Грехи Альбуса Дамблдора (гет)

Когда Гермиона утром спустилась на кухню, непобедимый Альбус Дамблдор вел неравный поединок с печкой.

— Аберфорт! — сердито крикнул Альбус в окно. — Ты какое заклинание использовал?

— Бересту! — откликнулся Аберфорт со двора.

Дамблдор озадаченно посмотрел на печку. Учитывая его непросвещенность в вопросах домашнего хозяйства, справиться с печкой ему бы не помогла и Старшая Палочка. Заколдованный им венчик тем временем давно выскочил из миски и рисовал на стене кухни картины еще не прославленного Ван Гога.

— Доброе утро, Альбус, — сказала Гермиона, доставая свою палочку. — Отойдите-ка от печки. Еще лучше — сядьте на табуретку.

— Я вполне мог бы вас накормить, — недовольно сказал Альбус, но с табуреткой он совместился очень органично.

Кулинария Гермионе давалась чуть больше, чем прорицания, хотя Гарри и Джинни, которые готовили намного лучше нее, постоянно приглашали ее обедать, «чтобы не оголодала», и дразнили «старым холостяком». Но по сравнению, например, с Роном, который, как и Альбус, в хозяйственном смысле всю жизнь прожил за спиной матери, она была просто шеф-поваром. Рон, впрочем, этого не признавал.

— У вас ловко получается, — заметил Альбус с табуретки. — Расскажите мне что-нибудь. Например, о том, где вы учились.

— Не говорите под руку, — огрызнулась Гермиона, чуть не пролив уже замешанный омлет мимо сковородки. Среди ее мужских черт, свойственных незамужним девушкам, было и неумение делать несколько дел сразу.

— Ну извините, — удивленно ответил Дамблдор. — Моя матушка, Царствие ей Небесное, по утрам болтала так… — Дамблдор осекся под взглядом Гермионы, очевидно, вспомнив о разбитой стенке в доме Батильды Бэгшот.

Впрочем, Дамблдор не смог изменить своей привычке поболтать перед завтраком и, пока Гермиона готовила, развлекал ее историями о войне Геллерта Гриндельвальда и маггловских мальчишек, совершающих набеги на сад Батильды.

— Кстати, там стоит антиаппарационный барьер, — заметила Гермиона, когда дальше отмалчиваться стало уже неприличным.

— А, это от меня, — пояснил Альбус. — Я его еще проучу. С детьми воевать вздумал.

После завтрака Альбус трансфигурировал свою табуретку в кресло-качалку и начал щуриться в пространство, очень напоминая себя в старости. Тем неожиданнее был его вопрос потерявшей бдительность Гермионе.

— Вы чистокровная, надеюсь? — небрежно спросил Альбус, не переставая раскачиваться.

— Могу я это считать официальным вызовом на дуэль? — холодно осведомилась Гермиона.

Альбус прекратил раскачиваться и внимательно посмотрел на Гермиону. По его лицу было видно, что он сожалеет о своей небрежности, но даже Гарри, который больше всех натерпелся от Дамблдора, признавал, что с извинениями у Альбуса туговато.

— Я не хотел вас обидеть, совсем наоборот, — наконец произнес Альбус. — Просто прощупывал почву для одной беседы.

— О Ницше? — ядовитым голосом спросила Гермиона.

— Вы так говорите, как будто мне должно быть стыдно за интерес к Ницше! — вскинулся Альбус.

— Должно быть, — в сердцах сказала Гермиона, хотя еще час назад она давала себе слово больше не пророчествовать. — И еще много раз будет. Не за интерес, а за то, как вы его понимаете.

— Это вы еще не познакомились с Геллертом, — обиженно сказал Альбус. — Тогда бы вы поняли, что такое расширительное толкование. Раз вы не чистокровная, я не буду его цитировать, чтобы вас не обидеть.

Гермиона только пожала плечами и отвернулась к окну.

— Ну полно вам, — миролюбиво произнес Альбус через несколько минут, и кресло-качалка снова заскрипело. — Помиримся. Удивительно, до чего люди доходят в праведном гневе.

Последняя ремарка была вполне дамблдоровская, и за нее Гермиона Альбуса простила. В конце концов, напомнила она себе, он еще не стал директором Хогвартса, но никогда не был и персонажем книги Риты Скиттер.

— Давайте я сварю вам еще кофе, — предложил Альбус.

— Ох уж не надо, — тут же преградила ему путь Гермиона. — Во имя человечества и высшего блага. Я сама вам все сварю.

Альбус спорить не стал, и Гермиона догадывалась, что не от покладистости, но ее почему-то не раздражало, что он сидит и бездельничает, пока она готовит.

— Ну не хотите про Ницше, давайте про Вагнера, — наконец подал голос Альбус, удачно выбрав момент — под руку он теперь не говорил. — Опять не слава Богу? Про него же все сейчас говорят.

— Давайте про Рильке, раз вы уж такой германофил, — предложила Гермиона, ставя кофе на стол. Про себя она подумала, что остроумный, но несправедливый намек на Гриндельвальда в ее времени поняли бы.

— Вы любите Рильке? — просиял Альбус. — Как вы думаете, он маг? Нет, не отвечайте, вы просто послушайте…

Гермиона сначала немного испугалась своего выбора — хотя она неплохо знала немецкий, Рильке она читала только в переводах, которых в 1899 еще не было. Но риск был оправдан: слушая Альбуса, она поняла, почему Германия подарила миру столько великих поэтов. Немецкий в его устах приобретал магическую силу, и Гермиона была уверена, что именно так слышал язык Рильке, поэт и маггл, которому была доступна неизвестная многим волшебникам магия.

Уступив просьбам Альбуса, она прочитала несколько своих любимых переводов, очень стараясь выбирать хотя бы переводы уже написанных стихотворений.

— Это переводы моего знакомого, — немного смущенно ответила она на удивленный вопрос Альбуса, но он понял ее смущение неправильно.

— Значит, ваши, — уверенно сказал он. — Почитайте еще. Пожалуйста. Вы замечательно пишете. И читаете.

И только когда Альбус немного робко взял ее за руку, Гермиона почувствовала, как ее оставляет тяжесть памяти. В 1899 году мир еще дремал, не зная о двух мировых и трех волшебных войнах, которые предстоят ему в следующем веке. От ницшеанских разговоров до мрачной твердыни Нурменгарда и смертельной дуэли двух старых друзей было еще несколько десятилетий. И будущий ветеран всех магических войн пока еще ни о чем этом не думал, даже если он читал Ницше и слушал Вагнера, как и многие его сверстники. Его просто привлекал интересный разговор с красивой девушкой.