Парадокс выбора (джен)

Прощание с семьёй Эванс под вечер следующего дня выдалось тёплым, дружественным. Джек хлопнул Уильяма по плечу и сказал пару напутствий, Мэри, всё еще слабо пахнущая выпечкой, обняла на прощание. Даже Петуния, как бы ни хотелось ей скрыть это, вежливо кивнула и вызвалась пройтись до вокзала, хотя смотреть на чемодан с расширенным пространством всё же старалась без выражения. Лили, разумеется, шла рядом, с неподдельным вниманием слушая всё, что Уильям говорил — как будто старалась задержать с ним каждую лишнюю минуту, отсрочив продолжение нудных летних будней. Конечно, он не собирался обратно ехать тем же способом, желая опробовать трансгрессию, ибо практиковаться в реальных условиях все же необходимо.

Уильям, которого с самого утра разбудила сонная Лили, провёл вместе с ней практически целый день, гуляя. Девушка все-таки вознамерилась показать все хоть сколь-либо интересные месте в городке, и была в этом порыве неумолима.

Они провели день в прогулках по округе, и, как обещала Лили, девушка не пожалела усилий. Тянула его от одной улицы к другой, рассказывала истории о школе, о соседях, о том, как однажды чуть не сожгла сарай своим детским выбросом магии. Она смеялась, тень беспечности лежала на её лице. Уильям, хоть и слушал внимательно, часто ловил себя на ощущении странной двойственности — он уже знал, куда они направляются, потому что когда-то видел это место.

Они вышли на старую поляну, почти скрытую за поросшими травой холмами. Вдалеке проглядывала река, тихая, лениво блестевшая под солнцем. Дерево, под которым в другой жизни сидели два совсем юных волшебника, росло всё так же. Изогнутое, с широким стволом и густыми ветвями. В его форме было что-то узнаваемое до боли, отчего он невольно прикоснулся к нему.

Все-таки к Хогвартсу Моррисон уже привык, а тут очередное напоминание о прошлом. Пожалуй, в первые лет шесть новой жизни он чувствовал себя точно так же, как сейчас — будто зритель со стороны.

— Я любила тут сидеть, — сказала Лили, чуть сбавляя голос. — С Северусом мы тут и познакомились… — Она запнулась и отвела взгляд.

Уильям кивнул, не сказав ни слова. В груди у него всё невольно сжалось от двойственности ощущений. Вновь вспомнил, как много лет назад смотрел на эту сцену с экрана, но теперь это дерево стояло перед ним — настоящее, с шероховатой корой и качающимися под ветром листьями. Он сделал вид, что просто любуется видом.

Когда солнце стало садиться, и воздух стал свежим, они вернулись в дом. На этот раз без лишних слов. Собрав всё необходимое, Уильям в последний раз за следующие полтора месяца тепло вел беседу ни о чем конкретном с Лили у порога. Петуния, наблюдавшая всё со стороны, ничего не сказала, лишь тихо отвернулась к саду.

На вокзал он на самом деле не собирался идти. Сказал, что сам дойдет до станции, когда троица уже прошла половину пути, дабы девушкам не пришлось идти по темноте обратно. Объяснение выглядело логично, и никто не заподозрил иного — разве что Петуния прищурилась чуть дольше обычного, но промолчала. Лили же поверила без сомнений. Как всегда.

Когда он наконец остался один, убедившись, что сёстры Эванс ушли, лишь спокойно кивнул самому себе. Листья на деревьях уже шевелились от надвигающегося ночного ветра, довольно прохладного, чтобы парень против воли поёжился. Парень шагнул за куст, спрятавшись от глаз, достал палочку и сосредоточился.

Первый прыжок — к просёлочной дороге в пяти километрах от Коукворта.

Ощущение было всё ещё неприятное, но более терпимое чем в прошлый раз: внутренности сжались, будто их протянули через узкую медную трубу, затем — внезапный холодный укол в висках, и земля снова под ногами. Он выдохнул, глянул по сторонам — пустынная дорожка, пара кустов, старый указатель, на котором ржавыми буквами обозначался отдалённый фермерский посёлок. Сердце билось учащённо, но ноги держали уверенно.

Он передохнул с полминуты, отстранив тяжесть в груди, и снова вывел нужный жест концентратором.

Второй прыжок — ещё дальше, поблизости от города в два раза большего, чем Коукворт.

Теперь перемещение вышло чуть грубее. Трещина в воздухе разверзлась с еле слышным щелчком, и его бросило вперёд — пришлось выставить руку, чтобы не рухнуть носом в асфальт. Голова коротко закружилась. Вдалеке гудели маггловские машины, на горизонте играли неоном вывески дешёвых закусочных. Глаза на миг заслезились от рези болезненных ощущений.

— Про слово «стабилизация» волшебники видимо забыли, когда создавали это…

Он проклял сам себя за желание срезать путь. Но поезд? Снова тащиться туда, снова сидеть у окна, растягивая поездку на лишние часы, когда можно сэкономить и оказаться дома за какие-то минут тридцать — невыносимо. Лучше уже три рывка с привкусом рвоты, чем эти долгие часы в обители потных тел и запаха угля, хоть в первый раз было даже в чем-то приятно, но с него, пожалуй, хватит на ближайшее время.

Третий — к окраине Лондона. Ближайшая знакомая точка, практически в упор к вокзалу.

Тут он уже собрался. Аппарация прошла мягче. Пространство хрустнуло, его втянуло, затем выкинуло обратно — в мрачноватый тупик между кирпичных стен, где пахло сыростью и старым табаком. Он выпрямился, расправил плечи, поправил ворот рубашки. Всё, дома.

Оттуда он вышел на главную улицу, пройдя мимо колонки с растрепанными газетами, будки с выцветшим телефоном и лавки с закрытыми жалюзи. Город встречал его вечерним шумом: клаксоны, разговоры, сверкание окон. Проходя мимо витрин, Уильям заметил своё отражение: лицо усталое, но спокойное. Он всё сделал правильно, без расщепов. А то неловко бы вышло, пришлось ему самого себя штопать, хе-хе.

Он не спешил. Под ногами — немного потрескавшийся асфальт, а дома, казавшиеся когда-то холодными и чужими, теперь вызывали странное чувство устойчивости. Словно, вернувшись сюда, он снова обрел равновесие на пару с уверенностью, что теперь всегда сможет трансгрессировать в нужное место, если понадобится.

До дома он добрался с наступлением сумерек, взяв обычное такси, благо фунты у него с собой были (догадался взять при поездке в Коукворт, да и билеты же на что-то брать надо было), да так и доехал, когда небо уже стало глубокого мягкого красного цвета. Закаты тут, конечно, загляденье.

Встал у соседнего от своего дома из-за скрывающих чар, рассчитался и вышел из машины, устало выдохнув. Ну, вот он и дома.

* * *

Последующие несколько дней Уильям отдыхал, морально настраиваясь на только предстоящую зубрёжку всего и вся, ибо когда-то все же начать придется, как бы ему не хотелось вновь влезать во всю ту яму знаний, вынесенную из Запретной секции.

Так, на третий день его вновь чуть не свалило искушение отложить всё ещё на чуть-чуть:

Во время семейного ужина на кухне, вновь поедая мамин пирог (да, это его любимое блюдо), и болтая о мелочах, которые только придут в голову, просто чтобы разбавить тишину и провести вечер вместе. Из духовки струился остаточный жар, а за окном сгущались сумерки, окрашивая стекло в рыжеватый оттенок. Мать, устроившаяся у края стола, то и дело подливала чай, а иногда — не к кому-то конкретно — бросала мягкие, почти автоматические замечания: «Скоро надо будет закупиться мукой», или «Надо обновить чары на вещах».

Отец ел молча, сосредоточенно, пока не отставил вилку и, поиграв пальцами по ободку кружки, неожиданно сказал:

— Меня сегодня опять вызывало начальство. Просят во Францию, пока ненадолго, вроде на две недели.

Мать подняла брови:

— Снова? Опять в какой-то погром? Или теперь будет спокойнее?

— Да, вроде как получше чем в прошлый… — он пожал плечами. — Ходят слухи, что Фостерли теперь работает в тесном сотрудничестве с французскими колдо-медиками. Возможно, стараются наладить координацию, чтобы не было того бардака, как в прошлый раз. Но… — он замолчал, покачал головой, задумчиво смотря в стену. — Похоже, там всё как обычно. Никто ничего не понимает, но пытаются сделать как лучше.

Очередная поездка, на самом деле, довольно вовремя для парня. Все же к нему могли появиться неудобные вопросы, если бы он начал практиковать что-то слишком уж выбивающиеся из программы даже за пятый курс. Он ведь ещё не говорил, что смог обнести половину секции, ибо предчувствовал, что примерно после этого начнется.

Мать опустила глаза, криво повела пальцем по краю тарелки:

— Может, откажешься? Найдётся кто-то другой. Ты и так уже месяц провёл там.

— Я не могу, — просто ответил отец. — Нас и так мало. А раз зовут — значит, нужна конкретная помощь. Они просили именно меня. Сказали, что столько опыта в отбитии идиотов с того света, как у меня, им больше особо негде и искать. Могли, конечно, и Сметвика взять, но тот сейчас в Германии, все ещё пытается ту женщину, пострадавшую на международной встрече, вылечить, бедняга.

Уильям встретился с отцовским взглядом. И решил чуть подыграть, откинувшись на мягкую спинку стула и спокойно спросив:

— Мам, а не хочешь с ним поехать? Отдохнешь там, походишь по местным бутикам, заодно проконтролируешь, чтобы отец не слишком зашивался на своей работе, а?

Отец чуть усмехнулся, с легким веселье посмотрев на Эвелин.

— А что, Уил хорошую идею предложил. Только тогда и ты поедешь тоже, — довольно кивнул на сына Джонатан.

Уильям вздохнул и откинулся на спинку стула. Взгляд скользнул по окну, где деревья уже тонули в темноте. Пирог в его тарелке остыл, так и оставшись недоеденным, все ещё иногда притягивая к себе глаза парня.

— Я не поеду, — сказал он, сразу продолжив, дабы его не перебили, — мне ещё нужно подготовиться к пятому курсу, я и так больше половины лета просто отдыхал. Хочу сейчас всё выучить, чтоб в Хогвартсе не тратить слишком много времени на это. Да и вам вдвоём будет полезно развеяться там в свободное от работы время.

— Ты точно уверен? — С заметной озабоченностью в голосе спросила Эвелин. — Идея снова побывать во Франции мне, конечно, по душе, но ты ведь тут один останешься и…

— И мне уже пятнадцать, а уж прокормить себя я точно смогу, не полный дурак ведь, — намеренно перебил причитания матери Уильям, — так что не переживай, никуда я не денусь за эти две недели.

Да и банально побыть в одиночестве хочется, покопаться в своих мыслях… «вспомнить», каково это, осознавать, что ты остался совершенно один на определённый срок, и никто не придет проведать. Ему ведь это особо и не удается за целый-то год! Сначала Хогвартс, где постоянно происходит какой-то кипиш даже когда кажется, что вроде-бы всё тихо и спокойно. А после лето у себя дома, где практически регулярно находится кто-то один из родителей.

Тем более Уильям уже был во Франции годом ранее, в Париже. Именно тогда мать решила спонтанно сорваться на отдых в столицу лягушатников, организовав спорые сборы впопыхах.

— Ты уверен? — Все же уточнила Эвелин.

— Абсолютно, мам! — Уверенно кивнул парень, легонько пнув отца по ноге, чтоб тоже помог, а то просто сидит и смотрит, совсем никуда не годится… — Уверяю, по приезде вы не найдёте горящие руины, дом останется в целости и сохранности, как и я сам.

— Да, дорогая, — уверенно добавил Моррисон старший, — Уил уже не ребёнок, а нам с тобой полезно будет развеяться в свободное от работы время. Не целыми же сутками меня там держать будут.

Выдохнув, будто делая тяжелейший выбор (быть или не быть), Эвелин неспешно встала из-за стола.

— Ладно, два оболтуса, уговорили, — немного ворчливо начала женщина, — но, значит так…

Уильям с честью выдержал следующие десять минут, за которые мать инструктировала парня про всё и вся касательно дома (будто он был посторонним каким, Мерлин), что еду она наготовит сама, и про необходимые вещи, пока их не будет. Парень кивал, кивал и ещё раз кивал, иногда поддакивая в нужные моменты. Пусть она отведёт душу, рассказав всё, что считает важным, если ей так будет спокойнее. Ему не в тягость просто посидеть послушать то, что он и так сам знает. Мать же, всегда будет переживать за собственного сына, ничего необычного.

И всё же это был хороший вечер.

* * *

Эвелин и Джонатан уехали ранним утром — чемоданы, красивая выездная одежда и краткие объятия, от которых на сердце осталось тёплое чувство комфорта. Мать прижимала Уильяма к себе дольше обычного, оставляя запах каких-то цветочных духов и знакомого ощущения безопасности, как будто могла передать через него защиту на всё то время, что будет далеко. Отец же был немногословен: пожал руку, пристально посмотрел в глаза, коротко кивнул. Иногда он до смешного карикатурен в этом плане. Потом они скрылись за входной дверью, и дом стал заметно тише. Даже часы в коридоре будто начали идти чуть медленнее.

Уильям наконец остался полностью один.

Парень никуда не спешил. Зашёл на кухню, два резких взмаха волшебной палочкой и уже наполненный водой чайник встал на работающую плиту. Из коробочки выбрал крепкий чёрный чай с тонкими вкраплениями каких-то трав — смесь, которую особенно любил отец и подсадил на неё Уильяма. Огонь под чайником потрескивал, вода закипала лениво. Пока всё готовилось, прошёл в гостиную, на миг задержался у камина и нужным движением концентратора активировал переключатель декоративного пламени — камин вспыхнул мягким, ровным светом, потрескивая, и не было ни жара, ни опасности. Просто иллюзия, дарующая настоящий уют.

Он сел в своё кресло, слегка откинувшись на спинку, позволяя телу расслабиться. На подлокотнике — уже готовая чашка с напитком. В руках — подаренный на рождество дневник, в котором уже копились исписанные его почерком страницы: выдержки, теории, редкий анализ старых текстов, когда-то скрытых в пыльных свитках и засекреченных гримуарах (не таких уж, получается, и засекреченных, если их смог переписать «подросток» пятнадцати лет).

Первая заглавная часть дневника была посвящена, как и большинство его размышлений, самой сути магии. Не заклинаниям. Не мануалам по трансфигурации или зелий — а именно самой её природе.

Всё же чары каталога — настоящее чудо, которое придумал кто-то определённо гениальный. На первой странице создаются оглавления (название, как понятно, выбирает сам пользователь), стоит на которые просто немного выпустить магии, как открывается нужная страница.

«Магия не возникает из ничего. Она не есть энергия в чистом виде, которую можно увидеть, она — производная. Как дыхание — не воздух, а его поток. Магия — лишь следствие взаимодействия различных переменных. И если судить по тому, что я читал в трактатах Лавинии Сайрус (занимательный автор, по возможности поискать ещё работы), — поток, питаемый изнутри живым существом. Она не существует отдельно. Даже у волшебных артефактов — всегда был создатель. Всегда был импульс. Также появляются и различные аномалии (Некрополь, официально зарегистрированный прорыв мертвецов две сотни лет назад, импульсом стал идиот-некромант, сжёгший часть собственной души (по опубликованной версии Отдела Тайн, естественно засекреченной, но Запретная секция — чудо) в ритуале для получения нужного эффекта — не из пустоты, потребовался какой-либо катализатор. Сама по себе магия (или эфир? или мана? Почему нет точной терминологии, волшебники, алло?!) аморфна, насколько я смог понять, но при этом находится везде и всюду, просто не каждый к ней чувствителен, что обосновывает существование магглов и сквибов».

Сразу же дальше на странице аккуратным, с немногочисленными завитушками почерком:

«Она привязана к сознанию. Но не только к разуму. Её основа — эмоциональная воля. Связь с душой? Её существование доказано, крестражи — показатель. Поэтому самые сильные эффекты проявляются в момент пика чувств: страха, ярости, любви. Это не случайность. Это прямое следствие механики её действия. Можно сказать, магия — это эмоционально-когнитивная проекция, уплотнённая до результата. Тогда Риддл — аномалия? Без понятия, не достаточно знаний взаимодействия магии с девиантами».

Он откинулся немного назад, размешал чай, и позволил себе короткий вдох. Всё так. Чем больше он наблюдал за собой и за другими, тем очевиднее становилась связь между ощущениями и результатом. Стоит только вспомнить, как работала аппарация: стоило терять контроль — появлялся риск расщепа. Или как легко было вызвать какое-либо болезненное проклятие, когда внутри — паника, отчаяние, злость. Но как же трудно — вызвать то же самое на ровном месте, когда всё спокойно, без повода, просто по инструкции, будто машина (вопросов к способностям Риддла всё больше — это ведь прямое противоречие его теории).

Создать новое заклинание — значит, подобрать верную формулу, логическую и интуитивную, но ещё и вплести в неё чувства. Сформулировать эффект — этого мало. Его нужно почувствовать, нужно ощутить тот образ, который стоит за заклинанием, как ощупываешь форму в темноте. Это как писать музыку: мало знать ноты, важно слышать. Чувствовать. Верить в то, что будет звучать. Но после первого успешного применения функцию «слышать» можно убрать, ибо волшебник уже знает желаемый эффект и способ его достижения.

«Вот почему самые старые заклинания сохранились. Они как следы сильных эмоций в камне. Как будто кто-то пронзал ткань реальности с такой силой, что она осталась повреждённой навсегда. Вбитый в мир след. И этот след можно повторить. А значит — воспроизвести эффект. Но попробуй сотвори его заново — с нуля — и поймёшь, насколько тонка грань (необходимый катализатор для создания Авады? Вроде бы желание безболезненной смерти и сотни часов труда в придачу, результат на лицо). Чем сложнее эффект — тем больше магии необходимо для его создания».

Уильям провёл пальцами по краю страницы, глядя в огонь. Огонь мигал, мягко отражаясь в стеклянных дверцах камина. В доме было спокойно, ни звука, кроме тиканья часов. Ему нравилась эта тишина. Идеальное пространство, в котором можно думать.

Открыв другую главу, парень смотрел на написанное сложным взглядом. Помнил, как руки слегка потели, когда он переписывал строки о том, что некоторые формы воздействия на сознание вели к необратимым последствиям, невольно проецируемым на себя самого: распад внутренней структуры, утрата личности, прямая зависимость от катализаторов.

Сухо. Клинически. Но за этим стояли настоящие, вполне осязаемые ужасы многих проверок различных теорий. Он пока не знал, готов ли читать дальше, пока не разберется в базовой ментальной магии. Всё же забредать слишком далеко, не освоив и базовый уровень обычно ничем хорошим не заканчивается.

Сейчас, когда в доме никого не было и точно не появится любопытной матери у двери, Уильям спустился в подвальный зал для практики чар, взяв с собой палочку, дневник и бутылку воды. Он знал, что впереди — минимум час, но скорее всего куда больше, и надеялся, что сможет достаточно быстро выучить то, что уже давно хотел, ещё с зимних занятий с Хоффманом, мир ему прахом.

На очередной из сотен страниц, которую Моррисон открыл, рукой был записан практически пошаговый путеводитель для «Aqua Eructo» — заклинания, создающего струю воды. Формулировка — чёткая, направление — вперёд от точки фокусировки, источник — магическая энергия, преобразованная в элементарную форму. Сложность, как было указано, заключалась в удержании нужного уровня давления и объёма.

Оно заинтересовало парня своей многофункциональностью. Потушить пожары, костры и агрессивных огненных саламандр, конечно, бывает полезно, но куда больше его привлекает боевое применение. Обычно Протего блокирует одно направленное заклинание, а то, как известно, не наносит слишком сильного давления на щит, пробивая в основном за счёт своей мощи. Но что будет, если на защиту налетит сильный напор воды, который будет подвергать защиту постоянному физическому давлению?

Конечно, сомнительная эффективность, но иногда неожиданность в бою может сыграть куда больше, чем грубая сила. Удивил своего противника — победил. Ещё одна известная большинству мудрость почившего профессора.

Базовое заклинание наверняка не выдаст желаемого эффекта, но ведь напор можно и увеличить, на пару с давлением, убавив объем выпускаемой струи воды. На последнее, к сожалению, знаний Уильяма ещё не хватает, чтобы модифицировать уже существующие заклинания. В этом плане он полностью готов признать ум Снейпа, который совсем скоро (если не уже) создаст собственное заклинание.

Парень встал ближе к центру комнаты, уверенно поднял палочку.

— Aqua Eructo.

Ничего.

Даже не удивился. Прочитанное ещё не означало усвоенное. Прошёлся глазами по заметкам — ещё раз перечитал не слишком уж детальное описание. Закрыл глаза. Вдох. Выдох. Ладно, можно попробовать настроиться на саму «водичку», каким бы идиотом от этого Моррисон себя не чувствовал. Он представил реку. Падающий водопад, давление которого способно моментально сбить с ног.

— Aqua Eructo.

Из конца палочки вырвался слабый влажный вихрь, будто кто-то капнул водой в воздух. Почти ничего. Но что-то начало сдвигаться.

— Моргану мне в жёны, реально сработало… — на грани слышимости пробормотал он сам себе под нос, в неверии приоткрыв глаза. — Магия этого мира — просто бред. Интересно, если накуриться и представить, как я создаю пролом в мир пони и единорогов, это сработает?

Повторил заклинание снова, снова и снова. Мысленно проваливаясь в ощущение воды, вплетая в движение палочки резкость — будто волна выталкивается изнутри. Через двадцать минут появилась первая полноценная струя, прерывистая, слабая, но направленная. Уильям выдохнул, вытер лоб и сделал ещё пять подходов. Каждая из них чуть-чуть крепче.

«Ну, когда уловил суть, стало похоже на гринд в какой-нибудь второсортной фэнтези игрушке», — вспомнив свои будни студента, сам себе неловко улыбнулся от такого сравнения парень.

К концу часа Уильям уже уверенно вызывал резкий поток воды, способный сбить коробку или потушить небольшое пламя, которое он создал для тренировки. Это не было триумфом, но в его теле появилась лёгкая гордость — всё же приятно изучать новые потенциально убойные штуки.

Моррисон знал, что следующим будет Конфринго — взрывное, куда более опасное заклинание, с огоньком и спецэффектами, так сказать. Но и куда более любопытное.

В отличие от прошлого, где всё держалось на четком образе воды, новое требовало другого подхода: намерения разрушить, направленной воли на расширение энергии до грани, пока та не достигнет предела, сделав «бум» из-за давления. Само осознание концепции заклинания уже немного скрутило мозг парня в трубочку.

И именно это вызывало у него сложность. Не агрессия, не злость — воля разорвать нечто, дать магии выйти с таким давлением, чтобы она разбила, сотрясла, превратила в обломки.

А ведь к этому ещё нужно добавить огненную вспышку, в чем и заключается основная сложность — комбинирование эффектов. Взрыв, который создаёт извержение пламени.

Первые попытки были откровенно жалкими. Моррисон чувствовал себя неуверенным: палочка отзывалась вяло, энергия сбивалась, и заклинание срывалось, оставляя лишь слабый импульс и запах палёного воздуха. Снова он ушёл к дневнику. Там, в заметках, где объяснялась природа заклинания, было подчёркнуто: «не в злости сила, но в намерении. Ты не должен ненавидеть предмет — ты должен решительно желать его исчезновения».

«Невольно сам себе оставил отсылку на джедайев? Никогда вроде не был фанатом Звёздных войн. Первый фильм, кстати, насколько помню, снимут в ближайшие лет пять? Точно знаю, что в семидесятых. Нужно будет сходить как-нибудь на него, классика ведь».

Он обдумывал это заклинание весь остаток дня. Перестал пытаться сразу применить его. Сел прямо на пол (с волшебным подогревом даже летом!), рядом с дневником, стал выписывать синонимы, образы, ассоциации для лучшего понимания: «взрыв», «расширение», «разрыв», «переполнение границы формы (что?)». Потом, с девяти утра, крепко выспавшись и вдоволь повалявшись в комфортной кровати — снова работать.

Уильям не произносил заклинание. Сначала просто водил палочкой, вызывая образ импульса, резкого давления изнутри. Как будто воздух вокруг предмета не выдерживает и сам взрывается, извергая пламя после.

На второй день появилась первая вспышка. Не опасная, но яркая. Ящик в виде мишени у стены вздрогнул, покрывшись трещиной. И при этом даже не нагрелся. Значит, что-то опять не так…

Спустя ещё пару часов попыток «вкурить», что он делает не так, всё же попробовал снова:

— Confringo.

В этот раз волна энергии была мощнее — верхняя часть ящика громко треснула, и часть досок, будто подталкиваемые изнутри, отлетели на целый метр, вспыхнув, быстро осыпаясь углями. Неестественно быстро. Ладно, кажись, начальный путь проложен…

К концу третьего дня он уже сносил целые ящики — врезался заклинанием в мишени, которые сам ставил. Внутри всё отдавало глухим гудением от постоянных, но небольших взрывов.

Он сел на пол, вытирая лицо. Подвал был слегка задымлён. Но сам он был спокоен. Даже чуть более жив, чем утром. Оставшееся — дело практики. Все-таки разница между относительно безобидной струёй воды и взрывным на лицо: первое он изучил примерно часа за два, тогда как об второе почти четыре дня долбился.

Вечером, спустя два дня после короткого перерыва, посвящённого прогулкам, книгам и редкому ничегонеделанию, Уильям решил, что пора приступить к тому, ради чего он столько читал и переписывал, — к практике Окклюменции. Подвал, уже ставший чем-то вроде его убежища, вновь встретил мёртвой тишиной и прохладой благодаря чарам на стенах. Сложенный наспех ковёр, старое кресло, тусклый свет с потолка — атмосфера подходила идеально.

Сев по-турецки на ковёр, выпрямил спину, положив ладони на колени. Несколько мгновений потратил на то, чтобы отогнать внутреннюю суету — мельтешение мыслей, случайные фразы из книжек, упрямый зуд в колене. Всё это мешало. Удивительно, как много шума способно производить собственное сознание, стоило только попытаться его заглушить.

Процесс оказался одновременно простым и пугающе сложным. Теоретически он понимал, что нужно делать: очистить разум, достигнуть внутренней тишины, стать зеркальной поверхностью, на которой не задерживается ни одна мысль. Но на практике всё напоминало не медитацию, а скорее борьбу. Мысли всплывали с неожиданной скоростью. Стоило прогнать одну — тут же появлялась следующая, как рой назойливых комаров.

Парень концентрировался на дыхании. Вдох — выдох. Считал про себя. Мысленно рисовал тёмную поверхность воды, на которую не падает ни один листок. Это давало результат: после десяти минут концентрации поток мыслей стал тише, а спустя ещё пять — сознание будто отстранилось. Всё ещё были ощущения — от давления пола, от лёгкого зуда на виске, от тусклого гудения лампы, — но они стали фоном, сдвинутым далеко за пределы внимания.

В этом состоянии Уильям задержался минут на двадцать. Время ощущалось иначе — тянулось, как вода сквозь пальцы. Он впервые достиг подобного уровня — не абсолютного безмолвия, но устойчивого притупления шума внутри головы. Не было эмоций, не было образов. Покой. Но этот покой дался нелегко.

Время, которое Моррисон сидел на полу пролетело будто бы незаметно, на перемотке.

Когда встал, мышцы отозвались слабостью, будто он не сидел на месте, а таскал грузы. Голова гудела. Небольшая дрожь в руках. Разум, непривычный к подобной нагрузке, начал восставать. Он ощутил странное опустошение — как после трудного разговора или длинного дня на жаре. Казалось, сам мозг стал тоньше, уязвимее, хотя и чище. Хотелось сжать виски прессом дабы унять эту назойливую боль навсегда.

Вернувшись наверх, налил себе воды и сделал несколько глотков. Пульс успокаивался медленно.

Уильям, конечно, представлял, что изучение Окклюменции — это тот ещё геморрой, но не настолько же! Первый шаг заключается в том, чтобы продержать такое состояние целые сутки, при этом избежав того, что по пробуждению тело будет не совсем живым. И при этом иметь способность входить в такую импровизированную медитацию в любой момент. Заключительный этап — делать это, будучи полностью в сознании.

Сидишь, допустим, на трансфигурации, и «бам» — очистил сознание, при этом все ещё осознавая происходящее. Такими темпами ему минимум полгода, если не целый год идти до этого. Ну, в прочем, защита разума того стоит. Он готов хоть неделями ради этого пахать как домовой эльф, если бы настойчивость здесь помогла хоть сколь-либо. Самое важное в занятиях — это регулярность, чтобы организм привык к этому.

Первый шаг уже проложен, и даже если он окажется тем ещё бездарностью в этом — парень всё равно доведёт собственную защиту разума до такого пика, что и всякие Томные Лорды не смогут прочитать. Однако если до этого дойдет, то уже никакая бравада ему не поможет — поминай как звали.

* * *

Дом наполнился жизнью неожиданно — с громким хлопком входной двери, весёлым гомоном голосов и запахами чужого города, впитавшимися в одежду. Уильям поднялся с кресла, оставив кружку с остывшим чаем и полузакрытый дневник на подлокотнике, как раз вовремя, чтобы встретить родителей в прихожей.

Мать первой прошла в дом — она выглядела усталой, но оживлённой. Щёки чуть зарумянились от ветра, волосы были собраны в привычный пучок. За ней — отец, неся один из чемоданов. Он что-то бурчал себе под нос — видимо, о трудностях обратной дороги — и всё ещё не снял пальто.

— Ну вот мы и дома, — отозвалась Эвелин, не успев разуться. Бросила взгляд на сына. — А ты, похоже, даже соскучиться не успел?

— Едва успел навести порядок вчера вечером, — ответил он с лёгкой улыбкой. — Как прошла поездка?

Семья прошла на кухню, будто по привычке. Джонатан поставил чемодан у стола и споро поставил чайник на огонь, не дожидаясь остальных. Эвелин, наоборот, уселась и вытянула ноги, сцепив пальцы на животе.

— Сначала было дико жарко, что даже странно для Парижа, — начала она, бросив взгляд на мужа. — Но к третьему дню привыкли. Нам досталась гостиница с видом на старую площадь. Там такой рынок по воскресеньям… Я тебе потом покажу колдо-фото.

— И толпы, — вставил Джонатан, наполнив чайник. — Магглы, конечно, понятия не имеют, как вести себя в очереди. В больнице же дел хватило бы на месяц, но мы с другими приезжими коллегами управились быстрее. Там после того погрома в начале лета все ещё напряженно, но уже без авралов.

— Насчет этого, кстати… — начал было он, но Эвелин махнула рукой.

— Потом, милый. Давай сначала что-нибудь перекусим, а то у меня ноги отваливаются. Ты как, дома-то не заскучал?

— Было спокойно, — пожал плечами парень. Потом так потом. — Читал, немного занимался в подвале. Да и тишина… не привычно было немного, честно говоря.

— Видишь, — сказала женщина, с усмешкой глядя на мужа, который будто гипнотизировал плиту взглядом. — А ты боялся, что он стены грызть начнёт без нас.

Джонатан ухмыльнулся, разливая по чашкам кипяток.

— Ещё скажи, что не скучал, — бросил он, глядя через плечо.

— Немного, — признался Уильям, — но вы вернулись. Так что порядок.

Они рассмеялись, и за кухонным столом вновь повисло это простое, полное невидимой привязанности чувство уюта.

Конец августа постепенно приближался, а вместе с ним всё отчётливее ощущалась потребность структурировать накопленные за лето знания. Уильям почти не выходил из дому без нужды, просыпаясь рано, заваривая чай в кухне с запотевшими окнами, и уходя в подвал.

Родители по началу беспокоились его рвением в учёбе, но, благо, красноречия парня хватило, чтобы их убедить в необходимости занятий перед школой.

Однажды утром, когда солнце ещё только цеплялось за верхушки деревьев за окном, он вошёл в кабинет отца с тетрадью в руках (не дневником, ибо мало ли что, паранойя наше всё) — переписанные с книг схемы и описания заклинаний исцеления, выстроенные в цепочку от базовых до сложных. Джонатан, только вернувшийся с ночного дежурства, устало поправил очки, взял записи и углубился в чтение на долгие минуты.

В это время Уильям спокойно сидел на небольшом диванчике, бездумно листая очередной выпуск «Пророка», ранее лежавший у отца на столе. Никаких громких новостей не было, к счастью или сожалению. Как объявили о начале какой-то там операции, так теперь и молчат. Мило.

— Ты сам эти связки выстраивал? — Наконец спросил он, слегка приподняв брови.

— Угу. Гримуар в библиотеке был бессистемный, просто сборник случаев. Я попытался вытащить оттуда метод.

Мужчина кивнул, немного нахмурившись, все ещё вчитываясь в написанное.

— Вот это, — он указал пером на разворот, где описывался механизм заживления трещин на костях с одновременной стабилизацией артериального давления, — хорошо написано. Только ты упустил важный момент — магия не должна стимулировать избыточный рост тканей, иначе пойдёт фиброз. Нужно дозировать импульс. Откуда такую книженцию, кстати, достал?

— В Хогвартсе, когда искал что-нибудь интересное. Сам знаешь, там чего только не лежит.

— Понимаю, ха-ха! Мне однажды там довелось найти сборник историй… не для детей, скажем так. Правда, у меня его быстро забрала твоя мама, когда увидела, попутно надавав мне по голове, но сама-то его сохранила. Хорошее было время…

Пара часов ушла на то, чтобы они вместе — по сути впервые — разобрали структуру одного сложного заклинания, обращённого к мягким тканям и внутренним органам. Отец объяснял, как отслеживать состояние тела при помощи специализированных чар, на что именно настраивать поток силы и как чувствовать момент, когда остановиться. Уильям слушал жадно, впитывая без остатка, даже не замечая, как за окнами ползут облака.

Через три дня получилось. Аккуратный импульс, отзывающийся в теле как лёгкое тепло. Сконцентрировавшись на условно обозначенном участке, он направлял магию внутрь, «сшивая» повреждённые внутренние ткани до первозданного состояния. Бедные восемь птичек пострадали не напрасно, уже вновь способные летать.

Ночами он не засиживался, но однажды не заметил, как время перевалило за полночь. В дневнике перед ним расплывался набросок заклинания, о котором прежде не слышал — защитный щит, трансформирующийся в боевую форму. Названия у него не было. Только описание и зарисовки. Уильям нашёл его в сшивке из библиотеки Блэков, и с тех пор не мог выбросить из головы.

Даже если использовать его может быть опасно по причине возникновения ненужных вопросов, он всё равно это сделает. Игнорировать такую силу было бы верхом глупости. Честно сказать, иногда его самого пугает собственный «хомяк», который тянется к знаниям, будто губка к воде.

Работа началась с теории. Он просматривал главы по трансформационным чарам, системам активной защиты (и понимал некоторые слова через раз). Поток, по сути, начинался как щит — купол или плоскость, выстроенная по принципу Протего, но вместо рассеивания силы при столкновении она концентрировалась в центральную точку (из-за чего долго его удерживать опасно для жизни). Оттуда, срывом, щит отправлял наружу всю накопленную мощь, в том числе саму энергию, потраченную на создание заклинания — закрученной, направленной струёй, похожей на тонкую буровую установку. Цвет описывался как мутно-серый — впервые Уильям даже видит чары с таким эффектом. Это определённо что-то уникальное.

Неделю он пытался создать щит — для начала просто стабильную конструкцию. Едва не сжёг себе палец при одном из импульсов. Щит складывался, но не мог держаться — распадался, терял форму. Требовалась не просто концентрация — осознанная векторная направленность, поддерживаемая постоянно. Он начал тренировать это отдельно, практически всё свободное время, ибо конец каникул приближался с неумолимой скоростью.

Вторая неделя принесла сдвиг. В подвале, где даже воздух уже давно пропитан запахом древесины от множества пострадавших импровизированных «мишеней» он наконец сумел удержать форму. Серый купол вздрогнул, по его поверхности прошла молниеносная рябь, будто круги на воде, сжал себя внутрь — и сорвался вперёд с гулким, противным звуком, как если бы всем известные шары Ньютона бились друг о друга не переставая, с дикой скоростью.

В стену врезался спиральный след — почти невидимый, но чувствовавшийся как тяжёлый удар. Грохот, поднявшийся после столкновения, был будто гром посреди ясного неба. На месте мишени остались лишь искорёженные осколки камня (для проверки он использовал блок булыжника). Мышцы отзывалась в руке дрожью от одного только удержания такого конструкта.

И раз уж у заклинания нет толком названия… Стоп. Только сейчас до Моррисона наконец дошло: он только что выполнил невербальную магию, банально пропустив фазу со словом-активатором… Пиздец.

Ему страшно даже представить, что ещё за хтонь хранится в библиотеке Блэков, если это парень сделал, вычитав только в одном гримуаре. А ведь там такого добра ещё хватает… Да ему только уже выписанное осваивать несколько лет так точно!

Промежутки между тренировками он заполнял обыденными письмами друзьям, поддерживая общение, читал «Пророк» (надежды увидеть скорый результат деятельности Минчума таяли стремительно) и заполнял дневник своими мыслями обо всё на свете. Название заклинанию он дал подобающее: «Серая Вуаль». Просто и со вкусом, всё равно ему не нужно его даже проговаривать.

Последние дни августа начали сжиматься в плотное кольцо. Предстояло закупить всё необходимое к школе, а заодно — навестить старого знакомого Эвелин, владельца лавки магических животных, которому, как та обмолвилась Уильяму, она обещала передать кое-что от своей подруги.

Путь до Аллеи они преодолели аппарацией — сначала на окраину, а потом коротким прыжком в специально отведённый переход (все-таки тот задрипанный бар далеко не единственный вход в квартал). Едва ступив на узкую мостовую, Уильям почувствовал перемену — воздух, казалось, был более сдавленным, чем обычно. Люди шли быстро, не задерживая взглядов, некоторые лица прятались за капюшонами. За вывесками сновали обеспокоенные продавцы, следящие за входящими с насторожённостью. И на этом фоне непосредственность детей, которые также делали покупки к школе или просто гуляли с родителями, выглядела несколько чуждой.

— Ты тоже это чувствуешь? — Тихо спросил он мать, когда они обогнули лавку зелий.

Эвелин огляделась, вздыхая.

— Да. После тех нападений у всех нервы на пределе. Даже в Министерстве говорят шёпотом. Официально — «несчастные случаи», но никто не верит. Нехорошее что-то грядёт, помяни мои слова.

Они не задерживались — путь лежал прямо к лавке магических тварей, стоявшей меж магазином метел и узкой пекарней, в которой почти не пекли, вот так парадокс. Возле двери стоял зачарованный гном с зазывающей табличкой, по обыкновению свирепо косившийся на каждого входящего. Внутри пахло сухой соломой, перьями и слабым запахом диковинных масел.

Продавец, высокий худощавый колдун в запятнанной жилетке, обрадовался Эвелин искренне, обняв её одной рукой — в другой он держал клетку с карликовой совой, которая отчаянно хотела, по всей видимости, прикончить продавца самым мучительным способом, ибо дергалась слишком уж резво.

— Эви, ты, как всегда, вовремя. Я получил твоё письмо, так что передай Ирике, её заказ примем, но перчатки пусть в следующий раз пришлёт не вываренными, у нас два мышистых летуна уже в обмороке.

— Я передам, — рассмеялась она. — А это мой младший — Уильям. Хогвартс, пятый курс.

Колдун кивнул Уильяму и, поводя плечами, заметил:

— Не хочешь ли чего-нибудь? Может, сову? Или… — он выразительно посмотрел на задний угол, где на высокой подушке сидел крупный полосатый Книззл, смотревший на парня как на загадку, которую уже почти разгадали.

— О, кстати, — вставила мать, — я думала, может, завести тебе такого? Надёжный, сообразительный. Не то что обычные кошки. Если почувствует угрозу — даст знать. Да и в быту поможет.

— Мам, я за собой-то не всегда уследить могу, — не приврал парень, ибо если бы не школа, так и сидел бы, изучая собственный дневник. — А если кот решит, что я подозрительный?

— Он не решит, если ты не будешь себя вести как подозрительный. — Усмехнулась Эвелин.

— Ты видела, как он на меня смотрит?

— С интересом.

— С приговором, — фыркнул Уильям. — Он уже знает, что я забыл завтрак на кухне и чуть не упал на лестнице.

Книззл лениво потянулся, не сводя взгляда с Уильяма. Тот в ответ прищурился.

— Я, пожалуй, пас. Будет мне потом выговаривать на чистом английском.

Эвелин только покачала головой, тепло улыбнувшись такой непосредственности.

— Твоё дело. Хотя это был бы хороший опыт ответственности.

— Мне бы ответственность за самого себя не потерять, — насмешливо фыркнул Моррисон, кивнув Книззлу, — а то заведу его, а он сбежит в Министерство и попросит политического убежища.

Покупки заняли больше времени, чем ожидалось. Очередь за новыми перьями, очередь за зельями, в лавке одежды — скомканный, почти враждебный диалог между покупателями и продавщицей, та нервно теребила воротник мантии, пока вела список. Буквально чувствовалось, как тревога пульсирует в толпе — тихая, как подземный ток.

Уильям, стоя в углу лавки, наблюдал, как двое старшекурсников шепчутся, думая, что их никто не видит и, озираясь, упоминали кончину Хоффмана, насколько расслышал парень. Через дорогу, возле лавки Олливандера двое авроров переговаривались с владельцем магазина, на лице последнего был откровенный страх. Тема беседы тому явно не нравилась. Казалось бы, обычный будний день, а даже так люди обеспокоены.

— Всё больше слухов, — проговорил он тихо, когда они вышли на перекрёсток.

Мать кивнула, сжав его плечо.

— Старайся быть осторожным. Что-то будет, я уже говорила. И это чувствуется даже в воздухе.

— Я знаю, — откликнулся парень, глядя на небо, где между дымчатыми облаками проскользнула неизвестная сова. — Только вот никто не скажет, когда именно, что именно и откуда этого ждать. Как же напряжно-то…

Последний свёрток в руках, пара шагов по каменной мостовой, и вскоре они скрылись в укромном переулке, откуда можно было аппарацией вернуться домой. Пятый курс уже вот-вот начнется.