Тонкие миры — прочные связи (джен)

Дневник д-ра Стэнфорда Ф. Пайнса

Неизвестный день+4, измерение T-55/4*

Первый раз в жизни я обнаружил себя опекуном молодой женщины. Моя внучатая племянница Мейбл не в счет: ее всегда больше опекал Стэн, хотя я поначалу несколько сомневался в способности моего брата заботиться о детях. Должен сказать, что это не то положение, в котором я оказался бы по своей воле.

К счастью, Венди демонстрирует значительно меньше капризов, чем я ожидал от особы ее возраста и пола. Но больше, чем можно было ожидать от дочери Дэна Кордуроя. Так, в следующем мире она возмутилась покрою выбранного мною для нее плаща, заявив, что не желает носить какое-то, как она выразилась, «дурацкое пончо с карманами». Правда, потом пошла на компромисс, перешив карманы на внутреннюю сторону и отпоров несущественные декоративные элементы (с иголкой эта девушка управляется так же ловко, как с арбалетом: по ее словам, тоже наука отца).

Но я опять сбился с хода повествования.

Важно сразу разъяснить, что мое устройство по поиску сходных био-энергетических характеристик работает не без сбоев, так что, когда расширитель привел нас из мира парящих в невесомости деревьев в другой мир, я первым делом обнаружил, что, согласно показанию моего прибора, никого из наших спутников в этом мире нет и никогда не было.

Это, конечно, слегка нас расстроило, но нет худа без добра: мы оказались на довольно технологичной планете, где удалось выгодно продать собранные мною листья и кору из предыдущего мира, а заодно достать запасной аккумулятор для моего расширителя, подзарядить основной и обзавестись необходимым снаряжением для моей спутницы. (После долгих колебаний я решил не покупать снаряжение для остальных потенциальных спутников, если не считать некоторых мелочей: лишний багаж может стоить хопперу жизни, а сумок с эффектом частичной нейтрализации объема и массы мне в этом измерении не попалось.)

Венди больше всего удивили мои торговые навыки: я расписывал аптекарям эту траву, как чудодейственное средство для улучшения прочности и красоты кожи кислорододыщащих живородящих. (Кора напоминала на вид дубовую, а на вкус — содержала танин, так что не слишком-то я и соврал.)

«А вы не хуже Стэна!» — сказала Венди одобрительно.

Сомневаюсь, что это комплимент, хотя она, несомненно, считала его таковым.

Как же описать тот мир, куда нас выкинуло?

Больше всего он напоминал мне Лас-Вегас: много яркой рекламы, много магазинов, казино и атмосфера навязчивого праздника — если только полуголых женщин из наружной рекламы заменить на ракообразных, покрытых шерстью существ. Второе отличие от нашего Лас-Вегаса состояла в том, что тут не принято было торговаться и, как меня заверили, все всегда говорили одну только правду.

Приятная передышка после сложных социальных танцев человеческой расы!

Меня заинтересовало, как при такой системе работают азартные игры, и что же вы думаете? Зазывалы буквально говорят на входе: «Согласно законам статистики, вы почти наверняка потеряете все свои деньги, но малая доля может получить выигрыш — так почему бы не вы?» И люди — то есть шестиногие мохнатые существа, а также туристы с других планет и из соседних измерений — валят валом, как миленькие.

Стэнли бы пришел в восторг. Я представляю, как он хлопает себя по бедрам и хрипит сквозь смех: «Говорю тебе, книжный ты червь, люди только и ждут, чтобы их обманули, неважно, сколько у них ног!»

Увидев, что за тридцать лет он превратился в циничного и лицемерного ярмарочного зазывалу, я ужаснулся. Сейчас я… скучаю по этой его новой личности, что толку скрывать от самого себя? Несмотря на все, Стэнли всегда был самым обаятельным из нас двоих.

Каким он станет теперь, после потери памяти? Он будет вести себя как ребенок, которого я помню, как взрослый, которым успел стать, как… кто? Получит ли он шанс создать новую личность, и какой она будет под влиянием другого, непредсказуемого мира?

Никакие вопросы не мучили меня так, как эти.

* * *

Старик пришел в себя от жесткого сухого ветра, лизавшего его щеки.

Он понятия не имел, кто он, но сразу же понял, что стар. Может быть, не так уж стар, чтобы нельзя было встать и идти, но достаточно стар, чтобы каждое утро начиналось с новой неясной боли в новых неясных местах.

Это было, наверное, главное в том, как он думал о себе последнее время: старик.

Его глаза смотрели на… небо? Да, оно было сверху и не походило на потолок (потолок: бывает дощатый, беленый, штукатуренный, бывает покрытый какой-то новомодной растяжкой со вделанными прямо туда идиотскими крошечными светильниками). Значит, небо. Небо может быть такого цвета: темно-синего прямо над головой, занимающимся багрянцем к горизонту.

А вокруг должно пахнуть… чем это пахнет? Гарью, да?

Он зашарил руками по земле вокруг себя. Земля была мелкая, мельче песка, легкая. Почти неощутимая под пальцами. Пепел. Да, пепел и сажа.

Медленно, с большим трудом, чувствуя, как напрягаются суставы и ноет спина, он сел. Ощупал себя. Он был одет в… слова приходили медленно, будто каждое оглядывалось через плечо и спрашивало себя, не гонится ли кто за ним. Да, он был одет в светлый плащ, явно потрепанный, не слишком-то чистый и откровенно тесный в плечах. В кармане торчала авторучка.

Еще на нем был темный свитер с высоким горлом, темные брюки — похоже, от костюма — и заляпанные засохшей грязью ботинки. Грязь на подошвах. Не пепел. Он вокруг не видел такой грязи. Впрочем, он вообще плохо видел, как будто его очки…

Очки?

Он снял их, повертел перед собой. Без них сразу же стало во много раз хуже, но и с ними было не очень-то, словно весь мир — не в фокусе или очень далеко. Эти штуки выписывают по рецепту. Должно быть, Старик давно не заходил к врачу.

Никаких ран. Болей было много, но что-то подсказывало ему, что это не те боли, от которых подыхают.

Потом он услышал жужжание. Точнее, как он сообразил, он слышал его с самого начала, просто теперь оно сделалось громче и уже не походило на звон в ушах. Оно напоминало что-то из прошлого… Бормашина? Дрель? Да, похоже, но…

Надо подняться и бежать прочь. Ковылять прочь.

Жужжание пронеслось над головой, и тотчас существо повисло у него перед глазами, перелетев через голову. Он вскрикнул, отшатнулся. Желтое, черное, огромная страшная рожа с массивными челюстями под куполами глаз…

«Они не должны быть такими большими!» — мелькнуло и сгинуло обратно в бездну. Кто «они» так и не пришло.

Если бы Старик мог, он бы отпрыгнул. Но непослушные ноги не держали и он просто бесполезно отполз назад по пеплу, трепыхаясь, будто выпотрошенная рыба на сковородке.

Челюсти существа двигались, будто оно уже мысленно пережевывало Старика. Но оно не нападало. Почему оно не нападает?

Существо потянулось лапкой и надавило себе на грудь. Ну или на ту часть корпуса, что была бы грудью. Только теперь Старик рассмотрел, что там висит маленькая коробочка. У ос — так вот как называется эта штука! — даже гигантских, не должно быть маленьких коробочек на груди, ведь так?

— Стэнфорд Пайнс? — спросила коробочка механическим голосом.

Старик помотал головой.

Он понятия не имел, что значат эти звуки.

— Стэнфорд Пайнс, — повторила коробочка. — Идем за мной.

Стэнфорд Пайнс. Так вот значит как его зовут.

* * *

Записано М. «Диппером» Пайнсом, магистром белой и зеленой магии.

День 7343-й, измерение Пирамиды

Самое отвратительное в запахе гари — это то, что он проникает повсюду, даже если ты с ним буквально только что соприкоснулся. Не знаю, как я не учуял его раньше. Должен был. Да и просто мог бы догадаться, что фигуры, сделанные из чего-то вроде папье-маше, в конце карнавала будут сжигать на костре. Хотя какой там конец карнавала, солнце же еще не зашло…

Правда, когда мы все трое, кашляя и пытаясь отчаянно сбить с себя пламя, выкатились на огромную кучу хвороста, оказалось, что уже вечереет. Но заметили мы это не сразу: сложно было рассмотреть сквозь серые клочья дыма.

Хорошо, что мы выкинули Венди первой: когда огонь начал пожирать наше временное убежище, она уже успела спуститься с кучи и находилась в относительной безопасности. Хорошо, не аутодафе: оцепления вокруг кучи хвороста не было.

Едва мы оказались на каменных плитах площадки, я схватил Венди за руку и побежал с ней в сторону дворца. Дядя Форд уже мчался туда же, стихийно приняв то же решение. Мне оставалось надеяться, что в дыму и суматохе никто не заметит, как мы выпрыгнули из кучи, но дорогу заступил какой-то мальчишка в медном шлеме и короткой юбчонке вместо обычных здесь саронгов, с копьем на перевес. Он ткнул в меня копьем — промахнулся — и громко заорал:

— Демоны! Огненные демоны! Во имя аксолотля!

Вот глазастый же попался, а! Заметил!

Я прикинул, не согласиться ли с ним и не выстрелить ли в воздух из бластера — ну так, чтобы продемонстрировать демоническую силу. Иногда бывает полезно.

Но опоздал: дядя Форд уже ударил парня за ухом своим пистолетом.

— Бегом! — прорычал он. — Пока не очухались!

Так мне не пришлось сойти за демона.

Возможно, это и к лучшему. Мне приходилось пару раз изображать сверхъестественных существ. Это не так легко, как кажется на первый взгляд. Ну, для меня. Вранье на публику всегда давалось мне с трудом, не то что моей сестре. Были бы мы с Мейбл вдвоем, уверен, нам бы обоим пришлось гораздо проще. Но — чего нет, того нет.

Еще я не думал, что сумасшедший план дяди Форда действительно сработает. С одной стороны, опыта у дяди куда как больше моего (я-то по большей части выживал в одном измерении, а не шатался тридцать лет по разным), с другой — он склонен к этаким благородным авантюрам. В некотором смысле он даже хуже дяди Стэна, хотя я это понял не сразу: им обоим надо обязательно показать себя.

А если очень хочешь показать себя, рано или поздно тебя заметят.

Но в этот раз все сошло нам с рук — или, точнее, с парализатора дяди Форда. Мы проломились сквозь это жалкое оцепление, как нож сквозь масло. Или, скорее как трое разозленных и слегка обожженных людей, вооруженных современным оружием, через толпу дезорганизованной парадной стражи в юбочках и с копьями. Тот парнишка, который обозвал меня демоном, оказался из них самым храбрым.

Я-то думал, что дворцы восточных деспотов охраняются лучше. Потом-то мы поняли, в чем прикол, но тогда в горячке я только мельком удивился и отложил вопрос на будущее.

Не помню, надиктовывал ли я раньше, что от дальнего конца затопленной людьми площади нам было видно, что на противоположном конце начинается высоченная лестница до верхушки этой ступенчатой пирамиды? Лень перематывать диктофон и проверять, так что представим, что не говорил… ну вот, теперь сказал.

Так вот, мы оказались у подножия этой гигантской лестницы, на вершине которой, возможно, ждала Мейбл. Моя сестра-близнец, которую я не видел двадцать лет и которая могла сейчас быть на двадцать лет меня моложе. Или на двадцать лет старше, чем черт не шутит.

Мне показалось, что я взлечу сейчас по этой лестнице, будто мне поставили реактивные двигатели на сапоги, и дядя Форд с Венди не отставали.

Но даже моего запала надолго не хватило: лестница тянулась бесконечно. Запыхавшись, мы остановились на первой же площадке. Отсюда открывался грандиозный вид на город под нами — причудливую паутину кривых улочек, окружающую огромный храм-пирамиду, на уступы гор, таявшие позади домиков и домишек в синеватой дымке… Чрезвычайно красивый вид, и очень хорошо по нему было ясно, насколько беззащитна такая примитивная цивилизация перед силами природы. О чем они думали, построив город в долине? Первая же снежная лавина…

(Если, конечно, эти горы зимой покрывает снег, в чем у меня были некоторые сомнения.)

Увидели мы и другое — странные блестящие штуки, возвышавшиеся на холмах вокруг города. С такого расстояния была видна только сверкающая поверхность. Будто… световой телеграф?.. Кажется, во Франции использовали такой в девятнадцатом веке?

— Венди, — я повернулся к ней, потому что если к кому и подходило определение «комара на лету подстрелит», так это к ней: у нас, Пайнсов, со зрением семейные проблемы. — Что это за блестящие штуки там на холмах?

— Не знаю, — она прищурилась, — блестящие — точно… Вроде, они там вертикальные, типа статуй? Не вижу больше ничего.

— Там статуи, — заметил Форд, поправив очки. — Футов двадцать высотой. Каждая держит в руках огромное полированное зеркало, затрудняюсь определить диаметр, слишком уж блестят.

На мой недоуменный взор Форд хмыкнул:

— А ты думал, почему я не починил эти треснутые очки или не сменил на новые?

(Тут я впервые заметил, что на нем были в самом деле его собственные очки, а не очки дяди Стэна: успел, наверное, поменять перед падением в разрыв.)

— А это важно? Что там статуи? — спросила Венди, переводя взгляд с одного из нас на другого.

Мне снова пришлось стряхнуть с себя чувство нереальности, которое посещало меня наплывами после встречи с давно потерянными товарищами. Венди выглядела одновременно точно так, как я помнил и совершенно иначе. Во-первых, ниже ростом. Во-вторых, почему я раньше не замечал, насколько болезненно она худа? Или так изголодалась за время путешествия с дядей Фордом? Но он-то выглядит нормально, никаких сюрпризов (разве что тоже теперь ниже ростом, чем я.)

— Может быть важно, — проговорил я. — Они расставлены на таком расстоянии и так сконфигурированы, что больше всего напоминают…

Мы с Фордом переглянулись и сказали хором:

— Ретрансляторы!

— Сверься со своим прибором, — то ли попросил, то ли приказал мне Форд. — Что, во дворце все еще ненормальная энергетическая активность?

— Даже усилилась, — сказал я, не глядя на запястье, потому что посмотрел еще когда дядя Форд сказал про статуи. — Думаешь, там концентратор сигнала? И мы имеем дело с психически стимулирующим полем?

— Скорее, подавляющим… А вообще не знаю, — с сомнением произнес Форд, — пока рано судить. Как-то примитивно выглядит тут все. Разве что это магия, а не технология…

— А есть разница? — спросил я. — Все зависит только от толщины слоя.

— Я бы предположил, что этот слой достаточно толстый, — заметил Форд. — Просто по общей стабильности привычных нам законов физики. Но ты прав, мы пока слишком недолго находились здесь, чтобы сделать окончательный вывод.

— Так, — сказала Венди, — я очень рада, что вы нормально разговариваете наконец, чуваки… ну, нормально на свой лад, потому что я ни хрена не поняла. Но нам нужно спешить к Мейбл! Солнце-то заходит! А за нами может быть погоня!

Мы поглядели вниз. Погони не было.

— Все любопытственнее и любопытственнее, — пробормотал я.

— Интересно, какого бармаглота нам предстоит поймать? — в тон мне ответил Форд.

* * *

Ноги тяжело волочились в пепле. Потом за пеплом пошла земля: лесная подстилка. Корни, сухие сучья, толстый упругий слой листьев. Ветки по лицу не хлестали, уже это хорошо: высокие деревья с прямыми стволами стояли далеко друг от друга, как раз чтобы лавировать его проводнику — гигантской осе.

Мало-помалу Старик — нет, Стэнфорд — собирал мир вокруг себя, как мозаику. Земля, деревья… воздух — по утреннему свежий или просто холодный. Мох на стволах весь в воде, если задеть рукой. Небо… если поглядеть над головой, между стволами деревьев, небо бело-сероватое, словно в пасмурный день.

Старик понятия не имел, где он. Он понятия не имел, почему сперва испугался своего проводника. Может быть, это было нормально — ходить за гигантскими осами? Может, он только это и делал прежде?

Когда — прежде?..

Он был Стариком. Люди не становятся стариками вот так за здорово живешь. Они превращаются в них медленно, из молодых парней и девчонок. Значит, у него была молодость. Когда?

Не получалось вспомнить.

Зато он помнил, что уже видел похожий лес. Нет, деревья должны быть потоньше. И вместо листьев должны быть… иголки, да. Деревья с иглами — сосны, елки. За лесом… за лесом было шоссе. По нему ездили автомобили. Автомобили — средства транспорта. Еще бывают поезда, самолеты…

Слова всплывали в голове не то чтобы лениво, скорее неторопливо. Можно было ухватиться за одно и начать разматывать все, как цепочку. Наверное, это похоже на сны. Смешно. Он не помнил ни одного своего прежнего сна.

Но нет, насчет гигантских ос становилось понятнее: все-таки их быть не должно. Наверное. Он не помнил ничего насчет гигантских ос — тогда ясно, почему он осу испугался. Правда, он не помнил ничего и насчет Стэнфорда Пайнса.

Земля под ногами отчетливо шла вверх. Старик запыхался; ужасно болела спина. Он начал тормозить, оса возвращалась назад и подталкивала его в спину.

— Ты постарел, Стэнфорд, — проговорила коробочка на груди.

— Да ты что, а я-то не заметил, — огрызнулся старик.

Туман понемногу прочищался из мыслей, он приходил в себя.

Появлялась твердая решимость. «Я не знаю, кто я. Предположим, я — Стэнфорд Пайнс. У меня нет причин не верить этой твари. Но кто бы я ни был, я не позволю ни ей, ни этому миру взять надо мной верх!»

Мысль о мире была странной. Миров больше, чем один? Да, больше. Хотя он не смог бы сказать, откуда пришла эта уверенность. Вроде как оттуда же, откуда он знал, что небо голубое.

— Мы уже пришли, — сказала оса как будто с сочувствием. Это удивило Старика.

Он поднял глаза.

Оса привела его на прогалину в лесу, откуда поднимался вверх утес странного, зеленовато-голубого цвета. На высоте много выше человеческого роста в утесе чернело множество дыр примерно одинакового размера и формы.

— Город сопротивления, — сказала оса. — Который ты помог создать. Добро пожаловать домой.

* * *

«Никогда не поеду в Египет, — думала Венди. — И в Южную Америку! Ни-ког-да-ни-ког-да-ни-ког-да!»

Ступеньки перебирались под ногами как раз в такт этому «никогда». Она даже немного запыхалась. Дневная жара начинала спадать, но подъем выходил крутой — а она еще и ничего не ела с самого утра…

Пустяки. На устроенных Па «тренировках перед апокалипсисом» Па приходилось куда хуже.

Ни-ког-да. Еще одна площадка…

Бежать по ровной площадке было проще, и Венди мельком заметила, что между плитами пробивается трава и желтенькие цветочки. Главное, что не снег. Па обычно выбирал для своих сессий самое противное и слякотное время в декабре, когда ледяной дождь мешался с мокрым снегом.

(Главное достоинство «тренировок перед апокалипсисом» заключалось в том, что после них все что угодно было лучше — даже настоящий апокалипсис: во время него хотя бы можно было выспаться. Венди подозревала, что по этому принципу функционировали армейские учебные лагеря.)

Нет, в самом деле, что это за дурацкий фетиш — пирамиды? Сплошные треугольники везде! И как ей вообще пережить тригонометрию в этом году?.. Она ей и так-то раньше не давалась...

Дворец, у входа в который закончилась лестница, Венди удивил. Он был маленький.

Нет, не по-настоящему маленький, конечно. Он был размером, наверное, со старшую школу в Гравити-Фолс. (Ну вот опять школа! Интересно, цела ли она? Что вообще сталось с Гравити-Фолс и выжил ли там хоть кто-нибудь после недолгого, но бурного правления Билла Шифра?..) Перед входом возвышались бочкообразные колонны, опиравшиеся на спины двух зверей вроде львов. Во рту у каждого льва горело пламя — как вечный огонь на Арлингтонском кладбище.

И Диппер, и Форд оба выхватили пистолеты. Венди тоже на всякий случай вскинула арбалет. Но она уже знала, что он ей не понадобится.

Дворец был пуст — или почти пуст. Во всяком случае, в ближайших к ним помещениях не был не души. Она чувствовала это инстинктивно, несмотря на то, что сердце заходилось от подъема, жары и быстрого бега, а кровь стучала в ушах.

Не было даже стражи у колонн, не было стражи и дальше у входа — там, где вместо ворот висел занавес из разноцветных бусин, которые сплетались в узор стилизованной рыбы не то ящерицы.

Нетипично для дворцов. Даже в английском королевском дворце, который скорее музей, есть эти церемониальные чуваки в красных мундирах, которые никогда не должны двигаться.

Венди подошла к занавеске первой.

— Постой! — крикнул Диппер. — Мой прибор зашкаливает. Вдруг там какое-то поле?

— Очень может быть, — кивнул Форд. — Хотя выглядит как обычный бисер.

Венди пожала плечами и сунула вперед себя арбалет. Тот легко раздвинул длинные разноцветные нити. Никакой реакции.

Они вбежали в огромный квадратный зал с вазами по углам и низкими лавочками. Пол, потолок и стены — все было выложено белой плиткой с коричневой полосой орнамента на уровне примерно человеческого роста. По сравнению с позолотой и пестротой снаружи это все казалось почти бедным.

— Мейбл! — крикнула Венди. — Мейбл, это мы! Выходи!

— Тш-ш! — оборвал ее Диппер. — Вдруг кто-нибудь…

— Если ее охраняют, пусть они выходят на нас, — пожала плечами Венди. — Лучше, чем если они будут торчать рядом с ней. Так хоть не заденем ее выстрелами.

— Логично, — сказал Форд прямо-таки с уважением, Венди даже удивилась. — А ты отличный тактик.

— Угу, — согласился Диппер торопливо, как бы не желая отстать от дяди.

И тут же заорал:

— Мейбл! Это мы, Диппер и дядя Форд! И Венди! Выходи!

— А вот ты — цыть, — оборвала его Венди. — У тебя голос, думаешь, не поменялся? Она только услышит «Диппер» баритоном и спрячется под кровать!

— Да ладно, — возразил Диппер, — она помнит ту историю с закадровым голосом, она как раз поверит.

— Какую историю? — заинтересовался Форд, как раз когда Венди спросила:

— Что за закадровый голос?

— Потом расскажу, — махнул рукой Диппер.

И снова прокричал:

— Мейбл!

Второй зал почти ничем не отличался от первого — такой же квадратный и сквозной. Разве что цветовая гамма поменялась (бело-зеленая вместо бело-коричневой) и вдоль стен стояли гигантские вогнутые зеркала на треногах. Нет, не зеркала! Экраны!

В отличие от телевизоров, экраны не светились, а свет снаружи тускнел, но все-таки его хватило, чтобы рассмотреть смутное движение в глубине зеркал. Там показывали людей на площади. Они все так же бесновались, выкрикивая что-то, но теперь все чаще вместе с криками они обнимали друг друга, покачиваясь в такт, и…

— Ой, фу-у! — Венди отшатнулась.

— Диппер, закрой глаза! — скомандовал Форд, судя по его потрясенному тону, явно машинально.

— Знаешь, дядя, я бы охотно, — пробормотал Диппер. — Это даже не порно, это… просто мерзость какая-то!

— Ну, теперь фраза про свальный грех обрела смысл, — заметила Венди, в самом деле отворачиваясь.

Дядя и племянник не столько отвернулись, сколько напряженно глазели друг на друга.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросил Диппер.

— Вероятно, — ответил тот.

— Может, со мной поделитесь? — спросила Венди ядовито.

— Концентрация примитивной сексуальной энергии, — пояснил Форд (спасибо, стало намного понятнее!), а Диппер одновременно добавил:

— Классический обряд плодородия в нетривиальной обработке.

Форд подхватил:

— Зеркала снаружи собирают энергию…

Диппер продолжил:

— И концентрируют ее в одной точке…

— Внутри дворца! — закончили они хором.

— Ну точно… — продолжил бормотать Форд. — Это не столько дворец, сколько один огромный концентратор… Тогда как зеркала — ретрансляторы… Может быть, и весь город — поле для сбора энергии…

— Это объясняет, почему мы не видели других домов, кроме хижин и храмов, — вклинился Диппер. — Ни мастерских, ни бань, ни рынка, ничего… Но если это декорация, то где живут все эти люди вне праздника? И куда девается энергия, собранная с них?

Венди вдруг вспомнила, как Диппер сказал совсем недавно: а что если они приносят невесту в жертву после брачной ночи?

— В порядке бреда, — предположила Венди. — На брачное ложе?

Все трое переглянулись с ужасом. Усталость, одышка и осторожность были забыты — они рванули вперед с крейсерской скоростью, выкрикивая имя Мейбл на все лады.

«Супружеская спальня» попалась им в третьем или четвертом зале. Он ничем не отличался по виду от всех остальных, только в самой середине возвышалась огромная кровать — без балдахина, но с таким количеством матрасов, что туда, вероятно, надо было забираться по лестнице.

У подножия кровати неподвижно валялась облаченная в белое фигура. Темные волосы каскадом рассыпались по светлым плитам.

Диппер успел к фигуре первым. Он упал на колени еще на бегу и проехался по гладкому каменному полу, не желая терять ни секунды.

Следом подбежал Форд — а Венди невольно замедлила шаги.

— Сынок… — Форд положил руку Дипперу на плечо.

— Это не она, — сдавленно выдохнул он. — Это… жених, наверное? Он дышит, просто без сознания.

Венди тоже подошла и ей сделалось видно, что на полу в самом деле лежал какой-то юноша — лет семнадцати, наверное. Пожалуй, даже симпатичный, если вам нравятся длинноволосые мачо с такими ма-аленькими потешными бородками.

«Мачо» был одет в длинную белую юбку и ничего больше — если не считать гирлянды из белых цветов на шее. Ничего так, мускулистый торс: по три кубика с каждой стороны.

— А где тогда Мейбл? — спросила Венди.

Словно в ответ до них донесся страшный треск, родившийся где-то в глубинах дворца, и тут же полутемные залы озарила ослепительная синеватая вспышка.