Песня Сольвейг (гет)

Тишина стояла такая, что звенело в ушах.

Нужный дом Виктор нашёл сразу — и сразу понял, что зря проделал далёкий путь. На месте покосившейся хибарки стоял крепкий каменный дом с флюгером в форме феникса. Со вздохом Виктор приблизился и постучал.

Дверь открыла молодая темноволосая женщина. Руки у неё были в муке, и она торопливо вытирала их о старенькое клетчатое полотенце.

— Здравствуйте, — она слегка нахмурилась. — Вы к отцу?

— Здравствуйте. Скажите, вы не знаете, кто жил в доме, который здесь стоял раньше?

Казалось, она удивилась.

— Раньше?

— Да. Старый деревянный дом. Это было лет двадцать пять назад.

Женщина нахмурилась ещё больше.

— Вы что-то путаете. Я здесь родилась, в этом доме. Мне тридцать, — недовольно добавила она. — Боюсь, вам нужен другой дом.

Она уже хотела закрыть дверь, но вдруг передумала.

— Вы не Виктор Крам, случайно?

— Да, он самый. Вы уверены насчёт дома?

— Абсолютно. Мне жаль. Я... — она страдальчески вздохнула, словно принимая решение. — Хотите чаю? Отец обожает квиддич. И... может, он знает, какой дом вам нужен?

Виктор точно знал, какой дом ему нужен, но ничего не сказал.

— Чай будет очень к месту. Спасибо.

Внутри было чисто и витал тот особый дух, какой бывает только в деревенских домах. Отец девушки замер посреди комнаты, когда увидел Виктора, а потом рассмеялся и попросил оставить автограф. Виктор терпеливо подписал колдографию Сборной Болгарии и спросил про дом.

Дмитрий — хозяин — только покачал головой.

— Это дом моего деда, так что вам нужен какой-то другой, мистер Крам. Может, соседний? Ему лет пятнадцать, не больше.

— А вы никогда не слышали про женщину по имени Сольвейг?

Дмитрий удивлённо на него посмотрел, а его дочь чуть не опрокинула чашку.

— Сольвейг — это я. Единственная Сольвейг в этой деревне.

Не зная, что сказать, Виктор рассматривал её. У неё были серые глаза и густые волосы, тонкие руки с длинными пальцами...

— Моя бабушка была чудной женщиной, — внезапно произнесла Сольвейг, и он прикинул, не легилимент ли она. — Знаете, метаморфы вообще необычные люди, а она ещё и с даром предсказания. С ней бывало непросто, и вот она практически настояла, чтобы меня назвали именно так.

— Почему?

— Не знаю. Она редко объясняла свои просьбы. И редко вообще о чём-то просила.

— А сейчас?..

— Она умерла, — тихо произнесла Сольвейг. — Почти год прошёл.

— Мне жаль.

Женщина пожала плечами.

— Что прошло, того не воротишь.

Пару мгновений Виктор колебался.

— Слушайте, когда мне было тринадцать, я учился в Дурмстранге, и нас впервые привезли сюда, вроде как на экскурсию. На месте вашего дома стояла деревянная хибарка. И женщина по имени Сольвейг — пожилая женщина — погадала мне. Она предсказала мою жизнь — ровно до этого момента. Я прошёл через всё, что она нагадала, а теперь... я всё это время знал, что будет дальше, жил, как в книге, — ему стало неловко. — А теперь впереди у меня чистый лист.

— И вы пришли сюда, — Сольвейг вздохнула. — Да, это в её духе. Кстати, она могла и дом зачаровать так, что вы бы его и не узнали.

Виктор поставил чашку на блюдце. Ему было не по себе.

— Спасибо за чай. И за то, что рассказали. Я пойду. Простите.

Сольвейг догнала его уже у выхода.

— Крам, слушайте. Никакого дара у меня нет, я зельевар, а не гадалка, а вы знаменитость, но скажу вам вот что. Свою жизнь вы пишете сами, ясно вам? Идите и делайте то, что вам нравится, то, к чему душа лежит. Мне вот бабушка нагадала, что я через месяц после тридцатилетия встречу своего суженого, мол, сам придёт и в дверь постучит. И что? И чепуха! Нельзя всю жизнь ждать, пока вам кто-то что-то предскажет или кто-то за вами придёт! — она всплеснула руками, щёки разрумянились. — Глупости это всё.

Виктор моргнул.

— А когда у вас день рожденья?

— В июне.

— Нет, числа какого?

— Двадцатого.

Он посмотрел на Сольвейг. Она не была красива, но была очаровательна. Не была загадочна, но её кипучей энергии позавидовала бы любая. Она стояла, упираясь острым кулачком в бок, и смотрела на него так грозно, что он рассмеялся.

— Сольвейг, — прозвучало неожиданно мягко. — Вас назвали в честь героини маггловской оперы, в честь девушки, которая всю жизнь ждала одного человека. И дождалась.

Сольвейг фыркнула.

— И что?

— Сегодня двадцатое июля. И я бы очень хотел увидеть вас снова.

За войной — отчаяние, за отчаянием — проклятье, а за проклятьем — выбор.