Гарри Поттер. Иной (джен)

На следующий день после обеда ученики школы отправились в Хогсмид. Небо прояснилось, и вовсю светило солнце. Гарри и Гермионе стало жарко, и на полпути до деревни они сняли мантии и просто накинули их на плечи. Гарри нёс в рюкзаке еду для Сириуса: они стащили со стола с десяток куриных ножек, батон хлеба и наполнили фляжку тыквенным соком.

Они прошли по Главной улице, миновали магазин «Дервиш и Бэнгз» и направились к краю деревни.

Так далеко они ещё не заходили. Тропинка часто петляла, дома попадались всё реже и реже, пока они не вышли из деревни и не направились к подножию горы. Тропинка вильнула последний раз, и у её конца обнаружился перелаз. Опершись на него передними лапами, с газетой в зубах, их поджидал тощий чёрный пёс, очень знакомый на вид.

— Здравствуй, Сириус, — поприветствовал пса Гарри, едва сдерживая улыбку.

Чёрный пёс потянул носом воздух — из рюкзака за спиной Гарри шёл сильный запах курятины — удовлетворённо вильнул хвостом, развернулся и затрусил между кустов к каменистому подножию холма. Гарри и Гермиона перелезли через забор и пошли следом.

Сириус привёл их к самому подножью холма, сплошь усеянному камнями. Ему на его четырёх лапах подниматься было легко, а Гарри и Гермиона тяжело отдувались. С полчаса они взбирались по крутому каменистому склону. Сириус бежал впереди, тропка виляла, и на поворотах он помахивал хвостом, подбадривая их. Солнце жарило нещадно, Гарри и Гермиона обливались потом, а лямки рюкзака резали Гарри плечи.

Потом Сириус вдруг куда-то исчез. Они подошли и увидели в скале узкую расщелину. Протиснувшись внутрь, они очутились в прохладном, тёмном гроте. В дальнем конце, привязанный верёвкой к большому камню, сидел гиппогриф Клювокрыл. Он был наполовину серой лошадью, наполовину огромным орлом, и чуть только они вошли, сердито и важно посмотрел на них огненным глазом. Ребята низко поклонились гиппогрифу. Тот ещё с полминуты, словно раздумывая, взирал на них свысока и, в конце концов, преклонил перед ними чешуйчатые передние лапы.

Гарри не отрывал глаз от чёрного пса, который успел уже обернуться его крёстным. На Сириусе была поношенная серая мантия. Волосы у него были немыты и спутаны. Он здорово исхудал.

— Курица! — воскликнул он хриплым голосом, вынув изо рта старые номера «Пророка» и бросив их на землю.

Гарри снял рюкзак, вынул завёрнутые в бумагу куриные ножки и хлеб и подал Сириусу.

— Вот спасибо! — сказал Сириус, развернул еду, схватил ножку, сел прямо на пол и запустил в курицу зубы. — А то все крысы да крысы. Из Хогсмида много не утащишь, чего доброго, заподозрят неладное.

Он улыбнулся, и Гарри заставил себя улыбнуться в ответ.

— Что ты здесь делаешь, Сириус?

— Исполняю обязанности крёстного, — ответил тот, по-собачьи обгрызая куриную ножку. — Да ты не беспокойся, я очень даже дружелюбный бродячий пёс.

Он заметил беспокойство во взгляде Гарри и серьёзно прибавил:

— Хочу быть поближе. Я краду старые газеты, ты только прочитай, что там пишут.

Он кивнул на пожелтевшие номера «Пророка» на полу грота. Гермиона подобрала их и стала листать. Но Гарри на этом не успокоился.

— А вдруг тебя поймают? Вдруг узнают?

— Кроме вас, Рона да Дамблдора, никто и не знает, что я анимаг, — пожал плечами Сириус и продолжил обсасывать куриную косточку.

Гермиона толкнула Гарри локтем в бок и передала ему номера «Пророка», указав на две статьи. Одна шла под заголовком «Таинственная болезнь Бартемия Крауча», вторая — «Поиски работницы Министерства. Министр магии берёт расследование под свой личный контроль».

Гарри пробежал глазами статью о Крауче. Каждая фраза так и кричала: «…никто не видел с самого ноября… в Больнице св. Мунго нам отказались разъяснить… Министерство не подтверждает слухи об опасной болезни…»

— Он и вправду плохо выглядел, когда я его видел в последний раз, — сказал Гарри, хмурясь. — А было это в тот вечер, когда моё имя появилось из Кубка...

— Тучи сгущаются, Гарри, и, судя по тому, что пишут, не я один это чую.

Гермиона подошла к Клювокрылу и ласково погладила его по шее. Тот прикрыл огромные оранжевые глаза и издал довольный клёкот.

Сириус, наблюдавший за ней, перевёл взгляд на Гарри. В его измождённом лице промелькнула тень той самой озорной ухмылки, которую Гарри видел на старых колдографиях свадьбы родителей.

— Вы теперь вместе? — спросил он прямо. — Я видел, как вы держались за руки.

Гарри улыбнулся и кивнул.

— Хороший выбор, Гарри, — подмигнул он. — Она мне напоминает Лили. В ней чувствуется тот же стержень. Такая же умная и, держу пари, с таким же острым язычком, если её разозлить. Но сердце у неё на месте.

Гарри запомнил эти слова. Она напоминает Лили. Под таким углом он ещё никогда не думал о Гермионе. Мысли его унеслись далеко, сквозь время. Он подумал о матери, об отце. Внезапное, пронзительное осознание накрыло его: из всей семьи, из всех тех, кто должен был любить его безусловно, у него остался только Сириус.

Пока крёстный что-то говорил о повадках Клювокрыла, Гарри шагнул к нему и крепко обнял. Сириус на секунду замешкал от неожиданности, но затем он обнял крестника в ответ.

У Гермионы, наблюдавшей эту сцену, навернулись слёзы.

— Сириус, — тихо сказал Гарри чуть позже.

Они оставили Гермиону в гроте и вышли прогуляться.

— Мы ведь, получается, остались одни друг у друга. Родственников у нас, считай, нет. Как же я рад, что ты есть…

— Да, Гарри, — спокойно ответил Сириус. — Ты и Люпин — самое ценное, что осталось в моей жизни.

Они поднялись чуть выше по склону и сели на плоский валун. Они смотрели на Хогвартс, который виднелся в отдалении.

— Знал бы ты, как я снова хочу туда вернуться, Гарри, — с горечью произнёс Сириус. — В замок, в твой возраст. Я совершил множество ошибок. Хотел бы всю свою жизнь переиграть.

Сириус обнял Гарри за плечо.

— Ты не представляешь, как я скучаю по твоему отцу. Знал бы он тогда, будучи беззаботным студентом гриффиндора, что когда-нибудь я буду сидеть здесь, на скале с его сыном и вспоминать его…

Он грубо вытер глаза тыльной стороной ладони. Какое-то время они молча сидели, каждый в своих раздумьях, глядя на далёкие огни школы.

Гарри хотелось сказать, что ему невероятно одиноко без семьи, но он сдерживал себя. Крёстному и так тяжело, незачем ему добавлять переживаний.

Гарри вынужден был слишком рано повзрослеть, так и не познав детства. Но сейчас, сидя рядом с Сириусом на холодном камне, он почувствовал себя маленьким мальчиком. Впервые за много лет. С ним он мог позволить себе быть слабым. Это невероятно грело ему душу.

Сириус нарушил молчание, его голос звучал хрипло и неуверенно:

— Если бы не проблемы с законом, Гарри, я бы… — он запнулся. — Я бы хотел усыновить тебя…

Гарри почувствовал, как в горле встал огромный, горячий ком. Он уставился на свои ботинки, боясь моргнуть, боясь, что если он посмотрит на Сириуса, плотина прорвётся. Он изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица, кусая губу изнутри до боли. Отец. У него мог бы быть отец.

— Если ты, конечно, согласишься, — поспешил добавить Сириус. В его голосе прозвучала уязвимость. — Уверен, я бы стал хорошим отцом, как считаешь?

Гарри не мог вымолвить ни слова. Его связки словно парализовало от нахлынувшего чувства благодарности и боли за то, что этого пока нельзя осуществить. Вместо ответа он снова обнял Сириуса. Крепче прежнего.

* * *

В воскресенье Гарри и Гермиона первым делом расправились с домашними работами — тактика, к которой они прибегали всё чаще, чтобы высвободить время для действительно важных дел.

Сразу после Гермиона погрузилась в изучение «Расширенного курса заклинаний». Гарри же не терпелось приступить к чтению книги «Боевая магия Тёмных Войн», которую он стащил из Запретной секции. Делать подобные вылазки теперь стало слегка труднее, так как мантию-невидимку ему пока ещё не вернули. Это напрягало. Благо, Карта Мародёров оставалась при нём.

Гарри и Гермиона поняли, что смысла скрывать свои отношения нет. Хогвартс уже гудел, а недавняя статья в журнале лишь подлила масла в огонь. Теперь они проявляли друг к другу знаки внимания. В Большом зале они сидели плечом к плечу, а в коридорах их пальцы часто переплетались. Они целовались, когда находили время уединиться.

Хоть Гарри и хотел большего — и по тому, как Гермиона прижималась к нему, он чувствовал, что она хочет того же, — в нём жило странное, старомодное убеждение, что торопиться нельзя. Он считал это неправильным, словно переступить черту сейчас означало бы нарушить какую-то важную магию юности. Он решил дождаться совершеннолетия. Семнадцать лет казались хорошим рубежом, чтобы начать взрослую жизнь по-настоящему.

Вечером, когда замок погрузился в сумерки, Гарри поднялся в Совятник. В руках он сжимал небольшой бархатный мешочек, затягивающийся шнурком, на который Гермиона наложила заклинание незримого расширения.

К радости Гарри, это заклинание уменьшало не только размеры, но и вес содержимого. Им удалось запихнуть туда настоящий пир для Сириуса: полдюжины жареных куриных окорочков, завернутых в фольгу, несколько пирогов с говядиной и почками, свежий хрустящий багет, кусок твёрдого сыра и даже пару кусков яблочного пирога.

Букле было довольно тяжело взлететь с этим мешком, который, хоть и был облегчён магией, но всё же болтался у него в лапах, как большой груз. Сова ухнула, захлопала крыльями и, сделав неуверенный вираж, вылетела в окно, направляясь к горе.

Смеркалось. Тёмные, зубчатые верхушки деревьев Запретного леса волновались и шумели от ветра, словно перешёптывались о чём-то тревожном. Внизу, на чёрной глади озера, трепетали паруса дурмстрангского корабля.

В Совятнике вокруг него началась жизнь: одна за другой просыпались школьные неясыти и сипухи. Они расправляли крылья, мягко ухали и бесшумными тенями скользили в ночь, улетая на охоту. Почувствовав, как ночной холод пробирается под мантию, Гарри отправился спать.