос с урук-хай Сарумана. Думаю, до конца осени.

— Назгулы в Рохане?! — Теоден сжал кулаки, и в глазах его вспыхнул огонь.

— Либо так, либо оставьте себе бездарные поделки Курумо, но не жалуйтесь потом.

Теоден крепко сжал челюсти, коротко взглянул на Арагорна, затем медленно кивнул.

— Земли бывшего Эрегиона полностью возвращаются королеве, — объявил Саурон. — Она и её муж вольны вершить их судьбу.

Гимли, вспомнив о Казад-Думе, невольно запыхтел и сделал шаг вперёд, но Леголас удержал его, положив руку на плечо.

— Шир остаётся хоббитам в полное и вечное владение, — продолжил Тёмный Владыка, и его взгляд скользнул по Фродо. — Отныне и навеки. Даже Арнор, ныне погружённый в забвение и сорную траву, не будет иметь над ним власти. Но о Шире нам предстоит отдельный разговор.

Эстаноссиэль добавила, и в её голосе прозвучала тень сожаления:

— Несколько месяцев назад я отправила в Шир наблюдателей. Вести, которые они привезут, скорее, нерадостные.

Фродо почувствовал, как внутри у него похолодело.

— Но скоро вы увидите своих родичей, — сказал Саурон, поймав на себе его взгляд. — Они согласились приехать и поведать правду, чтобы их голос был услышан. И это свидетельство уже не получится оспорить даже Мудрейшим.

Его взгляд скользнул в сторону Гэндальфа, и маг тотчас вспыхнул, но ответил холодно:

— Кто эти родичи?

Саурон улыбнулся.

— Те, кто согласился прийти добровольно. Те, кто расскажет, что творит в Шире глава твоего Ордена, забыв все запреты. Интересно, знают ли об этом те, кто послал его сюда?

Гэндальф не ответил.

— Когда они прибудут? — спросил Арагорн, стараясь смягчить натянутость.

— Через несколько часов, — ответил Саурон. — Мы успеем закончить свои дела и даже отдохнуть в преддверии новых.

Когда чернила легли на пергамент, а печати трёх королей и одной королевы скрепили договор, Фродо вдруг осознал: это конец Войны Кольца. Конец Эпохи. Но почему же тогда воздух был так тяжёл, будто перед бурей?

Белый маг стоял у стены шатра, глядя куда-то вдаль, словно видел что-то, чего не замечали остальные.

А снаружи, над полем, освещённым золотым светом заката, где на древках ещё недавно реяли знамёна непримиримых врагов, теперь развевались вместе: Белое Древо Гондора, Золотой конь Рохана, Огненное Око Мордора и Восьмилучевая Звезда Эрегиона.

В повисшей тишине, когда чернила на пергаментах окончательно высохли, а кубки наполнились алым вином, каждый из присутствующих замер, осознавая тяжесть свершившегося.

Саурон откинулся в кресло, медленно отпивая вино из кубка. Его глаза, пылающие огненным золотом, оглядывали шатёр, будто отмечая каждую тень сомнения. Но взгляд его был рассеян — словно мысли Властелина уносились далеко, в глубины времён, недоступные смертным.

Арагорн вполголоса совещался с князем Имрахилом. Теоден и Эомер, склонив головы, перешёптывались — как объяснить народу Рохана, что отныне мир с Мордором скреплён печатями?

Фродо и его друзья молчали, впитывая каждое слово, каждую деталь — чтобы потом, если повезёт, пересказать всё Бильбо.

— Ты должен всё это срочно записать, — шепнул ему наклонившийся через плечо Сэма Мерри. — Старина Бильбо нас просто проклянёт, если мы в пересказах наделаем ошибок для его Алой Книги!

И в этот миг из полутени шатра выступил Глорфиндейл и подошёл к Эстаноссиэль.

— Так… ты та самая рыжеволосая девочка из садов Эрегиона, которую я видел как-то на закате?

Королева медленно повернула к нему голову, и её взгляд был холоден, как горный лёд.

— Я рада, что прославленный родич наконец признал моё существование.

— Кем была твоя мать? — не сдавался эльф. — Та эльфийка из авари? Ме… Мерифин?

И тут случилось нечто невероятное.

Стоявший за плечом королевы советник Гелион вдруг прижал кулак ко рту, явно пряча смех. Потом, не в силах сдержаться, хлопнул ладонью Саурона по плечу, словно делясь с ним какой-то древней шуткой.

И Тёмный Властелин рассмеялся.

Но это не был зловещий хохот Повелителя Тьмы — нет. Это был обычный смех, приглушённый, но искренний, и он заставил его плечи слегка дрожать, а лицо скрывать за кубком.

И Фродо вдруг осознал: эти двое знали друг друга очень, очень давно. Возможно, ещё со времён Эрегиона, от которого остались только поросшие мхом немые камни. Возможно, даже раньше. И между ними определённо была не вражда, а что-то иное — дружба?

Судя по потрясённым лицам вокруг, это понимали теперь все.

Тьелпэлин отвернулся, но в уголке его губ дрогнула улыбка. Эстаноссиэль, чьё лицо обычно было холодным, как мрамор, тоже улыбнулась. Шутка, непонятная большинству, была им явно хорошо знакома.

— Нет, Мерифин не могла быть моей матерью, — ответила королева, слегка склонив голову на бок. — Моя мать действительно была авариэль. Но звали её Меринэ.

Она чуть склонила голову, и в её глазах мелькнула насмешливая искра.

— Возможно, великий герой, ты просто перепутал имена. Моя мать была светловолосой девой.

Глорфиндейл не отступал.

— Тогда скажи мне, королева, что стало с твоим отцом? Я — дальний родич Тьелперинквара по крови Финвэ. И до сих пор… — его пронзительный взгляд скользнул к Саурону. — …я думал, что знаю о его гибели всё. Или я ошибался?

И в это мгновение в шатре повисло мёртвое молчание. Все понимали, насколько этот вопрос опасен. Это было напоминание о предательстве. О том, что Саурон когда-то обманул Келебримбора. О том, что именно он, возможно, и был его убийцей.

Но Тёмный Властелин даже не изменил позы в кресле. Только пальцы слегка сжали кубок. А вот Гелион за его спиной резко выпрямился, скрестил руки на груди и бросил Глорфиндейлу прищуренный взгляд.

— Как приятно сейчас бряцать древней славой и родством с Финвэ. Только что-то, когда Эрегион горел, а народ Тьелпе гиб под мечами, никто из великих домов нолдор не пришёл ему на помощь. Единственный, кто протянул руку помощи в тот час — был Аннатар. И Мордор.

Глорфиндейл изменился в лице, но в его сторону даже не глянул.

— Я узнал тебя, Гелион. Хотя до сих пор не могу поверить, что теперь мы по разные стороны.

Гелион усмехнулся.

— А разве когда-то это особенно отличалось? Я сражался в своих войнах, а ты прятался за стенами Гондолина. Потом ты вернулся из Чертогов — и все вокруг стали славить твою незабвенную мудрость. Но где же она была, когда между домами нолдор снова раскололась трещина?

Он махнул рукой.

— Ладно. Скоро сюда явится Тиридиль — и тогда он потолкует с тобой по-другому.

Глорфиндейл резко поднял голову.

— Тиридиль… тоже с вами?

Эстаноссиэль ответила вместо Гелиона, и её голос на сей раз был холоднее зимнего ветра.

— Советники моего отца остались моими советниками. Ты хочешь знать, кто убил моего отца? Тебе не понравится правда.

Тишина в шатре стала густой и липкой, точно паутина. Даже пламя светильников, казалось, умалилось, боясь нарушить хрупкое перемирие между прошлым и настоящим.

Эстаноссиэль встала с кресла. Её рыжие волосы, словно пламя в полумраке, отбрасывали алые блики на серебряные узоры плаща.

— Возможно, ты и не знал этого, Глорфиндейл, — начала она, и каждый слог её речи падал тяжело, как камень. — Но теперь я проясню это тебе и всем здесь присутствующим.

Её взгляд скользнул по собравшимся, и Фродо почувствовал, как холод проник ему под кожу.

— Когда корабли Западного войска подняли паруса и скрылись за горизонтом, а Война Гнева осталась только в песнях, началась Вторая Эпоха. Мирная, как все надеялись. Но мирной она не стала.

Губы её искривились.

— Белерианд погружался под волны камень за камнем, а остатки эльдар отступали в Линдон. Выжившие авари, синдар Гаваней и Дориата, нолдор рухнувшего Гондолина, Первого, Второго, Третьего Домов… — она сделала паузу, и в её глазах вспыхнула старая боль.

— Тогда же был избран новый король — юный Эрейнион, которого Кирдан назвал Гил-Галадом, наследником Финдекано из Второго Дома. Но вокруг моего отца, которого многие помнили ещё с времён, когда над Ардой не всходило солнце, собрались те, кто бежал из разрушенного Химринга, павшего Нарготронда, сожжённого Аглона и с Амон Эреб…

Глорфиндейл потемнел лицом, но молчал.

— Казалось бы, освободившись от Моргота, эльдар могли бы радоваться свету… но вместо этого начали копаться в старых ранах, — голос её зазвенел, как клинок. — Синдар и гондолинцы припомнили Первому Дому Альквалондэ, Дориат. Даже своих мертвецов. Мой отец не участвовал в братоубийственных войнах, а в Гаванях он сражался против орков бок о бок с Кирданом. Но он был сыном Куруфинвэ, слишком похожим на него — и этого оказалось достаточно.

Она сжала кулаки, и её ногти впились в ладони.

— Спроси себя: зачем он увёл свой народ через весь Эриадор? Чтобы остановить новую резню. Чтобы дать время затянуться старым шрамам. Он ковал Кольца, чтобы исцелить Средиземье, удержать его от распада…

— Кольца Власти были созданы для порабощения! — внезапно громыхнул Гэндальф, и его посох глухо ударил о землю. — Все они связаны с Единым!

Гелион, до этого момента стоявший в тени, резко рассмеялся.

— Надо же! Кто, как не ты, майа Амана, даже не служитель Ауле, может судить о Кольцах? — его голос зазвенел язвительной насмешкой. — Наверное, не я — тот, кто помогал ковать их все, включая то самое Единое!

И после этих слов осталась только тишина. Замерло даже дыхание. Саурон, до сих пор молчавший, наконец поднял глаза. В них читалось презрение.

— То, что вы не понимаете сути моего замысла, я понял уже по одному вашему глупому названию. Оно — Единственное.

Он откинулся в кресле, будто устал от невежества слушателей.

— Три Кольца Келебримбор отдал сам — Галадриэли, чтобы она поняла их смысл и как их можно использовать её народом. Эльфы ковали для эльфов. Их предназначение не было искажено. Девять я создал с его помощью — они работают, хоть и не так, как ожидалось. Возможно, виной тому природа людей, которую мы не смогли понять полностью.

Гимли вздрогнул.

— А Семь… — Саурон скривился. — Семь были отравлены смертью их творца. Они были розданы без его ведома. В конечном итоге я забрал их как неудачные.

— Твои эксперименты над волей свободных народов принесли в этот мир только страдания! — вскричал Гэндальф.

Саурон резко повернулся к нему, и в его глазах вспыхнул яростный огонь.

— Эксперименты, Олорин? — его голос стал опасно тихим. — Кольца не были готовы. У нас были впереди годы на исследования! Но Тьелпе отнёс первые образцы Артанис… — он встал, и его тень накрыла стол. — А она показала их Гил-Галаду. И он увидел только то, что хотел видеть и чего боялся: опальный родич посмел снова взять в руки молот. Посмел создать то, что в силах изменить мир. Опять. Разве это можно простить? И он послал к Тьелпе свою дружину!

Он обернулся к застывшему на месте Глорфиндейлу.

— А ты, «мудрейший», знал ли, что твой внезапно коронованный король исходил завистью к своему знаменитому родственнику, видевшему Аман? Что они столетиями избегали друг друга не из-за расстояний между столицами, но из-за бесконечных ссор?

Тишина в шатре стала густой, точно чернила. И в ней Эстаноссиэль положила на стол осколок металла на серебряной цепочке. Он сверкал холодно, неестественно — слишком острый, слишком совершенный для простого обломка.

Все поняли. Это был наконечник стрелы. Не грубой людской, не тупой орчьей — а эльфийской, выкованной с непревзойдённым мастерством и до сих пор сохранившей остроту.

— Она пробила сердце моего отца, — голос Эстаноссиэль звучал ровно, но в нём дрожала древняя ярость. — Я была маленькой девочкой, в тот день игравшей в прятки вблизи его приемного зала. Он принимал послов Линдона, а я укрылась в складках занавесей за его троном.

Она замолчала, будто вновь видя перед собой тот день.

— Я помню гневные выкрики и лязг мечей. А потом… как я пытаюсь вытащить стрелу из его груди. Он уже лежал мёртвый у подножия трона. А во дворце разворачивалась бойня.

Фродо ахнул, ощущая подкатившую к горлу дурноту. Даже Гэндальф побледнел. Арагорн медленно опускал поднятую ко лбу руку.

— Меня вынесли из дворца советники отца. Мы бежали от дружинников Линдона.

Она подняла голову, и её глаза горели.

— Вам ещё интересно, почему я здесь? Потому что из горящего Эрегиона меня вынес он.

Её взгляд упал на Саурона. Тот не оправдывался. Не кивал. Просто принял этот взгляд, как принимают долг.

— Когда я выросла, я узнала всё, что излагали наши летописи о войнах Эрегиона. Не Мордор начал эту войну. Он лишь ответил. Пусть и жестоко, но ни один из нас его не обвинит.

Она резко провела рукой по воздуху, будто рассекая невидимую ложь.

— Мой отец происходил из Первого Дома, но он не приносил клятву Феанаро. Не поднимал меч на родичей! А погиб — потому что кровь не вычеркнуть.

Теперь её голос гремел, как колокол:

— Валар решили проклясть весь род моего прадеда, деда, отца? Что ж, видимо, проклятие кончилось на нём! Им больше не запереть нас в сумраки Чертогов! И да увидит мир…

Она вскинула руку, указывая на знамя с восьмилучевой звездой:

— Я поднимаю знамя Первого Дома снова!

Её взгляд вонзился в застывшего Гэндальфа.

— Три Кольца принадлежат мне — как наследнице Тьелперинквара Куруфинвиона. И для начала, майа Амана Олорин, верни хранящееся у тебя Кольцо Огня! Это Кольцо эльфов!

Шатёр аж затрещал от напряжения. Однако Гэндальф не шелохнулся.

— Ты не смеешь его носить, слуга Валар! Или хочешь, чтобы все подумали, что те, кто послал тебя — воры? — её губы искривились. — Как Моргот украл Сильмариллы Феанаро?

Гэндальф побледнел, затем вспыхнул румянцем гнева. Его пальцы сжались вокруг цепочки на шее — и резким движением он сорвал её.

Нарья, Кольцо Огня, сверкнуло в воздухе, будто раскалённый уголь. Фродо замер, со страхом ожидая, что маг отшвырнёт его в сторону. Но в последний момент мудрость перевесила гнев. Маг положил Кольцо на стол перед Эстаноссиэль и отступил на шаг назад.

Его лицо было тёмным, как грозовая туча. Но он по-прежнему молчал, прекрасно понимая, что каждое его слово теперь будет разобрано, истолковано, разнесено по всему Средиземью. Даже Валар, должно быть, застыли за Морем, наблюдая за этой немыслимой сценой.

Эстаноссиэль взяла Кольцо. И в её руках Нарья вспыхнула — не ослепительным пламенем, а мягким золотистым светом, словно приветствуя её. Никаких пояснений более не требовалось. Кольцо узнало в ней кровь своего создателя.

Королева подняла глаза и устремила взгляд на Элладана и Элрохира, безмолвно застывших у дальней стены, цветом лица сейчас очень схожих с серым шёлком.

— Что же до вас, четвероюродные братья мои... — голос её прозвучал куда мягче, но в нём слышался стальной отзвук власти.

Фродо внезапно осознал незримые нити родства, опутавшие всех собравшихся. Даже не ведая, что сам Элронд был воспитан Маглором, дядей Тьелперинквара, в те страшные годы, когда бушевала Война Гнева.

Эстаноссиэль возвышалась над ними не только ростом, но и грузом прожитых веков — две тысячи лет отделяли её от этих потомков. И смотрела она на них с высоты своего опыта, своей крови, своего титула.

— Пусть Хранители оставшихся Двух Колец сейчас отсутствуют... но, я верю, вы донесёте мои слова до них… — её голос звучал ясно, без угрозы, но и без сомнений:

— Они останутся Хранителями, если пожелают. Я не намерена идти войной на близких родичей. Пусть Имладрис и Лориэн и далее пребывают в своём золочёном уединении. Даже если Артанис и Элерондо решат надеть Кольца — пусть не тревожатся. Их воля останется неприкосновенной. Мой наставник дал слово не вторгаться в сны Галадриэли.

Её пальцы слегка сжали Нарью, когда она добавила:

— Но, если ноша покажется им слишком тяжёлой — пусть вернут. Или передадут достойным преемникам. За Море им пути не будет, пока Кольца остаются в их руках.

Склоняя голову в знак окончания речи, она позволила рыжим прядям скрыть на миг своё лицо.

— Так и передайте своим близким. А теперь… есть ли ещё вопросы?

В последних словах не звучало вызова — лишь холодная уверенность той, чьё слово закон.

Тишина повисла густая, тяжёлая, как предгрозовое небо. Арагорн украдкой перевёл дух. Худшее миновало — не коснувшись Арвен, не задев Элронда, даже Галадриэль, казалось, избежала гнева Саурона и королевы. Лотлориэн останется в цвету. Магия Трёх не угаснет.

А Гэндальф вдруг понял иное. Саурон предвидел увядание Средиземья и остановил его — в последний миг. Если Нарью наденет Эстаноссиэль… эльфийская магия вернётся.

Он ещё не до конца осознавал последствия этого безумного шага, которого не предвидели даже Валар. Но яснее ясного было одно: перед ними начиналась новая Эпоха. Та, которую никто не ожидал.

Резкий звук разорвал торжественную тишину. Саурон хлопнул в ладоши — будто разбивая значимость момента. Фродо вздрогнул, всё ещё пытаясь осознать, что только что свершилось.

Нарэтлон повертел в руках опустевший кубок и вскинул бровь. Отставив в сторону кубок, размял движениями пальцы.

— Что ж, а теперь мы будем ждать гостей из Шира, — произнёс он невозмутимо, словно только что не решалась судьба целой Эпохи.

После его слов в шатре снова воцарилась странная, нервная тишина. Люди Рохана недоуменно переглядывались, понимая едва ли половину из того, что сейчас здесь произошло.

Мерри, Пиппин и Сэм ёрзали на местах, чувствуя, что только что стали свидетелями чего-то грандиозного, но не зная толком, чего именно. Арагорн, Элладан и Элрохир обменялись взглядами — потерянными, тяжёлыми. Они знали слишком много, чтобы не понимать последствий.

Свита Саурона и советники Эстаноссиэль стояли неподвижно, словно ожидая распоряжений.

Эстаноссиэль снова опустилась в кресло, приняв холодную маску безразличия. Её сын, Тьелпэлин, налил ей вина — спокойно, почтительно, будто ничего необычного не произошло.

Лицо Глорфиндейла вдруг исказилось — не по-эльфийски резко, откровенно. Он протёр лицо ладонями — жест, больше подходящий уставшему человеку, чем древнему воину Гондолина — и молча вышел из шатра. Ему нужно было остаться наедине с мыслями.

Саурон лениво вертел кубок в пальцах, наблюдая за всеми. И Арагорн вдруг осознал: ничто из произошедшего сегодня не стало неожиданностью для древнего майа. Всё — каждое слово, каждый жест, каждый вопрос или ответ — всё было просчитано им.

Он добился своего. Как ни странно — восстановил мир. И Арагорн вдруг понял зачем, когда заметил, как взгляд Саурона незаметно скользнул к хоббитам.

Всё это — договоры, переговоры, возвращение Колец — было сделано ради них. Ради Шира. Саурон остановил войны, сдержал конфликты, оставил землю нетронутой, потому что они — испытание Эру.

После грозовой атмосферы шатра хоббиты с облегчением вышли на свежий воздух. Сэм, потирая ладони, которые слишком сильно сжимал от волнения, уселся на поваленное бревно.

— Вот так дела, — проговорил Мерри, — я, кажется, понял только половину из того, что там говорилось. Фродо, ну ты-то хоть разобрался с этими Кольцами?

Фродо безмолвно покачал головой, его пальцы невольно потянулись к пустому месту на груди, где раньше лежало… Единственное.

— Не больше вашего. Только то, что Кольцо Гэндальфа теперь у королевы. А остальные… в безопасности?

Пиппин, пялившийся в темнеющий небосвод, где уже загорались первые звёзды, вдруг шлёпнул себя по лбу.

— Так это же тот самый Гил-Галад! Ну тот, про которого Сэм пел песню на привале, помните? Гил-Галад, светлый государь…

Сэм только отвернулся. Песню-то он любил — Бильбо перевёл её так складно. Кто же знал, что так обернётся.

Мерри сочувственно глянул на него.

— Ладно. А вот что я спросить хотел: неужто правда, что кто-то из наших сюда явится? Да и как? И вообще, что, вы думаете, сейчас творится в Шире?

Фродо только развёл руками. Оставалось только ждать и надеяться на скорые ответы.

Чуть в стороне от них Леголас и Гимли обсуждали последние события. Леголас выглядел очень встревоженным.

— Я должен послать письмо отцу. Всё изменилось в одночасье. Но ведь и Гондор, и Рохан… — он замолчал в растерянности.

— Трубку бы, — проворчал Гимли, отчаянно хлопая себя по карманам. — А лучше бы сюда бочонок эля. Никогда не думал, что доживу до такого. И Мория… — он издал тоскливый вздох.

— Мир действительно меняется, мой друг, — вздохнул Леголас. — Но разве это не лучше новой войны? Хотя... — его взгляд скользнул к шатру, за пологом которого исчезло посольство Эрегиона. — Боюсь ещё не всем нашим заботам подошёл конец.

Не обнаружив Гэндальфа у костра, Арагорн пристально оглядел поляну. Королева с сыном и советниками исчезли в сумраке, видимо, решив немного отдохнуть после долгой дороги и переговоров. Глорфиндейла тоже не было видно. Постояв немного в раздумьях, Арагорн направился к одинокой фигуре у дальнего костра. Саурон или Нарэтлон безучастно помешивал угли длинной веткой.

— Каковы твои дальнейшие планы? — прямо спросил Арагорн, опускаясь на бревно на противоположную сторону костра.

Тот даже не поднял головы.

— Дождаться новостей из Шира. Найти сносное вино. В любом порядке, — в его голосе было сложно что-то различить, но огненный взгляд коротко полыхнул в сторону Арагорна. — Ты принял верное решение, Элессар. Но ты же понимаешь, что нам, вероятно, придётся вмешаться?

— Если Саруман перешёл черту?

— Он перешёл её давно. Истари не зря было запрещено подчинять волю детей Эру.

Арагорн нахмурился.

— Говоря о хоббитах... Ты действительно считаешь их... его испытанием? Но не мог же ты догадаться об этом сразу?

Пылающие глаза наконец взглянули на него.

— Если ты помнишь, я говорил уже, что узнал их при первой же встрече. Ну а вообще, — в голосе майа прозвучало что-то вроде снисходительного раздражения. — Когда мы лишь задумывали Кольца, просчитывали их, числа не сходились. Три — для эльфов. Семь — для гномов. Девять — для людей. А пять? Пять предназначалось для отсутствующих. Это было очевидно.

Арагорн открыл было рот, но слова застряли в горле. Саурон швырнул ветку в огонь, и искры взметнулись в ночное небо, словно внезапное озарение.

— Забавно. Последыши пришли. И они появились именно тогда, когда были нужны. Разве это не тот ответ, что тебе нужен?

Арагорн потянулся было к трубке, но вовремя сообразил, что в парадных одеждах, которые на нём сейчас, её точно нет. Придётся обождать до лучшего момента.

— А что значит это испытание? Что мы должны понять или совершить?

Саурон молчал какое-то время.

— Квенди явились в Арду прежде первых троп. Прежде первых слов, нарушивших эту тишину. Они учились и тому и другому, а позже стали учителями для атани. Учителями, наставниками и защитниками. А, обучая, сами поняли большее о себе. Теперь настала ваша очередь. Малый слабый мирный народ будто меньшие братья. Вот и подумай хорошенько, Элессар, что вы можете сделать и чему научить друг друга? Но если они исчезнут, вы потеряете шанс. В том числе шанс понять что-то важное о самих себе.

— Ты сейчас говоришь как Гэндальф, — вырвалось у Арагорна.

Саурон вдруг беззвучно рассмеялся.

— Ну, хорошо. В природе вашего племени много всего намешано. Ваша короткая жизнь определяет ваши страсти. Вы столько всего хотите успеть сделать, совершить за отпущенный вам срок, но не только познать мир, но и получить желаемое, а то и захватить — даже силой. В вас заложено стремление к большему, чем вы зачастую можете достичь. Порой это хорошо, заставляет вас двигаться вперёд. А порой и не очень.

Арагорн нахмурился.

— Вспомни Кольцо, — прямо сказал Саурон. — Отчего именно Фродо из Шира был вами выбран лучшим Хранителем? И, ответив себе честно на этот вопрос, ты поймёшь, чему вы можете научиться.

Арагорн поймал себя на движении рукой, будто бы всё-таки искал рядом с собой на бревне потерянную трубку. Сколько же ночей он провёл почти вот так, у костра, на границах Шира… Страны, в которой не было ни короля, ни знати как таковой, не было своей армии, да хоббиты воевать и не стремились. Хотя при желании, даже несмотря на малый рост, могли бы стать опасными соседями.

— Они проводят жизнь в песнях и трудах, пусть и в тяжёлых, но, как я успел понять, это их даже радует, — продолжил Саурон, как будто уловив его мысли. — Они радуются простым подаркам и еде, прогулкам и праздникам. В чём-то схожи с эльфами. Но, в отличии от них, их жизнь коротка, как и у вас, но отпускают они её гораздо проще, не мечтая о вечности.