Полная чаша (джен)

— Откуда такое желание? — поинтересовался Гавейн Робардс, выслушав Гарри.

— Я хочу разобраться, что произошло, — сказал тот. — Если то, что говорят, правда — приговор не был справедлив.

— Ты считаешь, Лестрейндж не заслужил Азкабана? — с некоторым удивлением уточнил Робардс.

— Я считаю, что он заслужил правду, — ответил Гарри.

— Что бы он ни сделал, — возразил Робардс, — одного дела Лонгботтомов хватит, чтобы навсегда его там оставить. Или ты об этом забыл?

— Я перечитал дело, — кивнул Гарри. — И оно вызывает ряд вопросов. Лестрейнджи, бесспорно, виновны — но не вы ли говорили, что вина в одном преступлении не означает вины и в другом? И пусть будет даже Азкабан — но я хочу понять, что и почему они оба делали в тот год в школе. В конце концов, — добавил он, — Снейп ведь тоже был Пожирателем.

Робардс некоторое время смотрел на него оценивающе, а потом кивнул.

— Что ж, займись. Но в свободное от основной службы время. Можешь считать это своим первым личным расследованием, — хмыкнул он.

…Море вокруг Азкабана было этим вечером на диво спокойным. Комендант, недовольно щурясь, мрачно оглядел Поттера, но вопросов задавать не стал — впрочем, традиционного чаю тоже не предложил. Выделив сопровождение «господину младшему аврору», он вернулся к себе; Гарри же, пожав плечами, направился вслед за одним из охранников вниз по лестнице.

Идти пришлось долго: камеры пожизненно осуждённых располагались в нижнем ярусе. Здесь, внизу было сыро — Гарри поскользнулся на одной из ступенек и едва не упал, успев в последний момент схватиться за стену. Его не оставляло ощущение, что где-то здесь всё ещё были дементоры, и хотя он знал, что это не так, отделаться от этой мысли не мог.

— Я вас тут подожду, — сказал стражник, открывая тяжёлую дверь, которые ещё после побега Блэка заменили веками существовавшие здесь прежде решётки.

В камере было абсолютно темно. Заключённый спал — и Поттер, первым делом подвесив под потолком светящуюся сферу, трансфигурировал себе стул и сел, внимательно разглядывая Лестрейнджа. Тот был бледен и худ, а его длинные борода и волосы выглядели ожидаемо неряшливо и казались почти седыми.

— Мистер Лестрейндж, — наконец, проговорил Поттер. — Младший аврор Гарри Поттер. Я хотел бы поговорить.

Тот открыл глаза — и по его ясному взгляду, в котором сейчас сквозило неприкрытое удивление, Гарри понял, что отнюдь не разбудил его своей репликой.

А Родольфус и вправду был по-настоящему изумлён. Здесь почти не бывало посетителей — если, разумеется, не считать регулярные обходы и обыски охраны — кому и зачем он мог бы понадобиться? Да ему и не хотелось никого видеть — для чего? Порой, правда, он жалел, что тогда, на суде, отказался от шанса сохранить свободу — но, с другой стороны, что бы он с нею делал? Так, по крайней мере, он платил по счетам — эта мысль успокаивала и придавала пусть и своеобразный, но смысл всему, что с ним случилось. Он всегда считал должным отдавать все долги — а сейчас просто пришло его время.

Но визит Гарри Поттера в эту схему не вписывался.

— Чем обязан? — Родольфус сел на койке и, спустив ноги на пол, сунул их в то, что осталось от его ботинок.

— Любопытству, — слегка усмехнулся Поттер.

Они замолчали. Затем Лестрейндж, тоже усмехнувшись, сказал:

— Что ж. Каков вопрос — таков ответ. Это допрос?

— Как вам будет угодно, — подумав, решил Поттер. — У меня есть полномочия допросить вас, но можем и просто поговорить. Для начала. Как желаете.

— Всё равно, — равнодушно отозвался Лестрейндж. — Спрашивайте — я отвечу.

— Почему вы отдали директору Снейпу чашу? — начал Гарри с того, что, по сути, могло бы дать ответ и на все остальные вопросы.

— Мистер Поттер, — помолчав, сказал Лестрейндж. — Вы, как я понимаю, в курсе всей истории. Для чего вы пришли?

— Почему вы не стали защищаться? — после паузы спросил Поттер.

— Зачем? — пожал Лестрейндж плечами. — Всё, что должен был, я сделал, остальное — потерял. Ну и по долгам следует платить, — он спокойно глянул на Поттера.

— Знаете, — после некоторого молчания сказал тот, — между сменой стороны и предательством грань почти не видна. Но она существует — и она важна, иногда — принципиально важна. Как сейчас.

— Для кого? — вежливо поинтересовался Лестрейндж.

— Для меня, — спокойно отозвался Поттер. — Почему вы сделали это?

— Сменил сторону? — в голосе Лестрейнджа прозвучала неожиданная насмешка. Поттер поглядел в ответ удивлённо, и тот добавил нечто странное: — Так я не менял.

— Простите? — Поттер даже не попытался скрыть своё недоумение.

— Я ведь не моя покойная жена, — с непонятным Гарри весельем заговорил Лестрейндж. — Я пошёл не лично за Лордом, а за тем, чьи цели разделял. Но затем цель сменилась… у обоих, — он опять усмехнулся. — И пути разошлись. Впрочем, — медленно добавил он, — я ошибся изначально. Здесь я увидел это вполне ясно. Так что, в некотором смысле, от моего заключения, определённо, имеется польза.

— И какой же была ваша цель? — спросил Поттер — может быть, чуть резче, чем следовало.

— Возвращение чистокровным их былого величия, разумеется, — с очевидной самоиронией ответил Лестрейндж.

— Что же вы потом передумали? — поинтересовался Поттер с некоторым сарказмом.

— Поумнел, наверное? — полувопросительно проговорил Лестрейндж.

— Я серьёзно, — не стал поддерживать шутку Поттер.

— Я тоже, — Лестрейндж теперь задумчиво разглядывал Поттера, и у того возникло ощущение, что тот его изучает.

— Пришли к выводу, что магглорождённые не так уж и плохи? — спросил он.

— Да не важно всё это, — сказал с некоторой досадой Лестрейндж. — Не бывает никаких магглорождённых — если человек волшебник, значит, среди его предков были колдуны. Да и не в крови, на самом-то деле, было дело.

— В чём же? — разговор, пусть и свернувший не совсем туда, казался Поттеру интересным.

— В воспитании, — сказал Лестрейндж. — Это нас и раздражало — но мы тогда так не думали. Нам не нравились перемены, и, среди прочего, не нравилось, конечно же, терять положение, которое, как мы привыкли полагать, было нашим по рождению. Но мы смешали причину и следствие.

— То есть? — Поттер чуть подался вперёд.

— Положение, — повторил Лестрейндж. — Мы все связывали его с пресловутой чистотой крови, и не думали о том, что это вновь вопрос воспитания в целом и, в частности, знаний. Тех самых, что давали нам в семьях — и которых были лишены магглорожденные. Разумеется, нам было легче — начиная с того, что мы все приходили в Хогвартс со знанием не только английского, но и латыни, а многие из нас — ещё и других древних языков, что во многом упрощало обучение, и заканчивая массой мелких бытовых и не только заклинаний, что мы узнавали дома. Дело было не в крови — дело было в воспитании. С нашей стороны было глупо раздражаться на несоблюдение традиций теми, кому просто неоткуда было о них знать. Но, — он качнул головой, — в юности так хочется считать себя уникальным — ничего для этого не делая. Так приятно гордиться своей кровью — то есть тем, к чему ты сам не имеешь ни малейшего отношения и чего у тебя никак не отнять. Но, как видите, — он слегка улыбнулся, — я сумел достаточно поумнеть, чтобы это увидеть. Тоже достижение, в некотором роде. Вы не находите? — любезно поинтересовался он и умолк.

Поттер тоже молчал — а затем спросил:

— Хогвартс — это тоже традиция?

— Да, — улыбнулся Лестрейндж. — И одна из лучших, я полагаю. Разве можно было позволить его сломать?

— Вы не изменили себе, — медленно проговорил Гарри.

— Нет, — качнул головой Лестрейндж. — Знаете, — сказал он, — Лорд ведь уничтожил больше волшебных семейств, чем все магглы, вместе взятые. Я пытался вспоминать здесь... не поручусь, но, кажется, у нас прежде не бывало гражданских войн. Бились с магглами, с гоблинами, с великанами — но друг с другом… — он опять качнул головой.

— И вы поняли это только здесь? — спросил Поттер.

— Здесь — но не теперь, — сказал Лестрейндж. — Я ведь здесь уже был, и не раз. Должен вам сказать, что Азкабан вообще весьма способствует размышлениям.

— Не у всех, — возразил ему Поттер.

— Так не все к этому вообще склонны, — согласился Лестрейндж. — Но те, кто умеет, обычно многое понимают.

— Что ж, посмотрим, — Поттер встал.

— Это всё? — Лестрейндж глянул на него снизу вверх, и его глаза вдруг блеснули.

— Если у вас нет вопросов — то да, — Поттер бросил взгляд на дверь.

— Есть один, — медленно проговорил Лестрейндж. — Но не знаю, будет ли у вас ответ.

— Не узнаете, если не спросите, — отозвался Поттер спокойно.

— Что мой брат? — спросил Лестрейндж. — Умер? Жив?

— Жив, насколько мне известно, — сказал Гарри. — Но по-прежнему в Мунго. Ещё что-нибудь желаете узнать?

— Нет, — взгляд Лестрейнджа погас. — Я благодарю вас.

— Доброй ночи, — Поттер развернулся и вышел, не оглядываясь.

Этого вопроса он ждал — и очень удивился бы, если бы его не услышал. Поднимаясь вслед за стражником по лестнице, Гарри вспоминал свой недавний визит в Мунго — на следующий вечер после празднования годовщины. Падму он дождался в холле отделения Проклятий, не став беспокоить её на работе, и в ответ на его просьбу о разговоре она отвела его в маленькую смотровую, где они проговорили, кажется, часа два. Говорили о школе, об уроках Защиты, о дуэльном клубе — обо всём том годе, что пропустил Гарри. Это был совсем другой взгляд, до того резко отличающийся от привычного до сей поры Гарри, что он, слушая Падму, дал себе обещание расспросить как можно больше народу — и начать с любых факультетов, кроме его собственного.

С Малфоем, что ли, побеседовать? Мысль пришла внезапно и вызвала поначалу лишь ироничное удивление, однако же чем дальше, тем больше казалась Гарри удачной. В конце концов, с кем ещё из слизеринцев ему разговаривать? А Малфой ему, всё же, должен — и хотя бы поэтому не откажет. Можно было, конечно же, побеседовать с Причардом или Бэддоком, как раз готовящихся к выпуску из Академии, — с ними у Гарри установились ещё во время учёбы там почти приятельские отношения — но их учил не тот Лестрейндж. Впрочем, с ними он всё-таки пообщался и не пожалел. Сколько же всего он не знал! И ведь даже не интересовался никогда толком…

До Малфоя Гарри, впрочем, пока не добрался: того не было в Англии. Говорить Драко не отказывался — даже спрашивал, насколько срочно он нужен Поттеру и следует ли ему немедленно вернуться, или дело ждёт две недели. Время было — и вышло, пожалуй, даже лучше, потому что к моменту состоявшегося буквально накануне его визита в Азкабан разговора Гарри уже знал очень много.

Разговор вышел странным. Драко выглядел повзрослевшим лет на десять, если не больше, и настолько не напоминал себя прежнего, что порой у Гарри возникало ощущение, что перед ним не сам Малфой, а кто-то, воспользовавшийся оборотным зельем не слишком высокого качества. Драко даже говорил иначе — суше, строже и намного собраннее, чем когда-то.

— Я не так уж хорошо и знал их, — признался он поначалу. — Мне же год был, когда их отправили в Азкабан — я увидел их в первый раз лет в пятнадцать.

Впрочем, через некоторое время он разговорился и даже рассказал кое-что, на взгляд Гарри, весьма интересное — например, что назначение Лестрейнджей в Хогвартс было, судя по всему, совершенно внезапным, а ещё что с той поры их почти не приглашали на собрания в Малфой-мэнор. Гарри очень хотелось понять, знает ли его собеседник о возможных причинах подобного, но это ему не удалось: Драко то ли в самом деле не понимал никаких намёков, то ли хорошо умел их обходить. Тем не менее, нужную информацию Поттер от него получил, и к моменту беседы с Лестрейнджем уже принял принципиальное решение о необходимости нового процесса.

Оставалось убедить сперва Робардса, а затем Шеклболта.